Кирюша проснулся рано утром. Рядом лежала мать-1. Она вся была холодная и твердая; внизу тоже. По коже ее ползали мухи, толстые и важные; из носа сочилась слизь. Кирюша зевнул и локтем отпихнул мать-1. Затем встал, надел мягкие тапочки и направился на кухню. Там - спиной к окну - сидела мать-2; на ней был мокрый узорчатый халат. Мать-2 курила "Dunhill Red" и читала купленный накануне журнал - "Огни Владивостока". Приемник, поставленный набок, играл "Breaking The Law"; звук - очень тихий, вдобавок некачественный. Кирюша кивнул матери-2 (она улыбнулась в ответ) и подошел к раковине. Почистив зубы и оглядев лицо в зеркале - нет ли прыщей - Кирюша сел за стол; мать-2, не отрываясь от чтения, придвинула к себе пепельницу.
- Тебе чай налить? - спросила она.
- Да я сам, - поднялся Кирюша.
Он взял с подоконника большой чайник, налил кипятка в кружку; бросил туда пакетик "Липтона" и два кусочка сахара. Размешивать не стал. Чай был готов; придерживая теплую кружку, Кирюша вернулся за стол.
Первый глоток - самый опасный; тут главное не обжечь губы. Кирюша осторожно отхлебнул. Чай горячий, очень; нужно подождать.
- Мам, - позвал Кирюша.
- Да? - мать-2 раздавила сигарету в пепельнице и посмотрела на сына; взгляд рассеянный.
- Мам, - начал Кирюша и тут же запнулся. - Мам, можно, я сегодня к бабушке схожу?
На днях бабушку выписали из больницы. Она перенесла операцию по ампутации пальцев на левой ноге, и Кирюша беспокоился за нее.
- Иди, - сказала мать-2 и слабо улыбнулась. - Молодец.
Кирюша смутился и решил разговор перевести на другую тему:
- Мам, я вот еще...
Тут вошел их сосед по коммуналке, дядя Витя. Он шаркал, как и всегда; колючая щетина покрывала жирные щеки. Кирюша дядю Витю не любил - и потому тут же смолк.
- Кирюш? - спросила мать.
- Да нет, ничего, - он помотал головой, вставая. - Пойду пока прогуляюсь.
- У тебя мама родилась? - спросил Валек.
Был Валек Кудряшов рыжий и сероглазый, носил кепку "Reebok" и волосы зачесывал за уши. С Кирюшей они учились в одном классе; Валек часто говорил, что они никакие не друзья, а просто приятели.
"Настоящий друг, Кирюш, проверяется в беде. А мы в беду еще ни разу не попадали", - объяснял Валек. Кирюша соглашался - хотя и считал Валька своим другом.
Они сидели на улице, под теплым солнцем, и Валек спрашивал:
- У тебя мама родилась?
Кирюша важно кивнул.
- Завидую, - сказал Валек. И вернулся к своему занятию; он возводил пирамидку из асфальтовой гальки.
Прошла минута.
- И ты что, ничего больше не спросишь? - не выдержал Кирюша.
- Нет, - подумав, сказал Валек. - Не вижу в этом смысла. Что толку говорить о новорожденной матери? Вот когда она умрет, тогда я и помогу - вместе закапывать будем. Согласен?
Кирюша был вынужден согласиться. Спорить с Вальком, с его гладкими, тяжелыми формулировками было абсолютно невозможно.
"К тому же, - подумал Кирюша, почесывая затылок, - мать отцу принадлежит, а не мне".
Кирюша шел по городу.
Ноги его приминали сухую, выгоревшую траву: полынь, ковыль, верблюжья колючка. Разбитая дорога, что состояла только из щебня; асфальт давно уже растекся и впитался в землю. Бьется, раздавленный колесами, кузнечик. Воздух сухой, ветер дует с севера. Кирюша вдохнул полной грудью и рассмеялся.
Он достиг здания городской больницы: здесь белые стены исписаны были надписями - и мирное "ЛюБлЮ ЭтОт МиР" соседствовало с безумным "МУЖСКОЙ ПОЛОВОЙ ОРГАН!" Кирюша заметил цыган, торгующих разной мелочевкой. У них он купил шарик-попрыгунчик. Такой шарик приятно катать в ладонях и подкидывать. Кирюша вспомнил, как в детстве часто донимал маму: бросал в нее скомканные клочки бумаги, ручки, карандаши - и однажды кинул такой вот попрыгунчик. Удар оказался весьма чувствительным. Мать расплакалась. Кирюша растерялся: что делать с плачущими девчонками, он решительно не знал. Мать пожаловалась на него отцу. Тем же вечером состоялся долгий, обстоятельный разговор - и восьмилетний Кирюша клятвенно пообещал отцу, что подобного не повторится. "Потому что я мальчик, а мальчики не должны обижать девочек", - сказал Кирюша, и отец кивнул.
Улицы в их городе короткие. Единственное исключение - неизменная улица Ленина; она пронзает тело города красной стрелой. Кирюша пересек ее и очутился на одноименной площади - квадратной и плоской. Здесь бежевое здание мэрии и дворец губернатора соседствовали с гостиницей "Фройляйн" и городским университетом. За дворцом простирался парк - там продавали попкорн, сладкий, соленый и сырный, воздушные шарики и сахарную вату. Шумели тополя; их пыльные листья выглядели серыми. По сверкающей автотрассе мчались роллеры. Кирюша остановился, осмотрелся по сторонам.
И быстрым шагом пошел по парку.
Было чуть сыро и прохладно, и не только из-за тени; парк разбили в удобном районе - в самом низком месте города. Говорят, во дворце губернатора подвалы зеленые, с мшистыми стенами и влажными полами. То же самое и в университете. Ректор появляется на людях лишь с вязаным шарфом на шее; болеет, наверное.
До этого Кирюша шел только вниз и вниз, дорога сама катилась ему под ноги. Теперь пришла пора для подъема. Кирюша шел, не обращая внимания на легкую усталость, и внимательно разглядывал городские пейзажи. Вот здание ФСС, здание Пенсионного фонда, городской банк; деловой район располагался, как и дворец, в низине. Должно быть, все чиновники страдают от артрита и прочих болезней.
- Кирюш!
Перед ним остановилась машина с сильно тонированными стеклами. Оттуда выглянул встрепанный мужчина с зелеными глазами.
- Здорово, Кирюш, - сказал он.
Отец; в детстве они с Кирюшей были не разлей вода - лучшие друзья. Сейчас, конечно, все по-другому.
Кирюша пожал отцовскую руку.
- Ты чего, куда? - спросил отец.
- К бабушке, - начал было Кирюша, когда отец перебил его:
- Поехали ко мне? Я плазму купил. Посмотришь там, фильмы разные... Поехали!
Кирюша не смог отказаться.
- Шесть раз, - сказал отец. - Шесть раз за ночь.
Счастливый, сидел он в кресле-качалке и курил сигариллу (сто рублей за пять штук); отец считал, что быть экстравагантным просто необходимо.
"Шесть раз, - подумал Кирюша. - Тете Марте такое не понравится".
Он представил себе тетю Марту, нынешнюю жену отца: чуть желтоватая, нездоровая кожа, отечное лицо, измученный вид - тетя Марта до сих не оправилась после родов; порой казалось, что ребенок (не особо желанный, по словам отца) выпил, вытянул из нее всю былую красоту - и даже жизненную силу; тетя Марта походила на пустую оболочку. Кирюша подумал: это сложно - быть женой отца.
- Ты бы так не смог, - произнес отец. Сигарилла дымила, стиснутая меж его пальцев; сильно, одурительно пахло вишней.
- Не смог бы, пап, - согласился Кирюша.
Он сидел перед плазмой и пытался сосредоточиться на фильме. Показывали какой-то восточный боевик.
- Россия не туда идет, - сказал отец.
- Да, пап, - сказал Кирюша.
- Такое впечатление, что все тут безмозглые. Даже так: безголовые. У них не только мозг отсутствует - нет, они и глаз лишены, и ушей, и носа. Они. То есть мы. Вдобавок еще и на конях бешеных едем, а куда - непонятно. Приедем... черт знает, куда мы приедем таким макаром.
- Да, пап.
Затем они обсудили проблемы измены; весьма сложные, весьма актуальные - отец изменял тете Марте с мамой Кирюши.
Настя (2 года и 3 месяца) спала; затем проснулась и стала звать тетю Марту, свою мать - горестно, жалобно. Отец бросил на Кирюшу виноватый взгляд - и взял дочь на руки; она же никак не успокаивалась.
- Лапочка моя, лапушка, - тихо, нараспев произнес отец. И, не меняя тона, добавил. - Ну, когда же ты заткнешься, мерзкий звереныш?
Кирюша замер.
Отец подмигнул ему.
- Они все равно ничего не понимают, ну, детишки, - сказал он. - Почти как животные. Для них главное - интонации. Я так развлекаюсь: учу ее всяким матерным словам. Как попугайчика, - и отец рассмеялся.
- Спи же, милая моя...
Отец баюкал младшего своего ребенка; через некоторое время она утихомирилась.
Кирюша не отрывался от экрана.
Под вечер Кирюша пришел к бабушке. Они долго сидели и молчали; Кирюша положил голову ей на плечо. Бабушка была теплой и доброй. Она рассеянно гладила внука по волосам. По телевизору показывали "Вперед!" Людей на экране били током за неправильные ответы; отвечали они, как правило, неправильно. Затем бабушка переключила канал. Возникло некое ток-шоу: гости и зрители обсуждали знаменитого режиссера - тот ради сценической достоверности сбросил с колокольни беременную женщину. Кирюша задумался: зачем такое вообще нужно?
"Режиссер - творец, - объяснила бабушка. - Есть люди, которым все позволено. Он из их числа".
"А, понятно", - сказал Кирюша.
И сам не заметил, как заснул.
Бабушка, прихрамывая, отнесла его на кровать и укрыла теплым одеялом.
Кирюша спал, обнимая подушку. Ему снился кошмар: мать-1 пожирает отца.