Федосов и Климов родились, когда вернувшихся с победой воинов с объятиями встретили заждавшиеся девчата. То есть не сразу, конечно, а ровно через девять месяцев. И дальше по жизни, научившись ходить, наши герои зашагали вместе. Они закончили по семь классов - тогда и этого было достаточно, чтобы на всю жизнь считать себя образованными. Затем учились в ПТУ, обретая специальность, служили в армии в одном полку - к счастью, в мирное время - и, отслужив, работали в одном цеху.  На работе их называли так: Федосова, мужчину рослого и солидного, дядей Пашей; а тихого, худощавого Климова - по фамилии, просто Климовым. Последние двадцать лет они пахали в бытовом комбинате с громким названием "ПРОГРЕСС" - чинили и налаживали стиральные машины. Их труд был востребован и почетен, ибо до того женщины веками напрягались, используя примитивные стиральные доски.  Всё бы хорошо, но с ними постоянно стало что-то случаться. Как-то Климов отправился на базар, купил там карасей, а когда пришел домой, жена попрекнула:  - Рыбу ты выбрал несвежую, с запашком.  - Да что ж такое? - удивился он. - Я же каждую обсмотрел - отличная была рыба! Что ж она, по дороге испортилась?  А дядю Пашу обсчитали аж на червонец, когда он покупал на базаре вишню для дочери и первого внука. Он тоже утверждал, что такого быть не может: сам сдачу пересчитывал, и все сходилось. Ну, прямо фокусники какие-то орудуют, Аратюн Акопян и компания. Спохватился с недостачей он, опять же, дома и хотел пойти "начистить морду" жуликоватому продавцу, но слегка верующая жена остановила и ознакомила со своей христианской позицией:  - Не ходи, Павел, и не жалей. И знай, что обманом нажитые деньги счастья не приносят.  Он перегорел и не пошел, да и осознал, что к лучшему, а то под горячую руку натворил бы дел; мог бы запросто в тюрьму попасть, за содеянное.  Однажды в мастерскую двое молодых парней вкатили стиральную машину, и дядя Паша сам принял клиентов. Ими оказались модно одетые, веселые, молодые парни. "Такие в ресторанах каждый день по стольнику просаживают", - подумал дядя Паша и, забыв о наставлениях жены, решил, что этих-то сам бог велел наказать. Тут главное, чтобы соблазн появился, а уж оправдание себе человек всегда подыщет. И Федосов быстро его нашел: "Не все же нам с Афоней страдать. Случай подходящий!" Он заполнил приемную квитанцию и в левом, верхнем углу поставил для памяти крестик.  Позже взялся ремонтировать машину. Неисправность оказалась пустяковой: ослабли гайки, крепящие движок, и потерял натяжение ремень. Всего делов-то на трояк. Дядя Паша устранил и сел выписывать наряд. Маленько пофантазировал, разохотился, и в результате вышло на семнадцать рублей восемьдесят копеек. С копейками-то оно правдоподобнее выглядело.  Через три дня за стиральной машиной пришли - те же двое. Федосов им навстречу:  - Ну, принимайте свой агрегат. Полный порядок, стирайте на здоровье. А пришлось ведь повозиться!  Специально так сказал, чтобы ребята не удивлялись, когда глянут на счет. Но странное дело: парни даже обрадовались. Потом один из них - спортивного вида, с короткой стрижкой - вытащил из кармана красную книжицу и объявил:  - А мы, между прочим, из газеты.  Но Федосов и тут ничего не понял! Он засмущался и попытался отмазаться:  - Это не ко мне. У нас почище передовики есть.  Газетчики переглянулись между собой и, что называется, прыснули.  - Да вы не скромничайте,- сказал "спортсмен". - Именно вы нам и подходите. Мы проводим рейд о приписках в сфере обслуживания, которая стала сферой обжуливания.  И только теперь, непростительно запоздало, Федосову стукнуло: а ведь неисправность-то подстроена! И эти ребята не хуже его знают, что цена на ремонт, согласно вывешенному прейскуранту, копеечная. Вот уж влип, так влип! Он стоял перед журналистами красный, как рак. Прибежал Сатанеев, начальник, - доложили ему о корреспондентах. Поздоровался с клиентами вежливо, заискивающе, а на дядю Пашу коршуном накинулся:  - Эх, товарищ Федосов! Как вы могли себе такое позволить? Мы вам полностью доверяем, как старейшему работнику, передовику производства... А вы, значит, воспользовались нашим доверием? Потеряли рабочую честь! Переродились в чуждого элемента!  Очень сильно напирает, как будто до глубины души возмущен случившимся. Тут Федосова начало немного трясти. Знал он Сатанеева - химик был еще тот. С каждого мастера мзду брал - "на издержки производства". Но следом дядя Паша подумал: "А, так это ж Сатанеев понарошку на меня навалился. При газетчиках-то!" И, приободрившись, подмигнул шефу. Давай, Петрович, шибче крой!   Однако вышло неожиданное.  - Что вы кривляетесь, Федосов? - Сатанеев взъярился, от гнева чуть не задохнулся и, повернувшись к корреспондентам, пообещал. - Не сомневайтесь, товарищи, мы сегодня же обсудим поведение нашего работника на собрании и примем соответствующие меры.  В тот же день устроили боевое крещение. Федосов сидел багровый, потный и слушал, как его пропесочивали. Выступали, правда, руководители: начальник, мастер цеха, да Анна Кондратьевна, кадровичка. Остальные же молчали да прыскали в кулаки. А проголосовали единогласно: выговор с занесением в трудовую книжку.   Но ми это ещё не всё. Через неделю в газете напечатали фельетон. Оказывается, в других заведениях тоже постарались объегорить клиентов-газетчиков. Но дядя Паша переплюнул всех. Кто-то положил газетенку на его рабочий стол, обвел красным название, и Федосов, скрипя сердцем, прочел. Проклятые щелкоперы всё подробно расписали, ехидно поименовали его "новоявленным бизнесменом", имеющим свой "гешефт", и присвоили звание "рекордсмена по вымогательству". Статейка заканчивалась риторическим вопросом: "Кто бросит вызов чемпиону?"  Теперь уже все над дядей Пашей стали подсмеиваться в открытую. Приветствовали так: "А, товарищ рекордсмен, наше вам с кисточкой!" Обидно было до слез. Федосов кашлял, сморкался и выходил в туалет. Хорошо, хоть Климов, верный друг, не смеялся - сочувствовал. И каким тихим ни был, но однажды осадил молодого, нахального насмешника, который и работал-то без году неделя.   После работы выходили вместе. Шли по широкому, недавно отстроенному проспекту, на зданиях которого висели замечательные, но нереализованные до глубины души лозунги, типа: "Человек человеку друг, товарищ и брат". Проходили мимо новомодного стеклобетонного "Дома печати", в просторных кабинетах которого строчились передовицы о героях труда, напрягались в умственных усилиях сотрудники, всё еще пытаясь подтянуть обыкновенных людей до высоких идеалов, которые выдвинули партийные вожди. Ближе жил Климов. Федосов с неохотой расставался с другом и шел дальше. Перед выходным прощались особенно долго. Климов предложил:  - Паша, может, ко мне? Я-то сейчас холостякую. Жинка к сестре в деревню уехала, ягоду-малину собирать.  Поднялись на пятый этаж, отдышались.  - Присаживайся, я щас насчет ужина соображу, - Климов усадил друга в комнате, а сам забегал.  Но Федосов остановил его. Он, может, единственный, кто помнил, как Климова звали по имени:  - Да брось ты, Афоня, тарелки таскать. Не до ужина!  - Может, по сто грамм? - предложил Климов.- У меня есть.  - Ну, давай, - согласился Федосов.  Хозяин принес из холодильника запотевшую бутылку с водкой.  Выпили по рюмочке, и язык у Федосова развязался.  - Эх, тошно мне, Афоня! Сделали козла отпущения и рады. А я ведь ничего особенного не вытворял: действовал, как все. Я ведь совсем не наглый, не загребущий. Накидывал скромно, не всем подряд, а судя по соображениям о материальном достатке клиента. Да и ведь тут дело какое: от других отстанешь, над тобой же смеяться будут. Пальцем тыкать. Мол, затесалась у нас белая ворона.  Климов с речами выступал редко, но с головой дружил и рассуждал всегда здраво.  - Да уж, - поддержал он. - Не нами заведен это круговорот вещей, не нам и уклоняться. Где-то сдерут с нас, в свою очередь мы взыщем с кого-то. Круг мздоимства в конечном счете замкнется, и справедливость, как говорится, восторжествует.  - Вот именно! - подхватил Федосов. - И ведь каждый эту нехитрую арифметику знает. И надо мной насмехаются вовсе не за то, что я плут и обманщик, а за то, что погорел. Небось, про себя думают: нас-то на мякине не проведешь.  Долго еще сидели. Вроде полегчало. Федосов забыл о позоре, и Климов порадовался, что друг оттаял. Переключились на другие темы, удалились в глубь времен, даже вспомнили про бесштанное детство, но позже вернулись к прежнему разговору.  - А ведь ты бы на моем месте тоже влип, - сказал Федосов.  - Еще бы! - согласился Климов.  - Ну, ничего. Черт с ним, с этим фельетоном. Переживем! Но урок нам даден. Очень наглядный урок.  Опорожнили поллитру. Показалось мало. Вышли на улицу, а в магазинах уже не продают - время позднее. Сунулись в ресторан - швейцар не пускает, мест нет. Тут подскочил некто прилично одетый, шустрый, говорливый:  - Вам на вынос? Так давайте, я мигом. Меня тут все знают.  Дали ему червонец - с учетом ресторанной наценки, и этот гражданин действительно просочился внутрь помещения. Ждали-пождали - нет его. Федосов, почувствовав неладное, попытался силой проникнуть в ресторан, но швейцар погрозил вызвать милицию. Домой вернулись не солоно хлебавши.  - Опять пролетели, - выдавил из себя Федосов и добавил напряженным, готовым сорваться голосом: - Ну, баста! Теперь-то... теперь я сам, кого хочешь, проведу!  - Я тоже опыт получил, - поддакнул Климов.  - Ну, давай, как мушкетеры: друг за друга горой. У тебя найдется хоть чем-нибудь скрепить наш договор?  Афоня нашел в аптечке, которой заведовала отсутствующая жена, два пузырька с лекарствами на спирту. В одном была настойка боярышника - для усиления сердечной деятельности, а в другом - пустырника, для успокоения. Смешали содержимое вместе и выпили, нейтрализовав влияние трав.   Случай подзабылся, но ровно через месяц им напомнили. Федосов испытывал только что отремонтированную машину. Из-за ее гула не услышал, что в мастерскую кто-то вошел. По ту сторону перегородки потоптались, потом громко крикнули:  - Эй, примите, пожалуйста!  Дядя Паша лишь оглянулся - занятый очень был, - а принимать подошел Климов. Но потом Федосова как-то неприятно кольнуло, и он посмотрел на посетителя еще раз. Да, это был знакомый газетчик, один из тех двух, только теперь отпустил усы и бакенбарды. "Ишь, замаскировался, - мастер саркастически усмехнулся. - Думает, не признаем".  Когда парень вышел, он проинструктировал Климова:  - Ну, Афоня, держи ухо востро. Это тот самый газетчик, что про меня фельетон настрочил.  Они, объединившись и бросив все остальные дела, занялись машиной, которую притащил парень. Она была старая, изношенная, но неисправность снова оказалась пустяковой: перетерся проводок в питающем шнуре. Заменили. Однако дальше дело пошло так: не успевали починить одно, разваливалось другое. И перебрали почти всё, попотели изрядно.  "Уф!"- выдохнул Федосов, выпрямившись.  - На сколь наряд-то писать будем? - спросил Климов, вытирая лоб.  - Пиши на рупь. Меньше мы никогда не писали,- посоветовал Федосов.  Корреспондента ждали с нетерпением.  - Виду не подавай, что признал его, - учил Федосов. - То-то у него физия вытянется, когда глянет на счет. Ведь ему тоже на хлеб надо зарабатывать. И что он про нас теперь напишет? Что мы хорошие?..  - Паша, чей-то я не врубаюсь, - недоумевал Климов. - Почему он в этот раз один был?  - Производительность повышают, - разъяснил дядя Паша. - Как и мы, на сдельщину перешли.  Явившийся корреспондент и в самом деле очень удивился, глянув на счет.  - Интересное кино, - сказал он. - Теща эту машину эксплуатирует лет пятнадцать. Я предлагал в утиль сдать и новую купить, а вы - за рубль восстановили. Чудеса!  Климов, сдававший заказ, стеснительно улыбался; Федосов сидел в своем углу, отвернувшись. Газетчик обратился к нему - понял, что он заправляет.  - Эй, вы!.. забыл, как вас. Я в этот раз не по заданию редакции. Ну, что вы, в самом деле, мужики! Да мне просто жалко ваших стараний.  Дядя Паша враждебно молчал.  - Небось, весь день провозились, - не унимался журналист. - Я, конечно, могу повернуться и уйти, но... мне потом стыдно будет. Ладно, давайте сделаем так: в казну пусть идет рупь, а вам выделю на бутылку. За труды праведные. И примите отдельную благодарность от моей тещи.  Он раскрыл бумажник.  - Вон!!! - прогремел Федосов. - Забирай свою стиралку и катись к чертовой бабушке!  - Да это кретинизм какой-то! - журналист выругался интеллигентно и лишь после того, оставив последнее слово за собой, покатил машину к выходу.  Дядя Паша устало, но удовлетворенно сказал, подобно воину, выдержавшему ожесточенную атаку неприятеля:  - Выстояли!  - Паша, а трояк он таки выложил, - заметил Климов. - Что с ним делать будем?  Дйствительно на приемном столике лежали три рубля. Одной бумажкой.  - Ишь, сообразил! Но ничего, мы тоже ушлые. Отошлем назад - почтовым переводом! - Федосов принялся изучать квитанцию. - Тут все есть: и фамилия, и адрес. Так и напишем: Закревскому от Федосова и Климова.  В обеденный перерыв пошли не в столовую, а на почту. Дядя Паша заполнил бланк, подошел к барьеру. Работница почты взглядом пробежала, что они там написали, и, возвращая бланк, сказала:  - Имя-отчество получателя полностью проставьте.  Но ни Федосов, ни Климов не знали, как клиента звать-величать. В квитанции-то стояли только инициалы.  - Вы уж в порядке исключения, - попросил Федосов.  - Делать вам нечего! - с досадой бросила женщина.- Вон, напротив дом, куда вы свой несчастный трояк посылаете.  - Тогда ладно, обойдемся. Дайте-ка нам конверт без марки.  Купили конверт, вложили туда трояк и, перейдя через улицу, бросили в почтовый ящик. На конверте Федосов крупными буквами вывел: "М. Закревскому от Федосова и Климова".  - Паша, ты ошибку допустил, - заметил Климов. - По квитанции он не "Мэ", а "Бэ". Наверно, Борис.  - Никакой ошибки, - заверил Федосов. - Не Борис, а Мудак он! * * *   Сейчас они на пенсии. Пенсия не очень большая, но им хватает. По-прежнему ходят друг к другу в гости, вместе смотрят хоккей. По праздничным дням на столик ставят графин с водкой, настоянной на кедровых орешках. Но выпивают понемногу, здоровье берегут.  В один из таких праздников, посвященный упраздненному Дню солидарности трудящихся, сидели у Климовых. Пока женщины поварили на кухне, хлопнули по стопке под маринованные огурчики. Федосов обратил внимание на новинку: висевший на стене черно-белый портрет молодого, бравого парня в гимнастерке и пилотке.  - Кто это? - спросил он.  - Так это ж мой отец, гвардии сержант Климов. Внук старую фотку восстановил на компьютере и распечатал. А я рамочку сделал, - доложил Климов. - Я ж батю почти и не помню. Он умер, когда мне трех не исполнилось. У него легкие были прострелены. Помню только, что он тяжело, со свистом, дышал.  - Мой поболее пожил, - тоже с грустью сказал Федосов. - Как же, помню батю. Бывало, солдатским ремнем порол, когда я фулиганил.  - А вот я должного воспитания не получил, - с сожалением вздохнул Афанасий.   Однако ж грустить в этот праздничный день им не хотелось. И хозяин, припомнив, что раньше на первое мая с утра показывали демонстрации с громом духовых оркестров, включил телевизор.  Увы, показывали "Криминальную хронику".  - По самые уши в дерьмо окунули, - поморщился Федосов. - А для чего, спрашивается?  - Приучают к мысли, что мы во всем сами виноваты и такую участь вполне заслужили, - попытался объяснить тихий Климов.  Он переключил телеящик на местный канал, и на экране появился журналист, сильно смахивающий на бывшего клиента Закревского. Друзья прислушались, о чем он говорит. То же самое. Журналист выступал в своем обычном амплуа: с изобличительной речью о взятках и мздоимстве. Он называл большие цифры.  - Вот это прогресс! - поразился Федосов. - Миллионами хапают!  - Паша, а у меня сохранилась газетка, где он про тебя написал, - интригующе объявил Климов.  - Ну, тащи - почитаем. А то я уже и забыл про что там.  Афоня вытащил из ящика старую, пожелтевшую газету, развернул и стал читать вслух. Лицо у дяди Паши менялось. Сначала он хмурился, припоминая прежние обвинения, сыпавшие на него, и свои неутоленные обиды. Но потом его лицо разгладилось, он начал хмыкать, а в заключение даже хлопнул себя по коленкам.  - Ведь можно сказать, мы с тобой являемся пионерами бизнеса, - самодовольно заключил.  За что и выпили по второй рюмке. Бравый сержант на портрете, чудом выживший в кошмарной войне и уверенный, что после неё все проблемы жизни будут легко разрешимы, молча наблюдал за потомками. А когда дядя Паша похвалился, укоризненно покачал головой.