Встреча в степи. Отморозки. "Самосожжение". На войне как на войне.
Глава 2.
Сквозь кровь и пыль. Мальчики, не стреляйте. "Замороженная". Драть тебя некому.
Глава 3.
Батька Дикого Поля. Героиновая революция. Исцеление замороженной. У Колодца расколоться. Ноосфера пятой планеты звезды F8.
Глава 4.
Похищение или бегство? Свете становится страшно. В плену у работорговцев. Феномен коллективного разума. Догоним! Разобьёмся! Быстрее! Опасные флуктуации.
Глава 5.
Облако с привидениями. Заглянуть в бездну. Телепортация. Ралли с препятствиями. Триста долларов и пять литров спирта. И был на дороге камень.
Глава 6.
Родословная Ивана Адамовича. Карл - пожиратель дорог. Размышления о Содоме и Гоморре. Ольга заступается за инопланетян. Усмирение плоти. Ошибки при перемещениях в континуумах высших размерностей.
Глава 7.
Как начиналось Дикое Поле. Россия после Референдума. Миссия полковника Горчакова. О маке и героине. От нечестивого государства к Святой Руси.
Глава 8.
Света показывает зубки. О пользе "эротического массажа" для женщин бальзаковского возраста. Седой или Батька - кто кого? Маркиз - корешь Упыря.
Глава 9.
Неприкаянная ноосфера. Гибель пятой планеты звезды F8. Повторный приступ странной болезни. Отчёт Сергея - Иннокентий Глебович сердится.
Глава 10.
Снайпер-одиночка заметает следы. Погружение в вечность - что увидела Ольга в иной реальности. Света предаётся самобичеванию. Взаимодействие разнородных ментальностей - ошибка Сорок Седьмого.
Глава 11.
Расстрел подсолнуха. Рабыня страсти. Импровизация параноика. Света попадает в заложницы. На линии огня. Мужики, он не опасен. Медовый месяц у моря.
Глава 1.
(Встреча в степи. Отморозки. "Самосожжение". На войне как на войне.)
"Чёрт, чёрт, чёрт! Прости, Господи! Говорил же отец Валерий - при крещении, лет восемнадцать тому назад - что извечного врага рода человеческого именем, которое начинается на букву "ч", называть нельзя! Говорил! Говорил! Но..."
Очередь из крупнокалиберного пулемёта, несмотря на все ухищрения Сергея, всё-таки слегка зацепила старенький - правда, с мощным японским движком - "Уазик". Пронзительно взвизгнуло разрываемое железо кузова, оглушительно лопнула, продырявленная тяжёлыми пулями, запаска - Сергей, не удержавшись, чертыхнулся ещё раз и резко вывернул руль. Обиженный "Уазик" вздрогнул, подпрыгнул, но, смирённый твёрдой рукой опытного водителя, послушно выскочил из колеи и стремительно покатил по чёрному солончаку. Реакция не подвела Сергея: следующая очередь веером взметнула пыль на дороге - там, где ещё мгновенье назад дребезжал его юркий автомобильчик.
Слава Богу! Ровная степь слегка перекосилась к взявшейся невесть откуда речушке, "Уазик" нырнул за перегиб, третья очередь незадачливого вояки ушла в белесое предзакатное небо.
"Несколько драгоценных секунд!", - затормозив, Сергей достал из ящика, удачно пристроенного Мишкой на свободном переднем сиденье, дымовую шашку, запалил и выбросил в открытое окно. "Не думай о секундах свысока", прилипчивые слова "древней", времён Великого Застоя, песенки вертелись в голове Сергея, пока он ставил за косогором густейшую дымовую завесу.
"Всё! Бравый полковник, - а всякий из владеющих бронетранспортёром "степняков" звание ниже полковника посчитал бы для себя смертельным оскорблением, - прежде, чем сунуться в выросшую за какую-нибудь минуту огромную, чёрную тучу, сто раз подумает!"
И верно: пулемёт с БТР бил наугад, "по квадратам", не приближаясь - по звуку Сергей определил, что тяжёлая машина остановилась где-то метрах в трёхстах от спасительного косогора.
"То-то, дражайший полковник, это тебе не по открытой степи гоняться за беззащитным "Уазиком"! А ну как у меня про запас имеется парочка выстрелов для "Вампира" (РПГ-29)?! И твоя железка запылает за милую душу?!"
Нервное напряжение отпускало, уступая место опасной эйфории; Сергей - бывший десантник, участник трёх кровавых Кавказских войн! - за малым не совершил непростительную глупость: речушка казалась такой мелкой и безобидной, что он опомнился лишь у самой кромки воды, с огромным трудом вырулив из готовой намертво захватить колёса, отвратительно липкой грязи. Соль, вода и тонкая корочка провеянного ветрами чернозёма - кошмар самого отчаянного водителя! Да сунуться через эту речушку "вброд" способен разве что хуторской "дядя петя" - с похмелья, за водкой и, конечно, не на своём, а на казённом ЗИЛе!
"А ведь полковник-то, прижимая его к речушке, действовал по-своему очень неглупо, - глядя на разрушенный мостик, сообразил Сергей. Он мог бы догадаться и раньше, но та, зацепившая "Уазик", пулемётная очередь сбила с толку. Подумалось: - Вольный стрелок, из тех, которым, кроме смерти и разрушения, ничего уже в этом мире не интересно". "Степные волки" или "бешеные собаки", как кому больше нравится, Сергей, особо не мудрствуя, припечатывал таких и всех им подобных распространившейся ещё в конце прошлого тысячелетия, очень удачной, по его мнению, кличкой: отморозки. Однако полковник, так ловко сумевший прижать его многострадальный "Уазик" к коварной степной речушке, был явно не из таких. Нет, судя по всему, настоящий "степняк", без всяких добавлений, а неудачная пулемётная очередь - что же, случается... Не вовремя тряхнуло БТР или у стрелка дрогнула рука... Конечно, ещё немного левей и ниже и полковник получил бы не вожделенную добычу, а великолепный - из двухсот литров дорогого высокооктанового бензина - костёр. Опять-таки, "на войне как на войне", так сказать, издержки "производства".
Счёт времени шёл уже не на мгновения и даже не на секунды, а на долгие, если с умом, минуты - Сергей экипировался: бронежилет, бинокль, модернизированный, таганрогского производства, "Калашников". Сквозь цейсовские стёкла лицо полковника (чумазое, в шлемофоне времён, наверно, Отечественной войны, явно славянского типа) просматривалось до мельчайших чёрточек - до капли пота, готовой вот-вот сорваться с кончика прямого, умеренно длинного носа. Волевой рот, твёрдый открытый взгляд прищуренных карих глаз - кто угодно, но не маньяк-убийца. И не безразличный ко всему, кроме бредовой идеи спасать погибающее в грехах человечество, религиозный фанатик. И, конечно, не отморозок - кого-кого, а подобных типов Сергей научился безошибочно "вычислять" ещё на первой Кавказской войне. И среди "своих" - не менее уверенно, чем среди горцев. (Да и то! - "свой" отморозок гораздо опасней вражеского.)
Короткая очередь трассирующими пулями (много выше высунувшейся из открытого люка головы) изъявила мирные - как это ни парадоксально звучит! - намерения Сергея. На бронетранспортёре поняли: полковник, помахав чем-то клетчатым, выразил согласие на переговоры - выбрался из люка, легко спрыгнул на землю и уверенно зашагал к речушке.
Сергей ждал: стоя в рост, ноги на ширине плеч, автомат, словно, охотничье ружьё, за спиной - идеальная мишень... нет, не для пулемётчика, тот не успел бы, а для, возможно спрятавшегося за бронетранспортёром, снайпера. Но вопреки недавнему нападению в такое коварство приближающегося полковника почему-то не верилось, и Сергей ждал - почти без напряжения, лишь зорко всматриваясь в лицо идущего на встречу.
Первое впечатление не обмануло: открытый взгляд умных, с прищуром, глаз, волевая складка у рта, ладная подтянутая фигура - кадровый военный, наверняка офицер ещё той (не "построссийской") советской выучки. Очень не молодой - лет, вероятно, шестидесяти. И... скромные, "однозвёзчатые", майорские погоны буквально зачаровали Сергея: "Какого хрена! ладно, товарищ майор, если офицерская гордость не позволила тебе принять от "степняков" генеральское звание, то уж если не полковником, то подполковником-то в той - настоящей - армии ты был просто обязан стать?"
- Не дивись, лейтенант, в жизни случается всякое, - протягивая руку для пожатия, вместо приветствия произнёс майор.
Сергей внутренне вздрогнул: поздоровавшийся с ним, мгновенно и безошибочно угадал его настоящее воинское звание! Притом, что из амуниции на нём был только бронежилет под сугубо гражданской спортивной курткой - и, разумеется, никаких знаков различия.
- Говорю же, не торопись, лейтенант, дивиться: двадцать пять лет службы, да в уединённых гарнизонах, где у офицера из жилья-то в лучшем случае две комнатки на семью в бараке, всякого "ясновидцем" сделают. А на что-нибудь другое, при моей родословной, рассчитывать было нечего.
Майор замолчал, хитро сверкнул прищуренными глазами и как-то странно - то ли исполняя древний, забытый ритуал, то ли попросту ёрничая - представился:
- Грубер Иван Адамович. Прошу, как говорится, любить и жаловать.
"Из немцев, что ли?", - подумал Сергей, но майор, неожиданно оказавшийся словоохотливым, прервал его генеалогические изыскания.
- Мой папа был, - майор нарочито запнулся и, явно передразнивая известного в своё время политика, продолжил, - католиком. Вообще-то, польским евреем, а мама - полуказашкой-полуукраинкой. А вот по паспорту - ты, лейтенант, угадал - я в самом деле немец.
Сергею не оставалось ничего другого, как только назвать себя:
- Голышев Сергей Геннадьевич.
Однако, представившись, он смутился: вероятно, диковинное сочетание "полузнаменитой" в своём роде немецкой фамилии, почему-то считающегося исконно русским имени и "польского" отчества майора впервые натолкнуло Сергея на мысль, что и его имя с отчеством сочетаются как-то странно, что-то напоминая... какого-то почти забытого отморозка в отнюдь не обиженной самыми отпетыми негодяями, славной российской истории.
Длинная очередь из вдруг сорвавшегося, мчащегося к месту встречи и палящего по противоположному берегу бронетранспортёра застала врасплох "Высокие Договаривающиеся Стороны".
- Ложись! - заорал майор и упал рядом с успевшим залечь Сергеем. И уже с земли, глядя на приближающийся БТР, - Васька, Васька, куда ты, ё. т. м., - просипел сорванным голосом Иван Адамович - выхватил из кобуры допотопный ТТ и, совсем как необстрелянный первогодок, начал палить в сильно поредевший дым: - Ведь..., - но что "ведь", от чего майор собирался предостеречь Ваську, этого Сергей не успел услышать - зато увидел...
...спешащий к ним БТР вздрогнул, дёрнулся, окутался белым дымом и вспыхнул - словно подожжённый из озорства мальчишкой, полный спичечный коробок. Гром, ударивший по барабанным перепонкам, сознание Сергея отметило с опозданием и несколько отстранённо - в тот момент он еле-еле успел схватить за штанину и подмять под себя неожиданно рванувшегося с земли майора:
- Куда, недоносок грёбаный?! - на этот риторический вопрос враз обмякший Иван Адамович, разумеется, не ответил - впрочем, ответа Сергей не ждал: он уже давно (секунд, наверное, сорок тому назад!) понял, что командование их "боевым соединением" переходит к нему - младшему по званию, да и, вообще, в настоящее время штатскому.
Прилетающие из-за реки злые - со "смещённым центром" - автоматные пули дырявили воздух всего в нескольких сантиметрах от вжавшихся в землю тел: повезло, ничего не скажешь, лейтенанту с майором удалось залечь за перегибом берега - однако в целом позиция никудышная: не то что бы ответить на огонь, но даже и осмотреться отсюда, не получив пулю, не осмотришься.
Оценив это, Сергей негромко скомандовал: - По-пластунски, майор, за мной, - и пополз, рассчитывая укрыться за догорающим бронетранспортёром. По шуршанию и пыхтению, доносящимся сзади, он понял: Иван Адамович, справившись с нервами, неумело ползёт за ним. Или просто - по стариковски? "И каким это ветром тебя, майор, в шестьдесят-то годочков - ни десантника, ни спецназовца, а кадрового артиллериста - занесло к "степнякам"?", - почему-то думалось по пути Сергею.
(А собственно, почему "почему-то"? - в такие вот недолгие секунды затишья, случающиеся среди самого напряжённого боя, или вообще ни о чём не думается, или думается о чём-нибудь постороннем, не относящемся к делу. Никто никогда ведь, находясь под огнём, не думает: "Куда бы это мне понадёжней спрятаться да как половчей ответить?", - на другом, на подсознательном уровне отыскиваются такие решения.)
Укрывшись за бронетранспортёром - верней, за его догорающими останками - Сергей на мгновение привстал и, "сфотографировав" глазами противоположный берег, опять опустился на землю: незачем, открывая себя врагу, засвечиваться до поры.
Метрах в двухстах за речкой рассыпались возле "джипов" - двух не повреждённых и одного дымящегося - чёрные, на фоне заката, фигурки и спорадически, наугад поливали из автоматов береговой откос: то есть, их с майором позицию. Человек эдак от десяти до пятнадцати. Человек? Или - отморозков?
- Послушай, Иван Адамович, ты в этих степях давно?
-Я-то? Два года. Почти два года. С октября этого самого...
- Выглянь-ка, да на миг, не отсвечивая.
Иван Адамович на секунду выпрямился и, сев рядом с Сергеем, презрительно произнёс: - Стервятники. Седовские - надо думать.
- А это ещё что за птицы? Никогда о таких не слышал.
- Да есть тут...
- Отморозки?
- Нет... не совсем...так: ни Богу свечка, ни чёрту кочерга...
- А какого х... им надо?
- Как - какого? "Уазик" им нужен твой... Серёга. Можно, лейтенант, я тебя буду звать Серёгой? Друг у меня... да и по возрасту... года, небось, с 19хх?
- С 19хх. - Сергей слегка поморщился от фамильярности майора, но в интонации голоса Ивана Адамовича было что-то такое тёплое и, несмотря на кажущуюся смысловую уничижительность, уважительное, что, пару секунд подумав, согласился: - Ладно, зови...
- Ты, Серёга, на нас не греши. Это всё Витёк... Царство ему небесное. Пулемётчик хренов! Разозлился, что ты не даёшься и говорит: я, говорит, Адамыч, сейчас ему прямо по скатам вмажу. А я, старый дурак... Да ладно, чего там... Жив ты, и слава Богу. А вот Витёк и Васька, и Ильгиз, и Володя, и Фёдор Андреевич, мой старшина - царство им всем небесное. А всё-таки одного гада Витёк хорошо зацепить успел... А так-то, Серёга, мы это... патруль... были... и откуда только у этих сволочей "Вампир"? - редкая в наших степях хреновина...
- Какой, к чёрту, патруль, Адамыч? - Сергей интуитивно почувствовал, что такое обращение придётся майору очень по душе, - разве у "степняков" есть какая-нибудь власть?
- А как же. Ты что, не слышал? С год, почитай, у нас Батька правит.
- Нестор Иванович?
- Не смейся, Сергей, не смейся. Очень даже серьёзный Батька. Иннокентий Глебович. Но об нём разговор долгий. Сейчас-то что делать думаешь?
- А ты?
- Сваливать нам отсюда надо. Сами-то мы "стервятникам" на х... не нужны. Дать очередь по скатам, чтобы какому-нибудь придурку не вздумалось на твоём же "Уазике" нас пошугать немножечко.
- Что?! Ладно, майор, "Уазик" в конце концов - железка! Но тебе что, не жалко своих ребят? И этих подонков не хочется отправить к чертям?
- Не горячись, Сергей, как не хотеться - хочется. И я этим гадам за своих ребят яйца ещё поотрываю! "Джипы" у них приметные. Из-под земли достану. Но сейчас-то... Я же не Рембо. И не Джеймс Бонд. А ты? Ну, был десантником, вижу. Но с одним автоматом и парой пистолетов, что мы - против этой кодлы!
- Постой, Адамыч, постой. Я, конечно, тоже не Рембо, но и спускать долбаным отморозкам... Дай подумать... Ты из автомата как - хорошо стреляешь? Или - только из пушки?
- Зря, Сергей, старика обижаешь-то. Два года в Степи, и чтобы не смочь из "Калашникова" какого-нибудь мерзавца срезать хоть за триста метров - это надо безруким родиться. А со зрением у меня в порядке... Дыхалка вот иногда сдаёт, и мотор барахлит немного - а... на мой век хватит. Только ты этого... скажи сперва, что затеял... Я, знаешь, от смерти не бегаю, но и в гости к ней не хочу напрашиваться... А ты молодой, горячий. На силу свою, небось, и быстроту надеешься?
- Да не зуди ты, Адамыч - для кого молодой, а для кого... Десантник, по-твоему - что? "Сила есть - ума не надо"? Такие-то знаешь где? - царство им всем, дуракам, небесное... Мне бы до "Уазика" лишь добраться... А там ты прикроешь... Движок-то работает... И пали, пали! Хоть оба рожка за минуту высади... В "Уазике" запас у меня - будь здоров...
- То-то и оно... До "Уазика" лишь добраться... а до него по открытому склону - сколько? Метров, наверно, тридцать... Или ты, Серёга, заговорённый? Конечно, бронежилет... а голова? А по ногам? Да этими, сучьими - со "смещённым центром"?
Сергей прекрасно понимал резон Ивана Адамовичева стариковского нытья. Ещё бы! Риск ой-ёй-ёй! - очень даже великий риск... Но отдавать этим в...ам родной, можно даже сказать, "одушевлённый" - а что, за три-то года какая-то частица его души наверняка перешла к верному "четырёхколёсному" другу! - "Уазик"? Х... им, а не "Уазик"! Да и с отморозками так вот, "за ни за что", сжегшими пятерых ребят расплатиться, ох, как хотелось! И - сейчас! Не откладывая! Прямо-таки свербело должное им воздать сейчас! Но... тридцать метров голого, отлично простреливаемого склона... положим, не тридцать, положим, двадцать... ниже - чего майор не учёл - он окажется под прикрытием своего верного "Уазика". И всё-таки... двадцать метров...
- Вот что, Адамыч, я тебе пока оборудую огневую точку, а ты погоди, покури, подумай. На выстрелы не отвечай. Им меня за косогором не зацепить.
- Огневую точку? Да я их прямо отсюда.
- Ну да... И они тебя... Отсюда - это же в рост.
- А я - из-за БТР.
- Много ты из-за БТР увидишь! Нет. Нужен прицельный огонь. Так что, не суетись. Держи вот.
Передав автомат и запасные обоймы Ивану Адамовичу, Сергей, пригнувшись, перебежал к сорванной взрывом и метров на сорок отброшенной крышке люка, подхватил её и пополз к перегибу берега. Остановившись у опасной черты, десантным ножом выдолбил глубокую, узкую канавку и, словно фокусник демонстрирующий особо эффектный трюк, сказав про себя: - Алле, оп! - мгновенным движением впихнул в углубление диск из отменной стали. "Палите, сволочи!" Таким же образом рядом с крышкой пристроил найденный Иваном Адамовичем кусок броневой обшивки, глянул в предусмотрительно оставленную им щель - амбразура, что надо!
Из-за реки заметили. По стальной баррикаде загрохотали пули. "Да, перезвончик дивный! Ничего! Скоро уймутся! А пока - попалите! Патроны поизрасходуйте!" Оставалось самое опасное и, главное, непонятное: двадцать метров по убийственно простреливаемому откосу... И - снизошло!
- Послушай, Адамыч, у тебя зажигалка, случаем, не на бензине?
- У меня спички. Не люблю зажигалок. На.
- Да нет. Мне, понимаешь, надо малость горючего.
- А зачем?
- Для "самосожжения".
- Ты что? - майор покрутил пальцем у виска, - совсем "поехал"?
- Да никуда я не "поехал". Слушай...
Предложенный Сергеем план, ох как, не нравился Ивану Адамовичу, и, если бы речь шла лишь об "Уазике", он бы вывернулся наизнанку, но отговорил лейтенанта от его опасной затеи. Однако боль (пятеро не просто товарищей, но опекаемых им мальчишек, так подло и так нелепо сожжённых!), обида и стыд (разговаривая с Сергеем, непростительно увлёкся, забыв, что в Степи ни на секунду нельзя терять бдительность!), склонило это майора ввязаться в предложенную лейтенантом игру со смертью. И ещё: уверяя Сергея, что лично до них "стервятникам" дело десятое, Иван Адамович изрядно лукавил. Год бы тому назад - да: подбили бронетранспортёр, ну и подбили, кому какое дело - мести же уцелевших членов экипажа хитрые, наглые, но и беспечные, как правило, подонки опасаться бы вряд ли стали. Однако сейчас... Когда твёрдая рука Иннокентия Глебовича на всём обширном степном треугольнике между низовьями Волги и Дона начинает ощущаться всё явственнее... А нападение на патруль - это тебе не "реквизиция" "заблудившегося" "Уазика"! И, дерзнувшим на такое, живой свидетель как-то и ни к чему - весьма им неудобен живой свидетель... А до переправы всего три километра. И неизвестно ещё, что опаснее: попытаться ли выручить "Уазик" или, не попытавшись, в открытой степи хорониться от беспощадных убийц.
- Глянь, Адамыч, кажется, получается!
Из спирта, бывшего у запасливого майора всегда с собой - двухсот пятидесятиграммовый НЗ! - и спёкшейся (из чернозёма, автола, солярки) грязи Сергею удалось составить необходимую смесь. (Чистый спирт горит практически незаметно, а для задуманного требовались густой дым и яркие языки огня.) Майор, посмотрев, согласился:
- Вроде бы, подходяще, - и подумал: "А не такая уж и дурацкая затея! Очень даже может сойти! Сбитые с толку удивительным зрелищем, противники почти наверняка растеряются на четыре, пять секунд! А этого Сергею вполне достаточно! Остальное же - когда "Уазик" рванётся с места - будет зависеть в основном от него: плотным, прицельным огнём ошеломив врага, выиграть ещё несколько драгоценных секунд. А дальше... дальше - всё! Дальше солоно придётся уже не им, а этим мерзавцам! Позиция-то у сволочей никудышная! А, по словам Сергея, в "Уазике" у него целый арсенал!"
Чтобы защитить волосы и лицо, Ивана Адамовичева рубашка была лишена рукавов и разрезана вдоль - обмотанная голова Сергея придала ему вид то ли кочевника из Сахары, то ли начинающего грабителя: если, - тьфу-тьфу! - всё обойдётся, будет над чем посмеяться!
Пора!
Сергей поджёг на себе пропитанную смесью из спирта и грязи куртку, секунду выждал, чтобы, разгоревшись, факел получился поубедительней, вскочил и, издав воинственный, сплошь из мата, клич "краснокожего", ринулся вниз по откосу. Оказавшись под защитой "Уазика", бывший десантник вмиг освободился от огненного одеяния, вскочил в кабину и, выписав немыслимый зигзаг, словно на крыльях взлетел по склону.
"Калашников" работал отлично. Одного, взятого на прицел заранее, майор сразил наповал и нескольких - не менее трёх - ранил. Но главное: точный, настильный огонь настолько расстроил ряды врага, что первые ответные пули ударили по баррикаде, когда уже было поздно, когда автомобиль Сергея уже укрылся за остовом сожжённого БТРа.
Всю свою боль вложив в две длинные - каждая, на весь рожок - автоматные очереди, Иван Адамович как-то обмяк, перезарядил "Калашников", но, больше не намереваясь стрелять, не дуло выставил в амбразуру, а с каким-то безразличным (если таковое возможно!) любопытством приник глазами к зазору между крышкой люка и зазубренным куском броневой обшивки. Да, немного неосторожно, но бешеный ответный огонь ошеломлённого им противника, едва не оглушив грохотом и звоном страждущей стали, враз прервался: почему? что случилось? - майору, конечно, хотелось знать.
Спрятав "Уазик" за бронетранспортёром, Сергей - весь ещё во власти заданного им самому себе поднесённой к проспиртованной куртке горящей спичкой сумасшедшего ритма - не помедлил ни полмгновения. Правда, "Вампира" у него не было, но имелось несколько очень приличных гранатомётов ростовского (завода "Красный Аксай") производства - хлопнуло, просвистело, и один из вражеских "джипов", подброшенный взрывом, распался на огненные, калечащие и убивающие спрятавшихся за ним противников, куски.
После удачного попадания злость прошла, Сергей, шагнувший к "Уазику" за вторым гранатомётом, передумал: достаточно! Сейчас их враги полностью беззащитны, а добивать поверженных - приближаться к той, коварно неуследимой грани, которая отделяет воина от отморозка.
Ещё в десантниках, ещё на первой Кавказской войне, видя, как легко стирается эта - чуть-чуть намеченная пунктиром! - грань, Голышев дал себе слово, что беззащитных он убивать не будет. Конечно, бой - это бой, и выстрели он в запале, и уничтожь второй автомобиль, о "лишних", угробленных им мерзавцах, после бы Сергей нисколько не сожалел, но, к счастью для улепётывающих "стервятников", злость оставила лейтенанта прежде, чем он успел ещё раз взять в руки гранатомёт.
Видя, как в спешке, бросив убитых - и раненых? - противники вскакивают в уцелевший "джип" и, "дав по газам", уносятся прочь, растворяясь в закатном мареве, Иван Адамович мысленно согласился с Сергеем: - "Волки", "Орлы", "Стервятники" - пропагандистская мишура и только! Отморозки! Другого названия им нет!"
Глава 2.
(Сквозь кровь и пыль. Мальчики, не стреляйте. "Замороженная". Драть тебя некому.)
Пока хоронили обгоревшие до неузнаваемости трупы своих ребят, пока Сергей приводил в порядок с честью выдержавший нелёгкое испытание "Уазик" - совсем стемнело. Из самодельных "намордников" - позаимствованных у армейского "Урала" и ловко приспособленных Мишкой к "Уазику" жалюзи - падали на дорогу узкие полосы голубоватого неживого света. Потревоженные ими ночные тени шарахались по сторонам, усиливая давление общего, какого-то не степного, какого-то - вселенского что ли? - мрака.
"И вечный бой! Покой нам только снится / Сквозь кровь и пыль...", - эти, любимые с детства, блоковские стихи будто бы вновь рождались в голове Сергея: сейчас - из потревоженного ночного мрака, из задувающего в открытое окно кабины, горьковатого от полыни и конопли, степного ветра.
"Летит, летит степная кобылица / И мнёт ковыль...", - видимо, увлёкшись, Сергей начал читать вслух - последние две строчки донеслись до него будто со стороны, будто нашёптанные Степью.
"Что за... - мелькнуло в уме, но он тут же понял: - Иван Адамович. Услышал и подхватил".
- А ты, Серёга, романтик.
- Что?
- Романтик, говорю... Хотя... В ваше время это, наверно, уже ушло... Это я ещё немного застал в молодости... Когда мужика - за рулём, ночью! - вздумавшего читать стихи назвали бы не "сдвинутым" или "чокнутым", а "романтиком".
- В ваше, в наше... "Чокнутым" могут всегда назвать... Если не побоятся...
- Но не романтиком. Это в шестидесятых, в начале семидесятых то "за туманом ехали", то "залегали на дно", то "садились в последний троллейбус", то "шли на взлёт по полосе", то "поднимали паруса" - не сиделось, понимаешь ли, людям в своём уютном болоте! Тянуло их - если не на самом деле, то хотя бы в стихах и песнях - куда-то за горизонт... Пели и пили...
- Пили всегда. И пели. И тянуло за горизонт всегда. И затянуло. От России-то, считай что, одни "рожки да ножки" остались. Просрали Россию-то. Или - пропили...
- Да-а... А ты, Серёга, можешь сказать - кто? Или - когда? Вот это - что ты сейчас читал - Блок написал когда? Лет, наверное, сто назад - И вечный бой! - а будто про наши дни. - Покой нам только снится...
- Адамыч, а ведь романтик-то не я, а ты. Мне-то случайно на ум пришло: так - "ветром надуло". А ты уцепился - и пошло, и поехало...
- Ты - я... Оба мы с тобой малость чокнутые. Ну, я-то - ладно. И юность моя, и молодость - да и зрелость - выпали на редкое для России затишье. Тянул себе лямку по разным тьмутараканям - ничего особенно не светило, но и ничто не жало. Двух, между делом, смастерил девчонок. Старшая-то - в аккурат, твоя ровесница. И пил, конечно. А чтобы совсем не спиться - читал. Много читал. По захолустным-то гарнизонным библиотечкам тогда - не поверишь! - одна только классика. На хрен почти никому из нашего брата не нужная. А по городам за ней - подписывались, в очередях давились.
Иван Адамович замолчал, "продул" неизменную "беломорину", чиркнул спичкой и, затянувшись, продолжил:
- Случайно на ум, говоришь, пришло? Нет, Сергей, не случайно. Видел я, как ты, вмазав по "джипу", дёрнулся за вторым гранатомётом... И остановился...
- А может, зря остановился?.. Недобитые эти... да, а как они могли узнать, что вы - патруль? Я-то, когда вы меня пулемётом начали прижимать к реке - не понял. Думал: или отморозки, или, в лучшем случае, "степняки". Вот и они...
- Ты, Серёга, не знаешь. Ты здесь - залётный. А они - местные. Мы же на БМП и с флагом.
- Эта обвисшая тряпка, которая маячила сзади твоей, высунувшейся из люка, башки - флаг? Чудеса - да и только! Я же - ни как-нибудь, я же у ростовского губернатора первым секретарём по особым поручениям. А тут, можно сказать, под носом - Батька?! И патрули у него, и, - это Сергею казалось настолько невероятным, что последнее слово он произнёс растягивая, полупочтительно-полуиронически: - Фла-а-г.
- У Плешакова - Первым секретарём?
- Склероз у тебя, Адамыч. Я ведь уже говорил, что в Ростове - "шишка".
- Э-э-э... По нынешним временам - кто не "шишка". Но Первым секретарём у Андрея Матвеевича?
- Адамыч, не передёргивай! Я же сказал не "первым", а "первым по особым поручениям". Чуешь разницу?
- Чую, Серёга, но... Первый - это же так: вывеска... Родился-то не вчера, чай... В феврале на седьмой десяток перевалило... Очень даже понимаю, с каким маслом кушают этот хрен.
Сергей, сосредоточившись на своём, последнюю тираду Ивана Адамовича оставил без внимания и, помолчав, продолжил - будто бы размышляя вслух:
- Кажется, погорел мой отпуск. Хотел к Колодцу, а тут... Батька, патрули... Знамя... Нет, Адамыч, не может быть! Нашёлся такой, допустим, который всего за год сумел организовать Дикое Поле. Тоже по-своему невероятно, но... нашёлся! Но чтобы об этом никто ничего не знал? Когда у каждого Головы, каждого Мэра, каждого Губернатора - и разведка, и контрразведка, и служба безопасности! Я ведь тоже, как ты понимаешь, - Сергей заговорщицки подмигнул, - по совместительству - шпион.
"Уазик", скупо посвечивая "намордниками", ходко месил ночную тьму - дорожный разговор на какое-то время стих: очевидно настал момент, когда каждому, пережитое недавно сообща, требовалось пережить вновь - уже в одиночку.
Краешком глаза видя уютно попыхивающий огонёк неизменной Ивана Адамовичевой папироски, Сергей не удержался: достал из "бардачка" пачку "Нашей марки", выудил - шестую уже за сегодняшний день - сигарету, прикурил от электрической зажигалки и, затянувшись, задумался. Похоже, что его навязчивая идея - самому наконец добраться до Колодца и попробовать на месте выяснить что к чему - опять полетела к чёрту. Степная республика - или монархия? - не шуточки! Да под носом у четырёх, по меньшей мере, разведок и контрразведок! И все прошляпили?! Ишь - Иннокентий Глебович! Прямо-таки - Батька-невидимка!
Иван Адамович, дымя "беломориной", переживал своё непростительное - обернувшееся такой трагедией! - ротозейство. Старый дурак! Забыл, что "стервятники" в Степи ещё не перевелись и, заслышав стрельбу, всегда могут слететься на добычу! На старшину понадеялся - а его-то Фёдору Андреевичу и двадцати пяти ещё не исполнилось! И остальные - мальчишки все! Конечно, последние четыре года - после третьей Кавказской войны - сплошные междоусобицы, мальчишки быстро взрослеют. И всё-таки... Витёк, Васька, Ильгиз, Володя и Фёдор Андреевич - эх, в неглубокой могилке, на берегу безымянной речки упокоились все они! Под сколоченным из хлипких дощечек крестиком.
Когда они вытаскивали из подбитого бронетранспортёра чёрные, обгоревшие трупы, когда опускали их в наскоро вырытую могилу, когда засыпали землёй, тогда, будучи весь в лихорадке только что отгремевшего боя, Иван Адамович ещё не мог по-настоящему почувствовать боль. Да и несколько позже, отвлечённый прочитанными Сергеем стихами и занятый разговором с ним, майор всё ещё более-менее успешно справлялся с растущей болью. Но стоило, погрузившись в свои думы, лейтенанту выйти из разговора на пять минут - и боль, словно сорвавшись с цепи, тысячью острых кривых клыков вцепилась в Ивана Адамовича: старый дурак! Недоумок долбаный!
- Ладно, майор, не убивайся, - каким-то шестым чувством уловив душевные муки Ивана Адамовича, поспешил на выручку Сергей: - Нет на тебе вины. Нам же - из-за моей дымовой завесы - ни хрена ведь не видно было! Это твоим - с БТР... Лучше глотни... У меня там сзади канистра... Нет, погоди - так не достанешь... И расплескаешь всё... Чёрт - совсем голова дырявая! Сейчас...
Сергей вспомнил, что кроме спирта у него должно быть несколько бутылок водки - "шофёрский резерв" - остановил "Уазик", перегнувшись, вытащил из-за спинки сиденья большую тяжёлую сумку, расстегнул молнию: так и есть! Мишка, дай ему Бог здоровья, не забывает!
- Держи!
Иван Адамович ногтем ловко сковырнул пробку, хорошо приложился и вернул бутылку Сергею: - Спасибо, Серёга, теперь - ты.
- Совращаешь, Адамыч, я же за рулём, да и с Батькой твоим предстоит знакомиться...
- Брось, Серёга, дороги в степи ровные; Батька - не красна девица; а полбутылки-то - что тебе.
Не желая огорчать майора, Сергей сделал пару глотков и вновь передал бутылку Ивану Адамовичу: - Мне хватит. Поехали.
Водка несколько притушила боль - да и то: четыре года не прекращающейся гражданской смуты, четыре года то ли "боёв местного значения", то ли бандитских "разборок" - кто бы в той или иной степени не одеревенел? Не научился бы отгораживаться от чужих страданий и чужой смерти? Друг? Жалко, конечно, но завтра на его месте вполне можешь оказаться ты - выпить за упокой души, перекреститься и... опохмелившись, в путь! Бессмысленный, выбранный не тобой... но - в путь!
- Адамыч, а далеко ещё? Ночью-то, знаешь - не по асфальту ведь... И разная нечисть... Может быть, заночуем? Покемарим по очереди до утра?
- Не-е, Серёга. Нам всего с час осталось. К двадцати трём, думаю, доберёмся. А нечисть... С полгода она уже по щелям хоронится... Гад какой-нибудь может, конечно, выползти - так ведь не угадаешь, где...
Действительно, не угадаешь. К тому же - и любопытство: увидеть загадочного Иннокентия Глебовича (не говоря уже о служебном долге), подзуживало оно Сергея до неприличия, как мальчишку: "Это же надо! Под носом у четырёх контрразведок - и не тявкнула ни одна шавка за целый год?"
- Иван Адамович, ты меня относительно вашего Батьки просветил бы пока немножечко? А? Что это за человек-невидимка? Лют - или как?
- Не лют он, Сергей, вовсе не лют. Только, знаешь... лучше бы иногда в меру полютовал! А то уставится на тебя серыми - сквозь очки - глазищами... и замораживает! Замораживает! И откуда он взялся - никто не знает... В июле прошлого года первый слух по степи прошёл. Будто где-то между Астраханью и Царицыным то ли воинская часть порядки наводит, то ли пришлая банда, то ли с Кавказа кто. А в сентябре, в самом начале, когда у "степняков" случился Большой Совет, он - поверишь ли! - заявляется. Четырнадцать танков, тридцать бронетранспортёров, девять "Градов", ствольная артиллерия, а уж грузовиков и "джипов"... Так, мол, и так, зовут Иннокентием Глебовичем, прошу, как говорится, любить и жаловать. У степняков-то наших гонор само собой будь здоров, но против такой сумасшедшей силы - куда им...
- Что - приняли и отвели "удел"?
- Конечно... Степь большая... А воевать с таким - не дураки, разобрались - себе дороже. Но диво, Серёга, совсем не это... И даже не то, что уже через два месяца его самые гордые из "степняков" безоговорочно признали главарём... А я тому не перестаю до сих пор дивиться - чем это он их взять сумел... Силой одной - не смог бы...
- Нет, Адамыч, ты мне лучше скажи, как ему удалось - что нигде, кроме ваших степей, о нём никто ничего не знает? Словно это где-нибудь на Луне?
- А ты погоди, не торопись... Оно ведь одно к одному...
Майор, допив водку, выбросил в окно пустую бутылку, откинулся на спинку сиденья, дожевал остатки предложенного Сергеем помидора, закурил.
- Кажется, полегчало. А то, знаешь... Понимаю, что из-за дыма нам было ни х... не видно... И вроде бы - не виноват... И всё-таки... Ведь совсем мальчишки! Эх...
Выкрикивая эти команды, Сергей, первым делом загасив фары, одновременно резко тормозил, открывал дверцу и тянулся за "Калашниковым". Через секунду он уже стоял на земле - сосредоточенный, с автоматом наизготовку, всматриваясь в особенно густую после только что горевшего света ночную тьму.
- Мальчики, не стреляйте! Я одна! Правда!
- А ну - подними руки. И - по дороге. Медленно. И без фокусов. Ты на прицеле.
Осторожные шажки, скрип попавшего под подошву камешка - женская фигурка выделилась из тьмы расплывчатым силуэтом только в трёх метрах от Сергея.
- Ещё на два шага. Так. Хорошо. Ладно - опусти руки. Кто такая?
- Света. Здесь рядом женщина. Случайно наткнулась. Лежит у дороги. Думала - мёртвая. Нет - живая. В сознании, а молчит. Не пьяная. И не обкуренная. Тормошу, спрашиваю, как зовут - молчит. Думаю, что делать, а тут вы едете. Вот я и тормознула.
- Смелая. А ночью-то - как в степи... ладно, потом! Полезай в кабину. Адамыч, посторожи.
Усадив незваную гостью в "Уазик", Сергей достал бинокль ночного видения и осмотрелся: верно, впереди, метрах где-нибудь в тридцати - и в пяти в сторону от дороги - светилась распростёртая на земле фигурка. Больше, а Сергей внимательно оглядел всё вокруг, ничего подозрительного: нагретая за день солнцем, мерцала степь - с более яркими проплешинами голой земли. И всё: насколько можно было верить опыту и биноклю - никаких засад.
При свете тоненького луча потайного фонарика убедившись, что видимых повреждений нет, Сергей бережно взял на руки безвольное - лёгкое не по росту - тело. В "Уазике", велев Свете перебраться назад, он собрался произвести более тщательный осмотр, но Иван Адамович остановил:
...майор перебил: - Не дяденька, а Иван Адамович. Ишь, пигалица, всё у неё "мальчики" да "дяденьки"!
- Ой, простите, Иван Адамович! Но я же, правда, не знала, как вас зовут.
- Не знала - спросила бы. А то сразу - "дяденька". "Племянница", - добродушно проворчал майор. И, чуть помедлив: - Так, что, Света, значит, и ты не знаешь?
- Не знаю, Иван Адамович. Я же в степи только на лето. Брату с бахчёй помочь. И с помидорами. А так-то - я с Дона. Из Усть-Донецка. Учительница... А вовсе не пигалица, - кокетливо, с наигранной обидой в голосе, Света "куснула" майора.
- Иван Адамович, - в Светином присутствии Сергей решил перейти на более официальное обращение, - если ты знаешь, скажи: "замороженная" эта... может ей дать чего?.. есть у меня бутылка хорошего раздорского "Рислинга"... правда, тёплое...
- Нет, Сергей, - майор на мгновенье запнулся и, желая зубастой девчонке преподать урок "хорошего тона", добавил: - Геннадьевич. Ничего ей сейчас не надо. Она сейчас даже воду не сможет. Вот отойдёт... они, "замороженные", обыкновенно в себя приходят дня через два.
- А везти её как? У меня там, сзади, бочка с бензином, канистры, ящики: всё забито - положить негде.
- А мы её, Сергей Геннадьевич, посадим промеж собой - я придержу, не далеко уже, километров двадцать.
- Ладно, поехали. Тебе, Света, не по дороге? - подкинем. А вообще - спасибо. Не побоялась, не бросила человека. По нынешним временам - редкость.
- Мне километра два. А там - тропка. Я сойду.
- Никуда ты, Светочка, - можно, я тебя Светочкой? - не сойдёшь.
- Можно, Иван Адамович, - без нужды обратившись к майору по имени-отчеству, снова легонько "куснула" Света, - почему это, не сойду? Вы меня - что? Похищаете? Или - как это у "степняков" - умыкаете?
- Девчонка! Я дело говорю, а она ехидничает! Сергей, - официальности майору хватило не надолго, - нельзя нам её ночью одну оставлять в степи.
- Почему, нельзя? Я же шла...
- Шла, шла! Сама по себе! Беспечная, легкомысленная девчонка! Шляется по ночам! И хоть при Иннокентии-то Глебовиче и поспокойней стало - а всё одно могут обидеть. А на отморозков, не дай Бог, нарвёшься - если не замучат, не убьют, то продадут-то уж обязательно! К брату, видите ли, приехала! Мама-то с папой далеко - и пользуется! Драть тебя некому!
Сергея забавляла уютная, "домашняя" рассерженность добродушного майора, и он решил подыграть ему:
- А что, Света, Иван Адамович - человек серьёзный, двух дочек вырастил, вот возьмёт сейчас ремешок и тебя по-отечески... так сказать, "повоспитывает"!
Весёлая, озорная Света с ходу включилась в игру и заканючила жалобным голоском:
- Ой, Иван Адамович, простите, пожалуйста-а. Больше не бу-у-ду. Я хоро-ошая. Я просто у подруги засиделась. Не заметила, как стемнело. Честное слово, больше не буду!
Майор, почувствовав всю комичность своего стариковского гнева, тихонечко рассмеялся: - Эх, молодёжь, молодёжь... всё бы вам вышучивать да поддразнивать! А между прочим, Светочка, ночью в степи действительно опасно. Сама понимаешь: конопля, мак... не говоря уже о двуногой нечисти...
- Ну мак-то, Иван Адамович, ваш Батька держит во как! Патрули - сотки одной сам по себе не вырастишь! А конопля... она же не только в Степи - её и у нас на Дону выращивают. Правда, Сергей Геннадьевич?
- Ладно, Света, не надо "Геннадьевича", зови меня просто Сергеем. Выращивают. Приспособились казачкИ. Москва - придираясь в сущности, ведь конопля не мак, и Запад из-за неё на Москву не давит - нашему Плешакову всю уже плешь проела: как, дескать, хочешь, Андрей Матвеевич, а так нельзя.
- А он им? - заинтересованно спросила Света.
- А он им, Светочка, много чего. И всё больше не для твоих ушей. И вообще, сорока, не отвлекай: мне и рулить, и "замороженную" поддерживать. Давай вон - с Иваном Адамовичем.
- То "пигалица", то "сорока" - шовинисты прямо какие-то! - Непередаваемым оттенком голоса Света дала понять сидящим впереди мужчинам, что сейчас она "надула губки". - Умыкнули, запихали куда-то на жёсткий ящик, да ещё и обзываются!
Эта, блестяще сымпровизированная Светой, интермедия на всегда актуальную тему "восстания порабощённой женщины" будто вернула всех в бестолковые, крикливые годы конца второго, начала третьего тысячелетий. В годы, когда - среди прочего - экзотический цветок воинствующего феминизма отчаянно пытался прижиться на скудной российской почве.
На минуту, наверное, в кабине воцарилось молчание - почти неслышно работал мощный, хорошо отрегулированный мотор, поскрипывал на колдобинах старенький с брезентовым верхом кузов. На Сергея справа, несмотря на удерживающую руку Ивана Адамовича, неловко наваливалось живое, тёплое, но сверхъестественно - не по живому! - безучастное тело подобранной ими женщины. В Светином присутствии расспрашивать майора о Батьке - чувствовал он - не стоит, вознамерился было спросить о "замороженной", но Света опередила: за минуту, видимо, примирившись с мыслью, что путешествие в обществе двух обаятельных "шовинистов" - не худший для неё вариант.
- Иван Адамович, я же в шутку. Вы ведь не обиделись, правда? Это, помните, до войны ещё? По телевизору, с прикольной такой ведущей? "На алтаре Астарты" - передача такая, по средам шла? А я тогда была молодая, глупая - вот и привязалось. До сих пор ещё иногда срывается. А вы с Сергеем хорошие - вовсе не шовинисты. Не обижайтесь, ладно?
- Ладно, Светочка, ладно. Я и не обижался. Молодая была... А сейчас-то?.. Рассказала бы лучше, зачем всё-таки, рискуя попасть в рабство, шастаешь по ночам?
- А чего рассказывать... Будто сами не знаете?.. Лучше, Иван Адамович - вы. Про "замороженных"? А то я у брата с июня - и не слыхала про них ни разу. Ни от кого.
- Что, и брат ничего не говорил?
- Нет.
- Боится, значит... Суеверье, конечно, это, но всё равно: до сих пор ещё о "замороженных" говорить боятся... Или, которые посмелей - "не любят". Да-а... - Иван Адамович, чиркнув спичкой, прикурил, затянулся и, выдохнув дым, продолжил: - С год они, "замороженные", в Степи появляться стали. Поначалу не понимали - думали: или "крыша поехала", или какая-нибудь синтетическая "дурь". Ну, а потом, когда начали находить вот таких, - Иван Адамович кивнул на поддерживаемую им женщину, - в отключке, поняли, что "дурь" ни при чём. Они ведь, когда "накатывает", в степь норовят, от жилья подальше... а после, когда возвращаются - а возвращаются, особенно зимой, понятно, не все - почти как люди. Конечно, "ушибленные"... но всё помнят... и имя, и из каких мест, и кто родные. Спросишь - отвечают, скажешь - сделают... не спросишь, не скажешь - или сидят, молчат, или встают и прямиком к Колодцу... тянет он, значит, их...
- К Колодцу? - Выдав свою глубокую заинтересованность, торопливо переспросил Сергей. - Я, знаешь, Иван Адамович, и без того про этот Колодец столько уже наслушался, что даже отпуском - случившимся впервые за четыре последних года! - решил пожертвовать. Не к морю - в Ейск или в Геленджик - а к вам вот подался, в Степь. За недельку, думаю, обернусь, сам погляжу: чудеса - или так болтают... а тут... и Батька, и "замороженные", и... - от неожиданно пришедшей мысли Сергей запнулся и, помолчав, то ли спросил, то ли вслух продолжил свои размышления:
- Послушай, Иван Адамович, а может, оно всё связано?.. "Замороженные", Колодец, Батька? Сам говорил, Иннокентий Глебович с прошлого сентября у вас? А "замороженные" - тоже ведь с год примерно?.. О Колодце, правда, я слышал раньше ... Как только попал на Дон, в две тысячи грёбаном году, сразу после Референдума, когда одни м... протащили вопрос "О расширении прав Субъектов Федерации", а другие - "О профессиональной армии".
- Колодец, Сергей, мне местные тут рассказывали, был и раньше. Обычный - артезианский. А "явления" - или чудеса - верно, где-то с весны того самого года стали случаться. "Замороженные", ясно, с Колодцем связаны... А вот Батька... Не знаю, Сергей, не знаю... Я, понимаешь, думал и сам об этом... И много думал... Да, "замороженным" Иннокентий Глебович помогает... Но только... Я тебе уже говорил про его глаза... Серые, ледяные...
- Ой, как интересно, Иван Адамович! - колокольчиком засеребрился Светин, особенно звонкий от любопытства голос, - а может быть, он их сам же и замораживает?! Может быть, он экстрасенс или гипнотизёр? Или даже из Посвящённых - из Шамбалы? Или, - Света расфантазировалась безудержно, - Пришелец? Из Другого Измерения? А что? У нас в Усть-Донецке многие видели НЛО! Мне Нинка сама рассказывала! Ей, правда, Они дали понять, что не из другого измерения, а с Юпитера! Но всё равно - Пришельцы! И если ваш Иннокентий Глебович...
- Стоп, стоп, стоп, Светочка! Мы ведь сейчас ни куда-нибудь - в Ставку. А там, знаешь ли, язычок распускать не следует. Батька, конечно, не то, что некоторые из "степняков" - не обидчивый. И всё-таки...
- А что - "заморозит"?
- Ох, языкастая. Как есть - сорока! Верно Сергей заметил.
- Я же пошутила, Иван Адамович. Я только здесь. А в Ставке, знаете, буду какая тихая. И воспитанная. Как английская леди. Честное слово.
В пол уха слушая Светину с майором шутливую перепалку, Сергей, перескакивая с одного на другое, думал о разном - не углубляясь, вскользь: о погоревшем отпуске, о загадочном Батьке, о "замороженных", о Колодце и... о приключившейся вдруг попутчице - о Свете. Давно уже, лет эдак семь или восемь, ни одной женщине не удавалось вот так - сразу! - заинтересовать его. Причём, не лицом, не фигурой - в темноте он их толком-то и не разглядел - а окраской голоса, живостью и непринуждённостью разговора. Не развязностью, что, к сожалению, встречается сплошь и рядом, нет, именно - непринуждённостью. Сочетанием почти детской непосредственности, лёгкого, чуть ироничного, юмора с точностью - по Сергееву мнению, у женщин встречающейся нечасто - выражения своих мыслей.
- Сейчас направо, - голос Ивана Адамовича вывел Сергея из задумчивости, - переедешь мостик и сразу же затормози. Это у нас вроде несменяемого пароля. До КПП оттуда триста метров - увидят и поймут, что свои.
- Так ведь, Иван Адамович, вся Степь, небось, знает об этом "пароле"?
- Знает, конечно. Но если остановился - значит, не нападаешь. Да и чужого видно заранее.
- Стало быть, Иннокентий Глебович очень чужих не жалует?
- Нет, почему же. Это только у "степняков", если чужой, то - враг. А он понимает, что чужие бывают разные - не обязательно враги. Понимает - но всё-таки предпочитает знать... мало ли что... времена-то нынче какие... а бережёного...
Миновав КПП и попетляв по лагерю, "Уазик" остановился у просторной восьмиместной палатки. - Прошу, - пригласил Иван Адамович, помог Сергею подхватить на руки "замороженную", захлопнул дверцу за Светой и, взяв её под локоток, раздвинул полог палатки:
- Входите. Сержант, принимай гостей!
Внутри заскрипела кровать, прошуршало, протопало, загорелся неяркий свет. Разместив приезжих, майор извинился и вышел - о гибели патруля следовало доложить немедленно.
Сергей, вскользь отметив чёткий офицерский, однако не показной, а естественный порядок жилища, подивился на миг сочетанию огромного, двухметрового тела сержанта с юным, едва ли не детским, голубоглазым лицом и сосредоточил внимание на Свете. Наконец-то он получил возможность как следует разглядеть заинтересовавшую его женщину. По первому впечатлению - ничего особенного: роста немного повыше среднего, вполне сформировавшаяся, однако, скорее всего, ещё не рожавшая, русоволосая, кареглазая, в безрукавном коротком платьице - словом, одна из многих. Но... то ли мечется жёлтый огонь, то ли чёртики прыгают в широко распахнутых глазах! Упрямая прядка своевольничает на лбу! Обворожительно лукавят полные, слегка обветрившиеся губки! Нет, не одна из многих - единственная!