На следующий день наивному и обалдевшему Петси пришлось быстренько закупать симпатичное бухло и принимать целое стадо гостей (японка оказалась общительной)... Ее звали Йошико.

На следующий день после радушного приема у Петси Йошико пригласила меня на фестиваль японского кино в кинотеатр Ленинград. Фильм назывался Угорь (какого-то нового японского режиссера, подающего надежды в Японии, но мне кажется, не в остальном мире) и моему избалованному киношедеврами Европы существу не понравился. Тем не менее, мне было интересно посмотреть японский фильм с японкой (хотя никаких комментариев я так и не дождался) и, благодарный, я после сеанса предложил ей сходить куда-нибудь выпить. Всю дорогу мы молчали. Мне очень нравятся люди, с которыми можно помолчать и не мучаться непониманием. Судорожно нащупывая в кармане последние триста рублей, я, прикидываясь великим оригиналом, как можно более торжественно продекламировал: Я предлагаю тебе экзотику: мы не пойдем в дорогое кафе, которое ты можешь найти в любой стране мира, мы пойдем в бомжатник (так я называю пивной бар Северная Пальмира, что на Пушкинской, и где я всегда знакомлюсь с какими-то бомжами, всякими-разными интеллектуалами и прочими воображалами... И конечно, здесь дешевое пиво). Разумеется, описывая Йошико это место, я виртуозно заменил слово бомжатник на бар для свободных людей, бомжей - на художников с музыкантами, дешевую же выпивку мне удалось обозвать приятной обслугой... Надо ли говорить, что восторженная японка с радостью согласилась посетить со мной это чудное заведение. Впрочем, как выяснилось позже, ей там действительно очень понравилось.

Почти сразу за наш столик подсел некий Виктор, представившийся, конечно, свободным художником, и долго расспрашивал - откуда мы и чем занимаемся. Поначалу с ним было забавно, но очень скоро он нас притомил (тогда я впервые подумал о том, что многие интересные и талантливые люди, к сожалению, обладают этим нелучшим качеством). Но, так как мы к тому времени уже изрядно набрались спиртного (я - пива, Йошико - водки), то согласились пойти с Виктором в мастерские художников (там же, на Пушкинской) и посмотреть на то, что еще никто никогда не видел.

Когда наш попутчик завел нас в евро-подъезд, мы стали по очереди звонить в разные квартиры-мастерские (художники творили прямо там, где жили...). Времени, к слову сказать, было уже за полночь. Пьяная японка звонила в двери значительно настойчивее пьяных нас. В некоторых квартирах подходили к дверям и српашивали: Чего надо?. Тогда Виктор начинался рассказами про то, что он-де тоже художник и хотел бы посмотреть с друзьями картины, на что ему неизменно и поразительно одинаково отвечали: Ничего нового пока все равно еще нет и удалялись вглубь своих жилищ. В последнюю квартиру Йошико позвонила одна и, прижавшись к железной двери, засюсюкала: Пю-юстите, пожалуйста... Но ей ничего не ответили, тем более, что она зачем-то сама стала смотреть в глазок... Тут же я обнаружил, что кроме своего маленького рюкзачка у Йошико в руке безжизненно болтается еще какой-то пакет, которого раньше не было. Я спросил - что там и в ужасе услышал: Я думала, это твой... Так впервые я познакомился с отношением восточной женщины к мужчине.

Заглянув в пакет, мы обнаружили там пару бульварных романов и рваный инфантильный шарфик. Разглядывая книги, я сказал и без того перепуганной Йошико: Как ты могла подумать, что это мое?!... После этого мы решили продолжить попойку в кафе на Лиговском.

Поскольку некоторые вещи, которые говорил Виктор, мне еще надо было переводить на английский для Йошико, я слишком вошел в раж и толкал спич на все кафе так громко, что не мог не привлекать внимания малочисленных посетителей. И вот к нам подошла, как позже выяснилось, хозяйка заведения, и спросила - откуда я прибыл. Я, сделав жеманное движения рукой, вопросительно уставился на Виктора. Он подыграл мне и переспросил меня по-английски. Я тут же соврал, что из Австралии и что зовут меня Джоном. Русская девушка Светлана проявила ко мне огромный интерес...

Она заказала целый стол и все время кричала Виктору: Переведи, переведи ему, что я за все плачу.

Мне было и смешно и неприятно одновременно. К заказанному пиву я, впрочем, притрагиваться не стал. Йошико поначалу обалдела от того, что оказался австралийцем, но вскоре поняла, что здесь многие так шутят и перестала удивляться.

Мы немного потанцевали со Светланой. Позже, когда мне захотелось посетить заведение, девушка почти вскочила с места, выпалив, что проводит меня. До туалета я не дошел... Светлана буквально зажала меня в углу, обхватив одной рукой мою шею, другой - талию, а ногами вытворяла вообще черт знает что, нашептывая при этом: Джон, ай вонт ю и Ай вонт виз ю в Австралию... Тут же я дал ей про себя прозвище Вафстралия... Не знаю - почему.

Она даже не спрашивает - умею ли я кататься на кенгуру и отстреливать крокодилов - промелькнуло у меня в голове...

Однако, больше всего меня поразило даже не это, а то, что в порыве своей цепкохвостой страсти совершенно не обращала внимания на очевидные вещи. Дело в том, что когда мы ввалились в ее кафе, то очень громко поздоровались с уборщицей на чистейшем русском языке и я сразу спросил у нее - где туалет. Когда же я был прижат Светланой и что-что вяло лепетал на полу-английском, эта самая уборщица проходила мимо и спросила: Светка, че это вы?. Последовал колоритный ответ: Валерьевна, не мешай, это Джон, из Австралии... он не говорит по-русски...

Пожилая женщина возмутилась: Да Господь с тобой, дурочка! Они, когда заходили, прекрасно по-русски говорили... какая еще Австралия?...

Пропустив все это мимо ушей, Света повторяла: Ай вонт ю и Ай нид ю...Этого я уже не выдержал. Вернувшись в зал, я подговорил собутыльников и мы дружно рванули из кафе. Конечно, я удрал не потому, что испугался разоблачения (при других обстоятельствах я бы сам скинул овечью шкуру), но мне впервые в жизни стало стыдно за русских перед иностранкой.

Добродушный, похожий на ирландского экстремиста, Виктор посадил нас на такси и мы поехали в общагу. Сценарий мне был заранее известен: как только мы подъезжаем к общежитию, я предлагаю Йошико идти спать ко мне, так как иностранный корпус к тому времени уже будет закрыт...

Я не смог полюбить японскую девушку и стал естественными и неестественными путями отдаляться от нее. Слишком много невыносимых полярностей оказалось в культуре и поведении. Она приходила ко мне каждый день по несколько раз и, когда меня не было дома, пачками оставляла записки в дверях со всегда очень красиво выведенными начальными буквами ЖЕНЯ!. В каждой записке были нарисованы сердечки. Совсем еще детским и очень трогательным почерком были написаны эти записки. Мне становилось жалко Йошико и, во избежание жертвоприношения, я совсем перестал с ней общаться.

Она еще просила некоторых моих знакомых передать, что любит меня и в особых случаях даже сетовала, что я больше не хочу с ней спать.

Даже если бы все у нас сложилось хорошо, мы бы вряд ли смогли преодолеть разницу в культуре. Помню, я был почти в шоке, когда впервые пришел к ней, снял ботинки и, повернувшись, увидел перед собой Йошико: низко нагнувшись, она держала для меня тапки. Я попытался ее разогнуть, но тщетно: пока мои ноги не оказались в тапках, Йошико не приняла вертикального положения. Кроме того, каждый раз перед моим уходом она пулей летела в коридор, снимала с вешалки мое пальто и помогала мне его одеть. Когда же я предлагал ей подобные услуги, она испуганно как-то от меня отскакивала и почти кричала: Не-е-ет!!.

Хотя, дело , наверное, не только в этих наивных и чуждых для меня обычаях. Просто с Йошико я чувствовал, что мне навязывают непонятную для меня роль: мне готовы были отдать все, от меня - все принять, а взамен не требовали, казалось, даже любви. Я, словно мужчина в песках*,

*Шедевр японского режиссера Кобо Абэ Женщина в песках.

оказался заложником чужой страсти. А песок, когда не греет - колет.

В память о Йошико я храню все ее записки и стихи, которые в том же бомжатнике подарил нам за десять рублей на водку еще один художник и поэт - мастер экспромтов. Стихотворение начинается так:

Женя и Йошико:

Тяжко иль легко?

Далее идут какие-то не слишком блестящие стилистически, но очень изысканные метафоры типа: Петербургский лист пал как каратист и т.п. Стихотворение было посвящено нашему роману, которого не было, и потому оно особо трогательно для меня до сих пор.

У Йошико есть это стихотворение в моем переводе на английский.

Я бы очень хотел когда-нибудь написать ей в Японию, вложить в конверт с письмом тот самый петербургский кленовый лист, который принес ей столько отчаянья, но не знаю ее адреса.

Но мне хотелось бы знать, что Йошико счастлива и кем-то любима.

Прощай, женщина из песков, тебя не принимает местный краснозем...

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"