Плотина, величественное сооружение. Огромная получаша взмывает в небо, невесомая и прекрасная. Ожившая картина о прекрасном будущем, могучих плотинах и городах в тайге. Когда-то ее хотели облицевать мрамором и выложить из камня портрет Ленина. Плотина осталась, страна рухнула. Беломраморная плотина воздушная и праздничная, невеста Енисея в прозрачной фате брызг. Пирамида человеческого труда в розовом утреннем свете.
Большое кажется нам незыблемым и вечным. Словно прикоснувшись к большому мы перестанем быть муравьями на теле Земли и станем бессмертными. Четвертая труба "Титаника" была фальшивой, в ней плыли собаки. В те времена люди верили незыблемости по количеству труб парохода.
Вечность и большой размер убаюкивают, пропадает страх. Так сапер начинает верить в своё бессмертие на второй тысяче мин, мина легко рассеивает заблуждение человека.
Страх - это всегда Вы, безрассудство - ты. Сотню раз твои руки наполняли "стакан" водовода, сотню раз привычный гул турбины вторил твоим рукам. И ты забыл этот священный трепет, твои руки стали лишь продолжением механизма. Страх ушел, пришла вечность.
Турбина стала вращаться чуть быстрее, автоматика заблудилась в дебрях единиц и нулей. Вода чуть быстрее спешила занять свое место. Чуть-чуть не считается лишь в детской игре.
"И в этом мире случайностей нет и не мне говорить о судьбе ..." поется в старинной песне. Случайность - это неизвестная нам закономерность. Каждая капля дождя не значит сама по себе ничего, но вот их тысячи и миллионы, а потом с гор приходит неудержимый сель.
Случайности сливаются в один поток. Точка сингулярности, точка невозврата.
Затвор не закрылся, трещинка в крышке, чуть быстрее вода. Позже каждый шаг распишут, укажут причину, найдут виноватых. Случайности получат имена, бирки и сроки. Всё будет позже. Болты поддались, чуть-чуть и ещё чуть-чуть. Вода.
Люди оцепенели, мир стал нереальностью. Это не со мной, не здесь и не сейчас. Мозг отказывается верить глазам. Секунды становились часами или спрессовывались в миг. Сознание быстрее тебя и невыносимо медленно движутся ноги. Жесткие брызги воды, струи воды, вал сминающий машинный зал. Рассветной радугой брызнули стекла, рухнула крыша. Вода, мягкая и нежная стала стальным потоком. Глухо бухнули рабочие турбины, вспыхнув напоследок фейерверком, и наступила тишина. Все смолкло, вода забрала с собой свет. Мертвая тишина.
Ты привыкаешь к шуму машин, привычный гул вливается в пение, огромный оркестр непрерывно исполняет мелодию. Ты дирижёр и эта симфония гимн твоей работе. Каждый инструмент узнаваем и любой диссонанс заставляет тебя насторожиться. Но тишина огромным молотом ударила по ушам, добавив нереальности в происходящее. Выжившие стряхивали с себя оцепенение. Вода разделила мир на до и после.
Мир возвращался к своей привычной скорости. Осталась вода, боль и страх. Над горами вставало солнце, начинался понедельник.
Вина.
Над горами едва заметно пробуждался рассвет. Не спалось, хотя и не положено спать на смене, редко кто отказывал себе в этом удовольствии. Монотонный гул турбин, шум воды и множество мелких шумов всегда навевали утренний сон. "Собачья вахта" - говорят на флоте, с четырех до шести, время сонного царства. В десятый, а то и сотый раз он шел по машинному залу, вслушиваясь в его звуки и окидывая взглядом вспененную гладь реки.
Тревога не покидала, словно бездомная дворняга идущая за куском хлеба, вновь и вновь возвращалась из подсознания. В привычный шум уже час вплетались чужие незнакомые нотки. Словно фальшивый скрипач, режущий ухо дирижёру. Он прекрасно знал в чём дело, но спокойствия это не прибавляло.
Бывает так, что события начинают вываливаться из привычного ритма, знакомые вещи становятся незнакомыми, скала рассыпается горкой песка. Ты делаешь всё как обычно, привычным алгоритмом, проторенной тропой, только эта тропа приводит тебя в незнакомое место. Почти полгода назад закончился очередной ремонт и агрегат ушел в работу, ушел не так и не сразу. Лошади, познавшей волю трудно вновь принять седока.
А норов оказался знатным, сменам с трудом удавалось удерживать его в узде, а теперь этот звук. Он вновь отряхнул с себя тревогу и взглянул на часы, до конца смены оставалось еще два часа. Внутренние весы покачивались, доставляя почти физическую боль.
Сегодня агрегат выдал сигнал о серьезном сбое, автоматика предложила отключить его, уже не в первый раз. И не в первый раз большие боссы не дали сделать отключение. Злость поднялась глубинной, холодной волной. Там, наверху, плевать на их проблемы, плевать на всё, кроме денег. Он вспомнил последний разговор с Москвой, слова о недавнем ремонте, о потраченных деньгах и о низкой квалификации специалистов, предлагающих остановить денежный поток.
По инструкции, он должен был остановить турбину, остановить немедленно. Так было написано, и он бы сделал это. Но устно за остановку агрегата пообещали каждому место на бирже труда в маленьком, полузабытом сибирском городке. Ему ли не помнить, с каким трудом и связями удалось получить это место. Не так радуются выигрышному лотерейному билету, как пропуску в относительно безбедную жизнь. Вклинившись между многочисленными родственниками начальства, шаг за шагом поднимался к каждой должности. Вспомнились радостные глаза жены, уставшей считать каждую копейку, первый отпуск на море. На настоящем соленом море, а не той холодной глыбе, что спряталась за плотиной. Жена не сразу поверила и он долго находил в шкафу маленькие заначки, "дополучки" - как их называла Света.
Было приятно зайти в магазин и просто наполнять тележку продуктами, хрустко доставая новые тысячные из кошелька, дарить приятные безделушки родным, открывать жене дверь новенькой иномарки. Они давно переехали от родителей, и даже ипотечный кредит не пробивал в их бюджете особо заметной дыры. Жизнь наладилась и с ветерком катила по хорошей дороге.
Надо еще раз поговорить об остановке и с этой мыслью он решительно зашагал ко второму агрегату. Чутьё не обмануло, звук усилился. С трудом поборов в себе желание начать остановку, он снова погрузился в поток невесёлых мыслей. Звонок трамвая вернул в реальность, ехала утренняя смена. Еще полчаса и муки совести лягут нелегким грузом на плечи другого человека. Эта мысль распрямила его и заставила глубоко спрятаться растревоженного червячка совести.
Стряхивая с себя остатки сна, в машинный зал вливалась утренняя смена. Рабочие места наполнялись веселым хохотом, шутками и планами. Уставшая ночная смена вяло огрызалась и старалась побыстрее передать дела. У агрегата стояло несколько мрачных людей. Каждый из них понимал, что означает этот звук и что может сделать пара тысяч тонн вышедшая из повиновения. Он видел, что его внутренняя борьба знакома каждому из стоящих, каждый прокрутил в голове одни и те же мысли.
Напарник решился и, с молчаливого согласия ушел в контору. Оставшиеся напряженно следили за приборами. Звук дополнился новыми нотами, словно барабанщик дождался сольного выступления. Холодок пробежал вдоль спины и жарко плеснул адреналин в лицо. "Бегите!" - услышал он свой, непривычно громкий голос.
Сейчас ушло всё, растаяла квартира и иномарка, привычный вес кошелька и безделушки с красивыми камушками. "Момент истины" - старая книга о вечном. Мир сузился до поединка, он или я. Руки сорвались с цепи условностей и запретов. Лассо стягивалось на шее дикого мустанга, минотавр все ниже и ниже опускал голову к земле. Но почему так медленно идут вниз затворы, так предательски медленно. Турбина не пела, она хрипло билась в конвульсиях, в неудержимом припадке стремясь получить свободу.
И когда ударили веером брызги он еще верил что успеет, остановит, спасет. Капитан стоял до конца у штурвала. И хлынувшая вода ломала и скрючивала его тело в тщетной попытке выдавить напоследок хоть каплю вины заполнившей без остатка его тело. И не было рук, чтобы заткнуть уши, когда душа впитывала крики захлёбывавшихся людей, бьющихся о потолок за последним глотком воздуха. Душа видела падающий потолок машинного зала, вспышки замыканий и наступившую тишину.
"Нет ни эллина, ни иудея, ни Ада, ни Рая - все дело рук самого человека." - заметил грустный Ангел.