Аннотация: Продолжение повести Ю. Полякова "Сто дней до приказа"
Владимир Пузырёв
Два дня
(День приказа - день отправки)
Рассказ
День приказа
Я просыпаюсь за полчаса до подъема. Я сплю на верхней койке. Когда-то Зубов, теперь попавший в дисциплинарный батальон, сокращенно "дисбат", очень этим возмущался. Я, по его мнению, нарушал казарменную иерархию. "Дед" должен спать на нижнем ярусе, а я сплю на верхнем, словно "салага" какой-то. Ну, да и черт с ним с Зубовым. Он доигрался в эти игры. В дисбате у него будет время подумать о смысле жизни. Сейчас на месте Зубова спит механик-водитель, переведенный из другой батареи и заменивший Зубова в экипаже нашей самоходки. Ему служить еще полгода. Он пока что "черпак". Сегодня после приказа станет "дедом".
Перевели и еще одного солдата - на место погибшего Елина. Из хозяйственного взвода, где он был поваром, а у нас стал заряжающим с грунта. Но нисколько по этому поводу не переживает. Так же, как и Елин, "молодой", весеннего призыва. Служить ему еще полтора года. Пришлось напрячься, чтобы быстрее освоить боевую специальность. На осенних учениях себя неплохо показал. Я называю его по-солдатски "заменой". Я уеду домой, а он мое место займет - заряжающего из башни.
Армейская служба у всех складывается по-разному. Кто-то, вроде меня, после "курса молодого бойца" или "карантина", попадает служить в какую-нибудь роту или батарею, и служит в ней до "дембеля". А кого-то армейская судьба только и делает, что швыряет с места на место. И не обязательно разгильдяя, а вполне нормального и даже отличного солдата. Мой приятель Володя Клопов, с которым мы вместе в "карантине" к службе привыкали, попал сначала писарем в штаб. Когда заполнял какую-то анкету, писаря-"старики" заметили, что у него почерк красивый. Но в штабе он не прижился. Там ведь надо тянуться, постоянно начальство глазами "поедать". В-общем, как говорил царь Петр I, "иметь вид лихой и придурковатый". Володя же, бывший слесарь 4-го разряда Уральского завода тяжелого машиностроения, смотрел на окружающую его штабную службу недоуменным взглядом, в котором читался вопрос: "И что я тут делаю?" Начальство тоже вероятно задавало себе похожий вопрос: "И что тут забыл этот странный писарь, который не ценит своей армейской удачи? На его место столько желающих". Ну и перевели рядового Клопова в нашу шестую батарею, чтобы служба медом не казалось, как говорит наш старшина прапорщик Высовень. У нас он служил хорошо и командир батареи старший лейтенант Уваров хотел со временем назначить Клопова командиром самоходки. Но тут оказалось, что у Володи не только красивый почерк, но еще и "золотые руки". И капитан Василенко сумел убедить командира полка, перевести ефрейтора Клопова к нему в ремонтную роту. Там Володя быстро стал командиром отделения. А последние полгода до увольнения в запас старший сержант Клопов служит в должности старшины роты. И то высокое полковое начальство, когда-то недовольно посматривавшее на "странного писаря", теперь убеждает его остаться на сверхсрочную службу, обещая ему звание прапорщика даже без обучения в школе прапорщиков. Но Володя не собирается менять родной город-миллионер на глухомань, которую поезда проскакивают, не останавливаясь. И, где, как говорит старшина Высовень, жизнь проносится мимо, обдав грязью.
Меня непонятно почему начала мучить жажда. Вроде бы с вечера ничего соленого не ел. Я спускаюсь со своего второго яруса и иду к баку с питьевой водой. Утолив жажду, возвращаюсь назад.
У тумбочки стоит дневальный рядовой Эвалд Аболтыньш.
- Алексей, - негромким голосом обращается он ко мне, - поздравляю вас с праздником - Днем приказа!
- Рано еще поздравлять, - возражаю я, - приказ-то еще не зачитали.
- Все в порядке, - успокаивает меня Эвалд. - Мне ночью земляки из роты связи сообщили, что приказ уже подписан и передан в войска. В том числе и в нашу дивизию.
- Ну, тогда спасибо, - благодарю я и пожимаю ему руку.
После той истории с Елиным "молодые" меня сильно зауважали. И за то, что я с Зубовым сцепился. И за то, что я один против всех "дедов" батареи пошел и за это меня "трибунал стариков" разжаловал в "салаги". После гибели Елина над "приговором трибунала" можно только посмеяться, но какой уж тут смех, когда один человек погиб, а другой попал в дисбат.
Я забираюсь на свой верхний ярус и, хотя до подъема остается совсем немного времени, успеваю не только задремать, но и увидеть сон. Снится мне Таня, которая говорит: "Знаешь, Леша, я должна тебе сказать..." Но тут раздается команда "Подъем!" и я так и не узнаю, что же она хотела мне сказать.
За подъемом, как обычно, следует зарядка. Сначала наматываем бегом круги вокруг спортплощадки, а потом разминаемся, энергично приседая, размахивая руками и поднимая ноги. Все, как обычно. Только никто не отлынивает, даже "старики", которые сегодня станут "дембелями" или "гражданами". После ЧП с Елиным прокуратура так серьезно занялась нашей частью, и особенно нашей шестой батареей, что после этого ни у кого не возникало желания качать свои "ветеранские" права.
Последним, кто попытался это делать, был Зубов. В тот день, когда возле железной дороги нашли мертвого Елина, Зубов достал где-то бутылку водки, выпил и устроил "прощальный концерт" в батарее.
- Я знаю, - орал он, переходя на визг, - что из меня теперь сделают крайнего, "козла отпущения"! А вот когда я был "молодым", никого не интересовало, как из меня "настоящего" солдата делают. Но я терпел и никуда сбегать не собирался, как Елин, чтоб его и на том свете черти гоняли.
Но армия - это не милиция. В армии, согласно "Дисциплинарному уставу", пьяных не выслушивают. Их укладывают на койку, а утром разбираются: с кем пил, сколько, где, когда и на какие деньги.
Сержант Титаренко без особых усилий сгреб Зубова. Оказавшись в могучих руках командира самоходки, Зуб успокоился и уснул. Утром его отправили на "губу", где он и пробыл до передачи дела в военный трибунал.
Следователь прокуратуры допросил весь личный состав батареи. Некоторых, в том числе и меня, даже не по одному разу.
Логика у следователя была проста.
- Рядовой Купряшин. - спрашивал он, - если вы подрались с ефрейтором Зубовым из-за Елина, значит, были в курсе их отношений? Если вы хотели защитить первогодка, то почему не доложили вышестоящему начальству?
Но и мы тоже не зря полтора года отслужили.
- Согласно Дисциплинарному уставу, я мог доложить только командиру самоходки, а дальше на его усмотрение, - ответил я.
- Я не сомневаюсь, что устав вы знаете, - произнес следователь. - Но вы не первый день в армии и должны знать, что к политработникам любого уровня можно обращаться напрямую. Почему вы не обратились к замполиту дивизиона майору Осокину?
Я не стал говорить, что майор Осокин и так знал обо всем происходящем в нашей батарее, лишь уклончиво произнес.
- Я не подумал о такой возможности.
- Вы не подумали, другие не подумали, - упрекнул следователь. - А человека-то не стало...
После зарядки приводим себя в порядок и проходим утренний осмотр. Потом раздается команда: "Батарея, выходи строиться для следования на завтрак!" И мы топаем в столовую с песней: "И вот идет, чеканя шаг, шестая наша батарея".
По пути в столовую проходим мимо полкового клуба. За долгие годы к этому зданию пристраивали какие-то помещения, башенки. В результате клуб стал похож на средневековый замок. В этом замке до недавнего времени работала библиотекаршей прекрасная принцесса по имени Таня - жена нашего бывшего комбата. Та, что приснилась мне утром.
После завтрака построение полка на утренний развод. Но сегодня это не просто развод. Командир полка зачитывает приказ Министра обороны СССР "Об увольнении из Вооруженных Сил СССР военнослужащих, выслуживших установленные сроки службы, и об очередном призыве граждан на действительную военную службу". Простые и четкие слова. Уволить в запас. Призвать на службу. Приказ объявить во всех ротах, батареях, эскадрильях и на кораблях.
У Володи Клопова видел в альбоме приказ написанный "под старину":
"Указ наиглавнейшего воеводы вся Руси о дне дембельском".
"1. Распустить из дружин Войска ратного на жизнь вольную мирскую всех дембелей, отслуживших установленный Указом срок служебный, верой и правдой.
2. Всем воеводам подать челобитные о сундуках дембельских. В случае обнаружения недостатков, немедля бить тревогу, а виновных в оном деянии карать нещадно, дабы другим неповадно было.
3. Всем дембелям к месту жительства двигаться от восхода солнца ясного до сокрытия оного за горизонтом, транспорту встречному прекратить суету всякую, дабы не вызвать случаев несчастных.
4. В связи с увольнением дембелей на жизнь мирную, повелеваю обрить всех отроков, коим исполнилось восемнадцать лет отроду, дабы сохранить войско ратное и покой в час дембельский.
5. Указ сей огласить всея рати Русской доблестной: сухопутной, по небу летающей, над водой и под водой плавающей. А также войску Русскому, стоящему на земле Венгерской, Немецкой, Польской, Чешской и других землях заморских.
Наиглавнейший Воевода всея Руси князь Устинов Дмитрий сын Федора.
Град Москва".
Хотя я глубоко сомневаюсь, что наши предки сочиняли подобные приказы.
Командир полка приказывает увольняемым в запас выйти из строя. А когда мы выходим, поздравляет нас с окончанием службы и увольнением в запас. Просит нас оставаться солдатами, пока не снимем военную форму и не встанем на учет в военкомате. И разрешает нам кричать троекратное "Ура!" Что мы и делаем с полным нашим воодушевлением.
Обычно после развода личный состав расходится по местам занятий, работ, тренировок, обслуживания техники. Собираются все в казармах только перед обедом. Но сегодня день особенный - день приказа. Солдата от радости может потянуть на "подвиги": уйти в "самоволку", раздобыть спиртного, напиться, подраться. Нас всех стараются держать под контролем. Как в праздничный день. Но не зря умные люди говорят: "Праздник для солдата, как свадьба для лошади. Вся в лентах и пене". Могут устроить конкурс солдатской песни. Но не в том смысле, что кто-то поет под гитару: "Покидают чужие края дембеля, дембеля, дембеля", а все остальные слушают и восторженно аплодируют. Нет! Все дружно ходят строем и поют строевые песни. А могут еще и спортивный праздник придумать. Побегайте, ребята, попрыгайте!
Но так как сегодня праздник неофициальный, то никто праздничного расписания не приготовил, а личный состав занят в основном учебой. В классах учебного корпуса, на спортплощадках, в Ленинских комнатах казарм. Специальная подготовка, физическая, защита от оружия массового поражения, уставы.
Вот и мы сейчас сидим в классе учебного корпуса и слушаем лейтенанта Косулича, который рассказывает, какой отравляющий газ, имеет запах цветущих яблонь, а какой - горького миндаля. За два года я это все выслушал столько раз, что помню наизусть. И я неизбежно начинаю думать о Тане. Неужели я больше ее не увижу? Она уехала вместе с мужем - старшим лейтенантом Сергеем Уваровым - бывшим командиром нашей батареи, переведенным в другую часть с понижением. Очень далеко отсюда. Как говорят солдаты: "Две монтировки по карте". Говорят, что отец-генерал из принципа не стал вмешиваться.
Таня появилась у нас в полку примерно год назад. Раньше библиотекаршей у нас работала одна вольнонаемная дама, которая так страдала, глядя на копавшихся в книжках солдат, словно они рылись в ее личном дневнике. Настоящими читателями она считала только офицеров в звании не ниже майора.
Но однажды я вошёл в библиотеку и ахнул: за столом сидела девушка в пушистом свитере, очень напоминающая Лену - мою бывшую подругу, а ныне чужую жену. Не знаю чем - может быть мальчишеской стрижкой, грустными серыми глазами, или особенной улыбкой - но что-то такое было. Эта неожиданное появление Тани, словно излечило моё разочарованное солдатское сердце. С тех пор я старался чаще заходить в библиотеку, садиться в дальнем углу и наблюдать за ней, спрятавшись за подшивкой газет.
Постепенно боль по Лене утихала, превращаясь в воспоминание. Просто видеть Таню было для меня утешением. Со временем Таня тоже начала замечать, зачастившего в библиотеку, солдата-книголюба, и удивлённо поглядывала в мою сторону.
Однажды, когда в библиотеке никого не было, у нас завязался разговор. Таня, видимо уставшая от моих восторженных взглядов, с иронией заметила.
- Товарищ воин, глазами нужно есть командиров, а не их жён!
- Это, смотря по какому уставу! - неожиданно для себя пошутил я.
- Скажите, пожалуйста, - удивилась Таня, - он еще и остроумный.
- А вы полагали, солдат вместе с паспортом и мозги в военкомат сдает?
- Нет, - улыбнулась она уголками губ и ответила так, как я и не ожидал. - Зачем нам такие солдаты без мозгов? Голова у солдата не только каску носить!
С тех пор мы стали разговаривать. Оказалось, что Таня недавно окончила экономико-статистический институт. Её подруги по факультету работают, учатся в аспирантуре, а она сидит здесь, за забором, и даже начинает забывать специальность. Единственная надежда, что мужа пошлют в академию, но Уваров крепко поссорился с отцом-генералом, и тот пока не спешит помогать. Кроме того наш комбат любит "поддать". А так как у него и трезвого характер не сахар, то, что говорить про пьяного. Постоянные обиды на всех: отца, мать, жену, начальство, подчиненных. Из-за этого к ним и гости не любят ходить, и семейная жизнь - постоянная ссора.
Изголодавшись по откровенности, Таня делилась со мной всем, точно с лучшей подругой.
Уваров иногда заходил в библиотеку. Ему было известно о дружеских отношениях его супруги с рядовым Купряшиным из шестой батареи, однако вряд ли он подозревал о глубине и искренности наших бесед. Он, вероятно, воспринимал наши отношения как дружбу взрослой женщины с безобидным школьником. И хотя мои сослуживцы уже о чем-то начинали догадываться и лукаво поглядывали на меня, когда я уходил библиотеку, самому мне не верилось, что у меня что-то может быть с такой женщиной. Тоже мне "кавалер" в солдатском, выгоревшем на солнце, "хэбэ", в стоптанных, не раз чиненых "кирзачах". Но меня продолжало тянуть к ней. Конечно, если бы она вдруг резко захотела прекратить наши откровенные беседы, то я бы расстроился, но смирился. А Таня, наоборот, относилась ко мне еще душевнее. Когда же я рассказал ей про Лену, она грустно улыбнулась:
- Знаешь, Лешенька, может быть, это самая большая удача в твоей жизни, что получилось у вас именно так...
От волнующих воспоминаний меня отвлек голос лейтенанта Косулича.
- Рядовой Купряшин! - я вскочил с табуретки, а Косулич продолжал. - Вы сидите с таким отсутствующим видом. Вам все понятно, что я рассказываю? Может быть, есть вопросы?
- Так точно! - ответил я.
- Какие же? - заинтересованно спросил лейтенант.
- Вот вы перечисляете признаки отравляющих веществ, - сказал я. - В том числе такой, как запах горького миндаля. А если человек не знает, как пахнет горький миндаль?
Косулич ответил не задумываясь.
- А как пахнет черемуха, знаете?
- Знаю, - ответил я.
- Почти так же пахнет миндаль, - ответил Косулич. - Теперь все понятно?
- Так точно! - ответил я.
Потом был обед и законные, установленные "Уставом внутренней службы", послеобеденные полчаса отдыха. Я присел у окошка в спальном помещении казармы и вновь предался воспоминаниям.
Впервые я поцеловал Таню в тот день, когда произошла эта история с Елиным. После стычки с Зубовым, я привел себя в порядок. Обработал царапину на скуле одеколоном. Выкурил сигарету, успокоился и отправился в полковой клуб.
В библиотеку ведет узкая скрипучая лестница. Достаточно встать на первую ступеньку, а наверху уже знают, что сюда движется новый читатель.
Я с равнодушным видом поздоровался с Таней. Она протянула мне журнал с рассказом из армейской жизни. Я сел за стол и начал читать. Прочитав страничку, поймал себя на мысли, что я, наверное, в какой-то другой армии служу. А армия, изображенная в журнале, существует где-то на другой планете.
Я дождался, пока опустела библиотека, и ушел последний читатель.
- Ну, так что же у тебя случилось? - откинувшись на спинку стула, спросила Таня. - Откуда царапина?
- С Зубом я подрался.
- А из-за чего?
- Из-за одного молодого. Из-за Елина.
- Бедненький, - прошептала она ласково, и вдруг подошла ко мне какой-то таинственной, неслышной походкой. - Несчастный, поцарапанный!
Таня провела холодными пальцами по моей щеке, и у меня перехватило дыхание. Я осторожно задержал ее руку, посмотрел в ее потемневшие, ставшие вдруг такими внимательными глаза.
Я, задыхаясь, смотрел в эти глаза, словно зачарованный, и крепче сжимал ее прохладные пальцы. Мир вокруг словно перестал существовать, осталась только она и ее взгляд, подобного которому я раньше не видел.
Таня наклонилась ближе, и я почувствовал тепло ее дыхания на своем лице. Медленно, неуверенно, она обвила руками мою шею. Я ответил тем же, притягивая ее к себе. Наши тела соприкоснулись, и я почувствовал, как все внутри меня затрепетало.
Забыв обо всем на свете, я прижался губами к ее губам. Поцелуй был робким, неуверенным, но в то же время полным нежности и какого-то нового, волнующего чувства. Впервые я целовал Таню, впервые держал ее в своих объятьях.
Но тут заскрипела первая ступенька, и Таня едва успела отойти от меня. В библиотеке появился новый читатель.
В тот день нам больше не представилось возможности остаться наедине. Но возвращаясь из библиотеки, я поверил в то, что у нас с Таней все будет. И, возможно, она даже станет моей женой.
Потом был "праздничный ужин" в каптерке, "трибунал стариков", разжаловавший меня в "салаги". А утром нас разбудили и приказали искать Елина...
Отдохнув положенные полчаса, мы вернулись в учебный корпус. Наступило время, так называемой, самоподготовки - повторения пройденного. Обычно самоподготовка проходит под контролем сержантов. Кто-то и в самом деле читает учебные пособия, кто-то тайком пишет письма, кто-то негромко ведет разговор далекий от темы занятий. Но сегодня самоподготовку ведет лейтенант Косулич, который не дает личному составу расслабиться. Задавая вопросы то одному из нас, то другому. Сидеть становится скучновато. Валера Чернецкий решает оживить урок.
- Товарищ лейтенант, - обращается он к Косуличу, - разрешите вопрос не по теме?
- Что за вопрос? - интересуется взводный.
- Какая, по-вашему, роль у самоходок в современной войне?
Косулич говорит, что это не простой вопрос, так просто на него не ответишь.
- Ну, хотя бы в общих чертах, - настаивает Валера.
Завязывается настоящая дискуссия. Вспоминаем опыт Великой Отечественной войны, локальных конфликтов, кинофильм "На войне, как на войне". Теперь в основном говорит Косулич. Мы задаем вопросы. Время проходит незаметно.
В шесть часов вечера общее построение полка, после которого офицеры отправляются по домам. Правда, в каждой батарее и роте остается один офицер - ответственный. Он не предусмотрен в "Уставе внутренней службы", как лицо суточного наряда, но жизнь всегда сложнее уставов и правил. Сегодня назначение ответственных связано с днем приказа. Но завтра наступит обычный день. А сегодня ответственным в нашей батарее заступил наш комбат капитан Железнов - офицер с "железной" фамилией и стальным характером. Его бывшая батарея в нашем же полку неоднократно становилась лучшей в округе. Капитана Железнова наградили мирным орденом "За службу Родине в Вооруженных Силах СССР" III степени. Он должен был идти на повышение - начальником штаба дивизиона. Но после ЧП с Елиным, командир полка лично попросил капитана Железнова "навести уставной порядок в шестой батарее", твердо пообещав, что на повышение он обязательно пойдет.
Капитан Железнов "закрутил гайки", как опытный слесарь-сборщик: туго, но так, чтобы не сорвать резьбу. В таких условиях, ни о каких посиделках в библиотеке не могло быть и речи. Мы с Таней виделись до самого ее отъезда только мельком, лишь один раз сумев остаться наедине...
Время от вечернего построения полка до ужина отводится для личных потребностей солдат и сержантов. Если, конечно, не возникнет срочная необходимость приводить в порядок вверенную технику или чистить закрепленное оружие. Обычно в это время личный состав готовится к следующему дню: чистится, гладится, бреется, подшивает свежие подворотнички.
Потом ужин. И просмотр программы "Время" по телевизору. Главное при просмотре - не уснуть, под ровный голос диктора. Для уставших за день солдат задача нелегкая. Капитан Железнов, выйдя из канцелярии батареи, где он весь вечер находился, лично присутствует при просмотре. Стоя позади сидящих подчиненных, он замечает, как у кого-то предательски начинает клониться голова. Тут вся надежда на тех, кто сидит рядом и вовремя толкнет в бок. Когда программа "Время" заканчивается прогнозом погоды по всей территории Советского Союза, личный состав батареи выходит на вечернюю прогулку. Из разных концов полка доносится строевой шаг и песни: "День Победы, как он был от нас далек", "Путь далек у нас с тобою", "Россия - березки, тополя", "Шумела в поле злая осень" и другие, в зависимости от музыкальных предпочтений командиров батарей.
Затем наступает время вечерней поверки, которую, в отсутствии старшины батареи прапорщика Высовеня, проводит старший сержант Титаренко. О чем и докладывает стоящему рядом капитану Железнову.
- Товарищ капитан, в шестой батарее вечерняя поверка произведена. Лиц, незаконно отсутствующих, нет. Заместитель командира взвода старший сержант Титаренко.
- Командуйте отбой! - приказывает комбат.
- Есть! - отвечает Титаренко и командует. - Батарея, отбой!
Так вот буднично проходит день, который ждешь два года.
День отправки
Дневальный поднимает меня, Валеру Чернецкого и Камала Шарипова за час до общего подъема. Впервые за годы службы на душе радостно от такой ранней побудки: ведь сегодня мы уезжаем домой. По солдатской традиции, перед тем как покинуть воинскую часть, мы идем в котельную, чтобы помыться в душевой. Словно эта вода, смоет с нас не только пот и грязь, но и все неприятные воспоминания вместе с грехами, если такие есть, а почему бы им не быть, перед начальством, товарищами, а кто верит, то и перед высшими силами.
После душа мы надеваем новые трусы и майки, купленные в солдатской чайной. Это тоже традиция. Не спеша направляемся в казарму. Время до подъема еще есть, и мы сидим в "бытовке", толкуем о разном и слегка грустим. Неужели сегодня мы и в самом деле уедем домой? Это кажется невероятным. Мы понимаем, что вряд ли увидим друг друга в будущем. Слишком далеко живем мы друг от друга. "Широка страна моя родная..."
Чернецкому особенно грустно. Он вспоминает свою местную подругу, с которой недавно распрощался. Познакомился он с ней почти два года назад. В тридцати километрах от нашей части находится ближайший, более или менее крупный, населенный пункт. Раз в полгода нас возят туда для торжественного общения с местной молодежью, в основном девчонками-старшеклассницами. Мы им рассказываем об армии, они нас приглашают остаться у них в поселке после службы. Еще во время первой своей поездки, когда большинство из нас стояли у стенок клуба, как замороженные, и только, Валера Чернецкий, тогда еще "салага", отхватил себе грудастую школьницу и исчез с ней после двух-трех танцев. Возвратились они через полчаса, и девица смотрела на нашего усталого, но довольного боевого друга с собачьей преданностью. И потом они продолжали встречаться во время наших редких приездов. Последний раз месяц назад, в начале октября - на День конституции. Подруга весь вечер ходила с заплаканными глазами. Да и Валера до сих пор грустит. Говорят, что наше военное начальство, учитывая обстоятельства его личной жизни, а также неполное высшее образование, предлагало ему остаться на прапорщика, но Валера не поддался на эти уговоры.
- Ну, что же ты, Чернецкий, - упрекнул его Высовень, - не хочешь быть "золотым фондом армии".
- Не достоин я, товарищ прапорщик, - оправдывался Валера, - такого высокого звания.
- Ну, тогда забери ее с собой, - советует старшина, - подругу эту свою.
- Нет, товарищ прапорщик, - возражает Валера. - Девушку из деревни можно вывезти, деревню из девушки никогда.
- Какой же ты, Чернецкий, - презрительно произносит Высовень.
- Какой? - спрашивает Валера. - Как будто у вас товарищ прапорщик кроме жены других женщин не было. Вы же на всех не женились.
Возразить на эти слова старшина не смог...
Звучит команда: "Батарея, подъем!" Через несколько минут все уже бегут вокруг спортплощадки.
- Не хочется в последний раз на зарядку? - спрашиваю я.
- Хватит, отбегались! - отвечает Чернецкий.
- Зря, что ли мылись? - спрашивает Шарипов. - Вспотеем только.
Завтрак. Последний раз идем в строю в столовую. Тут вспоминают, что я отличный запевала.
- Леха! В последний раз! Дембельский! - слышится с разных сторон. - "Батарею!"
- Давай, Купряшин, запевай! - раздается команда старшины.
Набираю в грудь воздуха и начинаю: "Так, запевала, песню пой, пускай летит над миром рея..."
И строй подхватывает: "И вот идет, чеканя шаг, шестая наша батарея".
Последний завтрак в армии. "Дембелям" двойную пайку. Где и когда нам сегодня обедать придется?
Ежедневное построение полка на утренний развод. Мы тоже стоим в строю. О нас, увольняемых в запас, сегодня не вспоминают.
Во время первой отправки, ее еще называют "нулевой партией", все было торжественно. Увольняемых в запас вывели перед строем нашего артиллерийского полка. Самых лучших - со всего полка два десятка человек. От нашей батареи такой чести удостоился старший сержант Титаренко.
Ритуал прощания с боевым знаменем полка. Затем полк побатарейно и поротно прошел торжественным маршем мимо командования полка, боевого знамени и увольняемых в запас.
А про нас в последний раз вспомнят сегодня на вечерней поверке. Выкликнут одну за другой наши фамилии, а в ответ прозвучит: "Уволен в запас!" А завтра уже и выкликать не будут.
Развод окончен. Подразделения расходятся по местам занятий и работ. Возле казармы комбат капитан Железнов командует батарее перестроиться в две шеренги. Затем приказывает ефрейтору Шарипову, рядовому Купряшину и рядовому Чернецкому выйти из строя. Говорит все, что положено говорить в подобных случаях, прощается с нами и разрешает проститься с батареей.
Мы прощаемся с каждым за руку, а кое с кем и в обнимку. Батарея повзводно расходится по своим делам, а мы идем в казарму, где под внимательным взглядом прапорщика Высовеня переодеваемся в парадную форму одежды. Камал, переживавший за свою прожженную на учениях шинель, сейчас спокоен. В программе "Время" вчера передали, что в Ташкенте еще тепло, и он собирается после того, как сойдет с поезда, шинель больше не надевать. Идем в штаб полка, где толпятся "дембеля" с других батарей и прочих подразделений. В строевой части получаем военные билеты с записью об увольнении в запас и проездные документы, в финансовой части - деньги на дорогу.
Потом последний досмотр внешнего вида и личных вещей. Мы садимся в полковой автобус, который не спеша везет нас на станцию.
- Водила! Давай быстрей! - торопят водителя.
- Успеем, - отвечает тот. - Хуже будет, если в дороге что-нибудь "полетит".
Все умолкают. Смотрят на пейзаж, который стал привычным за два года. Бурная, извилистая река, с порогами и перекатами. Невысокие горы на другом берегу, поросшие лесом. Вдали - горные хребты, присыпанные поверху снегом.
Я думаю о Тане, о нашей, надеюсь, не последней встрече. После того, как ее мужа сняли с должности командира батареи, и он ждал, как решится его судьба, ему не давали бездельничать. Старший лейтенант Уваров мотался по нарядам и командировкам. Таня передала мне, что, пока муж в отъезде, вечером мы должны обязательно увидеться. Возможно, в последний раз. Сердце от предчувствия билось и тревожно, и радостно одновременно. Сегодня все должно было решиться.
Я пришёл в библиотеку почти перед самым закрытием. Там была только Таня. Она стояла у книжной полки и ждала меня. При моем появлении, она улыбнулась, и её глаза засияли от радости.
- Ты пришёл, - тихо прошептала она, закрывая дверь на ключ и выключая свет.
Мы обнялись, и я ощутил тепло её тела сквозь тонкую ткань одежды.
- У нас мало времени, - прошептала Таня, прижимаясь ко мне.
Её слова прозвучали словно сигнал к действию. Мы оба испытывали нестерпимое желание, которое затмевало всё остальное. Когда начали раздевать друг друга, Таня почувствовала моё волнение и посмотрела мне в глаза.
- Я помогу тебе, - прошептала она. - Только не спеши.
Её слова успокоили меня, и мы смогли насладиться каждым прикосновением, каждой минутой нашей близости. Когда всё закончилось, Таня спросила:
- У тебя уже были отношения с кем-нибудь до меня?
Я ответил: "Да".
Её взгляд стал немного задумчивым, и она уточнила:
- С Леной?
Я кивнул. Она больше ничего не спрашивала, будто понимая, что прошлое не имеет значения в этот момент.
Прощаясь, Таня сказала:
- Я напишу тебе, как только стану свободной. Сюда в часть или на домашний адрес твоих родителей. Ты не против?
Я так удивился её вопросу, что чуть не обиделся. Хотел продиктовать ей адрес, но оказывается, она его уже знала.
Через несколько дней старший лейтенант Сергей Уваров вместе с женой Татьяной и четырехлетней дочкой Лидочкой отбыл к новому месту службы. "Две монтировки по карте".
С тех пор я с нетерпением ждал письма от Тани. Я уже почти перестал надеяться, но вчера наконец-то получил. Я смотрел на конверт, надписанный ее красивым почерком; на обратный адрес на конверте - небольшой городок в Подмосковье. И боялся его распечатывать. Я загадал: прочту письмо, когда покину воинскую часть. Но не раньше, чем в электричке.
И вот, наконец, старый полковой автобус кое-как добрался до станции. Мы прощаемся с водителем, который смотрит на нас с завистью, и с сопровождающим офицером.
Путь пока у нас у всех один - на электричке до областного центра. А там кто куда. Шарипов - в Ташкент. Я - до Москвы, а Чернецкому еще от Москвы с пересадкой.
Больше часа ждем проходящую электричку. Приходится проявлять характер. Иначе рука сама тянется достать письмо. И мысли в голове тоже донимают: "Прочти! Ну, прочти! Какая разница: здесь или в электричке?"
И я, чтобы отвлечься, думаю о Лене. Как однажды мы с ней отправились за грибами.
Лес встретил нас запахом прелой листвы и влажной земли. Солнце пробивалось сквозь листву. Голова кружилась, как от свежего воздуха, так и от близости Лены, от ее взгляда. Я видел, что она чувствует то же самое.
В какой-то момент нам стало не хватать поцелуев. И словно по волшебству, на пути возникла яма, образовавшаяся от вывороченного с корнями дерева. Спустившись туда, мы оказались в укромном месте, скрытом от посторонних глаз. Там было сухо и вполне подходило нам.
Мы медленно снимали с себя одежду. Лена, словно в бреду, повторяла: "Леша, что мы делаем?" Её голос дрожал, а глаза туманились от ожидания неизбежного. Но в тот самый момент, когда наши тела прижались друг к другу, она прошептала: "Я сама!"
И эти слова отбросили все сомнения. Была только страсть, охватившая нас без остатка. И оставшийся в моей памяти сладостный стон Лены...
Обратно мы возвращались без единого гриба в корзине, зато с губами, распухшими от поцелуев. В электричке, глядя на уставших грибников, с полными корзинами, мы обменивались понимающими улыбками. Однако меня немного задело, что я оказался не первым мужчиной в ее жизни. Я старался не показывать своих чувств, но мне было обидно, что кто-то меня опередил. Вероятно, Лена заметила какую-то перемену во мне, и взгляд ее стал одновременно виноватым и разочарованным.
Мы больше ни разу не были близки. Вскоре меня призвали в армию, а через полгода я узнал, что Лена вышла замуж. Фамилия ее супруга мне ни о чем не говорила. Знаю, что он был старше ее на шесть лет и вскоре они уехали работать за границу. Ну, и хватит думать о ней.
Когда прибывает электричка, мы быстро заскакиваем в вагон и рассаживаемся.
Я сажусь отдельно и наконец-то достаю письмо. Валера с Камалом смотрят с пониманием. Не отвлекают. Надрываю сбоку конверт. Достаю листок, пахнущий ее духами, читаю. С первых же строк начинает щипать глаза. Видно, становлюсь сентиментальным.
"Дорогой Леша, здравствуй!
Надеюсь, у тебя все в порядке. У меня есть новости, которыми я хочу с тобой поделиться. Я развелась с мужем. Это было непростое решение, но я чувствую, что так будет лучше для меня и для моей дочки. Сейчас мы с ней живем у моих родителей в небольшом подмосковном городке. Ты, наверное, о таком даже не слышал, ведь ты москвич.
Я нашла работу в Москве по своей специальности, и теперь каждый день езжу на работу на электричке. Это, конечно, непросто, но я стараюсь смотреть на все с оптимизмом. Надеюсь, что скоро все наладится.
Я понимаю, что это письмо может задержаться, поэтому решила написать еще одно на твой домашний адрес. Мне очень важно, чтобы ты знал, что я жду тебя. Целую.
Твоя Таня".
P. S. был приписан номер домашнего телефона ее родителей.
Прочитав письмо, решаю позвонить сразу с вокзала областного центра, как приеду. Но потом, прикинув разницу во времени, понимаю, что она в это время будет на работе. Тогда пошлю телеграмму. Примерно такую: "Письмо получил. Возвращаюсь домой. Жди. Алексей".
И вот в своих мыслях я уже не в электричке. И даже не в Москве. А в подмосковном городке, где меня ждет Таня.