Притих побеждённый Город, будто бы разом выдохся: хрипы и стоны раненых ещё недолго стелились у земли, но и они скоро прекратились: будто только что и не кипела площадь в неистовой битве - успокоилось (упокоилось!) разом всё.
В сгрудившихся посередине площади защитников, Вин-ваш метал копья наряду с другими - а что ещё оставалось делать, когда бешеный натиск горсточки горожан заставил горцев загородиться щитами? Потеснил их в улицы и загнал в дома? С безопасного расстояния метать копья - и только! Юноше - среди прочих. И уж, конечно, вопреки скоро родившейся молве, в течение ночи он не искал встречи с отцом. Да, сведи их лицом к лицу превратности битвы, от поединка, наверное, было бы не уклониться, но напрашиваться самому? Нет уж! Как ни желал Вин-ваш смерти Повелителя Молний, но чтобы намеренно искать встречи с разъярённым могучим воином - он не безумец! Да, умело командовал своим отрядом, дрался не хуже других, но зря - не мальчишка! - не геройствовал. Тело - другое дело: когда закончилась битва, он старательно искал мёртвое тело отца. Чтобы, увидев своими глазами, полностью убедиться: смертельно опасный враг навсегда покинул земные пределы. И можно больше не бояться того, кто страшнее Самой Ужасной.
Лёгкое весеннее небо струило обильный свет, горцы добивали раненых воинов. Если бы не внушительный, тысячи в две, отряд Водяных Черепах на склоне, они не только раненых и не только мужчин, но, пожалуй, перебили бы и всех мальчиков - Вин-ваш бродил по площади среди трупов. Между сотен изрубленных, залитых кровью тел ему было очень непросто отыскать единственное, однако - необходимо: ведь пока не увидишь сам, не можешь быть твёрдо уверенным. Что бы ни сказали тебе другие - гораздо менее заинтересованные, чем ты. Тем более, никто из горцев не знал толком Повелителя Молний - при всём желании воинов порадовать молодого вождя, нельзя было на них положиться.
Меж облаков уже временами косилось утреннее солнце, а Вин-ваш, меся кровавую грязь, всё ходил и ходил по площади. И наконец - нашёл! Тело отца, к удивлению юноши, лежало на виду. И даже - было не слишком израненным. Во всяком случае - узнаваемым без труда.
Да, несомненно, перед Вин-вашем, сведёнными пальцами впившийся в землю, прободённый копьём, лежал Повелитель Молний. И тонкое древко слегка подрагивало в его груди - может быть, ещё жив? Нет, это мучительно испускающий дух, его невезучий, с распластанным животом, сосед. Достав из-за пояса нож, Вин-ваш наклонился к раненому - стоны прекратились. Юноша выпрямился - всё? Война закончилась? Горцы удовлетворены смертью обидчика? А он сам - доволен этой скоротечной войной? Ему не стяжавшей особой славы?
На сына Повелителя Молний нахлынули сильные и очень противоречивые чувства: облегчение, радость, спокойствие, торжество - тревога, зависть, опустошённость, злость. Смертельно опасный враг повержен - и что же? Отныне навсегда уснёт память об отроческой обречённости? Сердце освободится от детских страхов? И теперь уже - без оглядки! - вслед за высокой мечтой? Будто бы - да... однако... война закончилась как-то не так... Если не опьяняться победой, его самого оставив сбоку. Да, одним из влиятельных, но отнюдь не главных вождей. И? Успокоившись - ждать в стороне? Пока не подвернётся новый удобный случай? Ага, дождёшься!
Горцы отомщены, Повелитель Молний пал, род Снежного Барса если не полностью уничтожен, то низведён, повержен и втоптан в грязь - и, главное, благодаря кому?! Не Ин-ди-мину, не Ин-бу-приру, не Ин-гал-тремиту - верховным вождям объединённого войска горцев - нет, благодаря жрецу-святотатцу! Ибо без кошмарного изобретения Му-ната - и из какой только чёрной бездны к колдуну пришло ужасное озарение? - Город продолжал бы стоять, успешно отгрызаясь от многочисленных врагов. И ещё недолго полютовав у стен, жители Священной Долины были бы вынуждены ни с чем возвратиться назад. И война затянулась бы. И вот тогда - да! Тогда, несомненно, он бы увенчал себя славой: сделался не одним из вождей, но - Вождём! Взысканным не людьми, но богами! Взысканным не для незначительных битв и ничтожных побед, но чтобы сослужить высокую службу: стать Спасителем народа бад-вар.
(Вин-ваш не заметил незначительной подмены: от первоначального замысла (ограниченной войной спасти свой народ от всеобщей братоубийственной бойни) осталось только "спасти". А ведь с тех пор, как ему открылось его высокое назначение, не миновало и пяти равноденствий! И осталось только - "спасти"! Значит - любой ценой? А между прочим, не того ли хотел и его отец: соединив - спасти? И что же? По стопам Повелителя Молний Ужасная и Вин-ваша смогла направить? Как-никак - не раба, возлюбленного? Ой ли, ведь если без лукавства, на этот сомнительный путь Она его заманила не сегодня и не вчера! Иначе с какой стати он бы осмелился не внять Её недвусмысленному предостережению? В сущности - пожертвовав Тренилой? Ища вящего подтверждения своей избранности? Увы, эта отговорка могла сгодиться только для замирения растревоженной совести! А на самом деле? Не искусила ли - запретив! - его Ужасная? И не поддался ли он соблазну?)
Вин-ваш, разумеется, не собирался докапываться до всего этого, не то чтобы глубоко запрятанного, но скверно попахивающего - сейчас его ум занимало не прошлое, а только настоящее. Тусклое настоящее. Умеренно тёплое. Теперь, после падения Города, ни раскаляемое пламенем грядущих битв, ни оледеняемое страхом перед Повелителем Молний - эдакое благостно приторное ненастоящее настоящее! Как и от чего теперь спасать Людей Огня? Всеобщей Войны, похоже, не состоится, а медленно и упорно строить мост через трещину - не для Вин-ваша. Строитель не Спаситель - кто помнит строителей? Помнят Героев, Вождей, Колдунов, но не строителей.
Но главное, в чём юноша особенно не хотел себе признаваться: со смертью Повелителя Молний его Ненависть не умерла. То есть теперь, пока он стоял у трупа отца, этого Вин-ваш ещё не знал, считая кипящую ненависть ещё не погасшим огнём отгоревшей битвы. Но знал он или не знал, а не только настоящее, но и будущее виделось им в отсветах этой, лавой кипящей ненависти. И на кого-то, дабы не обуглилось сердце, должна была выплеснуться раскалённая волна. И на кого же ещё - как не на Му-ната!
Всюду этот сомнительный жрец! Вмешивается во всё! Кто, спрашивается, мешал ему самовластно командовать разведывательным отрядом? Кто - и в большом, и в малом - стеснял его волю? Но всё это, каким огорчительным оно ни будь, мелочи - кто придумал жуткое приспособление? Кто догадался городские ворота высаживать бревном? Кто, стало быть, положил конец войне? В сущности - не успевшей разгореться! Обречённого - не спалившей! Гноящегося - не вскрывшей! Гниющего - не отсекшей. Никого не очистившей! Да, случись замышленная Повелителем Молний Всеобщая Война - она бы почти наверняка принесла гибель народу бад-вар. Но, с другой стороны, война, завершившаяся так быстро, не разрешила существенных противоречий. Не засыпала трещины. Не примирила с горцами жителей Побережья. И что же? Крови с избытком - плохо? Недостаточно крови - тоже не хорошо? А кто виноват? Му-нат! А ещё? Ин-ди-мин, Ин-бу-прир, Ин-гал-тремит - все, чрезмерно осторожничающие! С такими вождями и такими советниками Спасителем никогда не стать! То ли дело - его погибший отец! Да - ненавидимый! Да - при жизни смертельно опасный! Но - без оговорок! - Вождь! Без сомнений и колебаний шедший к цели! Делающий - что ему надо! Твёрдый! Прямой! Решительный!
Семя, зароненное Ужасной, неудержимо тронулось в рост: никогда прежде Вин-ваш ни в чём не хотел походить на своего отца, однако сейчас, стоя рядом с убитым, он уже не был в этом уверен - многое, из прежде отталкивающего в Повелителе Молний, начинало его понемногу притягивать. Пока без связи с лежащим во прахе у его ног, на проложенный вождём путь незаметно для себя ступил Вин-ваш. А точнее - переступил со своего - в этом месте и в это время впритирку сблизившегося с дорогой отца. Подумаешь - Великий Герой... Разумеется, льстит, но и только... Спаситель - другое дело! Ради этого не пожертвуешь чем? Своей жизнью? Не задумываясь! Жизнями окружающих? Тем более, не задумываясь!
Слились дороги - замкнулся круг! Лилиэде не зря привиделось: побеждённый отец - это сын; сын-победитель - в действительности - отец! И это не бредовая прелесть, нет - обыкновенная ухмылка Бездны! Победителя с побеждённым ехидненько поменять местами - любимая игра Ужасной! А оболочка? Но смерть подарила отцу юношескую мягкость сына - победа отчеканила на лице Вин-ваша ястребиную заострённость лика Повелителя Молний.
Конечно, для смотрящего со стороны внутренняя перемена осталась скрытой - лишь через некоторое время, да и то самые прозорливые смогли её заметить - зато наружное преображение произвело очень сильное впечатление сразу на всех. Чему, впрочем, способствовала окружающая обстановка: на залитой кровью площади грудами сотни трупов, побродившая среди них и замершая фигурка, солнечный зайчик на меди ножа на миг, внезапно оборвавшиеся стоны - сын таки изничтожил отца!
А что? Если с расстояния так виделось милосердие к смертельно раненому безымянцу - неудивительно, удивительнее другое: в молве, вскоре широко распространившейся, в действительности никогда не бывший поединок предстал во многих подробностях. Вин-ваш добил не смертельно раненого (и уж, само собой, не безвестного воина), нет, в опаснейшем из единоборств - на ножах - сошёлся лицом к лицу с Повелителем Молний. И в отчаянной битве явив чудеса силы, ловкости, храбрости одолел своего могучего отца. И эта молва оказалась настолько убедительной, что мало кто ей не поверил. Да даже и сам Вин-ваш, немного посомневавшись, в конце концов согласился с красивым измышлением: ещё бы! Спасителю народа бад-вар никак не помешает новый подвиг! Особенно - такой!
Ле-гим-а-тану со склона был виден весь Город - разграбленный, обезлюдевший, во многих местах горящий. Поредевшее войско горцев перед возвращением в Священную Долину вместе с добычей и пленными расположилось у неприступных (и всё же не защитивших!) стен. Уже второй день продолжался нелёгкий торг: чтобы достойно проводить своих погибших воинов, жителям Священной Долины хотелось принести в жертву всех уцелевших горожан - внушительный отряд Водяных Черепах подоспел донельзя вовремя. Если бы горцам позволить поступить так, как им хотелось - тогда не избежать Всеобщей Войны. Жители Побережья ни за что бы не простили чужим полного истребления одного из своих родов. У Снежных Барсов уцелела едва ли сотня мужчин да сотни три мальчиков, и чтобы хоть как-то теплиться роду - меньше уже нельзя. Ин-ди-шарам отомщён сполна, и для жертвоприношений горцам будет довольно младенцев и стариков. Ну, ещё сколько-то женщин - благо, их не много погибло в роковую ночь - можно уступить победителям.
Как ни претили Ле-гим-а-тану человеческие жертвоприношения, но верховный жрец Ле-ина прекрасно понимал: жителям Священной Долины необходимы некоторые уступки - потеряв множество своих, они не могут не проводить погибших с должными почестями. И что бы он ни испытывал лично, но, как представляющий Водяных Черепах, настаивать мог только на разумном: из Снежных Барсов необходимо в живых оставить столько, чтобы сохранился этот род. Горцам, со своей стороны, желалось грандиозного жертвоприношения, и торг затягивался. Достичь опасной остроты ему не позволяло вовремя подошедшее двухтысячное войско, но тем упорнее он становился. И это таило свои опасности: победителям хотелось увести с собой почти всех привлекательных женщин, по их уверениям, не для жертвоприношений, а как невольниц - однако для рода Снежного Барса это в любом случае являлось невосполнимой потерей. И недовольство жителей Побережья усиливалось день ото дня. И чем данное противостояние могло завершиться - ведомо лишь Великим богам. Ясным было только одно: жители Священной Долины должны возвратиться в Горы не позднее, чем послезавтра. Однако - как убедить победителей умерить свою прожорливость?
Вечернее солнце уплотняло дымы над Городом, вверх по склону тянулись запахи гари и тленья - устанавливался непрочный мир. Мир? А может быть - краткое перемирие?
Устроившийся под деревом на перегибе горы, Ле-гим-а-тан, напрягая ум, пытался прозреть грядущее. После второго дня опасно затягивающихся переговоров, ощутив настоятельную потребность в уединении, верховный жрец Ле-ина поднялся в рощицу Аникабы - сел на камень под обособившимся деревом и попытался по-новому настроить свои мысли. В лад не сегодняшнему - мгновенному - но в лад звучанию холодноватых прожилок вечного, ни в чём не соответствующего будничному бренчанию.
Это долго не удавалось Ле-гим-а-тану - долго, поглядывая то на дымы над Городом, то на золотящиеся над тонкой полоской дальнего моря вечерние облака, настраивался жрец Ле-ина. К сожалению, злободневное так тревожило, что его мыслям было невозможно покинуть тесный круг - приходилось довольствоваться объедками настоящего.
"Конечно, две тысячи не израненных крепких воинов - куда как серьёзный довод. Хочешь не хочешь, а горцам придётся считаться с ним... А как - Бегила?.. Ведь они не виделись уже три дня... Побережье спокойно может настоять на своём... Слава Ле-ину, Дом Ам-лита война обошла стороной... А попробовать убедить?.. За эти три дня ничего худого не должно было случиться с его дорогой девочкой... Иначе бы - чувствовал... Если их не убедить, то, оправившись, склонённые силой горцы явят свою силу... Сегодня же посоветоваться с Му-натом... И с Ин-ди-мином... А помощник-то - а?.. Приспособление-то измыслил - жуть!.. И кто его только надоумил?.. Нет, Бегила, по счастью, лишь кажется неосторожной... И, конечно, в такие тревожные времена не сунется за ворота... И чем бы это суметь убедить жителей Священной Долины умерить свою жадность?.. А относительно Вин-ваша Му-нат был, ох, как прав!.. Этот мальчишка вовсе не миролюбец... И дело не в том, что он охотно принял навязанную молвой личину отцеубийцы - кто бы отказался от такой славы?.. Нет, держит себя на Совете так, будто он не он, а воскресший Повелитель Молний!.. Настаивая на невозможном, явно добивается Большой Войны... Хорошо хоть, что не имеет достаточного влияния среди вождей Священной Долины... Пока не имеет... С Ин-ди-мином и Ин-бу-приром - самыми благоразумными из горцев - он обязательно переговорит сегодня... И, само собой - с Му-натом... А Бегила, кого она родит по весне - мальчика или девочку?.. И ведь уже скоро - через две луны... Де-рад побери, как всё-таки убедить жителей Священной Долины умерить свои требования?.. Погиб Повелитель Молний, но - на беду! - возродился в своём сыне... Му-нат... Ин-ди-мин... Бегила..."
Несколько одних и тех же обстоятельств, имён, событий, прокручиваясь в голове Ле-гим-а-тана, полностью пленили мысли жреца: одно настоящее - никакого будущего! Но то что отдалённого на пять-шесть шагов, но самого ближайшего - завтрашнего - хоть убей, не виделось! А видеть было крайне необходимо - мало ли какие беды зреют потихоньку во тьме! Увы - ничего не виделось...
До первых звёзд просидев под деревом и с огорчением поняв, что от его ума сейчас немного толку, Ле-гим-а-тан поднялся и, выйдя на тропинку, в темноте зашагал к шатрам победителей. Намереваясь немедленно посоветоваться с Му-натом и Ин-ди-мином - переговоры требовалось заканчивать как можно быстрее. Да, быстрее, но - каким образом? Самому Ле-гим-а-тану ничего путного не приходило в голову.
В шатре Ин-ди-мина малопродуктивный разговор тянулся до полуночи: ни хозяин шатра, ни Му-нат, понимая, что надо, тоже не знали - что. И основная загвоздка была не в главных вождях - даже Ин-гал-тремит был доволен свершившейся местью и богатой добычей - нет, в подобных Вин-вашу командующих различными вспомогательными соединениями: поддержанные сотниками, они хотели не части - всего. Хотели в жертву богам заклать не только оставшихся мужчин, но и всех мальчиков, а всех привлекательных молодых женщин увести с собой. Вот, когда от рода Снежного Барса останется только память - тогда, мол, и завершится месть. И хуже всего было то, что эти непомерные требования - вполне в рамках обычая. Победитель в народе бад-вар полностью распоряжался жизнью поверженного врага: одного ли, многих или целого рода - не имело значения. Да, на памяти уже четырёх поколений ни в Горах, ни на Побережье никакой побеждённый род не губился полностью - однако в старых, священных для Людей Огня преданиях...
После паденья Города, Му-нат уже на следующий день пожалел о своём кошмарном изобретении. Он, кажется, предвидел всё: и опасность долгой осады, и озлобленность не отомстивших горцев, и гнусное торжество Повелителя Молний, и, главное, неизбежное перерастание затянувшейся междоусобицы в Большую Войну - просмотрел только один "пустячок": ненасытную жадность победителей! Жадность - вопреки не только благоразумию (с благоразумием победители, как правило, не в ладу), но даже вопреки страху! Среди враждебно настроенного окружения торговаться за каждую женщину - это что? Мужество? Обыкновенная глупость! Чванливая самоослеплённость торжествующих победителей. Не желающих ни на шаг заглянуть вперёд. Ведь, да не допустят Великие боги, стоит Побережью терпение потерять всерьёз, горцам придётся думать не о добыче, нет, как бы унести восвояси ноги - только об этом, и ни о чём другом.
И, что особенно досадно, и Ин-ди-мин, и Ин-бу-прир, и Ин-гал-тремит - главные вожди объединённого войска горцев - понимают, видят, соглашаются, а вот командующие рангом пониже... все особачились! Как в сладкую кость, вцепились в добычу! Не тронь - разорвут на части! И, хоть плачь, хоть смейся, свирепее всех - Вин-ваш! Вернейший, видите ли, хранитель ветхих заветов! Главный блюститель горской чести! Неугомонный страж священных древних обычаев!
В отличие от Ле-гим-а-тана, Му-нат никогда не видел в Вин-ваше особенной тяги к миротворчеству, даже в чём-то симпатизируя ему, всегда предполагал в юноше беззастенчивость в средствах достижения цели, но чтобы решительный поворот случился столь скоро - за один день! - такого он всё же не ожидал. Или?.. Видение Лилиэды было не туманным намёком, но ясно явленной картиной будущего?
Сын это отец, отец это сын - значит, не просто душа Повелителя Молний вселилась в Вин-ваша, но мертвец овладел живым? Вообще-то - случается. Да, редко, но не исключительно редко. Однако, если отбросить общепринятые суеверия, чтобы тобой овладел мертвец, то этого надо желать - пусть даже бессознательно. По своему колдовскому опыту Му-нат знал: чтобы мёртвый насильно овладел живым - такое случается только в непритязательных бабьих страшилках! Сказываемых детишкам на ночь! Конечно, во всевластии покойников в народе бад-вар сомневаются лишь единицы, но он-то сам уверен, что живого может изнасиловать только живой. Мёртвый способен очаровать, соблазнить, прельстить, а чтобы овладеть насильно - дурацкие байки!
(Эти взгляды Му-ната шли вразрез с общепринятыми не только в его время, но и в другие, куда более "просвещённые" времена - впрочем, не склонные к суевериям большинства, истинные естествоиспытатели изредка случались на протяжении всей человеческой истории.)
Однако - добровольно или насильно - об этом лучше потом, на досуге, сейчас для Му-ната куда важнее было другое: как бы у мелких особачившихся вождишек отнять мозговую косточку? Внушить им: ещё несколько дней такого бесстыдного торжища - горцам придётся думать не о добыче, а о своих головах.
Попробовать переговорить с Вин-вашем? Напомнить зарвавшемуся юнцу о его кое-каких непохвальных тайностях? Вот только - поможет ли? Ведь, победив Градарга, когда ещё он себя поставил выше людского суда? А уж теперь-то, дружно возведённый молвой в отцеубийцы, тем более не посчитается с голосом, выбивающимся из хора! Воззвать к его благоразумию? Юноша от природы очень не глуп, но... Повелитель Молний тоже ведь был умён... однако, отдавшись вздорной мечте, ишь, чего натворил! И если сыном овладела душа отца, взывать к его благоразумию - не городские ворота взламывать, пытаться сокрушить скалу!
В поисках выхода до кровавых мозолей натружая свой ум, Му-нат до сегодняшнего вечера немного надеялся на Ин-ди-мина и, главным образом, на Ле-гим-а-тана - авось да один из них уже отыскал приемлемое решение. Однако из недавно закончившейся беседы к общему разочарованию выяснилось: Ин-ди-мин с Ле-гим-а-таном надеялись, в свой черёд, на него - словом, аховое положение! Досель - немыслимое! Младшие не хотят подчиняться старшим - в народе бад-вар никогда не слыхали о таком кощунстве! Да, Повелитель Молний заварил, кажется, похлёбку сплошь из перца! И затейник уже погиб, а она не стала съедобней! Только подумать: юнец- приёмыш, как хочет, вертит недоверчивыми горцами! Играя на их алчности! И каким бы безнадёжным это ни виделось, а надо попробовать убедить мальчишку! Внемлет он или не внемлет рассудку - всё равно не остаётся ничего другого. Может быть, не совсем ослеплён победой? Поймёт, что ещё три или четыре дня и ныне торжествующим горцам станет не до добычи? Ведь если даже вселившаяся в сына душа Повелителя Молний жаждет Большой Войны - не могла же она при этом переселении настолько поглупеть, чтобы рваться в заведомо неравный бой? Да, мутя второстепенных вождей, мальчишка себе на уме: недоспевших разумом стравив со зрелыми, отхватить себе толстый ломоть власти - самый короткий путь. Но ведь... и самый опасный! А во враждебном окружении - гибельный! Только вот как эту очевидность суметь втолковать распухшему от гордыни юнцу? А надо - будь он неладен, этот недовылупившийся баламут!
Как и предполагал Му-нат, разговор с сыном Повелителя Молний не заладился: притворившись невинненьким несмышлёнышем, Вин-ваш ловко ускользал от всего неприятного. Он-де, мол, кто? Мало того, что один из самых заурядных командующих - чужак для жителей Священной Долины! Кто его станет слушать? Ведь если, дабы не прогневить богов, горцы хотят неукоснительно блюсти священные от начала времён права победителей, то противиться этим благочестивым желаниям - попахивает святотатством!
Ишь, как ловко повернул! Исконное, изначальное, освящённое именами Великих Героев - возрази, попробуй!
А мальчишку-то он - "мудрейший"! - явно недооценивал, считая тенью отца, до сих пор почти не замечал собственной черноты Вин-ваша. Не то что бы вовсе не видел - то там, то здесь его внутренняя грязца порой проступала наружу! - но в мере, никак не соответствующей опасности. Смотрел с эдакой снисходительной полуусмешечкой старшего: мол, молодо - зелено, когда дозреет, тогда вот и поглядим. И перезрело! А он не заметил - когда! И что опаснее для народа бад-вар - несгибаемое упрямство Повелителя Молний или изворотливость Вин-ваша - Му-нат бы сейчас не взялся предсказывать.
Разговор завершился ничем - подтвердились худшие из опасений жреца: нет, Вин-ваш не слепец, не только прекрасно видит, чем может обернуться для горцев гнев Побережья, но и намеренно стремится к этому. Намеренно не хочет мира. Нет, в отличие от отца, Большая Война и Победа любой ценой ему, похоже, не нужны; зато постоянно тлеющая - не всполохами до неба, а ползущая по траве и кустам - да! Тягучая, вязка, умеренно губительная... и длящаяся... длящаяся... длящаяся... Не столько сама по себе война, сколько - Му-нат замялся, подыскивая определение - состояние войны! Чтобы, многажды отличившись, достойное место занять не только в роде Змеи, но и во всей Священной Долине!
Что ж, сумеет или не сумеет Вин-ваш возвыситься среди горцев - касается только его: а вот - какой ценой? За этим необходимо глядеть в оба! Чтобы за юношеское честолюбие не пришлось платить большой кровью! Стало быть - торг необходимо закончить завтра! Пусть, в крайнем случае, верховный жрец Ле-ина пригрозит победителям от имени рода Водяной Черепахи, и горцы покинут Побережье недовольными - пусть! На сейчас главное - покинут! Если нет времени распутывать затягивающуюся на шее петлю - необходимо перерезать верёвку!
Глубокой ночью, лёжа в шалаше на брошенной на ветки шкуре и перебирая в памяти прошедший день, Му-нат всё же немного утешился: не зря, как ему сразу подумалось, прошли вечерние переговоры. Особенно - с Вин-вашем. Убедившись в намеренной глухоте сына Повелителя Молний, жрец окончательно понял: необходимы решительные и неотложные действия. Очень или не очень разобидятся горцы - это второстепенно. Утром, улучив момент, надо шепнуть несколько слов Ле-гим-а-тану - пришла пора Водяным Черепахам явить свои силу и твёрдость. Не уговаривать победителей, торгуясь из-за каждой девчонки, но предложить им забрать то, что пока дают и немедленно возвращаться в Горы.
Найдя удовлетворительное решение - удовлетворительное, с натяжкой, увы, на лучшее не было и намёка - Му-нат наконец заснул. И был разбужен грохотом военного барабана...
...что? Непредсказуемо, ни с того ни с сего у Побережья лопнуло терпенье?!
Мигом вынырнув из шалаша, жрец увидел изготовившихся к обороне горцев. Изготовившихся в страшной спешке, однако - без суеты. Большинство войска, имея за спинами несгоревший кусок городской стены, выставило копья и полукольцом окружило лагерь - замешкавшиеся бойцы, цепляя к поясам топоры и подхватывая щиты, торопились стать в строй. Командовал Ин-ди-мин. К нему и от него шли воины.
Ещё ничего не зная наверняка, хотя уже о многом догадываясь, Му-нат тоже собрался обратиться к предводителю рода Змеи, но вовремя спохватился - не сейчас! В столь ответственный момент отвлекать командующего - на грани предательства! В лучшем случае - непростительная глупость! Если потребуется его содействие - Ин-ди-мин позовёт сам. А пока, присмотревшись, попробовать найти службу по себе. Правда, не зная в чём дело, это затруднительно... ой ли! Так-таки - не зная? Да, воинам сейчас не до жреца: но да видит, имеющий глаза, слышит - имеющий уши, думает - не лишённый разума... увы, только одним объяснялась эта разительная перемена! Уже погибший Повелитель Молний учинил-таки посмертную пакость!
Скоро призванный к Ин-ди-мину, в ответ на незаданный вопрос Му-нат получил от предводителя рода Змеи горькое "да".
И ведь предполагалось вероломное нападение - ещё осенью были предупреждены вожди! - и тем не менее наёмники застали врасплох одно из стойбищ рода Свиньи... И уже с рассвета горцам противостояла лишняя тысяча кипящих гневом воинов. И если бы не Ле-гим-а-тан, не давший увлечься Водяным Черепахам, в настоящее время было бы не напряжённое противостояние, но кипела кровавая битва. Которая, впрочем, вопреки стараниям Ле-гим-а-тана, могла затеяться во всякий момент. Наверняка уж по всему Побережью сейчас спешат гонцы от рода Свиньи - и к полудню ещё полторы, две тысячи бойцов подойдут к Городу. И в самом благоприятном случае - если верховный жрец Лукавого бога и впредь сможет удерживать Водяных Черепах - после полудня всё равно не миновать сражения. Может быть - единственное...
...недовысказанную просьбу Ин-ди-мина Му-нат остановил почтительным жестом правой руки - приказал одному из воинов принести копьё без наконечника, из захваченных женских одеяний выбрал синюю ткань, разрезал её на полосы и, обмотав лентами обезжаленное древко, превратил его в посольский жезл. Переговорив с Ин-бу-приром и Ин-гал-тремитом и убедившись, что они разделяют взгляды Ин-ди-мина на сложившуюся ситуацию, вышел из круга горцев и уверенно зашагал в направлении воинского стана рода Свиньи - неспешно, но твёрдо поднимаясь по склону холма навстречу грозно выставленным копьям. Да, происходя из рода Свиньи, жрец, возможно, рисковал меньше кого-то постороннего, но идущий в пасть свежей ярости не может быть уверенным ни в чём - во-первых, гнев ослепляет вернее ночи, а во-вторых: своего, да вышедшего из вражеского лагеря, не сочтут ли гнусным предателем?
Но, приближаясь к хищно нацеленным копьям, Му-нат если и думал об опасности, то совсем чуть-чуть. Ему, далеко не трусу, смерть, как и жизнь, виделись сейчас отстранёнными от его сути - поднимающийся по склону жрец заботился только о том, как убедить своих соплеменников в невиновности горцев.
И не просто убедить, но суметь это сделать до полудня... задача, прямо сказать, из... без Ле-гим-а-тана её бы ни за что не удалось решить Му-нату! Только с помощью срочно приглашённого верховного жреца Ле-ина удалось пригасить разгорающийся огонь. Ле-гим-а-тан напомнил командующему отрядом Свиней Биш-мару: разве вожди не были предупреждены? Или гнев настолько ослепил пострадавший род, что Свиньи всерьёз считают горцев причастными к ночной резне? Намеренно не желая видеть настоящих виновников?
Конечно, главным отрезвителем оказались не эти доводы - Му-нат говорил примерно то же - но они помогли Биш-мару сохранить лицо. Ибо - в чём основное отличие! - за Ле-гим-а-таном стояло две тысячи отменных воинов. И верховный жрец Ле-ина заявил с не жреческой прямотой: если горцы немедленно, разумеется, освободив пленников, надумают уйти с Побережья - отряд Водяных Черепах препятствовать им не будет. И пусть тогда Биш-мар со своей разнесчастной тысячей попробует загородить горцам дорогу.
По сути - двойное предупреждение: жителям Священной Долины - освободить пленных и не мешкая, покуда целы, топать восвояси; роду Свиньи - остыть и, не впадая в бешенство от боли, поискать истинных виновников: если ещё возможно сыскать горстку рассеявшихся головорезов...
Всё же удивительно ловко - будто он не жрец, а прирождённый вождь - Ле-гим-а-тан ухитрился использовать жалкую четвертушку дня. Приблизительно три тысячи пригодных к делу горцев, тысяча разъярённых, однако не самых лучших бойцов из рода Свиньи и двухтысячное отборное войско Водяных Черепах - кто, спрашивается, может ставить условия? Если жители Священной Долины немного помедлят - успеет распространиться весть о ночной резне - единицы из горцев сумеют вернуться домой. Если немедленно начавшемуся отступлению вздумают воспрепятствовать Свиньи - будут растерзаны в клочья превосходящими силами врага.
Вернувшись, Му-нат кратко, но выразительно обрисовал главным вождям объединённого войска горцев положение, сложившееся на данный момент: или обидное, но не бесславное (ведь Город взят и пал Повелитель молний!) немедленное возвращение, или героическая (однако, во имя чего?) гибель в сражении со всем Побережьем.
Разумеется, не обошлось без критических, по счастью, кратких - ведь не остановишь солнце! - высказываний. К тому же, Ин-ди-мин, утром, среди общей растерянности явивший себя хладнокровным вождём, указав на небо, прекратил опасные подстрекательства. Когда командуют не трое, а один - а Ин-бу-прир и Ин-гал-тремит, почувствовав в критической ситуации превосходство предводителя рода Змеи, уступили первенство ему - не очень-то посвоевольничаешь. Так что, солнцу было ещё далеко до середины неба, а от полуразрушенного и частью сгоревшего Города по ведущей в Горы дороге, построившись по четыре в ряд, потянулись недавние победители. С копьями наперевес - обещания обещаниями, а никому ещё не вредило, позаботиться самому о себе.
По разуму, по обязанностям, по общей пользе Му-нату следовало остаться на Побережье - с гибелью Повелителя Молний миновала угроза его жизни, а Священной Долине жрец останется навсегда чужим - да, следовало бы по разуму... Но Ин-ди-мина, с немалым риском осмелившегося когда-то приютить гонимого беглеца, сейчас, пока отступающее войско не достигло спасительных гор, бросить было бы нечестно ... А вечером, когда прибрежная равнина осталась позади, жрец подумал о Вин-ваше: за молодым смутьяном требуется неусыпный догляд - похоже, мальчишка окончательно ступил на дорогу отца. И пойдёт по ней, и пойдёт - на горе народу бад-вар... своим наложницам не на радость... и детям... и жёнам... и Лилиэде...
Вместе с жителями Священной Долины жрец начал восхождение по горным кручам.
* * *
Темирине вполне удался сложный обмен-обман: в жертву была принесена чужая малышка - своего же, якобы усыновлённого, болезненного мальчишку выхаживала дочь Ин-ди-мина. У входа горел жаркий костёр - весна весной, а ночи ещё дышали зимним холодом - неунывающая Миньяна, как всегда, хлопотала с ужином, что-то мелодичное мурлыкая под нос, подросший Ту-маг-а-дан, гулькая и пуская слюни, пытался встать на четвереньки. Голова перевешивала, будущий Великий Герой заваливался на бок, зарываясь личиком в волчью шерсть, но, чуть-чуть полежав и немного поползав, упрямо пытался если не голову, то хотя бы попку вознести над неумолимо притягивающей землёй.
Наблюдая за Лилиэдиным здоровым сынишкой и тетёшкая своего худосочного младенца, Темирина не досадовала, не злилась и на завидовала - боялась. И даже не столько за болезненного мальчишку - всё равно не жилец - сколько гнева обманутой Данны вообще. Ладно, если бы только этого её сына богиня забрала к себе, а если, разгневанная обманом, начнёт отнимать всех? Которых она родит? Как это изредка случается с некоторыми, неотмываемо замаравшимися из дочерей народа бад-вар? И тогда? Не дожидаясь, пока ей "помогут" недовольные соплеменники, добровольно отправиться к Данне? Чтобы за свою преступную ложь в чистом мире богов и предков навсегда сделаться рабыней кровожадной богини? Дабы вечно терпеть насмешки и оскорбления? Или?.. Не обратиться ли снова к Первой жене Вин-ваша? Что-что, а помочь уладить отношения с Неземными Силами ей твёрдо обещала Лилиэда! Вот только - не прихвастнула ли? А она, как дурочка, ей поверила! И теперь, сиди, гадай, что взамен своей жизни предложить кровожадной богине? Или - Лилиэдин бог?.. загадочный, непонятный... ах, поскорее бы вернулся его жрец!
Снаружи заслышались шаги, зашуршала отодвигаемая большая ветвь - озябшая Лилиэда, проскользнув во входной лаз и, мельком глянув на малыша в углу, пристроилась поближе к костру. Даже на исходе второй зимы в горах она не смогла привыкнуть к холодам Священной Долины: особенно - к весенним. Отправляясь куда-нибудь днём - солнце, теплынь! - она с собой брала, разве, одну шерстяную накидку, но стоило чуть-чуть припоздниться... бр-р-р! Те несколько сотен шагов, что обыкновенно отделяли какое-нибудь её заветное местечко от стойбища, хотелось бежать бегом, да в ночной темноте не больно-то разбежишься - продрогшей до костей она вползала в свой шалаш. А преодолеть потребность в уединении - редкую даже для мужчин народа бад-вар - Лилиэда не могла. Выросшей с детства в изоляции, ей время от времени требовалось побыть в стороне от людских ушей, языков и глаз. Брать же с собой тёплым солнечным днём что-то из шкур, казалось дочери Повелителя Молний лишним, так что, вернувшись, она за малым не заползала в огонь. И только постепенно, отогреваясь, свой голос вплетала в общие разговоры.
Поначалу, пока холод зимней ночи не покинул тело, Лилиэда, выслушивая Темиринины полу жалобы полуупрёки, не придавала им должного значения - всякая мама беспокоится о своём болезненном малыше! - но, отогревшись и вслушавшись, сразу сообразила: это не девчоночий вздор, это очень серьёзно. Не о жизни младенца - жалко его, конечно, но из рождённых зимой едва ли не каждый третий умирает в первую луну - и даже не о собственной жизни, нет, Темирина ей говорила о куда более важном: о вине перед Данной и, стало быть, о загробном существовании. Испуганная, дрожащая, жаловалась, надеясь: а вдруг да её душа не совсем черна? Вдруг да погибла не окончательно? И не навсегда обречена рабству в мире богов и предков? Или... если Данна ею оскорблена безмерно... Лукавый Ле-ин - как?.. может быть, заступится за неё?.. и если захочет заступиться - достанет ли у него сил, противиться кровожадной богине?
Сдобренные робкой надеждой полу жалобы полу упрёки... а что скажешь на них в ответ? Что Ле-ин умеет прощать? Что способен защитить не только от гнева Данны или Че-ду, но и от злобы Самой Ужасной? Сказать-то легко, а вот суметь убедить... или хотя бы приободрить... ей самой Ле-ин пообещал защиту и помощь, явившись лично, и пообещал - не словесно... А неземной свет и нездешнее тепло пытаться описать несовершенным человеческим языком - загрязнить свет и рассеять тепло. А Темирина ждёт... Ждёт - оледеняемая страхом и согреваемая трепетным огоньком надежды... Данна, видите ли, ей готовит вечное посмертное рабство! Из-за не принесённого в жертву младенца!
Не зная, как утешить Темирину, Лилиэде рассердилась. И на дочь Ин-ди-мина - осмелилась пойти наперекор древним обычаям, а получилось что-то не так, сразу расхныкалась! - и на себя: не задумываясь, обещала горянке помочь уладить отношения с неземными силами, а когда дошло до дела, сидит безъязыкой дурочкой, не находя ни одного утешительного словца. Рассердилась, вспыхнула, за малым не высказала гадость, вертящуюся на языке, но, устыдившись, замкнула рот: испуганную Темирину кольнуть сейчас ядовитой мерзостью - Ле-ин не похвалит её за это. Нет уж, если она не умеет приободрить и утешить словами - обнять, погладить по голове и плечам, предложить выпить сладенького вина.
Кажется, помогло. Вторая чашечка, слегка затуманив глаза Ин-ди-миновой дочери, вместе с тем смягчила её мысли. Лишив их болезненно уязвляющей остроты. И то, что недавно Лилиэдой говорилось напрасно, теперь, повторённое, действовало успешно и благотворно. Посмертное рабство виделось теперь Темирине чем-то расплывчатым и, главное - необязательным. К тому же, очень кстати вмешалась Миньяна: взяв у Темирины сморщенного, хныкающего младенца, стала его укачивать. И то ли опыт (а несмотря на свой юный возраст, неунывающая резвушка уже трижды успела родить), то ли передавшиеся младенцу через ладони природные живость и бодрость духа - малыш скоро уснул. А может - и не умрёт? А и умрёт - разве обязательно из-за проклятий Данны? У самой Миньяны недавно умерла младшая девочка; первенца, по обычаю, забрала богиня; так что, трижды рожавшая, она осталась с одной девчонкой - которую, впрочем, охотно уступила своей бездетной матери.
Казалось бы, у женщин шла болтовня мало относящаяся к делу (между высокой детской смертностью в народе бад-вар и посмертными муками грешной души, по правде, не много общего), однако на Темирину она подействовала подобно дополнительной ложке бальзама - вдобавок к двум чашкам выпитого вина. И мало-помалу разговор перешёл на общие проблемы. Вернее, сначала, не без умысла вспомнив о Му-нате - мол, возвратиться жрец, и тогда Темирине можно будет совсем не опасаться гнева Кровожадной Данны - Лилиэда начала вслух гадать о том, что творится сейчас на Побережье.
До Священно Долины уже дошли вести и о падении Города, и о торге, затеявшемся возле разрушенных стен - но дошли в главных чертах, без подробностей, смертельно необходимых всякой женщине. Кто отличился? Кто, из простых воинов, не вернётся? (О погибших командующих, разумеется, уже знали.) Много ли пленных? Всех ли захваченных горожан победители намереваются принести в жертву богам? Или в Священной Долине наконец-то появятся настоящие невольницы? И некоторые из домашних дел жёны и матери непобедимых воинов наконец-то смогут переложить на чужие плечи? Да мало ли - десятки, а то и сотни! - разнообразны подробностей интересовали девчонок. А гадать о незнаемом толком - увлекательнейшее занятие! До глубокой ночи его хватило! Благо, укаченный Миньяной, спал Темиринин младенец. Спал и уставший от неравной борьбы с неодолимыми силами тяготения Лилиэдин мальчик.
Последние веточки, из приготовленных на сегодня дров, догорали в очажке - от ночного холода щитом загородив лаз, женщины тоже налаживались спать. Вяловато досплетничавая - уже лёжа и укрывшись шкурами. И напоследок - однако душа нал-вед ещё не успела покинуть тела! - Лилиэда увидела... правда, не особенно ясно...
...могучих дерущихся жеребцов... рыжего и вороного... на удивительно ровном бескрайнем лугу... под изумительно синим небом... рыжий - это Вин-ваш, чёрный - его отец... схватка упорная - силы равны и ни один не хочет уступать... однако - не ожесточённая... похожая скорее не на драку, а на борьбу... жеребцы не кусаются, не стремятся вонзить друг в друга копыта, а стараются лишь повалить на траву... то спереди, то с боков - толкаясь то плечами, то грудью... кто окажется упорней и тяжелей... но обоим не занимать упрямства, а их силы равны, и длится борьба, и длится... а поодаль, во главе огромного табуна, за схваткой наблюдает облачно-белый, невероятного роста Конь - Великий Мар-даб... и Лилиэда знает: чтобы присоединиться к ведомому богом табуну, сцепившимся жеребцам необходимо закончить битву... и этого хочется им обоим... однако - до срока они не могут... и срока - не близкого... слишком много в несовершенном мире людей у них накопилось друг против друга злобы... и долог срок из бессмысленной борьбы...
Но... ведь Вин-ваш ещё не умер? Тогда - почему и как он очутился на горних пажитях? Лилиэде очень хотелось это знать, но зримое, на какой-то миг полыхнув радужным многоцветьем, враз погасло. Перед глазами - непроницаемая ночная темень. Посапывание плотно прижавшегося пухленького Ту-маг-а-дана. Тихонький плач Темирининого заморыша. Эдакое крохотное царство мира, покоя, сна. Островочек тепла и уюта в окружающем холоде. И бессонная Лилиэда - посередине.
Нет, в отличие от прежде посещавших её видений, это нисколько не пугало юную женщину. А о не страшном и не обязывающим что-то делать - почему бы и не поразмышлять немножечко перед сном? Пока не отвлекло злободневное. Пока, личиком уткнувшись в правую грудь, смешно посапывает сыночек - крепкий, довольный, сытый... А Темирина с Миньяной спят... Попробовать понять увиденное...
Собственно, то, что Повелитель Молний в лошадином обличии попал после смерти в мир Мар-даба - самое что ни на есть естественное. Превыше прочих почитавший этого бога, неудивительно, что отец в нём нашёл заступника. И когда Вин-ваш покинет земные пределы, тоже, возможно, его душа отойдёт к богу-Коню Мар-дабу. Приняв соответствующий облик, вольётся в огромный табун.
(Ведь Му-нат рассказывал, что не во всех, а только в поздних преданиях души, переселяясь в мир богов и предков, сохраняют человеческий вид.)
Поединок упорный, но без огня и страсти - это непонятнее, но доискиваться до его скрытого смысла Лилиэде не хочется, ей куда интересней другое: её муж всё ещё в этом мире? Или - уже в другом? Нет, погибни Вин-ваш, она бы, конечно, сразу почувствовала, но... как возможно одновременно пребывать в двух мирах? Или... время гнилое в своей основе?
Лилиэде вспомнилось давнее: казалось бы, прочно забытые дни болезни. Когда время выкидывало премерзостные штучки. То пряталось, то растекалось, то вовсе исчезало. Да, не увидь Лилиэда воочию тлеющую грязноватым светом ниточку времени, она бы об этом притворщике мало что знала и, не зная, не беспокоилась... но, однажды открывшееся... как бы ей хотелось забыть о непосильном разуму! Увы, не забывалось! Навсегда остались в памяти слабосветящиеся стежочки гниловатой ниточки! Там - у потолочной балки. Тогда - в последний день её странной болезни.
Поэтому неудивительно, что, в Мар-дабовом мире увидев Вин-ваша, Лилиэде страстно захотелось понять увиденное. Увы, глубокое понимание ей не давалось, открылось только одно: в мире богов и предков своё не земное время. То, что здесь было, есть, или будет, там существует всегда. Но и этой малости оказалось достаточно, чтобы заронить тревогу в сердце дочери Повелителя Молний. Нет, заглядывать в другие миры - всегда очень небезопасное занятие! Хотел ты этого или не хотел - не имеет значения. Прозрел ли страшную беду или какой-то пустячок - тоже не важно. А она-то - развоображалась! Как же, увидев необязательное, но очень любопытное, собралась со смаком обсасывать новость из неземных пределов! Будто свежие, исходящие мёдом соты! Напрочь забыв о пчёлах! А ведь боги ничего не посылают зря! И её видение что-то - да значит!
От нахлынувшей вдруг тревоги Лилиэде сделалось душно в шалаше под шкурами, и, отодвинув щит, голенькой, как легла, она выскочила наружу. Луна-Легида стояла высоко, по залитой зеленоватым светом земле стелились иссиня-чёрные тени, повсюду успокоительная тишь весенней ночи - отлегло от сердца. Да, небезопасно заглядывать в иные миры, да, об увиденном надо рассказать Му-нату, но не пугаться же чуть что по-девчоночьи? Когда ещё летом - и после каких видений! - жрец, объяснив, её утешил. А сейчас? Разве по-другому? Или дерущиеся кони - страшнее убийства Ин-ди-шарама? Глупости! Или память о давнем преступлении, смертельном страхе, опасном ядопитии, странной болезни? Возможно... Но ведь - обошлось... При посредничестве своего заступника Ле-ина какого чудесного мальчика она родила от Вин-ваша! И по каждому поводу позволять хватать себя за горло тянущимся из прошлого отвратительным липким страхам? Нет уж!
Морозная ночь бодрила. Ещё немного походив по лужаечке, Лилиэда вернулась в шалаш. Осторожненько, ощупью, забралась под шкуры, крепко прижила к себе спящего сынишку, затворила веками глаза и почти сразу заснула.
С утра между женщинами возобновился вчерашний разговор - продолжились оживлённые гадания: кто? сколько? каких? когда? Кто из воинов не вернётся? Сколько пленников захватили горцы? Каких женщин отобрали себе в невольницы? Когда мужчины возвратятся домой?
Очень увлекательные гадания: предполагалось и то, и это, и разумное, и сомнительное, и вовсе невозможное - ах, если бы утром было побольше времени! Услаждая свои язычки, девчонки наверняка бы досплетничались до блаженства, увы... заботы, дела, хозяйство. Вот-вот начнут ягниться овцы, а из-за войны жутко недостаёт мужчин, и хоть в сравнении с прошлой весной опыта изрядно прибавилось - всё-таки тяжело. Да исконно женское - прясть, ткать, убирать, готовить, нянчится с детишками - не разболтаешься.
Однако сегодня Лилиэда была рада делам: ночное видение - хоть в его безвредности, под луной по морозцу прогулявшись голенькой, она себя почти убедила - всё же оставило горьковатый осадок. И попробовать его развеять, что-нибудь делая - пойдёт на пользу. И делая - не по дому. Благо, сынишка подрос, и его можно смело доверить Темирине или Миньяне - той, которая захочет остаться при шалаше. Лучше всего, взяв хворостину, пойти к овечьим загонам. Конечно, пастушка она так себе, если по честному - никудышная, ну да - не в одиночку. К тому же, умеющих ловко управляться с овцами и козами, из женщин отыщется немного - ей, Лилиэде, не будет стыдно среди неумех.
Однако, прежде чем дочь Повелителя Молний успела уйти к скотским загонам, в стойбище объявился гонец.
Всё! Закончен затянувшийся торг! Великодушные горцы, совершив возмездие, всех пленных - пусть они ими подавятся! - уступили мелочным жителям Побережья. И, гордо покинув нечистые земли, с великой славой возвращаются домой. Непобедимые воины, позавчерашней ночью взошедшие по склонам, уже в Священной Долине. Если считать с сегодняшнего утра - пошёл уже второй день. И после торжественного пира, через четверть луны, пусть женщины рода Змеи готовятся встретить мужей, сыновей, отцов. Вайве!
Ликующее, многоголосое "вайве" раздалось в ответ. Слава Великим богам, гонец явился утром - большинство женщин ещё не успело разойтись по делам - расплескались тёплые волны радости. А поскольку мужчин в стойбище было мало - никем не сдержанные. Слёзы, объятия - у тех женщин, что постарше; девчоночий неудержимый визг - у молодых, восторженных. Эдакое буйное умопомешательство - не у всех, но у многих. Миньяна, к примеру, то поочерёдно к Лилиэде и Темирине вешалась на шею, то принималась скакать и прыгать, то, вопя что-то бессмысленное, раскинув руки, начинала кружиться в дикой пляске. Впрочем, сама Темирина, забыв и о болезненном младенце, и даже о Даннином гневе, долго не удержалась на месте - взвизгнула, сорвалась и, за руки захватив подругу, затопала с ней в паре. Подскакивая и вереща по-заячьи.
Бурлила, клокотала - всех опьяняла радость. Лилиэду, конечно - тоже, но недостаточно, чтобы дочери Повелителя Молний пуститься в пляс. Светлели мысли, теплело сердце, но, оставаясь трезвой, целиком отдаться ликованию ей мешала умненькая головка. Да, продлись праздничное буйство, она, не выдержав, тоже ненадолго сошла бы с ума - но половодье скоро пошло на убыль. Будто враз трезвея, одна за другой молодые женщины становились мокрыми пташками. Нахохливались, прижав пёрышки и смущённо поглядывая по сторонам. Ишь, чего с ними со всеми выкинула нечаянная радость! По счастью - со всеми: смущенье быстро проходило, после лёгонького безумия в стойбище затеялись оживлённые разговоры.
Слава Де-раду - конец войне! Скоро мужчины возвратятся домой! И праздник Данахиназ - о, каким восхитительным будет этой весной праздник Данахиназ!
Порешив устроить вечером скромное пиршество, чтобы отметить победу, но и не обидеть не вернувшихся победителей, женщины занялись делами: глупые овцы, не разделяя человеческой радости, блеют, просятся на травку.
Против обещанного гонцом, на пару дней раньше мужья возвратились к жёнам. К матерям - сыновья. К детишкам - отцы-победители. Пришёл и Вин-ваш. Герой, Победитель Зверя Ужасной, прославленный вновь - и как! До того, как его увидела, Лилиэда не очень-то верила опередившим слухам, однако увидев... В первый момент, ошибочно приняв сына за отца, вздрогнула от испуга - немного всмотревшись, удивилась своей ошибке: ах, молва! Что она способна натворить! Ведь крупными угловатыми чертами лица Вин-ваш всегда смахивал на Повелителя Молний! Ну да, исчезла юношеская мягкость, резче обозначился рот, слегка запали глаза: сходство, несомненно увеличилось - но не на столько же, чтобы его пугаться! Однако в достаточной степени, чтобы перестать отмахиваться от слухов - если одна из душ Повелителя Молний не вселилась в его сына, тогда чем объяснишь такую перемену? Конечно, поединок, прославленный молвой, вряд ли случился в действительности - вождь сражён не ножом, а метательным копьём. И многие бросали копья в последних защитников Города, а чьё попало... одно роковое из тысячи... почему бы и не Вин-вашево? Никакой красивости, никакого подвига, обыкновенная ухмылка войны - и всё становится по местам! Следует внимательней присмотреться к мужу: если с отцом он сблизился не только внешне, но и внутренне - тогда никаких сомнений, чьё копьё попало в Повелителя Молний!
В первые дни по возвращении - праздничная суматоха, мужские ласки - Лилиэда не заметила ничего особенного, а когда догорела вспыхнувшая при встрече радость, увы: присматриваться оказалось незачем - всё сделалось удручающе ясным.
Словно дождавшись конца войны, весна пришла не мимолётной гостьей, но полноправной хозяйкой: в несколько дней распустились листики, луга запестрели цветами, среди ветвей расчирикались птички. Ночи стали теплее - припозднившись, уже не приходилось дрожать от холода.
С приходом мужчин, у женщин поубавилось дел - появилась возможность почаще отлучаться от шалаша. Казалось бы: вернулся муж - радуйся, держась подле него. Не шастай по своим укромным местечкам. Или, если уж не можешь без уединения - отлучайся как можно реже... Но Лилиэде, напротив, уединяться почему-то хотелось всё чаще и чаще... Конечно, не потому, что Вин-ваш стал больнее поколачивать женщин - он пока держался в границах разумной строгости... или?.. уже и поэтому? Чувствую, что границу разумного сын Повелителя Молний готов перейти во всякий момент, не желала ли, пусть неосознанно, Лилиэда сделать преградой расстояние?..
...как бы то ни было, однажды вечером возвращаясь домой, в тридцати, наверно, шагах от шалаша дочь героически погибшего Вождя услышала громкий и невыносимо горький Темиринин плач.
Безудержно рыдающая Вторая жена Вин-ваша, лишь судорожно прижимала к груди своего худосочного младенца да заливалась слезами, не отвечая на расспросы. Обеспокоенная Лилиэда в первую очередь осмотрела мальчика - жив. И не скажешь, что особенно болен с виду. Такой, как всегда: нездоровый, слабенький, а в общем - ничего особенного. Оглядела маму: на левой скуле - синяк; на плечах и спине: свежевздувшиеся рубцы от плётки - недавно ей изрядно досталось; но тоже - ничего особенного. Истощилось терпение? Но чтобы у дочери народа бад-вар (тем более - у горянки), истощилось терпение - нужны не такие побои. Явная несправедливость? Оскорбительно ни за что её наказал Вин-ваш? Но уж в этом-то случае Темирина - гордячка и своевольница - даже под плёткой не раскрыла бы рта, а не то что бы плакать после. Да и вообще: ни из-за телесной боли, ни из-за самой гнусной несправедливости так горько не плачут. Тут что-то другое - несравненно злейшее. А что - пока не узнаешь: Темирина лишь всхлипывает, дрожа, да судорожно прижимает к груди младенца. И проявлять настойчивость в расспросах - не просто бесполезно, но, по правде, и страшновато: а ну как задушит мальчика? Остаётся лишь дожидаться, пока женщина выплачется и расскажет сама...
Ожидание получилось долгим: совсем стемнело, раздув угли и подложив сухих веточек, Лилиэда затеплила очаг - рыдания продолжались. Когда уже было замешано тесто для лепёшек, только тогда они стали понемногу стихать. И отдельные, поначалу бессвязные - сквозь всхлипывания и слёзы - начали прорываться слова. И тогда Лилиэде открылось такое...
...младенец... Вин-ваш... богиня... чужой или свой?.. гнев обманутой Данны... слабый, болезненный... так и так не выживет... зачем же напрасно сердить богиню?.. жертва, алтарь - пока ещё не поздно... Данна охоча до крови первенцев... скорее всего - простит задержку... но твой же... тем хуже!.. значит, сама виновата!.. у меня не дурное семя!.. я одна во всём виновата - да?.. а кто придумал обманывать богиню!.. завтра же на алтарь заморыша!.. пока Данна не покарала всех!.. но твой же, твой!.. ты ещё пререкаться будешь!.. ну, давай подождём хотя бы луну?.. половину?.. завтра же!.. ну, ради Аникабы - четверть луны?.. нет!.. но я не отдам... завтра же!.. не отдам... вот тебе, вот!.. не отдам!.. получай, гадина!.. !.. нет!.. и ещё! и ещё!.. не отдам!.. отдашь, никуда не денешься!.. нет, не отдам!.. Поговори у меня!.. !.. мой, не отдам!.. вот тебе! вот!.. хоть убей!.. я сказал - завтра же!.. ай!.. мой!.. ой!.. нет!.. да!.. а!.. !.. !..
Что это? Обыкновенна мужская бесчувственность - или жестокость, достойная самого Повелителя Молний? Да, болезненный младенец не полюбился Вин-вашу сразу, но требование отдать его Данне... Знай Лилиэда своего брата ревнителем древнего благочестия - она бы ему нашла оправдание, но уж кем-кем, а ушибленным святошей Вин-ваш не являлся, сам себе порой позволял такое... И, стало быть, его ссылки на гнев богини - только неуклюжий предлог, чтобы избавиться от непонравившегося младенца! И... возможно - побольней достать Вторую жену? Темиринина гордость его, конечно, задевает - а чем её сломить? Если побоями - пришлось бы бить часто и до полусмерти... что с дочерью предводителя рода не очень-то себе позволишь. Прежде сто раз подумаешь. За младшенькую-то любимицу Ин-ди-мин непременно заступится - в крайнем случае, заберёт назад. А вот так, как придумал братец - женщина беззащитна! Скрыв первенца от богини, она не посмеет жаловаться отцу... и надо же было проболтаться дурочке! Видите ли, вообразила, что, узнав от кого болезненный мальчишка, Вин-ваш переменит к нему отношение? И ведь - переменил! Да и как ещё! Хорош - ничего не скажешь! И можно ли теперь хоть как-то помочь этой доверчивой дурочке? Поговорить с Му-натом? Авось, хитрющий жрец подскажет какой-нибудь выход?
Наскоро утешив Темирину и наказав ей притвориться и не перечить мужу, побыстрей, пока не вернулся Великий Герой, Лилиэда покинула шалаш. Юркнула в темноте в кусты - немножечко страшновато идти ночью не по тропинке, ну да Ле-ин охранит её, а с братом сейчас нельзя встречаться - и, выбравшись из чащобы, вышла на бережок ручья. Однако, прежде чем пересечь поляну, решила немножечко погодить: а ну как - сама? Вдруг да всё не так безотрадно, как ей показалось сразу? Вдруг да её с Темириной муж ещё не вовсе злодей? Ведь не померещилось ей когда-то, ведь поглотившая три обыкновенных и два дня между ними, была у них с братом Великая Ночь?
Настаивая на жертвоприношении хилого младенца, действительно ли Вин-ваш хотел уязвить Темирину? Зачем? Чтобы, сломив гордость, полностью подчинить себе? Будто бы - да... не опасаясь гнева обманутой Данны?.. а с какой стати она это взяла?! По прежде позволяемым вольностям в отношениях с Неземными Силами? Но ведь по-настоящему только один раз - выйдя до срока из-под затвора - это себе позволил Вин-ваш. И сразу же нарвался на змею. И больше - ни-ни! А бывшее раньше... а что - бывшее раньше? Смерть Тренилы? Непонятно, темно, запутано. Любовная связь с Ужасной? Будто бы это зависело от него! Убив Градарга, он, волей-неволей, заполучил Её в любовницы! И если беспристрастно: все грешки Вин-ваша в отношении мира богов и предков - или пустое, детское, или чужое, навязанное извне.
А тут: скрытый о богини первенец - да вдобавок больной, слабый! - Великий Герой мог испугаться и непритворно. Но ведь... и притворяясь - мог? И поди, угадай: боясь ли Данниного гнева или желая уязвить Темирину Вин-ваш настаивает на жертвоприношении? Или, тоже не исключено, и то, и другое вместе?
И что же? Её с Темириной муж - совсем злодей? Полузлодей? Совсем не злодей? Драться больнее начал? А будто один Повелитель Молний нещадно колотил своих жён - будто не все мужики такие! За крайне редкими исключениями: Ле-гим-а-тан, Ам-лит, Ин-ди-мин, Му-нат - если и есть ещё, она таковых не знает. Но в таком случае - почему она сама предпочитает держаться подальше от мужа? Боясь его плётки? Если и "да" - то не слишком сильно... Нет - не обманывая себя - она чувствует притаившуюся в Вин-ваше угрозу. Что-то опасное, тёмное - прежде ею в брате не замечаемое... Но если так - тогда почему?..
Чем глубже проникали Лилиэдины мысли, тем безнадёжней они запутывались: то выходило, что её муж уже зрелый злодей, то - просто вспыльчивый юноша. Ведь, приказывая пожертвовать полуживым младенцем, он вполне мог думать: Темирина не хочет соглашаться только из вредности и упрямства - где уж понять мужчине материнские чувства! Да вдобавок - боязнь гнева богини... Могло или не могло так быть? Очень могло! Но и с целью, как можно больнее задеть Вторую жену - увы, тоже могло! И то, стало быть, и то, и это... и среднее между тем и этим... а почему она сама стала бояться мужа, как только он возвратился из военного похода?.. когда вплоть до сегодняшнего дня брат не давал к этому серьёзных поводов?.. из-за резко усилившегося сходства с погибшим отцом?.. или - Вин-ваш это Повелитель Молний, Повелитель Молний Вин-ваш - из-за врезавшегося в память виденья?
Нет, ей самой - не под силу! Незачем понапрасну мучить ум! Тем более, незачем, что, даже пойми она брата, Темирине бы это нисколько не помогло - необходимо идти к Му-нату.
И, ещё немного постояв на полянке, бережком разлившегося ручья, свежей, но не холодной весенней ночью Лилиэда направилась к жрецу.