Аннотация: Почти детективная история о девушке, превратившей свою жизнь в ожидание любви.
Марина лежала в гробу, в полной темноте и не могла вспомнить, отчего она умерла? Может, просто закончилась жизнь? Она дожила до старости и умерла оттого, что незачем дальше жить. Но она не помнила себя старой. Не помнила своих морщин, седых волос, немощи. Хотя, может быть, старухам бог специально посылает склероз, чтобы их не оставляло ощущение вечной молодости?
А может, она умерла от болезни? Она вспомнила, что действительно была больна. Даже лежала в больнице. Вокруг нее ходили люди в белых халатах и говорили: "шок, шок". Может, этот шок ее и убил?
Нет, это не шок, это она сама кого-то убила. И поэтому ее казнили. Она умерла, потому что ее настигло возмездие.
Но почему она может об этом думать? Если она думает, значит, она жива? Марина попробовала открыть крышку гроба, та легко соскользнула, и яркий свет ослепил ее. Такой яркий, что она практически ничего не видела, только Диму, стоящего у окна. Он стоял к ней спиной и курил, а потом он оглянулся, и ей стал виден его безупречный профиль.
Она вспомнила, какое у него твердое тело и нежные руки, и ее захлестнуло желание. Она хотела сказать ему, что она здесь, рядом, и не могла. Он не смотрел на нее и не видел, как шевелятся ее губы, не видел ее протянутых рук. Он легко поднял крышку и начал закрывать гроб - он всегда любил порядок.
Марина хотела крикнуть, что любит его, что будет любить его всю жизнь, и осеклась: "Какую жизнь? Ведь я умерла!".
Он накрыл ее гроб крышкой, и она проснулась от стука.
Какое-то время она продолжала лежать, прислушиваясь. В квартире было тихо. Дима уже ушел. Видимо, ее разбудила закрывшаяся за ним дверь. Собираясь на работу, он не любил, чтобы она путалась у него под ногами, поэтому, даже если не спала, она лежала тихо, чтоб не нарушать его утренний ритуал.
С постели ее поднял звонок в дверь. На площадке стояла соседка тетя Женя. Вредная старуха на этот раз источала мед:
- Утро доброе, Мариночка! Извини, что беспокою - я насчет Димы твоего.
- Димы? - удивилась Марина.
- Да. Может, он мне поможет? Сама я не смогла. Мне бы сразу надо было ее ободрать при племяннике, а я пожалела. Пусть, думаю, маленько с бантами полежит, для красоты. А теперь, что я сделаю одна? Знать не знаю, что куда вставлять.
И раньше, бывало, тетя Женя говорила загадками, но сегодня она превзошла саму себя.
- Я ничего не поняла. Какие банты?
- Дима мне нужен, говорю.
- Его нет.
- А где же он?
- Что значит, где? - в очередной раз удивилась Марина, - он на работе.
Тетя Женя смотрела на нее с недоверием:
- Дома, что ли, не ночевал?
Теперь с недоверием смотрела Марина:
- С чего вы взяли? Он утром ушел, как всегда в восьмом часу.
- Ну, не знаю... Дело, конечно, не мое, - тетя Женя поджала губы.
- Продолжайте, продолжайте, - настояла Марина.
- Я всегда на лавочке сижу пока прохладно - гуляю с шести утра, - начала тетя Женя издалека.
- Ну и что?
- Так он не выходил из дома-то!
- Как это - не выходил? Вы просто не заметили.
Тетя Женя снисходительно на нее посмотрела:
- Все я заметила. Не выходил он. Я и подумала, раз он дома, зайду, уж не откажет помочь. Я на этой терке капусту шинковать собралась, поснимала красоту-то всю - она в золоте была, с бантами, - а там одни запчасти. Вот так мне племянник угодил.
Банты Марину заметно утомили:
- Тетя Женя, несите вашу терку, я ее соберу.
Оставшись одна, она пожала плечами. То, что Дима не только ночевал дома, но и в отличие от нее, спал, она знала точно. Всю ночь она слушала его ровное дыхание и уснула только под утро. Вчера впервые за все время он не отозвался на ее ласки. Не отнекивался, не грубил, не прикидывался уставшим или больным. Просто обвил ее руками как ветками, прижал к себе и влажным горячим шепотом отдал приказ:
- Спать!
Она смирилась и почувствовала себя маленькой птичкой в уютном гнезде. Вспомнились стихи из школьного детства: "ночевала тучка золотая на груди утеса-великана".
- Я - тучка, - сообщила она.
- Ты тучка, тучка, тучка, а вовсе не медведь, - отозвался Дима сонным голосом.
А утром он ушел.
Марина очнулась, когда тетя Женя поставила перед ней коробку с теркой. Пока она читала инструкцию, старая дама пела дифирамбы:
- Дима у тебя - видный. И добрый - всегда здоровается. Одет хорошо. Сразу видать - порядочный человек. Вы расписались или все тянете?
- Тянем, - коротко ответила Марина.
- Ну что ж, сейчас сплошь и рядом живут без росписи. Но я тебе скажу, расписаться, оно надежнее. Женатому, если он дома не ночевал, можно и скандал устроить.
- Тетя Женя, Дима всю ночь был дома, - напомнила Марина.
- Ну-ну, я к тому, что если не расписаны, больно-то не поорешь. Может и сбежать мужик от крика-то.
- Кому надо не сбежит.
- А у тебя до Димы был парнишка такой молоденький, где он?
- Понятия не имею, - честно ответила Марина.
- Вот видишь, сбежал!
- Вы думаете, от крика?
- А то. Шумели вы... Я переживала - ну, думаю, соседей бог послал.
Марина собрала терку, объяснила, как ей пользоваться и намекнула, что у нее много дел.
Тетя Женя послушно удалилась. Марина взяла тряпку и принялась вытирать пыль. Может, Дима, действительно, не выходил сегодня из дома? Это могло быть, если бы она спала сутки подряд. Но она проснулась оттого, что за ним захлопнулась дверь. А может, это была не дверь, а крышка гроба? Она вспомнила сон, и ее затошнило.
С Димой она познакомилась в "Мегабайте", куда незадолго до этого устроилась на работу и где "мотала" испытательный срок. Он пришел туда по своим делам и сразу ее поразил. Был обеденный перерыв, погожий день, и уличное кафе по-соседству открывало сезон. В отделе, кроме нее, никого не было. Она оставила себя без обеда, чтобы набрать на компьютере небольшую халтурку - перевод для студента-заочника. Дима сидел в кресле для посетителей, ждал кого-то из сотрудников и развлекался тем, что смущал Марину комплиментами. Она краснела, глупо улыбалась и боялась, что он поймет, что нравится ей. Она сразу поверила ему и не могла поверить себе. Дима стал для нее наградой за долгое ожидание, заслуженным подарком судьбы, но поверить своему счастью она не смогла до сих пор.
Солнце расправилось с утренней прохладой, и люди за окном, хоть и продолжали сновать по своим делам, но утратили былую целеустремленность. Марина закурила свою первую сигарету и стала ждать.
Гуня покинул свое картонное ложе, чтобы "отлить" и, стоя в прибрежных кустах, любовался пейзажем. Солнце, несмотря на несусветную рань, уже начало припекать, а чистое от облаков небо радовало своей синевой.
Нынешнее лето выдалось на редкость теплым, и они с Пушком определили себе место для ночлега под старым мостом на окраине города. Собирали бутылки, подрабатывали иногда, а от нечего делать грелись на диком пляже, который отсюда буквально в десяти метрах, если, конечно, хватит ума пробираться через непролазные заросли. Вроде бы все как всегда, но щедрое на погоду лето превращало их рутинные заботы в необременительную забаву. Солнце и река счистили с них зимнюю коросту, майки и джинсы ровняли их с благополучными гражданами, и лишь нездоровые, отечные лица выдавали бомжей со стажем.
Пушок вылез из норы, и, нарушая утреннюю тишину своим надсадным кашлем, пристроился неподалеку с той же нуждой.
- Смотри-ка, - он кивнул на мост.
Обычное утреннее безлюдье этих мест не нарушали даже машины, но сегодня на мосту стояли два парня, один из них придерживал стоящую на перилах небольшую спортивную сумку.
- Все, Пушок, пришли за тобой менты, - начал Гуня свое обычное балагурство, - дубинами резиновыми погонят тебя в обезьянник, а потом дадут за нарушение паспортного режима высшую меру наказания - пендель.
Пушок в ответ то ли смеялся, то ли кашлял, Гуня собирался продолжить, но осекся - прямо перед его глазами сумка, видимо, по неосторожности хозяина свалилась с моста, и, прежде чем угодить прямиком в воду, зацепившись за сучок, непрочно повисла в соблазнительной близости.
И Пушок и Гуня разом посмотрели наверх. Теперь им было видно только одного парня, тот свешивался с перил вниз, несомненно, высматривая потерю. Затем и он исчез из виду.
Рискуя свалиться в воду, Гуня снял сумку, чудом висевшую на засыхающей ветке и, овладев добычей, бедолаги рванули через кусты, подвергая испытанию ветхую одежду, жалкую обувь и свое подорванное здоровье. Не подачка судьбы, неожиданно свалившаяся на их головы, придавала им силы, а страх перед неизбежными побоями, которыми почти всегда заканчивались их неуклюжие попытки быстро разбогатеть.
Гуня и Пушок слишком были заняты своим бегством, чтобы видеть, как один из двух молодых людей с трудом перекинул через перила и столкнул в воду безжизненное тело своего недавнего собеседника, и они были уже далеко, когда убийца топтался там, где совсем недавно друзья по несчастью справляли малую нужду. Он осмотрел заросли и, видимо, решив, что сумка упала в воду, стал карабкаться наверх. Он быстро преодолел крутой подъем и, отряхнув с джинсов налипшую сухую траву, зашагал по дороге.
Марина вытерла пыль с подоконника, обвела взглядом свою комнату, отложила в сторону тряпку, пододвинула к большому шкафу стул, встала на него и заглянула на самую верхнюю полку. Полка была пуста, лишь в самой ее глубине сиротливо стоял, всеми давно забытый, настольный вентилятор. Марина долго смотрела на этот вентилятор, а когда слезла со стула, лицо ее было покрыто красными пятнами.
У Димы всегда все лежало на своих местах. И это место было отведено для его дорожной сумки.
Обо всех его поездках она знала заранее. Он всегда звонил и всегда предупреждал. Сам укладывал вещи, а ей только отдавал команды: "паста, бритва, носовые платки", как хирург. Сегодня он не предупредил и не позвонил. И это было похоже на побег.
В бессильной ярости она хлопала дверками шкафов, заглядывала на полки, выдвигала ящики, но сумки не было. И не было ничего, что помогло бы понять, почему. Никаких следов. Даже грязной чашки или яблочного огрызка.
Хотелось плакать, но слез тоже не было. Она налила в стакан воды, медленно выпила ее, долго рассматривала пустой стакан, потом с силой сдавила его пальцами, но он уцелел.
Дима ушел. Ускользнул незамеченным. Собрал вещички, сложил их в сумочку, и - adieu, Марина! Видал я тебя в гробу в белых тапочках. И захлопнул крышку.
Он неспроста вчера отказался от секса. Он уже принял решение. Дело не в сексе - он отказался от нее. После чего взял свою сумку и ушел. Ушел в чужое для нее будущее, туда, где для нее нет места.
Стакан напомнил о себе. Не выдержав давления, он распался на множество осколков. Кровь показалась не сразу, но спустя секунду окрасила ладонь и частыми каплями застучала по полу.
Она смыла кровь, перевязала руку и легла на диван. Диме можно позвонить на рабочий телефон. Она никогда этого не делала, не было необходимости. Кроме того, он редко бывал в офисе. Что она скажет ему, если вдруг он будет на месте? Начнет умолять вернуться, в надежде, что он сжалится и придет к ней посмотреть футбол по телевизору?
Не случилось ничего фантастического. Он бросил ее, как бросали другие, также как бросала она сама.
Она вспомнила Сашу, с которым встречалась, когда заканчивала институт. Саша говорил ей: "Береги себя", а она принимала это за заботу и была исполнена благодарности. Он постоянно был в разъездах и, приезжая, неважно, днем или глубокой ночью, звонил:
- Девочка моя, я соскучился. Жду тебя. Надеюсь, ты не голодная, у меня здесь ни крошки. Не успел купить.
Мозг подавал ей сигналы: "Круглосуточных магазинов вокруг - пруд пруди", но Марина старалась их не воспринимать. Собирала в холодильнике все подряд и мчалась на такси через весь город.
Саша ел с аппетитом, потом тратил полчаса на любовь и засыпал.
Однажды, пока он спал, ее озарило, что, приезжая, он звонит не только ей. Обзванивает всех своих женщин - кто приедет, того и будет любить, тому и скажет, прощаясь: "Береги себя".
Не было никаких доказательств, подтверждающих ее догадку, но она ушла, и потом, когда он звонил, не поднимала трубку.
Еще был Олег. По непонятным причинам, она сочла его обделенным и прониклась сочувствием. Они встречались на квартире его друга. Вино, сыр и секс. Однажды его жена уехала на Украину к родственникам, и он привел ее к себе домой. Хвастал своей коллекцией напитков - мартини, текила и тому подобное. Она делала восхищенные глаза. В конце концов, он разлил по рюмкам домашнюю наливку и предложил выпить за их любовь. После этого у нее возникло подозрение, что их регулярный сыр не покупался ее любовником, стоящим на страже семейного бюджета, а изымался из припасов его холостого друга.
Марина не знала, почему она с ним встречалась. Ей были неинтересны ни его разговоры, ни его любовь, но когда он звонил и подробно рассказывал, каких трудов ему стоило организовать очередную встречу, она покорно шла на свидание, как на нелюбимую работу.
А потом появился Дима, и все изменилось. Два с половиной месяца она прожила в состоянии эйфории. Ничего не видела вокруг, словно в наркотическом бреду. Если бы все было как раньше, он сейчас поднимался бы в лифте, через пару минут открылась бы дверь, и она в сотый раз утонула бы в его серых глазах. Марина не поверила себе, когда услышала звонок. Как шар, наполненный гелием, она вознеслась и, не чувствуя под собой ног, побежала открывать дверь. Но на пороге стояла тетя Женя.
- Никак, - объявила она и, догадавшись, что Марина не в состоянии ее понять, продолжила. - Зайди, пожалуйста, покажи, куда в нее капусту класть.
Марина покорно пошла за соседкой. Шинковала капусту, морковь и слушала полезные советы, на которые тетя Женя не скупилась:
- Бабы, которые от людей скрывают, чем их мужики занимаются, сами себе яму копают. Люди, они и так все знают, от них не скроешь, а мужик становится балованным. Вроде как, ему все можно. А что это за мужик, которому все можно? Свиристелка это, а не мужик.
- Тетя Женя, в следующий раз я вам все расскажу, - сдалась Марина. - Я бы и сегодня рассказала, но мне некогда.
Вернувшись к себе, она села на диван, обложила себя телефонами и принялась ждать.
К ночи кончились сигареты, и Марине пришлось сделать над собой усилие, чтобы выйти из дома. Невидимый киоскер вручил ей целый блок, и она, почти бегом вернулась к своему подъезду. Трясущимися руками поворачивала ключ в дверном замке, но в квартире, по-прежнему, никого не было. Она закурила, включила чайник и села на кухонный табурет.
Позвонить Верке? Приземленная, дальновидная, она всегда все знает и никогда не очаровывается. Верка недолюбливает Диму, хотя, может, только делает вид. Причина ясна - ей, привыкшей всех подавлять и все упрощать, в общении с ним пришлось засунуть подальше свою обычную фамильярность. Чего от нее ждать, какой помощи? Наверняка будет ободрять и вселять надежду: "Да ладно, вот увидишь, прибежит, на коленях приползет". Или: "На фиг он тебе нужен, такой козел, да таких Дим у тебя будет миллион". Марина не хотела этого слышать.
Чайник закипел и настоятельно требовал к себе внимания, но она не замечала его. От долгого сидения у нее заболела спина. Марина выключила несчастный чайник, перешла в комнату и легла на диван. В голове шумело, словно в нее вселился железнодорожный вокзал. Она физически не могла думать. Усталость накрыла ее хрупким забытьем.
Во сне она продолжала ходить. Она делала обход каких-то комнат, и во всех них был Дима. Во всех комнатах он сидел на диване рядом с незнакомыми ей женщинами, и, увидев Марину, кивал ей или махал рукой, после чего возвращался к прерванному разговору. Постояв в дверях безмолвной просительницей, она переходила в следующую комнату, и все повторялось.
Разбудил ее звонок. Стремительной птицей подлетела она к телефону, но это была Верка. От нее Марина узнала, что сегодня суббота.
Марина отказалась, а потом собралась с духом и сказала причину. Верка немедленно изменила планы, причем не только свои:
- Тогда мы сами к тебе придем. Втроем, - и положила трубку.
Марина легла на свою измятую постель и стала ждать. Вера, Светка и Людочка - свидетели ее романа, они все понимают, им ничего не надо объяснять. Они придут, "объединят усилия" и она узнает, что произошло. Наступит момент истины.
Первой пришла Светка. Она не выглядела убитой горем подругой. Скорее наоборот. В ней появилось какое-то томное безразличие, и оно придавало ей новый шик.
- Что у тебя с рукой? - спросила она, увидев повязку.
- Порезалась. Стакан разбился, - через силу ответила Марина.
Следом появились Людочка и Вера. Они принесли водку и полную сумку еды.
- Вянешь? - спросила Вера, выкладывая закуски.
- Да так, - неопределенно ответила Марина.
Вера потерла свой маленький носик, потерявшийся на широком лице, достала из сумки пучок зелени, понюхала его и чихнула.
- Значит, смылся, - с удовлетворением констатировала она. - Ты хоть проверила, у тебя все на месте?
- Всегда поражаюсь тебе, Света, какая ты умная, - не сдалась Верка. - Только вот не знаю, где сейчас твои часы золотые? В каком месте?
Светка подняла брови, посмотрела на Веру своими накрашенными глазами и, отвернувшись, продолжила резать колбасу.
- Чего ему надо было? Какого рожна? - вопрошала Верка. - Прикидывался: "Марина, сю-сю-сю". Я еще, когда предупреждала - близнец, он свою двуличность покажет.
- У тебя гороскоп звучит, как приговор, - не согласилась Людочка.
- Если ты думаешь, что я не любила покойника только из-за гороскопа, заблуждаешься. Причин - море.
Море причин остались за бортом - интерес к слову "покойник" оказался сильнее.
- О! - обрадовалась Светка. - Она его уже похоронила!
- Нечего придираться к словам. Никто его не хоронил, - оправдывалась Верка, но Светка уже не могла остановиться:
- Да, радость у тебя неполная. Подумаешь, Дима ушел - так, мелочь. Вот если бы он в гробу лежал, да, Вера?
- Надо же, как тебя за два года в училище-то обучили - ты прямо психолог. Все про меня знаешь.
- Хватит вам девчонки, - Людочка уже держала рюмку. - Кто скажет тост?
И Марина поняла, что бессмысленно ждать, что кто-то ей все объяснит. Никто из них не собирается устраивать раскопки, и искать какие-то причины. Есть хороший повод для застолья и этого достаточно.
Говорили каждый о своем. Светка привычно задирала Верку, Людочка призывала обеих к порядку. О Марине забыли, и она жалела себя в полном одиночестве. Светкин голос вывел ее из оцепенения.
- Вера, тебя послушать, ты одна в людях разбираешься. И что интересно, все у тебя козлы. Дима вот - ну не сложилось у него с Мариной, ну ушел. Но почему сразу - козел?
Марина насторожилась. В сердце заполз маленький горячий гвоздик. С чего это Светка выступает здесь адвокатом?
Вера, демонстративно отложив вилку, развернула свои и без того широкие плечи, чтобы дать достойный отпор, но Людочка закрыла ей рот своей детской ладошкой.
- Девочки, мы что сюда, ругаться пришли? Закусывай, Вера, не забывай. А ты, Света, лучше скажи: почему ты сегодня такая красивая?
И Марина, не веря своим глазам, увидела, как Верка стучит пальцем себя по лбу, семафоря Людочке, что та ляпнула лишнего. Она почувствовала, как кровь прилила к лицу, и через силу посмотрела на Светку. Та, опустив глаза в тарелку, делая вид, что ничего не слышит, а увлеченно ловит вилкой гриб, с трудом сдерживала расплывающийся от удовольствия накрашенный рот. У Марины закружилась голова. Значит, Светкина тайна каким-то подлым образом напрямую касается ее, Марины.
Зловещая пауза длилась недолго. Вера перехватила инициативу, и они втроем, надеясь растворить неприятный осадок, начали вязнуть в пустых разговорах и так подобострастно вовлекали в них Марину, что ее затошнило. Она почувствовала себя преданной и одинокой. Раскисать не хотелось, хотелось гордо стоять на возвышенности и плевать оттуда на всех подруг. Она решила, что сейчас очень остроумно прозвучит тост:
- За нашу дружбу!
Судя по тому, как подруги воодушевились, юмора они не поняли, но напряжение спало, и все как-то расслабились. Откровенно повеселев, они увлеклись друг другом и заметили, что Марина бесповоротно пьяна, только когда та свалилась со стула.
Жажда вытащила ее из постели глубокой ночью. Гостей не было, не было и никаких следов вчерашнего застолья, если не считать головной боли. Выпив воды, Марина открыла холодильник, пошарила на полке с лекарствами, ничего подходящего не нашла и вернулась на диван в надежде заснуть.
Сон не шел, и ночь в сговоре с головной болью ковырялись в ее памяти, вытаскивая на просмотр забытые картины недавнего прошлого.
Вспомнилось, как еще в самом начале их совместной жизни Дима спросил ее: "Почему, Света так сильно красится?" Вопрос был на засыпку. И она засыпалась. Самодовольная идиотка, она пустилась в радостные объяснения, вместо того, чтобы пресечь этот подозрительный интерес. Что он думал о ней, глядя, как она с энтузиазмом топит подругу, выпячивая свои таланты? Марина стала противна сама себе. Она тогда сразу почувствовала, что делает что-то не то. Этот странный вопрос колом застрял в памяти, иногда всплывал, всегда в паре со смутным чувством вины и только сейчас наступило запоздалое прозрение - элементарный мужской интерес к женщине, разведка на предмет ее доступности - как она могла этого не понять сразу? Какой же надо быть самовлюбленной дурой, чтобы полагать себя единственной, заслуживающей интереса?
Значит, Светка. Не мудрено, что она не может скрыть радости.
Вспомнила, как этой зимой они договорились встретиться с ней, чтоб прогуляться по злачным местам. Был жуткий мороз. Марина в своей квадратной шубе, обутая в теплые зимние сапоги на чудовищной подошве, обмотанная шарфом, проклиная все, ждала Светку. И вот на горизонте показалась она. Светка семенила по ледяным кочкам в меховой шубке до пупа и в тонких сапожках на высоченных шпильках, а когда подняла руку, чтобы удержать на голове крошечную кепку, потерявшуюся в ее рыжей гриве, показался ее голый загорелый живот. Все мужские особи вокруг, от тинейджеров до старцев, обутых в доисторические калоши, все смотрели только на нее. Одному из них повезло. Этот счастливчик, поддерживая Светку за локоть, помог ей быстро перейти дорогу. И как только она остановилась, остановились все машины. Ну, не все. Но одна остановилась - большая, красивая и дорогая. И Светка, со словами: "Как я замерзла", полезла в эту машину, как в свою собственную, и сразу же стала рассказывать о своих неурядицах водителю, словно он ее родственник.
Марина потом ее спросила:
- Зачем ты это все говорила постороннему человеку?
Светкин ответ ее потряс. Она пожала плечами и сказала:
- Просто.
А у Марины все сложно. И поэтому от нее всех тошнит. Во всяком случае, Диму.
Интересно, когда у них началось? А если уже давно? Марину обдало жаром. Какое-то время она слушала свое участившееся сердцебиение, отказываясь верить, но вынудила себя смириться: "Что ж, пусть так, теперь уже все равно".
Дима и Света. Она попыталась представить их вместе. Воображение нарисовало черно-белую фотографию, где в полный рост Светка рядом с Димой строго смотрят в объектив. Ею овладело безразличие. "Какая разница - Светка или не Светка, женщина или мужчина, ушел-пришел..."
Она уснула и спала долго, без снов.
Он уже давно сидел в этом ресторане - ждал Ахмада, который должен принести ему деньги. Время от времени он заказывал себе бокал безалкогольного вина, откровенно скучал и надеялся, что ему не придется сидеть здесь до утра. Он был единственным посетителем этого ресторана, который сидел за столиком в одиночестве. Остальные, сбившись в парочки и компании, демонстрировали друг другу свою крутизну и раскованность.
Сегодня он выиграл поединок, но не чувствовал себя победителем. Он доказал, что способен действовать в любой ситуации. Но его удар был вторым. А первый он получил сам - от этого красавчика, дамского любимца, у которого вообще не подозревал наличия ума. И это был удар по самолюбию. А теперь его глодало запоздалое подозрение, что этот чрезмерно догадливый "милый друг" мог быть агентом ФСБ. Нож сделал свое дело, а река скрыла труп в тухлой воде, но осталось чувство вины. Он был виноват в том, что вовремя не увидел в нем противника.
На эстраде появилась девушка - невысокая, ладная в переливающемся бикини. Она танцевала свой зажигательный танец, улыбаясь и бросая в зал лукавые взгляды, но он заметил, что, отрабатывая номер, она честно пытается скрыть усталость и скуку. Старательные движения девушки скрасили его ожидание, ненадолго отвлекли от мыслей. Он понял, почему не может отвести от нее взгляд - она напомнила ту, которую он любил. Он вспомнил ее прозрачные глаза, тонкие руки и сквозь бесцеремонный ресторанный гвалт услышал ее легкое дыхание. В горле пересохло. Захотелось выпить, но он не стал заказывать настоящую выпивку. Он считал себя умным, сильным и смелым, отчаянным и хладнокровным, способным пойти на риск и знающим, что такое холодный расчет. Но если он выпивал, то терял рассудок. Руслан говорил: "Алкоголь делает сердце жестоким, а руку слабой". Но с ним алкоголь делал кое-что похуже. Он превращал его в слюнявого ублюдка.
Руслан заменил ему отца. Его родной отец предал его. Слишком увлекся делами, забыл о безопасности и был убит. Это случилось много лет назад теплой летней ночью. Он часто вспоминал ту ночь. Она была такая же, как сейчас - темная и безлунная. Он выскочил из дома, как только услышал выстрелы, и не видел, как погибали родители. А когда горел дом, он лежал на земле в саду и ждал, надеялся, что они выбегут из огня.
Он взял бокал за тонкую ножку, долго смотрел на него, потом сделал несколько больших глотков и закурил.
В четырнадцать лет он стал бездомным сиротой и оказался в интернате. Каждую неделю кто-нибудь убегал оттуда, а он не делал даже попытки - не знал куда бежать. Мечтал: вдруг его найдут забытые умирающие родственники, и он получит наследство. Но его нашел Руслан. Он не был родственником и не выглядел умирающим. Он представился другом и деловым партнером его отца. Сначала была еда, одежда, комфорт. Был дом. Не проходной двор, а настоящий дом, куда были допущены только избранные, те, кто уважал хозяина. Потом был университет. Это было смешное время. Он относился к учебе, как к излишеству - настоящим университетом был Руслан.
Девушка закончила номер. Она прошла так близко от него, что он увидел родинки на ее бледной коже, услышал запах ее пота. Он почувствовал, как в нем поднимается знакомая волна, но еще не понял, что это - отвращение или желание. Ему захотелось, сказать ей несколько слов, но он не успел этого сделать - в дверях ресторана стоял Ахмад.
Наступившее воскресенье застало Марину врасплох. Она уже вросла в диван, и предстоящий поход к родителям казался физически невозможным, но денег не было, а единственным источником их оставался папа.
Чай кончился, Марина пила горячую воду, курила и думала. Она ходила по бесконечному лабиринту вслед за своими мыслями, приходящими из ниоткуда и уходящими в никуда, и была не в силах прервать это изнуряющее занятие. Она искала в своем недавнем прошлом подтверждение того, что Дима ее любил, и не могла вспомнить ничего конкретного. Также безуспешно искала она симптомы его будущей измены. Наполненная счастьем жизнь оказалась пустышкой. Так, словно это был сон.
В конце концов, она заставила себя подняться, завязала резинкой волосы, надела платье, явно нуждающееся в утюге, солнцезащитные очки и быстро вышла из дома. Первый раз в жизни ей не хотелось встречаться с родителями, и она пошла пешком, чтобы оттянуть этот момент.
Ее родители. Она всегда могла рассчитывать на их помощь. Когда пришла пора выбирать институт, и она категорически отказалась посвящать себя биологии, они приняли мудрое решение: раз чадо не желает ничего конкретного, пусть изучает языки. А когда кафедра, на которой после окончания института она проработала целый год, вменила ей в обязанности поступление в аспирантуру, Марина попросила отца подыскать ей новое место работы - ее ужасала перспектива годами сидеть в библиотеке и выковыривать из унылых книг такие же унылые фразы для своего будущего опуса.
Любая проблема, не успев появиться, уже имела решение. Словно оно находилось в нагрудном кармане отца или в сумочке ее матери. А сейчас они не могут ей помочь. Таких влиятельных друзей у них нет.
Марина остановилась, потому что прямо перед ней стоял здоровенный амбал и улыбался.
- В чем дело? - спросила она.
- В шляпе, - "остроумно" ответил он. - Куда бредешь?
- Не твое дело, - огрызнулась Марина.
- Нет такого слова "твое-мое". Есть слово "наше". Слыхала?
Она не стала отвечать и сделала шаг в сторону, чтобы обойти его, но он повторил ее незамысловатый трюк.
- Куда ты ломишься? - амбал попытался схватить ее за руку, Марина увернулась. Она смотрела на его ноги, обутые в огромные кроссовки и боялась поднять глаза. - Ты откуда такая дикая?
- Дай мне пройти, - потребовала она сквозь зубы.
- Кончай. Пойдем, догонимся. Ты что, забыла, что ты меня любишь?
Марина подняла глаза и оценивающе посмотрела на него. Его наглая самодовольная рожа сияла от пота.
- С каких пор? - спросила она.
- О! Какие глазки! - обрадовался амбал и ответил: - С утра.
- Ты не угадал, - Марина взяла его за грудки и с силой отшвырнула от себя. От неожиданности амбал потерял равновесие, и она ударила его ногой в живот. Падая, он чуть не сбил с ног проходящую мимо женщину.
Марина не стала ждать, когда он поднимется. Стремительными шагами, не видя ничего перед собой, она шла, не разбирая дороги, и перед глазами у нее стояла белая пелена. А он кричал ей в след:
- Припадочная! Я тебе сделаю!
Дома она, пряча глаза, односложно отвечала на вопросы, соглашалась на все: ела суп, пила чай, мылась в ванной. Завернувшись в мамин банный халат, она лежала на кровати и ощущала себя тяжело больной, получившей долгожданный укол. А когда мама положила на ее воспаленные глаза компрессы из тертой картошки, из-под картофельной каши по ее щекам поползли слезы.
С деньгами, продуктами и в отглаженном платье, дав обещание встретиться с врачом, и согласившись на любую будущую работу, Марина на такси вернулась в свои воспоминания.
Когда она потеряла уверенность в себе? Была ли она? Может, только тогда, когда была ребенком? Судя по детским фотографиям, особых оснований для этого не было. Тощая, с белесыми ресницами, Марина приводила в восторг только своего папу, который не мог на нее налюбоваться. Он ее обожал, восхищался ее способностями и рассказывал о ней легенды своим друзьям, да просто всем подряд. Папа был уверен в ее замечательном будущем и передал эту уверенность Марине.
Но будущее, которого все так ждали, задерживалось. Марина жила без знаменательных событий и встреч, и когда ей исполнилось двадцать пять лет, она получила в подарок квартиру. Родители решили, что ей пора начинать личную жизнь. И Марина ее начала.
Она надеялась, что эта квартира в свою очередь подарит ей встречу с новой любовью. Это должна быть любовь свободных людей, настоящая страсть, не ограниченная чужими коммуналками. И вожделенной VIP-персоной стал первый же недоросль, к которому ее прибило буйной волной клубной тусовки. Звали его Рома. Он был моложе ее, смазливый, мутный, циничный, любитель экстремальных забав.
Марину словно облили серной кислотой, такой от нее пошел дым. И на десять метров вокруг - выжженная земля. Все, что попадало в эту зону - разумные советы, уговоры, аргументы и даже факты, все превращалось в пепел. И только Рома прекрасно чувствовал себя на этой бесплодной почве и, как ядовитое дерево анчар, заслонял собой горизонт.
Он мог прийти в семь утра и уйти в два часа ночи, никогда ничего не обещал, не делился планами, не признавался в любви. Он не тратил на нее денег, не устранял мелкие недоделки в ее девичьем жилище, но вел себя совершенно по-хозяйски: устраивал сцены из-за немытой посуды, гонял ночью выносить мусор. Она прогуливала работу по первому его требованию, а потом уж и по своей инициативе.
Марина открыла у себя ненасытную жажду выяснения отношений. Она требовала, шантажировала, пугала, умоляла, просила, ползала на коленях, неустанно выслеживала его, рыдала и провоцировала драки. Бились они не насмерть, но с размахом: орали и ломали вещи. Пораженные разгулом страстей, подруги пытались вести с ней душеспасительные беседы, но все было тщетно.
Тишина наступила, когда Рома исчез на месяц. Положенное время она бесновалась, а потом, словно у нее кончилась батарейка, незаметно для себя переключались на окружающую реальность. Ходила по гостям, по магазинам, разгадывала кроссворды, даже читала, а когда в дверях ее квартиры возник Рома, Марина с удовлетворением отметила, что руки у нее не затряслись, как обычно, и горло не перехватило, хотя сердце, видимо, по привычке, запрыгало от радости. Рома стоял, прислонившись к дверному косяку, не проходил, ждал, когда его внесут на руках. Завязался вялый диалог, и Марина наблюдала, словно со стороны, как исчезают последние симптомы ее былой страсти.
Потом наступило счастливое одиночество. Она почистила перышки, нарастила ногти. Сама нашла работу - после позорного увольнения не решилась опять просить папу. Настроение было бодрое, все вокруг вызывало интерес.
А потом появился Дима, и она опять ослепла и оглохла от любви. А может, это не любовь, может, это какой-нибудь вирус?
Позвонила Светка:
- У тебя ничего не изменилось?
Марине не удалось справиться с собой, и раздражение взяло верх:
- А что у меня могло измениться за два дня? Родился ребенок? Отвалились рога?
По ту сторону телефона повисло долгое молчание. Марине это понравилось:
- А у тебя, Света, что изменилось?- вкрадчиво спросила она, жалея, что Светка не видит ее змеиной улыбки.
И опять молчание. Марина почувствовала себя победителем.
И тут Светка выдала:
- Я выхожу замуж.
Марина не просто свалилась со своего пьедестала, она упала в пропасть, и пропасть эта была бездонной. Сквозь свист в ушах она слышала далекий Светкин лепет:
- Я сразу хотела тебе сказать, я хотела вас с Димой пригласить на свадьбу, а теперь не знаю. Ну, тебя-то я приглашаю, а там, с кем хочешь, сама знаешь, мне, главное, лишь бы ты была...
Марина очнулась. Вот она, новость, которую от нее тщательно скрывали, чтобы не усугублять чьей-то радостью ее горя. В нетерпении она старалась как можно быстрее свернуть разговор, чтобы целиком отдаться перевариванию новых фактов, и, только когда положила трубку, сообразила, что спешить было некуда. Впереди ее ждала долгая ночь.
Сон, этот редкий ночной гость, испугавшись ее чрезмерной бодрости, спрятался в своей норке, а Марина на всех парах искала новое объяснение исчезновения любовника. Преждевременная радость оттого, что Дима не изменяет ей со Светкой, сначала отошла на второй план, а потом и вовсе исчезла. Светка, неожиданно выбыв из игры, поставила ей мат. Игра закончилась. На доске осталась только одна фигура - она сама.
Кто она - ее соперница - та, которая оставила ее в одиночестве и неведении? Все попытки вообразить Диму в обществе неизвестной красавицы были безуспешны. В конце концов, измученное воображение отомстило ей, и Дима предстал перед ее мысленным взором под руку с ее школьной учительницей по литературе Галиной Ивановной. Она даже трясла головой, чтобы избавиться от наваждения, но пожилая дама упорно не желала сдавать позиции.
И тогда сдалась Марина. Съежившись под тонкой простыней, она осталась ждать ночи, ночи без сна, в которой уже не будет ни зависти, ни ревности, ни страха, а только абсолютная неизвестность и пустота.
Утром она продолжала лежать в постели, уставив открытые глаза в потолок. Звонил телефон, но она не обращала на него внимания. Она не хотела никого слышать и видеть, не хотела ни с кем говорить. Ее не мучили жажда и голод. Она лежала и думала о себе.
Если бы она, пока Дима был рядом, не погрязла в самодовольстве, если бы она каждый день старалась быть ему интересной, он не убежал бы от нее без оглядки. И даже, если бы разлюбил, ушел бы открыто. Она же превратилась в сытое домашнее животное, которое мурлычет, когда его гладят за ушком. Животным не объясняют причин, если хотят их бросить. От них убегают, пока они спят.
К полудню телефоны звонили, почти не переставая. Если начинал домашний, то спустя пару минут ему вторил мобильный и наоборот. Они ее не раздражали и не волновали. Точно так же ее не взволновал звук открывающейся входной двери. Ей было абсолютно безразлично, кто входит в ее жилище: вор, грабитель, убийца или Дима. Но это была мама. Ее приход разочаровал Марину и разрушил ее мечту - лежать в своей постели в полной изоляции до тех пор, пока она, умершая от голода и жажды, не превратится в мумию.
Вынужденная подняться с постели, чтобы в сопровождении мамы идти на прием к медицинскому светилу со странным отчеством Шлемович, Марина сожалела, что родители не оставили ее своим вниманием. Она ненавидела себя, никчемную, и ей хотелось быть брошенной всеми, без исключения.
В новом костюме Гуня чувствовал себя пижоном. Он сидел в плацкартном вагоне и, несмотря на жару, не снимал пиджак. Поезд еще не тронулся, и пассажиры продолжали заполнять вагон.
Вещей у Гуни было немного - только сумка, та самая, которую перед неизбежным падением в воду задержал отживший свое сучок. В сумке лежали подарки - духи, игрушки, женские тряпки. Все это он с небрежным видом человека, сорившего деньгами, приобрел в ларьке у знакомой продавщицы, у которой раньше покупал разве что дешевые бритвенные лезвия.
Гуня ехал домой. Он не мог точно вспомнить, сколько лет не видел своих. Пять, шесть или семь? Не мог сообразить, сколько лет сейчас его детям - Дениске и Ленке. С женой он уже был в разводе, когда плюнул на все и уехал. Просто уехал в город из опостылевшего родного поселка. Это потом где только не носила его жизнь.
Когда они с Пушком поняли, что за ними нет погони, рухнули на землю, как подкошенные. Пушок чуть не помер - не мог отдышаться. Пока он лежал без сил, Гуня открыл сумку. Ничего особо полезного он не обнаружил. Куртка совсем легкая. В холод не согреет. Да и цветом почти белая. Гуне она была ни к чему, так, для баловства. Он решил отдать ее Пушку, пусть пофорсит, старый, может, невесту найдет. Он вытряхнул из сумки все, что в ней было, и оторопел. Поверх кучи барахла лежала пачка денег. Последний раз Гуня держал такие пачки в руках, когда работал на стройке. Тогда еще были миллионы, и Гуне выдали зарплату за три месяца мелкими деньгами. Пачек было не меньше десяти. Положить их было некуда, и он распихал получку по всем карманам. Над ним тогда все смеялись, да он и сам смеялся, довольный.
"Может, "кукла?" - подумал Гуня, но пачка была настоящая. Все бумажки по тысяче рублей. Гуня сосредоточился, чтобы сообразить, сколько в ней будет денег. Получилось десять тысяч. По пять тысяч на брата. Не успел он обрадоваться, как его прошиб пот. Сто бумажек-то! Сто штук по тысяче - это сто тысяч! Гуня посмотрел на Пушка - тот все еще тяжело дышал и лежал с закрытыми глазами. "Убежать сейчас, и хрен с ним, с Пушком", - пришла в голову мысль. Но тогда не с кем будет поделиться радостью, и Гуня решил не брать греха на душу. Пятьдесят тысяч - и так хватит, девать некуда.
- Живой, - порадовался за друга Гуня. - Раз живой, вставай. Погляди-ка, что нам бог послал. - И Гуня помахал перед его носом банковской пачкой.
Потом долго сидели на берегу и планировали свою новую жизнь. С такими деньгами тянуть лямку бомжа было глупо. Гуня сразу решил ехать домой. Посмотреть, как там и что. Может, сойтись с женой. А если нет, то найти бабенку с домиком. Да с деньгами-то за него любая пойдет. Пушку ехать было некуда. Он был местный. После смерти жены запил, не работал. А тут ему за его квартиру предложили дом с удобствами в деревне и доплату немаленькую. Он его и смотреть не поехал, так обрадовался задатку. Сразу в магазин. Еще поил этих риэлтеров черных. Так и живет с тех пор на помойке.
Гуня допытывался:
- Нет, ну ты что будешь делать?
- Чай, не совсем дурак, уж не пропаду, - уходил от ответа Пушок.
- Не пропадет он, - возмущался Гуня. - Я ведь уеду. Я прямо завтра уеду и все. А ты? Куда пойдешь? В подвал? Тебя там свои же и обворуют.
- Не обворуют, - сопротивлялся Пушок.
- Не обворуют его, - Гуня не мог успокоиться, - может, какая племянница есть или тетка? В бане помойся, побрейся, приди, как человек, скажи: "вот тебе десять тысяч, помоги". Может, с какой старухой тебя познакомят - век-то доживать. В тепле будешь, сытый.
- Мне сорок лет, он мне старуху сватает, - смеялся Пушок.
- Пойми, - Гуня перешел на доверительный шепот, - ты же на старухе по расчету женишься, а любовь будешь с молодыми крутить. На дискотеки ходить начнешь, а, Пушок? - он развеселился.
"Где он сейчас, Пушок?" - У Гуни защемило сердце при мысли о друге. Он-то, Гуня, мужик еще хоть куда, в силе, а Пушок? Насквозь больной. Еле дышит. Ни в работники, ни в женихи. А добрый, хороший мужик. Не крыса. Не помри тогда его жена - жили бы они с ней припеваючи до сих пор, и все у него было бы, как у людей.
Поезд давно уже тронулся. Пассажиры устраивали свой багаж, выкладывали на столы продукты. Гуня оглядел попутчиков - две девчонки молоденькие и мужик - серьезный, толстый.
"Главное - не пить", - в который раз наказал себе Гуня. - "на месте буду - там, куда ни шло".
Вспомнил, как перебирали чужие шмотки: ничего стоящего, даже телефон большой, старомодный. Гуня взял его себе.
- В милицию будешь звонить? - пошутил Пушок.
- Ребятишкам повезу - играть, - ответил он с достоинством.
В куртку нарядил Пушка. Белая куртка висела на нем, как на колу.
- Пушок, ты в ней прямо как повар.
В кармане нашли пачку визиток. Все одинаковые. Фамилия, телефон, все, как положено, и еще: "диагностика, установка". Пушок хотел выбросить, а Гуня засунул их ему в карман со словами:
- Держи, Пушок, для повара ты больно худой, будешь врачом, как Кашпировский, установки будешь давать.
Мужик предложил сходить в вагон-ресторан. Гуня не помнил, был ли он вообще в своей жизни хоть раз в ресторане. На всякий случай отказался, вдруг там тарелка щей стоит пять тысяч? Слыхал - бывает такое в ресторанах.
Мужик, когда вернулся, сказал:
- Зря не пошел, очень даже все съедобное. Борщ, шашлычок и бутылка пива всего двести рублей.
У Гуни была с собой колбаса, с голода бы не помер, но как ее есть в вагоне, прилюдно, он не знал. Если бы раньше - съел бы не задумываясь, а теперь, в новом костюме, застеснялся, и когда мужик сказал: "борщ, шашлычок", он захотел и того, и другого. А двести рублей - ерунда.
В ресторане он заказал все, что перечислил его попутчик. И пиво тоже. Он так быстро все съел, что не успел наесться. Попросил официанта принести еще. Гуня думал, что раз он столько всего съел, то уже не опьянеет, и попросил принести водки. Сначала двести граммов, потом бутылку, а потом, когда милиционеры силой выводили его из ресторана, чтобы высадить из поезда, он кричал:
- Водки мне с собой. Заверните. Я вас всех куплю! Не знаете, с кем связались!
Мама сама позвонила Вере, чтобы та не оставляла Марину одиночестве, и Верка явилась "как штык" и не одна, а в сопровождении Людочки. Они, наверно, когда-то читали о целительной силе смеха и поэтому принесли с собой не меньше десятка дисков с комедиями.
- Зря не принесли лото, - сказала Марина.
Людочка растерянно посмотрела на Веру:
- А у тебя есть лото?
- Чего ты ее слушаешь? Какое еще лото? Долото ей надо.
- Долото? - удивилась Людочка. Верка отмахнулась от нее, безнадежной, и обратила свой пыл на Марину:
- А ты чего от меня хочешь? Я из всех развлечений знаю только кино и вино. Вино тебе нельзя. Так что смотри кино.
- Я не хочу кино, - уперлась Марина.
- Тогда будет самодеятельность. Люд, начинай.
- А что делать? - Людочка, слегка зардевшись, вопросительно смотрела на Верку, и та сказала с серьезным лицом.
- Пой.
Людочка посмотрела на Марину:
- Петь?
- Господи, сейчас ведь запоет, - спохватилась Верка и дала Людочке нужное направление. - Про себя рассказывай. Давай, раскрывай свои тайны!