Из женщин, детей, да и мужчин Священной Долины одну Темирину Страшная Вестница испугала менее прочих. Не из-за особенной смелости - по горским меркам девочка была скорее трусихой - нет, появление хвостатой гостьи в тайне она сочла не знаком надвигающейся беды, но знаком скорого воссоединения с Великим Героем.
Девственность, как полагается, отдавшая на алтаре Аникабы, взамен от богини она не получила плода - и это тем обиднее, что и обе близняшки, и рыженькая длинноносая Миньяна (а ещё подруга!) вовсю хвастаются заметно округлившимися животиками. И дело, стало быть, не в Вин-ваше. Ещё, правда, две девушки, бывшие с ним в эту ночь, тоже не понесли, но легче ли от этого Темирине? И утешительные речи Ин-ди-мина: никуда, мол, Великий Герой не денется, негде ему укрыться от Повелителя Молний, кроме Священной Долины - нисколько не успокаивали. Да, отец рассуждал правильно, Вин-вашу Священной Долины не миновать, однако её, Темирины, его появление коснётся какой гранью? Она ему кто - жена? Ну, а если бы даже и связал их жрец Аникабы - бесплодие развязало бы брачные узы. Ведь (по обычаю) если жена не понесёт в течение двух равноденствий, её муж безоговорочно освобождается от всех клятв и обязательств и воссоединяется со своим родом.
Да, предрассудок, да, как правило, хвастовство: недаром первая брачная ночь у народа бад-вар занимает три обыкновенных и два между ними дня - и то не всегда в эту долгую ночь происходит зачатие - но лично она была обязана понести от Великого Героя. Сразу. Если бы даже он не овладел ею на алтаре Аникабы. Великий Герой, как известно, в производящей силе не уступает иным богам и, если пожелает, может - заметьте! - оплодотворить деву один только взглядом. А уж поцелуем, прикосновением... и что же тогда получается? Вин-ваш не сумел одарить её? Но какой же он в этом случае Великий Герой? Однако, после убийства Градарга... выходит - не захотел! И, стало быть, отстегав её тонкими ремешками, он всего лишь наказал дерзкую девочку? Ничего другого ввиду не имея? А после?.. Но когда это и какой мужчина взял бы да отказался от его поманившей женщины?
Подобные тревожные мысли омрачали Темиринины дни и отравляли ночи последние несколько лун - с того отвратительного времени, когда в назначенный срок Легида не пожелала её отметить священной нечистотой. Когда из-за глупой самонадеянности - в преддверии Легидиных дней вместо того, чтобы сидеть в шатре, смела она прогуливаться по лугам! - за малым не приключилось большой беды. На её счастье рядом оказался незанятый пастушеский шалашик - беда обошла стороной. Её - стороной... Но несколько капель нечистой крови попали на открытое место - подруги их не заметили, но от Неба не скроешь мерзость! - и разгневанные боги поправее и пониже луны повесили зловещий знак: смотрите и содрогайтесь!
Но, к своему удивлению, когда устрашающе воссияла жуткая новоявленная звезда, Темирина содрогнулась меньше других. Во-первых: знала, почему появился кошмарный знак и отнюдь не самой страшной карой - могло ведь и Небо обрушиться! - имела все основания его считать, а во-вторых: каким-то непостижимым образом исхитрилась связать этот знак с Вин-вашем. Причём - исхитрилась связать не в зловеще запутанном, а чуть ли не в благоприятном сочетании. Естественно, в благоприятном не для народа бад-вар, но - для себя.
Да, много бед сотворится от хвостатой звезды, и посещала же Темирину достаточно благочестивая мысль, в нечаянном преступлении повинившись перед Людьми Огня, смертью на алтаре искупить свой невольный грех, но... подвиги и героические деяния - это мужской удел! Воину - да: покаяться и добровольно отдать свою жизнь, осквернись он даже невольно - необходимо. И этому масса примеров. И об отдавших с радостью свои жизни богам или Тайным Силам Темирина знает не понаслышке - сама многократно видела уходящих в последний путь. Но это - для воина, для мужчины... а женщине? Не только на Темирининой, но на памяти всего народа бад-вар очень немногие из человеческих дочерей решались на подобный подвиг. Нет уж, если бывшие с ней подруги не заметили, как она обронила нечистую кровь, то самой-то - не героиня! - незачем спешить на очистительный костёр. Вот будь бы по-городскому...
Вообще-то правоверной дочери гор не к лицу бы завидовать горожанкам, но в данном случае... да имей Темирина возможность вместо костра очиститься бичеванием и двух лунным затвором - повинилась бы не колеблясь! Отнюдь не чрезмерной телесной болью да незначительными неудобствами заплатить за душевное спокойствие - более чем приемлемая для неё цена. Особенно, если учесть, что не за одно лишь своё душевное спокойствие, но ради блага народа бад-вар - очень приемлемая цена. А ведь по полунасмешливым полу одобрительным рассказам отца - непредставимое для Темирины легкомыслие! - неженки-горожанки каяться, согрешив, отнюдь не спешат... позавидовать, словом, немалые основания...
Однако печься о невозможном Темирина могла недолго и, немножечко повздыхав про себя, зависть задвинула в уголок - подальше. О Великом Герое - другое дело... И, когда появился зловещий знак, Темирина, кажется, поняла, почему Вин-ваш не захотел подарить ей сына - конечно же, из-за Данны: первенца по обычаю забрала бы богиня. Да, обыкновенному мужчине было бы лестно первенца-сына отправить к Данне... однако - Великому Герою... сумевшему победить Зверя Ужасной... и за этот подвиг - не шуточки! - спавшим, как с женщиной, с Душой Изначальной Тьмы... так-таки - лестно?
И вообще... диковинный знак... с ним у Темирины связано многое... к тому же - всё очень запутано... первенец, Данна, Ужасная, нечаянный грех - не для её ума. По счастью, миновав неуклюжий ум, в глубине души вызрела уверенность: диковинная звезда предвещает отнюдь не одни сплошные беды да потрясения, а нечто новое - туманно-прельстительное. Тихо и мирно оно не придёт, конечно - туманное это новое - однако не совершится непоправимых бед. И кому бы чего ни выпало - кому радужный ломтик счастья, а кому незаслуженная бесславная гибель - её, Темирину, беда обойдёт стороной.
Из-за таких вот немножечко страшноватых, но в целом приятных предчувствий в судьбоносную ночь Вин-вашева бегства младшая дочь Ин-ди-мина проснулась ещё до света. Послушала в темноте разнообразное (с присвистом, с всхрапыванием) дыхание спящих рядом домочадцев, выбралась из-под тёплого меха, и осторожненько (дабы не вспугнуть ничей сон) добралась до выхода. Из мягкого вороха зимних одеяний на ощупь вытащила что-то огромное (не своё) и, голову пропустив в дыру, запахнулась и опоясалась.
Чужое, неловко сидящее, мешая ступать, волочилось полами по земле - ну, да не далеко ведь! зато не озябнешь зимней ночью! - раздвинула полог и выбралась из шатра. Босыми ногами ступив на снег, поёжилась, но скорей не от холода - по непривычке. Жаркий огонь внутри не очень-то позволял своевольничать зимней стуже - да и, рождённая в горах, к снегам и морозам Темирина привыкла с детства. Это ведь в Городе, на Побережье, диво дивное - снег: в Священной Долине луну-полторы, а иногда даже две всякой зимой на земле он лежит исправно. Не говоря о случающихся чуть ли не до весеннего равноденствия неожиданных, злых метелях.
Легида склонялась к горизонту, и незваную гостью Темирина нашла с трудом - между горными зубцами красная (от грядущей крови?) заблудившаяся звезда искала дневного приюта. И эту, ненавидимую всеми вестницу девочка почти пожалела: из-за того, что боги наградили тебя пугающим хвостом и выслали смущать людские души... не позавидуешь непутёвой гостье! И, глядя, как нечистая звезда всё ближе и ближе льнёт к неприветливому скалистому гребню, Темирина уверяется всё твёрже и твёрже: как для кого, но в целом для народа бад-вар и, что очень немаловажно, в отдельности для неё, хвостатая гостья - не неблагоприятный знак!
Да, будет великое смятение, да, грядут огромные перемены - и кровь, и пожары, и битвы, и разорения: всего предстоит достаточно - но не погибнет народ бад-вар! И она не погибнет, и Великий Герой - Вин-ваш. И первенца от Великого Героя - глядя на гребень, давший приют звезде, девочка вдруг поняла - Данна не заберёт. Нет, ей-то самой ни капельки не жалко отдать сына богине, но и Победителя Зверя Ужасной она тоже понимает: какое ему, вступившему в любовную связь с Душой Изначальной Тьмы, дело до капризов богини? Боги непостоянны, боги завистливы... а вот Душа Изначальной Тьмы...
(...о том, что в незапамятные времена первенцы отсылались не к Данне - к Ужасной, Темирина, разумеется, ничего не знала, а о ночах Тайной Охоты - удачно забыла.)
Предутренний холод, Ин-ди-минову дочь заставив зябко поёжиться, скоренько сбил в стайку и вернул земле её разлетевшиеся мысли: из неясно хмельного будущего - в знакомое, в трезвое, в настоящее.
Пока Темирина грезила, звезда успела скрыться, и вслед за хвостатой гостьей в горные пропасти собиралась кануть Луна-Легида. В её прощальных лучах кое-где догорал ледяным огнём выпавший ночью пушистый снег, но вот Легида заслонилась скалой, и последние редкие искорки враз погасли. Зато в сгустившейся тьме бессчётными огоньками затрепетало небо. До этого в лунном свете не терялись немногие звёзды (Легида безоговорочно главенствовала на небе), но стоило ей скрыться за скалой - верхняя бездна раскололась на тысячи блёсток: мерцающих, разноцветных, неотразимо чарующих.
Ночь иссякала. Темирина, заворожённая колдовским, предрассветным временем, людей, неожиданно вынырнувших из тьмы, заметила всего в нескольких шагах от себя. Вздрогнула, испугавшись, попробовала юркнуть в шатёр, но не женщине состязаться с воином в быстроте - сильные руки намертво перехватили её у самого входа. Ни вскрикнуть, ни шевельнуться - только дрожать от страха да вглядываться, в темноте пытаясь разобраться, кто это (такой дерзкий и дикий!) осмелился её полонить? Дочь, как-никак, старейшины не бесславного рода Змеи. Кто - и зачем? Хорошо, как это обыкновенное умыкание девушки-невесты - ну, а если что-то похуже?
К счастью для перепуганной Темирины, неизвестность не затянулась - к её полонившему воину подошли стоявшие поодаль, и один, наклонившись, успокоительно зашептал: не тати подкрались ночью, не какие-нибудь отпетые лиходеи, нет - разве она ещё не узнала его голос? - преданные друзья. И, боясь до конца поверить чуду, Темирина узнала: успокоить её, губы приблизив к уху, старается никто как Вин-ваш! Он! Великий Герой! Единственный!
Услышав постоянно ожидаемый и в тоже время сейчас, в предутренней тишине совершенно неожиданный голос, одеревеневшее от испуга тело приятно расслабилось. И, ощутив обретённое девочкой спокойствие, сначала разжал, а вскоре и вовсе убрал руки торопыга-воин. Недолгое пленение завершилось для Темирины не просто удачно - преславно и победительно. Из бессловесной трепещущей жертвы она мигом превратилась если не в полновластную госпожу, то уж в беспрекословно чтимую хозяйку. Несмотря на свой, почти девчоночий, возраст. Для младшей дочери Ин-ди-мина - донельзя удачное и чрезвычайно льстящее превращение. Вин-ваш, воины - а Темирина и удивиться уже успела, как, в полонившем её гиганте, она сразу не признала посланца Священной Долины? - все в молчаливом приветствии склонили головы.
Девочке, разумеется, хотелось слушать желанный, почти забытый голос Великого Героя, однако, шёпотом её успокоив, Победитель Градарга чуть-чуть посторонился, представив дочери Ин-ди-мина диковинного незнакомца. Диковинного - не сначала. Сначала - крайне досадное открытие: отойдя шага на два, её Вин-ваш с заметным участием наклонился к незнакомой девчонке. Что не к случайной какой-нибудь - к Лилиэде, что на чужой стороне да после трудной дороги Вин-вашу невозможно было её не обнять, это Темирина сообразила значительно позже. А сначала - обжигающая досада, к тому же сдобренная ядовитой капелькой ревности. И посему чего-нибудь особенного в заговорившем с ней незнакомце Ин-ди-минова дочь сразу не уловила. Все его странности открылись ей после - в отчем шатре, в общем разговоре, в мерцающем свете горящего в плошках жира. Открылись после, но по обыкновенным для большинства сыновей и дочерей человеческих капризам памяти Темирина решила сразу и навсегда: ещё у входа, при первом знакомстве, Ле-инов жрец ей показался более чем диковинным.
* * *
Присутствие среди беглецов Му-ната явилось для Ин-ди-мина предзнаменованием крайне тревожным: будто бы мало зловещей хвостатой гостьи - нет же! Ещё и колдун вдобавок...
Вообще-то в другие времена внезапный визит жреца старейшину рода Змеи, вполне бы возможно, обрадовал. Не в пример большинству своих соплеменников, Ин-ди-мин никогда не считал Му-ната ядовитой гадиной: а умному поговорить с мудрым - всегда приятно... но это - в другие времена... а отнюдь не тогда, когда звезда- грозовестница вот уже третью ночь истязует души безмерным страхом.
(К тому же из-за зимних холодных ливней для горожан, по словам жреца, незваная гостья открыться ещё не успела, и получается, что скорые беды и потрясения угрожают в основном не Городу, а священной Долине. Краешком, разве, Город они заденут... Город-то - краешком, а вот Горы?..)
Последние пол-луны - будто нарочно! - снег если и выпадает, то только после рассвета; изредка - днём; и никогда - ночью. Ещё не было хвостатой гостьи, а такое упрямое постоянство безоблачных ночей в некоторых (из понимающих) успело вселить тревогу. Он сам, старейшина рода Змеи, особенно после сильной, однако всякий раз с лёгкостью усмиряемой тьмой метели, не без страха задумывался: такое необыкновенное постоянство - к добру или к худу? Не возвращаются ли времена Всесильной Изначальной Тьмы? Не Ужасная ли это, разбив цепи, вырвалась из ледяных провалов? Не грядет ли вот-вот по новой Её жесточайшая битва с богами народа бад-вар? А смертные? В этой немыслимой битве уцелеет ли кто-нибудь?
Мерзкие предчувствия, словом, зашевелились в груди Ин-ди-мина несколько раньше, чем на ночном небе вдруг воссияла незваная гостья. На будто бы нарочно от дневных облаков освобождаемом к ночи небе... Для жуткой вестницы - освобождаемом... И сроки исполнились... И, не помедлив, она явилась...
И в это ужасное время - называется, улучил момент! - к нему, к Ин-ди-мину, вздумалось пожаловать Му-нату! Представить себя Священной Долине!
Страх страхом, но старейшина рода Змеи голову потерял ещё не совсем - после первой недолгой растерянности сразу сообразил: жизнь жреца Лукавого бога трепыхается сейчас на ниточке - на тоню-ю-сенькой. Сам-то он понимает это?.. му-у-дрейший! А если понимает, что - не боится смерти? Или... не мальчишка же в самом деле... в Городе оставаться жрецу было уже и совсем нельзя? По пятам уже смерть ходила? Да-а... положеньице!
Даже если отвлечься от тайной симпатии, голое гостеприимство обязывало Ин-ди-мина дать надёжное укрытие явившемуся так не вовремя - не то что Священной Долине, а, если понадобится, Ужасной наперекор! Чем бы самому старейшине рода Змеи это ни угрожало! И не только ему - всему роду Змеи! Гостеприимство - увы, случается! - тяжкий, порой неподъёмный груз; но надо его нести - пусть трещат кости и рвутся напряжённые жилы! - с достоинством, улыбаясь...
Положеньице...
Подставив плечо непосильной ноше, Ин-ди-мин и пошатнулся, и, пошатнувшись, задумался...
...не расспросив, не выведав - успеется! - велел собирать к торжественной, но и скромной (без посторонних) трапезе. Какие бы чёрные мысли ни одолевали его сейчас - гостеприимство ходит, по счастью, торными дорогами - усталых, озябших путников первым делом необходимо посадить к горящему очагу, накормит тушёной козлятиной и напоить вином.
В шатре затеялась праздничная суета: женщины раздували сбережённый под грудой углей огонь, старшие (из непосвящённых) мальчики несли хворост, один из воинов свежевал козу - угостить Вин-ваша, Му-ната и Лилиэду разогретым тушёным мясом Ин-ди-мин, конечно, не мог. Да, привечать неожиданных гостей тем, что окажется под рукой, вполне позволяет обычай, но Великому Герою подать вчерашнее мясо... этого старейшина рода Змеи никогда бы себе не простил! (Или, что не менее вероятно, когда появился лишний повод потешить свою старость свежей козлятинкой - зачем его упускать?)
Как бы то ни было, но лишь улеглась недолгая суета и удобно устроенные на мягких шкурах посланцы Города заедали овечьим сыром из всего один раз обошедшей по кругу чаши выдержанное вино, а над пламенем очага уже шипели нанизанные на палку большие куски пахучего козьего мяса - целиком бы оно вкуснее, но не томить же голодных гостей, некогда целиком, и, преодолев лёгкое неудовольствие, Ин-ди-мин приказал разъять тушу на части.
Немногое время успело вернуться к истокам времён - рой величальных слов кружился по заведённому издавна.
Вин-ваш, разумеется, не говоря о Лилиэде, участвовать мог лишь по началу, когда говорилось самое общее, известное всякому воину ещё от первого посвящения - скоро ему пришлось замолчать: Му-нат с Ин-ди-мином взошли на такие вершины, погрузились в такие бездны... Славицы, здравицы, величания - на чей-нибудь посторонний слух обыкновенное словесное состязание: не деле - совсем не то. Сбережённое памятью поколений, заветное и очень небезопасное таилось не только во всяком слове, но и в порядке слов и - что всего важнее - в нужном бы, кажется, по разговору, однако не названном, намеренно обойдённом.
Недолго - мясо едва схватилось коричневой хрусткой корочкой - разговорившемуся Ин-ди-мину казалось, что он со жрецом на равных, но когда мясо изжарилось, а по кругу пошла третья чаша, старейшина рода Змеи опомнился - на равных?.. да ничего подобного! Безнадёжно сзади!
Дабы возбудить новые опасения, Ин-ди-мину с лихвой хватило чувствительного, никем, правда, кроме главных участников этой бескровной битвы не замеченного поражения: уж коли, презрев смертельную опасность, Му-нат не убоялся пожаловать вслед за хвостатой гостьей - с возвращением он торопиться не станет. Задержится... и - надолго... Городу он, похоже, теперь вроде кости в горле... Городу - да... а Священной Долине? В Горы этот незванец пожаловал, интересно, с чем?
Мясо уже остывало в глиняных плошках, огромную круговую чашу уже сменили маленькие - чтобы каждому пить по его способностям и потребностям - а старейшина рода Змеи ни дразнящего мясного, ни завлекающего винного запахов будто бы не ощущал: положеньице...
Поначалу Ин-ди-мина заботило в основном то, что, ох, как не просто будет уберечь колдуна от гнева испуганных зловещей звездой соплеменников. После же бесславно им проигранной словесной битвы смущало уже другое: в Священной Долине всякий, достигший соответствующего возраста, и жрец, и колдун, и пастух, и воин - причастен и приобщён всему понемногу, словом. Старейшина рода - тем более. Избранные, конечно есть, и наиболее прозорливые соплеменники их выделяют: он, например, Ин-ди-мин, не обольщался своими колдовскими способностями и отмеченным богами благоволил без зависти. Но это - своим, из горцев: ни роду Змеи, ни тем более Священной Долине злонамеренным колдовством вредить, естественно, не хотящим. А если, паче чаяния, и объявится нечестивец среди своих - досадно, но полбеды: всегда найдётся кто-нибудь умеющий отвести пагубу его чар. На искушённого всегда есть искушённейший. Опять же - среди своих. В сравнении с изощрённейшими жрецами и колдунами Города - невинных любителях. А уж Му-нату достойных соперников вряд ли и в Городе сыщешь... н-н-да...
...только возраст и выдержка помогли Ин-ди-мину удержать внутри неприятные подозрения. Неприятные особенно из-за того, что глава рода Змеи заметил: словесный поединок затеялся не по умыслу Му-ната, заповеданного знания лукавый Ле-инов жрец выказывать вовсе не хотел, а уж от скользкой своей победы отрёкся бы с большим удовольствием. И если вопреки желаниям колдуна опасное всё-таки расплескалось - то как же он переполнен им! Опасным, запретным, тайным!
Насущные заботы и вовремя, и удачно отвлекли Ин-ди-мина от мучительных сомнений: не то бы - а человек, как известно, слаб! - на что-нибудь бесчестное старейшина рода Змеи, глядишь, и решился бы. По счастью, Му-нат пожаловал не один - следовало позаботиться и о Вин-ваше, и, особенно, о Лилиэде.
Косые взгляды младшенькой (любимой, но и строптивой!) дочери, время от времени исподлобья бросаемые ею на Первую жену Великого Героя, не укрылись от глаз Ин-ди-мина: будто бы мало трещины между Городом и Священной Долиной - не хватало только разделения в своём Доме!
Первым, естественно, появилось желание взять пятихвостую плётку и как следует поучить ревнивицу, однако, внимательней присмотревшись к дочери, Ин-ди-мин отказался от столь простого решения: её ревность - не детское, не девчоночье: плётка вряд ли уже что-то поправит. Наказанная несправедливо - а думать-то она будет именно так! - свою ревность Темирина, конечно, спрячет... до времени! Но спрятанное - да к тому же подогретое обидой - чувство вдвойне опасно! Лилиэде - чужачке в Священной Долине - от Темирининой ревности придётся, ох, как не сладко! А самой Темирине? Любимой строптивице? По-другому - но вряд ли слаще! Всё лучшее - отзывчивость, честность, нежность - скрытая ревность выжжет в душе дотла. И Вин-ваш - да, Великий Герой, но ведь по сути юноша - вряд ли сумеет что-то поправить. Не разбираясь в докучных сложностях, несколько раз, возможно, крепко поколотит обеих - а толку-то? Колотушки - по долгому жизненному опыту Ин-ди-мину прекрасно это известно - никудышнее лекарство от ревности. Силой, побоями можно заставить удержаться от действий - да и то, до поры! - над чувствами сила имеет немного власти. Мало того - желаниям принуждающего действует, как правило, наперекор. Однако Вин-вашу, чтобы понять эту нехитрую мудрость, прожить ещё надо сто-о-олько... Темирина с Лилиэдой состарятся, прежде чем он поймёт!
Мысли о судьбе своей младшенькой, любимой строптивицы-дочери другие - тяжёлые, о Му-нате - мало-помалу вытеснили из головы. Не сказать, чтобы старейшине рода Змеи было легко зреть вызревающую ревность, однако в сравнении... К тому же: время ещё не упущено, и если действовать не силой, а умом, многое можно ещё поправить... В первую очередь - по ходу разговора - завладеть вниманием Великого Героя: дабы это внимание отвлечь от Лилиэды. Да, для всякого не ослепленного ясно: к своей первой жене Вин-ваш не выказывает чего-то особенного - только необходимое в чужом месте внимание, и ни словечка сверх. Ясно, увы, не ослеплённому - не Темирине. Невидимыми слезами ревность уже замутила её глаза. Начальная, вкрадчивая, для самой девочки пока почти ещё незаметная - подленькая такая ревность.
И уже скоро, будто бы нечаянно заговорив о небывалом подвиге, Ин-ди-мин вполне овладел вниманием Вин-ваша. Что, впрочем, было не сложно: юноша всякий раз до самозабвения увлекался свежеизобретёнными подробностями поединка со Зверем Ужасной - так и сейчас: ни Лилиэды, ни Темирины - он, горы, Зверь. Точный расчёт, горячее сердце, верные руки, холодная голова. Каждый раз, по новой рассказывая о страшной битве, Вин-ваш "вспоминал" новые подробности - да такие необходимые, что и сам скоро уже нисколько не сомневался: всё так и было на самом деле.
Удачный шаг Ин-ди-мина не остался незамеченным - Му-нат его оценил вполне. Правда - самым краешком вконец измученного ума. Да, жрец прекрасно понимал, какое страшилище может вырасти из проклюнувшейся Темирининой ревности; понимал также и то, что этот гадкий зародыш следует истребить немедленно, однако делать сейчас что-нибудь самому - сил у него не хватало. Засада у алтаря, выстрел в Повелителя Молний, поспешное бегство - почти опустошили душу жреца: остаток сгорел в глупейшей словесной битве между двумя, помягче сказать, не юношами.
Поистине - гнев Че-ду! Иначе не объяснишь столь опасную для него неосторожность! Ин-ди-мину-то - что! Позволить себе забыться в своём доме - не страшно! А вот ему... среди чужих... непростительно!
Да, будь он посланцем Города - затеять и выиграть подобное состязание был бы обязан: чужое колдовство победить своим. Но это - имея за своей спиной тысячи копий. А одинокому? По сути - изгнаннику? Так вот - ни с того ни с сего! - радушному, гостеприимному хозяину взять да открыть глаза на его слабость в колдовском искусстве? Непростительно! Чему удивляться, что, не снеся подобного позора, ум Му-ната сначала покраснел от стыда, затем размягчился и наконец растаял - на какое-то время сделавшись никуда негодным.
Слава Лукавому Ле-ину, что этот опасный конфуз приключился не в разговоре с тупым спесивцем. И, кажется - не с хитрым врагом. Стоило жрецу опомниться и, спохватившись, повернуть беседу от тёмной двусмысленности к скучноватой, но зато ясной учтивости, Ин-ди-мин его поддержал с нескрываемым удовольствием - и более: помог сгладить неизбежные при таком резком повороте неловкости.
Гостеприимство гостеприимством - оно, конечно, обязывает, но по обязанности... лучше ли, чем по приказу? Да, почитая древние обычаи, всякий, не вовсе падший, сделает всё, что ему положено - но ведь и только. Из должного всё - а сверх? А должным, жрец прекрасно понимал, в Священной Долине ему не обойтись. Куценьким этим должным... Однако, "расположен", "не расположен" - у неглупого враз не узнаешь... и за то уже слава Великим богам, что его колючие неуместности старейшину рода Змеи не задели больно.
Это маленькое незатейливое открытие Му-ната, мало сказать, обрадовало - возвратило душевные силы: помогло удержать и слегка оформить расплывшиеся было мысли. Восстановить в голове хоть какой-то порядок. И всему окружающему уделить нужное внимание. В частности - Лилиэде и Темирине. Заметив ревность, проклюнувшуюся в дочери Ин-ди-мина, понять: старейшина рода Змеи сам опасается этой ревности. Стараясь и, кажется, небезуспешно любимую младшую дочь избавить от недобрых мыслей: Вин-ваша-то вон как ловко, вспомнив о Славной Победе, сумел занять разговором! А что?.. Вин-ваша - от Лилиэды... и Темирину от Лилиэды - значит! Очень удачный ход. Не просто умён, но где-то даже и мудр старейшина рода Змеи! Мудр, необидчив, гостеприимен - прямо-таки выкупан в добродетели... о судьбе Лилиэды можно больше не печься - его духовное чадо пристроено, кажется, надёжно... да-а?..
...а в сердце-то червячок! С его-то тайной любовью - при столь благостном раскладе - хоть на что-нибудь можно ещё надеяться?
Пососал, пососал червячок и бросил, придушенный волей жреца: глупости городить опять? Будто бы мало ему одной судьбоносной непростительности? Нет уж! Ни в коем случае - не сейчас! И думать не сметь о любви сейчас! Когда-нибудь - когда исполнятся сроки... когда-нибудь - а теперь... теперь - Ин-ди-мин! Ему всё внимание!
И роду Змеи, и Священной Долине - хлеб беглецу не в радость, ноша его горька. Даже - а только на это и уповать жрецу - если старейшина рода Змеи отметится не показным гостеприимством. Чужаку-горожанину (да с недоброй славой! да жрецу Лукавого бога!) чудо - прижиться в Горах. Среди воинов и пастухов Священной Долины. В твердыне древнего благочестия. Сюда бы опасно было во всякое время... ну, а вслед за хвостатой гостьей...четырежды будь он проклят - этот предательский выстрел! Сам по себе - или местью Че-ду? но ни в коем случае, не его рукой! - тогда натянулся лук, и...
...Хоть волей и мыслями Му-нат уже овладел, но, будто бы и впопад участвуя в важном разговоре, не мог до конца справиться с памятью - память застряла там: на озарённой луной лесной поляне. В укрывших кустах - близ алтаря Аникабы. Поэтому весь разговор со старейшиной рода Змеи оставался несколько отстранённым: пусть и впопад - но в индифферентном полу участии. Не Ин-ди-мин, скорее, высвечивался пламенем очага и не под натянутыми на деревянные рёбра шкурами зимнего шатра, нет: Луной-Легидой - Повелитель Молний. Под разорванным бурей в клочья, ночным, нехорошим небом. Предательский выстрел выпадал (явно же - стрелял не он!), после вождя - звезда! Вождь исчезал во тьме - хвостатая гостья, разрастаясь в памяти, переливами цвета невинной крови заполняла всю эту ужасную ночь. Дальше - опять провал. Как догонял беглецов - этого жрец не помнил. А догнал он их не скоро - видимо поляна, явно небезучастная свидетельница редкого вероломства, его задержала надолго.
Следующее воспоминание относилось уже к повороту дороги, к тому месту, где она расходилась с рекой - на холодом отливающейся в лунных лучах каменистой, пологой возвышенности. Только здесь Му-нат наконец догнал задержавшихся из-за Лилиэдиной усталости, гонимых злобой вождя беглецов. Естественно - очень испуганных. Звезду и они заметили. Кипящую кровавым огнём вестницу Изначальной Тьмы.
От предчувствия предстоящих бед и воины и даже Ле-гим-а-тан впали в немалое смятение: а Вин-ваш с Лилиэдой - особенно. Подобно только что осквернившемуся жрецу и юноша, и его жена несли глубокие зарубки на своей совести и так же, как и Му-нат, не могли не связать явление страшной гостью со своими недавними мерзостями. А впрочем, Ле-гим-а-тан и воины: они что же - совсем безгрешны? Вдруг да каждый из них, поглубже заглянув в себя, имеет все основания иные из своих "подвигов" связать со звездой грозовестницей? Тот же Ле-гим-а-тан?
Впрочем, кое-что для Му-ната прояснилось уже очень скоро. Рассказав Ле-гим-а-тану о своём злосчастном выстреле, жрец в ответ услышал нечто удивительное: верховный служитель Лукавого бога вовсе не склонен был связывать отдельные (даже наичернейшие!) преступления отдельных людей с яростью Нездешних Сил. Дерзки наперекор издревле сложившимся, непоколебимым убеждениям Людей Огня!
Да, о подлом выстреле он высказал Му-нату несколько осуждающих слов, но - исходя только из земного, из человеческого. А к своей, мол, недостойной слабости приклеивать небесный знак - неслыханную, однако, ересь измыслил Ле-гим-а-тан! - детски глупая самонадеянность, и только.
И весь разговор с верховным жрецом Лукавого бога, и суровый выговор, и прощальный, одновременно и укоризненный, и понимающий, и отчасти даже извиняющий взгляд, это вот - да, это память сохранила.
Итак: поляна, луна, Повелитель Молний - провал - кипящая кровью вестница грядущих бед - опять провал - недолгий, но до дна взволновавший душу разговор с Ле-гим-а-таном - после неинтересно. Всё последующее - вплоть до шатра Ин-ди-мина - помнится, разумеется, помнилось, но в сереньком, безразличном цвете. Остаток пути до гор, тяжёлое ночное восхождение, снег и мороз Священной Долины - обычные трудности зимней (во тьме) дороги. Исключительные, разве что, для Лилиэды.
Не позволить слишком уж своевольничать надоеде-памяти - всё, чего после весьма значительных усилий смог достичь ум Му-ната: но и это совсем не мало. Помогло это в продолжение разговора со старейшиной рода Змеи не совершить новых ошибок - по крайней мере, грозящих бедой. И, что очень существенно, стать участливым не в пример полнее. Глубоко вникнуть в тонкости крайне важного для жреца разговора. И по достоинству оценить Ин-ди-миновы выдержку, ум, находчивость. Лишний раз убедиться, что Лилиэда, кажется, обрела надёжный кров...
Однако, как ни старался Му-нат в течение всего разговора проникнуть в скрытые замыслы старейшины рода Змеи, так и не смог этого сделать. Даже - чуть-чуть прикоснуться к тайному. Вообще-то, верно: чтобы проникнуть в замыслы всякого, не обделённого умом человека - необходимо время. Луны и равноденствия. Вопрос, правда, в том: где их возьмёшь? Счёт-то идёт на дни! Гостеприимство строжайше правит только семь первых дней: следующую седмицу - уже помягче. А стоит миновать луне, и приютивший, если родством или торжественной клятвой он с гостем не связан, безоговорочно освобождается от священного долга. И всецело волен вести себя лишь по сердечным склонностям...
Семь, четырнадцать, двадцать один... и если не с Ин-ди-мином, то - с кем же? Кто из горцев пожелает приветить опасного чужака? Да ещё явившегося вслед за страшной хвостатой звездой?
За время долгого разговора многажды перебрав в уме самые разнообразные способы своего обустройства, Му-нат не нашёл ничего хоть мало-мальски вразумительного. Слишком уж он инороден Священной Долине. Ведь, на взгляд горожанина, у горцев и жрецов-то нет настоящих... Попробовать утвердиться колдуном? Слишком рискованно: при неудаче, в отличие от жреца, колдуну нельзя сослаться на волю богов. Вызвался повелевать Запредельными Силами - не рассчитывай на снисхождение. Одну или две ошибки соплеменники, возможно, простят, но уж после третьей... нож, пропасть, костёр - обязательно истребят! Смерти, положим, Му-нат не слишком боялся, но погибнуть вот так, по-глупому, из-за собственной неосмотрительности ввязавшись в безвыигрышную игру, согласитесь - обидно.
Нет, чем угодно - словами, делами, запретным знанием! - очаровав Ин-ди-мина, загоститься подолее... И тогда уже, не спеша оглядевшись, местечко подыскать по себе... Да, старейшина рода Змеи умён, подольстишься к нему не вдруг - но при крайней-то нужде?.. отчего бы и ни попробовать?.. и - не откладывая!
И весь дальнейший разговор жрец исхитрился опутать тоненькой паутинкой лести - и, кажется, небезуспешно. По крайней мере, к концу затянувшейся едва ли не до полудня трапезы глаза Ин-ди-мина выглядели чуть поласковее. Пусть с небольшим, но уже несомненным участием.
Усталая, озябшая Лилиэда хоть и устроилась близко к огню, но никак не могла согреться. Горы встретили её таким снегом и холодом - впору отогреваться в самом пламени! Она уже успела несколько раз больно обжечься, но не смела даже подумать, отсесть от очага хотя бы на шаг. Пусть некоторые из особо зловредных искр жалят незащищённую кожу, но если замёрзла кровь - кто же станет капризничать? Кто, несмотря на болезненные укусы, откажется от тепла?
Медленно согревалась кровь, медленно пробуждался ум - не спеша появился интерес к разительно непривычному окружению. Слишком уж - не спеша... Не то бы недобрые, будто невзначай бросаемые Темириной взгляды насторожили бы Лилиэду сразу. В чём-нибудь значительном она бы могла не разобраться, но уж стервозность-то - в её самых неуловимых оттенках! - научилась различать сызмальства.
Нет, оттаяв у очага и обретя способность к элементарным суждениям, чего-нибудь эдакого незаурядно зловещего девочка не открыла в глазах Темирины - коварства, возможно, чуть выше меры: обыкновенного, кошачьего, исподтишка. Да по-женски елеем сдобренного ехидства - привычную, словом, горечь набирающей силу ревности. Правда, с какой стати?.. Дочери старейшины рода Змеи ревновать к ней - горожанке, беглянке, изгнаннице? Открытой любым обидам? И от недобрых людей, и от злых богов. Непривычно суровых горцев и богов, омерзительно охочих до человечьей крови. Не говоря уже о прочих незначительных лютостях... переносить свирепые морозы да сыпучие (выше колен) снега - и без Темирининой ревности ей, Лилиэде, хватит "развлечений" в Священной Долине! Одной, пожалуй, не справится...
Да, но на кого она может здесь положиться? На Ле-ина? Му-ната? Вин-ваша?
Однако, подумав о Вин-ваше, Лилиэда заколебалась: муж-то он муж... и любит её, похоже, донельзя... увы, земная любовь - напиток слегка отравленный: взор и радугой расцветить способный, и сплошь заволочь густым туманом. И всего через несколько лун будет она Вин-вашу видеться в ореоле или в мерзостной чешуе - поди, угадай сейчас! А Великая Ночь? А всё драгоценное, ими обоими друг в друге тогда открытое? Опять же - земное. Стало быть - преходящее. И что из того, что тогда им показалось - вечное? Вечное о земном - смешно! Или - печально. Или - то и другое вместе. Главное - невозможно.
Нет, всерьёз и надолго рассчитывать на защиту Вин-ваша - было бы непростительной глупостью. Нет - только на одного Ле-ина. Зато на бога - всецело. Её возлюбивший бог от непоправимых несчастий обязательно убережёт свою избранницу! Убережёт везде: на побережье, в горах, над пропастью, в пламени, в облаках, среди звёзд - в нечистом мире людей и в сияющем мире богов и предков! В этом Лилиэда нисколько не сомневается. Однако от неприятностей, даже значительных - девочка вполне убедилась в этом - и не подумает. В меру сил - самой исхитряться надо. А если не выйдет уклониться - терпеть наравне с другими. Прочими дочерьми народа бад-вар.
Естественно, на словесный язык - возникни даже вздорное это желание - немногое из мелькавшего в голове сумела бы перевести Лилиэда. Однако из-за отсутствия словесных одежд мысли не потеряли необходимой строгости - отогревшись у очага, дочь Повелителя Молний сделала совершенно верные выводы: слушать, смотреть, говорить поменьше. Внимание, осторожность, ловкость - и да поможет ей Ле-ин! (Пришла почти к тому же - к чему пришёл многомудрый Му-нат.) Правда, с особенным, по-женски затейливым завитком в конце: она с Темириной подружится. Конечно - не как с Бегилой, но всё же достаточно нежно. Ведь разделяющим ложе с одним мужчиной - или сдружиться, или возненавидеть друг друга. А так как относительно для себя безвредно можно ненавидеть только случайную потаскушку - никак не законную жену, ни даже постоянную наложницу - то, хочешь не хочешь, а придётся сдружиться. Иначе всё пойдёт кувырком: домашний очаг осквернится незатихающем битвищем - чёрным пламенем испепелятся души.
А вот Темирина, глядя на Лилиэду, поначалу не утруждала себя обременительной умственной работой: если бы не эта большеглазая, зябнущая рядом с огнём девчонка, то она, любимица Ин-ди-мина, была бы сейчас совершенно счастлива. Вин-ваш наконец-то рядом, её не забыл и, главное - не оглохла, слышит! - отец с пришельцем-жрецом обстоятельно обговаривают все оттенки такой долгожданной, грядущей в ближайшие дни, церемонии. И ей, Темирине, грезить бы сейчас о нескончаемой первой ночи... если бы не эта мерзлячка! Велением, видите ли, Великого бога Че-ду данная Вин-вашу в Первые жёны!
Вообще-то внезапная ревность смущала и саму дочь предводителя рода Змеи: по обычаям народа бад-вар, чтобы одна из жён дерзнула ревновать к другой - возмутительно! В подобных случаях муж, как правило, уличённую очень жестоко бьёт. Случается - до бесчувствия. В жизни, конечно - сложней. Частенько - особенно, если любит - бьёт не слишком жестоко. Как за прочие невеликие прегрешения, постегает немного плёткой - и успокоится до другого раза.
Но не грозящие побои в первую очередь смущали Темиринин ум: слава Великим богам - не неженка! Если за дело - примет их с благодарностью. Нет, необъяснимая ревность - сам по себе. С какой стати? Или помимо её и Лилиэды у Победителя Зверя Ужасной жён больше не будет? Будут! И скоро! Во-первых: близняшки из могучего рода Чёрного Орла - да захоти Вин-ваш, ему от них не отвертеться! А её подруга - Миньяна? Не красивенькая-то она не красивенькая, а - подишь ты! - многие алтари успела обтереть спиной. И если не женой, то наипервейшей наложницей непременно сделается у Вин-ваша - и скоро. И тем не менее ни к одной из них - равно, как и из других, пока неведомых - она и не думает ревновать Великого Героя! Только - к одной Лилиэде! Но - почему? Почему, скажем, не к Миньяне? К своей любвеобильной подруге?
Донельзя озадаченная неожиданной ревностью, Темирина украдкой, но очень внимательно поглядывала время от времени на Лилиэду - будто бы в самом сосредоточении тайны надеясь найти разгадку. Сколько она, однако, ни смотрела - мало что ей открылось. Женщина-девочка, под стать ей самой, ещё не добравшая соков - и чем только эта нескладёха смогла прельстить Великого Грозного бога?! Ведь кроме огромных - а по правде, и жутковатых! - чёрных, как угли, глаз нет в ней ничего особенного. Нет вот - и всё тут!
Чем дольше Темирина смотрела на Лилиэду, тем крепче утверждалась в своём мнении: ничего, кроме пугающих глазищ, в дочери Повелителя Молний особенного нет.
Чем дольше Темирина смотрела на Лилиэду - тем тревожнее становилось ей.
И из этой тревоги - сначала тоненьким лучиком: ой ли, а в ревности закавыка ли? - а скоро уже и слепящим светом: девчонка, зябнущая у очага, несёт во чреве плод от Великого бога! А ревновать к богоизбраннице... да, поначалу, при первой встрече, когда Вин-ваш нежно наклонился к Лилиэде, тогда - да, тогда её, Темирину, кольнула ревность... однако - немного погодя?.. ей продолжало казаться: ревность - в действительности: страх и зависть! Не ревнует она Лилиэду, нет - ну, может быть, самую крохотку - боится её и завидует. Богоизбраннице-то - попробуй не позавидовать! Богоизбранницы-то попробуй - не устрашись!
Своим сногсшибательным открытием выбитая из общей беседы, Темирина украдкой, дабы не привлечь ненужного внимания, выбралась из шатра - на мороз, под зимнее небо, в спасительное сейчас одиночество. Ей было совершенно необходимо немедленно осмыслить пугающее открытие, а что по поводу её самовольной отлучки скажет отец - не имело значения. В крайнем случае, соврёт, что вышла по нужде.
Снаружи кружился гонимый ветром, почти обязательный предвечерний снег - мутная белизна пространства полностью подчиняла разум. А почему бы - открывшему эдакое - уму Темирининому и не побыть в плену? У оснежённого от края до края, от неба и до земли, покоряющего тишиной пространства? Без надоедливого разума - куда спокойней. Почему бы - и девочка распахнула лисьи меха - ей не отдаться ветру и снегу?
Разгорячённую кожу ласкали бесчисленные снежинки, между прядями тёмных волос, остужая воспалённую голову, забивался игривый ветер - Темирина забылась. Забывшись - почти успокоилась: а с какой это стати ей надо бояться богоизбранницы Лилиэды? Первой жены Вин-ваша? Разве она не чужачка в Священной Долине? Отторгнутая родным Побережьем? Взысканная вниманием Грозного Че-ду? Ну, и что! Мало ли одаривали и до сих пор одаривают своим вниманием дочерей народа бад-вар Старшие боги? Не говоря уже о Младших? Правда, целенаправленно, как Лилиэду - редко... однако быть ей богоизбранницей, по счастью, недолго - до рождения Ту-маг-а-дана... сразу же после - Лилиэда вновь станет обыкновенной женщиной...
А что Первой женой Вин-ваша - так ведь это только по званию. Одинокой да беззащитной - долго ли быть ей Первой? Одними женскими чарами сердце Великого Героя вряд ли вряд ли долго удержишь. А кроме своих, весьма сомнительных, прелестей ничего у этой девчонки в Священной Долине нет. И если бы не Че-ду - быть бы ей не Первой женой Вин-ваша, а скромной наложницей.
Успокоенная ласковыми покалываниями снежинок, Темирина вернулась в шатёр: к очагу, к разговору, к гостям - к Вин-вашу. Села у ног отца и, прикрыв глаза, мысленно перенеслась в скоро грядущее. И виделось ей оно, вопреки приметам и обстоятельствам, скорее - сияющим... Ничего, что в небе хвостатая гостья - не приключится непоправимых бед. Ни с ней, ни с Вин-вашем, ни с народом бад-вар. А Лилиэда? А что - Лилиэда? Ни боятся её, ни ревновать к ней не стоит! Ничего не имущая в Горах беглянка, лишившись избранности, не удержит Великого Героя!
Ну, а случись такое чудо, можно ведь и подправить слепую судьбу - не правда ли? Небось, горы для горожанки многие опасности притаили на каждом шагу? Легко оступиться ей и - вниз, головой о камни! Легко заблудиться ей и замёрзнуть в забытой богами дыре! А не то - и всего верней! - из любопытства отведать незнакомых ягодок... Не малое, неразумное дитя? Так ведь можно и подсказать...
Примерно эдакое и другое, ему подобное, представилось размечтавшейся Темирине. И из причудливой игры разнуздавшегося воображения само собой вытекало: быть с Лилиэдой поласковее. Взять под своё покровительство, научить не оступаться в горах, указать на безопасные тропинки, рассказать о съедобных растениях...
Незаметно завечерело, но день не угас, а будто бы растворился в густых бледно-сизых хлопьях. В сумерках, как всегда, мело - этот бы снегопад да ночью! - однако Ин-ди-мин был уверен: в темноте распогодится. Сначала меж туч проглянут редкие звёзды, а вскоре, изодрав ветхие одежды, Луна-Легида на трепещущий небосвод выведет ужасную гостью. И страхом опять до земли придавятся, восставшие было за день, людские души.
Опять - смятение, трепет... и как он ни старался уберечь жреца от посторонних глаз - увы, проведали многие... нет, от обезумевших соплеменников защитить Му-ната будет очень непросто не через четверть луны, а уже этой, наступающей ночью... а священный долг гостеприимства обязывает к жертвам... и что же? Ради этого долга роду Змеи героически встать против всех? Из-за какого-то пришельца-колдуна обречь себя на поголовное истребление? Да полноте! Он, Ин-ди-мин, имеет все основания усомниться в безумном героизме своих сородичей! Нечистые времена успели растлить не одних горожан, но и - по счастью, в меньшей степени - жителей Священной Долины. Пусть горцы в своей гордыне и отрицают это - негодование не защита от правды. Нечистые времена - худые нравы. Многие, очень многие, не замечают, не хотят знать об этом - ну да какой с них спрос? Нищие духом - они блаженны, ибо не ведают, что творят. Он, к сожалению, и замечает, и знает, и ведает слишком много: ему, Ин-ди-мину, на защиту жреца-пришельца род Змеи не поднять... Даже - будь у него такое желание... И нечего, стало быть, пенять на прочих, коли он сам, предводитель рода, отнюдь не жаждет погибнуть со славой за чужака... Но и позволить в своём Доме гостя заклать как жертву - навеки покрыть себя позором. Да, поначалу, новоявленной звездой ведомые по дороге страха, горцы не подумают о неслыханном бесчестии, однако, если возвещённые беды минуют Священную Долину - вспомнят! И как ещё вспомнят!
От этих малоприятных мыслей в разговоре начали случаться никак не красящие хозяина заминки, но - право же, Великий Де-рад свидетель! - Ин-ди-мину было сейчас не до них. Когда весь выбор: либо смерть, либо бесчестие, то даже самые крупные досадности - ничего не значащий вздор.
Вот если бы уклониться от мучительного выбора, это вот - да! За это старейшина рода Змеи с радостью заплатил бы дорого. Если бы удалось уклониться... но - как?..
...и уже ближе к ночи, когда тучи, освобождая небо для хвостатой гостьи, заспешили за перевал, Ин-ди-мина выручила разбуженная отчаянием память: всеми забытый старик-отшельник, единственный жрец Ужасной - вот кто ему поможет! Неловко, конечно, к тебе пришедшего в гости сразу же спроваживать невесть к кому, но выбора у Му-ната нет: если не затерянная в горах пещера, то - смерть. И служитель Лукавого бога не должен, по идее, обидеться, не глупец ведь, наверняка поймёт: гостеприимство гостеприимством, но если приютивший тебя не бог...