В полночном небе ярко горела звезда, названия которой Шишаков не знал. «Ишь, сверкает, — подумал он. — Интересно, обитают там разумные существа или нет? А если обитают, то не подглядывают ли сейчас за нами в какие-нибудь хитрые приборы? А если подглядывают, то не удивляются ли нашей бестолковости?»   Вопросов возникло много, но ни на один из них ответить не смог. Рядом на ящике с готовой продукцией сидел напарник Егор Булыгин. В глазах — тоска и сонливость. Звёзды его не интересовали, а уж, что думают про нас инопланетяне, тем более.   — Зря мы всё-таки с овощебазы ушли, — проворчал он. — С витаминами дело имели — нет же, потянуло на железо.   Грузчики поджидали машины.   — Ещё подкатят, — успокаивал товарища Шишаков. — Пятьсот вёрст отмахать — не шутка!   — А куды они возят-то?   — Эх, ты! Уже сколько здесь, а до сих пор не Копенгаген. В Семск, на сборочный завод.   — Да знаю я этот Семск. Но по мне пущай хоть во Владивосток. Главное, работу дай. А так просидим — чо закроют-то?   — Нарисуют что-нибудь.   — Чёрта лысого! — Булыгин выплюнул выкуренную до мундштука папиросу, затоптал ногой и прилёг на ящики, подложив под голову скатанную телогрейку. Вскоре раздался его негромкий, но с каждой минутой крепчавший храп. А Шишаков бессонными глазами продолжал наблюдать за ясным небом. Вспыхнула новая звёздочка. Шишаков вначале подумал — падающая. Но звёздочка, не угасая, летела через весь небосвод. Он толкнул товарища.   — Егор, мать твою, гляди-ка!   — А? Чего? — всполошился тот.   — Вон, вон! Никак спутник полетел. А большой какой, без подзорной трубы видно. Да уж не космическая ли это станция?   — Тьфу на тебя! — с досадой выплюнул Булыгин. — Эка невидаль, спутник. Их сейчас, что собак нерезаных. А толку — ни на копейку.   — Не скажи, толк есть, — возразил Шишаков. — Погоду стали точно предсказывать. Благодаря им, спутникам. Сверху-то виднее. Вот ты лежишь тут, растелешился и духом не чуешь, что из-за Полярного круга на нас циклон движется. А через день уже ударят такие холода, что у тебя уши завернутся.   — Но ведь какие деньги на это гробются, — продолжал ворчать рассерженный Булыгин. — Чем холода предсказывать, выдали б лучше всем по шубе.   — Э, да что с тобой, неучем, толковать! — небрежно, с чувством превосходства бросил Шишаков. — Ты даже не знаешь, чему равна космическая скорость.   — И знать не желаю! Всё летают, летают, на Луне побывали, а ничего, кроме пыли и камней, не сыскали.   — Ишь, какой нетерпеливый! Дай малость времени, и мы сыщем. Мы такое найдём, что у тебя глаза из орбит вылезут!   — Ну и какое из себя? — с ехидцей спросил Булыгин.   — Например, новый элемент природы, который в сто раз крепче железа и при том легче алюминия.   — Языком-то проще всего чесать. — Булыгин успокоился, опять прилёг на ящики и прикрыл глаза рукой.   Они переругивались всё тише, реже и, наконец, совсем замолкли. Булыгин вновь стал выводить рулады, и Шишакова тоже потянуло в сон. Машины пришли под утро. Грузчики — заспанные, с помятыми физиономиями и занемевшими от спанья на твёрдых ложах конечностями — не сразу расшевелились.   — Я снизу буду, а ты, Коля, давай наверх, — распорядился Булыгин. — Всё поближе к своему родимому космосу.   И тут подначил. Шишаков надел верхонки и полез в кузов машины. Всё ж он жалел Егора. Наверху тяжелей, а Булыгин на три года старше, да и спортом в молодости не занимался. А Шишаков, как-никак, играл в городки. Так и работали: Егор стропил на площадке ящики, подымал их краном-укосиной, а Николай укладывал в кузове.   — И всё-таки правда за мной! — крикнул сверху. — История рассудит!     Домой они, если не были в ссоре, шли вместе. Оба жили неподалёку от завода. Здесь расположился довольно приличный массив частных застроек, но с юга, со стороны города, на него уже наступали девятиэтажные громады. Оба имели небольшие участки. Выращивали огурцы, помидоры. Первым стоял дом Булыгина.   — У меня малины в этом году навалом, — похвалился он. — Так я исхитрился из неё наливку делать. Зайдём, испробуем?   К дому Егора примыкала отдельная пристройка, в которой он держал квартирантов. Проходя мимо, Егор толкнул дверь — она оказалась незапертой — и сказал:   — Кажись, Данила-студент дома. Ты, Николай, проходи на летнюю кухню. Я сичас.   Шишаков сел в летней кухне на табуретку, руки положил на колени. В одном углу приметил прикрытую тряпками большую стеклянную бутыль. Булыгин появился через минуту и с ехидцей сообщил:   — Данила мне сказал, что все алименты в природе уже открыты и больше открывать нечего.   — Да ты не понял.   — Чего ж не понять! Ты, я вижу, только себя умным считаешь.   Опять заспорили и, чтобы покончить с этим вопросом, решили вместе зайти к Даниле. Квартирант лежал одетый на кровати, с книжкой в руках, и задумчиво глядел в потолок. Он подтвердил мужикам, что все элементы открыты. Но Шишакова было не так просто сломить.   — На Земле, может, и все, да и то бабушка надвое сказала, а вот в Космосе... — он со значением ткнул пальцем вверх.   — Мир един. Что там, что здесь — без разницы, — возразил студент. — Да вы о таблице Менделеева слышали?   — А как же, — подтвердил Шишаков. — Про Дмитрия Иваныча слышал. Ему во сне таблица приснилась.   — Так вот, в ней все клеточки заполнены от начала до конца. Правда, можно синтезировать трансурановые элементы, но они живут десятые доли секунды, — студент вяло махнул рукой: дело, дескать, безнадёжное.   Против учёного человека разве попрёшь?.. Шишаков сник, а Егор Булыгин, с нехорошей ухмылкой слушавший разговор, не скрывал радости.   — Что, Коля, съел? Ты такой же тёмный, как и я. Так что уймись, и давай наливки отведаем.   — Да пошёл ты со своей наливкой! — расстроившись, крикнул Шишаков и потопал к себе.   Он, конечно, жалел, что не попробовал наливки, но принципы всего дороже. Да и с таблицей этой не всё ясно. Менделеев, конечно, авторитет, но мало ли что человеку во сне приснится.   Его дом был не такой просторный, и квартирантов Шишаковы не держали. И так народу хватало: сам хозяин, жена, её старенькая мамаша да три дочки. Старшая — на выданье, средняя училась в школе, а младшую, Таню, ещё не отняли от груди. Год назад Николай подсчитывал циклы обновления крови, они ведь у мужчин и женщин разные. И эти подсчёты показали, что в сорок один год кровь у него должна быть свежее, чем у его тридцатидевятилетней жены, а значит, должен родиться долгожданный сын. Было очень приятно зачинать ребёнка, имея в голове твёрдое математическое обоснование.   Но почему-то опять родилась дочь.   Николай поздоровался с домочадцами, побаюкал на руках незапланированную дочь, поел варёной картошки с огурцами и прилёг отдохнуть. Проснулся уже на исходе дня, умылся хорошенько у летнего водопровода и принялся доводить до ума прялку, которую сконструировал для того, чтобы жена не сидела без дела.   Прялка состояла из массивной подставки, двух катушек, насаженных на одну ось, и электромоторчика, снятого со сломанного музыкального проигрывателя. Но почему-то не вертелась. Николай подумал и обильно смазал её растительным маслом. Нет результата. «Наверно, нагрузка на ось недопустимая», — с сожалением предположил он.   Подошла жена Люба, посмотрела, попеняла за расход масла и покачала головой.   — Коля, ты бы лучше пол в сенцах починил.   — Сам знаю.   Утомившись от возни с прялкой, вышел в сад покурить и сел под ранеткой на скамейку. Здесь хорошо думалось. Летнее солнце ещё высоко стояло над горизонтом, пробиваясь сквозь неподвижную листву. Шишаков сидел, курил, щурился на солнечные лучи. Вспомнил утренний спор с Булыгиным и заступившимся за Егора студентом. И что за люди пошли? Трезвые, расчётливые, совершенно не верящие в чудесность мира. Ну, хорошо, раньше действительно трудно было — не до космоса. То война, то послевоенная разруха, то волюнтаризм Хрущёва. Но сейчас-то совсем иное дело! По радио бодрые песни поют; с утра до ночи раздаётся монументальный голос Кобзона: «Это время звучит: БАМ!»   И многие, послушав, едут к чёрту на кулички. Ему тоже охота рвануть куда-нибудь в неизведанные широты, только Люба не отпустит. Ну, а будь помоложе, двинул бы учиться. В изучение тайн природы с головой окунулся бы. Не жиры ж нагуливать! Да и Егора взять: от всего нового морду воротит, а ведь, хитрец эдакий, своих детей в институте выучил. И в этом самом Семске, куда они продукцию сбывают, работает его младший сын.   Лязгнула щеколда, скрипнула калитка, и во дворе появился Егор Булыгин. Лёгок на помине!   — Чем занимаешься, Коля? — миролюбиво спросил, помигивая сузившимися глазками. Верно, наливки тяпнул.   — Не видишь, что ль. Курю. А вообще прялку для жены делаю.   — Хорошая затея, — одобрил, чего давно не случалось, Булыгин. — И овечек заведёшь? Шерсть-то на базаре подорожала.   — Там поглядим, — неясно ответил Шишаков.   — А я вот сидел, сидел дома — скучно стало. Включил телик, а видимость шибко плохая. Пришёл узнать, какая видимость у тебя.   Зашли в хату и включили телевизор: видимость была отменная и звук отличный. Вездесущий Кобзон прославлял своим пением линию высоковольтной передачи.   — Чего же с моим творится?   — Пыль с антенны давно стирал?   — А рази влияет?   — А то как же, — уверенно разъяснил Николай. — Она ж ведь оседает и изолирует антенну от внешнего мира. Электромагнитные волны-то и не проходят.   Егор поскрёб затылок.   — Придётся, видно, на крышу лезть.   Он ушёл, а Шишаков вновь взялся за прялку. Однако не работалось. Захотелось изобрести что-нибудь значительное, полезное для всех и запатентовать, как водится. Что прялка?.. Вещь обыкновенная. Шишаков верил, что если как следует попотеть, то можно что-нибудь изобрести. Но многие обстоятельства мешают. И, прежде всего, проклятый быт заел. Пол в сенцах надо менять, Люба права.   «Ладно, завтра у меня выходной, завтра и займусь половым вопросом».   Пора ложиться спать. Люба, покормившая дочь, уже в постели. Но не верит она теперь ни в какие его расчёты, к себе не допускает. И в аптеку стесняется ходить. Вот ведь, какая непруха. «Половым вопросом» пришлось заняться уже этим вечером. Сам пошёл в дежурную, показал пустую пачку и попросил у молодых беззастенчивых девчат: «Вы мне такую ж дайте».     С утра пол не удалось отремонтировать. Проснувшись, Шишаков обнаружил, что все домашние, кроме старой, больной тёщи, уже разбежались и, стало быть, незапланированную дочь Таню оставили на его попечение. А она скоро и подала голос. Пришлось с ней заняться: пелёнки, то да сё. Но время протекло не без пользы. Наконец-то открылась тайна Ваньки-Встаньки. Таня бросила надоевшую ей игрушку на пол, от Ваньки отлетела голова, и Шишаков решил, что теперь имеет полное право разобрать игрушку и посмотреть, что внутри. Он думал, что внутри какой-нибудь магнит. Оказывается, шайба — массивная, правда. Всё стало ясно, как божий день. Правило рычага, тяжёлая часть перевешивает и восстанавливает равновесие.   Разобравшись с Ванькой-Встанькой, Николай включил радио. Кобзон закончил очередную песню и началась научно-популярная передача.   — Ух, ты! — восхитился он и добавил громкость.   — Чевой-то там бают? — тёща тоже навострила уши.   — Это, мамаша, не для вашего ума. Про всемирную теорию тяготения.   — А, — сказала тёща, теряя интерес. — Я думала про цены.   Вскоре с рынка вернулась Люба и сообщила, что возле бани продают пиво. Шишаков взял бидончик и сходил. Пару стаканчиков выпила жена, сделала глоточек тёща, остальное досталось ему. Но без компаньона даже пиво скучно пить. Прихватив бидончик с собой, он отправился к Булыгину. Про пол в сенцах у него как-то вылетело из головы.   Алевтина, жена Егора, копавшаяся в огороде, посмотрела на гостя почти враждебно.   — Явился варвар! — сказала она. — Угробил-таки моего мужика.   Николай пожал плечами и вошёл в дом. Егор лежал на кушетке и постанывал.   — Что с тобой?   — У, лиходей, ещё спрашивает, — протянул Булыгин. — Послушался тебя, полез на крышу. Потянулся к самому дальнему усу антенны и сорвался. Чуть не убился. А телевизор как показывал, так и показывает. И ты ведь знал, что пыль ни при чём. Ведь знал?   — Откуда я мог знать? — возразил Шишаков. — Только предполагал. И ты, Егор, не шибко огорчайся. Учёные говорят, что в науке отрицательный результат — тоже важный результат. Теперь-то мы уже с тобой точно будем знать, что пыль телевизору не помеха. Видимо, волны проникают скрозь неё.   — И проверял бы сам. Меня-то зачем втянул?   — Ладно, хватит ныть. Подумаешь, маленько пострадал для науки. И ещё вопрос, отчего ты свалился с крыши. Наверно, координацию от наливки потерял. Бурдомага, видать, ещё та. Вставай, свежим пивом опохмелись.   Булыгин кряхтя слез с кушетки и пошёл к столу пить пиво. Выпил стаканчик. Шишаков опорожнил свой и, перевернув кверху дном, стал внимательно смотреть на стекающие на пол капли.   — Однако действует.   — Кто действует? Пиво, что ль?   — Всемирная гравитация. Жил такой учёный Исаак Ньютон. Сидел раз в саду под яблонькой, а на его голову яблоко — тюк. «Ага», — подумал Исаак и вывел закон тяготения. Вот тебе, Егор, хоть вагон яблок на голову высыпь, всё одно ничего не придумаешь.   — Ну, понесло... — проворчал Булыгин.   — Да ведь, для твоей пользы стараюсь, — нравоучительно сказал Николай, — просветить тебя хочу.   — А чо ты так беспокоишься за меня? — Егор завёлся с пол-оборота. — Жинку свою просвещай!   — Так ведь жаль мне тебя, Егорушка. Столько лет прожил, а всё мимо тебя проплыло. Заладил одно: то накладно, это накладно. Да ежели все люди с тебя пример брали, то человечество до сих пор в пещерах бы сидело и шкурами диких мамонтов накрывалось бы.   — Не боись! Уж я-то не в пещере сижу. А вот ты скоро голым задом будешь сверкать, при твоём понимании. Рассуждаешь тут, а пол у себя в сенцах починить не можешь. Эх, Николай! Это мимо тебя всё проплыло.   — Ну а если у тебя всё так прекрасно, — закипая, проговорил Шишаков, — то отчего ты такой смурной ходишь?   — Не скакать же наподобие тебя: ай, спутник запустили! Ай, новый закон выдумали!   — Всё, Егор, — сказал Шишаков, подымаясь в крайней степени обиды. — Ты самый что ни есть натуральный пенёк, и мне с тобой толковать больше не о чем!   — Ну и топай поздорову! А только мне таких товарищей, которые обсирают почём зря, тоже не надо.   — Пиво оставить? — на миг приостановился Николай, вспомнив про пиво.   — Забирай к чёртовой матери! — проорал Булыгин.   Шишаков вернулся к столу, аккуратно прикрыл крышкой бидончик и, захватив с собой, ушёл восвояси.     На этот раз обоим казалось, что рассорились навсегда. Даже на работе просили, чтобы поставили в разные смены. Но начальству было не до них, и им по-прежнему приходилось работать вместе. И даже иногда общаться в силу производственной необходимости.   Однажды послали разгружать груз — металлические прутки, болванки, уголки. Шишаков залез в полувагон и стропил там связки, а Булыгин складировал возле путей. Здесь многое было навалено, так что ему, бедному, пришлось попрыгать по этим кручам. Разгрузили два полувагона, потом забарахлил кран.   Электрик долго копался и сказал, что нужно подключать слесарей... в общем, ремонт затянулся. Грузчики молча, не общаясь друг с другом, отдыхали.   Шишаков подвернувшимся под руку арматурным прутиком чертил на песке: «А + Б». Со школьных лет запомнилось, что эти буквы сидели на трубе. Потом «А» упало, «Б» пропало, а что осталось на трубе?.. Николай уже сожалел о ссоре с приятелем. «Сам-то далеко ушёл?» — Припомнилось, как в саду на него ранетки падали, но в башке никаких мыслей не возникало. Может, в величине плодов всё дело? Наши, сибирские, мелковаты будут.   Меж тем не обременённый ничем Булыгин исчез. Позже появился с длинной трубой. Воровато оглядевшись, снял с пожарного щитка красный багор и насадил на трубу.   Кран отремонтировали. Шишаков, орудовавший в полувагоне, заметил, что паузы безделья для него сократились. Выглянув, увидел, что Егор тем багром отцепляет стропа. Ясно: надоело по штабелям лазить. «Чего не сделаешь от лени», — иронически подумал. А вот пробегавший мимо инженер Воропаев удивился:   — Сами сообразили? — спросил, ожидая объяснения.   — Вы б это... из-под стрелы ушли, — попробовал его отвлечь хитрец Булыгин. — На вас же каски нету.   — А я прикроюсь, — ответил инженер и ладошкой прикрыл темечко. — Ну-с, потрудитесь объяснить, каким образом вы докатились до мысли такой?   — Дак оно ведь как, — пробормотал Булыгин. — Оно невзначай как-то.   Сдрейфил, что могут штрафануть за использование противопожарного инвентаря. Но Воропаев — инженер молодой, активный — другое имел в виду. На утренней летучке похвалил Егора за смекалку.   — Простенько, — сказал он, — но со вкусом. В конце концов, поднять с земли палку — тоже простое, если не примитивное действо. Но вся нынешняя цивилизация должна поклониться в ножки тому лохматому существу, которое впервые проделало это.   Тут кое-кто засмеялся. Знали, что у Егора на груди шерсть растёт. Но позже подходили и смотрели на его придумку. Одобряли, только советовали перекрасить багор, а то пожарники увидят и придерутся. Егор послушался и окунул красное орудие в бочку с чёрным лаком. После чего мастер Никаноров повёл его с собой.   — Будем оформлять твою рацуху!   Шишаков остался сиротой возле крана. Что и говорить, он был обескуражен случившимся. Вот тебе и Егор, «натуральный пенёк»! И хотя инженер Воропаев уравнял Егора с обезьяной, но, с другой стороны, как бы включил в единый цивилизационный процесс, поставил в один ряд с Чарльзом Дарвином, Фридрихом Энгельсом, Иваном Мичуриным. . О чём ещё простому смертному мечтать можно?.. Кстати последний, говорят, трагически погиб, когда полез на высокую берёзу снимать урожай дынь. Шишаков вспомнил, что и сам он не раз лазил по небезопасным грудам металла, но не додумался же! А как раз ему, всегда нацеленному на изобретательство, полагалось это сотворить. И хотя не велика затея багор, но ведь не догадался!   Вышла из будки кладовщица.   — Эй, Шишаков! Никаноров звонил, тебя зовёт.   Это ещё зачем? Призывают в свидетели?.. Николай пошёл к мастеру. Булыгин сидел в комнате мастеров с обнажённой головой и мусолил в руках кепку. На его белом, незагоревшем лбу блестели капельки пота. Щеголеватый Никаноров колдовал над бланком. Он приподнял голову и весело объявил:   — Вот что, друзья-приятели. Есть смысл записать вас обоих. Будете соавторами. Вознаграждение Егору Петровичу от этого не уменьшится, но полку рационализаторов у нас прибудет. Экономического эффекта в этой трубе с крюком я, правда, не углядел. Обоснуем, как улучшение культуры производства. И уж по червонцу вам, как пить дать, выдадут.   — А я в подачках не нуждаюсь! — отказался Шишаков и вышел.   — Ишь, гордец какой! — крикнул вдогонку мастер.— Ладно, Егор Петрович, неси бремя славы сам.   Вскоре Булыгину выдали документ, что он автор рационализации. Документ этот, на красивой, плотной бумаге с отпечатанными буквами, все разглядывали, только Шишаков не брал в руки.   Рассчитали Егору денежное вознаграждение. И вышло больше, чем полагал Никаноров — целый полтинник. Это потому, что к делу подключился Воропаев. Он поправил мастера: «Как это экономического эффекта нет, здесь явное повышение производительности труда!» Сел и сам подсчитал эффект. Булыгин получил в кассе деньги. К нему мужики подкатили:   — Егорка, рацуху-то обмыть надо!   — Дак я не против.   Сошлись ещё в раздевалке — человек шесть. Два слесаря потребовали участие в пиршестве на том основании, что если б они во время сделали профилактику крану, тот не сломался бы, и у Егора не появилось времени осуществить свою задумку. Присоединился электрик, как без него. И примазались ещё двое — без всякой причины. Шишаков же, переодевшись, молчком к выходу. Булыгин, забыв, что они в ссоре, окликнул:   — Коля, а ты куда?   И Шишаков растаял. Подошёл, пожал руку.   — Ладно, Егор. Поздравляю!   Гурьбой вышли за проходную. Обычно большой компанией отправлялись «на природу», в берёзовую рощу. Но виновник торжества сказал:   — Мы не какие-то бомжи. Приглашаю домой.   Шишаков попытался урезонить товарища:   — Ты, Егор, уж слишком... распетушился. Нас твоя баба на порог не пустит.   — Бабу я беру на себя!   Что ж, раз человек так уверен и настойчиво приглашает — надо идти. По дороге завернули в гастроном, взяли, что полагается. Алевтина, как и предполагал Николай, встала на пути, уткнув руки в бока.   — Как это понимать? — грозно спросила у мужа. — Зачем собутыльников в дом тащишь?   — Цыть, дура! — сказал Булыгин. — Ты того... знай, на на кого голос повышаешь!   Он протянул ей авторское свидетельство и пять рублей с копейками, оставшиеся от вознаграждения. Алевтина, удивилась до оторопи, сунула деньги в передник и, наморщив лоб, принялась читать, что написано на бумаге. Лицо её вдруг разгладилось, подобрело, и с неожиданно появившимся украинским говором она пригласила всех:   — Проходьте, проходьте, дорогие гости. Сидайте за стол.   Алевтина, всё ещё ошеломлённая, забегала с тарелками. Выпили, хорошенько закусили. Булыгин сидел важный, степенный и рассказывал:   — Солнце пекёт, от железа вообще жар. И вот тут-то мне в голову стукнуло: а чтой-то я, как козёл паршивый, по этим горам прыгаю?   — Светлая голова! — хвалили гости.   — Ну, светлая иль тёмная... а всё не то, что некоторые, которые только языком горазды.   В чей огород камешек — ясное дело. Шишаков сидел в тени, был не весел и не пьянел. Этот вечер стал триумфальным только для Егора. Тосты в честь изобретателя следовали один за другим. Торжество безмятежно продолжалось. Даже включили музыку. На стареньком аппарате крутили шипящие пластинки с боевыми песнями. Цеховой электрик, худой и длинный, как высоковольтная штанга для проверки напряжения, с наслаждением танцевал с объёмной Алевтиной, втихаря прижимая её к своим мослам.   Николай раньше других ушёл домой, и, когда уходил, оглянулся. Булыгин сидел в центре компании, а электрик с Алевтиной продолжали медленно танцевать под душераздирающую песню про бойца, который призывал воевать за испанскую Гренаду и погиб за это дело. Но никто в отряде даже не заметил его отсутствия.   Дома сел на крылечко и сцепил руки. Прошедший грозовой дождь оставил после себя лужу. В ней бултыхалась отразившаяся с неба звёздочка. Николай чувствовал себя обделённым. И это чувство в последующие дни лишь обострилось. К ним на участок пришёл заводской фотограф Веня Крымский.   — Ну, и который из вас рационализатор?   Он несколько раз «щёлкнул» Булыгина, в том числе в процессе работы, с трубой на изготовку — как с боевым оружием перед штыковой атакой. Шишакову же сказал, чтобы в сторонку отошёл: «А то, извиняюсь, ещё ненароком в кадр попадёте».   Нет, так дальше не пойдёт! Надо расшибиться, но изобрести что-нибудь самому. Николай решил весь производственный процесс пересмотреть. Ну, пересматривал — а что толку? Единственное, что можно было сделать, Булыгин уже совершил. И такая тоска нахлынула, что вся жизнь показалось никчёмной.   Однако не было бы счастья, да несчастье помогло. Однажды в гости пришёл шурин, младший Любин брат, и стал слёзно упрашивать в долг тысячу рублей:   — Надо убытки возместить, иначе посадят.   — Да что натворил-то? — с тревогой расспрашивала Люба непутёвого братца, демобилизованного механика танковых войск.   — Винно-водочный ларёк опрокинул, — понуро признался братец.   — Зачем?   — Подпил, немного не добрал. А они, гады, после семи не хотели крепких напитков отпускать. Тогда я завёл трактор, выехал с территории завода и... перевернул.   — А как же ты выехал? — удивился Николай, зависнув на технических особенностях этого происшествия.   — Я и ограду снёс, — виновато пояснил шурин. — Показалось, что я опять в танке и выполняю боевую задачу.   Дурак дураком, конечно, но Шишакова вот что в этой истории заинтересовало. Он и раньше знал, что его шурин работает испытателем на головном тракторном заводе. И он, как охотничий пёс, почуявший дичь, встал в стойку.   — Погоди. Вы же только собираете трактора, так? А откуда ходовая часть поступает?   — Из Семска привозят.   — Стоп машина! Малый назад! — нервно сказал сам себе Шишаков, он в отличие от демобилизованного танкиста служил в морфлоте. — Пойду-ка я, перекурю.   — А насчёт долга? — крикнула вдогонку Люба. — Дать?   — На твоё усмотрение, — махнул он рукой. Тысчонка у них была в запасе, на всякий пожарный случай, и пусть Люба сама распоряжается, а ему сейчас главное — мысль додумать.   Сел на скамейку под ранеткой. Это что ж получается, граждане? Значит, они тут делают задний мост, везут за тридевять земель в город Семск, там укрепляют на шасси и опять сюда к ним — на головной сборочный?.. Но почему до сих пор никто не догадался задний мост сразу сюда доставлять? Он же всего на четыре болта крепится. Никаких проблем! И сотни километров экономии.   Николай торжествовал. Конечно, он не считал, что у него семь пядей во лбу. Нет, средний, нормальный ум. Так почему другие не додумались? Вещь-то простая, на поверхности. Однако часто люди умные и даже очень умные мимо простых решений проходят. А человек обыкновенных способностей в звёздные моменты своей жизни чудеса творит. И этот вечер, когда он придумал упразднить перевозки, стал для него звёздным. Смеркалось; он вернулся домой почаёвничать. Крепкий чай, как ни странно, на него производил обратное действие: успокаивал.   — Так я дала Ваське тыщу, — напомнила Люба.   — Ну, дала так дала, — сказал он. — Тыщу рублей меняем на тыщу километров. Деньги на товар. Часы на трусы. Диалектический материализм вступает в свои права.   Люба, внимательно посмотрела на него. Странный какой-то. Говорит невпопад и непонятно.   На другой день Шишаков свысока поглядывал на Булыгина. Что там багор — его идея посерьёзней! Ещё бы точно подсчитать, что она даст, какой экономический эффект. Выбрав свободную минуту, потопал в заводоуправление. «Транспортный Отдел» — вроде бы сюда. Ещё в коридоре снял каску с головы, пригладил волосы и вошёл. В отделе сидели две женщины, а в самом углу сухонький, аккуратно одетый старикан по фамилии Шпильман. Николай обратился к той из сотрудниц, которая ближе к дверям.   — Уважаемая, мне бы узнать, во сколько обходятся перевозки. Меня интересуют расценки на тонна-километр.   — Зачем вам?   — Я студент-заочник, — ляпнул он, что пришло на ум.   Вторая сотрудница, помоложе, посмешливее, фыркнула в ладошку, а эта враждебно — не в свою вотчину не лезь! — отрезала:   — Такими данными мы не располагаем.   Николай вышел, с досады хлопнув дверью. Впрочем, он знал, откуда эта атмосфера секретности. Парторг Протасов разъяснил. В случае осложнения международных отношений и, не дай бог военных действий, их завод должен скоренько перейти на производство танков. Так было в прошлую, самую жестокую войну, в которой погибли два дядьки и чудом выжил отец. Сам Коля родился на другой год после победы, в марте сорок шестого года. Видимо, отец, вернувшись с фронта, на радостях что живой и только слегка контуженный, зачал сына без всяких вычислений.   Куда же теперь податься? Шишаков нахлобучил на голову каску и остановился в раздумье. Но вслед за ним в коридор вышел Шпильман.   — Возьмите, пожалуйста, — подал бумажку. — Я записал, что вы спрашивали.   Есть же на свете хорошие люди! Николай стиснул старичку руку. Тот болезненно поморщился.   — Однако, — сказал он. — Вам таки можно в цирке, за большие деньги, подковы гнуть.   — Извините. Не рассчитал усилие.   В последующие дни Шишаков собирал сведения. У них на территории был сквер со скамейками, с фонтаном в центре и много красочных стендов с результатами социалистического соревнования. Он сроду сюда не заходил, а тут зашёл, просмотрел диаграммы и «срисовал», что надо. Разглядывая стенды, он вдруг наткнулся на поясной портрет Егора Булыгина и замер, как током шлёпнутый. «Наши рационализаторы». Егор в упор глядел с портрета и будто насмешливо вопрошал: «Что, Коля, выкусил?»   Но теперь уже Шишаков мог показать ответную дулю: «Ещё посмотрим, Егорий, чья возьмёт!» С трудом дождался окончания работы. Все данные теперь есть, можно и за расчёты приниматься. Один вопросик остался: сколько до Семска вёрст? Примерно знал, но надо же точно.   — Слышь, Егор, — обратился к товарищу после работы. — А ты к сынку-то, в Семск, ездил?   — Один раз был, — подтвердил Булыгин.   — И далече этот Семск? — не впрямую спросил; никого пока не хотел посвящать в тайну.   — Восемь часов на автобусе, — ответил Егор.   Ну, ясно, что не близко. Однако определённости не добавило. Когда повернули на свою улицу, Николай остановился и начал шарить по карманам.   — Егор, у тебя с собой деньги есть?   — Зачем тебе?   — Очень надо. Я потом отдам.   — Когда это «потом»? — поинтересовался Егор. — Ты глупее себя не ищи. Деньги день ото дня дешевеют.   — Я тебе в два раза больше отдам!   Булыгин с недоумением глянул — какая, мол, муха тебя укусила, но червонец ссудил.   Шишаков повернул обратно к городу. Он как-то видел в газетном киоске атлас автомобильных дорог СССР. Его и раньше так и подмывало купить. Но он останавливал себя из-за явной бесполезности покупки. Авто не имел, путешествовать не собирался. Правда, стоял в сарайчике мотоцикл «Урал». Николай на нём раньше в деревню, к родителям, ездил. Но родители умерли, а «Урал» сломался. И всё-таки, выходит, не зря на атлас зуб горел.   Эх, рубля не хватило! И главное, оставался последний экземпляр. Николай попросил продавщицу уступить дешевле.   — Вы что, гражданин, на базаре?   Он занервничал и огляделся вокруг. Со ступенек гастронома сходила знакомая бабушка — бывшая работница Отдела Кадров завода. Попросил у неё рубль, не очень надеясь, что даст. Она до сих пор на любого работягу, как прокурор на потенциального преступника, смотрела. И точно, бывшая кадровичка сразу нехорошее заподозрила:   — На поллитру, небось, не хватает?   — Да нет, ей-богу, на другое дело.   Не поверила, обидчиво поджала губы. Конечно, подумала, что обманывает, и пошла прочь. Тогда Николай догнал её и согласился, что да, ему не хватает на поллитру.   — Сразу бы и сказал, — она осталась довольна своей проницательностью и ссудила недостающий рубль.   Он заполучил альбом и, не утерпев, начал листать прямо на улице. Какой-то посторонний гражданин тотчас сунул свой настырный нос в атлас. Николаю, впрочем, было не до зеваки. Искал, что надо. Ага, отображена здесь и интересующая его дорога. Она сильно петляла.   Дома взял у дочери-школьницы циркуль, линейку, карандаш и бумагу. Вымерил расстояние. Вышло шестьсот километров. Может, чуть ошибся из-за кривизны некоторых участков. Но неважно. В последствии можно уточнить у шофёров - сколько по спидометру. Он тут же сам хотел заняться расчётами, но переиграл. А детей на что учил?.. Ну, старшая, поди, уже ничего не помнит, младшей ещё расти да расти, а средней задача как раз по плечу.   — Иди-ка сюда, Варенька, — скомандовал он.— Ты в какой класс перешла?   — В шестой, папа. Ты забыл?   — Добро. Хочу проверить твои знания по арифметике. Правильно решишь, на пять порций мороженки премию выпишу.   Варенька заинтересованно села за стол. Шишаков задумался на минуту. Как поудобней сформулировать условие, чтобы вышло, будто отвлечённая задача? Секретов ещё никто не отменял. А ну как придётся перейти с тракторов на производство танков?   — Так. Пиши. Изделие ИКС возят из пункта А в пункт Б... — все данные выложил.   — А сколько весит изделие ИКС? — спросила дочь.   — Пожалуй, две тонны потянет, — сказал он, забывая про секретность. — Всё понятно?   — Нам и посложнее задачки задавали.   Варенька принялась решать, а он, будто учитель, прохаживался мимо и заглядывал в её тетрадку... Экономия вышла большая. Он и ожидал, что будет большой, но чтобы такой — даже дыхание перехватило.   — Пап, я правильно решила? — теребила его дочь.— С ответом сходится?   — Правильно, правильно.   — Мороженое будет?   — Целый ящик! Вот что: вырви-ка мне этот листок.   Да, очень большая экономия, даже не верится. И дело, конечно, десятое, но он подумал и о вознаграждении. Сколько они там присуждают? Пусть один процент, и то получается кругленькая сумма. Да, не то, что Егоров багор. Помечтал и прикинул, кому какие подарки купит. Жене по всей видимости шубу, дочкам — по платью, а себе... себе, наверное, кошелёк, а то некуда будет деньги складывать.   — Люба, шубу хочешь?   — Какую? — удивилась жена.   — А какие они бывают? Беличью или соболиную, какую хошь.   Люба улыбнулась.   — Что-то ты добрый сегодня. Варьке ящик мороженого пообещал, мне — шубу.   — Ты не очень-то смейся. Будет тебе шуба!   Среди ночи он проснулся, перелез через жену, которая спросонья попыталась удержать его над собой. И она имела на то право. Бабий век — сорок лет. И её век вот-вот должен закончиться. Но Николай сильно озадачился другим. Включил свет, сел за стол и помножил полученный результат на два. Про обратную дорогу-то он забыл!   Несколько дней ходил, как кандидат в Нобелевские лауреаты. Потом решил: пора объявлять! Откладывать нельзя, каждый день приносит новые, непростительные расходы на перевозки. Перед обедом, когда делать было нечего, в последний раз перекурил и поднялся. Егор Булыгин во все глаза наблюдал за ним. Все эти дни он не мог понять товарища.   — Ты куда, Николай?   И Шишаков решил всё рассказать. Пусть Егор свежим взглядом оценит. У него, когда касается выгоды, башка здорово варит.   — Эвон как, — вникнув, сказал Булыгин. — Агромадные деньги зазря тратят,   — Значит, поддерживаешь? — обрадовавшись, спросил Шишаков. — Беру в соавторы! Тем более что ты подкинул мне на атлас. Так что не отказывайся, пошли!   — Куды?   — К начальству.   Булыгин замешкался.   — Не дрейфь, — подбодрил его Николай. — Мы кто?   — Ну и кто мы?   — Пролетариат! А они кто?   — А кто они?   — Всего лишь, подсобники. Подсобляют нам диктатуру осуществлять.   Решили идти не к мастеру, потому что мелкая шишка, а прямо к начальнику цеха. Можно было, ради такого-то дела, к самому директору, но у того секретарша. Ругайся там с бабой!..   Как раз в кабинете начальника важный вопрос обсуждался. Но Шишаков решил, что его вопрос не менее важный. Все в сборе, сплошное ИТР. И мастер Никаноров здесь, и старший инженер Воропаев, уже оказывавший содействие, и Пётр Леонидович Протасов, парторг.   — Что вам? — спросил начальник цеха Чулков, пожилой мужик, с тремя волосками на голове, почти старик с болезненным и усталым лицом, замученный производственными проблемами.   — Мы тут ещё с одной рацухой.   — Говорите! Только прошу покороче.   Шишаков, стараясь, чтобы вышло короче, разъяснил суть нового предложения и, заторопившись, вытащил из кармана лист из дочкиной тетради с расчётам экономии. Почему-то все, кроме Чулкова, развеселились. А начальник цеха, по-прежнему хмурый и сердитый, сказал, ничего не объяснив:   — Ладно, идите на своё рабочее место. Надо будет, вызову.   — Так послушайте, — неспокойно удивляясь, спросил Шишаков.— А как же насчёт нашей идеи?   — К перевозкам мы не имеем отношения, — разъяснил Чулков. — Это не наша епархия. Это, во-первых. А во-вторых, наш завод и завод в Семске относятся к разным министерствам. У нас с ними договор, и мы его выполняем. И в-третьих, что вы суётесь не в своё дело?   — Да мы ж как лучше...   — Надо работать, а не идеи выдавать! Да если б мы, ветераны производства, только прожектёрствовали, а не вкалывали как рабы на галерах, то где сейчас были б? — высоким от натуги голосом закончил он.   — Не иначе, как под пятой германского или иного империализма, — тотчас определил сидевший рядом парторг Протасов и обратился лично к Николаю. — А скажите, товарищ Шишаков, кто вам предоставил расчётные данные?   Николай сроду не был доносчиком, но тут, не видя в этом ничего зазорного, простодушно объяснил:   — Да этот, как его... Шпильман, из «Транспортного Отдела».   Пётр Леонидович наклонился ближе к начальнику цеха и шепнул:   — Уж не происки ли Моссада?   Чулков ещё больше нахмурился, недовольный тем, что поднятая проблема перевозок неподвластно ему расширилась и затронула международные аспекты. Он искоса глянул на парторга, но ни за, ни против не высказался. Зато, обратившись к грузчикам, объявил:   — Вам сколько на перекур отводится? Пять минут?.. Вы уже их исчерпали. Идите — работайте! А насчёт перевозок позвольте уж нам самим разобраться.   Шишаков весь подобрался, выслушивая его. Он резко взмахнул рукой, будто отсёк что-то.   — А! Возите хоть через Владивосток!   Сказал и вышел из кабинета. В смежной комнате сел за стол, взял из стопки лист чистой бумаги и, ухватив с подставки шариковую ручку, дрожащей рукой написал заявление на расчёт.   — Дай-ка и мне ручку, Коля, — вдруг услышал он и, подняв голову, увидел рядом Булыгина. — Я ж тебе давно говорил, что пора перебираться на овощебазу. * * *   Рядом, под боком, происходили свои немаловажные события. Овощебазу, куда мужики устроились, вскоре закрыли по санитарным и пожарным причинам. Булыгин объяснил так: «Кому-то на лапу не сунули». С Егора давно слетела рационализаторская блажь. И, разумеется, он потребовал вернуть должок — те самые деньги, которые занимал на атлас. В суматохе дней он, всегда расчётливый и памятливый, забыл о червонце. Но впоследствии всё-таки припомнил и потребовал не червонец, а сто тысяч.   — Ты однако загнул.   — Ничуть. Инфляция ведь. Давай мерить на поллитры. Раньше за червонец я смог бы купить две «андроповки» с закусью, а сейчас и сто грамм не куплю. И ты не тяни, с отдачей, а то вообще в кабалу ко мне попадёшь.   — Но я же занимал у тебя на альбом, — напомнил Николай. — Так что давай мерить не на поллитры, а насколько увеличились цены на печатную продукцию.   Конечно, рисковал. Вдруг цены на альбомы и книги взметнулись куда больше, и придётся выложить фантастическую сумму.   — А как мы выясним?   — В книжный магазин зайдём. Там у продавцов проконсультируемся.   Булыгин согласился. Видимо, решил, что не прогадает. Шишаков взял с собой денег, даже с запасом, чтобы окончательно рассчитаться. Дошли до книжного магазина в их районе, но там уже продавали не книги, а заморские вина. Николай предложил ехать в центр города в книжный магазин «Знание-сила».   — Никуда я не поеду, — наотрез отказался Булыгин.   — Почему? В твоих же интересах.   — Опять, чувствую, ты меня втянешь в какую-нибудь ахинею. И кончится тем, что нас в вытрезвитель загребут.   — Так мы ж трезвые.   — А ведём себя, будто вдрабадан. По книжным магазинам рыскаем... Зачем рисковать? Нам же неизвестно, чем сейчас в твоей «Силе-знании» торгуют. Может, тоже винищем.   — Ну, если и так, я там бутылку возьму, — пообещал Шишаков. — Какую хошь, по твоему выбору.   — Так лучше возьми здесь. Голландского спирта «Рояль». И никуда ехать не надо.   На том и порешили. Хотя Николай был невысокого мнения о голландском спирте. Он слышал, будто его делают у нас на бывшей фабрике синтетических моющих средств. Ну, да согласился, чтобы уладить конфликт интересов.   В субботний день попарились в баньке, посидели за столом, выпили вместе с жёнами этого, якобы королевского спирта, разведя водой в той пропорции, которую рекомендовал Дмитрий Иванович Менделеев. В воскресенье ещё и на похмелье осталось, а с понедельника окунулись в текущие заботы.     С работой стало хуже, не до жиру. Устроились разнорабочими в дорожно-ремонтное управление. На новом месте, что и говорить, было не слаще. Зарплата, если пересчитывать на поллитры, стала меньше, и платили с задержками. Хуже того, в разные стихийные переплёты попадали: под дождь, под снег, под ураганный ветер.   Однажды копали ямки под новые знаки, которые внедрило ГИБДД — организация, доказавшая свою непотопляемость при всех передрягах. Шишаков даже высказался: не сунуться ли им туда — вот где всегда рационализаторы нарасхват.   — Не возьмут, — осадил его Булыгин. - Рожей не вышли.   Дело было за городом на объездной дороге. Николай долбил ломиком твёрдую спрессованную землю и, нагружая мысль, думал: а сколько нужно так долбить, чтобы добраться до центра Земли, и интересно, что там, в самом центре, расправленная масса или твердь?   К нему подошёл закончивший свою ямку Булыгин.   — Чего копаешься? — спросил недовольно. — Глыбина уже достаточная.   — Столбик шататься будет.   — Да кому это надо - его шатать...   Как всегда, заспорили. Но тут, заглушая их голоса, мимо, обдавая дымом и гарью, промчались большегрузные машины. Одна, вторая, третья... И в кузовах лежали так хорошо знакомые им железяки. Сразу за переездом грузовики свернули к головному сборочному заводу.   — Гляди! Гляди! Егор! — показал рукой Николай. - К моему шуряку-танкисту продукцию доставили!   — И чо?   — Ты не врубился? Нашу рацуху внедрили!   — И точно, — проговорил Булыгин. — Выходит, нас облапошили? Наговорили семь вёрст до небес, а сами сделали, как мы предлагали?   Эта мысль, что обманули, обвели вокруг пальца, не давала обоим покою. И однажды до того раззадорились, что решили нанести визит на родной завод с проверкой. По старой привычке сунулись через проходную, но их не пустили.   — Где наша не пропадала, — сказал Шишаков. — Махнём через забор.   Перелезли в укромном месте и поспешили к погрузочному пункту. Там лежала масса готовой продукции, и молодой парень кран-балкой грузил её на очередной грузовик. Чтобы каждый раз не лезть в кузов, он орудовал багром - усовершенствованным, удобным и лёгким.   — Всё под гребёнку у нас слямзили, — ядовито заметил Булыгин.   Минут пять друзья смотрели на эту дивную картину.   — Нет, ну какая наглость, — сказал, наконец, Шишаков. — Пойдём в контору разбираться.   — Не арестуют? — засомневался Булыгин. — Диктатура-то уже не наша.   — Зато международный закон об авторском праве повсюду приняли. Я читал, я слышал!   Пошли в кабинет начальника цеха. В нём сидел не Чулков, вышедший на пенсию, а Воропаев. Однако, странное дело, переместившись в этот кабинет, инженер и юношеский задор переменил на хмурость прежнего начальника. И даже волос у него поредел.   — Здравия желаем! — усмешливо сказал Шишаков.   Воропаев посмотрел на них, с трудом припоминая.   — Это вы? Те самые?   — Они самые, — подтвердил Шишаков. — Пользуетесь, значит, нашими идеями.   — Небось, денежки-то за экономию промеж себя разделили, — подал голос Булыгин.   Воропаев посмотрел на одного, на другого и натужно, чихая и кашляя, расхохотался. Он задыхался в смехе, как в припадке, говорить не мог, но вот, наконец, справился с собой и мрачно разъяснил:   — Ошибаетесь, господа. Просто город Семск оказался в другом государстве.   — В каком это в «другом»? — не поверил Шишаков.   — «Казахстан» называется. И завода уже там давно нету, — разъяснил Воропаев. — На том месте юрты стоят, а вокруг бараны пасутся. Да и наш завод последние деньки доживает. Не выгодно, не экономично. Останется филиал. Амбарные замки будем выпускать. Они теперь пользуются спросом.   И ушли мужики с завода, не солоно хлебавши. Булыгин, перелезая через забор, зацепился за проволоку. На улице подосадовал, что порвал «совсем хорошие» штаны.   — С тобой только свяжись. Эх, сколько раз себе зарок давал. Нет же! Поддался опять.   Николай промолчал. Его ум теперь занимали глобальные вопросы. Стало мужику грустно, хотя проект, выношенный им с таким энтузиазмом, в конечном счёте осуществился. «Нет, это ж какими долбаками надо быть, — с недоумением постигал он. — Поменять конституцию, танками по парламенту лупить — и всё лишь для того, чтобы такую простую вещь осуществить?»   Жена Булыгина, Алевтина, искусно заштопала штаны, и Егор утихомирился, но ещё долго не хотел признавать Казахстан за другое государство.   — Как оно может быть «другое», если у меня там сын проживает?   Но позже на собственном опыте убедился, что это так. Вернулся в отчий дом Булыгин-младший с семьёй, с двумя малолетними детьми. Поселились в пристройке, где раньше обитал Данила-студент. А тот, закончив учёбу, уехал в Америку. Когда Шишаков в последний раз с ним беседовал, Данила так и поведал, совсем не таясь, куда собрался.   — В Америку? — удивился Шишаков. — А зачем?   — Окна на небоскрёбах мыть.   — И в Эмпайр Стэйт Билдинг тоже помоешь, да? — показывая эрудицию, поинтересовался Николай.   Данила, в свою очередь, заинтересованно спросил:   — У вас есть сведения, что они запылились?   — Ну, в Нью-Йорке всегда пыли хватало, — кивнул Шишаков и на прощание с сердечным беспокойством предостерёг: — Смотри только, Данилка, не выпади со сто второго этажа.   Произошли и другие перемены. Иосиф Кобзон уже не пел по телевизору, а заседал в Думе. Ранетка, под которой Николай любил сидеть и размышлять, перестала плодоносить, и он пустил её на дрова. Старшая дочь вышла замуж, и её муж, молодой парень, выучившийся на менеджера, никак не мог найти себе подходящей работы. Всегда сварливый Булыгин, узнав об этом, сказал теми же словами и с тем же отношением, как раньше об искусственных спутниках Земли:   — Этих менеджеров сейчас, как собак нерезаных.   На этот раз Николай с ним согласился. По личным наблюдениям он заключил, что в работяги сейчас никто не хочет идти. То же самое твердили их жёны, рассказывая мужикам, что спецовка, которую они шьют на швейной фабрике, спросом не пользуется.   — Теперь вы тоже без работы останетесь? — беспокоились мужики.   — Есть шанс удержаться. Мы сейчас для зэков большой заказ получили, — с надеждой ответила Люба.   — Только б, не дай бог, амнистии не вышло, — добавила Алевтина таким тоном, как раньше говорили: «Только б войны не было».   Оказался прав и Воропаев. Завод подчистую обанкротился. Перед тем выпустил очень много амбарных замков, их продавали даже в одном из отделов магазина «Знание-сила», куда Шишаков не поленился всё-таки съездить с познавательной целью. Всё шло по экономической науке: разразился кризис перепроизводства.   При участии Егора Николай наладил стоявший в сарае мотоцикл, и друзья стали выезжать на промысел по сборке металлолома. Знакомый сторож разрешал им заруливать на территорию завода. Сначала сдавали, что подороже — медь, алюминий, потом подошла очередь и на железо. Когда мелкие железяки закончились, включили в бригаду оставшегося без работы Петра Леонидовича Протасова, бывшего парторга, который, оказывается, по молодости работал сварщиком. Протасов не забыл первой профессии и с помощью приватизированного газгольдера разрезал крупные конструкции на мелкие.   Иногда, волоча какую-нибудь железяку, Шишаков вдруг останавливался, парализованный мыслью: «А как же сейчас крестьяне без тракторов обходятся?» Следом приходила ещё более страшная мысль: «А в случае войны? Останемся ведь без танков!» Но сзади напирал Егор Булыгин, не давая времени на обдумывание стратегических вопросов.   Этого бизнеса им хватило на год. Потом их бригада прекратила своё существование. Пётр Леонидович свалился с крыши административного корпуса, когда разрезал огромную, по всей длине здания надпись, сваренную из нержавеющих труб: «Коммунизм — это молодость мира и его возводить молодым».   На поминках Николай вспомнил о Даниле. Ведь остерегался, что тот свалится с Нью-йоркской высотки, а падение случилось тут, под боком. Может, Данила до сих пор моет окна высотных зданий. Ведь техника безопасности в индустриальной Америке, надо полагать, намного совершеннее, чем у нас.   Как бы там ни было, но тяжёлые годы перемен пережили. Вот только муж дочери никак не мог найти себе занятия. То профиль не тот, то зарплата неубедительная.   — Ну и о чём ты думаешь? — поинтересовался Николай. — Как дальше подразумеваешь жить?   — Послал заявку в Останкино на участие в игре «Хочу стать миллионером», — ответил зятёк. — Если желаете, давайте на пару поедем.   — Ну, вот ещё! Поди и там надувательство, — отказался Шишаков.   Он давно понял, что зятёк попросту лодырь, иждивенец и привык бездельничать. Взашей бы выгнал, но дочь со слезами на глазах просила не придираться к её Владу. И Шишаков, видя, как дочь страдает, укорачивал себя. Он пытался понять молодого человека и даже с ним выпивал, чтобы поговорить по душам. На сухую разговоров не получалось. Влад не отказывался от «ста граммов», но начинал всегда с пива «Клинское», которое приносила дочь, устроившаяся в ларёк. А выпив, претензии стал предъявлять. Однажды, за очередной встречей без галстуков, прямо в лоб выстрелил:   — Скажи-ка, батя: почему вы для нас коммунизма так и не построили?   — Для чего вам коммунизм? — ошарашено спросил Шишаков.   — Ну, как для чего? Чтобы уже моё поколение жило по потребностям и занималось творчеством, а не подневольным трудом для поддержки штанов.   Николай не сразу нашёлся, что ответить на такую наглость. Но потом, подумав, разъяснил малохольному:   — Потому и не построили, что меня не допустили к строительству. Ноги обтёрли об таких, как я, и двинули дальше. И сдаётся мне, что по этой самой причине и капитализма не построим. Так и будем на раскорячках, пока нас кто-нибудь не оприходует.