Пушкарева Юлия Евгеньевна : другие произведения.

Гранд-Вавилон

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Гранд-Вавилон - легендарный мегаполис, сливший воедино тысячи культур. Город-призрак, город-мечта, город, пропахший красотой и пороком. Молодой писатель Горацио и переводчица Алиса отправляются туда - каждый своей дорогой, - чтобы справиться с тем, что им пришлось вынести, и научиться жить дальше. Но Гранд-Вавилон может и спасти, и погубить. Что ждёт тех, кто коснётся его ночной, недоступной людям изнанки? Представлен ознакомительный фрагмент романа. Полную версию можно прочитать по ссылкам, указанным в конце текста.

*

Все персонажи, события и ситуации, описанные в романе, являются плодом

художественного вымысла. Все возможные сходства и совпадения с реальными людьми,

событиями и ситуациями - случайны.

*

"...и я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами. И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства её; и на челе её написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным".

Апокалипсис. 17:3-5

"Это абсурд, враньё:
череп, скелет, коса.
"Смерть придёт, у неё
будут твои глаза".

Иосиф Бродский. Натюрморт

  
   Глава I
  
   Горацио всегда заканчивал истории лучше, чем начинал их. По крайней мере, ему так казалось - с тех пор, как лет в девять он впервые поддался порочному искусу чернил (вернее - шариковой ручки и тоненькой тетрадки с жизнерадостным синим джинном из мультика "Аладдин"). Он был убеждён, что финал истории должен быть больным и красивым, как кровавый зимний закат, а начало - дразнящим и интригующим, как шлейф духов, струящийся вслед незнакомой девушке. Конечно, нельзя сказать, что закаты занимали его больше девушек, - но порой больше ломали что-то внутри. Совсем как завершения историй.
   Он заканчивал истории упоённо - что на бумаге, что в жизни. Выписывал финальные ноты, взахлёб догоняя хриплый шёпот чернил, днями и неделями исходя непонятной никому лихорадкой. Лихорадкой; хорошее слово. Лихо, лихо-радит. Радостная беда. Именно так он себя чувствовал, когда дописывал, - будто что-то срастается и рушится одновременно; будто его тело борется с загадочной заразой, которую не в силах исторгнуть из себя, борется обречённо - и это приносит и телу, и сознанию дикое, греховное удовольствие. Впрочем, греховное ли?.. Он не знал. Наверное, Горацио хотелось считать любое удовольствие греховным - чтобы добавить в него остринку опасности.
   Конец истории - пусть и ненадолго - дарил покой. Чувство Завершённого Дела; чувство того, что чьи-то жизни дошли до надлома, до парадоксального - порой глупого, но неизменно решающего, - поворота, созданного - неясно, кем; может, его, Горацио, божественной властью - а может, собственной волей героев или капризом всё тех же чернил. Закончив историю, Горацио был чист, как ребёнок после молитвы. Он очень редко молился с тех пор, как вырос, - но эта чистота была честнее и значительнее. Он знал, что это - его личный способ сказать что-то тому, кто упрямо не отвечает на людские слова. На историю какого-то там Горацио, разумеется, тоже не ответит; но человек создан обращаться, не получая ответа. Если бы на молитвы немедленно и расторопно отвечали, они, пожалуй, потеряли бы смысл - как и искусство.
   Но после окончательного разрыва с Дианой Горацио совершил новое открытие. Разрыв - в этом слове ему слышалось что-то медицинское, мало вяжущееся с их странной жестокой историей. Разрыв аорты; фонтаны крови, орошающие город. Ди всегда была именно жестокой - и жестоко-капризной. Как чернила.
   Чёрт знает, каким по счёту стал этот разрыв; главное - на этот раз Горацио был уверен в его Окончательности. После того, как Ди уехала из его квартирки-студии - посреди ночи, прихватив с собой бутылку "Jack Daniel's", плача и хохоча; в общем, безукоризненно в своём духе, - после этого несколько дней прошло в каком-то мутном тумане. Горацио плохо их помнил. А потом - понял, что сейчас, как ни безумно это звучит, нужно именно начинать, а не заканчивать историю. Причём как можно скорее - желательно до того, как он сопьётся, загремит в "дурку", попытается покончить с собой или совершит ещё что-нибудь, свойственное душам с запоздало-подростковой организацией.
   Горацио не знал, такая ли у него душа. Скорее наоборот: он никогда не отличался порывистым инфантилизмом и неплохо переносил боль - хоть душевную, хоть телесную; книги и люди приучали к этому превосходно. Наверное, даже в момент первой встречи с Ди (сколько лет прошло - восемь, девять?..) он уже мог бы назвать себя мастером в этом деле.
   Мастером переношения боли. Какой убийственно слащавый пафос; он улыбнулся, нашаривая в кармане ключи. Весь месяц в голову лезет какой-то бред - бред, не приспособленный ни к письму, ни к жизни. Нелепый и неуклюже-беспомощный бред - как если бы синий джинн из "Аладдина" вдруг материализовался прямо посреди стерильно-серого офиса какой-нибудь солидной компании, сорвав совещание руководства.
   Таким стал и сам Горацио - неуклюже-беспомощным. Как же это бесит.
   - Ну, как ты тут, малышка? - пробормотал он, обращаясь к спёртому пыльному воздуху пустой квартиры. - Соскучилась?..
   Квартира, конечно, высокомерно промолчала.
   Да, тут и вправду пыльно; надо бы убраться. Когда-нибудь. Хорошо, что он давно никого не приглашал в гости. Горацио поморщился, представив, сколько колкостей ему пришлось бы снести от некоторых знакомых, если бы они сравнили его прежнюю чистоплотность с тем убожеством, в котором он живёт теперь.
   Впрочем - кому какое дело? "Стеклянные пророки" за несколько недель стали хитом продаж и до сих пор гремят, собирая лавры; парочка восторженно визжащих журналов уже успела наречь его "юным гением" и "надеждой отечественной литературы" - так что, наверное, в их представлении он должен жить именно так. Тринадцатый этаж, грязная квартира - в конце концов, это лучше сочетается с образом творческого человека, чем его прошлое. Неопрятный чердак. Запущенная мансарда, заваленная клочками черновиков.
   Если бы. Клочки черновиков, несомненно, смотрелись бы эстетичнее пустых бутылок и коробок из-под пиццы. Почему-то коробки так часто необъяснимо лень выбрасывать.
   Что за чушь опять лезет в голову?.. Повесить ключи на крючок в прихожей, разуться, посетить уборную, поскорее открыть окно - в духоте ещё хуже. Ряд машинальных действий. Игнорируя настойчивое жужжание телефона в кармане куртки, Горацио открыл холодильник.
   Недопитая бутылка Пино Гриджо; отлично. Он ополоснул бокал, вытащил пробку - и невольно залюбовался золотисто-искрящейся жидкостью. Вдохнул лёгкий, чуть щекочущий ноздри запах - очень виноградный, немного отдающий яблоком; беспечная свежесть лета. Завтра выходной, и можно было бы, конечно, позволить себе что-нибудь повесомее Пино Гриджо - но он снова забыл завернуть в магазин.
   К винам Горацио когда-то приучили однокурсницы: его группа в университете - как водится, пожалуй, на всех филологических факультетах мира, - была почти полностью девчачьей. Бросив аспирантуру, Горацио на несколько месяцев улетел в Италию - и это путешествие скрепило его безвинно-винную привязанность нерушимой печатью.
   Ди так и не разделила её. Она всегда считала мужчин, пьющих вино, изнеженными и женоподобными, и сама предпочитала либо пиво, либо что-то покрепче. Предпочитала - с энтузиазмом убеждённой алкоголички. Горацио вспомнил те несколько раз, когда практически силой отводил Ди к психологам, - и со вздохом налил себе второй бокал.
   Честно говоря, он надеялся, что когда-нибудь Ди попросту надоест надираться чуть ли не каждый вечер. Рассчитывать на то, что она внемлет голосу разума и задумается о здоровье своих души и тела, в её случае не приходилось. Ди не то чтобы не заботилась о себе (заботилась, ещё как), но всегда была уверена, что лучше других знает, что ей нужно и не нужно. Прямые и непрямые уговоры - при всей дипломатичности Горацио - заканчивались или её истерикой, или холодными издевательскими насмешками; он даже не знал, что хуже. А надоесть - да, надоесть вполне могло; Ди вообще быстро всё надоедает. Когда вышла его первая книга, она ликовала, как ребёнок, которому купили вожделенную игрушку, - но и это наскучило ей уже ко второй.
   Проклятье, почему каждый вечер так мерзко ноет затылок?..
   И - снова это жужжание телефона. Надоедливая чёрная пчела; Горацио уже устроился на диване с бокалом, ноутбуком и разогретым ужином, но понял, что надо бы взглянуть, кто же так старательно ему пишет. Редактор, рекламная рассылка, ещё рекламная рассылка, Артур (что-то про интервью; не сейчас - слишком ноет чёртов затылок) - и...
   Элиза. Ну, конечно. Молчаливая блондинка с кукольно-голубыми, чуть навыкате, глазами и небольшим заиканием. Без капли таланта - но исправно посещает его спецкурс по писательскому мастерству; некоторые злые языки на факультете поговаривают, что чересчур исправно. Особенно - с тех пор, как по университету прокатился слух, что "интересный" молодой писатель остался без девушки.
   Если у него была девушка, собственно. Ди всегда кичливо заявляла, что они "не встречаются" и у них всё "без обязательств".
   "Вы пойдёте?" - робко спрашивает Элиза, прикрепив к сообщению объявление о какой-то открытой лекции. "Ирония в литературе постмодерна", приезжий профессор (кажется, смутно знакомое имя - а может, и нет; неважно), серьёзное академичное фото с кружкой кофе и ручкой...
   Белая-белая кружка, светлая надпись; и - чернокожий профессор.
   Горацио глупо замер. Он не был расистом, о нет; он просто надеялся, что когда-нибудь сможет спокойно смотреть на людей - в частности, мужчин, - с кожей этого оттенка.
   Тёмно-коричневые пухлые губы, курчавые волосы; боль приходила снова и снова, упрямым пинком живот - чтобы выпить его насовсем; когда же, когда уже выпьет? Больше нет сил терпеть это. Нет сил - или...
   Чёрное-чёрное чудовище чудится всюду, рвёт на части грудную клетку, разбрасывая красные клочки внутренностей. Красное и чёрное - цвета карточной игры. Она тоже всегда играет.
   "...А хочешь, ещё гадость расскажу? Помнишь, прошлой осенью я поехала в..."
   Нет. Как это всё глупо, до невыносимости глупо и пошло; дрожат руки; Горацио отложил телефон, до боли прикусывая щёку изнутри.
   Широкие скулы, зелёные глаза (у неё именно зелёные - без отлива серого или карего, как у большинства людей; по-кошачьи едкая чистота оттенка); тонкие пальцы, сжимающие сигарету, - вот здесь, прямо на этом диване; она неаккуратно стряхивала пепел, особенно когда напивалась, и...
   Нет. Сказал же - хватит.
   В тот вечер он принёс ей лилии. Вкусы у Ди менялись не менее часто, чем настроение, - поэтому ей нравились то одни, то другие цветы. Тогда фаворитами были лилии. Он купил белые - белые, как сама невинность, как одеяние Жанны Д'Арк, взошедшей на костёр за свой подвиг во имя Господа и Франции; белые - и чуть отливающие нежно-голубым. Такие продаются только на углу у художественного музея, в ларьке возле кофейни "Жерар" - по крайней мере, насколько ему известно. Он принёс их - большие, удушливо пахнущие, в хрустящем целлофане, - и в тот вечер она рассказала ему...
   НЕТ. Нет, нет, нет. Хватит. Заткнись.
   ...рассказала очередную Ту Самую правду.
   Очередную. Это всё обесценивает - наверное. Он не знал.
   Это не было самой страшной изменой Ди - и, уж конечно, не единственной. В конце концов, она спала и с венецианцем Стефано, которого он когда-то считал если не другом, то, по крайней мере, хорошим приятелем; и с Эдвардом, и с тем парнем из китайского ресторанчика, и с Германом, его бывшим литературным агентом, и...
   Дурная бесконечность. Горацио долго не мог понять, зачем ей это; наверное, так до конца и не понял. Необъяснимая, мифологическая жестокость. Ненасытность Венеры, жаждущей унизить тех, кто ей служит.
   Ди никогда не была шлюхой в классическом смысле слова; и одержимой сексом - пожалуй, тоже. Ей был важен не сам факт соития, а игра, подводящая к нему. Лукаво-порочная симфония взглядов, прикосновений, интонаций и - в особо изысканных случаях - давления на разум; того, что превращает мужчину в похотливое, жалко дрожащее существо, способное думать лишь об одном, желать лишь Её. Ей нравилось доводить до края, до точки кипения, до рубежа, за которым боль сливается с наслаждением, а случайная интрижка вдруг становится непреложной властью. Нравилось охотиться.
   Сам Горацио тоже был только жертвой охоты - пусть и надолго задержавшейся. Всего-навсего. Сколько бы она ни утверждала обратное.
   Он не помнил всего, что она говорила в тот вечер, - точнее, запретил себе помнить. Или...
   "...Ну, ты же знаешь про мой список с галочками, да? Так вот - я в то время как раз поняла, что у меня никогда не было негра! А это же никуда не годится, правда?! Сам знаешь, что о них говорят - вот и хотелось проверить, такие ли уж они звери в постели. Не то чтобы я не жалею, но..."
   Нет. Нет, нет, нет; пожалуйста, хватит, хватит!..
   Растоптанные лилии на полу; осколки вазы; её смех, дрожащий в воздухе; запах дыма. Дым без огня - и кровь без погибшего. Так много крови. В тот вечер Горацио казалось, что он захлебнётся в крови, - вместо чернил.
   О, как она смеялась, когда он кричал и швырял всё, что попадалось под руку!.. Как смеялась. И действительно - справедливости ради, это было смешно. Он кричал жуткую несуразицу: как она смеет, как она может так растоптать, так унизить всё то давнее, чистое, святое, что есть между ними, так бесстыже лгать ему в глаза; как смеет поступать с такой нечеловеческой и даже не животной (божественной?..) вседозволенностью - и изменять не из чувств к другому, не из порыва страсти, даже не из простой похоти, а по продуманному, холодно рассчитанному ПЛАНУ; поехать в "чёрный" квартал и подцепить этого негра где-то в клубе - откровенно, цинично, как мужчина цепляет шлюху; просто тело, экзотическую игрушку, призванную потешить пресыщенную плоть; как она смеет делать всё это - когда он, он...
   Он и сам давится смехом теперь, когда думает об этом. Раньше, до того вечера, он никогда не использовал в адрес Ди слово "смеешь" - потому что понимал, как это глупо. Она всегда "смела" всё - и особенно по отношению к нему. В конце концов, он сам дал ей это право; сам вознёс её на этот пьедестал. Да, не все музы трахаются с неграми - лишь из прихоти "попробовать негра"; но...
   Он согнулся пополам, силясь побороть приступ тошноты. В тот вечер его позорно вырвало.
   Наверное, Ди ждала, что он ударит её. Больше того - в её лице Горацио ясно ВИДЕЛ, что она этого хотела. Хотела его гнева, исступлённой ревности; может быть, даже хотела, чтобы он наконец-то от неё отказался. Чтобы вышвырнул её за дверь - или покарал так, как Отелло покарал Дездемону. Чтобы показал себя Настоящим Мужчиной.
   И - да, в нём клокотало много ярости; он помнил, как после несколько раз ("несколько" - рыхлый туман абстрактности с душком самооправдания; сколько? два, три, семь?..) ввязывался в какие-то идиотские пьяные драки в барах и очухивался в синяках, с тупой болью по всему телу, с горячей похмельной тяжестью под кожей, но - чувствуя странное удовлетворение. Помнил, как пострадала посуда и мебель в квартире - и сколько невинной бумаги было изорвано. Горацио частенько рвал бумагу, когда нервничал; наверное, умелый психотерапевт интерпретировал бы это как самую безобидную из форм самоуничтожения.
   Однако гораздо больше, чем ярости, было отчаяния - и бессильной, униженной тошноты. Она вырвала что-то из его груди и бросила в кучу дерьма - не меньше; даже не в городскую грязь. Грязь - чернота чернил; чёрные пальцы, шарящие по её телу, чёрные мускулы, прижимающие её к какой-то обшарпанной стене, чернота, вторгающаяся в белизну...
   Инь-Ян. Прихотливые узоры шахмат. Горацио никогда не умел играть в шахматы.
   И - с того вечера - не умел засыпать без алкоголя.
   Настоящий Мужчина. Смешно. Он никогда не был им в глазах Ди; а был... Кем? Очередным рабом, очередной игрушкой - странной, потому что в ней, единственной, было что-то, зацепившее на годы, а не на пару недель? Слабаком? Неврастеником-писакой, от которого нет никакого проку, кроме заумных книг? Личным паяцем? В детстве у него был игрушечный шут в красно-фиолетовой шляпе с бубенчиками; интересно, мама выбросила его или сохранила?.. Красная, красная шляпа - как его беззащитно красные внутренности, разбросанные по квартире.
   Бедный Йорик. Бедный шут, пожранный тьмой.
   Триумфальный уход Ди с бутылкой "Jack Daniel's" случился не в тот вечер, а позже, - но именно в тот вечер Горацио пожрала тьма. Хочу, чтобы тебя не было, - думал он, захлёбываясь пьяными слезами, когда остался один. Не только рядом со мной - чтобы тебя совсем не было на свете. Он впервые захотел такого - вообще для кого бы то ни было, не только для Ди; трудно представить что-то более отвратительное. Желать кому-то небытия.
   А она всё равно смеялась. И тогда, и потом. О, если бы, если бы только она не смеялась - тогда он наверняка мог бы простить по-настоящему, как прощал всегда, тогда бы всё можно было исправить... Но этот смех. Горацио прижался лбом к оконной раме, жадно вдыхая воздух с улицы.
   Ответить Элизе, что он не пойдёт на лекцию. Да. Пожалуй, ни студенты, ни коллеги-профессора не поймут его, если он ни с того ни с сего выбежит из аудитории, не глядя в сторону кафедры и побледнев, как мертвец.
   Горацио ещё раз открыл сообщение Элизы, но приветливо-светлое окно соцсети вытеснил входящий вызов. Неизвестный номер. Наверное, какой-нибудь очередной рекламный вздор или приглашение на интервью Что ж, почему бы и нет? В конце концов, шум вокруг "Стеклянных пророков" хоть немного (хотя бы при свете дня) заглушает мысли о Ди, исцарапавшие всё нутро.
   Он принял вызов. Дохлая белокрылая бабочка, замершая на полу балкона, смотрела на него как-то укоризненно.
   - Да?..
   - Добрый вечер! - произнёс бодрый, натужно-вежливый мужской голос. - Я имею честь говорить с господином Горацио? Автором романа "Стеклянные пророки"?
   - Да, - ответил Горацио, силой замедляя дыхание, чтобы сдержать гулко ухающее сердце. Странная тревога вдруг охватила его; он поставил бокал Пино Гриджо на подоконник и прошёлся по комнате, сворачивая в крошечную точку властно-мускулистую, потную черноту, всё ещё заполняющую сознание. - А кто это?
   - Ричард, представитель издательства "Пятый угол". Вам удобно уделить мне пару минут?
   Ну и название; никогда не слышал. Горацио казалось, что он знает наперечёт все крупные издательства страны. Может, это какие-то мелкие сошки или вездесущие print-on-demand? Хотя - такие перестали интересоваться им уже после успеха его первой книги: почуяли не свой уровень.
   Пятый угол. Забавно; есть в этом что-то щемяще-печальное. Неприкаянность.
   - Разве что пару.
   - Мы восхищены Вашим писательским мастерством и заинтересованы в сотрудничестве с Вами, господин Горацио! - затрещал Ричард - по-прежнему с лицемерной бодростью, присущей его собратьям. - Мы - небольшое издательство, специализирующееся на молодых и подающих надежды авторах. Издаём как начинающих, так и признанных дарований - вроде Вас. Все книги выпускаются в твёрдой обложке, имеют стильное серийное оформление и...
   - Я никогда о вас не слышал, - осторожно перебил Горацио. - Вы находитесь в городе или?..
   - О, наш главный офис - на юге страны! - прощебетал Ричард - так радостно, будто это должно было немедленно осчастливить Горацио. - Но через две недели наш директор поедет в столицу с главным редактором для решения кое-каких деловых вопросов. Они хотели бы встретиться с Вами и обсудить, будет ли Вам интересно...
   - Спасибо за предложение, но вряд ли. Тираж "Стеклянных пророков" ещё не раскуплен, а переиздание "Замка в тёмной долине" готовит издательство "Менестрель".
   - Мы осведомлены об этом, - заверил Ричард. - Но у нас крайне выгодные условия сотрудничества, Вы не пожалеете! Наш директор восхищается всеми Вашими произведениями, вышедшими в печати, а "Стеклянные пророки" окончательно покорили его.
   - Правда? - слегка волнуясь, переспросил Горацио. - Я польщён. А...
   - Я звоню, лишь чтобы спросить, удобно ли Вам будет встретиться с директором и главным редактором. Они расскажут Вам все подробности - там и сориентируетесь, нужно ли Вам это, господин Горацио! Вы ведь будете в столице через две недели?
   - Да, я здесь работаю. В университете. Но...
   - Вот и отлично! - торжествующе пропел Ричард. - Тогда напишите нам, когда и где Вам будет удобно встретиться с ними, хорошо? Мы все будем чрезвычайно благодарны Вам, господин Горацио! Издать труды такого мастера пера - большая честь для кого угодно!
   - Хорошо-хорошо, - пробормотал Горацио. От этих пафосно-шаблонных фраз у него уже начинало сводить скулы. - А куда вам написать? У вас есть e-mail или...
   - Да, разумеется! Я Вам продиктую.
   - Минутку.
   Горацио с некоторой опаской подступился к куче книг и хлама на столе, чтобы выудить оттуда ежедневник. В сторону отправились наушники, сборник стихов Рембо, "Доктор Фаустус" Манна, иллюстрированное издание "Одиссеи", ворох счетов за квартиру и горстка звякающей мелочи. Действительно, пора бы убраться.
   Ричард продиктовал e-mail - и снова рассыпался в многословном благодарном щебете.
   - Я напишу на днях, - пообещал Горацио. - Спасибо ещё раз. Всего Вам...
   - Давно хотел спросить, кстати - если позволите... Горацио - это же псевдоним?
   Он улыбнулся. Новая странность: если в этом "Пятом углу" так хорошо осведомлены о нём и даже раздобыли где-то его номер, не знать о псевдониме - довольно диковинно.
   - Да. Но я очень давно придумал его, ещё в детстве. Он "прирос" лучше настоящего имени. Теперь почти все называют меня так.
   - Очаровательно! - умилился Ричард. - Это из Шекспира, верно? Из "Короля Лира", если не ошибаюсь?
   Возмутительное невежество для сотрудника издательства; Горацио поморщился. Хотя - может быть, у этого Ричарда просто был неудачный день.
   - Из "Гамлета". Горацио - друг и наперсник Гамлета. "Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам".
   - Точно, точно! - (Судя по звуку, бедняга Ричард даже хлопнул себя по лбу. Артистизма им в "Пятом углу" явно не занимать). - Простите, пожалуйста!.. Надеюсь, мы договорились. Спасибо, что уделили время, господин Горацио! До свидания!
   - До свидания.
   Горацио положил трубку, перевёл дыхание; и - как только взялся за бокал, телефон зазвонил снова.
   Диана.
   Что-то внутри противно оборвалось - точно содрали корочку со свежей раны. Несколько секунд Горацио вглядывался в буквы её имени, не особенно веря в то, что видит, - и проклиная своё малодушие. Больше месяца он не слышал её голос.
   Она как-то связана с этим глупеньким "Пятым углом"?..
   Не бери.
   Да, конечно, так было бы разумнее; но вдруг что-нибудь случилось? Вдруг звонит вообще не она, а её мать или соседка по квартире? Или...
   Не бери. Просто отклони вызов. Ты знаешь, что все эти допущения шиты белыми нитками. И она, скорее всего, пьяна. Не бери.
   Про себя Горацио строго проговорил всё это - и обречённо вздохнул. В конце концов, никакому Северину не пристало спорить со своей Вандой. Когда-то они с Ди вместе читали "Венеру в мехах" Захер-Мазоха; впрочем, в книге ей нравились только сцены унижения - не язык, не болезненная атмосфера, не тонкая музыка страсти, вибрирующая между героями. Ди вообще находила скучными большинство его любимых книг.
   Удар сердца; ещё удар. Он поднёс телефон к уху, нажимая "Ответить".
   - Да?
   - Привет! - гортанно промурлыкала Ди. Промурлыкала очень спокойно, даже доброжелательно - но на него словно обрушился потолок. - Догадываешься, по какому поводу звоню?
   - Не догадываюсь, - выдавил Горацио, надеясь, что голос звучит небрежно и иронично. Что она не слышит, как он выбирается из-под обломков рухнувшего потолка. - Совсем не ждал, если честно.
   - Ну, - (Ди хихикнула), - тебе только что звонили из издательства, правильно?
   Ах вот оно что. Розыгрыш.
   Изощрённо-злобная шутка; очень в её духе. Ди всегда нравилось издеваться над ним - и потом ждать, наблюдая за реакцией.
   Правда, до таких пределов она раньше не доходила: капризы жестокой Венеры никогда не касались его творчества. Диана знала, что оно для него значит; да и кому, как не ей, было знать?..
   Горацио замороженно улыбнулся, вцепившись пальцами в подоконник. Боль оказалась до нелепости сильной - такой, что хотелось нервно расхохотаться; только если представить, что кому-то хочется хохотать от пинка в живот.
   - Извини. Но ты же знаешь, я люблю вот так по-глупенькому шутить... Почему-то пришла мысль, и очень захотелось. Не могла удержаться, - продолжала Ди тем же очаровательно-бархатным голосом. В прошлом Горацио часто хотелось укутаться в её голос, как в шелковистую ткань, или осторожно держать его, как чашку с пенистым горячим кофе.
   Чей это сдавленный смех на фоне, с ней рядом?.. Наверное, того самого "Ричарда".
   Горацио не заметил, как тупая монотонная боль превратилась в укол - терновый шип, хищно впившийся в сердце. "Почему-то пришла мысль, и очень захотелось. Не могла удержаться". Очень захотелось - этим стихийным, злобно-весёлым состоянием объяснялись все или почти все поступки Ди. Она жила с жестокой, сладострастной, языческой вседозволенностью; моральные границы, угрызения совести, права и чувства других - что за вздор, если очень захотелось? Кому это нужно?.. Она лгала, блудила, грубила, добивалась своего хитростью и неодолимым, гипнотическим обаянием - с легкомыслием древнего злого духа или бесёнка. Она никогда не отвечала за свои слова и поступки, за нездоровые перепады своего настроения; или, точнее, отвечала всё меньше и меньше - по мере взросления. Вихрь, молния, его femme fatale.
   Горацио давно знал, что Диана больна, что её душа покрыта гноем и язвами; и - давно понятия не имел, как это исправить. Он не мог вылечить её.
   Может быть, во многом он сам сделал её такой. Он не умел воспитывать, не умел давить; а воспитывающий и давящий наверняка помог бы ей лучше мягкого, слушающего и всепрощающего вроде него. Он не провёл для неё границы - по крайней мере, когда это было возможно; не приучил её, как приучают ребёнка: "Это можно, а вот этого нельзя; так ты страшно навредишь себе и миру". Он сам, своими руками, вознёс Ди на тот пьедестал вседозволенности, где она с удобством устроилась.
   Теперь эта мысль мучила Горацио - пожалуй, ещё сильнее, чем их разрыв или кошмары о том чёрном парне. Он не знал, как жить с такой страшной виной.
   - Зачем ты это делаешь? - негромко спросил он, прерывая смешливые объяснения Ди. Опрокинул в себя остатки вина, глядя на мёртвую бабочку. - Ты же знаешь, как это важно для меня. Как внимательно я отношусь к изданию всего своего, как я мечтал об этом... Злой поступок. И к тому же - совсем не смешной.
   - Знаю, Ори. - (Ди вздохнула, изображая сожаление. Ори - так, уменьшительно, она называла его только в моменты пронзительной нежности. Горацио прошила глупая жаркая дрожь). - Ну, правда - просто очень захотелось, и всё... Вот такая я дурочка!
   - Название издательства неплохое, надо сказать. Концептуальное даже, - отметил он, пытаясь совладать с собой. Мёртвой бабочке сейчас куда лучше, чем им обоим; по крайней мере, уже не больно. - "Пятый угол". Столько ненужности и неприкаянности.
   Ди звонко рассмеялась.
   - Да, я старалась! Знала, что ты оценишь.
   - А кто мне звонил?
   - Эдди. Мы вместе учимся. Он тоже чувствует себя безумно виноватым, честное слово!..
   По гоготу Эдди не скажешь, - подумал Горацио. Затылок снова надсадно заныл; он смотрел на свои дрожащие руки с презрительной ненавистью. Эдди. Надо бы ответить что-то резкое, показать, как он оскорблён, как больно вновь чувствовать то самое, чем она годами уничтожала его, - обманутое доверие; но...
   Он не мог. Почему-то.
   - Ну, ловко получилось. Я повёлся. Скажи Эдди, что уже был готов написать на этот e-mail.
   - Мы, кстати, были уверены, что ты раскусишь его! - весело воскликнула Ди, будто не слыша опасного, отдающего мертвечиной холодка в его тоне. - Я его, конечно, подготовила, но всё-таки... В общем, прости, Ори. Это и правда, наверное, был перебор. Я знала, что мне будет стыдно.
   - Если знала, зачем тогда сделала? - машинально произнёс он - и тут же поморщился. Нашёл кого спрашивать. - Хотя - ладно, неважно. Забудь.
   - Но...
   - Мне очень неприятно, и ничего забавного я тут не вижу. Плохой поступок. Всё, проехали.
   Ди снова вздохнула. Он представил, как она обиженно надувает нижнюю губу - и какое по-рысьи хищное веселье плещется в зелени её глаз.
   - Ну, не злись так! Между прочим, знаешь... - (Ди выдержала интригующую паузу; Горацио слышал, как она щёлкает зажигалкой, закуривает, затягивается - и медленно выдыхает дым. Её длинные смуглые пальцы, её губы, сжимающие сигарету, родинка на подбородке; он закрыл глаза, стараясь не взвыть, и схватил бутылку Пино Гриджо, как воин хватает щит). - Я уверена, что ты, несмотря ни на что, скучаешь по мне. И что рад слышать мой голос. Может, эта тупая шутка - просто повод позвонить?..
   Конечно, ты хочешь, чтобы я так думал.
   Самое больное; самое божественно-своевольное. Ди отлично знала его и нередко могла предсказать ход его мыслей.
   Знала, куда именно бить.
   Горацио смотрел на мёртвую бабочку, на бокал Пино Гриджо, на небо, измазанное жёлто-розовым закатом, - и не знал, как дожить этот вечер.
   - Пока, Диана, - сказал он и нажал "Завершить вызов".
  
   ***
   Одуванчики. Венок из одуванчиков - радостно-жёлтых, как перья канарейки.
   Серьёзно?..
   Алиса смотрела на фотографию, стараясь ровно дышать. Покатые желтовато-зелёные холмы, низко нависшее серебристое небо - где же это они? Может, в России? Вполне возможно: Луиджи ведь без ума от России. Он перечитал всего Достоевского, уже был в Москве и Петербурге и часто с упоением мечтал о русской глубинке - Урале, Сибири... Наверное, теперь он повёз Кьяру туда.
   И там она плетёт венки из одуванчиков и делает ликующие селфи, целуя Луиджи в небритую щёку. Алиса стиснула зубы. Она не знала, зачем сохранила это фото, не знала, зачем снова и снова открывает его - с упорством мазохистки, отвлекаясь от каких угодно дел. Это каждый раз было похоже на удар по лицу, каждый раз выбивало из лёгких дыхание - но она не могла не смотреть.
   Кьяра. Подумать только. Та, кого Луиджи годами игнорировал, презирал, отталкивал; та, кем пренебрегал и чьи влюблённо-похотливые сообщения показывал Алисе, самодовольно ухмыляясь. Та, о ком говорил, что она "хочет его, но он к ней ничего не испытывает"; что ему "просто нравится смотреть, как она к нему рвётся"; что он "и видеться с ней не собирается, а если увидится - то лишь чтобы расставить точки над i"; что он, наконец, "порвал с ней совершенно, не отвечает на звонки и сообщения, добавил в чёрный список"; "ты зря переживаешь, котёнок"...
   Котёнок. Алиса сжала кулак так, что ногти вонзились в ладонь; сейчас она - не котёнок, а, по меньшей мере, сбежавший из зоопарка тигр. Хочется рвать и крушить - рвать так, чтобы во все стороны разлетались кровавые ошмётки тел; чтобы кровь залила пасторальную желтизну этих одуванчиков и забрызгала счастливые лица Луиджи и Кьяры; чтобы немного попало и на пухлые ляжки Виттории, с которой он спал в Неаполе несколько месяцев, - спал и непрерывно лгал ей; чтобы...
   - Так он правда повёлся! Представляешь, повёлся!..
   Заливистый хохот Дианы - соседки по квартире - заставил Алису вздрогнуть и свернуть фотографию. Диана производила так много шума, что всегда в итоге возвращала её к реальности - пусть и немного агрессивно.
   - Мне даже стыдно, если честно, Ди, - покачал головой Эдди - высокий, сутулый, чуть лопоухий парень, расположившийся вместе с Дианой за письменным столом. Уже несколько месяцев он таскался за ней, как привязанный. А может, и меньше: у Дианы было столько поклонников, что Алиса порой путалась в них. - Он такой... вежливый. Так спокойно отвечал мне. Над тупыми и хамами ещё можно так шутить, а тут...
   - Ох, тоже мне, нашёлся блюститель нравов! - насмешливо протянула Диана, отправляя окурок в пепельницу. В последнее время она всё чаще позволяла себе курить прямо в комнате. Раньше это, наверное, начало бы раздражать Алису; но теперь ей было всё равно. - Разве не смешно получилось?!
   Видимо, они издеваются над бывшим парнем Дианы, вспомнила Алиса. Тот писатель с вычурным псевдонимом; Горацио, кажется? Впрочем, неважно. Над ней жизнь знатно поиздевалась - почему же должна быть милосердна к другим?.. Она вновь развернула фото - будто сомнамбула, повинуясь воле незримого колдуна-кукловода.
   Несколько недель назад, увидев это фото и эти треклятые одуванчики, Алиса впервые познала ненависть.
   На самом деле - впервые. Раньше она никогда никого по-настоящему не ненавидела. Антипатия, раздражение, неприязнь, ревность - конечно; но ненависти - истинной, чёрно-кровавой, въевшейся в кожу, страшной, как в трагедиях Шекспира, - она никогда не испытывала.
   Но теперь она ненавидела. Луиджи.
   Оказывается, невероятно тяжело ненавидеть того, кого так долго любил. За кого молился перед сном (Алиса до сих пор не была уверена, что верит в Бога, - но за Луиджи почему-то всегда молилась), чьей лучистой улыбке радовался, как солнцу, из-за чьих ночных кошмаров и тревог переживал, как из-за собственных, кому пёк имбирное печенье на Рождество и готовил спагетти Болоньезе на день рождения. За кого исходил дрожью счастливой гордости на конференциях и симпозиумах, для кого исправно бегал в аптеку во время его похмельных страданий и обострений мигрени, чьи рубашки стирал и выглаживал, чьё фото носил в ежедневнике, как реликвию... Каждый период, когда они с Луиджи могли пожить вместе, был раем; каждая разлука - чёрной бедой. Они оба хотели, чтобы Алиса переехала в Италию, когда закончит учиться; хотели много путешествовать - чтобы Луиджи продолжал свои филологические изыскания о русской литературе, а Алиса сопровождала его и переводила его труды; хотели когда-нибудь пожениться и воспитать детей такими же космополитами и любителями разношёрстной музыки, как они сами; хотели...
   Точнее, наверное, всего этого хотела она, а не они оба. Луиджи редко говорил что-то прямо и ясно, редко обременял себя обещаниями; гораздо чаще - играл и манипулировал. И лгал. И изменял, как постепенно выяснялось.
   Кьяра и одуванчики. Подумать только.
   Увидев это фото, Алиса поняла страшное: она больше не хочет, не может хотеть ему добра. Она хочет, чтобы ему было больно. Чтобы он страдал - хотя бы вполовину той меры страданий, которая выпала ей от череды его мерзких предательств, от его пренебрежения, и грубостей, и изощрённых словесных и психологических пыток. Чтобы ему воздалось за всё бессовестное, что он совершил, - со всем легкомыслием итальянцев и со всей демонической тяжестью любителя Достоевского.
   Захлёбываясь слезами, она написала Луиджи гневное письмо, где высказала всё, что годами не решалась высказать. Что она не понимает, как можно так опуститься, и столько врать (как он сам не путается в этом вранье?..), и так безбожно использовать людей, которых он к себе привязывает, и посвятить всю жизнь утверждению жестокой власти над ними и реализации своих похотливых фантазий, и потерять любые границы морали, чести и совести, и совершенно отказываться хоть как-то работать над собой, и... Она плохо помнила, что именно написала, - но знала, что не может промолчать. Слова клокотали у неё в горле, раздирали изнутри; Алисе казалось, что её разнесёт на клочки, как лопнувший воздушный шарик, если она не напишет.
   Луиджи до сих пор не прочитал. Разумеется; он слишком занят Кьярой и одуванчиками, чтобы тратить время на её письма. А потом, может быть, будет снова занят рыженькой Витторией. А потом - кем-нибудь ещё. Он всю жизнь меняет девушек, как перчатки; жадно питается их заботой, энергией, страстью - ничего, в сущности, не давая взамен. Алиса не помнила, когда у него в последний раз был перерыв между отношениями - или хотя бы пауза в вихре лёгких интрижек; пожалуй, ни разу в сознательном возрасте. Главное, чего боится Луиджи, - остаться наедине с собой, беседовать со своими демонами. Постоянно новые, новые, новые девушки - десятки бабочек, наивно летящих на огонь, - нужны ему, чтобы не столкнуться с этим неизбывным страхом. Лишь теперь, увидев фото с одуванчиками, Алиса окончательно убедилась, что это так; лишь теперь поняла, насколько это эгоистично, расхлябанно - омерзительно во всех отношениях. Только Луиджи, конечно, нет дела до её выводов и страданий.
   Почему его должно волновать, что его невротичка-бывшая не знает, как жить дальше?.. Луиджи никогда не волнует ничего, кроме него самого. Нарцисс. Не случайно, наверное, так же назвали красивые - и ужасающе холодные цветы.
   Новый взрыв смеха Дианы опять вывел Алису из оцепенения. Чему она так злобно радуется - тому, что розыгрыш удался?.. Иногда Алисе казалось, что у Ди и Луиджи есть что-то общее - несмотря на очевидно разный культурный и интеллектуальный уровень. Луиджи, скорее всего, и не заговорил бы с такой вульгарной хабалкой.
   - Ну, тебе же самому было смешно? Признавайся! - потребовала Диана, кокетливо взъерошив Эдди волосы; тот залился румянцем. - "Пятый угол", и этот деловой тон... "Наш директор восхищается всеми Вашими произведениями". Готова поспорить, у него сердечко забилось чаще, когда ты сказал это! Гордыни этому засранцу не занимать.
   В ответ Эдди пробормотал что-то невразумительное, пожирая Диану голодным взглядом. Алиса вздохнула; она не считала свою соседку по съёмной квартире умопомрачительной красавицей - но была готова признать, что Ди переполнена каким-то трудно уловимым очарованием. Опасно-кошачьей, хищной мягкостью; то, как она двигается, держится, говорит, прикрывает рот ладошкой, когда смеётся... Пожалуй, с точки зрения мужчин во всём этом и правда есть что-то колдовское. Сама Алиса никогда не умела так - или, может быть, не хотела уметь. И уж точно не стала бы прятать за этим внутреннюю пустоту, чем виртуозно занималась Диана.
   Эта шутка над бывшим-писателем - всё же не слишком ли жестоко?.. Какая разница, - строго одёрнула себя Алиса. Теперь - погрузившись в волны яростной ненависти, поклявшись никого не жалеть, - она не должна размышлять об этом. Сострадание не принесло ей ничего, кроме зла; кроме подлости тех, кому она доверяла. Она больше никогда не позволит использовать себя и свою доброту. Больше никого не впустит в свою душу так же глубоко, как впустила Луиджи, - чего бы это ни стоило. Больше никогда не разрешит другим садиться себе на шею - потому что...
   Кстати, о сидении на шее.
   - Ди, может, ты на улицу выйдешь? - с нажимом произнесла она, когда Диана, всё ещё хихикая, потянулась за второй сигаретой. - Дышать уже нечем. Хозяйка придёт во вторник - опять скажет, что мебель пропахла дымом.
   Диана с картинной сокрушённостью (нет смысла отрицать - очень милой) наморщила лобик.
   - И что мне, каждый раз на улицу спускаться?! Да ладно тебе! Сегодня особенный день.
   - И почему же?
   - Ну... В каждом дне, когда я издеваюсь над моим личным Бальзаком, есть что-то особенное, - томно промурлыкала Диана, запуская руку в пачку чипсов на столе (видимо, это показалось ей достойной альтернативой куреву). Эдди, нервно сглотнув, смотрел, как она по-кошачьи жмурится и с наслаждением хрустит поджаристым золотистым кругляшком. - Я ещё недостаточно отыгралась на нём за все его нервотрёпки. И он даже сейчас пытался учить меня жизни, вы заметили?! Тоже мне, проповедник! Нет, Эд, сегодня ты просто обязан со мной напиться, у меня жуткий стресс!
   Придя к этому умозаключению, Диана вдруг вскочила со стула и уселась прямо на стол, расслабленно болтая ногами. Глядя на её пышные смуглые бёдра, едва прикрытые клетчатой юбочкой, Эдди кивнул, будто зомби, покорный воле повелителя-некроманта. Алиса только покачала головой - и вернулась к созерцанию фотографии. Надо бы, конечно, доделать заказ - она ведь обещала выслать перевод завтра, - но, пока эти двое здесь, у неё нет шанса спокойно поработать. Скорее бы они смылись в свой бар, оставив её наедине со слезами и англоязычной инструкцией по эксплуатации микроволновки.
   Совмещать учёбу в аспирантуре и работу над диссертацией с переводческим и редакторским фрилансом оказалось сложнее, чем думала Алиса. Особенно - в последнее время, когда она лишилась своего главного источника вдохновения. Этот источник теперь беззаботно милуется с глупенькой Кьярой среди одуванчиков, а она...
   - А почему ты назвала его Бальзаком? - неожиданно для самой себя спросила Алиса, прервав новую стадию воркования Дианы и Эдди. - Своего бывшего?
   Диана дёрнула плечом, озадаченно нахмурившись.
   - Ну, даже не знаю... Бальзак - писатель. И писал толстые нудные книжки, прямо как он. - (Она хихикнула, взглянув на Эдди; тот подобострастно улыбнулся, ёрзая на стуле: такая опасная близость к голым ногам Ди явно создавала для него определённые неудобства). - А что?
   - Да ничего. - (Алиса покачала головой, отгоняя какое-то странное, вяжущее предчувствие-наваждение, ёкнувшее внутри). - Просто так.
   - А если он перезвонит и наорёт на меня? - напряжённо спросил Эдди, вертя в руках телефон. Диана презрительно фыркнула.
   - Он-то? Ну уж нет! Не в его духе. Напьётся и впадёт в меланхолию на пару вечеров - да и дело с концом!
   Ди зевнула и продолжила хрустеть чипсами - видимо, игра с "Пятым углом" уже теряла для неё интерес. Алиса надеялась, что это знак того, что вскоре эти двое освободят её от своего присутствия. Она никогда не видела бывшего парня Дианы - только знала его по её многочисленным историям, из которых можно было составить материал для какого-нибудь модного блога "Как быть законченной стервой и при этом преуспевать". Не видела - и не читала его.
   Бальзак. Алиса не очень любила рассудочную чувственность французской литературы - но лет в шестнадцать-семнадцать лет всё же зачитывалась "Шагреневой кожей", "Евгенией Гранде" и "Утраченными иллюзиями". Жестокой, грустной и утончённой правдой жизни. Это было до знакомства с Луиджи - потом она стала читать в основном то, что читал он, чтобы хоть отчасти "нагнать" его уровень, и...
   Нет. Хватит о Луиджи. Приступ знакомой тупо-давящей боли в груди подсказал Алисе, что скоро она расплачется; надо бы выйти в туалет. Поставив ноутбук на диван, она направилась к двери.
   - Не хочешь почитать его? - вдруг бросила ей вслед Ди. Алиса растерянно замерла возле комода, заставленного косметикой соседки. Разноцветные коробочки, тюбики и пузырьки враждебно таращились на неё, как войско готовых к битве, ярко размалёванных дикарей-туземцев.
   - В смысле, романы твоего Горацио?
   - Ну да! - (Улыбаясь, Ди сняла невидимую пылинку с плеча Эдди. Закатные лучи, пробивавшиеся сквозь шторы, делали её похожей на залитую светом золотую статую - правда, чересчур подвижную). - Ты же любишь книжки, не то что я. И мне показалось, что тебе интересно.
   Странно. Несмотря на совместное житьё, их трудно назвать подругами - и вряд ли Диана думает иначе; откуда же такой внезапный порыв?..
   - Н-не знаю. Пока у меня точно нет времени читать.
   - Ну, если захочешь, возьми! - (Спрыгнув со стола, Диана ткнула пальцем в сторону книжных полок). - Вон там, рядом с твоей теорией перевода. "Стеклянные пророки", синий корешок. Его последний "шедевр".
   Её слово "шедевр" однозначно было закавыченным - столько яда бурлило в нём. Но - вновь неожиданно для самой себя - Алиса почувствовала, что хочет прочитать книгу этого человека, каким бы он ни был. Даже если он - тот слабовольный, изнеженный хлюпик, которым предстаёт в рассказах Дианы.
   Диковатое ощущение. Алиса вдруг поняла, что ей уже давно ничего по-настоящему не хотелось - задолго до того дня, когда она увидела фото с одуванчиками.
   - Хорошо. - (Она кивнула, нажимая на дверную ручку). - Может, и попробую.
   - Попробуй! - мягко сказала Ди. Да что с ней сегодня такое? Удивительный прилив доброты. Всё из-за удавшегося розыгрыша? - Тем более, там про Венецию. А у тебя же особые отношения с Италией, да?..
  
  
   Глава II
  
   Утки выбирались из воды и шлёпали по гранитным плитам набережной - покрякивая, неуклюже раскорячившись. Вода мелкими каплями-бисеринками летела с их серовато-бурых перьев, пока они отряхивались и поднимались всё выше - к заманчивым хлебным крошкам в руках умиляющихся людей. На набережной толпились и голуби - более жадные и менее неповоротливые, чем утки; увы, бо?льшая часть деликатесов доставалась именно им. Конечно, голубей было в разы больше; будучи неизменной частью городского ландшафта, они чувствовали себя увереннее. В тёмном, кишащем крысиной неопрятностью море голубей утки казались редкими утёсами - или кораблями, которым едва удаётся справиться с напором шторма. Особенно выделялся гордый селезень; его макушка отливала сизым и мерцающе-зелёным, на степенно сложенных крыльях виднелись исчерна-фиолетовые пятна. Корабль с пёстрыми парусами.
   Неподалёку от Горацио заплакал ребёнок - дёргая мать за подол платья, требовательно спрашивал, "почему уточки не кушают?" В большинстве случаев хлеб просто не долетал до "уточек" - голуби хищно набрасывались на каждую крошку, на каждый кусочек булки, и пожирали его раньше, чем утки успевали что-то сообразить.
   Естественный отбор; прямо как среди людей. Сильные вытесняют слабых, массы - одиночек. Горацио вздохнул.
   - Чудесный денёк! - с улыбкой заметил Артур, швырнув в птичье море очередной шарик хлебного мякиша. - И вообще - чудесный выдался май. Давно не припомню такой славной погоды весной: всё дожди да дожди.
   - Пожалуй, - без выражения процедил Горацио. Ему было лень спорить - иначе он, несомненно, возразил бы. Лично для него этот май выдался не "чудесным", а на редкость отвратительным.
   Покосившись на Горацио, Артур со смесью осуждения и надежды протянул ему остатки мякиша.
   - На, покорми селезня. Хватит уже хандрить!
   - Я не хандрю, - сказал Горацио, вяло впиваясь пальцами в воздушный мякиш. Скатал шарик и бросил - но ветер унёс его в противоположную от селезня сторону, всё к тем же вездесущим голубям.
   - Да я же вижу! Ты уже посерел от своей меланхолии. - (На вытянутом щекастом лице Артура, которое своей необычной формой всегда напоминало Горацио картофелину, отражалась искренняя тревога). - И не пишешь наверняка ни черта - а мне это, между прочим, не на руку! Я всё-таки твой агент.
   Горацио вымученно улыбнулся, целясь хлебом в другую утку; та ковыляла к влюблённой парочке, увлечённо крошившей батон.
   - Об этом трудно забыть.
   - Тогда хватит вести себя, как на похоронах. Вот уток кормишь - разве не здорово?
   - Ну, я бы предпочёл пересечься за кофе, как мы планировали, - осторожно признался Горацио. - Не хочу обижать ни тебя, ни уток, но...
   - И завязывай пить, - прервал Артур. - Думаешь, я не понимаю, почему ты настаиваешь на кофе? Потому что литрами хлещешь его с похмелья, вот почему!
   Утка наконец-то поймала снаряд, пущенный Горацио, - прямо в полёте, упруго вытянув шею. Голуби гневно замельтешили вокруг. Он снова вздохнул.
   - Не отрицаю, у меня сейчас есть небольшие проблемы с алкоголем. Но это моё личное дело.
   - Ничего подобного! - (Артур возмущённо запахнул расстёгнутую куртку). - Ты - достояние нации. После "Стеклянных пророков" уж точно. Ты больше себе не принадлежишь.
   Достояние нации. Горацио хмыкнул, брезгливо отступив на полшага, когда свора голубей оказалась в опасной близости от его ботинок.
   - Тебе самому-то не смешно?
   - Ни капельки! - выпятив грудь, заверил Артур. Он смотрел на Горацио снизу вверх - и, вопреки небольшому росту и лицу-картофелине, выглядел очень решительно. - И я не позволю тебе спиться.
   - К чему это всё, м? - поинтересовался Горацио, раскрошив остатки мякиша на потеху голубям. Один из них - бело-рыжий, прежде самый робкий, - вдруг вклинился в гущу схватки. - Кормление уток, нравоучения... Тебе так важно затащить меня на это интервью?
   Артур вскинул кустистые брови - но теперь к его возмущению прибавилась смущённая растерянность. Другом Горацио он был гораздо дольше, чем его литературным агентом, - ещё со старшей школы; и это нередко позволяло Горацио читать его насквозь.
   Собственно, Артур - вообще из тех, кого легко прочитать насквозь. Все его чувства и намерения написаны на лице - ярче и прямее, чем скандальные слухи в жёлтой прессе. Иногда эта прозрачная прямота нравилась Горацио, иногда создавала неудобства. Так или иначе, в ней он часто отдыхал от Ди - от её искусного лицемерия.
   - Я не говорил, что всё дело в интервью, - проворчал Артур, выуживая из кармана пакетик с последним куском хлеба. - Но в "Молнии" были бы рады, сам знаешь.
   Тощий голубь ловко выхватил добычу прямо из-под лап утки; Горацио устало потёр висок. С похмельем Артур угадал: после звонка Ди он действительно пил всю ночь (разумеется, бутылкой Пино Гриджо дело в итоге не ограничилось), а потом проспал до полудня. Эта прогулка, с одной стороны, была совсем некстати, с другой - хоть немного привела его в чувство. Сейчас он боялся остаться один. Липкая скверна унижения заполняла его, щупальцами расползалась под кожей, мешая дышать; он был как никогда слаб, ничтожен, размазан по асфальту лужицей голубиного помёта, никчёмным мороком, не существующим пятым углом. Как она провела ночь, куда пошла с этим Эдди? Долго ли они смеялись над ним?
   Правда ли она только лгала, когда сказала, что розыгрыш был "поводом позвонить"?..
   Артур не поймёт, если он расскажет. Конечно, не поймёт. Он всегда старался не лезть в их отношения с Ди - а если всё-таки позволял себе какие-то комментарии, то признавался, что считает всё происходящее сплошной неадекватностью и изощрённым моральным мазохизмом со стороны Горацио. У Артура сильная, здоровая душа; он никогда не поймёт, в чём странный, губительно-творящий смысл такого "мазохизма". Он создан, чтобы кормить уток, работать, гулять под майским городским солнцем; он не способен понять.
   Наверное, никто не способен. Горацио давно знал, что абсолютное понимание - это утопия; отчего же тогда порой без него так невыносимо?
   - "Молния" - мерзкая газетёнка, - произнёс он, глядя, как хлебный шарик, метко пущенный Артуром, исчезает в клюве красавца-селезня. - Я помню, как давал им интервью после "Замка". Они почти ничего не спросили о тексте. Зато спросили, не гей ли я и одобряю ли то, что герои-подростки курят марихуану.
   - Я тоже помню, - поёжившись, признал Артур. - Но это был Шумановский - есть у них такой пакостный поляк... Я выпрошу для тебя кого-нибудь нормального. Знаю, ты не уважаешь "Молнию", но у них же огромные тиражи! Нам рано расслабляться. Ты должен оставаться медийной личностью.
   - Должен? - переспросил Горацио.
   Отряхнув руки от крошек, Артур покосился на него и приоткрыл рот - будто собирался что-то спросить; но не стал. "Опять твоя Диана? Ты с ней виделся?.." Хорошо, что у Артура только по пьяни хватает смелости поднимать такие темы.
   Хорошо - а может, и нет.
   - Знаешь, - после долгой паузы сказал Артур, когда они двинулись вдоль набережной, осторожно обходя прохожих и голубей, - по-моему, тебе надо развеяться. Выбрался бы куда-нибудь, попутешествовал. А?
   Горацио рассмеялся.
   - Ого, ты даже не настаиваешь на интервью! Совсем всё худо, да?
   - Нет. - (Лицо-картофелина залилось румянцем, и Артур скрестил руки на объёмистом животе). - С интервью успеется. Но сменить обстановку тебе, думаю, сейчас бы не помешало.
   Артур крайне редко даёт советы, когда его об этом не просят. С чего бы именно сейчас?.. Щурясь, Горацио посмотрел на солнце, пробивающееся из-за клочков облаков, и попытался оценить серьёзность ситуации. Река несла свои пенистые грязные воды под мост, на котором замерла в пробке вереница машин; кряканье уток и голодное воркование голубей остались позади.
   - Сменить обстановку? И где, например?
   Артур хмыкнул.
   - Ну, уж явно не в твоей каморке наедине с вином. Тебе нужен шумный город, старик! Новые впечатления, женщины... Таким натурам, как ты, это вроде дров для печки.
   - Довольно цинично, - отметил Горацио, думая о том, как же смешно и напыщенно слово "женщины" в своей собирательной множественности звучит в устах Артура. Он знал о болезненной застенчивости Артура, а ещё - о том, как сильно тот комплексует из-за своей неприглядной внешности. И до какого возраста оставался девственником. А всё туда же - "женщины"...
   Какие роевые, абстрактные "женщины" вообще могут быть после "Пятого угла"? После этой ночи, которую Ди наверняка провела со своим карманным Эдди? После тьмы, вторгшейся в белое, - по согласию белого; после солнца, уступившего мраку?..
   - Зато жизненно! - возразил Артур, перекрикивая шум машин, когда они свернули на соседнюю улицу. Глянцево-чёрный BMW проехал мимо, громыхая дешёвым рэпом; пульсирующая громкость сразу проникла под кожу, зазудела в захваченном похмельем черепе; Горацио поморщился.
   - И что ты предлагаешь? Лас-Вегас?
   - Зачем же Лас-Вегас? - (Артур хмыкнул, тоже проводив BMW осуждающим взглядом, и про себя наверняка проворчал: самоутверждаются они так, что ли, эти водители-меломаны?..). - Гранд-Вавилон.
   Горацио остановился так резко, что чуть не налетел на прохожего со стаканчиком кофе в руке.
   - Серьёзно?
   - А почему нет? Ты можешь себе это позволить.
   Добродушное лицо-картофелина и правда было вполне серьёзным; Артур не шутит. Горацио покопался в себе - вяло, как мог бы покопаться, к примеру, в тарелке салата с кальмарами, которых не выносил, - и так и не понял, почему мысль о поездке в Гранд-Вавилон кажется ему бредовой фантазией. Более бредовой, чем мысль о поездке в тот же Лас-Вегас, Париж или Рим.
   Строго говоря, Артур прав: путешествие сейчас не помешало бы ему - по крайней мере, для сбора материала, если уж не для спасения души. А где собирать материал, как не в мегаполисе - бурлящем котле культур, амбиций и судеб?.. Горацио никогда особенно не влекли большие города; например, та же Венеция - маленькая и замкнутая, как сказочная шкатулка; особый мир из воды и камня, - нравилась ему гораздо больше Рима или Лондона. Недаром он прописал её, как умел - кровью и нервами - в "Стеклянных пророках". Большие города - это поток, подминающий под себя конвейер, жадно чавкающее болото из денег и власти; маленькие - душевность и атмосфера созерцания.
   Но Гранд-Вавилон.
   Пожалуй, ни один город на свете не оброс таким количеством легенд. Гранд-Вавилон называли то "вторым Лас-Вегасом", то "второй Венецией", то "новым Римом" - и даже "новым Санкт-Петербургом"; всегда чем-нибудь "новым" или "вторым". Он был моложе большинства своих собратьев-мегаполисов - и впитал понемногу от каждого из них, породив в итоге нечто то ли чудовищное, то ли прекрасное. Туда яростно стремились со всего мира: богачи, игроки и бизнесмены из Америки, модельеры, театралы и оперные певцы из Италии, шеф-повара, сомелье и художники из Франции, философы из Германии, учёные и инженеры из Японии, нефтяные магнаты из арабских стран - и толпы, нескончаемые толпы туристов. Гранд-Вавилон манил всех, мог предложить всё - от самых фешенебельных в мире клубов и казино до изысканной старинной архитектуры.
   Его постоянно ругали и восхваляли, называли то символом нового мира, высшим цветом цивилизации - то монстром, уничтожающим личность и непрерывно разрастающимся; монстром, который тонет в мешанине культур и наций, не имея собственного лица. Отчасти верно было и то, и другое: за последние двадцать-тридцать лет Гранд-Вавилон невероятно разросся - и стал городом-государством, поглотив огромные близлежащие территории. Он сиял, искушал - и влёк как тех, кто хотел разбогатеть, так и тех, кто надумал красиво потратиться. Каждый день по Гранд-Вавилону текли безумные, трудно вообразимые суммы денег; каждый день тысячи людей приезжали туда - переселиться, в погоне за удачей, или просто на время - отдохнуть. Город красоты, роскоши и загадок; город греха - как часто утверждают религиозные фанатики, видящие в его названии пугающий пророческий смысл. "Вавилон Великий, мать блудницам и мерзостям земным". Порок и гибель человечества из Апокалипсиса; город-шлюха, доступный всем - и никому не принадлежащий. Сейчас трудно сказать, откуда пошло это глумливо-многозначительное название. Должно быть, из чьей-нибудь меткой шутки.
   Конечно, Гранд-Вавилон давно волновал писательское воображение Горацио. Но ехать туда... Просто взять - и поехать? А с другой стороны - что в этом, собственно, такого?.. Он озадаченно вздохнул.
   - Даже не знаю.
   - А что тут не знать-то? Денег у тебя навалом! Машина есть, жильё побольше ты всё равно не хочешь - на что ещё тратить? - резонно спросил Артур. - В июне разберёшься с университетскими делами - примешь экзамены - и лети! А может, и раньше, если невтерпёж. - (Он загадочно хмыкнул). - Я угощаю, как говорится! Как-нибудь решим этот вопрос.
   Горацио посмотрел на многоэтажный бизнес-центр, мимо которого они проходили, - тускло-серую гусеницу, - и вздохнул ещё раз. Возможно, об этом предложении и правда стоит задуматься. Не факт, что даже Гранд-Вавилону под силу излечить его от послевкусия Ди; но попытка не пытка.
   - Я не жалею денег. Сам знаешь - трачу их довольно бездумно. Особенно в последние годы, когда они есть. - (Он улыбнулся Артуру - хотел выразить этой улыбкой благодарность за его тяжкий труд, но вышло, кажется, что-то жалко-вымученное). - Просто... Не знаю. Мне не хочется. Совсем.
   - Вот когда совсем ничего не хочется, как раз обязательно нужно куда-то ехать, - наставительно произнёс Артур, застёгивая куртку: солнце скрылось за мутной дымкой облаков, и становилось прохладнее. Горацио усмехнулся.
   - Вы говорите как истинный мудрец, друг мой.
   - Подумай и решайся. Рейс я тебе подберу удобный и недорогой, хоть с ректором договорюсь, если надо... Только перестань уже киснуть. - (Артур воровато огляделся - так, будто рядом были злоумышленники, которые могли подслушать их, - и понизил голос). - И - не моё, конечно, дело, но... Мадемуазель эту свою заблокируй. Чем скорее, тем лучше.
  
   ***
   "...Проект "Открытый мир", нацеленный на развитие глобального диалога культур и культурной интеграции, включает ряд масштабных симпозиумов, фестивалей, открытых лекций, мастер-классов, интервью и других мероприятий международного уровня. Большинство мероприятий пройдёт в Гранд-Вавилоне с июля по ноябрь этого года. В рамках данного проекта нам требуются разные специалисты, но прежде всего - компетентные переводчики, способные обеспечить общение участников из разных стран на достойном уровне, а также обработать письменные результаты проекта. В связи с этим рады сообщить, что мы заинтересованы в сотрудничестве со следующими студентами / сотрудниками Вашего университета..."
   Ниже стояло только одно имя - её собственное. Алиса Райт.
   Алиса поймала себя на том, что уже третий раз перечитывает прохладно-вежливую "шапку" письма - а к своему имени будто боится прикоснуться взглядом. Ей совсем не верилось, что это действительно её имя; что кто-то в далёком мегаполисе-государстве соотносит эти безликие чёрные буквы с её личностью. Это какая-то ошибка. Определённо. Сейчас всё выяснится, и декан отпустит её.
   А ещё - она машинально начала мысленно переводить описание этого проекта, полное жизнеутверждающих банальностей о глобализации и диалоге культур. На английский, а потом и на итальянский. В последние годы она перевела на заказ столько документов, рекламных текстов, аннотаций к научным статьям, рефератов, кусков магистерских диссертаций, что отклик на такие формализованные слова и конструкции превратился в глупый рефлекс.
   - Ну, дочитали? - поджав губы, сухо спросила декан. Да, она явно слишком долго таращится в листок; Алиса кивнула и положила письмо на стол. Оно пришло на имя ректора; на бланке красовался логотип - голубь с маленьким земным шаром на месте сердца.
   Логотип "Terra Incognita" - крупнейшей в мире организации, занимающейся международными культурными связями. Она находится в загадочном Гранд-Вавилоне, и поработать на неё - даже с чем-то незначительным - мечта любого переводчика. Высшая инстанция признания; золотое клеймо на трудолюбии и таланте.
   Мечта любого - но не её. Алиса уже и не помнила, когда её в последний раз посещали амбициозные замыслы. Точно до того, как ад с Луиджи - с его алкоголизмом, враньём, нестабильностью, изощрёнными издевательствами, параноидальной ревностью, - вырос до размеров её разлагающейся вселенной. В последние годы ей хотелось только тихо делать свою работу, получать достаточно, чтобы не сидеть на шее у семьи (мама и отчим и так едва сводят концы с концами), и перетерпевать день за днём.
   Иногда - писать. Творчество было единственным светлым пятном в её личной пыточной; медленно, исподволь прорастающие большие тексты - настоящая Terra Incognita, а не для красного словца. Земли, неведомые никому, - кроме, разве что, Поля и ещё пары близких друзей. Алиса не считала, что добилась достаточного уровня, чтобы показывать кому-то написанное; да и вообще - что когда-либо добьётся. Судьба, может, и подарила ей неплохую память и логику, умеренные способности к изучению языков - но не больше. Чем усиленнее она читала чужие тексты и восхищалась ими, тем больше презирала свои; они казались пирожками из песка, неумело слепленными ребёнком, - в сравнении с изысканными блюдами шеф-поваров.
   В последние недели таким блюдом стали "Стеклянные пророки" Горацио. Алиса всё-таки взяла у Дианы его роман - и читала по ночам, до сухого зуда в уставших глазах; читала в каждую свободную минуту, упиваясь переливчатой красотой слов и образов. То, что эту книгу написал бывший парень её соседки по квартире (или всё ещё - не бывший?.. впрочем, неважно: в интрижках Ди чёрт ногу сломит), уже не имело значения: это просто был прекрасный текст - прекрасный и целостный, как готический собор. Как в готическом соборе, в нём было много меланхолии, духа истории, грустно-созерцательной погружённости в себя; и - много Венеции, которой Алиса грезила с тех пор, как они съездили туда с Луиджи.
   В той поездке он, помнится, хандрил - так что бесконечными упрёками, ссорами и парой чересчур сильных пощёчин в их постельных играх дело не ограничилось. Уже на вокзале, перед обратной дорогой в Рим, Луиджи утомлённо заявил, что они расстаются, - и она неделю вымаливала прощение за какой-то очередной промах. Алиса уже даже не помнила, за что именно: в такие периоды любая мелочь могла вывести Луиджи из себя и заставить твердить, что они "не подходят друг другу"; а потом, спустя пару часов, - передумать и со слезами признаваться ей, исходящей нервной дрожью, в любви.
   Кажется, в тот раз поводом стало то, что она отреагировала мягкой шуткой, когда один из друзей Луиджи - пьяный в стельку - бросился перед ней на колени, пытаясь за что-то извиниться. Да, точно. "Человек перед тобой на колени встал - а ты... Какое низкое мещанство!" - бледнея, прошипел тогда Луиджи - и потом весь вечер зло подкалывал её при всех. Объяснить ему, что она не может воспринимать всерьёз эту пьяную клоунаду, Алиса не смогла - ни тогда, ни позже.
   - ...Вы язык проглотили от радости? В чём дело?
   Алиса вздрогнула. Узкое лицо декана, её поджатые губы в пурпурной помаде, модная стрижка, орлиный нос. На факультете её за глаза называли Мадам Зима - так сильно от неё веяло саркастичным холодом.
   - Я прочла, спасибо. Но... я думаю, нужно уточнить информацию. Здесь наверняка какая-то ошибка. - (Она прочистила горло). - У меня нет ни достаточного опыта, ни особых заслуг, чтобы переводить для проекта такого уровня. Я была бы польщена, но...
   - Милочка, Вы правда думаете, что сотрудники "Terra Incognita" могли допустить ошибку в международной рассылке для ректоров? - тихо - и очень ядовито - уточнила декан, вскинув тонко выщипанную бровь. - Если Вы так боитесь ехать, я Вас разочарую. В "Terra Incognita" не ошибаются. Здесь, - (длинный красный ноготь постучал по письму), - стоит Ваше имя?
   - Да. Но...
   - Значит, "но" быть не может. Они хотят видеть в Гранд-Вавилоне Вас и Вашу работу.
   Наверное, это должно было звучать как поздравление - но Мадам Зима, как всегда, цедила слова презрительно и насмешливо. Алиса почему-то вспомнила, как однажды - на втором или третьем курсе - расплакалась, сдавая ей документы для конкурса на повышенную стипендию: под такими лавинами сарказма декан погребла её портфолио. Теперь в этом воспоминании она казалась себе смешной и жалкой - сейчас бы ни за что не показала, как ей обидно, - но тогда...
   Тогда она ещё не была ветераном духовной войны с Луиджи. Тогда в ней оставалось ещё хоть что-то, кроме выжженных пустошей - выжженных и присыпанных одуванчиками.
   - Они ознакомились с Вашими академическими показателями, Вашими статьями о диалоге культур, переводческим опытом, - продолжала декан. - Вы их заинтересовали. И хочу подчеркнуть, что я не спрашиваю, поедете ли Вы в Гранд-Вавилон. - (Глаза за стёклами узких очков цепко впились в Алису - будто чуяли, что она уже готова отказаться). - Я сообщаю, что Вы поедете.
   - В июле? - выдавила Алиса.
   - В июле.
   - Надолго?
   - На три недели. - (Вздохнув, декан пододвинула к ней ещё пачку листов - видимо, приложение, где уточнялись условия договора). - Перелёт Вам оплатят, насчёт проживания пока не могу сказать... Ваша подпись, пожалуйста. Не будем затягивать: ректор должен ответить до завтра.
   Пробираясь сквозь вязкую нереальность происходящего, Алиса взяла ручку.
   Профессор Базиле, пожалуй, хотел бы, чтобы она поехала. "Будьте смелее, Алиса, - всегда говорил он. - Вы много работаете, но ужасно боитесь себя показать. В этом мире надо быть смелым и не упускать возможностей!" Он таким и был - очень смелым. Солнцем, озаряющим лучами своего ума весь факультет; солнцем, имя которого гремело по всей стране - и за её пределами.
   Солнцем, которое закатилось. Теперь профессор Базиле уже ничего не скажет - потому что четыре года назад одна машина врезалась в другую на обледенелой трассе. Не усмехнётся в усы, заметив удачную мысль в её докладе; не прочтёт - до мурашек, с артистично-театральной игрой интонаций и пауз - "L'Infinito" Леопарди или монолог Гамлета. У Алисы сдавило горло - как всегда, когда мысли забредали в этот пронизанный солнцем край; солнца там было так много - слишком много, до боли много для неё, привыкшей к темноте. Прямо как в Италии.
   ...Когда Алиса вышла из кабинета декана, её раздирали два равновеликих желания - позвонить маме и Полю. Поколебавшись, она решила начать с Поля, чтобы добраться до мамы в более уравновешенном состоянии.
   Впрочем, никакой особой неуравновешенности новость о Гранд-Вавилоне в ней, кажется, не вызвала. Апатичное удивление - и столь же апатичное стремление отказаться. В последние месяцы - а особенно после фото с Луиджи, Кьярой и одуванчиками, - она вообще мало что чувствовала, кроме апатии. Первый гнев - чёрно-золотой, сверкающий, как грозовые тучи в молниях, - прошёл, и осталась только пустота. На автопилоте она переводила, редактировала, сдавала скучные аспирантские зачёты - но хотелось лишь лежать, повернувшись лицом к стене, и водить пальцами по обоям.
   А ещё - плакать и пить. После разрыва с Луиджи Алиса поставила себе строгие ограничения на вино - не чаще одного-двух раз в месяц, не больше пары бокалов, - и придерживалась их; но легче от этого не становилось.
   Ей всегда было легко запрещать себе что-то приятное, ограничивать чувственные удовольствия жизни, на грани страха и любопытства наблюдая за тем, сколько же она сможет выдержать. Когда-то - когда Луиджи пропал особенно надолго, на два года, - Алиса довела аскетизм своего питания до того, что грустный лысый психиатр, бросающийся жутковатыми словами вроде "психоз", "депрессия" и "нервная анорексия", пригрозил, что её придётся кормить через шланг, если она не возьмётся за ум.
   Она съездила на стажировку в Италию и - хоть и не сразу - взялась.
   Но лететь в Италию ей тогда хотелось не больше, чем сейчас - в Гранд-Вавилон. Алиса помнила, как погрузила себя в самолёт - точно усадила в кресло безвольную тряпичную куклу или подушку с коряво нарисованным человеческим лицом. Италия почти насильно отогрела её - грустными каналами и мостиками Венеции, запахом древней жизни на замерших улочках Помпей, закатами над Неаполитанским заливом, коротким, нежно-тёплым романом с Роберто, - но ненадолго.
   До тех пор, пока Луиджи не появился опять, вернувшись из России. До тех пор, пока снова не застегнул на ней рабский ошейник - буквальный и метафорический.
   Луиджи помешан на власти - во всех её формах; но особенно - на власти над женщинами. Ему нравится её демонстрировать. А Алисе нравилось служить тому высокому и прекрасному, что она в нём видела; тоже - во всех формах.
   Теперь это "высокое и прекрасное" лежит в поросшей одуванчиками, болотистой русской грязи. Алиса вздохнула, нашла тихий уголок в коридоре и достала телефон.
   Поль, наверное, обрадуется за неё. Он умеет радоваться за других - так же искренне, как сочувствовать. Сколько бы страшного ни довелось пережить, он всегда смотрит на мир с детским поэтическим восторгом - восхищённо и лирично, видя красоту в каждой бродячей собаке, в каждом вкусном пирожном и каждом погожем дне. Совсем как Дуглас в его любимом "Вине из одуванчиков" Брэдбери. (Проклятье, опять одуванчики. Впрочем, здесь их можно простить - за соседство с вином). Возможно, эта детская лёгкость, казавшаяся Алисе почти немыслимой, и привлекла её в нём, когда они только начинали общаться. Это случилось как раз в те два года без Луиджи - два года, когда пустота душила её с особенно жестоким злорадством. Почему-то Поль сумел - хотя бы отчасти - заполнить эту пустоту.
   Они могли часами говорить обо всём на свете, блуждая в разноцветных лабиринтах ассоциаций - перелетая от споров о социализме и капитализме к Уитмену, Джойсу и Прусту, от ночных кошмаров и личных травм к психологическим шаржам на знакомых. Довольно часто говорили о любви и отношениях. Границы церемонных гендерных условностей между ними давно были разрушены - примерно с тех пор, как Поль пришёл к выводу, что он гей.
   В ту пору это потрясло Алису - во-первых, потому что открыло перед ней новый, прежде совсем чуждый ей мир с чуждыми ценностями; а во-вторых (ни к чему отрицать и эту, более прозаичную причину) - потому что Поль нравился ей. Тогда - не только как интеллектуальный собеседник. Однажды она пошла ва-банк и осознанно подвела их дружбу к опасному перелому - попросту говоря, цепочкой ловких, но очень простых (как ей казалось) манипуляций превратила их приятельские посиделки в ночь, полную жадных поцелуев, укусов и подростково-неуклюжих пьяных попыток заняться сексом. Если бы не ориентация Поля, эта последняя грань тоже могла бы быть сломлена - и Алиса понятия не имела, как жила бы в таком случае сейчас.
   В ту ночь она поняла, что уроки Луиджи не прошли даром. Он взрастил в ней тягу к тем же порочным манипуляторским играм с чужим сознанием, которыми занимался сам.
   Так или иначе, всё - как всегда - закончилось возвращением её личного злого божества. Когда они снова стали общаться с Луиджи, Алиса тут же бросила нежно-приторную переписку с Роберто и отдалилась от Поля - а чувства к нему скрылись где-то в самых тёмных закоулках её подсознания.
   Луиджи, конечно, маниакально ревновал к Полю - хоть и прекрасно понимал, что их с Алисой общение не выходит за рамки возвышенно-платонических бесед о собственных и чужих текстах, смыслах и эмоциях. Пока Алиса измученно барахталась в нездоровых узах с Луиджи - пытаясь то спасти его, то удержать его, то понять, чего же он всё-таки хочет; ревнуя, скучая, рыдая от его измен и язвительной холодности, - Поль менял парней, как перчатки. Однако это не помешало Луиджи устроить с ним что-то вроде дистанционной войны за душу Алисы (по крайней мере, так он сам это рассматривал). В ход шло всё - от угроз и шантажа до манипуляций обиженностью и откровенного психологического насилия. Дважды Алиса полностью прекращала общение с Полем, подчиняясь давлению Луиджи; и - оба раза её хватило только на несколько месяцев. Поль прощал и принимал её без единого упрёка, будто играя в святого; она не понимала, почему, зачем, - и как он вообще на такое способен. Наверное, лишь то, что он видит всю её боль и её метания ясно, как свои собственные, дало ему силы для этого прощения.
   И ещё - он тоже пишет. Это закалило их взаимопонимание, как клинок; сделало его совершенным, нерушимым до пугающей степени. Поль часто определял людей литературными жанрами - "человек-новелла", "человек-элегия", "человек-трагедия", - и говорил, что Алиса - человек-роман. С этим было трудно спорить; Алиса с детства непрерывно писала - стесняясь, скрывая, обрывая себя, чтобы удержаться от падения в хаос из своей упорядоченной интеллектуальности. Писала романы и повести - точнее, то громоздкое, вечно разбухающее, что при хорошей шлифовке могло бы ими стать.
   Поль писал стихи, рассказы, маленькие изящные зарисовки - короткие, броские тексты, метко, как стрелы, попадающие в цель. Ему недоставало эпической полноты и погружённости в анализ мира; ей - лаконизма и смелости в выражении мыслей и чувств. Поэтому они вечно спорили - и вечно дополняли друг друга. Алису часто бесила нелогичность и неструктурность Поля. Он был полон противоречий - например, искренне любил и понимал внеморальную, порочно-прекрасную поэзию эпохи декаданса, но при этом считал себя материалистом, марксистом и вечно повторял, что искусство "должно учить нравственности и отражать социальные проблемы". Был рассеянным недотёпой - постоянно что-нибудь забывал, терял и путал, - но понимал людей со взвешенной мудростью, которой Алиса не встречала даже у профессиональных психологов. Мог пропасть на несколько недель, нырнув в какую-нибудь новую любовную историю - но мог и часами выслушивать её, оттаскивая от края.
   Так он, собственно, и делал - много раз. Когда Алиса потеряла профессора Базиле, а потом и дедушку - когда закатились и солнце её ума, и солнце сердца. Когда Луиджи морально пытал её. Когда Луиджи ушёл.
   Раньше она стеснялась звонить Полю без весомого повода, но в последние месяцы это превратилось в необходимость. Их весёлая интеллектуальная (а иногда и не очень) болтовня хоть немного отвлекала её от боли - ослабляла напряжение, туго бившееся внутри. Однажды Алисе пришло в голову, что их общение похоже на мини-версию литературно-философского салона девятнадцатого века - на диалог душ, которого порой так не хватает современной прагматичной реальности.
   Но сегодня Поль работает, так что на диалог душ рассчитывать не приходится.
   - Уф, привет! - выдохнул он, наконец-то приняв вызов. - Я тут с заказом парюсь - двести буклетов для фитнес-центра. У тебя что-то срочное?
   - Не знаю, - сказала Алиса, глядя, как кучка первокурсников взволнованно топчется возле аудитории, листая конспекты. Эх, как же давно это было - экзамены на первом курсе; как давно она перестала волноваться перед экзаменами... Даже жаль. - Если приглашение поработать в Гранд-Вавилоне можно считать срочной новостью, то да.
   - Где, в Гранд-Вавилоне?! - воскликнул Поль. - И ты так спокойно об этом говоришь? Издеваешься, что ли?
   - Нет. - (Алиса хмыкнула). - Просто я не горю желанием куда-либо ехать.
   - Но это же Гранд-Вавилон!
   - Ага.
   Она вкратце рассказала о проекте "Terra Incognita". Поль присвистнул - то ли с восхищением, то ли с завистью.
   - Ну что, поздравляю, серьёзно. Это дико круто! И столько материала наберёшь... Эх. Да и денег тоже, наверное, - он наигранно вздохнул.
   - Завидуй молча, - посоветовала Алиса.
   - Нет уж, вон Сальери Моцарту назавидовался молча. Я лучше буду завидовать вслух!.. Ты же отдашь мне свой заработок, да?
   Алиса засмеялась. Поль работал в типографии - и трудился, как каторжник, но получал гроши. Возможно, поэтому просьба "отдай мне свои деньги" была слишком уж навязчивым лейтмотивом его шуток.
   - Больше тебе ничего не надо?
   - Ну, можешь помочь поступить в аспирантуру.
   - Нечего тебе тут делать.
   - Мне виднее... Но вообще я рад, правда, - мягко добавил он - видимо, решив, что обмен колкостями себя исчерпал. - Хоть развеешься, погуляешь там по красивым местам. А то устроила себе какое-то "лето в аду".
   Да уж, "Лето в аду" Рембо - весьма подходящий образ для этого лета, да и для весны... Алиса попыталась вспомнить, были ли там, у Рембо, одуванчики. Вряд ли.
   - Спасибо. В общем, ты думаешь, надо ехать?
   - Она ещё спрашивает! - (Поль возмущённо цокнул языком). - Если ты не хочешь - давай я поеду. Такого им там наперевожу, закачаются... Зато по вечерам и на выходных устрою себе отрыв с блэкджеком и шлюхами! Тусить в Гранд-Вавилоне - чёрт побери, это же мечта!
   - Тебе-то зачем шлюхи? - понизив голос, спросила Алиса. Её всё ещё разбирал смех.
   - Мужская проституция тоже существует, знаешь ли... Ох, ладно, тут пришли с заказом, я потом перезвоню!
   Алиса нажала "Завершить вызов" - и, не позволяя себе слишком много думать, открыла сайт крупной авиакомпании. Нужно посмотреть июльские рейсы в Гранд-Вавилон.
  
   Глава III
  
   За стеклом иллюминатора белело и клубилось пушистое облачное царство. В самолётах Горацио всегда выбирал место у иллюминатора: ему нравилось смотреть, как облака то стелются лёгкой дымкой в сияющей синеве, то сбиваются в плотные комья, похожие на безобидных чудовищ из ваты, то вообще заполняют собой всё вокруг - и тогда металлическое тело самолёта пробивается сквозь молочную мглу и дрожит, напоминая пассажирам об их тревожном положении между землёй и глубинами космоса.
   В каждом полёте есть что-то тревожное, как ни крути. Нудные процедуры контроля, досмотра, взвешивания багажа, стерильно-любезные улыбки сотрудников аэропорта и стюардесс, бесконечные очереди, непременный ритуал демонстрации аварийно-спасательного оборудования перед взлётом (эта безмолвная пантомима с детства немного смешила Горацио - можно подумать, в реальной аварийной ситуации кто-то будет чинно и чётко действовать так, как предписано инструкцией, а не молиться, ругаться или рыдать), - всё это создаёт иллюзию комфорта и безопасности. "Смотри, маленький человечек, мы всё предусмотрели: эта большая серебристая птица точно не упадёт. Она доставит тебя в любую точку мира в целости и сохранности. Ladies and gentlemen, пожалуйста, пристегните ремни; спасибо, что воспользовались услугами нашей авиакомпании. Во время полёта мы предложим вам горячее питание и напитки..." Успокаивающее бормотание, мантра, приглушающая самый естественный из страхов - страх смерти. Небоскрёбы, политические саммиты, картины и симфонии тоже можно назвать таким приглушением - хотя бы отчасти. Призрачное величие цивилизации; фундамент, за который человек цепляется, чтобы не рухнуть в бездну безумия.
   Горацио нравилось летать.
   Нравилось - несмотря на лёгкий привкус если не страха, то беспокойства, несмотря на занудство и суету предполётных обрядов, тяготы таможни и пересадок. Когда самолёт отрывается от земли; когда дома, дороги, мосты и автомобили становятся меньше и меньше под его стальными крыльями - смехотворно крошечными, схематичными, как карта в школьном учебнике географии; когда ты, вздохнув, откидываешься на спинку синего кресла и закрываешь глаза, прислушиваясь к гулу двигателей, - ты чувствуешь абсолютное одиночество и абсолютную же свободу. Чувствуешь, что никому ничем не обязан - как облака в этом сиянии высоты, в недоступном городу обилии солнечного света. Как леса и поля, зеленеющие или желтеющие далеко внизу - там, где остались заботы, где копошится прошлое; эта пара часов принадлежит только тебе, и они исполнены небесного покоя. Можно смотреть на облака, читать, дремать, слушать музыку или болтать со случайным попутчиком. Можно обдумывать новый сюжет - тоже лениво и размеренно, без лишней страсти. Можно отрешиться от всего, кроме полёта, - потому что он, в конце концов, всегда может быть и последним; так есть ли смысл волноваться?..
   Когда самолёт, разогнавшись, оторвался от взлётной полосы - тяжело, как старик с одышкой, которому трудно встать с кресла, - Горацио достал телефон и заблокировал номер Ди. Во всех соцсетях и мессенджерах он сделал это ещё раньше, на днях; теперь настал черёд номера.
   Больше она не позвонит ему. Теперь он, кажется, уже не чувствовал толком ни боли, ни гнева - только спокойно-звенящую пустоту. Безмятежную, как бело-лазурный небесный храм за стеклом иллюминатора.
   У него отпуск, и он летит в Гранд-Вавилон. Да будет так. Он не знал, зачем, не знал, чем именно там займётся, - просто согласился на странное предложение Артура; ведь - почему бы и нет?.. Горацио не понимал, куда себя деть дома; лучше уж не понимать этого в красивом, пронизанном пульсацией жизни мегаполисе. К тому же - незнакомом мегаполисе. Что ни говори, в новых местах всегда есть что-то чарующее.
   Он вылетел позже, чем планировал - уже в июле: пересдачи студентов затянулись, к тому же Артур уверял, что именно с тринадцатого июля билеты в Гранд-Вавилон резко подешевеют. Услышав число "тринадцать", Горацио окончательно убедился, что надо лететь: этот год и без того был воплощённой чёртовой дюжиной, так что такой рейс - прекрасное дополнение.
   За это время было продано ещё несколько тысяч экземпляров "Стеклянных пророков", Горацио дал с дюжину интервью, принял три экзамена, подписал договоры с двумя издательствами, проверил около сорока творческих работ студентов, - и Ди ни разу больше не позвонила ему.
   Finita la commedia.
   - ...Дамы и господа, наш самолёт приступил к снижению. Убедительная просьба оставаться на своих местах с застёгнутыми ремнями безопасности до отключения цветовых табло. Благодарим за внимание! - проговорил размеренный приятный баритон. Горацио вздохнул, скрестил руки на груди - и приготовился к кульбитам и тряске.
   Когда расступилась дымчатая вуаль - последний, самый тонкий слой многоярусного торта из облаков, - Горацио наконец увидел Гранд-Вавилон. Он раскинулся на границе моря и суши, на берегах реки Ри - синей ленты, небрежно брошенной на зелёное и коричневое. Он приближался: плотные коробочки жилой застройки, серые артерии шоссе и тёмно-голубые ве?нки каналов (каналов он особенно ждал - предвкушал, что они напомнят ему Венецию), редкие пятна, слепящие блеском - шпили и купола соборов, минареты мечетей, серебристо-стеклянные небоскрёбы в деловых районах... Горацио проморгался: на пару секунд от сияния заболели глаза. Кажется, ни один город с высоты не казался ему таким блестящим - как диско-шар или шкатулка, полная драгоценностей. Драконьи сокровища.
   Аэропорт, конечно, находился далеко от самых заманчивых частей города - в том числе от исторического центра с его пышными и утончёнными архитектурными изысками, - поэтому рассмотреть всё самое "сладкое" с небес было невозможно. Когда самолёт сменил гладкость полёта на неуклюжую земную шероховатость, в салоне, по традиции, зааплодировали пилоту. В этот раз Горацио не понимал, нужно ли это - посадка вышла настолько "не мягкой", что от тряски его даже слегка замутило, - но на всякий случай присоединился к благодарным хлопкам.
   Толпа с сумками и чемоданами, лёгкий - какой-то хвойный - запах моющего средства, зеркальные и светло-бежевые широкие коридоры, бесшумные лифты и эскалаторы... Хороший аэропорт. Гигантский, но благоустроенный и на удивление не суетливый; повсюду указатели - и надписи на таком количестве языков, что пестрит в глазах. От английского до арабского, иврита, хинди - и тех, причудливые знаки которых он не узнавал. Гранд-Вавилонская башня глобализации. Рядом с Горацио багаж получали несколько русских, смуглая женщина в ядовито-розовом сари и шумная компания подростков-китайцев. Китаянка, неловко повернувшись, уронила со стула чей-то ноутбук - но и не подумала ни поднять его, ни извиниться. Горацио подхватил свой чемодан с тихо скользящего конвейера - и поднял ноутбук. Почему-то эта бесцеремонность его позабавила.
   Артур - честь ему и хвала - заказал такси заранее, поэтому жёлтая Тойота с "шашечками" уже ждала Горацио у входа в аэропорт. Он с некоторым трудом нашёл её в сигналящем, едва шевелящемся рое машин; устроил чемодан в багажнике, повалился на заднее сиденье - и выдохнул с облегчением.
   - Отель "Камелот", правильно? - по-английски спросил таксист. Странный акцент, чёрные, как смола, волосы, нос с горбинкой; грузин? Турок? Грек?.. Горацио не стал гадать - но немыслимый культурный коктейль Гранд-Вавилона казался ему всё более любопытным.
   - Да. Спасибо.
   - Да пока не за что! - (Таксист ухмыльнулся). - Вот доедем - и скажете спасибо. Вас там куда, к центральному входу подвезти или к основному?
   - А это разные вещи? - слегка растерялся Горацио.
   - Ну, конечно. - (Таксист нахмурился - как показалось Горацио, с осуждением). - Центральный - по центру, а основной - главный... Для всяких VIP-персон, вроде того.
   Такси медленно выбиралось из моря машин на стоянке; Горацио озадаченно помолчал. Вряд ли даже Артуру пришло бы в голову отнести его к "VIP-персонам". Хотя - учитывая то, что он то и дело ляпает про его "гениальность" и статус "достояния нации"...
   - Подвезите к любому. Как Вам будет удобнее.
   - Э, ну уж нет, так не годится, сэр! - (Чёрные глаза таксиста весело сверкнули, но говорил он весьма дидактично - как учитель, делающий замечание нерадивому ученику). - Надо подъезжать, куда удобно Вам, а не мне. Как говорится, кто платит - тот и музыку заказывает!.. Правильно же?
   - Правильно, - сказал Горацио, сдерживая улыбку; от солидности, сквозящей в тоне таксиста, ему почему-то стало очень смешно. - Тогда давайте к центральному входу.
   - Вот, другое дело! - кивнул таксист. - Я считаю так: работать надо для клиентов, а не для себя. Многие меня, конечно, чудаком называют, но, по-моему, так оно правильнее. Люди важнее всего!
   - Говорите прямо как политик, - не выдержав, подколол Горацио. Таксист тут же помрачнел и процедил:
   - Десять лет провозил козла. "Слугу народа", черти бы подрали его... Возил-возил - а потом он швырнул мне в лицо ключи и послал по известному адресу. Ну, я поднял эти ключи и обратно их в него кинул - прямо в его разожравшуюся морду! И уволился!
   Таксист агрессивно крутанул руль; они выехали с территории аэропорта, разогнались - и полетели по полупустому шоссе, убегающему вдаль серой змейкой. Вдоль дороги были высажены раскидистые деревья, за ними, на покатых холмах, коврами пестрели цветы - круги, квадраты и завитушки из садовых роз и лаванды. То и дело попадались баннеры с рекламой и кокетливыми надписями "Добро пожаловать в Гранд-Вавилон!", автозаправки и автосервисы, придорожные кафе, гипермаркеты - в общем, пока всё вполне стандартно для окрестностей аэропорта. Тёплый ветер врывался под опущенное стекло, трепал волосы Горацио - а он слушал грустную повесть таксиста и уже жалел, что сравнил того с политиком.
   - ...Так что грязное дело эта ваша политика! Я лучше вот так, в такси поработаю, по-простому, - заключил таксист - всё ещё мрачно, но уже мягче. - Всё честнее.
   В ответ Горацио только вздохнул - чтобы опять ненароком не сказать лишнего. Таксист с драматичной историей и принципами; что ж, неплохое начало путешествия. Интригующее.
   А если серьёзно - слышно, что ему больно до сих пор. Застарелая боль будто просочилась на заднее сиденье, окутав салон зеленовато-чёрным облаком. Сейчас он снова прокручивает в памяти ту сцену - себя, те ключи, толстые красные щёки и двойной подбородок "козла". Своё унижение.
   У каждого - свой "Пятый угол".
   Хорошо, что Горацио не особенно интересуется политикой и не знает, о каком представителе властей идёт речь. Что, если этот таксист возил самого мэра Гранд-Вавилона - полумифического богача, который, по слухам, иногда участвует в мировых интригах наравне с президентами, премьер-министрами и канцлерами?.. Артур наверняка не оборвал бы этот разговор на сочувствующем молчании. Политика была его страстью - правда, только на уровне "левых" групп в соцсетях и оппозиционных видео на YouTube.
   Шоссе, между тем, перетекло в широкий проспект - и на несколько секунд у Горацио глупо пресеклось дыхание.
   Блеск стали и стекла, приглушённо-серые мазки бетона - и огромные футуристические здания в форме конусов, шаров, пирамид. Гул толпы, вальс перекрёстков и переходов, изящные перелёты надземных магистралей - и вывески, вывески, вывески, тысячи разноцветных вывесок на сотнях языков; от строго-минималистичных логотипов крупных компаний - всепожирающих, все-создающих левиафанов, известных по всему миру, - до иероглифов над входом в скромное китайское кафе, украшенное красными и жёлтыми бумажными фонариками. Такси летело в потоке машин, сквозь гул города, под водопадами анимированной рекламы, под медленно плывущими прозрачными лифтами, мимо суетливо спешащих мужчин и женщин, - и Горацио был скорее ошарашен, чем восхищён этим урбанистическим великолепием. Если бы его прямо сейчас спросили, что он думает о Гранд-Вавилоне - он смог бы выдавить только: "Всё такое... большое".
   Действительно, здания были громаднее, улицы - шире и шумнее, чем в других, уже знакомых ему мегаполисах; но - и только. К моменту, когда такси вспорхнуло на мост через сияющую синеву Ри, он был почти разочарован.
   - Это был деловой район, да? - спросил он, перекрикивая шелест ветра, который всё смелее врывался в окно - чувствовал, что такси набирает скорость. Водитель хмыкнул.
   - Ага, один из. Подождите, сейчас поприятнее будут виды.
   Это оказалось правдой. Уже на мосту Горацио нравилось значительно больше: нечто длинное, гладкое, невесомо пролетающее над водой - почти как в самолёте. На зеленоватых медных перилах моста были отлиты трезубцы, рыбы и пухлые длинноволосые русалки; по воде бродили сверкающие блики, тут и там проносились речные трамвайчики и катерки с туристами, а вдаль - к горизонту - уплывал величавый пароход, за которым стелился белый шлейф пены. Пароход так выделялся на фоне крошечных прогулочных судёнышек, что напомнил Горацио красавца-селезня, в которого он пытался попасть хлебом на прогулке с Артуром. Он улыбнулся.
   И - улыбался то и дело, когда такси миновало мост. Уже от панорамы набережной у Горацио на миг глупо сдавило что-то в горле. И правда - очень похоже на Венецию; но - больше, по-имперски величественнее, с каким-то надрывным размахом. Белые, светло-зелёные, желтоватые и тускло-голубые, как небо осенью, громады дворцов выстроились плотной шеренгой - издали казалось, что между ними нет ни метра расстояния. Строгие купола и шпили, кариатиды и лепные балкончики, позолоченные и чёрные литые ворота, полукруглые и стрельчатые изящные окна, пышные завитушки барельефов - беломраморные розы, львы, орлы, ангелы; казалось, что все архитектурные изыски и стили мира собраны здесь - и выставлены напоказ вдоль одной идеально ровной черты, проведённой гигантским бесплотным Строителем. Тёмно-золотой купол какого-то собора вдалеке явно должен был венчать композицию - и отсюда напоминал крышечку, аккуратно водружённую тем же Строителем поверх города. Последняя, самая вкусная вишенка на торте.
   Мост нырнул под высокую арку, которую с двух сторон поддерживали трубящие каменные ангелы - такие огромные, что Горацио покрылся мурашками от какого-то детского, робеющего восторга. Как чётко видно каждое перо на крыльях ангелов, каждая складка на белых одеждах; и какие они большие - он не дотянулся бы, наверное, даже до их колен. Так же - робея, почти со страхом - он бродил вокруг древней Урании в археологическом музее Неаполя; бродил - и решительно не понимал, как человек, живой человек мог создать такое - и столько веков назад.
   Тот же робкий восторг шипел и потрескивал в нём, как пламя, следующие полчаса - пока такси кружило по историческому центру города. В глазах пестрело от обильного разнообразия красок и форм; здесь можно было отдыхать взглядом - и объедаться им, блаженствовать за изысканным визуальным пиром.
   Под нежно синеющим небом цвели, как в саду, причудливо-громоздкие здания в стиле барокко, похожие на торты, и сдержанные, изящные, как лебеди, классицистические дворцы с колоннами; вон там - тёмно-розовая башенка со шпилем, по-осеннему пахнущая поздним Средневековьем (Горацио всегда нравилось это определение - "осень Средневековья"; не у всех устоявшихся терминов есть свой запах - а у этого есть); здесь - горбатый мостик через канал, украшенный златокрылыми грифонами (на голову одного из грифонов бесцеремонно уселась чайка); дальше - резкие и простые штрихи горчично-жёлтого дома в стиле модерн, будто собранного из кубиков... Всё это плотно застроенное великолепие перемежалось водой - и шрамик, оставленный на сердце Горацио Венецией, приятно ныл уже сейчас. Тёмно-синяя и затхло-зеленоватая вода каналов окружала тротуары, цепочки машин, тоскующих в пробках, тенистые парки, дома, похожие на дворцы, и дворцы, выродившиеся в отели или музеи, - как рамка окружает фотографию. Вода ставила границы образам, очерчивала их; но - и делала бескрайними, текуче-зеркальными, переменчивыми и многоликими, как Протей; превращала определённость города в море неопределённых, размытых смыслов, в волны, шторма? и рифы смешавшихся эпох и культур. Вода впитывала кружева мраморных колонн и лепнины наравне с игривыми вывесками баров, бильярдных и казино; выложенные мозаикой стены мечетей и витражные окна кафедральных соборов - наравне с гостеприимно открытыми дверями кинотеатров, торговых центров и McDonald's'ов. Шумные проспекты и узкие извилистые улочки, вымощенные очаровательно-старомодным булыжником, неизбежно приводили к воде - предлагали взглянуть на своё отражение.
   Горацио уже чувствовал, что у него случится история с этим городом. Не факт, что это будет история любви - что-то подсказывало ему, что именно любить Гранд-Вавилон сложно; но увлечение, кружащая голову интрижка - наверняка. Он предвкушал эту историю, чуял её - как хищник, затаившийся в зарослях, чует запах жизни, ещё не слыша шагов оленя. Он хмелел от того, что видел, и знал, что захмелеет ещё сильнее от того, что увидеть лишь предстоит.
   За эти полчаса он ни разу не вспомнил о Ди.
   Жаль, что вспомнил, как только такси остановилось.
   - Ну, вот и приехали! - объявил таксист. Горацио подавил вздох нелепого разочарования. Он был бы не против кататься по Гранд-Вавилону ещё и ещё - почему-то это обожгло удовольствием, как ребёнка обжигают аттракционы. В его восторге было именно что-то детское, совершенно бездумное; он давно не восхищался каким-то местом так полно и просто - наивно погружаясь в сам акт созерцания, забывая копаться в себе.
   Или - по крайней мере - почти забывая.
   - Вы первый раз тут? - с усмешкой спросил таксист, открывая багажник. Горацио отвёл взгляд; он чуть стеснялся своих эмоций. Наверное, вид у него сейчас по-туристически обалделый - оттого и возник этот резонный вопрос.
   - Да.
   - Ну, тогда хорошо провести время!..
   Крякнув, таксист расторопно поддержал чемодан, пока Горацио вытаскивал его. Девочка лет десяти, замершая на другой стороне улицы, почему-то смотрела на них с внимательным интересом. В руках у девочки был рожок мороженого; Горацио осторожно улыбнулся ей, будто говоря: "Ну вот, и я прилетел в ваш город". Девочка хихикнула, прикрывшись мороженым - и побежала в сторону итальянского ресторана под огромной, весьма аппетитно нарисованной пиццей.
   Ресторан расположился на первом этаже старинного бело-бежевого дома напротив - а отель "Камелот" Горацио рассмотрел только сейчас. В полном соответствии с названием, он был стилизован под средневековый замок - суровые серые булыжники, стена с квадратными зубцами, башенки по бокам; с башенок свисали алые знамёна с геральдическим золотым львом. Горацио хмыкнул; что ж, по-фэнтезийному стильно. Меньшего от Артура он и не ожидал. Остаётся лишь надеяться, что внутри побольше удобств, чем было в средневековых замках.
   По ступеням, застеленным ковровой дорожкой, к ним уже спешил швейцар, готовый помочь с багажом. (Интересно, если это "центральный" вход - то где же "основной"?..). Горацио расплатился с таксистом, поблагодарил и развернулся, чтобы уйти, - но тот вдруг схватил его за локоть.
   - Сэр... Или месье, или не знаю, как к Вам, эм, обращаться. Вот, держите! - (Покопавшись в кармане, таксист достал маленькую деревянную пластинку. Простой, гладкий кружок; а в центре - зелёный камень, похожий на малахит. Горацио улыбнулся в недоумении, но черноглазое горбоносое лицо таксиста оставалось совершенно серьёзным). - На удачу. Носите с собой везде, а то тут... - (Он осёкся). - В общем, обязательно носите.
   - Спасибо, но мне...
   - Берите! - с нажимом сказал таксист, вкладывая деревяшку ему в ладонь. - Считайте, что это талисман. Вы тут первый раз - поверьте, Вам может понадобиться.
   Что это ещё за триллерная таинственность? Может, тот случай с ключами всё же чуть пошатнул рассудок таксиста?.. Горацио озадаченно посмотрел на "талисман" - и решил, что лучше не спорить.
   - Хорошо, спасибо. А...
   - И избегайте всяких таких мест... Ну, как Вам сказать... - смущённой скороговоркой добавил таксист, как-то неприязненно покосившись на подошедшего швейцара. Горацио стало любопытно: о чём это он? О знаменитом игорном квартале? Или о чуть менее знаменитом "Розовом лотосе", о котором ему рассказывал Артур?.. Артур столько раз и с таким возбуждённо-подростковым энтузиазмом твердил, что в Гранд-Вавилоне легализована проституция; Горацио едва удержался от того, чтобы позвать его с собой - или вместо себя. - Вроде улицы Святого Винсента. Или мест вокруг Фонтана Шести Фей.
   - А что в них такого? - с жадным интересом спросил Горацио - но таксист только вздохнул.
   - Поймёте, если окажетесь там, особенно ближе к ночи... Но очень советую не оказываться. И носите с собой талисман.
  
   ***
   Алиса вышла из такси, покачиваясь, как пьяная. Она и правда была пьяна - тем, что видела по пути: каждым мостом, поворотом и зданием. В голове клубился искрящийся, щекочущий золотой туман.
   Гранд-Вавилон был прекрасен.
   Она не рискнула бы сказать "прекраснее Венеции" или "прекраснее Рима" - просто прекрасен, сам по себе. Единая симфония; райский сад из воды и разноцветного камня. Такое ни с чем нельзя сравнивать.
   За время поездки в такси от аэропорта до дешёвенького апарт-отеля, где ей предстояло жить, она успела несколько раз мысленно обозвать себя истеричкой - потому что от красоты увиденного тянуло то по-дурацки улыбаться, то расплакаться. Всё здесь казалось невероятно ярким и полным - от мелких архитектурных деталей на ажурных фасадах дворцов до чаек, самодовольно покрикивающих над Ри и каналами; цвета, формы и линии потрясали тело и мозг, как разряды тока, - а может, всё дело было в её невротично-остром восприятии. Алиса много раз видела Гранд-Вавилон на фотографиях, перед поездкой основательно начиталась о нём в Интернете - но никогда не думала, что он на самом деле так покорит её, и так по-детски глупо - с первого взгляда. Как первая школьная любовь. Ведь восхищаться Гранд-Вавилоном - не меньшее клише, чем восхищаться, к примеру, Парижем, разве нет?.. Но ей уже нравилось ощущать себя во власти этого клише; его не хотелось отрицать.
   Алиса никогда не занималась рисованием и была - как ей казалось - весьма посредственным фотографом; но здесь её тянуло рисовать и фотографировать абсолютно всё. От моста с аркой и ангелами - до художников, которые пишут этот мост прямо на улицах, под любопытными взглядами зевак; десятки видов одного и того же моста - в солнечный полдень, под розовым закатом, в густо-фиолетовых сумерках и в ночи; рядом с художниками, как она успела заметить, всегда стоят колонки - и оттуда почему-то играет что-то бунтарское, отдающее панк-роком, который странно, но очаровательно сочетается с поэтичностью пейзажа. От медальонов со львами, розами и пухлощёкими ангелами на дворцах - до статуи единорога, величаво вскинувшегося на дыбы. От улиц, чуть влажных после недавнего дождя - до плюща, плотно обвившего перила одного из тысяч горбатых мостиков. От хай-течных стеклянно-стальных зданий немыслимой высоты - до колонн и пышных балкончиков, за которыми притаились музейные сокровища: пронизанные светом картины импрессионистов, суровые мраморные Цицероны и Цезари, потускневшее столовое серебро, веера и дуэльные пистолеты истлевших в земле графинь и маркизов.
   Здесь как-то по-особому падал свет - прозрачно-дразнящий, мягкий, ненавязчиво спускающийся с низкого неба. В нём купались купола соборов, башенки, золотой шпиль приморской крепости, виднеющийся вдали. А теперь - купалась и Алиса.
   Маленький отель, где она забронировала номер, приютился на улице Гофмана - и улица соответствовала своему названию. Как истории немецкого сказочника, она вся была соткана из причудливо-гротескного смешения красок и образов: нежно-розовый дом с синими цветочными узорами под крышей стоял рядом с песочно-жёлтым приземистым зданием; их сосед - светло-голубой, с ажурной лепниной на фасаде и пекарней на первом этаже - прижимался плечом к красно-коричневому дому с окнами в форме ромбов. Рядом с мирным ресторанчиком азиатской кухни синела слегка зловещая вывеска бара, спавшего днём, - чертята с вилами и маленькими рожками; ещё один бар интригующе назывался "Не-совсем-бар".
   Кондитерская, у входа в которую буйно цвели пионы, примыкала к длинному дому в лесах, затянутому зелёной строительной сеткой; в этом-то доме, судя по картам, и находился отель Алисы. Пыль вокруг стояла столбом; из внутреннего дворика нёсся шум - рабочие увлечённо сверлили, стучали молотками и перекрикивались. Алиса растерянно замерла. Конечно, хозяйка отеля по телефону предупредила её, что: "Тут идёт реставрация фасада - поэтому, возможно, Вам придётся потерпеть некоторые неудобства... Но потом освободится другой номер, побольше, и в четверг я Вас переселю. Там тише, окна выходят не на ремонт. Вы же не против?"
   Она была, разумеется, не против; но почему-то не предполагала, что "реставрация фасада" - это настолько масштабно.
   - Ну, и где тут вход в Ваш отель? - задумчиво спросил таксист.
   - Не знаю, - честно сказала Алиса, глядя на леса и сетку снизу вверх. Двери, выходящие на улицу, вели в закусочную, кофейню, аптеку - только не в отель. Несмотря на ремонт, все заведения в доме отважно продолжали работать - только прикрылись деревянными козырьками от извёстки и щепок, то и дело летящих сверху. - Но ничего, я сама поищу. Спасибо Вам большое.
   Что ж, похоже, её гранд-вавилонские приключения уже начались.
   Чувствуя себя немного глупо, но до странности весело, Алиса, волоча за собой чемодан, спросила у работника закусочной - толстого турка или араба, - как ей попасть в отель "Бонжур". Тот лишь нахмурился и пожал плечами. Девушка-официантка тоже не знала - но указала под арку, в сторону внутреннего двора.
   - Там стоматолог. Но мисс спрашивать там - может, отель там тоже. Мисс спрашивать!
   Алиса благодарно кивнула - и пошла навстречу облаку извёстки и пыли. Широкая арка, ведущая во внутренний дворик, была завалена досками и листами железа, заставлена мешками с цементом; за ними к стене жались мусорные контейнеры.
   Да уж, отель "Бонжур" не так приветлив, как его название.
   Рабочие суетились внутри - что-то пилили, носили, сверлили и красили; гора выкрашенных в красное досок лежала посреди дворика, и по влажной земле от неё расходились жутковатые алые потёки. Резкий химический запах ударил в нос. Стараясь не поморщиться, Алиса обратилась со своим вопросом к одному из рабочих, но тот беспомощно улыбнулся и покачал головой:
   - Не понимать.
   Алиса перешла с английского языка на местный, потом (чем чёрт не шутит) - на итальянский; бесполезно. Зато пожилая женщина, вышедшая откуда-то из закоулков этого строения безумной планировки, уверенно ответила Алисе, что отеля здесь нет.
   - Но адрес...
   - Я тут живу, вон в той парадной. - (Женщина сурово кивнула в сторону одного из входов; Алиса решила не задумываться о том, почему подъезд нельзя назвать просто подъездом. Парадная так парадная. Видимо, в Гранд-Вавилоне всё слишком уж по-своему). - И точно могу Вам сказать: никакого отеля тут нет! Вон там стоматологический кабинет, а...
   - Мисс надо отель? - перебил её низкорослый рабочий-азиат - по-английски, хоть и с жутким акцентом. Алиса обнадёженно кивнула. - Мисс идти со мной, я показать!
   Женщина одарила рабочего строгим взглядом - словно он был виноват в том, что в доме вдруг и правда обнаружился отель, - и молча пошла в сторону арки. Наверное, затянувшийся ремонт под окнами портит ей настроение.
   Рабочий подхватил чемодан Алисы, игнорируя её вежливые попытки воспротивиться, и провёл её чуть дальше - через леса и перекрытия, в глубину дворика. Дверь обычного жилого подъезда, домофон; но - вот и заветная маленькая табличка с надписью "Бонжур". Алиса искренне поблагодарила рабочего и набрала нужный номер на домофоне.
   Итак, первый этап квеста пройден. Теперь главное - успеть в "Terra Incognita" к трём: именно на это время синьора Филиппи, представившаяся "куратором" Алисы в проекте, назначила ей встречу - чтобы ввести в курс дела, изложить план работы и провести инструктаж. Почему-то Алисе по-прежнему не было ни досадно, ни тревожно из-за того, что путешествие началось с кучи бытовых проблем. Наоборот - весело.
   Это было приключение - и ей хотелось ещё.
   Внутри подъезд оказался совсем не "парадной" - самым заурядным подъездом с обшарпанными стенами и грязным бетонным полом. Лифта, как уже догадывалась Алиса, не было; взглянув на крутые ступеньки, а потом - на свой чемодан, она озадаченно прикусила губу. На одной из стен красовалась надпись чёрным фломастером: "Не ругай себя". Надо же, как концептуально; для неё - почти мистическое совпадение. Алиса улыбнулась.
   Хорошо, Гранд-Вавилон, я постараюсь не ругать себя - что бы ни случилось. Уговорил.
   - Здравствуйте! - прощебетала хозяйка - ярко накрашенная женщина средних лет, бодро спустившаяся со второго этажа. - Мисс Райт, правильно? Давайте я помогу.
   Вдвоём они кое-как затащили чемодан на второй этаж, где и расположился отель - длинный узкий коридорчик, возникший, видимо, на месте бывшей большой квартиры. Лампы холодного света, общая мини-кухня (так значилось в описании на сайте, но Алиса подумала, что "мини-кухня" - громковатый титул: холодильник, стол с посудой, чайник и вазочка, щедро наполненная конфетами, теснились в том же узком коридорчике - вплотную к номерам), лиловый ковёр, уютно скрадывающий шаги. Всё выглядело просто и дёшево - но очень ей нравилось.
   - Ваш номер, - сказала хозяйка, любезно распахнув перед ней дверь с цифрой 6 - предпоследнюю по коридору. - Если что-нибудь понадобится, звоните! Я в этой же парадной живу, приду быстро.
   - Хорошо, спасибо, - кивнула Алиса, отметив про себя, что "парадная" - это, судя по всему, устоявшееся местное понятие. Язык государства, к которому раньше относился Гранд-Вавилон, был очень похож на её родной - настолько, что в прошлом официально считался его диалектом, а теперь границы и вовсе размылись; но она никогда не слышала на родине слово "парадная" в значении "подъезд".
   Хозяйка щебетала ещё долго - спрашивала, как Алиса добралась, показывала ей, как работают душ, фен и телевизор, советовала плотнее задёргивать шторы, чтобы ей не мешали рабочие, и не гасить днём свет, чтобы не сидеть в темноте (строительная сетка полностью заслоняла улицу, делая комнатку чуть похожей на чулан). Оставшись наконец в одиночестве, Алиса осмотрелась. Номер, как и коридор, наполняли нежно-лиловые тона; фотообои с лавандой, аскетично узкая кровать, маленький круглый столик, ночник на стене, украшенный сиреневыми стекляшками. Комната была вытянутой, как гроб, тесной и жутко пыльной - но тоже необъяснимо нравилась Алисе.
   Прямо за окном топтались, сверлили и разговаривали рабочие; привычно уловив переводческим слухом тюркские корни, Алиса задёрнула шторы - и стала разбирать вещи. Надо бы успеть принять душ перед тем, как отправиться в "Terra Incognita".
   Отчего-то заныли скулы. Она потёрла их - и вдруг поняла, что давно так долго не улыбалась.
  
   ***
   - Хочешь узнать будущее, красавица?..
   Алиса вздрогнула и подняла голову. Она сидела на скамейке в каком-то тенистом парке; сюда её привели лихорадочные вечерние блуждания по Гранд-Вавилону, в которые превратилась дорога из "Terra Incognita" в отель. Путь был неблизким - больше часа пешком, - но Алиса твёрдо решила одолеть его, не прибегая к метро. Чем больше густели сумерки, тем прекраснее становилось всё вокруг. Пока она шла, краски дня меркли, зажигались фонари, а дворцы и старинные дома озарялись подсветкой - мягкой, как полупрозрачная золотистая вуаль. Машин и гуляющих будто стало ещё больше - город не спал; город был космосом, полным созвездий, - и она плыла в этом космосе, исходя непонятной болезненной дрожью. Аромат духов из дорогого бутика, смех и тихая музыка из ресторана, переливы электронной гитары и возбуждённая разноязыкая болтовня из бара, шаги, взгляды и шорохи - всё это пульсировало, влекло, пробирало насквозь; всё играло мелодию Гранд-Вавилона, плясало под властную флейту невидимого Крысолова из Гаммельна - и сейчас Алиса была не против побыть одной из мириадов его крыс.
   В этом парке было далеко не безлюдно, но тише, чем на центральных улицах, и Алиса зашла сюда, чтобы хоть немного остыть от своей лихорадки. Весь день её вводили в курс дела. Судя по словам герра Штакельберга - сурового пожилого мужчины, который, видимо, занимал значимый пост в не слишком понятной Алисе иерархии "Terra Incognita", - работы предстояло немало. Сложной и интересной работы: в переводческие владения Алисы попала серия интервью с труппой местного Театра Комедии, открытые лекции известного итальянского модельера, несколько статей и видео о культурной жизни Гранд-Вавилона, интервью с владельцами крупных книжных магазинов из разных стран и их договоры о сотрудничестве... Представляя, сколько труда её ждёт, она испытывала робкий трепет, - но и предвкушение тоже. Наконец-то что-то интересное, насыщенное, рискованное - и совершенно новое, пленяющее новизной. В её монотонной жизни, полной боли и тоски по Луиджи, так давно не было ничего нового - нового и спонтанного.
   Только сегодня, слушая многословные объяснения герра Штакельберга и синьоры Филиппи - миниатюрной дамы, не напоминающей итальянку ничем, кроме бурной жестикуляции, - Алиса поняла, как сильно ей хочется спонтанности. Неожиданности, сюрпризов, приключений - чего угодно; непредсказуемого ревущего потока. Игры.
   Где же играть, если не в Гранд-Вавилоне?..
   Просыпаясь утром, она всегда знала, что будет делать днём и вечером. Она была королевой планов, мастером разумного тайм-менеджмента, повелительницей монотонных стабильных графиков - но сейчас ужасно хотелось отвергнуть все эти титулы. Хотелось не знать, куда приведёт тропа.
   Сидя в парке, неподалёку от шумящего фонтана со статуями шести крылатых фей, Алиса услышала вопрос уличной гадалки - и поняла, что уже бредёт по одной из тех самых неизведанных троп.
   Почему-то ей стало страшно.
   - Будущее? - нерешительно улыбаясь, переспросила она. Женщина выступила из тени; Алиса думала, что увидит цыганку - но это была просто старушка в каком-то тёмном тряпье. Ухмыляясь, старушка одной рукой опиралась на клюку, а другую протягивала к Алисе - видимо, требовала платы за "предсказание".
   - Да, красавица. Я тебе погадаю. Хочешь знать, что тебя ждёт?
   Алиса осмотрелась. На соседней скамейке - упоённо целующаяся парочка; дальше - компания подростков, болтающих по-французски... Старушка выбрала наиболее уязвимую жертву - одинокую задумчивую девушку. Ещё и наверняка приезжую - раз так восхищённо разглядывает всё вокруг. Конечно, многочисленные местные промоутеры, фотографы, уличные торговцы и гадалки в первую очередь охотятся на туристов.
   Кажется, ей не убежать. А может быть, и не нужно?..
   - Давайте, - сказала Алиса, впервые в жизни решаясь на такую глупость, и положила пару монеток в грязную старушечью ладонь. - Только я в это не очень верю... В хиромантию и так далее.
   - Кто ж тебе говорит о хиромантии? - (Старуха быстро убрала монеты в сумочку на поясе; в её хитром прищуре теперь сквозило что-то угрожающее). - В этом городе много тех, кто умеет больше, чем люди. Мне не нужны линии на ладони, чтобы прочесть судьбу. Она написана на тебе, как на странице.
   Какое странное сравнение; почему-то Алиса покрылась мурашками. Конечно, старухе неоткуда знать, что она пишет, что много думает об этом в последнее время (особенно в связи с книгой Горацио), но...
   - И что же на мне написано? - хрипло спросила она.
   Старуха замерла напротив, под фонарём, и несколько секунд задумчиво жевала губами, разглядывая её.
   - В тебе большой пожар, но здесь он не уймётся, а разгорится сильнее, - наконец серьёзно сказала она. - Здесь, в этом городе. Ты останешься дольше, чем думала, ты глубоко нырнёшь в красные воды. Очень глубоко.
   - Красные воды? - слегка оторопев, выдавила Алиса. - А можно... чуть прямее? Что это значит?
   Старуха хмыкнула.
   - Значит то, что я сказала. Прощай, красавица! Может, ещё и свидимся.
   И она медленно пошла по тропинке вглубь парка - к фонтану с шестью феями. Алиса вдруг поняла, что уже несколько минут не может ровно дышать.
   Чушь. Просто глупость. Старуха наверняка гадает так всем - бросает какую-нибудь глубокомысленную, жутковатую фразу-загадку, и человек волей-неволей задумывается, потом ищет совпадения... Бред. Примитивная манипуляция.
   Но - красные воды. В голову настойчиво лезли потёки алой краски во внутреннем дворике отеля.
   И ещё - шрамы, когда-то оставшиеся на её теле от игр с Луиджи.
   Алиса встала и пошла к выходу из парка - к проспекту, к огням-созвездиям. В неё почему-то с новой силой вгрызлась тоска.
   Да, Гранд-Вавилон огромен и прекрасен, и в нём явно много тайн, которые хочется открыть, - но она в нём совершенно одна; одна, как и прежде. Всё, что делал Луиджи - от угроз Полю до бесстыдного давления на её страхи и комплексы; от продажной девицы, которую он однажды цинично снял на ночь, просто чтобы "попробовать за деньги", до Кьяры, Виттории и всех других его беспомощных рабынь; от алкогольной блевотины, которую она убирала за ним, до видимых и невидимых рубцов, которые он на ней оставил, - всё это с ней: по-прежнему ворочается в ней, грызёт, кипит, не даёт успокоиться и радоваться, не даёт засыпать ночами. Всё - в ней, навсегда; он может перебрать сотню Кьяр и тысячу полян с одуванчиками - но ничего не изменится. Даже дописанный роман не помог. Теперь всё это выжжено на её сознании, как клеймо; теперь она уже никогда не будет нормальной, здоровой, как эти беспечно веселящиеся туристы в барах и казино. Она может сколько угодно восхищаться архитектурой, ходить по музеям и паркам, погружаться в работу - но всегда в ней будут замогильным эхом греметь его слова: "Мы не подходим друг другу", "Ты постоянно врёшь мне", "Ты не ценишь меня, всё это для тебя - просто бытовуха", "Беги и облизывай своего драгоценного Поля, а меня оставь в покое"...
   Красные воды. Глубоко - в красные воды.
   Алиса шла дальше и дальше - узкими улочками, широкими шумными проспектами, круглыми площадями, мимо каналов, фонарей и неоновых вывесок. Шла, уже ничего не видя от слёз. Её душила паника; идиотский, совершенно идиотский приступ - но сейчас нельзя возвращаться в отель. Она уже знала, что физически не сможет остаться в одиночестве. До чего же это парадоксально - нужда в людях у интроверта. Раньше Алиса умела вкушать одиночество, как изысканный ужин при свечах, но в последние месяцы оно стало её кошмаром.
   В этом был единственный плюс сожительства с Дианой: она почти никогда не оставалась одна. Единственный - кроме совместной платы за квартиру, конечно.
   Эта нелепая мысль заставила Алису улыбнуться сквозь слёзы. Потянуло написать Полю - но она вспомнила о разнице во времени и отказалась от этой затеи. В Гранд-Вавилоне другой часовой пояс, и Поль наверняка уже спит.
   Кто-то толкнул её плечом. Хохочущая девушка с бутылкой сидра в руке; Алиса машинально извинилась по-английски - и, взглянув в другую сторону, увидела небольшой ресторанчик с греческой надписью над входом. Оттуда неслась весёлая восточная музыка, больше похожая на турецкую, чем на греческую; у входа стояли пушистые искусственные пальмы. Она смахнула слёзы и вдруг почувствовала, что голодна: кажется, ничего не ела сегодня, кроме сэндвича в самолёте да кофе с шоколадкой в буфете "Terra Incognita". Почему же голод не пришёл раньше?.. Странно. Это всё здешняя лихорадка; её до сих пор колотит адреналин.
   Ужин в дорогом греческом ресторане - почему бы и нет?.. Сбережения позволяют; к тому же - там есть люди, тепло и свет. Всё лучше одинокой лиловой каморки, похожей на гроб. Алиса вспомнила надпись "Не ругай себя" на стене в парадной отеля - и вошла, улыбаясь. Кутить - так кутить. Поль, конечно, подкинул ей вариант "с блэкджеком и шлюхами", но лучше всё же начать с чего-то поскромнее.
   - Здравствуйте! - (Администратор у входа улыбнулся ей заученной сияющей улыбкой). - Добро пожаловать в нашу таверну! Вы бронировали столик?
   Таверна. Надо признать - стильно. Это слово пахнет какой-то старинной душевностью - не то что "ресторан". На миг Алиса представила себя одиноким странником в мире фэнтезийного средневековья; сейчас она угрюмо сядет за столик в углу, закажет кружку эля, а подвыпившие гномы будут шумно играть в кости посреди зала.
   Гномов в греческой "таверне" не оказалось, да и эль Алису не интересовал - но стол ей действительно достался в углу. Уютное место, хоть и довольно людное - семьи, парочки туристов, компании друзей... Только светловолосый парень в чёрном сидел один, как она. Алиса никогда раньше не ужинала в таком фешенебельном ресторане в одиночестве - но почему-то не чувствовала неловкости. Будто Гранд-Вавилон давал ей право делать всё что угодно.
   Странная мысль. "Всё что угодно" - как далеко она могла бы зайти, если бы это правда было так?.. Да и вообще, вседозволенность - удел жестоких гениальных полубожеств вроде Луиджи. Никак не её.
   Пока она изучала меню, пожилая пара японцев за соседним столом негромко беседовала на своём красивом, дробно-переливчатом языке. На фоне по-прежнему играла незатейливая турецкая попса, официанты обращались к клиентам по-английски; теперь Алиса лучше понимала, откуда взялось имя Гранд-Вавилона. Башня мультикультурализма. Бурлящий колдовской котёл.
   Цены в меню были высоки - но не выше, чем она ожидала; ничего астрономического. Алиса заказала пасту и бокал вина, в составе которого заметила свой любимый сорт - Санджовезе. Полусладкое - это не очень хорошо; но почему бы и не познакомиться поближе с греческими винами, плюсом к итальянским?.. Она предпочитала сухие вина с выдержанной, играющей тонами терпкостью - и готова была поддержать итальянцев или французов, которые относятся к сладким и полусладким винам с изрядной долей презрения.
   Конечно, завтра уже работать; но она, чёрт возьми, в Гранд-Вавилоне. Кто знает - может, первый и последний раз в жизни. От одного бокала ничего плохого не случится. Да и от двух.
   Панически-отчаянный жар в груди отступал - откатывался, как волны отлива. Алиса разгладила красную клетчатую скатерть и вздохнула, ожидая заказа. Снова красный; "красные воды"... Почему даже от самых красивых мест в этом городе веет опасностью - и чем-то недозволенно-греховным?
   - Грустить в Гранд-Вавилоне - изысканная роскошь, - вдруг произнёс кто-то прямо над её ухом - на её родном языке. Здесь что, такая местная традиция - ошарашивать неожиданными репликами?..
   - Простите, я не...
   Рядом с её столиком стоял тот самый светловолосый парень в чёрном - стоял и улыбался какой-то устало-грустной улыбкой. Алису кольнуло узнавание: она точно где-то видела это лицо. Но где?..
   Наверное, показалось. Очередной бредовый морок, навеянный гранд-вавилонскими сумерками.
   - Не понимаю.
   - Вы плакали, - мягко сказал он, без приглашения усаживаясь напротив. Алиса хотела было возмутиться от такой бесцеремонности - но почему-то не стала. - Это заметно.
   Тушь потекла? Хотя - она вообще делала макияж сегодня?.. Алиса в ужасе дотронулась до щеки. И как её пустили в эту "таверну", если всё так плохо?
   - Нет, всё в порядке, Вы замечательно выглядите, - поспешно добавил незнакомец, увидев её жест. - Просто глаза красные и заплаканные.
   - Извините, - зачем-то сказала Алиса - и тут же с досадой прикусила щёку изнутри. Ох уж эта глупая привычка извиняться без весомого повода. До Луиджи она не задумывалась о том, что слишком часто извиняется, - но Луиджи так бесила эта особенность, что он никогда не упускал случая подколоть её. И - торжествующая барабанная дробь - да здравствует новый комплекс. - Я не думала, что это заметно.
   - Ничего. Я так и подумал, что Вы не думали, - успокоил он.
   "Если Вы хотели познакомиться, я не знакомлюсь". Эта фраза уже сложилась у неё в голове, но казалась мучительно невежливой. Пока Алиса, волнуясь, думала, как бы спровадить незваного визави, принесли пасту и вино. И то, и другое потрясающе выглядело - и пахло тоже; расплавленный сыр, листочки базилика и утопающие в томатном соусе ленточки спагетти вновь напомнили ей о голоде. Незнакомец вскинул бровь, почему-то опять улыбаясь.
   - Паста в греческой таверне? Неожиданно.
   - Почему?
   - Думаю, здесь чаще берут что-то собственно греческое. Мезе, например. Или креветок.
   - Мезе?
   - Да, греческие закуски. Обычно из морепродуктов. Много-много всего разного, по маленьким порциям. - (Незнакомец показал это жестом - будто рассыпал по столу что-то мелкое). - Очень советую, попробуйте как-нибудь.
   - Спасибо. Ни разу не слышала, к стыду своему.
   Алиса взяла бокал, вдохнула аромат - и едва сдержала восхищённое восклицание. Что-то и впрямь сладкое, но не приторное; вишнёво-древесное, свежее, одним запахом щекочущее язык. Она сделала глоток - и окончательно разомлела, катая во рту долгое, солнечно-радостное послевкусие.
   Почему-то ей уже не хотелось прогонять незнакомца. Он вёл себя довольно навязчиво, но совершенно ей не мешал; наоборот, в его присутствии было что-то уютное, успокаивающее. Но это лицо - где же она его видела?.. Похоже на досадное чувство, когда не можешь вспомнить слово или число, которое точно знаешь, - и оно напрасно вертится, вертится на языке; эта аляповатая "мыслительная недоделанность" всегда раздражала Алису.
   - Приятного аппетита. - (Незнакомец указал глазами на пасту). - Ешьте, не хочу Вас отвлекать.
   - Мне, если честно, как-то неловко...
   - Что Вы, ешьте, пожалуйста. Я сейчас к Вам "переселюсь".
   Он легко поднялся, подошёл к своему столу, взял оттуда вино и собственный недопитый бокал (вино другое, дороже - и целая бутылка, - отметила Алиса с чем-то вроде испуганного уважения) и - в самом деле "переселился" за стол Алисы. С её молчаливого согласия.
   Как же всё это странно. Странно - и как-то грустно-весело. Что она будет делать, если он начнёт флиртовать с ней?
   А впрочем, какая разница?..
   - Так почему именно паста? - спросил он, улыбаясь одними глазами. Алиса растерянно дёрнула плечом.
   - Ну, это... Привычно. Одно из немногих блюд, которые я знаю в этом меню. И я люблю итальянскую кухню.
   - Были в Италии? - он заинтересованно подался вперёд.
   - Да. Я переводчик с английского и итальянского, - сказала Алиса, надеясь, что это не прозвучит самодовольно. Он задумчиво потёр подбородок.
   - Интересно. Я тоже был, но не могу сказать, что по-настоящему проникся пастой. Там, конечно, культ еды, но люди и камни цепляют больше.
   - Люди и камни? - она улыбнулась. Созвучно её собственным сегодняшним чувствам от Гранд-Вавилона.
   - Да. А в Венеции - люди, камни и вода. - (Он сделал мелкий глоток вина - и долго его смаковал). - И стекло. Вы когда-нибудь рассматривали долго венецианское стекло? На свет?..
   Алиса отставила бокал. Её прошила молния - начала и концы соединились одной ломаной золотой чертой. Вот кто он; конечно. Фото на обороте книги Ди.
   - Вы Горацио?
   Его улыбка стала чуть более натянутой.
   - О, я настолько знаменит?
   - Нет. То есть... - (Алиса нервно хихикнула). - Знамениты, конечно. Простите, я хотела сказать, что просто...
   Просто - что? Живу с девушкой, которая годами унижала Вас и портила Вам жизнь? Пару недель не могла оторваться от Вашей книги?..
   Боже, какая глупая ситуация. И какое нереальное, математически-выверенное совпадение. Алхимия. Сила расплавленного серебра, хиромантии и энергии планет.
   - Я совсем не ожидала, что встречу Вас лично, - наконец выдавила Алиса, машинально накручивая на вилку спагетти. Что за идиотское волнение? Она что, пятнадцатилетняя девочка-фанатка, наконец узревшая своего кумира?.. - Вы чудесно пишете.
   - Прямо-таки чудесно? - (Он хмыкнул). - А что Вы читали?
   - "Стеклянных пророков". И немного, кусками - "Замок в тёмной долине". Хочу полностью, но пока не успела... Мне очень нравится. Господи, какое странное чувство!..
   Не выдержав, она всё-таки вспыхнула и закрыла руками лицо. Горацио тихо засмеялся.
   - Почему?
   - Это так странно - видеть писателя, чьи книги мне нравятся... Известного, признанного писателя, я имею в виду. Со мной никогда такого не случалось, - призналась Алиса.
   - Говорят, что в Гранд-Вавилоне бывает всё. Любые случайные встречи, чудеса и совпадения здесь возможны. - (Горацио, улыбаясь, отсалютовал ей бокалом - но почему-то Алисе казалось, что переход на тему его творчества немного его смутил. Или даже разочаровал?..). - Так что привыкайте, если Вы здесь надолго.
   - Ненадолго. - (Алиса вздохнула). - На три недели - я перевожу для одного крупного проекта. А Вы?
   - Я собираю материал. - (Он с делано-солидным видом порассматривал вино на свет - но тут же усмехнулся). - Иначе говоря - пью, ем, смотрю на красивые виды и слоняюсь без дела... В общем, у меня отдых. Прилетел сегодня.
   - Я тоже. - (Видимо, они летели разными рейсами - хотя бы здесь игральные кости упали не так идеально). - Неплохой сбор материала.
   - Да, мне тоже так кажется. Как Ваше имя?
   - Алиса. - (Что-то едва заметное надломилось в его взгляде - взмахом крыльев серой туманной птицы, холодным сомнением: не та ли?.. Пора). - Я живу с Дианой.
   Он не изменился в лице - но тут же отвёл глаза. Алиса отпила ещё вина; кажется, второй бокал ей точно понадобится. На свете вообще бывают более неловкие ситуации?..
   - О, вот это уже интересный поворот, конечно, - ровно произнёс Горацио. - Гранд-Вавилон - и правда мастер составления сюжетов. Смело ставлю высокий балл.
   - Я не хотела шокировать или... чего-то подобного. Просто поняла, что, если разговор продолжится, это рано или поздно выяснится, и...
   - Разумеется. Вы всё правильно сделали. Она упоминала, что сняла квартиру с девушкой по имени Алиса. Иногда говорила о Вас.
   - Да? И что же говорила? - (Алиса вымученно улыбнулась. Главное - чтобы Горацио не надумал спросить, что Ди говорила о нём). - Что я заучка, зануда и книжный червь?
   - Это не имеет значения, - спокойно ответил он. - Диана не блещет способностью справедливо судить о людях.
   Как элегантно выражено. Элегантно - и точно.
   - Всё равно прошу прощения за такую... резкую подачи информации, - сказала Алиса, подстраиваясь под его изящный, чуть манерный тон. Горацио пожал плечами.
   - Не за что извиняться. Мы встречались, потом расстались. Ничего катастрофического.
   Судя по двум-трём образам и куче намёков и мотивов "Стеклянных пророков", всё не так просто... Это не выдумано - там звучит неподдельная боль. Ди говорила, что их странная история тянулась много лет, - и не скрывала, что регулярно издевалась над Горацио и вила из него верёвки.
   Но, конечно, Алиса не стала озвучивать свои соображения. Это слишком личное, а они всё же знакомы только несколько минут.
   - Я не обращала на венецианское стекло столько внимания, сколько обращают герои Вашей книги, - призналась она, отступая на звено назад. Не упоминать о Диане - единственный выход. - Но там всё это... очень красиво прописано. Красиво и грустно. Такая яркая визуализация и столько метафор. Но всё равно - я видела Венецию совсем по-другому, когда была там.
   - Естественно, - кивнул Горацио. - Люди всегда видят одно и то же место по-разному. Красота - в глазах смотрящего. Как и уродство.
   О да; только этим и можно объяснить, что он нашёл что-то в Ди. Алиса прогнала эту недобрую мысль. Может, Диана - и правда мелкое, ничтожное существо; но доказывать влюблённому мелкость и ничтожность предмета его любви - самое гиблое дело на свете. Раньше хоть весь мир мог кричать ей о гнилой душе Луиджи - она бы всё равно не поверила.
   - Вы говорите так... академично. - (Она улыбнулась и пригубила ещё вина. Всё же какой прекрасный букет - лёгкий, не как в тех винах, что ей по вкусу, но совсем не слащаво-легкомысленный. Кажется, Гранд-Вавилон может пошатнуть её верность итальянским винам и перенаправить на греческие). - Не как писатель.
   Горацио улыбнулся - и улыбка получилась такой светлой, что Алиса впервые - с некоторым замешательством - осознала, что он симпатичный. Весьма. Такое одухотворённое, серьёзное лицо - лицо учёного или мученика. Странно, что раньше она не оценила, как он выглядит, - будто это совсем не имеет значения.
   А может, и правда не имеет?..
   - Ну, я закончил филологический. Но не стал получать степень, потому что быть одновременно исследователем литературы и тем, кто её создаёт - мягко скажем, непросто. Взращивает зачатки шизофрении. Или биполярного расстройства. - (Он усмехнулся). - Не разбираюсь в психиатрических терминах.
   - Я немного разбираюсь. У моего бывшего парня было пограничное расстройство личности.
   Это признание вырвалось у Алисы раньше, чем она успела подумать. Вот дура; зачем ему знать о Луиджи?.. Брови Горацио поползли вверх.
   - Я немного читал об этом. Звучит угнетающе.
   - Да уж, весьма угнетающе. - (Опустив глаза, Алиса поковыряла остатки пасты). - Материала бы на парочку романов хватило.
   Только не спрашивай, пишу ли я. Пожалуйста.
   Слава небу - не спрашивает.
   - Наверное. О нездоровье всегда интереснее писать, чем о здоровье. О боли - интереснее, чем о счастье... Любая история строится на конфликте, а абсолютное здоровье и абсолютное счастье исключают конфликт. О боли и болезненности хочется размышлять.
   Заметив, что бокал собеседницы опустел, Горацио вопросительно взялся за свою бутылку - но Алиса с феминистски независимой твёрдостью покачала головой и жестом позвала официантку.
   - Повторить вино? - белозубо улыбаясь, спросила та. Какая очаровательная формулировка; Алиса никогда такой не слышала - но решила, что надо запомнить.
   - Да, пожалуйста.
   Официантка бодро убежала в глубину зала; однообразно бумкающая турецкая попса сменилась чем-то лирично-печальным - и теперь, кажется, действительно греческим. Подумав над словами Горацио, Алиса сказала:
   - Мне кажется, абсолютное здоровье и абсолютное счастье - это утопия. В реальности просто не бывает таких состояний.
   - Почему же? Здоровье - это нормальное состояние психики. Есть ведь нормальные и ненормальные люди.
   Вот эту мысль точно странно слышать от такого человека, как он. И что это за хитрый прищур - он что, провоцирует её?..
   - Какое жуткое упрощение, - не выдержала Алиса. - Что такое норма? Это очень текучее, условное понятие. Оно разное в разных культурах, странах, эпохах. О какой единой норме можно говорить? Если человек видит то, чего не видят другие, может то, чего другие не могут - значит, он сразу безумец?
   - Да. Или гений.
   - А где грань?
   - Гений конструктивен. Безумец деструктивен. Для себя и для других.
   - Тоже упрощение. - (Она разочарованно фыркнула; официантка "повторила вино" - но ей уже хотелось не пить, а сражаться на словесной дуэли). - Вспомните Рембо, Уайльда или Достоевского. Или Караваджо - если уж брать не только поэтов и писателей. Гений может быть очень деструктивен.
   - Но он при этом создаёт что-то прекрасное. И порой полезное. Безумец - нет.
   - А Ницше?
   - Я не считаю Ницше гением, - усмехнувшись, признался Горацио. - Считаю - классическим безумцем. И ещё - немного - шарлатаном.
   - Вот это да! - (Алиса покачала головой). - Смелое суждение. Даже не знаю, как с ним спорить. Ницше, конечно, в итоге сошёл с ума, но его работы...
   - Работы безумца, как я считаю. Не всё, что написано, можно показывать миру. - (Тон Горацио вдруг стал очень серьёзным). - Такое - было нельзя.
   - Если мир не готов к восприятию какого-то текста, это не значит, что текст порочен. Дайте уборщице прочесть Шопенгауэра - и она, может быть, захочет повеситься на следующий день. Кто тогда будет в этом виноват, Шопенгауэр?
   - Нет. Тот, кто дал такую книгу носительнице неподготовленного сознания. Но Шопенгауэр, на мой взгляд, гораздо светлее и конструктивнее Ницше. И логичнее. Не совсем удачное сравнение.
   Алиса чуть раздражённо - но распалившись азартом - скрестила руки на груди.
   - А с Вами тяжело спорить.
   - Знаю. - (Горацио вздохнул). - Прошу прощения.
   - Нет, просто... Норма. - (Она потёрла костяшкой пальца занывший лоб. Уже несколько минут ей навязчиво казалось, что никакой шумной греческой таверны вокруг нет - что они с Горацио говорят наедине, где-то в пустом безвоздушном пространстве). - Ну, вот что это такое, правда? Искусственный конструкт. Полная релятивность. Я считаю, например, что для женщины нормально носить джинсы и футболку с коротким рукавом - а человек из Саудовской Аравии не согласился бы со мной.
   - Мы говорили о норме в оценке людей. Их психики, а не поступков или привычек, - мягко напомнил Горацио. - Я раньше тоже думал, как Вы, но потом... Перерос это, возможно.
   - И какие же они, по-Вашему - мифические "нормальные люди"? - осведомилась Алиса, сдерживая желание поязвить.
   - Ну, смотрите. - (Горацио указал взглядом на столик японской пары). - Вот, например - муж и жена. Образовали ячейку общества, как полагается. Приехали в отпуск вместе, ужинают мирно вместе, как полагается. Возможно, ещё и держат совместный бизнес. Всё, что они делают в данный момент - нормально... А вот Вы пришли сюда одна, явно не планируя. И заплаканной. Это уже отклонение от нормы.
   Неужели он серьёзно? Или всё-таки издевается, подшучивает, стремясь вызвать её на откровенность?.. По тону не понять.
   - Но Вы тоже пришли сюда один. И, скорее всего, не планируя. То есть себя Вы нормальным не считаете?
   - Конечно, нет, - серьёзно сказал Горацио.
   - Иначе говоря, норма - это следование каким-то регламентам социума, готовым сценариям? Очень узкое понимание. И, даже если рассматривать её так - отклонения от нормы есть в каждом. Если покопаться поглубже в психике любого человека, в истории любой семьи - пусть даже самой счастливой и благополучной на вид - найдётся такая куча комплексов, страхов, маний, скелетов в шкафу... Вообще - всяческих нездоровостей. И без этого никак! Человек полон диссонансов. Это и отличает нас от животного мира, где всё, как Вы выражаетесь, "нормально".
   Горацио улыбнулся.
   - Красивая мысль... И такой гневный монолог. Вы явно много думали об этом.
   Алиса пожала плечами.
   - Я просто не могу согласиться с Вами. Если принять Вашу точку зрения, получается, что и любое творчество, искусство - тоже "ненормально".
   - Не любое. Творчество нормально, если дополняет и украшает жизнь, а не заменяет её... Любит, например, человек рисовать или лепить из глины, хорошо у него получается - и вот он иногда рисует или лепит. На досуге, ради удовольствия. Не живёт этим, не кромсает себе душу. - (Горацио помолчал, обводя пальцем бокал). - Для меня пример "здорового" творца - это Да Винчи. Здоровое тело, здоровый дух. И изобретениями занимался, и анатомией, и чем только не - помимо творчества. А когда творчество вытесняет всё остальное, оно быстро превращается в одержимость.
   "Прямо как у Вас?" - хотела спросить Алиса - но не осмелилась.
   - Как у Сальвадора Дали, например?
   - Вот-вот! Очень хороший пример, я как раз о нём и подумал, - оживился Горацио. - Дали со всеми своими гениально-безумными экспериментами - как раз образец ненормальности и нездоровости в творчестве. И всё потому, что он этим жил.
   А как же этим не жить?.. - растерянно подумала Алиса. Разве можно полноценно жить чем-то ещё? Почему он так спокойно рассуждает об этом - потому что сам хочет выбраться из своей зависимости от письма?
   - Мне не нравится Дали, - призналась она. - И вообще сюрреалисты. В живописи я за классические формы.
   - А мне нравится Дали. Один из моих любимых художников.
   - Довольно парадоксально. Вы же только что сказали, что он ненормален.
   - Верно. А до этого - что и я тоже. - (Горацио тихо засмеялся. Алиса впервые заметила, что он уже пару минут назад достал из кармана какую-то странную вещицу - деревянный кружок с зелёным камнем в центре - и задумчиво вертит его в ладонях). - Я сам отношусь к очевидной "не-норме" - поэтому о норме сужу только извне, как зритель о спектакле... Кстати, как Вы считаете, что больше подходит Гранд-Вавилону: классические формы искусства или авангардные, вроде сюрреализма?
   - И то, и другое, - сказала Алиса, глядя в маняще-бордовые глубины вина. "Красные воды". - Мне кажется, здесь есть и то, и другое.
  
  
   Глава IV
  
   Утром Алиса проснулась слегка опухшей от слёз, измождённой яркими снами - но на удивление бодрой. Вчера Горацио проводил её до отеля - уже далеко за полночь, - и она, ещё раз нервно проплакавшись, уснула крепко, как мёртвая. По просьбе Горацио они обменялись телефонами; Алиса не совсем понимала, зачем.
   В номере было холодно, будто осенью: каменные стены девятнадцатого века давали о себе знать. Фотообои с лавандой, потолок, облицованный деревянными панелями, лиловые стекляшки на ночнике; за ночь она успела забыть, как выглядит эта милая каморка. Так часто бывает, когда просыпаешься в новом пространстве. Ровно в девять за окном начали сверлить, стучать молотками и перекрикиваться на тюркском наречии: рабочие приступили к своему праведному реставрационному труду. Алиса потянулась, пододвинулась поближе к окну - и поплотнее задёрнула шторы. Рабочим ни к чему видеть, как нежится заплаканный аспирант-переводчик; это слишком интимно.
   Сегодня первой по плану стоит встреча с труппой местного Театра Комедии - весьма интернациональной труппой, к которой недавно, к тому же, присоединилось несколько актёров из Марокко и Нигерии. Они будут рассказывать о плюсах международного сотрудничества, о том, влияют ли расовые различия на постановки (интересный, но щепетильный вопрос; Алиса, например, не могла представить королеву Титанию из "Сна в летнюю ночь" негритянкой - даже в современных реалиях). Они будут рассказывать, а Алиса - заниматься устно-последовательным переводом на английский и итальянский языки для присутствующих. Позже - обрабатывать письменный вариант всех интервью и рассказанных историй. Сложно, увлекательно - но...
   Но. До этого ещё два часа - а ей хотелось не этого. Хотелось непонятно чего - и всего сразу; Гранд-Вавилон, приоткрывшийся ей вчера, по-прежнему кипел в крови, зудел под кожей, властно манил на свои улицы - и в таинственные подворотни, полные мороков, иллюзий, едва различимых гулких голосов. К прохладному ветру над каналами, к одряхлевшей позолоте дворцов и бесовскому хохоту из баров (название одного из них - "Четыре чертёнка" - почему-то отпечаталось в памяти). К приключениям. Но - какие приключения без людей?.. Вчера её душило одиночество - кто же может гарантировать, что здесь, в чужом мегаполисе, таких мучительных приступов не будет каждый вечер?
   Хотелось безумия и спонтанности. Глупостей. Игры.
   Алиса улыбнулась своему странному порыву, выудила из-под подушки телефон и - нет, не зашла на страницу к Луиджи, как делала каждое утро в последние несколько месяцев. Сегодня - точнее, с сегодня - всё иначе.
   Магазин приложений; Badoo; установить. Какой очаровательный логотип - розовое сердечко на фиолетовом фоне; отлично сочетается с её номером. Алиса хихикнула.
   - Вот же дура, - сказала она себе вслух - и отправилась чистить зубы.
   Она никогда не пользовалась сайтами и приложениями для знакомств. Без преувеличения - вообще никогда; Tinder, Badoo и прочие находки суетной цивилизации были известны ей лишь понаслышке. Это казалось Алисе не только слишком легкомысленным и не подходящим её образу - образу Правильной-Умной-Девочки-Которая-Не-Занимается-Таким-Вздором, - но и слегка... Порочным? Бездуховным? Может быть, слишком громкие слова - а может, и вполне в точку. Алиса прекрасно знала, каково это - испытывать чувства к конкретному человеку: мечтать о нём, желать его, пытаться ему понравиться (с разной степенью неуклюжей безуспешности), - но искать абстрактного кого-то, чтобы завести какие-то абстрактные отношения, или, того хуже, исключительно для секса... Странно, глупо, неэстетично; да и зачем? Даже когда одиночество становилось невыносимым, она не испытывала таких соблазнов. Приглушать одиночество вот так казалось чем-то недопустимо низким и гадким; ниже и гаже, чем писать, или выпить вина, или гулять до изнеможения, или поплакать в подушку. Противоречивые отзывы и двусмысленные шуточки, которые Алиса слышала о таких приложениях от знакомых или читала в Интернете, укрепляли её уверенность в том, что она - она-то уж точно! - никогда не скатится до того, чтобы ими пользоваться. Зачем нырять в эту обитель разврата и тупости - чтобы какие-нибудь безграмотные идиоты присылали ей фото своих гениталий?..
   Алиса считала, что любые людские связи должны органично вырастать из реальности - медленно, красиво и непостижимо, как деревья. Насильственное, намеренное создание этих связей не укладывалось у неё в голове. Естественно выросла её болезненно-крепкая связь с Луиджи и зависимость от него, её дружба с Полем и Мией - подругой детства, её недолгая и грустно-романтичная влюблённость в Роберто - в те два года, когда Луиджи совершенно прекратил общение с ней, а она, отчасти наступив на те же грабли, стала встречаться с другим итальянцем... И ведь даже в те два года, когда она думала, что умрёт от тоски и критичной потери веса, - ничего, ни одного порыва к такой замызганной пошлости, как сайты знакомств! И после окончательного расставания с Луиджи, в последние месяцы, - тоже. Он мог изменять ей сколько угодно, хоть со всеми Кьярами мира - она не считала, что это даёт ей право пофлиртовать с каким-нибудь симпатичным (или не очень) парнем из Badoo или Tinder'а.
   Кроме того, перед глазами у неё давно был яркий пример человека, который с ног до головы запятнал себя миром Интернет-знакомств: Поль. Когда он только определился со своей ориентацией, он был, как девочка-школьница, одержим идеей "найти парня" - именно какого-то, абстрактного парня, просто, чтобы он был. Алисе в ту пору хотелось то плакать, то безудержно хохотать над этим. Больше года Поль провёл в каком-то угаре, бросившись во все тяжкие: гей-клубы и просто клубы, поездки по первому зову в какие-то непонятные крошечные городки, бесконечная круговерть Томов, Джеков, Алексов, Шарлей, Гвидо и Леонов, - Алиса часто не понимала, как он не путается в их лицах, именах и биографических подробностях. В тот период они мало общались - Полю тогда было, без преувеличений, некогда дышать, некогда остановиться и задуматься; он безудержно пил, отдавался, знакомился, ссорился и снова мирился - в общем, губил себя с упорством маленького танка. Словно знал, что в итоге встретит своего Отто и обретёт покой.
   Когда появился Отто, всё это закончилось, как ночной кошмар или наваждение, - просто ушло, хотя Алиса уже не верила, что Поль выберется из такой жизни. Он сделал это будто бы без усилий - так же просто, как начал её. Он перестал растрачивать себя попусту и сосредоточился на том, с кем действительно готов был, как возвышенно выражаются, идти рука об руку; он с такой детской беззащитностью привязался к Отто, и они так заботились друг о друге, что Алису, при всём консерватизме её взглядов, это удивляло и трогало. О своём плавании в липко-грязном море Интернета Поль теперь говорил только как о ценном опыте - без стыда и сожалений. Но всё же...
   Всё же. Алиса всегда была убеждена, что это не для неё; что даже за три процента такой жизни, которую вёл тогда Поль, она бы себя возненавидела. Возможно, до безумия - без метафор. Что же изменилось теперь, что добавилось?
   Игра. Свобода. Гранд-Вавилон. Ей хотелось бунтовать против божественного всевластия Луиджи; хотелось идти наперекор - и себе, и другим; хотелось делать то, чего она никогда не делала. В конце концов, приложение можно будет удалить, когда она вернётся. Когда колдовство этого прекрасно-порочного города отпустит её назад.
   Выйдя из ванной, Алиса налила себе кофе, открыла коробку печенья - и стала создавать профиль; щёки у неё горели, а сердце колотилось, как перед важным экзаменом. Итак, пока всё довольно предсказуемо - имя, возраст, рост, телосложение... Языки - что ж, здесь она в преимуществе; родной, английский, итальянский и местный. Курение - "Нет / Никогда" (отчаянно-глупые попытки курить по пьяни - не в счёт). Алкоголь...
   Алиса пристыженно прикусила губу; сверление за окном теперь звучало как-то укоризненно. Ну, "Да / Часто" - это ведь всё-таки не её случай, правда? По крайней мере, пока. Она вспомнила, с какой пугающей, вкусной яркостью описывается вино в "Стеклянных пророках" Горацио - и решительно выбрала вариант "За компанию / Иногда". Пусть она не всегда делает это именно "за компанию" - Интернет и хорош, и ужасен тем, что ни от кого не требует абсолютной честности. Позиционирование, как часто говорит Мия, помешанная на тренингах личностного и профессионального роста. Недоправда и полуправда. Игра.
   Раздел "О себе" - так, нужно что-нибудь короткое и сдержанное... "Люблю книги и хорошее вино. Занимаюсь переводами, пишу. Меня вдохновляют интересные люди и события", - наспех напечатала Алиса. Пойдёт. Сначала она не хотела упоминать, что пишет (в конце концов, об этом знают только самые близкие), - но всё равно, если с кем-то завяжется хоть мало-мальски развёрнутый диалог, это будет сложно скрыть.
   К тому же такие приложения - бесценный писательский материал. Тысячи разных людей и судеб, открытые, на всё готовые, как на ладони: бери - и лепи. Подобные мысли уже и раньше приходили Алисе в голову, но казались слишком циничными - и чуть маниакальными.
   Прихлёбывая кофе, она загрузила несколько своих фотографий - из того скудного запаса, что был. Не стала отвечать на вопросы о сексуальной ориентации и о том, планирует ли она детей. Думать о детях сейчас просто смешно и страшно, как о другой вселенной; а ориентация...
   Роуз. Алиса вздохнула. Если бы не Роуз, она никогда не усомнилась бы в своей ориентации; но именно благодаря этой туманно-платонической страсти в шестнадцать лет у неё стали получаться первые сносные стихи. Роуз осталась её мечтой - бледной темноволосой тенью с тонкими, вечно холодными пальцами, с брелком в форме черепа на школьном рюкзаке. Об этом бесплодном мучительном чувстве знала только Мия; потом, годы спустя, узнали ещё Луиджи и Поль. На этом - всё. В месте вроде Badoo это явно никого не касается.
   Но всё же Алиса не стала выбирать пункт "Гетеро". Приключения ведь могут быть разными, правда?.. Как говорят итальянцы - chissЮ.
   "Чего я хочу?" Философский вопрос; Алиса нервно хихикнула. Просмотрела варианты - и выбрала самый безобидный: "Просто общаться". Рука тянулась к более провокационному "Ничего серьёзного" - но... Нет. Может, чуть позже, когда она здесь освоится.
   Интересы можно выбирать по тегам; удобно. "Искусство и культура", "творчество", "Италия" (куда же без неё), "вино" (нет смысла скрывать), "психология"... Пожалуй, хватит. Готово.
   Алиса перевела дыхание, отложила телефон - и, старательно изображая невозмутимость, стала собираться на работу.
   Когда она снова взяла телефон, у неё вырвался возглас удивления - и тихое ругательство в придачу.
   "Привет", "Привет", "Привет, красотка, чем занимаешься?", "Как настроение?", "Какая красивая!", "Доброго дня", "Ciao"...
   Алиса листала, листала, листала списки лайков и сообщений - будто разворачивала древний свиток в библиотеке, - но они всё не заканчивались. Для замкнутого человека, в целом не особенно активного в соцсетях, - немыслимо и почти жутко. Такого ажиотажа вокруг своей персоны она точно не ожидала.
   Ладно, всё в порядке. Без паники. Скорее всего, таков закон работы подобных приложений: когда ты только-только появляешься там - оказываешься на пике популярности. Лично в ней нет ничего особенного. Эта мысль чуть успокоила Алису - но всё равно ей было не по себе: на минуту она почувствовала себя раненой особью под стаей голодных стервятников, хищно кружащих в небе и думающих лишь об одном - чем бы поживиться.
   Алиса сложила ноутбук, блокнот и ручку, вышла из номера (хозяйка, наполнявшая кулер на общей кухне, улыбнулась и пожелала ей доброго утра) - и на ходу вернулась к изучению "свитка". За кого бы зацепиться в этом изобилии? Есть ли, за кого?..
   "Привет. У тебя потрясающая улыбка".
   Некий Николас. Алиса просмотрела его профиль: невзрачная внешность, какие-то общие фразы в разделе "О себе", интересы - "кино", "слушать музыку", "пицца" (как будто существуют люди, которые не имеют ко всему этому отношения)... Жуткая банальность. Но - пока он был единственным, кто сказал ей что-то осмысленное. И знает слово "потрясающая"; и даже способен написать его без ошибок. Уже неплохо.
   "Привет. Спасибо за комплимент", - написала она. Что ж, начало положено.
   Солнечный свет ударил по глазам; во внутреннем дворике пыль стояла столбом, рабочие шумно пилили и поднимали на тросах какие-то доски. Алиса поднырнула под зелёную строительную сетку, прошла под лесами, мимо мешков с цементом - и наконец-то оказалась на улице. Разноцветные лепные фасады, колонны и барельефы радовали глаз, как и вчера; по синеве неба ползли редкие клочки облаков.
   Чудесный день для не-чудесного дела.
   "Не за что! - тут же - и с кучей смайликов - ответил Николас. - Лишь бы ты улыбалась!"
   Мило. Настолько мило, что першит в горле - как от чего-то переслащённого. Бодро шагая в сторону метро, Алиса поморщилась.
   Кто там ещё есть?.. Залюбовавшись узким фасадом нежно-голубого дома с пекарней - он был похож на большое облако, овеянное ароматами теста, корицы и карамели, - Алиса чуть не пропустила очередное жужжащее уведомление.
   "Эрик поставил Вам супер-лайк".
   И чем это отличается от обычного лайка?.. Знак того, что она не понравилась, а очень понравилась, - как букет вместо скромной розочки? Алиса впервые пожалела, что рядом нет Ди: вот кто точно мог бы стать для неё экспертом-наставником. В приложениях для знакомств, анонимных секс-чатах и прочей подобной чуши она наверняка как рыба в воде.
   Хотя - пожалуй, всё-таки нет. Отдых от Дианы - ещё один бонус этой поездки.
   "Привет! Италия, творчество, вино... Неплохой набор", - оценил Эрик. Алиса улыбнулась с робкой надеждой: значит, среди пользователей-мужчин тут есть и те, кто действительно просматривает профиль девушки и учитывает какую-то информацию о ней, а не бросается на каждое симпатичное личико, как гончая на запах добычи. Уже не так скверно, как она думала.
   Что бы сказал Луиджи, если бы узнал, чем она сейчас занимается? Что сказал бы, если бы узнал, что теперь её дни не ограничиваются работой, учёбой, диссертацией, слезами в четырёх стенах да судорожным писанием в попытках хоть отчасти излить свою боль? Что по ночам она больше не лежит без сна, прокручивая в памяти каждую его пьяную грубость, каждый упрёк, лицо и имя каждой "девочки на ночь" (или - на пару месяцев, как в случае Виттории), с которой он развлекался, пока она бесплодно ревела, пила вино, чтобы суметь заснуть, и гадала, чем же она так разочаровала его - чем снова не соответствует его харизме и гениальности? Что сказал бы, если бы узнал, что она переступила новую грань - что гуляет по Гранд-Вавилону и общается с другими мужчинами, отказавшись посвятить остаток жизни скорби над фото с Кьярой в венке из одуванчиков и над осколками его разбитого пьедестала?..
   Наверное, был бы в ужасе. Ревность и собственничество - больные места Луиджи; он всегда панически боится, что девушка изменит ему - выйдет из-под контроля, перестанет ему принадлежать. Если он узнавал, что какая-нибудь из его многочисленных дам с кем-то встречается или - не приведи небо - уже вышла замуж, он либо приходил в ярость, либо впадал в тоску (в зависимости от особенностей конкретной истории). В такие периоды Алиса, оставаясь преданным психологом-исповедником, всегда выслушивала его излияния - и жалела его, и старалась разделить его боль, упорно не замечая, сколько эгоистичной, извращённой злобы в таком подходе. Луиджи искренне думал, что жизни после него у женщины в принципе не должно существовать - что она обязана если не уйти в монастырь и не покончить с собой, то хотя бы до конца своих дней оплакивать собственную глупость: ведь ей не удалось удержать такое сокровище.
   И, конечно, Луиджи всегда фанатично ревновал её к Полю - хоть и знал о его ориентации. К Полю и их дружбе с Алисой сводилась как минимум половина его пьяных и трезвых издевательств - подколок, скабрезных намёков, обид на пустом месте, истерик, угроз. Однажды он ушёл в запой до такой степени, что несколько часов шантажировал её по телефону (периодически прерываясь на пьяную рвоту): "Или я сейчас позвоню друзьям и они найдут и отметелят хорошенько твоего ненаглядного гея - или не перестану пить. Выбирай. Что ты там воешь - "хватит", "реанимация"? Не реви. Если ты его так жалеешь - пусть меня хоть в реанимацию увезут, мне плевать". Алиса умоляла, увещевала, тряслась, уже всерьёз собиралась звонить в полицию - потому что знала, что Луиджи правда на такое способен. Она не могла предупредить Поля, потому что в тот период они не общались несколько месяцев; тоже - из-за непрерывного морального давления и насилия Луиджи, который с грамотностью пианиста нажимал на нужные клавиши её чувства вины. Только на следующий день Луиджи признался, что блефовал и не собирался связываться ни с какими "друзьями", - но до этого признания Алиса чувствовала себя так, будто каждую секунду была на грани обморока.
   Собственно, Луиджи и порвал с ней из-за того, что она снова начала общаться с Полем - за то, что в слезах попросила у него прощения за свою подлость и неблагодарность. Точнее, якобы из-за этого. Увидев фото с одуванчиками, Алиса поняла, что и эта причина была ложью - всего лишь очередной попыткой взвалить всю вину на неё и не признавать очевидного: того, что ему просто нужно было избавиться от неё и уехать куда-то с Кьярой.
   Как же всё это мерзко. Как она могла годами жить в этом?..
   Болезненно-красивая музыка вернула Алису к реальности. Кто-то играл инструментальную версию "Numb" Linkin Park - играл талантливо и до мурашек эмоционально. Алиса уже приближалась к метро на Площади Революции - чуть футуристичному круглому зданию с колоннами и шпилем. Здание напоминало то ли пышный желтовато-бежевый торт, то ли коробку для шляпы. Вокруг бурлила толпа: люди расходились в разные стороны - к пиликающим зелёным и красным светофорам на переходах; уличные торговцы продавали цветы, сувениры, путеводители и картины с видами города; две девушки-китаянки шумно выбирали персики у ларька с фруктами; кучка подростков и студентов собралась вокруг музыкантов - и послушать действительно было что.
   Алиса на секунду замерла, вслушиваясь в знакомые аккорды без слов - в полный боли монолог без ответа: то ли возлюбленной, то ли Богу, то ли самому себе. Парень за синтезатором играл на разрыв аорты, содрогаясь всем телом, целиком отдаваясь звуку; ему вторили девушка за барабанной установкой и гитарист. Алиса никогда не слышала такого качественного исполнения прямо на улице - без платы за билет, без концертного оборудования... Бескорыстная красота - ради самой красоты. У неё перехватило дыхание.
   Жаль, что надо торопиться - иначе она опоздает. Видимо, в Гранд-Вавилоне уличные музыканты такого уровня - это норма; но будет непросто привыкнуть и не испытывать потрясения каждый раз.
   И нужно ответить Эрику. Точно.
   Приближаясь к дверям метро, Алиса пролистала его профиль. Тридцать лет, умное кареглазое лицо с длинным прямым носом, в интересах - "чай", "книги", "философия" и ещё обширный список тегов... О себе: "Тараканов в голове нет, поэтому приходите со своими". Алиса азартно улыбнулась: почему бы и нет? Тараканов она уж точно может обеспечить.
   "Привет. Спасибо. Чай и философия - это тоже неплохо", - написала она, перетекая к эскалатору внутри слаженного людского потока. Из метро тянуло тёплым ветром, запахом резины и железа; вход в подземный мир. Эрик сразу стал печатать ответ - и тут она в ужасе заметила уведомление: "Вы запросили у Эрика селфи". Не туда нажала - прямо как типичный гуманитарий из анекдотов?..
   "Ой, извини, пожалуйста. Я случайно".
   "О, тут есть такая функция? - с хохочущим смайликом спросил Эрик. - Даже не знал".
   Алиса смущённо прикусила губу; ей хотелось провалиться сквозь ступеньку эскалатора - прямо в его напичканное железными механизмами нутро.
   "Видимо, да. Сама не знаю - я тут первый день".
   "Ну, значит, добро пожаловать в мир Интернет-знакомств!"
   Что ж, он способен говорить с юмором - и длинными осмысленными фразами. Ура.
   "Спасибо. Не думала, что меня сюда занесёт, но это случилось", - призналась Алиса, сходя с эскалатора.
   "Ничего, со всеми это рано или поздно случается. Не надо этого стыдиться", - подбодрил Эрик.
   "Я не стыжусь, просто пока в лёгком недоумении".
   "Тут главное - вовремя остановиться. А то выбор большой - некоторые годами перебирают кандидатуры и остановиться не могут".
   Говорит опытно - даже слишком; как местный гуру. Это чуть встревожило Алису - но и заново погрузило в приятное волнение.
   "Ну, у меня вряд ли будут проблемы с тем, чтобы вовремя остановиться. Но спасибо за предупреждение".
   "Я неплохо разбираюсь в винах, раньше любил, - вдруг сообщил Эрик - видимо, отсылая к её профилю. - Но потом как-то отвык, да и дорого стало пить те вина, которые мне нравятся".
   "Понимаю, это дело недешёвое. Меня в основном Италия приучила".
   ...и алкоголизм Луиджи, - добавила бы она, если бы отвечала честно.
   "Италия - это круто. Я там не был, но был в Испании... Извини за ругательство в профиле. В жизни я редко ругаюсь, но тут просто накипело уже".
   Ругательство?.. Алиса не заметила ничего подобного. Её поезд уже с визгом и грохотом рвался из тоннеля; прибившись к толпе ожидающих на платформе, она открыла профиль Эрика ещё раз - и теперь увидела раздражённый постскриптум: "Нахрена вы лайкаете, если потом не отвечаете?!"
   "Некоторые девушки тут просто для поднятия самооценки и накрутки лайков в Instagram, а не для того, чтобы с кем-то познакомиться, - объяснил Эрик. - Так что извини ещё раз".
   "Да ничего, понимаю, - утешила Алиса, втискиваясь в вагон. - Я тоже редко ругаюсь, но иногда мысли и эмоции трудно выразить иначе. А в Instagram меня нет. У меня против него какое-то лёгкое предубеждение, если честно. Весь этот культ гламурного самолюбования..."
   Как она и ожидала, это сразило Эрика наповал.
   "Слушай, у нас с тобой легко идёт общение, - отметил он. - Как ты смотришь на то, чтобы увидеться, прогуляться в центре как-нибудь на днях?"
   Поезд уже тронулся, и связь пропала - но Алиса, улыбаясь, написала, что смотрит на это положительно. Новый виток приключений начался.
  
   ***
  
   Горацио брёл по вечернему Гранд-Вавилону, вдыхая запах возбуждённой толпы, огни в сумерках - и своё время, бесплодно утекающее сквозь пальцы. Он уже успел понять, что, нырнув в закоулки этого города, легко потерять душу; но здесь ему было трудно писать. По крайней мере, пока.
   Жизнь привычно распадалась на фазы: сбор впечатлений - писание. Колебания маятника - то влево, то вправо; размеренные вдохи и выдохи демона, свившего гнездо у него внутри. Сейчас демон вдыхал - и его мало тянуло работать. Тянуло жадно глотать сияние мокрого от дождя асфальта, рябь воды в каналах, пятна света и тени на разноцветных фасадах, скорбные складки у губ мраморных статуй, прячущихся в зелени... Тянуло летать надо всем этим, раскинув чёрные крылья.
   Горацио давно знал, что с демоном бессмысленно спорить.
   Встреча с Алисой - то ли чудесная, то ли жутковатая (он ещё сам не определился) - чуть изменила его настрой. На следующее утро он начал что-то набрасывать; пока - туманные этюды, отрывки, не сведённые к общему знаменателю. Что-то о городе, о неприкаянной умной девушке... Образы теснились в голове - и были на удивление мало связаны с тем, что Алиса оказалась соседкой Ди.
   В первые минуты его, конечно, слегка "поколдобошило" от этого факта (как выразился бы Артур) - но потом он понял, что они всё-таки видят Ди слишком по-разному и знают её со слишком разных сторон, чтобы это могло стать проблемой. Алиса была интересна сама по себе - во всей своей колючей, чудаковатой замкнутости. В какой-то момент, говоря с ней, Горацио почувствовал желание - но знал, что, с учётом долгого воздержания и атмосферы отдыха, может почувствовать то же самое почти к любой симпатичной девушке. Дело было совсем не в плотской тяге; к тому же Алиса, кажется, не в его вкусе, и он вряд ли смог бы влюбиться в неё. Гранд-Вавилон свёл его со взрослой, глубокой личностью - личностью недораскрывшейся, похожей на юный бутон, но уже изжаленной болью. Что-то странное шевельнулось в нём, отзываясь на эту боль, - и теперь Горацио проводил время всё так же лениво, но уже в каком-то другом настроении.
   Вчера, во вторник, он написал Алисе - спросить, как у неё дела. Она ответила, что установила какое-то приложение для знакомств - решила "искать приключения". Горацио стало смешно и - почему-то - слегка тревожно; кто знает, до чего доводят такие "неправильные" порывы ультраправильных девушек?.. Впрочем, это, конечно, не его дело. Нечего лезть.
   И ещё - что-то подсказывало ему, что Алиса не собирается использовать это приложение по его прямому назначению.
   Сегодня днём он вытащил себя из разнеженной апатии, чтобы сходить в два музея - современного искусства и европейской живописи. Он любил грустную созерцательность музеев, но не был там очень давно - со времён последней поездки в Италию. Хотя это, пожалуй, идеальный вариант для одинокого отдыха. Ходить по музеям в компании Горацио не нравилось: люди отвлекали от безмолвного эстетического диалога с тем, что он видел, от медленного, вкрадчивого вглядывания в картину или статую; а одному - самое то. К современному искусству его потянуло отчасти из-за разговора с Алисой о Дали - захотелось тряхнуть стариной в разноцветных лабиринтах сюрреализма и абстракционизма.
   Местный музей, впрочем, слегка его разочаровал: мало какие работы цепляли и заставляли задуматься. Горацио честно изучил гигантскую, во всю стену, картину какого-то испанца, выдаваемую музеем за непревзойдённый шедевр. Едва уловимые образы проводов и шестерёнок в чёрно-жёлтых штрихах и пятнах - да, механистичность мира, да, урбанистика, но что дальше?.. То же недоумённое "что дальше" не покидало его и в остальных залах музея. Тронуло только красное яблоко, в хаотическом авангардном духе расчленённое и разбросанное по разным плоскостям - будто размноженное в десятке отражений. Работа называлась "Любовь" - и Горацио подумалось, что таким бредовым яблоком вполне можно выразить ту горячку, в которой он жил последние несколько месяцев, после ухода Ди.
   Кто из них - и кому - дал гибельный плод познания?..
   Переход к классичности второго музея вызвал весёлое, сумбурное перенапряжение у него в голове. Смуглые полногрудые итальянские крестьянки, собирающие виноград в лучах солнца; безмятежные сельские пейзажи; семья фермера, умилительно встречающая Рождество (под столом играет с клубком серая кошка); сумрачные средневековые замки среди скал... Романтизм сюжетов дополнял реализм, как сказка дополняет дом, в котором её рассказывают, - живой, настоящий, пахнущий хлебом. Горацио по-прежнему не мог сказать, что его что-то всерьёз тронуло, - но вышел из музея, улыбаясь с чуть меньшей озадаченностью.
   Девать вечер было решительно некуда. Он вооружился картами на телефоне и отправился гулять, любуясь то помпезной, то элегантной архитектурой. Фото одного моста с обвитыми плющом перилами даже отправил маме и Артуру. Маме - поскольку она флорист и сумеет оценить, как изящно растения вписаны в городской ландшафт; а Артуру - чтобы в шутку отчитаться о том, что он выполняет его план и не занимается ничем, кроме полноценного отдыха.
   Причём не рвётся в "Розовый лотос". Хотя это, наверное, скорее разочарует Артура. Мысль пойти в какой-нибудь клуб почему-то исчезла так же быстро, как появилась; Горацио гулял, чувствуя себя слишком старым для клубов. Объективно это, конечно, не так - но ощущение почему-то не уходило.
   - Добрый вечер, сэр! Скажите, пожалуйста, Вы любите чай?
   Горацио остановился, пытаясь понять, какие хищные промоутеры на этот раз выдернули его из вечерней толпы. Невысокий субтильный паренёк с серьгой в ухе; даже без листовок в руках - но эта серьга, и узкие джинсы, и приторная улыбочка... Гей? А впрочем, кто разберёт современную молодёжь, - входя в образ мудрого старца, подумал Горацио. Они сейчас так одеваются, что любого можно принять за гея.
   - Я часто пью чай, конечно. Но не могу сказать, что люблю его или в нём разбираюсь, - сказал он. В другое время и вовсе бы не ответил - просто ускорил бы шаг, избегая зрительного контакта; но Гранд-Вавилон настраивал на странные и спонтанные поступки. Будто толкал в спину, шепча: "Ну же!.."
   - Сегодня у Вас есть уникальная возможность посетить нашу дегустацию и попробовать элитные сорта китайского чая с древней историей! - заученно, но выразительно протараторил паренёк, не отрывая взгляда от лица Горацио. И где их учат быть такими по-цыгански убедительными? Может, это маркетолог на практике? - Это совершенно бесплатно, но очень вкусно и познавательно, сэр! Вы давно в Гранд-Вавилоне?
   Ловкий перевод темы, - невольно отметил Горацио. Не даёт сразу отказаться: собеседник машинально отвечает на последний озвученный вопрос.
   - Третий день.
   - Приехали отдыхать?
   - Да.
   - Превосходно! - (Паренёк просиял так, словно отдых Горацио должен был, по меньшей мере, облагодетельствовать его и всю его семью). - Наша дегустация поможет Вам расслабиться и насладиться новой стороной Гранд-Вавилона! Наша компания соблюдает традиции древних китайских чаепитий... Так что скажете?
   - Совершенно бесплатно, говорите? - пряча улыбку, повторил Горацио.
   - Абсолютно! Ни евро не отдадите! - закивал паренёк - и медленно двинулся в сторону, сквозь толпу, к арке в глубине одного из сияющих фасадов. Горацио даже не заметил, как пошёл следом, увлечённый маркетинговым гипнозом. - Если захотите что-то приобрести, все товары можно найти на нашем сайте, ссылку я Вам дам. Какой чай Вы обычно предпочитаете - чёрный, зелёный, другие разновидности?..
   Пока они шли через арку и внутренний дворик, парень не переставая болтал; Горацио изредка отвечал, осматриваясь. Полустёртые барельефы на каменных стенах были изрисованы граффити; дворик был узок, как колодец, зажатый между домами, и звук каждого шага гулким эхом отдавался от стен. В дальнем конце дворика ждала гостеприимно распахнутая дверь; из-за неё лился золотистый свет, слышались голоса и тихая музыка.
   Почему-то Горацио вспомнил слова странного таксиста - и нащупал в кармане его "талисман". Чем чёрт не шутит в этом Гранд-Вавилоне.
   Когда они переступили порог, парень всё щебетал - о городе, о чае, о самом Горацио (он явно не читал ни одной его книги, но, узнав, что его жертва - писатель, почему-то пришёл в дикий восторг); внутри оказалось тепло и многолюдно. У длинных столов и маленьких круглых столиков беседовали юные существа обоих полов - такие же фриковатые на вид, как спутник Горацио. От пирсинга, клетчатых юбочек, узких джинсов, манерно-глубокомысленных татуировок, чёрных ногтей и разноцветных прядей у него быстро зарябило в глазах. На каких-то столах действительно стояли пузатые глиняные чайники и крошечные, с напёрсток, чашечки; другие были пусты. Повсюду висели гирлянды из цветов, а под потолком виднелись пучки каких-то пахучих трав. Горацио тут же окружила мягкая, воркующая болтовня; стало так тепло, хорошо и ритмично - он будто оказался внутри большого стихотворения. Или внутри одной из тех мирных картин в музее европейской живописи - не хватает только кошки, играющей с клубком.
   - ...Этот чай традиционно называют "Белый дракон", - ворковал, между тем, его персональный гипнотизёр-маркетолог, обрамляя плавными ораторскими жестами банку, источающую терпкий травяной аромат. - В его составе - горный зелёный чай, отборные тонкие листья - в форме полумесяца, видите? Добавлена измельчённая лимонная цедра и порошок из корней Драконьего дерева - откуда, собственно, и произошло название чая... Попробуйте запах! - (Горацио послушно понюхал содержимое банки, мимоходом удивившись такой изысканной формулировке. Парень говорил о чае с фанатичной любовью, как хороший сомелье - о вине. Где-то за его спиной тихо и мелодично засмеялась девушка с бледно-салатовыми волосами - словно зазвенели серебряные колокольчики). - Он успокаивает, но в то же время повышает концентрацию - поэтому в Китае говорят, что один глоток этого чая позволяет обрести мудрость дракона. Раз Вы писатель, он идеально подошёл бы Вам - для вдохновения и интеллектуальной работы!
   Пока тянулась эта выверенная презентация, девушка в готическом чёрном балахоне, загадочно улыбаясь, наполнила пустую чашечку перед Горацио "Белым драконом". Потом ободряюще кивнула; он сделал глоток, чувствуя, как от непрерывного журчания речи парня начинают ныть виски.
   В чае не было совершенно ничего особенного. Горький, как и любой зелёный чай; на вкус Горацио не отличил бы его от магазинного, в пакетиках. К тому же - кажется - сильно разбавлен водой... Горацио вздохнул: это несколько пошатнуло иллюзию красивого околдовывания.
   - Простите, но я, пожалуй...
   - Следующий сорт! Обратите, пожалуйста, на этот чай особое внимание - он называется "Восходящее солнце желаний"! - тут же затрещал парень, доставая откуда-то другую банку - обвязанную кокетливой вишнёвой ленточкой. - В его составе - красный чай формы "мохнатая бровь", измельчённая сушёная вишня и набор пряностей - в частности, гвоздика и кориандр. Попробуйте запах!
   - Пахнет вкуснее, - признал Горацио, чувствуя себя законченным дилетантом среди виртуозов. "Мохнатая бровь" ужасно насмешила его - хотя парень произнёс это с крайне солидным видом, как термин. Девушка-готесса уже с энтузиазмом наполняла для него вторую чашечку; над чайником в её хрупких пальцах завораживающе поднимался пар.
   - Особенность этого чая - в том, что он действует как мощный афродизиак... - (Интригующе понизив голос, парень подмигнул). - У Вас есть вторая половинка, сэр?
   - Сейчас нет, - выдавил Горацио, пытаясь представить, как Ди отреагировала бы на его рассказ об этих чайных ухищрениях - особенно об "афродизиаке". Наверное, хохотала бы полчаса.
   - О, после этого чая появится, и не одна! - улыбаясь до ушей, заверил парень. - Научно доказано, что он повышает как мужское, так и женское либидо, поскольку в его составе...
   - А Вы уверены, что мне его нужно прямо здесь, средь бела дня, дегустировать? - усмехнувшись, спросил Горацио. Определение "средь бела дня" мало подходило времени суток - но суть передавало хорошо.
   - Ну, здесь же крошечная доза - только для знакомства со вкусом! - не растерялся парень. Чашечка уже была полна жидкости нежно-розового цвета; Горацио обречённо вздохнул. - Прошу Вас!..
   Когда Горацио попробовал ещё три сорта чая - и когда все его попытки сбежать закончились ничем, - парень не прекратил трещать, а заговорил ещё оживлённее. Горацио не понял, как это произошло, - но в какой-то момент в его речи стали мягко и непринуждённо возникать конкретные суммы.
   - ...Обычно этот уникальный набор стоит от ста двадцати до ста пятидесяти евро, но сегодня Вам невероятно повезло - Вы можете приобрести его с огромной скидкой, всего за восемьдесят евро! - мелодично мурлыкал парень, составляя банки в бумажный пакет с красными китайскими иероглифами. - Кроме того, к набору прилагается подарочный сертификат, который Вы можете как использовать самостоятельно, при покупке на нашем сайте, так и...
   - Стоп-стоп-стоп! - очнулся Горацио. - Я же говорил, что не буду ничего покупать. Спасибо, но...
   - Осознайте уникальность этого предложения - роскошные, эксклюзивные сорта чая по такой цене! Вы больше не встретите такого ни здесь, ни за рубежом, - мягко перебил парень; и, прежде чем Горацио открыл рот, чтобы снова воспротивиться, спросил: - Какой чай впечатлил Вас больше всего?
   До чего ловкий, шельма, - почти с восхищением подумал Горацио, глядя, как девушка с салатовыми волосами вводит с улицы ещё одну "жертву" - рыжего веснушчатого парня в толстовке и джинсах. Открытый вопрос с конкретным ответом - вместо назойливых уговоров. Такому искусному разводу даже поддаться не стыдно.
   Но поддаваться он всё же не хотел.
   - Наверное, второй, - ответил он, вспомнив приятный островатый привкус вишни и пряностей. - Но я...
   - Сегодня Вы можете приобрести "Восходящее солнце желаний" по уникальной цене! Всего двадцать евро, и этот восхитительный ароматный напиток Ваш! - защебетал парень, невозмутимо вынимая из пакета остальные чаи - осталась лишь одинокая банка с вишнёвой ленточкой. - Тогда как в любое другое время, для любого другого клиента он бы стоил...
   - Я не Ваш клиент. Простите, но я не буду ничего покупать. Вы пригласили меня на дегустацию - и я пришёл на дегустацию, - твёрдо произнёс Горацио. Ему хотелось прислушаться к тому, как зеленоволосая девушка будет "обрабатывать" рыжего парня - теми же приёмчиками или другими?.. - но их голоса скрадывали музыка и болтовня.
   - Разумеется, как пожелаете! - улыбаясь ещё любезнее, уступил парень. - Вам понравилась дегустация?
   - Да, конечно. Но...
   - Тогда сегодня, исключительно для Вас, действует уникальное предложение! Не говорите моему начальству - это, своего рода, уступка... Уж больно, знаете ли, я уважаю творческих людей! - (Парень хмыкнул, изображая смущение). - Вы можете приобрести...
   - Я же сказал - я не буду ничего приобретать.
   Препирательства потянулись дальше. Парень штурмовал крепость Горацио с упорством маленького войска - то с одной, то с другой стороны. Он забалтывал и лукавил; числа и "уникальные предложения" перетекали друг в друга, возникали из ниоткуда, смешивались, противоречили сказанному ранее. Горацио стойко отшучивался - но мысленно уже молил о пощаде и размышлял, сможет ли просто развернуться и убежать, когда парень вдруг сдался.
   - Скажите, Вам понравилась моя презентация? - спросил он, по-прежнему улыбаясь - но уже натянуто, почти жалобно.
   - Да, - обессиленно сказал Горацио.
   - Тогда, может быть, оставите пару евро чаевых?..
   Широко распахнутые глаза парня блестели мольбой, как у голодной бродячей кошки; Горацио расхохотался - и, признавая себя побеждённым, полез за мелочью. В конце концов, откупившись, он сможет наконец-то спастись и гулять дальше - а пары евро и впрямь не жалко за такое мастерство.
   - А ну оставь его в покое! - вдруг произнёс холодный женский голос у него за спиной. Произнёс на местном языке - но с такими тягучими, высокомерными интонациями, что казался голосом иностранки. Обернувшись, Горацио увидел высокую худенькую девушку с каре; она стояла у соседнего стола, скрестив руки на груди и свирепо поджав губы. В её вытянутом лице было что-то лошадиное.
   - Ты что здесь делаешь? Не мешай работать, пожалуйста, - процедил парень. Его профессионально-фальшивая улыбка тут же исчезла.
   - Бесстыжее вымогательство - это не работа. Сворачивайте лавочку, - зло прищурившись, обронила девушка. - И побыстрее! Ты знаешь, что я смогу заставить, если захочу.
   Парень раздражённо вздохнул, посмотрел на Горацио - и снова улыбнулся.
   - Простите, пожалуйста, сэр. Небольшая заминка. Что Вы там говорили о чаевых?..
   - Никаких чаевых! - отчеканила девушка - и Горацио вдруг охнул от боли, схватившись за бедро. Что-то в кармане обожгло его - как если бы к ноге на секунду приложили раскалённую железку. Он достал деревянную пластинку с зелёным камнем - и едва смог удержать её, таким жаром она пропиталась. - Вы что, не чувствуете, что он под защитой?..
   Парень злобно, но - кажется - бессильно зашипел. Горацио смотрел на него, на девушку, на "талисман" у себя в руке - и чувствовал, что реальность и здравый смысл трещат по швам, переполненные странностями.
   - Извините, я ничего не понимаю. Это какой-то фокус?
   Девушка пренебрежительно фыркнула, не глядя на него. Её взгляд по-прежнему был прикован к парню - они рассматривали друг друга, будто готовые к схватке хищники. Горацио становилось всё больше не по себе, но в голове прояснялось; мягкий золотистый дурман отпускал его, как отпускает опьянение.
   - Считайте, что да. На будущее - держитесь подальше от этого места и этих ребят. Чай, не чай - они обчистят Вас за милую душу, и уедете без гроша.
   - Ну знаешь, Тильда, это уже перебор! - бледнея, пробормотал парень. - У нас действительно уникальный товар, и...
   - О да. И уникальные методы мошенничества! Лезете уже даже к тем, кто под защитой. Совсем потеряли стыд.
   - Тильда?.. - на всякий случай переспросил Горацио. Всё происходящее начинало нравиться ему - нравиться, вопреки привкусу безумия. Этот привкус, кажется, вообще присущ Гранд-Вавилону - всей его водяной миражности.
   - Можно и "Матильда", - сухо сказала девушка, явно не горя желанием представляться.
   - Просто имя Матильда устарело уже... сколько лет назад? - фыркнула готесса, протирая стол. Тильда покосилась на неё с такой ледяной ненавистью, что Горацио удивился, как готесса не провалилась сквозь землю.
   Хотя готы, наверное, не боятся провалиться сквозь землю - им ведь нравится всё, связанное с адом и смертью?.. Горацио провёл рукой по лицу, стараясь не рассмеяться. Запах чая витал в воздухе, смешиваясь с запахом безумия. Какой чудесный сюрреалистичный вечер. Куда сюрреалистичнее, чем картины в музее современного искусства.
   - Пойдёмте отсюда, - бросила Тильда, убедившись, что больше ей никто не возражает. Горацио заметил, что рыжий парень куда-то исчез - будто зеленоволосая девушка при появлении Тильды отпустила его, от греха подальше. - И уберите амулет. Правильно, что носите с собой.
   Когда они вышли, оказалось, что на улице уже темно. Горацио вдохнул ночную свежесть, с непонятным упоением глядя вверх - на звёзды; Тильда целеустремлённо шагала рядом с ним, и стены дворика-"колодца" перебрасывались эхом от стука её каблучков.
   Каблучков?.. Да - старомодные туфли-лодочки. Длинная юбка, шаль; до чего же странно она выглядит. Горацио нерешительно улыбнулся.
   - Спасибо. Видимо, Вы меня спасли.
   - Пожалуйста, - прохладно сказала Тильда. - Правда, впредь держитесь от них подальше.
   - Вы правы. Студенты-маркетологи - опасные люди.
   - Это не студенты-маркетологи.
   - А кто? - (Тильда промолчала). - У Вас с ними какой-то... личный конфликт?
   - О да. - (Она криво усмехнулась). - Очень давний конфликт.
   Они прошли через арку и вышли на проспект. Горацио очень боялся, что сейчас она просто развернётся и уйдёт в другую сторону - и он не успеет спросить о главном. Не успеет заглянуть за завесу тайн этого города - хотя бы на секунду, одним глазком.
   - Можно узнать, что вообще произошло? Почему Вы вмешались, почему они послушались Вас? Почему эта штука вдруг стала горячей? - (Горацио улыбнулся). - Знаю, я, наверное, веду себя как ребёнок, но я правда не понимаю. Мне её дал таксист, и...
   - Вам не нужно этого знать, - спокойно перебила Тильда. Её бледный профиль в темноте казался полупрозрачным, как у призрака. - Серьёзно, просто не нужно. Вы же здесь на время, как я понимаю? Вы писатель?
   - Да, но...
   - Вот и отдыхайте себе без лишних забот. Или играйте, или работайте - уж не знаю, что Вас привело. - (Она вдохнула облако ароматов, расплывавшееся вокруг парфюмерного бутика, - и почему-то поморщилась). - Вы можете встретить ещё много странного, но не нужно вникать в это. Всё в порядке. Вы сохранили при себе свои деньги, не отдали их аферистам - и это главное.
   - А почему я не должен вникать? - спросил Горацио, вспоминая сюжеты всех фантастических книг и фильмов на свете - от мрачноватых сказок Нила Геймана до "Дракулы", "Гарри Поттера" и "Властелина Колец". - Потому что, если узнаю что-то лишнее, это нарушит какое-нибудь Мировое Равновесие?
   - Глупости. - (Тильда фыркнула). - Ничего это не нарушит - да и нет никакого Равновесия. Просто это лишняя информация. Вы не готовы её воспринять.
   - Вы меня не знаете. А значит, не можете утверждать с уверенностью.
   Тильда посмотрела на него с усталым вздохом; почему-то Горацио предположил, что ей не впервые приходится вести такой разговор.
   - Ну, вот если бы я сказала Вам, что я ведьма, Вы бы посчитали меня сумасшедшей, ведь так?
   В её голосе не слышалось ни насмешки, ни угрозы - та же ровная невозмутимость. Густой жёлтый свет фонарей заливал каменные розы и растительные орнаменты на фасаде здания, мимо которого они шли; по проспекту неслись вереницы машин - многочисленных, как днём; в ресторане неподалёку журчала бодрая французская песенка. Горацио покачал головой.
   - Совсем не обязательно. Я верю, что мир абсурден. В абсурде возможно всё.
   Если Ди могла ради эксперимента переспать с негром; если он мог приехать в Гранд-Вавилон - и в тот же вечер встретить соседку Ди, - почему колдовство не может существовать?..
   - А я думаю, посчитали бы, - спокойно возразила Тильда. - Это за пределами Вашего опыта. За пределами алгоритмов Вашего мышления - и того, что Вы можете принять. Вне Вашей системы координат, если хотите.
   - Это что, эзотерика какая-то?
   - Нет, всего лишь нейропсихология. - (Она снисходительно улыбнулась). - Я верю, что все наши реакции, всё наше поведение определяются нейронами. Тончайшими химическими и физическими процессами. Это математика, система. Не так просто её разрушить.
   - Говорите Вы совсем не по-ведьмински, - пробормотал Горацио. Почему-то ему не было страшно - наоборот, он чувствовал себя гораздо увереннее и радостнее, чем дома в последние месяцы. - Ну, а если я - на минуту - предположу, что Вы правда ведьма... Кто такие тогда те ребята?
   Тильда презрительно хмыкнула.
   - Да так - мелкие сошки. Подмастерья. Им ещё учиться и учиться, но они уже используют свой дар во зло. Омерзительные создания, если честно.
   - А эта деревяшка?
   - Амулет, заговорённый опытной ведьмой. В городе действует негласное правило - тех, кто с амулетом, трогать нельзя. И при попытке "тронуть" он создаёт определённые неудобства - если бы кто-то угрожал Вашей жизни, например... Но, увы, все ограничения в наше время можно обойти. - (Тильда сокрушённо вздохнула). - У многих просто нет совести.
   - А кто ещё есть в Гранд-Вавилоне? Оборотни, вампиры, единороги, демоны? Драконы?.. - жадно спросил Горацио, уже не думая о том, как бредово всё это звучит. Он потом уложит всё в голове - когда-нибудь после. Сейчас есть только ночной лабиринт огней, и тонущие в полумраке роскошные здания, и разноязыкая толпа, которой нет до них дела. Только ночь в Гранд-Вавилоне.
   - Кто угодно, - ответила Тильда - как ему показалось, с лёгким вызовом. - Этот город влияет на Ваше сознание, а не на реальность - поэтому здесь возможно всё что угодно. И учтите - я говорю всё это исключительно потому, что Вы писатель... Писатели всегда фантазируют. Вам всё равно никто не поверит.
   - Пройдёмся ещё? - улыбаясь, предложил Горацио.
  
  
   Глава V
  

ПИТЕРСКАЯ ЭЛЕГИЯ

Этот город не знал, кто я.

Я не знала, кто этот город.

Тут без серых небес земля

Не умеет, и мир расколот

На когорты огней во тьме,

На руины и на распятья.

На войне он, как на тебе.

Видишь девушку в синем платье?..

То ли призрак, а то ли - нет.

Наморочилось фонарями.

Этот город - болотный бред,

Этот город всегда не с нами.

Грызла венки его мостов,

Пену кружев-дворцов сминая;

Вот и хлеб, стадион - готов:

Только зрелища не хватает.

Спас - на крови, а кровь - в песок,

В алый прикус твоих закатов.

Медных змеев потопчет бог,

И дожди отойдут, наплакав

Соль морей и сирен сады.

Над садами - припадки чаек.

Этот город - совсем как ты:

Зеркала, а финал - случаен.

Просто прихоть. И грязь чернил

Бьёт волнами по переулкам.

Этот город меня лепил.

Этот город тебя баюкал,

И на бледных качал руках,

Напевая тебе про ветер -

Как запляшет он в парусах

Ярко-винных на новом свете.

Ярко-винных - как тот бокал,

И невинных, как шёпот богу.

Этот город всего не знал.

И меня к твоему порогу

Он привёл - в темноте, смеясь,

Разрывая в клочки сценарий,

Где чернил притаилась вязь.

Только все мы - под градом твари:

Не сумевшая не прийти,

Не сумевший захлопнуть двери.

Если бога нет на пути -

Лучше в новых богов поверить.

Вот и шея - так ставь клеймо.

(Побыстрей: мне немного больно).

Застегни. Не умеешь - но

Так неплохо. Теперь - довольно.

Это жертвенник, это - нож,

Весь измазанный чёрной жижей.

Этот город с тобою схож:

Вас обоих я не увижу.

Вас обоих бы извести,

Вас обоих увековечить.

Только вам - как всегда - цвести,

Ну, а мне - как всегда - калечить.

Поскорей пробивай броню,

Не тяни уже до рассвета.

Как целую ладонь твою -

Поцелую я это лето.

  
   Над Гранд-Вавилоном сгущались тучи - пасмурный вечер явно собирался перейти в дождливую ночь. Алиса уже заметила, что дожди здесь затяжные и мелкие: колючая морось часами висит в воздухе влажным облаком - никакого мощного ливня, который выговорился бы и умолк, позволив тучам разойтись. Под такими дождями вполне можно гулять - хоть промозглая серость и вгоняет в меланхолию.
   Впрочем, надо признать, меланхолия идёт этому городу не меньше, чем радость. Серо-стальная вода каналов исходит судорогами под ветром, чайки остервенело кричат в вышине, дворцы и старинные дома похожи на жилища колдунов из каких-нибудь мрачных сказок, Ри беснуется меж берегами, закованными в гранит... В среду вечером, гуляя по набережной, Алиса неожиданно встретила своего бывшего одноклассника. Она помнила его пухлым, склонным к мелкому хулиганству мальчишкой - а теперь он превратился в солидного молодого мужчину, успел стать учителем истории и планировал переехать в Гранд-Вавилон. Они не виделись и не общались столько лет, и шанс на такое совпадение был столь мал, что Алиса окончательно убедилась: в Гранд-Вавилоне есть что-то мистическое. Незримый туман, прячущий ниточки людских схождений и расхождений, яви и снов; здесь всегда происходит то, чего совсем не ждёшь, - а то, чего ждёшь, не происходит.
   Видимо, её встреча с Горацио - лишь один из многих капризов местных каменных божеств.
   Вечера четверга Алиса ждала с чуть испуганным предвкушением: сегодня после напряжённых переводов в "Terra Incognita" ей предстояла не привычная одинокая прогулка, а первая встреча с парнем из Badoo. С тем самым Эриком, который любит чай и философию и заявляет (скорее всего, привирая), что у него нет тараканов в голове. Алиса пунктуально пришла к метро на Площади Революции ровно в шесть, как они договаривались; серые небеса висели над нарядным круглым зданием, будто дымок над пепельницей. Она была уверена, что разочаруется, - но Гранд-Вавилон вновь преподнёс ей сюрприз.
   Эрик оказался не просто умным - а исключительно умным и приятным собеседником. Поразительно для Badoo. За несколько дней Алиса успела оценить средний уровень мужчин, пользующихся этим приложением с обманчиво милым логотипом-сердечком, - и ужаснуться.
   Всё было, с одной стороны, не так чудовищно, как она думала: пока ей никто не нахамил и не прислал фото своего мужского достоинства. С другой стороны - даже то, что там подавалось под соусом доброжелательной болтовни или комплиментов, разило такой тупой, беспросветной пошлостью, что хотелось брезгливо зажимать нос. Алиса убедилась, что большинство парней и мужчин не просто не способно поддержать интересный разговор - флиртующую игру намёков, острот, изящных ассоциативных переходов; то, что она так ценила в общении с Полем и Луиджи, - но, больше того, не умеет думать.
   И дело было явно не только и не столько в ожидаемой необразованности, безграмотности, отсутствии элементарных знаний; гораздо чаще - в отсутствии ума как такового. Ума как способности строить логические связи, соотносить факты между собой, рассуждать, ориентироваться по ситуации; ума - как качества, которое без регулярной тренировки становится дряблым и бесформенным, подобно мышцам. Львиная доля её собеседников в Badoo явно не занималась своим умом - как, собственно, и эмоциональным миром, и личностными качествами. У них часто не было каких-то определённых интересов, и, помимо работы (а профессии там попадались самые разные - от поваров, официантов и таксистов до программистов, диджеев и менеджеров), они не наполняли свою жизнь ничем, кроме потребления. Они ничего не создавали - никаких смыслов; только брали чужие. Вкусно поесть, посмотреть сериалы или YouTube, порукоблудить под порнографию, поговорить ни о чём и посмеяться ни над чем, напиться или покурить травку - к этому сводился тусклый круг их радостей. Алиса всегда считала отвратительными слова вроде "посредственность" и "убожество"; ей казалось, что в любом, даже самом закоснело-заурядном человеке можно найти что-то живое и интересное. Однако последние дни подвели её очень близко к пересмотру этого убеждения.
   Поддержать переписку после стандартной вводной части общения - однообразных серых волн из "приветов", "как дела", "чем занимаешься", "чем увлекаешься", "где работаешь", - большинство не могло. Не могло ни сострить, ни заинтересовать девушку какой-то весёлой или странной взбалмошностью, ни развить увлекательную дискуссию, ни придумать комплимент понаходчивее, чем "Ты такая красивая"; ни-че-го. Блёклая, анти-творческая, анти-живая пустота. Этих "духовных зомби" было так много, что Алиса быстро почувствовала, как её весёлый авантюризм переходит в печаль и ужас. Она и представить не могла, что кто-то такого типа может её зацепить.
   Она старалась каждый раз рассказывать о себе чуть иначе, под новым углом; сама поднимала новые темы, расспрашивала, рассказывала что-то, шутила и подтрунивала, - но в большинстве случаев это не помогало. Ничто не могло расшевелить "зомби" - и после нескольких реплик она не получала ничего, кроме унылых банальностей вроде "Давай встретимся", "Давай выпьем" или "У тебя такая красивая улыбка".
   Некоторые разговоры, впрочем, получались настолько нелепыми, что смешили её, - и хотя бы немного поднимали настроение. Например, у неё уже дважды спросили: "А какого цвета у тебя глаза?" - хотя на фотографиях было прекрасно видно, что глаза карие. Когда Алиса ответила на такой вопрос впервые, на этом дело не кончилось: "А рост какой?" - спросил некий Йохан. "162 сантиметра", - осторожно ответила Алиса, гадая, возникнет ли в этом диалоге хоть что-то за пределами розовых анкеток, которыми обмениваются десятилетние школьницы ("А какой твой любимый цвет? А любимый мультфильм? А какой мальчик тебе нравится (если не секрет)?.."). Йохан в ответ прислал восхищённый смайлик с глазами-сердечками - и написал: "А голос, наверное, нежный-нежный..." Алиса не стала отвечать, позволив ему поумиляться над портретом, который нарисовало воображение.
   Почему-то очень часто спрашивали о знаке Зодиака - видимо, большая часть населения Земли до сих пор всерьёз уверена, что дата рождения как-то влияет на человеческий характер. Пускай; но то, что это мужское население, причём живущее в большом городе, а не в деревне на краю цивилизации, ранило Алису в самое сердце. Невежество допустимо - но ведь не в таких масштабах! Века науки и искусства, призраки Джордано Бруно, Рафаэля и Эйнштейна тихо плачут где-то по ту сторону реальности. Алиса отвечала, но каждый раз аккуратно добавляла, что не верит в астрологию, - и получала на это очень разные забавные реакции.
   "Да я сам не верю. Но это всё равно даёт представление о человеке", - заявил тридцатилетний Ян, явно не замечая жуткой нелогичности своей реплики.
   "Если не веришь - почему же думаешь, что даёт? - решилась уточнить Алиса. - Ведь столько социальных, психологических факторов, которые нас определяют... К тому же мне попадались люди одного знака Зодиака, у которых не было ничего общего - ни в поведении, ни в ценностях, ни в привычках".
   "Ну, знак Зодиака плюс тип лица равно характер", - безмятежно ответил Ян, прибавив к сообщению кучу смайликов. Алиса, отчаявшись, отступила.
   Ещё один тип, быстро начавший раздражать её, использовал знаки Зодиака как решающий аргумент в любом споре. Например, он никак не мог взять в толк, зачем Алиса учится в аспирантуре и планирует защищать диссертацию. "У тебя что, зарплата так больше станет?" - прагматично спрашивал он.
   "Не факт. Но люди занимаются наукой не только ради денег", - отвечала Алиса.
   "А зачем ещё?"
   "Чтобы исследовать мир и себя в нём. Если бы учёные прошлого думали только о том, как бы побольше заработать - они могли бы, не знаю, мылом торговать. Может, было бы и выгоднее - но тогда мир лишился бы кучи изобретений и открытий", - объяснила Алиса, по возможности выбирая простые слова.
   "Как всё сложно, - озадаченно написал её собеседник. - Но всё равно - столько учиться и что-то писать, не получая за это лишних денег, тупо".
   "У всех своё мнение, - начиная злиться всерьёз, отметила она. - Мне вот, например, наоборот кажется, что "тупо" не заниматься творческим или интеллектуальным трудом, когда есть такая возможность. Мне кажется, что без духовной активности жизнь становится прозябанием".
   "Тебе так очки идут", - написал он в ответ - и Алиса долго смеялась над "ловкостью" этого перехода. Потом спор продолжился - хотя, конечно, это было трудно назвать спором: свою позицию обосновывала только Алиса - а её собеседник просто твердил одно и то же в чуть разных формах. Когда она мягко намекнула, что он слишком уж давит, что она устала и хотела бы сменить тему, - в ответ получила:
   "Ну, я же Овен. Овны все упрямые".
   И это не было единичным случаем. К блистательному выводу - или доводу - "я же Овен" сводились все разговоры с этим типом. Разумеется: сослаться на знак Зодиака куда проще, чем признать свою неправоту, тупость и ограниченность. Не "я глуп" - а "я же Телец, Тельцы всегда притормаживают". Не "я подлец" - а "я же Скорпион, мы склонны к цинизму". Удобно.
   Ещё более угнетающая картина складывалась, когда её "поклонники" пытались проявить креативность и написать что-то необычное. Просмотрев её профиль, они выводили на разговоры о переводах, о литературе - но в итоге Алисе всегда хотелось только в ужасе заткнуть уши и закрыть глаза. А ещё - желательно - стереть себе память.
   "А переводы - это, в смысле, с языка на язык?" - спросили её однажды. Алиса удержалась от язвительного ответа: "Нет, денег с карты на карту", - и с милым смайликом написала:
   "Да. А что ещё это может значить?"
   "Ну, мало ли, может, бывают какие-то ещё переводы, - со смеющимся смайликом предположил её собеседник. - А что ты обычно переводишь? Художественное что-нибудь?"
   Алиса пустилась в честные подробности: рассказала, что перевод художественных текстов - особая, "элитная" сфера, куда непросто попасть; что она гораздо чаще занимается "подсобной работой" - переводит документы, научные тексты, рекламу, инструкции; что бывают, тем не менее, и очень интересные заказы - например, однажды ей довелось делать подстрочник либретто оперы Верди "Отелло" для студентов театральной академии. И было сложно, но безумно увлекательно - старый итальянский язык девятнадцатого века, и...
   "Я погуглил, что такое либретто", - гордо сообщил тот парень в ответ. Другой поразился: "Ты была в опере, правда? Это волшебно!"
   Алиса плевалась и ругалась - но зачем-то продолжала изучать грубую реальность Badoo.
   Некоторые особо утончённые натуры писали ей в стихах - и лучше бы им было не проявлять свою утончённость. Например, такой ход сделал бесхитростный сантехник Юсуф. Он в подробных безграмотных сообщениях рассказывал ей, как провёл день, как на выходных они с друзьями ездили на какое-то озеро (живописные фотографии озера прилагались), как он любит готовить гамбургеры и как назвал свою кошку Бритни - в честь Бритни Спирс... Алиса почти не отвечала, понимая, что ему, видимо, просто нужно выговориться; одиночество доводит и не до такого. Надо сказать, на фоне многих Юсуф был вполне сносен - до тех пор, пока не прислал ей свой стихотворный шедевр. "Ты сидела у окна и тихонечко рыдала! Но не в этом вся херня, а только лишь начало!.." Увидев две первые строки, Алиса содрогнулась - и свернула диалог. Решилась снова открыть его позже - и с облегчением выдохнула, когда поняла, что в продолжении текста не было почти ничего, кроме пары бессвязных фраз вроде "и погода, словно срань Господня, надавила на тебя..." "Ну нет, не идёт дальше. Пропала у меня эта штука - порыв мой мощный, - сокрушённо пожаловался Юсуф. - Я сначала хотел без грубых слов, но с ними смешнее получается... Но нет, уже и так не идёт".
   Алиса не стала комментировать его экспромт - и не знала, плакать или смеяться.
   Ещё одно важное наблюдение, которое она вынесла из Badoo, носило почти научный характер: она уже начала прибегать к типизации. Условно говоря, всех, кто писал ей, можно было разделить на "мальчиков" и "мужчин". "Мальчики" юны - обычно это студенты или едва начавшие работать ребята без толкового образования; чаще всего им не больше двадцати пяти. Но в их психологическом складе "мальчиковость" ещё заметнее, чем в социальном статусе. Они очень быстро переходят к "постельным" темам, скабрезным комплиментам, предложениям встретиться; их окружает ореол страсти и бушующих гормонов (нередко они симпатичные - по крайней мере, на фото), а ещё - легкомысленный инфантилизм. Они не любят долгих разговоров, не ищут ничего серьёзного - и не скрывают этого. С одним из них Алиса согласилась было "как-нибудь встретиться" - но на этом договорённость и заглохла; на следующий день он не написал ей, а она ему, - и через день тоже. Это порадовало её: она уже опасалась, что при встрече столкнётся с мужской версией блондинки из анекдотов - "красивая, но лучше бы молчала". А если Алису ещё и не потянет к нему в плотском смысле - что делать?.. Разговаривать-то точно не получится. Тупик. "Мальчики" легко отказываются от связей - потому что знают, что каждой из девушек могут найти сотни замен.
   Иначе ведут себя "мужчины". Постарше, более серьёзные и основательные (даже если не блещущие умом); они присматриваются, прицениваются, больше стремятся пообщаться, чем договориться о встрече и сексе. По ним видно, что им подойдёт не любая - и что они (спасибо опыту) уже отлично знают, кто именно подойдёт. "Мужчины" часто создавали у Алисы чувство взвешенной, солидной надёжности; но - совершенно не влекли и не вдохновляли её. В них уже не было очарования юности, бездумно-весёлой харизмы, поэтического огня - всего, что, несмотря на убогость "мальчиков", всё-таки всегда их сопровождало.
   Эрик явно относился к "мужчинам". И - слава небу - был в разы умнее всех, с кем Алисе до сих пор довелось переписываться в Badoo. Они гуляли и разговаривали взахлёб уже два часа - и она едва заметила, как прошло это время. Переходы между темами были свободны, как смена направлений ветра: от моральности или аморальности приложений для знакомств - к категории духовности в религии и литературе; от плюсов и минусов демократии и тоталитаризма - к ироничной критике современного феминизма; от экстраверсии и интроверсии - к психологии творчества... Эрик был довольно начитанным, сообразительным; он вёл разговор легко и искусно, как хороший партнёр ведёт в танце. Алисе нравилось, когда в общении её "вели" - когда собеседник не был полностью понятен и открыт ей, как на ладони; когда не приходилось всё просчитывать самой. Когда с ней грамотно играли.
   Она не ощутила никакой чувственной тяги к Эрику, никакой очарованности, но уже понимала, что они вполне могли бы стать друзьями. В том, как жадно он набросился на её ум и способность формулировать мысли, чувствовался сильный интеллектуальный голод.
   - ...Знаешь, я уже давно заметил: если человек нашего поколения к тридцати годам не завёл семью и детей, он обязательно начинает творить какие-нибудь странности, - сказал Эрик, когда они бродили по одному из многочисленных городских парков - вокруг пруда с утками. - У меня один такой знакомый вдался в религию - причём до уровня какой-то сектантской убеждённости. Другая знакомая стала радикальной феминисткой - я уже, кажется, упоминал... Теперь пишет длинные статьи о том, почему Бог - это женщина и почему в языке необходимы слова вроде "авторка". Сам я стал ходить в дискуссионный клуб, обсуждать книги...
   - Избыток энергии, - предположила Алиса, глядя на ветви деревьев, томно переплетающиеся наверху. - Работа не заполняет всё время, а семьи, которая могла бы заполнить остаток, нет. Бытовые заботы не занимают столько, сколько занимали в прошлом. У человека накапливается интеллектуальная и эмоциональная энергия, которую некуда тратить.
   - Вот именно! - воскликнул Эрик. - Один русский назвал этот энергетический потенциал личности хорошим словом - пассионарность. Как же его звали... - он пощёлкал пальцами, вспоминая фамилию.
   - Гумилёв, - сказала Алиса. - Лев Гумилёв.
   Луиджи старательно пичкал её работами русских философов, писателей и поэтов; а все знания, полученные от Луиджи, ей было вдвойне трудно забыть. Эрик покосился на неё с уважением - и улыбнулся.
   - Точно! Ты и это знаешь. Какая приятная неожиданность.
   - Почему неожиданность? - (Она пожала плечами). - Просто гуманитарное образование... Только, мне кажется, там речь шла больше о народах, чем об отдельных личностях. Но, возможно, я что-то путаю.
   - О народах тоже, конечно. - (Эрик оживлённо закивал). - Но и о личностях. Пассионарии - это люди, энергетический потенциал которых больше, чем у обывателей. Они способны не только существовать, удовлетворяя свои потребности, но и преобразовывать среду вокруг себя. Творцы, вожди, герои, жертвующие собой...
   - Да-да, я помню. Люди, способные к сверхнапряжению, - подхватила Алиса.
   Они вышли в другую часть парка - здесь было меньше деревьев, но больше аккуратно подстриженных газонов и симметрично высаженных цветов; царство геометрии. Если смотреть издали или с высоты - похоже на пёстро-разноцветные завитушки на зелёном фоне. Великанья вышивка по зелёному бархату. Посыпанные песком дорожки сходились у небольшого фонтана с каменными дельфинами; возле фонтана увлечённо позировала для фото компания туристов-китайцев. Вдалеке виднелась мемориальная стела, посвящённая Второй мировой; ещё дальше, на горизонте - ряд пышных барочных зданий, окаймляющих парк, как резная позолоченная рама окаймляет картину.
   Алиса вздохнула, вдруг осознав, что думает вовсе не о мирной красоте, окружающей их, и даже не об Эрике, - а о людях. Их несовершенствах, изъянах и диссонансах; их, как сказал бы Горацио, ненормальности. Интересно, что, по его мнению, "ненормально" сильнее - низкий или высокий уровень пассионарности? Кто ненормален - она или средний пользователь Badoo?..
   - Вот именно. И это сверхнапряжение может быть направлено как на разрушение (у какого-нибудь Гитлера, например), так и на созидание, - сказал Эрик. Не сговариваясь, они уселись на первую попавшуюся скамейку - оба устали бродить. - И в любом социуме, в любую эпоху таких людей всегда мало. Они, по сути, сами страдают от своего потенциала, потому что не всегда могут его реализовать. Страдающее меньшинство.
   - И у народов то же самое, - отметила Алиса, глядя, как девочка лет семи запускает синего воздушного змея. Он трепыхался аляповато-ярким пятном под серой шалью туч. - Если не ошибаюсь, там это как-то соотносилось с циклами их развития. Высокая пассионарность в расцвете цивилизаций, а потом - её постепенное затухание. Поэтому доминирующие в мире страны и культуры постоянно меняются. То Древний Египет, то Греция, то Рим, в эпоху Ренессанса - Италия, сейчас - США...
   - Да. Европа постарела, и её пассионарность угасла. США вышли на первый план.
   - Но об этом писали и до Гумилёва. Например... Ох, как же его... - (Она растерянно покосилась на Эрика, стесняясь своего невежества). - Не Шеллинг, не Шлегель, конечно... "Закат Европы".
   - Шпенглер, - тут же вспомнил Эрик - и она внутренне возликовала.
   - Точно! У него нет категории пассионарности, но суть близка. И у этносов пассионарность связана не только с историческими факторами, но и с природными, генетическими - с климатом, типом питания, например...
   - Мне очень приятно с тобой разговаривать, - вдруг сказал Эрик, улыбаясь - и не глядя на неё. Алиса с ужасом почувствовала, что заливается краской.
   - Правда?
   - Правда. Это безумно приятно - встретить человека, который знает о Гумилёве и Шпенглере, с которым можно говорить вот так, как с тобой.
   - Спасибо. Но я думала, тебе к такому не привыкать.
   - Почему?
   - Ну, ты явно общителен. Ходишь во всякие дискуссионные клубы, работаешь в консалтинговой компании...
   - Общаться много с кем приходится, это правда. Но чаще всего именно "приходится". - (Эрик грустно усмехнулся). - Люди в основном обсуждают факты и события. Очень редко - идеи. Всё на уровне быта, а настоящее духовное общение, так или иначе, должно выходить за его рамки.
   - Мне кажется, большинство людей сейчас в принципе этого не умеет, - сказала Алиса, с печалью думая о своём опыте общения в Badoo - пока недолгом, но уже показательном. - Они потребляют, но не создают. Перемыть кости соседке, поболтать о еде или сексе всегда интереснее, чем поговорить о Шпенглере - потому что это проще и насущнее... В Италии сильно заметна такая жизненная позиция, кстати. Особенно среди молодёжи. "Побольше наслаждайся, поменьше думай и грузись". Они очень поверхностные.
   - Да ты мизантроп! - вдруг воскликнул Эрик, чуть отстранившись и с весёлым любопытством потирая подбородок - будто только что сделал забавное открытие. - Надо же - два часа с тобой общаемся, и до меня так долго не доходило!..
   - Не сказала бы, - смущённо возразила Алиса. - Максимум - скептик. Мизантроп - это всё же человек, который думает, что природа людей изначально порочна. Я смотрю на людей критически, но такого убеждения у меня нет.
   - И что - по-твоему, люди изначально добры, а потом их портит злая среда? - быстро спросил Эрик.
   - Люди нейтральны. А среда и череда жизненных выборов уже формирует их. Определяет, кто куда направит свою пассионарность, например. - (Она улыбнулась). - Вот самый простой пример - первобытный тестостерон, который уже меньше нам нужен. Меньше, потому что у нас уже нет необходимости защищаться от саблезубых тигров и добывать пропитание. И как его выплёскивать? Кто-то будет в видеоигры играть, как ты, а кто-то...
   - Да-да, я понял! - (Эрик тихо засмеялся). - Я не только в игры играю, а то ты сейчас составишь какое-то унылое представление обо мне. Люблю велоспорт, например.
   - Здорово, - уважительно оценила Алиса. - Я вот так и не научилась кататься на велосипеде.
   - А я люблю больше не кататься, а делать статические упражнения. Стоять на одном заднем колесе, к примеру. Для этого есть даже специальные велосипеды... Не слышала про такое? - уточнил Эрик, увидев её удивлённое лицо; Алиса покачала головой. - Довольно необычно выглядит, могу потом видео показать. Мастера таких штук могут стоять-стоять так и потом - раз! - на какую-нибудь возвышенность прямо на велосипеде запрыгнуть.
   - Сюрреалистично, - произнесла она, пытаясь себе это представить. Эрик снова засмеялся.
   - Весьма! Но всё лучше, чем сбрасывать тестостерон способами Гитлера. Или религиозных фанатиков.
   - Ну и соположение. Гитлер и религия?
   - Почему нет? - с вызовом спросил он. - Я считаю, что каждый человек должен быть чем-то полезен социуму. А какую пользу приносят фанатики или монахи?
   - Духовную. Польза ведь может быть не только прагматической.
   - Художники, писатели, композиторы приносят духовную пользу, согласен. А монахи?
   - Ну, во-первых, что вообще такое "польза"? Кто определяет, что полезно, а что нет? - спросила Алиса, испытывая сильное дежавю, связанное с Горацио. "Что такое норма?" - спрашивала она его. С каких пор, собственно, она стала сторонницей морального релятивизма - с тех пор, как Кьяра сплела венок из одуванчиков?.. - Во-вторых, монахи, на самом деле, очень многое делают. И приносят пользу, как минимум, самим себе. Здоровый образ жизни, много труда на свежем воздухе, целибат, молитва, созерцательность и концентрация...
   - Я бы не сказал, что всё это полезно для здоровья, - запальчиво перебил Эрик. - Как минимум - противоестественно.
   - Насчёт целибата, пожалуй, соглашусь. - (Алиса вздохнула). - Но остальное - вполне взращивает духовное и физическое здоровье.
   - Не знаю. Я с уважением отношусь к религии и к церкви как социальному институту, но монастыри... - (Эрик покачал головой). - По-моему, это какой-то анахронизм, откат назад. Человечество создало такую развитую цивилизацию - а тут люди просто отказываются от благ этой цивилизации и низводят себя, можно сказать, до уровня обезьяны...
   - Или наоборот - до такого высокого уровня, который среднему человеку не постичь. До просветления. До того уровня, когда им уже не нужны клубы, видеоигры и велосипеды - а нужно что-то другое.
   Эрик расхохотался, хлопая в ладоши, - видимо, оценил её ядовитый подкол. Клубы, видеоигры и велосипеды фигурировали сегодня на разных этапах их разговора; и Алиса, можно сказать, только что назвала его духовным недоноском по сравнению с монахами.
   Разумеется, шутя.
   - Я понял тебя, понял... Переиграла - признаю?! Но за пользу я всё равно буду ратовать. Любой человек должен приносить миру хоть какую-то пользу.
   Алиса вздохнула - на грани удручённости и азарта.
   - И какую пользу приносят, например, любовь или дружба?
   - Огромную, - не растерялся Эрик. - Любовь - это, как минимум, продолжение рода, эмоциональная полноценность, экономическая стабильность и безопасность. Вдвоём существовать легче, чем одному. Даже в плане денег.
   - Вообще не факт. И когда человек один, у него больше времени на саморазвитие.
   - Ну, а найдёт он себе женщину - и она будет готовить обед, а он - саморазвиваться себе сколько влезет. В освободившееся время, - хмыкнул Эрик. Его глаза хитро поблёскивали; он явно хотел спровоцировать её. - А иначе - пришлось бы потратить час на приготовление еды, а не на размышления, например.
   - Можно готовить обед - и при этом слушать подкаст или аудиокнигу. Вот тебе и саморазвитие.
   - Опасная у тебя логика, Алиса! Так можно весь социум обнулить... Пойдём? - (Эрик легко встал, и они побрели дальше). - Ну, а про дружбу... Мне кажется, друзья тоже должны быть друг другу полезны.
   - Немного цинично.
   - Нет, просто разумно. Человек реализуется в том, что он умеет делать хорошо. Ты, например, хороший собеседник и можешь удовлетворить мою потребность в интеллектуальных спорах. А ещё ты переводчик - и можешь, в случае чего, помочь мне с переводами... Это просто пример, если что.
   - Человек может быть нужен и важен и без каких-то "полезных" навыков. Просто быть интересной личностью.
   Эрик презрительно поморщился.
   - Не люблю я это определение - "интересная личность"... Интересная - это какая? Обычно люди, которых можно так назвать, со временем превращаются просто в паразитов. А годам к сорока - в алкоголиков или наркоманов. Все эти томные богемные юноши-маргиналы, например. "Интересные" - но что они умеют делать?
   - Они не обязаны что-то уметь, - возмутилась Алиса. Ей почему-то вдруг захотелось яростно защищать всех "богемных юношей" мира.
   - А я думаю, обязаны! Они ведь люди, часть социума. Я давно уже не общаюсь просто с "интересными людьми".
   - А мне такие как раз нравятся. Пусть беспутные, пусть маргиналы... Они периодически возникают в моей жизни, - призналась Алиса, думая о Роуз, Поле - и целом ряде других личностей. - Я ценю, если человек что-то значит сам по себе, вне каких-то "полезных" навыков.
   - Мизантроп-идеалист... Интересно, - усмехнувшись, пробормотал Эрик.
   - Как Гамлет. - (Алиса улыбнулась). - Он всегда мне нравился.
   - Мне тоже. - (Он покосился на неё с чем-то вроде мистического испуга). - Настолько, что у меня Гамлет на аватаре в Facebook.
   Какое очаровательное совпадение; Алиса просияла.
   - Замечательно! Обожаю Шекспира.
   - О да, понимаю. Я считаю, его до сих пор никто не обогнал в препарировании и познании человеческой натуры... Ну, может быть, кроме Достоевского. Ты, наверное, любишь Достоевского, да?
   - Это так заметно? - Алиса вздохнула.
   - Очень. По линии рассуждений, по тяге зарыться в этику и психологию. И по некоторой, как бы сказать...
   - Нездоровости?
   - Скорее неуравновешенности. Я давно заметил, что Достоевского любят в разной степени неуравновешенные люди... И странные. Но у тебя эта странность - в хорошем смысле.
   Они уже покинули парк и шли по шумному проспекту - мимо ревущего потока машин и автобусов, который было сложновато перекрикивать. Огромное здание суда венчала позолоченная статуя Фемиды с завязанными глазами и весами в руке; здание было помпезным - с лепниной и толстыми, как слоновьи ноги, колоннами. Под колоннами, прямо на ступенях, просили милостыню несколько нищих; неподалёку пожилой скрипач наигрывал что-то печальное - в тон серому вечеру.
   - А тебе тоже нравится Достоевский? - спросила Алиса, с лёгким трепетом глядя на Фемиду снизу вверх.
   - Да, но я мало у него читал. Только "Преступление и наказание" и "Идиота".
   - Уже неплохо, - милостиво признала она - хотя для неё пиком ужаса и наслаждения от Достоевского стали всё же "Бесы" и "Братья Карамазовы". - Не подумала бы, что человек, который считает, что люди делятся на "полезных" и "бесполезных", ценит Достоевского.
   Эрик рассмеялся.
   - Почему же? Раскольников ведь, кажется, так и мыслил, когда убивал ту старушку.
   - И к чему это его привело?
   - Тоже верно.
   - Советую самые поздние романы. По-моему, без них Достоевского всё же трудно понять. "Преступление и наказание" по сравнению с ними кажется... - (Она поразмыслила, подбирая слово). - Чересчур прямолинейным.
   - Знаешь, ты иногда так пресыщенно говоришь о книгах. Как гинеколог - о сексе и женщинах, - вдруг выдал Эрик. Алиса чуть не споткнулась на ровном месте - и прикусила губу, стараясь не расхохотаться. - Мол: "Здорово, конечно, но чего я там не видел!.."
   - Какое необычное сравнение, - выдавила она, следом за Эриком пробираясь через потоки прохожих. - У меня довольно большой читательский опыт. Может, поэтому уже не получается так наслаждаться литературой, как получается у среднего читателя.
   - Ну да. Синдром профессионала - сапожник без сапог и всё такое! - весело произнёс он, сворачивая на одну из боковых улочек. - Наверное, когда ты выйдешь замуж, установишь дома железное правило: чтобы ни слова о книгах и переводах!
   Алиса не стала говорить, что сильно сомневается в том, что выйдет замуж. И что когда-либо захочет этого.
   - Ну, это слишком уж радикально. Чтение важно, но его необходимо дозировать. Раньше я не понимала этого - глотала очень много книг и без разбора. А в последнее время почувствовала, что мне сильно не хватает реального общения с реальными людьми. Почти до физического голода по этому общению - хоть я и интроверт. Близких друзей мало, они не всегда могут уделить мне достаточно внимания, и в итоге я оказываюсь в вакууме, когда... В общем, когда мне лучше в нём не оказываться, - сбивчиво завершила она, с неприятным ёканьем где-то внутри вспомнив свой приступ паники в вечер приезда.
   - Понимаю. Потребность в социуме так же естественна, как все другие человеческие потребности. Каким бы ты ни была интровертом - социум необходим всем... - задумчиво проговорил Эрик, мимоходом бросив заинтересованный взгляд на новинки, выставленные в окнах книжного магазина. Книжный был огромным, трёхэтажным; Алиса добавила ещё один пункт к мысленному списку мест, которые обязательно нужно посетить в Гранд-Вавилоне. - Но я скорее пришёл к обратному выводу. Я никогда не чувствую себя одиноким - благодаря моему культурному бэкграунду, моему кругозору. Со мной мои любимые авторы, блогеры, мысли, в конце концов... И они со мной всегда. Мне никогда не бывает ни одиноко, ни скучно. Единственное, что заметил: мне трудно быть в тишине. Вот, знаешь, тупо наедине с собой - когда на фоне нет ни YouTube, ни музыки, ни телевизора, ни подкаста какого-нибудь... Просто я - и тишина. И сразу такое состояние: "Эмм, и?.." - (Эрик тихо засмеялся и развёл руками, самоиронично изображая недоумение). - Особенно в последнее время. Постоянно нужен какой-нибудь...
   - Фоновый шум, - кивнула Алиса. Ей сразу вспомнилась Мия - та, будучи законченным и убеждённым экстравертом, тоже не выносила тишины.
   Впрочем, экстраверты, интроверты - все эти деления так вторичны. Любому человеку тяжело вынести самого себя.
   - Ага. Но за исключением этого - полноценного, глобального одиночества я никогда не чувствую, - заключил Эрик.
   - Значит, ты счастливый человек. Раньше я тоже так думала и чувствовала, а теперь... - (Алиса покачала головой). - Теперь всё чаще кажется, что это всё не то. Ничто не заменит реальных людей - и реальной близости с ними. У меня был... непростой период, который ярко мне это показал. Я много времени проводила, работая в одиночестве. Писала, занималась наукой, вообще вела очень насыщенную интеллектуальную жизнь - но мне только становилось хуже.
   - Не то... Ну, я же говорю - в плане текстов, своих и чужих, ты правда как мужчина-гинеколог! - (Эрик хмыкнул, не без удовольствия увидев, что она опять покраснела). - А что за период?
   - Нездоровые отношения.
   - Абьюз?
   - Модное слово. - (Алиса сухо усмехнулась). - А ты ещё критиковал феминизм... Сейчас феминистки как раз любят чуть ли не всех мужчин называть абьюзерами.
   - Если не абьюз, то что? - легко спросил Эрик. Так легко и непринуждённо, что у Алисы не возникло желания отмолчаться или уклончиво бросить: "Это долгая история".
   Она вздохнула, настроилась - и рассказала кое-что о Луиджи; настолько кратко и ёмко, насколько могла. Эрик слушал внимательно, почти не перебивая - если не считать изумлённые восклицания. Темнело; золотые луны фонарей, подсветка зданий и неоновые вывески сияли как-то грустно и хрупко под холодным ветром.
   - Слушай, а ты не думала, что у него действительно было какое-то психическое расстройство? - поинтересовался Эрик, когда Алиса закончила.
   - Конечно, думала. И не раз.
   - Биполярка?
   - Скорее пограничка. Его психолог предполагала то же самое - давно, когда он ходил к психологу, - неохотно сказала она. Тогда Луиджи ненадолго хватило - чего и следовало ожидать. Он не любит, когда его видят и судят так ясно, как это могут делать психологи. Его Фемида должна оставаться с завязанными глазами.
   - Пограничка... Ты разбираешься в этом? - почему-то оживился Эрик.
   - Немного. Читала кое-что.
   Они уже обсуждали Фрейда и Юнга (Эрик критиковал Фрейда за сведе?ние всего и вся к сексуальности, Алиса - хвалила за такие находки, как метод психоанализа и концепцию Эго, Супер-Эго и Ид в человеке); так почему же именно сейчас - такой интерес?..
   - А я о пограничке очень много читал: нужно было разобраться. У меня была мадам, которой идеально подходил этот диагноз.
   Ах вот что. Вопрос снят. Гранд-Вавилон что, целенаправленно сводит её с людьми, у которых был опыт разрушительно-мучительных отношений?..
   - Сочувствую, - произнесла Алиса, не зная, что ещё сказать. Она совсем не ожидала, что они с Эриком - таким искрящимся энергией, взрослым и собранным, - окажутся ветеранами одной войны.
   - Дело прошлое, - с улыбкой отмахнулся он. - Но там, знаешь, всё сходилось прям один в один, я даже удивлялся! И яркая харизма, и актёрство, и куча наигранных эмоций - но именно наигранных, а не в глубине... Ничего искреннего, ничего настоящего. С "пограничниками", серьёзно, никак без психотерапии, потому что они рушат всё вокруг себя. Они просто не умеют любить, не умеют привязываться. Они сегодня чувствуют так - а завтра по-другому, и не видят в этом никакой аморальности. И весь сопутствующий "букет" отсюда - измены, враньё, алкоголь...
   - О да, - выдохнула Алиса, думая о Луиджи - и о Диане. Почему-то ей не было больно слушать Эрика - и не только потому, что всё это было тысячу раз понято и осмыслено ею самой. Скорее - слышать это от кого-то другого оказалось не так чудовищно, как прокручивать снова и снова в собственной духовной мясорубке.
   - Она, например, могла мне сказать что-то вроде: "Ты - тот мужчина, о котором я всегда мечтала", - легко продолжал Эрик, всё больше ускоряя шаг. Алиса уже едва поспевала за ним - только в этом и выражалось его волнение. Поразительный самоконтроль. - И вроде фраза-то - клише, банальность, да?.. Но она могла ТАК это сказать, что я думал: чёрт побери, надо брать и хоть на край света бежать, вот тут же! - (Сухо усмехнувшись, он провёл рукой по лицу). - Но уже на следующий день всё было...
   Эрик прочертил в воздухе ровную линию - видимо, знак отстранённо-прохладного игнорирования. Алиса прикусила губу; он словно вытаскивал у неё из сознания мысли о Луиджи - и озвучивал их. Жутковатое, но почему-то приятное ощущение.
   - Понимаю. Полностью понимаю, на самом деле. Такие люди страшны тем, что для них подобные слова ничего не значат. Они никогда не принимают на себя ответственность за то, что говорят и делают.
   Не принимают ответственность - ни за одуванчики, ни за кровь, ни за чернила.
   Алиса заглянула в воду канала, мимо которого они шли; золото фонарей дробно плескалось в чёрной ряби. Ей вдруг захотелось коснуться литых чугунных перил - но они оказались такими холодными, что она тут же отдёрнула пальцы.
   - К счастью, всё это недолго продолжалось, - заключил Эрик - по-прежнему без малейшей горечи. Интересно, в Badoo ещё много тех, кто пережил такое? Что ещё может довести людей до такого рубежа отчаяния, как сайты знакомств? - Я предъявил ей ультиматум: мол, мы можем быть вместе, но только если ты будешь постоянно проходить психотерапию. И в ответ услышал: "Не-а!" На этом, в общем-то, всё.
   - Очень по-взрослому, - не удержалась от иронии Алиса - так выразительно он передал детскую, взбалмошную капризность этого "Не-а!". Так Ди могла бы ответить Горацио, если бы он предложил ей нечто подобное.
   Может быть, зря не предлагал? Хотя это, конечно, не её дело. Почему она вообще так много думает о Ди и Горацио?..
   - Да, взрослее не придумаешь! - смеясь, воскликнул Эрик. - А у тебя эта канитель сколько тянулась?
   - Ну, в совокупности - семь лет, - с заминкой призналась Алиса. - Правда, с перерывами. Мы то сходились, то расходились, то дружили, то больше-чем-дружили... Сложно.
   - Семь лет! - ошарашенно качая головой, повторил Эрик. - С ума сойти. Ты, конечно, извини - но это же значит, что у тебя и у самой какие-то проблемки. Столько всё это терпеть...
   - Я и не спорю, - улыбаясь, признала она. - У меня целый букет "проблемок". Но я с ними борюсь, по мере сил.
   Хотя - кого она пытается обмануть? Саму себя?
   - Ты редкий и ценный собеседник, Алиса, - серьёзно сказал Эрик, когда они подошли к подворотне, ведущей в отель "Бонжур". Груды досок и мешки цемента в темноте казались бесформенно-оплывшими чудовищами. - Помню, что ты тут ненадолго, - но я бы не хотел терять с тобой связь. Добавишь меня в друзья в Facebook?
   - Конечно.
   Алиса улыбнулась - и вдруг поняла, что больше они никогда не увидятся.
  
   ***
  
   В пятницу Алисе работалось бодрее, чем во все предыдущие дни. Прогулка с Эриком зажгла её - даже несмотря на то, что она не испытывала к нему никакого чувственного влечения (кажется, как и он к ней). Всё прошло так насыщенно, что перед сном она решила, что Badoo - пожалуй, всё-таки не самое гиблое место. Уснула она крепко и без успокоительных - так, как не получалось уже очень давно; во сне ей виделись пожары, реки чего-то алого - и Гранд-Вавилон, красота которого рвала душу на части.
   Днём нужно было переводить на встрече нескольких зарубежных авторов с владельцем большой местной сети книжных магазинов. Говорили о запросах современной читательской аудитории, "модных" и "немодных" жанрах, о "вызовах", которые глобализация ставит перед литературой (ох уж это прекрасное, непереводимое английское слово challenges - отлично отражает дух борьбы и соревнований, вечный бег в никуда, пульс каменного сердца мегаполиса), о постмодернизме, фантастике - в общем, о вещах, вполне близких Алисе. Переводить было приятно, хотя и непросто; особенно - реплики экспрессивно тараторящего поэта-итальянца. Периодически он, кажется, вообще забывал, что в зале есть люди, которые не понимают его, и что надо бы хоть иногда делать паузы для переводчика.
   По пути в отель Алиса хотела заглянуть в музей современного искусства - но поняла, что на это у неё нет душевных сил. То ли вчерашний разговор с Эриком о Шекспире настроил её на классическую волну, то ли дух приключений перебил стремление наслаждаться чем-то высоким - неясно. Так или иначе, Алиса просто вернулась в свой новый номер - просторнее и удобнее, с огромной мягкой кроватью. Днём хозяйка, как и обещала, расторопно переселила её - пришлось распрощаться с лиловой каморкой, колоритным шумом ремонта за окном и известковой пылью на подоконнике. За три дня Алиса успела до странности сродниться со всем этим - но, увидев кровать, поняла, что покорена. Будет здорово дремать в этом гигантском белом сугробе, утомившись работой и прогулками по городу.
   На вечер пятницы у неё была назначена встреча с Лео - милым курносым пареньком, работающим в аэропорту. Лео было двадцать три - на два года меньше, чем ей; а выглядел он едва ли на восемнадцать. Мягкий и вежливый, он писал каждые несколько часов, отправлял свои селфи (то дома, то на улице, то в салоне самолёта, который проверял перед посадкой пассажиров, - Алиса слегка недоумевала от такой интенсивности) и без конца повторял, как сильно Алиса понравилась ему, как с ней интересно, как он был бы счастлив хоть раз погулять с ней - в общем, весь набор стандартных банальностей (даже если и искренних), которые она уже не воспринимала всерьёз. По манере общения и уровню развития Лео казался совсем мальчиком - и, в отличие от Эрика или Горацио, не блистал интеллектом; но - почему бы и нет? Она вошла в диковинные леса Badoo не для того, чтобы отметать новые возможности. У Лео тоже есть шанс оказаться интересной личностью и хоть чем-то её вдохновить.
   Алиса растерянно вздрогнула: с какой стати она думает о Горацио в одном ряду с парнями из Badoo?.. Странно.
   И ещё более странно - то, что Лео до сих пор молчит: они не выбрали ни время, ни место встречи. Алиса написала ему днём, - хотела предложить в качестве ориентира то же самое импозантно-круглое здание метро Революции, - но ответа не получила. Шесть часов вечера, семь, полвосьмого; Алиса поработала с письменными переводами, размяла затёкшую шею - и поняла, что пойдёт гулять одна, без Лео. Мужское непостоянство не сможет обречь её на одинокое сидение в номере - в часы, когда за окнами маняще усмехается, мерцает огнями, дышит водой и ветром Гранд-Вавилон.
   "Как проводишь вечер?" - спросил один из её собеседников, когда она в очередной раз изучала онлайн-карту, размышляя, куда бы отправиться. Алиса вздохнула. Майкл, молодой IT-специалист. Пишет сухо и редко, ничего особо интересного - но кажется неглупым. Утверждает, что объездил много стран. В Гранд-Вавилон перебрался недавно.
   Вчера он спрашивал, какие вина она предпочитает, позавчера они обменивались вялыми шутками про кальян - Алиса призналась, что пробовала курить его, но совсем не знакома с разжиганием углей и прочими тонкостями этого красивого действа, а Майкл, мягко флиртуя, ответил, что у него дома есть кальян и что он "покажет, если они до него доберутся"... Он написал и сегодня - значит, наверняка позовёт её увидеться. Алиса пожала плечами и заранее решила согласиться. Что ей терять?
   Господи, и когда она успела стать таким циничным Дон-Жуаном в юбке? Что это - тлетворное влияние Луиджи или, наоборот, его отсутствия?
   А впрочем, какая разница?.. Пора в путь - Гранд-Вавилон не будет дожидаться, пока она вдосталь набарахтается в волнах самоанализа.
   В волнах. "Ты глубоко нырнёшь в красные воды", - прохрипела старая гадалка в её памяти. Алиса встряхнула головой - и продолжила сборы. Наверное, тут нечего стыдиться: в вечер пятницы к приключениям тянет не только её.
   ...Мягкие закатные лучи ласкали улицу Гофмана - и улицу Революции, на которую Алиса свернула, чтобы добраться до места встречи. Ясный, на удивление солнечный вечер; пожилая флейтистка играет под аркой, подруги-итальянки, смеясь, болтают под кофе за столиком возле пекарни, солнце золотит лепные узоры на фасадах, пузатые балкончики, крыши, по которым прогуливаются коты и группы туристов (странное зрелище; трудно привыкнуть к тому, что, взглянув вверх, ты видишь на крыше людей, которые безмятежно фотографируются)... Алиса шла дальше и дальше, к метро Марка Аврелия, упиваясь широкими, умиротворённо-светлыми мазками этой картины. Город дышал полной грудью - предвкушал выходные, как облизывающийся кот; его улочки наполнялись людьми, как набухшие вены, пропитывались запахом алкоголя, дыма и весёлой взбудораженности.
   Алиса шла быстро - почти бежала; почему-то было очень легко и радостно, до приятной щекотки где-то внутри. Эта неделя бурлила событиями, людьми и красотой больше, чем весь последний год. Пока не хотелось думать, каково ей будет, когда она вернётся домой, к обыденности, затхло пахнущей старой болью, и снова окажется вдали от этой дивной музыки на улице, и горделивой яркости фасадов, и разноязыкой толпы, и занудных дождей, и спонтанных ужинов в ресторанах.
   Да и вообще - не очень хотелось думать. Она не ждала многого от встречи с Майклом; но и страшно ей больше не было.
   Теперь, после Луиджи, казалось, что ей уже никогда не будет по-настоящему страшно.
   Метро Марка Аврелия оказалось строгим классицистическим зданием с колоннами - как ему и полагалось, судя по гордому имени. У входа стояла задумчивая кудрявая статуя императора-философа; её, конечно, непочтительно облюбовали голуби. Потоки людей текли в подземный мир и обратно; снаружи толпилась шеренга ожидающих - нервно поглядывающие на часы парни с цветами, зевающие подростки с телефонами, компании туристов-китайцев... Алиса смотрела в небо, медленно покрывающееся румянцем заката, и рассеянно размышляла о том, почему же именно китайцев так тянет познавать чужие края, - когда к ней подошёл Майкл.
   - Привет. Давно ждёшь?
   - Привет. Нет, пару минут. Рада встрече. - (Алиса, улыбаясь, протянула руку, но Майкл отстранился и пошёл мимо статуи Марка Аврелия - в сторону оживлённого проспекта. Он старательно отводил глаза; Алиса, несколько озадаченная таким мизантропическим приёмом, потрусила следом). - Эм, ну вот, а я-то хотела по-европейски рукопожаться...
   - Думаю, в этом нет необходимости, - негромко сказал Майкл, по-прежнему не глядя на неё. Алиса растерянно прикусила губу. Видимо, у него очень обострённое чувство личных границ - даже более обострённое, чем у неё.
   Ну, или просто склонность к аутизму. Или какое-то кожное заболевание. От последней мысли она чуть нервно не захихикала - удержалась в последний момент.
   Вот же дура, держи себя в руках.
   - И, мне кажется, далеко не во всех странах Европы девушки пожимают руку при встрече, - после неловкой паузы добавил Майкл. Он шёл очень быстро - так, что Алиса едва поспевала за ним. Она пожала плечами.
   - Я не эксперт, но почему-то думала, что да. По крайней мере, в Италии пожимают.
   - Я тоже был в Италии. Не заметил.
   - Возможно, это зависит от региона. Ты был на юге или на севере?
   - И там, и там.
   - Я долго жила только в Неаполе и Риме - и там часто замечала такое... Но не суть.
   Алиса покосилась на него, не зная, как интерпретировать эти неприветливо поджатые губы и угрюмое молчание. Майкл оказался гораздо менее симпатичным, чем на фото в Badoo. Странно: Алисе всегда казалось, что в среднем мужчины выглядят на снимках хуже, чем в реальности. Луиджи, Роберто, даже Поль никогда не умели позировать или делать удачные селфи - и она почему-то уважала в них это отсутствие самолюбования (хотя бы в плане внешности).
   Но тут ей, видимо, попался нестандартный случай. Профиль Badoo рекламировал юного красавца с точёными чертами лица, в стильных костюмах и рубашках, с выверенно-солидными жестами и позами - много качественных, постановочно-"инстаграмных" фото. Но рядом с ней - щуплый, очень низкорослый (едва-едва выше неё - в анкете он явно оптимистично прибавил себе шесть-семь сантиметров роста), невзрачный паренёк; почти подросток на вид. Сильно сутулится, близоруко щурится - похоже, сказывается жизнь в вечном симбиозе с компьютером. Громко шаркает ногами, идёт, засунув руки в карманы, - и по-прежнему, со странным упорством, не смотрит на неё.
   Может, она настолько сильно не понравилась ему? Если есть стереотип о любви с первого взгляда - есть ли такой же об отвращении?..
   - А тебе нравится Италия? - спросила Алиса, хватаясь за первую попавшуюся тему.
   - Да, конечно, - лаконично ответил Майкл. - Красивая страна.
   - Мне тоже. Я особенно очарована Венецией. Она немного напоминает Гранд-Вавилон, но тут - такой полный жизни мегаполис, а там... Больше похоже на сказочный мир, где застыло время.
   - Пожалуй, - проскрипел Майкл.
   Так, судя по всему, поэзией его не проймёшь. Зайдём с другой стороны.
   - А какая страна тебе больше всего нравится?
   - Думаю, Германия. Там чисто, и много перспектив с моей работой.
   - Я там не была. Но хотелось бы - тоже наслышана о чистоте и общей... цивилизованности населения, что ли. Один мой знакомый всегда говорит, что, если бы у всех был такой же уровень ответственности и дисциплины, как у немцев, наш мир был бы идеальным.
   Ну, поспорь же со мной - ведь ты наверняка не согласен, - мысленно взмолилась Алиса. Или согласись. Но Майкл только хмыкнул и осведомился:
   - А почему ты так тихо говоришь?
   - Извини, - машинально сказала Алиса - и тут же прикусила язык. Такого, как он, наверняка только оттолкнут её вечные извинения. - Это моя нормальная громкость. Могу погромче.
   - Да нет, ничего, я просто уточнил.
   - А где ты ещё был?
   - В Америке, Франции, Австрии, Турции, Греции, Испании, на Кипре... - монотонно перечислил Майкл - так, будто объездить все эти страны в двадцать три года было чем-то вполне естественным.
   - Ого, - пробормотала Алиса. - Внушительный список. По работе столько путешествуешь?
   - Ага. А ты разве мало путешествуешь? Ты же вроде говорила, что переводчик.
   Что ж, он хотя бы запомнил её профессию. И сам задал вопрос. Уже неплохо.
   - Да, но я в основном занимаюсь письменными переводами, на заказ... И наукой. Езжу не так уж часто, - мягко сказала она. - Но хотелось бы чаще, конечно. Чем старше становлюсь, тем больше плюсов вижу в путешествиях - это всегда как будто какое-то обновление, какая-то новая страница... Здесь мне, например, очень нравится.
   - А что именно ты переводишь?
   Алиса вкратце описала проект "Terra Incognita". Они вышли на набережную Ри - и остановились у перил, чтобы пропустить колонну марширующих курсантов из военно-морской академии на побережье. Алиса смотрела на виднеющийся вдали Мост Ангелов, вдыхала влажный, треплющий волосы ветер - и по нахмуренным бровям Майкла понимала, что проект, посвящённый культурной интеграции, он почему-то не одобряет.
   - А зачем это? Ну, то есть, какая во всём этом практическая значимость? - спросил он, когда Алиса закончила.
   - Чисто практическая - обмен опытом и подписание договоров о сотрудничестве. Между музеями, театрами, магазинами, студиями... Но в основном, я бы сказала, значимость эстетически-моральная. - (Алиса нерешительно улыбнулась). - Людям важно чувствовать себя в едином культурном пространстве. Чувствовать, что культура их страны что-то значит, как-то по-особенному звучит в общем диалоге... Знаешь, как инструмент в оркестре.
   - Понятно, - равнодушно ответил Майкл.
   - Тебе это не кажется важным?
   - Не знаю. Просто из всего, что ты говоришь, я так и не понял, зачем нужен этот проект.
   До чего странный у него стиль общения - рубленые, какие-то роботские фразы. У Алисы создалось стойкое ощущение, что, пока они гуляют и разговаривают, в голове у Майкла складывается чёткий программистский алгоритм - математически схематичный, не учитывающий ни реальную ситуацию, ни гибкие, изменчивые эмоции собеседника. Может, этим отличаются все айтишники и программисты - пониженным уровнем эмпатии?
   Пункт 1: "Девушка нравится внешне?" - "Если да, продолжить разговор". "Если нет, попрощаться".
   Пункт 2: "С девушкой интересно разговаривать?" - "Если да, предложить вино и / или кальян". "Если нет - молчать, пока не станет более интересно".
   Смешно и грустновато.
   Они перебрали ещё несколько тем - Гранд-Вавилон, большие и маленькие города, иностранные языки, книги (Майкл любил только кое-что из научной фантастики - и не читал никого из тех авторов, которые нравились Алисе), необходимость или не-необходимость высшего образования для того, чтобы быть умным человеком... Неловких пауз было мало, но в основном - благодаря усилиям Алисы: она сама меняла и развивала темы, шутила, рассуждала; чем больше говорил Майкл, тем механистичнее и тусклее становился диалог. И - тем больше ей казалось, что она ни капельки ему не интересна.
   Зачем он тогда вообще позвал её гулять?
   Впрочем, может быть, это просто первая, неуклюжая фаза встречи - фаза "притирки". Ведь, когда люди видятся впервые, это всегда похоже на столкновение двух разных вселенных - и всегда сложно... Хотя - всегда ли? Алиса вспомнила, каким огненным вихрем её затянул вчера разговор с Эриком - затянул мгновенно, без прелюдий и раскачек, - и засомневалась.
   Что же не так сегодня? Ведь Майкл неглуп, она тоже. С социальными навыками у него явно не всё в порядке, но она тоже замкнутый человек. И, тем не менее, это не мешает ей вытягивать этот унылый тонущий разговор в одиночку. Майкл, наверное, уже жалеет, что грубая реальность в обличье девушки оторвала его от любимого компьютера - от мира, где всё так понятно, знакомо и спокойно. Да, у них мало общих интересов - но он ведь уже знал об этом, когда просмотрел её профиль. Что же...
   - А почему мы стоим? - осторожно спросила Алиса. После очередного вялого обмена репликами она заметила, что светофор на переходе уже дважды горел зелёным - но Майкл мнётся и отчего-то не переходит, глядя на полосы "зебры", как на границу миров.
   - Да я вот думаю... - выдавил Майкл, по сложившейся традиции не глядя на неё.
   - О чём? - натянуто улыбаясь, уточнила Алиса.
   - Что-то мне не заходит, извини, - скороговоркой пробормотал он, развернулся в другую сторону - и почти бегом скрылся в толпе.
   Что?.. Так тоже бывает - и тоже можно?
   Дышать. Вдох - выдох. Алиса жадно хватала ртом воздух, слушая надоедливое пиликанье светофора и гул толпы. Недалеко - синие воды Ри и какой-то мост, и пересечение двух незнакомых улиц, и...
   Вообще - где она? Почему всё расплывается перед глазами?
   Она всхлипнула, сдерживая мерзкую дрожь - до гадливости знакомую дрожь обиды и унижения. Вот это рыцарство, вот это чувство такта. Слава вам, современные мужчины.
   Или дело вовсе не в современных мужчинах, а в ней? Она настолько некрасива, неинтересна или глупа? Настолько не умеет общаться?..
   Алиса провела по щеке - будто стёрла невидимый плевок Майкла. Проклятье, он мог хотя бы проводить её до отеля. Он ведь знает, что она чужая в этом городе.
   Хотя сам, похоже, чужой всему миру.
   Задыхаясь от слёз и жжения в груди, Алиса достала телефон - и написала ему. В этом, наверное, нет никакого смысла, он никогда не поймёт, как оскорбил её; ну и пусть. Убогое существо с гигантским самомнением. Когда Луиджи причинял ей боль, он имел на это право; что уж там - во многом она сама позволяла ему так с собой обращаться. Но - это?..
   "Совсем не ожидала такой бестактной и грубой реакции. На будущее - не стоит вести себя так с девушкой. Когда вы видитесь впервые, лёгкая натянутость в разговоре - это нормально, и не надо ставить на человеке крест после двадцати минут общения. - (Да и вообще - можно подумать, она сама была в восторге от него. Боже, да зачем что-то ещё объяснять себе - так просто не делают!). - Я теперь отвратительно себя чувствую. Ни один мужчина так со мной не поступал. - (Точнее, поступал и похуже - но это не твоё дело). - Всего хорошего".
   Занудно? Плевать. Он заслуживает. Заслуживает того, что Луиджи назвал бы обучением. Кнут - без пряника.
   "Извини, я и сам не в восторге, - тут же ответил Майкл. - Но лучше было сказать честно, чем притворяться, что мне нравится".
   Алиса стиснула зубы; скулы надсадно сводило от злости. Заблокировать. Да - немедленно заблокировать.
   Лишь исполнив этот ритуал, она разрыдалась. Крики чаек над Ри тоскливо вторили ей.
  
   ***
  
   Проморгавшись от последних слёз, Алиса зашла в ближайший к отелю супермаркет - и вышла с бутылкой вина. Именно такую марку Кьянти она раньше не пробовала - но ничего, подойдёт. К чему обманывать себя? Сегодня - полноценный вечер скорби по очередным разрушенным иллюзиям.
   На днях она заприметила в окрестностях милую пиццерию. "Pizza Napoletana" - броские красно-зелёные буквы; что ж, посмотрим, насколько ты napoletana. Луиджи всегда был уверен, что такую пиццу, как в Неаполе, не умеют готовить больше нигде в мире, - и Алиса была полностью с ним согласна.
   Так или иначе, хуже уже не будет. Дожидаясь своего заказа на вынос в жарком чаду пиццерии, погружённой в полумрак и полной людей в честь вечера пятницы, Алиса непрерывно вспоминала тощие плечи Майкла, его поджатые губы, его сутулость - и то, как он наспех пробормотал: "Что-то мне не заходит", - перед тем, как уйти.
   "Не заходит". До чего мерзкая, пошленькая формулировка. Алиса была на грани от пожелания, чтобы ему "не зашла" вся его никчёмная жизнь.
   Но ты же понимаешь, что на самом деле проблема не в нём. В тебе. Он не на пустом месте так отреагировал. Значит, ты совершенно не заинтересовала его. С тобой скучно. Ты - перезрелая зануда, с которой нормальному человеку не о чем говорить.
   Заткнись.
   Да-да. А ещё некрасивая зануда. Или, по крайней мере, не настолько красивая, чтобы зацепить мужчину при первой встрече. И чего ты полезла в это Badoo? Ты ведь сама видишь, что ты там реликт, ископаемое. Неуклюжее и неуместное, как слон в посудной лавке.
   Я сказала, замолкни.
   ...Алиса смотрела, как её "Маргариту" ловко разрезают на четыре жёлто-алых куска, укладывают в коробку, перематывают тонкой верёвкой. Парочка за столиком рядом явно хорошо проводила время - парень улыбался и жевал "Четыре сыра", девушка увлечённо рассказывала что-то, потягивая шампанское.
   О да, нормальные люди умеют хорошо проводить время. А ты...
   Хватит.
   Давно пора понять, что ты - одиночка, не созданная для отношений. И для коротких легкомысленных интрижек - тоже не созданная. Ты ущербна как женщина. Неужели даже весь твой грустный опыт тебе это не доказал?
   Выходя из пиццерии, Алиса пыталась проглотить мучительно огромный, колючий, как дикобраз, ком в горле. Город окутали мягкие сумерки; темнело здесь поздно, часам к десяти, - а непонятная лиловая дымка, послевкусие дня, бывало, вилась над барочной лепниной, строгими классицистическими колоннами и куполами церквей почти до полуночи. Сумерки скрадывали цвета домов - серые, голубоватые, горчично-жёлтые громады превращались в единую тёмно-серебристую массу; звуки - даже самые простые, вроде шума колёс или стука девичьих каблуков - становились глуше и словно манили за собой. Сумрак медленно превращался во тьму, но никогда не впадал в неё полностью - по крайней мере, на главных улицах; город сиял и говорил даже ночью - гипнотически бормотал цепями огней. Недавно, гуляя в темноте, Алиса видела, как бело-голубые отблески, окружающие один из многочисленных музеев - бывший дворец какой-то знатной семьи, где теперь в столовом серебре и платьях с кринолинами притаилась грустная пыльная вечность, - отражаются в волнах Ри и множатся её плещущими переливами. Волны бились о гранит набережной, отлетая от неё белыми барашками, - с бульканьем, которое днём казалось немного смешным, а ночью - почему-то - зловещим.
   Сейчас она шла в отель под маслянистым светом фонарей, прореза?вшим ясный спокойный воздух; шла - и едва замечала красоту ночи. Запахи горьковато-свежего фруктового дыма из кальянной, чьих-то духов, кожи и алкоголя; так пахнет Гранд-Вавилон, который никогда не спит. Не спит, с томной улыбкой приглашая на приключения.
   Теперь Алисе казалось, что приключений ей уже хватит. Гранд-Вавилон показал, что надеяться не на что; показал, что она полезла не туда. Не на своё место. Может, и не стоит расстраиваться из-за такого бестактного ничтожества с нулём эмпатии, как этот Майкл, - но...
   Но. Дело ведь, в конечном счёте, правда не в нём.
   В номере Алиса откупорила бутылку, вдохнула аромат Кьянти - тот самый, исполненный тонкой меланхоличной терпкости, - и плеснула немного в стакан. Смочила губы, распробовав - и сразу стало чуть легче; вино будто мягко, по-дружески сжало ей плечо и тихо сказало: "Я знаю".
   Что ты знаешь? Что я всё-таки алкоголичка?..
   После разрыва с Луиджи и фото с одуванчиками она усилила контроль над собой в этом плане - и вот первый сбой. Отвратительно. Отвратительно и позорно.
   Чтобы укрепиться в своём позоре, Алиса водрузила ноутбук на прикроватный столик, включила сериал, придвинула поближе к себе тарелку с куском пиццы и - открыла Badoo. Скорбеть так скорбеть; всё равно она ненавидит делать что-то вполсилы. Пару бокалов спустя... Ах нет, стаканов - или, точнее, "полустаканьев"; бокалов в отеле не наблюдается, и придётся без гранд-вавилонской роскоши довольствоваться их импровизированной заменой. Так вот, пару стаканов спустя ей наверняка вновь станет мучительно одиноко, ведь правда? Поль, скорее всего, уже спит - а если и не спит, нечего рассказывать ему об очередном провале. Никому из подруг писать не хочется; маме - просто негоже в таком состоянии. Значит...
   Что ж, клин клином. Она хотела впустить в свою жизнь новых людей и новые смыслы - так пусть же их заменит новая пригоршня пьяной бессмыслицы. Несуразно-весёлый пир во время чумы; голоса, машины, неоновая пульсация баров и клубов, сигаретный дымок - рапсодия ночного Гранд-Вавилона. Алиса слышала её из-за стен - но не впускала внутрь; и сама больше не выходила ей навстречу.
   По крайней мере, пока.
   "Маргарита" была вкусной, горячей, с тягучим раскалённым сыром; по-неаполитански каноничные белые пятнышки моцареллы венчали листочки базилика. Прикончив первый кусок, Алиса почувствовала, что ей стало чуть веселее. Игнорирующий Лео, грубый Майкл - ну и что? Какие Лео и Майклы, вообще говоря, могут причинить ей боль после многолетнего духовного террора Луиджи? Она прошла войну, а не эти смешные стычки. После войны - хоть потоп.
   Она уже знала, что стоит лишь подольше побыть онлайн - и жадные, как стервятники, обитатели Badoo начнут выслеживать милую умненькую добычу. Так и случилось.
   "Ты меня вдохновила. Хочешь узнать, чем?"
   Одно из сегодняшних сообщений, на которые она пока не ответила. Отправитель - некий щуплый длинноносый Бенедикт - был онлайн. Алиса вздохнула и набрала:
   "Спасибо, очень приятно. И чем же?"
   "Своей красотой и душой", - мгновенно ответил Бенедикт, щедро присыпав это откровение смайликами. Так щедро, что Алиса поморщилась. Как если бы пончика не было видно из-под сахарной пудры; или той же пиццы - из-под базилика. Почему люди так часто не замечают, насколько они пошлы?
   "Благодарю, но откуда же ты узнал про душу?"
   Игривый смайлик. Ладно, оставим Бенедикта поразмышлять над ответом.
   Кто там у нас ещё... Томас. Двадцать восемь лет, довольно импозантная чёрная бородка. "Как настроение?" Что ж, похоже, в подобных приложениях этот вопрос держит почётную бронзу - после реплик "Привет" и "Ты красивая". У Алисы уже начало сводить скулы ото всех этих вариантов - хотя она понимала, что на месте мужчины, который пишет первым, тоже наверняка бы жутко стеснялась и не придумала ничего креативнее.
   Или придумала бы?..
   Так или иначе - она больше привыкла отдавать внимание, чем получать его. Привыкла темно и страстно сходить с ума по Луиджи, чувствовать тёплую и чуть грустную, как ранняя осень, привязанность к Роберто, платонически восхищаться Полем, - но чтобы принимать всё это в ответ, увлечённо бросаясь в море флирта после фразочки вроде "Ты красивая"... Это странно. Она понимала, что отвечать и принимать гораздо больше в женской природе, чем проявлять чувства первой - страдать, добиваться, бороться, мучительно строчить по ночам; понимала - но никак не могла перестроиться. Даже в таком малоодухотворённом пристанище банальности, как Badoo.
   В детстве Алисе всегда нравились книжки про рыцарей - легенды о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола, о Парцифале и Роланде, о странствиях доброго душой безумца Дон-Кихота; и она куда чаще представляла себя воином, чем прекрасной дамой.
   Почему она задумалась об этом сейчас?..
   Алиса вздрогнула, возвращаясь к реальности. Шесть новых сообщений - всего за несколько секунд. Надо сосредоточиться.
   "Немного грустно, если честно, - призналась она Томасу. Ей уже не раз хотелось проверить, что будет, если ответить на вопрос о настроении не избитым "Хорошо, а как у тебя?" - а искренне. - Сижу вот, цежу вино".
   "Какие вина любишь, пупсик?" - ласково спросил Томас. Алиса выругалась сквозь зубы - и на время свернула диалог. Чтобы хладнокровно отреагировать на "пупсика" или "зайку", нужно быть уравновешеннее, чем она сейчас.
   Впрочем, ещё немного вина - и она выдержит даже атаку "пупсиком". Алиса вытянулась на кровати, смакуя приятно-щекочущее тепло.
   "Я телепат и читаю мысли на расстоянии, - тем временем выкрутился Бенедикт. - И вижу отсюда, что у тебя красивая и добрая душа!"
   Ну, хотя бы не "разглядел по глазам". Уже что-то. Кто там следующий?..
   Дэниел - нежно-юное существо с пирсингом на брови.
   "Куни?"
   Алиса прикусила губу - и огляделась, будто кто-то невидимый рядом с ней мог заглянуть в телефон и публично её пристыдить. Таких сообщений тоже было навалом - но от них она до сих пор иногда краснела, как пятнадцатилетняя девочка. И ещё - изредка - недоумевала: на что надеются мужчины, когда начинают диалог вот так? Как работает их сознание - пусть даже под алкоголем или ещё какими-нибудь веществами? Им вообще кто-нибудь когда-нибудь отвечает?..
   Видимо, да. Девушки с разбитым сердцем; книжно-умозрительные девушки, вдруг решившие ворваться в грубую реальность. Алиса никогда не отвечала на сообщения с сексуальными намёками (ну, за исключением диалогов с Луиджи, конечно; он любил пошалить в переписке или по телефону - и приучил к этому её), но... Но. Сегодня надо отвечать всем - надо и хочется. Придётся перебороть себя, чтобы не сойти с этой абсурдной тропки.
   "Нет?" - разочарованно добавил Дэниел, увидев, что она прочла, но не ответила. Алиса фыркнула от смеха - и решила поиронизировать. Средний пользователь Badoo, увы, в большинстве случаев не понимает иронии; но почему бы не попытать счастья?
   "Ну, я даже не знаю. Как-то неловко принимать такое предложение от незнакомого человека, - состроив серьёзную мину, написала она; не хватает только солидно поправить очки. Подумав, добавила: - Вот погулять я бы, может, и согласилась".
   "Можем как-нибудь и погулять", - тут же радостно согласился Дэниел. И почему было не начать с этого?.. Всё ещё удивляясь мужской логике, давясь вином и смехом, Алиса подколола:
   "Аа, ты просто сразу с козырей заходишь?"
   "Прямой, - лаконично пояснил Дэниел. И - не менее лаконично - добавил: - Глаза - атом!"
   "Чьи глаза, мои?" - хотела на всякий случай уточнить Алиса - но потом передумала. Кажется, ему трудно построить фразу, состоящую больше, чем из двух слов; да и потом - атом... Вряд ли подразумевалось буквальное, физическое значение слова - иначе получилось бы, что, по мнению Дэниела, у неё по-поросячьи крошечные глазки. Наверное, он имел в виду атомный взрыв. Сравнение с намёком на Апокалипсис - то, что нужно для этого вечера.
   Поехали дальше.
   "Расскажешь стишок про звёзды?"
   А это с чего бы?.. Алиса бегло просмотрела профиль. Крупный голубоглазый блондин с псевдонимом Аполлон; весьма претенциозно. И, судя по количеству ошибок в разделе "О себе", претензии необоснованны. Наверное, стоит вежливо поинтересоваться:
   "Откуда такая просьба?"
   "Ну у тебя типа в анкете написано, что любишь читать и пишешь. Вот я и подумал, что стихи тоже знаешь".
   Смайлик. Алиса представила, как в конце этой фразы "Аполлон" гыгыкает зычным баском. Стыдоба; а ещё бог искусства.
   "Мне кажется, любовь к чтению никак не связана со стихами наизусть... Я вообще плохо читаю стихи".
   "А пишешь?"
   Неожиданно. Это мало кто уточняет.
   "Немного. Изредка", - неохотно солгала она.
   "Ну тогда свой прочитай. А о чём стихи твои в основе?"
   О чём в основе. Алиса скорбно прикрыла рукой лицо.
   "Да трудно сказать. О разном. И вообще я в основном прозу пишу".
   "А проза о чём? - спросил Аполлон. И тут же - видимо, для подстраховки и создания более понятной себе почвы - добавил: - А ты от природы рыженькая?"
   "Я не рыженькая, а русая, - написала Алиса; под сердцем снова копошился холодный червячок тоски. Что-то подсказывало ей, что этот диалог закончить по-хорошему не получится. Всё равно что просить варвара не трогать жирными пальцами хрупкий свиток в библиотеке. - И да, это мой цвет. Никогда не красила волосы".
   "Мне нравитЬся, - довольно сказал Аполлон. - Пошли погуляем?"
   Конечно, она этого и ждала - но...
   Малодушная дура. А кто кичился перед собой, что от горя может пойти гулять с первым, кто предложит?
   Кто-то - но, видимо, не я сейчас.
   "Извини, мне что-то не хочется".
   "Почему?"
   Подливая себе Кьянти, она с досадой скрипнула зубами. Зачем, вот зачем тебе ещё и уточнять?.. Когда твой тёзка преследовал Дафну, у него не было столько лишних вопросов. А у неё - ответов. Алиса пожалела, что не может, как Дафна, взять и превратиться в дерево.
   "Ну, просто, мне кажется, как-то не очень складывается разговор. Извини".
   "Аа, понял! Ты ёбнулась, да?"
   Несколько секунд Алиса тупо смотрела в экран телефона, моргая, - а потом не знала, рассмеяться или снова расплакаться. Её впервые покрыли матом в этом приложении; покрыли - за вполне вежливый отказ погулять.
   Хотела абсурда и хаоса реальности? Получай, книжная девочка. Получай жирными пальцами варвара по лицу - туда, куда раньше могли бить лишь холёные руки Луиджи.
   Луиджи тоже позволял себе обзывать её матом. Иногда. Честно говоря, часто.
   Не отвечай, сказала она себе. Просто не отвечай, чтобы не стало ещё больнее. Но пакостный искусительный голосок в голове - наверное, писательский голосок (и как Горацио постоянно живёт с ним?) - упрямо шептал: а вдруг, а вдруг, а вдруг там будет что-то интересное? Что будет за поворотом? Откуда тебе знать?..
   А вдруг?
   "Не совсем понимаю, откуда такая странная реакция. Ну да ладно. Хорошего Вам вечера".
   Холодно, сухо, корректно. Но Аполлон уже разъярился, как бык во время корриды - и этого блондинистого быка было не остановить.
   "Да ПОТОМУЧТО какое блядь не складывается? Ты вообще чё несёшь?! А ещё образоваНая такая на вид, типа книги она любит!"
   Алиса молча свернула диалог и отправилась к коробке на столе - за вторым куском пиццы. Сердце гулко колотилось, а руки тряслись; не принимай, не принимай, не вздумай принимать всерьёз. Это не ранит меня, нет. Это только глупо и смешно, это совсем не ранит.
   Когда она вернулась, Аполлон написал ещё:
   "Меня бесят такие неувереНые в себе люди как ты! Ты сначала с людьми разгАваривать научись а потом корчи из себя интИЛигентку!"
   А у него всё более чем хорошо с самооценкой; и дело не только в псевдониме. Надо же - так реагировать на простой отказ погулять. На его месте она радовалась бы тому, что девушка в принципе ответила - да ещё и вполне приветливо. Алиса задумчиво надкусила пиццу; к ней постепенно возвращалась рассудительность.
   "И нахера тут сидеть если..."
   Он писал ещё и ещё - но Алиса больше не отвечала и не читала. Чуть позже, когда умолк - удалила диалог. Ей казалось, что она выбросила в мусорный контейнер что-то мерзко-склизкое.
   "Привет".
   А это ещё кто?
   "Кто стучится в замок мой, нарушая мой покой..." Откуда она помнит эту детскую песенку? Может, мама пела? Нет, мама пела колыбельную про ветер и солнце - а это...
   Ах да. Это из "Замка в тёмной долине", второго романа Горацио.
   Но разве она читала его?
   Да, точно. Пролистывала отрывки. Перед поездкой Алиса так нырнула в "Стеклянных пророков", что, наверное, было бы трудно отделить их от других текстов Горацио - или от реальности.
   Она провела рукой по лицу, почти машинально написала "Привет", - и только после этого просмотрела профиль парня. Его звали Ноэль; странное, красивое имя. Что-то ночное и таинственное. Но в фотографиях ничего таинственного не было: на одной - худенькое бледное лицо с пририсованными чёрными очками; на другой - взъерошенные тёмные волосы, рука с сигаретой на фоне какой-то стены... Её ровесник. Геолокация Badoo игриво показывала, что он где-то совсем рядом - меньше километра. По меркам Гранд-Вавилона, это просто соседний двор.
   "Чем занимаешься?"
   Что ж, пока всё предсказуемо. В любой другой вечер - при аналогичных обстоятельствах - Алиса уклончиво написала бы: "Ем пиццу", "Смотрю сериал" или даже "Ничего", - лишь бы не признаваться в одиноких алкогольных возлияниях. Но сегодня она обещала себе быть честной, поэтому...
   Ноэль прервал её размышления добавкой:
   "Почему не спишь так поздно? А, хотя пятница же. Точно".
   Алиса улыбнулась. Это непринуждённое упоминание пятницы хоть отчасти спасло её репутацию. Вечный стереотип городской культуры - культуры офисного планктона, блестящей грустной суеты: "В пятницу - можно".
   "Да, у меня полноценная пятница: ем пиццу, цежу вино. Вечер выдался не восторг, теперь слегка меланхолю. А ты чем занимаешься?"
   Отправить. Ноэль прочёл сразу; почему-то у Алисы снова отчаянно застучало сердце.
   Короткое аудиосообщение. Алисе уже отправляли аудио в Badoo - и она, с инстинктивным страхом гуманитария перед возможностями техники, была до смешного удивлена тем, что там они тоже есть.
   Но ничей голос так не звучал. Приятный и мягкий, довольно высокий - но не резко, а шелковисто. Вкрадчивость кошачьих лапок. Иногда с похожими интонациями говорил Поль.
   - Я вот что-то решил проверить, записываются ли тут аудио... И, получается, да, записываются. - (Он фыркнул от смеха - чуть неуклюже и в то же время изящно, как заигравшийся лисёнок. Алиса вдруг поняла, что улыбается). - Глупо как-то, да? Извини.
   "Да всё хорошо. Я тоже не знала, что они тут есть, я тут недавно", - написала она, пока не осмелившись показать собственный голос в ответ. Мельком покосившись на ноутбук, поняла, что пропускает мимо ушей вторую (или уже третью?..) серию. Ничего страшного.
   Ей хотелось поговорить с ним ещё.
   - Мм, неплохой такой вечерок. Вино, пицца... Кайф!
   От мурчащих ноток, опушавших это слово в его устах, Алису почему-то обдало жаром. Она мысленно выругала себя: что за распутные ассоциации лезут в голову?..
   Всё дело в этом чувственном голосе, в мягкой, сливочно-сахарной хрипотце; только и всего. Ничего особенного.
   - А у меня вот завтра первый выходной за месяц, - сказал Ноэль в следующем сообщении. Следя за переливами фиолетового индикатора, Алиса сделала ещё один терпко-бордовый глоток. - И я тут шёл домой четыре часа, прикинь? Просто гулял, блуждал по Гранд-Вавилону... Погодка супер, вот и думаю: чего бы и не побродить? Настроение такое, что гулять хочется. - (Ноэль усмехнулся коротким выдохом - с милой, почти девичьей застенчивостью; Алиса подумала, что это последняя нотка, но после паузы он продолжил). - И вот иду, а тут эти диваны на улицах - ну, знаешь, которые перед ресторанами стоят... На моей улице, возле дома. И я сел на один из этих диванов - просто отдохнуть, потому что ноги устали, и выкурить сигарету, и тут вижу... Так, стоп, а к чему я всё это рассказываю?
   Последняя реплика звучала так по-детски растерянно (хоть и с привкусом самоиронии), что Алиса не выдержала и рассмеялась - не думая о том, как это дико - смеяться наедине с собой.
   А ещё - поняла, что он тоже пьян. Не сильно, конечно - речь связная, интонации выдержанны, - но Ноэль - однозначно её сообщник по пятничному греху. Толпа Гранд-Вавилона и порочные волны Интернета свели двух неприкаянных пьяненьких странников. Сколько же в этом поэзии.
   Алиса коротко вздохнула - и, будто ныряя в поток, нажала на кнопку записи.
   - Ну, как же - к чему? К лирическому вопросу "чем занимаешься?" - насмешливо-деловым тоном сказала она. - Между прочим, ты - первый человек, которому я тут записываю аудио. Вот так вот, спонтанно. Не знаю, почему так получилось.
   Лучше не переслушивать; Алиса терпеть не могла свой голос.
   - А запиши тоже голосовое... О, вот, найс!
   Алиса фыркнула; какое инфантильно-подростковое словечко. И в то же время - почему-то - ужасно милое в его исполнении. Запоздалая просьба Ноэля прозвучала хором с её сообщением; ей понравилась собственная решимость - и это совпадение тоже. Ей хотелось, чтобы Ноэль - даже в пёстром хмельном калейдоскопе ассоциаций - не потерял мысль и продолжил историю. И он продолжил.
   - И, короче, сел я на этот диван, курю - и вижу: стоит на столе бокал пива, а рядом лежит чек. Ну, видимо, кто-то купил, но не успел выпить - не дождался заказа, ушёл... И, прикинь, я просто несколько минут сидел и боролся с собой, чтобы не выпить это пиво! - (Ребячливый тихий смех - словно после удавшейся шалости; всё-таки он сокрушительно мило смеётся. Правда, иногда в тоне проскальзывает что-то манерное - что-то в духе огламуренного, томно-бледного современного юноши, завзятого тусовщика и любителя делать псевдофилософские фотографии. Этот типаж обычно отталкивал Алису. Интересно, Ноэль такой или нет?..). - Но потом подумал - ну нафиг, не нужно... Поднялся домой, лёг в кровать. Тут классно.
   Это тихое, мурчаще-разнеженное "тут классно" сразило её наповал. Алиса уже не думала ни о Майкле, ни о фальшивом Аполлоне - не думала даже о Луиджи. Поток нёс её дальше - куда-то к радужно-мерцающим берегам.
   - Да, ох уж эти диваны на улице... Тут многие любят сидеть на террасах в ресторанах, я заметила. Виды города шикарные, - записала она - и вдруг решилась признаться: - Я вообще не отсюда, приехала вот недавно. По работе и отдохнуть. Понимаю, почему ты долго бродил - по такому городу, как Гранд-Вавилон, не грех проходить и лишние четыре часа.
   До сих пор в Badoo Алиса никому, ни разу, не признавалась так быстро, что она приезжая: понимала, что большинство парней (особенно тех, кто настроен на длительную связь) это сразу оттолкнёт, и завязать желанную психологическую игру не удастся. Но после истории Ноэля - лёгкой и забавной, как мотив игривой оперетты или дружеский шарж, - её почему-то потянуло на предельную искренность.
   - Да-а, город офигенный, - мечтательно протянул Ноэль. Вот теперь по голосу было слышно, что он именно лежит - и что ему именно "классно". - А когда работаешь, как-то и времени, и сил нет гулять, так что я уже сто лет не бродил так... А ты сказала, что меланхолишь - почему? Ты же, типа, приехала в такой красивый город - ты же кайфовать должна, разве нет?
   Я уж думала, ты не вспомнишь, с удовольствием отметила Алиса. Наконец-то. Почему-то она чувствовала себя хищником, затаившимся в зарослях. Странно, что опьянение Ноэля - не такое, как у неё: лёгкое, искрящееся, будто шипучее шампанское, - ещё не стёрло у него из памяти это логическое звено.
   - Да, так и было, всё было просто чудесно! Гранд-Вавилон прекрасен. Я гуляла каждый день - и была очарована. Но сегодня... - (Она вздохнула - для убедительности горько, хотя уже и не испытывала горечи. Только весёлый азарт). - Сегодня как раз произошло событие, которое несколько выбило меня из колеи. И теперь вот немного грустно.
   "А я, пока шёл до дома, пиджак терял три раза, прикинь? И возвращался за ним. Lol", - поделился Ноэль письменно, пока она говорила. Алиса постаралась не захихикать, чтобы не испортить столь печальную ноту. Мда-а... Ладно бы один раз, но три - это уже что-то аномальное. Может, Ноэль - такое же ходячее недоразумение, как Поль? Тот тоже вечно что-нибудь забывает, теряет, падает в воду или врезается в деревья на велосипеде.
   Надо признать, ей нравятся ходячие недоразумения.
   "Что за событие?" - коротко спросил Ноэль, прослушав. Второе текстовое сообщение подряд - значит, он ещё не на той стадии, когда трудно печатать. Это хорошо.
   Алиса вздрогнула, осознав, что анализирует ситуацию, как заправский психиатр-нарколог. Годы наблюдений за пьяным Луиджи сказываются. Наблюдений за ним - и войн с ним же.
   Но сегодня она не на войне. Можно просто расслабиться и плыть в потоке.
   - Я познакомилась тут с одним парнем. Переписывались довольно оживлённо, сегодня он предложил встретиться, - начала она свою грустную повесть. Ноэль сам виноват, раз спросил. Для любой девушки это - сигнал, что можно пожаловаться; а сегодня она для него - именно любая девушка. Кусочек лилового витража ночи, безликий осколок толпы. - Намекал на кальян, на вино... Ну, то есть, в целом было понятно, куда всё идёт. Я пришла, мы прошлись минут двадцать - и разговор, в общем-то, терпимо складывался, хоть он и странно себя вёл кое в чём... И вот болтаем мы, болтаем - а потом он вдруг останавливается посреди улицы, говорит нечто вроде: "Чёт мне не заходит", - разворачивается и уходит. - (Подпустив в голос нотки тоскливо-злого смеха, она сделала драматическую паузу). - И я остаюсь чёрт знает где, в едва знакомом городе, чувствуя себя... Оплёванной. У меня ещё недавно был такой тяжёлый период в жизни, и я только-только начала из него выкарабкиваться - а тут снова почувствовала все свои глупые бабские загоны: всё, всё опять плохо, я никчёмна как женщина, это же насколько ужасное впечатление надо на человека произвести, чтобы со мной вот так?.. Разумом-то я понимаю, что, скорее всего, дело больше в нём, чем во мне, - но эмоциями трудно принять такое к себе отношение. Вот как-то так. Извини за многословие - сам понимаешь, я под винишком.
   Она говорила взахлёб - и, наверное, сказала больше, чем нужно. Плевать. Алиса нажала "Отправить", чувствуя себя отважной, как никогда - отважной, открытой и лёгкой до невесомости. Хотелось раскинуть руки - и выпорхнуть за окно, прямо в черничное небо Гранд-Вавилона. Летать над его крышами, смотреть на его огни...
   А вообще, если подумать, - какой же структурный самоанализ. Всё по полочкам, даже в таком состоянии. Ей есть за что себя похвалить.
   Прежде чем что-то сказать, Ноэль прослушал сообщение полностью; почему-то Алисе казалось, что выслушивать женские жалобы ему не впервой. У такого, как он, должно быть много подруг - именно подруг, а не друзей. Мужчины, не подчёркивающие свою мужественность так агрессивно, как тот "Аполлон", гораздо чаще способны видеть в женщине не только объект желаний, но и личность, с которой можно поговорить.
   Что это ещё за феминистские настроения? Глупость. Ещё немного - и я предположу, что он гей, как Поль.
   А впрочем, какая мне разница?..
   - Ой, да брось, не бери в голову! - с той же воздушной лёгкостью сказал Ноэль, дослушав. Алиса будто увидела, как он то ли утешительно, то ли с пренебрежением взмахивает узкой бледной ладонью... Хотя - с чего она взяла, что ладони у него бледные и узкие? На фотографиях не рассмотришь - и вообще она недолго их разглядывала. До странности недолго - словно то, как он выглядит, вообще не имеет значения. - Может, просто парень высокомерный попался, тут таких полно. Я сам не местный, два года назад переехал... А ты в Badoo с ним познакомилась?
   "Ага, - напечатала Алиса - и с горькой усмешкой добавила: - Всё-таки рассадник зла это Badoo. Никогда раньше не пользовалась такими сайтами и приложениями - а тут решила попробовать, и вот..."
   - Мм, ну тут да, такое... Если в Badoo, то вообще не грузись. Тут, типа, трудно найти кого-то нормального, - промурлыкал Ноэль. Его регулярное просторечно-подростковое "типа" почему-то не раздражало Алису, как и "найс"; лишь добавляло милой, доверительной непринуждённости их странному диалогу. - А уж тем более - девушке. Я тут довольно давно сижу, года два, наверное, но чтоб вот тут прям знакомиться... Не знаю. Я такой человек, что у меня много разных интересов, и заводить знакомства, мне кажется, лучше во время какой-то такой совместной фигни... Ну, типа - всякие там концерты, театры, настольные игры... Или спортивные игры. Да, в общем, я предпочитаю знакомства по интересам! - (Он хмыкнул, будто стесняясь сумбурности своей речи). - А Badoo скачиваю так, время от времени. Очень редко. Если сижу, например, на работе, а делать нечего, скучно и хочется с кем-то поболтать, или... Ну, короче, просто от скуки. И за два года ни разу не... - (Ноэль на секунду задумался - и с прелестной незадачливостью перебил сам себя). - А, хотя нет! С одной девчонкой с Badoo я погулял, помню. Было, в принципе, прикольно, мы до сих пор иногда общаемся. Ну, а так... - (Только общаетесь? И тогда - только погуляли?.. Алиса прикусила губу - и сама не поняла, почему эта оговорка чуть смазала краски её радужного заплыва). - Чтобы девушке найти адекватного, интересного собеседника в Badoo - это, я не знаю... Большинство парней туда заходит, по-моему, чтобы найти кого-то для секса на один раз. Ну, или даже не знаю, зачем... Чтобы скинуть фотку члена. Извини, это жутко зашкварно звучит!
   Ноэль засмеялся - и наконец вышел из образа мудреца, который познал жизнь и готов поделиться своим опытом. Алиса собралась было ответить - но он уже записал следующее сообщение. Очень быстро, взволнованно-смешливым потоком, чуть путаясь в словах; лисёнок, увязший в ворохе шёлка.
   - Слушай, а у тебя есть ещё настроение погулять? Просто, ну, пока я ещё не совсем уснул, мы могли бы пройтись вместе. Если ты не очень далеко живёшь... - (Короткая растерянная пауза в нежном лепете). - А где ты живёшь, кстати? Я - на улице Революции. - (И правда совсем рядом; ближайший к отелю поворот - и она уже на улице Ноэля. Алиса отставила стакан, почему-то слегка дрожа). - Просто я, пока шёл с работы, успел уже неплохо поднакидаться. - (Мягкий смущённый смешок; наконец-то признание). - И теперь прям хочется гулять. Мм, так что?..
   Алиса мельком взглянула в зеркало - и увидела на своём лице улыбку, полную болезненного счастья. Пойти гулять с незнакомцем по ночному Гранд-Вавилону, прихватив бутылку вина... Безумие. Совершенное безумие.
   Почему бы и нет?
   "Ты знаешь, пожалуй, есть, - набрала она. Лучше не вслух - чтобы его не насторожила звенящая дрожь в её голосе. - Я живу в отеле на улице Гофмана. Видимо, это недалеко от тебя".
   - Улица Гофмана... Мм, так, улица Гофмана. Не помню, где это, - озадаченно признался Ноэль. Алиса почему-то представила, как он почёсывает бровь, глядя в потолок захламлённой комнаты... Стоп, почему комната должна быть захламлённой? А впрочем, неважно. Наверное, потому что это комната парня-холостяка, к тому же вряд ли помешанного на чистоте. - Прикинь - два года тут живу, а не знаю до сих пор, где что! Мне иногда кажется, что я тут чисто интуитивно ориентируюсь, серьёзно.
   Он хихикнул - и этим хихиканьем снова напомнил ей то ли смущённую девушку, которая, краснея, нервно теребит что-нибудь в руках и опускает ресницы, то ли какое-то странно-утончённое бесполое существо. Не совсем мужчину - и не совсем человека. Казалось, что в этих смешках, неожиданных признаниях, забавном замешательстве, нелепых переходах между темами поёт невесомый городской ветер - сам владыка Гранд-Вавилона.
   "Да ничего удивительного. Это необъятный город, я бы и за пять лет ничего не запомнила", - с лёгким трепетом написала Алиса - и собралась предложить встречу где-то посередине улицы Революции (наспех нарисовала карту окрестностей в голове - и это показалось ей самым логичным), - но Ноэль опередил её. В реальном разговоре это было бы мурчаще-тараторящим, торопливым перебиванием.
   "Ты, если что, не переживай, я не опасный парень. Могу быть опасен только себе".
   Это уже и так понятно - хотя бы судя по трижды потерянному пиджаку. Алиса улыбнулась. Расслабляться, конечно, нельзя: за обманчивым очарованием любого котёнка могут прятаться окровавленные клыки; за образом чуть манерного недотёпы - озабоченный псих. Но...
   Но. Она никогда не возражала против клыков. Кошки зачаровывали её - даже если больно царапались. И люди-кошки - тоже.
   Ноэль был котом - или лисом. Она ещё не определилась.
   "А я могу быть опасна только психологически", - предупредила она, не отступая от сегодняшнего Правила Честности.
   "Вряд ли ты представляешь для меня опасность".
   Волнующе звучит. Вызов принят. Алиса хмыкнула и потянулась к косметичке; где была та тёмно-красная помада, для полноты образа?
   Дитя моё, ты не понимаешь, о чём говоришь. Ничего ты не знаешь, Ноэль Сноу - или как твоя фамилия?.. Я пытаюсь писать, пытаюсь много и больно - а это опаснее всех тех опасностей, которые ты до сих пор встречал. Из тебя никогда не лепили книгу; никогда твою плоть и душу не увековечивали в словах. Апофеоз. Приговор пожизненный - и посмертный. Экстаз и адские муки одновременно.
   Ты не знаешь, кто я, - думала Алиса, расчёсывая волосы перед зеркалом. Не знаешь, через что я прошла. О, как же прекрасно, что ты не знаешь.
   "Ну, как сказать... А если у меня букет психотравм и разнообразных загонов, и вообще я странненькая? Ну так, чисто гипотетически".
   "Ой, у меня характер такой, что мне похуй! - с бравадой заявил Ноэль. - Извини за мат, просто это моя любимая фраза в таких случаях. Меня очень трудно задеть".
   "Хорошо, - смиренно ответила Алиса, застёгивая самые новые джинсы. - Я это просто так сказала - не знаю, к чему. Так где встретимся?"
   "Да я вот думаю... Просто мы могли бы, типа, пойти навстречу друг другу, чтобы не тратить много времени. У тебя есть вино?"
   "Да, ещё осталось. И пицца тоже".
   "Бери всё и иди к метро Марка Аврелия".
   Что-то внутри неё сладко вздрогнуло - и распустилось раскалёнными лепестками. "Бери и иди". Как странно приказные императивы звучат этим шёлковым голосом... Со стыдом и ужасом Алиса поняла, что у неё горит лицо.
   Хотелось слушаться.
   "Хорошо".
   "Знаешь, где это?"
   "Ага. Мы с тем типом сегодня как раз встречались у метро Марка Аврелия".
   Вспомнив о Майкле, она поморщилась с гадливостью - и презрением к себе. Как у неё вообще хватило ума тратить на него время?
   Аккуратно стереть с губ следы от вина, потом обвести помадой. Вот так. Чуть-чуть пудры и тушь. Стряхнуть нитку с плеча. Готово.
   - Хотя стоп, а тебе не ближе к метро Революции? Я просто живу между Революции и Марка Аврелия, - спохватился Ноэль.
   "Ближе, - написала Алиса, поглубже вдавив пробку в бутылку и осторожно поставив вино в пакет. Ей нравилась собственная деловитость - стильно-абсурдная в такой ситуации. - Можно там".
   "Знаешь, где круглое метро, да? Не потеряешься?"
   Золотисто-бежевое здание с колоннами, похожее на круглую коробку печенья; конечно, Алиса знала. Она каждый день ездила оттуда в "Terra Incognita" - спускалась на эскалаторе в подземный мир, в шумное чрево Гранд-Вавилона. И возле него же встречалась с Эриком вчера; хорошо, что Ноэль не знает об этой маниакальной преемственности.
   Иначе он не был бы так уверен, что она неопасна.
   "Знаю. Всё хорошо, дойду".
   "Через сколько ты готова там быть? Тебе же, типа, недолго собираться".
   Недолго, конечно. Она попыталась уложить вертикально коробку с пиццей - но, нахмурившись, поняла, что это бесполезно: куски всё равно помнутся, и соус потечёт. Придётся нести в руках; ничего. Какая разница, как именно обустроен грубый материальный мир, - если можно просто лететь, лететь навстречу ночи и бездумно-смешной неизвестности, как она изначально хотела?..
   "Минут через десять. Я напишу, когда подойду".
   "Окей".
  
   ***
   - Привет.
   Алиса подняла голову. Свежесть ночного ветра чуть развеяла жаркую пьяную щекотку внутри; теперь она чувствовала себя почти трезвой.
   Почти.
   Стройный парень - даже скорее худой. Высокий, в тёмно-сером пиджаке (том самом - несколько раз потерянном и обретённом), который сидит на нём свободно, как пальто. Бледный до анемичности - или, может, так просто кажется в тусклом свете фонарей?.. В утончённости его черт есть что-то эльфийское, но от глаз веет порочной серебристо-голубой поволокой.
   А может, не порочной. Может, просто чувственной. Кажется, в этом городе у многих обостряется чувственность - особенно по ночам.
   Он протягивает руку. Пожать руку. Она не согрешит перед Луиджи простым рукопожатием.
   Проклятье. Она вообще ничем и никогда больше не согрешит перед Луиджи. Это ОН согрешил перед ней - согрешил много раз, непростительно. Пора бы выкинуть его из головы. Разве она вышла бы в ночь сейчас, если бы не хотела этого добиться?
   Пальцы Ноэля оказались длинными, изящно-точёными - и ледяными наощупь; Алиса вздрогнула.
   - Привет. Алиса.
   - Ноэль. Очень приятно.
   Улыбается; в изгибе его тонких губ есть что-то хищное - но почему-то неопасное. Как в оскале игривого лисёнка. Значит, всё-таки скорее лис, чем кот?..
   - Надо сказать, ты неплохо ориентируешься в городе для приезжей. Не все приезжие девушки сразу бы поняли, что такое "круглое метро". - (Алиса хотела пожать плечами и ответить, что вообще довольно легко ориентируется в пространстве, когда привыкает к нему; но внимание Ноэля - текучее и изысканное, как его жесты, - уже перенеслось на коробку с пиццей). - О, ты всё-таки принесла! Премного благодарен, это очень кстати. Я весь день ничего не ел.
   - Ужас. - (Алиса улыбнулась). - Ничего не ел, потом ещё и нахлестался. Бедный организм.
   - Ничего, я выносливый! - (Он зубами, с неприлично громким чпоком, вытащил пробку из бутылки вина). - Ты же не против, если я?..
   - Нет, иначе зачем бы я принесла. Бокалов нет - решила, что будет святотатственно для такого дела брать стаканы из отеля.
   Ноэль тихо засмеялся.
   - Ну, из горлышка так из горлышка! Это очень по-гранд-вавилонски. Так ты тут недалеко остановилась, получается?
   Алиса опомнилась: не заметила, как они прошли через площадь. Бесшумные шаги Ноэля вели за собой естественно и вкрадчиво, будто ветер, сквозивший здесь из каждой подворотни.
   - Да, недалеко. Я...
   - Мм, неплохое вино! - (Он облизал губы, задумчиво распробовав первый глоток, и взглянул на этикетку). - Но сухое, да?
   - Да. Я больше люблю сухие.
   - Ой, я, наоборот, почти не перевариваю сухие! Только сладкие и полусладкие. Но это неплохое.
   - Большинство предпочитает сладкие и полусладкие. У них вкус понятнее. Это мейнстрим.
   - Ну да, но их же правда легче пить! Ты будешь доедать?
   Приподняв крышку коробки, Ноэль жадно вдохнул сырно-помидорный аромат. Тонко очерченные ноздри затрепетали - и на ум Алисе опять пришло сравнение с хищником, почуявшим добычу. Она не могла понять, зачем так старательно следит за изменениями его лица.
   - Нет, я уже наелась. Забирай.
   - Спасибо большое, мадемуазель. Мм... - (Прожевав кусочек пиццы, Ноэль заурчал, как довольный кот. Он держал влажное тесто небрежно - да и как ещё можно держать пиццу, по-бродяжьи поедая её прямо из коробки, на улице?.. - но эта небрежность отдавала аристократизмом). - Так ты здесь надолго?
   - На три недели. Может, и подольше останусь.
   - По работе?
   Кажется, она уже писала ему об этом. Да, точно писала. Впрочем, по Ноэлю видно, что он не из тех, в чьей памяти надолго задерживается лишняя информация. Да и не лишняя, может быть, тоже.
   Алиса улыбнулась этой мысли, любуясь аркой в одном из старинных домов; днём под её сводами частенько стояла пожилая женщина с флейтой - наигрывала что-то печальное. Площадь Революции перед "круглым метро" была обителью уличных музыкантов помоложе - там то и дело грохотали каверы известных рок-песен, толпились студенты и школьники.
   - И по работе, и развеяться. Отдохнуть.
   - Ясно-понятно... Ну, это дело - отдохнуть в Гранд-Вавилоне. О, смотри!
   Тонкий бледный палец указывал куда-то во тьму. Приглядевшись, Алиса увидела пёстрые граффити, покрывавшие стены внутреннего дворика. Оттуда несло холодом и немного - кажется - мочой; она поёжилась, но Ноэль уже скрылся во дворике, вслух восторгаясь тем, как уживаются на стенах абстрактные узоры, миниатюрные виды города и персонажи из комиксов о супергероях.
   - Офигенно сделали, да? Мне нравится. Здесь это вообще в порядке вещей - идёшь, идёшь и обязательно наткнёшься на что-то такое... Слушай, а у меня сильно язык заплетается? Что-то я, кажется, более основательно поднакидался, чем думал. - (Он хихикнул, мило сморщив нос). - Просто, знаешь, у моего друга сегодня днюха, а у меня завтра первый выходной за месяц - так уж совпало... Я уже говорил, да? И в последний момент я узнал, что он решил не отмечать. А сосед по квартире неделями никуда не выходит, сидит и режется в игры или сериалы смотрит. Поэтому его тоже никуда не вытащишь. Как будто порезаться в комп нельзя в каком-то другом месте, а не в Гранд-Вавилоне, скажи?!
   Ноэль возмущённо всплеснул руками - так возмущённо, будто его сосед был здесь, причём в полной готовности выслушать эту филиппику. Алиса растерянно улыбалась, пытаясь побороть головокружение от резких переходов между темами. Какой же он текучий - невыносимо текучий, как вода в венецианских каналах. Прозрачный - и непроницаемый, как зеркало. Эта текучесть пугает.
   И - совсем немного - завораживает.
   - Да, город безумно красивый. Обидно его упускать. А...
   - Ну, вот и я ему говорю! А он мне своё: нет настроения, "ну, может, в другой раз" - а другой раз всё не наступает... Я не сильно много болтаю?
   Колючая, вкрадчивая улыбка над узкой бородкой - скорее даже не бородкой, а щегольской полоской волос. Алиса не сразу поняла, что снова улыбается в ответ.
   - Нет. Всё хорошо. Я довольно замкнутый человек, и мне приятно, когда разговор ведёт кто-то другой.
   - О, я раньше тоже так про себя думал! Отчасти и теперь думаю. Я не то чтобы замкнутый, но иногда, по настроению, немного социофоб. Так ведь это называется, правильно?
   Легко вспорхнув на бордюр, он проходит под фонарём; глаза у него, действительно, серые, но яркие - сильно отливают голубым. Облачное небо, блёклая пелена дождя в пасмурный день; серебряник, с печальным звоном брошенный в городскую пустоту. От этих глаз тоже сквозит чувственностью - и холодом. На миг Алису пробрало суеверно-возбуждённым страхом: она точно встретилась с человеком - или с бессмертным духом Гранд-Вавилона?..
   Ничего удивительного, если у этого города есть свои духи-воплощения. Прекрасные инкубы, пожирающие чужие души при луне.
   И какие высокие острые скулы...
   Почему я так разглядываю его?
   - Ну, социофобия - это именно патологическая боязнь людей и общества. Не замкнутость, не любовь к одиночеству. Ты можешь быть интровертом, но при этом не быть социофобом.
   - Да-да, это я знаю. Но я иногда именно боюсь людей, такая вот фигня! Особенно больших скоплений и толп. Жутко их не люблю. - (Он проводит рукой по взъерошенным тёмным волосам). - Типа, когда ты среди тех, с кем тебе комфортно - это одно. А когда людей просто много, но никто из них тебе не близок, - не знаю, я так не могу. Не то чтобы мне трудно находить новых знакомых, но...
   - Я заметила, - перебила Алиса, стараясь, чтобы голос не звучал слишком язвительно.
   - Ты про Badoo-то? - (Ноэль хихикнул, снова прикладываясь к вину, - а потом по-товарищески протянул бутылку ей). - Ну, я же его вообще от скуки только устанавливаю. Когда просто скучно и такое вот состояние, как сегодня - когда прям хочется болтать и гулять, а не с кем. То устанавливаю, то удаляю.
   - Да, ты говорил.
   Скорее Алиса имела в виду многословно упомянутые им "знакомства по интересам" - но не стала уточнять. Сейчас Ноэля слишком несёт вихрем хмельной взбудораженной общительности; он вряд ли заметит её слова.
   - Ну, такое! - (Он неопределённо пошевелил пальцами в воздухе, словно хватая его за чёрную скользкую шерсть). - Не любитель я таких штук, хотя иногда и прикольно... Ой, нет, пошли туда! - (Неожиданно свернув, Ноэль направился в обратную сторону. Алиса, с каждой секундой всё больше покоряясь судьбе, последовала за ним). - Так мы как раз выйдем к Зелёному мосту, красивое место... Была там?
   - Я? - машинально переспросила Алиса - и покраснела, смутившись от глупости реплики. - Да, была. Там очень поэтичный плющ на перилах. А...
   - Ой, плющ - это вообще тема, скажи? Тут его много, особенно на исторических зданиях! - (Улыбка краешком губ. Даже когда он говорит о чём-то вполне обыденном - звучит так, будто приоткрывается интригующий секрет). - Один мой знакомый, фотограф, сделал целую серию фоток с этим плющом. Раскупили с выставки влёт! Плющ - это, по-моему, одна из мелочей в городе, которые не сразу заметишь. Но важная. Как часть лица его, что ли, не знаю. И... - (Вдруг нахмурившись (тонко-нежная морщинка легла между бровями), он похлопал себя по карманам). - Блин, сигареты забыл! Ты куришь?
   - Нет, - чуть поколебавшись, она призналась: - Только когда выпивала, пробовала. Иногда. Но в последнее время - ни разу, долго уже.
   Ноэль сокрушённо вздохнул. Тонкие пальцы по-рысьи выскользнули из кармана, серебро глаз пристально прощупало улицу - нет ли поблизости круглосуточного магазинчика?..
   - Круто, ты молодец. Я, наоборот, никак бросить не могу. Два месяца вот не курил, но недавно снова сорвался. А по пьяни особенно сильно тянет.
   - Это да.
   Алиса ответила вздохом на его вздох. С каким робким трепетом она внимала Луиджи, когда тот впервые учил её затягиваться сигаретой... С удивлением она поймала себя на том, что думать о Луиджи сейчас совсем не хочется; больше того - всё её существо воспротивилось этой мысли, как чему-то отмершему и враждебному. Странно.
   Вообще всё странно в этой ночи.
   - Как будто, когда пьёшь, организм решает: ну, теперь хоть трава не расти, и так всё плохо! - (Ноэль тихо засмеялся, пнув пластиковую бутылку, грустно катившуюся по тротуару по воле ветра. На фоне тонущих во тьме фасадов, покрытых завитушками барочной лепнины, его тонкий профиль казался выточенным из мрамора). - И по пьяни особенно хочется...
   - Сделать себе ещё хуже, - подхватила Алиса.
   - Да-да! Сразу тянет или на сигареты, или на косяк, да и вообще - на всякие приключения.
   - Косяк... А я никогда не пробовала траву, - зачем-то призналась Алиса. Она уже успела понять, что здесь, в Гранд-Вавилоне, это крайне диковинное исключение из правил. Брови Ноэля поползли вверх.
   - Вообще ни разу?
   - Нет. Было много возможностей, но я как-то рано решила, что любые наркотики для меня - табу. Даже лёгкие. Ну, - (она нервно хихикнула), - или что мне хватит начинающейся алкогольной зависимости.
   И пагубной привычки впадать в зависимость от людей.
   - У меня дома есть немного "травы", но тогда даже предлагать не буду. - (Усмешка Ноэля не была ни осуждающей, ни одобрительной, ни слишком изумлённой - такой же безмятежно-расслабленной, чувственной и вкрадчивой, как раньше). - Знаю, как на это обычно реагируют люди, которые принципиально её не пробуют... Но! - (Он назидательно поднял палец). - Честно говоря, напиваться - ничем не лучше. Многие, конечно, считают: "Напьюсь - и всё тут, зачем все эти новомодные веяния". Но на самом деле, когда я пью, я чувствую, что это намного вреднее для моего организма, чем "трава". И всё-таки это убеждение у большинства не переломишь.
   - Может, и вреднее, - не стала спорить Алиса. - Я не эксперт. И то, и другое - плохо для здоровья. И в том, и в другом иногда нуждаешься. В таком... спасительном дурмане. Просто алкоголь более свойственен... менталитету европейцев, наверное. Традициям. Тут ты прав.
   - Менталитету, - повторил Ноэль, будто смакуя слово. Смакуя... Опомнившись, Алиса вернула ему бутылку вина. - Не знаю, по-моему, тут больше дело привычки.
   - Ты не веришь в менталитет?
   - Трудно сказать. Я общался с людьми отовсюду - и в современном мире, по-моему, люди одной национальности могут быть совершенно разными.
   - Это понятно, конечно. Но есть некоторые... общие факторы, которые правда влияют на развитие целых народов. Климат, тип почвы, питание... Мне так кажется, - почему-то вспомнив разговор с Эриком, она добавила: - Ещё всякие Герены и Шпенглеры об этом писали.
   - Может быть, и так, но Герены и Шпенглеры жили не в наше время, - парировал Ноэль; парировал, впрочем, легко и не конфликтно - будто вместо укола шпагой провёл по плечу Алисы птичьим пером. Этот образ возник в её сознании так естественно, что она ощутила приятную щекотку - и вздрогнула. - А сейчас... Ну вот, к примеру, почитать Мураками - и что? Если бы ты не знала, что автор японец и что действие происходит в Японии, ты бы не могла принять его за европейца?
   Мураками - Харуки или Рю?.. Наверняка он про Харуки. Чуется начитанность и гуманитарная закалённость приятной ассоциативной болтовнёй. Как же невероятно ей повезло: Ноэль - явно не айтишник, не какой-нибудь физик-ядерщик, даже не специалист по консалтингу вроде Эрика. Редкое сокровище.
   Алиса вспомнила свои давние впечатления от "Охоты на овец" Мураками; их можно было бы уложить в формулу "странно, но интересно". Изящный лаконизм слога, ёмкие и цепкие образы - очень похоже на какую-нибудь японскую миниатюру с цаплями и сакурой. Чего стоит одна влюблённость героя в девушку из-за идеальной формы её ушей... Алиса покосилась на мочку уха Ноэля, виднеющуюся из-под распушившихся волос. Приглушённый золотистый свет из витрины бутика, мимо которого они проходили, попал прямо на эту мочку - и на его шею, трогательно и беззащитно торчащую из ворота пиджака. Линии шеи безукоризненны - белые линии, нежные, как лепестки; аккуратно обрисованный кадык, ямочка меж ключиц, непослушные тёмные прядки...
   Хочется кусать и облизывать каждый миллиметр этой шеи.
   Что?
   Она поспешно отвернулась.
   - Могла бы, конечно, - хрипло согласилась она. - Хотя Мураками - наверное, всё же довольно "прозападный" образец. Вот об Акутагаве или Мисиме не сказала бы такого. Но если уж спорить про менталитеты - вот, например, Достоевский...
   - О, так и знал, что ты заговоришь про Достоевского! - (Ноэль победоносно всплеснул руками - и, будто только что заметив в одной из них опустевшую коробку из-под пиццы, выбросил её на ходу). - Ну, а разве Мураками - это не сплошной Достоевский? И где, опять же, разница между менталитетами Японии и России, где такая уж чёткая граница?
   - В Мураками много от Достоевского, это правда, - кивнула Алиса, мельком удивившись дельности его суждений. От того, как стремительно и сумбурно закручивалась воронка их разговора, у неё по-прежнему немного кружилась голова. - В чём-то похожее мироощущение и взгляды на человека. Но...
   - Эпохи разные, тут да, - перебил Ноэль - словно она уже договорила фразу. - Мураками для меня - это такой современный Достоевский. И мне он, кстати, нравится больше. Может, я неуч - но Достоевского я не понимаю.
   - А ты читал? - спросила Алиса, боясь надеяться.
   - Да, но не понимаю. Хоть убей! То ли не дорос я до него, то ли что... - (Он весело встряхнул головой и снова засмеялся). - То есть я понимаю, почему это великие книги, почему шедевр. Но Мураками мне ближе. Или ещё некоторые более современные ребята, которые на Достоевского ориентировались.
   - То есть ты прямо и "Бесов" читал? И "Братьев Карамазовых"? - замирая, напирала Алиса. Никто из её сверстников, кроме Луиджи, не читал "Бесов" и "Братьев Карамазовых" - никто, даже великолепно начитанный Поль, даже умудрённый опытом Эрик. Она смотрела на этого едва знакомого худенького юношу, сотканного из воды и теней Гранд-Вавилона, - и не смела поверить своему счастью.
   - Читал, - спокойно подтвердил Ноэль. - Но говорю же - правда, не понимаю. Вот я хожу по городу - и думаю о нём и о себе скорее как Мураками, чем как Достоевский.
   - Но... - Алиса хотела слегка возразить, чтобы продолжить дискуссию о менталитете - но Ноэль явно не привык доводить до конца поднятые темы. Мельчайшее впечатление захватывало его и уносило в сторону; так вода принимает любую форму - и обтекает встречные препятствия, не снисходя до того, чтобы их разрушить.
   - О, смотри, круглосуточный! Зайдём? Я всё-таки хочу сигареты... Или не хочу? - (Он замер на месте и озадаченно нахмурился. Алиса тоже остановилась, окончательно загнанная в тупик его спонтанностью. Невозможно предугадать, что он скажет и сделает в следующую секунду. Невозможно - как же это страшно и... здорово?). - Нет, хочу! Пошли.
   Ноэль открыл дверь под светящимися аляповато-яркими буквами. Толстый чернокожий продавец за прилавком лениво покосился в их сторону, услышав звяк колокольчика над входом, - и тут же снова уткнулся в телефон.
   Сейчас же два часа ночи, - вдруг осознала Алиса. Или уже три?
   - Нам ведь не продадут, - шёпотом сказала она. Ноэль улыбнулся, бесшумным призраком скрывшись между полок с консервами и кукурузными хлопьями.
   - Продадут. В любой забегаловке здесь продают.
   - И ночью?
   - Когда угодно. Это же Гранд-Вавилон, ты что?! - (Серебристо-голубые глаза скользнули к полкам с алкоголем). - Будем что-то ещё брать или?..
   - Мне бы хотелось, - призналась Алиса. Что ей уже терять, в конце концов? - Одной бутылки нам явно не хватит на всю прогулку. Но...
   - Выбирай! - (Ноэль щедрым жестом окинул не столь щедрый ассортимент магазинчика). - Я не эксперт в вине, поэтому бери, что тебе нравится.
   Она не раздумывала долго.
   - Ты же говорил, что любишь послаще?.. Тогда давай вот это, грузинское. Оно и мне нравится - иногда, под настроение.
   - О, Лыхны! Отлично, оно офигенное! Но... - (Спохватившись, Ноэль - уже на полпути к кассе - оглянулся на неё через плечо). - Ты сама-то будешь? А то ты говорила, что больше не по сладким.
   - Я же сказала: оно и мне нравится, - мягко напомнила Алиса. Её тянуло улыбнуться: планка эгоцентризма Ноэля, даже судя по поверхностному впечатлению, была весьма высока, и она не думала, что он вспомнит о её предпочтениях.
   - Точно, извини! У меня очень плохо с памятью - всё подряд забываю. Отчасти поэтому терпеть не мог зубрёжку в школе и универе. - (Ноэль водрузил вино перед кассой, и флегматичный продавец "пробил" его - невозмутимо, будто пакет молока). - Ой, вот и про сижки чуть не забыл! У тебя есть какие-то пожелания?
   - Нет, бери какие хочешь.
   - Супер. Тогда Winston, пожалуйста. Тонкие, с кнопкой.
   Как это вписывается в его утончённый, изнеженный образ городского юноши-интеллигента. Тонкие сигареты, сладкие вина, мешковатый пиджак, похожий на пальто; не хватает ещё кофе на вынос с каким-нибудь милым рисунком на стаканчике. Алиса снова спрятала улыбку.
   - Я могу заплатить.
   - Давай! - легко согласился Ноэль. - Если тебе не трудно. А то у меня сейчас туго с деньгами.
   Просто и искренне - без брутальной игры в Настоящего Мужчину. Возможно, в другое время такое бесхитростное принятие чужих денег оттолкнуло бы её - но сейчас, в нём, почему-то нравилось. Если бы Ноэль стал сопротивляться, это не срослось бы с его ночной невесомой лёгкостью, с запахом городского ветра, окутывающим его, как невидимый покров.
   - Ты сказал, у тебя плохо с памятью, - произнесла Алиса, когда они покинули магазинчик и Ноэль с довольным видом закурил. Ей хотелось связать хоть какие-то звенья между собой, чтобы придать их беседе осмысленное русло, - вечное проклятье рациональности; тем не менее, частью себя она уже поняла, что с Ноэлем на это можно не надеяться. - У меня, наоборот, почти феноменально хорошо. Я часто могу с первого раза запомнить дословно то, что прочла или услышала... Ну, или увидела.
   Например, то, как ты щуришься, когда чем-то заинтересован, или как - слегка манерно - надуваешь губы, когда не согласен со мной.
   - Супер! - провозгласил он, выдохнув ворох дыма. Видимо, ему нравится это искреннее, чуть вульгарное словечко. Из той же серии, что "найс".
   - Не сказала бы.
   - Почему? Всё помнить - это же классно! В голове полный порядок. Всегда мечтал о таком состоянии, но я так не могу.
   - Иногда это немного... болезненно. - (Алиса вздохнула). - Голова превращается в захламлённый чердак - как говорил Шерлок Холмс. Не получается выбрасывать лишнее.
   И боль месяцами остаётся такой же острой, давяще-детальной, как в первые минуты после ранения. Одуванчики - такими же жёлтыми.
   Она уже знала, что шея Ноэля будет такой же белой, пальцы - такими же тонкими, голос - таким же мурчаще-вкрадчивым, - в её снах.
   - Ну, не знаю... - (Выбросив недолговечный окурок, Ноэль вопросительно протянул пачку ей; она покачала головой). - По-моему, всё запоминать - это круто. Я, когда учился, очень старался до старшей школы, даже был отличником. А потом как-то забил на всё. К выпускным экзаменам вообще не готовился.
   - Рискованно, - отметила Алиса, вспомнив себя в ту пору. Она сутулилась над книгами днями напролёт - и, даже будучи лучшей в классе, всерьёз переживала, что не наберёт нужных баллов по истории и литературе.
   - Ну. Как-то плевать мне стало, если честно. - (Его новый тихий смешок отдавал горечью. Они наконец вышли к Зелёному мосту; глядя, как локоны плюща густо обвивают перила, а лунные блики пляшут на воде, закованной в камни, Алиса вдруг ощутила себя почти счастливой. Смятенно-счастливой; и в этом счастье, как в хрупкой фигуре Ноэля и во всём Гранд-Вавилоне, было что-то нездоровое. Ноэль протянул ей почти опустевшую первую бутылку, и она сделала жгучий глоток). - Все готовились, психовали, а я... Так. Дурака валял.
   - Я, наоборот, всегда очень много училась. И очень хорошо. - (Алиса улыбнулась, пытаясь прикинуть, сколько же ещё в их разговоре встретится таких "наоборот"). - Знаешь, такая... Гермиона в Хогвартсе. Каноничная девочка-ботаник. И так и осталась трудоголиком потом, в универе.
   - Ну, а что, круто! - с лёгкостью, отдающей безразличием, сказал Ноэль, спрыгивая со ступеньки перед мостом. - Трудоголизм, ответственность... Эх. Не совсем, правда, понимаю, зачем это. Но круто.
   Алиса засмеялась.
   - Почему же тогда круто, если не понимаешь?
   Он засмеялся в ответ, вновь приложившись к бутылке; белые, до странности острые зубы блеснули в темноте.
   - Ну, в смысле, наверное, это норм для людей, которые ставят себе цели. Я вот никогда не ставлю целей, не строю планов. Живу да живу. Плыву по течению.
   По тебе видно, - подумала Алиса. Легкомысленный кошачий гедонизм. Я лежу на солнышке, мурчу, жмурюсь - и мне всё равно, что было вчера и что будет завтра; мне просто хорошо. Счастье, недостижимое для таких, как она.
   - Мне часто кажется, что это более мудрая позиция. Так хотя бы можно полноценно наслаждаться жизнью и не изводить себя.
   - А ты изводишь?
   Она пожала плечами.
   - Раньше - да, сильно изводила. Теперь, кажется, всё меньше. Сейчас у меня период... позволений себе. Но за многое, я думаю, всё равно буду себя винить. - (Она посмотрела на его округло-острый подбородок с милой ямочкой, на тонкую дорожку волос, заменяющую бородку... Губы. Скулы. Глаза. Нет, надо прекращать пялиться). - Например, за эту спонтанную прогулку.
   - Почему? - беспечно спросил Ноэль.
   - Ну, как... Незнакомый город, незнакомый человек, алкоголь... Сейчас мне этого хочется, и мне это приятно, но что я буду думать о себе завтра?
   Ноэль хмыкнул.
   - Если так рассуждать, можно никогда не позволить себе ничего по-настоящему классного. Типа, если заранее думать: я же потом буду себя винить... Но так многие девушки делают, я заметил. Это странно. Потому что - зачем тогда ты что-то делаешь, если потом ругаешь себя за это?
   Алиса вспомнила красноречивую надпись "Не ругай себя" на стене в парадной своего отеля - и улыбнулась. Ноэль будто наведался туда заранее.
   - Даже не знаю. Моральный мазохизм, наверное. Ну, а вообще, серьёзно: когда я выходила, я же не могла гарантировать, что ты не маньяк!
   Ноэль хихикнул. Они, не сговариваясь, перешли пустую дорогу на красный свет. Здесь, на перекрёстке, расположилась маленькая площадь с памятником какому-то полузабытому государственному деятелю. Клумбы роз вокруг него сейчас казались кипами чёрных кружев.
   - Здесь нет маньяков. Честно.
   - Ну-ну, конечно!.. - возмутилась Алиса. - В городе с одним из самых высоких в мире уровней преступности?
   И - как же ты ошибаешься. Прямо как когда говорил, что я для тебя неопасна. Что, если в Гранд-Вавилоне теперь есть маньяк - хотя бы один?..
   - Преступность преступностью, но маньяков нет, - всё ещё смеясь, повторил Ноэль. По его мягко обволакивающему голосу нельзя было понять, лукавит он или говорит серьёзно. - Я два года здесь живу, неплохо знаю город и могу судить как эксперт!
   Интересно, откуда он?
   Потом. Если она спросит, они снова потеряют нить.
   - Ну, не знаю. Бомжи ведь есть.
   - Ой, да тут большинство бомжей...
   - ...с высшим образованием? - закончила Алиса. Она так часто слышала это клише: Гранд-Вавилон - город бродяг с высшим образованием. Улыбка Ноэля стала неприкрыто довольной.
   - С высшим образованием или из богемы. Серьёзно тебе говорю: у каждого второго - диплом какого-нибудь философа или социолога! С такими и пообщаться интересно. Эх, улица Святого Винсента... - (После очередного перехода и поворота (Алиса уже перестала следить за ночным лабиринтом города, доверив всё своему спутнику) Ноэль окинул взглядом узкую улочку с редкими фонарями и ностальгически вздохнул). - Я тут жил больше года назад. Наверное, самое счастливое время в жизни у меня здесь прошло, серьёзно!
   - Самое счастливое? - с трепетом, непонятным себе самой, переспросила Алиса.
   Сейчас он заговорит о девушке. Наверняка. Градус опьянения неизбежно подтолкнёт их обоих к таким откровениям - и тогда...
   Расскажет ли она о Луиджи? Захочется ли ей рассказывать?
   - Ага! - (Проходя вдоль длинного, в четверть улицы, дома с маленькими балкончиками (над входом Алиса заметила пухлую каменную сову), Ноэль возбуждённо всплеснул руками). - Прикинь - каждый вечер вот так гулять, а не раз в сто лет?! И каждый раз - то вы идёте на уличный концерт к друзьям-музыкантам, то в студию знакомого художника, то на какой-нибудь, не знаю, мастер-класс по лепке из глины... Клёвое было время!
   - "Вы"? - осторожно уточнила Алиса, мысленно уже спроектировав богемный круг общения его бывшей девушки.
   Ноэль усмехнулся краешком губ - и величаво опустил в урну бутылку из-под опального сухого.
   - Да. Тут у меня была запоздалая первая любовь. Мы больше года встречались, потом разошлись. Заурядная история: я хотел большего, она - нет. - (Он провёл рукой по волосам, опять разметавшимся из-за ветра. Тонкие, болезненно яркие губы по-прежнему кривились в усмешке - но Алиса порадовалась, что не видит в этот момент его глаз). - Когда предложил ей съехаться и в перспективе пожениться, она в ответ предложила расстаться. Ну, такое... Я не стал спорить. С моей стороны тоже были косяки - я был жутким инфантилом в то время.
   "Был"?..
   - Грустно, - произнесла Алиса, не зная, что ещё сказать. Она вдруг поняла, что Ноэль очень одинок, несмотря на всю свою легкомысленную браваду и обилие знакомых; да и стал ли бы не одинокий человек спонтанно гулять по ночам неведомо с кем?.. У него было счастье - и он утратил его, а теперь пытается спрятаться от своей боли в поверхностных удовольствиях. И та лёгкость, и та самоирония, с которой он говорит об этом, лишь подтверждают, что ему всё ещё больно. Мужчины часто скрывают страдания за напускным цинизмом.
   Но - может быть, всё не так? Может, это просто её пустые догадки?.. Мерцающие недосказанности и полутона. Вода.
   - Да ну. Дело прошлое, - отрывисто - но всё так же непринуждённо - ответил Ноэль, обнажая пробку второй бутылки. - Это было её право, я не стал наседать. Оба взрослые люди.
   В каждом солидном "взрослом человеке" есть ребёнок, которого когда-то обидели. Алиса хотела сказать это вслух - но в последний момент не решилась.
   - Ты так не вытащишь пробку. Мне надо было штопор захватить, не догадалась.
   - Погоди, сейчас всё устроим... - (Ноэль остановился под фонарём, посильнее прижал бутылку к себе - и, как и ожидала Алиса, по-студенчески протолкнул пробку пальцем внутрь). - Готово!
   - М-да... Давненько я не пила вино с кусочками пробки. Деликатес, - насмешливо сказала Алиса, пряча умиление.
   Почему-то она была уверена, что Ноэля не заденет её ироничный тон; она вообще с трудом представляла, как его можно задеть. Точнее - как можно добиться того, чтобы он выразил свою обиду. Слишком уж много показного легкомыслия и показного же пофигизма.
   - Ну, а как бы я иначе его открыл? - резонно возразил Ноэль и с улыбкой протянул ей бутылку полусладкого - для почётного первого глотка. - Дамы вперёд.
   - Спасибо. А... ты сказал "запоздалая первая любовь", - осмелилась Алиса; вишнёвая сладость вина подкрепила её отвагу. - Это метафора?
   - Нет, почему же? - (Он пытливо прищурился). - Это правда так.
   - Первая любовь - в двадцать с лишним лет?
   - Да. Здесь она и случилась, в Гранд-Вавилоне.
   Они свернули на новую улицу, и Ноэль впился взглядом в огни ночного клуба, громыхавшего впереди - здание сияло в ночи подсветкой; лиловые и красные пульсирующие отсветы легли на его лицо - будто сам город отмечал своего адепта.
   - То есть раньше ты никогда не влюблялся? Ни разу? Ни в школе, ни в универе?
   - Ну, мне, конечно, иногда нравились девочки. - (Ноэль усмехнулся, расслабленно хрустнув пальцами). - Но это было что-то такое несерьёзное! Я даже тогда уже понимал, что это несерьёзно. И ждал чего-то большего.
   Алиса покачала головой. По собственному опыту она отлично понимала, о чём он, - но не думала, что у мужчин бывает так же.
   - Посидим? - кивнув на скамейку, спросил Ноэль чуть погодя - когда прихотливые петли дороги вывели их к одному из городских парков. - В общем, хорошее было время! И город хороший, мне нравится. Сейчас заладили - "соперник Лас-Вегаса, соперник Лас-Вегаса". Но тут же не в этом дело.
   - Не в этом, - согласилась Алиса, глядя на затаившиеся во мраке молодые дубки. - Здесь так красиво. Можно просто идти и идти в одну сторону, хоть весь день - и в любом случае встретишь что-то интересное.
   - Вот-вот! - (Он закивал, доставая вторую сигарету). - Я тут наобум остался, не планируя - просто не смог иначе. Приехал на время к знакомому, а потом осмотрелся и подумал - почему бы и нет?
   Неудивительно. Наверное, многие так и остаются в Гранд-Вавилоне - не могут освободиться от его чар.
   - Ты просто король спонтанности, - отметила Алиса. - Сменить город - это не мороженое захотеть и купить.
   - Ну, Гранд-Вавилон такой Гранд-Вавилон: влюбишься - и всё тут! - (Ноэль ухмыльнулся за завесой дыма, и Алисе, смотревшей на него сбоку, почудилась какая-то зловещая двусмысленность в этих словах). - Но жить здесь дорого, конечно. И жильё снимать дорого.
   - Да, я наслышана.
   - Сейчас ещё и кризис, выручки нет ни черта. Потому у меня, собственно, и первый выходной за месяц... - (Он с шипением затянулся, не глядя на неё, и небрежно-изящно забросил ногу на ногу). - Денег только на еду, проезд да аренду и хватает. После отпуска вот думаю увольняться, но куда идти - пока непонятно. - (Потушив сигарету, Ноэль с томной сокрушённостью вздохнул). - В аналогичное место - есть вероятность, что будет то же самое. Куда-то ещё - плохо берут без опыта, да и образования у меня, по сути, никакого нет.
   - А на кого ты учился?
   - На журналиста. После второго курса отчислился - не смог... Да не особо и хотел.
   - Я так и думала, что что-то гуманитарное, - пробормотала Алиса. До боли знакомая, прохладно-умозрительная книжность, приправленная иронией и текуче-относительными взглядами на бытие. И хорошо, и плохо. "А, но B", как часто говорит Поль.
   - Я и на программиста учился, но недолго, - небрежно сообщил Ноэль. - И ещё на одном направлении.
   Мда. Вот это пошвыряло его по реке жизни; вот это сложности с самоидентификацией.
   - А работаешь где?
   - В типографии.
   Алиса, как раз подносившая бутылку к губам, поставила её обратно на скамейку.
   Ещё и типография. Очаровательно. Для полноты картины не хватает только, чтобы он и впрямь оказался геем.
   - Прямо как... мой друг. У него тоже сейчас с деньгами плохо. И...
   - Так-то работа мне нравится! - (Ноэль скорее подхватил, чем перебил; пьяная страстность взаимных откровений потихоньку затягивала и его). - Наверное, лучшей и не было ни разу - и ребята-коллеги, и то, что делаю, и само место... Но деньги, деньги! Всё в этом мире держится на них. Их иногда тупо нет, и это, типа, большой минус. А ты сколько зарабатываешь?
   Алиса назвала примерную сумму. Ноэль вскинул бровь.
   - Не разгуляешься.
   - Это вместе со стипендией. У нас на такие деньги вполне можно и прожить, и даже - видишь - накопить на путешествие. - (Она улыбнулась). - Я здесь за свой счёт. Ну, то есть - всё за свой счёт, кроме перелёта. Его оплатили заказчики.
   Ноэль присвистнул.
   - Неплохо живёте, мадемуазель! И как у тебя получилось позволить себе наше захолустье?
   Алиса дёрнула плечом и всё же приложилась к вину.
   - Даже не знаю. Я довольно экономно живу, мало трачу. Часто выигрывала повышенные стипендии за успехи в науке, работаю... Копила-копила - и накопила. Ничего особенного.
   - Круто. А я совсем не умею копить деньги. Не понимаю, как это! Вечно раскидываю их на всякую фигню и потом до зарплаты голодаю. Сижу на макаронах. - (Серебристые глаза затянулись мечтательно-разнеженным туманом). - Недавно вот купил отцу виниловую пластинку The Clash.
   - Это группа такая? - спросила Алиса, чувствуя себя законченной деревенщиной.
   А если группа новая - дряхлой деревенщиной.
   - Ага, группа. Старая. - (Она выдохнула с облегчением). - Послушал сам - и так пробрало... Не потому, что отцу нравится, и не потому, что люблю именно старый панк-рок, обычно не особенно люблю, но вот как-то сразу понял - моё! - (Ноэль посмотрел на Алису с радостно-захмелевшим блеском в глазах - и она представила, как ноты и аккорды впиваются поцелуями в его тонкие губы. Только ли ноты и аккорды?..). - Хотя, между прочим, этот альбом у них считается худшим, вообще провальным, после него даже группа распалась - я прочитал. Обидно, что затупил так. Может, и верну пластинку, потому что отец ведь разбирается.
   - Ну, возможно, он будет рад самому факту подарка. Фанаты часто любят и те альбомы, которые считаются худшими... Мне у Depeche Mode многое из якобы "неудачного" нравится, например.
   - Ну, это да. А мне вот Depeche Mode не зашли как-то... Так, стоп. - (Ноэль нахмурился). - А это я всё к чему?.. Забыл, прикинь!
   - Ты говорил про деньги, - напомнила она, пряча улыбку. - Что много тратишь.
   - А, точно! - (Он щёлкнул пальцами, наконец поймав ускользающую мысль). - Так вот, пластинка тоже недешёвая, и, может, я её и верну, - но я рад, что купил. Пять лет не видел отца. - (Ноэль отвёл глаза - впрочем, не изменившись в лице. Он сообщил об этом как об очень простом факте, и Алиса не стала расспрашивать). - И так со многим. Типа, вот заказал я себе новые кроссовки - и вроде и дорого, а вроде - без них тоже как? В старье ходить? Так что я не понимаю людей, которые экономят.
   - Одежду и обувь, кстати, я тоже как-то не люблю себе покупать, - призналась Алиса, всё больше ощущая себя ископаемым рядом с этим воплощением молодёжно-беспечного наслаждения жизнью. Причём не полезным - а просто ископаемым. - Моя мама раньше с этим боролась, но потом отчаялась. Могу одно и то же носить по куче лет, пока не изношу.
   - А почему? - спросил Ноэль - явно скорее из вежливости, чем из интереса.
   - Ну, не знаю. Не люблю копить тряпки.
   - А я люблю шопинг, - хмыкнул Ноэль. Про себя Алиса нервно посмеялась над этим нелогичным контрастом. Парень, любящий новые вещи больше, чем девушка; это очень соответствует современному миру, где все устоявшиеся нормы и стандарты текуче плывут - плывут неведомо куда, как выражения лица и интонации Ноэля. - Но вещи или быстро изнашиваю, или теряю. Поэтому копить их не выходит.
   - Взаимозамещение. Что ж, каждому своё.
   - Это да... А почему ты спросила про первую любовь? Это правда так странно? - вдруг быстро проговорил Ноэль.
   Видимо, его мышление не так бессистемно, как он пытается показать. Алиса исправила одну из своих мысленных галочек на знак вопроса.
   - Ну, просто обычно под этим понимают нечто другое. Детское чувство, всё такое. - (Под его вкрадчивым взглядом Алисе стало неуютно; она заёрзала на скамейке, опустив глаза. Как он так смотрит - совсем не давяще, но будто проникая под кожу?). - Моя первая любовь, например, - это мой одноклассник. Мне было восемь. Все другие мальчики в классе на переменах бесились, вели себя отвратительно - а он был очень тихим и всё время читал... Потом одна моя подружка разболтала всем, что он мне нравится, и другой мой одноклассник подговорил его написать мне записку. Якобы признаться в любви. Подшутить надо мной, чтобы я поверила.
   Она не знала, зачем рассказывает всё это, - но почему-то рассказывала взахлёб. Ноэль слушал, не перебивая.
   - И он написал?
   - Да. - (Алиса засмеялась, кусая губы). - Такая вот детская "Санта-Барбара"... При этом я знала, что ему нравится другая девочка. Я в детстве была пухловата - и считала себя коровой, думала, что в принципе не могу никому понравиться. - (Она перевела дыхание, обрывая себя). - В общем, всё это было весьма неприятно.
   - Да уж... О, слушай! - (Ноэль торжествующе хлопнул в ладоши, чуть не задев бутылку локтем). - "Гадкие истории"! Давай?
   - Как в том шоу на YouTube? - недоверчиво уточнила Алиса. Признаться, она уже не раз поймала себя на желании довести их разговор до какой-нибудь жгуче-рискованной психологической игры - но...
   Но "Гадкие истории" частенько смотрел Луиджи.
   Ноэль хмыкнул, погладив пальцем гриву каменного льва, который старательно изображал ножку скамейки. Алиса впервые заметила небольшие белые, лишённые пигмента пятнышки на его руках - странные и в то же время трогательные.
   - Не знаю. Я не так уж часто смотрю YouTube.
   - Великолепно. Я тоже.
   - Просто название вспомнилось. Ну, и суть - рассказывать всякие честные пакости про себя... Давай?
   Алиса на секунду задумалась - а потом всё же решилась поделиться с ним сокровенным. Игрой, которую изобрёл Луиджи.
   Возле их скамьи росла одинокая узловатая ива, и ветер шаловливо дёргал её за косички из листьев; аллея молодых дубков убегала в темноту, где вполголоса переругивалась припозднившаяся парочка; на бортике безмолвного круглого фонтана лежала забытая кем-то кепка. Ноэль сидел рядом с ней, она знала, что всё это наверняка закончится с рассветом (ведь так?..), - но вдруг ощутила, как её с головы до ног заливает уютный покой. Покой и свобода.
   Эфемерные чувства. Такие же нестабильные и разрушительные, как колдовство этого города.
   - У меня идея получше. Мы с одним знакомым играли иногда в игру, которую он называл "вопросенное".
   - Давай! - (Ноэль с энтузиазмом подался вперёд - раньше, чем она приступила к объяснениям). - И в чём суть?
   - Задавать друг другу любые вопросы. Вообще любые. По очереди. И отвечать на них - развёрнуто или кратко, как захочется. Только честно. - (Алиса случайно заглянула прямо в его бледное лицо - в точёные черты, захваченные винным огнём и колдовством ночи, - и тут же смущённо отвернулась). - Ну, и, естественно, можно не отвечать, если не хочешь.
   - Естественно, - эхом повторил Ноэль. - Такое право есть всегда и у всех. Тем более - если люди знакомы пару часов.
   Почему-то эта фраза чуть задела Алису; этого ещё не хватало. Она прокашлялась. Переругивания парочки (кажется, на испанском) стихли в глубине парка.
   - Я начну?
   - Да, давай. Чтоб я понял принцип.
   Ноэль заинтересованно подпёр подбородок открытой ладонью и придвинулся ближе - одним плавным рывком, с грацией кошки. Алиса надеялась, что не покраснела.
   - Если бы ты открывал какой-нибудь свой бизнес или своё заведение - что бы это было и как бы ты его назвал?
   Один из набора её универсальных вопросов для таких игр. Ноэль улыбнулся, раздумывая.
   Наверняка он ответит "бар" или "ресторан" - так отвечает большинство. Особенно те, кто склонен вот так бесхитростно наслаждаться жизнью, не требуя от себя дон-кихотовских подвигов. Те, кто требует, выбирают что-то поизощрённее - например, ветеринарную клинику, лавку антиквариата или книжный магазин.
   - Интересно... - (Он в размышлениях побарабанил пальцами по колену). - Наверное, либо бар, либо типографию. Но скорее бар.
   Что и требовалось доказать.
   - Ожидаемо, - улыбнулась Алиса. - Особенно в Гранд-Вавилоне. А...
   - И это был бы один из самых офигенных баров в мире! Авторский, очень ламповый. - (Ноэль откинулся на спинку скамейки, мечтательно жмурясь). - С крутым крафтовым алкоголем, крутым дизайном... Я бы там всё продумал до мелочей, и мой бар бы знали на каждой улице. За прибылью бы не гнался - работал бы для клиентов, а не для себя. По крайней мере, первые полтора-два года. Да, было бы так. А название - не знаю даже, но что-нибудь прикольное и запоминающееся... Мне нравится, когда у баров такие названия.
   - Тут много таких, - отметила Алиса, по-детски радуясь эмоциональности его ответа. Луиджи в своё время отвечал куда более сдержанно - зато уточнил название бара. "Тихий омут". Сказал, что это было бы в её честь. - На моей улице есть "Не-совсем-бар" и "Четыре чертёнка".
   - О, в "Чертятах" я много раз бывал! Но это не предел, тут много и названий поприкольнее... Эх, свой бар! Было бы круто, конечно. Только, боюсь, у меня не хватало бы ответственности вести финансовые дела. - (Ноэль встряхнул головой и засмеялся). - Бар был бы офигенным, но быстро бы разорился.
   - Не факт. Можно нанять более рационального помощника.
   - Ну, среди моих друзей нет более рациональных, - хмыкнул Ноэль, и Алиса поставила ещё одну мысленную галочку. - Так, теперь моя очередь, получается? Пойдём дальше?..
   Он так резко вскочил, что Алиса не сразу сориентировалась; потом кивнула и тоже поднялась. Они направились к выходу из парка - и вновь по улочкам исторического центра, меж громоздких зданий в причудливой лепнине, закрытых на ночь магазинов и фонарей. Алиса давно потеряла счёт времени и не знала, где именно они находятся.
   Безумно приятное чувство.
   - Какого своего поступка ты больше всего стыдишься?
   Она вздрогнула. Предсказуемо, но не слишком приятно.
   - Ну, или, может быть, не больше всего, а просто стыдишься, - добавил Ноэль, увидев её реакцию. - А то самый-самый постыдный поступок любому было бы трудно выбрать.
   - Да, трудно. Немало таких поступков. Ну... Раз пошла такая пьянка, как говорится... - (Алиса усмехнулась, но смешок прозвучал нервно и натянуто. Как бы правильно обозначить то, что произошло между ней и Полем?). - Если вкратце, я чуть не соблазнила своего лучшего друга. Сознательно. Но тут нужен контекст, чтобы понимать, в чём постыдность.
   - Как это "чуть не соблазнила"? - (Ноэль хмыкнул, оторвавшись от бутылки вина; у него над губами остались тонкие вишнёвые "усики"). - Недособлазняла?
   - Именно. Он гей - и окончательно убедился в этом именно в тот раз, со мной. Теперь он всегда говорит, что я - девушка, которая открыла ему его истинную суть. Весьма сомнительный титул.
   Удивление на лице Ноэля было куда слабее, чем она ожидала. Может, живя в Гранд-Вавилоне, привыкаешь к подобным историям?
   - А сколько ему было лет?
   - Когда это случилось?
   - Ага.
   - Ну... Двадцать два, получается. Он подозревал это раньше, конечно, но не был уверен. Боролся с собой и всё такое. Как это обычно бывает.
   Зачем она добавила это - откуда ей знать, как бывает "обычно"? Ну да ладно. Возможно, она уже слишком прониклась талантом Ноэля говорить спонтанно и необдуманно.
   - Девушек у него до меня никогда не было... Ну, то есть, именно в плане секса. Но это я уже позже узнала. - (Она сглотнула чуть горчащую от вина слюну). - Загвоздка в том, что в ту пору я встречалась с другим парнем, итальянцем. Но с ним я стала встречаться, чтобы забыть свою, эм... Великую Любовь. - (Она постаралась вложить в этот титул столько яда, сколько могла, и нарисовала пальцами кавычки). - Эта Великая Любовь периодически бросала меня, всё время врала, оскорбляла и унижала... Там конкретные проблемы с духовным здоровьем и даже психикой, пожалуй. Мы то сходились, то расходились - а в тот период не общались почти два года, потому что он этого не хотел. В общем, долгая история.
   - Так. - (Ноэль кивнул, почёсывая висок. Не сговариваясь, они оба замедлили шаг и теперь неспешно брели вдоль кафедрального собора. Стрельчатые окна и острые шпили башенок сонно смотрели на них сверху вниз). - То есть, погоди! Выходит, ты изменила этой Великой Любви с...
   - Нет-нет. Великая Любовь тогда совсем не общалась со мной, я думала, что это навсегда, и была в полном отчаянии, - хрипло протараторила Алиса, мечтая побыстрее с этим закончить - и в то же время как можно больше рассказать. - И в том отчаянии познакомилась с итальянцем (Великая Любовь, кстати, тоже итальянец). Мы стали встречаться, но скоро я поняла, что не могу выкинуть Великую Любовь из головы и ничего серьёзного к нему не испытываю. И тогда...
   - Так, а друг-гей тут откуда?
   - Ниоткуда, он был и раньше. - (Алиса улыбнулась). - Тоже та ещё "Санта-Барбара", да? Добро пожаловать в мою жизнь.
   - Да нет-нет, нормально, я слышал и хлеще! - отмахнулся Ноэль. - Сейчас разберусь. Так, значит, Великая Любовь, итальянец, друг-гей... Он из твоей страны?
   - Да. Мы вместе учились.
   - Ага... Так. Но зачем тогда ты это сделала, не расставшись со своим парнем? Это же реально зашквар! - без осуждения, но с любопытством отметил Ноэль.
   Алиса вымученно улыбнулась.
   - Сейчас расскажу. Я же говорила - тут нужен контекст.
   - Давай.
   - Когда я вернулась из Италии, у меня был очень сложный период в жизни. Совершенно дерьмовый, на самом деле.
   Голос Алисы предательски сорвался; Ноэль протянул ей пачку сигарет. Поколебавшись, она поддалась искушению. Сегодня - ночь нарушения запретов. На курсе фольклористики говорили, что сказочный сюжет невозможен без нарушения запрета; что они делают сейчас, если не пишут своё приключение, свою вавилонскую сказку?
   - У меня умер дедушка, который фактически вырастил меня вместо отца. - (Алиса чуть закашлялась, когда дым проник в лёгкие, - но по телу тут же разлилось томящее тепло). - А незадолго до этого погиб мой, можно сказать, Учитель с большой буквы. - (Боже, как пафосно звучит. А впрочем, плевать). - Мой первый научный руководитель, профессор Базиле... У нас была очень сильная связь. Он разбился в аварии. - (Ноэль шёл рядом, с ней в ногу, и слушал молча - без сочувственных восклицаний, гримас и кивков. Просто слушал. Алиса была благодарна ему за эту реакцию - идеальную во всех отношениях). - Ещё мама вышла замуж, и это было... непросто принять. Я тогда подрабатывала где попало, жутко уставала с учёбой, мне ничего не хотелось... Я сильно потеряла в весе - снова. До этого теряла настолько, что мне диагностировали нервную анорексию. И тот мой парень-итальянец... Ну, не то чтобы не поддерживал меня - скорее я не чувствовала этой поддержки. Знаешь, вечные сообщения с сердечками и цветочками, "любимая, всё будет хорошо", "ты сильная", "ты справишься", но... Всё так пусто, так поверхностно. Мне было нужно не это. - (Она покачала головой, чувствуя, как от выкуренной сигареты медленно расплетается тугой узел где-то внутри). - И он... Ничего не делал. Вот буквально ничего. Вечно жаловался, что трудно с учёбой, что он не может найти работу, что не может переехать к нам - хотя вроде бы мечтал об этом...
   - Серьёзно? - (Ноэль недоверчиво фыркнул). - Из Италии - к вам?
   - Да, серьёзно. И такие бывают.
   - Офигеть.
   - Ну, у него были очень идеализированные представления о других странах... Как у многих итальянцев, мне кажется. Он начитался про нас и искренне верил, что у нас - лучшее образование, лучшая медицина, лучший президент. Сколько я ни переубеждала его, как свидетель "изнутри", - это не работало. - (Алиса выбросила окурок, стараясь собрать воедино расплывающееся сознание. Роберто. Думать о Роберто. О Роберто - а не о том, как Ноэль покусывает губу или поправляет растрепавшиеся волосы). - Но, тем не менее, он не делал ничего, чтобы переехать к нам и быть со мной по-настоящему. Я нашла для него все необходимые документы, всю информацию о том, как ему поступить в нашу магистратуру по программе обмена - но он даже эти файлы умудрился потерять. Я к нему ездила дважды - на свои деньги, и...
   - Ну, я понял. Инфантилизм.
   - Да, очень сильный. Мне иногда казалось, что я общаюсь с большим ребёнком.
   - Знакомый типаж, - с прохладным смешком сказал Ноэль. - Так и что дальше? Ты встречалась с ним, сложный период - и?..
   - И друг-гей как раз всё это время был со мной рядом. - (Алиса вздохнула, подбираясь к самой неприглядной части истории. Всё равно что свернуть в вонючую подворотню с одного из сияющих центральных проспектов Гранд-Вавилона). - Поддерживал меня по-настоящему, слушал... Мы запойно говорили о литературе. Он много читает, переводит, как и я, пишет сам. Он уже тогда был мне... очень близким человеком, и я ещё до встречи с Роберто что-то чувствовала к нему. Ну, и... - (Она прочистила горло, стараясь не встретиться взглядом с Ноэлем. К счастью, на пути подвернулись строительные леса - как раз нужно было нагнуться, чтобы пройти под ними). - Однажды меня всё это так достало - и инфантилизм Роберто, и полное отсутствие моей Великой Любви, и осознание того, что я ежедневно вру Роберто и на самом деле не люблю его, и... В общем, мы пошли выпить с моим другом, и я осознанно подвела всё к тому, что мы оказались в одной постели. Собственно секса не было, но мы пытались. И на следующее утро он окончательно решил для себя, что он гей. Это по-прежнему так, и отношения у него только с мужчинами. - (Алиса перевела дыхание, глядя себе под ноги). - Ну, вот как-то так.
   - Ну... Я не сказал бы, что это так уж зашкварно, - до странности спокойно произнёс Ноэль - без малейшей паузы на размышления. - Ты же всё равно понимала, что порвёшь с этим Роберто, правильно? Такие "отношения - не-отношения" однозначно надо рвать в итоге. Поигрались - и будет.
   - Я и порвала. Через несколько дней после того вечера мы корректно и доброжелательно расстались. Я не стала рассказывать, что случилось, чтобы не мучить его. И он не пытался меня удержать.
   Зачем она добавляет всё это - чтобы оправдаться?.. Нелепость.
   - Мне кажется, не стоит тебе загоняться из-за этого. Ну, серьёзно. Было - и было. - (Ноэль усмехнулся. Он говорил без сарказма, но и без явно выраженного сочувствия - прохладно, по-зеркальному непроницаемо). - В итоге-то что? Ты избавилась от этого балласта (пардон, конечно), друг твой понял, кто он на самом деле... По сути, все в выигрыше. Будешь ещё? - (Он снова протянул Алисе пачку - и на этот раз она покачала головой. Закурил; огонёк зажигалки на мгновение выхватил из темноты его тонко очерченный подбородок). - А с такими инфантилами - ну, только так и получается, правда. Мой друг... Ну - хотя как. - (Ноэль задумчиво нахмурился). - Наверное, уже просто знакомый. Мы с ним раньше жили тут, снимали квартиру на улице Вагнера - и он тоже ни черта не делал. Вот просто ни черта, серьёзно! - (Голос Ноэля взметнулся вверх; он на ходу прочертил весело-возмущённую дугу сигаретой по воздуху). - Только вечно играл, смотрел видосики на YouTube и ныл, что работу найти не может. Прямо как этот твой Роберто. Я его сто раз просил - уже и так, и сяк уговаривал: ну, ты хоть промоутером, официантом устройся, я не знаю, на стройку, грузчиком - куда угодно! Ну, неужели мало возможностей?!
   - Их всегда много. Было бы желание.
   - Вот именно. А у него вечно находилось какое-нибудь тупое оправдание - и потом снова нытьё, нытьё... Деньги он у меня занимал со страшной силой, я месяцами сидел на макаронах и хлебе, чтобы, по факту, нас обоих обеспечивать. - (Тонкие губы опять сомкнулись на сигарете; Ноэль с жадным шипением вытянул из неё остатки жизни и выбросил окурок). - И его девушка убеждала его вместе со мной. Возилась с ним, как с ребёнком, вот ей-богу, платила за него везде, восхищалась им...
   Ноэль, захваченный огнистой дымкой воспоминаний, пропустил вводное звено - что-то из разряда "у него была девушка, и мы часто общались втроём...". Он бурно жестикулировал и говорил взволнованно - но это волнение было всё же ближе к пьяному возбуждению, чем к боли от старой раны.
   - Она была старше его на семь лет, прикинь? Ей было тридцать.
   - Оу, - произнесла Алиса. - Тот мой друг-гей тоже одно время был влюблён в тридцатилетнюю девушку. Может, у девушек повзрослее тут какой-то материнский инстинкт срабатывает, я не знаю.
   - Да-да-да! Типа, желание опекать, заботиться... Но, с другой стороны, рано или поздно все понимают, что нужен-то всё-таки парень или муж, а не большой ребёнок, да? - (Ноэль криво улыбнулся). - В общем, мы вдвоём с этой его девушкой уговаривали его и так и эдак, поддерживали... А она была большая молодец - прям во всех планах. И работала, и его вытягивала как могла, и вообще была, ну, интересна как человек. Я, если честно, сам немного влюбился в неё в каком-то смысле.
   Цепочка дорогих спортивных машин пронеслась мимо, грохоча клубной музыкой; бесшабашные пьяные крики "золотой молодёжи" огласили улицу - и тут же скрылись вдали. Алиса поёжилась от холода и улыбнулась, стараясь не сосредотачиваться на своих чувствах от этой его фразы.
   - "Немного влюбился" - это как? Ещё круче, чем "почти соблазнила".
   - Да, точно! - (Ноэль тихо засмеялся и, опомнившись, замедлил шаг - последние пару минут они почти бежали). - Ну, то есть, как тебе сказать... Влюбился не в том смысле, что отбить там её хотел у него или ещё что, а...
   - Платонически.
   - Ну да. Был восхищён ею, скажем так. Но мне не хотелось позволять себе ничего - точнее, может, в каком-то смысле и хотелось, но...
   - Я понимаю.
   - Да.
   Замирающе-трепетное любование издали. Хорошо, что он не знает, насколько это ей знакомо, - и сколько боли это может причинить.
   - Но его было не сдвинуть с мёртвой точки. Он тусил постоянно с новыми компашками, на всё забивал - короче, радовался жизни, и всё. А его девушка всё равно держалась за него больше года, хотя ей было тяжко, - продолжал Ноэль, шагая вдоль вереницы огней помпезного стеклянно-раззолоченного отеля в форме пирамиды. - И, короче, в итоге я в какой-то мере убедил её расстаться с ним. То есть не то чтобы прям вот сел и сказал: "Брось его", - а как бы... Постепенно влиял, понимаешь?
   - Манипулировал.
   - Немного, - с улыбкой смягчил он. - То на одно ей открывал глаза, то на другое, с ним периодически заводил разговоры в духе: "Ну, ты же погубишь ей жизнь, одумайся"... Да и вообще, про "погубишь жизнь" - это, типа, не то чтобы только фигура речи. Извини, если вдруг ты феминистка и я задену твои чувства, но...
   - Я не феминистка.
   - Окей. Короче, в случае женщин это же реально важный вопрос - в связи с беременностью, и здоровьем, и всем таким, понимаешь?
   - Ну, конечно, - кивнула Алиса. - Природа есть природа, сколько бы феминистки с этим ни спорили. Рожать лучше до тридцати.
   - Вот-вот! И получается, что она, по сути, уже взрослая женщина, а он ведёт себя как пацан, который ничего не может ей дать. Ему надо погулять, порезвиться, а ей - семью, стабильность уже какую-то... Они расстались, и вышло так, что я сам приложил к этому руку. Вот в этом, согласен, реально есть что-то зашкварное... Так, подожди! - (Ноэль вдруг замер возле уже закрывшейся бильярдной и озадаченно почесал переносицу). - А к чему я это всё? Я тебя перебил, да?
   - Нет-нет, всё нормально. - (На миг ей захотелось ободряюще коснуться его - плеча, или руки, или растрёпанных тёмных прядей; помочь ему справиться с винным сумбуром в голове, исцелить изжаленное сознание). - Я рассказала свою историю, а ты - свою. Как пример.
   - А, ну да... В общем, как-то так. Никто из них не знает о том, как я в этом участвовал. Но и то - и то! - я не уверен, что за это нужно себя винить.
   - Может, и не нужно, если это было к лучшему для них.
   - Для неё - однозначно. Она зажила своей жизнью и теперь счастлива, вроде как. Мы до сих пор общаемся, хоть и редко... - (В голосе Ноэля не звучало ни особой теплоты, ни нежности - но что-то в его взгляде и в протяжённости растерянной паузы заставило Алису вздохнуть. Значит, как минимум двух девушек он не может выкинуть из головы; как минимум две зарубки на сердце. Скорее всего, больше - столько боли проглядывает за его воздушной лёгкостью, стоит лишь чуть присмотреться). - А он... Ну, он до сих пор переживает, мне кажется. И никого себе не нашёл. Иногда мне как-то стрёмно за себя, когда я говорю с ним.
   - Ну, ты же не увёл её у него, - произнесла Алиса, надеясь, что это и в самом деле так. - Если бы это было из корыстных побуждений...
   - Нет, я же говорю, ничего такого! - почти испуганно воскликнул Ноэль; она прикусила губу. Всё-таки глубокая, очень глубокая ранка - с ещё свежей корочкой. Может, даже глубже, чем ранка от его "запоздалой первой любви". Сладкая тоска по недостижимости. - Я только хорошего желал ей - хотел, типа, вытащить её из болота. Если бы она осталась с ним - ну, что бы её ждало? Содержала бы его годами, убиралась-готовила, пахала как проклятая, а он бы дальше пил и развлекался... Она заслуживала лучшего.
   - Тогда и правда всё хорошо, разве нет? Манипуляции могут быть во благо, - сказала Алиса - хоть и не была до конца уверена в этом. - И потом... Если бы они оба совсем уж не хотели такого финала, ты бы ничего не смог сделать. Потому что...
   - Вот да, об этом я тоже думал! - прервал Ноэль. - Если бы там была и правда уж такая офигенно несокрушимая любовь, то лезь я, не лезь - ничего бы не вышло... Но всё равно. Часть этой истории теперь на мне.
   - Хорошо сказано, - не удержалась Алиса. - "Часть истории на мне". Истории налипают на нас, пока мы плаваем в море жизни.
   Тихо смеясь, Ноэль сделал ещё глоток.
   - Красиво. Пойдём туда?.. Так, а мы же играли в какую-то игру, правильно? Напомни мне, пожалуйста - у меня всё путается в голове!
   Лабиринты из зеркал, ветра и воздуха. С памятью у него правда плохо - возможно, отсюда и талант так остро жить и упиваться моментом.
   - Да, играли. - (Вслед за Ноэлем она свернула на очередной широкий проспект, сияющий фонарями. У бара шумела подвыпившая компания; девушка с кроваво-красными волосами громко хохотала, запрокинув голову. Вокруг компании клубились запахи пива, табачного дыма и марихуаны). - Задавали вопросы по очереди. Я ответила насчёт поступка, за который мне стыдно, а ты...
   - Ага, точно, вспомнил! - быстро пробормотал Ноэль. Его хищно сузившиеся глаза блестели пьяной перевозбуждённостью сильнее, чем раньше, - и почему-то больше отливали голубым. - Теперь твоя очередь спрашивать, получается, да? Слушай, блин... А ты не против, если я ненадолго забегу домой? Мне тут недалеко. - (Он чуть смущённо улыбнулся). - Срочно надо в уборную.
   - Нет, конечно, не против, - сказала Алиса, катая по языку вишнёво-шипровое послевкусие вина - и, повинуясь странному порыву, добавила: - Можем и ко мне в отель зайти, если прямо срочно. До меня тут тоже близко.
   - Да нет, я на пять минут забегу и всё.
   - Или ты хочешь уйти? - напряглась Алиса.
   ...И придумываешь предлог, чтобы не обидеть меня?
   Теперь, после Луиджи, она была уверена, что совершенно все мужчины, в совершенно любой ситуации, рано или поздно хотят уйти - и скрывают это из одной тактичности.
   - Нет. Вот честное слово! - (Для убедительности Ноэль галантно приложил руку к груди). - Если бы я хотел уйти - я бы так и сказал. Мне очень приятно с тобой разговаривать, ты дико скрасила мой вечер... Вино, пицца, приятная компания. Я очень благодарен тебе.
   - Правда? - выдавила Алиса, глядя в землю и стараясь не покраснеть.
   - Правда.
   - Просто, если ты говоришь это, только чтобы не задеть меня, или...
   - Да говорю же - нет. Не стал бы я врать о таком! - (Он холодно усмехнулся). - Мне, на самом деле, настолько пофиг, что сказал бы прямо, что бы там ни было.
   В этом она почему-то не сомневалась.
   - И, пока ты заходишь, я буду ждать тебя на улице, одна? Мне просто как-то... немного неловко.
   - Почему? Тоже можешь зайти, подождать у меня. Или можем вообще у меня остаться, посидеть. Посмотрим что-нибудь, поболтаем. Если тебе холодно. Смотри сама, как тебе удобнее, - сказал Ноэль, ускоряя шаг. Сказал спокойно и просто до беспечности - без единой нотки пряно-дразнящего флирта, без скабрезных намёков.
   - Ну, я даже не знаю... - замялась Алиса. - Ты же сказал, что не один живёшь. Сосед...
   - Да и пофиг на него. Он в своей комнате, я в своей. Режется, наверное, до сих пор в Counter Strike, вот увидишь - а ляжет утром!
   Смешок Ноэля дробным эхом разнёсся по пустой части проспекта - разлетелся в золотисто-масляном свете фонарей.
   - Я... я не знаю.
   Почему так загнанно бьётся сердце? Потому что страшно сказать "да" новому витку приключения?
   - Подумай, я не тороплю. Как хочешь. - (Ноэль вдруг посмотрел на неё не так, как раньше, - весомо и внимательно. Одна из непослушных, тщетно уложенных гелем прядей снова упала ему на глаза, и он сдул её с непринуждённостью актёра). - Можем дальше гулять, можем остаться у меня. Можешь пойти домой, если хочешь: уже ведь реально поздно... Но мне бы этого не хотелось. Мне нравится с тобой болтать.
   - И мне, - неожиданно для самой себя призналась Алиса. - Я не хочу домой. Хоть и знаю, что это как-то... Неуместно и неразумно.
   - Ой, да брось! - с улыбкой воскликнул Ноэль, отмахнувшись. Длинные пальцы, покрытые белыми пятнышками, чуть не задели её. - Разумно, неразумно... Так хорошо гуляем, погода отличная, завтра никуда не надо - почему нет? - спохватившись, он добавил: - Или тебе куда-нибудь надо?
   - Утром - нет. Никуда.
   - Ну вот!
   - Хорошо. - (Алиса вздохнула, кусая губы. Возле музея современного искусства были рассажены круглые кусты, похожие на кексы, - весёлые и милые днём, сейчас они почему-то выглядели угрожающе). - Давай зайдём, я тебя подожду, а там посмотрим... К тому же уже правда прохладно становится.
   - Ну, ты-то тепло одета. - (Ноэль покосился на её ветровку). - А вот я уже начинаю задубевать.
   - Не показатель, - возразила она. - Я дико мёрзну в любую погоду.
   - Я тоже. Особенно с тех пор, как сбавил в весе.
   - Всё равно я больше замёрзла. Спорим?
   Во власти внезапного игривого ребячества, Алиса протянула руку и легонько - кончиками пальцев - коснулась его руки; Ноэль засмеялся. Нежная-нежная, как у девушки, кожа; нежная - и холодная. Теплее, чем у неё, - но совсем чуть-чуть, меньше, чем она ожидала. У человека, не склонного к нездоровой худобе и анемичности, рука была бы намного теплее. Почему-то Алису растрогала эта странная температурная близость.
   Зачем она это сделала?.. Нельзя так грубо нарушать личные границы едва знакомого человека. Да и вообще - нелепее не придумаешь.
   - Видишь? Ты теплее, - вспыхнув, пробормотала она.
   - Вообще да, ты правда ледяная, - согласился Ноэль - спокойно, словно не заметив её смущения.
   - Так, значит, теперь мой вопрос?
   - Ага.
   - Ну... - (Она потёрла переносицу, собираясь с мыслями. Делать это всё сложнее; лучше снова взять вопрос из проверенного старого репертуара). - Какие самые приятные слова ты слышал в жизни? Необязательно говорить, от кого и в какой ситуации. Это непросто так с ходу вспомнить, знаю, но...
   - "У тебя всё получится", - без единого мига заминки ответил Ноэль.
   Алиса покосилась на него - удивлённая и взволнованная одновременно. Вот они - не зажившие шовчики; одиночество и больная нужда в других за прохладой зеркала. Ей вдруг захотелось сжать пальцы Ноэля, уже не ограничиваясь скромным касанием. А ещё лучше - притянуть его поближе к себе и...
   И - что?
   - Прямо вот так сразу?
   - Ага. Это же супер - слышать такое.
   - И именно в такой формулировке? Это какая-то конкретная фраза? - осторожно набрасывала Алиса, думая о его "запоздалой первой любви".
   Ноэль неопределённо повёл плечом. Они шли по узкому мостику через канал Пилигримов; вода с медлительным шорохом плескалась внизу, исходя лунными бликами. Странными, как белые пятна на его руках.
   - Да нет. Просто любые слова поддержки... Ну, типа: "Ты сможешь". Это очень приятно.
   - Хорошо, - кивнула Алиса. Её не покидало чувство, что она ненароком залезла во что-то личное - тщательно укрываемое, возможно, даже от самого себя. - Тогда теперь твоя очередь.
   - Та-ак, надо подумать... Блин, опять курить хочется, - гортанно пробормотал Ноэль - скорее с кокетством, чем с самоосуждением, - и полез в карман за полегчавшей пачкой сигарет. - Мм... Какое блюдо ты могла бы есть бесконечно? Ну, в смысле, не то чтобы прям буквально есть бесконечно, - (он тихо засмеялся, окинув беглым взглядом фигуру Алисы, не блещущую пышными объёмами), - а то, которое нравится так сильно, что не надоест? Ну, то есть... Ох, прости, у меня сейчас туго с формулировками.
   - Да всё нормально, я тебя поняла, - улыбнулась Алиса.
   Миновав мост, они выбрались на узкую, мощённую старомодным булыжником улочку. Ноэль пошёл ещё быстрее, и Алиса поняла, что они совсем близко к улице Революции, к его дому. Почему-то эта мысль вызывала странное волнение. Здание густо-горчичного цвета с лавкой сувениров и маленьким китайским ресторанчиком показалось ей смутно знакомым; она уже забредала сюда в своих одиноких прогулках?..
   - Н-ну... Я не особенно гурман, - сказала она, поразмыслив. - Наверное, всё ту же пиццу.
   - Серьёзно? Да ну-у! - (Отняв сигарету от губ, Ноэль смешно сморщил нос). - Там же одно тесто!
   - Тесто тоже бывает разным. Бывает - очень нежным и вкусным, особенно в итальянской. Да и вообще - там ещё сыр, овощи, травы, соус...
   - Так и знал, что ты вспомнишь про итальянскую, - хмыкнул он.
   - Ну да, в других странах пицца больше похожа на разные вариации какого-то пирога с сыром. - (Не сдержавшись, Алиса хихикнула). - А такой, как в Неаполе, я больше нигде не пробовала. Она тонкая - но такая... Приятно-тягучая. И с пышными краешками - поджаристыми, из печи. С нежнейшей моцареллой. Её правда можно есть если не бесконечно, то где-то около того.
   - Да, слышал уже такое. Прям клише - все хвалят итальянскую пиццу.
   - Не итальянскую вообще, а именно неаполитанскую, - поправила Алиса, радуясь новой - более лёгкой - волне разговора. - Неаполитанцы морщатся от пиццы из других регионов. Когда мы с Роберто были в Венеции...
   - Это же твой бывший - Роберто? Прости, забыл! - не дав ей ответить, Ноэль затянулся сигаретой и с кашляющим смешком добавил: - Их всех там зовут Франческо да Роберто, да?
   - Ну, Франческо и правда много. Примерно как Джейков и Джонов в США, - сказала Алиса, сдерживая смех. Ей почему-то тоже стало очень весело, и захотелось говорить о Роберто (как и о Луиджи) какие-нибудь глумливые мстительные глупости. - А Роберто - я бы сказала, поменьше. По крайней мере, по моим впечатлениям... В общем, когда мы были в Венеции и заказали там пиццу в ресторане, Роберто кривился - и всё повторял, что это невозможно есть. Там вообще традиции кухни очень зависят от региона. Север и юг Италии - это как разные миры. На севере южан, в том числе неаполитанцев, часто считают неотёсанными варварами. А...
   Опомнившись, Алиса провела рукой по лицу. Они уже стояли возле большого углового здания - пышного, как торт, с пилястрами и мраморными кариатидами, которые поддерживали балкончики и якобы поддерживали крышу, - и Ноэль лез в карман в поисках ключей. Как случилось, что её тоже захватила воронка стихийной лихорадочной болтовни? Они ведь говорили не об итальянских межрегиональных дрязгах, правильно?
   А о чём?..
   - Ты здесь живёшь?
   - Ага.
   Домофон приветливо запищал, и Ноэль шагнул внутрь - в темноту старой парадной с высоким сводчатым потолком. По сравнению с более новыми постройками, к которым привыкла Алиса, здесь были слишком широкие коридоры, слишком крутые ступени, слишком сырой воздух - и слишком мало квартир; но она шла вслед за Ноэлем, уже не задавая себе вопросов.
   Вот и поговорили о пицце.
   - Ну, а на севере какое лучшее блюдо, если не пицца? - поинтересовался Ноэль, одолевая нелёгкий подъём на второй этаж. - Паста какая-нибудь?
   Если не пицца, то паста. У него весьма стереотипное представление об Италии.
   - В разных городах - по-разному, - ответила Алиса - полушёпотом, потому что в пещерной акустике старого дома звуки разносились очень далеко. - В Венеции - в основном морепродукты. Я не пробовала: не любитель.
   - Ой, а это ты зря! Я очень люблю морепродукты. Знала бы ты, какую рыбу готовит моя бабуля - мм... - (Ноэль мечтательно вздохнул, следуя по извилистым лабиринтам второго этажа - куда-то в чащу необъяснимой планировки). - Но я так не умею. Как ни пробовал - всё равно не то выходит. Чтобы готовить, как бабуля, нужно быть бабулей! Иначе никак.
   - Точно, - улыбаясь, сказала Алиса.
   Фыркнув от смеха, Ноэль наконец остановился у суровой на вид чёрной двери - и снова полез за связкой ключей. Алиса замерла позади него; сердце у неё билось, как взбесившееся.
   - Зато я мясо научился хорошо готовить - особенно стейки. А рыбу не умею, всегда ем только у неё... Проходи.
   Переступив порог, Алиса оказалась в безнадёжно заваленной прихожей с дощатым полом не первой чистоты; заваленной настолько, что в других - трезвых - обстоятельствах её, любящую минимализм и порядок, наверняка начало бы мутить. Ворох пакетов, какие-то коробки, разбросанные тут и там кроссовки и ботинки, бельевая корзина (почему-то прямо у входа), устало прислонившийся к стене велосипед... Она нерешительно разулась; Ноэль, бесшумно ступая своими по-эльфийски узкими ступнями, прошествовал дальше по коридору и поманил её за собой.
   Его комната оказалась дальней, а ближайшая - спальня соседа - была открыта. Мимо неё неминуемо нужно было пройти; Алиса сглотнула сухость в горле.
   Коренастый парень сидел в темноте, в наушниках, перед монитором - всё как и говорил Ноэль. Соседи не поздоровались - только с по-мужски брутальным холодком кивнули друг другу. Алиса, застыв, улыбнулась и даже помахала рукой, чувствуя себя донельзя по-идиотски. Пьяная девушка посреди ночи; всем ясно, что может подумать сосед.
   Никому не ясно, что он может оказаться неправым.
   - Привет.
   - Привет.
   Он кивнул, улыбнулся - и с подчёркнуто невозмутимым видом опять уткнулся в монитор. Что ж, видимо, появление таких девушек тут в порядке вещей. Видимо. Алиса, выдохнув, пошла вслед за Ноэлем; тот чуть виноватым шёпотом решил предостеречь:
   - Только, знаешь, извини - у меня там...
   - Холостяцкий трэш? Ничего, понимаю.
   - Ага, типа того.
   Но, войдя, Алиса поняла, что в её воображении масштабы "холостяцкого трэша" сильно преуменьшены.
   Комната Ноэля была большой - а из-за монументально высокого потолка казалась почти громадной. Может быть, сто пятьдесят или двести лет назад здесь сиял кабинет какого-нибудь государственного деятеля или будуар знатной дамы; но теперь их вытеснил молодёжно-маргинальный хаос. Пальто, куртка и несколько рубашек замерли на вешалке у входа; остальные вещи были живописно разбросаны по старой кровати-"полуторке", узкой софе, креслу и стульям. Мебель почти полностью пряталась под пёстрым покровом из носков, футболок, джинсов и шорт. В дальнем правом углу привольно раскинулся компьютерный стол - почему-то с двумя мониторами; Алиса предположила (для полноты образа), что его покрывает толстый слой пыли - но и пыль была не видна из-под пустых банок, в которых некогда весело шипело пиво или газировка, упаковок печенья и чипсов, скомканных салфеток, сигаретных пачек, мелочи, чеков, оторванных пуговиц... Рядом с клавиатурой гордо возлежало "Никогде" Нила Геймана со следом кружки чая на обложке; остатки недопитого кофе с молоком сиротливо зарастали плёнкой на подоконнике.
   Странно - но Алиса не чувствовала брезгливости, которой могла бы от себя ожидать; только весёлое, застенчивое недоумение. Когда Ноэль убежал в уборную, бросив ей небрежное "Располагайся", она нерешительно нащупала глазами пустое место - в кресле, если чуть отодвинуть скомканный махровый халат и коробку дисков, - и села. Напротив оказалась кровать (разумеется, не застеленная; думая о том, что Ноэль спит прямо здесь, на этом бело-жёлтом постельном белье с котятами, Алиса испытывала непонятное смущение) и - громоздкий красновато-коричневый книжный шкаф. Там тоже валялась всякая всячина - от наручных часов, ручек и галстуков до пластиковых контейнеров из-под китайской лапши; но в этом море попадались и утёсы-книги - последний оплот стабильности. На другой стене приютилась книжная полка - тоже довольно плотно заставленная. Алиса не выдержала и встала, почему-то твёрдо решив увидеть, что он читает.
   Ожидаемо много Мураками - "Охота на овец", "Норвежский лес", "Хроники заводной птицы"; ещё несколько романов Геймана; "Великий Гэтсби" Фитцджеральда; Джек Лондон, Кафка, Хемингуэй, Бёрджесс, "Игра в бисер" Гессе (весьма похвально)... Ох, даже "Так говорил Заратустра" Ницше.
   Алиса вернулась в кресло, удовлетворённо улыбаясь. Много метаний и легкомысленной неравномерности; много интереса ко всему маргинальному, порочному, общепринято грязному или странному - ко всему за гранью. Много грустновато-весёлой неприкаянности, особенно свойственной современным мужчинам до тридцати.
   Похоже, она и правда набрела на интересную тропу в сказочных лесах Гранд-Вавилона.
   - Ну что, всё нормально? - поинтересовался Ноэль, возвращаясь в комнату - по-прежнему нечеловечески бесшумно. Алиса улыбнулась.
   - Да. Я тут села - надеюсь, ты не против.
   В ответ Ноэль только фыркнул - будто воскликнул: "Ну ты даёшь! Ещё бы спросила, можно ли тебе дышать!", - пригладил вновь растрепавшиеся волосы и открыл узкий шкафчик в углу, который Алиса сначала не заметила. Достал оттуда белую домашнюю футболку; сбросил пиджак, начал стягивать джинсы... Алиса отвернулась, слегка дрожа. Интересно, все парни начинают переодеваться без предупреждения?
   - Ну, как тебе моё жилище маргинала? - спросил он, с ухмылкой усевшись за стол. Дряхлый офисный стул заскрипел под ним так, что эту надрывную ноту, пожалуй, расслышал даже сосед - через стену и наушники. - Сильно страшно?
   - Нет, - честно сказала Алиса. В том, как он назвал себя маргиналом, не звучало извиняющейся неловкости - скорее бравурный вызов. Что это - запоздалый подростковый бунт? Такой же запоздалый, как его первая любовь?.. Странно, что среди книг она не заметила "Над пропастью во ржи" Сэлинджера. - Тут даже как-то... уютно.
   - Уютно? Ну и супер, - без удивления ответил Ноэль, большим пальцем ноги нажимая кнопку на системном блоке. На нём были жёлтые, как цыплята, носки; почему-то эта очаровательная детскость до дрожи тронула Алису.
   - Очень милые носочки.
   Ноэль хмыкнул.
   - Спасибо. Ой, забыл, у меня же есть... - (Вдруг нырнув под стол, он вытащил оттуда длинную, как слоновий хобот, упаковку пластиковых стаканчиков). - Подержи-ка. - (Стаканчики - один за другим - очутились на столе, и Ноэль любезно разлил по ним вино). - За встречу?
   - За встречу. - (Алиса улыбнулась. Кажется, она ни с кем никогда не чокалась пластиковым стаканчиком). - А зачем тебе сразу два монитора?
   - Ну, удобно иногда. - (Ноэль пожал плечами; его длинные пальцы запорхали по клавиатуре, вводя пароль). - Я частенько за одним работаю, а за другим смотрю что-нибудь или играю... Ох, слушай, угостить вот мне тебя даже нечем! Остались чипсы и печеньки. - (Он пододвинул к ней и то, и другое. Алиса благодарно кивнула, чуть растерянная от лихорадочной порывистости его движений). - Кушать не хочешь? А то я могу сделать стейки, есть мясо.
   - Нет-нет, что ты. - (Алиса мельком посмотрела на время на мониторе - и подавила ужас своей праведной части). - Стейки в четыре утра - это нецелесообразно. А печеньки погрызу, спасибо.
   - Точно?
   - Точно.
   - Ну, смотри сама. Что, посмотрим что-нибудь?
   - Давай, - произнесла Алиса, рассеянно глядя на логотип Google - и на тонкий профиль Ноэля, казавшийся ещё бледнее в предутреннем свете, на фоне лиловых штор. Всё же до чего нежный подбородок, и какие совершенные линии шеи...
   Стоп. Хватит.
   - А что?
   - Даже не знаю. Что хочешь.
   Ей гораздо больше хотелось разговаривать с ним и смотреть на него, чем включать какой-нибудь фильм. Если только фильм - не избитый предлог для...
   Нет.
   - Так, а мы же о чём-то говорили, да? - (Ноэль тихо засмеялся и провёл рукой по лицу, словно снимая невидимую паутинку). - Прости, я уже, видимо, сильно пьяный...
   - Да ничего. Последняя часть, кажется, была про национальную кухню. А вообще мы играли.
   - Ага, точно! - (Он откинулся на спинку скрипучего стула, глядя на неё и улыбаясь краешком губ). - Можем не смотреть, а ещё поболтать, если хочешь. Я только за.
   - Немного странно болтать после предложения "ещё поболтать", - призналась Алиса. - Разговор - спонтанная субстанция.
   - Да, и правда. - (Он хмыкнул). - Извини.
   - Ничего. - (Она опустила глаза, стараясь унять загнавшееся сердце - и не таращиться на его острые ключицы, виднеющиеся в вырезе футболки). - Знаешь, ты очень... хорошо сочетаешься с этим городом. Он тебе идёт.
   - Почему ты так считаешь? - промурлыкал он, заинтересованно подавшись вперёд. - Мне кажется, я в любом городе нашёл бы своё место.
   Алиса нервно сглотнула.
   - Ну, не знаю... Вы похожи. Ты такой же... текучий. Очень изменчивый.
   - Все текучие.
   - Да, но ты - очень сильно. Сильнее других. Под тебя трудно подстроиться. И под Гранд-Вавилон... Тоже.
   Она вымученно улыбнулась, наконец осмелившись взглянуть ему в лицо. Льдистые глаза изучали её с пытливым прищуром; его палец в белых пятнышках медленно поглаживал дорожку волос на подбородке. Теперь, сидя рядом, Ноэль почему-то выглядел не так, как на улице. Более волнующим. Более опасным. И впрямь: оказаться с хищником один на один - страшнее, чем бежать от него по лесу.
   Алиса вдруг поняла, что раньше не знала этого во всей полноте.
   - В нём много воды, - пробормотала она, надеясь, что он не посчитает её сумасшедшей. - И ты тоже похож на воду.
   - На воду... - задумчиво повторил он, покусывая нижнюю губу. Она чуть пухлее верхней - но тоже тонкая, яркая и безукоризненной формы. Чувственное совершенство - как губы юношей с картин Караваджо. Алиса снова сердито одёрнула себя и приложилась к вину. - А кстати, слушай - я говорил, что падал тут в Ри? - (Ноэль хихикнул, нарушив звенящее напряжение момента). - Когда только приехал. Был октябрь, вода ледяная... Мы гуляли с друзьями, я чуть перебрал - ну, и свалился с моста. Было страшно, но жесть как смешно!
   - Ужас, - оценила Алиса. - Тебе повезло, что выплыл.
   - Да там было мелкое место... Но плаваю я не особо хорошо. То есть сколько-то проплыть могу - но недолго, и с диким напряжением. Думаю купить себе абонемент в бассейн, потренироваться, но всё руки не доходят.
   Он тараторил увлечённо, как раньше; бледные скулы чуть порозовели от адреналинового жара воспоминаний.
   - В принципе, это даже как-то символично, хоть и страшно, - отметила Алиса - несмотря на то, что сначала не собиралась говорить это вслух. - Упасть в Ри, главную местную реку... Крещение Гранд-Вавилоном.
   К её удивлению, Ноэль не посмотрел на неё как на ненормальную, а страстно закивал.
   - Вот-вот! И я потом друзьям говорил, что мне даже прикольно было - а они не верили, говорили, что я дебил... Но холодно было жутко, конечно! Я надолго простыл тогда. А у тебя как с плаванием?
   - Не очень хорошо, - призналась Алиса. - Я научилась поздно, в двадцать лет... Когда съездила с мамой в Турцию. Морская вода тёплая и лучше держит - только это мне и помогло. До этого училась и в бассейне, и в пресных водоёмах - но просто шла топориком на дно... А там научилась. Тяжело было, правда. И я жутко стеснялась, что в таком возрасте не умею - да ещё и на море, у всех на виду. Ходила на пляж ночью или рано-рано утром, когда уже или ещё никого нет. - (Она улыбнулась воспоминаниям. Белый предрассветный луч касался щеки Ноэля, будто оставляя на ней метку неба). - И училась... Помню, как меня волнами переворачивало. Я тогда очень мало весила, и руки были нетренированные. В общем, много проблем.
   - Понятно-понятно... - гортанно протянул Ноэль. Алисе показалось, что он почему-то рад её многословной откровенности. - А я как-то с детства умел... У нас озеро было недалеко от дома, а у бабушки на ферме - река. Вот мы и бегали туда купаться с пацанами.
   - Стихия жизни.
   - Ага. - (Он со смешком снова наполнил свой стаканчик). - А когда в городе живёшь - конечно, тяжело научиться.
   - Кстати, каково это - жить в таком доме? В историческом?
   Ноэль пожал плечами.
   - Да прикольно, в целом-то. Холодно и сыро, конечно, зато народу мало. Половина квартир пустые.
   - Мой отель тоже в историческом здании. И сейчас оно всё в лесах, извёстке и цементе.
   - Реставрируют фасад? Ну, такие фасады, как тут, грех не реставрировать! - (Улыбаясь, Ноэль откинулся на спинку стула и теперь смотрел на Алису из-под опущенных ресниц). - Такую красоту... Правда, если вблизи поглядеть, там очень много косяков. Особенно в современных зданиях, где косили под старину в дизайне. Ты знала? - (Алиса покачала головой). - Мне друг рассказывал, он на архитектора учится. Видела же те статуи женщин, под балконами на этом доме?
   - Да, видела. Красивые кариатиды, - увидев недоумение в голубом серебре его глаз, Алиса пояснила: - Женские статуи, которые поддерживают что-то, называются кариатиды. А мужские - атланты... Ну, если я не ошибаюсь.
   Ухмыльнувшись, Ноэль отсалютовал ей стаканчиком и с галантной признательностью приложил руку к груди.
   - Спасибо-спасибо! Просвещаете меня... Так вот, этот друг мне рассказывал, что, если на них поближе посмотреть - там такая лютая дичь происходит! И с лицами, и с телами, и вообще с пропорциями. То есть они так выглядят, как реальный человек, в физическом мире, выглядеть не может, понимаешь? - (Он тихо засмеялся, скорчив забавную рожицу). - Потому что все эти художники и дизайнеры часто тупо не заморачиваются! Прикинь?
   - Да, странно это... Но я замечала. У нас в городе есть здание театра в стиле барокко, и там эти пухлые ангелы, знаешь... - (Для иллюстрации Алиса надула щёки - чем вызвала новый приступ веселья у Ноэля; теперь они приглушённо смеялись в унисон). - Ну, те, которые как будто на грани диатеза.
   - Или диабета, - хихикая, выдавил Ноэль.
   - Или его. В общем, у многих из них лица перекошены так, как будто им уже ничего не хочется в этой жизни и их все достали. А если смотреть издали - такие очаровашки... Так твой друг, получается, именно этих кариатид делал?
   - Да-да, прям на этом доме. При реставрации. Я не разбираюсь, но наброски там всякие, чертежи...
   - Интересно. Город странных совпадений этот Гранд-Вавилон, - сказала Алиса, покачивая вино в стаканчике. Ноэль, увлечённый новой идеей, уже открывал сайт с онлайн-прослушиванием музыки. Его руки, едва касавшиеся клавиатуры, в коротких рукавах футболки казались ещё тоньше - тонкими, как веточки молодого дерева. Видимо, желание послушать музыку уже вытеснило из его спонтанной души желание "что-нибудь посмотреть". - Я тут недавно видела своего одноклассника... На набережной Ри. Случайно. Солидный такой стал - с бородкой, говорит баском, учитель истории... А я помню, как он мазал клеем стул учительницы биологии и как все дразнили его Хомяком. Странно.
   - Да, здесь много кого можно случайно встретить. - (Ноэль кивнул, равнодушно улыбаясь, и посмотрел на Алису в упор. От тяжести его взгляда ей почему-то стало не по себе. Эта улыбка, похожая на оскал, и хрупко-острые локти, и его губы со следами вина... Что происходит?). - Ещё говорят, что Гранд-Вавилон - город нечистой силы.
   - Да, - хрипло выдавила Алиса, думая о старой гадалке у Фонтана Шести Фей. "В этом городе много тех, кто умеет больше, чем люди..." У неё не хватало сил оторвать взгляд от его лица; что-то внутри неё обрывалось и падало; падало, как он когда-то - в холодные воды Ри. - Мне говорили. Ты в это веришь?
   - Ну... Как сказать. - (Он рассеянно потёр щёку). - Может, немного да. Совсем чуть-чуть. А какую музыку ты слушаешь?
   Смущённая резкостью перехода, Алиса наконец опустила глаза и, стесняясь, нашарила в памяти названия нескольких любимых групп.
   - Ну, в общем, что-то такое... Разное. Раньше, в школе и на младших курсах универа, слушала только рок и альтернативу - что-то серьёзное... А теперь это сильно разбавилось попсой. Знаешь, как часто говорят: в пятнадцать лет мы слушаем что-то вроде: "Ангелы и демоны борются во мне, я уничтожу мир, державы в огне". - (Она усмехнулась, но смешок вышел неловким). - А в двадцать пять это почему-то превращается в: "Твои глаза - как небеса; о, почему ты так жестока, любовь"...
   К её приятному удивлению, Ноэль закивал и захохотал в голос, прикрывая рот рукой.
   - Точно, вот прям точно! У меня тоже очень много такого стало в последние годы - знаешь, попса или рэпчик... Может, даже и тупой, но - чтоб вот прям за душу брало, ух! - (Он с ядовитой самоиронией ударил кулаком в грудь). - Так что бы ты хотела послушать? Может, приходит что-то в голову?
   - Ну... Я не знаю. Three Days Grace?
   Ноэль разочарованно поморщился; почему-то это разочарование почти физически испугало её. Нужно срочно назвать другую группу - только бы он так не смотрел.
   Что я несу? Что опять за опасные симптомы?
   - Не слишком попсово?
   - Попсово? Когда я называю их, очень многие даже не знают. Но...
   - Попсово по меркам того, что я слушаю, - перебил Ноэль. - Но вообще - давай Three Days Grace, это классика. Я не против.
   - Они - моя любовь с четырнадцати лет. Ничего не могу с собой поделать. А что слушаешь ты? - спросила Алиса, прежде чем он успел впечатать название группы в строку поиска.
   - Да очень разное... - (Длинные пальцы Ноэля замерли в полёте над клавиатурой, как хищно кружащие ястребы - над полем). - Всё подряд, что прикольно звучит. В основном - группы, о которых мало кто знает. Что-нибудь тоже альтернативное, но трэшовенькое. И чуть психоделическое.
   - Например? - настаивала Алиса. Ей хотелось защитить честь гитарных переливов "I Hate Everything About You" и выворачивающего душу раздрая "Animal I Have Become". Это - вечное.
   - Ну... - (Ноэль снова откинулся на спинку своего визжащего стула, сложив пальцы размышляющим "домиком"). - Знаешь Мака Демарко?
   - Нет, - убито призналась Алиса.
   - The Neighbourhood?
   - Да, конечно.
   - Red Hot Chili Peppers?
   - Знаю. Нравятся.
   - Ну, вот что-то такое...
   "Домик" из пальцев Ноэля переместился ниже - на уровень его шеи; Алиса поняла, что хочет попасть прямо внутрь - под "крышу", в открывшуюся нежно-белую цель, руками и языком. Почувствовать губами, как бьётся та жилка и как он дышит. Прижаться к тонкому, невесомо-лёгкому, горячему телу под этой тканью, зарыться пальцами в растрёпанные, слипшиеся от укладочного геля волосы...
   Хватит.
   Она положила ногу на ногу, стараясь подавить дрожь. Что за бред с ней творится?
   - Наверное, ещё Arctic Monkeys? The Prodigy?
   - Да. - (Он улыбнулся с ребячливой радостью). - Как ты догадалась?
   - Да так. Уловила общую атмосферу. Такая же, знаешь... Меланхолично-безумная неприкаянность, как у Мураками. - (Алиса встряхнула головой, прогоняя наваждение. Скоро день, скоро она вернётся домой - и всё это закончится. Растает, развеется, как водно-зеркальный сон). - Если хочешь, можем включить что-то из твоего.
   - Да нет, теперь Three Days Grace. Мне самому захотелось вернуться к классике. Я настаиваю! - с шутливой строгостью добавил он, заметив, что Алиса собирается возразить.
   Частью себя она не хотела, чтобы Ноэль вообще включал музыку. Она и без того удивлялась невротичной остроте своих реакций - что же будет, если всё это дополнит бархатно-трагичный голос Адама Гонтье?..
   Но - поздно. Бледные пальцы в пятнышках уже на клавиатуре и мыши; песни расположены по популярности; неотвратимость первых гитарных аккордов и - та самая измученная хрипотца...
  
   "Every time we lie awake
   After every hit we take..."
  
   Улыбаясь, Ноэль ностальгически вздохнул и с неприкрытым удовольствием подпёр щёку ладонью.
   - Эх, триста лет их не слушал... Молодость!
   Алиса покачала головой, стараясь не задыхаться - сражаясь с терпким жаром, разгорающимся где-то внутри; у этого жара уже не было ничего общего с опьянением. Бледно-лиловый свет выхватывает тонкую фигуру Ноэля из полумрака; гитарные аккорды и агонические стоны припева плывут над захламлённой комнатой, над постельным бельём с котятами, над его руками, глазами, шеей, прокуренным рваным дыханием, над мостами и каналами Гранд-Вавилона, готового встретить рассвет.
   Совершенство.
   - Что? - тихо спросил Ноэль.
   Алиса вздрогнула. Значит, сказала вслух?
   - Совершенство. По сути, это божественно - сидеть вот так с вином, слушать Three Days Grace в пятом часу утра... - (Его взгляд резал, как серебристо-голубой скальпель; она не выдержала и отвела глаза). - Прекрасно.
   Лукаво улыбаясь, Ноэль скользнул к монитору, прибавил громкость - и кипящий безысходностью припев наполнил комнату, сотряс старые стены, разрывая их изнутри. Алиса - со смесью паники и жгуче-щекочущего, детского восторга - закрыла руками лицо.
  
   "I! Hate! Everything about you!
   Why do I love you?!"
  
   - Что ты делаешь? Убавь скорее! - пробормотала она сквозь восхищённый смех.
   - Зачем? - Ноэль улыбался, с кошачьей безмятежностью склонив голову набок.
   - Соседи...
   - Тут нет соседей, я же говорил. Ни снизу, ни сверху. И весь этаж пустой. Только вот этот, - (небрежный кивок на стену), - но ему плевать.
   - Но всё равно... Так же нельзя, это...
   Алиса казалась себе деревцем, которое пытается остановить поток лавы, - и понимала, что не так уж и хочет его останавливать. Раз вулкан извергается - пусть лава проникнет в лёгкие и под кожу, пусть побежит по венам, пусть изгложет до костей и мешает дышать - только бы не убить болезненную красоту этого момента, только бы не проснуться...
   Смеясь, Ноэль убавил громкость.
   - Да ладно-ладно. Не бойся, я пошутил. Но весело ведь?
   Его бледные скулы раскраснелись, глаза блестели не так, как раньше, - более томно, совсем в духе Караваджо. Хорошо, что здесь нет лютни или гроздьев винограда, чтобы дополнить картину.
   Хорошо ли?..
   - У тебя очень милая футболка, - зачем-то сказала она. Возможно - чтобы подавить искушение встать и касаться его - везде, докуда дотянется.
   - Спасибо, - ответил Ноэль. В спокойном осознании своей красоты, которое звучало в его тоне, было что-то женственное - и неодолимо очаровательное. - Женская, правда. Но мне тоже нравится.
   Алиса поперхнулась вином.
   - Женская?.. - (Её уже раньше смутил рисунок - мелкие розы на белом фоне; но мало ли: в современной моде унисекс возможно всё). - Неожиданно.
   - Почему? - (Ноэль беспечно повёл худым плечом - и убавил громкость ещё больше, до уровня фона). - У меня половина одежды женская.
   - Оу, - произнесла Алиса, лихорадочно думая, что же сказать. И почему её всегда тянет на женоподобных мужчин - это что, очередной привет дядюшке Фрейду? - Ну... На вкус и цвет, как говорится. На тебе это правда очень мило смотрится.
   - Спасибо... Да ещё беда с размерами бывает. Вот скажи, я выгляжу очень худым, да?
   - Н-ну... - (Смешно - но она была почти благодарна ему за то, что он дал ей повод себя поразглядывать. Непростительная жадность. "I Hate Everything About You" на фоне плавно - и весьма уместно - перешло в "Pain"). - Я бы сказала, очень... стройным. Стройнее среднего. Может, и правда на грани с худобой.
   - Дипломатично. - (Он хихикнул). - Вот в том и проблема. Большинство мужских вещей на мне свободные, как палатки. Раньше я был помассивнее - а теперь трудно найти что-то годное моего размера.
   - Ну, у меня когда-то вообще была нервная анорексия, - призналась Алиса, решив не задумываться о том, поднимали ли они уже эту тему. А на самом деле - поднимали?.. Наверное, да. - Но я выкарабкалась.
   - И какой у тебя был минимальный вес?
   - Почему-то все об этом спрашивают, когда узнаю?т. - (Она улыбнулась). - Тридцать восемь килограммов. Такое себе. Иногда даже ходить не было сил.
   - Мда-а... - без особенного сочувствия протянул Ноэль - и закурил. Она знала, что он не станет расспрашивать, и была благодарна ему за это. - А во сколько тебе завтра вставать?
   - Хочешь, чтобы я ушла? - тут же подобралась Алиса.
   - Нет-нет! - (Он чуть закашлялся, глядя на неё сквозь узоры дыма). - Если бы хотел, так и сказал бы. Ты не против, кстати, что я тут курю?
   - Нет. Но если хочешь спать или...
   - Нет, - с нажимом повторил он. - Я рад, что ты здесь, и мне нравится с тобой сидеть. Если только ты сама хочешь уйти - то, конечно...
   - Нет, не хочу, - поспешно (пожалуй, слишком поспешно) сказала она. - Завтра в двенадцать мне надо быть у Греческого моста, у меня встреча с коллегой. Но ничего страшного, я встану. Ещё, может быть... - (она для приличия покосилась на время - но, ненавидя себя, не стала вглядываться в цифры), - ...часик посижу и уйду. Только, правда, пожалуйста, не обманывай меня из вежливости. Если я тебе правда хоть чем-то в тягость, то...
   - Нет.
   - ...говори прямо. Потому что меня много раз обманывали подобным образом, и... - (Она перевела дыхание, натолкнувшись на его взгляд). - В общем, просто говори как есть. Я не обижусь.
   - Я никогда не клянусь, но сейчас готов поклясться! - (Ноэль хмыкнул, отправляя окурок в пепельницу - баночку из-под кофе). - Мне очень приятно быть здесь с тобой. Делай то, что тебе хочется.
   То, что тебе хочется.
   Какая волнующая фраза; на пару секунд Алисе показалось, что комната плывёт у неё перед глазами в жарком мареве.
   Если бы ты знал, чего мне сейчас хочется.
   - Мне хочется остаться, - тихо призналась она, не глядя на него. - Разумом я понимаю, что лучше бы уйти, чтобы хоть немного поспать, да и вообще... Но не хочу уходить. Совсем.
   - Ну, тогда оставайся! - легко подытожил Ноэль - и поставил "Pain" на паузу. - Что, может, всё-таки что-нибудь посмотрим?.. Что бы ты хотела?
   Какая милая - почти кроткая - предупредительность. Это плохо сочетается с его повадками дикой кошки. Может, хищники всё-таки не всегда опасны?..
   Нет; нельзя обманываться этим. Она уже знала: всегда.
   - Ох, я даже не знаю. Плохо умею вот так с ходу выбирать фильмы. Давай лучше ты.
   - А какие вообще любишь?.. Что-нибудь тупое типа "Симпсонов" или "Gravity Falls" ты явно не смотришь, да? - он ухмыльнулся, поглаживая узкой ладонью край стола.
   Надо признать - весьма эротично поглаживая.
   - Ну, я не считаю, что это прямо уж "тупое". Но нет, не люблю мультики в таком жанре... ситкомы, правильно?
   - Ага.
   - Только "Рик и Морти" мне из таких нравится. Ты наверняка смотрел?
   - Да, конечно. Очень годный мультик, и неглупый... Ну, а есть какой-нибудь фильм, который ты очень часто пересматриваешь?
   - Мм...
   - Давай так - три лучших фильма навскидку! - (Ноэль щёлкнул пальцами, будто сам обрадованный своей идеей. Его точёные черты светились изнутри каким-то игривым возбуждением). - Вот самых-самых.
   - Самых-самых... Это трудно. - (Алиса потёрла висок, пытаясь собраться с мыслями. Ей хотелось упоённо вбирать его, пить глазами каждое его движение, жест, поворот головы; то, как он покусывает губу, трогает стол и поправляет волосы; то, как по-разному от разных тем блестят его льдистые глаза). - Я вообще, если честно, нечасто смотрю фильмы. Я книгоцентричный человек.
   - Да без проблем, давай про книги, - легко переключился Ноэль.
   - Ты сама лояльность. - (Она улыбнулась. Ей нравилось, какой он мягко-податливый, не давящий в разговоре - совсем не как Поль или Луиджи). - Но почему, фильмы так фильмы. У меня тут довольно... странные вкусы, наверное. Я не могу сказать, что в восторге от того, что традиционно считают шедеврами.
   - Например? - он заинтригованно подался вперёд.
   - Ну, от чего-нибудь вроде "Бойцовского клуба", или "Зелёной мили", или "Молчания ягнят"... Они нравятся мне, впечатлили в своё время, но я не могу сказать, что готова снова и снова их пересматривать.
   - Странно. Знаешь, ты назвала именно те три фильма, которые жёстко повлияли на меня, - серьёзно сказал Ноэль. - Особенно "Бойцовский клуб" и "Молчание ягнят". Я их обожаю.
   - Многие обожают. А мне гораздо чаще нравится что-то такое... странненькое. "Читая мысли", к примеру. Или "Море внутри" Алехандро Аменабара.
   - Не видел ни то, ни другое. - (Он с непоседливой страстью рванулся к клавиатуре - видимо, собираясь тут же погуглить названия, - но передумал на полпути). - А ещё?
   Алиса замялась. В голову почему-то упорно лез "Чёрный лебедь" Даррена Аронофски - лез покадрово, во всей своей порочной красоте. Лез, несмотря на то, что она никогда не относила к своим любимым фильмам это декадентское осмысление творчества в декорациях балета и шизофрении. Она смотрела его три или четыре раза - и каждый раз испытывала странную смесь притяжения и гадливости.
   Он не нравился Луиджи, не нравился Полю. Выходит, она сама выбрала его; но за что? За чёрные перья, пронзающие кожу на лопатках героини, которая достигла совершенства ценой греха и безумия? За музыку и полёт, граничащие со зловонной похотью - с животным совокуплением на столе, с осколком, вонзённым в живот соперницы, с галлюцинациями от наркотического прихода?
   Творчество порой познаётся большой ценой - ценой греха, падения, потери всех смыслов; с этим она не спорила. Творить - значит разрушать себя. Но то, как это там подано - с какой подростковой бескомпромиссностью и по-французски чувственной безнадёгой, в каком резком контрасте тёмных и светлых тонов... Здесь, сейчас - глядя на юношу, которого видит впервые в жизни, умирая от желания, - Алиса вспоминала худое серьёзное лицо Натали Портман в роли Нины - и понимала, что Гранд-Вавилон призывает её переступить ещё одну грань.
   - Ну, если три навскидку... Которые в голову приходят. Самые-самые трудно выделить, но... Пусть "Властелин Колец", те самые "Читая мысли" и... "Чёрный лебедь". - (Она посмотрела на Ноэля, стесняясь). - Я даже не могу сказать, что он мне именно нравится, скорее в чём-то отталкивает, но... Я как-то парадоксально много думаю о нём с тех пор, как посмотрела. Вот.
   Ноэль кивнул.
   - Да, его я видел. Понимаю. Значит, эм... Ещё раз можешь повторить, пожалуйста? А то меня сильно угнало что-то. - (Хрипло смеясь, он опять поправил волосы - и у Алисы потянуло низ живота синхронно с этим движением; потянуло рвущей на части музыкальной нотой, вихрем балетного фуэте). - "Властелин Колец", "Чёрный лебедь" и...
   - "Читая мысли". "Like Minds". Тот, который ты не видел. - (Алиса улыбнулась и стиснула зубы, стараясь не сосредотачиваться на своих ощущениях - недопустимых, как страсть Нины к её тёмному двойнику). - Понимаю, "Властелин Колец" странно смотрится в этом списке.
   - Почему?
   - Ну, что-то такое эпичное, светлое... И такая мрачнятина рядом.
   - Ну и что? Вообще-то во "Властелине Колец" тоже полно мрачнятины. - (Ноэль пожал плечами). - Но я считаю его одной из лучших экранизаций книг в мировом кинематографе - по-прежнему, сколько бы лет ни прошло.
   - Да-да! - с жаром подтвердила Алиса. - Мне трудно представить, чтобы можно было так передать весь размах Средиземья. А вот "Хоббит"...
   - Ой, "Хоббит" - это позорище! - (Ноэль поморщился, пренебрежительно усмехнувшись). - Вторую и третью части я до конца так и не осилил, если честно. Растянуть эту тоненькую детскую книжку на три огромных фильма - это уже чистая коммерция и...
   Он погладил воздух, будто пытаясь поймать невидимое слово.
   - Фан-сервис? - предположила Алиса.
   - Ага! Всё так очевидно в угоду фанатам. Картинка красивая, а души нет.
   - Именно, - сказала она, слегка поражённая тем, как точно он передал её чувства от кинотрилогии о Бильбо Бэггинсе. Да и вообще - тем, как легко течёт этот разговор. Большинство людей из круга её общения либо считало творения Толкина и их экранизации претенциозной переоценённой попсой, либо смотрело основную трилогию и "Хоббита" с одинаковым удовольствием - ради экшна, масштабности и сочно-яркого визуального ряда. - Мне всегда казалось, что гораздо лучше было бы, если бы сняли точно по тексту. А то все эти странные нововведения только всё портят... Вроде любви гнома и эльфийки. Я всё понимаю - но что это за пропаганда толерантности к межрасовым отношениям в Средиземье?
   Ноэль засмеялся.
   - Ну! Да и вообще от эльфов там оставили только гламурность и острые уши. И с гномами и орками тоже непонятно что сделали. Никакого духа той истории. "Властелин Колец" смотришь - и каждой травинкой любуешься, как будто бы правда оказываешься там, а тут...
   Алиса что-то ответила, беседа плавно перетекла в обсуждение книг-первоисточников - но ей хотелось сказать, что в самом Ноэле есть что-то эльфийское. Истинно эльфийское - не "гламурное"; что-то от сказочного серебра, от узоров, нарисованных луной на воде, от шёпота в лесной чаще и блуждающих ночных огоньков.
   От зова в никуда. От тоски по мечте, которой не сбыться. Холодная, манящая - и вечно недостижимая красота.
   - ...То есть, хочешь сказать, там и во второй, и в третьей части так и не будет Тома Бомбадила?
   - Нет, ни намёка. Мне кажется, отчасти они заменили его Радагастом Карим.
   - Блин, ну тогда я точно даже и не буду пытаться досмотреть! - (Ноэль в шутливом горе всплеснул руками). - Это же надо - упустить такой образ! Когда я смотрел основную трилогию, мне всегда было дико жаль, что убрали Тома Бомбадила. Просто процентов тридцать колорита убили.
   - А ещё мне в детстве мама читала "Хоббита" перед сном. - (Алиса вздохнула - и осушила свой стаканчик до дна. Ноэль тут же галантно подлил ей ещё, хотя она совсем не была уверена, что в этом есть необходимость). - Выразительно так, я помню... И это была одна из первых книг, которые мне запали в душу. Поэтому ещё обиднее за то, что вышло с экранизацией.
   Он задумчиво хмыкнул.
   - А мне никогда, по-моему, и не читали перед сном. У нас вообще была не особо читающая семья. Да и я до какого-то возраста читал мало и неразборчиво - ну, знаешь, лабуду всякую... Комиксы там, подростковые детективы.
   - Ну, это все читали, - вставила Алиса, заметив бескомпромиссную самоиронию, с которой он об этом говорит.
   - Да, но у меня, знаешь, прям долго тянулся этот период тупости... Потом уже, годам к шестнадцати-семнадцати, стал за что-то серьёзное браться, но тоже без всякой системы. В классику нырнул, и цепляло, особенно вот Достоевский. И ещё Бальзак. Но, как я уже говорил, многое не понял.
   - Все не понимают или недопонимают такие книги. Надо иметь ум и мужество, чтобы это признать.
   - Спасибо. - (Он сдержанно улыбнулся). - В общем, я в последнее время как-то больше по современным... Мураками вот, из русских кое-кто. Алексей Иванов, к примеру.
   - Ох. Мне современка как раз близка меньше, тем более русская, - призналась Алиса.
   - Почему? - Ноэль по-актёрски отточенно вскинул бровь.
   - Ну... - (Она задумалась, пытаясь сформулировать. Было всё сложнее делать это, сидя так близко к нему, - но, впрочем, проще, чем когда играла музыка). - Либо слишком уж уход во всякие постмодернистские игры, которыми можно наслаждаться только как красивой головоломкой, но не эмоционально... Как у Пелевина, например.
   - О, мне нравится Пелевин! Иногда. - (Сейчас он скажет что-нибудь о высмеивании и деконструкции, подумала Алиса). - Он круто стебёт современное общество.
   В яблочко.
   - Это да. - (Она улыбнулась). - Но мне вот он и иже с ним как-то... не к душе. Да и вообще русская литература - это отдельная вселенная безысходности. Ну, и ещё... - (Она прикусила губу, ловя ускользающие мысли; каким же было второе "либо"?.. Проклятье, он опять поправляет волосы). - Ах да, вот. Либо радикальный постмодерн, либо много чернухи.
   - Сорокин какой-нибудь?
   - Да-да! - (Алиса старалась не млеть от того, что Ноэль разбирается в этом, - и всё равно млела. Он говорил просто и ясно, без малейшего снобизма, о вещах, знание которых неимоверно тешило бы эго Поля или Луиджи). - Например, он. Или, не знаю, Маканин кое в чём... В общем, не моё.
   - Тут да, понимаю. В них меня тоже многое отталкивает. Вся эта зацикленность на дерьме и пенисах... - (Он фыркнул и поморщился). - Слишком артхаус для меня, так сказать. Ну, а что бы ты всё-таки могла посоветовать? Именно из современки?
   - Прямо посоветовать?
   - Ну да. Спрашиваю как у знающего человека, - промурлыкал он, цепко глядя ей в лицо. Так цепко, что от хватки этой посеребрённой лазури у Алисы пересохло в горле.
   - Ну, не знаю... Ты читал Джозефа Кутзее? - (Он покачал головой). - Вот, у него мне многие вещи нравятся, если выбирать из современки. Хорошие размышления о культуре, о животном и социальном в человеке. И, кстати, есть "Осень в Петербурге", это про Достоевского. Раз ты читал "Бесов", тебе наверняка зайдёт. Ещё "Мистер Фо", "В ожидании варваров"...
   - Как фамилия, ещё раз?
   - Кутзее, - повторила она, польщённая живостью его интереса. Скорее всего, уже завтра он не вспомнит ни её рекомендацию, ни свой вопрос - но сейчас всё равно приятно. - Он меня очень впечатлил в своё время. А так, из современки... Ну, Умберто Эко ты, думаю, читал?
   - Ага, пробовал. Слишком заумно для меня.
   Так и думала.
   - Тогда, значит... Прости, не могу сообразить. - (Алиса помассировала лоб костяшкой пальца, из последних сил отталкиваясь от жаркой воронки, затягивающей её). - Вот так с ходу вспомнить не получается, потому что мне правда мало кто нравится из современных ребят. Извини.
   - Не извиняйся, - мягко сказал Ноэль. Эта мягкость сразила её, как удар под дых - и, как вкрадчивый шёпот на ухо, разбудила новую волну сладкой истомы внизу живота. - Ты часто извиняешься, я заметил. Чувствуешь себя виноватой в чём-то?
   - Разве? - (Алиса опустила глаза, чтобы не видеть его анализирующий, бесцеремонно ощупывающий её прищур). - Вообще да, в целом я очень часто извиняюсь. Вредная привычка. Но сегодня - не замечала, чтобы...
   - Извинялась. Несколько раз, и всегда без причины.
   - Эх. - (Она издала нервный смешок - и тут же выругала себя за его неуклюжесть). - Ну вот, значит, правда иногда не замечаю. По-дурацки, да? Мне многие говорят.
   Луиджи нередко кричал на неё за эти извинения - так сильно они его раздражали. Она обижалась, а он говорил, что её комплексы - не его забота. Проплакавшись, Алиса всегда приходила к выводу, что он всё-таки прав.
   - Так а почему? - тихо уточнил Ноэль. - Ты серьёзно чувствуешь себя виноватой? Или просто чересчур вежливая?
   - Наверное, в каком-то смысле чувствую, - выдавила Алиса - и жадно схватила почти забытый стаканчик с вином. - Я... иногда чувствую вину и стыд, когда позволяю себе спонтанно чему-то радоваться. Когда не работаю, а отдыхаю и... наслаждаюсь чем-нибудь. Как сейчас.
   Она замерла с гулко ухающим, как сова в лесу, сердцем. Что, если он неверно воспримет это неожиданное признание?.. Но он просто покачал головой.
   - Это странно.
   - Думаешь?
   - Да.
   - Не знаю... - (Надо срочно свернуть тему). - Так вот, про книги. Я ещё кое-что вспомнила - мы тоже обсуждали это на курсе современки в университете. "Евангелие от Сына Божия", а вот с именем автора не уверена... Кажется, Мейлер.
   - Хм. Я вроде бы читал что-то такое. Или нет? - (Оживившись, Ноэль снова потянулся к клавиатуре). - Там не про бедного парня, который богатеет, нет?
   - Нет, совсем не про то. Это буквальное переосмысление жизни Иисуса - только от его лица.
   - Да, там просто в названии точно тоже было "Евангелие от..."
   - Ты не путаешь с "Богатый папа, бедный папа" Кийосаки?
   Они заговорили хором - и Алиса вспыхнула. Какая ненормальная, почти болезненная степень созвучия. Неужели это всё вино - или коктейль из вина, ночи и Гранд-Вавилона?
   Луиджи всегда восхищался Кийосаки.
   А впрочем, к чёрту Луиджи.
   - Нет. Я поищу, но тогда это не то... - заключил Ноэль. - А ещё?
   - Ну, Гейман вот, к примеру. - (Улыбаясь, Алиса кивнула на "Никогде", отмеченную почётным орденом - следом от кружки). - Я как раз недавно тоже читала "Никогде". Интересный автор - я люблю такие сказки для взрослых. "Сыновья Ананси" мне у него нравятся, "Американские боги"...
   - "Американских богов" я начинал, но что-то мне не зашло, - подхватил Ноэль. - Зато они теперь у меня выполняют важную миссию - подпирают стол, чтобы он ровно стоял.
   Он кивнул вниз; Алиса засмеялась, решительно не понимая, почему такое кощунственное обращение с книгой её не злит.
   - Ну да, томик пухлый, как раз для таких целей. Но, если серьёзно, это хороший роман. Чудное игровое переосмысление мифологии - и очень в его духе.
   Ноэль начал что-то отвечать, взбудораженно запутался во фразе - и у него зазвонил телефон. Он сбросил вызов, не глядя, - с высокомерием аристократа, который отклоняет просьбу зарвавшегося слуги. Алиса попыталась не задумываться о том, кто может звонить ему в такое время.
   А что, если у него есть девушка?
   С другой стороны - тогда он не искал бы в Badoo знакомых на один вечер.
   Кого и когда это останавливало? И вообще, может, они поссорились?
   А ты уверена, что это что-то меняет?..
   Алиса не была уверена. Совершенно ни в чём.
   - Может быть... - начала она, но он перебил, поморщившись:
   - Нет. Я не хочу.
   - Я хотела сказать: может быть, что-то важное. Если ты из-за меня не отвечаешь, я могу...
   - Нет. Ты ни при чём. Просто я не хочу. - (Ноэль холодно улыбнулся). - А я ненавижу делать то, что не хочу.
   Какая ёмкая автохарактеристика. Алиса вздохнула.
   - Так, о чём мы говорили, прости, напомни? - быстро произнёс Ноэль; утро за сдвинутыми шторами разгоралось всё ярче, делая насыщеннее краски бардака вокруг. Алиса уже слышала суетный утренний ветер и первые ноты ворчания машин. - А, да, книжки. Гейман. Может, всё-таки фильм?..
   Она не выдержала и засмеялась.
   - Поток сознания... Смотри сам. Давай фильм. И я по-прежнему могу уйти, если ты хочешь.
   - Нет, я не хочу, чтобы ты уходила, - неожиданно жёстко, с нотками нажима, сказал он. От этой жёсткости что-то в ней встрепенулось придавленной птицей - захлебнулось смесью страха и возбуждения. - Я же уже говорил... Так что посоветуешь? Хочу что-нибудь прикольное.
   - Довольно размытый запрос, - улыбаясь, отметила она. - Ну...
   - Только не что-то серьёзное и грустное. Не хочу сейчас грузиться. Комедию?
   - Не люблю комедии.
   - Я тоже, они в большинстве случаев даже для меня слишком тупые. Но попадаются хорошие.
   - Попадаются, - согласилась Алиса. Комедии были последним, о чём ей хотелось думать сейчас. - Ну, мне, например, нравится "Мальчишник по-ирландски" с Эндрю Скоттом. Это который Мориарти из "Шерлока".
   Именно "Мальчишник по-ирландски" они с Луиджи смотрели на одном из первых свиданий - в ту пору, когда их дружба только-только перестала быть дружбой.
   Она осознала это слишком поздно, когда пальцы Ноэля уже невесомо запорхали по клавиатуре, - и почувствовала себя маньяком, бесстыжим порождением ада. Как её вообще носит земля?..
   До странности приятное ощущение. Луиджи бы возненавидел её за этот поступок не меньше, чем она его - за Кьяру и одуванчики. Но до чего же иногда приятно побыть злодеем в чьей-то истории.
   - Мориарти в "Шерлоке" офигенен! А про что фильм?.. Хотя, знаешь, давай я лучше включу трейлер, - вдруг решил Ноэль; она уже успела привыкнуть к его передумываниям - мгновенным, как смена направлений ветерка.
   Ветерок. Зефир - ей всегда нравилось это слово, сладкое и воздушное; ветерок нёс её куда-то далеко, всё дальше от земли, и она всё хуже улавливала начала и концы разговора - пёстрого, как лоскутное одеяло, но скорее волнующего, чем уютного. Их слова порхали, как лёгкие пальцы Ноэля, вокруг ирландских каламбуров трейлера, Джойса, его отмороженного во хмелю глазного нерва и алкоголизма в жизни великих писателей; вокруг музеев, клубов и подворотен Гранд-Вавилона, далёких стран, где Ноэль никогда не был, и наркотиков, которые она никогда не пробовала; вокруг музыки, застарелых болячек, надежд, расколотых, как зеркало воды под звенящими стонами чаек, и прошлого. Повинуясь зову вдохновенной пьяной взбудораженности, Ноэль откопал в хламе и показал ей своё сокровище - пластинку, которую купил для отца; Алиса глотала текучие - и всегда прохладные, как тенистый сад с запутанным узором тропок, - выражения его лица, слушала вкрадчиво-мурлычущий голос и видела, как всё ярче разгорается румянец на его бледных скулах. С каких пор ей вообще стали нравиться томные бледные юноши - да и нравится ли он ей?.. Может, всё это - его захламлённая комната с высоким потолком, его длинные пальцы в белых пятнышках, его пушистые, не сражённые гелем волосы, хрупко-тонкие запястья и глаза, отливающие льдистым серебром, - может, всё это только мерещится ей, наморочилось водой, булыжниками и жёлтыми фонарями?
   Может, они оба давно опьянели настолько, что уснули и видят общий сон?
   - ...Так зачем ты всё-таки приехала? Только отдохнуть, правда? - спросил Ноэль в какой-то момент - задумчиво разглядывая её, словно впервые увидел.
   - Отдохнуть и по работе, - напомнила Алиса. - Меня пригласили побыть переводчиком в одном крупном проекте. Ну, а вообще... - (Она вдруг решилась - и прыгнула с высоты, прямо в маняще-холодные голубые волны). - Вообще, если совсем честно, я давно пытаюсь писать. И отчасти приехала сюда именно потому, что у меня не идёт новый роман. Был на редкость дерьмовый период, и вот теперь... не идёт. - (Глаза Ноэля вспыхнули, как у лиса, заметившего полёвку. Алиса засмеялась, встряхнув головой). - Разве это не вечное клише - ехать в Париж, Венецию или Гранд-Вавилон за вдохновением?
   - Роман... Супер! - протянул Ноэль, улыбаясь - не то восхищённо, не то насмешливо. - Ну, если я там буду хотя бы в роли... - (он торопливо осмотрел комнату), - вот, не знаю, хоть дверной ручки - сообщи мне об этом, пожалуйста, хорошо?
   - Обязательно, - пообещала Алиса, вздрогнув: у неё снова тягуче оборвалось и запело что-то внутри. - А ты сам не пишешь?
   - Не-а.
   - И никогда, ничего? Совсем не пробовал? - с трепетом спросила она. Звучит как-то нервно-смешно - будто она интересуется, принимал ли он какие-нибудь запрещённые вещества.
   Впрочем, так ли уж велика разница?
   Ноэль покачал головой.
   - Совсем. Только в школе, помню, сочинял несколько дней какую-то фэнтезийную историю про эльфов и орков. Но я это делал, только чтобы был повод уроки прогулять. - (Он тихо засмеялся). - Говорил маме, что стану писателем - а значит, мне не надо ходить в школу!
   - Логично, - пробормотала Алиса, сражаясь с жарким умилением.
   Он точно будет в её текстах. И далеко не в такой мелкой роли, как дверная ручка.
   Хотя - в этом что-то есть. Ручка. Она не сумела не прийти к его порогу, он не сумел закрыть дверь. С учётом всего - кто он, кто она, какой город их свёл, - это может привести только к катастрофе.
   Она всё понимала - и всё же села на постель рядом с ним, когда он снял "Мальчишник по-ирландски" с выжидающей паузы и взглядом позвал её за собой. Села прямо на смятое бельё с котятами - бок о бок, почти прикасаясь к нему бедром.
   Теперь он был так близко, что ей стало трудно дышать от жара; сердце заходилось в истерике.
   - Удобно тут у тебя, - хрипло выдавила она, чтобы хоть что-то сказать - чтобы спастись от удушающего едкого дыма в пожаре, чтобы глотнуть воздуха. - Экран большой, колонки, можно полулежать... Как в кинотеатре.
   - Ага, - промурлыкал Ноэль, улыбаясь краешком губ.
   Алиса скорее чувствовала, чем видела эту улыбку. Её несло куда-то серебристо-голубой прохладной рекой - безжалостно-прохладной и легкомысленной, в цвет его глаз; его черты терялись в полумраке затянувшейся прелюдии к утру, и, когда он протянул руку и придвинулся ближе - по-эльфийски легко, едва проминая матрас, - она поняла, что прелюдия готова сорваться в ревущий захлёб симфонии, готова раскромсать её на куски.
   - Я тебя обниму?
   Что это - вопрос или утверждение?.. Пожалуй, и то, и другое. Покорно нырнуть под эту тонкую горячую руку; прильнуть, но не прижиматься; поменьше дрожать. Господи-господи-господи, все американские и европейские боги, что происходит?
   Его сердце колотится почти так же, как моё. Какой же он худой - рёбра чуются наощупь под футболкой... Первые кадры "Мальчишника по-ирландски"; герой Эндрю Скотта обсуждает с другом его предстоящую свадьбу и свои очередные неудавшиеся отношения; и...
   Твои пальцы скользят по моей спине. По лопаткам - потом чуть ниже и вбок; вкрадчиво, осторожно, едва касаясь - ты всё делаешь с такой нечеловечьей бесплотностью. Волна щекотных блаженных мурашек тащит меня на дно; уже не думая, я прижимаюсь крепче - только бы больше, больше чувствовать твою руку, только не прекращай...
   Ты чуть отстраняешься; мы меняем ракурс; я поворачиваюсь так, чтобы больше касаться тебя, и взрываю последний мостик над бездной - приобнимаю тебя в ответ. Какие линии талии, плеч, бёдер - нежные, нежные, немыслимо нежные и утончённые; нет, неправильно, не так, нельзя видеть такое в мужчине, в чужом мужчине; почему я так неприлично любуюсь тобой - твоими глазами, чёрточкой бородки, инкубьей белизной кожи, мерцающей в тусклом свете, подобно жемчугу?..
   Твоё горячее, терпкое от вина дыхание смешивается с моим и обдаёт мне лицо. Руками по тебе - без мыслей, одним желанием, по этому мраморному совершенству; ты гладишь, сжимаешь, пощипываешь, задеваешь ознобную беззащитность предплечий и шеи, но не забираешься под одежду; мы гладим друг друга поверх - робко, всё больше смелея от жара, как школьники. Я не ждала, не ждала, не ждала, что всё так закончится; или - ждала?
   Или - не закончится?
   Когда наши лица сближаются, я не знаю, кто первым тянется вперёд, - но ты уже целуешь меня - жадно, проникая языком - и я столь же жадно, даже покусывая, вбираю твои тонкие, искушённые губы. Ты целуешься, как молодое божество - порочно и искренне, постанывая, с размеренными виртуозными переливами нот; в сравнении с тобой я чувствую себя бездарностью, лишённой слуха, девочкой, впервые взявшейся за перо. Похоже, так же бездумно и отчаянно ты упиваешься всеми наслаждениями жизни. Ты наваливаешься на меня, тянешь вверх одежду, кусаешь мочку уха - не такого безупречного, как у героини Мураками; фильм идёт на фоне под весёлую ирландскую музыку, - я ведь где-то, когда-то, уже писала или думала эту фразу?.. Неважно.
   Я трогаю тебя, зарываюсь пальцами в твои мягкие, как пух, непокорные гелю волосы, ласкаю тонкую шею - бесстыдно. Стянуть футболку, впитать больше, ещё больше вкуса и запаха; ты пахнешь потом, вавилонским ветром, вином и сигаретами - наверное, я тоже (я ведь, кажется, всё-таки прикурила тогда, на улице?..); целуешь меня всё жаднее - и восхищённо стонешь, обнажив мне грудь; я тихо смеюсь - пристыженно и от счастья.
   - Ты такая охуенная... Чёрт, какая охуенная!
   Сдавленный матерный шёпот; я что-то шепчу в ответ, тая в укусах-поцелуях, рывках и горячке; веду руку вниз раньше, чем ты просишь об этом, сжимаю, скользя по нежному, с детской жадностью устремлённому вверх, горячечно-твёрдому; и, когда ты, задыхаясь, кусаешь губы, - замираю, пронзённая. Ты - безупречный в моих руках; твои совершенные пальцы - во мне; совершеннее всех картин, скульптур и симфоний Рима, Парижа и Гранд-Вавилона; запрокинуть голову, подставить тебе шею - чтобы лучше слышать, как ты шепчешь:
   - Охуенная... Какая же охуенная! Почему ты раньше такой не была?! Ничего, что я так много матерюсь?
   - Нет, - выдыхаю, наконец-то стягивая с тебя шорты и бельё. - Ничего. Может, потому что разделась?
   - Не знаю. Но ты охуенная! - (Хищно улыбаясь, вновь бросаешься на меня; прикусываю щёку изнутри, чтобы не кричать, - и, кажется, всё равно кричу, извиваясь в судорогах, когда твои пальцы осваивают щипки тончайше-беззащитного, когда ты танцуешь по моим оголённым нервам). - Блин... У тебя идеальное тело, ты в курсе? Просто идеальное. Так же не бывает. Я хочу облизать каждый твой сантиметр!
   Твой сбивчивый лепет звучит как клише - и ты это знаешь, потому что смеёшься, захлёбываясь, с извечной самоиронией; но всё во мне отзывается стонущим эхом, крикливыми припадками чаек Гранд-Вавилона, в ответ на это клише. Разве всё, что кромсает меня сейчас, - не клише? Как там было в Песни Песней - о возлюбленный мой, мёд и молоко под языком твоим; мёд, молоко - и дым от Winston с кнопкой. Ты прекрасен и грозен, как выстроенное к битве войско.
   Сияние копий под восходящим солнцем; вопли боевых рогов; мы оба шепчем в унисон, поедая и разрывая друг друга, - я не понимаю, что шепчем.
   - У тебя охуенная грудь.
   - Разве?.. Маленькая.
   (Нет, только не прекращай).
   Новая горячая волна, новые укусы; я лечу, я - дракон с раскалённым зобом, комета, снисходящая раз в столетие; мне уже всё равно - и я не знаю, насколько громки мои стоны.
   - Мне нравится. Как раз для моей руки.
   Усмешка; снова сжечь поцелуем; снова сжать, впиться почти до царапанья, до крови - ведь крови положено литься на поле боя; обнажённые, мы катаемся по твоей продавленной кровати, комкаем простынь с котятами, рычим и постанываем, как молодые звери, наперегонки разрывающие лань.
   Вот только кто - зверь, а кто лань?.. Не знаю. Я уже ничего не знаю - ничего, кроме твоих тонких припухших губ, и трепещущих ноздрей, и маленького подбородка с дорожкой волос, и нежной, едва тронутой загаром кожи - мрамор, мираж, молоко с мёдом, - и рельефных, как холмистый пейзаж, мышц на впалом животе, и белых пятнышек ниже... Ты запрокидываешь голову в полустоне; совершенство линий - шея, изящная выпуклость кадыка, косточки ключиц - тени на фоне солнца; твои тонкие пальцы зарываются в мои волосы, ты упоительно твердеешь во мне; я принимаю твою соль, как берега принимают волны прилива. Отрываешь меня от себя, бросаешь на спину, потом опять поднимаешь выше; я не знаю, чьё сердце бьётся поверх; ты придушенно смеёшься, материшься - и всё время твердишь: "Охуенная"; я тоже смеюсь, вместе с тобой вдыхая пары этого дурмана - соль морей, дробный звон казино, болотно-влажный бред Гранд-Вавилона.
   - Охуенная - и даже в очках?..
   (Я давно сорвала очки, но не могу не поиронизировать).
   - И даже в очках. - (Жадно заглядываешь мне в лицо, и я - наконец-то можно - так же жадно прыгаю в серебристую синь твоих глаз; без разрешения, не санкционированно. В ней трудно дышать от холода, в ней не жар, а лихорадочный блеск, как у зеркала, - лишь на поверхности; но я всё равно смотрю в неё - смотрю и не могу насмотреться; глажу нежно-твёрдую белизну - и не могу насытиться прикосновениями). - Но без них ты намного красивее. Они ещё какие-то... большеватые. Тебе совсем не идут. Узкие пошли бы.
   - Ну, мне частенько говорили другое, - бормочу я. Хочется сказать, что я выбрала самые "не большеватые" из тех, что были в оптике (что поделать, если в моде сейчас именно отвратительные огромные очки?..) - но в ту же секунду я забываю об этом, опять принимаясь за старое - за куда более важные дела. Ты ложишься на спину, вытягиваешься и вздрагиваешь, постанывая; всё внутри тянет, когда ты вот так беззащитно, расслабленно блаженствуешь; я не видела ничего прекраснее. Я Парис, обретший Елену, смертная, познавшая бога; ты - последний рывок Дон-Жуана из преисподней и последнее желание Фауста; ещё. - И очки - это для меня уже естественно. Как часть лица.
   - Да, мм... Немного бестактно я выразился. Извини.
   Мычу что-то невнятное - кажется, пытаясь донести до тебя, что сейчас не время переживать о тактичности. Ты прикусываешь губу, хихикнув, - и вдруг почти вскрикиваешь, когда я направляю палец чуть вниз, ускоряя темп. Я вожу смычком по своей скрипке, ласкаю твой живот, облизываю бедренные косточки; они выступают так остро, так трогательно - так же красиво и печально, как гармошка твоих рёбер; ты нездорово худой, несмотря на мышцы, - но мне это безумно нравится. Хрупкое, как крылья бабочки, утончённое совершенство, подвластное моим пальцам и языку; совершенство, готовое вонзиться в меня - готовое упиться чернильной жижей, текущей вместо крови по моим венам, пронзить мне сердце и бросить его в толпу.
   - Ахх... - (Сгибаешь ногу в колене, с детски-капризным своеволием притягивая меня ближе. Ещё, ещё, исполняй свою партию, маэстро - не отвлекайся на кровь и крики в зале; искусство бывает жестоким, красота не знает жалости). - Ты так хорошо это делаешь.
   - Правда?
   - Да. - (Твои глаза блаженно прячутся за чернотой ресниц; любуюсь капельками пота - они блестят на твоём теле, как крошечные кусочки стекла или перламутра; слёзы сказочного морского ветра, который тебя породил). - Вот так, да, только чуть побыстрее... Хочешь шестьдесят девять?
   Улыбаюсь - и волны несут меня дальше; ты бормочешь что-то ещё, и мы оба пытаемся одолеть словами беспощадный хаос симфонии; тщетная борьба. Не могу не целовать тебя.
   - Хочу, но это...
   - Отвлекает.
   - Да.
   - Всё равно. Иди сюда, хочу так.
   Властно переворачиваешь меня, шлёпнув - как я люблю (но ты не знаешь, что я люблю; маленькая тайна, скрываемая дирижёром от скрипки, - или наоборот); жжёшь меня - и я кричу, увлекаемая на дно волнами и судорогами острого - до боли - блаженства. Волны давят на грудь, мешают дышать, мешают делать всё, что угодно, - только бы глотать и длить это безумное "сейчас", глотать и длить, разрываясь на искорки...
   - Нравится?
   Какой у тебя голос; снова хочу кричать.
   - Да... Очень. Ты прекрасно это делаешь. Мне... - (Улыбаюсь, заранее зная, что следующая фраза будет нелепо-неуместной, что ты наверняка не поверишь - но не могу не сказать. Моё вечное неумение молчать, соблюдать меру, держать дистанцию; вечное неумение не тонуть, когда можно выплыть. Что, если я утону в тебе?). - Мне никто никогда это не делал так хорошо.
   Усмехаешься - и я не вижу, но чувствую, как ты пренебрежительно дёргаешь плечом.
   - Вроде же ничего сложного.
   - Ничего, но... Айй! Наверное, некоторые слишком эгоисты.
   - Возможно. Мм, какая же ты... Хочу, чтобы ты кончила.
   Всё тот же матерно-возбуждённый комплимент тонет в бесстыдной искусности твоего языка, и я снова исхожу стонами, дрожа перед самой гранью; что за ней - бездна или огни?.. Жадно, чуть больно сжимаешь мне бёдра; кусаешься - чёрт возьми, ты восхитительно кусаешься, а это всегда было для меня важно; порхаешь и горишь так, будто в этом нет ничего странного, грешного и зазорного - так, что я едва могу удерживать темп; ещё чуть-чуть - и наш дуэт сорвётся в какофонию. Осознав это, ты вдруг прерываешься - и мягко валишь меня на спину, прижимаясь.
   - Мы оба слишком пьяные для этого. Да?
   - Да. Наверное.
   - Какая же ты охуенная... - (Холодный блеск твоих глаз почти ослепляет, когда ты нависаешь надо мной). - Блин. Я точно с человеком говорю, а?!
   Мягкое флиртующее мурлыканье - не больше; почему же мне так трудно дышать, почему так хочется целовать твои колени и молиться твоим ледяным морям?.. Может, всему виной Гейман - и его старые и новые боги?
   - А с кем же? С ангелом? Или демоном?
   Улыбаюсь, оглаживая контуры твоего лица - чтобы навсегда запомнить их пальцами, чтобы выучить наизусть твои образы и мотивы; с кем же говорю я сама? С призраком, вампиром; а может, и правда - с духом Гранд-Вавилона?..
   Мы оба смеёмся, как парочка сумасшедших; как Джокер и Харли Квинн, познавшие новые формы преступлений и наказаний. Аллегро солёных поцелуев, укусов, твои пальцы у меня во рту - ты жадно смотришь, как я их облизываю, потом, не удержавшись, входишь сам; я дрожу от восторга - но всё равно быстро начинаю давиться; виновато выдавливаю:
   - Не умею глубоко. И у тебя большой.
   (И это безусловная правда).
   - Ты не первая девушка, которая так говорит.
   Тихо и кокетливо смеёшься; я с каким-то злым восхищением прижимаю тебя к себе; мы поедаем друг друга дальше - и, теряя голову, руки, сердце и твердь под ногами, я всё же застенчиво спрашиваю (прошу?):
   - Ты меня?..
   - Обязательно, - обещаешь ты, насмешливым эхом отзеркаливая мою недавнюю реплику.
   Дверная ручка. О да.
   Может, дверная ручка - это фаллический символ?
   - Сейчас, погоди...
   Бледные пальцы скользят от пота, дрожат от взволнованного перенапряжения; синий квадратный пакетик не сразу поддаётся тебе, и ты ругаешься вполголоса, пока я продолжаю свою грешную мессу, стоя перед тобой на коленях.
   Мне нравится стоять на коленях перед тобой.
   - Только я очень узенькая, и у меня давно не было... - шёпотом предупреждаю, когда ты неожиданно бережно - почти нежно - укладываешь меня так, как тебе удобно; так опытный генерал разумно и взвешенно расставляет войска перед боем. О возлюбленный мой, ты прекрасен и грозен...
   - Ничего, всё будет супер, - заверяешь ты - и я вскрикиваю от слишком резкого рывка твоих не по-человечьи прекрасных пальцев. - Просто расслабься... Вот так.
   ...как выстроенное к битве войско.
   - Я хочу тебя. Хочу тебя в себе.
   - Знаю, знаю... Тихо. Вот так.
   Когда ты входишь, всё из синего превращается в белое и золотое; гладь моря и неба, ветер, играющий в карты и случайности, сплетения ниточек-судеб - и венок на твоих руках, и венок-мостов, гоняющих кровь по этому городу; сирены в морских садах поют о несбыточном - как испокон веков, влекут моряков на погибель; и я - такой же беззащитный моряк под твоими волнами. Я чувствую их тугую горячую гладь спиной, потом - животом, когда переворачиваюсь; волны так же игриво и зло швыряют меня, их нрав так же непроницаемо-холоден, и мои стоны похожи на крики чаек - а может, на крики жертв Гранд-Вавилона, перемолотых меж его жерновов.
   - Блин, до чего же... Мм. Хочу, чтобы это не заканчивалось.
   - Правда?
   - Да. Хочу всегда-всегда быть в тебе.
   А я хочу, чтобы твоё лицо - ледяное и спокойное, как тайна ночи - исказилось от блаженства, когда ты во мне. Хочу, чтобы эта краткая - беззащитно краткая, как жизнь бабочки, обречённая на финал ночь - осталась в веках; чтобы твой профиль в этом утреннем свете был выточен в мраморе, как твои твердеющие рывки теперь выточены в моём теле.
   - Я уже скоро, не могу долго... Извини.
   - Нет-нет. - (Выгибаюсь навстречу, дрожа от счастья подаваться к тебе, быть покорной тебе, быть безвольным сосудом, приносящим тебе наслаждение). - Когда хочешь. Пожалуйста. Хочу, чтобы ты кончил, когда ты во мне.
   - Теперь точно кончу, когда ты так говоришь! - почти испуганно стонешь ты.
   Я держусь за волны и ветер - держусь без надежды на спасение, захваченная музыкой, красотой и сладостью на грани с тупой болью; мне хочется плакать над каждой твоей косточкой, когда ты - взмокший и искренний - шипишь и падаешь на меня всем своим лёгким горячим телом; и гладь ледяного моря тонет в свете - белом, как пустая страница, как бессмысленный вызов себе, как чистота и проклятье невинности.
  
   ***
   Алиса проснулась в объятиях Ноэля. Он спал крепко до трогательности - громко сопел, по-детски приоткрыв рот, - но даже во сне прижимал её к себе, жадно, как новую любимую игрушку.
   Игрушку? Что за мрачное сравнение.
   Она отключила будильник, морщась от сухости во рту и похмельного сумбура в сознании. Стоп, а зачем был будильник?..
   Точно. Встреча с синьорой Филиппи у Греческого моста. Она хотела поблагодарить Алису за перевод интервью - и что-то ещё спросить... Или нет? Впрочем, неважно.
   Есть ещё час. Или даже полтора.
   Утренний свет, разгоревшийся ярче, заливал бледное стройное тело Ноэля так бесстыдно, с профессионализмом фотографа, что она снова засмотрелась на него. (Такой яркий свет: на небе сегодня ни облачка - надо же; ещё один подарок после пасмурных дней). Его тёмные волосы, окончательно преображённые гелем для укладки, за ночь превратились в спутанное гнездо жёстких слипшихся прядок, разметавшихся по подушке; Алисе ужасно хотелось коснуться их, но она сдержалась. Ноэль простонал что-то во сне, пожевал губами - и повернулся на другой бок; её возня не разбудила его. Хорошо.
   Может, нужно собраться и уйти, пока он спит?..
   Нет. С какой стати? Даже если осталось только несколько часов - она будет упиваться каждой минутой.
   С сожалением покинув тепло постели, Алиса осторожно, на цыпочках, пробралась к выходу; её одежда лежала на полу романтичным бесформенным комом. Салфетки, стаканчики, использованные презервативы; боже. Надо будет прибраться. Знать бы только, где в закоулках этой квартиры мусорный контейнер.
   С особым трепетом прокравшись мимо спальни соседа (интересно, много ли он слышал вчера?), Алиса обнаружила ванную. Закрылась изнутри и выдохнула; здесь было не грязно, но так же хаотично-бардаково, как в комнате Ноэля. И ещё - повсюду громоздилось невероятное количество пузырьков и тюбиков: шампуни, гели для бритья, для укладки и умывания, лосьоны, кремы... Их тут ещё больше, чем у Ди. Алиса растерянно улыбнулась; она не думала, что такое изобилие можно встретить в квартире двух парней-холостяков. Содержимое её полочки в ванной всегда аскетично ограничивалось тремя-четырьмя предметами - а то и меньше.
   Хотя - Ноэль сказал, что любит шопинг, и признался, что иногда покупает женскую одежду. Чему тут удивляться? Красота требует жертв - и странностей.
   Ополаскивая тело - помятое, приятно ноющее, - Алиса улыбалась. С какой болезненной чёткостью она помнит его движения, жесты и слова; почему?.. Что, если больше они никогда не увидятся?
   Нет. Не нужно думать о потере на пороге обретения. Дурная привычка. Она была немыслимо благодарна провидению - или богу, или Гранд-Вавилону, или трагическому року, о котором так красиво рассуждает Горацио в "Стеклянных пророках", - за эту ночь. Впервые за долгое, очень долгое время она чувствовала себя живой - и до глупости счастливой.
   Когда она вернулась, Ноэль спал так же крепко и безмятежно, только немного по-другому - калачиком, обнимая одеяло. Стройный мраморный калачик; как если бы Давид, вопреки суровому резцу Микеланджело, решил прикорнуть. Алиса снова нырнула в постель и легла рядом, стараясь не замурчать от блаженства - от тепла, окутывающего простыни с котятами, от запаха его кожи и его сонного дыхания, от стихийного безумия всего, что произошло.
   - Десять тридцать. Ноэль, ты будешь вставать? - шепнула она, тихонько коснувшись губами его предплечья. До чего же приятно произносить его имя; почему она смакует каждый звук, как девочка? - Ты просил разбудить.
   - Мм... Угу, - промычал Ноэль, приоткрыв один глаз. Потом капризно-жадной хваткой - одним мягким рывком - притянул Алису к себе, водрузил на неё ногу и снова засопел. Алиса прикусила губу, чтобы не засмеяться.
   Хорошо, мысленно сказала она, изучая его тонкие черты. Ты прав: полежим ещё.
   Хочется растянуть это утро, как сладко-тягучую карамель. Она закрыла глаза, погружаясь в искристое золотое сияние.
   Если то, что она сделала, - грех, почему ей так хорошо?
   Но это, несомненно, грех по всем канонам. Провести ночь с человеком, которого видишь впервые в жизни, - плохо. Это - знак того, что она порочна и доступна, а он - недопустимо легкомыслен. Алиса всегда так считала. Она никогда не осуждала в открытую одноразовые связи и случайные интрижки (ведь каждый имеет право жить так, как ему угодно), но насчёт самой себя - была уверена, что не пойдёт по этому пути. Поддаться пьяной похоти без настоящих чувств - мерзость.
   А с настоящими чувствами, с другой стороны? Но - какие могут быть "настоящие чувства", если ты знаком с кем-то несколько часов, причём познакомились вы в Badoo?.. Действительно.
   А с третьей стороны - пусть те, кто придумал эти дурацкие ханжеские правила, подавятся ими и не мешают ей лежать в объятиях прекрасного юноши, в лучах гранд-вавилонского солнца. Заслужила она это или нет - решать точно не людям. Мама, конечно, не одобрила бы (при одной мысли о том, что сказала бы о Ноэле мама, Алисе захотелось поёжиться), но...
   Но.
   Почему другим - кому-нибудь вроде Дианы, или Кьяры, или Луиджи - можно быть счастливыми, а ей - нет? Потому что - если эта ночь не была счастьем (именно счастьем, а не удовольствием), то счастья просто не существует. Эта уверенность была такой крепкой и твёрдой, что её хотелось трогать, гладить и пробовать на вкус, как материальный объект. Трогать, гладить и пробовать на вкус, как...
   Алиса вспыхнула, вдруг обнаружив свою руку внизу - под тонким одеялом. Ноэль по-кошачьи заурчал во сне - и вздохнул от удовольствия, перевернувшись на спину.
   - Доброе утро. Мм... А ты знаешь, как меня разбудить.
   Шелковистая томная игривость его голоса заставила её задрожать. Как жарко - будто искупали в кипящем молоке; какая молочно-белая, упоительно бархатная у него кожа. Гладить, гладить лицо и шею, плечи, грудь - упиваться касаниями, пока можно касаться. Обалдевая от собственной дерзости, Алиса обвела кончиками пальцев его точёные скулы и подбородок и выдавила:
   - Да.
   - Иди сюда.
   И снова - тонкие губы, запах, шея, волосы... От возбуждения скоро стало трудно дышать - но он вдруг недовольно фыркнул и отстранился.
   - Что-то не так? - испугалась Алиса.
   - Волосы. Не надо так сильно гладить.
   - Извини. - (От какого-то особенно резкого её движения он прикрыл глаза, зашипев, - и она съёжилась в ещё большей панике). - Больно?
   - Нет-нет, очень хорошо... Нравится, когда трогаешь там пальчиком.
   - Я заметила, - краснея, призналась она - и сползла ниже, к его ногам, покрывая мелкими поцелуями бёдра и колени. Почему так хочется облизывать эти хрупко торчащие бедренные косточки?..
   - Мм?
   - Заметила, что тебе нравится. А волосы - почему нельзя?
   - Ой, я просто ненавижу свои волосы.
   Ноэль зажмурился - глаза превратились в льдисто-голубые рысьи щели; сжимаясь в предвкушении пика - последней резкой ноты, финального росчерка, - он вновь казался беззащитным, как ребёнок - и порочным, как куртизанка, объятая винными пара?ми и похотью. Испарина над губами и на лбу, румянец на скулах, слипшиеся прядки; Алиса ускоряла темп - и "плыла" и дрожала так, будто ублажала не его, а себя.
   - Почему?
   - Ну... - (Он согнул ногу в колене - и тихонько застонал, прикусив губу. Что-то внутри неё застонало в унисон с его голосом). - Если мы и дальше будем общаться, ты ещё много раз о них услышишь.
   Если.
   Холодное, замогильное дыхание страха на миг коснулось её лица - и тут же сгинуло, поглощённое желанием. Боги и бесы Гранд-Вавилона, как он прекрасен сейчас - раскинувшись перед ней в своей изящной наготе, отдаваясь ей, готовясь вкусить нектар и амброзию в райских кущах. Сейчас она не станет думать о будущем; ни за что.
   - А мне очень нравятся твои волосы, - хрипло прошептала она. Как же трудно подбирать слова от его жара и твёрдости, от его лёгких горячих бёдер поверх своих, от его рваного частого дыхания. - Такие... воздушные.
   (Несмотря на избыток геля для укладки; эта суетная искусственность совсем не нужна такой красоте).
   - Воздушные? - он усмехнулся - то ли польщённо, то ли стесняясь, - но уже секунду спустя они оба поняли, что сейчас не время обсуждать посторонние темы.
   Да и вообще - что-либо обсуждать.
   Жар наполнял стенки невидимого прозрачного шара, в который превратилась комната, - наполнял, чтобы они взорвались, чтобы время, земля и небо замерли в этом горячем взрыве, породив новую вселенную. Почувствовав, что у Алисы устаёт рука, Ноэль притянул её к себе - и впился губами; она закрыла глаза, проваливаясь в бездну, в ледяную темноту, полную зеркал, голубой воды и криков чаек, в запах пота и дыма, в тугое влажное сплетение танцующих языков...
   Хочу съесть тебя.
   Чья это мысль?..
   - Не устала? Ничего, что я тебя эксплуатирую?
   Какое стервозное, почти женственное кокетство. Алиса возобновила поцелуй, обречённо чувствуя, что от этой его женственности её почему-то уносит ещё отчаяннее.
   - Это не эксплуатация.
   - Мм, разве?..
   - Мне нравится.
   - Нравится это делать? - (Чуть удивлённо).
   - Да. Очень.
   Почему я не стесняюсь произносить это вслух?
   Снова губы и язык - то мягко, то грубо, почти до укуса; они оба нырнули в холодно-жгучую бездну (Inferno или Paradiso?), в мелодию лихорадки, в пляску смерти над постелью неисцелимого. Он целовал её, не отрываясь - вдавив голову в подушку, сжимая шею до придушенности (и откуда столько сил в этом хрупком костистом теле?..), целовал, как хищник, терзающий обескровленную жертву, - всё время, до последней судороги, до тех пор, пока сладкая тёплая соль не покрыла их руки и его живот.
   Потом - со стоном откинулся на подушку, тяжело дыша. Алиса вытянулась рядом - обессиленная не меньше него, слушая грохот пульса, купаясь в волнах отступающего безумия. Эпилог. Занавес.
   Даже если бы она хотела - не смогла бы выйти на финальный поклон.
   - Принести тебе салфеток? - машинально предложила она - и тут же прикусила язык. Салфетки всегда просил Луиджи. Проклятые рабские привычки.
   - Не-а, я в душ схожу. Мм, как хорошо... - (Концовка фразы потонула в мурчащем зевке Ноэля. Разнеженно потянувшись, он опять собственнически подтащил Алису поближе к себе). - Это было офигенно.
   - Да?
   - Да.
   Не удержавшись, она потянулась вперёд и поцеловала его - в смешное место, куда-то между виском и бровью. Нежное-нежное, белое место, с еле заметным пушком вокруг брови; Ноэль закрыл глаза, издав не то вздох, не то стон.
   - Какой же кайф. Даже в душ идти лень... Но надо. - (Длинные пальцы в пятнышках скользнули по талии и голому бедру Алисы - вслед за бесцеремонными глазами. Она не знала, от чего больше покрылась мурашками - от взгляда или прикосновения. Глаза Ноэля сегодня были не такими, как вчера - ещё холоднее, зеркально-непроницаемее; хмельной пожар отступил, и прочесть их стало совсем невозможно. Что мерцает в них - послевкусие удовольствия или томная усталость? Или - подавляемое желание отодвинуться от неё, заставить её уйти - желание, зло диктуемое мужской природой после соития?). - Ты очень красивая. И очень нравишься мне.
   - Спасибо, - хрипло выдавила Алиса, скрывая голодный трепет в голосе. Кто бы мог подумать вчера, что сегодня её будет переворачивать от таких простых слов - от, можно сказать, самых банальных слов в мире? От слов, которые, пожалуй, каждый любовник говорил каждой любовнице, - от древнего Рима до Парижа времён маркизы де Помпадур, от средневекового Китая до современного Нью-Йорка. Каждый и каждой - в такое утро, как у них. - Ты тоже мне очень нравишься.
   - Правда? - мурлыкнул Ноэль, щекотно уткнувшись лицом ей в шею.
   - Правда. Очень сильно. Я... ещё вчера поняла. - (Её вдруг потянуло нести глупости - слишком уж прекрасен он был; прекрасен неприметно, неброско - но, если вглядеться, до лихорадочности). - У тебя очень красивые руки. И шея. Весь вечер на неё пялилась.
   Он тихо фыркнул.
   - Странный комплимент.
   - Знаю, - застенчиво согласилась она. - Но...
   - А мне нравится твоя фигура. - (Он жадно, до щипка, сжал ей ягодицу - и она покраснела, представив будущий синячок. Подарок на память; метка лунного духа - порождения ветра, воды и фиалковых ночей Гранд-Вавилона). - У тебя идеальное тело, серьёзно... И офигенная грудь. Такая... компактная. Как раз под мою руку.
   - Спасибо. - (Алиса улыбнулась, стараясь не спорить. Она никогда не умела принимать такие комплименты; и - её всё же чуть смешило слово "компактная". Точно о какой-то автомобильной запчасти). - Ты уже говорил.
   - И ещё мне нравится тебя обнимать. - (Будто в подтверждение, он ещё крепче прижал её к себе - и она почувствовала, как гулко и размеренно бьётся сердце в его худой, по-птичьи хрупкой груди. Фарфоровая птичка. Бьётся, готовясь заново провалиться в сон; тело Ноэля ещё не справилось с коктейлем из перенапряжения, алкоголя и недосыпа. К тому же он такой худой - до истощённости. Алиса попыталась утихомирить заботливую тревогу, пропитанную вязким, как мёд, желанием накормить его, обогреть и укутать; эта тревога уже зарождалась в ней - вечное женское проклятье). - Никуда не хочется. Вот так бы весь день лежать и чиллить с тобой.
   - Чиллить? - беспомощно улыбаясь, переспросила она. Переводческий механизм, встроенный в сознание, быстро перекинул мостик к английскому chill - но всё равно, чёрт возьми, это странно. Почему не сказать "расслабляться" или хотя бы "релаксировать"? - В смысле, ничего не делать?
   - Ну да. Расслабляться. Нежиться. - (Ноэль нахмурился в лёгком недоумении). - Ты что, никогда не слышала?
   Алиса покачала головой; рядом с ним она уже не впервые чувствовала себя ископаемым мезозойской эры. Место таким - в музее, а не в чьей-то постели.
   - Нет. Видимо, старая я уже, не успеваю за молодёжным сленгом. - (Усмехнувшись, она изобразила старушечий кашель в кулак. Ноэль пожал плечами). - Звучит как модное словечко. Я в последнее время часто слышу новые для себя модные словечки. Все эти "чиллить", "флексить", "рейвить"... Всё это как-то не моё.
   - Да? - без особого интереса произнёс он. - А с какого ты года, кстати?
   - С того же, что и ты, - сказала она, бегло вспомнив его профиль в Badoo.
   - А день рождения когда?
   Алиса назвала дату.
   - А у меня двенадцатого ноября. Так ты старше меня, получается? - задумчиво проговорил он - так серьёзно, что она снова рассмеялась.
   - Меньше, чем на два месяца. Это проблема?
   - Нет, конечно. - (Ноэль со вздохом откинулся головой на подушку, глядя в потолок. Волосы обрамляли его узкое бледное лицо взъерошенным ореолом тёмных прядей). - А тебе точно надо уходить, да?.. Ко скольки, напомни?
   - К двенадцати. Да, точно, - грустно сказала Алиса. - Встреча по работе.
   Как она и ожидала, он не стал вникать и расспрашивать. Почему-то Алиса вспомнила, что вчера, узнав, что она - переводчик с английского и итальянского, Ноэль спросил лишь: "Ну, и как по-итальянски будет "как дела?" Этим его интерес к её профессиональной деятельности ограничился.
   - Как жалко. А я ещё хотел принять с тобой душ. Эх, но что поделать... А потом ты занята? - (Не дав ей ответить, он повернулся набок - и невесомо спрыгнул с кровати, морщась от похмельного муторного головокружения). - Ладно, я на минутку... Всё-таки надо помыться. И я не очень хорошо себя чувствую.
   Алиса кивнула, пряча беспокойство, - и запоздало сообразив, что зря не предложила ему воды, как только он проснулся.
   Ноэль натянул бельё и, бесшумно ступая, изящной тенью скрылся за дверью. Вздохнув, Алиса решительно приказала себе одеться. Пора. Почему же до сих пор так не хочется уходить?.. Пока она лезла за влажными салфетками, застёгивала джинсы и надевала футболку, тело вело себя так, будто его против воли тащили на какую-нибудь пытку - например, к стоматологу. Ломаные, неловкие, чересчур медленные движения настойчиво кричали: "Останься!" Алиса удивлялась самой себе. Что такого притягательного в этой захламлённой, залитой солнцем, пропахшей сигаретами комнате? Почему ей здесь так хорошо?.. Вчера ещё можно было надеяться, что эйфоричное счастье, разрядами тока бившее её здесь - рядом с Ноэлем, - вызвано только алкоголем и многомесячным воздержанием. Весьма прозаично, но правдоподобно; иначе трудно объяснить, почему её так резко и сильно потянуло к этому легкомысленному неприкаянному существу. Но сегодня она трезва, голод плоти утолён - и всё же от одной мысли об уходе всё внутри по-прежнему поджимается в холодном ужасе.
   Странно.
   Когда Ноэль вернулся, Алиса уже сгребла мусор, оставшийся от их посиделок (не весь - весь было бы невозможно охватить беглой уборкой), в один пакет и расправляла скомканную простынь с котятами. Ноэль удивлённо нахмурился, потирая лоб; теперь от него сладко пахло тропиками - ананасовым гелем для душа.
   - Да зачем ты убираешься? Не надо.
   - Ну, подумала, раз я пока тут... - смущённо пробормотала Алиса. Ну вот, теперь он поймёт, что она цепляется за любой предлог остаться подольше; этого ещё не хватало. Пусть лучше думает, что у неё мания чистоты. - Навела ведь тебе бардак. Точнее, усилила.
   - Ой, да брось, - безразлично отмахнулся Ноэль, падая на свой скрипучий офисный стул. Потёр глаза, покрытые красной сеточкой лопнувших сосудов; Алиса не удержалась:
   - Тебе надо бы ещё поспать.
   - Да, знаю. Что-то совсем мне фиговенько... - (Ноэль зевнул - но всё-таки, по вечному мальчишескому рефлексу, включил компьютер. Чуть помутневшие серебристо-голубые глаза остановились на ней). - Ты уже уходишь?
   Вчера, в их горячечных метаниях, он твердил, что хочет пойти к Греческому мосту вместе с ней, что не хочет отпускать её ни на секунду... Он не помнит этого сегодня; ничего не осталось. Наваждение, лихорадка. Алиса вздохнула.
   - Да. Мне, наверное, пора.
   - Давай провожу. - (Он поднялся и прошёл в коридор; Алиса отчаянно надеялась, что он обнимет её по пути, - но он этого не сделал. Почему это так важно? Глупость). - Слушай, а что было в последний час вчера? Или в последние два?.. Я что-то вообще почти ничего не помню.
   Алиса замерла, стараясь дышать. Неужели всё так банально? Неужели то летящее, затягивающее, порочно-прекрасное, что произошло между ними, - не больше, чем его пьяная блажь, и никак в нём не задержится?..
   Удивляться, конечно, нечему. Сколько раз она восхищалась пьяными речами и порывами страсти Луиджи - а потом выясняла, что он начисто всё забыл. Отчего же каждый раз больно от этого глупого несоответствия - больно, как впервые?
   Впрочем, Ноэль упоминал, что у него проблемы с памятью. Может, рано отчаиваться и всё дело в этом.
   - Совсем-совсем не помнишь?
   - Ну, так... - (Он пошевелил пальцами, улыбаясь краешком губ). - Урывками.
   - Жаль, - сказала Алиса, пытаясь не вкладывать в это слово всю бурю своего разочарования. - Было как раз... самое интересное.
   - Самое интересное? - повторил он, улыбаясь шире, - и наконец-то обнял её за плечи. Алиса зарылась лицом в его футболку, с упоением вдыхая аромат ананасов и бархатное тепло. - Я помню, что мы включили фильм с тем актёром, который Мориарти из "Шерлока". Что занимались любовью... А о чём говорили, почти не помню.
   - Жаль, - снова сказала она - не зная, что ещё добавить. В его объятиях ей вообще не очень хотелось говорить.
   - Ещё не помню - это же я начал к тебе приставать?
   Какой божественно-мягкий голос; как упасть в тюк дорогой тонкой шерсти - или в ворох древних шелков. Или съесть ложечкой нежную молочную пенку из капучино. Алиса улыбнулась.
   - Да. Когда мы сели рядом, ты обнял меня и стал гладить. И потом... потом всё случилось.
   - Да? - пальцы Ноэля зарылись в её волосы. Как же прекрасно стоять вот так... От неуместного желания у Алисы вновь потянуло низ живота.
   - Да.
   - Мм... - (Тонкие пальцы на секунду замерли; нотка тревожного сомнения). - А мы же предохранялись?
   - Да-да, - успокоила она.
   Лучше не говорить, что она упоминала о своей крайне сомнительной способности иметь детей и о гормональных таблетках; сейчас для него это - явно лишний груз и лишняя информация. Вчера Ноэль тактично, но твёрдо настоял на подстраховке для их пожара - даже после того, как узнал, что Алиса в принципе не сможет забеременеть без долгой терапии. "Дело не в этом. Даже если бы я в тебя кончил, ты бы не забеременела, - сумбурными выдохами пролепетал он - в тот момент им было непросто вести серьёзные разговоры. Бесплодие? Вазэктомия?.. Алиса не стала уточнять. - Просто я ни за тебя, ни за себя не могу ручаться... Ну, понимаешь? Я не проверялся в последние два года. Извини, но у меня такое правило - я всегда предохраняюсь, если не знаю человека очень хорошо. А мы знакомы только несколько часов, так что..."
   Алиса торопливо согласилась - у неё не было ни сил, ни желания спорить. Она жадно глотала заколдованный эльфийский пир, барахталась в переливах шёлково-белой, прохладно-зеркальной симфонии - и позволяла этой симфонии решать всё самой.
   "Не переживай, я никогда не кончал в девушку", - усмехнувшись с очаровательным смущением, зачем-то добавил Ноэль.
   Кстати - зачем?.. Будто Алиса уже могла завидовать этой гипотетической девушке - ведь их с Ноэлем связало бы такое природно-животное, нерушимое священнодействие. Это бы значило, что её прекрасная Ева, её грешная Лилит, наспех заключённая в мужское тело, уже вкусила плод познания с кем-то другим. Смешно - и страшно.
   А на самом деле - она могла бы завидовать?..
   - Хорошо. - (Ноэль отстранился, глядя на неё сверху вниз; Алиса жадно вбирала глазами его мраморные черты, растрёпанные прядки, приоткрытые искусанные губы - творила эскиз мгновения, готовясь увековечить его. Как же в нём много прохладного, спонтанного совершенства). - Мы ещё увидимся?
   - Конечно, - дрожа, кивнула она. - Если ты захочешь.
  
   ***
   Кусочек салата выбился из сэндвича и теперь торчал, будто грустный зелёный флажок. Алиса поправила его: как истинную перфекционистку, её ранили любые нарушения симметрии. Поправила - и вздохнула.
   Напиши ему.
   Нет. Явно не стоит этого делать. А если и стоит, то значительно позже.
   Напиши.
   Она сердито посмотрела на соблазнительно поблёскивающий экран телефона - и надкусила сэндвич. Есть не хотелось; жуя ветчину и слишком солёный сыр, Алиса пыталась понять, почему же её так распирает от непонятного жаркого томления. Перевозбуждение, не совсем выветрившиеся пары? вина, эйфорично-болезненная взбудораженность. Хотелось всего сразу - петь, читать, бегать; только не чинно сидеть здесь, за столиком кафе, слушая, как два араба, поблёскивая золотыми часами, обсуждают какие-то денежные дела. Один из арабов вдруг громко расхохотался; подросток-китаец, поглощающий острую лапшу за соседним столиком, покосился на него с недоумением. Ветерок, игриво пролезший в окно, растрепал стопку салфеток; Алиса прижала её солонкой - и обречённо почувствовала, что бегать ей хочется не просто так.
   Хочется бежать в совершенно определённом направлении - к старому дому с кариатидами на улице Революции. К тому, кто так похож на этот спонтанный, лёгкий и вкрадчивый гранд-вавилонский ветерок.
   Прекрати, - сурово сказала она себе. Не вздумай привязываться. Не вздумай показать, что привязываешься. Очевидно ведь, что для него это - просто случайная интрижка на одну ночь, не более. К тому же - пьяная интрижка. Что ему до тебя, что тебе до него - как до Гекубы (или кто там был в "Гамлете")?.. Наверняка он уже завтра и лицо, и имя твоё забудет.
   А если не забудет?
   Снова вздохнув, Алиса попробовала кофе; сладкий до липкости, щедро сдобренный её любимым кокосовым сиропом, он обжёг ей кончик языка. Сладкий и горячий, как...
   Нет. Хватит.
   ...как губы Ноэля.
   Всё больше падая в причудливо-невротичную смесь радости и отчаяния, Алиса потёрла ноющий лоб. С чего она взяла, что произвела на Ноэля такое же сильное впечатление, как он на неё? Что все его ночные восхищённые слова о её душе, уме и теле (что уж там - главным образом, теле) - не просто порождение алкогольной лихорадки и похоти?
   К тому же - как ни больно признавать это, он даже не помнит тех слов. Они выросли из момента и для момента - и в нём же умерли, как мазки на картинах импрессионистов. Да и весь Ноэль - сплошной импрессионизм, сплошная власть случая и мгновенного впечатления. Стоит только провести с ним пару минут, чтобы понять это. Его дело - гулять с друзьями, слушать музыку на солнце, курить травку и падать в Ри. Уж точно не взращивать в себе глубокие страсти - светлые или тёмные.
   Он получил, что хотел: интересного собеседника-собутыльника и девушку на ночь. Она тоже получила, что хотела: завораживающее, вдохновляющее приключение. Настала пора разойтись друзьями.
   Или всё же?..
   Алиса прикусила губу - и, послав всё к чёрту, взяла телефон. Почему, в конце концов, она должна что-то себе запрещать и строить из себя недотрогу? Почему должна тратить время, ожидая от него инициативы, - особенно учитывая, что она здесь ненадолго?.. Нет уж. Грешно не воспользоваться такой возможностью. Она воспользуется - и будь что будет.
   Кратко ответить на сообщение от мамы, на любезный смайлик синьоры Филиппи, скрыть уведомления о новых "поклонниках" из Badoo... Алиса даже не стала проверять, кто написал ей там ночью и утром. Одна мысль о том, чтобы снова сидеть в Badoo, теперь вызывала у неё отвращение - и она понимала, что причина совсем не в том, как с ней вчера обошёлся Майкл. Может, вообще удалить этот рассадник разврата и тупости?
   Нет, пока не нужно. Во-первых, её эксперимент ещё не завершён. Во-вторых - рано настолько всерьёз ориентироваться на Ноэля. Что, если они больше никогда не увидятся?
   Никогда не увидятся... Сердце будто сжала когтистая крысиная лапка. Вчера, ещё перед встречей, они добавили друг друга в друзья в Facebook ("Так, чтоб для связи", - небрежно предложил Ноэль). Алиса открыла его - и стала продумывать текст.
   "Был онлайн вчера" - значилось под фото Ноэля. Наверное, всё ещё спит. Это хорошо: прочитает, когда проснётся; у неё будет шанс исправить что-нибудь - или вообще удалить сообщение. Ругая себя за трусость, Алиса допила кофе, доела сэндвич - и трясущимися пальцами набрала:
   "Привет. Ну, как ты себя чувствуешь? Хотела сказать, что очень рада, что познакомилась с тобой. Я благодарна тебе и судьбе или случаю - в общем, чему-то абстрактному - за эту возможность. И это была, без преувеличения, одна из самых красивых ночей в моей жизни. Даже если мы больше никогда не увидимся (хотя я надеюсь, что это не так) - хочу, чтобы ты это знал".
   Перечитать. Отправить. Кажется, терпимо.
   Она хотела написать больше - гораздо больше, гораздо горячее, - но осознанно притормозила себя. Не нужно пугать его лишним напором и лишними излияниями. Такого, как Ноэль, это может только оттолкнуть.
   Не прошло и пары секунд, когда Ноэль появился онлайн, а сообщение отметилось как прочитанное. Алиса вздрогнула; сердце радостно затрепетало. Так быстро? Значит, ему всё-таки не всё равно?
   "Ноэль печатает". Что за странный стук?.. Ах, это дно пустого стаканчика колотится о стол; у неё по-прежнему глупо дрожат руки. Алиса выпустила стаканчик - и, обвинив себя в безнадёжном идиотизме, медленно выдохнула. Ещё вдох - и ещё выдох. Вот так.
   "Очень красивые слова, - написал Ноэль (она представила, как это звучало бы его полусонным, разнеженно-гортанным мурчанием - и покраснела). - И, конечно, мы увидимся, если ты захочешь. Но, по-моему, ты всё-таки немного преувеличиваешь. Ничего особенного-то и не было, просто нам хорошо и интересно вместе, и, кажется, у нас есть что-то общее. Я тоже рад, что встретил тебя".
   Ничего особенного-то и не было.
   Ничего особенного.
   Она сглотнула колючий, прогоркло-мерзкий ком в горле - смесь солёного послевкусия сыра и подступивших слёз. Ничего особенного?.. Больнее было только утром - когда Ноэль сказал, что не помнит финал разговора - самую важную, самую огненную его часть. Неужели для него в этой ночи и правда не было совсем ничего особенного? Может, он к такому привык?
   Да, конечно. Наверное, случайные связи - это нормально, когда живёшь в таком грешном мегаполисе, как Гранд-Вавилон. Наверное, многие из них впечатлили его не меньше - а может, и больше, чем то, что произошло с Алисой. Наверное, всё дело было в его весело-авантюрном настроении (а ещё, разумеется, в алкоголе) - не в какой-то фатальной и поразительной тяге персонально к ней, Алисе. То есть, чисто теоретически, на её месте могла быть любая другая девушка - неглупая и хотя бы в меру симпатичная - с тем же эффектом.
   Наверное.
   Почему же, как только она пытается сосредоточиться на этих здравых рассуждениях, всё внутри так туго скручивается и болит?..
   Ноэль явно не хотел задеть или осадить её этой фразой - скорее мягко (он всё делает очень мягко) вернуть с небес на землю и донести нечто в духе "ты меня переоцениваешь". Но эта формулировка говорит сама за себя. Они придают разное, слишком разное значение тому, что произошло; теперь это очевидно.
   Не зацикливайся.
   "Может, ты и прав, но я именно так чувствую", - написала Алиса, надеясь, что это звучит достаточно размыто и сдержанно. Разгладила края салфетки, стараясь успокоиться. Болтающие арабы шумно отодвинули стулья и вышли из кафе; один из них на прощание одарил не по-мусульмански нескромным взглядом девушку-кассира.
   "Как ты вообще?" - робко добавила она; отчасти - чтобы отвлечь его другой темой.
   "Не очень. Голова немного болит, и я только проснулся, - пожаловался Ноэль. Она представила его - тонкого, бледного, взъерошенного после сна, - и что-то внутри сжалось от горькой нежности и желания. Если позовёт - надо будет принести ему активированный уголь и таблетки от головной боли; кажется, она захватила с собой. Да, точно. - Как твоя встреча?"
   "Неплохо, - набрала она, стараясь не вслушиваться в текст навязчивой попсовой песенки о безответной любви. Девушка-кассир громко зевнула и убавила громкость телевизора, будто расслышав её мысли. - Правда, было трудно сосредоточиться из-за жары и... - (Алиса на секунду задумалась, прикусив губу), - ...недавних впечатлений".
   Да, вот так: недавних впечатлений. Не слишком пылкий, но в меру флиртующий, завуалированный комплимент. Гораздо лучше искреннего "Я думала о тебе". Ему должно польстить.
   "А ты уже освободилась?" - спросил Ноэль.
   Сердце ёкнуло возбуждённой радостью. Алиса поймала на себе удивлённый взгляд китайца с лапшой - и поняла, что слишком неприлично сияет. Плевать.
   "Да. Пообедала, скоро пойду в отель".
   "А не хочешь сейчас прийти ко мне?"
   Аллилуйя. Алиса вспыхнула, купаясь в пышном, как садовые розы, торжестве; ноздри защекотали запахи дыма, вина и ананасового геля для душа. Скоро снова, снова - эти глаза, и тонкие губы, и пальцы в белых пятнышках; всё это несуразное, неприкаянное, худенькое сокровище - моё, моё хотя бы на несколько часов; мыслимо ли?..
   На этот раз она ответила коротко и честно.
   "Хочу".
  
   ***
   Алиса немного слукавила: обещала прийти сразу, как только сможет, но в итоге всё же заскочила в отель, чтобы забрать зарядное устройство для телефона и зубную щётку (глупая - о, трижды глупая, но в чём-то прекрасная подсознательная надежда опять остаться подольше). И - главное - чтобы принять душ. Ноэль любезно предложил помыться у него, но она волновалась так, что не могла позволить себе прийти к нему грязной.
   Это ведь уже не спонтанная пьяная прогулка. Это повторная встреча; значит - что-то большее. Хоть что-то. Уже не короткий этюд или новелла, а, по крайней мере, нечто претендующее на большой рассказ. Наверное, так выразился бы Поль.
   Алиса никогда не умела писать малой прозой. Крупной тоже, собственно, плохо умела - как ей казалось, - поэтому мало кому говорила о своей тайной страсти. Интересно, Горацио включил бы такой эпизод в свой роман?..
   Странная мысль. Единственное, что роднит их с Горацио - знакомство с Дианой. И ещё, возможно, дурацкое стремление олитературивать свою жизнь (у него это, судя по "Стеклянным пророкам", уже доходит до нездоровости).
   "Ты там не спишь случайно?" - осведомился Ноэль, подсластив вопрос смайликом. Алиса отложила фен и в панике бросилась к зеркалу с расчёской.
   "Нет-нет. Досушиваю волосы, скоро выхожу".
   "Напиши тогда, как подойдёшь. Я выйду, встречу".
   Как мило с твоей стороны, подумала она, яростно раздирая расчёской ещё влажные пряди. Как мило - и, надеюсь, когда я дойду, руки наконец-то перестанут дрожать.
   Тот факт, что она всё-таки по-бунтарски приняла душ у себя и потому задержалась, Ноэль никак не прокомментировал. Скорее всего, ему просто всё равно, когда именно она придёт. "...У меня характер такой, что мне похуй. Извини за мат, просто это моя любимая фраза в таких случаях".
   О да, она заметила. "...Ничего особенного-то и не было". Прохладно-зеркальное безразличие. Когда Алисе казалось, что Луиджи плевать на неё, - он всегда или злился, или хотел поиздеваться над ней, или игнорировал её сознательно, натужно, делая очевидное усилие над собой - всё равно думая о ней, пусть даже с усталостью и раздражением. А вот Ноэлю вполне всерьёз может быть наплевать. Это уже ощущается.
   Почему же это так притягивает её?
   Когда Алиса выпорхнула на улицу, оказалось, что тепло превратилось в отчаянную жару. Солнце свирепо терзало город золотыми зубьями духоты, на агрессивно-синем небе по-прежнему не было ни облачка. Меж тёмно-розовых колонн отеля напротив бродили голуби - искали тень; торговка в ларьке с фруктами и соками разморённо обмахивалась газетой. Угрюмый пожилой мужчина вышел из супермаркета с баночкой колы - и тут же жадно осушил её в пару глотков; на его футболке красовалась надпись "Adventure Time" - но, судя по выражению лица, последнее настоящее приключение в его жизни случилось очень давно.
   А у Алисы - только начиналось.
   Даже кариатиды на доме Ноэля, казалось, страдают от жары: они поддерживали тяжёлые лепные своды крыши и балкончики как-то более напряжённо, чем ночью. Каждой, наверное, хочется вытереть лоб складками античного одеяния - но каменной рукой не пошевелишь.
   Боже, что за бред лезет в голову.
   "Я тут", - слегка запыхавшись, написала Алиса, когда миновала ресторан, занимающий часть первого этажа в доме Ноэля. Почти все столики на террасе были заняты; оттуда неслись разноязыкие разговоры, тихая музыка и звон посуды. Похоже, здесь он и увидел тот забытый бокал пива вчера.
   "Минуту. Можешь набрать в домофоне 62, пожалуйста? Вторая парадная".
   Алиса улыбнулась; она уже вчера заметила, что Ноэль называет подъезд парадной - на гранд-вавилонский манер. Интересно, он просто привык или специально переучивался, чтобы не отставать от местных?.. И то, что он доверил ей номер квартиры, почему-то растрогало её.
   "Да, конечно".
   Ноэль открыл ей в той же очаровательной футболке с розочками; со сна он зябко ёжился - вопреки жаре - и зевал. Скользнул по ней приветливым - хотя и чуть мутным - взглядом и сказал: "Проходи". В комнате всё было по-прежнему - от старчески скрипучего стула до круглого пятна на "Никогде" Геймана; Алиса вспыхнула от счастья, запоздало осознав полностью, что она снова здесь. Она думала, что при свете дня весь этот хаос будет не так завораживать - но чары сохранились.
   И даже, пожалуй, усилились. Она жадно смотрела, как бесшумно Ноэль скользнул к стулу - и бесшумно же, с высокомерно-угловатой грацией кошки, уселся на нём, подобрав под себя ноги. Хищный, обманчиво безобидный клубок. Алиса опустила глаза, сглотнув в пересохшее горло; надо прекращать пялиться. Но в каждом его движении так много спонтанного совершенства, что не пялиться тяжело.
   - Я так не выспался, жесть... И голова болит, - промурчал он, наспех печатая кому-то сообщение в Facebook - и тут же сворачивая окно YouTube на другом мониторе. Теперь они работали дуэтом; от такой летучей многозадачности у Алисы слегка кружилась голова. Она ненавидела рассредоточивать внимание и всегда со страстью мономана посвящала себя какому-то одному занятию; а тут - всё настолько наоборот. Их встреча - это и правда алхимически точная смесь противоположностей.
   - Вот, я же принесла... - спохватилась она, неловко расстёгивая сумку. Положила на стол два блистера таблеток; Ноэль приподнял брови в вежливом недоумении. - Активированный уголь и обезболивающее от головы. Стандартный похмельный набор. - (Усмехнуться). - Мне обычно помогает.
   - О, спасибо. Правда, на меня они часто не действуют... Пойдём полежим?
   Предложение было с готовностью принято; от жажды касаться Ноэля Алису уже терзала почти физическая боль.
   Они улеглись на всё тех же смятых котят, ещё пропитанных сонным теплом Ноэля. Он обнял Алису - и смешно сморщил нос, когда она, подавшись вперёд, случайно задела его волосами.
   - Ты очень красивая.
   Упоительно-воркующая нежность этого голоса; она снова гладила его лицо и пальцы, мелкими глотками пила дыхание, зарывалась руками в лёгкие, как пух, волосы (почему-то больше он не противился); в жаркой, почти подростковой исступлённости они забыли о таблетках - как, впрочем, и обо всех других неодушевлённых объектах в комнате.
   Глупо отвечать так мужчине - но у неё не было сил противиться.
   - Ты тоже красивый. Очень. И очень нравишься мне.
   - Правда? - пытливое касание отливающей серебром синевы - как небрежный поцелуй духа льда; прямо в сердце, прямо под кожу - щекочуще-сладким холодом.
   - Правда.
   - Снимай всё.
   Этот мягкий приказ сразил Алису наповал; как такой шелковистый голос, такая почти бесполая хрупкость может приказывать? Оказывается, может - волнующе, как горячая, тянущаяся карамель. Он весь был карамелью, сиропом, засахаренными персиками Багдада; всеми сладкими сказочными удовольствиями, всеми чувственными радостями - садом, полным сокровищ, которые она прежде запрещала себе. Её воздушным эльфом, её новой музой, её мечтой.
   Она долго возилась с пуговицей на джинсах - тряслись пальцы; Ноэль осторожно помог ей - и спустился вниз, покрывая её поцелуями. "...Я хочу облизать каждый твой сантиметр", - жарко выдохнул он вчера - и теперь будто исполнял обещанное. Мелкие сладкие клейма; раскалённые метки Гранд-Вавилона на коже.
   - Ничего, кстати, что я сразу целоваться полез? - тем же гортанным мурлыканьем, на одной низкой ноте, на грани с шёпотом.
   Ты издеваешься? - хотелось простонать Алисе, но она только покачала головой. Ноэль усмехнулся - в мальчишески лукавом осознании своего великолепия - и опустил голову.
   Комната распалась на витражные осколки, на исписанные чернилами клочки ненужной памяти; Алиса укусила себя за руку, чтобы не закричать.
   Господи-Господи-Господи, или дьявол, или кто там ещё - это невозможно, мне не может быть так хорошо. Может, мы оба умерли - и это просто посмертный морок?..
   ...Когда они оба выпали из сладкого безвременья, Ноэль со вздохом приобнял её, взял телефон и открыл онлайн-приложение банка.
   - Выяснил, что тут много всяких проблем... Надо отдать деньги за квартиру, да и вообще - раздать долги. Не хочется, но надо.
   Алиса тоже сочувствующе вздохнула, стараясь не дрожать от его тёплой близости. Ей нравилось просто лежать с ним бок о бок - вот так, ни о чём не думая, бесцельно роняя мгновения в ледяную реку времени.
   Спросить - не спросить?.. Мужчины иногда странно реагируют на такие предложения. С другой стороны, в Ноэле много неприкаянно-детского, много весёлой безответственности; к тому же он явно не привык строить из себя брутального мачо и бить себя в грудь, заявляя, что он истинный self-made man, который скорее бросится на гранату, чем займёт деньги у девушки. В мире много таких - но он не такой, слава небу.
   - Если прямо серьёзные проблемы, я могу дать в долг. Вернёшь, когда сможешь.
   Он не удивился, не разозлился - просто с прохладной благодарностью дёрнул плечом.
   - Да не надо, спасибо. И так долгов полно, чего их копить... Не продиктуешь номер?
   Ноэль протянул руку к джинсам, небрежно брошенным на кровать, порылся в карманах и достал банковскую карту. Отдал ей; Алиса радостно сжалась - ей нездорово нравилось чем-то ему помогать.
   Рабское, мазохистское угодничество; она ненавидела в себе эту черту.
   А может быть, не рабское?.. Может, это что-то сложнее и красивее?
   - Диктую?
   - Давай. А то дизайн карты просто шикарный, конечно. Ни черта не видно.
   С дизайном и впрямь постарались: выпуклые бесцветные цифры совершенно терялись в разводах красного и чёрного. Алиса продиктовала - и улыбнулась, когда Ноэль снова улёгся, притянув её поближе к себе. Томное похмельное изнеможение никак не желало его покинуть.
   - Ну вот, хоть один долг перевёл... Бесит влезать в долги. И отдавать их бесит.
   - Понимаю. Ещё бы, - сказала Алиса, осторожно устраиваясь головой на его изысканно-костлявом плече - и стараясь не слишком сиять от блаженства. - Другу?
   - Ага. - (Откинув голову на подушку, Ноэль по-кошачьи широко зевнул и потянулся). - Он офицер, по контракту служит. У них там денег дофига.
   - Наслышана. А ты служил в армии?
   Было крайне трудно представить это хрупко-прекрасное, бледное, как фарфор, существо в военной форме, на каком-нибудь построении, под грубыми командами начальства. А если ещё и с автоматом на перевес...
   Хотя - в этом даже есть что-то волнующее.
   - Ага, два года срочной службы. Так положено в моей стране.
   - А ты из?..
   Ноэль назвал маленькое, затерянное в европейских лесах государство, где говорят на том же языке, что в Гранд-Вавилоне; Алиса кивнула. Она так и подозревала по его иногда проскальзывающему акценту - впрочем, едва заметному.
   - А где? - спросила она, почему-то задумавшись об одном из русских друзей Луиджи; тот служил в ракетных войсках - и был горьким пьяницей. С Луиджи они познакомились ещё до его первого контракта - и сблизились, в основном, на почве любви к Достоевскому и Чехову. Ну, и ещё - на почве нездоровой страсти, которую Луиджи питал ко всему русскому.
   Ноэль легко перевернулся набок, оказавшись к ней лицом, и пожал плечами.
   - Ну, как тебе сказать... Да нигде. Просто в пехоте.
   - Тяжко было?
   - Да нет. Фигнёй всякой занимались. Ужасные рассказы о срочной службе - это сильное преувеличение.
   - Косили траву? - Алиса улыбнулась.
   - В общем, да. Косили, красили, мыли... Ничего интересного. - (Ноэль снова зевнул - ещё слаще - и притянул к себе Алису с явным намерением использовать её как игрушку для обнимания во сне. Она не возражала). - И этот мой друг сейчас там толком ничего не делает. А деньги в это громадные вбухиваются.
   - Ну да. Я о русской армии знаю примерно то же самое.
   - Ну.
   Повисла неловкая пауза. Ноэль, задумавшись, неподвижно смотрел куда-то мимо Алисы - в стену. Она нерешительно пошевелилась в его объятиях.
   - Давай ещё поболтаем. - (Ноэль вздрогнул, будто очнувшись). - А то я опять усну.
   - Спи, если хочешь.
   Алиса не удержалась и погладила его по плечу. Какая всё-таки нежная, гладкая кожа; мрамор Бернини.
   Он ведь уже говорил нечто подобное вчера - и тогда она отшутилась: мол, как-то странно болтать после предложения поболтать, ведь разговор - спонтанная субстанция. Что ж, он и правда не помнит приличную долю того, что было вчера. Она уже почти смирилась - но всё же грустно.
   И снова - пауза. Вы знакомы недавно, строго напомнила себе Алиса; натянутые паузы - не повод для паники. Особенно после секса. Наверное.
   А может, он просто уже начал к ней охладевать?.. Это так не похоже на вчерашнюю затягивающую эйфорию - даже если не учитывать фактор опьянения. Значит, настала полночь, и карета Золушки превратилась в тыкву, - а случайная встречная потеряла свою притягательность?
   К тому же - оказалась лёгкой добычей. Неинтересной. Алиса прикусила губу.
   - А почему в Facebook ты Ноэль Сингапурский? Всё хотела спросить. Это же явно не настоящая фамилия?
   - Нет, конечно. - (Он коротко выдохнул и закрыл глаза - будто был недоволен вопросом; Алиса окончательно оробела. Она слишком лезет в его личное пространство? Почему сегодня - сплошные непопадания?). - Долгая история. На самом деле, в Facebook я за последний месяц уже третий раз меняю фамилию. Не очень хочу об этом говорить.
   - Ладно.
   Судя по странице Ноэля, ему нравится всё странное - или даже, скорее, странненькое: мрачно-сюрреалистичные криповые картинки, современные абсурдные песенки, бьющие по ушам... Может, Сингапур просто тоже ассоциируется у него с чем-то причудливым, экзотическим и чуть безумным?
   Алиса вздохнула - и осмелилась спросить напрямую.
   - Слушай... Тебе как лучше - чтобы я ушла или чтобы осталась?
   Ноэль нахмурился - прямо как вчера, когда она, по своей дурной привычке, перебарщивала с извинениями.
   - Хочу, чтобы осталась до утра. Если бы мне было как-то некомфортно, я бы сказал.
   - Хорошо, - хрипло произнесла Алиса. Внутри что-то вспыхнуло, беззащитно опалённое этими словами - "хочу, чтобы осталась до утра". Может, собственная неуместность, которую она сейчас чувствует, - и правда надуманная? - Как тебе вчерашний фильм?
   Банально до ужаса - но тут Ноэль кивнул более оживлённо. Хотя бы не так замороженно. Слава небесам.
   - Зашёл, очень даже. Надо будет досмотреть... Кстати, может, досмотрим?
   Алису не надо было просить дважды - хоть она и понимала, что фильм окончательно разморит Ноэля, и заранее думала об этом с непонятным умилением. Они устроились лёжа; она прижималась к нему спиной, он обнимал её, умостившись щекой на её волосах, - и вскоре глубоко, ровно засопел. Алиса не стала ставить "Мальчишник по-ирландски" на паузу - лежала в неподвижном вечернем тепле комнаты и боялась пошевелиться, чтобы не разбудить своё странно обретённое худое сокровище. Впрочем, это вряд ли удалось бы ей - раз не удалось даже удалым ирландским мелодиям и шумной сцене, на которую она делала самые большие ставки. Алиса была почти уверена, что Ноэль оценит момент, где герои, раздевшись, вдруг принимаются бегать по ночному лесу - впервые слышат хаотично-языческий зов природы, матери и извечной врагини цивилизации. Как раз нечто со смыслом - и странненькое; но Ноэля сморило гораздо раньше.
   Он спал крепким сном измождённого человека и не проснулся даже тогда, когда Алиса осторожно - и очень-очень медленно - выбралась из его объятий, чтобы выключить фильм и компьютер. Потом нырнула обратно под одеяло - и, напоследок полюбовавшись сонной безмятежностью Ноэля, тоже закрыла глаза. Она думала, что не уснёт, - но тело отяжелело от сладкой усталости, бьющего током адреналина и покоя - тёплого, всеобъемлющего, как пуховый кокон. Она поймала ритм Ноэля, дышала с ним в унисон - и спустилась следом за ним, к сине-белому морю под холодными небесами из серебра.
   ...Их обоих разбудили голоса в комнате соседа. Громкие голоса, музыка и женский смех, похожий на тявканье гиены. Алиса открыла глаза; Ноэль вздрогнул во сне - и очнулся.
   - Выспался? - улыбаясь, спросила Алиса.
   - Мм, угу... Я быстро вырубился, да? - пробормотал он, опять жадно прижимая её к себе.
   - Довольно-таки, - сказала она - куда-то в его шею. Ох уж эта безупречная шея - и её запах. - Эх, видимо, не судьба этому фильму быть досмотренным.
   - Нет, он зашёл мне. Я правда хочу досмотреть... - (Визгливый смех за стеной повторился; Ноэль тихо цокнул языком). - Я схожу в туалет, ага? Заодно гляну, что там происходит.
   Пока он выходил, Алиса оделась. За окном уже темнело, и густые тени наполняли комнату; сколько же они проспали?.. Нашарив выключатель, она долго искала очки и футболку. Девушка за стеной кокетливо - и слишком громко - рассказывала, что "трудится" менеджером по рекламе; изредка ей отвечал приглушённый голос соседа, и обоим подвывал заунывный рэп.
   Вопросы из разряда "кем работаешь?" и "чем увлекаешься?" - значит, только что познакомились. Переводчик, менеджер по рекламе; а Ноэль с соседом умеют цеплять девушек... Почему-то ей стало немного грустно.
   Ноэль вернулся, поёживаясь от вечерней прохлады, и недовольно зажмурился на свету. На его фарфорово-бледной щеке мило розовел след от подушки.
   - Баба какая-то незнакомая... - шёпотом, с ноткой ироничного осуждения протянул он.
   - Я догадалась, - кивнула Алиса.
   - Слушай, а может, пойдём погуляем? - (Он покосился на стену с враждебной подавленностью). - Не хочешь?.. А то как-то некомфортно нам тут будет, мне кажется. У него намечается пати.
   Пати. Ещё одно новомодное словечко а-ля "чиллить". Алиса вздохнула.
   - Пошли, конечно. Можем пойти ко мне.
   - Ага, давай. А на улице же прохладно, да? Ты пиджак мой не видела?..
   Ноэль последовательно - и не без помощи Алисы - разыскал в хаосе комнаты пиджак, джинсы и кепку. Кепка вечером явно не имела прикладной значимости, но, видимо, была элементом стиля; он лихо повернул её козырьком назад - и стал похож на чересчур утончённую версию бунтаря Холдена Колфилда. Ноэль и так и внешне, и повадками казался младше своих лет - а теперь рядом с ним Алиса и вовсе ощутила себя перезрелой графиней в заграничном путешествии. Графиней - любительницей молоденьких мальчиков. Ужас.
   А может, и нет?
   - Кушать не хочешь? - осведомился Ноэль после очередной минуты неловкого молчания. Алиса прислушалась к себе; кажется, она по-прежнему совсем не голодна. На таких адреналиновых волнах, наверное, несколько дней можно прожить без еды - питаясь только друг другом и лучами лихорадки.
   - Вроде нет. А ты?
   - И я нет. А мороженку будешь?
   Она снова поразмыслила.
   - Давай.
   Брести рядом с ним по ночному Гранд-Вавилону было прекрасно - не хуже, чем выпившей; теперь Алиса была пьяна не вином, и это нравилось ей даже больше. Ноэль купил им обоим по простенькому мороженому-"трубочке"; "трубочка" не имела глазури, быстро таяла, и Алиса обречённо понимала, что наверняка перемазалась, как дикарь, раскрашенный перед ритуальным жертвоприношением. Но почему-то и это нравилось ей, а не досаждало. Вечерняя прохлада давно сменила жару; искристый свет фонарей вновь заливал улицу Революции - и они неспешно шли, то болтая ни о чём, то (в основном) молча. Возле супермаркета Ноэль вдруг решил, что хочет ещё и шоколадку; купил Твикс со вкусом солёной карамели, который Алиса ещё не пробовала, - и так соблазнительно захрустел печеньем внутри, что она не выдержала и попросила кусочек, хотя всегда настороженно относилась к новым вкусам сладостей. Консерватизм побеждён.
   Как же мне хорошо с тобой, думала она, глядя на огни окон и устало мерцающие фары машин. Невероятно хорошо. Так не бывает.
   Как жаль, что ты не чувствуешь того же. Не дышишь тем же ветром покоя и свободы - тем мигом совершенства, достигнутого на пике симфонии.
   - Я сегодня дико скучный. Извини, - сказал Ноэль, когда они свернули на улицу Гофмана. Сказал, впрочем, без ноток искренней виноватости - всё так же прохладно. - Просто как-то совсем без настроения. Ничего не хочется, даже разговаривать. У меня после алкоголя часто такое.
   - Да, понимаю. Один мой знакомый называет такое состояние "шугань", - Алиса улыбнулась, вспомнив меткое словечко Поля.
   - Шугань?
   - Ага. Вот эта "ватная" вялость с похмелья, мысли депрессивные... Правда, я понимаю.
   - Ну, у меня ещё и в принципе такое... Я, типа, не особо могу контролировать своё настроение. То есть вот если мне уныло - то уныло на весь день, и всё тут! - (Ноэль издал сухой смешок. Ветер играл его растрёпанными прядями, виднеющимися из-под кепки). - Ты, можешь, конечно, как-то пытаться это изменить, но у тебя вряд ли что-то получится. И дело не в тебе.
   Значит, он заметил её неуклюжие порывы шутить и подбирать темы. Алиса опустила глаза.
   - Я обычно стараюсь в это не вмешиваться. Сама часто меланхолю - и, думаю, все имеют на это право... К некоторым лучше просто не лезть, когда они в таком состоянии. Чем больше лезешь, тем больше они грустят и раздражаются. Может быть, ты из таких людей.
   Не "может быть", а наверняка. Её это слегка угнетало: Луиджи и Поль уже показали ей, как тяжело бывает с людьми настроения. Огонь, ветер, хвостатая молния; они часто поражают и очаровывают - но этих чар хватает ненадолго. Потом - гаснут, устают, впадают в апатию и эгоцентрично отталкивают тех, кто заботится о них; отталкивают - чтобы гоняться за наркоподпиткой из новых впечатлений. Алиса сжалась от странно-тревожного холодка в груди.
   Ноэль хмыкнул с лёгким интересом.
   - Неплохая у тебя позиция, надо сказать... Мудрая. Но даже не знаю, согласен я или нет. - (Он выбросил в урну обёртку из-под мороженого - и с задумчивой чувственностью облизал сладко-липкие кончики пальцев). - То есть я, типа, не против, чтобы меня пробовали расшевелить в таком состоянии - только вот реально ни у кого не выходит. Ни у девушек, ни у друзей. Ни у кого.
   - Понятно, - подавленно сказала Алиса. - Ну, если даже у них не выходит - мне и подавно не стоит лезть, наверное.
   Не прибедняйся. С другой стороны - это искренность.
   Синяя неоновая вывеска бара "Четыре чертёнка", печально опустевшие на ночь полочки ларька с фруктами, та самая "неаполитанская" пиццерия, ниша в нежно-голубом доме с пекарней, где задремал бродячий кот... Изученная и полюбившаяся улица Гофмана неуклонно стремилась к отелю Алисы - а их разговор с Ноэлем топтался в паузах и не продолженных темах, холодных и вязких, как желе. После признания в своём дурном настроении Ноэль, казалось, стал ещё суше и отстранённее; Алиса по-прежнему любовалась его по-кошачьи бесшумными шагами, бледно-лунным профилем, пятнышками на тонких пальцах - но её счастливый покой всё больше уступал тоже счастливому - слегка истеричному - отчаянию.
   Почему-то затронулась тема учёбы в университете. Алиса решилась рассказать о перипетиях со своей диссертацией - об отложенной защите, о новой версии текста, о том, как нелегко даются postgraduate courses даже после магистратуры; Ноэль выслушал вежливо - но безо всякого интереса. Прохладно спросил:
   - А какой там у тебя возможен... ну, не знаю, карьерный рост?
   Алиса нервно усмехнулась. Она уже заметила, что в Ноэле странно сочетаются воздушная неприкаянность - и вполне земной прагматичный практицизм. Чувствовалось, что успех, деньги, материальный комфорт - далеко не пустые звуки для него.
   - Карьерный рост у гуманитария - это почти парадокс в наше время, увы. Ну, с учёной степенью у меня будет шанс - хотя бы слабый - остаться преподавать на кафедре. И подрабатывать переводами. Потому что на одних переводах не проживёшь. Как-то так.
   - Ясно-понятно... - протянул Ноэль - и снова умолк.
   Они как раз приблизились к затянутому сеткой дому в строительных лесах; вот и подворотня, заваленная досками и мешками цемента. Алиса сглотнула в пересохшее горло. Во рту ещё не растаяло сладко-солёное послевкусие Твикса-новинки, и хотелось пить.
   Сейчас он уйдёт.
   Да, так и будет. Он останется на улице под каким-нибудь предлогом - и больше не вернётся, потому что перехотел быть с ней. И не привык действовать вопреки своим желаниям. Тем более - ради кого действовать вопреки? Они едва знакомы.
   Осознание этого вспороло Алису, как кинжал; она посмотрела на Ноэля с загнанно бьющимся сердцем.
   - Ну, вот и моя неприглядная подворотня. Пошли?
   - Ага. Я только позвоню, наверное, ладно? - (Он непринуждённо достал телефон; Алиса не видела лжи за этой непринуждённостью - но сердце всё равно колотилось сильно, до тупой боли. Не уходи). - Надо поговорить по видео.
   - Можешь от меня позвонить, там удобно. Я отойду.
   - Ой, да нет, я лучше пока тут похожу. Некомфортно тебе будет при этом присутствовать.
   Ноэль усмехнулся - и Алиса сжалась, глядя в каменные плиты под ногами. Выходит, всё-таки девушка? Или нет?.. И дуре стало бы ясно, что "некомфортно будет" скорее ему, чем ей; а она не дура. Наверное.
   В Гранд-Вавилоне ни в чём нельзя быть уверенной. Ноэль - такой же текучий и неуправляемый, как Гранд-Вавилон. Как бесприютный ветер над его проспектами и каналами. Непроницаемое зеркало: внешне - лёгкая прохладная гладкость, но главное - всегда спрятано.
   - Ладно, - выдавила она, пряча дрожь в голосе. - Поняла, что-то личное. Тогда напишешь, как закончишь?
   - Ага.
   Тяжёлая дверь подъезда грохнула за спиной; на каком-то автопилоте Алиса поднялась в номер. Села на кровать - и стала ждать приговора.
   Может, прибраться? Нет, вроде бы и так порядок. Выйти, поставить чайник на кухне?
   Нет. Она просто ищет, чем занять время. Глупо.
   Мельком взглянув в зеркало, Алиса заметила светло-коричневое пятнышко на подбородке - результат не самого аккуратного поедания "трубочки" в темноте. Как она и думала. Смыть, срочно смыть. Может, Ноэль отстранился ещё и поэтому? Так ведь бывает - какой-нибудь раздражающий мелкий изъян нарушает целостность образа, и всё - уже не получается смотреть на человека по-прежнему. Может, он не знал, как ей сказать...
   Боже, какая чушь. Причём тут вообще мороженое?
   Секунда-секунда-секунда; стук крови в ушах и под кожей - тысячи молоточков по всему телу; она превратилась в большой часовой механизм, кое-как обтянутый плотью.
   Она ждала приговора - и приговор, разумеется, воспоследовал.
   "Я закончил, - написал Ноэль минут через пятнадцать. - Но я что-то совсем без настроения, да и чувствую себя не очень. Пойду домой, наверное. Извини".
   И следующее сообщение - спасительной соломинкой для утопающего:
   "Как-нибудь в другой раз увидимся".
   Экран телефона стал размытым белым пятном; Алиса смахнула слёзы, зашипев от злости на себя.
   Вот с какой стати ты плачешь? Неужели тебе мало того, что было; разве это не самый прекрасный, не самый сокровенный дар из всего, что могло достаться тебе? Так чего же ты ревёшь, идиотка невротичная?
   Как-то раз Луиджи в сердцах швырнул ей: "Тебе всегда мало - и всегда будет мало! Ты жадная эгоистка! Ты требуешь и от себя, и от других невозможного, понимаешь ты или нет?!"
   Видимо, он был прав. Ей всегда будет мало.
   Но послевкусие счастья - чистого, абсолютного, кружащего голову, как слепящий свет и небесный эфир в Раю Данте, - всё ещё бурлило в ней молодым вином. Она пережила это. Это - навсегда с ней, даже если они больше никогда не увидятся. Она встретила красоту - и вдохнула её, впитала её так глубоко, как сумела.
   Осталось только её написать. Если она осмелится.
   Алиса смахнула слёзы, сделала несколько коротких вдохов, чтобы успокоиться, - и набрала ответ:
   "Жаль. Но отдыхай, конечно, если плохо себя чувствуешь. Спокойной ночи".
   Вот так, нейтрально. Не привязывайся; не показывай, что привязываешься. Она обречённо покачала головой, уже понимая, что нарушит оба эти завета. Скорее всего, нарушит. Соблюсти их - вне её природы.
   С другой стороны, разве в её природе пользоваться Badoo?.. Приключение всегда подразумевает шаг за рамки - а она приехала в Гранд-Вавилон именно за приключениями.
   Сама не зная, зачем - поддавшись бредово-грустному порыву, - Алиса написала ещё одну фразу; приглушённый, захлебнувшийся в горле крик вслед:
   "Почему-то я так и думала, что ты уже не придёшь".
   Ноэль прочёл - и ответил:
   "Спокойной ночи".
  
  
   Глава VI
  

МАДОННА

"Не множеством картин старинных мастеров

Украсить я всегда желал свою обитель"

(А. С. Пушкин)

У множества картин старинных мастеров

Есть общая черта - растущие из боли,

Лоснятся чёрные цветы у изголовья,

Их лепестки ласкают переплёт.

Когда утрачено значенье перспективы,

Мерцает светотень, мешаются мазки -

Сияет горизонт, и колосятся нивы

Под синью.

Боль ползёт, впивается в виски,

Растёт и кружится, и распирает раму,

Очерчивая контур бледных рук

На тёмной простыни. И взгляд её усталый

Скользит, как лезвие, кромсая равнодушьем;

А может - нежно и плашмя, дразня;

Так рушится сюжет, так пастораль пастушек

Сбивает с толку Гамлета-ферзя.

Рисунок рёбер хрупкий, как дыханье, -

Но надышаться красотой нельзя,

Она - дурман, что гонит прочь из рая,

И тянет, тянет гиблое желанье

Внизу, внутри, везде - и насмотреться

Не может жадное чудовище.

Прося

О новом мире, малодушно старым

Так тешиться, восторгом замирая

У рамы, слушать хриплое дыханье,

Овеянное болью лихорадки;

И в томном полумраке галереи

Растают складки простыни, солёный

Вкус на языке, и запах боли,

В печальный плен заученных движений

Закованный. Странна такая близость,

Как Блок писал; и странное смятенье

Томит от синих глаз и чёрных перьев,

И грустного молчания стена

Отгородит от рамы - и искусство

Замрёт опять, пасуя перед жизнью,

Сюрреализм в угоду реализму

(А может быть, ещё какому "-изму")

Отдаст палитру разноцветных трипов,

Часов текучих, сумерек сознанья.

Оближешь только косточку запястья,

Прикусишь мочку уха, нежный голос

Кошачьей лапкой оцарапает твой слух,

И - проигрыш: опять внутри портрета,

И рушатся элегия с сонетом,

И осень прорастает через лето,

Горит, как рама, в золото одета,

И выигрывают овцы, не пастух.

Луна ночует на твоих лопатках,

На радуге тату и тёмных прядях;

У красоты нет смысла - ты приходишь

Бездумно и бесцельно, как она,

И в чёрно-белый текст потоком красок

Ворвавшись, оставляешь пьяный хаос

Там, где дворцы, сады, бордели, храмы

Свой грозный упорядоченный космос

Создали, волны заковав в гранит.

Но волны никогда не успокоить,

Как словом не смирить отчаянье реки

Из красок радуги.

Паденье в жизнь, цветное распаденье,

И вишни розовой влекущее виденье

Цветёт душистым облаком над чёрной

И непреклонной болью древних вод.

Так раму разрывают две реки -

Всё бьются, всё сияют под луной,

И чёрные цветы под стоны чаек

Растут, лаская тёплые спросонья

И гладкие, как жемчуг, позвонки.

  
   Золотисто-розовый закатный свет заливал клумбы с дорожками алых и белых цветов, гладь пруда и старые ивы, которые росли прямо у воды, купая в ней свои сероватые косы. Под одной из ив сидел мужчина с удочкой; раньше Алиса не думала, что в водоёмах Гранд-Вавилона водится рыба, - но в этом саду, судя по всему, рыбачили каждый вечер. Мужчина жмурился от солнца, безмятежно смотрел на воду - и по его лицу бродила странная, по-нездешнему отрешённая, как у буддийских монахов, полуулыбка.
   Алиса гуляла по саду кругами и проходила мимо рыбака, наверное, уже раз пятый или шестой - но он и не думал замечать её. Это хорошо. Ей не нужно лишнее внимание; она уже на первых прогулках облюбовала этот тихий сад для размышлений. Бо?льшая часть гуляющих обычно толпилась на другом берегу пруда - там, где стоял изящный, как лебедь, белый классицистический дворец. Раньше, как и многие здания в Гранд-Вавилоне, он принадлежал какой-то аристократической фамилии - не то французской, не то английской (Алиса не помнила), - а теперь превратился в не самую приметную туристическую достопримечательность. Дворец окружала паутина посыпанных песком дорожек, скамейки, киоски с фруктами, горячей кукурузой и мороженым - а здесь, на другом берегу, почти всегда было безлюдно. Разве что рассаживались рыбаки с удочками; одинокие, застывшие, они напоминали шахматные фигурки, расставленные по бархатистой зелёной доске - склону берега.
   Сегодня Алиса нуждалась в уединении. Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь слышал её исповедь Полю; она впервые решилась рассказать ему обо всём - о своём эксперименте с Badoo, о кружевной пене дворцов и о пульсирующих ве?нках каналов Гранд-Вавилона, о Горацио - и о Ноэле. Последняя тема требовала особенно длинных аудиосообщений; по такому поводу Алиса даже перестала обижаться на Поля за его затянувшееся молчание. Так и быть - сейчас не до того.
   Помимо того, что Поль, по природе своей, лучше неё разбирается в мужской психологии, - у него есть гигантский опыт Интернет-знакомств. Он познал все оттенки веселья и горестей, связанных с ними, собрал, пожалуй, все возможные типажи - пусть и в чуждом Алисе мире однополых связей. Раньше она брезгливо отворачивалась от его историй - но когда-нибудь всё меняется.
   Или почти всё.
   Так или иначе - Поль должен знать, что её "лето в аду" неожиданно превратилось в "лето в Badoo".
   - ...Ну, и вот теперь я не знаю, как быть, - она со вздохом закончила очередное трёхминутное сообщение, посвящённое Ноэлю. - Не знаю, увидимся мы ещё или нет. Очень боюсь снова впасть в эмоциональную зависимость, но уже чувствую, что есть тревожные звоночки. Меня может угораздить всерьёз. Мне уже кажется, что, чем дольше он меня игнорирует, тем больше я по нему скучаю. Хоть и понимаю, что всё, что случилось, видимо, совсем для него не важно... К тому же у него наверняка несколько таких дамочек, как я.
   Отправить. Мимо пробежала энергичная девушка в наушниках, тоже нареза?вшая по саду не первый круг. Капюшон её толстовки бойко подпрыгивал на спине - а поверх него подпрыгивали голубые дреды, стянутые в хвост. Наверное, у неё было бы гораздо больше шансов зацепить такого, как Ноэль, - с тоской подумала Алиса. У какого-нибудь фриковатого создания с дредами, татуировками, пирсингом; у той, кто курит травку, использует слово "чиллить" и слушает странную психоделическую музыку. В Гранд-Вавилоне таких полно.
   Не таких, как она.
   Поль уже записывал что-то в ответ - но она не выдержала и добавила ещё одно из многочисленных послесловий:
   - Хотя, видимо, это такой обидный закон подлости. Если человек расположен ко мне и всячески это проявляет, заботится, ведёт себя тепло - меня это сразу отталкивает. Я инстинктивно отдаляюсь - даже не понимая толком, в чём дело. А если ему на меня, в общем и целом, плевать - пожалуйста, миссия завершена! Не надо делать ничего особенного, не надо лезть из кожи вон - просто игнорь Алису, живи своей жизнью, и эта дура будет думать о тебе, переживать, страдать... Идиотская женская логика! Ненавижу себя за неё.
   Это открытие последних дней так тревожило и расстраивало Алису, что последние слова она почти прорычала. Снова прошла мимо клумбы, ожидая ответа; эту клумбу она уже успела выучить наизусть. Над огромными, размером с кулак, малиновыми розами вилась пчела - приценивалась, как сладкоежка к пирожным; вокруг росли мелкие цветы, названия которых Алиса не знала - жёлтые, нежно-лиловые и совсем необычные, в бело-фиолетовую полоску. Яркость клумбы била по глазам, тонкий аромат вился в воздухе. Краски и запахи в Гранд-Вавилоне почему-то вообще казались болезненно насыщенными - гуще, разнообразнее, чем дома.
   - И ещё - чувствую, что сейчас начнётся мой любимый аттракцион. Буду хотеть написать ему - и запрещать себе, и сдерживаться до последнего, а потом всё-таки сорвусь, - вполголоса записала Алиса в качестве постскриптума. Поль, пожалуй, уже ненавидит её за эту кучу аудио; ну и пусть. Потерпит. Жестокое, конечно, решение - но кому, как не ему, знать, что и она способна быть жестокой с теми, кого любит? Особенно в моменты, когда нужно выговориться. - Просто обожаю этот этап. Жду с нетерпением.
   Отправить. Поль знает, сколько раз она переживала все эти волны в связи с Луиджи - и наверняка догадывается, что когда-то чувствовала примерно то же и к нему. Да и в целом - он склонен с такой же скрупулёзностью копаться в себе, когда влюбляется, поэтому...
   Стоп. Что-что? "Когда влюбляется"?
   Алиса замерла на месте, кусая губы; песок перестал мягко шуршать под подошвами. Значит, она действительно уже допускает, что?..
   Поль прервал запись (она живо представила, как он закатывает глаза и манерно цокает языком, изображая ироничное раздражение) - и наконец-то ответил, когда прослушал всё до конца.
   - Ну, во-первых, простой рецепт: берёшь - и не пишешь. Всё! Магия! - (Он рассмеялся, но голос звучал решительно. Легко тебе говорить, - мысленно проворчала Алиса). - Во-вторых, ну... Будете, не будете общаться - это в любом случае полезный опыт. Я рад за тебя. Хоть как-то начала дышать после всего... Ну, сама понимаешь. В-третьих... Так, что я хотел сказать в-третьих? А, вот: не зацикливайся. Пишет твой Ноэль - хорошо. Не пишет - значит, пошёл он лесом. Гуляй с другими, работай, смотри город - делай, что хочешь, только ему не пиши. И не показывай ранимость. Это тоже важно. Он из тех, кто может сбежать, если заметит, что ты настроена серьёзно и загоняешься.
   Алиса вздохнула. Поль озвучил то, что она и так понимала - и что боялась услышать. "Не показывай ранимость". Она вообще умеет её не показывать? Да, пока она держится - но что будет, если Ноэль промолчит ещё день, или два, или десять? У них так мало времени. Конечно, она не ищет ничего серьёзного (Ноэль и понятие "что-то серьёзное" вообще очень странно сочетаются); но каждый час, прожитый без него, теперь кажется ей чудовищным, кощунственным упущением, насмешкой над богами, духами Гранд-Вавилона и людьми.
   А вот самому Ноэлю явно так не кажется.
   - Всё это я понимаю. Сама стараюсь не показывать, - заверила она, в очередной раз проходя мимо замершего рыбака; неужели его не смущает, что так долго ничего не клюёт? Может, он уже давно задремал в лучах заката, глядя на отражения кудрявых ив в воде? - Но иногда... Иногда уже трудно. Вот вчера, например, мы хотели встретиться - а потом он спонтанно ушёл гулять с друзьями под дождём. Написал уже часа в два ночи, когда я не выдержала и спросила, придёт ли он. Мол, "гуляю с большой компанией, не могу их бросить, особо не жди"... Если бы он по-настоящему тянулся ко мне, он иначе расставлял бы приоритеты, зная, что я тут ненадолго, ведь правда? Я, конечно, понимаю, у него своя жизнь и всё такое, но... Будь я на его месте - и если бы девушка нравилась мне так сильно, как он утверждает обо мне, - я бы хваталась за каждый шанс побыть с ней. Наверное.
   "Наверное" - потому что Алисе было трудно представить, каким она была бы мужчиной. Может быть, кем-то вроде Горацио.
   А ведь правда. Почти идеальное соответствие - по крайней мере, в том, что она успела в нём заметить. От этой мысли ей почему-то стало не по себе.
   "Гуляю с большой компанией". Ноэль явно посвящает большую часть досуга друзьям - и ему явно нравится неприкаянно-маргинальная богемность. Нравится бесцельно бродить; нравятся уличные концерты, мастерские, выставки - вся эстетически-социальная "движуха" (как он, возможно, выразился бы) большого города, весь его пресыщенно-порочный, красивый ритм. Он всё-таки экстраверт - и привык проводить время в такой "движухе", а не в созерцательном одиночестве. Одиночество, может, и правда есть глубоко внутри (оно ведь ощущалось - о, так ощущалось той ночью); но в "дневном", нормальном состоянии он не будет сосредоточенно копаться в себе - или взращивать в себе какое-то новое чувство. Не будет думать о человеке, которого не хочет впускать в свою жизнь, - какой бы интересной и развитой личностью ни был этот человек. И в Алисе - что уж там - его привлекло, прежде всего, красивое тело. Его не особенно волнуют её внутренний мир, её прошлое и настоящее; он не задаёт вопросов, а то, что слышит, - слушает без внимания. Алиса скучнее "движухи".
   Самое болезненное - ей ведь есть с чем сравнить. Когда она училась в Италии, Роберто тоже был очень занят, и они тоже едва-едва познакомились - но ради неё он готов был оставить и друзей, и семейные застолья (святое дело для итальянцев), отложить или ускорить любые дела. Может, он и был легкомысленным большим ребёнком, может, не вдохновлял её - но, по крайней мере, искренне к ней тянулся и показывал это каждым своим поступком. Конечно, Ноэль - совершенно другой: более закрытый, более холодный, с налётом городского цинизма; но... Но. Алиса не верила в тотальную занятость - зато верила в расстановку приоритетов. На то, что по-настоящему важно, всегда можно выделить время.
   Она уже успела вновь попасть в неловкую ситуацию - когда Ноэль написал, что выходит гулять, подумала, что он один, и тут же радостно предложила: "Могу составить компанию". "Ой, да брось, у нас тут сборище маргиналов, - написал Ноэль - наверняка посмеиваясь; ему определённо нравится называть себя и своё окружение маргиналами. - Тебе будет плохо". "Извини, неправильно поняла", - грустно отступила Алиса. "Брось, всё хорошо", - милостиво ответил он.
   Ещё он любит слово "брось" - почти так же сильно, как "супер" и "чиллить". Беспечная философия не-заморачиванья. Алиса вздохнула.
   Сейчас Поль снова повторит, что, если показать Ноэлю, что она привязывается, - это отпугнёт его.
   "Если я верно тебя понял, он из тех, кого лучше не связывать обязательствами, - тактично написал Поль. Алиса грустно усмехнулась; бинго-попадание. - Такие невесомые люди - сама видишь, порхают себе да порхают. Их отталкивает всё тяжёлое. А мне такие, кстати, не особо интересны. "Тяжёлые", глубокие, с загонами, чтобы можно было всласть покопаться в них - другое дело".
   "Вроде меня?" - уточнила Алиса.
   "Хотя бы".
   "Понимаю. Но сейчас мне начинает казаться, что мне не очень-то подходят такие, как я. Может, как раз поэтому мы с Луиджи так измучились - ранили друг друга этой тяжестью. - (Она опять вдохнула душистое облако аромата, окутывающего клумбу. К пчеле, кружащей над розами, присоединилась товарка, и теперь они гудели в унисон). - Так или иначе, Ноэль правда очень лёгкий. Прямо весь такой... Ветер-ветерок. И я совсем не собираюсь связывать его какой-то ответственностью. Но просто..."
   Алиса осеклась. Просто - что? Просто она ждёт, что ветер будет теплеть, когда ей захочется?
   Мимо прошла компания подростков-японцев, болтающих на своём странном певучем языке. В воздухе над ними висел маленький круглый дрон - и жужжал громче всех пчёл в саду; парнишка в очках нёс пульт и сосредоточенно наблюдал за своим сокровищем, направляя его то выше, то ниже, то немного в сторону. Алиса вздохнула. В своём городе она видела дрон только однажды. А здесь это - такая же часть городской повседневности, как "чиллить", "рейвить", голубые дреды и гель для волос.
   Не её мир. Кому в этом мире придёт в голову переводить либретто "Отелло" Верди - или покрываться мурашками над каждой строчкой стихов Леопарди?
   "Мне кажется, твой Ноэль может стать и более цельным, если найдёт, на чём сфокусироваться в жизни. Если его что-то затянет всерьёз. Я встречал таких людей, и иногда они менялись на моих глазах, - написал Поль, будто утешая её. - Но не факт, что на это повлияешь именно ты. Ему надо повзрослеть".
   "Не факт, - согласилась Алиса. - Но всё равно я уже сильно скучаю. Стараюсь не загоняться, но иногда мне кажется, что он избегает меня".
   Солнце спускалось всё ниже, его уже очертил кровавый ободок - симптом агонии, последние вздохи дня. Тени от ив вытягивались, обрамляя пруд сумрачным ореолом. Алиса двинулась по другой дорожке - в сторону дворца; отсюда он казался плоским и хрупким, как бумажная аппликация или оригами. Белоснежный бумажный журавлик с ногами-колоннами; уходящее прошлое. Даже японцы уже не складывают оригами, а управляют дронами.
   "Не думаю, что прям избегает. Ну, максимум, подзабил, - размышлял Поль. Алиса заметила, что телефон почти разрядился, - и запоздало поняла, что уже точно не успеет вернуться в отель до темноты - даже если воспользуется метро. И хорошо. Не нужно искать оправданий, чтобы пройтись по ночному Гранд-Вавилону. - Когда вы в последний раз виделись?"
   Когда речь заходит об отношениях, Поль часто ведёт себя так - словно опытный врач-диагност, готовый выяснить, каков тип травмы и где гнездится опухоль. Алисе почему-то было стыдно отвечать.
   "С той субботы - ни разу".
   "Хм, ну, сегодня среда. Не критично".
   "Не критично, но уже две встречи вот так сорвались - по его легкомыслию. В воскресенье мы тоже хотели увидеться, и я тоже не спала, всё ждала, когда он напишет... А он так и не написал. И даже онлайн не появился. Сказал потом, что уронил телефон в воду, и теперь он сильно глючит", - пожаловалась Алиса.
   "...Ты, если что, не переживай, я не опасный парень. Могу быть опасен только себе". Ноэль явно собирает бытовые неприятности с тем же упорством, что и Поль. На следующий день Алиса, не вытерпев, спросила - якобы между прочим, - как у него дела с телефоном и будет ли он покупать новый. "Может, возьму в рассрочку, может, привыкну так. Он работает, но глючит жутко, - ответил Ноэль. - Не знаю пока".
   Сердце Алисы замирало от жалости: она по собственному опыту знала, каково это - жить с плохо работающим телефоном или ноутбуком. Но о том, при каких обстоятельствах это могло случиться, лучше не задумываться.
   Как и о том, в каком состоянии Ноэль был в тот момент. Как же можно умудриться уронить телефон в реку или канал? Впрочем, это вряд ли представляет особую сложность для человека, который трижды забывал где-то пиджак по пути от работы до дома.
   "Телефон в воду? Извини, но звучит как отмазка, - написал Поль. Алиса представила, как он настороженно хмурится, затягиваясь сигаретой. - Я так врал одному чересчур настойчивому программисту, чтобы отвязаться от него... Так, стоп, или это был айтишник? В общем, какому-то доставучему типу, связанному с компьютерами".
   Алиса улыбнулась, проходя мимо колонн и белых ступеней дворца. На массивных железных дверях главного входа висел замок в форме львиной головы. Рядом скучно синела табличка с цифрами и надписями на разных языках - часы работы музея, правила покупки билетов, правила поведения... Закрыто с шести. Девушка с голубыми дредами, чуть задыхаясь, опять пронеслась мимо; когда же она уже набегается?
   Поль часто шутит, когда видит, что Алисе нелегко, - пытается разрядить обстановку. Шутки не всегда получаются уместными, но в любом случае - спасибо ему за это.
   "Не думаю, что он врал. Утопить телефон - это похоже на Ноэля. То ещё ходячее несчастье. Он и сам уже падал в Ри, рассказывал мне".
   "Какая прелесть! - Поль прислал экспрессивный смайлик с глазами-сердечками. - Я бы тоже хотел упасть в Ри".
   Алиса фыркнула от смеха, подходя к маленькому горбатому мостику, перекинутому через узкую часть пруда. Доски меланхолично заскрипели у неё под ногами.
   "Не думаю, что это приятно. Она, конечно, красивая - особенно за счёт набережных и всех этих помпезных мостов с ангелами и русалками. Но холодная. И кажется далеко не самой чистой рекой из тех, что я видела".
   "Так ещё бы - на ней такая громадина стоит, Гранд-Вавилон! Зато упасть в неё - это символично".
   Алиса вспомнила, как сравнила падение Ноэля в Ри с "крещением городом" - и её обдало приятным теплом. Всё же иногда они с Полем поразительно похоже мыслят.
   "Да, я тоже ему так сказала. В общем, твой вердикт - не загоняться и не... Как ты выразился, "не показывать ранимость"?"
   "Ага. Или хотя бы поменьше показывать, чем у тебя это иногда бывает, - подколол Поль. Чуть обидно, но обоснованно. - И не слишком его жди. Раз ищешь приключений - наприключайся там всласть! Чтобы уж до конца тебе прочистило голову. Договорились встретиться вечером, не вышел на связь - значит, ровно в двенадцать часов этого вечера он идёт лесом! - (Снова "идёт лесом". Поль повторил это так убеждённо, будто был уже твёрдо намерен отправить Ноэля в лес). - А ты ложишься спать. Ну, или идёшь гулять с кем-то ещё из Badoo, не знаю".
   "Мудрое решение, - вздохнув, написала Алиса. - Ладно, буду дальше бороться с собой. Побреду домой, наверное".
   "Давай. У меня как раз Отто скоро вернётся, надо бы хоть макароны на ужин сварить".
   К счастью Отто, Поль готовил редко. На его стряпню нельзя было даже смотреть без лёгкой тревоги.
   Алиса умиротворённо улыбнулась, убрала телефон - и поняла, что снова оказалась возле того самого безмятежного рыбака. Мурча себе под нос какую-то песенку, тот снимал с удочки улов - юрко бьющуюся, мокро-серебристую рыбу. Брызги от неё разлетались во все стороны - немного попало Алисе на ладонь; но что это?.. В руках рыбака вместо удочки - трезубец, а сам он водянисто-прозрачен?
   Она вздрогнула и проморгалась. Померещилось.
  
   ***
   Дни без Ноэля тянулись сплошной чередой - в странной смеси лихорадки и монотонности. Алиса много переводила для проекта, но работа по-прежнему не заполняла её изнутри так, как раньше. Она терпеливо шлифовала очередной договор о сотрудничестве между какими-нибудь музеями, театрами или книжными магазинами, очередное скучноватое интервью о глобализации и мультикультурализме, очередной документальный фильм о культурной жизни Гранд-Вавилона, который нужно было переложить в сухую чопорность делового английского или старомодную громоздкость официального итальянского, - и, дождавшись своего часа, шла гулять.
   Город манил её так же исступлённо, как в первые дни после приезда, - особенно ночью; но она всё острее ощущала своё беспросветное одиночество среди этой красоты и боль от новой ранки - тоску по Ноэлю, детски-наивную обиду на его холодность. Алиса сходила в два музея и ещё несколько парков, пофотографировала знаменитый собор, похожий на парящее над землёй лазурно-белое облако, отужинала пастой и двумя бокалами хорошего Санджовезе в весьма недешёвом итальянском ресторанчике, - но тоска всё равно не отпускала. Каждый день, прожитый без Ноэля, уходил бесследно, безвозвратно, насовсем - и времени оставалось всё меньше, а он будто не понимал этого.
   Точнее, понимал, - просто не придавал значения их связи. Зачем врать себе.
   Когда одиночество грызло особенно невыносимо, Алиса переписывалась или даже виделась с кем-нибудь из Badoo - но теперь это оставляло горькое послевкусие. Она понимала, что нехватку Ноэля не заполнить примитивной, как фоновая музыка, болтовнёй - так же, как раньше у неё не получалось заполнить общением с кем-то другим пустоту без Поля или Луиджи. Болтая с каким-нибудь очередным безликим поваром, бухгалтером или таксистом, Алиса осознавала, что погружается в страшную суету, - но и чувствовала, что без этой суеты сейчас не выдержит, что иначе тоска снова обглодает её до костей.
   Приятным исключением оказался маленький смуглый алжирец. (Алиса вообще заметила, что в Badoo много низкорослых мужчин - жестокий и грустный эволюционный отсев городских джунглей; самки редко достаются хилым особям). Алжирец ужасно говорил на английском, ещё хуже - на местном языке, но болтать с ним почему-то было легко и мило. Он застенчиво улыбался, расспрашивая Алису о её переводах, научной теме, любимых блюдах; рассказывал, как непросто преподавать французский и арабский местным безалаберным студентам - и как консервативная мусульманская родня не одобряет его жизни в Гранд-Вавилоне (вдруг заразится порочными западными взглядами?). Когда Алиса говорила о своей работе и учёбе, он простодушно восхищался; он плохо знал классику, но любил детективы об Эркюле Пуаро; а ещё - как и положено правоверному мусульманину - никогда не прикасался к алкоголю и сигаретам.
   В субботу Алиса, окончательно опечалившись и убедившись, что она опять не дождётся ни слова от Ноэля, спонтанно пришла в ту греческую таверну, где ужинала в день приезда - и где встретила Горацио. Села за тот же столик в углу, заказала большую порцию салата, десерт и бокал того же чарующе-сладковатого, вкрадчивого вина (Manologan Imiglykos, кажется? надо запомнить). На этот раз здесь играла живая музыка: певица-гречанка на сцене выводила рулады надсадно-трепещущим, низким голосом; вокруг беседовали и смеялись посетители. Алиса достала телефон - и хотела написать Ноэлю или Горацио, но написала алжирцу. Самый безопасный вариант.
   Он прибежал сразу, по первому зову - как всегда, застенчиво улыбаясь и потирая смуглый нос с горбинкой. "Очень хотеть увидеть. Вы уже взяли есть?.. Я поесть баранина с другом, сыт". Так они и высидели тот ужин: Алиса - вяло ковыряя салат и потягивая вино (впрочем, прекрасное), а алжирец - попивая апельсиновый сок и пожирая её сияющим от радости взглядом. Расшевелить его было непросто; Алисе приходилось самой подбирать и менять темы, самой острить - всё разговорное поле боя было в её власти, а при таком раскладе она быстро теряла интерес. В итоге они обсудили многое - от семейственности алжирцев (её собеседник подчеркнул, что семьёй у них считаются даже самые дальние родственники, а чем дальше на север - тем у?же этот круг: "В Швеции брат - уже не семья", как коряво выразился он; раньше Алиса не задумывалась об этом) до положения женщины в мусульманской культуре. Тут всё оказалось радужнее, чем предполагала Алиса; например, сестра алжирца преподавала в университете социологию и жила вполне независимой жизнью.
   - Но, правда, если замужем - это, думают, плохо, - отчего-то смущаясь, добавил он. - Если женщина с мужем и работает... Значит, муж не может... эм...
   Он потёр кончики пальцев друг об друга и покраснел, мучительно подбирая слова. Алиса ободряюще улыбнулась.
   - Обеспечить её?
   - Да. Обеспечить. Спасибо. - (Алжирец с облегчением улыбнулся ей в ответ). - Муж должен всё платить, так думают. Женщина платит - плохо.
   - Ну, тут понятно... - пробормотала Алиса. В некоторых смыслах патриархат всё-таки очень разумен. Женщину надо беречь для хозяйства и деторождения; простая и логичная установка. - А чем занимаются твои родные? Отец?
   - Лес. Продаёт лес.
   - Держит лесопилку?
   Он беспомощно покачал головой.
   - Не знать слово.
   - Пилит лес, - (Алиса показала руками, как пилят дерево), - и продаёт его?
   Алжирец закивал.
   - Да-да! Там много лес, много работа. Брат тоже в свой бизнес, жить далеко.
   Он умолк, всё так же сияя и ожидая следующего вопроса - словно на интервью. До чего же трудно с "тугими" в общении людьми; раньше Алиса считала "тугой" и себя - но теперь открытия из Badoo её переубедили. Всё-таки быть замкнутым и в целом молчаливым человеком - не значит не уметь вести содержательный разговор. Чтобы его вести, достаточно просто быть умным.
   А умных людей и впрямь чертовски мало, особенно вне университетской среды (порой и в ней тоже). Печально. Всё-таки у новых приключений есть один существенный минус: она убедилась, что между ней и среднестатистическим современным мужчиной лежит пропасть, которую никак не преодолеть.
   Хорошо, что Ноэля не назовёшь "среднестатистическим". А Горацио - и подавно.
   - Ты ни разу не ездил домой за то время, что живёшь здесь? - спросила Алиса, накалывая на вилку белый кубик творожного сыра. Алжирец засиял ещё ярче - видимо, считал, что, раз она время от времени что-то произносит, значит, он до сих пор интересен ей.
   - Нет. Все четыре года здесь. Только иногда другие страны, Европа.
   - Не скучаешь по дому?
   - Нет. - (Алжирец опустил глаза, прелестно краснея. Алиса вспомнила, как краснеет Ноэль, - нежно-бледными, полупрозрачными пятнами на скулах, - и до боли прикусила щёку изнутри). - У нас такая культура... Мужчина - нельзя скучать.
   Иная сторона патриархата - вечное "мужчина должен". Алиса так и не поняла до конца, корёжит это психику мальчикам или, наоборот, выращивает из них здоровых людей с чувством долга и ответственности перед миром. Наверное, вопрос только в умеренности этого давления.
   - Сурово, - отметила она. Милая официантка, порхавшая по залу с чуть измученной улыбкой, заметила опустевший бокал Алисы и услужливо наполнила его; Алиса благодарно кивнула.
   - Сурово, - усмехнувшись, повторил алжирец. Кажется, ему почему-то понравилось это слово. - Да, у нас суровые люди. Особенно в горах.
   Назад они шли уже ночью. У входа в таверну поставили высокие конусы-светильники с искусственным пламенем внутри; оно плясало, трепыхалось рыжими лохмотьями, озаряя мерцающую огнями тьму проспекта. Смех, музыка, толпы прохожих, фары проезжающих машин; Гранд-Вавилон, как всегда, не спал, и Алиса с упоением вдыхала его ночной запах. Запах голода, запах лихорадки. Исподволь подбирающееся опьянение всё упрямее шептало ей: "Напиши ему", - подразумевая, конечно, Ноэля, - но пока алжирец с успехом её отвлекал.
   Когда Алиса попросила забрать с собой остатки вина, она надеялась, что для неё поплотнее заткнут бутылку - но вино почему-то разлили по большим стаканам для молочных коктейлей. Наверное, предположили, что у них с алжирцем романтическая алкогольная прогулка - хотя уже раньше, как только принесли второй бокал, Алиса вернула его, сообщив, что "молодой человек - непьющий". Романтическая алкогольная прогулка - совсем как...
   Нет.
   Перед выходом алжирец повёл себя слегка странно: заплатил за всё, кроме вина, и настоял на том, чтобы оба стакана несла Алиса; сам же взял её сумку. Из его сбивчивых объяснений Алиса не сразу поняла, что ему, как мусульманину, нельзя не только пить алкоголь - даже прикасаться к нему и платить за него. Как можно придерживаться этого, проведя четыре года в Гранд-Вавилоне?.. Поразительный человек.
   Так они и шли - она с двумя огромными стаканами в руках, он с дамской сумкой. Как же комично мы смотримся, думала Алиса, рассеянно улыбаясь ночным огням. С другой стороны - мы похожи на иллюстрацию к самой идее диалога культур и мультикультурализма в большом городе. Пора писать приложение к диссертации.
   - Ещё увидеть Вас? - с надеждой спросил алжирец, когда они остановились у подворотни Алисы, под строительными лесами. Она улыбнулась, забирая у него сумку.
   - Почему бы и нет? Спасибо за вечер, приятно было поо... - (Её взгляд скользнул влево, за плечо алжирца - и она увидела Горацио. Тот стоял, скрестив руки на груди, и делал вид, что поглощён созерцанием убегающей во тьму улицы Гофмана; видимо, шёл откуда-то, только что заметил их с алжирцем и остановился. Алиса сглотнула, чувствуя непонятную смесь тревоги и почтительной робости - то же, что испытывала рядом с ним в прошлый раз. Почему же город так старательно их сводит?). - Пообщаться.
   Когда алжирец скрылся, направившись в сторону метро, Горацио подошёл к Алисе - и улыбнулся своей усталой улыбкой.
   - Добрый вечер. Свидание?
   - Добрый вечер. Дружеская встреча. - (Красноречиво вскинув бровь, Горацио посмотрел на стаканы с вином; Алиса прикусила губу). - Дружеский ужин, точнее.
   - Чудесно. Извините, конечно, но я, как профессиональный писатель с зачатками алкоголизма, чувствую дивный запах романтики.
   В глазах Горацио плясали насмешливые - хотя и добрые - чертята. Странно - у него тоже светлые глаза, но оттенок совсем не как у Ноэля. Без голубовато-серебристого зеркального отлива; просто серые, как черта карандашом.
   - Вы намекаете, что пахнет вином? - (Улыбаясь, Алиса поддалась порыву - и протянула ему один стакан). - Что ж, не могу не поделиться.
   - Вы истинная леди, Алиса! - (Он шутливо поклонился). - Как джентльмен, я обязан когда-нибудь угостить Вас в ответ.
   - Вполне допускаю такую возможность. - (Алиса вздохнула. Ей нравились их игровые любезности, стилизованные под диалоги из Бальзака или Теккерея. На другой стороне улицы мельтешили парочки и компании туристов, припозднившийся собачник выгуливал далматинца - но ей снова казалось, что они разговаривают наедине. Прямо как в прошлый раз). - Здесь мои употребления алкоголя происходят чаще, чем мне хотелось бы.
   Горацио серьёзно кивнул.
   - Прекрасно понимаю - это всё Гранд-Вавилон. Пройдёмся?
   Они пошли бок о бок под лесами и строительной сеткой, мимо замерших во тьме, сияющих окнами домов. Почти так же, как она шла с Ноэлем, - но с Горацио было гораздо спокойнее. Не было чувства назревающего взрыва, текучей зеркальности, обманных полутонов; но - и скуки, и ощущения, что она банально заполняет хоть кем-то время, как с алжирцем, тоже не было. Просто покой.
   - Как Вам отдыхается? - спросила Алиса - хотя с ним было вполне комфортно идти в молчании. Наверное, это, в числе прочего, бесило в нём Диану - он так много и естественно молчит.
   Горацио улыбнулся и пожал плечами. Он был плотнее Ноэля - но тоже худым; клетчатая рубашка сидела на нём очень свободно и в полумраке казалась мутно-белым пятном.
   - Хорошо. Здесь всегда есть, куда себя деть. А как Вам работается?
   - Недурно. Иногда скучновато.
   - Неужели от переводов может быть скучно?
   - Смотря от каких. Поверьте, от договоров и однообразных интервью - может.
   - А Вы представьте, что это художественное произведение - просто с таким странным игровым стилем. - (Горацио принюхался к вину в стакане и удовлетворённо кивнул). - Помните, как имитация журналистского стиля в "Улиссе" Джойса?
   - Ох, всегда ненавидела эту главу, - пробормотала Алиса. - Переводчикам художественной прозы тоже бывает несладко, знаете ли.
   - Конечно, знаю. "Стеклянных пророков" уже перевели на английский и французский, сейчас переводят ещё на четыре языка, - спокойно ответил Горацио. - Да и по поводу других моих текстов - приходилось взаимодействовать с переводчиками.
   - Точно. - (Алиса смутилась). - Извините. Глупо получилось.
   - Ничего, все мы попадаем в неловкие ситуации. - (Он сделал глоток, и они свернули - к счастью, не на улицу Революции, которая привела бы их к дому Ноэля). - Я вот сегодня, допустим, налил воды в чайник, насыпал в кружку кофе, сел работать - и только спустя минут сорок обнаружил, что чайник-то не включил.
   Алиса фыркнула.
   - Вот уж правда - жуткая оплошность. С моей не сравнить. Что же Вы так.
   - Да, вот такой я растяпа.
   - Ну, Вы уж как-нибудь следите за собой.
   - Надо поучиться у Вас самодисциплине.
   - С чего Вы взяли, что я дисциплинированна?
   - Вы очень грамотно говорите, когда волнуетесь. Это один из вернейших признаков.
   - Может, я просто подстраиваюсь под Вас. Вы ведь филолог по образованию? Значит, любите поправлять.
   - Ах, нет, такому роду самомучительства я не привержен. Если бы я поправлял всех, кто говорит или пишет неграмотно, у меня давно не осталось бы друзей. - (Горацио засмеялся). - Ну, а если бы принимал это близко к сердцу - меня уже хватил бы инфаркт, полагаю.
   - Да уж. Я поняла, что тоже скоро постигну дзен в этом плане. Например, недавно один человек поинтересовался, нет ли у меня "оклематизационного периода", когда я приезжаю в новое место.
   - Возможно, он просто образовал это слово не от "климат", а от "оклематься". Народная этимология.
   - Возможно, но, так или иначе, оклематься от таких перлов трудно.
   Теперь они хихикали хором. Горацио вдруг осёкся и искоса посмотрел на неё.
   - Знаете, а я хотел встретить Вас сегодня.
   - Прямо-таки хотели? - растерянно спросила Алиса. Формат обмена остротами нравился ей больше, а это искреннее признание заставило чуть напрячься.
   - Да. Рад, что это произошло. "Оклематизационный" - это ведь тоже из того приложения для знакомств, верно?
   Она неохотно кивнула.
   - Знаете, что я поняла благодаря этому приложению? Что, во-первых, большинство людей удручающе глупы...
   - Вы как-то поздновато это поняли, - аккуратно отметил Горацио.
   - ...а во-вторых - что не нужно никакого искусства, чтобы нравиться. Понимаете? - (Злясь на себя за неуместный порыв откровенности, Алиса смотрела на сложенные столики возле закрытой на ночь кофейни). - Раньше я думала, что женщина должна быть исключительной личностью, чтобы стать, эм...
   - Покорительницей сердец?
   - Да, что-то около. Иметь модельную внешность, уйму ума и обаяния, излучать сексуальность и всё такое... А в итоге? В итоге - достаточно просто не быть совсем уж страшилищем и иметь мозг. Всё! Если у женщины есть мозг, пара фраз - и любой мужчина может быть очарован! - (Она сокрушённо развела руками). - Не может же всё быть так банально?
   - Может. Увы. Большинство людей не вглядывается в суть. Они видят лишь то, что Вы им показываете. А если у Вас, как Вы выразились, есть мозг, да ещё и в рабочем состоянии, - (он хмыкнул), - показать можно что угодно. Никакой магии.
   Действительно. И Луиджи никогда не делал ничего чудесного, обольщая девушек; теперь Алиса поняла это со всей остротой. Он только искусно пускал пыль в глаза, демонизируя себя и свои, в общем-то, банальные приёмчики. А она - она велась на эти его манипуляции, как и на многие другие, и годами считала его властителем женских душ с каким-то необъяснимым, пугающим даром. В итоге же добиться обольщения оказалось так просто - и так предсказуемо, что ей уже успело наскучить. Добиться комплиментов, восхищения - и роз, и ужинов, и предложений встречаться. Всё это происходило гораздо быстрее и легче, чем она думала, - и не оставляло в ней почти никакого следа.
   За одним исключением, конечно.
   - Единственная осечка - тот случай, когда женщине по-настоящему кто-то нравится, - рассудительно продолжал Горацио. - Вот здесь да. Всё сразу идёт не так.
   - О да. Я сполна убедилась.
   - Я так и думал, что Вы встретили кого-то, - спокойно сказал он. - Как его зовут? Если я могу узнать.
   Алиса вздохнула, поколебалась пару секунд - и стала рассказывать. Конечно, с Горацио она не могла быть так же откровенна, как с Полем, - но всё равно ей хотелось выговориться. История распирала её изнутри, благоухала и волновала, как молодое вино - и давила на пробку, готовую выскочить из бутылки. Она понимала, что Горацио не нужны лишние подробности - эмоциональные или, не приведи небо, романтически-постельные, - и поэтому говорила о том, что правда важно. О том, как встреча с Ноэлем возродила её после многолетнего ада с Луиджи - и в то же время заставила страдать; как она не верила и не хотела верить, что может быть иначе, чем в том аду; как Ноэль похож на духа Гранд-Вавилона и сочетается с его каналами, мостами и сияющими в ночи казино, с ароматом красоты и порока; как теперь благодарность судьбе смешивается в ней с обидой и досадой из-за того, что он, видимо, не проникся ею так же, как она им... Алиса говорила долго - а Горацио молча слушал, и паутина ночных улиц всё плотнее переплетала их. Когда она замолчала, он серьёзно спросил:
   - Вы пишете?
   Алиса прикусила губу - и впервые осознанно огляделась. Она не заметила, как они дошли до игорного квартала, довольно далёкого от её мест; здесь было шумно, почти как днём, и светло от пёстрых неоновых вывесок. Через дорогу, за парковкой, сверкало красным, чёрным и белым одно из самых больших казино города, похожее на огромный карточный домик; раньше Алиса видела его только на фото - в Интернете и в туристических путеводителях. Над входом зловеще сиял чёрно-белый пиковый туз.
   - Немного. Изредка, - по привычке ответила она - но, увидев скептическую усмешку Горацио, исправилась: - Хотя - если честно, часто. Но мне не нравится то, что получается. Это так не похоже на тех авторов, которыми я восхищаюсь... Ну, и вообще - зачем ещё что-то писать в мире, где есть Шекспир и Достоевский? - (Она хмыкнула, невольно заглядевшись на змееподобные лимузины и щегольские машины с открытым верхом, припаркованные у казино). - Что-то вроде того.
   - Ну, Вы и не должны писать, как Шекспир или Достоевский. - (Горацио улыбнулся, смакуя маленький глоток вина). - Вы должны писать, как Вы.
   - Да. Но... - (Алиса перевела дыхание, понимая, что поток иссяк - больше её не хватает на лихорадочную болтовню. Она хотела говорить о Ноэле, только о Ноэле, - а Горацио сразу копнул глубже, разглядев то, что стоит за историей с ним. Одну большую, никогда не прерывающуюся Историю). - Простите, мне всегда трудно об этом говорить. Мне кажется, у меня много желания писать и любви к письму, но мало таланта.
   - Это не Вам решать, - резонно заметил он.
   - Не мне. Но пока я чувствую, что уровень... не позволяет это кому-то показывать. Кое-что выкладывала в Интернете, нечасто. А знакомым - не могу... И не просите, пожалуйста. - (Она нервно хихикнула). - Вам точно не покажу. Мне так нравится то, что пишете Вы, что я никогда не опозорюсь подобным образом.
   - Спасибо, - ответил Горацио. Они свернули на боковую улицу, где было потише - но из нескольких баров, расположившихся на первых этажах приземистых домов с барельефами и балкончиками-пирожными, всё-таки неслись голоса и музыка. У входов курили, кто-то играл на гитаре; Алиса мысленно посочувствовала жильцам верхних этажей. Хотя - может быть, они тоже пустуют, как почти вся парадная Ноэля?.. Такие дома будто созданы для того, чтобы любоваться ими, фотографировать - и изредка пить в них. Определённо не жить. - Я и не надеялся, что покажете. Так или иначе, пишите. Это правильно и хорошо. В Вас сразу чувствуется это - это восприятие всего...
   - Невротичное? - грустно спросила Алиса.
   - Обострённое, - смягчил он. - Думаю, Вы уже поняли, что это и прекрасно, и опасно. Прекрасно - потому что Вы всегда живёте очень наполненной - по сравнению с другими - внутренней жизнью. Опасно - потому что, если "нырять" в это полноценно и постоянно, можно сойти с ума.
   Они обошли подвыпившую компанию и парня с гитарой. Несколько юных голосов нескладно выводили "The Show Must Go On"; вокруг живописно валялись окурки, обёртки и пустые пластиковые стаканчики. Алиса вспомнила "хобот" из таких стаканчиков в квартире Ноэля - и вздохнула.
   - Теперь у меня ощущение, что я говорю с психологом.
   - Каждый писатель - немного психолог. - (Горацио улыбнулся). - Но извините, если я навязчив. Просто эта Ваша история окончательно мне доказала, что Вы - пишущий человек.
   - И... что же мне делать? - сухо усмехнувшись, спросила она.
   - Писать дальше. И жить. - (Он уверенно кивнул своим мыслям и по-ораторски - немного смешно - взмахнул стаканом). - "To be, or not to be". На самом деле, нет никакого "or". Быть - это единственное, что нам остаётся. Бытие жестоко. Никакой демократии, сплошной тоталитаризм. - (Кажется, он считает, что каждый писатель должен быть не только психологом, но и философом, - с какой-то непонятной насмешливой теплотой подумала Алиса). - И... как бы банально это ни звучало, время покажет. С такими "людьми-явлениями", как этот Ваш Ноэль, часто нужно просто поддаться потоку - и плыть в нём, не пытаясь повернуть его в другую сторону. А поток принесёт куда нужно.
   - Так Вы и справлялись с Дианой? - выпалила Алиса, уже чуть раздражённая его напыщенными, псевдомудрыми советами; но взглянула ему в лицо - и прикусила язык. - Простите. Правда, простите, пожалуйста. Не знаю, что на меня нашло.
   Она в ужасе уставилась в землю, чувствуя неприятное ёканье где-то внутри. Горацио пережил, прочувствовал всё то, что так по-разному отразилось в его "Замке в тёмной долине" и "Стеклянных пророках" - а она... Господи, какая чудовищная бестактность. Хуже просто не придумаешь. Всё равно что травить анекдоты про евреев в присутствии пострадавших от Холокоста.
   - Я не должна была так говорить. Простите.
   Горацио печально - но по-прежнему спокойно - покачал головой.
   - За что Вы извиняетесь, Алиса? Вы правы. Я правда очень плохо с ней справлялся. По совести говоря, не справлялся совсем. И, пожалуй, не мне давать тут советы. Но я хочу Вам добра. - (Снова эта усталая, невыразимо усталая улыбка; такая же, наверное, была у его неприметного тёзки из "Гамлета"). - Показал это, как умею.
   - Мне теперь ещё стыднее, - выдавила Алиса, по-прежнему глядя в землю. Плиты мостовой были влажными - днём их омыл мелкий дождь; в них отражались фонари и мягко-золотистая подсветка зданий. Расплывчатое звёздное небо под ногами.
   - Бросьте. - (Горацио утешительно взмахнул рукой). - Главное - чтобы Вы сделали из всей этой истории нечто созидательное, а не разрушительное. Не идите по моему пути.
   - Разрушительное - это что, например? - озадачилась Алиса. - Депрессия?
   - Да. Или месть Вашему бывшему возлюбленному.
   Хотела ли она отомстить Луиджи?.. Алиса задумалась. Ноэль совсем не похож на месть; точнее, связь с ним (даже в том призрачном виде, в котором она существует сейчас) - это слишком счастливое, слишком незлое переживание. Возможно, сама регистрация в Badoo и была для неё эдаким бунтом против поверженного идола - но Ноэль... Нет. Ноэль сам по себе - он просто есть, как море или северное сияние.
   - Вы знаете, что во вторник здесь будет Летний праздник? - спросил Горацио, выводя Алису из виноватого оцепенения.
   - Нет. Замечала, что на Площади Единорога сооружают что-то вроде сцены, и кое-где гирлянды из цветов...
   - Да, правильно. Каждый год в конце июля или начале августа в Гранд-Вавилоне проходит Летний праздник. Пик тепла и радости жизни, как бы пафосно это ни звучало. - (Он мечтательно улыбнулся). - Люди гуляют допоздна. Ничего особенного не происходит, но над Ри всегда устраивают фейерверк. Говорят, это зрелищно, советую Вам сходить. Лучше всего будет видно на Мосту Ангелов.
   - Я не очень люблю фейерверки. В детстве даже боялась их, - смущённо призналась Алиса. Она вдруг почувствовала, что ужасно устала; винная эйфория прошла - а с ней и приступ безвинной боли. Хотелось просто вернуться в отель и лечь спать - чем скорее, тем лучше. - Всё такое яркое и так грохочет...
   - Я тоже не очень люблю. Но Вы всё равно сходите - хотя бы будет чем занять голову, - настоял Горацио.
  
   ***
  
   В воскресенье с утра снова пошёл дождь - мелкая противная морось висела в воздухе час, и второй, и третий, а тучи всё не уходили. Это было совсем не похоже на дожди в городе Алисы - короткие и сильные. Серая хмарь за окном вполне соответствовала её унынию - и виноватой "шугани", которая, как всегда, сопровождала похмелье.
   Работать было не нужно, писать - не хотелось, гулять мешал дождь; Алиса ухватилась за соломинку - и включила один из фильмов, которые они обсуждали с Ноэлем. Он очень советовал его; они, кажется, даже посмотрели трейлер - до того, как выбрали "Мальчишник по-ирландски".
   Когда Алиса вспоминала ту ночь, всё в ней сжималось от сладкой благодарной ностальгии - будто это прошло и закончилось уже несколько лет назад.
   Фильм оказался весьма недурным - хотя и не в её вкусе. Благородный человек, попавший в тюрьму, и сложный путь его выживания; прохладно-суровая, чуть нравоучительная история о Настоящем Мужчине - и о том, как он вопреки ударам судьбы хранит верность своим принципам. Обычно Алисе не нравились такие образы в книгах или кино: написать абсолютно положительного героя - это вечная эстетическая проблема, и добро в искусстве почему-то всегда получается более блёклым и безликим, чем зло. Но здесь это удалось сделать довольно убедительно - и даже трогательно. В финале, когда герой читал письмо сына за решёткой, она почувствовала, что близка к слезам.
   Но, конечно, этот просмотр был, прежде всего, поводом написать Ноэлю. Лучше уж она напишет ему что-нибудь содержательное, чем будет донимать нудным "а когда мы увидимся?", ведь так?..
   "Посмотрела я всё-таки твой "Выстрел в пустоту". Впечатлена, хоть это и не совсем то, что я люблю, - напечатала Алиса, слушая монотонный стук дождя по окну. Её сердце колотилось куда чаще этого стука. - Вся эта криминальная брутальность, благородные преступники... Что-то в духе "Крёстного отца". Но красиво. И герой правда молодец. Многие моменты пробирают".
   Отправить. Опять слишком длинно - а Ноэль, как многие мужчины, явно не любит длинные сообщения. Но ничего. Зато он увидит, что она серьёзно подошла к делу - и что повод для сообщения действительно был.
   Хотя - кого она обманывает? Ноэль не идиот. Конечно, он поймёт, что и зачем она делает. Не может не понять.
   Вздохнув, Алиса пролистала его фотографии - ещё одна слабость, которую она себе разрешила после внутренней борьбы (впрочем, не очень-то долгой). Ноэль на лазурном фоне Ри - в той самой кепке, ребячливо повёрнутой козырьком назад; в пририсованных чёрных очках; у белого барельефа - тонкого профиля девушки, к губам которой он тянется, будто в поцелуе... В этом фото было что-то болезненно нежное - хотя Алиса почти ревновала к мраморной (или гипсовой?) девушке. Всё же как глубоко и полно он чувствует красоту; может быть, именно чувствует - с минимумом анализа и рационального осмысления. Потому, наверное, и переехал в Гранд-Вавилон - не смог устоять перед ним.
   Фото с другом в клубе, в лиловом неоновом свете - здесь он тоже не по-человечьи красивый, но ещё без бородки - и не такой нездорово худой, как сейчас; на набережной - сидя, с задумчивым взглядом вдаль, ветер ерошит тёмные, уложенные гелем прядки; с сигаретой, на фоне стены с граффити... И - с девушкой. Уже вполне живой, не барельефной; видимо, это единственное выставленное напоказ фото с той самой "запоздалой первой любовью". А может, и нет. Ноэль снят со спины - так, что виден только затылок; она одной рукой обнимает его, а другой делает селфи. Улыбается. Ямочки на щеках, пушистый ореол каштановых волос. Очки.
   Ноэль сказал, что ей не идут очки - что они слишком большие. Алиса грустно посмотрела в зеркало. Она ни капли не похожа на ту девушку.
   А с другой стороны - пусть он и поймёт, что фильм возник не зря; что с того?.. Может, хоть это натолкнёт его на мысль, что им давно пора увидеться. Если бы они жили в разных концах Гранд-Вавилона, это ленивое молчание ещё можно было бы понять; но между ними - пятнадцать минут пути. Просто смешно делать из этого затруднение. Неужели ему не найти на неё и часа?
   Неужели он настолько не хочет искать?
   Алиса нареза?ла уже четвёртый или пятый взбудораженный круг по номеру, когда Ноэль ответил:
   "Ну, супер. Рад, что не зря обсуждали".
   Как всегда, воплощение лаконизма. Но - хотя бы ответил, и почти сразу; Алисе стало легче дышать. Она присела на кровать - и запоздало поняла, что улыбается. Сам факт существования этих нескольких слов, непритязательных чёрных муравьишек на белом фоне - слов от него, - обдавал её приятным теплом. И всё то же смешное, ребячливо-милое "супер"...
   "Да, спасибо за совет. Дождь и воскресное ничегонеделанье мне помогли".
   Мягкая ненавязчивая шутка; пойдёт. Вот только Ноэль обычно не отвечает на такое в переписке - не развивает диалог ради диалога. Особенно когда он не в настроении; а все последние дни это, видимо, так.
   Прочитано; без ответа. Разумеется. Алиса досадливо прикусила губу.
   "Как у тебя дела?"
   "Да так себе, - неохотно ответил Ноэль. Она представила, как он смотрел бы на неё в этот момент - стеклянным, замороженным взглядом. С лицом отрешённым и непроницаемым, как зеркальная гладь пруда. - Денег нет, настроения нет. Наверное, буду увольняться после отпуска".
   Он уже говорил об этих планах во время их прогулки - но, наверное, тоже забыл. Алиса вздохнула, вспоминая, как увольнялась из языкового центра, где преподавала английский непробиваемо глупым школьникам с деревянными выражениями лиц, как меняла переводческие агентства и уходила из копирайтинга... Да уж, такому периоду в жизни не позавидуешь.
   Но - после отпуска; не значит ли это, что отпуск у него скоро?
   "Мне жаль. Но, с другой стороны - может, и получше что-то найдёшь, с зарплатой побольше", - написала она, надеясь, что это будет выглядеть попыткой поддержать, а не отвязаться.
   "Так и будет", - убеждённо ответил Ноэль.
   "Надеюсь. Желаю тебе этого".
   "Сяп".
   Алиса расцвела улыбкой; умиление озарило её, как застенчивые лучи солнца, пробившиеся из-за туч, - часть комнаты. Дождь стихал - и с ним хором стихала её хандра; хотелось распахнуть окно и дышать юной, пульсирующей свежестью.
   "Это "спасибо"?"
   "Ага".
   Она отправила смайлик - стеснялась признаваться, что очарована его детскими словечками. Может, как-нибудь в другой раз.
   Ещё одно сообщение; что это, неужели диалог не окончен?.. Фото новеньких сине-белых кроссовок в коробке - и подпись:
   "Вот забрал сегодня кроссы, заказывал".
   Он решил рассказать хоть что-то о себе - решил сам; он не хочет поскорее отделаться от неё!.. Вспыхнув, Алиса вскочила; её тянуло смеяться и танцевать.
   "Красивые", - написала она - хоть и слегка затруднялась оценить эстетические качества кроссовок.
   Ноэль обронил прохладное "спасибо" - и добавил, что ждёт ещё летние сандалии. "Женские, правда, но прикольные. Не было моего размера".
   Что ж, с тем, что в его гардеробе есть женские вещи, она уже смирилась и сжилась. Это неважно; он удивительно щедр сегодня. Кого благодарить за такой подарок? И почему любой, даже самый простой и сухой разговор с ним творит такие чудеса - будит в ней всех фей и всех демонов?
   Тихо смеясь - и чувствуя себя самой счастливой дурой на свете - Алиса прижала к груди телефон. Они уже попрощались - но ей хотелось сиять ещё сильнее, на грани выносимого; хотелось искрить, ронять искры - и опалить ими Гранд-Вавилон. Новые силы бурлили в ней, новые силы влекли на улицу - бродить по городу, омытому дождём. Хмыкнув, Алиса подумала, что неплохо бы устроить себе какой-нибудь культурный досуг, раз у неё выходной. Например, она ещё не была в музее ювелирного искусства; почему бы и не посмотреть на колье и диадемы девятнадцатого века, яйца Фаберже и павлинов из цветного стекла?.. Ей всегда нравилось разглядывать мелкие детали.
   В музей - а потом петь, гулять, писать, слушать музыку, фотографировать, захватывать страны и покорять горы; мало ли что!.. По пути можно будет купить кофе - и Твикс с солёной карамелью, тот самый; сочетание соли и сладости так идёт Ноэлю... Пир тела и души. Пританцовывая, Алиса стянула волосы в хвост, наспех переоделась - и кометой вылетела из номера.
  
   ***
   "Una donna moderna sceglie i colori brillanti e vivaci per esprimere la sua natura".
   "A modern woman chooses bright and vivid colors to express her nature".
   "Чтобы выразить свою натуру, современная женщина выбирает..."
   Сверкающие и яркие цвета? Нет уж, нелепица. "Сверкающие" - это какие? Присыпанные блёстками?.. Яркие и живые? Живые и сочные?
   Сладкие стоны за стеной возобновились: парочка в соседнем номере бурно предаётся любви. Снова. Это уже третий раз за вечер - или четвёртый?.. Алиса вздохнула, подключила к ноутбуку наушники и сняла с паузы скрипичный концерт Паганини. Несмотря на стыд и отвращение к себе, она не могла не признать, что эта непрошеная порнография в аудио-режиме весь вечер мешает ей работать. Сконцентрироваться на переводе под стоны никак не получалось; и, судя по всему, проблема была не столько в их громкости, сколько в её собственном перевозбуждении, которое в последние дни почти превратилось в норму. Зачем отрицать очевидное.
   Животное. Ты просто животное.
   Алиса устало потёрла лоб костяшкой пальца. Сегодня она весь день провела на лекции, а потом на двух коротких интервью итальянского модельера, чьи последние коллекции были триумфально показаны и распроданы в Гранд-Вавилоне. Модельер белозубо улыбался, поправлял сиреневый шарфик и источал ауру успеха и благополучия. Слушая его, Алиса даже повеселела и отвлеклась от мыслей о Ноэле - хоть и всегда была далека от мира моды.
   Впрочем, ненадолго отвлеклась.
   Теперь собранный материал нужно было перевести с итальянского на английский и родной языки. Алиса справилась с первым интервью, перешла ко второму - но уже обречённо понимала, что сегодня не закончит. Лёгкие, приятные итальянские эпитеты, "свёрнутые" лаконичные конструкции непросто укладывались в новые рамки; а может, всё дело было в специфике темы - ведь у каждой нации свои представления о чувстве стиля и красоты. Так или иначе, голова начинала ныть, а тоска - усиливаться. Вчерашняя эйфория, сотворённая коротким разговором с Ноэлем, уже прошла. Душе требовалась новая доза - а её не было.
   И, скорее всего, не будет. Пора собраться с силами и признать очевидное: Ноэль больше не напишет ей первым. Совсем, никогда. Он потерял к ней интерес. Может, он и впредь будет отвечать ей - из банальной вежливости, чтобы не обидеть, или от скуки; так, как она отвечает этим дегенератам из Badoo.
   Омерзительное положение. Снова быть той, кто, как преданная собачка, выпрашивает внимание, ищет поводы, чтобы написать; сцепив зубы, Алиса закрыла файл. У неё сводило скулы от злости на себя и отчаяния.
   Всё кончено. Закончилось, не успев начаться.
   Надо это принять.
   Почему, почему это вечное, нудно-гадкое "надо принять"? Надо принять, что та машина с профессором Базиле влетела в другую на обледенелой трассе; что дедушка не мог говорить и задыхался перед тем, как умереть, - и её не было рядом с ним; что Луиджи несколько лет лгал ей о Кьяре, а теперь спаривается с ней где-то в русских полях... Всегда, всегда "надо принять" - потому что нельзя изменить. Когда-то она приняла, что собственному отцу наплевать на неё, и что Поль - гей и никогда не ответит на её чувства, и что Роберто - большой ребёнок, который не понимает её и никогда не поймёт, и что нужно много, адски много трудиться - учиться, работать, - чтобы жить и не чувствовать каждодневного стыда за то, что бесплодно коптишь небо.
   Почему всегда "надо принять", и нет смысла бороться? Почему - эта вечная рабская безропотность? И Горацио - туда же: "люди-явления", "поток"... Допустим, "человек-явление" - хорошее, очень подходящее Ноэлю определение. Подходит его легкомыслию, спонтанности, его воздушной неприкаянной жизни. Но почему Горацио - даже Горацио, со всем его умом и талантом, и с болью, которую пережил, - уверен, что остаётся только смиренно склонить голову и пустить всё на самотёк?
   Конечно, грешно впадать в отчаяние. Ведь даже одна встреча с Ноэлем была бы даром небес, немыслимым, почти мистическим совпадением, - а ей их досталось целых две... Алиса чувствовала себя капризным обиженным ребёнком; ребёнком, который уверен, что обделён, - и чувство обделённости не проходит, сколько бы сладостей и игрушек его ни тешило. Ребёнком-жадиной.
   У них с Ноэлем так мало времени - но даже его ей не дано вкусить сполна. Он больше ей не напишет.
   Алиса вздрогнула - и очнулась от резкого гудка машины, заменившего концерт Паганини. Кто-то грубо "подрезал" кого-то на дороге; она шла по проспекту, и мимо неслась река сверкающих фар. Толком не заметила, как вышла на улицу - вылетела, не усидев за работой. Истеричка. Она провела рукой по лицу; опять горит, как в лихорадке - как каждый вечер. Проклятый Гранд-Вавилон.
   Проклятый - и благословенный.
   Она влилась в возбуждённую гуляющую толпу, как вливалась теперь каждый раз. Прочь, прочь по чуть влажным от недавнего дождя плитам мостовой - мимо ажурно-резных и сдержанно-строгих зданий, тонущих в темноте, мимо кафе и баров, дорогих бутиков и сувенирных лавочек. Ноги сами пронесли Алису мимо греческой таверны, где они ужинали с алжирцем в субботу, - и принесли в итальянский ресторан, где она сидела одна. Она прекрасно понимала, что сегодня ей точно нельзя пить - даже лёгкое вино, даже один бокал. Только не в таком состоянии.
   Она уже знала, что не удержится, - и заранее была полна отвращения к себе. Слабовольная дура. Можно подумать, это спасёт её от тоски, а не усилит её.
   В ресторане было не слишком людно - всё-таки понедельник. Маленький столик на двоих; пустой стул напротив. Концептуально. Без размышлений заказав пасту и Кьянти, Алиса пролистала свою переписку с Ноэлем - и вздрагивала чуть ли не на каждом сообщении. "Привет. Ну, как ты себя чувствуешь?"; "Привет. Как ты там?"; "Ну и комары тут у вас, озверевшие какие-то"; "Посмотрела я всё-таки твой "Выстрел в пустоту"...
   Любой предлог, взятый наобум; жалкие потуги умирающей. Отвратительно. Она разгневанно положила телефон экраном вниз - и он тут же призывно завибрировал. Конрад. Алисе понадобилась пара секунд, чтобы вспомнить, кто это - из тех многочисленных менеджеров, программистов и официантов, с которыми она вела переписку в Badoo.
   Вежливый, довольно симпатичный, судя по фото, - но скучный неимоверно. Или, может быть, просто не умеет общаться по переписке. Любой диалог сводится к предложению увидеться - и им же ограничивается, как ни крути.
   Алиса, вздохнув, ответила приветом на его "Привет" - и стала ждать очевидного.
   "Что делаешь?"
   Разумеется. Она грустно накрутила на вилку спагетти.
   "Ужинаю. А ты?"
   "Ничего, отдыхаю. Когда мы увидимся?"
   "Не знаю. В ближайшие дни времени нет, да и настроения что-то тоже, если честно".
   Видимо, такой ответ несколько обескуражил Конрада - но размышлял он недолго.
   "А когда будет?"
   Алиса закатила глаза, стараясь не злиться на глупость вопроса. "А когда будет" - что? Время или настроение? Неужели ему всё ещё непонятно, что она не намерена с ним встречаться?
   "Не знаю. Мне кажется, видеться лучше, когда есть хоть какой-то фон общения перед этим. Нужно же понять, будет ли нам о чём говорить при встрече".
   Смайлик. Вот так, доходчиво и мило.
   "Хорошо, давай пообщаемся, - написал Конрад. - Расскажи о себе".
   Тонкий ход. Остроумный и тонкий, как три мамонта. Алиса посмаковала вино.
   "Ну, я переводчик, знаю английский и итальянский. Люблю читать (в основном классику). С детства понемногу пишу - обычно прозу, изредка стихи. Довольно закрытый человек, но сейчас нуждаюсь в общении... Люблю кошек. Иногда ем хлеб вместе с шоколадом. Вот как-то так".
   Отправить. Что ж, это должно хоть немного расслабить его и настроить на свободный разговор - вместо обмена устойчивыми формулами. Но...
   Нет. Прежний роботский стиль.
   "Понятно. Хорошо. А я стихов не пишу, конечно. Я врач".
   "Здорово. Благородная профессия. Значит, ты помогаешь людям, а я эгоцентрично копаюсь в текстах?"
   "Да. Хочу с тобой увидеться".
   Алисе хотелось взвыть - или немедленно удалить Badoo. Конрад напомнил ей другого парня, с которым у неё на днях произошёл примерно такой диалог:
   "Привет. Чем занята?"
   "Привет. Пишу немного, а ты?"
   "Вау, а что пишешь?"
   "Художественное. Прозу".
   На следующий день тот же тип поинтересовался с выводком смайликов: "Ну как, дописала главу?"
   "Ну, прописала то, что хотела. Главы пишутся не так быстро", - осторожно ответила Алиса.
   "Сколько обычно пишется глава?"
   Сколько пишется глава; о да. Сколько готовится блюдо, сколько делается деталь на заводе - кажется, на более высокий уровень абстрактности мышление этих людей не способно в принципе. Забавнее был только "Аполлон" с его "А о чём стихи твои в основе?"
   "Может, как-нибудь и увидимся, погуляем, - уклончиво заверила она Конрада, покачивая в бокале кровавость Кьянти. - Я напишу, как будет свободный вечер".
   "Хорошо".
   Фух, отвязалась. Наконец-то. Можно дальше эстетично страдать.
   Приглушённый тёплый свет, картины на стенах, стилизованные под древнеримские фрески; тело впитывало уют и покой - и вино, которое сегодня почему-то проясняло сознание, а не наоборот. Алиса поклялась себе, что вернётся к прежним разумно-праведным самоограничениям, как только уедет; такой режим жизни - конечно, только для Гранд-Вавилона.
   Значит, Горацио считает, что она должна писать. Это и так понятно - но разве это решит все проблемы? Разве кроме того, чтобы писать, она не вынуждена жить - и каждый день как-то мириться с реальностью? Как он сам это делает?.. Алиса не спрашивала прямо - но теперь ей, как и после первой встречи с ним, казалось, что она буквально кричит об этом каждой своей фразой, трясёт его за плечи, требуя: "Научи меня!" - а он лишь молчит и устало улыбается, как Христос улыбался своим апостолам. Одни недомолвки и нравоучения. Она измождённо покосилась на разрывающийся телефон.
   Лавина однообразных "приветов", "как дела?" и "как настроение, красавица?"; они обступали её, копошились вокруг, как мерзко-блестящие, звучно топочущие лапками тараканы. Ещё один начатый диалог; Генрих. Он уже несколько раз предлагал встретиться - но Алиса всегда находила предлог, чтобы отказаться. Жидкие белесые волосы, острые черты лица; в нём было что-то крысиное. Он казался неглупым - по крайней мере, на фоне других, - но каким-то конфликтно-колючим. Например, когда Алиса написала, что восхищена Гранд-Вавилоном, Генрих принялся увлечённо ругать и сам город, и тех, кто переезжает сюда. "У них вечно за душой тёмная история и куча вранья, - ворчал он. Видимо, сказался какой-то негативный личный опыт - впрочем, не особенно интересный Алисе. - Приезжают и побираются, слоняются по друзьям да родственникам. Либо какой-нибудь мутной фигнёй занимаются - типа блоггинга или психологических тренингов. "Творческие натуры", ага. И каждый второй к тридцати сопьётся или сторчится!"
   Эти мысли были созвучны с мыслями Эрика - хоть тот и не был склонен к такой радикальности. Алиса понимала, почему местные могут не любить бесчисленных туристов и приезжих - а особенно вот такую неприкаянную богемную молодёжь. Но подумала о Ноэле - тоже не так давно переехавшем - и бросилась в бой, как заправский адвокат.
   "Не знаю. По-моему, это наоборот заслуживает уважения - если человек приехал без гроша за душой, но смог найти своё место в таком мегаполисе. Жильё, работу... Значит, он знает, чего хочет от жизни, и достоин жить в городе, который вдохновляет его".
   "Мне кажется, я в любом городе нашёл бы своё место", - сказал Ноэль, когда у неё вырвалось, что он хорошо сочетается с Гранд-Вавилоном. Алиса не сразу поняла, что даже в этом пустом диалоге отсылает к его словам - и к колдовству той ночи, прекрасному и скоротечному.
   "Не вижу ничего достойного в том, чтобы бОнально найти работу и снять жильё, - с немецкой бескомпромиссностью заявил в ответ Генрих. - Я бы таким людям не доверял и не общался с ними".
   К счастью, сегодня он ограничился простым "приветом" - и предложением погулять.
   "Спасибо, но я что-то не в настроении, да и устала, - призналась Алиса, поглаживая ножку пузатого бокала. - Может быть, в другой раз".
   "Слушай, ты на фотках какая-то разная, - после небольшой паузы вдруг выдал Генрих. - У тебя есть какой-то недуг?"
   Алиса поперхнулась вином. Стало так обидно, что кровь бросилась в голову - почти так же, как от выходки Майкла, покинувшего её в неведомых закоулках Гранд-Вавилона. Почти - но не так же: теперь злости было больше, чем боли.
   Почему люди так редко отдают себе отчёт в том, что говорят или делают? Почему считают допустимыми такие дикости? Одно дело - добродушно подтрунивать над другом: "Ха, ну и рожа у тебя на этой фотке!" И совсем другое - заявить о "недуге" девушке, за которой пытаешься ухаживать. Король такта и ума; даром что имя королевское. Генрих Безмозглый.
   "Эм, нет. Физически я абсолютно здорова, - холодно написала Алиса - искренне надеясь, что он сумеет хотя бы уловить холодность. - И зачем же ты тогда лайк поставил и общаешься со мной, если по фото кажется, что у меня "недуг"?"
   "Ну, блин, значит, просто криво встала, - не растерялся Генрих, явно и не думая об извинениях. - Вторая фотка не получилась, мягко говоря".
   Что за бред?.. Алиса никогда не любила фотографироваться и не считала себя фотогеничной - но для профиля в Badoo отобрала только те снимки, которые казались ей удачными. Которые, чёрт возьми, всем казались удачными; всем, кто видел! Даже Диане - несмотря на её сарказм и вечную готовность осмеять чужую внешность. Она открыла фото - будто желая убедиться, что Генрих неправ. Смешно; зачем в этом убеждаться?.. Проклятые комплексы.
   Самая нарядная из фотографий: в простом чёрном платье и серебристо-чёрной маске с пером. Снимал Луиджи - в их короткой, но эйфорично-прекрасной поездке в Венецию (эйфорично-прекрасной - вопреки непрерывным скандалам). Алиса тогда хмелела от извилистых узких улочек и маленьких campo перед церквами, от ажурных контуров тесно жмущихся друг к другу палаццо, от вездесущей воды и влажного воздуха - и чуть не расплакалась, когда увидела сине-золотую громаду собора Сан-Марко. Ей не верилось, что человеческие руки способны сотворить такую красоту. И эту маску она купила тоже по какому-то глупому, иррациональному вдохновению - захотелось почувствовать себя каноничной туристкой в Венеции. Такой же, как все. Ну, а ещё - эти маски (конечно, поддельные, китайские) продавал очаровательно болтливый парень из Бангладеш. Не купить было невозможно.
   И теперь, увидев это фото, какой-то крысоподобный Генрих интересуется, нет ли у неё "недуга". Алиса закипела ещё сильнее.
   "Не знаю, криво или нет. Я уж подумала, что, на твой взгляд, "недуг" я прячу под маской, - ядовито написала она, опустошив бокал. Ей плохо от молчания Ноэля; спасибо, Генрих - дал возможность отыграться. - По-моему, не стоит сообщать людям об их физических недостатках вот так в лоб, даже если они серьёзны и правда заметны. Но, видимо, у нас разные мнения по этому поводу".
   "Да блин, ладно тебе! У всех бывают неудачные фотки, у меня тоже. Это нормально - сказать об этом, - напирал Генрих. - Ты пойми правильно, я же ищу девушку, чтобы погулять с ней, замутить что-нибудь... Мне важно понять, интересует ли она меня, в том числе внешне".
   Разъярённо фыркнув, Алиса забросила ногу на ногу и доела пасту. А потом - заново наполнила бокал. Плакать не хотелось - только злобно смеяться, как после матерной реплики "Аполлона".
   "Ты тоже пойми правильно. Меня даже несимпатичной или страшненькой никто никогда не называл, а уж чтобы так прямо спрашивать про "недуг"... Я обескуражена, и, честно говоря, мне слегка неприятно. Но, если ты считаешь это нормальным - дело, конечно, твоё. Желаю найти неземную красавицу. Хорошего вечера".
   "Ну, ты тоже странно реагируешь. Я не хотел обидеть, просто уточнил. Вот если бы ты увидела, что у парня на одной фотке нет ног, а на другой есть - тебя это не смутило бы, пошла бы встречаться с инвалидом? Извини, если подпортил настроение, но..."
   Увидев извинение, Алиса не стала читать дальше; просто устало выдохнула - и свернула диалог. Он правда думает, что улучшит ситуацию аналогией с безногим инвалидом?.. Сколько же в людях идиотизма; сколько тупой, раздутой самоуверенности. Она "странно реагирует" - о да; наверное, Майкл и тот недоделанный "Аполлон" думали так же.
   К чёрту. Глаза всё-таки защипало - глупая запоздалая реакция. Ноэль онлайн, но по-прежнему молчит - конечно, как и всегда... Может, уже на работе, если опять в ночную смену. Всю прошлую неделю у него были ночные смены - как и полагается мистическому существу, он редко выходит при дневном свете.
   А может, общается с кем-то ещё или слушает музыку. И совсем не вспоминает о ней. И не вспомнит.
   ...Алиса вернулась в отель к полуночи - с остатками вина и нежнейшим шоколадно-арахисовым чизкейком на вынос. Лихорадка не отступила - только усилилась; уже на улице, в вихре ночных огней, она поняла, что вышла и выпила только для храбрости - с единственной целью. Написать ему честно. Написать так, как она чувствует, - что бы ни последовало за этим. Прыгнуть в пропасть, пойти ва-банк. Дуэль с Генрихом, разозлив её, почему-то подстегнула её отвагу.
   "Не показывай ранимость", - говорит Поль. "Не пытайтесь повернуть поток в другую сторону", - учит Горацио. Она и сама понимает, что Ноэля нельзя - категорически противопоказано - загружать чем-то давящим, чем-то серьёзным. Это лишь испугает и оттолкнёт его.
   Но она больше не может молчать. Если промолчит - не изменится вообще ничего, до самого её отъезда. А так - он хотя бы будет знать правду.
   Ведь так?
   Проморгавшись от слёз, стараясь унять надоедливую дрожь, Алиса достала телефон. Её колотило так сильно, будто Ноэль уже стоял здесь, рядом - весь, со своей воздушной тонкостью, взъерошенными волосами, подростковыми словечками вроде "супер" и "чиллить", серебристой синевой глаз; стоял - и читал то, что ещё не написано, то, чему только предстоит отпечататься в пульсе чернил.
   То, что в ней самой уже давно сочинилось - а значит, неотвратимо должно было стать написанным.
   Открыть диалог - и плыть, плыть, одолевая дрожь, борясь с волнами; плыть в морях чернил - может быть, навстречу безумию. Интересно, Горацио одобрил бы это?.. Странная мысль. Какая разница?
   "Привет. Извини, что снова беспокою. Не знаю толком, зачем пишу - но не могу не писать. Ты просил сообщить, если появишься в моих текстах "хотя бы в роли дверной ручки". Так вот, я уже уверена, что появишься - и далеко не в такой мелкой роли. Пусть это странно, и нелепо, и мы очень мало знакомы - настолько мало, что я даже не знаю твоей настоящей фамилии; я понимаю. Но у меня нет сил об этом молчать - да я и не хочу. Твоя прохладная чувственность заворожила меня настолько, что я не могу выкинуть тебя из головы. Хоть это и глупо и хоть я не ищу ничего серьёзного - наоборот, избегаю серьёзного, потому что пережила очень тяжёлый период, после которого поклялась себе ни к кому не привязываться, - я очарована тобой, как девочка. Как девочка, безумно хочу тебя (или хотя бы увидеть тебя), не могу спать ночами - и вижу тебя в каждом повороте этого треклятого города. После того, что пережила, я боюсь сильных чувств - но не могу этому сопротивляться. Встреча с тобой вдохновила меня и столько всего во мне воскресила. Даже если мы больше никогда не увидимся (а мне всё больше кажется, что это так) - я хочу, чтобы ты знал это.
   Прости, что пишу всё это. Люди часто думают, что попасть в чью-то книгу - это счастье, но теперь ты видишь, что быть музой для такого чокнутого человека, как я - та ещё головная боль. Вот, наверное, и всё, что я хотела сказать. Спокойной тебе ночи и удачного дня завтра".
   Перечитать; подправить, подчистить, переформулировать. Слишком длинно? Слишком громоздко? Бытовая приписка в конце ни к чему? "Прохладная чувственность" - вычурно, но как же хочется оставить; ведь так и есть... Алиса тряслась и горела - и искры летели на телефон, и были готовы подпалить простынь, и шторы, и весь отель - сжечь дотла этот грешный прекрасный город; город Ноэля, город теней, воды и зеркал - и случая, всевластного случая, решающего, кому жить, а кому умереть. Строки написались сами, одним огнистым потоком - но лишь после долгой шлифовки она нажала "отправить".
   Убрать телефон подальше - чтобы не поддаться искушению удалить. Страшно, страшно; Господи, как же страшно. Что, если в ответ он пошлёт её - как говорит Поль - "лесом"? Что, если решит, что она сумасшедшая?
   Алиса не спала почти до утра - и к утру поняла, что в ответ, скорее всего, получит просто молчание.
  
   ***
  
   Вспышки салюта расцветали в черничном небе - жёлтые, красные, серебристые и лазурные. Торжествующе грохоча, огни летели вниз и вперёд - прямо на муравьишек-людей на мосту, прямо на неё; небо, похожее на аляповатую картину безумного художника-абстракциониста, надвинулось на Алису, стало почти угрожающим - но она смотрела, не отрываясь, все десять минут салюта, исходя мурашками от шума и яркости. Кажется, её никогда ещё так не завораживал фейерверк. Как эта неистовая оргия красок двоится отражением в Ри, и как всё внутри замирает сладким ужасом от этого грохота - будто под пушечной канонадой... Финальные залпы были такими огромными и многоцветными, что за спиной Алисы какой-то подвыпивший паренёк не выдержал и принялся громко скандировать:
   - С Но-вым го-дом!
   Вокруг засмеялись, потом - счастливо захлопали. Катера, пароходы и речные трамвайчики стали медленно расплываться в разные стороны под тающим в воздухе цветным дымом - будто рыбы после нереста. Алиса пошла по мосту в толпе - затерявшись в её длинном змеистом теле; она улыбалась, но почему-то её колотило, как в лихорадке. Её отчаянное письмо уже утром было прочитанным - но, как она и предполагала, осталось без ответа. Ноэль, видимо, шокирован и не знает, что сказать; или, может быть, предпочёл, как он выразился бы, "не заморачиваться". Или вообще просто открыл - и не дочитал до конца. Она не знала.
   В любом случае - больше нет сил терпеть. Да, она обещала себе не писать Ноэлю, если он не ответит на то письмо, - но понимала, что именно больше не может. Салют в честь Летнего праздника словно вытянул из неё остатки терпения и надежды - выжег цветным огнём. Лицо и тело горели; в каком-то дурмане Алиса добрела до отеля - снова почти к полуночи. Рухнула на кровать, достала телефон и написала:
   "Извини, конечно, что беспокою, но я ожидала любой реакции - только не полного молчания. Не подскажешь, в чём месседж? "Не пиши мне больше, чокнутая идиотка", или что?"
   Она не знала, чего ждёт в ответ, - разноцветная грохочущая дрожь вытеснила мысли; но, когда он ответил, - поняла, что ждала именно этого.
   "Я просто слегка офигел, если честно. Ну, и сейчас нет времени писать тебе что-то подобное".
   "Да мне и не нужно ничего "подобного", - вполне честно призналась Алиса. Её всё ещё трясло - но слёз почему-то не было. Глубина её страсти обескуражила его - как она и думала; обескуражила, испугала и оттолкнула. Но это - хотя бы какая-то искренняя, человечья реакция. Не мертвенный водный холод. - Спасибо за честность".
   Нет ответа.
   Ну, вот и всё, сказала она себе, умываясь ледяной водой в ванной. Вот и всё, истеричка. Угомонись - и оставь его в покое. У него своя жизнь.
   Было скорее пусто, чем больно.
   Интересно, он посмотрел салют? Наверное, да - с друзьями. Или с девушкой. Или сразу с двумя девушками. С какой-нибудь рыженькой Витторией или тёмненькой Кьярой - с кем угодно, как угодно; в жизни возможно всё, и никогда нельзя верить тому, что кажется. Тем более - тому, что говорят. "Ты слишком большое значение придаёшь словам", - однажды сказал Поль. Слишком большое. Слова мужчины, охваченного желанием, порыв, тяга-вспышка, винно-красная ночь - что это? Козни чертей, лживый шёпот Гранд-Вавилона, пляска огней на воде; мираж. Господи, что за бред лезет в голову?.. И как она болит, кстати - будто с похмелья, хоть всё уже и прошло.
   Алиса лежала без сна - слушая монотонную песню комара, свернувшись калачиком, - когда телефон вдруг снова завибрировал.
   Ноэль.
   "Как будет время, я напишу, когда сможем увидеться".
   Отвечай сдержанно, - в изнеможении приказала себе она. Только сдержанность притягивает. Сдержанность и отстранённость; загадка. Прекрати к нему лезть.
   Одолей неодолимое.
   "Хорошо", - написала Алиса - и вскоре уснула, почти умиротворённая. Даже если он сказал это просто так, из тактичности, в качестве "утешительного приза" - какая, собственно, разница?.. Тяжёлый тусклый сон поглотил её - утащил на дно реки из цветных огней.
   ...Когда она открыла глаза - уже около девяти утра, - её ждало восемь сообщений.
   Все - от Ноэля.
   Я всё ещё сплю, да?
   Алиса проморгалась, ущипнула себя; сообщения не исчезали. Разрываясь на клочки, она открыла диалог; вот дура, нашла, когда засыпать...
   "Ты спишь?"
   "Поздно уже, да. Спишь, наверное. Извини".
   "Я что-то три часа уже не могу уснуть".
   "Вся спят давно, а я не могу".
   "Никак не получается".
   "Если вдруг ещё не спишь, можно прийти к тебе?"
   "Я что-то так сильно соскучился".
   "Хочу к тебе".
   "Хочу к тебе". Это обожгло её, как клеймо; отправлено меньше часа назад.
   Дышать. Просто дышать. Она вся превратилась в огромное бухающее сердце, в метроном, отмеряющий секунды, в хищника, опьянённого запахом крови, - и написала:
   "Уже не сплю. Ты лёг? Приходи, конечно, если хочешь. Могу и я к тебе. Тоже очень к тебе хочу".
   Только не спи - только не спи, ради небес и ада; я никогда не прощу себе этой упущенной возможности... Она судорожно ополоснулась в душе, оделась, расчесала волосы; телефон лежал на кровати, в луче бледного утреннего света - и наконец перестал молчать:
   "Ко мне не варик, у меня друзья сейчас живут. А тебе сегодня никуда не надо?"
   "Нет".
   Правда?.. Кажется, да, никуда: переговоров, лекций и интервью сегодня не предвидится, а уже готовые тексты она переведёт потом; неважно, когда. Мысли лихорадочно метались; Алиса написала "нет" гораздо раньше, чем осознала, что действительно может остаться в отеле.
   "Я тогда подойду минут через пятнадцать, окей?"
   "Да", - мертвея и плавясь, смиренно написала Алиса.
   Она была хворостом, к которому поднесли факел. Упасть - упасть и молиться о спасении, не веря в него, и лететь прямо в жёлтое, рыжее и горячее.
   Она не запомнила, как прошли эти пятнадцать минут. Один вдох - и сто пятнадцать вечностей.
   А что, если он передумает в последний момент, как тогда?.. Её ведь разорвёт на части - уже без шуток.
   "Я тут", - написал Ноэль.
   Сбежать по лестнице; жалобный писк ключа-чипа; распахнуть дверь - и замереть.
   - Привет.
   - Привет.
   Он бесшумно перешагнул порог - такой же лёгкий, бледный, невесомо-худой, как тогда, полторы недели назад; только - в бежевых летних брюках и чёрной рубашке, с пиджаком в руках, красивый до надсадной боли в груди. Слабая небрежная улыбка; красная сеточка лопнувших сосудов вокруг радужки (устал от работы за компьютером - или марихуана?); этюд акварелью из губ, волос, пятнышек на пальцах; замираю, ныряя в холодную, бесчеловечно-жестокую вечность (вечность - человечность - бесчеловечность; забавно) - чем я заслуживаю видеть тебя здесь?.. Странная мысль, глупая - чем заслуживаю; чем я заслуживала видеть картины Тициана или слушать, как на органе играют Баха? Но ты - больше Тициана и Баха; ты огромен, как океан.
   Обнимаешь меня. Мы стоим в обшарпанном подъезде (ах, нет - в парадной, конечно), корявый завет "Не ругай себя" - чуть выше, прямо по пути; от тебя пахнет сигаретным дымом - и чем-то нежно-шипровым, сладко-чувственным; аромат твоей кожи и твоего пота, который не описать - можно только глотать, захлёбываясь.
   - Ты дрожишь. Замёрзла?
   - Н-нет, - выдавливаю, кутаясь в шелковистые волны твоего голоса, упоённо прижимаясь к твоему теплу. - Немного волнуюсь.
   - Почему? - чуть отстраняешься, с недоумением глядя на меня сверху вниз (сегодня ты словно выше, чем я запомнила); с недоумением - но улыбаясь краешками губ. Ты прекрасно всё понимаешь - просто кокетничаешь. Кошачье, чуть женственное кокетство, от которого мне хочется растечься талой лужицей восторга у твоих ног. Лужицей, в которую ты наступишь - и уйдёшь, не оборачиваясь.
   - Не знаю, - хрипло шепчу я, дёрнув плечом. - Я... очень рада тебя видеть.
   Боги и демоны - ну и видок у меня, наверное; как у одержимой. Твой взгляд становится мягче, и ты снова - бережнее - привлекаешь меня к себе.
   - Не волнуйся. Всё хорошо... Я жесть как соскучился по тебе.
   - Правда?
   - Правда.
   - И я по тебе. - (Как скудны слова - трижды скудны, до нищеты, - на каком бы языке они ни звучали. Они никогда не выразят этого голода, этой ломки, этих бессонных ночей в угаре бесплодного желания; что значит тусклое "и я по тебе"?.. Убожество). - Очень сильно. Пойдём?..
   Веду тебя на второй этаж, чувствуя себя Вергилием, сопровождающим Данте. У входа ты замираешь в робкой деликатности - как кошка, которая садится у порога и, склонив голову набок, жмурясь, задумчиво изучает комнату, прежде чем войти.
   - Где у вас тут разуваются?
   - У меня разуешься. Всё хорошо.
   Узкий коридор, мини-кухня, приглушённые голоса - супружеская пара из третьего номера; лиловый ковёр мягко скрадывает твои - и без того воздушные - шаги; ты мельком осматриваешься.
   - А неплохо тут у вас. Уютненько.
   - Да, вполне. Скромно, но всё необходимое есть. - (Открыть дверь; руки всё ещё дрожат - к чёрту). - Проходи. У меня не совсем прибрано, я не ждала, но...
   - Ой, да брось.
   Упруго потянувшись, проходишься по номеру; вешаешь на спинку стула уже знакомый мне пиджак, бросаешь взгляд за окно - текучий поток хищно-кошачьих движений.
   - Тоже неплохо. Даже мило, слушай... И вид не на стройку.
   Почему-то то, что ты назвал ремонт стройкой, кажется мне очаровательным. Настолько очаровательным, что я даже не сразу замечаю ошибку.
   - Ага. Я сначала жила в другом номере, в первые дни, а потом меня сюда переселили. - (Вымученно улыбаюсь; вымученно - потому что твоё присутствие жжёт, как раскалённый железный прут. Счастье на грани с пыткой - счастье, которое не умещается в сознании. Кружащий голову эфир. Мне трудно разговаривать). - Подружилась с хозяйкой.
   - Ну, это хорошо... - (Садишься на кровать, устало вытянув длинные ноги. Те самые по-цыплячьи жёлтые носочки; я улыбаюсь, заливаясь глупым румянцем). - И кровать такая... царская.
   - Да, большая, - бормочу я - и мы оба (сейчас уже точно) думаем об одном и том же. Режешь меня серебристой лазурью глаз - небесным скальпелем - и похлопываешь по матрасу рядом с собой.
   - Иди сюда.
   Послушно сажусь; хочу предложить тебе чаю (ведь всё-таки надо говорить, правда?.. почему меня так гложет жаром, что на это нет сил?) - но ты вполголоса спрашиваешь:
   - Как твои делишки?
   "Делишки" - я уже слышала от тебя это слово. Твоё слово - как "супер", или как "сяп" вместо "спасибо".
   - Делишки?.. Да хорошо.
   - Да?
   - Да.
   Чувственно-гортанная, шелковистая хрипотца; твоё дыхание на моей щеке; ты тянешься вперёд - ведь мы оба давно понимаем, что в словах нет никакого смысла; оба падаем в лёд и жар. Трогать, гладить, есть; мы почти кусаемся, добравшись до губ друг друга; я не могу оторваться, не могу насытиться - не могу не стонать, когда ты, нащупав пульс на моей шее, снова, не моргая, смотришь мне в глаза.
   - Тшш... Ты правда так сильно дрожишь. Всё хорошо?
   - Да.
   - Точно?
   - Конечно.
   - Ничего, что я опять сразу лезу целоваться?..
   В ответ на это мне уже не хочется думать, что ты издеваешься. Теперь я понимаю, что это - лишь ещё одна из форм твоего очаровательного, хищно-лисьего кокетства. Улыбаюсь - и снова тянусь навстречу; как ты можешь тратить эти драгоценные секунды?.. Трогать тебя всего; шёлк, дым, мрамор, кошачье урчание, тёплая пульсация бреда; ты восхитительно-больно впиваешься зубами в мою шею и мнёшь меня под одеждой, как покорную тебе глину; я стягиваю с тебя рубашку (проклятые пуговицы - их трудно расстёгивать, когда пальцы вот так дрожат); она не чёрная, как мне сначала показалось, а с густо-фиолетовым глянцевитым отливом - ночные небеса; хрипло шепчу:
   - Красивая рубашка. Тебе очень идёт.
   - Спасибо, - смешливо фыркаешь. - Купил за шесть евро по акции.
   - Да?.. Не подумала бы.
   Мягко валишь меня на кровать, нависнув сверху - утопая в лучах утра каждой своей нежной линией; сейчас ты совсем не похож на человека. Ты - архангел, инкуб, бред монахини в религиозном экстазе, чистый свет, пронзающий меня; ветер, рвущий на части лёгкие.
   - Тшш, расслабься... Что тебе нужно, чтобы расслабиться? - мурчишь, покрывая меня поцелуями; я уже не могу ответить связно - даже если бы очень хотела. - Может, какую-нибудь музыку включить?
   Какая трогательная чуткость. Улыбаюсь. Ты любишь музыку, ты сам - музыка; эфемерная, болезненно-странная красота, которая растворяется, едва отзвучав. Но не всё решается музыкой, особенно - в тяжеловесности текста. Качаю головой.
   - Нет.
   - А что?
   - Ничего. Просто немного... Времени.
   - Конечно, - выдыхаешь мне в губы. - Мы никуда не спешим.
   Разве?
   Мне кажется, что мы очень спешим; мы обгоняем само время, и огненные язычки комет не дотягиваются до нас. Ты высекаешь из меня искры губами, пальцами и языком; изучать белый и нежный, как лилия, шёлк твоей кожи, изгиб шеи, форму стройного бедра - и снова, снова эти упоительные косточки; на тебе, под тобой - всё тонет в горячечном вихре; мы рисуем друг на друге поле боя и грохочущие огни салюта, карту созвездий, игральные кости - вечный Гранд-Вавилон.
   - Так тебе правда это нравится, да? Нравится делать это мне?.. - шепчешь, кусая губы, пока я играю на горячей жаждущей флейте. Отвлекаюсь на долю секунды, чтобы ответить:
   - Да. Очень.
   - Мм... Это необычно.
   - Да?
   - Да. - (Прогибаешься с тихим стоном - белый упругий мостик спины, скульптурно напряжённые мышцы пресса. Твои скулы нежно розовеют, пальцы судорожно мнут простынь - небеса не видели лихорадки прекраснее; и ад тоже не видел). - Ну, тогда надо будет почаще заходить.
   Мурчащее заигрывание в твоём голосе - мягко-хриплая истома, рывок вверх; это сражает настолько, что у меня самой вырывается стон, а всё внутри сладко тянет - от одной твоей интонации.
   - Да... Да, пожалуйста, заходи почаще. - (Ты мягко хватаешь меня, валишь обратно - на спину, скользишь вниз, купая в порочном, воздушно-белом, тонком и хрупком; я не понимаю, что говорю). - Я была бы рада. Ты...
   - Или как-нибудь на ночь надо прийти. Да?
   - Да. - (Одна мысль об этом раздирает меня; целая ночь с тобой, как тогда - за что мне этот пир - неважно, за что; хочу. Горячку возбуждения уже трудно выдерживать, грань близко - грань чего?.. Мир в осколках голубого, белого и чёрного; пушистые пряди твоих волос; узкая линия бородки; ты можешь говорить что угодно - и я ритмично буду отвечать "да", даже если ты прикажешь мне продать душу). - Да, конечно. Хочешь сегодня?
   - Лежи, - строго велишь ты, чуть прижав мне горло; или - уже не "чуть"? Хриплю и захлёбываюсь под твоей ладонью; от этой властности хочется извиваться, кричать, пуститься в пляску вакханки над бездной, полной лазури и серебра - как твои глаза; я обещала себе не стонать громко, кусаю руку - не приглушает; тонкие стены - плевать; ты делаешь со мной то, что я не могу выдержать, нельзя, невозможно; пусть под твоим холодным блеском, под небрежно-изысканными атаками твоего искушённого языка у меня остановится сердце - пусть я утону в тебе до конца, раз иду на дно.
   Ты - совершенство. Спонтанное, легкомысленное, жестокое совершенство; море, которое пожирает корабли так же легко, как забывает о них. Ты душа города.
   - Я хочу тебя. Хочу, очень сильно, пожалуйста.
   Я близка к тому, чтобы умолять; но ты - не он; ты не вынудишь меня делать это.
   - Я тоже хочу, - почти жалобно шепчешь ты, божественно-красиво постанывая от моей партии рукой и губами. - Но у меня с собой нет...
   - У меня есть.
   - Давай.
   Быстрее, быстрее; мне уже неважно, нелепо ли это; неважно, споткнусь ли я - пусть споткнусь, пусть улечу в холодную бездну и пробью собой землю, как Люцифер; меня ждёт самый прекрасный плод познания, самая невозможная, самая мраморно-совершенная Ева из всех; Ева, чьи губы измазаны мороженым, а кепка вечно повёрнута козырьком назад; Ева, чьи пальцы и губы я буду воспевать, пока не умру; Ева без пола, корней и почвы, с электронным пульсом в наушниках.
   Покорно подставиться, распластаться перед тобой - так будет лучше; прогибаюсь в спине - больше нет сил ждать, я хочу быть твоей вещью, собственностью, твоей, твоей - пусть неправда, игра, пусть на пару минут...
   - Какая ты красивая... Какая...
   Жадные рывки, жадное, болезненное блаженство; ты продираешь меня насквозь, падаешь на меня, истекая потом; шепчешь в полустоне:
   - Это было охуенно.
   Мат в твоих устах звучит похабно - но высшим из комплиментов. Дышать. Улыбаюсь, оборачиваясь; лихорадка, пульсируя, утихает - переходит в томящий покой.
   - Правда?
   - Правда.
   Ты жмуришься, зеваешь - и сияющей тенью перетекаешь в душ.
   Повернуться набок... В чём дело? Алиса зашипела от боли - левую сторону шеи будто царапало невидимое маленькое чудовище. Дотронуться; на пальцах остались липкие красные следы. Такие же красные разводы украшали подушку. Ноэль перестарался, кусаясь?
   Чувствуя что-то вроде странной гордости, она открыла тумбочку; где была перекись водорода? Её не хотелось искать - не хотелось даже шевелиться; только лежать, вкушая тяжёлую сладкую истому - сладкую, как шоколад или абрикосы... Абрикосы. Ноэль так и не снял те прелестные жёлтые носочки; Алиса хихикнула, упиваясь щекотными, до онемения, волнами счастья. Он пришёл - и всё это случилось, правда, не во сне? Он действительно плещется сейчас в её ванной, а его многострадальный пиджак висит на её стуле?
   Немыслимо - и прекрасно.
   Ноэль вернулся, разнеженно зевая; улёгся, закинув руки за голову, и в недоумении посмотрел на Алису.
   - Всё хорошо?
   - Конечно. Более чем. А... - (Она поняла, о чём он, - и, улыбнувшись, отняла от шеи ватный диск. Ранки от зубов пощипывали - но совсем чуть-чуть, даже приятно). - Ничего страшного, уже обработала.
   - Дай посмотреть... Мда-а, слегка переборщил я. Извини. - (Покрасневшие от бессонницы - или всё-таки не только? - глаза Ноэля скользнули по её телу - всё с той же льдистой непроницаемостью). - Наверное, ты просто слишком вкусная.
   - Я не против. Мне даже льстит.
   - Мм, да? - (Он провёл рукой по намокшим прядкам, повернулся набок и по-кошачьи зажмурился; точёные пальцы в белых пятнышках уютно впились в подушку. Хищный сильф, прикорнувший на облаке). - Я тут хотел у тебя полноценный душ принять, но мне что-то так лень... Совсем не спал. От меня не сильно потом разит?
   Негромкий, слабый голос с гортанной хрипотцой; скоро, совсем скоро он сорвётся в предсонное бормотание. Это хорошо, что Ноэлю нравится спать с ней. Значит, ему с ней спокойно. Алиса покачала головой, осторожно погладив его по худому плечу.
   - Нет. Мне нравится, как ты пахнешь.
   - Серьёзно?
   - Ага.
   Несколько секунд они лежали не шевелясь, в молчании; Алиса поглаживала его мраморно-белую, бархатистую кожу; он, не моргая, смотрел куда-то в пространство, мимо неё, - задрёмывал?.. Потом вздрогнул, будто очнувшись.
   - У меня волшебное утро, - прошептала она, больше не в силах молчать об этом.
   - Мм? Что в нём особенного?
   Неужели он правда не понимает - или снова кокетничает?
   - Ты пришёл, - прошептать куда-то в его нежную шею, в мокрые прядки волос; она стеснялась смотреть в глаза, говоря это.
   Ноэль усмехнулся.
   - Как легко тебя порадовать... - (Он помолчал, с кошачьей снисходительностью позволяя ей гладить себя - и без выражения глядя в потолок). - А я тебе правда так сильно понравился, как ты там написала?
   Алиса прикусила губу; она с тревогой ждала этой темы - и в то же время не была уверена, что он решится (или сочтёт нужным) заговорить об этом. В тоне есть интерес - но ещё больше прежнего женственно-лисьего, подначивающего кокетства. "Посмотри на меня, послушай меня, ешь меня, пока можно; ведь правда, ты сходишь по мне с ума?.. Серьёзно? Ну, и супер".
   Она помнила, в какой лихорадке набирала то письмо; и в то же время - с какой методичностью, в несколько приёмов, редактировала его, как своё полноценное литературное детище. Смелость оборотов, конечно, граничит с безумием и наверняка оттолкнула Ноэля. Она не помнила наизусть всё, но - почти всё. "Твоя прохладная чувственность заворожила меня настолько, что...", "не могу выкинуть тебя из головы", "хоть это и глупо и хоть я не ищу ничего серьёзного - я очарована тобой, как девочка", "я боюсь сильных чувств, но не могу этому сопротивляться"... Алисе хотелось вспыхнуть и спрятать лицо в ладонях - но почему-то она не сделала ни того, ни другого.
   На самом деле, если бы прямо сейчас её - совершенно трезвую, опьянённую разве что присутствием Ноэля, - спросили, что она к нему чувствует, она повторила бы то же самое, слово в слово - и ещё больше. Отвага часто похожа на глупость; но она не стыдилась того, что была честна. Она показала ему только часть бушующего в ней океана - и уже эта часть шокировала его так сильно, что он не нашёлся с ответом.
   И - пришёл к ней сейчас. Тем письмом она шла ва-банк: Ноэль мог послать её к чёрту и заблокировать - но мог и прилететь, влекомый непривычной ему силой её страсти; прилететь, как бабочка на огонь. Бабочка живёт день - и легкомысленно порхает, не задумываясь о глобальностях; но губительная, тяжёлая глобальность огня неодолимо влечёт её.
   Поэтому он пришёл сейчас, поэтому вновь ощутил нужду в ней. Не мог не прийти. Что-то цинично-охотничье в Алисе удовлетворённо замерло в зарослях: сработало. Она умирала от страха, решаясь на это, - но у неё получилось.
   - Правда, - тихо сказала она, изучая его тонкие черты. Холодные узоры на стекле; ключевая вода в тени деревьев; шёпоты леса. - Я знала, что это... напугает тебя. Но я не могу скрывать такое.
   Наверное, он не ответит.
   Не отвечает. Молчит, задумавшись. Бабочке трудно осмыслить огонь; трудно понять, почему от него так жарко - и зачем он так мучает себя и других, если можно просто жить и радоваться.
   Ещё несколько минут протекло в умиротворённой тишине, в плавных узорах поглаживаний и объятий. Потом Ноэль ожидаемо предложил:
   - Может, посмотрим что-нибудь?
   После краткого обсуждения они остановились на второй части "Малефисенты" с Анджелиной Джоли; одна из немногих киноновинок, которых Ноэль ещё не видел - или не досмотрел до конца (он не помнил точно; вечные проблемы с летуче-спонтанной памятью). Алиса понимала, что фильм для него - снова лишь предлог уютно уснуть, обнимая её, - но совсем не возражала. Спать и заниматься сексом с ней Ноэлю явно нравилось больше, чем вести дискуссии о фильмах и книгах; что ж, пусть так. И там, и там можно вкушать драгоценные моменты.
   - Тебе опять в ночную смену на работу? - спросила Алиса, пока красочное переосмысление сказки о Спящей красавице загружалось - а её личная, мужская версия Спящей красавицы томно гладила подушку. Промычав отрицательное "ммм", Ноэль покачал головой.
   - Не-а. Я же в отпуске до пятого. Взял часть отпуска сейчас, часть потом.
   Выходит, всё, как она и думала: он уже в отпуске. Уже несколько дней - но ни разу не захотел увидеться с ней. Алиса подавила вздох.
   - Ну, здорово, что в отпуске. Хоть есть время отдохнуть.
   - Да не особо. - (Ноэль с аристократически-скучающим видом провёл пальцем по её ноутбуку). - Ко мне же друзья приехали.
   Вот это новость. И, судя по тону, он, видимо, думает, что уже рассказал это ей.
   - Да?
   - Да. Я не говорил? - (Алиса покачала головой; Ноэль удивлённо вскинул брови). - Блин, а был уверен, что говорил... Вот и не понимал, почему ты так расстраиваешься, что мы не видимся. Я сейчас круглые сутки с ними просто.
   Милое, порочно-милое легкомыслие эгоцентрика. Алиса выдавила улыбку.
   - С твоей родины приехали?
   - Ага. Одноклассники.
   - Показываешь им город?
   - Ну.
   Только сейчас для неё сошлись многие кусочки мозаики - то, как долго он не отвечал; то, что не писал сам; "увольняться после отпуска", "у меня друзья сейчас живут", "все спят давно, а я не могу"... Дело раскрыто, Холмс. Элементарно, Ватсон.
   Вот только легче от этого почему-то не стало. Ноэль даже не помнит, рассказал ли ей. Он действительно совсем, совершенно не придаёт ей значения. Плотское влечение, приятная болтовня - и только.
   Или нет?
   А впрочем, какая разница. Зачем думать об этом сейчас - когда им обоим так хорошо?
   - А вы вчера не ходили смотреть салют?
   - Не-а. Хотели, но не успели. А ты ходила?
   - Ходила. Очень понравилось. Самый красивый фейерверк из всех, что я видела.
   - Ну, супер... Давай укроемся, - пробормотал Ноэль, с по-детски очаровательным удовольствием ныряя под одеяло. - Офигеем от жары, конечно, но что-то я замёрз.
   - Да, конечно. Тут вообще холодно, в этих старых домах.
   - Мм.
   Это "мм", очевидно, значило согласие. Ноэль прижался к её спине, улёгся на её волосы - и уютно вздохнул. Так, будто не было этих дней, в которые они не виделись и едва общались; будто не изменилось вообще ничего. История о Малефисенте началась, но Алиса почти не замечала её, барахтаясь в сладко-тягучем море ощущений: его дыхание на её затылке, его пальцы на её бедре, равномерное биение его сердца...
   - Кажется, кто-то опять заводится, да? - шёпотом промурлыкал Ноэль; Алиса вдруг поняла, что выгибается и трётся об него совсем не как во время спокойного просмотра фильма, - и вспыхнула от стыда и удовольствия. - Ты так легко возбуждаешься.
   - Мне трудно сдерживаться, - призналась она, оборачиваясь. - Ты такой...
   Серебристо-голубые глаза Ноэля были так близко - и улыбались.
   - Какой?
   - Красивый. Но... не только. Не знаю, как сказать.
   Он тихо хмыкнул.
   - Спасибо. Я могу скоро уснуть, ты не против?
   - Нет, конечно, - заверила Алиса, скрывая разочарование. - Спи. Во сколько тебе надо встать?
   Разумеется, ей эгоистично не хотелось, чтобы он засыпал. Хотелось говорить с ним, целовать его, заниматься с ним любовью, насытиться им сполна за те несколько часов, что у них есть - и дать ему насытиться собой (тем более - раз уж он считает её "слишком вкусной"); но она видела его зевки, красные чёрточки лопнувших сосудов - и альтруизм перевешивал.
   Сокрушённо вздохнув, Ноэль нащупал под брошенной на кровать рубашкой телефон и проверил время.
   - Ну, в двенадцать или чуть позже надо уже там быть. Друзья проснутся... - (Новый тяжкий вздох). - Не хочу никуда идти. Хочу просто лежать и чиллить с тобой. Но надо.
   "...я ненавижу делать то, что не хочу".
   Алиса улыбнулась: она соскучилась и по "чиллить", и по бескомпромиссной силе его детского "хочу".
   - Я разбужу тебя в двенадцать, если уснёшь... А надолго к тебе друзья приехали? - как бы между прочим спросила она.
   - До следующей среды, - выдохнул он, утомлённо закрывая глаза.
   - Понятно.
   Сегодня тоже среда. Значит, ещё неделю Ноэль не найдёт на неё времени (скорее всего, не найдёт - если мыслить трезво и не взращивать в себе лишние надежды). Друзей он воспринимает как важное Дело, долг и необходимость; её - как сиюминутную приятную прихоть, без которой легко можно обойтись. Интерес к ней как личности в нём выражен слабо; фразы вроде "я по тебе скучаю" и "я хочу к тебе" для него значат, прежде всего, "я хочу тебя, твоё тело". Ему не так уж интересно с ней разговаривать; он забывает то, что уже знает о ней, и явно не жаждет узнать больше. Всё это - сугубо прагматически, если отвлечься от эмоций - значит только одно: пока с ним друзья, у неё нет шансов побыть с ним, нет шансов ещё раз его зацепить. Без друзей шансов тоже мало, но они хотя бы есть.
   Её работа по проекту заканчивается в пятницу, но...
   Но она ведь не обязана уезжать сразу, правда?
   Слушая сонное сопение Ноэля, Алиса смотрела, как Малефисента отправляется в город людей, на ужин к королю и королеве, благоразумно спрятав рога под шалью. Прямо как она - приехала поработать в Гранд-Вавилон, установила Badoo; жалкие попытки притвориться нормальным, не искалеченным человеком. Спрятать рога.
   Но всё равно все боятся Малефисенты. Люди всегда боятся того, чего не понимают. Крики паники, вилы (как канонично); Алиса убавила звук, чтобы фильм не разбудил Ноэля. Да, она останется подольше - останется на сколько угодно, пока хватит денег, лишь бы иметь шанс побыть с ним ещё. Безумие, глупость - да, ну и что?.. У неё есть целое лето в запасе. Лето, полное настоящей жизни. Вечность.
   Как в прошлый раз, она лежала, боясь пошевелиться - стерегла по-измождённому крепкий сон Ноэля, - и город замер вокруг них. Укус на шее приятно саднил.
  
  
   Глава VII

ВРАГУ

Под августовским небом тускло хмурятся

Больные, как молчанье, фонари.

Ты говоришь, что чёрт живёт на улице,

Но я-то знаю: он живёт внутри.

Он тикает в часах, звенит посудою,

На полке грустно мыслями шуршит,

В окно глядит на улицу безлюдную

И пальцами фиалки ерошит.

А вечером - выходит, плача песнями

В наушниках под остротой рогов,

И давят на него дома облезлые.

Вдыхает чёрт зловоние дворов

И, отдаваясь томной меланхолии,

Плывёт в бурлящей золотой реке,

Подслушивая новые истории

На берегах каналов, и в тоске

У входа в бар, в сияющих отелях,

Что наполняют блёклые дворцы,

И в переулках - там, где еле-еле

У супермаркетов способны говорить

Бомжи с остекленевшими глазами,

И в ресторанах, где клубится дым,

В неоне клубов - музыка клубится,

Вместе с ним

Биеньем частым пульса наслаждаясь

(Всё чаще, чаще - вот бы прокусить;

Нет, ухожу).

Чернила бьются, отвечая пульсу

И лихорадке в чьей-то голове.

Кареты с лимузинами несутся,

И фонари ехидно улыбнутся,

Вдруг высветив тень чёрта на стене.

Он безобиден, даже мил, я знаю.

Из тех, с кем нужно просто поболтать,

Сыграть в игру, где точно проиграешь, -

Ведь иногда так тянет проиграть

В чернильном мире города и боли,

Где выигрывают овцы, не пастух.

Процеженный дурман моих агоний

Сквозь сито ускользает; режет слух

Далёкий зов - а может, шёпот чёрта.

И кто-то смотрит в спину в темноте.

И, отражаясь в зеркале потёртом,

Чёрт выбирает, в чём прийти ко мне.

Я чувствую, что выхожу из моды,

Но, если тянет выйти из игры -

Вхожу опять, ведь чёртовой породы

Не превозмочь; "верши, душа, миры"

И прочие высокие словеса -

Ты знаешь, всё пустая мишура.

Растает ночь, и в воздухе белесом

Растёт, как рана, новая игра.

Её жжёт соль морей - всё глубже, глубже;

Тону я - или, может быть, лечу?

А чёрт с людьми порою даже дружит -

Вон, тащит кружку пива палачу,

Кому-то - жар вина и корку хлеба,

Кому-то только тени на стене.

Растает вздох непознанного неба,

Оставив эхо на солёном дне.

Ведь днём важна душа, а ночью - нервы,

Жжёт каждый нерв мне пульсом твоих слов.

("Чужих слов" - трусость, вычеркнуть).

Зачем в игре есть тело - впрочем, тело

Пусть тоже будет. Видя тень рогов

Привычную, я просыпаюсь. Боже,

Разряжен телефон, и всё не так.

Сегодня накажи меня построже,

Последний и единственный мой враг.

  
   Затянутое облаками небо на горизонте сливалось с водой - тоже хмурой, по-северному отливающей сталью. Горацио казалось, что он смотрит на кусочек серебра под микроскопом - в океан текучих переливов серого, сверкающе-белого, голубоватого и молочного. Парус одинокой яхты вдалеке - только и всего; он не предполагал, что в пределах Гранд-Вавилона можно встретить такую умиротворяющую пустоту. Тишину нарушали лишь сиплые стоны чаек - они кричали так, будто не сбылась их заветная мечта, - да хруст, с которым Тильда, стоявшая рядом с ним, поедала яблоко.
   - Почему здесь так мало людей? - спросил Горацио, следя за однообразной рябью воды - гладкой, подставляющейся взгляду легко, как серебристый шёлк. - Так красиво и тихо... И эта набережная - отличное место для прогулки. Но совсем никого.
   Тильда пожала плечами, кутаясь в одну из своих старомодных шалей. Методично доела яблоко, убрала зелёный огрызок в пакетик (она была вегетарианкой - и питалась строго по режиму; Горацио уже заметил, что ровно в пять, за два часа до ужина, она с забавной педантичностью съедает крупное яблоко или банан) - и только после этого ответила.
   - Людей много на пляже. Можем вернуться другой дорогой, и я покажу. Там оборудованная зона отдыха, куча кафе. Можно загорать, купаться, играть в волейбол или теннис, даже боксировать. - (Тильда презрительно скривила тонкие губы). - Все райские удовольствия, о которых может мечтать обыватель... В "Феерии" тоже много людей.
   - О да, я заметил, - пробормотал Горацио.
   Они приехали сюда на метро и вышли на острове Феерия, который почти целиком был застроен одноимённым парком аттракционов. Как и всё в Гранд-Вавилоне, парк считался "одним из лучших и крупнейших в мире"; Горацио слегка оторопел от визжащей толпы детей и взрослых, которые рвались пощекотать себе нервы на гигантских американских горках, по-новому ощутить ценность собственных внутренностей, вертясь в "центрифуге", или полюбоваться окрестностями на поющем, мерцающем разными цветами колесе обозрения. Комната страха размером с три особняка, озеро с розовыми фламинго - чего только не было в этой яркой и громкой воронке потребления. Они очень быстро прошли парк насквозь - потому что Тильда терпеть не могла "эту площадную пошлость" и морщилась на каждом шагу, - но Горацио успел испытать странную смесь веселья и лёгкого ужаса. Почему-то ему вспомнились антиутопии с их многообразными стратегиями отупления масс.
   - А здесь попросту скучно, - заключила Тильда; ветер трепал её короткие каштановые волосы. Горацио часто представлял её в образе дамы двадцатых или тридцатых годов прошлого века - в строгом чёрном платье, с такой же причёской, с тонкой сигаретой в напомаженных губах; и - меланхоличный нуарный джаз на фоне. Даже жаль, что она не курит. - Кто в здравом уме пойдёт смотреть на пустой залив? Разве что девушки, которые хотят пофотографироваться. И то редко.
   - Значит, мы с Вами не в здравом уме. Что и требовалось доказать. - (Горацио хмыкнул). - А ваши здесь бывают?
   - Какие "наши"? - спокойно спросила Тильда, с той же педантичной аккуратностью пряча пакетик с огрызком в сумку - до ближайшей урны. Горацио закатил глаза.
   - Пожалуйста, не делайте вид, что не понимаете.
   - Я правда не понимаю.
   Он вздохнул, попытавшись вложить в этот вздох всё своё полушутливое раздражение. Они с Тильдой общались уже несколько дней: она показывала Горацио атмосферные, но не разрекламированные места города (например, этот воздушно-пустой серебряный вид с берега залива), рассказывала, где варят по-настоящему вкусный кофе и где можно без особого риска поиграть в карты или рулетку, даже познакомила его со своим парнем - румяным русским амбалом по имени Вадим. Вадим был молчалив, неуклюж, как медведь, - и очаровательно робел в присутствии своей утончённой спутницы. Тильда могла сколько угодно подкалывать его со свойственным ей холодным снобистским сарказмом - он всё сносил молча, и при взгляде на эту парочку сразу было понятно, "кто в доме хозяин". Тем не менее, часто Горацио казалось, что Вадим воспринимает Тильду как ребёнка - избалованного, капризного, болезненно погружённого в свой причудливый внутренний мир. Он редко спорил, много заботился - и их отношения быстро стали восхищать Горацио, хоть сначала он и был немного обескуражен тем, что у девушки, называющей себя ведьмой, может быть такая простая, обыденная сторона жизни, как отношения с бойфрендом.
   Тильда и Вадим свободно общались на русском, английском, французском и местном языках; по словам Тильды, Вадим говорил ещё на испанском и чешском. Они оба, кажется, нигде не работали - и, сколько Горацио ни наблюдал и ни допытывался, он не мог понять, откуда они берут деньги на жизнь. Тильда много читала, занималась йогой, ходила на курсы шитья, держала кролика по имени Анри; вечера они с Вадимом стабильно проводили в театре (кино она не признавала), в консерватории или - где-то ещё, на встречах с загадочными "друзьями". Горацио спрашивал напрямую, пытался добиться своего хитростью - но не мог вытянуть из Тильды ни слова, ни единой подробности о том, как именно живут в Гранд-Вавилоне сверхъестественные существа.
   Если действительно живут. Он уже сомневался в этом - потому что с того вечера, когда они познакомились на злосчастно-смешной дегустации чая, Тильда либо всё отрицала, либо туманно отшучивалась. Горацио уже начинал отчаиваться и подозревать, что тот разговор был пьяной галлюцинацией или сном.
   Вот только деревянная пластинка с зелёным камнем, которую вручил ему таксист, была вполне реальна. И манерные "студенты-маркетологи" почему-то больше ни разу не ловили его на улице.
   - Я всё равно не отстану от Вас, Вы же знаете, - сказал Горацио. Тильда пожала плечами - и неспешно пошла по набережной, любуясь заливом. - Возьму измором. Буду расспрашивать, пока Вы мне хоть что-нибудь не расскажете.
   - Что-нибудь - о чём?
   - О таких, как Вы.
   - О странных людях со старомодными вкусами и ценностями? Ну, Вы-то явно знаете о них не понаслышке, - Тильда усмехнулась.
   - Нет. О тех, кто связан с колдовством, - не сдавался Горацио. Она невозмутимо приподняла бровь.
   - Любопытство до добра не доводит.
   - Это угроза?
   - Нет. Но я уверена, что Вам скоро просто надоест расспрашивать. А потом Вы уедете - и всё в Вашей жизни пойдёт своим чередом.
   - А если мне не надоест? И если я нескоро уеду? Я ведь всё ещё не купил обратный билет.
   - Что ж, тогда придётся действовать иначе, - печально пробормотала Тильда. Горацио хотел спросить, что она имеет в виду, открыл рот - и вдруг понял, что не может выдавить ни звука.
   Прокашлялся и попытался снова; ничего. Вместо слов из горла вырывалось что-то невнятное - полухрип-полусипенье; не было ни боли, ни першения - он просто вдруг онемел. Инстинктивно схватившись за шею, Горацио уставился на Тильду в укоризненной беспомощности - и впервые рядом с ней у него в груди зашевелился страх. Может, он и правда заигрался с тем, с чем заигрываться не следует? Заигрался - и сам не заметил, как всегда и бывает?..
   Улыбаясь, Тильда отвернулась - и Горацио почувствовал, как мягкий невидимый морок отпускает его.
   - Великолепно. И что, вот это - всё? - мрачно спросил он. Они проходили мимо девушек, которые - в полном соответствии со словами Тильды - увлечённо фотографировались: одна из них уселась на каменный бортик и смотрела в серебристую даль - на рябь воды и тонущую в синей дымке панораму Гранд-Вавилона, - а другая снимала подругу. Золотисто-русые волосы девушки поэтично развевались на ветру. На миг Горацио показалось, что она похожа на Алису - но он тут же понял, что ошибается. - Ни загадочных взмахов руками, ни заклятий, ни разноцветных вспышек?
   - Ну, мы же с Вами не в компьютерной игре, - невозмутимо сказала Тильда. - Хотя иногда нечто подобное и бывает необходимо.
   - Хорошо, Вы можете силой заставить меня замолчать. Усвоил. Но это не значит, что я отступлю, - сказал Горацио, попытавшись вложить в свой тон всю твёрдость, которой не чувствовал. - Если бы Вы хотели избавиться от меня, Вы бы ведь совсем не стали со мной общаться, правда?
   Тильда пожала плечами.
   - Думайте, как Вам угодно.
   - То есть Вы меня так и не познакомите ни с кем из Вашего круга? Так ничего и не расскажете?
   Горацио чувствовал себя ребёнком, которого подразнили шоколадкой - и тут же спрятали её. Тильда громко вздохнула.
   - Во вторник мы с Вадимом пойдём смотреть салют в честь Летнего праздника. Хотите с нами?
   - Но как это связано с...
   - Я не буду спрашивать дважды. Хотите или нет?
   Что-то в высокомерно-спокойном голосе Тильды заставило Горацио нервно сглотнуть.
   - Конечно, почему нет? Во сколько будет салют?
   - В десять тридцать. Движение в округе будет перекрыто, на Мосту Ангелов соберётся толпа людей. Фейерверк запускают над Ри - потрясающее зрелище. - (Тильда мечтательно улыбнулась. Горацио вдруг понял, что ни разу не видел её мечтательной - столько в ней было прохладной разумности). - Встретимся там. Эта ночь интересна ещё и тем, что Летний праздник всегда выпадает на полнолуние.
   Полнолуние... Что-то в Горацио сжалось - мучительно-жутким, мучительно-сладким предчувствием. Совсем как перед новой книгой. Или перед встречей с Ди.
   Он просто обязан сказать об этом празднике Алисе. Хотя... Не слишком ли опасно для неё бродить по Гранд-Вавилону в полнолуние?
   С другой стороны, неужели она упустила бы эту возможность, если бы знала? Ни за что - если он хоть что-то в ней верно понял и почувствовал. Писать или звонить ей почему-то не хотелось; Горацио решил положиться на случай - и немного ему подыграть. Сегодня суббота; каковы шансы, что он встретит Алису, если вечером будет гулять по улице Гофмана?..
   - Договорились, - сказал он. - И ещё - знаете, я хотел обратиться к Вам с просьбой. Вы сможете сделать такой же амулет, как у меня, для одной моей знакомой? Она тоже впервые в Гранд-Вавилоне, и мне... хотелось бы её защитить.
   - Смогу, - совершенно не удивившись, кивнула Тильда. - Только при одном условии: если Вы не будете слишком много болтать с ней о том, о чём не надо.
   - Буду нем как рыба, - пообещал Горацио - и улыбнулся, когда понял, как иронично это звучит с учётом недавних событий.
   - И ещё - такая работа займёт несколько дней.
   - Хорошо. Я заплачу, сколько...
   - Не нужны мне Ваши деньги, - без раздражения, но строго перебила Тильда. - Главное, помните: здесь есть те, от кого не спасут никакие амулеты. Будьте осторожны. И Вы, и Ваша "знакомая".
  
   ***
  
   Разноцветный дым таял в воздухе послесловием фейерверка - будто отголоски сна в тот переходный момент, когда ещё не понимаешь, до конца ли проснулся, когда граница между грёзами и реальностью рыхлая, как весенний снег. Горацио смотрел на красные, золотые и зелёные вихри, на их дробящиеся отражения в ночных водах Ри - и думал о том, как же всё-таки странно на него действует Гранд-Вавилон. Все эти дни он нежился в городских наслаждениях, почти не страдая, - хоть и понимал, что эти наслаждения не имеют ничего общего со счастьем. Он столкнулся со сверхъестественным, с миром вне всего привычного - столкнулся пока едва-едва, мягко, на грани мерцающего намёка, шёпота в темноте, - но это столкновение не вспороло его сознание (чего можно было бы ожидать) и даже не особенно удивило. Только позабавило - и оказалось ещё одним приключением, ещё одним странно-красивым курьёзом этого города. Более того, здесь он почти не думал о Ди - если не считать тот неприметный, скрытый в глубине краешек его существа, где она звучит, не переставая; как прилипчивая мелодия, как извечный фон - то тише, то громче.
   То едва слышно - то так же, как громыхал этот салют. Пробирая до внутренностей.
   - Пойдёмте? - тихо спросила Тильда, тронув его за локоть - когда смолкли аплодисменты и восторженные возгласы, когда толпа стала растекаться в оба конца Моста Ангелов; кто-то - по домам, а кто-то - пить и веселиться дальше. Горацио вздохнул.
   - Пойдёмте.
   - Вам понравилось?
   Он подумал пару секунд.
   - Да, но не совсем так, как я предполагал. Не по-детски бездумно, а как-то... лирично.
   - Сразу видно, что Вы писатель. - (Тильда хмыкнула). - Даже на вопрос "Вам понравилось?" не можете ответить просто "да" или "нет".
   Они шли, поневоле замедляя шаг - повинуясь ритму толпы. Катера, яхты и речные трамвайчики расплывались в разные стороны под покровом пёстрого дыма. На секунду Горацио померещилось, что впереди мелькнул профиль Алисы; он хотел было окликнуть её - но понял, что это глупо. В шуме тысяч голосов она бы всё равно его не расслышала, а во мраке - не разглядела.
   Почему снова Алиса?.. Их встреча в субботу - скорее подстроенная им, чем случайная, - слегка выбила его из колеи приятного безделья. То, что она рассказывала об этом парне, Ноэле, - а главное, то, как рассказывала, - почему-то вогнало его в лёгкую тоску. Эта тоска, конечно, не имела ничего общего с собственнической ревностью (по крайней мере, Горацио хотелось в это верить) - и всё же было глупо отрицать, что Алиса нравится ему. Нравится так, как могла бы нравиться картина или добротный психологический роман. Не совсем как женщина.
   И - чёрт побери, что женщины, подобные ей, из века в век находят в мужчинах, подобных Ноэлю?.. Поверхностный, эгоистичный мудак, каких тысячи. Горацио никогда не нравилось слово "мудак" (не потому, что он не признавал ругательств, - просто не нравилось); но здесь оно на удивление подходило.
   Впрочем, хватит. У него всегда получается не лезть в чужие дела - получится и теперь. Алиса взрослая и сама разберётся; как минимум, пожить с Ди и повстречаться с психически нестабильным алкоголиком - уже недурная закалка. Он отдаст ей амулет, заколдованный Тильдой (почему это уже не звучит как бред?), - и ничего больше.
   - О чём задумались? - поинтересовалась Тильда.
   - Да так. О превратностях судьбы.
   - Значит, о женщине, - с философским безразличием заключила она.
   - Почему? - (Горацио улыбнулся). - По-моему, превратности судьбы - куда более широкая тема.
   - Когда люди отвечают вот так туманно и уклончиво - это почти всегда значит, что они думают об амурных делах. - (Тильда кисло покосилась на Горацио; её вытянутое лицо в темноте казалось ещё суровее, чем обычно). - Или о сексе. Последнее особенно актуально для мужчин.
   Горацио усмехнулся; эта причудливая смесь цинизма и детской бескомпромиссности позабавила его. Они сошли с моста, обошли несколько шумных компаний (люди хохотали, болтали и пьяно пели; на многих девушках и женщинах Горацио заметил венки и целые гирлянды из цветов - в честь Летнего праздника), нырнули в арку дворца на набережной - и оказались на одной из самых больших площадей города. Здесь тоже было шумно и светло, почти как днём. Огромная статуя единорога, вставшего на дыбы, казалась сотканной из молока и лунного сияния - так удачно её заливала бело-голубая подсветка. Пожалуй, самое хрестоматийно-растиражированное, "открыточное" место Гранд-Вавилона - конечно, если не считать казино. И всё же, когда Горацио проходил под копытами единорога - даже днём, - его почему-то всегда пробирала лёгкая оторопь. В голову упрямо лезли апокалиптические картинки: что будет, если эти мертвенно-белые мраморные копыта вдруг опустятся?..
   - Тоже Ваша нейропсихология? - спросил Горацио, пытаясь перекричать музыку - кто-то отважно притащил колонки и ещё какое-то музыкальное оборудование прямо на площадь. Играло нечто электронно-клубное, с нотками рэпа - рваные, брутальные ритмы города. Кажется, намечается спонтанная вечеринка.
   Прислушавшись к треку, Горацио уловил обрывки английских фраз: "она хочет только моих денег", "я даю ей то, что она хочет", "меня вырастил кризис", "я простой парень из гетто"... Какое очаровательно-бесхитростное самоутверждение. Мысленно он не мог не иронизировать над этим - и всё же с горечью подумал о том, что вот такая музыка наверняка нравится Ноэлю Алисы.
   - Нет, никакой нейропсихологии, - сказала Тильда, окинув презрительным взглядом выпившую молодёжь. - Просто жизненный опыт.
   - Их не разгонит полиция? - спросил Горацио, кивнув на одну из компаний. Несколько пареньков, швырнув на землю спортивные сумки, разливали что-то по пластиковым стаканчикам - определённо не колу. Вряд ли даже пиво.
   - Полиция в Гранд-Вавилоне? В праздничную ночь? - (Тильда фыркнула). - Скорее уж полицейские к ним присоединятся... Но идёмте быстрее. Нам не сюда.
   В небе висела полная луна - безмолвная и манящая, как многообещающий намёк. Горацио до сих пор не знал, что ждёт его сегодня, - просто покорно следовал за Тильдой. Почему-то он совсем не боялся - и чувствовал, что может доверять ей безоговорочно. В конце концов, если бы она хотела причинить ему вред - у неё уже была куча шансов.
   Артур, наверное, проворчал бы, что доверять женщине, которая на днях чарами лишила тебя дара речи - не самая лучшая идея. Но Горацио не всегда был сторонником лучших идей.
   Они вышли на широкий проспект, но вскоре нырнули в лабиринт улочек поуже. Фасады домов здесь были темнее и непригляднее, из подворотен частенько тянуло гнилью или мочой; фонари попадались редко, и темнота порой казалась непроницаемой, как чёрный бархатный занавес, - особенно там, куда не проникал свет луны. Тильда шла чуть впереди, быстро и уверенно; Горацио насчитал уже больше десятка поворотов - и всё отчётливее убеждался, что ни за что бы не добрался до места назначения без неё.
   Даже если бы ему сказали адрес места назначения. Хотя это трудно себе представить. "Приходи на гору Брокен, географические координаты такие-то" - разве не странно?.. Точность убивает поэзию.
   В какой-то момент Тильда очень ловко срезала путь: прошла через внутренний дворик, потом - через еле заметную щель между странными домами, по форме напоминающими гармошку, - и вывела Горацио на улицу Апулея, полную дорогих ресторанов и баров. Он уже бывал здесь - и знал, что это одно из основных "тусовочных" мест Гранд-Вавилона. Сейчас народ не помещался в барах и веселился прямо на улице; воздух пульсировал музыкой, терпко пах сигаретами, коктейлями и кальяном.
   - Впечатляет! - отметил Горацио, вслед за Тильдой пробираясь через толпу. Какая-то пританцовывающая девушка чуть не выплеснула на него бокал своей "Голубой лагуны"; он поморщился от непрошеных ассоциаций с Ди. - Я и не знал, что досюда можно так быстро дойти от Моста Ангелов.
   - Мы скоро будем на месте, - на миг оглянувшись, пообещала Тильда. Они прошли улицу Апулея до конца - и свернули к набережной какого-то канала, томно мерцающего лунными бликами.
   Горацио не сразу узнал это место, но вскоре понял, что уже заходил и сюда в своих блужданиях по Гранд-Вавилону. Если пройти ещё немного вдоль этого канала, а потом перейти на другой берег по мостику - можно попасть в большой тенистый сад с запутанной, как лабиринт, сетью аллей и тропок. Сад был полон аллегорических статуй восемнадцатого и девятнадцатого веков - мраморные мужчины и женщины с возвышенно-серьёзными лицами изображали Красоту, Милосердие, Правосудие и целый ряд других абстрактных понятий. Горацио почему-то особенно впечатлила Ночь - девушка в мантии со звёздами, сонно прикрывающая лицо рукой; на плече девушки сидела сова, мраморный постамент украшала резьба с фазами луны. Он помнил, как несколько дней назад добрых полчаса просидел на скамейке, вглядываясь в черты этой Ночи - отчего-то милые и искренние, даже трогательные в своей сонливости.
   Тильда направляется к мостику - значит, сегодня ему удастся взглянуть на Ночь ночью?
   Напротив сада, за грядой деревьев, высился дворец, который тоже запомнился Горацио: именно там находился музей европейской живописи, где он, войдя в образ ценителя искусства, изучал пышные формы итальянских крестьянок и прелестные сцены сельской жизни. Тильда рассказывала ему, что этот дворец построил капризный граф-самодур, пожелавший жить в подобии средневекового замка, - поэтому там имелись и зубчатые стены, и круглые башенки, и даже ров с подъёмным мостом (правда, без воды). Иными словами, дворец сильно напоминал отель "Камелот", с которым Горацио уже успел сродниться - несмотря на его помпезность внутри и снаружи. Но стены дворца - прянично-розовые - делали его средневековую маску ещё более невинной, игрушечной; пожалуй, только в темноте он и мог показаться грозным. Сейчас, оглянувшись, Горацио увидел лишь его крышу и башенки - будто чудовище застенчиво выглядывало из-за деревьев, не решаясь приблизиться.
   Всё-таки ночью Гранд-Вавилон ещё прекраснее.
   Горацио шёл за Тильдой, жадно вдыхая робкую, дрожащую красоту этого момента - бесплотную, как серебристо-белые пятна луны на воде канала, земле и деревьях. В отличие от шумных центральных проспектов и улицы Апулея, здесь не было ни души. Только когда Тильда подошла к воротам с огромным висячим замком, Горацио, заворожённый тишью и луной, выдавил:
   - Но ведь сад закрыт на ночь.
   И - тут же прикусил язык, осознав, какую глупость сказал. Его ведёт та, для кого нет закрытых дверей; неумолимо - как Вергилий вёл Данте в преисподнюю. Тильда хмыкнула, приложила бледную руку к замку, внутри него что-то щёлкнуло - и ворота открылись, надсадно скрипнув.
   - Прошу.
   Горацио восхищённо покачал головой.
   - И почему такие, как Вы, до сих пор не захватили мир?
   И правда - почему?.. Это же очевидно - но раньше не приходило ему в голову. Если в мире есть те, кто способен силой мысли открыть дверь, отнять голос - а может, и исцелить, и убить кого-то, - с какой стати они должны подчиняться обычным людям и правилам их социума? Почему не превратят их в беспомощных рабов? А если учесть, что некоторые из них явно обладают ещё и даром убеждения - как те "чайные специалисты", - то вообще непонятно, почему человечество ещё не стало безвольным стадом под чарами колдовского гипноза.
   - С чего Вы взяли, что этого не произошло? - бесстрастно спросила Тильда. Горацио похолодел.
   - Вы хотите сказать, что...
   - Я ничего не хочу сказать. Не начинайте опять делать беспочвенные выводы, пожалуйста.
   - Но - политики, богачи и магнаты, люди, управляющие СМИ... Мафия, в конце концов. Среди них наверняка тоже есть?..
   Вслед за Тильдой Горацио углубился в лабиринт погружённых во тьму дорожек - и снова едва поспевал за ней. Статуи выныривали навстречу неожиданно и чуть пугающе - белые, как призраки, на фоне тёмной листвы. Девушка-Ночь стояла там, где он помнил, - в укромной нише, недалеко от скамеек и маленького фонтана, - и идеально вписывалась в ландшафт. Всё же сколько в Гранд-Вавилоне шедевров паркового искусства: каждый штрих культуры изящно оттеняет природу, каждый вид и ракурс продуман с математической точностью.
   - Возможно, - спокойно (но, кажется, чуть неохотно) подтвердила Тильда. - Но это не значит, что у кого-то... У кого-то с нашей стороны жизни есть или когда-либо были планы "захватить мир". Во-первых, это довольно примитивное желание: что с ним потом, с этим миром, прикажете делать? А во-вторых, мы говорим о слишком разрозненном и разношёрстном, противоречивом сообществе. Если Вы представляете мой круг общения как какой-то единый, сплочённый сказочный народец, Вы сильно ошибаетесь. Все мы очень разные, и бо?льшая часть - одиночки. Каждый за себя.
   - Понятно, - с трепетом сказал Горацио, боясь упустить момент: Тильда никогда не была так откровенна с ним. Пожалуй, это вообще самый длинный её монолог на эту тему. - Звучит резонно. Но всё же Вы не отрицаете, что представители "вашей стороны" есть в правящих кругах и...
   - Разумеется. Было бы нелепо, будь это не так. Но подавляющее большинство живёт тихо и тайно. - (Она на миг оглянулась через плечо - высокая, строгая, залитая светом луны). - Как я, например.
   - По всему миру?
   - В целом, да. Но есть некоторые... ограничения. Хотя каждый, при желании, может их обойти. - (Тильда грустно усмехнулась). - Но те, кто старается не нарушать их, живут только в определённых местах и не покидают их без острой необходимости. Гранд-Вавилон - это, на данный момент, самое крупное из подобных мест. Здесь всем раздолье - и честным, и подлецам... И тем, о ком лучше вообще не знать и не думать.
   - А мэр Гранд-Вавилона в курсе? - поразмыслив, спросил Горацио. Поймал непроницаемый взгляд Тильды - и вздрогнул. - Чёрт побери, ну конечно! Он и сам...
   - Не стройте пустых догадок.
   - А кто он? Какой-нибудь могущественный тёмный волшебник? - прошептал Горацио, вспомнив горестный рассказ таксиста "с принципами". А что, если всё-таки?..
   - Нет.
   - А кто?
   Тильда не ответила.
   Когда они подошли к какой-то старой, заросшей плющом стене в глубине сада, писательское воображение Горацио уже билось в сладких конвульсиях. И как он раньше не догадался? Этим, наверное, и объясняется неземное богатство Гранд-Вавилона - и его неправдоподобно быстрый рост, и процветание, и привлекательность. Мэр знает о сверхъестественных существах - и либо сотрудничает с ними, либо сам ими повелевает. Но, выходит, он допускает и то, что чуть не сделали с Горацио "студенты-маркетологи", - а может, и вещи похуже. Как же...
   - Не пугайтесь, - предупредила Тильда, выводя его из задумчивости. И - достала из кармана маленький складной нож; лезвие блеснуло в лунном свете. Что-то внутри Горацио противно сжалось.
   - Но...
   - Тшш.
   Тильда поднесла руку к стене и провела лезвием по ладони; произнесла какое-то странное певучее слово - а может, фразу - на незнакомом Горацио языке. Кровь тёмной блестящей струйкой оросила плющ и замшелые камни; послышался тихий треск.
   Слегка ошалев, Горацио лихорадочно пытался сообразить, чем же теперь обработать и перевязать порез Тильды; а ещё - правда ли такие, как она, гадают по птичьим внутренностям и приносят в жертву младенцев и кошек. Ну и чушь лезет в голову. Может, он прихватил бумажные платки или...
   Додумать мысль не получилось - потому что на глазах у Горацио в стене появилась трещина. Со стуком и шорохом она ползла вверх, разрезая плющ и старую каменную кладку - легко, как нож разрезает брусок масла. Вверх, ещё вверх, потом в сторону - и вниз; вскоре перед ними был дочерченный прямоугольник - дверь, которая чуть выдвинулась вперёд и гостеприимно отъехала вправо. За стеной, кажется, не было ничего, кроме всё тех же деревьев да заросшей тропинки; провал в темноту, чёрная пасть каменного монстра. Горацио прочистил горло и, кивнув на ладонь Тильды, выдавил:
   - А вот это уже и правда было жутко.
   - Почему? - (Она пожала плечами). - Вы же вводите пароль, когда включаете телефон или компьютер... Так, погодите. - (Заметив, что Горацио уже собирается шагнуть за "порог", Тильда добавила в голос строгости). - Давайте сначала договоримся. Как только мы окажемся внутри - никаких глупостей, никаких рискованных выходок. Не высовывайтесь и держитесь рядом со мной.
   - Не высовываться? А как же моя неодолимая тяга проявлять свою харизму? - (Горацио смущённо хмыкнул, чувствуя себя ребёнком, которого увещевает суровая учительница. Тильда одарила его взглядом, от которого, наверное, могло бы скиснуть молоко, - и он осёкся. А ещё - мимоходом заметил, что порез на её ладони уже затягивается корочкой). - Извините. Конечно, я буду вести себя тихо и только наблюдать. Я же не самоубийца.
   - Уже не уверена - с учётом того, что Вы так жаждали сюда попасть, - со вздохом пробормотала Тильда. - Итак, продолжаю: будьте рядом со мной, желательно - не дальше двух-трёх шагов. Ничего не ешьте и не пейте, пока я не скажу, что это можно есть или пить. Ни с кем не заговаривайте первым. Если Вы будете чем-то удивлены или напуганы - можете тихо сказать мне, больше никак это не демонстрируйте. И старайтесь никому не смотреть в глаза. Запомнили?
   - Да, - сказал Горацио. От затянувшегося предвкушения у него уже отчаянно колотилось сердце. - Довольно чёткие инструкции.
   - И обязательные к исполнению. Здесь не место обычным смертным - поэтому, если Вы нарушите хоть что-то из названного...
   - Я понял. У Вас будут проблемы.
   - Нет, они будут у Вас, - скрестив руки на груди, мягко поправила Тильда; странно - но именно эта мягкость почему-то испугала Горацио. - В общем, держитесь рядом. Доверять Вы там сможете только мне или Вадиму.
   - А где он, кстати?
   С лёгким стыдом Горацио понял, что весь вечер просто не замечал отсутствия амбала - хоть раньше и думал, что тот пойдёт смотреть салют вместе с ними.
   - Организует кое-что важное, - сказала Тильда, решительно шагнув вперёд. - Скорее всего, Вы увидите его позже... Пойдёмте.
   Тропинка вела в густые заросли, где пахло прелыми листьями и влажной землёй. Вскоре деревья поредели, и Горацио увидел небольшой старый дом - весьма невзрачный, хоть и с претензией на архитектурную ценность. Голубая краска на фасаде облупилась и кое-где висела отвалившимися кусками; высокие двери были разрисованы граффити, а на изящных балкончиках второго этажа грудами валялся какой-то мусор. Дом явно был давно заброшен - и за ним не ухаживали так бережно, как за историческими зданиями в центре Гранд-Вавилона. Возле дома горел одинокий круглый фонарь; его свет падал на крыльцо, по которому прохаживался туда-сюда человек в чёрном костюме. Ничего ненормального в этой картинке вроде бы не было - но почему-то Горацио стало не по себе.
   - Здравствуй, Северин, - сказала Тильда, приблизившись к крыльцу. - Я не сильно опоздала?
   - Добрый вечер, Матильда. Нет, сегодня ты даже рановато.
   Человек выступил из тени. Щегольской пиджак, яркий блеск лакированных туфель, гладко зачёсанные назад волосы (какая старомодная стрижка - странно); а лицо... Кажется, ничего особенного - бледное, спокойное лицо мужчины лет тридцати пяти. Крупный прямой нос, тонкие губы, близко посаженные внимательные глаза; Горацио замер у нижней ступени лестницы и отвёл взгляд, стараясь поумерить своё неприличное любопытство. Ему вдруг почудилось, что он уже видел это лицо; но где?..
   Тильда поднялась к Северину, и они молча, с прохладным уважением пожали друг другу руки. Горацио хотел было тоже поздороваться - но вспомнил обещание, данное Тильде, и не стал.
   - С тобой человек, - произнёс Северин, скользнув по Горацио равнодушным взглядом. - Почему?
   - Это мой друг. Всё согласовано, и всё будет хорошо. Я за него ручаюсь.
   Тильда поманила Горацио, и он поднялся по дряхлым, раскрошившимся по краям ступеням, чувствуя немеющее покалывание в руках и ногах. Наверное, от волнения.
   - С кем согласовано? - спокойно уточнил Северин, приподнимая бровь.
   - С Карло Филиппи, - ответила Тильда - по-прежнему невозмутимо; но держалась она напряжённо и, как показалось Горацио, начинала злиться. - Ты пропустишь нас или нет?
   - Карло сейчас в Милане.
   - Да, я на днях отправила ему e-mail.
   Северин ухмыльнулся - очень необычным образом: верхняя губа приподнялась, обнажив пару аномально длинных, острых и белых клыков. Горацио заранее настроил себя на то, что может увидеть что-то подобное, - но всё равно вздрогнул всем телом.
   - Ох уж эти новые времена... Что ж, Карло состоит в Совете, поэтому я не могу препятствовать. Формально. - (Тёмные глаза опять без выражения коснулись Горацио - и тут же его отпустили). - Но, если честно, не советовал бы. Присутствие человека может вызвать... трудности. Кое-кто сегодня намерен разгуляться. А я, прости за прямоту, чуял его уже с четверть часа назад - несмотря на твою защиту.
   Чуял?..
   Горацио прочистил горло, собравшись всё-таки вмешаться, - долго ещё эти двое будут обсуждать его, будто неодушевлённый предмет? - но Тильда остановила его взглядом искоса.
   - Его никто не тронет. И он ничего не сделает - просто посмотрит и уйдёт со мной и Вадимом, - поколебавшись, Тильда добавила: - Он писатель.
   - О, собрат по перу! Отрадно слышать. - (Северин снова улыбнулся - но никакой "отрады" в этом оскале не ощущалось. Выходит, в мире есть писатели-вампиры?). - Что ж, проходите. Но всё под твою ответственность, Матильда.
   - Конечно.
   Северин потянул за железные кольца в дверях и, распахнув створки, согнулся в изысканном приглашающем поклоне. Не глядя на него, Горацио вошёл в дом вслед за Тильдой; ноги по-прежнему были ватными, и жутко хотелось пить. От Северина тянуло холодком - а может быть, это уже дорисовало воображение. Если он и в самом деле писатель - и при этом из существ, о которых подумал Горацио, - что он может писать? И...
   Его вдруг прошило осознанием. Северин фон Куземский - герой "Венеры в мехах", болезненно-прекрасного творения Захер-Мазоха, которое Горацио давно любил. Герой, познавший все наслаждения и ужасы нездоровой любви - все тонкости состояния бабочки, наколотой на иглу или наколовшейся на неё по собственной воле. Задумчивые, грустные черты Захер-Мазоха Горацио десятки раз видел на портрете на обороте книги - и на её первой странице.
   - Тильда, он очень похож на...
   - Да, знаю.
   - Но как это возможно?! Он...
   - Давайте обсудим это позже.
   Тильда шла по тёмному коридору, не оборачиваясь, - и Горацио обречённо боролся с жаром, клокотавшим в груди.
   Леопольд фон Захер-Мазох умер в девятнадцатом веке. Да, согласно всем известным Горацио фольклорным и мифологическим вариациям, вампиры - это живые мертвецы. Но, чёрт возьми, как это может быть? Одно дело - нафантазировать забавы ради, что жестокая Ванда снова сошлась со своим Северином и превратила его в вампира, обрекая на полное зверского голода, хищное бессмертие. Эдакий странноватый фанфик по "Венере в мехах". А другое - встретить это мраморно-бледное клыкастое существо, называющее себя Северином, играющее роль привратника при свете луны... Горацио вдруг задумался о том, взял ли бы он себе имя кого-то из своих героев, если бы его превратили в нежить. Пожалуй, нет - псевдонима и так достаточно; к тому же он никогда не любил грубый автобиографизм и не соотносил себя ни с кем из персонажей настолько плотно.
   Параллельно текли другие - более тревожные - мысли. Кто сегодня соберётся на эту, кхм, вечеринку - и нужно ли ему беречь свои вены и артерии? Кто такой Карло Филиппи; и чем занимается упомянутый Совет? Может, в сообществе таких, как Тильда и Северин, тоже есть какие-то органы управления и контроля? И, наконец, чем питается сама Тильда - помимо яблок и вегетарианского чечевичного супа? Что она пьёт в такие ночи, как эта?..
   От размышлений Горацио отвлекло ещё одно диковинное открытие: тёмный коридор явно тянется дольше, чем мог бы тянуться в том небольшом доме, куда они вошли. Но вот - неужели? - скрип ещё одной двери, приглушённый свет, тихая музыка и...
   Горацио шагнул вперёд, осмотрелся - и понял, что Гёте определённо переборщил с мрачным драматизмом, когда описывал Вальпургиеву ночь. С другой стороны - возможно, в те времена всё и правда было по-другому. Прогресс может затронуть и нечисть, в конце концов.
   По крайней мере, там, куда они попали, прогресс ощущался сполна. Больше всего это место напоминало какой-то стильный особняк - или современный дворец, или клуб с лёгкой дизайнерской игрой в "старину". Его размеры во много раз превышали размеры того заброшенного дома, куда вошли они с Тильдой. И вообще всё вокруг ломало представления Горацио о земном пространстве: прямо над головой сияло ночное небо - они стояли в квадратном внутреннем дворике. Его опоясывали стены, облицованные каким-то изысканно-переливчатым тёмно-розовым камнем. Белые фигурные столбики балюстрады обрамляли балкон наверху, как волны кондитерского крема - торт. Из глубины второго этажа, из-за балюстрады, лился мягкий золотистый свет, и его потоки падали на небольшой фонтан в центре дворика - сходились на сверкающей бликами воде, будто лучи прожекторов. Пустые проёмы первого этажа заполняли колонны, обвитые плющом и какими-то шипастыми побегами; душно пахло розами и жасмином. Музыка играла очень тихо - какая-то ненавязчивая, подчёркнуто приличная, огламуренно-причёсанная поп-мелодия - из "высокопробной", стильной и неброской современной попсы. Именно то, что включают в качестве стерильного фона на вечеринках бомонда.
   Когда Горацио увидел кое-кого из гостей, ему ещё отчётливее показалось, что он очутился на одной из таких вечеринок. Парочка женщин в вечерних платьях болтает у фонтана с бокалами шампанского; наверху, на балконе, мужчина во фраке курит сигару, задумчиво глядя вдаль. Да, допустим, фрак и сигара - это слегка странно, но мало ли у кого какие причуды? Ничего демонического в этом нет; Горацио даже почувствовал что-то вроде разочарования. Дорога сюда и Северин настроили его на совсем другую волну. И ещё эта безликая стильная музыка, так не похожая на тот разухабистый рэп на площади с единорогом...
   - Добрый вечер, мадам. Желаете чего-нибудь? Шампанское, вермут, другие аперитивы?
   Горацио обернулся. К Тильде, которая остановилась поодаль - видимо, ждала, пока он осмотрится, - расторопно подошла чернокожая девушка-официантка с подносом. На подносе (таком огромном и тяжёлом - как она его держит?) разместились бокалы шампанского, мартини, какие-то незнакомые Горацио коктейли - и то, что девушка назвала "другими аперитивами". Рюмки и стаканы с чем-то густым и красным - разных оттенков, от алого до бордового.
   Вряд ли это вино. Горацио нервно сглотнул.
   И почему у девушки такой до странности пустой, безжизненный взгляд?..
   - Нет, спасибо. - (Тильда покачала головой). - Бар наверху?
   - Да, мадам. Проводить Вас?
   - Спасибо, мы сами.
   - Если мадам пожелает чего-нибудь, прошу обратиться ко мне.
   Девушка присела в реверансе - несмотря на внушительный вес подноса - и тут же скрылась где-то в тенях за колоннами. Горацио запоздало понял, что его присутствию она вообще не придала значения - так, словно "месье" не пришёл вместе с "мадам" и в любезных предложениях не нуждается.
   - Она как будто...
   - Под гипнозом? - закончила Тильда. - Примерно так и есть. Увы, тут распространены негуманные способы набирать персонал... - она вздохнула.
   - То есть она... обычный человек? - до Горацио медленно начало доходить.
   Тильда грустно кивнула.
   - Да. Скорее всего, какая-нибудь проститутка. Приличных людей сюда редко притаскивают: их исчезновение, даже временное, будет заметнее. А эта к утру проснётся в своей постели - и ничего не вспомнит. Точнее - может, вспомнит, что где-то сильно напилась, отмечая Летний праздник, а потом вернулась домой... Пойдёмте наверх?
   Горацио слушал, кивал, как зомби - и почему-то думал о том чёрном парне, с которым переспала Ди. Он ведь наверняка был из "низов"; живи он в Гранд-Вавилоне, его бы тоже могли привести на вечеринку нечисти в качестве официанта?.. Ведь это не бизнесмен, не политик, не раскрученный писатель - кто заметит, что он исчез?
   Ну и чушь лезет в голову. Какая, собственно, разница?
   Он последовал за Тильдой к лестнице на второй этаж, застенчиво спрятавшейся где-то между колонн, - и вдруг понял, что никогда не думал о Ди и о том чёрном с таким отстранённым спокойствием. Будто это - факт литературы, а не реальности. Нечто навсегда завершённое и осмысленное.
   Как Вальпургиева ночь.
   - Привет, Тильда! - окликнула одна из женщин, болтающих у фонтана, - та, что повыше. - Ты сегодня рано.
   - И в необычной компании, - добавила вторая - приятно-пухловатая, маленькая, с ямочками на смуглых щеках. - Вы что, расстались с Вадимом?
   - Конечно, нет, Сильвия, - ответила Тильда - прохладно, но без сухости, которой ожидал Горацио. Странно: Тильду ведь явно всегда раздражает, когда кто-то лезет в её личную жизнь. Может, эти дамы - её приятельницы? - Вадим придёт позже. Это Горацио, писатель.
   - Писатель?! Какая прелесть!
   Улыбаясь, Сильвия всплеснула руками, и шампанское в её бокале весело заискрилось. Горацио только сейчас понял, что женщины не брюнетки, как ему сначала показалось: их волосы были тёмно-изумрудными, словно летняя трава. Тем же цветом отливали их глаза и ресницы; в причёску собеседницы повыше были вплетены золотые колосья. Когда он присмотрелся к их платьям, то осознал, что они не сшиты из ткани, а каким-то немыслимым образом сделаны из листьев, стеблей, молодых побегов; на крошечных ногах Сильвии были лёгкие деревянные сандалии - подошвы будто вырезаны из единых кусков коры. Её подруга была босой; узкие, бронзово-загорелые ступни под вечерним нарядом смотрелись диковато-прекрасно - и Горацио не мог взять в толк, как не заметил всего этого сразу.
   Мерцание полутонов; безумие, разлитое в воздухе горьковатым запахом травы, прелой земли и зачарованных маргариток. Женщины переглянулись и тихо засмеялись, увидев, как ошалело он рассматривает их; смех наполнил дворик перезвоном серебряных колокольчиков. Горацио смущённо отвернулся.
   - Что ж, мы рады познакомиться с твоим другом, Тильда, - мягко сказала гостья повыше, осушив свой бокал до дна. Девушка-официантка (уже другая) тут же бесшумно подбежала и подала ей новый. - Только береги его - сама знаешь, здесь кого только не бывает.
   - Знаю, Ева. Спасибо, мы будем осторожны.
   - Ты выглядишь усталой. Возьмёшь подарок?..
   Улыбаясь, Ева взмахнула свободной рукой - и из одного из кустов, рассаженных по периметру дворика, вдруг выпорхнула целая стая бабочек с лазурными крыльями. Вслед за ними появилась пышная роза - такого же лазурного, невиданного цвета; она отделилась от куста, поднялась в воздух, неспешно пролетела несколько метров - и упала прямо в руку Тильды. На несколько мгновений Горацио позабыл, как дышать.
   - Благодарю, но я не люблю розы, - сказала Тильда, критично рассматривая подарок. - Вообще не люблю, когда рвут или дарят живые цветы. Они должны расти там, где их посадила природа. Уж вам ли не знать?
   - Иногда ты жуткая зануда! - фыркнув, объявила маленькая Сильвия. Горацио не мог с ней не согласиться. - Так лучше?
   Она даже не взмахивала рукой - просто задержала взгляд на розе; миг - и на ладони Тильды уже сидит синяя птичка, похожая на синицу. Птичка издала тонкую возмущённую трель, вспорхнула - и улетела в ночное небо; Тильда удовлетворённо улыбнулась.
   - Гораздо лучше. Всё живое должно быть свободным.
   - Тогда не закрепощай своего Горацио, - подмигнула Ева. - Пусть ходит, где хочет, и говорит, с кем вздумается. Это его ночь.
   - А ты не желаешь подарка, Горацио? - вдруг спросила Сильвия. Горацио вздрогнул - неужели кто-то из них всё же обратился к нему напрямую? - Какие цветы тебе нравятся? Или ты тоже вообще не любишь цветы?
   - Люблю, - хрипло произнёс Горацио - и добавил совсем не то, что собирался добавить. - Лилии. Мне нравятся лилии.
   Хохот Ди, пепел от её сигареты, осколки разбитой вазы... Бело-голубоватая лилия, взявшаяся из ниоткуда, упала ему в ладонь - и он смотрел на неё, чувствуя, как боль отступает.
   - Спасибо, - тихо сказала Тильда вместо Горацио - когда мельком заглянула ему в лицо. - Мы, пожалуй, пойдём наверх. Поищем что-нибудь любопытное.
   Мраморная лестница наверх была застелена красно-золотой ковровой дорожкой, скрадывающей шаги; над пёстрыми экзотическими цветами в напольных вазах теперь остервенело вились лазурные бабочки. Горацио поставил свою лилию в одну из ваз - и почему-то вздохнул с облегчением. Она тут же затерялась в многоцветье букета.
   - Если я правильно понял, они...
   - Да. - (Тильда кивнула). - Дриады. Нимфы, души деревьев. Точнее, у них есть разные имена - как и у всех, кого Вы сегодня здесь встретите, - но в Вашей культуре их, скорее всего, принято называть дриадами.
   - И нимфы живут в Гранд-Вавилоне, как люди?
   - Конечно. Ева и Сильвия занимаются флористикой, у них свой цветочный магазин. На улице Святого Винсента. - (Тильда улыбнулась - и на этот раз в её улыбке Горацио почудилось что-то лукавое). - Прямо как у Вашей матери - она ведь тоже флорист, верно?
   - Да, - выдавил Горацио, пытаясь вспомнить, когда говорил ей о магазине мамы. Ему упорно казалось, что не говорил - что Тильда вытащила это прямо из его сознания. - Правда, раньше мама преподавала философию в колледже. У неё учёная степень по гносеологии. Она всегда говорит, что переход от философии к цветам - самый логичный переход в мире... А впрочем, к чему это я?
   Горацио встряхнул головой, смеясь; как трудно сосредоточиться. Лестница кончилась, и они оказались в коридоре с величавым сводчатым потолком. Впереди тянулась анфилада залов, слева был выход на балкон. Музыка здесь звучала громче, свет горел ярче, чем внизу, - и повсюду порхали всё те же вездесущие бабочки.
   - Это очень странно представить, - признался он Тильде. - То, что такие, как вы, есть повсюду... То есть я не могу гарантировать, что женщина-кассир, которая пробивает мне покупку, - не какая-нибудь нимфа?
   - В принципе, не можете. Хотя нимфы обычно всё же выбирают что-нибудь более романтически-утончённое. Для Евы и Сильвии всегда была важна близость к природе - потому они и создают букеты и икебаны. - (Тильда вздохнула). - Но в городе им, конечно, тяжело. Много бетона и железа, мало деревьев и воздуха. Они частенько уходят в парк или сад - и там снова сливаются с каким-нибудь деревом, общаются с ним... На пару дней. По очереди, конечно, чтобы не запустить бизнес. Сегодня - одна из ночей, когда они могут позволить себе проявить свою истинную суть. Поэтому, вероятно, рано уйдут. Куда-нибудь в парк - а то и в лес, в пригороды.
   "Чтобы не запустить бизнес". Горацио покачал головой, тщетно пытаясь всё это осмыслить. Ему казалось, что он всё ещё слышит серебряный смех Евы и Сильвии - и слегка "плывёт", будто пьяный.
   - А куда именно мы идём?
   - Не знаю. - (Тильда пожала плечами). - Просто осмотреться. Пока здесь почти никого, сами видите.
   - Вы не бывали здесь раньше?
   - Нет. У нас нет какого-то постоянного места для таких мероприятий - обычно их используют один-два раза и потом меняют. - (Она саркастично покосилась на Горацио). - Чтобы не подвергать опасности любопытных зевак вроде Вас.
   - Меняют? То есть весь этот дворец можно просто убрать по щелчку пальцев, когда ваша вечеринка закончится?
   - Ну, не то чтобы по щелчку пальцев... Но это довольно легко. Кстати говоря, легче, чем сделать вот это. - (Тильда вдруг остановилась - и достала откуда-то (Горацио так и не понял, откуда: у неё не было ни карманов, ни сумочки) почти такой же деревянный амулет, какой подарил ему таксист. Почти - потому что камень в нём был красным, а не зелёным). - Амулет для Вашей знакомой. Хотела отдать Вам позже - но держите сейчас.
   - Спасибо. - (Деревянная пластинка скользнула в ладонь Горацио приятным теплом. Теперь - главное, чтобы Алиса взяла подарок и не приняла его за сумасшедшего). - За это я правда безумно благодарен. А...
   - Тшш. - (Тильда приложила палец к губам, глядя куда-то мимо него). - Сейчас будьте осторожны. Адриан куда опаснее дриад.
   - Вы мне льстите, Матильда, - с сухим смешком сказал кто-то за спиной Горацио.
   К ним неторопливо шёл тип с балкона - тот самый, во фраке. "Обедал чёрт знает с кем во фраке" - из какого русского поэта эта строчка?.. Алиса наверняка знает; она упоминала, что её бывший парень обожал русскую литературу. Горацио усмехнулся и провёл рукой по лицу, удивляясь перевозбуждённой сумятице в мыслях. Он будто и правда медленно пьянеет; может, в душном аромате всех этих цветов есть что-то дурманящее?
   - Добрый вечер, Адриан, - сказала Тильда - куда холоднее, чем когда обращалась к Еве и Сильвии.
   - Не вижу в нём ничего особенного доброго, но раз уж Вы настаиваете...
   Адриан скривился, изображая улыбку. Он уже выкурил сигару, но от него всё ещё горьковато тянуло дымом - и неуместным аристократизмом; неуместным - потому что фрак совсем не шёл ему. Небритое бледное лицо с квадратным подбородком, в зеленовато-серых уставших глазах есть что-то рыбье... Если бы Горацио встретил его в свитере и джинсах, то принял бы за какого-нибудь программиста-мизантропа или непризнанного творца, который частенько прикладывается к бутылке.
   А может, и за профессора филологии. Кто знает.
   - Мы пойдём поищем бар, если Вы не против, - без улыбки сообщила Тильда. Горацио казалось: ещё немного - и она схватит его за руку и пустится бегом. Он и не думал, что Тильда способна кого-то бояться - но этот человек (или кто он там) явно её пугает. - Приятного отдыха.
   - Я уже нашёл бар, могу проводить Вас, - сказал Адриан - и, не дождавшись приглашения, пошёл рядом с ними, скрестив руки на груди. Тильда еле заметно вздохнула. - Удручающе милое место, не так ли? Прямо как из романов бидермайера. Все эти цветы, ковры, бабочки...
   - Мне казалось, бидермайер - это стиль живописи.
   Горацио услышал собственный голос - и не сразу понял, почему Адриан и Тильда смотрят на него так, как если бы с ними заговорила колонна или статуя. Пересохло в горле; вот чёрт. Тильда просила ни с кем не заговаривать первым. С другой стороны - он ведь просто бросил эту фразу в пространство, ни к кому не обращаясь...
   Бродский. "Чёрт знает с кем во фраке" - это из Бродского, вдруг понял Горацио. Ускорил шаги, глядя в пол, и пробормотал:
   - Извините.
   - Молодой человек - знаток искусства? - хмыкнув, проскрипел Адриан - в унисон своим натёртым до ослепительного блеска бальным туфлям, которые при каждом его шаге тоже поскрипывали.
   - Горацио - писатель, - с лёгким вызовом объявила Тильда. - И изучал филологию. Но, конечно, не с Вами спорить о бидермайере, - повернувшись к Горацио, она пояснила: - Адриан - эксперт по бидермайеру. Он исследовал его именно как литературное течение и, если не ошибаюсь, даже вёл по нему спецкурс...
   - Три спецкурса, - въедливо поправил Адриан. - В Сорбонне, Оксфорде и Гёттингене. Правда, это было давно, и взгляды на искусство могли перемениться. Возможно, молодой человек познакомит меня с новой научной парадигмой? Не стоит подавлять юные дарования, Матильда.
   В каждом слове Адриана, разумеется, звучал сарказм - причём злой, подначивающий сарказм, а не просто мягкая ирония. Если бы Горацио услышал мягкую иронию, он мог бы ответить; но тут определённо лучше не вступать в перепалку. Адриан - педант, зануда и, похоже, задира (в интеллектуальном смысле). Ещё в школе и университете Горацио понял, что терпеть не может таких людей.
   Ах да, он же не человек. Но кто? Тоже вампир, только энергетический?
   - Нет, полагаю, Вы правы. Может быть, я просто прослушал что-то на лекциях - или на моём факультете не затронули литературный аспект бидермайера. - (Горацио выдавил улыбку - впрочем, по-прежнему глядя в пол). - А сюжеты там те же, что в живописи?
   Тильда снова тихо вздохнула; видимо, он ещё раз допустил тактическую ошибку. Такие, как Адриан, часто копаются в какой-нибудь узкой, никому не интересной проблеме - и, если собеседник имеет несчастье спросить о ней из вежливости, ему не спастись от их унылых многочасовых речей.
   - Литературный бидермайер - довольно сложное, разветвлённое течение, поэтому я бы не рискнул так обобщать, - с готовностью проскрипел Адриан. - Но основные типологические черты - топос дома, сцены размеренной и гармоничной семейной жизни бюргеров, внимание к бытовым подробностям - конечно, сохраняются. Однако в текстах это осложняется тем, что...
   Он говорил дальше - говорил, говорил и говорил; мысль рассыпа?лась на кусочки, ветвилась в терминах и абстрактных понятиях (даже каких-то авторских - вроде "прозоиоидный" или "далековатость"; Горацио вздрагивал - и не понимал, зачем так жестоко коверкать язык, если можно сказать просто "прозаический" и "даль"), бегала по кругу, терялась в лабиринте ассоциаций - и бесповоротно теряла структуру. Казалось, что, чем дольше Адриан говорит - тем больше запутывает и себя, и слушателей; уже через минуту Горацио с ужасом почувствовал, что ему хочется зевнуть. С ужасом - потому что зевать было ни в коем случае нельзя.
   Пока тянулась лекция Адриана, они прошли первый зал анфилады - громадный, как теннисный корт. Он был погружён в полумрак, полон свечей и зеркал; зеркала покрывали стены целиком - кроме той, на которой выстроились плотно зашторенные высокие окна. Горацио, всегда питавший к стеклу эстетическую слабость, ощутил сладко трепещущую щекотку где-то внутри; как эти золотые огоньки и оплывающий воск множатся туннелем отражений... Это зрелище очаровало бы его - если бы болтовня Адриана не отвлекала. Судя по паркету, поблёскивающему под ногами, это бальный зал; а зеркальные стены, наверное, нужны для того, чтобы визуально расширить пространство. Чтобы гости без помех и границ могли летать в вихре вальса; вот только кто здесь будет танцевать вальс? Горацио осторожно провёл пальцем по орнаменту из маленьких роз и черепов на одном из высоких позолоченных канделябров, заглянул в ближайшее зеркало - и убедился, что их троица тоже множится прозрачной игрой стекла...
   Точнее, не троица. По версии зеркала, они с Тильдой шли вдвоём - а нудный голос Адриана словно доносился из ниоткуда. Холодея, Горацио проверил свою гипотезу ещё через несколько шагов - и убедился, что в зеркалах специалист по бидермайеру не отражается.
   Ну и ну. Вечер только начался, а он, кажется, уже разозлил какое-то порождение ада.
   Вход в следующий зал застал Адриана на рассказе о том, почему в романе бидермайера так важен брак. Он то и дело отвлекался на описание матримониальных традиций разных стран, рассуждения о Фрейде и его психоанализе, ненужные многословные примеры. Горацио, признаться, вообще не понимал, зачем так долго обосновывать то, что и так очевидно. Почему в бюргерской культуре - сурово-консервативной, христианской, патриархальной и моногамной - важен брак. Действительно, почему же?! И почему он так часто отражается в текстах, порождённых этой культурой? Если уж Адриан собрался поведать им нечто новое и важное - лучше бы рассказал, как именно это происходит, как мотив брака встраивается в поэтику какого-нибудь конкретного романа, например, или...
   Горацио медленно выдохнул, поймав себя на том, что очень, просто невыносимо хочет возразить. Нет уж; хватит делать глупости. Может, Адриан и не убьёт его на месте - но Тильда точно не простит.
   Зал, где они оказались теперь, больше всего был похож на бар или небольшой стильный клуб; Горацио будто попал из девятнадцатого века в двадцать первый. Именно отсюда доносилась музыка - хотя не было видно ни диджейского пульта, ни какой-то другой аппаратуры. Вкрадчивая, размеренная пульсация звука пробиралась под кожу - пьянила и расслабляла, как дорогой коктейль с привкусом ненужного шика. Хрипотца женского вокала, грамотно "причёсанная" обработка; может, среди нечисти Гранд-Вавилона есть и его лучшие диджеи?.. Лучи белого и лилового света ползали по пустому танцполу - только вдалеке, во мраке, виднелось несколько расплывчатых фигур, а ещё дальше - зона с круглыми столами и кожаными диванчиками. Там была и барная стойка, к которой направился Адриан. В атмосфере клуба длинные фалды его фрака смотрелись ещё нелепее - и вдруг напомнили Горацио хвост сороки.
   Уже не прислушиваясь к лекции о бидермайере, Горацио привычным взглядом знатока пробежался по бару - и оценил изобилие. Множество элитных сортов виски, рома и коньяка, ликёры всех мастей - и даже на удивление хороший выбор вина; такое редко встретишь в подобных заведениях. Попадались, правда, и бутылки с этикетками на незнакомых языках, и с загадочным содержимым разных цветов; и - не только бутылки, но и флаконы, и какие-то чаши, и большие глиняные амфоры. Не бар, а лаборатория алхимика. Когда луч прожектора упал на одну из амфор, Горацио смущённо хмыкнул: рисунок, украшающий её, был стилизован (только ли стилизован?) под древнеримское изображение - и носил весьма фривольный характер. Пока он задумчиво пытался разобраться в хитросплетениях мужских и женских конечностей и понять, как такое действо технически возможно (ох уж эти римляне), - Адриана наконец-то прервали.
   - Привет, Матильда. Будешь что-нибудь? - белозубо улыбаясь, спросил бармен - смуглый темноволосый паренёк с греческим профилем. Адриан недовольно поморщился, но умолк.
   - Привет, Бахус. Только сок, пожалуй, - сказала Тильда.
   Бахус? Слишком много отсылок к античности на нескольких квадратных метрах. Горацио озадаченно заморгал, надеясь, что это просто прозвище.
   - По-прежнему играешь в трезвенницу?
   - Что-то вроде того. Не тянет на алкоголь в последние годы.
   - Думаю, это называется "старость", - хмыкнул Бахус.
   - Или зрелость, - улыбнулась она.
   Бармен нырнул куда-то вниз, под стойку - видимо, к мини-холодильнику, - и Горацио вдруг заметил, что из его курчавой макушки торчат два маленьких рога.
   Скромные, лихо изогнутые рожки - с палец длиной, не больше. Горацио сглотнул.
   - Мм...
   - Позже, - шепнула Тильда. - Закажите что-нибудь - Бахус знает своё дело.
   - Не сомневаюсь, - пробормотал Горацио. Если это действительно древний бог виноделия - или одно из его перерождений, или демон с его именем, или как у них там всё устроено?.. - в пьянящих напитках он и правда должен быть мастаком.
   - Мне повторить, - холодно распорядился Адриан, пока Бахус наливал для Тильды стакан жизнерадостно-рыжего апельсинового сока и бросал туда листочек мяты и два кубика льда.
   - Готово! - объявил он, жестом виртуоза швырнув в стакан трубочку. - Сегодня что-то медленно подтягивается народ... Вам повторить, говорите?
   - Да, - поджав губы, сказал Адриан. Видимо, он всё ещё был недоволен тем, что ему не дали раскрыть все тонкости литературного бидермайера.
   Бахус беспечно кивнул, щёлкнул пальцами - и с одной из полочек за его спиной тут же вспорхнула нужная бутылка. В ней плескалось что-то изумрудно-зелёное; после краткого полёта бутылка приземлилась на стойку, и Бахус, мурлыча что-то себе под нос, принялся колдовать над коктейльным бокалом - налил туда всего несколько капель содержимого бутылки, добавил какого-то полупрозрачного сока, присыпал всё это сладко пахнущим шипучим порошком... Горацио уже почти не удивлялся - но никак не мог понять, что же это за коктейль. Когда Бахус закончил, в бокале было что-то меланхолично-прекрасное - золотисто-зелёное, как небо, расцвеченное всполохами северного сияния.
   За такую работу ему, пожалуй, можно простить и рожки.
   - Прошу! - (Бахус по стойке пододвинул бокал к Адриану и весело посмотрел на Тильду, уже цедившую свой трофей). - Ну, как тебе сок?
   - Великолепно, - без выражения сказала она. - Как солнечный полдень в Сорренто.
   - Не понимаю, что смешного в соке, - проскрипел Адриан, как-то неприязненно взглянув на усмешку Бахуса. - То, что на подобных мероприятиях все обязаны пить, - устаревший стереотип. Я вообще всегда удивлялся, почему у нас нет какой-нибудь особой секции с чаем или кофе... Вы вот любите кофе, Матильда?
   - Да, - чуть растерянно ответила Тильда, кусая губы. Горацио ясно видел, что от напыщенно-солидного тона Адриана ей хочется рассмеяться - но она сдерживается. - Но, мне кажется, на такие встречи большинство собирается всё же не ради кофе. Предложение зависит от спроса.
   - Вот-вот! - кивнул Бахус. - Вместо чая и кофе есть другие горячительные, а для тех, кто хочет прохладительного, есть сок! А Вы что будете, мистер?.. Monsieur? Signore?..
   - Я? - машинально переспросил Горацио - и тут же виновато покосился на Тильду. Та благосклонно кивнула; видимо, общение с барменом менее опасно, чем с Адрианом. Или, по крайней мере, неизбежно. Горацио уже предчувствовал, что сегодня просто не сможет не выпить: есть риск, что иначе его сознание не выдержит летающих бутылок, дриад, рогов и демонов-филологов, которые не отражаются в зеркалах. - Спасибо. Я... Даже не знаю, если честно.
   Он растерянно зацепился взглядом за сицилийское Неро д'Авола - свою давнюю терпкую страсть, - за "Jack Daniel's", неизбежно напоминающий о Ди... Бахус - как любой профессиональный бармен - тут же заметил его замешательство и спросил:
   - Предложить Вам что-нибудь?
   - Да, давайте.
   - Кто Вы?
   Горацио вопросительно взглянул на Тильду. Та равнодушно дёрнула плечом и снова приложилась к соку.
   - Я писатель.
   - Значит, в Гранд-Вавилоне за вдохновением? Хотите написать второго "Фауста"? - пытливо щурясь, спросил Бахус. На миг Горацио случайно заглянул ему в глаза - чёрные провалы, почти не видно белков, - и вздрогнул.
   - Когда собирался сюда - думал, что скорее уж вторые "Страдания юного Вертера", - пробормотал он. - А теперь - не знаю.
   Адриан закашлялся: похоже, ему не понравился удачный каламбур, в котором Горацио затронул сразу два произведения Гёте.
   - Юный Вертер... - (Бахус задумчиво побарабанил пальцами по стойке. Его левое запястье обегала татуировка в виде виноградной лозы). - Хотите, сделаю Вам что-нибудь со вкусом несчастной любви?
   - О нет, благодарю. - (Горацио улыбнулся). - Боюсь, этого вкуса в моей жизни и так предостаточно... У Вас найдётся что-нибудь со вкусом грустно-весёлого авантюризма?
   - Прекрасный запрос! - (Бахус торжествующе щёлкнул пальцами). - Минуту.
   Он "призвал" с полки другую бутылку, а ещё - флакон с чем-то золотисто-искрящимся. Сияние било из-под стекла так сильно, что на миг Горацио показалось - флакон полон светлячков. Бахус взял его трепетно, будто редкую драгоценность, и осторожно вытащил пробку.
   - Нектар, - произнёс Адриан - не то изумлённо, не то осуждающе. - С чего вдруг такие привилегии?
   Уже ворожа над коктейльным бокалом, Бахус подмигнул ему. Горацио вдруг заметил, что его рожки плотно оплетены травинками или стеблями; уж не дриады ли постарались над дизайном?
   - Новые гости у нас в почёте. - (Смуглые пальцы порхали над стойкой, как пальцы искусного пианиста - над инструментом. Бахус что-то добавлял, размешивал, взбалтывал, присыпа?л какими-то травами - и Горацио не сразу осознал, что наблюдает за этим ритуалом, как загипнотизированный. Опомнившись, встряхнул головой. Хрипловатый женский вокал, между тем, сменился нежно-мальчишескими подвываниями Шона Мендеса - ещё один приевшийся попсовый трек в клубной обработке. До чего всё-таки мейнстримные вкусы у современной нечистой силы; странно. Хотя, может быть, что-то изменится, когда вечеринка разойдётся?). - Кстати, а я Вас нигде не видел, мистер...
   - Горацио. Меня зовут Горацио.
   - Ага. Так мы не знакомы?
   Бахус улыбнулся, не отвлекаясь от сотворения коктейля. Адриан вполголоса обратился к Тильде по-немецки, и она неохотно ответила. Наверняка обсуждают его; не очень-то вежливо - даже для потусторонних существ. Горацио вздохнул.
   - Думаю, нет. Я бы Вас запомнил.
   Он нерешительно взглянул на рожки. Бахус хмыкнул.
   - Ну что Вы, при других обстоятельствах я, само собой, выгляжу иначе! Я держу греческую таверну на Западном проспекте, Вы туда случайно не заглядывали?
   Горацио слегка оторопел. Вряд ли в Гранд-Вавилоне множество греческих таверн; а в ту, где они встретились с Алисой, он потом заходил ещё пару раз - поужинать. То в одиночестве, то с Тильдой и Вадимом.
   Значит, вот почему там так славно. Потому что хозяин чертовски хорошо разбирается в винах.
   - Да, это именно то место, где Вам нравится, - улыбаясь, отметила Тильда.
   - Редкая безвкусица, - процедил Адриан. - Мешать средиземноморскую кухню с местной... Да ещё и эта жуткая музыка.
   - Наверное, потому я Вас и не зову на бесплатные ужины, - добродушно фыркнул Бахус. Впрочем, что-то в его тоне подсказывало, что даже Адриану лучше его не злить. - Вот, держите, готово! С добавлением самого элитного напитка в мире - нектара.
   - Напитка богов? - пробормотал Горацио, покосившись на сияющий флакончик. Бокал проехался по стойке - прямо к его рукам; в нём поблёскивало что-то густое и алое, с золотыми искорками. Почему-то он вспомнил "аперитивы", которые предлагала Тильде официантка - и поёжился. - Спасибо.
   - Попробуйте! - Бахус ободряюще кивнул.
   Горацио несмело понюхал коктейль. Виноград, яблоки, свежие нотки каких-то цитрусов и - что-то ещё, не разобрать. Он пригубил через трубочку - и на миг стойка, танцпол и все его собеседники исчезли. Он был в тёплом, манящем, искристо-сияющем вихре; летел через время и пространство, утопая в беззаботности, наслаждаясь лёгким головокружением - как если бы слишком быстро выпил целый бокал молодого вина. Радужные небеса вертелись над ним, а под ногами не было ничего - только воздух и облака, как в самолёте; и откуда-то серебряным колокольчиком звенел женский смех. Пару мгновений Горацио сражался с собой - а потом засмеялся в ответ.
   Что-то чужеродное показалось из облачного царства - что-то, похожее на руку Тильды. Рука сжала его плечо.
   - Вы в порядке?
   - Д-да. - (Горацио вернулся к реальности - и со смесью восторга и ужаса отодвинул коктейль). - А это... это нормально?
   - Совершенно нормально! - смеясь, заверил Бахус. - Это нектар. Ну, и ещё парочка моих авторских ингредиентов... Просто с непривычки действует сильнее. Особенно на людей.
   - Потрясающе, - выдохнул Горацио. Бахус, всё ещё посмеиваясь, погладил себя по курчавой голове.
   - Эх, давно меня так искренне не хвалили... Наслаждайтесь! Если захотите - подходите, повторю.
   - Пейте медленно и немного, - строго сказала Тильда. Горацио показалось, что она слегка обеспокоена. - Имейте в виду: шедевры Бахуса мощнее обычного алкоголя. И немного... другие.
   - Да, это я уже понял, - сказал Горацио, задумчиво глядя на бокал. Надо бы признаться себе, что он не может пообещать Тильде быть осторожным и воздержанным. Всё, чего ему сейчас хотелось, - пробовать ещё и ещё.
   - Странно, что я никогда не слышал о Ваших книгах, молодой человек, - влез Адриан. Его рыбьи глаза опять с недобрым прищуром скользили по Горацио. - Вы издаётесь?
   - Да, конечно.
   - Давно?
   - Несколько лет.
   - Впечатляющие успехи. В столь юном возрасте... - неприязненно протянул Адриан.
   - Мне двадцать восемь. По меркам простых смертных это уже не совсем юность, увы. - (Горацио вздохнул). - А не слышали Вы, возможно, потому, что мои книги куда ближе к традициям романтизма и модернизма, чем бидермайера... Хотя, признаться, я вообще ужасно не люблю все эти "измы". Они так ограничивают восприятие литературы.
   Тильда впилась в него тревожным взглядом - и он вдруг понял, что стал неприлично болтлив. Тоже эффект нектара?
   - Весьма самонадеянно, - обронил Адриан, потягивая свой коктейль, источающий лесной запах хвои. - Современные молодые авторы часто считают себя гениями и творцами нового искусства - тогда как на деле приклеивают банановую кожуру скотчем к стене, выдавая это за авангард. Жалкое зрелище.
   - Я сам не любитель такого, - признался Горацио.
   - Не уверен, раз заявились сюда. Почитаете себя вторым Гёте? - (Опираясь локтем о стойку, Адриан повернулся к Горацио. Тильда заметно напряглась). - Я, кстати, знавал его... Своеобразная личность. Но куда более блёклая, чем обычно пишут.
   - Вторым Гёте? С чего Вы взяли? - полюбопытствовал Горацио, пропустив мимо ушей это хвастовство. Будь Адриан хоть тем самым Мефистофелем - всё равно он на редкость раздражающая заноза.
   - Ну, как же... Бал или вечеринка нечисти. Вальпургиева ночь. - (Адриан хмыкнул, водя бледным пальцем по стойке). - Однако этот образ уже кто только не использовал. Всегда выходит смешно и с изрядной долей фальши.
   - Вы хотите, чтобы я разозлился? - напрямую спросил Горацио. Ему всегда казалось, что подобных типов лучше всего обезоруживает предельная честность. Адриан приподнял бровь.
   - А Вы хотите, чтобы я прекратил?
   - Адриан, - тихо сказала Тильда - как показалось Горацио, с нотками мольбы.
   - Тогда считайте, что я уже зол, - произнёс Горацио, глядя прямо в небритое высокомерное лицо напротив. Теперь он совсем не боялся - помог то ли жар нектара, побежавший по венам, то ли что-то ещё. - Что бы Вы сделали, будь это так?
   Адриан улыбнулся; рыбьи глаза полыхнули алым.
   - Ах, Вам продемонстрировать?..
   Горацио хотел ответить - но...
   Проклятье, что это?!
   Он согнулся пополам, задыхаясь и кашляя; мир потемнел от боли. Свело каждую мышцу, скрутило и обожгло каждую косточку; на него будто опрокинули ящик раскалённых железок - и на каждой было выгравировано смеющееся лицо Ди в окружении лилий.
   Схватиться за стойку. Смешное слово - стойка. Раньше не замечал. Дышать. Вот так: вдох - выдох... Горацио стиснул зубы, не зная, что делать - кричать, шипеть или всхлипывать; кажется, удалось ограничиться судорожной гримасой - но он не был уверен.
   - Адриан, хватит! Пожалуйста! - до него донёсся голос Тильды - глухо, как сквозь стену из мутного, вязкого желе. - Он же не выдержит!
   Горацио вдруг понял, что комкает одежду на груди - вечный и бессмысленный инстинктивный жест. Схватить сердце, чтобы оно не так сильно билось по всему телу; чтобы с каждым рывком не разгоняло боль. Он попытался выпрямиться - и тут перед глазами мелькнула серая тень.
   Рык, непонятный скрежет, придушенный вскрик Адриана; Горацио пробился через туман боли только несколько секунд спустя - и почувствовал, что Тильда с неженской силой оттаскивает его подальше от бара. Вокруг столпился кто-то ещё - оказывается, в зале прибавилось гостей, пока они разговаривали; а на полу завязалась потасовка.
   Если, конечно, это можно было так назвать; сначала Горацио решил, что от приступа боли его посетила галлюцинация. На груди Адриана стоял волк. Серый, громадный волчара - будто из сказки; мощные когтистые лапы прижимали к полу специалиста по бидермайеру, а клыки терзали ткань фрака у него на плече. Адриан бился и вырывался, ругаясь по-немецки; в какой-то момент, извернувшись, пнул волка; тот озлобленно зарычал, но ослабил хватку - и они покатились по полу. Волк рычал, скулил и отвечал укусами на удары; его треугольные уши враждебно топорщились, роскошная серебристая шерсть клочками разлеталась в стороны - падала прямо в лучи прожекторов, под какой-то новый попсовый трек. Все стояли, смотрели - и почему-то никто не вмешивался. Но меньше минуты спустя Адриан встал, чуть пошатываясь, а волк отлетел в сторону - словно от пинка невидимого великана.
   Его падение смягчила компания каких-то ребят - они буквально поймали волка в объятия. Горацио моргнул, окончательно прекратив что-либо понимать - и увидел, что на месте волка уже стоит худой прыщавый паренёк в серой футболке. Паренёк скалился, что-то кричал и норовил снова броситься на Адриана; девушка в синем платье крепко держала его за локоть и приговаривала:
   - Ганс, хватит... Успокойся, Ганс! Ты только наделаешь нам проблем!
   - Лучше пойдёмте отсюда, - негромко сказала Тильда - и за руку потянула Горацио дальше, в разрастающуюся толпу гостей. Он шёл вслед за ней - по танцполу, мимо кожаных диванчиков, через музыку, чей-то смех, рубашки и фраки, платья и мантии - и тысячи странных запахов. Обрубать цепкие щупальца хаоса в сознании было всё сложнее; он вдруг почувствовал, что его трясёт.
   - Вы в порядке? - спросила Тильда, когда они оказались в не самой заполненной части зала. Здесь шумно болтала компания из шести-семи парней и девушек; все они были фарфорово-бледны, как Северин, подчёркнуто стильно одеты - и потягивали через трубочку те самые алые "аперитивы". Одна из девушек - маленькая, с копной длинных красных волос и по-лисьи хитрыми глазами - обольстительно улыбнулась Горацио. На секунду он увидел её клычки - маленькие, блестящие, как у ласки или хорька, - и ощутил жар, имеющий мало общего со страхом.
   - Да. Уже да, - выдавил Горацио, пытаясь отдышаться. - Ну и сволочь этот Ваш Адриан, надо сказать... И часто он такое вытворяет?
   - Ещё и не такое, - мрачно ответила Тильда. - Вы слишком зарвались по его меркам.
   - Зарвался?! Но я же...
   - По его меркам, - с нажимом повторила Тильда - и вздохнула. В её светлых глазах Горацио видел сочувствие, скрытое под ледяной коркой привычной невозмутимости. - С Адрианом лучше не спорить. И не раздражать его - вообще ничем. По-хорошему, надо бы просто с ним не взаимодействовать. Я не думала, что он привяжется.
   - Кто он такой? - спросил Горацио. Она отвела глаза. - Демон?
   - Кхм, потише... Можно и так сказать. - (Тильда двинулась дальше - мимо компании юных вампиров; Горацио с некоторым сожалением оглянулся на красноволосую девушку. Чёрное платье плотно облегало её точёную фигурку - кажется, не менее совершенную, чем у Ди; девушка пританцовывала под новый трек, блаженно прикрыв глаза. Он вздохнул. Хотелось бы забыть о том, что это совершенство может прокусить его сонную артерию, - но нельзя). - Адриан - довольно древняя и тёмная сущность. И воплощение больного самолюбия. Опасный коктейль.
   - Кстати, о коктейлях! - (Горацио встрепенулся; впереди были двери в следующий зал - но ему почему-то не хотелось уходить). - А я могу вернуться к Бахусу за нектаром? Пожалуйста! - (Увидев скептический взгляд Тильды, он сложил руки в шутливой мольбе). - Обещаю вести себя прилично и со всех ног бежать от Адриана, если замечу его.
   - Можете, но лучше попозже. Надо, чтобы его гнев поутих... Ну, или перенёсся на кого-то ещё. Что более вероятно, - грустно добавила она. - Адриан обожает задирать других и причинять боль.
   - Перенёсся - например, на того парня-оборотня?.. Он ведь оборотень, мне не показалось?
   - Да, как и вся его компания. Их немало в Гранд-Вавилоне - и есть ночи, когда им трудно подавить свою волчью натуру. Такие ночи, как эта. - (Тильда вздохнула, глядя вперёд. Из-за дверей в следующий зал лился яркий золотой свет - и неслась совсем другая музыка: громкое, разгульное пиликанье скрипок и волынок). - У оборотней давние счёты с Адрианом. Говорят, когда-то именно они вышвырнули его из Гёттингена.
   - И поделом, - пробормотал Горацио. - Кстати, надо бы поблагодарить этого Ганса... Он ведь заступился за меня.
   - Боюсь, он просто увидел Адриана и вспылил. Вы ему безразличны.
   - А Вы умеете поддержать.
   - Стараюсь.
   - А разве оборотни не должны бегать по лесу и охотиться, когда им хочется перевоплотиться? Почему они пришли на эту вечеринку, как все?
   - Думаю, для них тут устроен свой "лес". - (Тильда улыбнулась). - Если захотите, потом мы до него доберёмся... Прошу сюда.
   Они вошли в распахнутые двери, и на Горацио радостно, будто чересчур преданный пёс, встречающий хозяина, набросилась атмосфера ирландского паба. Впрочем, может, и не ирландского, а какого-нибудь баварского - судя по аппетитному запаху колбасок, - но определённо паба. Под весёлые переливы скрипок и волынок так и тянуло пуститься в пляс; в воздухе висел дым трубок, сигар и сигарет, а между грубо сколоченными столами лавировали румяные пышногрудые официантки в чепцах и фартуках. Все они словно сошли с картин фламандских художников - или со страниц одного из тех романов, которые Адриан относит к бидермайеру. На подносах здесь разносили уже не шампанское или коктейли, а сытные дымящиеся блюда - и, конечно, кружки с пенистым пивом. Бочки с разными сортами пива стеной выстроились в дальнем конце зала. Там же обнаружились и музыканты; сначала Горацио принял их за карликов - но, приглядевшись, понял, что всё не так просто. Они действительно не достигали и половины нормального мужского роста, но обладали вполне пропорциональным сложением; у всех, как на подбор, были огненно-рыжие волосы и бороды, зелёные бриджи, рубашки и жилеты - и острые, как у рысей, уши. Лепреконы?..
   Я схожу с ума, - весело подумал Горацио, дожидаясь Тильду, которая беседовала с очередной компанией своих знакомых - видимо, ведьм и колдунов. Точнее, уже сошёл. Всё это ему снится или мерещится; всё не по-настоящему. Выходки Ди и прыгучая кардиограмма её настроений довели его до безумия - уже без метафор.
   Но даже если и так - не значит ли это, что остаётся только расслабиться и наслаждаться происходящим?
   - Вон там Мари и Этьен, видите? - шепнула Тильда, указывая на парочку, мило болтающую за столиком в углу. - Очень искусные целители. У них семейная клиника - якобы гомеопатическая, но на самом деле они потрясающе используют свою силу. А там синьора Филиппи. Она работает в организации, которая занимается международными культурными связями. Латинское название, забыла...
   - "Terra Incognita", - сказал Горацио - и, холодея, подумал об Алисе. Значит ли это, что она и правда в опасности?.. Улыбчивая итальянка средних лет выглядит вполне безобидно - но тут никому нельзя доверять. - А она, кхм... Случайно не "тёмная сущность", как Адриан?
   - Трудно сказать. В целом, нет: насколько я знаю, она добрая женщина. И мать Карло, которого здесь уважают. Но довольно властная - и иногда, скажем так, не брезгует методами, которыми я бы побрезговала. - (Тильда вздохнула; её взгляд стал более цепким). - А почему Вы спросили?
   - Да так. Показалось, что уже слышал это имя, - уклончиво ответил Горацио.
   Даже Тильде лучше не выкладывать всё подряд. Алиса не просто в опасности - а в большой опасности: бок о бок с ней работает, как минимум, одна могущественная ведьма. И эти её поиски приключений... Ведь в Гранд-Вавилоне она постоянно общается с абсолютно незнакомыми людьми; что, если не все из них люди? Конечно, он отдаст ей амулет - но, как показала выходка Адриана, это не гарантирует защиты.
   Хотя - с чего он вообще так беспокоится об Алисе; так, будто она его сестра или девушка? Просто смешно; они и общались-то пару раз. Да, это было глубокое, нервное общение, и оно его тронуло. Но это совершенно не значит, что нужно так много думать о ней.
   С другой стороны - лучше уж о ней, чем о Ди. Почему-то сегодня утром Горацио вспомнилось, как часто Ди всем своим поведением показывала, что ей скучно с ним, что он её раздражает, что его забота и внимание ей претят. Однажды он вспылил и сказал ей то, что долго не решался сказать: "Если тебе и правда так плохо со мной - уходи". Она странно улыбнулась и ответила: "Какая смелость, Ори. Ты ведь не говоришь этого потому, что знаешь: я и правда могу уйти". Он хандрил и злился - но знал, что она права: потерять её он всегда боялся больше, чем её пренебрежения.
   Почему именно сейчас это лезет в голову?.. Горацио провёл рукой по лицу. Надо отвлечься.
   - Всё хотел спросить - а почему здесь все такие молодые? - поинтересовался он. Вокруг действительно было много юных лиц; юных - и неправдоподобно красивых. Мало кто выглядел старше тридцати - тридцати пяти; синьора Филиппи была одним из редких исключений.
   Тильда улыбнулась.
   - Ну, а какую внешность Вы бы выбрали, если бы могли выглядеть как угодно? Или почти как угодно.
   - Резонно... А можно узнать, сколько Вам лет?
   Этот вопрос уже приходил ему на ум, но задавать его казалось слишком бестактным. Тильда фыркнула.
   - Разве это важно?
   - Не особенно. Просто любопытно.
   - Много. Больше, чем Вы думаете.
   - Больше ста?
   - Оставьте эту тему.
   - Больше трёхсот?
   Тильда закатила глаза.
   - Вам о чём-нибудь говорит название "Арагон"?
   - Конечно. Это королевство. - (Горацио замялся). - Исчезнувшее королевство. Давно исчезнувшее.
   - Меня иногда называют Матильдой Арагонской - потому что я там родилась. Больше я ничего не скажу.
   Арагон ассоциировался у Горацио, главным образом, со Средневековьем; когда он перестал существовать - в восемнадцатом веке?.. Горацио посмотрел на Тильду - на её идеально прямую спину, гладкую кожу, - и попытался представить на её месте дряхлую согбенную старуху. Не получилось.
   Они ещё немного побродили по "пабу". Тильда здоровалась и болтала то с теми, то с другими гостями; кое-кому (правда, нечасто) представляла Горацио - и его рассматривали, как экзотическую зверушку. Большинство пришедших выглядело заурядно, и лишь после их пристального изучения Горацио замечал разные странности и диковинки - так же, как в случае Бахуса и дриад. Например, у женщины, которую Тильда назвала Руфью, были жёлтые глаза с вертикальными, как у рептилии, зрачками, и тонкий раздвоенный язык; как только они отошли подальше, из-под стола Руфи выползла красно-белая полосатая змейка - и Горацио видел, как женщина гладит её по чешуйкам, любовно что-то приговаривая.
   - Руфь обожает змей и знает их язык, - спокойно пояснила Тильда. - Никогда с ними не расстаётся... О, а вот и Гарольд. Мы давние приятели.
   Гарольд - крупный молчаливый бородач - вообще не разговаривал с Тильдой: они просто несколько секунд посверлили друг друга взглядами - и он, вежливо кивнув, опять принялся за свой эль.
   - Гарольд когда-то был монахом и дал обет молчания. Он не общается с людьми вслух, но при этом один из лучших телепатов в мире - великолепно читает мысли, - сказала Тильда. Горацио, поёжившись, постарался срочно выбросить из головы всё компрометирующее. Хотя - наверняка уже поздно; да и нектар, как-никак, ещё действует. - В быту он успешно притворяется глухонемым.
   Когда они добрались до дальнего конца зала-"паба", за одним из столов Горацио увидел и своих знакомых - ребят с "дегустации чая". Они либо не заметили его, либо проигнорировали. Ничего особенного в их внешности и поведении не было - только девушка-готесса от скуки жонглировала сырными палочками силой мысли, не прикасаясь к ним. У дверей в следующий зал анфилады Горацио ещё раз - более настойчиво - потребовал у Тильды коктейль с нектаром.
   - Давайте я сама схожу к Бахусу, - смирившись, предложила она. - А Вы подождите здесь. Или идите вперёд - но только осторожно и без глупостей.
   - Договорились, - кивнул Горацио, задумчиво глядя на лепреконов с волынками. - И возьмите, пожалуйста, сразу два.
   Тильда исчезла в толпе. Он шагнул в двери следующего зала - и нырнул из тёплого золотистого света в томный полумрак. Скрипки и волынки сразу стихли - так, будто играли где-то очень далеко, а не прямо у него за спиной; Горацио заметил, что так же легко звуки и запахи "клуба" растворились на границе со вторым залом. Здесь было казино - мрачно и величаво оформленное, но в целом довольно типичное; хотя, призадумавшись, Горацио понял, что вряд ли может судить о том, каким должно быть "типичное казино". В подобных местах он оказывался всего пару раз в жизни - и, поскольку не питал страсти к азартным играм, больше его туда не тянуло. Но в Гранд-Вавилоне, действительно, без казино никак - всё равно что без пасты на обед в Риме или без зонта в Лондоне.
   Этот зал был почти пустым; гости ещё прибывали, и многие столы с фишками и картами стояли бесприютно и одиноко. Горацио бродил по залу под тихо играющий джаз, смотрел на фишки, бильярдные шары, красно-чёрные колёса рулетки - и думал, как странно-дотошно, с "энциклопедической" универсальностью нечисть, оказывается, копирует людское поведение и людские формы досуга. Почти как психопаты копируют и разыгрывают эмоции, потому что не способны испытывать их по-настоящему. Когда-то в одной книге Горацио встретил сравнение психопатов с призраками или нежитью, бледным подобием людей. Помнится, тогда это неприятно поразило его - и на ум, конечно, сразу пришла Ди. Что встретится ему дальше - боулинг? Рок-концерт? Стрип-клуб?
   Хотя, может быть, не нечисть подражает людям, а совсем наоборот? Может, вампиры, ведьмы и демоны когда-то и привили людям эту жажду невесть чего, это стремление растратить в болях и наслаждениях лишнюю энергию, накопившуюся в аристократической скуке разума?..
   За одним из столов играла в покер компания вампиров. Крупье с застывшим взглядом сдавал карты; Горацио вдруг понял, что он - человек под чарами, такой же, как та официантка. Отчего-то ему стало грустно; он поискал глазами бар - и вскоре нашёл его. Раз Тильда так долго не возвращается, почему бы и не взбунтоваться против её строгих правил?
   Пока Горацио шёл к бару, на него, кажется, никто не обратил внимания: вампиры то ли были слишком поглощены игрой, то ли уже знали, что он под защитой Тильды; возможно, помогли и два амулета в карманах. В этой части зала играло уже что-то медитативно-тихое, с тягучими арабскими мотивами. Недалеко от бара находилось небольшое возвышение - что-то вроде сцены, - где публику развлекала группка глотателей огня в восточных костюмах. По крайней мере, сначала Горацио принял их за обычных глотателей огня - но потом вспомнил, где он, и понял, что здесь не место фокусам. Полуобнажённая смуглая девушка, двигаясь в страстно-изысканном потоке танца живота, поднесла к губам зажжённый факел - и действительно съела пламя. Просто слизала и проглотила, как мороженое; зрители восторженно зааплодировали. Девушка улыбнулась, отступила назад, и её сменил мужчина в шароварах, вращающий огромный огненный обруч на руке - без малейшего страха обжечься. Горацио невольно засмотрелся - и вздрогнул от неожиданности, когда услышал:
   - Тебе чего-нибудь налить?
   Обернувшись, он чуть позорно не вскрикнул. Перед ним стоял джинн. Или ифрит, или - он не знал, кто, но это существо, в отличие от всех остальных гостей, совершенно не было похоже на человека. Вихрь огненного тумана, смутно напоминающий очертания мужского тела - правда, без ног: на их месте горело и потрескивало что-то вроде хвоста. Чалма с пером, скрещенные на груди полупрозрачные руки и - скучающее лицо.
   - Так налить или нет? - с нажимом повторило существо. - Я смотрю, ты без напитка. А сегодня положено веселиться.
   - Д-да. Спасибо, - выдавил Горацио. - Я как раз шёл к бару.
   - Я и есть бармен, - сообщило существо. - Отошёл посмотреть шоу, пока никто не заказывает. Пойдём.
   Они "пошли" - точнее, Горацио шёл, а ифрит парил над землёй, с треском роняя вокруг себя золотые искры. Интересно, а он кем притворяется в обычной жизни - электриком? Пиротехником?.. Может, он участвовал в сотворении салюта, который недавно гремел над Ри?
   - Ну, и что будешь? - поинтересовался ифрит, оказавшись за стойкой. Горацио уже почти привык к тому, что он по-свойски обращается к нему на "ты", и решил не возмущаться из-за этой фамильярности.
   - Бахус сделал мне коктейль с нектаром, но допить его, эм... Кое-кто помешал. Хотелось бы что-то подобное, - признался он.
   - А какой именно коктейль?
   Горацио, как мог, описал красно-золотой дурманящий напиток. Ифрит покачал головой.
   - Видимо, это одна из фирменных штучек Бахуса. А он тот ещё скрытный хлыщ - не особо распространяется о рецептах... Поэтому точно такой же я не сделаю, но могу предложить что-то похожее. Тоже с нектаром. Сойдёт?
   С готовностью согласившись, Горацио стал ждать, пока ифрит закончит свою барменскую ворожбу. Человек в шароварах, тем временем, добавил на руку второй огненный обруч; на его теле по-прежнему не было ни единого ожога. Заметив, как озадаченно Горацио смотрит на это, ифрит усмехнулся.
   - Духи огня никогда не обжигаются. Пламя - основа нашей сущности и потому не страшно нам. - (Он протёр бокал, придирчиво смахнул с него невидимую пылинку и полез в какой-то шкафчик под стойкой). - Точно так же духи воды, например, не могут утонуть, а духи воздуха - задохнуться.
   - В Гранд-Вавилоне много духов? - спросил Горацио.
   - Нас много по всему миру. Мы вшиты в его плоть. Мы были здесь до людей и, думаю, останемся после. - (Горацио смотрел на сияющие золотистые капли нектара, скрупулёзно отмеряемые ифритом, и пытался это осмыслить). - А ты тут какими судьбами? Жить надоело?
   - Нет. Просто из любопытства.
   - Не страшно?
   - Не особенно, - Горацио пожал плечами и, подумав, добавил: - Кажется, я уже начинаю осваиваться.
   Ифрит хмыкнул.
   - Не боишься загреметь в дурдом, если расскажешь кому-нибудь?
   - Нет. Если я и расскажу, то в художественной форме. В искусстве ничего не покажется безумием.
   - Ну, держи, творец! - (Огненная рука пододвинула к Горацио бокал с трубочкой. Внешне коктейль был точной копией того, что приготовил Бахус). - Тоже с нектаром, но "с огоньком", так сказать! Лично от меня.
   На вкус коктейль оказался немного иным - действительно "с огоньком", более пряным и терпким, чуть обжигающим язык; но Горацио вновь унесло тем же весёлым, приятно щекочущим вихрем - и он оставил всё земное далеко внизу, отдавшись ветру и облакам. Свет теперь был ярче и таинственнее, звуки - громче, движения гостей - медленнее. Музыка, тихо шурша, проникала прямо под кожу, пульсировала где-то внутри. Один из залов был похож на огромную оранжерею или сад, и Горацио смотрел на мертвенно-белые шары фонарей, мерцающие в зарослях, замирая от их красоты. Сотни маленьких лун.
   В том же саду, бродя меж кустов жасмина, он вдруг наткнулся на обнажённую совокупляющуюся парочку - и поспешно ретировался, давясь смущённым смехом. Видимо, нечисть на этом шабаше всё же чувствует себя более непринуждённо, чем ему сначала показалось; впрочем, теперь он и сам чувствовал себя так же. Голова слегка кружилась, всё вокруг окутывал шепчущий полупрозрачный туман - и это было безумно приятно. Горацио бродил из зала в зал, распрощавшись с последними остатками страха; пробовал новые коктейли с нектаром, смотрел на гостей - и в нём, готовясь разорваться на кусочки, набухало весёлое, отчаянное блаженство.
   Он уже не заботился о порядке залов в анфиладе, почти не помнил о Тильде - просто ходил, слушал и смотрел. В самом первом зале уже вовсю сиял и гремел бал: пары кружились меж зеркальных стен под вальс Штрауса, и огоньки свечей дрожали от пролетающих мимо кружев и фраков. Ещё один зал, как и сказала Тильда, был имитацией леса - настолько убедительной имитацией, что Горацио какое-то время не сомневался, что вышел на улицу. Пахло хвоей, смолой и прелой листвой; пушистые лапы елей зловеще торчали в темноте, а откуда-то издалека доносилось философское уханье совы. Мимо Горацио бесшумно пробежала лисица - но уже миг спустя её изящная вытянутая мордочка стала лицом девушки, а тело, покрытое рыжим мехом, - обнажённым человеческим телом. Девушка хихикнула, кокетливо подмигнула ему - и тут же скрылась в чаще. Горацио вспомнил, что заметил её ещё в зале-"клубе"; из-под её вечернего наряда уже тогда выглядывал роскошный лисий хвост.
   Он заглянул в зал, где играли буйные гитарные переливы рока, а на сцене выступали какие-то существа с кожистыми, как у летучих мышей, крыльями; видел, как в другом зале, где клубился розовый туман, девушка в ажурном белье извивалась у шеста - и как потом какой-то вампир, никого не стесняясь, вогнал клыки в её красивую шею. Он жадно приник к ней, будто в поцелуе, - но с его подбородка стекали тёмно-красные капли. Горацио хотел вмешаться, но заметил улыбку девушки, полную тёмного наслаждения, её пустой взгляд в потолок - и понял, что вмешиваться нет смысла. Девушка явно окутана чарами - но, скорее всего, сегодня её не убьют, ведь так?..
   Скорее всего. Похоже, в Гранд-Вавилоне часто случаются необъяснимые смерти и исчезновения людей, для которых полиция в последний момент придумывает убедительную причину.
   Наверное, Тильда бы не хотела, чтобы он это видел.
   Кстати, а где Тильда?
   Горацио встряхнул головой - и обнаружил себя в новом зале, погружённом в ласковый полумрак. Здесь было не так уж много гостей, а из предметов - только огромный аквариум с яркой голубой подсветкой. Пустой аквариум - ничего, кроме воды; но гости всё прибывали и, казалось, ждали чего-то.
   Горацио посмотрел на бокал с нектаром у себя в руке (он не помнил, какой по счёту) и решил, что пора найти Тильду. Это странно; ведь её нет уже... Сколько - час? Два? Пару суток?
   - Посторонитесь! - крикнул кто-то с небольшим русским акцентом; Горацио узнал голос Вадима. И правда - Вадим шёл к аквариуму через возбуждённую шумную толпу, а за ним следовал...
   Наверное, так должен выглядеть царь морей. Горацио улыбнулся, чувствуя себя ребёнком, который рассматривает красивую иллюстрацию к сказке. Старец с длинной седой бородой шагал величаво, медленно; за его спиной, как меч в ножнах, висел трезубец, а на руках он нёс русалку. С её блестящего серебристого хвоста и золотых волос капала вода, бледные руки крепко обнимали шею старца. Все расступались почтительно - как перед важными гостями. Вадим проводил старца до самого аквариума и замер поодаль; тот поднялся по приставной лесенке и осторожно опустил русалку в воду. Горацио хотел окликнуть Вадима, спросить, где Тильда, - но он уже исчез.
   Значит, в "доставке" этой русалки и заключалось то загадочное дело, которое, по словам Тильды, "организовывал" Вадим?
   Старец спустился с лесенки и ушёл - так же спокойно и неторопливо, как появился; но на него уже никто не смотрел: все взгляды были прикованы к русалке. Она вздрогнула в воде, будто очнувшись, подплыла к стеклянной стене и упёрлась в неё белыми ладонями, глядя на толпу зрителей. Горацио показалось, что она напугана и не очень-то рада здесь находиться. Глаза у неё были огромными, тёмно-синими - и такими печальными, что у него сжалось сердце. Волосы русалки покачивались в воде тускло-золотым ореолом; на тонкой шее, под подбородком, трепетали чёрточки жабр. На миг она прикрыла глаза и опустила голову - будто принимая свою тяжёлую долю, - а потом запела.
   По крайней мере, он предположил, что это пение, - хотя звуки, издаваемые русалкой, было трудно соотнести с человеческим голосом. И вообще - с чьим-либо голосом. Тонко-надрывная, неземная вибрация - шёпот во сне, зов из пропасти, гипнотическая песнь океана; каждая нотка пробиралась прямо в голову, била электричеством по оголённым нервам; Горацио вдруг понял, что очертания аквариума и силуэты гостей расплываются, удивлённо коснулся щеки - и со стыдом почувствовал, что пальцы мокры от слёз. Значит, вот как звучат знаменитые песни сирен, увлекавшие моряков на погибель. Слишком обнажённая, слишком честная, слишком больная душа; тёмная синева, тянущая глубже и глубже. Он не смог бы описать голос русалки привычными словами - "высокий" или "низкий", "благозвучный", "мягкий", - но знал, что никогда в жизни не слышал ничего страшнее и прекраснее. Преодолевая примитивные законы физики, из воды неслись то бессловесные переливы звуков, то длинные, мелодичные фразы, в которых он ни слова не понимал, - но это не мешало понимать суть. Русалка говорила образами и чувствами, взывала к тому, что спрятано в глубине, к тому, для чего никогда не хватит людского языка, - как взывает море.
   Гости слушали в уважительной тишине; на многих лицах Горацио заметил слёзы - или след древней, израненной печали, которой не мог до конца понять. Те, кто приходил из других залов, присоединялись к толпе - тоже в молчании. Неподалёку от Горацио остановилась компания молодёжи. Он не помнил, видел ли их сегодня, и сначала принял их за колдунов или вампиров, - но уже через секунду понял, что ошибается. По крайней мере, один из парней - высокий и очень худой, темноволосый, с тонкими, отчего-то чуть странными чертами лица, - явно был какой-то другой природы; от него веяло смутной опасностью - и в то же время чем-то манящим. Как от песни русалки.
   Что за чушь? Наверное, я просто слишком пьян.
   Горацио провёл рукой по лицу, покрепче сжал бокал и отошёл подальше - но почему-то не мог оторвать взгляд от этого парня, от его узкой бородки и плавно-изящных, слегка манерных жестов. Он связан с чем-то важным, кого-то напоминает; кого?..
   - Видишь, Ноэль, а ты не хотел идти! - громко прошептал другой парень, пониже - и с шутливым осуждением пихнул приятеля локтем в бок. - Я же говорил, что они притащат сирену.
   - Ну, кто бы знал, - пожав плечами, ответил Ноэль - спокойно, на грани с безразличием. - Я думал, что Протей не согласится. Он не любит, когда его дочери поют на потеху публике.
   - Может, ему просто хорошо заплатили?
   - Чем, очисткой Ри? - фыркнув, спросил кто-то ещё. - Протея не интересуют ни кровь, ни деньги, ни души.
   - Да какая разница? - чуть раздражённо прошептал Ноэль. - Помолчите, дайте послушать.
   Ноэль. Горацио ещё раз посмотрел на него - на модно уложенные гелем прядки волос, мешковатый пиджак, длинные тонкие пальцы, сжимающие бокал виски с колой, - и шёпотом выругался, вспоминая.
   Местное увлечение Алисы, от которого она, судя по всему, вконец потеряла голову. Чёрт побери, неужели это и правда он? Здесь, на вечеринке нечисти?..
   Да нет, не может быть. Таких совпадений просто не бывает. Осторожно пробираясь через толпу, Горацио отошёл в другую сторону и посмотрел на парня оттуда; тот слушал песню сирены внимательно - не моргая, едва дыша, будто жадно глотая звуки. Лучи мертвенно-голубого света от аквариума падали на его лицо; Горацио очень хотелось думать, что в нём нет ничего особенного, - но, скрипнув зубами, он признал, что это было бы ложью. Очень красивое лицо. Не по-бытовому "симпатичное", а именно красивое - источающее какой-то прохладный, таинственный свет, полное осмысленной недосказанности. Как ветер - или как вода лунной ночью. Если это видит даже он сам - отнюдь не ценитель мужской красоты, - то какое впечатление это лицо должно было произвести на Алису?
   Тем более - дело не только и не столько в лице. Горацио одёрнул себя, встряхнул головой и попытался мыслить здраво. Да, имя совпадает - но это ведь не значит, что Алиса влюбилась в демона или оборотня; это может быть совсем не тот Ноэль. С другой стороны, вряд ли в Гранд-Вавилоне так уж много Ноэлей, которые полностью подходят под её описание и при этом выглядят на двадцать - двадцать пять.
   Кто-то коснулся его руки, отвлекая от смятенных размышлений.
   - Умеете же Вы теряться... - укоризненно протянула Тильда, встав рядом с ним. - Если честно, я уже не надеялась найти Вас живым.
   Горацио виновато покосился на неё. Она улыбалась грустно и иронично - но без ярости, которой он ожидал.
   - Простите. Я искал Вас, правда.
   - И Вы хотите, чтобы я поверила? - (Тильда вздохнула - и пытливо прищурилась, вглядываясь в его лицо). - А нектар явно пришёлся Вам по вкусу... Что успели повидать?
   - О, много чего. Но это подождёт: у меня срочный вопрос. - (Горацио бережно взял Тильду под локоть и развернул её туда, где стоял Ноэль с приятелями). - Вы знаете вон того юношу?
   - Какого?
   - Высокого, в пиджаке. Вон там, видите? - (Горацио шептал так тихо, как мог, чтобы никто не услышал, - но всё равно нервничал). - Знаете его?.. Пожалуйста, скажите. Это очень для меня важно.
   Тильда помрачнела.
   - Знаю. Это Ноэль. Но зачем он Вам?
   - А он из... Ну, Вы поняли: из ваших? Не смертный?
   - Конечно.
   - А кто он такой? Что Вам о нём известно?
   Взгляд Тильды становился всё более удивлённым.
   - Да зачем Вам это? Вы и ему успели насолить, как Адриану?
   - Нет.
   - Тогда что? Он, конечно, очарователен, но мне казалось, что Вы не по этой части.
   Горацио оскорблённо вспыхнул.
   - Разумеется, нет! Я не для себя спрашиваю, - прошипел он. Едкое замечание Тильды так его поразило, что на минуту он даже перестал прислушиваться к пению сирены. - Ответьте. Он вампир?
   - Нет... Да не трясите меня так! Что случилось?
   - Просто скажите, кто он?
   - Не здесь - слишком много ушей. Давайте отойдём.
   Они вышли из зала с аквариумом в небольшой полупустой коридор; Горацио не помнил, проходил ли его. Боже, и когда он успел так напиться?
   - Ну, и ради чего Вы не даёте мне послушать сирену? - с досадой спросила Тильда. - Это не такое уж частое событие, знаете ли. Ваш интерес к Ноэлю настолько не терпит отлагательств?
   - Абсолютно не терпит, - выдохнул он. - Так и?..
   - Если коротко, Ноэль - одна из самых опасных тварей в городе. Мне вообще не хотелось бы о нём говорить. - (В голосе Тильды звучала откровенная неприязнь. Неужели всё так плохо?.. Горацио стало ещё больше не по себе). - Вы когда-нибудь слышали об инкубах?
   - Да, конечно. Инкубы и суккубы - демоны похоти, демоны-соблазнители из средневековых легенд. Суккубы совращают мужчин, а инкубы - женщин. - (Горацио произнёс это - и в ужасе осёкся. Впервые в жизни шанс блеснуть эрудицией не доставил ему никакого удовольствия). - То есть Вы хотите сказать?..
   - Да. Опять же, у таких сущностей есть разные имена и разные лики - но Вам будет проще обозначить его словом "инкуб". - (Вздохнув, Тильда провела рукой по крапчатому мрамору колонны). - Я не то чтобы много знаю о Ноэле, но лучше держаться от него подальше. Инкубы способны на многое. Страсть к ним лишает воли, вытягивает из смертных женщин силы. В худших случаях - душу. Вам нехорошо?..
   - Нет-нет. Спасибо за сведения. - (Горацио попытался ровно дышать и связно мыслить. Как понять, тот это Ноэль или нет?.. Точно: Алиса упоминала, что Ноэль живёт в историческом доме на улице Революции - и это явно очаровало её, как и другие колоритные детали их знакомства). - А Вы случайно не знаете, где он живёт? Не на улице Революции?
   - Не знаю. Я не адресная книга - особенно для таких, как он.
   - Понял. А кто может быть в курсе?
   Тильда снова окинула его изумлённым взглядом - но уже ни о чём не спрашивала.
   - Думаю, кто-то из его друзей. Или, возможно, Ева и Сильвия. Или Бахус. Они много с кем общаются.
   - Хорошо, - кивнул Горацио. - А вообще в Гранд-Вавилоне много таких, как он?
   - Единицы. Их и во всём мире не так уж много. Насколько я знаю, в наши дни инкубы и суккубы в основном предпочитают Париж, Лас-Вегас и Лос-Анджелес... - поразмыслив, Тильда добавила: - И Таиланд.
   - Понятно. Ещё раз благодарю.
   - Слушайте, о чём бы ни шла речь, я настоятельно советую Вам в это не ввязываться. - (Тильда аккуратно, но твёрдо забрала у Горацио бокал с коктейлем). - Да и нектара, по-моему, Вам уже хватит на сегодня... Пойдёмте, дослушаем песню? Отец сирен - дух воды - избегает светской жизни и очень редко появляется на таких мероприятиях. В этот раз Вадим еле уговорил его прийти и позволить дочери спеть.
   - Не думал, что у Вадима талант уговаривать, - пробормотал Горацио, вспомнив молчаливого застенчивого амбала. Тильда лукаво улыбнулась.
   - О, Вы даже не представляете, какой... Вадим - Посредник, - увидев непонимающий взгляд Горацио, она пояснила: - Посредники - это обычные люди, у которых нет магического дара, но есть какая-то одна способность, развитая сильнее, чем у всех. Например, сверхъестественная проницательность - как у тех, кто называет себя предсказателями и экстрасенсами. Или способность видеть души умерших и общаться с ними, как у медиумов. У Вадима - дар убеждения. И ему часто приходится вести вот такие деликатные переговоры.
   - Даже не мог бы предположить, - признался Горацио, решительно вытягивая из пальцев Тильды свой бокал. Теперь - узнав, кто такой Ноэль, - он был уверен, что ещё немного нектара ему не помешает. - Поэтому Вы и стали с ним встречаться?..
   ...Позже - когда он дослушал песню сирены и вновь потерял Тильду из виду, - вокруг опять замелькали краски, голоса и формы, а реальность смазал искрящийся нектарный туман. Не думать, не думать - ни о Ди, ни об Алисе, ни о Ноэле, ни о том, что мир уже никогда не будет таким, как прежде; ни о крови, ни о чернилах. Не думать. Горацио с кем-то говорил и смеялся, пил и танцевал; пульсация света и клубных треков в зале с баром Бахуса тащила его в пёстрый хмельной водоворот, полный возбуждения, - и больше он не сопротивлялся. Юная вампирша с длинными красными волосами и острыми клычками выгибалась, жадно тёрлась об него всем телом; телом - почти таким же совершенным, как у Ди. Он положил руку ей на талию, улыбнулся - и окончательно отпустил себя.
   К чёрту разум. Дриада была права: это его ночь.
  
  
   Конец ознакомительного фрагмента. Полную версию романа можно прочитать по ссылке: https://litmarket.ru/books/grand-vavilon
  
  
  
  
   Издательства типа "печать по требованию".
   Роковая женщина (фр.).
   Комедия окончена (итал.).
   "Кто знает?" (ит.).
   Пограничное расстройство личности.
   "Неаполитанская пицца" (итал.).
   "Каждый раз, когда мы лежим, проснувшись, после очередной принятой дозы..." (англ.; из песни Three Days Grace "I Hate Everything About You", перевод автора).
   "Я ненавижу всё в тебе! Почему я люблю тебя?!" (англ.; из песни Three Days Grace "I Hate Everything About You", перевод автора).
   Независимый человек; человек, добившийся всего сам (англ.).
   Аспирантура (англ.).
   "Быть или не быть" (англ.).
   Маленькая площадь, campo (итал.).
  
  
  
  
  
  
  
  
  

2

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"