Аннотация: Старый ведун, старинный обряд, преемник, страшная ночь.
ДРЕВО ВИСОКОСНОГО ГОДА
1.
Пруды, кое-где взрезанные оврагами, образовывали треугольник, чьё острие стремилось к западу. И дерево стояло будто во главе вкрадчивой чёрной воды. И когда солнце заходило, кривые тени от сухих сучьев разляпывались по всей длине прудов, жадно и когтисто...
Наступил високосный год, и в конце мая дерево, впервые на памяти сельчан, покрылось крупными листьями, которые усохли на следующее же утро, но не опали. К дереву не подходили близко, однако, прислушавшись, зябко поводили плечом от костяного перестука свернувшихся в тугой кокон листьев. В селе о странном преображении дерева не говорили. Сглазить боялись? Возможно. Даже обыденные дела свои стали обговаривать осторожно и всё чаще оглядывались на крайний дом овражной улицы, спускавшейся к прудам.
... Ноги у деда Григория отнялись ближе к весне. Но характер отнюдь не смягчился. Лёжа на белых подушках, отчётливо болезненно-жёлтый на их белизне - одни глаза сверкают невероятной синью, - он рычал на своего правнука Гришаню. Тот виновато горбился и ёжился: хоть и сам с прошлого года дедом стал - старшая родила, а прадеда боялся до дрожи в ногах. Правда, сейчас к чувству страха примешивалась толика злобы на трёх старух. Они чинным рядком сидели на скамье у занавески, отделявшей дедов закуток от передней, и, поджав губы, смотрели с укоризной на Гришаню. Насупленный хозяин старательно отводил глаза от прадеда, а в виски стучала лишь одна угрюмая мысль: "Накаркали, вороны кладбищенские, накаркали-таки!.." Вины своей Гришаня пока не понимал. Или просто не верил.
- ... Пожалел овцу?! - бушевал тем временем дед Григорий. - Я ведь Христом-богом просил, учил, что делать-то! А ты, заячья душа, жила проклятая, овцу, скотину пожалел для общества! Людские жизни на скотину променял, метла ты поганая! Как ты людям теперь в глаза смотреть будешь, душегубец?!
Каждый високосный год, в апреле, как стаивал снег, дед Григорий резал у корней прудного дерева овцу, давал стечь крови, а тушу закапывал неподалёку. В этом году ему пришлось скрепя сердце переложить обязанности обряда на правнука. Тот клялся, божился, что всё сделал, как надо. Но пришли старухи-соседки и принесли страшные вести: за полтора месяца в селе пропали две девчонки и трёхлетний мальчишка - видели бабы, которые на подмостках бельё полоскали, как собирал он какие-то веточки у берега, а когда, каким образом сгинул - никто сказать не может; пара молодая майским вечером свернула на машине к бархатной береговой зелени, а наутро машина сиротливо стояла с настежь распахнутыми дверцами; милиция до сих пор голову ломает, куда делись хозяева, всё село перебаламутили, да кто правду скажет? А если и скажут, кто такой правде поверит? Вот и молчат...
Хрипя, дед Григорий постарался успокоить дыхание. Неожиданно ясным голосом приказал:
- Подойди ближе! Ну!
Гришаня послушно было двинулся к кровати деда, но отшатнулся, посерел от ужаса, сообразив, чего хочет от него старый ведун.
- Деда! Нет! Не могу! Не хочу! Боюсь я этой силы... Освободи ты меня от неё... Господи, какой из меня колдун!..
Глядя на плачущего широкоплечего седобородого мужика, старушки сочувственно зашептались, а одна и сама всплакнула, утираясь морщинистой, в синих прожилках ладонью. Дед Григорий с трудом сдерживал ярость, всматриваясь в мокрые блёкло-голубые глаза правнука, и рычал, цедил слова:
- Дубина стоеросовая... Ишь ты, прыткий какой - освободи... Наш род сколько веков это древо в узде держит, да не всякому из рода сила дана... В последний раз убедиться в том хотел. Видно, на мне кончилась служба Господня. И детей твоих видел, и внука твоего приносила старшая твоя... Некому передать. Измельчал род наш... Вот тебе слово моё: переезжай к Дарье, сестре жениной. Она бобылиха, дом у неё большой. Сегодня же. Ночью древо за мной приходило, да не понял я. Уводи семейство, не бери ещё одного греха на душу, и Бог тебе судья...
Старушки с шепотком закрестились, а плакавшая сипло спросила:
- Григорий, а ты как же?
- Куда ни пойду - везде достанет, - буркнул ведун. - Идите, отдохну хоть перед ночью.
Вышедшего из-за занавески Гришаню жена встретила вопросительным взглядом, а через минуту побежала к соседям за машиной - вещи перевозить.
2.
- Грэг, смотри, какой котяра! Морда прямо бандитская, точно?
- Я тебе самому морду за "Грэга" намылю, - сердито сказал Гришка. - Сколько раз говорил, не называй меня так. А если я тебя не Олегом, а Аллигатором обзову?
- Остынь, отрок! - самодовольно отозвался Олег. - Ну что в твоём "Гришке"? А "Грэг" - звучит!
- Как собачья кликуха! Мне больше "Григорий" нравится.
Привычно препираясь, они зашли на подъездную площадку. Кот сидел на бетонном крылечке, предусмотрительно расположившись в стороне от беспрестанно хлопавшей двери. Рыжий, только мордашка от глаз белая, да не то чтобы бандитская, но явно много повидавшего на своём веку зверя. Одни обгрызенные уши чего стоили.
- Что-то я не припомню в нашем подъезде такого, - задумчиво разглядывал кота Олег. - Да и во дворе не видал.
- А то ты больно всех знаешь! - усмехнулся Гришка. - Хотя... Ты прав. Приметный кот.
Рыжий зверь неторопливо поднялся и, торжественно подняв хвост, уверенно направился к друзьям. Подойдя к Гришке, он встал на задние лапы, передними обняв ногу мальчика и ощутимо выпуская когти.
- Ни фига себе заявочки! - пробормотал Олег, а обрадованный Гришка подхватил зверя и поразился его тяжести - вот это да! - и жёстким мышцам, словно держишь в руках не кота, а мешочек, плотно набитый речным песком.
- Ко мне пошёл, значит, будет мой.
- Родичи, думаешь, разрешат?
- Я обещал восьмой класс без троек закончить? Обещал. Выполнил обещание? Выполнил. Должен что-то иметь за это? Хочу кота.
Они распрощались у дверей в Гришкину квартиру. Олег побежал к себе наверх, хотя и брало любопытство, как Гришка упросит родителей оставить дома приблудного кота... Гришка вздохнул. Был он невысок, темноволос и ничем не отличался от многих ребят своего возраста. Разве что излишней, по мнению отца, мечтательностью, а по мнению мамы - склонностью к авантюрам. Гришка в словаре слово посмотрел и решил, что мама сказала что-то не то... Притиснув кота к груди одной рукой, другой Гришка открыл замок.
- Мам, ты дома?
- Уже убегаю. Суп разогрела, обедай. Папе половину салата оставь, вечером ещё приготовлю. - Мама торопливо пробежала в ванную, сбросила шлёпанцы и прихромала в одной туфельке в прихожую. Возясь с застёжкой, она рассеянно заметила: - Какая солидная дама!
- Это не дама, а джентльмен, - поправил Гришка. - Посмотри на его уши. У кошек таких не бывает.
- Пусть будет джентльмен, - уступила мама. - Необычный окрас. Помнится, у бабули моей в деревне все кошки были такие: рыжие, с белым пятном на мордочке. Ты, Гришенька, рыжика привёл как - на время или насовсем?
- Навсегда, - твёрдо сказал Гришка.
- Тогда возьми у папы пластмассовые коробки, в которых он проявлял фотографии, поставь их в туалет. Деньги, если понадобятся, на холодильнике. Ну, я побежала.
Гришка прислушался к лёгкому перестуку маминых туфелек и взглянул на кота. Рыжий сидел на низком трельяже, куда усадил его новый хозяин, и тоже внимательно смотрел на дверь. Потом поднял глаза на мальчика и деловито потопал на кухню... Гришка налил в чайное блюдечко супу, размял в него мясо. Отвечая на собственные мысли, он прошептал:
- Ничего. Главное - мама. Папе с ней не справиться. Только странно, почему она так сразу... А, ладно, ведь согласилась... Но какой же ты Рыжик? Ты Рыжий, понял?
Рыжий чутко дёрнул остатками ушей, и мальчик вдруг обеспокоился: почему-то показалось, что кота этого он уже где-то видел. Но где? В деревне, откуда мама родом, он ни разу не бывал; мама как-то сказала, что там осталась только самая дальняя родня, она и знать-то никого не знает, всё связи потеряны. Может, видел Рыжего где-то на улице? Ну и ладно! Решили - постановили: само вспомнится.
3.
Три ступеньки вниз от летней кухни во двор. Едва только от последней переставил костыль на землю, сердце загрохотало тяжело и больно. Пришлось сесть. Левой рукой хотел уложить опорную палку, сделал неловкое движение и охнул от боли в ноге. Совсем стар стал. Оттого, наверное, и оплошал с Гришаней. Себя пожалел, а ведь мог дойти до древа; если не сам, Гришаня бы помог... Что уж теперь-то кулаками после драки? Теперь надо расхлёбывать сотворённое.
Пустой двор без птицы и скотины навевал тоску. Дед Григорий с трудом оттолкнулся от ступенек, пошёл проверить ворота, заперты ли. Вернувшись к крыльцу, внимательно оглядел ступени. Пыльные и сухие. Сегодня рано утром встал по нужде и чуть не наткнулся на Анну, жену Гришани. Та поспешно оттирала мокрой тряпкой крашеные доски крыльца. С краю последней ещё виднелся странный след, будто кто-то наступил сначала в жидкую чёрную грязь, а потом с маху поставил ногу на ступеньку. Подсохшие брызги вкруговую, мелкий мусор по краям. И ведь не понял он тогда, утром, ничего. Никакая тревога сердце не тронула. Одно оправдание, что не знал ничего о Гришанином непослушании... Оправдание ли?
Старик вернулся в дом и принялся за бесконечные защитные молитвы. Губы шептали: "На Тебя уповаю, Господи..." А сердце надрывно сжималось: "Последний..."
4.
Стоило Гришке улечься, как Рыжий прыгнул на одеяло и - Гришка, съёжившись, захихикал, - обнюхал лицо своего хозяина. Прикосновение холодного мокрого носа было щекотно. Затем Рыжий солидно отошёл к ногам мальчика и пристроился на краю дивана.
- Рыжий... Ры-жий, - тихо позвал Гришка.
Кот немедленно откликнулся оживлённо пыхтящим мурлыканьем, напоминающим урчание работающего холодильника. Гришка слушал дремотную воркотню Рыжего и машинально сжимал цепочку, надетую перед сном. Главным предметом полусонных, путаных размышлений было странное поведение отца при виде нового жильца их квартиры. Гришка готовился к затяжному бою, но... Отец долго разглядывал Рыжего, хмурил брови, а потом изрёк нечто такое, отчего мальчишка просто остолбенел: "Я ведь этого кота на прошлой неделе во сне видел. Сон в руку, не находишь?" Гришка поспешно, хотя и несколько обалдело закивал: "Ага, пап, в руку!" В общем и целом появление кота в семье стало появлением недостающего кирпичика в каменной кладке. Это и радовало, и вызывало крамольные вопросы типа: "И чего я раньше думал?"
Сон уводил всё дальше, в глубину населённых тенями коридоров. Но прежде чем мельтешившие образы полностью овладели сознанием Гришки, он вспомнил ещё одну вещь, которая его тоже сегодня удивила: зачем надо было перед сном перебирать мусорные завалы мальчишечьих сокровищ, давно погребённых в ящике письменного стола и выуживать на свет Божий цепочку с крестиком? Как он вообще о нём вспомнил?.. Мальчик лишь успел задать интересующий его вопрос и мягко уплыл в тёплую тьму.
5.
Ходики с привычными медведями в верхней части давали единственный размеренный звук в темноте. Даже сверчков не было слышно - тех двоих, что упоённо звенели каждую ночь под печью, едва пригрело солнышко. "Гришаня забрал, - хмыкнул дед Григорий, - вещи сложил и певунов не забыл". Между раздвинутыми в дверном проёме занавесками он видел сероватые в ровном лунном свете половицы, часть противоположной стены и блестящее сиденье старой табуретки, поставленной под окно.
Время тянулось слишком медленно, потому что старик знал, когда явится нежданный гость. И время мчалось, как свора сумасшедших, спущенных с поводка псов, потому что, вчитываясь в собственную память, дед Григорий обнаружил в ней громадные дыры. Колдовские знания от предыдущего сторожа-ведуна нынешний, будучи мальчишкой, записал на листках, выучил записанное, а листки сжёг. Так требовал обычай. Чтобы вспомнить записи, необходимо было прочитать простенькую охранную молитву. Сегодня молитва помогала плохо, и старик вспоминал не всё подряд, а с пятого на десятое. И, наверное, только благодаря случайности, он не пропустил страницу "Предостережение". Вот он, ритуал водворения Врага в древо, если обряд жертвы вдруг не состоится. Вникая в детали ритуала, дед Григорий постепенно мрачнел. Нужных трав у него не было. Пока старухи-соседки помогут их найти, он потеряет день-два. А Враг ждать не станет... И старик снова терпеливо принялся за поиски. Теперь он искал защиту.
6.
Когда хозяин заснул, Рыжий приступил к тщательному осмотру комнаты. Он хотел убедиться, безопасно ли его временное пристанище. Еле слышный шуршащий треск застал его на верхней полке книжного шкафа, прямо над головой мальчика. Рыжий замер, прислушиваясь.
Гришка спал лицом к стене, оклеенной обоями с ненавязчивым абстрактным рисунком. Одну руку он выпростал из-под одеяла, и полусогнутые в покое пальцы чуть касались стены. Суховатое потрескивание доносилось по-над его рукой.
Со двора в комнату светил мощный фонарь. Рыжий наблюдал, как почти белая стена покрывается множеством точек, сначала чёрных, а затем... Шерсть встопорщилась на кошачьем загривке: точки превращались в когти - правда, несколько необычные, не загнутые на кончиках, по обыкновению. И они продолжали расти... И ветвиться, всё более напоминая то ли усохшие корявые сучки, то ли уродливые человеческие кисти с пустыми коконами мёртвых почек вместо ногтей. Сучки лезли из стены, осторожно вспарывая обои и медленно, но упорно огибая руку Гришки, будто обволакивая её. Хотя движение это казалось нежным и даже ласкающим, сами выползающие из стены сучки доверия не вызывали. У кота, следившего за происходящим сверху, глаза блеснули воинственным, призрачно-зелёным огнём, и с коротким злобным рыком он метнулся на ноги хозяина.
Перепуганный Гришка рванул из-под одеяла и чисто машинально стукнул по выключателю.
Он проделал череду движений мгновенно: прыжок из кровати, три беглых шага к стене. Но ещё стремительнее утянулись в стену сучки - с приглушённым шелестом, услышать который смог лишь Рыжий. Так что мальчишка, плохо соображая со сна, увидел только вздыбившегося на одеяле кота, негромко рычащего на разорванные обои. А потом стало вообще не до загадочной картины. Руку, застывшую на выключателе, почему-то саднило. Не веря глазам, Гришка приблизил локоть почти к носу и оцепенел. Он, наверное, долго бы пялился на руку, иссечённую мелкими царапинами, быстро набухавшими чёрной кровью, если бы не кот. Рыжий подскочил к ногам хозяина и решительно укусил за щиколотку. Гришка вздрогнул, глубоко вздохнул и побежал в ванную.
7.
С последним произнесённым словом дед Григорий, показалось ему, оглох и ослеп. Исчез монотонный перестук ходиков, а очертания предметов увяли, превратившись лишь в намёк на контур, режущий глаз. Ну, со светом-то понятно, может, на луну тучка какая набежала. А часы? Неужели остановились?.. Как прибавляют звук радиоприёмника - так постепенно вернулся привычный стук часов. Но стал он каким-то мягким, стушёванным, точно обложили ходики ватой.
Полулежащий на подушках старик внимательно слушал стывшую вокруг тишину. Кажется, получилось. На дом накинуто невидимое сплетение тончайших паутинок, и Враг не сможет напасть внезапно, застать хозяина врасплох.
Через дом от деда Григория взвыла собака. Старик знал этого звероватого на вид, лохматого сторожевого пса. На незнакомых пёс не лаял, не рычал, а гулко бухал с неутомимой яростью. Но чтобы выть?..
Через минуту-другую подала голос следующая псина, и её бесконечно ужаснувшийся визг острым ножом вминался в мозг.
Вскоре старик трясущимися руками пытался разжечь фитиль керосинки (электричество не работало, что выяснилось ещё ранним вечером, когда дед не захотел сумерничать впотьмах). Спички или не держались в пальцах, ходивших ходуном, или ломались, слишком сильно прижатые к серной полоске. Старик принуждал себя сосредоточиться на простейшем процессе добывания огня и в полный голос твердил все известные ему молитвы. Но и сквозь бездумно читаемые слова он поневоле прислушивался к звуковому аду на улице: вой и визг собак вспарывали отчаянный коровий рёв; в ивах, над овражным ручейком, питавшим сельские пруды, оглашенно орали грачи и вороны, почти перебившие тоскливое блеяние овец и беспорядочный куриный переполох. Остановившись перевести дух, дед Григорий явственно услышал и человеческий испуганный крик.
На что он мог надеяться, так только на человеческий разум... и страх. Лишь бы не явились по доброте своей глупой спасать его. Не зря же он послал старух обойти дома и предупредить людей... Хотя такой свистопляски не ожидал и он сам.
Костыль и палка оказались там, где он привычно пошарил, - у изголовья. Навалившись на безропотных помощников грузным непослушным телом, старик проковылял к окну. В ближайших, видных ему избах горел яркий свет. Зависть к тем, передвигавшимся в ласковом и мирном свете, ожгла грудь старика ошеломляющим жаром. Никогда в жизни не ощущал себя дед Григорий отверженным и подчёркнуто одиноким. За долгие годы (" Когда ж это мне за сотню-то перевалило? И не вспомнить...") он привык властвовать в большом и, как правило, многосемейном доме, привык к обыденному уважению односельчан. Чем он от них отличался? Работал, как все, и раз в четыре года отводил от них беду... За прямыми и нужными мыслями старик старательно прятал одну, невозможную в его положении, - придите, помогите... Ссутуленный и скошенный на костыле, дед Григорий высился в пустой передней и немигающим взглядом каменел на знакомых очертаниях улицы, на смутных тенях в жёлтых прямоугольниках окон, на чёрной линии домов, заборов и деревьев, подпирающих ещё тёмное, холодно-синее предрассветное небо.
8.
Лёгкое поскрёбывание в дверь сменилось настойчивым царапаньем. Гришка отступил к раковине, чувствуя, как скачет сердце, а лицо холодеет. Но дверь мелкими рывками отворилась, и в проём протиснулась рыжевато-белая морда с круглыми глазами. Кот вопросительно мыркнул и полностью влез в ванную комнату. Гришка опасливо проследил, как дверь вновь закрылась, и показал Рыжему свою руку в пятнистых, грязно-оранжевых потёках йода. Кот понюхал и чихнул.
- Мне бы так, - шёпотом сказал Гришка и скосил глаза на большое зеркало над раковиной, где отражался взъерошенный пацан с бледным лицом, - чихнуть и всё забыть.
Кот не пожелал долго оставаться в ванной, и Гришке пришлось самому открыть ему дверь. За дверью никого не было. Кот, оглянувшись, прошествовал к входной двери и уселся на коврик, всем видом показывая, что ему просто необходимо на улицу.
- Ты что? - удивился Гришка. - Ты же вчера ходил в туалет. Или тебе гулять захотелось?
Свет из его комнаты чуть касался кота. Рыжий спокойно смотрел в глаза хозяину. Мальчик присел перед ним, с вялым интересом ожидая, что будет дальше. А дальше - Рыжий ушёл в комнату. Гришка поплёлся вслед - может, удастся немного поспать, несмотря на пульсирующую боль? И резко остановился. Кот сидел над сумкой, брошенной вчера у стула, и нежно мял лапами её кожаную поверхность, еле слышно скрежеща когтями.
Убедившись во внимании хозяина, Рыжий неторопливо вернулся к входной двери.
Невыспавшийся, в прозрачном полутрансе от необычных событий, Гришка невероятным усилием пытался воспринять поступки кота. На какой-то миг ему почудилось: задай вопрос - и кот в ответ мяукнет что-нибудь по-человечески. На всякий случай мальчик оглянулся на кровать и спросил:
- Я тебя правильно понял: ты хочешь, чтобы я пошёл с тобой? А сумка зачем?
Кот смотрел в упор и молчал. Но до Гришки всё-таки дошло.
- Идти далеко?
Дел оказалось немного: одеться, заправить постель, выложить из сумки учебники и наполнить её хлебом и кое-чем из холодильника (Рыжий подошёл к холодильнику и ждал, пока хозяин не приблизится, после чего снова занял пост у входной двери, намекнув тем самым, что дорога предстоит неблизкая).
Осталось самое трудное - объяснить родителям своё исчезновение. Гришка сел за стол и задумался.
... В соседней комнате женщина жалобно застонала. Ей снилась давно забытая изба и кряжистый синеглазый старик. Старик стоял в пустоте, среди светлых, играющих по стёклам и доскам лучей, которые вливались в избу из широко растворенных окон. Но из приоткрытой двери вползала в радостный свет смутная мгла. И женщине было страшно за одинокого старика...
"Папа! Мама! Мне срочно пришлось уйти. Если не вернусь до вечера, позвоню. Сегодня у нас уроков нет, только классный час. Будут выставлять оценки за год. Скажите Олегу, чтоб взял мой дневник. Мама, не волнуйся, ничего особенного. Деньги я с холодильника взял. Рыжий со мной. Пока. Гриша".
... Женщина, не просыпаясь, тихонько заплакала. Её стонущий плач заставил мужчину рядом подняться на локте. Поняв, что она плачет во сне, он бережно обнял её и прижал к себе. Уткнувшись лицом в его грудь, женщина судорожно вздохнула и вскоре успокоилась. Минуту спустя мужчина тоже крепко уснул...
Дверной замок сухо щёлкнул, негромко скрипнула дверь, чуть позже коротко хлопнула дверь подъездная.
9.
Камнем упавшая тишина доплеснула остатки человеческих голосов. Дед Григорий сгорбился на табурете, сплёл пальцы на набалдашнике палки, замотанном изолентой. Окно во двор было темнее окон на улицу, высокий забор с калиткой в сад и сараи не пропускали света уже бледнеющей луны... Старик ждал и настойчиво отпихивал от себя страх: а вдруг не получится? Такого он ещё никогда в жизни не делал... Ждал, мысленно проверяя: вот слегка раскрытые ворота; вот распахнутая настежь дворовая калитка на крыльцо; дверь в сени, прищемленная щепкой к полу, чтобы не закрылась; поскрипывает на одном месте толсто утеплённая дверь в избу...
Быстрое шлёпанье и топот по гулким ступеням крыльца - и старик даже не успел осознанно испугаться: в чёрный проём на тёплый, темновато-жёлтый свет керосинки вбегали собаки. Одна... две... три... все семь! Семеро здоровых - среди них и тот первый, что воем откликнулся на призыв, - свирепых псов встали у пустой стены полукругом. Дед Григорий боялся, что нелюдимый Кондрат с хутора не откликнется на его просьбу отпустить своего сторожевого пса - отменного бойца, за что и держали его вечно на тяжеленной цепи. Отпустил... Господи, а это ещё что? Виновато взвизгивая, извиваясь длинной тонкой пружинкой, в передней появилась восьмая - маленькая белая псинка. Взяв в руки керосинку, дед Григорий узнал псинку бабы Глаши - той, что плакала вчера. На кой восьмая ему, было бы что, а то ведь не собака - игрушка ребячья. Псинка будто поняла нелестное мнение о себе и спряталась за спины псов, которые в обычном своём состоянии давно бы разорвали её в клочья.
А сейчас они сидели перед стариком, призванные его тайной силой, до сих пор невостребованной. Старик размеренно проговаривал слова заклинания, а собачьи глаза исподволь наливались багровым отсветом невиданной мощи. Когда все семеро стали покачиваться от силы, клокочущей в их мышцах, дед Григорий указал им на дверь:
- Идите, сторожите у ворот.
Один за другим псы неспешно перешагивали высокий порог и пропадали во тьме. Тяжёлый топот, учащённое дыхание, жалобный стон прогибающихся досок - и вновь тишина.
Белая псинка вопросительно взглянула на старика, рысцой добежала до табурета и легла, прихлопывая хвостом-бубликом по полу.
- И зачем ты мне? Ладно, оставайся. Судьба, значит. Кто знает, может, и пригодишься ещё. Не зря, может...
Через некоторое время он забыл о псинке, занятый подготовкой следующей преграды для Врага.
10.
Предутренние сумерки съели все цвета и оставили миру глубинный серый; серый, уходящий в чёрную бесконечность, осел на домах и на деревьях. Только дороги сиротливо отмигивали жёлтым и оранжевым. Луна сначала играла в прятки среди домов. Доигралась - набежали тяжёлые чёрные тучи и огрузились над городом, не оставив ни малейшего просвета.
На середине моста Гришка остановился и ухватился за перила. Что-то происходило с ним, неловко переваливалось внутри, то и дело смещая центр тяжести. Одно время он ощущал себя почти невесомым. А сейчас ноги вдруг отказались двигаться, и мальчишка, к своему удивлению, обнаружил, что нет сил не то что их поднять, но даже тронуть с места. Из полурасстёгнутой куртки высунулась кошачья морда - Рыжий быстро устал, и пришлось взять его на руки, а потом и в куртку. Кот ближе к телу - это здорово: не надо оглядываться - идёт ли, руки - свободны, а главное - Гришка сразу согрелся. Озноб бил ещё от дома, а вот нечто ворочающееся в нём дало о себе знать, когда он начал спуск к мосту... Новая жаркая волна чуть не сбила Гришку с ног. Он повис на перилах, стараясь не примять Рыжего. Ноги подламывались, по вискам и на глаза стекал горячий пот. Гришка чувствовал себя так, словно в шутливой потасовке с пацанами кто-то воспользовался моментом и исподтишка серьёзно врезал ему под дых. Он пытался вдохнуть побольше воздуха, но получал всего ничего. Грудь упиралась в холодный металл, и это было единственное нормальное ощущение. В остальном (если бы Гришка мог сейчас соображать, он бы так и назвал) его тело сминалось и корчилось, будто его старательно месили вместо теста, творя какую-то новую форму.
Рыжий шмыгнул на плечо хозяина, по согнутой спине спрыгнул и сел рядом, терпеливо дожидаясь, когда приступ пройдёт. Мимо проезжали редкие машины, и кот предпочитал смотреть на них, а не на своего несчастного хозяина.
11.
До высокого бордюра, отделявшего проезжую часть от пешеходной дорожки, было шага три-четыре. Гришка отлепился от перил и, преодолевая сопротивление ноющих мышц, добрался до бордюра, свалился на него. Что-то мешало смотреть. Он поднял руку - та изошла от боли - и дотронулся до мокрого лица. Последний раз он так потел, когда сильно заболел зимой и мама сунула его под одеяло - на свидание с только что сваренной картошкой.
Кот вскочил и неожиданно бодро пошёл вперед. Изумлённо глядя ему вслед, мальчишка машинально поднялся - кот остановился и выжидательно оглянулся. Первый шаг Гришка сделал, настроившись на дёргающую боль. Следующий - с невольным интересом: что будет? Ещё сомневаясь, увеличил скорость и радостно засмеялся. Что ни происходило ДО, теперь оно пропало. Гришка догнал кота и зашагал рядом, сильно и легко, лишь изредка насторожённо прислушиваясь к себе - не повторится ли?
И повторилось. По-другому. Почти одновременно с остановившейся возле него чёрной легковушкой. Он уже прошёл мост, приближался к остановке у перекрёстка. И вот тут-то скользнула к Гришке машина, преградила путь.
Сначала он не заметил её, занятый изменениями своего тела. На этот раз оно превратилось в волну, пластичную, зыбкую. И мир вокруг стал таким же плывущим. И Гришка колыхался вместе с ним, будучи неотъемлемой его частью. Несмотря на текучесть пространства, он почему-то был уверен, что обладает силой, способной перекроить мир так, как захочет. Это было странное впечатление, но точное.
Поэтому, когда мир извне прорвался в его реальность, мальчишка не испугался, а сонно смотрел, как открывается дверца и мужчина с зализанными назад волосами и неопределённо-жадной ухмылкой мясисто-голого лица говорит:
- Бедняжка, совсем одни. Ты, наверное, куда-то торопишься. Мы подвезём тебя. Садись, не бойся.
Он хлопает по кожаному сиденью рядом с собой и шипит "Тихо!" в сторону недовольного ворчания из глубины салона. Гришка безучастно вглядывается в бегающие глаза водителя. Смешное ощущение, что взгляд проваливается сквозь пустые глаза куда-то дальше, в вязкое месиво. Середину месива пронизала живая структура, вместившая в себя и хаос, и упорядоченность. Гришка инстинктивно понимает, что структура прекрасно организована и мгновенно откликается на сигналы в виде словесных фраз. И мальчишка приказывает, с любопытством наблюдая отклик-изменение составляющих структуры:
- До вокзала. Потом по дороге к аэропорту. Потом я скажу, куда.
Голое лицо расслабляется в спокойную маску. Водитель смотрит в стекло, пока Гришка усаживается рядом и пристраивает на коленях прыгнувшего в машину Рыжего, затем покорно повторяет:
- До вокзала. Потом по дороге в аэропорт.
12.
Первые звуки низкого рокота едва не обманули деда Григория. Он с удивлением решил, что по селу кто-то едет на тракторе. Но звук нарастал, и явно не ровный, а на несколько голосов. Рычали псы. Не обычными сторожами - угрожающе, а жаждая крови, потому как единственную потребность вложил в них старик на это утро - потребность убивать. Псы бесновались, огороженные друг от друга заклятием и ограниченные площадью - Врага они должны были дожидаться на территории деда Григория. И Враг явился по тело и душу старого ведуна. Не получив в апреле традиционной жертвы, он отправился за нею сам, а вкусив человеческой крови, разохотился и не мог угомониться. Между Врагом и человеческой кровью стоял дед Григорий. Ведь только он знал, как загнать Врага назад... Разъярённые псы заходились в захлёбывающемся рыке до хрипа, и старик намертво сжимал руки: что там происходит?
Белая псинка запрокинула морду кверху, "улыбалась" деду, хоть прижатый хвост и крупная дрожь по телу говорили о другом.
- Ну-ка, беляшка, и ты послужи, - хмуро сказал старик. - Иди, иди на улицу.
Хвоста меж задними лапами не было видно, а пока шла к порогу, всё укоризненно помаргивала, оглядываясь под немыслимым углом. Когда псинка поднялась на порог, дед Григорий "утонул" глазами в собачьем загривке. И видел теперь всё то, что видела Беляшка. Та пробежала тёмный угол задней, сени, стала спускаться по крутым ступеням крыльца во двор. Несмотря на страшное напряжение, дед Григорий всё же отвлёкся, когда псинка, спускаясь, раз за разом почти тыкалась носом в ступени. Естественно, и старик вздрагивал: полное впечатление, что сам ненароком вот-вот врежется лицом в доски... Псинка осторожно вытянула голову из-за воротного столба и затаила дыхание, обмерев.
Прошлым летом мальцы Гришани в черёд семьи ходили в лес пасти стадо коров со своей улицы и к вечеру приволокли занятную корягу: человек не человек, зверь не зверь... Одним словом - страхолюдина. И Враг был такой же. Перед воротами раскорячился огромный мужик, набычившийся угрюмым медведем, весь изломанный и словно как перед приходом в село специально вывалявшийся в грязи и в куче мелкого дерева: сухие травинки, обломки веток и сучков налипли по всему телу. Руку одну Враг отставил в сторону, и дед Григорий передёрнул плечами при виде уродливой клешни. Лицо нелюди пряталось за мусорным слоем грязи, но мёртвым огнём горели плесенно-зелёные глаза, изредка вспыхивая голубым мерцанием гнилья.
Враг стоял в шаге от невидимой линии, за которую не могли пройти и собаки, смотрел, будто оценивая или не решаясь. И заковылял, грузно раскачиваясь из стороны в сторону. С торжествующим надрывным воплем псы кинулись на Врага. Он казался таким уязвимым, но они не смогли его даже опрокинуть... Из шевелящейся рычащей кучи сильным рывком вылетела собака, с влажным хлюпаньем грохнулась на землю, содрогнулась всем телом и замерла; блестящая пена слегка запузырилась вокруг носа, но резко схлынувшая кровь смыла её и смешалась с вываленными из распоротого живота безобразно коричневыми внутренностями... Два пса вцепились в загривок Врага - им повезло больше, чем остальным: они успели отпрыгнуть, когда чудовище вдруг рухнуло и принялось старательно кататься по земле. Ещё трое выбыло из битвы: двое неподвижно лежали, раздавленные увесистым телом Врага; третья издыхала, пришпиленная к земле неизвестно откуда взявшимся корявым колом.
Оторвавшись от жуткой картины побоища, дед Григорий трудно добрался до окна. На востоке край неба под тучами белел и пока бледно золотился. Старик истово перекрестился: "Господи! Пока солнце не взошло! Дай собачушкам силы продержаться!" Над улицей взвилось было яростное собачье рычание, но оборвалось клокочущим вскриком. Старик встревоженно всмотрелся глазами Беляшки и горько сморщился: против Врага стоял лишь хуторской Барон. Изрядно потрёпанный Враг - хотя между ними и было с метра два расстояния - казалось, нависал над псом... А солнца всё не было. И тогда дед Григорий договорил конец последнего заклинания.
Чёрная туча сорвалась, галдя и перекликаясь, с приземистых овражных ив и ринулась к дому ведуна. Враг тяжело поднял уродливую громоздкую голову, высматривая нового противника. Барон молча ринулся на него, метя вцепиться в горло.
13.
Людей, которые довезли его до прудов, Гришка как-то не запомнил. Водитель беспрекословно выполнял все его распоряжения по дороге, да кто-то позади постоянно раздражал занудливым нытьём. Если б Гришка не торопился, он из машины давно бы вышел.
Пруды ему понравились. Свежая майская трава легко пружинила под ногой, а спокойное зеркало вод восхитило благодатной тишиной. Больше всего Гришке захотелось увидеть пруды при солнце. Просто очень захотелось, и всё.
Обернувшись к мужчине за спиной, он рассеянно сказал:
- Спасибо, что подвезли. Теперь можете вернуться. До свидания.
- До свидания, - послушно повторил водитель и нетвёрдой походкой отправился к машине.
А Гришка спустился к воде дождаться рассвета. Сухое дерево, одиноко высившееся на берегу напротив, внимания его не привлекло. Усевшись на сумку, мальчишка приготовился к ожиданию, когда над ближайшей деревней взойдёт солнце. "Наверное, будет здорово. Не знаю, зачем я сюда приехал, но мне здесь очень нравится. Интересно, здешние пацаны уже купаются?" Рыжий, брезгливо потряхивая лапой, нашёл подходящий сухой камень и лакал воду.
Чувство нереальности вокруг Гришки отступало, но приятное осознание внутренней силы осталось. Всё, до сих пор происходившее, показалось ему началом летних приключений, о которых обычно с завистью говорили его друзья, насмотревшись заграничных фильмов. "Приключения - ладно. Пусть даже самое завалящее путешествие - вот это нормально! А ещё лучше - с кем-нибудь... С Рыжим, например..." Гришка фыркнул, созерцая недовольную морду кота, которому пришлось идти по мокрой траве.
Правее от деревни холмы почернели, а затем неожиданно мягко засветились тёплым золотом. Гришка заворожено загляделся на живой солнечный огонь, нежно опушивший и сгладивший края холмов. Живой, он растекался по горизонту расплавленной, сочной, рябяще-оранжевой волной, озорничал с чопорными холодными тучами, дотрагиваясь до них, и пасмурная пелена поджималась всё выше, боясь обжечься. Край солнца выдвинулся вверх - торжественно и властно. И Гришка невольно встал, как встают, приветствуя высокого гостя... Он долго бездумно смотрел - впервые сначала! - на восход солнца. Мальчишка пока не пользовался словом "гармония", но интуитивно воспринимал видимое цельным - ни прибавить, ни убавить. Всё на месте. Только раз, когда зашипел Рыжий, заметил какого-то пьяного мужика - издалека не совсем видно, но по походке точно пьяный. Мужик в утреннюю радость не вписывался. Гришка усмехнулся по-взрослому: "А проверить?" И послал взглядом приказ: "Иди-ка ты, мужик, домой! Отсыпайся! Отдыхай!" И засмеялся, когда чёрный здоровила неуверенно и неуклюже развернулся, прошёл по другому берегу и скрылся где-то за мёртвым деревом.
Под лучами полностью вставшего солнца и Гришка готов был мурлыкать. Но Рыжий вновь "позвал" в дорогу - побежал в деревню, оглядываясь на хозяина. Тут-то и мелькнула у мальчишки мысль: а если кот из этой деревни? Увезли его в город, а он сбежал - и назад? И ещё: может, повезёт - и разрешат хозяева Рыжего пожить немного у них?.. Правда, кота жалко будет оставить... Гришка рассердился на себя. Ещё ничего неизвестно, а он уже придумывает... И решительно зашагал за котом.
14.
Не помогли ни палка, ни костыль. Старик обессиленно прислонился к столбу у ворот. Люди потихоньку подходили, но переступать границу не решались. Бабы подвывали вполголоса, глядя, как Кондрат на коленях сидит перед распластанным на земле умирающим Бароном... Прежде ровная, зелёная, лужайка перед домом деда Григория была завалена неподвижными телами собак и десятками жалких чёрных тушек грачей и ворон. Трава темнела от подсыхающей крови, а кое-где её истоптали яростно, исступленно.
Гришаня обошёл лужайку по невидимому краю и робко спросил:
- Деда, что теперь будет?
Старик помедлил, поднял усталые, воспалённые глаза на толпу, глухо смолкшую в ожидании ответа.
- Уходить надо. Пока кто живой останется, не успокоится.
Молчание перехватило горло всем.... Уходить?.. И бросить дома, землю - насиженное место, Родину?.. Мысль в голове не укладывалась. Да и звучала дико. Уходить...
- Дед Григорий, а если всем вместе на него навалиться? Охотники у нас - через двор, ружья у всех есть, - предложил Кондрат, и такая ненависть прозвенела в его голосе, что многие с непонятной виной отвели глаза от Барона.
- Объяснить не смогу. Есть знание, - сумрачно отозвался ведун. - Хоть бомбу сбрось на него - выживет. Только живая сила может загнать его в древо.
- А уничтожить?
Старик пожал плечами. В его Знании об этом ни слова.
В безнадёжном молчании люди разошлись. Лишь Кондрат горестно продолжал покачиваться над Бароном.
Внезапно Барон хрипло вздохнул и попытался поднять голову. Кондрат засуетился, обхватил собачью башку ладонями, уговаривая лежать спокойно. Но пёс натужно напрягся, и в его слабом рокоте слышалась злоба - злился ли он на себя за свою беспомощность или на что ещё...
Как и когда он появился - никто не заметил. Невысокий крепкий парнишка присел на корточки перед Бароном, провёл ладонью по рыжеватой шерсти, ещё влажной от крови, потом погладил по мохнатой собачьей башке, странно перебирая пальцами, словно пропуская между ними жёсткие шерстинки. Кондрат хотел было раздражённо шугануть мальца...
Пёс дёрнулся раз, другой и тяжело перевернулся набок.
- Больно, я знаю, - тихонько говорил малец, - но ты всё равно вставай, не бойся... Давай-давай, у тебя получится.
И Барон встал. Он неуверенно качался на подрагивающих лапах, но стоял, и тёмные глаза постепенно очищались от заволакивавшей их мути. Мальчишка держался рядом и гладил, гладил пса по голове. Ему даже не пришлось наклоняться - пёс был ему по грудь... Оглядев лужайку, мальчишка пробормотал: "Ну и побоище!" и направился к деду Григорию, у ног которого удобно устроился большой рыжий кот.
- Здрасьте. Меня Рыжий сюда привёл. Ваш кот?
Дрожащей ладонью старик придержал упрямый мальчишеский подбородок, и навстречу ему засияли ярко-синие, как небушко, глаза. Не может быть!
-Пошли в избу. Не на минуту, чай, зашёл... Кондрат, слышишь? Скажешь там, сельским-то... Да чтоб не мешали... Пошли, Григорий, нам есть о чём поговорить.