Бегила проснулась вполне Ужасной. Правда, тайну прошедшей ночи утренний свет запрятал в самую глубину - ну, и пусть себе! Ужасная уже воплотилась, а если скрылась от света - не вечно же длиться дню! Неизбежно вернётся ночь - и не ловкая притворщица, не Первая наложница встретит во Тьме Великого Героя.
О подробностях предстоящей игры Ле-гим-а-тан с Му-натом обстоятельно рассказали женщине. Дабы не случилось какого-нибудь конфуза, жрецы не забыли ни одного, даже маловажного пустячка: во-первых, полотняный шатёр поставят в самом обширном покое дворца - это являлось отступлением от древних правил, но ставить его на площади было, по их мнению, чрезвычайно рискованно. По полузабытым преданиям Ужасная являлась Победителю в сработанном по-особенному, стоящем на отшибе шалаше. Однако в тех же преданиях об устройстве шалаша говорилось хоть и обстоятельно, но на редкость неосязаемо. Подробные перечисления многих отдельностей - головы Градарга на крыше, ложа, накрытого шкурой Зверя, превращающих землю в ковёр красных и белых цветов - чередовались с безнадёжными провалами относительно столбов, жердей, веток. А по незнанию такого настроишь... Вот и решили поставить привычный полотняный шатёр - украсив, конечно, как полагается.
А что не на площади - того только не хватало, чтобы кто-то не в меру зоркий заметил Бегилу. О подобном сраме предки не могли и подумать - в их времена Победителю действительно самолично являлась Ужасная. В особенные их времена. Увы, с тех пор многое изменилось - совещаясь у Повелителя Молний, старшие жрецы и думать не смели о настоящем воплощении Души Изначальной Тьмы. Их заботило только одно: какую из женщин всего за половинку оставшейся ночи и следующий день обучить убедительной, изощрённой игре. Вождь указал на Первую наложницу Вин-ваша - с ним согласились; и с позднего посещения Бегилы Му-натом и Ле-гим-а-таном началось "воплощение" - позорное и (обидней всего) ненужное.
Впрочем, откуда Высокому Собранию было увидеть неожиданный поворот? Молчали Старшие боги, растерянные жрецы толкли воду в ступе - никто из мужчин не подумал о женщине.
Подумала о Бегиле Ужасная. Подумала и, не испрашивая ни у кого никакого позволения, воплотилась.
Проснувшись Ужасной, Ам-литова дочь знала: не допустимо ставить шатёр под кровлей! Знала она и другое: в старые времена Победитель встречал Ужасную вовсе не в шалаше. Утверждался столб с головой Градарга, обносился высокой колючей изгородью - и ничего более. Сверху - лишь звёздная россыпь на чёрном небе; под шкурой - земная твердь. И пусть нечестивец, налгавший о дурацком ложе, будет благодарен Старшим богам за то, что его имя затерялось. Насчёт же красных и белых цветов - всё верно. Конечно, их должно рассыпать живым ковром не вокруг невозможного ложа, а вокруг шкуры Градарга - одно из немногих обязательных условий.
Проснувшись, Бегила долго лежала с закрытыми глазами - припоминая и обдумывая ночные откровения Ужасной. И никакого сомнения у женщины не мелькнуло: нет, не во сне она всё узнала - всё ей открыла Воплощённая.
Однако, предавшись чужой воле, дочь Ам-лита видела многие, происходящие от этого осложнения. Говорить жрецам об устройстве Священного Шалаша, скрыв при этом источник знания - не просто глупо, но и опасно. Не поверят - нехорошо: рассказав, но не убедив, не отвратить их от бредовой идеи поставить шатёр под кровлей - чего (шатра во дворце) Ужасная не потерпит ни под каким видом. Поверят - совсем неладно: да, ей, Бегиле, предостаточно будет чести - но после-то, после! Не менее трёх лун самого строго затворничества и поста! Пост, впрочем - мелочи... а вот затворничество?.. может ли она поручиться, что за долгие три луны её место на Вин-вашевом доже не займёт другая? Особенно - Лилиэда?
Великая Ночь всего через две луны, а никому неизвестно, как именно произойдёт воплощение Че-ду и что при этом случится с памятью Вин-ваша? А ну как - не разобьётся?! И, познав сестру в образе бога, он не прилепится к ней с неземной, невозможной силой? Да, такая опасность существует в любом случае: рядом Бегила будет или в строгом затворе, но... очень необходимо - рядом! Зная Вин-ваша, знает женщина: какие бы силы ни соединили его с Лилиэдой - природа своё возьмёт. Да, о Великой Ночи, об удивительном воплощении никому из смертных знать не дано, но Вин-ваша-то она знает...
Как, словом, ни крути затейливый узел, за какую ниточку ни тяни - вконец ли запутаешь или развяжешь - ясно одно: о случившемся воплощении Ужасной соплеменникам ни полнамёка. А чтобы особенно проницательным: Му-нату, Повелителю Молний, Син-гилу и, возможно, Ле-гим-а-тану неосторожным словом или неловким взглядом случайно не выдать тайну - хорошо бы до ночи забыть самой. Пусть очень тяжело, но излишнюю резвость непослушного язычка и чрезмерную выразительность взгляда необходимо поумерить. (Всего лишь до вечера - ибо Бегила знает: после Священного Соития Ужасная тотчас её покинет, и упоительно жуткое воплощение если когда и вспомнится - то смутным, полузабытым сном.) Нет, после Великой Ночи ни беспокойная слава, ни долгое заточение ей уже не грозят. До вечера лишь бы не выдать тайну! Забыть бы её до вечера.
Ужасная, словно бы сочувствуя тревогам Бегилы, (конечно, вздор, сочувствие Ей неведомо по Её природе) затаилась до совершенной не ощутимости. Поняв это, женщина успокоилась: до вечера и глаза, и язычок уснули. Но главная - память. Её - своенравную, почти непокорную воле - сон и её одолел, похоже. До вечера задремала память. Сном по-звериному чутким, готовым прерваться от тишайшего шороха, но Ужасная затаилась ловчее кошки - и память пока дремала. Бегила, само собой, не могла нарадоваться такому подарку - одной нелёгкой заботой меньше - но сколько ещё других... Конечно, труднейшим будет уговорить жрецов, держась древних обычаев, поставить шатёр на площади - ни в коем случае не под кровлей!
Тем более, что их опасения резонны: оконфузиться перед народом бад-вар и Священный Союз представить заурядным соитием - большую глупость они при всём старании вряд ли бы могли совершить. Конечно, если во тьме случится кто-то по совиному зоркий - прежде всего и всего существеннее рискует женщина: толпа, разъярившись до бешенства, растерзает её на месте. Жрецы-то отговорятся - неслыханное святотатство свалив на непростительную дерзость своевольной девчонки. Да, отговориться-то они отговорятся, но... от грязи и им не отмыться... особенно - Му-нату с Ле-гим-а-таном... да и на прочих грязи падёт довольно... чего уж - падёт, конечно... ведь они были обязаны помешать преступлению! А уж священнейшем древнем обряде? Жрецы... прорицатели... рабы нерадивые! А ещё смеют притворяться ни недостойными слугам - нет ведь! Смеют постоянно талдычить о своём высоком назначении! Претендуют быть усердными исполнителями воли Великих богов! И так осрамится! Вовремя не открыть безумного замысла, вовремя не помешать дерзкой девчонке?!
Подобные соображения, как понимает Бегила, многократно перевесили страх перед нарушением древнего, священного, но услужливой памятью поколений перемолотого в невесомую пыль обычая. Пыль, впрочем, пылью, но чтобы вовсе без страха... так не бывает... Да, после поражения от Старших богов, Ужасная потеряла почти всю свою власть, но дабы наказать святотатцев - сил у Неё ещё достанет. И наверняка не без больших колебаний жрецы решились поставить шатёр во дворце. Конечно, тайные лазы и переходы от самых совиных глаз надёжно скроют Бегилу, но и самая просторная комната окажется неимоверно тесной для законного любопытства Людей Огня - большинство народа отстранится от праздника и затаит обиду на незадачливых устроителей. Интересно, старшие жрецы Великих богов учли эту отдалённую грозу? Учесть-то учли, пожалуй, но вряд ли - полностью оценили...
На одном конце скрипучей доски - позорное разоблачение, надругательство над святыней, грязь, недоверие (гибель Бегилы вряд ли бралась в расчет - мелочь, в сравнении с прочим), а на другом - опасное своеволие, вызов заветам предков, обида и гнев не попавшего во дворец большинства: да, организаторам праздника пришлось совершить нелёгкий выбор. Доска наверняка колебалась долго, а, успокоившись, наклонилась совсем чуть-чуть. И каждый из старших жрецов, будь он уверен в ловкости и осторожности дочери Ам-лита, предпочёл бы другой наклон...
Лёжа с закрытыми глазами, Бегила мысленно прошла по извилинам и ухабам трудной дороги, вполне согласилась с выбором жрецов, но, несмотря на это, знала: шатёр будет стоять на площади! Как?.. Почему?.. Это ей ещё неизвестно, но обязательно - на площади! С заменой изгороди, с тканью над головой (её продырявить будет совсем нетрудно!) Ужасная согласится, но чтобы кровля дворца завесила ночное небо - этого Она не потерпит! Звёздная россыпь над головой, под шкурой земная твердь: лишь два условия, но обязательны - оба! Острым ножичком осторожно разрезать ткань, впустив пугливые звёзды, с дурацкого ложа стащить шкуру Градарга - с этим Бегила справится - но шатёр должен стоять на площади! Обязательно! Чего бы ни опасались жрецы, как бы ни изворачивались - только на площади! Плевать на полотняное окружение, плевать на дурацкое ложе... стоп! Оно-то и пригодится!
Нужная мысль нашла наконец Бегилу, и, не распробовав её толком, не ощутив сомнительного вкуса, женщина заторопилась: мысль ей, несомненно, послала Ужасная, и отвечает пускай Она. Да что - "отвечает"? Как и кому? Нет уж - пускай ведёт!
Женщина заторопилась - пока ещё утро, пока не поздно!
Стремительно встала, на ходу обернула бёдра праздничной жёлтой тканью, наскоро убрала волосы, простеньким тройным ожерельем то ли прикрыла, то ли - конечно же, невзначай! - искусно очертила красивую небольшую грудь, птицей скользнула в зеркальце и, довольная полированной медью, отправилась к Му-нату. Пока ещё утро... пока ещё есть время...
Конечно, сама по себе на лукавый разговор с проницательным жрецом Бегила бы ни за что не решилась: ей ли надеяться обмануть Му-ната?! Не девочка - понимает! Нет, говорить с ним и лгать ему будет сейчас не женщина. И вряд ли смертному - даже наимудрейшему! - откроется изысканное коварство Ужасной.
Вторая ночь болезни оказалась много спокойней первой: ни невесомости, ни прозрачности, ни опасной неземной отрешённости. Да, бесстрастное безразличие ничего хорошего не сулило, но и не угрожало особенной бедой - оно, к сожалению, надолго. Ни боли, ни страха Лилиэда не ощущает, и без вмешательства Ле-ина нельзя надеяться на её выздоровление: остаётся только ждать - едой да укрепляющим питьём поддерживая телесную жизнь. Забот, по правде, немного.
Му-нату после позднего совещания у Повелителя Молний, после "подготовительного" разговора с Бегилой удалось немного соснуть. За время короткого сна последние остатки отравы, видимо, рассосались, и, проснувшись утром, жрец - впервые после смертельного испытания - почувствовал себя сносно: прозрел ослеплённый ум и, главное, прекратилось противное дрожание перепуганных душ.
Утро играло в комнате - бодряще, но неназойливо. Со знакомыми вещами, со стенами, кровлей: с Му-натом - тоже. И всё - кроме девочки - принимало эту игру. В ответ золотились вещи, стены слегка струились, переливаясь, смеялась кровля. Увлечённый простеньким волшебством, жрец засветился сам - дивным, незримым светом. Которого он не видел - но успел изумиться удивительному, увы, недолгому преображению комнаты. До того - как рассеялись чары, и миру вернулась скучноватая обыденность.
Смущённый простеньким повседневным чудом, жрец, возможно, долго бы ещё размышлял о видимом и скрытом, но его мысли спугнула Шидима. Старшая невольница по мышиному поскребла за ширмой, слегка помедлила и, получив разрешение, вошла. Му-нат с досадой посмотрел на неё, но, узнав в чём дело и страшно обеспокоившись, мгновенно забыл обо всём прочем.
С ним желает говорить Бегила. Желает немедленно.
Тревожило не желание - оно, в общем-то, объяснимо - но очевидное нетерпение. И наступающий день и предстоящая ночь принадлежали дочери Ам-лита - и всякая неожиданность с её стороны настораживала заранее. Тем более, зная Бегилино отношение к нему: недоверие пополам со страхом. Из чего следовало, что за разъяснением обыкновенных подробностей предстоящей ей игры, она бы обратилась к Ле-гим-а-тану. Несомненно - к верховному жрецу Ле-ина; а если пришла к нему, к Му-нату - ох, неспроста!
Уж не испугалась ли женщина невинной лжи - не решила ли отказаться? Этого только не хватало! А ведь - возможно... и очень...
Для него одного да, пожалуй, для старшего жреца Лукавого бога Ужасная - призрак, лишённый власти. Для остальных - не то. За трусость всех прочих - как у них не выговаривалось, как их смущало Её настоящее имя! - было неловко вчерашней ночью. И это - мужчины, старшие жрецы Великих богов! Чего же, спрашивается, ждать от женщины? И можно ли обвинять её в робости? Нет, нет и нет! Вчера, в полусне, она согласилась, сегодня, одумавшись и испугавшись - отказалась, и позором Му-нату было бы даже не обвинение, но всякий (хотя бы и про себя!) упрёк. Достаточно вспомнить ночи Тайной Охоты - и ни на какой, выбивающийся из лада звук не повернётся язык! Почему бы Ам-литовой дочери не отказаться - если при пробуждении её накрыла мертвящая тень Ужасной?
Подумав так, жрец впал в растерянность: за куцее оставшееся время замену Бегиле не подыскать! Конечно, можно её, запугав, заставить, но помимо того, что Му-нату это противно, он понимает: можно заставить многое - практически, всё! - но ничего не заставишь сделать на совесть. Никогда - никого - ничего... И не запугивать надо Бегилу - нет: убедить, приласкать, утешить. А главное - успокоить.
Растерянность несколько отступила: открыв, по его мнению, причину тревог и опасений дочери Ам-лита, Му-нат к ней вышел с приветливым лицом и твёрдым намерением успокаивать и убеждать - мягко, настойчиво, долго.
Однако первые слова Бегилы полностью перевернули сложившийся у Му-ната образ: эта женщина - ни мало ни много! - предложила себя в жертву.
Да ещё при каких обстоятельствах! При никогда не бывалых!
Случается - правда, всё реже - внимая зову богов, этому зову повинуются и добровольно уходят в тяжёлый путь. Но - при стечении народа, под молитвы и песнопения: торжественно прощаясь и героями уходя. И светлые имена ушедших навсегда сохраняются в народной памяти. С противным холодком сейчас вспоминает жрец, что ему стоило уговорить Некуара избрать дорогу поскромнее. И ведь это - после совершённого воином кошмарного преступления! А тут... робкая молодая женщина - вся от мира сего: с его суетой, легкомыслием, нежностью и жестокостью, с непобедимым желанием жить - приходит и совершенно спокойно, не ссылаясь на волю богов, говорит ему о своей готовности умереть! И не торжественно - героиней! - нет, незаметно исчезнуть.
Чушь?! Небывальщина?! Но как убедительно просто она всё объяснила! Словно невидимкой сидела на вчерашнем высоком собрании и прекрасно знала обо всех опасениях и тревогах старших жрецов. Конечно, если бы не огромный риск позорного разоблачения, то не возникло бы никаких сомнений, где поставить шатёр - только на площади! Но риск казался чрезмерным... и - вот вам! Приходит молодая женщина и небывалым предложением возвращает равновесие пошатнувшемуся миру.
За установкой шатра надлежит следить Му-нату, многие будут носить цветы, и, улучив момент, она, мол, заберётся под ложе - жрец забросает её цветами, и, затаившись, она дождётся ночи. Перед рассветом снова нырнёт под ложе. Выходить из шатра Бегила - будто бы! - не собирается. Вин-ваш покинет шатёр с первыми солнечными лучами, и, по обычаю, место явления Ужасной тут же очистят огнём. Конечно, она, Бегила, молча сгореть не сможет - да и вообще, заживо гореть не желает, это ей не по силам - но есть ведь могучие яды... и если Му-нат снабдит её небольшим флакончиком -тогда, ничем не рискуя, можно поставить шатёр на площади... если Му-нат...
...Му-нат сейчас охотнее всего взял бы плётку и девчонке, ослепшей от бредовой мысли, как следует, всыпал. Удумать такое?! Никогда не бывалое!
В глубокой тайне в необходимости и пользе человеческих жертвоприношений жрец сомневался уже давно: да, если кого-то позвали боги и избранный ими добровольно собирается в нелёгкий путь - другое дело. Отмеченный богам - не жилец уже в этом мире. Много тому примеров. Но до невероятного предложения Бегилы все уходящие - по своей воле или с помощью соплеменников - человеческий мир покидали для блага всего народа: жертва всех очищает от скверны - в это верили непреложнее, чем в чередование дня и ночи. (Если, подобно Му-нату, кто-то когда-то и усомнился - то держал это в глубокой тайне.) Словом, все жертвы во все времена приносились только по воле богов и только для народного блага.
И вот тебе - чушь, небывальщина: объявляется юная женщина и собирается будто бы ради ничем не омрачённого торжества своего возлюбленного! - умереть. И это тем нелепее, что упоённый славой Вин-ваш наверняка не заметит разницы между дворцом и площадью, наверняка ему будет безразлично, где для свидания с Ужасной поставят шатёр.
Му-нат, с трудом сохраняя спокойствие, но твёрдо глядя в тёмно-карие глаза, постарался как можно понятнее растолковать Бегиле вздорность её желания. Женщина взгляда не отводила, слушала с большим вниманием и в конце концов возразила жрецу: Вин-вашу, возможно, и безразлично - ей-то, однако, вовсе не всё равно. Издевательства над древними обычаями Ужасная наверняка не потерпит и обязательно отомстит. Скорая смерть ожидает юношу - не исключено, что ещё до Великой Ночи. А это - горе не ей одной, но и всему народу бад-вар.
Бегила говорила лишь о Вин-ваше, о предстоящем воплощении Великого бога, о нарушении древних обычаев, а у Му-ната росло и росло отвратительное ощущение, будто она откуда-то знает о тревогах и опасениях старших жрецов. В самом деле, вздумай Ам-литова дочь обратиться не к нему, а, например, к Син-гилу - тот бы не колебался. И бессмысленная, дикая гибель юной женщины его бы нисколько не отвратила. Удивительно уже и то, как на вчерашнем собрании ни в чью "умудрённую" голову не залетела "умная" мысль: тогда бы никаких колебаний - Бегилу бы обманули, и всё. Под видом очистительного зелья всучили бы сильнейший яд - наказав выпить перед самым рассветом, затаясь от Вин-ваша. Кошмарная небывальщина - отнюдь не убийство, но бредовое желание женщины добровольно и, главное, незаметно исчезнуть. Только оно... Вероятно, Могучие Силы оберегают Бегилу: ибо из старших жрецов "сообразительных" более чем достаточно, и всем им очень хотелось поставить шатёр на площади, но страх позорного разоблачения затворил, по счастью, их хитрость и изворотливость - ни в одну из "умудрённых" голов не залетела шальная мысль. Явилась она Бегиле. Но ей-то - зачем? Ради Вин-вашевой безопасности? Будто бы убедительно - однако, не до конца... Явно просматривается какая-то нехорошая незавершённость...
Своей жизнью заплатить за жизнь возлюбленного - хоть и с трудом, но можно ещё понять: на памяти Му-ната ничего подобного не случалось, диковинно это для всякого из народа бад-вар, однако от уцелевших Жителей Побережья красивые сказки о чём-то таком дошли. В них, правда, всегда говорилось о настоящем обмене: когда то ли разгневанные боги, то ли могущественный, злой колдун соглашаются вместо жизни одного человека взять жизнь другого. Сказки, конечно... И неужели они так повлияли на Бегилу - на дочь другого народа?.. Всё равно не сходится... Её небывалый выбор не объяснишь никаким влиянием... Ведь женщина знает: до Великой Ночи - до исполнения воли Че-ду - никакая беда не может грозить Вин-вашу. Ведь слышала с детства: Старшие боги давным-давно лишили Ужасную власти. Ну, а если за жизнь возлюбленного опасается после Великой Ночи - могла бы дождаться срока и на всенародном собрании, торжественно выпив яд, умереть героиней: не только ради Вин-вашевой жизни, но и для блага всего народа. А так... о древнем обряде, видите ли, какая-то девчонка печётся больше, чем старшие жрецы Великих богов?! Невнятица, чушь, нелепость!
Но как ни изощрялся Му-нат, какие ни искал обочины, Бегила все самые потаённые западни и колючки обходила с удивительной лёгкостью. Ни разу по неосторожности не оцарапавшись и не споткнувшись. Приветливо и спокойно отвечая на все вопросы, всё очертила магическим кругом: Вин-ваш - предстоящее воплощение - Великая Ночь - нарушение древних обычаев - месть Ужасной - и снова - Вин-ваш. Строгий не разрываемый круг. За - ничего; но и в него - никак.
В конце концов растерянный жрец усомнился: а Бегила ли с ним говорит сейчас? Насколько он её знал - непохоже. Впрочем, он знал другую Бегилу. После небывалого - невозможного! - предложения себя в жертву её образ перевернулся, и вряд ли уже стоит удивляться кругу, оградившему женщину.
Скользя вдоль замкнутой непроницаемой линии и постоянно возвращаясь к исходной точке, Му-нат осознал свою слабость. Для большинства старших жрецов сумасбродная жертвенность ослепившей себя девчонки была бы подарком, для него - нет. И юной цветущей жизни жалко, и нехорошей новизной пугало её желание скромно исчезнуть. К тому же - незавершённость. При всей убедительной простоте, при всей зализанной внешней гладкости потаённая занозистость и угловатость ощущались им в отменно круглых словах Бегилы. Ощущались на переделе внимания - не слухом, не разумом, но прозревшим сердцем. Ощущались, тревожили - не поддаваясь разгадке.
Осознав свою слабость, Му-нат решил обратиться к Ле-гим-а-тану. Поможет ли он - неизвестно, но уж точно - не навредит. Приказав женщине, дерзкие мысли накрепко затворив в себе, дожидаться его возвращения, жрец вышел из комнаты.
Оставшись одна, Бегила с любопытством посмотрела по сторонам. Эта часть дворца была ей мало знакома, а в комнату колдуна она не заходила вообще. Боялась всегда, но - не сегодня. Ужасная, приведя её, робость на время отобрала: уничтожился не просто сам страх, но и его возможность. Случись сейчас хоть трясение стен - да что стены, падение солнца! - Бегила не испугается. Не испугается...
...и она уверенно оглядела жутковатую комнату. Вроде бы, ничего особенного: узкое дощатое ложе, стол у окна да пара неуклюжих скамеечек - простота воинов, козопасов, жрецов. Обилие подвешенных к потолку охапок сушёных трав? Такое видеть ей случалось и раньше. У иных колдунов и погуще всего навешано: вперемежку с травами - страшные маски, оскаленные звериные черепа, сушёные человечьи головы; погуще и пострашней. Различные по размеру и форме кувшины, горшки, флакончики? Подобное изобилие странной посуды встретилось ей впервые, определённую особенность комнате оно, разумеется, придавало, но главное - не оно. Если бы женщине действительно был нужен яд - другое дело: тогда маленькие, плотно закрытые флаконы могли её заворожить и от полок со странной посудой долго бы не отрывался взгляд, но... зачем ей отрава? Ведь Бегила вовсе не собиралась умирать всерьёз!
Ужасная научила женщину затейливой лжи, и во время разговора с Му-натом подсказывала ей не только слова, но и их произношение: медленно-спокойное, быстро-взволнованное, нарочито-безразличное - всего не упомнишь. И её жестами, и её взглядом управляла Она - и, тем не менее, сверхпроницательный жрец, похоже, немножечко усомнился. Бегиле, впрочем, это не интересно - пусть сомневается. Перед тонким коварством Ужасной вся человеческая мудрость - ничто.
Находясь в Её власти, и о Старших богах, и о Тайных Могучих Силах женщина напрочь забыла. Для смелости и спокойствия условие, конечно, необходимое, для безопасности - слегка шатковатое. О чём, на своё счастье, Бегила не ведала. Ни днём, ни вечером, ни наступившей ночью. Только назавтра, уже избавляясь от остатков тёмной коварной силы, она узнала по краю какой бездны водила её Ужасная. Но это - назавтра; пока же, в счастливом неведении, женщину занимало другое.
Внимательно осмотрев комнату и отметив многие отдельные особенности, но главного - того, что и травы, и непривычная посуда употребляются постоянно - не уловив, она обратилась к узкому, ведущему в тёмный чулан проёму. В сумраке угадывалась неровная стена, а в стене - плотно закрытая дверь. Дверь в комнату Лилиэды. Бегила не удержалась. Ступая на цыпочках, вошла в чулан и ухом приникла к недоброй двери. Тишина сверхъестественная: ни шороха, ни дыхания - и не толстые доски тому виной. Перед многократно обострённым вниманием женщины дерево расступилось бы, пропустив всё - включая и самое лёгкое посапывание спящей девочки. Бегила всегда отличалась тончайшим слухом, а уж в подобном-то случае... Но и покинуть комнату Лилиэда, отмеченная священной нечистотой, не менее двух, а то и трёх ещё дней не могла: для всякой женщины Легида назначила строго определённый срок, и если считать со дня странной гибели Великого Воина Некуара... если даже прибавить день... нехорошее совпадение смутило Ам-литову дочь.
С утра, сказавшись нечистой, затворилась избранница Че-ду, вечером в комнате жреца, вот в этой самой комнате, произошло смертельное испытание - мало кто сомневался, что и Му-нат в нём участвовал. Лилиэда же была рядом, за дверью, и, значит, она могла многое слышать... а то и видеть... а то?.. уходящую в неизвестность ниточку Ужасная разом оборвала! Подозрениям и смутным догадкам сейчас не время - и ближе, и нужнее сейчас другое...
Постояв ещё и всё-таки нечего не услышав, женщина вышла из чуланчика, села у столика, лицом к окну, но ни ручья, ни дворика ни соединённых крытыми переходами беспорядочно-прихотливых строений - того то есть, что за неимением подходящего слова приходится называть дворцом - не разглядела. Всюду ей виделась только дощатая дверь. Дверь в комнату Лилиэды.
Вернулись прежние, неприятные мысли: Великая Ночь, воплощение, память Вин-ваша, жуткоглазая дочь Повелителя Молний - и всё за границами ближайших дней, всё за границами данной ей на сегодня власти... Строения за оконным проёмом, небо, ручей, комната колдуна - загородились они прочной дощатой дверью. Единственной в целом мире. Да и весь мир, похоже, загородился ею.
Вздрогнув от негромкого, но неожиданного голоса Му-ната, женщина очнулась: жрец уже не отговаривал от безумной затеи - уже вмешалась Ужасная.
Выбрав крохотный флакончик, Му-нат из другого (побольше) накапал немножечко мутноватой жидкости - плотно закрыл и воском обмазал пробку. Предупредил, что этот яд убивает мгновенно - выпив, пошевелиться она не сможет - и, стало быть, принимать его должно уже схоронясь. Спрятав флакончик, Бегила поблагодарила, шагнула к выходу, но... Му-нат взял её за руку и неизвестным коротким переходом вывел на площадь. Из-за каменного выступа показал ей, где будет стоять шатёр, где жрецы, а где остальной народ - и, не выпуская руки, повёл обратно, приказав как можно тщательнее запоминать дорогу. Затем снова вывел Бегилу к площади и, завязав глаза, велел возвращаться на ощупь. Раза два наткнувшись на взявшиеся невесть откуда углы, женщина с этим справилась.
Неожиданность действий жреца полностью отделила от Бегилы способность к удивлению - а удивляться было чему! И очень!
Вернувшись в комнату, Му-нат провёл Ам-литову дочь в знакомый уже чуланчик и надавил на уставленную посудой полку - открыв глубокую нишу, повернулась стена. Жестом приказав Бегиле войти в это углубление, жрец взял женщину за запястье и её ладонью нажал на стену изнутри - их облепила вязкая тьма. Ненадолго. Ле-инов служитель подвинул Бегилину руку влево и надавил опять - стена повернулась снова, образовав выход, и уже в комнате сбитая с толку женщина внимала удивительным словам жреца. Удивительным - не сначала. Сначала Му-нат ей напомнил о предстоящем воплощении, о том, как надо пить яд, но после... человеческой слабостью и волей Великих богов оправдав всякие случайности, он наказал Бегиле: если паче чаяния произойдёт какая-нибудь благоприятность и - наперекор яду - она уцелеет, то обязательно должна пробраться в эту комнату и, укрывшись в тайнике, дождаться его.
О нечестной игре Ам-литовой дочери Му-нат не обмолвился ни словечком, но женщина догадалась - знает. Знает, и согласен в ней участвовать. Даже Ужасная не смогла провести проницательного жреца, но зато Ей удалось лучшее: опутав сетями, овладеть его волей - ибо, по мнению Бегилы, сам по себе на риск позорного разоблачения Му-нат ни за что бы не согласился. Уж ему-то поставить шатёр во дворце было наверняка желаннее прочих - неземной грозы он вряд ли боялся, а вот излишне зоркого глаза... ведь, в случае чего, на него с Ле-гим-а-таном грязи прольётся поболее, чем на всех других.
И хоть волей жреца наверняка распорядилась Ужасная - уходя от Му-ната, Бегила впервые подумала о нём с некоторой симпатией.
* * *
Чего уж, грязи прольётся столько... а сколько - этого женщина и представить себе не могла... а кому достанется чуть меньше или чуть больше - право смешно! Всех с головой зальёт! Кто вот отмыться скорее сможет - другое дело. И, как это ни странно на первый взгляд, из старших жрецов позорное разоблачение Ле-гим-а-тану повредило бы менее прочих. Да, ему вчера поручили приготовить Бегилу, но... знали об этом очень немногие! А если женщину разоблачат, и, убоявшись разгневанной толпы, народу откроют правду - кто он вообще для Людей Огня?! Жрец чужого Лукавого бога. Старшего - если уж до конца - только из страха перед душами истреблённых Жителей Побережья.
Словом, каким бы позором разоблачение Бегилы ни обернулось, сколько бы ни пролилось раскалённой грязи - ни храму Ле-ина, ни его жрецам заметного ущерба от этого не предвиделось. Уляжется буря, и, как обыкновенно бывает, особенно пострадают сильнейшие. Малые-то пригнутся, а чтобы выстоять высоким, напрячься им так придётся - многое оборвётся внутри... Потому-то в основном Син-гил ратовал за устройство шатра под кровлей - ведь в конечном счёте за всё отвечают жрецы Че-ду, а Грозный бог нерадивым служителям прощать не склонен. Ни он - ни народ.
А вот согласие Повелителя Молний - оно непонятно. Конфуз с Бегилой вождя бы затронул мало - в отличие от открытого недовольства и тайного гнева едва ли не всех, не попавших во дворец. Правда, он был крайне встревожен и занят иными мыслями... для него, несомненно, куда более важными...
...и воля вождя рассеялась, и отыскалось удобное для старших жрецов решение. Удобное, впрочем - относительно... Однако нарушение древних полузабытых обычаев, возможная месть Ужасной - всё это отступило перед страхом позорного разоблачения...
...вот если бы на вчерашнем собрании хоть одного из жрецов нашла мысль об обманном отравлении Бегилы... одного-то, впрочем, она нашла! Однако убийство юной женщины казалось ему настолько гнусным, что до конца, до половинчатого решения, Ле-гим-а-тан горячо молился Ле-ину. Ле-ин уберёг. Никому, кроме его жреца, не явилась эта ужасная мысль.
Но и утром опасения не оставляли Ле-гим-а-тана - есть ещё время. И если кто-то додумался за ночь... успокоил его Му-нат. Совершенно невероятным известием.
"Ай, да девчонка! - с восхищением подумал Ле-гим-а-тан. - Впрочем, ведь не сама... Ужасная подсказала... и, тем не менее... умница, прелесть... и риска не побоялась... небольшого, конечно... да и, ведомая Ужасной, вряд ли чего испугается... но всё равно - умница... а как обманула ловко!.. да ещё - самого Му-ната!.. он, конечно, ещё не в себе... болен... любопытно бы знать, какую необычайную мерзость пили они с Некуаром?.. и при чём - Лилиэда?.. (что дочь Повелителя Молний к испытанию как-то причастна - Ле-гим-а-тан почти что не сомневался)... но это - потом... пока же - Бегила... ай, да девчонка! Провести и обмануть Му-ната!.. пусть не здорового... из мудрых мудрейшего! Ай, да Бегила... впрочем, всему время и место... во-первых, успокоить помощника... растерянного мудреца... нет, зелье пили они кошмарное...иначе бы сообразил... пусть ему соврала и не женщина - мог бы распознать фокусы Ужасной... нет же - смущён, растерян... а ведь, казалось бы, яснее ясного: Бегила вовсе не собирается умирать!"
Такое простое решение Му-ната весьма смутило - мог бы и сам догадаться! Яд, очевидно, вышел не весь! К тому же: болезнь Лилиэды, бессонные ночи - оправдав свою недогадливость, жрец, однако, крайне огорчился. Всегда нежелательно быть наивным, а в ближайшее время - просто смертельно! И если от чрезмерного напряжения ум слегка притупился - необходимо удвоить осторожность. Слава Ле-ину, о временном помрачении его ума догадался один лишь Ле-гим-а-тан - а он-то вредить не станет, скорее поможет.
И помог ему старший жрец Лукавого бога. Советом и делом. Вчера ещё, во время разговора с Бегилой, он обратил внимание на то, что юная женщина слегка не в себе, а перед самым уходом будто бы заметил в её глазах - внезапно, лёгким намёком - промелькнувший свет. Вчера он этому не придал значения, но сегодня, после сообщения Му-ната, всё стало по своим местам: девочкой овладела Ужасная. И обманула Му-ната отнюдь не Бегила - Она. И незачем мешать воле Души Изначальной Тьмы: все старшие жрецы - особенно, Син-гил - от беспримерной жертвенности женщины придут в восторг, а узнав о спасении дочери Ам-лита, сквозь пальцы посмотрят на её хитрость.
"...тем более, что Вин-ваш... ведь пятидневное затворничество Бегилы придумали свалить на Легиду, желая усыпить его подозрительность... а исчезновение Первой наложницы открыло бы ему тайну "явления" Ужасной... и все старшие жрецы обязательно вспомнят об этом - если не сейчас, то немного позже... и в свете этих соображений ловкий обман Бегилы гнева ни у кого из них не вызовет... напротив... риск, конечно, остаётся... если женщину углядит хотя бы один... правда, ведомую Ужасной, углядеть трудновато... риск незначительный... однако же - есть... может и из шатра не выбраться... на этот случай Му-нат должен её снабдить настоящим ядом... потом отобрать... и не надо сердиться на неё за обман... да, наказания девочка заслужила... но - не за ложь... за легкомысленную игру со смертью... и когда жрец будет её "очищать", пусть вспомнит об этом... и представит своей дочерью... любимой, но ветреной и беспечной... и рука тогда сама найдёт нужную меру... это, конечно, мелочи... сумела бы выскользнуть из шатра и невидимкой пройти по площади...разумеется, Ужасная будет её беречь - и всё же... да, самое главное: пусть Му-нат приготовит надёжное укрытие, выберет к нему незаметный путь, и покажет его Бегиле..."
После долгого размышления вслух, Ле-гим-а-тан предложил Му-нату вернуться к себе и, снабдив Бегилу надёжным ядом, указать женщине путь в убежище. Сам же он взялся оповестить старших жрецов о счастливом "озарении".
* * *
Покидая комнату колдуна, Бегила впервые подумала о нём с некоторой симпатией. И без страха. Вблизи он оказался и проще, и много приятнее, чем виделся с большого расстояния. Правда, зорким и проницательным сверх всякой меры - это надо же! Сама Ужасная не сумела обмануть его! Но слава Ей, слава! Не сумела обмануть - смогла подчинить Своей воле! На площади будет стоять шатёр! И до вечера, до того, как начнут собирать и носить цветы, свободная, с сознанием успешно завершённого трудного дела, она может уединиться и сосредоточиться на предстоящем воплощении. Достигнуто главное: шатёр будет стоять на площади!