|
|
||
МИРЯНИН
Некто из выступавших между прочим сказал, что, кстати, следовало бы и смертную казнь отменить. Ему, естественно, возразили. Однако и он оказался не в одиночестве, тут же его единомышленниками были приведены подобающие доводы. На эти доводы поступили возражения, за возражениями последовали новые доводы. Словом, развернулись прения.
Сначала я слушал внимательно, а потом невзначай задумался, и вдруг мне стало ясно как день об Антихристе.
Но прежде изложу, хотя бы вкратце, общее содержание прений.
Итак, одни говорили: смертную казнь необходимо отменить, поскольку это негуманно. Тем более, добавляли они же, пожизненное заключение будет куда потяжелее. Особенно в наших-то тюрьмах. Так пускай, душегубы, посидят, помучатся, совесть свою побередят. А то ишь, легкой смерти им подавай!
А возражение на это было такое, что денег, мол, нет. И верно: чем содержать всю эту сволочь, не лучше ли о живых подумать?
И еще было возражение: а если преступник окажется - криминалитет? Такой и в камере устроится покруче, чем мы тут, на собрании. И телевизор у него там будет, и видео, и массаж, и душ с сауной, а там, глядишь, и амнистия подойдет.
Другие утверждали, что от смертной казни общество ожесточается. Ведь кому-то же надо приводить в исполнение, а это вызывает у человека стресс. И так, в стрессе, человек идет домой, а там у него дети, на них же первых и сказывается, а за ними и на всем остальном социуме, оттого, мол, и преступность. И приводили в пример Турцию.
На это возражения следующие. Первое: А как же на войне? Или которые в морге работают? Там тоже стресс.
И второе: сейчас уже ничего вручную делать не требуется, на это есть специальная машина, а запускается через компьютер.
Однако второе, как правило, сходу же отвергают, к тому же требуют доказательств, а при этом еще и смеются: Это у нас-то - машина? Да ее б давно уже хакеры захачили, и все преступники по домам разбежались. На первое же отвечают серьезно, что то, мол, одно, а это - совсем другое.
Так что оба эти возражения слабые, расчитаны только на простаков.
Третьи ссылаются на Конституцию: по Конституции, мол, каждый имеет право на жизнь.
Но лучше в таком случае ссылаться на международные акты, например: Раз уж мы к ним присоединились, то теперь должны все свое национальное законодательство переменить и привести в соответствие...
Возражения: тем, которые ссылаются на Конституцию - Это демагогия, а которые на международные акты - Ну и не хрен было присоединяться.
Были и еще обсуждения, но тут я как раз и задумался. Сам-то я вначале был за отмену, только доводы мне не нравились. Отменить-то, я думал, следует, но только не потому, почему они все выступают...
А почему же?..
А просто, - подумалось мне. - Казнить - не по-божески. Ну и что ж, что он сам убивал? Все равно, казнить - не по-божески.
И пожизненно - не по-божески.
А чтобы было по-божески, я бы лучше вот как: ставил бы специальную отметину, такую, чтоб ничем не вытравить, вроде клейма, только безболезненного, или в паспорте особый штампик, но это - при отлаженной паспортной системе, чтобы уж никак не подменить и чистый паспорт ни за какие деньги не выправить. А лучше все же на теле, паспорт-то не везде доставать приходится, - и отпускал на все четыре стороны. Так, чтобы всем про него было известно. Если убил, к примеру, то УБИЛ, да еще кого и при каких обстоятельствах, и чтоб никаких разночтений. А если разбойник, то - РАЗБОЙНИК. И так далее, по каждой статье, в виде несмываемого штрих-кода.
Ведь когда про тебя каждый встречный не знает, кто ты и что ты, - это и есть свобода. А когда все досконально на лбу написано и для каждого очевидно - тут и тюрьмы не надо. Тут уж взвоешь.
А если не взвоет? Есть же такие - все от него как от чумного, а ему хоть бы что? Еще и на пользу себе повернет.
Значит, болен душой, такого и клеймить было грех, его лечить надо. А по возможности и помолиться - рано или поздно его проймет. И лекарства свое дело сделают, теперь лекарства уж не те, что раньше, действуют прицельно и наверняка. К примеру, неулептил...
А возможно такое, что не проймет? И лекарства не подействуют?
Практически-то, конечно нет, не в нашей людской это природе, а если пофантазировать?..
Вот, предположим, поймали злодея, клеймили, как полагается, а он на другой день взял да и опять совершил преступление. Его еще раз клеймили, а он - снова. И не скрывается, потому что все равно ему. Ведь клеймят не больно и сразу отпускают. Ну, постыдят, а ему это - смех.
Уже и клейма на нем ставить негде, а ему хоть бы что, злодействует.
Слух о нем по всей округе, где только он ни появится, все от него врассыпную, а ему того и надо. И убивать не приходится - сами все отдают. А все равно нет-нет да и убьет, невесть зачем, может, для удовольствия, а может, просто так, от делать нечего.
Думали, болен. Кое-как задержали, давай проверять, а он - здоров. По интеллекту и прочим способностям - наивысшие баллы, отклонений нет, все в норме.
Созвали известнейших психиатров, из-за границы. Слетелись в тот же день - только того и ждали, давно наслышаны. Все методики на нем опробовали, вплоть до самых наиновеших, только что специально по этому случаю разработанных. Причем независимо друг от друга, и у каждого вышло, что здоров, здоровее не бывает.
Специалисты в смятении: что за психопатия такая новая, небывалая, до сих пор в науке не описанная? Что за социопатия такая необыкновенная, что не человек от общества бежит, а общество - от человека, и убежать не в состоянии?
А никакой психопатии-то и нет. Здоров. И продолжает злодействовать. А за то, что неправомерно задержали, без надобности подвергли унизительным обследованиям, отняли драгоценное время, дурацкие анкеты заполнять принудили, нарушили неприкосновенность личной жизни, негативно воздействовали на психику, - подал иск в Международный суд, по правам человека, на сто миллиардов японских йен.
И защитники нашлись - двенадцать адвокатов высшей международной категории сразу же предложили свои услуги. Причем безвозмездно, исключительно ради престижа.
А ему защитники ни к чему, он над ними только посмеяться изволил и отослал, двоих прибил даже, одного - за некомпетентностью, а другого - просто так, без объяснений, горячей сковородкой, да с яичницей, да прямо по глазам, и переносицу сломал. А и нечего было являться в неурочное время без приглашения.
Сам себя в Международном суде представлял, по всем правилам судебного искусства, - и выиграл процесс!
А ответчиков своих впоследствии истребил, всех до единого, причем с особой, даже для него, жестокостью. Кого сразу, а кого со временем, кого самолично, а кого чужими руками, путем изощреннейших интриг, но в течение года со всеми управился.
Кое-что из этого ему вменить-таки удалось, и его опять клеймили, а только что ему?
Так и пошло.
Теперь уж только о Нем и разговоров.
Раньше все от Него шарахались, а теперь стремятся. Всех собою увлек. Где ни появится - народ вокруг так и вьется, каждый лицо норовит подставить, чтоб, если плюнет, то в него. А Он раз плюнет, раз не плюнет, Его не предскажешь.
И говорят уже о нем умильно и с трепетом: Забавляется!..
Всего только день это было. А назавтра, видать, забавляться ему надоело, и произвел он новое злодейство - куда всем прежним! Такую мерзость сотворил, что весь мир поверг в страх и сострадание.
Что же с Ним делать?
Давай за него все молиться - авось проймет.
А только молятся - не пронимает.
Всем миром за одного молятся! Своих позабыли, только о Нем и слышно:
Молимся тебе, боже наш... прости Ему всякое согрешение, вольное и невольное...
А ему нипочем.
Что же это, Господи?
- А это, детушки, Антихрист.
...
Вот тут-то мне и стало ясно: когда все люди начнут жить по-божески, тогда он и явится. А до тех пор - сомнительно.
Ведь если люди грешить разучатся, их легко станет соблазнить, ибо они будут как дети. Как легко было соблазнить Адама с Евой, так же и нас он с легкостью обойдет, как только мы грешить перестанем.
Господь наш смертию смерть попрал, а мы грехом грех попираем.
Поразмыслив так, я уклонился от выступления, поскольку еще не пришел к окончательному мнению о смертной казни, следует ли ее пока отменять, и, воспользовавшись подходящим предлогом, поскорее покинул собрание.
"А кстати, и то верно, что произойдет он от блудницы, - подумал я уже по пути домой, глядя на расклеенную в метро рекламу. - Ведь если люди вернутся в райское состояние, то исчезнет и различие между блудом и непорочностью: все станут одинаково непорочны, и никто не будет с точностию знать, кто чей отец".
По моему скромному разумению, отвечать нужно следующим образом. Ни в коем случае не вступая в пререкания о себестоимости свечей, следует вежливо, но живо поинтересоваться: А вы сами, милейший, что исповедуете? Каков ваш символ веры? - и не отступаться до получения вразумительного ответа. Сразу или погодя, но собеседник ваш непременно стушуется и сам уйдет от разговора.
Если же это лицо выступает по телевизору, и прямой контакт с ним невозможен, то тут уж, естественно, ничего не ответишь.
Этим-то они, как правило, и пользуются.
Никто из сотрудников к психологу интереса не выказал, а я по неопытности заинтересовался. Отчего бы не узнать свой профиль личности, раз бесплатно, да к тому же в рабочее время?
Пришел я. Психолог оказался - женщина, лет так под сорок, зовут - Анастасия Петровна, лицо неяркое, интеллигентное, взгляд усталый и все понимающий. Невероятно мне обрадовалась, приняла со всем возможным радушием, усадила против света и давай расспрашивать, причем все больше о неприятном: что вас, дескать, мучит, что тревожит? Меня в тот момент ничего не мучило, за исключением того, что свет - в глаза, и ничего не вижу. Но психолог сказала, что так необходимо по методике, чтобы она могла видеть мое лицо и наблюдать за реакциями, очки же велела снять, после чего вновь - о проблемах, но уже настойчивее, и металл в голосе зазвучал.
Была у меня мысль - встать и уйти, но тут же за ней и другая - раз уж сам напросился, то уходить поздно: если я сейчас передумаю, она так в журнале и отметит, что импульсивен, подвержен фобиям и совершаю немотивированные поступки, а фамилию мою она уже заранее записала, сам назвал.
Делать нечего, поднапрягся и давай припоминать всевозможные обиды, неудачи и огорчения, бывшие со мною в прошлом, вплоть до раннего младенчества. Так... Так!.. - говорила она, а я, чувствуя, что ее, как психолога, мои проблемы искренне радуют - может, для диссертации материал собирает, а может, для научного исследования, мало ли, - и, по-человечески стремясь пойти навстречу, вдохновился и припомнил даже такое, чего фактически не было, но что вполне могло произойти, если бы не случайное везение.
После воспоминаний, при помощи умело расставленных наводящих вопросов, мы совместно с Анастасией Петровной проанализировали мое настоящее положение, и обнаружился в нем ряд крайне неблагоприятных обстоятельств, которым прежде, по своему невежеству, я не придавал столь рокового значения, наивно полагая, что есть множество людей, которым и потуже моего приходится, а и они не унывают.
- Какой же вы видите из этого выход?
Что я мог ей так сразу ответить? Ничего вразумительного, поскольку до сих пор, всецело занятый решением насущных вопросов повседневного бытия, никакого такого радикального выхода и не искал. А потому, пробормотав что-то банальное, был резко остановлен.
- Достаточно! Пока не отвечайте. И давайте договоримся, что без меня вы на этот вопрос отвечать не будете. Считайте, что это - приказ. Договорились?
Анастасия Петровна не шутила, и я ответил, что договорились. Она подвела итог:
- Пока мне достаточно того, что вы трезво оцениваете ситуацию. Вы осознаете, что у вашего тестя значительно больше возможностей, чтобы обеспечить вашему ребенку условия для полноценного развития, чем у вас, при вашем нестабильном положении. Тем не менее вы считаете, что сын должен расти с вами. Как отец, вы имеете на это право, это ваша позиция, она заслуживает уважения. Пока мы это так и оставим, я не собираюсь вас переубеждать, это - не моя цель, моя цель - помочь вам...
Говорила она без пауз, методично и на одном дыхании, как, вероятно, ее учили, готовя в психологи. Я не успевал вставить ни слова, только открывал поминутно рот для возражений и тут же его закрывал, чтобы подобрать новое возражение на очередную ее неправоту.
- ...Кроме того, вас угнетает чувство вины по отношению к вашей покойной жене, - продолжала Анастасия Петровна, - и одновременно вы не можете примириться с виной ее родителей: она принимала наркотики еще до встречи с вами, они об этом знали, но от вас скрыли. Однако погибла она уже будучи вашей женой, вы ее спасти не сумели, поэтому и у них есть все основания сомневаться...
Наконец-то я сообразил, как возражать - не по каждому пункту в отдельности, а сразу. И, нагло перебив психолога, заявил, что это - дело прошлое и уже нисколько меня не волнует, сейчас передо мной совсем другие проблемы, и я их решаю по мере возникновения.
- Прекрасно! Этого я от вас и добивалась. Итак, мы с вами договорились, что без меня вы никаких решений не принимаете. Помните: все решения мы принимаем только вместе. Вы мне это обещаете. А сейчас займемся тестами.
Рывком выдвинула ящик - и по одной стала выкладывать передо мной картонки с изображениями. В каждом изображении чего-то не хватает, и требуется ответить, чего именно. Сначала шло легкое, к примеру, дверь без ручки; а чем дальше, тем труднее. И чем труднее, тем мрачнее, а в конце - настоящая жуть: женский профиль, и как будто все на месте, и ухо, и пробор, и сережка, но видно, что чего-то нет, а чего - хоть умри не догадаешься. Долго я на этот профиль смотрел, можно сказать, до умопомрачения, а Анастасия Петровна с секундомером - молча на меня, и все хмурилась. Наконец время вышло, и она сказала, что не достает бровей.
И стало мне от ее сообщения еще тошнее, чем от картинок. А вдруг я и в самом деле болен, и теперь, когда это вскрылось, меня с работы уволят, и сына отберут?
Но тут уже передо мной - новый тест: четыре предмета, и который из них лишний? И тоже - сначала легко, а как дошло до пистолета, я и брякнул: лишний, мол, - пистолет, так как из него можно застрелиться, а все остальное - безопасно. Потом только сообразил, что пистолет - игрушечный, как и дудка с паровозом, а лишний - почтальон.
Но поздно, от психолога моя оплошность не скрылась. Разом смешала картинки и - "Все, - говорит, - пока достаточно. Завтра я вас жду в это же время". - "А как же в отделе?" - "Не волнуйтесь, я с вашим руководством переговорю, вас отпустят. С вами необходимо работать. Я установила о вас нечто очень серьезное". - "Что же?" - спрашиваю, и сам уже понимаю, к чему она клонит, но виду не подаю и улыбаюсь. "Вы это знаете не хуже меня", - ответила со всей возможной строгостью, и стало мне ясно, что тут не до шуток.
Подозрение у меня уже давно зародилось: уж не заговор ли? Не хотят ли у меня и вправду сына отобрать, как тогда?
Из-за этого подозрения поплелся я и на другой день к психологу - доказывать свою вменяемость, заранее и аргументы подобрал.
Только вся моя аргументация развалилась как спичечный домик, и вместо задуманного мною доказательства добрались мы с Анастасией Петровной до таких психологических глубин, что и она, хоть и психолог, не выдержала. Откинулась резко на стуле, гордо и незаметно всплакнула, быстро при помощи бумажного платочка привела блеклое лицо свое в порядок, что было несложно при полном отсутствии косметики, - и сделала мне откровенное признание, что не просто так она со мною возится, и не за деньги, зарплата у нее здесь чисто символическая, неудобно даже и сумму называть (это верно, наш начальник деньгами сорить не любит), да и психологом-то она стала не так давно, по окончании трехмесячных курсов, а до того всю жизнь трудилась педагогом. Профессию же переменила по призванию, специально для того, чтобы помогать людям, подверженным суициду, вроде меня. И это - не пустые слова, у нее самой пять лет назад второй муж повесился, в той же кладовке, что и первый, а год назад - еще и сын единственный, там же, после обычной бытовой размолвки. Этот-то, последний удар и толкнул ее в психологи.
Подивившись мужеству этой женщины (другая бы на ее месте сломалась или сама на себя руки наложила и на том успокоилась, а она еще и другим помогает), я несколько приободрился, убедившись, что, по крайней мере, это - не заговор, направленный лично против меня, и что родители моей покойной жены в нем никак не участвуют.
Однако ночью ни с того ни с сего приснился мне опять мой двоюродный брат, который прошлым летом ни с того ни с сего удавился, - а до этого уже месяц как не беспокоил. И приснился не как всегда, в кошмаре, а по-хорошему. Будто сидим мы с ним, мирно беседуем, он меня в своей правоте убеждает, а у меня и возражений не находится, как будто он и в самом деле прав.
Проснулся я среди ночи, стал вспоминать, как он меня во сне соблазнял, - и опять возражений не нахожу. Выходит, что и наяву он прав, а живем мы на шестнадцатом этаже, и кровать моя - под самым окном.
Кое-как скрепившись и даже для верности заперев себя в ванной, дождался я утра, а утром - есть у меня знакомый психиатр, я бегом к нему и, слава Тебе, Господи, застал. Узнав о том, как я дошел до такого состояния, он посмеялся моей впечатлительности и объяснил, что психолог - не врач, его всерьез принимать не следует, потом всадил мне укол какой-то и еще таблеток с собой надавал. А кроме того, позвонил нашему общему другу-терапевту, и тот выписал мне на четыре дня больничный, якобы у меня грипп. Так я избежал на время встреч с психологом. Амитриптилин же стал усердно принимать, и через неделю совсем поправился. И настроение улучшилось, и жить опять захотелось.
А был бы я понаивнее - повеситься, конечно, не повесился бы, а вот в окно сигануть - это для меня легче легкого, тем более, что брат меня уже практически уговорил.
И тогда психолог Анастасия Петровна, торжествуя, что сбылось очередное ее предупреждение, всем, кому только сочла бы нужным, показывала бы свои обо мне заметки, из которых явствовало, что она, как талантливый, хотя и начинающий, специалист, уже заранее предвидела трагический исход, да и не только предвидела, но пыталась по-своему предотвратить, била тревогу...
.......
То же, между прочим, и в литературе. К примеру, творчество Ф.М.Достоевского его знатоки и любители оправдывают обычно тем, что в нем, дескать, заключены предупреждения, равно ценные и для современников писателя, и для нас, и для последующих поколений. Имеется даже научный труд под характерным названием: "Бесы: роман-предупреждение".
А есть еще поэма о Великом Инквизиторе. Она тоже, как пишут, - предупреждение.
Только о чем же в ней предупреждается?
Что католики - еретики? Так это мы и сами знаем, почему и молимся ежеутренне о воссоединении церквей.
Что благими намерениями ад вымощен? Так это известно даже и католикам.
А может, что от демократии до диктатуры - один шаг или что равенство и свобода друг с другом плохо уживаются? Так не о том же ли самом успел еще за полвека до того предупредить де Токвиль, да так складно и грамотно, как умеют, когда хотят, все те же католики, будь они неладны? И умудрился же никого при этом не оскорбить - ни Отцов-основателей государства американского, ни своих католических духовных лиц, ни Господа нашего Иисуса Христа, выведя его в непристойном и соблазнительном виде на потеху читающей публике!
Мне, конечно, возразят, что я ничего в Достоевском не понял и зря защищаю католиков, поскольку предупреждение великого писателя в том и состояло, что они не простые еретики, а прямые антихристы, причем было это предупреждение не голословным, а подтверждалось следующим гипотетическим случаем: если бы Господь наш, в нарушение своих же собственных обетований и вопреки воле Отца Своего, недвусмысленно выраженной в Священном Писании, вдруг объявился у них прежде времени, не дождавшись Судного Дня, стал бы бесцельно и праздно бродить по городу и творить чудеса, смущая народ и препятствуя уличному движению, а при задержании вел бы себя вызывающе надменно, отказался разговаривать со служителями церкви и не счел нужным даже объяснить мотивы своих странных поступков, то католические иерархи, из одной лишь любви к порядку, в полном сознании своей правоты и невзирая на личность подсудимого, приговорили бы Его к соответствующей мере пресечения, как простую ведьму, чего мы бы, конечно, не сделали, потому как у нас на Руси чудесами да беспорядками никого не удивишь.
Что ж, может, оно и так, только вряд ли католики безропотно согласятся с таким суровым обвинением. Скорее, из той же нездоровой любви к порядку, потребуют от нас доказательств. А доказать подтверждающий обвинение случай не представляется возможным, поскольку условие его - заведомо ложное и богохульственное, и если принять его за посылку, то неизвестно еще, кто окажется больший еретик и антихрист.
Однако я не против предупреждений как таковых. По моему личному мнению, предупреждения хороши при следующих трех условиях.
Условие первое - это когда не сваливают с больной головы на здоровую и извещают о реальной, а не только возможной опасности. Достоевский же сам признавался, что, сочиняя роман о "бесах", хотел поставить вопрос и, по возможности, дать на него ответ: "каким образом в нашем <...> обществе возможны - не Нечаев, а Нечаевы, и каким образом может случиться, что эти Нечаевы набирают себе под конец нечаевцев?" Достоевский Ф.М. ПСС. Л., 1972-1991. Т. ХХI. С.125. Жирный курсив - мой, простой - Федора Михайловича. - Мирянин.. Это как если бы я, зайдя скоротать вечерок к соседям, после вкусного ужина вдруг задумчиво произнес: "А как вы думаете, Федор Игнатьевич, не может ли так случиться, что Наталья Тимофеевна вовсе и не работает в ночную смену, как мы все в том уверены, а проводит время у любовника?" Это я сказал бы мужу, а жене, наоборот, следующее: "А что, Наталья Тимофеевна, когда умерла ваша матушка, разве ей не делали вскрытие? Странно... Вы ведь тогда, как я помню, отсутствовали, а оставалась она с одним Федором Игнатьевичем. Не возможно ли, что он, как медик, по случайной оплошности, сделал ей ошибочный укол, или таблетку не ту предложил?"
И кто бы мне на это возразил? Ведь я ничего не утверждал, а говорил только о возможном. А в то же время - предупредил. Но, конечно, от дома бы мне отказали, поскольку в бытовых вопросах мы куда более сметливы и последовательны, чем в социально-политических.
Условие второе - это когда опасность, о которой предупреждают, скрыта и не очевидна, и сами бы мы, без помощи предупреждающего, о ней не догадались, а не как с тем же Нечаевым, когда вся образованная публика только о нем, можно сказать, ахала и охала, а года три спустя, когда уже эта история слегка призабылась, и все вернулись к обычным своим занятиям, вдруг вышло от Федора Михайловича предупреждение, что, мол, возможно, дальше и того будет хуже: был один Нечаев, а могут появиться и Нечаевы, а за ними - дайте срок - еще и нечаевцы могут пожаловать; а как от этой напасти избавиться, - о том в "предупреждении" ни слова.
Условие третье, и самое главное - это когда нас не подталкивают к тому самому, о чем предупреждают, а по возможности, еще и показывают, как его избежать.
Вот только если выполнены эти три условия, к предупреждению стоит прислушаться. Правда, такие предупреждения далеко не всегда своевременно и верно понимают, но зато, если уж все-таки поймут, то послужат они исключительно к пользе, а вреда от них нет и быть не может.
Таковы, например, сказки Пушкина.
"Сказка о царе Салтане" предупреждает, что нельзя разлучать сына с отцом. Это и грешно, и невозможно. А наши писатели не однажды такое проделывали, выводя Сына Божия в различных придуманных ими сюжетах как простого человека и в воображении не только своем, но и читателя разлучая со Безначальным Его Отцем и Святым, Благим и Животворящим Его Духом.
"Сказка о рыбаке и рыбке" предупреждает, что все, чего ни попросишь с чистым сердцем у Господа, дано тебе будет, вплоть до царства, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворяют. Однако находятся умники, которые из этого залючают, что Господь наш, яко благ и человеколюбец, может послужить у них и на посылках. У таких все враз отнимается, и остаются они, как глупые старухи, при разбитом корыте. А что рыба издревле была символом Христа, о том хорошо известно. Многие первые христиане, подобно тому, как мы носим нательный крест, носили маленьких рыбок из серебра, камня, перламутра или стекла. Само слово "Ichthus" (по-гречески, рыба) расшифровывалось ими как "Iesous Christos Theou Uios Soter", что значит Иисус Христос, Божий Сын, Спаситель.
"Сказка о золотом петушке" предупреждает не только против вздорных евразийских измышлений, заранее разоблачая их обманчивость и могильную пустоту, но, что всего важнее, против тех самых предупреждений, о которых и мы только что здесь предупредили. В самом деле, что было бы, если бы царь Додон не послушался Золотого Петушка? А ничего бы и не было. Сидел бы он на своем троне, а Шемаханская царица - в шатре своем, за тридевять земель, на широких просторах пустынной Азии. Ведь не она на него первая напала, а он, старый дурень, поверив предупреждению, отправил к ней сперва трех своих сыновей, одного за другим, на погибель, а затем и сам своей собственной персоной пожаловал. А насильно его в шатер никто не тащил.
"Сказка о мертвой царевне и семи богатырях" предупреждает против чрезмерного увлечения язычеством, а заодно и показывает, как избежать на этом пути крайностей и богохульства. У Пушкина и стихии послушны Господу, и лесные богатыри живут по чести, и королевич Елисей, прежде чем отправиться на поиски невесты, помолился усердно Богу - потому и отыскал, и из гроба живой вынул, и домой невредимой доставил, и на другой же день обвенчался; а колдунья умерла от тоски и озлобления, и никто по ней ни панихиды не служил, ни траура не носил.
В заключение расскажу, чем кончилась моя собственная история.
После своего излечения я почувствовал себя во всеоружии и решил навестить Анастасию Петровну, а только уже не застал. Ушла она от нас в неизвестном направлении. Как мне рассказали сотрудники, наш начальник, который сам же ее у нас и завел, решил, по моему примеру, позаботиться о своей психической гигиене, протестироваться, узнать профиль личности. Не зря же он ей зарплату выплачивал...
А на другой день с утра пораньше вызвал ее к себе в кабинет и рассчитал.