Copyright 2017 Василий Пучеглазов (Vasily Poutcheglazov)

САМООПРАВДАНИЕ АВТОРА. Видит Бог, я не хотел писать это прозрение. Бессмысленно рыться в советской истории, когда она уже кончилась и ни исправить, ни изменить в ней ничего нельзя. Но тов. Сталин, видимо, думал иначе, и он решил воспользоваться редким поводом столетия 1917-го для своего последнего слова. Он, очевидно, учёл, что я появился на свет в год его 70-летнего юбилея, даже был назван в честь его сына, и что я поэтому оказался, как многие, обречён всю жизнь разбираться в причинах и обстоятельствах его разоблачённого "культа личности". Учёл он также, что пишу я только саморождающееся, причём только таким, каким оно рождается, а значит моё личное отношение к нему никак не скажется на написанном. Избрав именно меня, он, похоже, не ошибся, но тов. Сталин всегда умел добиваться своего. Зная о моей неприязни к его личности, он исключил с моей стороны любую возможность для взгляда извне и возник изнутри - внезапно и властно.

Василий Пучеглазов
ЮБИЛЕЙ ВОЖДЯ
(Небывшее)

    Тов. Сталин закрыл коленкоровую папку с деловыми бумагами раскрытую на зелёном сукне стола и выключил настольную лампу с зелёным стеклянным абажуром.
Хотя день сегодня предстоял утомительный и насыщенный разными торжественными мероприятиями, свой рабочий режим он менять не привык и эту ночь провёл, как обычно, за письменным столом.
    Так он проводил все свои ночи вот уже пятьдесят лет, после того, как окончательно обосновался в этом своём кремлёвском кабинете с занавешенными тёмными шторами высокими окнами в год выдворения из советской страны последнего серьёзного противника из бывших "вождей революции". Сам он таким "вождём" в гражданскую войну не считался, однако весь управленческий партийный аппарат был к этому времени в его руках, и назначенный проницательным Лениным на сугубо административный пост генсека партии, он сполна оправдал доверие большевистского "красного диктатора" ему как человеку практического действия и редкому по системности, планомерности и целеустремлённости организатору, превратив разношерстную по составу партию в безотказный механизм, исполняющий волю своего диктатора. Но Ленин с тогдашними внешне-отступническими идеями самоуправления и совместного поиска форм нового социалистического общества в период катастрофической разрухи начала двадцатых годов стал вскоре нетленными мощами в Мавзолее под стенами Кремля, а он, неприметный управленец Коба, получил, таким образом, возможность последовательно избавляться от ленинских так называемых "соратников" в руководстве уже сплочённой вокруг него партии.
    Своими интеллигентскими разногласиями и уступками требованиям мелкобуржуазной действительности все они мешали его использованию партии как инструмента реального воплощения той великой идеи, которую он обрёл в молодости как смысл своей жизни и которая стала затем навсегда целью его пожизненной борьбы, целью, ранее казавшейся недосягаемой, а теперь волей случая или же неких высших сил, направлявших его судьбу, поставленной в практическую плоскость. Он был единственным среди этой "ленинской когорты", кто не теоретизировал о победе Мировой Революции, а занимался конкретной подготовкой к её практическому осуществлению, и устранение всех этих говорунов, сеющих своенравие и дискуссионность в подчинённой ему системе управления гигантской, и без того анархистски расхристанной страной, было одной из насущных задач данной подготовки.
    Он всегда презирал людей не способных на жертву во имя идеи, поэтому принесение таких людей в жертву им самим, фанатиком идеи, в борьбе за её торжество было для него своего рода принуждением подобных никчемных людишек к участию в справедливой борьбе вопреки их своекорыстию и равнодушию к страданиям обездоленного большинства человечества. Те же, кто сопротивлялся этой борьбе за грядущее освобождение всего мира, и вовсе подлежали уничтожению как прямые враги, и массовость их уничтожения была лишь адекватной ответной мерой на их сопротивление.
    Гражданская война дала ему необходимый опыт достижения цели любой ценой и руководства массами путём насилия и устрашения, и когда он поставил целью превращение страны в военный лагерь с беспрекословным повсеместным выполнением приказов, своим Великим Переломом деревни коллективизацией он решил сразу две задачи - полное подчинение самостийного крестьянства и максимально быстрое создание тяжёлой промышленности для военного производства за счёт продажи отнятого у села зерна американцам в обмен на целые заводы, монтируемые теми тут же на месте. Обе цели были им достигнуты в считанные три года, и кроме того, заведомо враждебный его борьбе класс был навеки разгромлен и покорён ужасом массового голодного вымирания и выселения в дикую тайгу Сибири.
    Эта первая большая победа означала завершение подготовительного этапа его грандиозного плана, и именно тогда, решив задачу гарантированного снабжения продовольствием своей всенародной армии и держа на личном контроле разработку и производство всех видов современного вооружения, самолётов и танков - в первую очередь, он объявил конкурс на проект самого величественного сооружения в мире, Дворца Советов, и взорвал Храм Христа Спасителя, посвящённый победе царской России в войне 1812 года, чтобы на его месте возвести свой Храм - Победе Мировой Революции, со стометровой фигурой Ленина на его вершине.
    Европа ещё не ведала своего ближайшего будущего, а он уже начал рыть гигантский котлован для храма своей победы, активно сотрудничая с национал-социалистической Германией и взаимно усиливаясь в вооружении и готовности к большой войне. Ленин был первым в Советской России, кто отметил появление нового национал-социалистического движения в Германии, должной, по его глубокому убеждению, возглавить Соединённые Штаты Европы, и Ленин тогда же с присущей ему прозорливостью подал идею натравливания фашизма на западную цивилизацию с целью последующего Великого Похода Освобождения Красной Армии в Европу, который на самом деле должен был стать походом во имя Мировой Революции и освобождения не только от фашизма, но и от капиталистического строя как такового. Европа ещё дружила с Гитлером и проводила в Германии Олимпийские игры, и Гитлер ещё только создавал свою армию и военную промышленность с его неоценимой помощью, а он уже начал строительство этого небывалого храма, планируя достаточно точный срок окончания стройки своего циклопического Дворца Советов, в котором предстояло разместиться правительствам и представительствам всех стран всемирного социализма, присоединённых к освобождённой - советской - Европе.
    Он знал, что без его поддержки Гитлер не решится начать серьёзную войну, а ему было необходимо, чтобы такая война началась, поэтому он начал эту войну вместе с Гитлером как его союзник, не сомневаясь, что после завоевания Европы "друг Адольф" непременно нападёт на него. Но он знал также, и знал как никто другой, что неравенство сил между СССР и Германией было совершенно несопоставимо, ибо и танков и самолётов, причём самых современных, было у него больше, чем во всех армиях мира, и человеческие ресурсы его были фактически неограничены. Напасть на Советский Союз для фашистской Германии было равносильно самоубийству, и он справедливо не верил дезинформации о таком нападении в июне того года, на июль которого он наметил начало своего Великого Похода. Разумеется, реальная угроза была, но это было естественно, учитывая опасность для Германии советского внезапного удара, могущего лишить её румынской нефти, а значит, большей части бензина и топлива. На угрозу всегда отвечают угрозой, однако при данном соотношении сил как бы мог Гитлер всерьёз рассчитывать за три-четыре месяца захватить всю европейскую часть СССР и дойти до Москвы, а к зиме его армия была абсолютно не подготовлена.
    Тем не менее, во избежание сюрпризов, он начал скрытную мобилизацию раньше, так, чтобы техника была развёрнута, а личный состав укомплектован на три недели раньше намеченной даты его похода, и его РККА обрушилась на немецкую группировку на границе как раз накануне дня предполагаемого вторжения вермахта, который называли перебежчики.
    21 июня 1941-го года стало переломным днём в истории человечества. Совокупная мощь его авиации была такова, что тысячи танков после бомбовых ударов тысяч самолётов утюжили лишь остатки бывшей гитлеровской армии и шли вперёд к указанным в их приказах целям в европейских странах, а в это время штурмовые эскадрильи разносили горящие нефтяные промыслы Румынии и бомбардировщики дальней авиации сбрасывали свой многотонный боезапас на сонный Берлин, Бонн, Дрезден и прочие только что проснувшиеся немецкие города, так что когда, спустя неделю, его Красная Армия вошла победно в поверженную Германию, в городах разгромленного противника её встретили только развалины и пожары.
    "Друг Адольф" был взорван своими же генералами в летней Ставке, но в судьбе самих генералов это предательство ничего не изменило. Милосердия к побеждённым он не проявлял, и его приказ по войскам, "Пленных не брать!", распространялся на всех немцев, не бывших специалистами в чём-то полезном ему, как, например, конструкторы ракет "Фау". Чувство превосходства, национального или социального, как он знал, передаётся детям, а потому он истреблял подчистую самих носителей этого чувства и ужасом зверского истребления подавлял его в душах остальных, точно так же, как он делал это с ещё не советским крестьянством.
Немцы отныне должны были бояться своей национальности и стыдиться её, а члены национал-социалистической партии попросту уничтожались все подряд в построенных ими для других народов лагерях смерти, и сокращение населения Германии на две трети вследствие этого отсева одобрительно приветствовалось народами Европы, пострадавшими от фашизма, а евреи с немецким гражданством тщетно молили не считать их немцами и переправлялись на Ближний Восток в Палестину под английский мандат.
    Однако освобождение Европы было только первой фазой его Похода, и затем последовал давно запланированный удар на юг с освобождением Турции и выходов из Чёрного моря в Средиземное, и лишь огромные территории пустынь позволили арабским странам спастись договорами о верности Москве. Впрочем, любое - даже малейшее - нарушение этой верности, скажем, каким-то очередным исламским фанатиком, неумолимо влекло страшные по масштабам и тотальности кары с уничтожением целых провинций и городов, дабы местные шейхи и султаны зареклись попустительствовать своим распустившимся подданным и благодарили своего Аллаха за окраинность и отдалённость их владений, до которых поэтому не доходила пока общепринятая политика жесткого атеизма с отменой всех религиозных культов и богов, среди которых Аллах был не исключение. Надо заметить, кстати, что население практически всех освобождённых стран довольно быстро переключалось на устанавливаемый им коммунистический культ с портретом Ленина вместо иконы, стоило лишь устранить из обихода привычные церкви и мечети, а заодно, как понятно, и служителей отживших культов, и безжалостно преследовать всех не перестроившихся верущих, пытающихся тайно поклоняться нелепым доктринам.
    Ещё будучи юным семинаристом, он убедился, что вера не более чем часть жизненного уклада и что людям, в сущности, всё равно во что верить, лишь бы это оправдывало их образ жизни, примиряя их с существующим и обосновывая это их примирение. Его социализм менял весь уклад людей, получавших социальное равенство и выходы в создаваемые им везде национальные номенклатуры, что делало абсурдным поклонение их прежним богам и идолам, и Ленин был зримым символом их новой жизни, а он, тов. Сталин был грозным основателем и верховным жрецом этого культа нового человека коммунистического будущего. И так как Ленин теперь открывал подавляющему большинству прежних христиан и мусульман невиданные доселе перспективы в их новом социалистическом укладе, все они как по мановению руки разом преображались в нечто прокоммунистическое, а систематические чистки "идеологически-враждебных" ретроградов и идейных строптивцев довершали необратимое превращение присоединяемых стран в новые советские республики.
    Между тем социалистический Китай, которым существенно прирос СССР, поглотил островную Японию, предварительно повоевавшую с пребывающими в экономическом упадке США, спасёнными им от оккупации Западного побережья самураями в благодарность за прежнюю своевременную помощь и придерживаемыми для продуктивного использования, а там пришёл черёд и спесивой независимой Англии, "арийской" по мнению Гитлера.
    Конфликт был спровоцирован, разумеется, захватом Ближнего Востока, а добровольно пойти под его власть "жестоковыйные" англосаксы не согласились, что повлекло последствия столь чудовищные, что весь мир содрогнулся от такого показательного урока возмездия проявившей неповиновение стране. На сей раз его эскадрильям ничто не препятствовало в их полётах над островом после трёхдневной артподготовки немецкими ракетами с континента и боезапаса у его бомбардировщиков было более чем достаточно, и к концу недели непрерывных бомбёжек Англия превратилась в одно огромное пепелище, где в руинах бывшего Лондона лишь кое-где копошились обезумевшие от отчаянья уцелевшие горожане, которых ожидала мучительная смерть от голода и болезней. Но, как любил повторять Ленин, историю в белых перчатках не делают, а мировую - тем паче.
    Благодаря пополнению миллионами "социально-чуждых" из Европы, состав заключённых в ГУЛАГе начал меняться значительно быстрее и многие масштабные проекты, слишком человекозатратные ранее, были наконец осуществлены, и среди множества водных каналов и железнодрожных маршрутов, в том числе - Дворец Советов, возвышающийся сейчас там, в предутренней метели, над Кремлём и над Москвой. Туда он имел обыкновение прогуливаться после работы по крытой галерее с движущейся дорожкой, чтобы подняться на лифте в голову статуи Ленина посмотреть из поднебесной выси на свой город, ставший столицей мира.
    И это он сделал его таким, этот древний город, он, обиженный жизнью с рождения, униженный бедностью Сосо из закавказского захолустья, предпочитавший считаться бастардом, но быть сыном грузинского князя, а не осетинского пьянчуги-ремесленника. Он помнил то своё детское незаслуженное унижение, помнил всю жизнь, весь прожитый им век долгожителя, и он всегда в душе оставался тем бешеным от обиды нищим мальчишкой, никогда ничего не прощающим и не забывающим ни унижения, ни обиды. Он умел мстить, и он не упустил никого, заслужившего его месть, даже если отмщение запаздывало и умерший раньше, казалось бы, избег кары, и месть его была частью целесообразности, которой он руководствовался всегда и во всех делах, ибо семьи его врагов не могли не быть враждебны ему, а значит, он был обязан не оставить им ни шанса проявить эту враждебность.
    "До младенцев и скота", так наставлял еврейский Яхве Иисуса Навина перед захватом земли ханаанской после возвращения из египетского рабства колен израилевых, и в этом ветхозаветном принципе заключалась высшая целесообразность захватчика, а они, большевики-ленинцы именно захватили эту страну, именно "оккупировали", как выразился однажды этот барчук Тухачевский, травя тамбовских крестьян горчичным газом и расстреливая заложников во время подавления восстания. Причём захватили они эту рухнувшую империю для цели куда более важной, чем сама эта сиволапая, обывательская, убогая "Рассея-матушка", и, как напрямик говорил Ленин, если бы она сгорела в костре пожара Мировой Революции, то "нам этой страны не жалко". Тут Ленин был совершенно прав - жалеть в такой отсталой стране было нечего, а вот использовать её как топливо для разжигания всемирного пожара и как ударный отряд пролетариата в войне против капитализма как строя и "буржуев" как класса, подлежащего полному уничтожению, - на это бывшая царская Россия годилась, и он, как верный преемник и продолжатель дела Ленина, сделал всё, чтобы извлечь из её случайного захвата максимальную пользу для практического решения главной задачи своего воцарения в Кремле - победы Мировой Революции.
    И если Ленин был его духовным учителем и в марксизме и в программе дальнейших действий его как вождя, получившего под свою безраздельную абсолютную власть целую огромную страну для осуществления этой фантастической и невыполнимой, на первый взгляд, программы, то умению управлять народом этой страны он учился у Иоана Васильевича, грозного государя Всея Руси, создававшего в своё свирепое царствование первые институты государственности в ещё не ставшем государством царстве, и не случайно он то и дело отмечал на полях истории Ивана Грозного: "Учитель!". Он ведь был вождь, а не какой-нибудь выборный президент или премьер-министр, и он должен был владеть и властвовать массой, направляя её согласно своим целям и задачам, а это предполагало владение также и надёжными механизмами такого направления, в котором прямое принуждение было лишь одним из средств, главной же движущей силой был страх, и Грозный первым в истории не просто устрашал зверствами, но использовал страх как инструмент управления своим народом.
    Этот угодливый скотоложец Эйзенштейн, нагородив в показе опричнины своих педерастических фантазий, не постиг исторической сути создания отдельного избранного сословия в параллель с возникшими тогда же зачатками земства, а между тем это был первый прообраз номенклатуры, построенной позже Петром Первым с его "Табелью о рангах". Без такой надстроечной номенклатуры управление страной было бы попросту невозможно, и чем необходимей было властителю ввести изначальную анархическую вольницу масс в рамки его собственных планов, тем жестче и безжалостней следовало быть этой номенклатуре, представляющей его власть на всех уровнях общества. Только так мог один человек подчинить своей воле миллионы населения страны с их личными интересами и планами, и Грозный, по сути, показывал ему пример подобного подчинения.
    Так как идея, которой он истово служил, став вождём, должна была, по словам Ленина, "овладеть массами", он превратил всё искусство и культуру страны в ту же номенклатуру, только идеологическую, и его "творческие работники" ревностно выжигали калёным железом малейшую ересь в своих рядах, сплочённо затравливая зачумлённых коллег и подводя их с обличительным пафосом под наганы НКВД, а он сам в год-два был апофеозно обожествлён и вознесён их словоблудным пропагандистским "цехом" в доподлинно-мифического "вождя народов", существуя с тех пор для масс как некий земной бог, которым стал - что было особенно значимо для "простых людей" - народный заступник из самых низов, и это невольно роднило их всех с их богом-вождём. Философ Ницше описал эту зависимость очень точно, хотя и был всего лишь жалким немецким полубезумцем, и он, абсолютно равнодушный и к любым почестям, и к роскоши, и к хвалебным превознесениям, всячески поощрял безудержное культивирование своего мифологического образа, поскольку только сочетание страха и идолопоклоннического преклонения он мог считать искомым состоянием масс.
    Обладая от природы поистине безграничной памятью, он контролировал лично как всю сферу производства вооружения, помня по имени отчеству всех до мастеров участка на каждом военном заводе, так и производство идейное, прочитывая в день, помимо множества документов и деловых бумаг, ещё и по пятьсот страниц художественных текстов и отсматривая после утверждения им сценариев все снятые по ним фильмы, причём его указания и поправки всегда были предельно конкретны и конструктивны в плане доделки или переделки любой работы. Он ценил мастерство, но в случае необходимости, вправлял мозги мастеру самым разносным разгромом на всю жизнь, как он, помнится, поступил с этим не к ночи помянутым "гением кино", приказав смыть все копии его нелепого "Бежина луга", в котором тот попытался конъюнктурно отобразить кулацкую тему. Но чаще хватало нескольких его замечаний красным карандашом, чтобы сомнительное произведение немедленно выправлялось в должном духе, а непокладистых богемствующих упрямцев вскоре постигало какое-нибудь несчастье, которое они своим вызывающим поведением навлекали на себя и своих близких, ибо требование беспрекословности и неукоснительности в полной мере распространялось и на его "бойцов идеологического фронта", и тут поблажки не было никому.
    Едва ли кто из его ближайшего окружения понимал действительные причины и необходимость той неожиданной чистки армии сверху донизу, которую он предпринял незадолго до начала нужной ему мировой войны совместно с Гитлером, полагавшим, что они и вправду будут на пару делить мир, должный, согласно его замыслу, стать целиком советским. Фоном этой тщательной чистки был Большой Террор полной ликвидации кулацкого элемента и прочих врагов советской власти в СССР в связи с двадцатилетием их Октябрьской Революции, и главные исполнители шли под ликвидацию следом, поскольку почувстовав силу, могли, того и гляди, покуситься на его ещё достаточно неустойчивое главенство. Хотя в командовании армии никаких боннапартистских настроений, вроде бы, не было, тем не менее, три из пяти его маршалов пошли под топор, как пошли по нисходящей комбриги, комдивы и так далее, вплоть до части офицерского корпуса, и дело было не в их некомпетентности или измене, а исключительно в их чрезмерной самостоятельности, свойственной почти всем участникам гражданской войны. Они были способны делать выбор и брать на себя ответственность за свои решения, что для него означало их недостаточную управляемость в ситуации внезапного превращения врага в друга-союзника и наоборот и при исполнении приказов, чреватых массовым истреблением и запредельной жестокостью. Исполнители его приказов не должны были ни оценивать их, ни сомневаться в них, и установление грядущей системы мирового социализма требовало создания армии нового типа, армии, служащей воле вождя как непосредственное её воплощение, наподобие его чекистов, закалённых практикой повседневного террора для будущих действий в других странах и не колебавшихся в уничтожении недавних сослуживцев, друзей и родных.
    Его целью была поголовная исполнительность, и добиться её он мог лишь в атмосфере всеобщего постоянного страха, когда такая панически-ревностная исполнительность была единственным спасением в непредсказуемости террора, которым он подготавливал всё население страны к своему Великому Походу и к той великой миссии, которая выпала на долю этого населения, противящегося бы иначе самоотверженному выполнению этой миссии. Он знал по опыту, что ничем иным невозможно принудить людей ни к массовому энтузиазму, ни к самопожертвованию, ни к привычному зверству, а ему было необходимо всё это. Советский народ был предназначен им на роль хозяина мира, и он целенаправленно воспитывал избранный им народ должным образом, отсекая лишних и искореняя ростки индивидуалистического эгоизма.
    Зато теперь, спустя сорок лет после начала той последней войны, дети его победителей правили всей планетой воистину полновластно, и даже планируемый впоследствии поход по американскому континенту не понадобился, поскольку после возвращения Аляски в полудобровольном порядке и строительства многомостовой перемычки над Беринговым проливом штаты США стали один за другим вступать в его разрастающийся Советский Союз, гарантирующий народам Америки на фоне усугубления Великой Депрессии достойный уровень жизни и процветание под надзором его Дворца Советов за правильным производством и справедливым распределением во всемирном масштабе.
    Правда, непроизводительное население перенаселённой Индии пришлось, по образцу окружённых войсками НКВД, вымирающих от голода сёл периода коллективизации, оставлять без продовольствия, а затем зачищать образовавшиеся пустые пространства ковровыми бомбардировками, но создаваемый им мир социализма был бы не в состоянии существовать с миллиардным балластом иждивенцев и тунеядцев, занявших бы место устраняемых различными способами паразитических эксплуататорских классов. Социализм был обществом трудящихся и филантропическая гуманность была ему чужда, что ощутили сполна и многие рядовые страны третьего мира, сокращаемые в численности населения и соединяемые в нормальные крупные республики всемирного СССР.
    При этом "классовая ненависть" в странах развитых, как те же США, не переходила пределов разумного встраивания бывших "буржуев" в социалистическую экономику, хотя, конечно, препятствующие победному шествию социалистического уклада сметались с пути с безжалостной неотвратимостью. Любой капиталист, магнат и миллиардер мог напрямую обратиться к нему лично с прошением стать гражданином нового общества, отрекшись от прежнего статуса и поставив себя на службу социализму, и надо сказать, большинство таких богачей, рано или поздно, понимали неизбежность своего отречения, в противном случае, находясь под угрозой насильственного изъятия всех капиталов и собственности, но уже с обрушиванием тяжких репрессивных мер и на свою голову и на членов семьи, причём чаще всего, показательная экзекуция и казнь какого-нибудь зарвавшегося банкира проводилась по настоянию самих жителей, зависевших от него в прошлом.
    Понятно, что сегодняшние владыки мира имели всё, о чём в те далёкие тридцатые годы можно было только мечтать, и жили, как настоящая элита, в современных "городах будущего", поручив сельское хозяйство трудолюбивым китайцам, более склонным к такому занятию, а промышленность - стремящимся в метрополию европейцам. Однако это была элита не изнеженных сибаритов, а элита его номенклатуры, военной и административной, которой стало, по существу, всё дееспособное население страны, когда-то захваченной их партией, ибо служба была обязательной для его элиты человечества, не испытывающей более никаких лишений, перенесённых их родителями, но не теряющей настроя на активную деятельность и нетерпимой ко всякого рода нахлебникам и уклонистам. Благодаря не прекращающейся селекции, равно медицинской и социальной, процент ущербных граждан среди наследников Великой Революции был минимален, а криминальные наклонности быстро приводили их обладателей в спецлагеря, выход из которых гарантировался отнюдь не всем, и в таких лагерях исчезали бесследно все, кто представлял реальную угрозу для общества, поскольку рачительный хозяин, как известно, не позволяет сорнякам разрастаться на его поле и выпалывает их своевременно.
    Кстати, к вопросу о сорняках. На сегодняшнее утро он назначил одну короткую встречу - специально, чтобы взбодриться немного перед утомительным днём чествований и выступлений. Недавно был наконец арестован внук одного из тех бывших вождей, устранённых им накануне войны, повлекшей его освободительный поход, ставший походом освобождения мира от капитализма. Ревнители идейной чистоты были тогда столь же опасны для его планетарного замысла, как прямые враги, и чересчур искренние антифашисты, вроде этого журналиста-резидента Михаила Кольцова, вдохновлённого своими испанскими подвигами, ликвидировались заблаговременно в преддверии неожиданной дружбы с недавним врагом. Сейчас "идейно-непримиримым" был уже внук, и он отобрал его в списке достойных внимания "врагов народа", составляемом для него со времён Лаврентия, скончавшегося скоропостижно позорным образом от апоплексического удара на очередной насилуемой им девке, замеченной им из окна служебной машины и схваченной его головорезами для утех начальника-сластолюбца.
    Он редко находил в этих списках кого-либо стоящего нескольких минут его до отказа загруженного времени, зная, что почти все перед казнью кричат "Слава великому Сталину!" в надежде спасти свои семьи и архивы - в тщетной надежде, следует уточнить, так как их смерть не облегчала участи их близких, а их "творческое наследие" искоренялось нещадно и повсюду, дабы и само их имя было стёрто навеки в его мире. Однако увидеть представителя третьего поколения своих врагов ему было бы небезынтересно, чтобы, как он привык, знать врага в лицо, поэтому приговорённый был привезён в Кремль и с вечера ждал своего часа в небольшом закрытом внутреннем дворике для казней избранных и тех, чья ликвидация была слишком неотложна для перевозки куда-то.
    Тов. Сталин нажал кнопку селектора на столе, произнёс деловито в микрофон, "Сейчас буду", и устало поднялся из своего жесткого канцелярского кресла. Пару минут спустя, его личный лифт, скрытый за деревянной панелью стены в смежной комнате отдыха, доставил его в нижний коридор, ведущий к выходу во дворик.
    На вид внук выглядел старше своих лет, но дознание "с применением мер физического воздействия" мало кого омолаживало, и было довольно забавно в месяц перед началом войны читать слёзную жалобу режиссёра Мейерхольда с описанием лупцевания престарелого "мастера сцены" резиновыми жгутами в лубянском подвале неподалёку от Красной площади, где как раз тогда, в июле 1939-го, триумфально гремел парад, поставленный им, после того, как эта его еврейская подруга, актриса Райх, совсем выжив из ума, разразилась пространным письмом, в котором, не выбирая выражений, выказала ему, вождю, презрение как невежде и хаму, сующемуся со своими скудоумными диктатами и убогими вкусами в высокое искусство её мужа, за что и была потом зверски убита в своей квартире с показательным выкалыванием глаз. Страна стояла на пороге самого ключевого поворота в своей истории, и никому не было позволено в этот решающий момент считать себя выше вождя в чём-либо, а уж тем более, демонстрировать ему своё пренебрежение в уничижительном тоне, и потрясённая ужасом её смерти "культурная общественность" его СССР стала с тех пор рабски покорной и беззастенчиво раболепной, теряя последний стыд и приличия при воспоминании об этих выколотых наглых глазах народной артистки, убитой без суда и следствия чисто бандитски, как мог быть убит теперь любой.
    "Почему?" - тихо спросил он у измождённого тщедушного арестанта, стоящего между двумя рослыми конвойными, держащими его.
    "Ты тиран", - дерзко ответил тот.
    "И что? - спросил он с ледяной иронией. - Меня надо свергнуть?"
    "Да", - прозвучало ему в ответ.
    "И дальше? - спросил он сухо. - Твоя программа".
    "Свобода", - бросил его визави с вызовом.
    "И всё?"
    "И всё".
    "Расстреляйте его, - сказал он офицеру, возглавлявшему конвой. - Четвертованием. Пусть помучается".
    "Четвертование" заключалось в последовательном перебивании казнимому пулями рук и ног, с последующим отстреливанием гениталий, и лишь потом достреливанием в лицо или в рот, и длительность такой казни зависела от садизма палача и живучести жертвы. Тов. Сталин не любил глупцов и был разочарован напрасной потерей времени на беседу с заурядным узколобым злопыхателем. Во внучке налицо было явное вырождение и не было ничего нового, хотя кричать перед смертью он и будет что-нибудь, вроде "Долой тирана!" и "Да здравствует свобода!". Дурак, одним словом, - что с него возьмёшь.
    Покинув дворик, тов. Сталин поднялся на лифте в крытую галерею, соединяющую Дворец Советов с Кремлём, и ступил на медленно движущуюся ленту резиновой дорожки, плывущей вдоль непроницаемых стеклянных панелей бесконечных окон и множества камер контроля, бдительно следящих за его передвижением. Сойдя с дорожки в конце пути, он свернул к автоматически открывшейся стальной двери, миновал глухой коридор со второй дверью в торце и вошёл в комфортабельный лифт для высшего руководства, поднимающийся в голову статуи Ленина на почти километровую высоту.
    Каждый глаз статуи был своего рода эркером, застеклённым особо прочным выпуклым стеклом, непрозрачным снаружи, и в каждом, помимо боковых прожекторов подсветки, размещались специальные кресла для обзора теряющихся вдали кварталов бескрайнего города. Как обычно, к его появлению в просторном зале головы статуи подсветка была выключена, и за стеклом ветрено кипело белёсое марево беснующейся мартовской метели.
    Тов. Сталин сел в кресло и сквозь ленинский глаз окинул неприязненным взором видимый простор этой снежной сумятицы, застилавшей ему вид бесконечных россыпей огней его столицы мира. Через пару часов самолёты атмосферной авиации должны были полностью разогнать всякую облачность над необъятной площадью перед Дворцом Советов, подготовив небо к проведению юбилейного парада, но по издавна заведённой традиции, парады принимал его дублёр-двойник, и он сам мог не нарушать привычный режим отдыха в своей кремлёвской квартирке, куда он окончательно перебрался в последние годы, чтобы не терять драгоценное время на переезды на ближнюю дачу через разросшийся мегаполис.
    Это его возвращение в обстановку начала двадцатых годов, когда они во главе с Ильичём только поселились в Кремле своей большевистской коммуной, как-то омолаживающе действовало на него, учитывая, что по его указанию их тогдашние немудрящие спартанские интерьеры были тщательно воссозданы реставраторами во всех деталях, и он словно окунался в свою молодость в этой квартире, засыпая на той же узкой железной кровати под солдатским суконным одеялом в шерстяных носках и ожидая в полузабытье, что в его дверь их коммунального коридора вдруг постучит кто-то из его давно ушедших из жизни партийных товарищей.
    Что ж, ленинская мечта сбылась, и это он, его исполнительный Коба, воплотил её, когда-то казавшуюся несбыточной фантазией и недосягаемой целью далёкого будущего, ибо он один ощущал её единственным смыслом своей жизни и не желал мириться с невозможностью её осуществления в препятствующих этому обстоятельствах, и когда, наконец, он смог менять эти обстоятельства, он сделал всё от него зависящее, чтобы мечта стала явью и цель была достигнута.
    Вот уже полвека он не спорил ни с кем о выборе пути и неустанно пролагал тот путь, который был необходим по его мнению, даже если этот путь надо было вымостить неисчислимыми жертвами, поскольку иначе проложенный им путь опять засасывала трясина всеобщего мелочного своекорыстия и личной выгоды. Он хорошо знал подлую человеческую натуру и умел использовать своё знание в своих целях, но он знал также, что эта натура в массе определяется условиями жизни и что поэтому любые жертвы среди нынешних ущербных поколений капиталистической формации оправданы ради тех новых поколений, которые вырастут при формации, сменившей побеждённый капитализм, при социализме, открывающем эру коммунистического преображения человечества. Он сам был, конечно, человеком прошлого, жестоким, безжалостным и коварным, но он потому-то и был избран судьбой для величайшей в истории миссии, что миссия эта требовала невиданной неумолимой жестокости, чудовищного коварства и небывалой безжалостности, превосходящей самые жуткие лютования прежних эпох. И конечная справедливость его миссии сполна искупала переступание любых запретов и заповедей, потому что в ином случае, царство такой справедливости не могло быть построено в здешнем реальном мире, искони свирепо-корыстном и скотски-эгоистичном.
    И если что действительно тревожило его, вождя мира социализма, так это именно неистребимая подлость индивидуализма укоренённая в человеческой природе, ибо ни в ком из своего окружения он не находил тех качеств, которые требовались его преемнику, имея в виду такое, как в нём, сочетание самоотверженнной преданности великой идее и готовности использовать все доступные средства во имя служения ей. Ревностные и надёжные исполнители были, и его молодой маршал, зачищавший только что созданными атомными бомбами слишком обширные для обычной бомбардировки территории африканского континента, чтобы плодящиеся как саранча дикари не хлынули в новую цивилизацию из своих нищих туземно-племенных стран, этот "верный сталинец" мог бы удерживать мир в повиновении, но он вряд ли бы стал считаться с рекомендациями экономического центра его всемирного правительства, а значит, обрушил бы систему изнутри, породив неизбежную гражданскую войну, недопустимую в едином мире социальной гармонии. А так как, с другой стороны, сохранение этой гармонии обеспечивалось одновременно и репрессивными методами, включая выкорчёвывание сорных ростков буржуазного своеволия в необходимых масштабах, на роль будущего вождя не годился и чистый экономист, способный завести его новый мир в прежнее болото товарно-денежных отношений, порождающее всю мерзость уничтоженной им формации. Положиться на какого-то одного избранника он не мог, а пресловутый "коллективный разум" был некогда выдуман Лениным как временная мера и был бы им же уничтожен, если бы Ленин прожил подольше и получил из его рук реорганизованную под единоначалие партию.
    В то же время, он не имел права оставить своё всемирное государство без вождя, поскольку тогда бы после его ухода претендентов на эту завидную роль нашлось бы слишком много, и он, смотря на кружащий за стеклом снег, перебирал в уме возможные кандидатуры уже заявивших о себе ровесников его Великого Похода, прикидывая, что его выдвинувшиеся участники уже чересчур стары для этой миссии, хотя бы тридцатилетней по длительности правления, притом что кое-кто из них, излишне амбициозный, имел неосторожность распространить свои амбиции за положенные ему границы и поплатился за это головой. Разумеется, желающие рискнуть и захватить где-нибудь плацдарм для атаки на верхновную власть не переводились и теперь, и соответственно, чем выше поднимался человек по служебной лестнице, тем активней вёлся сбор информации о нём. Власть в его иерархии была нераздельна с ответственностью и ротация кадров во многом была следствием всестороннего контроля за каждым. И надо сказать, новое поколение было реже подвержено авантюризму реально воевавших, предпочитая более безопасный путь службы для получения всех желаемых благ, принимая во внимание, что служебных поприщ нынче было великое множество.
    Кроме того, преемника нельзя было выдвигать преждевременно, а он пока чувствовал себя ничуть не хуже, чем в шестьдесят, когда начинал освобождение мира, и он, пожалуй, мог рассчитывать лет на пять, а то и на десять, по-прежнему активной деятельности.
    "Не будем торопиться, товарищи", сказал тов. Сталин своему отражению в стекле с нарочитым грузинским акцентом. "Пусть подрастут тридцатилетние".
    И поднявшись из кресла он неторопливо пошёл к лифту.
    Было приятно идти так, обычной степенно-мягкой походкой, не ощущая ни малеших признаков дряхлости, и войдя в лифт, тов. Сталин даже начал напевать про себя по-грузински любимую песню "Сулико".
    Как-никак, сегодня ему стукнуло сто лет, что и для горца было почтенным возрастом, и он встречал свой вековой юбилей в хорошей рабочей форме, подобающей властелину всей советской планеты, на которой бесхозными оставались разве что непригодные для жизни пустыни, в безлюдных просторах которых не было никакой нужды, благодаря разумному регулированию численности населения с планомерным избавлением от избытка переходящих определённый возрастной рубеж с помощью обязательных прививок, как бы и не бывших причиной их смертей через разные недолгие сроки "дожития".
    "Право на жизнь есть не у всех", удовлетворённо пробормотал тов. Сталин основополагающий принцип большевистской селекции общества, которым неизменно руководствовался Ленин, опять плывя на движущемся тротуаре галереи от Дворца Советов к Кремлю. "Заменить естественный отбор искусственным - наша задача!"
    Да, институт ядов, организованный ещё в тридцатые его верным Лаврентием, делал своё важное дело во многих сферах регуляции как жизни, так и сознания граждан его общества будущего, которое тем-то и отличалось от всех предыдущих, что всё его функционирование управлялось волей и разумом человека, подчинившего себе прежние стихии рыночного хаоса, описанные Марксом и впервые обузданные Лениным ценой массового голода и пайково-карточной распределительной системы военного коммунизма. Тогда это была лишь первая проба сил, однако проба удачная и эффективная, ставшая впоследствии своего рода моделью для куда более масштабных и смелых обуздываний, приведших, в итоге, к ныне установленному миропорядку.
    Ленин первым явил живой пример сверхчеловеческой силы вождя, использующего власть как средство вылепливания из массы нужных ему форм социального устройства, и Ленин первый был настоящим вождём, чья личность находила воплощение именно в таком формовании многомиллионных масс в прозреваемые его мыслью человеческие сообщества. Немудрено, что знакомство с Лениным положило конец его начальным поэтическим устремлениям, ибо никакое искусство не шло в сравнение с творчеством, открывшимся ему в Ленине, казавшимся бы безумцем по полёту фантазии, не будь он столь беспощадно практичен в реализации своих невероятных замыслов, ставших, волею обстоятельств, целым человечеством осуществления ленинского "безумия".
    Тов. Сталин редко позволял себе такие бесцельные неконкретные размышления, всегда занятый насущными задачами руководства, постоянно присутствующими в его безбрежной памяти, не слабеющей с возрастом, но сегодня он хотел уснуть с самыми отрадными воспоминаниями, и не о предавшей его своим самоубийством жене, не понимавшей необходимости его политики на грани развязывания многоступенчатой мировой войны со всей капиталистической системой, а о том коротком периоде своей близости с Лениным после назначения генсеком партии и до первых симптомов болезни, поразившей этот гениальный мозг.
    Только Ленин был способен охватить и оценить по достоинству его титаническую работу за минувшие полвека, и только Ленин целиком и полностью одобрил бы пройденный им путь выполнения величайшей в истории миссии, и что значили в сравнение с этим одобрением все прочие мнения и суждения. Никто до него не совершал ничего подобного, а он сумел совершить, и имя его затмило имена всех отменённых отныне богов на всех пяти материках, и кто знает, не был ли он единственный выделен судьбой обрести, в том числе, и прижизненное бессмертие.
    Мысль эта пришла ему в голову, когда он уже лежал под суконным одеялом на своей узкой жесткой кровати, чувствуя в полудрёме ощутимое присутствие рядом в соседней комнате живого Ленина, читающего со стаканом горячего чая за круглым обеденным столом его отчёт о последнем заседании ЦК их партии.
    И в тот момент, когда, уже засыпая, он услышал голос оттуда, из далекого воскресшего прошлого, голос этот показался ему хотя и знакомым, но не ленинским, и этот голос как будто из совсем другого времени произнёс странные, не имеющие разумного объяснения слова, пронзившие его внезапным смертным холодом.
    "Молодец, Лаврентий, ты спас всех!" произнёс голос из его гаснущего сознания.
    И тут же адский жар вдруг разверзшейся вокруг огненной бездны объял беззащитное тельце маленького беспомощного Сосо, и он последним усилием поднял свою пылающую бессильную руку в последнем яростном жесте - и погрозил огненному аду...

   
август 2017