Луна убывала. Но прежде, чем ей завершить чреду своих обычных превращений и в облике легкомысленной Легиды пуститься в земные странствия, Вин-вашу предстояла бурная и, очень вероятно, опасная ночь. Окончательного разрыва с Бегилой не получилось, и, пришедшая недавно, скажем так, непохвальная мысль, всего за несколько дней другие, куда как достойнейшие, вытеснила из головы. Да и на самом деле, ища подтверждение своей избранности, не ухватиться за эту, очень непохвальную мысль юноша просто не мог. К опасностям он привык, а судьба девчонки из захудалого рода не слишком его тревожила: вряд ли Ужасная навредит ей серьёзно, а если и так - особенных неприятностей ждать не приходилось. Не роду же Красной Лисы, при всех обстоятельствах, соперничать с родом Снежного Барса? Некогда славному, но вконец захудавшему - с могучим и процветающим! Конечно, обитай род Красной Лисы в Священной Долине, тогда бы другое дело...
И непохвальная мысль, не встретив достойной преграды, юношей овладела так, что - осторожный сызмальства! - он совсем потерял осторожность.
Тренила, не ведая - не боялась. (Тенью бы лучше остаться ей, бесплотной и безымянной тенью, но ничего не поделаешь: жалко? так что же! молчание - золото зачастую фальшивое! истина настоятельно требует имени Второй наложницы Вин-ваша!) Так вот: у Тренилы, оказавшейся на столь для неё желанном ложе, не было никаких нехороших предчувствий. Детская радость - и только. Женского: страсти, томления - в свои двадцать два равноденствия - она ещё не узнала, да и вряд ли могла узнать.
(Вообще-то, по обычаям народа бад-вар, наложницу моложе двадцати четырёх равноденствий брать почти осуждалось - обычай, однако, по-настоящему строг, если дело касается жены. Любой из жрецов какого бы то ни было (даже Младшего) бога прежде, чем связать клятвой перед алтарём, обязательно расспросит не только родителей, но и старших сестёр и братьев. С наложницами попроще и посвободнее: встречаются и двадцати равноденствий отроду - да, иногда... если уже отмечены Легидой... и это - без исключений! Это - для всех: для жены, для наложницы, для рабыни, а нарушителям - смерть!)
Так вот: Тренилина тихая радость не столько от плотских ожиданий, сколько от осознания своей значительности - как же, лечь на ложе к Великому Герою! Как не закружиться детской головке!
Вин-ваш сразу заметил эту Тренилину радость: светильник едва горел - глаза у девчонки сияли звёздами в полутьме! Только что наступившая ночь ещё не успела овладеть дворцом: приглушённые людские голоса, негромкие вскрики, разные скрипы и шорохи проникали и наполняли комнату - юноша не спешил. Пил небольшими глотками вино, ел принесённое девочкой и ею же, по её словам, саморучно зажаренное, полусырое, но всё-таки вкусное мясо, не забывая и о мило щебечущей Второй наложнице - давая отпить из своей чашки и кормя мясом из рук. Тренила отнекивалась: ни есть, ни пить ей не хотелось - зато болтала она безумолку. Вин-ваша эта чрезмерная оживлённость весьма настораживала - ночь им предстояла очень уж непростая.
Иметь дело с Ужасной - юноша почти пожалел о своей затее. Тренила Тренилой, но и он сам не слишком-то защищён. Правда, Ужасная, при свидании в высокогорной долине ему самому не угрожала, вела речь только о наложнице, но мало ли как мог проявиться Её строптивый норов! Не указаны Ей пути, и нет для Неё законов! Да, были основания задуматься, однако... это же лучший, ничего, что крайне опасный способ докопаться до истины! Выведать запретное, получить несомненное подтверждение своей избранности. Ведь, собственно, всё затевая, сын Повелителя Молний имел ввиду именно это. Но - отстранённо: как важное и всё-таки косвенное подтверждение своего Высокого назначения. И только сейчас до него дошло: никакое не косвенное! Прямей не бывает! Истина или смерть! Либо в своей избранности он убедится полностью и до конца, либо отправится прямиком к Де-раду! И пусть себе, пусть! Погибнуть, потянувшись за далёкой звездой - достойно Великого Героя. Впрочем... ему ли всерьёз опасаться Ужасную? Зверь ведь не чей-то - Её!
Вовремя всё вспомнив, юноша успокоился и перевёл внимание на Тренилу.
Эту девочку он заметил равноденствия три назад, на празднике Данны: необычайно красивый голос выделял её из непримечательных в общем-то женщин рода Красной Лисы - словно журчащий по камням, наполненный прохладной влагой ручей: будто бы льющийся, но и слегка звенящий, сплетённый из нескольких прихотливых струек - редкий, на все прочие разительно непохожий голос. С отцом юной говоруньи Вин-ваш сторговался удачно: и скоро, и дёшево; во дворце поначалу определил как одну из прислужниц, из тех, что на ложе допускаются лишь изредка - но незаметно увлёкся. Конечно, не чем-то телесным - чем могла соблазнить девчонка! - а несравненным голосом: журчащим то тут, то там, почти не смолкающим и всё же не надоедающим никогда. И ведь так увлёкся невещественным, неосязаемым, умирающим в миг рождения, что не будь рядом Бегилы, быть бы Трениле его Первой наложницей! Быть бы?..
...для чего же тогда, однако, он почти наверняка обрёк эту девочку гневу беспощадной Воительницы?! Или другую (какую-нибудь случайную) найти ему было трудно? Нет ведь - не трудно... но и никак нельзя! Опасность и без того немалая... а если Ужасной подсунуть невесть кого - предчувствия, обыкновенно, юношу не обманывали - впору и самому к Де-раду... значит, увы, Тренила...
А девочка увлеклась, и её негромкий голос звучал всё приятнее и теплее: в постепенно сгустившейся тишине - особенно. Журчал о неважном, незначительном, детском, Вин-вашу вовсе не интересном - но как же чарующе он журчал! Ручейком, прихотливо меняя русло, маня, завлекая и уводя от докучных забот - слушать его бы и слушать, сладко забываясь наяву... и Вин-ваш невольно отдался призрачной власти этого удивительного голоса, и долго, наверно до середины ночи, не спеша потягивая винцо, сидел, замерев, и слушал... Опомнившись, подхватил Тренилу и бережно, как овечку, отнёс на ложе. Задул чадящий светильник, и к затаившейся девочке, коленом задев скамейку, приблизился в темноте на ощупь - и лёг рядом с нею, и нежно её обнял... Заласкал до обоюдной усталости, до сладкого опьянения, до бестревожного мирного сна...
Пронзительная, нестерпимая, возмутительно неподвластная его воле боль разбудила юношу. Или (так точнее) из приятного лёгкого сна переместила в невыносимо тяжёлый кошмар - не наяву же, на самом деле, случилось всё дальнейшее?!
В невиданном прежде, мертвенно-голубоватом свете клубилось маленькое, отвратительно чёрное и плотное, как казалось, облако. (И это, заметьте, в комнате!) Клубилось, то и дело выбрасывая ослепительные жала молний. И подобно огненным, многохвостым плетям - несравнимо больней, конечно! - беспощадные эти жала насквозь прожигали сведённую мукой плоть. Всё Вин-вашево тело - от макушки до пят - будто бы пронзённое тысячью копий, корчилось, умирая. Но не было смерти, и умножалась боль. Ах, если бы закричать - да где уж! Стиснуло грудь и сдавило горло - не продохнуть; а закричать - попробуй тут закричи! Если сведены челюсти, и воздуха нет ни капли...
Но самое страшное (и это уже кошмар, ибо ничего подобного наяву быть не могло), сознание ни на мгновение не туманилось, не меркло - всё отмечало, всему находило место - но не так, как бывает наяву: будто бы отстранясь; однако же и не так, как иногда случается во сне: вот-вот неминучая гибель, а тебя вроде бы не касается, вроде бы это со случайным знакомцем - слегка тревожное любопытство, чуть неприятная раздвоенность и... пробуждение в критический момент! Нет, ничего подобного, всё было по-настоящему - до жути: и огненные жала молний, и прежде не представимая, растущая с каждым ударом боль. И запертый в горле крик, и сведённое судорогой тело, и совершенно ясное сознание. Наяву бы такая невыносимая боль очень быстро погасила сознание; во сне бы - из мучительного плена разом освободила душу нал-вед, вернув её телу; сейчас же - всепоглощающая, невозможная боль при совершенно ясном сознании.
А облако, меняя форму, клубилось - и молнии всё хлестали. Глазами - только они одни подчинялись ещё Вин-вашу - следя за грозным кружением, он наконец догадался: Ужасная! Несомненно - Она! Она! Это облако - Она!
Юноша присмотрелся: нет, вращается, распустив молнии, не чёрная бессмысленная клякса - нещадно его терзает Душа Изначальной Тьмы. Убивая немыслимой болью, но не давая смерти... Нет ему смерти, но нет и прощения - сумасшедшая боль, вечная казнь... Вечная? Невозможно! За что?! Не его, не его ведь грозила покарать Ужасная?! Не его - девчонку! Она что - забыла?! Передумала! Напомнить, скорее напомнить! Смягчить, умастить, разжалобить!
Про себя - рот открываться не желал - Вин-ваш взмолился о пощаде и милости. И помогло: белые молнии поголубели, приобрели зеленоватый оттенок, сделались жёлтыми и, покраснев, исчезли. Боль отпустила юношу...
Ну, а Тренила - как? Ужасная очень навредила сладкоголосой говорунье? Краешком глаза и краешком сознания Вин-ваш зацепил - не очень. Казалось: всё вокруг пронизали язвящие молнии, воздух и тот вдрызг раздырявили, а девочке будто бы не коснулись - она спокойно спала. Спокойно? Да и вообще - спала ли? Юноша, собравшись с силой, правой рукой дотронулся до Тренилиного лба, затем - осторожно и ласково - до щеки: спит, ничего не ведая! Ровно и тихо дышит... может быть - слишком тихо?.. Вин-ваш тогда этого не понял... не заметил, не обратил внимания... крепко прижался к девочке... может быть - слишком крепко?.. и, до основания потрясённый небывалыми муками, не заснул, но скорее провалился в спасительную пустоту - в щелочку между сном и явью...
Очнулся он только на рассвете - беспамятный и отупелый, видимо, почувствовав проникшую сквозь неплотно закрытый ставень колючую струйку ветра. Замечая и понимая ещё неважно, Сын Повелителя Молний встал, подошёл к окну. Потрогал болтающиеся на кожаных петлях, скреплённые крестовиной доски, подобрал выпавший колышек, (ночью, похоже, был сильный ветер) и выглянул наружу. На востоке над городской стеной, но гораздо дальше стены висела грозовая лиловая туча. Висела, опираясь на ветвящиеся голубые огни далёких беззвучных молний. Гроза, сотрясавшая ночью Город, с рассветом ушла на восток.
Юноша разом всё вспомнил: рукой вцепился в ставень, постоял, собираясь с духом, и как-то, не полностью, одолев ночной кошмар, вернулся к ложу и наклонился над спящей - так ему показалось в первый момент - Тренилой. Девочка не дышала. Вин-ваш наклонился ниже, щекой дотронулся до щеки - будто бы холодок, будто бы... нет! Не изменилось лицо Тренилы! Может быть, капельку побледнело? Стало чуть-чуть спокойнее - против того, что бывает во сне. Да, пожалуй, лишку распахнулись её тёмно-синие глаза. Но, главное - Вин-ваш наконец-то заметил - веки будто бы исчезли, глаза девочки не мигали: льдом покрытые лужицы, а совсем не глаза!
Зачем-то - казалось бы, всё ясно, но такой ясности не желалось! - схватив Тренилу за плечи, юноша её приподнял, попробовал растормошить и, опомнившись, разжал руки, выпустив безвольное и безразличное тело. Которое не медля упало. С лёгким глухим хлопком. С подытожившим всё хлопком. Жалей, не жалей теперь - увы, полнейшая ясность. Ужасная слов зря не бросает. Девочку Она поразила насмерть. Однако - как и когда? Несмотря на бывшую тогда безумную боль, Вин-ваш прекрасно помнил: его истязали молнии, его обжигали, его дырявили. Его - не Тренилу. Она-то спокойно спала, не чувствуя, видимо, не то что бы сильной боли, но и мимолётной неловкости, стеснения, неудобства - ничего неприятного, словом. Смертными муками мучался он, а умерла, как ни странно, она. Случилось до сих пор небывалое: страдает один - гибнет другой. Её убили его страдания - осознав эту несуразность, Великий Герой содрогнулся и побледнел. Хуже всякого мальчишки - боги послали такую победу... убив страшного Зверя, Любовницу он приобрёл такую... бр-р-р! Повеяло неземным холодом - за своё чрезмерное любопытство очень дорого заплатить пришлось! Однако... своей избранности, своей необычайной судьбы вот оно несомненное подтверждение!
Телесные силы вдруг иссякли - Вин-ваш присел на краешек ложа. Рядом с мёртвой Тренилой. У её светловолосой головы. Посмотрел на вдруг ставшее удивительно красивым девическое лицо - и его мысли заметались между двумя дорогами. По одной сладкоголосая говорунья уходила в горние края, захватив с собой тайну прошедшей ночи. По другой медленно и неотвратимо приближалась его ослепительная судьба. (Как же - Спаситель всего народа - кто бы тут не ослеп!) А девочка... жалко её, конечно... особенно - неповторимого голоса... однако ей можно и позавидовать... без мук, без страданий, без страха из этого несовершенного мира потихоньку уйти во сне - в чём Вин-ваш себя легко убедил - не грех позавидовать девочке.
Навсегда смолк журчащий голосок - всегда его будет не хватать... однако есть и другие, не менее желанные звуки: песнь например, во славу Героя... и всё о Трениле! О девочке хватит... не то дороешься до таких неприятных глубин... странная всё же смерть... лучше о приближающейся, ослепительно сияющей, небывалой своей судьбе... и юноша забылся в мечтаниях...
Спаситель народа бад-вар - войны, пожары, кровь. Спаситель всего народа - преклонение, слава, лесть: немудрено, забывшись в грёзах, вознестись в такие области... но это - ещё когда... теперь же, увы - Тренила... о Трениле, однако, совсем не хочется - о будущей небывалой славе... ах, если бы только о ней одной!
О погибшей наложнице - не хочется, хоть заплачь; о своей сияющей славе - не то, к сожалению, время... Долго, как вспомнилось после, пристроившись в изголовье и положив ладонь на холодеющий лоб, Вин-ваш пребывал неизвестно где: то ли в комнате в два окна, то ли в двух, удивительно соединённых этой комнатой, непонятных мирах. В мире уже прошедшего, однако прошедшего так, что всё совершённое, всё вчерашнее ничего не стоило изменить; и в мире ещё не бывшего, однако такого не бывшего, что от предстоящих тебе дорог нельзя уклониться и на четверть шага...
Наконец (с запредельным чмоком) жутковатые миры разомкнулись - освободившийся из их плена юноша смог наконец вернуться к земным делам и заботам. Достаточно хлопотным и неприятным: необычная смерть Тренилы, к сожалению - не пустяк... и что-то скажут об этой смерти?.. и не одни только её соплеменники...
* * *
По требованию Повелителя Молний - до чего же он про себя обрадовался! - жрецы очень внимательно осмотрели мёртвую девочку; однако - к большому разочарованию вождя - не внесли никакой ясности. Ни ему, ни себе не смогли сказать ничего определённого. Воистину небывалая смерть - и только. Что ещё тут скажешь? Нет бы, сознаться юноше: мол, задушил девчонку, путалась с кем попало или ещё чего, а он вместо этого сочинил жутковатую сказочку - если, действительно, сочинил... А если - не сочинил? Если сказал чистую правду?
Глубокомысленная тягомотина многомудрых жрецов вождю наконец надоела, и он, в раздражении, вышел из комнаты. Подставился враг, казалось, смело его рази, меткий удар - и конец печалям: ан нет, ничего подобного! Его удачу - осторожную птичку - не заметив, жрецы вспугнули; и раздосадованный Повелитель Молний с тенью лёгкого пренебрежения на лице вышел из комнаты.
Вот времена настали! После удивительной победы этого выродка - сын, называется! - ни одна из затей вождя ему не прибавила славы. Как-то даже и страшно... Если удачи нет в ничтожном - чем озарится конец пути? Солнцем? Луной? Пожаром? Хочешь не хочешь, а станешь заправским мудрецом! К Де-раду как-то - не очень... не тянет его к Де-раду... хочешь не хочешь, а думать сейчас и думать.
И сразу же: "Ай-яй-яй! Боги, видать оставили! Иначе бы он не мог, узнав о Тренилиной смерти, обрадоваться подобно мальчику, не прошедшему первого посвящения. Сразу бы сообразил: ему-то какое дело? Подумаешь, задушил девчонку! Да не успей этот ублюдок сделаться Великим Героем - ничего бы не изменилось! Ну задушил, ну поплачет мать, но кто и когда пытался мстить за наложницу?! Древнее правило: кровь за кровь - оно не для женщин. Даже и для свободных. За свободную, правда, пришлось бы дорого заплатить... а наложница - почитай рабыня... ну, не совсем, конечно... небольшая разница есть... в несущественном в чём-то разница... ай-яй-яй, Повелитель Молний! Этому гадёнышу убийство Тренилы принесёт только мелкие неприятности! Очищение, выкуп, ну, и так далее..."
Собравшиеся у неожиданно ставшего смертным ложа, жрецы ни на мгновенье не забывали о действительном положении вещей: ни у кого не мелькнуло мысли об ответственности Вин-ваша - если он даже и задушил девчонку. Потому-то особенно смущало искреннее - а ни Син-гила и ни Му-ната провести бы не удалось - отрицание юношей всякой своей вины. Что же - всё так и случилось? Ужасная - в виде грозового облака, и прожигающие насквозь голубые молнии? Допустим... Но - чего бы, забыв своё упрямство, было соврать мальчишке! - молнии истязали его, а умерла, как ни странно, она... Юная говорунья из рода Красной Лисы... Если верить Вин-вашу - умерла во сне, без боли и страха... ни от чего умерла - сама по себе... но так не бывает! Да-а-а - задачечка из... изыдите Злые Силы! Великие боги, помогите!
Ни одного из жрецов обожгло таким холодком - бр-р-р...
...и кто-то, кажется, Тай-леби-шад - не иначе как от великого страха! - в конце концов ляпнул об испытании для Великого Героя оскорбительном, а для будущего отца младенца Ту-маг-а-дана попросту невозможном: не выдержит, предположим, умрёт - оживить его кто-нибудь возьмётся? Про себя-то не один Тай-леби-шад, многие думали про себя об испытании ядом, но сразу же отвергали эту мысль. Из-за не очень-то нужной правды играть судьбой народа бад-вар - не шутки шутить! И хоть вертелось на языке у многих - сорвалось только у жреца Кровожадной Данны... Сорвалось - а Вин-ваш услышал. И согласился...
Юноша не боялся яда. Споткнуться на испытании, погибнуть вот так, по-глупому, может, конечно, каждый - только не он. Победителю свирепого Зверя, любовнику Ужасной, грядущему Спасителю народа бад-вар, как какому-нибудь гнусному нечестивцу, умереть в храме от яда - смешно! Но и совсем безвредно вряд ли для него пройдёт испытание; а поскольку не безвредно - может быть, он узнает почему, отчего и как душа Тренилы упорхнула из мира людей. Зачем бы ему, казалось, это знание: ну, умерла - ничего не поделаешь, но что-то неловкое, неприятно занозистое засело под ложечкой и свербит раздражающе громко. И потому Вин-ваш очень согласен телесными страданиями заплатить за правду о смерти Второй наложницы. За правду?.. или за её утешительное подобие? Лукавил, ох, как лукавил сын Повелителя Молний! Ведь Ужасная предупреждала - чего же ему ещё! Странная смерть Тренилы? Ненужное любопытство, мутный всплеск уязвлённой совести, уловка бесстыжего ума! Или девочку поразила молния, или, в беспамятстве, он задушил её - какая разница?! Ничего не изменит правда! От молнии или от его руки - разве в этом дело! Ужасная предупредила - юноша не послушался, следствие налицо! Для вечности - и только для неё - открытые немигающие глаза, отжурчавший, умолкший в этом мире (в мире - не в памяти) неповторимый девочкин голос... Однако с отвратительной очевидностью, с правдой без смягчающего привкуса примириться Вин-ваш не мог и, слушая жрецов, упрямо настаивал на испытании.
Му-ната - не его одного, конечно, но его почему-то особенно - раздражало и настораживало мальчишеское упрямство сына Повелителя Молний: то ли он что-то предчувствовал, то ли просто сердился неуместной браваде Великого Героя. Яд - это яд; и так вот, без крайней необходимости, пить смертоносное зелье - лишний раз искушать Де-рада. А необходимости нет никакой: Вин-ваш ли задушил Тренилу или действительно её извела Ужасная - очиститься юноше так и так придётся, но ведь и всё! Не пожалел же он пустячного выкупа? Нет, явно что-то не то, явно темнит мальчишка! Чуть ли ни как награды добивается очень небезопасного испытания. А... будет ему испытание! Конечно - не сегодня-завтра, но скоро: понесёт Лилиэда и... пусть хоть упьётся ядом! Нет, Вин-вашевой смерти Му-нат ничуть не желал, но поубавить юнцу дерзости и самомнения был вовсе не против.
(Следует заметить - не к чести Му-ната: ибо с виду вполне здоровое желание росло на болотной кочке и питалось такой мутью...)
А так-то, выслушав новоявленного Хранителя Главной Тайны Ле-ина, все находившиеся в комнате жрецы и про себя, и вслух с ним согласились: понесёт Лилиэда - и пусть! Тогда уже не страшно, тогда (вольному - воля) пусть даже и до смерти травится сын Повелителя Молний, тогда - дело только его.
Сложившемуся в достаточно бестолковых пересудах и разноречиях общему мнению Вин-ваш покорился охотно: испытания он добился, а не сейчас - беременность Лилиэды откроется очень скоро, и... правду о страшной ночи он, возможно, узнает! Яду отведает, и узнает. Через две или три луны. А пожалуй - и раньше. Многомудрые жрецы убедятся, конечно, раньше. Ведь и теперь, в общем-то, и сама Лилиэда, и её окружающие женщины нисколько не сомневаются. Разумеется, в таком значительном деле жрецам ошибиться никак нельзя... но всё равно - опыт у них большой - скоро убедятся... и он наконец узнает! Яду отведает и узнает!
Разрешив труднейшее, об очищении жрецы договорились легко. Строго затворившись в храме Че-ду - никуда, ни за чем, ни на миг - в посте и молитве юноше пребывать... поначалу решили, что две луны, но после его протестов подумали и сошлись на одной: естественно, устрожив пост - доведя его до голода. О плате за Тренилину жизнь поговорили немного и без всякого интереса: от рода Красной Лисы не приходилось ждать каверз - пусть Вин-ваш сам, как сочтёт нужным, одарит отца и мать безвременно опочившей девочки.
Так порешив, жрецы надумали разойтись, но неожиданно - многие видели, как он ушёл, и никто не заметил его прихода - заговорил Повелитель Молний. Сославшись на опасное брожение в Священной Долине, вождь предложил необыкновенно дорогие, никак не отвечающие моменту дары и пышное - во главе с Му-натом - посольство. Самые проницательные насторожились. И Син-гил, и Ле-гим-а-тан, и Тай-леби-шад, но - как ни странно! - не Му-нат. Хранитель Главной Тайны Ле-ина устал едва ли не до смерти от навалившихся за последние несколько лун множества дел и забот и был рад на время оставить Город. Посольство ему представлялось лёгким, а скрытых умыслов - которых не могло не быть во всяком из предложений вождя - он сейчас опасался мало: Лилиэда до родов неуязвима, Вин-ваш затворится в храме, Бегила вернётся к отцу - увы, всё оказалось не так. Присущая Му-нату прозорливость на какое-то время им утратилась, и жрец не почувствовал: вождь, удаляя его из Города, насторожил хитрую ловушку.
Минуло пол-луны, посольство ещё готовилось, а Легида вот уже во второй раз не пожелала отметить Лилиэду, уступив её, видимо, Аникабе. Жрецы, расспросив Шидиму, подумали и решили: хватит. Ждать больше нечего, всё идёт по должному, зачатье случилось в Великую Ночь - всё по словам богини. И если Вин-ваш согласен, если не передумал - он теперь может подвергнуться испытанию, в случае неудачи не обездолив любимый богами народ бад-вар. Вин-ваш, конечно, не передумал и, вопреки уговорам многих осторожных жрецов, по-прежнему был готов выпить отраву - к большой скрытой радости вождя.
От бессчётных огней в храме Че-ду по-праздничному сияли не только многоцветные росписи стен да различные золотые штучки, но и самые простые, самые будничные вещи: глиняные, разных объёмов и форм (для крови, вина и масла) кувшины, кожаные, туго сплетённые (для очищения легкомысленных грешниц) бичи, не говоря уже о жертвенных медных ножах и наконечниках копий. Особенно выделялась Большая статуя Грозного бога. На изощрённый вкус чуточку, может быть, страховидная: на коротких кривых ногах несоразмерное да ещё утяжелённое тщательно проработанной головой столпообразное туловище - с прижатыми небольшими (будто ненужными) руками и хищно подъятым, огромным фаллосом. Впрочем, страховидная лишь для стороннего наблюдателя; для народа бад-вар - святыня вне всякой критики. Постаментом этому изваянию служил каменный - в два локтя высотой - алтарь. Очень удобный для человеческих жертвоприношений.
Вин-ваша усадили спиной к Грозному богу, у самого алтаря, и юноша почти поглотился тенью. Так требовалось по обычаю: испытание ядом, даже при согласии испытуемого - не добровольная жертва, и при всём уважении к Великому Герою ему не могли позволить подняться на алтарь: чего кое-то, включая и Повелителя Молний, желал про себя... и не только - про себя... Повелитель Молний - бесстыже вслух. Однако Син-гил, при поддержке большинства старших жрецов этот кощунственный ропот решительно и бесцеремонно пресёк: кому-то, понимаете ли, хочется лучше видеть! А святотатство ему не в счёт?!
Впрочем, на какую-то, могущую быть открытой при свете оплошность вождь надеялся совершенно зря. Многие из старших жрецов завидовали удачливому Победителю Зверя Ужасной, но его смерти не желал никто. И уж, во всяком случае - не Син-гил.
Он-то, забыв о своей неприязни, несколько дней назад наведался в храм Ле-ина. И к Лукавому богу, и к бывшему своему сотруднику забыв всякую неприязнь, явился и долго разговаривал и с новоявленным служителем Ле-ина, и, как ему думалось, только из вежливости - с Ле-гим-а-таном. Оказалось - не только. Именно верховный жрец Ле-ина, предложил наилучшее зелье, он - не Му-нат. Почти безопасное: загустевший, высохший, растёртый и настоянный на вине сок красного, растущего высоко в горах цветка - обычное снадобье прорицателей и жрецов. Почему-то ни самому Син-гилу, ни Му-нату (лучшему из Людей Огня знатоку всевозможных ядов) даже и не подумалось указать на это достаточно широко распространённое снадобье. Вероятно, они забыли: при всём своём светском могуществе к священному Повелитель Молний допущен совсем чуть-чуть и, имея весьма скромный жреческий ранг, вряд ли знает об этом зелье.
(Тут-то жрецы как раз очень заблуждались: не был бы вождь вождём, не знай он о таких простейших средствах. Му-нат, впрочем, подобное знание у Повелителя Молний всё-таки предполагал, и потому, очевидно, о столь широко известном снадобье сам не подумал.)
И пусть эту небольшую опасность жрецы вполне прозевали - в целом визит получился: достаточно безразличный к Ле-гим-а-тану и очень неприязненно (конечно, в тайне) настроенный к Му-нату Син-гил легко договорился с ними обоими. И заручился молчанием, и, на что очень надеялся про себя, приобрёл отменных союзников и помощников. По разным причинам, но Вин-вашевой смерти из них не хотел никто...
"Сговорились, все, как один, сговорились!", - вертелось в голове у вождя, когда он, придвинувшись недопустимо близко, едва не наступая на пятки старшим жрецам великих богов, с непристойной жадностью следил за действием яда.
Широко открытые, не поземному блестящие глаза, порывистые движения рук и ног и сбивчивые, странные, а если вслушаться, страшные слова: Ужасная - в виде грозового облака, беспощадные жала молний, будто бы безразличная к ним Тренила - нестерпимая боль, искупление, смерть, костёр. Великая Аникаба, Лилиэда и Некуар, Легида, Зверь, Спаситель народа бад-вар - словом, полнейший сумбур. По первому впечатлению. Вслушавшись, какую-то, ни на что не похожую связь между знакомыми по отдельности, но в соединении становящимися чужими словами улавливать удавалось, и именно в этой, мучительно противоестественной связи было что-то неуловимо страшное...
А после - покой...
Голова у Вин-ваша свесилась, тело обмякло, и... зачем же себя обманывать? Гнусный мальчишка не умер - нет, нахально задремал! Проспится и всё тут. Ах, чтоб его!
Вот когда Повелителю Молний сделалось по-настоящему страшно. Он понял, каким ядом жрецы напоили юнца. Ладно, не желая гибели Великому Герою, могли они соблюсти приличия? Дать чего-нибудь смертоносного в меру слабо - да с рвотным корнем... нет! Вызывающе, на глазах у всех напоили питьём прорицателей и ясновидцев - и хоть бы что! Или его, Повелителя Молний, они уже вовсе не боятся?! Но самое страшное даже не это: неслыханно дерзкий вызов они могли бросить лишь договорившись друг с другом! Все верховные жрецы всех Старших богов! Что - невозможно! Но если случилось, если, действительно, договорились, то все они, значит, все до единого теперь против него?
И отважный вождь похолодел от страха. Похолодел, как до этого всего несколько раз за долгую и очень на безмятежную жизнь. Однако вскоре Повелитель Молний мучительным волевым усилием задавил-таки омерзительный страх - зато испытание, утратив для него всякое значение, кануло в серую безразличность.
Не одного вождя Вин-вашево испытание накрыло и спеленало страхом, как ловчей сетью. Ещё и Му-ната. Бессвязный (будто бы!) слушая бред, внутренне жрец содрогался: ох, не бессвязный, ох, до чего понятный - всякому, кто захочет вслушаться! К счастью, он скоро заметил: Повелитель Молний сейчас далеко - телом, вернее, рядом, но его души, все до единой, сейчас где-то не здесь. Слегка успокоившись, осторожно, чтобы не привлекать ненужного внимания, жрец осмотрелся по сторонам. Син-гил? Вообще-то по его лицу очень трудно что-то понять, но Му-нату всё-таки показалось: в смертельно опасную тайну верховный жрец Грозного бога, кажется, не проник. Подошёл к ней, возможно, близко, но не проник. Тай-леби-шад, Ве-нир, Ар-трам? Нет они и приблизиться не сумели, а уж проникнуть - где им, богами не избранным! Что же - Ле-гим-а-тан? Встретившись с ним взглядом, Му-нат торопливо отвёл глаза: да, проницательный служитель Лукавого бога страшную тайну, похоже, открыл... и?.. а в общем-то неуместное зелье кто подсунул Вин-вашу?.. с каким, интересно, умыслом?..
Му-нат тревожился напрасно. Да, не бессвязным лепетом, не легковесным бредом были Ле-гим-а-тану слова Вин-ваша. И неуместное снадобье он предложил не случайно. Нет, очень обдуманно, очень желая узнать, но... чуть-чуть подробней, чуть-чуть посвязанней - и о своей легкомысленной затее очень бы пожалел верховный жрец Ле-ина! Несколько лишних слов - и если не Повелитель молний, то уж Син-гил догадаться бы смог о многом. И сколько лишних страданий в мир бы тогда пришло! Сколько ненужных смертей!
Единственное, что хоть как-то оправдывало Ле-гим-а-тана перед судом своей совести - совершенная невозможность нечаянно открывшегося: ну можно ли было подумать о такой кошмарной бездне? О столь ужасном падении?! О - но это для него одного, пожалуй - великом и страшном подвиге Му-ната... вообще-то... нет! До мучительных откровений Вин-ваша проникнуть в тайну он, безусловно, не мог. Долго ведь петлял рядом да около, однако мешала стена: падение Некуара и Лилиэды никак не просматривалось - нет, не мог догадаться он... И не стоит себя корить за непреднамеренную неосторожность: всё обошлось, по счастью. Ни Повелитель Молний, ни даже сверх проницательный и не в меру хитрый Син-гил не заподозрили, кажется, ничего. Ничего - близкого к правде.
А Му-нат? Пусть себе поволнуется, пусть... жутковато ему сейчас, да ладно... мог бы сообразить пораньше... мог бы - "Мудрейший" - людей понимать потоньше... мог бы догадаться, что уж кому-кому, но ему-то, Ле-гим-а-тану, открыться было необходимо... неуёмная опасливость тоже порой вредит... близко беда протопала - авось "Мудрейший" помудреет ещё... впрочем, это несправедливо! После всего-всего и он бы на месте Му-ната откровенничать поостерёгся... даже - вполне доверяя... всё обошлось, по счастью, и вышло всё к лучшему...
Когда миновал опасный поворот, Ле-гим-а-тан достаточно узнал о случившемся на грани смерти, по соседству и с подвигом, и с преступлением немыслимом испытании. И о своём помощнике он невзначай узнал нечто новое и хорошее. (Да, поскорей, не мешкая, надо с ним пооткровенничать: не то - очень нелегко такую тяжесть нести в одиночку! - излишняя осторожность может и погубить Му-ната...)
Син-гил с бесстрастным, как всегда, лицом, слушая юношу, внутренне весь напрягся. Да, он не желал Вин-вашевой смерти - не зря же за несколько дней до испытания, пересилив стойкую неприязнь, наведался в храм Лукавого бога... Сейчас не желал... И завтра... И в обозримые, до смерти Повелителя Молний - а в скорой гибели вождя Син-гил был почему-то уверен - времена он на желал, но после... после могло сложиться по-разному - в зависимости от того, куда поведёт Вин-ваша. Если к Че-ду - но только не по стопам отца! - да будут долгими дни его; а если в сторону - тогда ещё, как сказать... Поэтому всё, могущее когда-нибудь сразить новоявленного Героя, жрец собирал и хранил с тщанием. Усердно. Старательно. Терпеливо. Всё. (Поди, угадай сегодня, что тебе может сгодиться завтра.) Вот только ничего ценного Син-гил до сих пор не имел, и сейчас очень надеялся на предложенное Ле-гим-а-таном зелье: в полубреду, когда душа нал-гам блуждает в нездешнем мире, можно так невзначай оступиться - выложив самое потаённое...
Верховный жрец Че-ду слушал, напрягшись, но чем-нибудь особенно дорогим похвастаться не мог: так, почти предосудительная связь с Ужасной, несколько легкомысленное отношение к Великой Ночи, что-то неясное с Некуаром и Лилиэдой, слегка непочтительное суждение об Аникабе, какая-то чаровница из Священной Долины, непонятное побратимство с кем-то - не скажешь, что ничего интересного, но и полезного не так уж много. Преувеличенные, пожалуй, надежды он возлагал на зелье прорицателей и жрецов - ничего важного... То есть - мысли Син-гила соединило мгновенное озарение - то есть, как это - ничего? А скорое бегство в горы? Случайная красотка, безымянная чаровница - как бы не так! Дочь Ин-ди-мина - так-таки - ничего? Побратимство со многими отважными воинами высокогорья - это что? - опять ничего!
Дешёвенькое открытие состоялось, Син-гил им увлёкся и, примеряя грядущие мнимые выгоды, действительно важное и очень опасное для Вин-ваша прозевал наравне с другими. Слова о запутанных отношениях между Некуаром и Лилиэдой прошли мимо него. Увлёкся, правда, Син-гил ненадолго, быстренько сообразив: не много ему прибытка от знания потаённых замыслов удачливого Победителя Зверя Ужасной. Ни помогать, ни противиться Вин-вашу сейчас нет резона - а после?.. Увы, после того, как всё свершится, это знание уподобится не скрытому ножу, а вполне протухшей рыбе - бери и выбрасывай! Скоро всё это сообразил Син-гил, но, увлёкшись на какое-то, пусть и недолгое время, действительно важное прозевал наравне с другими. Ле-ин опять уберёг Лилиэду. И не только её одну. Ещё и Му-ната.
Вин-ваш, своего добившись, к испытанию подошёл всё-таки не без трепета. Избранность - избранностью, но яд - это яд. Юноша, отмеченный Грозным богом, от подобных испытаний прежде был избавлен; верней - не избавлен: древние правила соблюдают обычно строго. Но это же так - для несведущих: на деле - всё решают жрецы. И напоить его сколько-нибудь смертоносным ядом прежде они не могли никак. Однако теперь... Но после кошмарной ночи сын Повелителя Молний не мог не настаивать на испытании: странная смерть Тренилы, Ужасная в виде грозового облака, невозможная, неземная боль, а главное, желание ещё раз убедиться в своей избранности - нет, не настаивать он не мог. Чего бы жрецы ни придумали. Какое бы зелье ни сварили. И когда ему поднесли вместительную, наполненную чем-то мутным чашу, Вин-ваш принял её спокойно, приветливо посмотрел на дающего и, внутренне собравшись, выпил содержимое не отрываясь, но и без спешки - как это и подобает Великому Герою.
По первому впечатлению - вино как вино. Мутное? Молодое, не добродившее. Со странноватым привкусом? Так ведь у всякого вина привкус всегда особенный. И откуда он взял будто настоящий яд должен быть горьким или противно пахнущим? По своим прежним "испытаниям"? Однако прежде настоящего яда ему как раз и не давали! Наблюдая за корчами и мучительной рвотой других, обвинённых в какой-нибудь гнусности? Но те, кого так рвало, не покинули этот мир. А покинувших - не рвало. В Великую Ночь сестрёнка-преступница рассказала, как скоро - и почти без борьбы! - пал, сражённый ядом, могучий Некуар.
Размышляя подобным образом, Вин-ваш слегка отстранился от себя, будто это не он только что выпил предложенное Син-гилом зелье. Спохватившись, небольшим волевым усилием вернул разбежавшиеся души. Вино как вино и, кажется, уже чуть-чуть опьянило: в теле - приятная лёгкость, а перед глазами, вернее, между глазами и миром, призрачное мерцание: разноцветные, неуследимо быстрые, трепетные огоньки. Не яркие, ничуть не мешающие видеть, но всё окружающее изменившие неповторимо по-праздничному.
"Странно, ему приходилось пить разные вина, но никогда прежде не случалось ничего подобного: уж не вестники ли скорой смерти эти порхающие, невесомые огоньки?" - последняя, не совсем бредовая мысль Вин-ваша. Все остальные - кружение по радужным дорогам, лунным прогалинам и облачным городам. Да и, по сути, не было больше мыслей - незабываемые видения, яркие образы, приятные (ни о чём!) беседы с богами и предками и, единственно ему запомнившиеся, слова Аникабы. Поприветствовав Победителя Зверя Ужасной, богиня посулила Вин-вашу новую, не меркнущую в чреде поколений, досель небывалую славу. Ему. Победителю.
Из восхитительного странствия сын Повелителя Молний вернулся неожиданно: потускнели блистающие миры, рассыпались лунные радуги, боги растаяли в облаках - запахло человеческим потом, кровью, вином, горящим во многих светильниках маслом и, якобы, благовониями. Всё неприятно пахло, но благовония - особенно. Хуже запахов были, однако, звуки. Боги и предки, понял Вин-ваш вернувшись, разговаривают не так. Объяснить, в чём эта разница, он бы не сумел, но, раздражаясь всё больше, чувствовал - не так. А тут ещё немного побаливала голова, неприятно першило в горле, позванивало в ушах - не стоило возвращаться, нет. Жрецы его напоили каким-то мудрёным зельем: легко без страданий этот удивительный яд освободил заключённые в теле души, но навсегда остаться им в мире богов и предков, к сожалению, не позволил. Хочешь не хочешь, а снова привыкай теперь и к грубым человеческим голосам, и к резкому свету, и к едким запахам. Испытание завершилось, оставив неприятный привкус: горний и дольний миры смешались, разъединились, и от горнего - память о чём-то желанном, светлом и дорогом; а от дольнего - шум, суета, ненужные разговоры, острые и не всегда приятные запахи; но от первого - только память, а от второго... а во втором ему жить и жить...
Разочарование, охватившее юношу сразу по возвращении, сменилось лёгкой грустью, но скоро и грусть прошла. Ни места, ни времени не было для неё в храме Че-ду - среди приветствовавших перенёсшего нелёгкое испытание героя, невозмутимых жрецов. Поздравления которых Вин-ваш принимал с холодком: и возвращению он не слишком радовался, и прекрасно ощущал незаметную, едва уловимую фальшь - с ядом что-то не то: понятно, ему не желая смерти, жрецы как-то схитрили, но радоваться или не радоваться такому подарку - он бы, по правде, не знал. После сияющего многоцветьем мира богов и предков утомительно однообразный, грязновато серенький мир людей очень уж не гляделся.
Но главное - не это. Время пройдёт - привыкнет. А главное: в своём удивительном странствии Тренилу он не встретил. Будто бы в бездну канула, будто бы её душа начисто истребилась из всех миров - чего, разумеется, быть не могло... И он не встретил, и не удосужился подсказать никто из предков или богов - тайна так и осталась тайной... Теперь, кажется - навсегда... И что же? Испытание зря прошло? Жизнью он рисковал напрасно? А вот и не зря! Аникаба сказала что? А нисколько не навредивший яд? Ладно, жрецы сварганили хитрое зелье - но ведь не так, не за красивые, как говорится, глаза? Смерти ему не пожелали - а почему? Не зря, не напрасно! Двойное подтверждение его несомненной избранности! Заслуженный драгоценный дар! Испытание удачное - без оговорок. Ну с одной, может быть - ма-а-а-хонькой: Тренила запропастилась куда-то бесследно, и о её загадочной смерти не удалось узнать ничего. И с ущемлённой совестью предстоит остаться один на один. Неприятно, но ничего не поделаешь: с совестью, как с собакой, бросив косточку, можно поладить.
Утешаясь подобным образом, Вин-ваш безбожно лукавил: совесть не слишком его терзала. После Тренилиной смерти - да: день или два терзала, но и тогда вовсе не нещадно - нещадно он ей не позволил бы. Вскоре - совсем утихла, и, изредка просыпаясь, напоминала о себе разве что бережным покусыванием.
Нет, несговорчивого упрямца сделала из Вин-ваша отнюдь не совесть - Ужасная. Убив Её Зверя, юноша легкомысленно убедил себя, будто ему удалось приручить непредсказуемую, своенравную Воительницу. Ночь небывалых мук, ночь истязующих молний всё расставила по своим местам: Ужасную приручить нельзя. И ни к чему, казалось бы, не обязывающая любовная связь с Нею из птички, резвящейся в ветвях, обернулась угрюмым, всепожирающим чудищем из глубины. Чудищем, надеясь задобрить которое, Вин-ваш настоял на очень небезопасном испытании. А загадочная гибель Второй наложницы - всего лишь льстящий самолюбию, понятный и убедительный для соплеменников повод.
Испытание завершилось достойно и поучительно: восстав ото сна, Великий Герой всенародно покаялся и в недопустимо затянувшейся связи с Ужасной, и в непреднамеренном убиении Тренилы. (Признаться в последнем, Вин-ваш, окончательно справившись с ядом, вспомнил, совет нашептала богиня. Ему, лелеющему честолюбивые планы, совершенно необходимо возвести на себя напраслину: грядущий Спаситель народа бад-вар незначительным преступлением замараться может (очистят - и всё), а вот мучительно головоломной тайны не простят: вспомнят при первом неловком шаге - вспомнят и отшатнутся.) Покаявшись, на обступивших его жрецов сын Повелителя Молний посмотрел будто бы со смирением, но и со скрытым вызовом: ладно, мол, он не испортит упрямством незатейливой их игры, но и ему не должны мешать.
И вообще: всё для Вин-ваша сложилось очень удачно: Тренилина гибель, испытание ядом, но особенно, как ни странно, лукавое покаяние - всё пошло ему впрок, всё помогло наклонить к себе неподатливых старших жрецов... всё...
...если, конечно, забыть о его грозном отце. Не дождавшись конца испытания, (а зачем дожидаться - ясно и без того!) Повелитель Молний покинул храм, окончательно решив: медлить уже опасно - время ловить змею.
Едва не случившаяся беда, чёрным крылышком чиркнула Му-ната: несколько лишних слов - и думать не хочется, чем бы тогда всё закончилось. Для него бы - наверняка костром. Для Лилиэды - возможно, и нет; после Великой Ночи преступление, совершённое ею до - могли бы и проглядеть. Для Вин-ваша: наружно, пожалуй, ничего бы не изменилось - как же, Великий Герой! - но в глубине-то, там, где куются людские страсти? И его бы не пощадила молва! Но главное даже - не их судьбы: его, Лилиэды, Вин-ваша - мог бы в конце концов и он избежать костра - ничего бы не изменилось: светоносные откровения Ле-ина навсегда бы скрылись за тучами, путь народа бад-вар навсегда бы остался во мраке.
Подобные, а то ещё и более неприятные мысли сопровождали Му-ната всю недолгую дорогу до дворца Повелителя Молний. После, вдруг неожиданно получившегося таким опасным - заурядного по идее - ядопития, растерянный жрец поспешил в свою уединённую комнатку. Затвориться, налить вина, выпить единым духом большую чашку, собрать волю и призвать к порядку мысли: словом, по-звериному зализать раны - в комнате, как в норе.
Вино и налито, и выпито - однако успокоения не пришло. В смятении мечутся мысли, души в разладе с телом, сердце частит и ёкает. Му-нат подождал, подумал и опять наполнил чашку. Поднёс её ко рту, но пить уже не спешил, будто чего-то ждал. Сидел и вдыхал бодрящий, ни с чем не сравнимый запах перебродившей и устоявшейся осени - запах выдержанного, вошедшего в полную силу солнца. Завораживал этот запах. И опьянял немного, но и особенную трезвость вместе с тем сообщал жрецу. И сердце успокоилось, и смущённые души обрели согласие. Два, три небольших глотка - и Му-нат поставил чашку на столик: пить больше не хотелось. Недолгого мира он достиг: из бледного, громко вопиющего страха изловчился выделать почти прозрачную, восхитительно молчаливую осторожность. И неожиданный стук в дверь - негромкий, но и отнюдь не робкий - жреца не испугал.
Получив разрешение, Ле-гим-а-тан вошёл к своему помощнику. Конечно, он понимал: предстоящий разговор надо бы вести в храме Ле-ина, но смятение, вдруг овладевшее Му-натом, заставило поторопиться. Услышав полу бредовые, к счастью, почти непонятные разоблачительные излияния сына Повелителя Молний, Ле-гим-а-тан надумал вмешаться не откладывая до вечера - всякое промедление могло обернуться бедой: колдун слишком устал под бременем, непосильном даже и для него.
(Если бы выразительные, приятно украшающие всякое повествование диалоги мнимой близостью к жизни не убивали, в сущности, эту жизнь, рассказчик, вероятно, не удержался бы, размазал по нескольким страничкам разнообразные - якобы наглядно и убедительно рисующие его героев - реплики и словечки: таким интересным и поучительным оказался разговор, случившийся между двумя жрецами. Но Бог от соблазна спас, и, извинившись за неспособность к красивой лжи, автор вновь обращается к привычному пересказу...)
...из этого доброжелательного, на редкость доверительного разговора отгадчики и толкователи Ле-иновой воли открыли друг в друге много неожиданного и удивительного. Но Му-ната почему-то особенно тронул совершенный пустячок: в самом конце, по-юношески смутившись, Ле-гим-а-тан признался в своей давней любви к Бегиле. Конечно, его смущала отнюдь не сама любовь - старшему жрецу Великого бога Ам-лит охотно отдал бы в жёны свою дочь; и не разница в возрасте - вполне обычная вещь; смущала странная, непонятная даже самому Ле-гим-а-тану, жутко мешающая прихоть: желание быть избранным Бегилой. Ею самой! А уж потом говорить с отцом!
Нечто небывалое для всякого из народа бад-вар! Доселе - до удивительного признания - неслыханное и Му-натом. И неизвестно, не случись ему самому перешагнуть страшную черту, как бы он отнёсся к этому признанию: пустячок пустячком, но небывалое в такой невозможной мере - бр-р-р! Но это - прежде. Теперь - понимание. Для Бегилы, для женщины, изменившей его представление о человеческих желаниях, чувствах и, особенно, страстях, соединиться с Ле-гим-а-таном - благо. А странная прихоть верховного служителя Лукавого бога - если не благо, то и не зло. Не всё небывалое - зло: кто-кто, а Му-нат знает об этом не понаслышке. И помощь (какая? - но это другой вопрос) была предложена от всего сердца и принята с благодарностью, очень польстившей Му-нату.
Жрецы расстались более чем по-дружески: будто им не впервой такие доверительные разговоры, будто вот так, не таясь, им частенько доводилось беседовать и прежде. Впрочем, если задуматься, они давно присматривались друг к другу с доброжелательным интересом, многое знали, о многом догадывались, и плеснувшая через край откровенность, не след обоюдной небрежности, но венец осторожных, достаточно непростых трудов - закономерный последний шаг.