Мир наполнен безумной смесью ароматов, цветов и звуков. Но есть в нем место, где не существует ни света, ни вкуса, ни запахов, где приходится полагаться только на слух. Там тишину нарушает лишь мерный стук колеса прялки, да изредка щелчок ножниц.
Так было всегда, пока жили вещие Мойры. Но им когда-то нужно уходить на покой.
И пришла новая смена. Тишину нарушил топот детских ног.
- Тетушки, что будет после смерти? - голос ребенка чуть дрожит от любопытства.
- Не знаю, - отвечает первая.
- То нам неведомо, - говорит вторая.
- Ничего, скоро узнаем, - фыркает третья.
- Как это узнаете? А кто же будет вместо вас?
- Ты, - хором отвечают тетушки.
- Иди сюда, - заговорщически шепчет первая, - для начала нужно научиться прясть. Садись рядом. Старайся, чтобы прядь была толстой и все время ровной. А то пощупай, какая у тебя выходит - того и гляди, сама порвется...
- Вижу, но я не хотела. Что теперь будет?
- Ничего страшного, все равно ее резать скоро. Слышали, сестры? Она видит.. пока еще..
* * *
Я хочу открыть глаза и не могу. Это сон? Что со мной случилось? А может быть, я все-таки открыл их? Вокруг меня ничего нет - только мрак. В этой темноте нет углов, нет людей и предметов. Она пуста. Это даже интересно, никогда не думал, что увижу такой сон. Пытаюсь протянуть вперед руку и не чувствую ее. Мне страшно.
Я слышу шаги, они приближаются. Скрип двери и щелчок.
- Кто у нас здесь? - раздается голос женщины средних лет - хриплый, как у Бонни Тайлер. Наверняка курит, думаю я. И понимаю, что мне приятно ощущать себя детективом из романа. Я рисую картину преступления по уликам. Вспоминается анекдот:
- Скажите, Ватсон, о чём вам говорит это звёздное небо над нами?
- Вероятно, завтра будет хорошая погода?
- Вы идиот, Ватсон! Это же элементарно! У нас украли палатку!
Я хочу засмеяться, и не чувствую губ. И будто бы вот-вот мурашки побегут волной от поясницы к затылку, но у меня нет тела. Кажется, будто я - нелепый сгусток сознания, зависший где-то на краю сна. Но все же я слышу. Хотя бы звуки в этом кошмаре есть.
Вторая женщина кряхтит, будто поднимает тяжесть или наклоняется. Она говорит медленно и немного свысока. Мне кажется, она старше первой.
- А, это. Еще одна "живая голова". Палыч говорит, сердце у него вроде бы в норме. Сколько так протянет - неизвестно.
Они это обо мне? Я ничего не понимаю. Где я?
"Что происходит?" - я хочу закричать, но не могу издать ни звука.
- Иди сюда, что покажу. Видишь, зрачок на свет не реагирует. Он вроде бы только слышать может. Вот и все.
И я почти ощущаю ее дыхание на своем лице. Не могу понять, на самом деле, или мне кажется. Я совсем не чувствую запаха этой женщины. Может быть, и к лучшему.
- Ой-ой, как же это так? - я слышу их голоса совсем близко.
- А я почем знаю? Мне не докладывали! Ты не думай об этом, не забивай голову. Всех жалеть - нервов не хватит. И вытри ему слюну в конце концов. Противно смотреть! Уберешь палату, позовешь меня. Займемся следующей палатой.
Шаги старшей удаляются. Кажется, я остался один, но позже слышу всплеск воды и шуршание тряпки по полу. Так это санитарки!
Нет, все же это не сон. Быть может, раньше я спал, а вот теперь проснулся. И начинаю вспоминать.
Артем, вот как меня зовут. Я - живая голова вот уже несколько месяцев. Лежу в реанимации без права на выздоровление. Раньше медсестры хоть церемонились со мной, помнили, что я слышать могу, теперь уже нет. Я - полутруп, овощ, к чему обходительность?
Когда-то все было иначе, и мое слово значило многое. Каждый день я просыпался, отвозил детей в сад и в школу, а сам мчался на работу. Переговоры, встречи, крупные сделки. Я - ведущий специалист компании. Ах, нет, я БЫЛ таковым. Как сложно думать обо всем этом в прошедшем времени!
Я работал до позднего вечера, а потом ехал домой в полупустом вагоне электрички. Там ждал вкусный ужин - всегда картошка с мясом, я любил ее больше всего, - и жена с детьми. Альбина встречала меня на пороге, целовала в щеку, накрывала на стол. А потом садилась напротив и наблюдала, как я ем. Всегда смотрела чуть искоса, с укоризной, щурясь сквозь небрежно взъерошенную челку. Она скучала и злилась на меня за это. Ей хотелось пойти работать, а я не разрешал. Как можно было думать об этом, когда Фима не вылезал из троек (и это в первом классе!), а Ярик слишком энергичный для своих пяти лет, с ним постоянно нужно было заниматься. Женщина должна сидеть дома, я так считал и считаю до сих пор. Альбина злилась и все время повторяла, что я ничего не понимаю.
Какими надуманными были ее проблемы! Я думаю, теперь она это поняла.
Не помню, что со мной случилось. Как обрывки сна, меня преследуют воспоминания. Поезд, тамбур, трое бьют меня, потом выкидывают из вагона на полном ходу. Удар и боль. Как мне сейчас хочется, чтобы я снова почувствовал ее, ощутил хоть что-нибудь. Но у меня нет на это права.
Каждый день - какофония звуков в полной темноте. Я прислушиваюсь, вдруг различу ее шаги. Альбина всегда приходит после визита врача. Если она задерживается, я начинаю сходить с ума. Она - мой маяк, точка отсчета. Стук каблуков отмеряет время. Цок-цок, тик-так, еще день прожит, ничего не изменилось, но она по-прежнему рядом. Значит, есть надежда.
- Привет, малыш, вот и я.
"Привет, мышка! Как ты? Извини, что не одет. Ха-ха".
-Врач сказал, сегодня тебя повезут на повторное обследование. Вдруг еще остался шанс. Ты не пугайся, это простая процедура. Тебя положат на каталку и отвезут в специальный кабинет. Там ты заснешь ненадолго, а проснешься снова в палате.
"Я - то не боюсь, а вот ты что нервничаешь? Голос у тебя дрожит, мышка. И ты постоянно теребишь платье, я же слышу. Я все слышу, не забывай".
Приходит врач и разлучает нас. Слышу стук колес о плитки кафеля и понимаю, что меня куда-то везут. Санитар жалуется, что я слишком много вешу. Всего-то сотню, неужто тяжелый? Колеса выстукивают неизвестный ритм, а он все бубнит себе под нос. Тебя б на мое место, придурок.
Мысли уплывают...теряются... что со мной?
* * *
Я - всего лишь эмбрион в чреве матери. У меня даже пуповина есть, вот она, я ее вижу. Какое счастье - у меня есть глаза. Но как странно - от моего живота тянется тонкая грубая нить. Дотрагиваюсь до нее, дергаю, и она тает. Я лечу в темном коридоре, сплошь из таких же нитей. Некоторые из них дрожат. Впереди дверь, я толкаю ее и попадаю в маленькую комнату.
В ней три женщины - одна сидит за старой прялкой, вторая забирает у нее пряжу и отмеряет на ширину рук, третья отрезает отмерянное.
- Тетушки, кто это? - из темноты выступает ребенок и указывает на меня пальцем. Пухлощекая темноволосая девочка, этакий херувимчик, но глаза глядят по-взрослому строго.
Женщины поворачиваются в мою сторону, и я кричу от ужаса: они смотрят на меня пустыми глазницами. Та, что за прялкой, шепчет:
- Ему здесь не место, - и я снова в коридоре, падаю обратно в пустоту, а вокруг меня дрожат нити. И я, кажется, знаю, кто их прядет.
"Нет, пожалуйста, не надо!" - мне страшно, но я не хочу просыпаться, я хочу видеть, как сейчас, как раньше. Я хочу говорить.
Пытаясь удержаться, цепляюсь за нити. Одна из них обрывается и хлещет меня в живот. На губах солоноватый привкус крови, но чья она? Мои губы целы. Красный цвет заполняет все вокруг, и я просыпаюсь.
* * *
В палате тихо. Слышно, как гудит лампочка наверху, как пищит какой-то аппарат около моей головы. В коридоре по радио передают сигнал точного времени - три часа. Наверное, сейчас ночь: нет разговоров в коридорах и даже шагов медсестер не слышно.
Чей это шепот? Кто-то хрипит за стенкой, я могу различить слова:
- Помогите! Сестра...
Шепот переходит в хрип. "Кто-нибудь, врача! Человек умирает!" - ах, черт, я забыл, что не могу говорить. Мне хочется плакать, но слез я не чувствую.
Когда в коридоре раздаются шаги, хрипов уже почти не слышно. Дверь в соседнюю палату открывается:
- Никитична, сюда! Скорее! - но я знаю, что они уже не успеют - нить оборвана. Ужас ползет по сознанию, лишая на время слуха. Я не видел этого человека, но убил, и до сих пор в ушах слышен треск оборвавшейся нити. Не сейчас, когда не мог пошевелиться, а еще тогда, когда дернул за нить. Это мне не привиделось, я знаю.
С этих пор я боюсь спать. Вслушиваюсь в каждый звук, складываю большие числа в уме, но дремота все равно находит. И тогда я снова вижу эти тонкие нити в черном пространстве.
* * *
- Главных правил три: делай толстые и гладкие нити, - ласково говорит Клото.
- Отмеряй на всю ширину рук, - подхватывает Лахесис.
- И режь острыми ножницами, так, чтоб с одного раза, - добавляет Атропос.
- А что тогда? Их жизнь будет счастливой? В этом смысл?
- Счастливой? - изумляются Мойры, - мы не знаем, что это такое. Спокойной - это да.
* * *
Сегодня врач задержался дольше обычного, как будто ждет кого-то. И я надеюсь... Да, это ее шаги. Альбина, моя жена, моя радость, моя вера, пришла.
"Привет, мышка!"
- Доктор, как он? - какой у нее холодный, равнодушный голос. Теперь она со мной почти не разговаривает. И правильно, что толку? Я все равно что бревно.
- Результаты неутешительны. Состояние начинает постепенно ухудшаться, мы не знаем, сколько он еще протянет. Впрочем, при должном уходе он еще сможет прожить...
- Это не жизнь! - Какая ярость в ее голосе!
- Я понимаю, но и вы послушайте: что мы можем сделать? Ваш муж - НЛО, неподвижно лежащий объект. После такого уже не встать. А эвтаназия в нашей стране запрещена, к сожалению.
"Тебе б только место в палате освободить, ублюдок!"
Я слышу, как жена всхлипывает. Чувствую, что она пытается успокоиться.
"Не надо, мышка, не плачь. Я не стою этого".
Врач уходит, тихо прикрыв за собой дверь.
- Тёма, я же знаю, ты меня слышишь, - дрожащим голосом произносит Альбина, - нам надо поговорить. Точнее, мне надо сказать, а тебе придется выслушать. Все равно деваться тебе некуда. Я больше не приду в больницу.
"Что?! Ты бросишь меня?"
- Ты не волнуйся, я оплачу уход, за тобой также будут следить, но мне надо жить дальше. Я пыталась поставить тебя на ноги, но это бесполезно. И кто я тебе теперь? Была жена, а стала приходящая сиделка. Леша говорит, нужно освободиться и сделать шаг вперед.
"Леша?! Тот самый, с которым вы просто друзья? Что ты делаешь? Решила сбросить балласт? Как ты можешь так со мной поступить?"
- Ты не поймешь, наверное. А я не знаю, как объяснить. Я давно встречаюсь с ним, еще до аварии, и, знаешь, мне даже не стыдно в этом признаться. Вспомни, что у нас было. Я сидела дома, готовила, стирала, убиралась, я изучила это чертово вязанье, потому что ты считал, что "каждая женщина должна..." Ты придумал себе идеальную жену, а я любила тебя, как чокнутая, и позволяла лепить из себя то, что тебе нужно. И если ты считал, что жена обязана сидеть дома и ждать мужа, то я сидела и ждала, а ты каждый вечер одаривал меня дежурным поцелуем в щеку, ел свою мерзкую картошку - она уже в печенках у меня сидит! - и ложился спать, отвернувшись к стенке. Я пыталась поговорить, но разве ты слышал? Артем, я была одна, всю жизнь одна, даже рядом с тобой. И не могла любить одна за двоих. Все прошло. Я так поздно поняла, что все это, понимаешь, все - брак, наша совместная жизнь, - было зря. Но уже подрастали дети, и мне некуда было от тебя бежать. А Леша всегда находил для меня время. Я плакала, жаловалась, а он слушал, советовал, помогал. Так уж случилось... Я - эгоистка, правда. Тебе сейчас плохо, наверное, а я сижу и распинаюсь перед тобой, как на исповеди. Но не могу притворяться. Мне раньше казалось, что твоя авария - наказание мне за плохие мысли, за измену. Но, наверное, это не так. И я, конечно, не подам на развод, это будет бесчеловечно, но детям нужен отец, а Леша справится с этим, правда. Я надеюсь, ты меня поймешь. Прощай.
Я слышу, как она встает.
"Альбина, стой! Не смей, сука, я тебе приказываю!"
Но каблуки уже выстукивают свою прощальную дробь, все громче и громче - этот звук сведет меня с ума.
"Мышка, вернись! Я люблю тебя, не надо! Не бросай меня!"
Хлопнула дверь. И я до последнего пытаюсь убедить себя, что это ветер. Но сквозняки здесь не водятся - я остался в палате один.
"Две тысячи тридцать два, две тысячи тридцать три..." - если я буду считать, то перестану думать, что остался совсем один. Медсестры и врач не в счет. Кто они мне? Даже тот умерший сосед значил больше. А теперь никого... Не думать, не отвлекаться. Главное не сбиться со счета - так тяжело начать сначала.
Я слышу стук своего сердца - так странно. Вот все, что есть - я и комок мышц. Удары неровные, верный друг - и тот меня подводит. Снова возникает привкус крови на губах, и черный цвет забирает меня к себе. Где вы - нити в пустом пространстве?
* * *
- Тетушка, а что будет, если перерезать нить?
- Человек умрет.
-Ой! Но я же не знала, я вправду ничего такого не хотела, я просто щелкнула ножницами!- ребенок плачет, - я не хотела, чтобы он умирал!
- Поздно.