Кот Шастя сидел на подоконнике, смотрел на улицу и злился. Причин для злости было много. Во-первых, пришёл не вовремя: юных хозяев уже не было, а взрослые, в великой суматохе бегая по квартире, бросили ему рыбу и, пока он уминал её, сбежали на работу. Во-вторых, воробьи придумали новую дразнилку. Шастя только разнежился на газоне сегодня утром, как вдруг птичья орава облепила кусты над ним, а самые нахальные вообще начали водить хоровод вприпрыжку и с нестройными воплями: "Шастик-Ушастик! Толстый Ужастик!" Пришлось изобразить мрачную зверюгу, медленно встать, перекатывая железные мускулы, отчего воробьи подхватились и орущей тучкой смылись подальше. Правда, половину эффекта железных мускулов свела на нет дымчатая голубовато-серая шерсть, невероятно пушистая - наверное, поэтому воробьи и присочинили к одобряемому Шастей "Ужастику" обидное "толстый". В-третьих, домовой Евлампий мог бы выбрать другой карниз, чтобы чинить свой лапоток и кормить и так уж раскормленных, важно булькающих голубей. Шастя прекрасно знал, почему Евлампий сидит здесь - по привычке: прабабушка его хозяев позвала домового с собой, когда сносили старый дом. И вообще знал, что больше всего его раздражает временная неволя, но ничего c собой поделать не мог - злился, и всё!
- Не вороти, не вороти морду-то, - не оборачиваясь, сказал Евлампий. - Солнышко греет. День ласковый будет. Утро-то какое - тихое, благодатное. Чего зазря дуться-то?
Через сетку форточки его голос звучал убаюкивающе, но Шастя распалил себя уже настолько, что ему захотелось и Евлампия вывести из благодушного покоя.
- А что ему тихим не быть после бурной ночки? - зловредно сказал он и прыгнул на форточку. Голуби было всполошились, но вспомнили, что сетку Шасте не одолеть, и успокоились. А он продолжил: - К первому подъезду за ночь "скорую" дважды вызывали, да всё в одну квартиру. Родителей поувозили, а детки малые одни дома остались.
- Это почему же я не знаю? - встревожился Евлампий.
- Небось, с подвальным Касьяшей чаи гонял, - съехидничал кот, - вот и не знаешь.
Евлампий не обратил внимания на насмешку, поспешно обулся, ворчливо отгоняя голубей, настырно сующих клювы в его широченные карманы с припрятанной пшёнкой.
- А квартира-то какая?
- В цифрах не разбираюсь - сам знаешь! А показать - покажу! - обрадовался кот. - Выпусти ты меня только отсюда!
Не успел Евлампий вцепиться в бороду, размышляя над проблемой, как на карниз посыпалась писклявая воробьиная стая. Возмущённые голуби накинулись на наглецов, но домовой успел прихватить за лапу ближайшего воробьишку. Остальные ринулись вниз, обсели рябину, задрали кверху клювики.
- Ну? - строго вопросил Евлампий пойманного.
У Шасти при виде воробья челюсть судорожно заляскала - хоть и наелся-объелся, но ведь - дичь!
Воробей вылупил перепуганные глазёнки на Шастю и начисто онемел.
- Шастя! Или сидишь сиднем дома весь день, или спустишься на пол, чтоб тебя этот трусишка не видел!
Перед тем как спрыгнуть на стул, кот, глядя на несчастную птицу, приподнял верхнюю губу, и воробьишка чуть не вывихнул лапу, вырываясь из цепкой ладони Евлампия. Привести его в чувство смогли, только показав целую горсть пшена.
- Будила свихнулся, - заикаясь, сообщила птаха. - Загнал на дерево рыжего котёнка - чуть не сожрал! А теперь рычит на него.
Приблудного бульдога Будильника-Будилу Евлампий на правах хозяина приютил при доме и определил сторожем. Просмотрев судьбу пса, домовой выяснил, что хозяева избавились от него из-за нечистой родословной. Будила службу нёс исправно, зря не гавкал, а чтобы его никто не трогал, Евлампий сплёл ему из ремешков ошейник. Был пёс спокойный и ласковый, малышей - человеческих и звериных - не обижал, так что известие о том, что он набросился на котёнка, потрясло даже Шастю, подслушивавшего чириканье маленького вестника.
Выждав, пока воробья накормят и отпустят, Шастя поднял голову над подоконником и в сторону форточки сказал:
- Ага, благодатное такое утро, тихое, мирное.
- Сначала идём к Будиле, потом в ту квартиру, - рассудил Евлампий. - Дверь я тебе, Шастя, заворожил, сама откроется. Но если ты ещё мне насмешки будешь строить...
- Да я чо? Я ничо!
Шастя собрался спрыгнуть и мчаться в прихожую, но голуби... Голуби на его карнизе! Они пыжились друг перед другом, выставляли важную грудь колесом и мнили о себе явно лишнее... Кошачья душа не вынесла: Шастя махнул на подоконник, поехал передними лапами по стеклу, выпятил пушистое брюхо - ужаснувшиеся голуби прыснули во все стороны, и даже Евлампий не нашёлся, что сказать на такое хулиганство. А пока он ошарашенно разевал рот, Шастя с задранным хвостом уже нёсся к открытой двери.
В общем, Евлампий только головой покачал.
На лестничной площадке третьего этажа Шастя увидел сиамца Симу. Сима был мечтательным котом, и мечтал он о многом: проходить сквозь стены, как Евлампий; быть таким же сильным, как Шастя; влюбить в себя самую красивую кошечку двора. Претворить же все эти мечты в жизнь мешала самая обыкновенная лень. Вот и сейчас он валялся на коврике и полузакрытыми глазами смотрел в окно лестницей ниже.
- Привет! - небрежно ответил Шастя. - Думаю Будиле морду набить, а то совсем распоясался, проходу не даёт никому.
- Нет, правда? - оживился Сима. - Один на один будешь?
- Посмотрим, как сложатся обстоятельства. Хочешь со мной?
Сима вытянул тонкую лапу, лизнул растопыренные подушечки и вздохнул.
- Ты ведь помнишь, я не люблю неприятностей. Мне нравится всё красивое и трогательное. Вот вчера хозяйка мужу детектив рассказывала - фу, мерзость! Но в том детективе один стих есть - ах, какой прелестный! Жаль только, одна строчка: "Ноги котика, обутые в туман..." Хозяйке тоже понравилось, повторяла на все лады. И меня погладила...
- "Ноги котика, обутые в туман..." - задумчиво повторил и Шастя. - Ладно, я пошёл, а то Евлампий ругаться будет.
Он прыгал со ступеньки на ступеньку: "Ноги котика, обутые в туман!" Стих ему тоже понравился, и он твёрдо решил, что эти слова - про него. У кого, как не у Шасти, самые пушистые лапы? А если их одеть в туман? И шаг станет ещё тише и мягче...
За домом озверевший Будила захлёбывался хриплым рыком, бросаясь на тоненькую липку. На верхней ветви раскачивался ярко-рыжий котёнок. На крик у него и сил не осталось, он крепко вцепился когтями в дерево и мотался, чудом удерживаясь.
Вылезший из подвального окошка Шастя присоединился к Евлампию. Людей за домом в утренний час бывает мало, и времени оценить утреннюю сцену было вдоволь.
- Может, Будила заболел? - неуверенно спросил Шастя. Он был настроен увидеть пса злющим, но всё же не в таком состоянии.
- Не-ет, здесь что-то другое. И не заболел, и не сам по себе злится. - Нечто в тоне Евлампия напоминало о человеке в белом халате. - Ну-ка, Шастя, приглядись к нему хорошенько, особенно к шее... Видишь? Кошачье племя на такие вещи весьма глазасто.
Шастя внимательно обследовал короткую шею Будилы насторожёнными глазами, хотел сказать, что нет там ничего... Будто чёрная бабочка мелькнула. Или лепесток сажи. Кот напрягся - и увидел: на шее Будилы колеблется чёрный, подвижный, как студень, шарф!
- "Хомут" на него надели, - хмуро объяснил домовой. - Ума не приложу - кому понадобилось? Шастя, помоги. Котишке долго не выдержать.
- А что нужно-то?
- Нужно, чтобы Будила тебя увидел. С "хомутом" у него реакция замедленная, так я быстро пса обезножу, пока он соображает что к чему. Не побоишься?
Не ответив, Шастя пригнулся и побежал по кругу обойти Будилу. Евлампию он не совсем поверил: у бульдога пена изо рта - и не болен? Но репутация у домового давнишняя - что мог возразить ему кот? Да и "хомут" видел своими глазами. "Нужно, чтобы Будила тебя увидел". Вспоминая слова Евлампия, Шастя про себя на каждом шагу падал в обморок.
Проползти по густой газонной траве и внезапно вздыбиться перед бульдогом кот сумел, лишь мысленно взяв себя за шкирку. И - оцепенел, глядя в кровавые от ярости собачьи глаза. А Будила опешил, и даже во взгляде его мелькнуло что-то похожее на вопрос. Но "хомут" качнулся - мышцы бульдога напряглись - Евлампий, стоявший позади Будилы, подпрыгнул и уселся на собачьей холке. Мгновенно взлетевший на липу Шастя с облегчением увидел, что бульдог под лёгоньким домовым шатается, как под неимоверной тяжестью.
У незнакомого котёнка при виде новой опасности голос прорезался: он тоненько завопил, зафыркал, зашипел. Шастя с ним не церемонился, проигнорировал мелькающую в воздухе лапку и ткнулся мордой в затылок малышу. Почуяв, как бережно взрослый кот взялся за загривок, котёнок вяло обмяк и не мешал спасать себя. Уже на земле хотел удрать - пришлось Шасте лапой его придавить.
Евлампий меж тем с Будильником управился. Сидели они, пёс и домовой, на краю дорожки и мирно беседовали. Точнее, Евлампий говорил, а пёс то утвердительно, то отрицательно мотал башкой.
- Подкидыш? - спросил домовой у котёнка. - Ишь, какой огонёк!
- Дом ему нужен, - подсказал кот.
- Да знаю! Извечно так было и будет: собака хозяина ищет, а кошка - пристанище... Как звать тебя, рыжий бедолага? Или малый совсем - без имени? Ну и ладушки. Будила, отведи-ка ребятёнка в последний подъезд. Там, на втором этаже - первая квартира справа - женщина как раз рыженького хотела.
- Не пойду с ним! - заявил рыжик. - Он меня слопает!
- Вот так и бывает: какая-то чертовщина - вся репутация насмарку, - печально заметил Будила. - Может, Шастя?
- Шастя мне самому нужен. Ничего, хоть рыжик и маленький, но должен разбираться. Шастя, пусти котишку, пусть Будилу обнюхает.
Шасте пришлось в воспитательных целях малыша шлёпнуть, отчего тот с писком врезался в сидящего бульдога. Но прошло минут пять, прежде чем рыжик торопливо затрусил по дороге вслед за длинноногим Будилой. Провожая странную парочку снисходительным взглядом, Шастя спросил:
- Так что же произошло с Будилой?
- Гулял по территории детского сада. Кто-то подошёл сзади - он почему-то решил, что я. А после Будила ничего не помнит. Чуял лишь, что шею давит.
- Ничего себе! А что такое "хомут"?
Домовой озадаченно уставился на кота.
- Как бы тебе объяснить?.. Видел, люди свою речь буквами-словами записывают? А мы, домовые, из слов воздух плетём. Скажешь словечко одно - из воздуха что-то появляется. Плети словечко одно за другим - вот тебе и "хомут". Не понял? По-другому и сказать не могу. А Будильнику "хомут" сплели нехороший - на злобу слепую. И ведь крепко сплели - едва распутал... Ну, Шастя, показывай, где твоя квартира беспокойная. Болит моё сердце: и квартира, и "хомут" Будилы - всё к одному.
... Они стояли перед приоткрытой дверью и напряжённо вслушивались. Тихо. Сначала в квартиру на цыпочках протиснулся Шастя, потом - Евлампий. Кот неуверенно огляделся и услышал шёпот домового:
- Уж больно традиционно всё. И квартира тринадцатая... Двоих увезли, говоришь, а деток у них сколько?
- Девочка старшая, мальчик.
-Неужто в квартире? Что ж дверь тогда нараспашку?
На пороге в комнату они остановились, но Шастя невольно вздыбился и попятился. Такого погрома он в жизни не видел: мелкие вещи - разорванные, сломанные, разбитые вдребезги - устилали пол опасным ковром, мебель была сдвинута со своего места и кое-где валялась, гардины нелепо перекрещивали окна. Сердобольный Евлампий заохал было, но остановился.
-Ну-ка, бегом по квартире! Детей соседи забрали или как?
Детей нашли на кухне: девочка спала под раковиной, прижимая к себе братишку, укрытого, видимо, материнской кофтой. Осунувшиеся лица и припухшие глаза детей подсказали, что заснули они недавно... Вернувшись в прихожую, домовой озабоченно сказал:
- Всех наших созвать - уборка затянется, да и деток напугаем. Одна надежда на тебя, Шастя. Я дверь-то отворю пошире, а ты покричи дурным голосом, кто-нибудь да выйдет, дверь отпертую увидит - детишкам и помогут.
Шастя нехотя вышел (страшно-то как!) на лестничную площадку, собрался с духом и взвыл. Голос в подъезде звучал гулко, с эхом. Кот осмелел и прибавил громкости. Щёлкнул замок квартиры напротив, выглянула рассерженная женщина, из другой - раздражённый старик, сразу увидели открытую дверь, забеспокоились, позвонили, постучали, покричали и вошли. Евлампий выскочил быстро, и дальнейшее они с Шастей наблюдали уже с лестницы. Женщина вскоре вышла с детьми, увела их к себе. А старик обзвонил ещё несколько квартир, и через минуту-другую в разгромленной комнате кипела работа. Из разговора жильцов кот и домовой поняли, что винят во всём какого-то полтергейста, но милицию вызвали.
- Мы своё дело сделали, - сказал Евлампий. - Пора искать виновника.
Они даже представить не могли, сколько у них будет добровольных помощников в этом поиске. Только вышли из подъезда, как ворона, сидевшая на сирени, заметила их и заорала:
- Вот они! Вот они!
С двух сторон на опешивших сыщиков налетели две стаи - галдящая воронье-галочья и вездесущая воробьиная. Ворона с сирени (Шастя узнал её - Мотя, жутко скандальная птица) подлетела к Евлампию и закаркала-накинулась на него:
- Это ж кого ты пригрел у себя, Евлампий?! Мы тебя как отца родного почитаем! А ты что творишь?! На кой ты нам этого злющего приволок?!
- Счас как дам по клюву, - тихо сказал домовой в воронью паузу. Мотя так удивилась, что забыла клюв закрыть.
- А я добавлю, - деловито закончил Шастя, - да так, чтобы пух и перья полетели, заготовка ты для подушки эдакая!
Две стаи разом смолкли. Евлампий спустился на газон, в клумбу с высокой китайской ромашкой, бархатцами и ноготками, поманил Мотю за собой. Ворона послушно скакнула следом. И здесь, в обстановке полной секретности - две птичьи толпы на кустах не в счёт - Мотя рассказала, как явился к воронам-галкам похожий на Евлампия субъект и потребовал от птиц полного повиновения, иначе всем хвосты повыдёргивает и птенчиков не пожалеет ("Птенчиков-птенчиков!" - горестно прошелестело по воробьям).
- Я ж говорю, что думал на тебя, - сунул морду в цветы Будила.
- Где он? - мрачно спросил Евлампий.
- К лешему в детский сад пошёл, - сказали сверху.
-Евлампий, ты меня от чужака оборони, а я по следу его быстро найду, - предложил Будила. - Запах его я уже знаю - на твой похож, только тяжелее.
- Иди сюда, - проворчал домовой, велел бульдогу лечь (тот ещё похихикал: щекотно в цветах-то!) и скоро-скоро зашептал над ним.
Любопытный Шастя вытаращил глаза - быстрей бы проявилась Евлампиева ворожба! Ага, увиделись какие-то белые косички на собачьей голове. Кот поухмылялся, но Будиле не сказал, что смешного разглядел: а чего со сторожем отношения портить? А пёс обрадовался защите, резво побежал к садику, за ним - кот с домовым да птицы.
Явились вовремя. Связанный леший Морошка умирал со страху в своей избёнке, в которой хозяйничал чужой домовой - тёмный и лохматый.
И была война. Избёнка Морошки по брёвнышку разлетелась. Вызванный домовыми огонь чуть не спалил детсадовскую беседку. Шастя с Будилой в обнимку дрожали в детском домике, а Мотя вопила им с крыши свои комментарии. Воробьи не выдержали жуткого зрелища, сбежали с места побоища, а галки и вороны клювами порвали верёвки на Морошке (а кто их ещё зимой ягодой витаминной накормит!) и уволокли подальше - и как раз: домовые - каждый по отдельности - вызвали грозу, и от избёнки один чёрный круг остался... И повязал всё-таки Евлампий под торжествующий вороний ор чужака, заставил говорить. А узнав грустную историю Ксенофонта (его выгнали из собственных владений ни за что), предложил ему доброе соседство. Тот сначала не поверил, и пришлось Евлампию долго толковать с ним...
Так что возвращался Шастя домой поздно вечером. На тяжёлые летние травы опустился лёгкий туман, кот осторожно ставил в серебристое марево лапы и вспоминал: "Ноги котика, обутые в туман..."