В последний день марта приятели Гога Физиков и Илья Подснежников, созвонившись, подгребли к Бюро по трудоустройству. Обоим, кровь из носа, надо было отметиться. Иначе нельзя: снимут пособие. Из конторы вышли вместе. Небо набухло облаками, журчали ручьи, заполняя мутные лужи. Снег сохранился в больших сугробах, грязный и рыхлый. Пахло оттаявшим мусором, навозом, но все перебивал свежий запах воскресения природы.   - Мм, пахнет-то как! - сказал Физиков. - Жить хочется! Если еще б и в кармане что-нибудь звенело. Или шуршало, - он охлопал себя по карманам. - Ан нет!.. Но знаете, Илья Григорьич, сей негативный факт я сегодня ощущаю, как позитив.   - Это почему? - спросил Подснежников.   - Потому что по этому поводу могу продекламировать: "Нет в кармане ни гроша, но зато поет душа!"   - Сам сочинил?   - Где-то слышал. А может, и сам. Склероз, батенька.   Высокий Подснежников, вышагивавший, как согнутый журавль, подумал: "Наверно, все-таки сам. Скромничает". Гога Физиков раньше преподавал в индустриальном техникуме, позже - по моде - переименованном в колледж. Однако вовсе не физику и не механику, а гуманитарные дисциплины. Подтягивал молодежь до уровня выпускников средней школы, рассказывая байки о великой русской литературе. И на самом деле он был не Гогой, а Юрием, но уверял, что это одно и тоже. Всегда гладковыбритый, с гривой волос до плеч, с мягкими, почти женскими чертами лица он имел успех, как в мужской, так и в дамской компании. А уж заливался-то соловьем, "что ни слово, то Цицерон с языка соскочил". Правда, иногда, демонстрируя свои возможности, и косноязычие включал. Артистический человек! Сейчас он пообтерся, пообносился, но по давней привычке старался быть раскованным, остроумным.   Совсем не то - Подснежников. Худой, желчный, с отвислыми прокуренными усами, с экономной, сухой речью - он являлся полной противоположностью приятелю. Вода и камень, лед и пламень, они сошлись. А прежде едва знали друг друга. Но, состыковавшись в Бюро, стали встречаться чаще. Подснежников был старше и, в противоположность своей лирической фамилии, имел техническую профессию. Лет двадцать занимал должность главного механика на единственном "градообразующем" заводе, который не выдержал рыночных гонок и закрылся до лучших времен. Колледж, где преподавал Физиков, как раз и ковал кадры для завода. Увы, этот рассадник знаний закрылся еще раньше.   - А вот у меня душа не поет, - хмурясь, сказал Подснежников. - Хотя в кармане кое-что завалялось.   - Ой, да что вы говорите? - еще больше ожил Физиков. - Левая работенка подвернулась? Техническую консультацию кому-нибудь оказали?   - Кому оказывать! Дочка простудилась, так я за нее неделю колготками торговал. Кое-чего и себе в карман положил.   - И какие у вас по этому поводу соображения? - жеманно спросил Гога.   - Ясно какие. В магазин зайдем.   - Илья Григорьич, голубчик! Я правильно вас понял? Вы меня, бессребреника, угостить хотите?   - Не одному же мне глушить ее, проклятую.   Они зашли в первый попавшийся гастроном. Подснежников купил бутылку водки, банку кабачковой икры, немного вареной колбасы, хлеба. Водку взял со странной антирекламой на этикетке: "Не пей до дна". Пакет с покупками любезно согласился нести Физиков. Он цвел, как майская роза. Забежал вперед и, вальсируя, упражнялся в словоблудии:   - Вы очень любезны, сударь. Я ощущаю себя девчонкой, которую закадрил состоятельный господин. Только, извиняюсь, сегодня не подкрасившись. И сережку в ухо не зацепивши. Однако ж обратите внимание, какой у меня не по-мужицки круглый зад и пухлые губы.   - Бюста у тебя нет, - поморщился Подснежников. - Насмотрелся, панимашь, всякой херни по зомбо-ящику и чешешь. Скажи лучше, куда стопы направим?   Физиков же упорно не хотел слезать с оседланного конька:   - Айдайте в свитое мной гнездышко! Дама приглашает кавалера! Там никто и ничто не помешает нашей романтической встрече. Только свечей я вам не обещаю: не держу.   В свои сорок три Физиков оставался холостяком и жил один в благоустроенной квартире. Подснежников в знак согласия кивнул. Домой не хотелось. Там хватает квартиросъемщиков: престарелая теща, внучка, а еще зятек Славик. Только дочь Тамара, почти выздоровевшая, опять на базаре, работает за всех. Надо ж такому случиться: всю зиму замерзшей сосулькой торчала на этом треклятом рынке - и ничего; но тут, с наступлением теплых дней, подхватила простуду.   Илья Григорьевич сильно переживал за дочь. Она же когда-то раньше подавала большие надежды. Не без его помощи стала первой на математической областной олимпиаде... Э, да что теперь! Из всего прежнего багажа ей пригодилось только умение считать на калькуляторе. И худо, что в последнее время отношения между ними испортились. Сколько раз уже она предупреждала: "Папа, не спаивай мне Славика". Подснежников ворчал в ответ: "Да он сам, кого хочешь, споит".   Ее Славик, здоровый бугай, раньше в основном отстаивал честь завода на спортивных состязаниях, а потом кем только ни был: и грузчиком, и охранником, и даже мерчендайзером, хотя до конца и не понял, что это такое и что ему надо делать. Дочь, приходя с рынка, в первую очередь оглядывала отца: "Папа, я вижу, вы опять со Славиком поддавали... И, пожалуйста, не возражай! По тебе сразу заметно". Он долго не мог понять, как она определяет, но однажды сама открыла тайну: "У тебя усы обвисают". А Славик усов не носил, и поэтому аттестации не поддавался.   - Как вы целеустремленно шагаете, Илья Григорьевич! - продолжал распинаться Физиков. - Какой вы широкий и размашистый! Поистине, русский мужик на рандеву. Ах, Николай Гаврилович! Как верно подметил!   - Это какой Николай Гаврилович?   - Чернышевский. Осмелюсь напомнить, сидя в тюряге статейки писал. Кремень! Ничто не сломило! До последнего вздоха остался верен своим убеждениям.   - Ты поаакуратнее с пакетом, - проворчал Подснежников. - Лямки порвутся и - грохнется. Тогда кавалеру нечем будет угостить даму.   Вчера он опять нарушил запрет дочери, тяпнул с зятьком. И сейчас жаждал только одного - скорее похмелиться. Вскоре они свернули во двор, поднялись на этаж, и Физиков гостеприимно распахнул двери квартиры.   - Вот и мои альковы! - В прихожей на полочке стоял приличный телефон "Филипс" со всякими прибамбасами. Хозяин тотчас нажал на кнопку опроса памяти, глянул на дисплей и с сожалением сказал: - Полковнику никто не звонит.   - Приплыли, - скептически откликнулся Подснежников, не знавший истории про отставного полковника Буэндиа. - Ты скоро и за генерала начнешь себя выдавать.   Впрочем, он знал, что приятель ждет звонка из Москвы. Там проживал его преуспевающий племяш. Он приезжал к ним в городок, общался с дядькой, поразился его эрудиции и по пьянке пообещал, что когда у него родится сын, то возьмет своего безработного родственника в гувернеры. А очередного сына он ждал от третьей, совсем еще юной жены.   "Так вы, значит, были трижды окольцованы?" - в восхищении спросил его Физиков. Но гость поправил: "Я и щас остаюсь трижды. А почему бы и нет, если имею возможность содержать их оптом?" По приезду он в основном контачил с начальником милиции, одноклассником. Один раз однокашники посетили и Юрия Петровича. За столом глава местного УВД с приятным смехом напомнил столичному гостю:   - А ведь перед твоим исходом в Москву перед нами стоял вопрос: отпустить тебя с миром или посадить в СИЗО.   - Ну, верно решили! - одобрил гость. - Иначе, не пить бы тебе со мной коньяку.   Илье Григорьевичу один раз довелось увидеть преуспевающего столичного жителя. Он был ненамного младше своего дядьки. Небольшого росточку, плешивый и в целом невзрачный, - а гляди-ка! - какой ретивый и успешный. Того и гляди, в список ФОРБСА попадет.   С тех пор Физиков изредка позванивал племяшу и каждый раз интересовался: не случилось ли пополнение в семействе?.. Племяш неизменно отвечал, что пока нет. А потом, когда Физиков от нетерпения стал звонить чаще, попросил, чтоб его не беспокоили. "Сказал, сам позвонит, когда понадоблюсь", - известил Гога приятеля.   Сняли куртки и вязаные шапочки. Сунули ноги в тапки. На полочке лежал пластмассовый гребешок.   - Воспользуюсь?   - Пожалуйста!   Подснежников расчесал опущенные усы, остатки волос. Следом, тем же гребешком, начал тщательно расчесывать свои кудри и Физиков.   - На кухню, да? - потоптавшись, спросил гость.   - Вы что, Илья Григорьич! За кого меня принимаете? - с показным возмущением откликнулся Гога. - Только в гостиную!   Он закончил прихорашиваться и провел гостя в единственную, но довольно просторную комнату.   - Присаживайтесь, монсеньор, на софу. Будьте, как дома. А я скатерку постелю, бокалы выставлю.   - Да ладно, не суетись, - отозвался Подснежников, присаживаясь на обыкновенный диван отечественного производства, который хозяин назвал "софой".   Но Физиков все-таки вытащил из стенки хрустальные бокалы, сервиз с красивыми тарелками и серебряные вилки. Правда, консервного ножа у него не нашлось, и гость умело вскрыл банку с кабачковой икрой кухонным тесаком. Им же нарезал хлеб.   - Ну, за весну!   Разом выпили, разом крякнули.   - Может, телевизор включить? - радушно улыбаясь, предложил Физиков.   - Как хошь, - замерев и ожидая, когда живительные молекулы этилового спирта проникнут в кровь, ответил Подснежников.   - Ой, голова садовая! - воскликнул хозяин, ударив ладонью по лбу. - Я ж его просадил неделю назад. Ну, да включу радио. Пусть балоболит.   Он поднялся, подошел к окну и повернул круглую блестящую ручку на радиоприемнике, стоявшем на подоконнике. А Подснежников, проследив за ним, удивился.   - Спидола?.. Знакомая вещь. Сколько ж ей лет?   - С четвертак будет. Еще, помню, вьюношей по ней "Голос свободы" ловил. Полагаю, вы, как внутренне независимый человек, тоже слушали?   - Все мы слушали. И дослушались.   Из включенной "Спидолы" бодрый радиоголос тотчас объявил, что мэр какого-то города освобожден от должности и против него возбуждено уголовное дело.   - Какого города? - не расслышал гость.   - А, какая разница, - махнул рукой хозяин. - Везде воруют. Впрочем, так и должно быть. Испокон веков на Руси повелось, с незапамятных времен. Ах, Николай Васильевич! Славно описывал!.. Небось, про Кувшинное Рыло помните?   - Нет, и не слышал о таком.   - Да вы в какой школе учились, сударь!.. Неужели и "Ревизора" в восьмом классе по ролям не читали?   - Вот это припоминаю.   - А я, как сейчас. На мою долю выпало взятки борзыми щенками брать.   - Я почти по всем предметам троечник был, - сознался гость. - Только в механике соображал. Законы Ньютона до сих пор назубок помню. Ночью разбуди - отбарабаню.   - Ой, а для меня они - китайская грамота.   - На самом деле ничего сложного. Если на тебя не действует сила, то ты неподвижное бревно, либо плывешь по течению. А если действует, то ускоряешься пропорционально своей массе по ее вектору. Ну, а если сам начинаешь действовать - то получаешь адекватный отпор. Вот - и все три закона. Иногда мне кажется, что я их сам открыл, независимо от Ньютона. Но, увы, на четыреста лет опоздал.   Объясняя это, Подснежников взял кусок хлеба, густо намазал кабачковой икрой, так и не воспользовавшись фарфоровой тарелкой. Пожалел хозяина: ему мыть. Сверху положил пластик колбасы и откусил.   - Чавой-то мне Ньютон после ваших объяснений хулиганом представился, - заметил Гога.   - Да это не Ньютон, а я раньше был хулиганом, - пояснил гость.   Физиков вкушал неторопливо, аристократически оттопырив мизинец. Заметил, что друг вымазал икрой усы и подбородок. Продолжая играть роль радушного хозяина - хозяйки ли, поднялся и подошел к платяному шкафу.   - Накрахмаленных салфеток у меня, к сожалению, нет, - сказал, открывая дверцы. - Но я щас вам полотенчик выдам.   Отыскивая полотенце, открыл и те створки, за которыми у него висел одинокий костюм, упрятанный в полиэтиленовый мешок. Не удержался и похвалился гостю:   - Вот видите, Илья Григорьич: костюм-с. Тройка некоторым образом. Вам нравится?.. И мне тоже. Двубортный, с накладными карманами. Берегу пуще шкуры. Ни разу еще, после химчистки, не надевал.   - А что так?   - Так в нем и думаю в Москву отъезжать. А как же, по одежке встретят. А провожать не будут, там останусь. За свой ум я не беспокоюсь. Не совсем пропил еще.   Он вернулся к столу с кухонным полотенцем.   - Спасибо, - поблагодарил гость и вернулся к прежнему разговору. - Только вот что тебе скажу, Юрий Петрович. Я так думаю, что прошлых лет воры нынешним в подметки не годятся. Раньше хапали горстями, а теперь ворохами.   - Не буду спорить, - подхватил Физиков. - В наш век воровству был даден новый толчок. Однажды, поразмыслив на трезвую голову, я назвал это синдромом встречного желания. Или, по-нашему, маргинальному, так: "Им можно, а мне низзя?" Посмотрели наши люди на энтих, которые в девяностых подсуетились, и уразумели, что никакие они не эффективные менеджеры, а самые заурядные хапуги. Как тут не появится мысля, свой шанец урвать? А у кого шансы наибольшие? У тех, кто во власти. Вот вам и результат, сударь: что ни чиновник, то вор.   - И "воры в законе" активизировались, - добавил Подснежников.   - Совершенно верно, все вышли на тропу войны. Чингачгук со своим томагавком отдыхает.   - И когда ж оно закончится? - с тоской спросил гость.   - Теперь уж, наверно, никогда. Первый передел, второй передел, и так без конца. Гонки по замкнутому кругу. Или многосерийная белка в колесе.   - Попали мы в переплет.   - И не говорите!.. Давайте-ка лучше еще по стопарю дернем, Илья Григорьич. А то у нас водка прокиснет.   Опять выпили. Известно, что в нашем отечестве все мужики, сидя за поллитрой, философами становятся. Или реформаторами. В зависимости от количества принятого на грудь.   - А как остановить эти гонки? - спросил Подснежников, переходя в стадию активного реформаторства.   - Можно китайский опыт перенять, - тотчас откликнулся Гога. - Один раз украл - левую руку оттяпать, второй раз - правую, а позарился на общественные фонды - сразу две.   - Не годится. Так у нас все инвалидами станут. А не проще ли отобрать то, что бесплатно роздали? И этим, как ты называешь, синдром встречного желания унять?   - Взадпятки? Упразднить частную собственность? Боюсь, что тады и демократия рухнет. Она ведь на ентом только и держится. Владелец, толстосум - никогда не станет рабом чужого мнения.   - Это почему?   - Откупится.   - Ну и хрен с ней, с демократией, - махнул рукой Подснежников. - Много мы ей пользуемся? От нас же ни-че-го не зависит. Нашего мнения никто не спрашивает. Выборы - туфта. Я уже на них давно бросил ходить. Раньше, при советской власти, хоть замануха была: пиво в буфетах продавали. А сейчас его и так хоть залейся. Были б бабки.   - В принципе, я тоже накушался свободой, - кивнул Физиков. - Но видите ли в чем дело, дорогой мой Илья Григорьич. Щас нет такой силы, которая бы изменила нынешнее стасус кво.   - Вот етит твою, - возмутился Подснежников. - А скажи, Юра, что же все-таки делать тем, у которых никакой возможности воровать?   - Не только скажу, но и с удовольствием покажу, - Физиков поднял бутылку и поколыхал содержимым. - То и будем делать, что сейчас делаем.   - Понял, не дурак. - Подснежников пододвинул к нему свой бокал. - Значит, выбор не велик? Или пить или воровать?   - Иного - не дано, - заверил хозяин и налил еще раз.   - А некоторые совмещают. Наворуют, а потом в саунах, под шашлык, с бабами на коленях.   - Это в качестве разрядки, отдыхая от воровских дел. А я о тенденции. За нее и предлагаю выпить.   - Ну, давай! За тенденцию, будь она неладна.   Выпили, как на поминках, не чокаясь.   - А знаете, Илья Григорьич, я где-то даже доволен, что такая участь на мою долю выпала, - претенциозно сказал Гога. - Ведь взамен я получил некую компенсацию. Даже, не побоюсь сказать, моральное вознаграждение. Ведь этим ребятам, которые супротив нас на коромысле альтернативы, отнюдь не суждено пролезть в игольное ушко.   - А-а, - протянул Подснежников. - Ты о тесте для попадания в царство божие?   - Совершенно верно! Все они в положении верблюдов. А мы с вами еще погуляем по райским кущам в белых тапочках. Впрочем, молчу. Может вы, Илья, подобно Макиавелли, желаете попасть не в рай, а в ад?   - Не понял юмора.   - Ну, чтобы насладиться обществом респектабельных господ, министров и президентов. Чего уж в рай-то? Там встретятся только нищие, отшельники и монахи.   Пока Подснежников переваривал эту информацию, в прихожей зазвонил телефон, и Физиков замер, напрягшись всем существом и прислушиваясь к трелям звонка. Он будто и не поверил. Но потом все-таки сообразил, что это реальность, и поспешил к аппарату. Переговаривал недолго. Вернулся - на лице сложная гамма чувств. И с полминуты стоял молча.   - Неужели из Москвы звоночек? - поинтересовался Илья Григорьевич.   - Нет, звонили из той конторы, где мы уже были, - разъяснил, наконец, Физиков. - Работу предлагают. Преподавателем в школе для умственно отсталых.   - Согласился?   - Сказал, что подумаю. Но, скорей всего, откажусь. Я же привык проводить занятия в форме диспута.   - Смотри, дважды откажешься, лишат пособия, - предостерег Подснежников.   - Да знаю я. Но может, все-таки дождусь, когда племяш в гувернеры возьмет. - Физиков не терял оптимизма.   - Ну, если возьмет, там тоже дискутировать вряд ли позволят.   - Не сыпь мне соль на рану, Илья Григорьевич.   Гость захотел покурить и вышел на балкон. Хозяин не курил, но тоже последовал за ним.   Облокотившись на перила, смотрели на город. К вечеру небо прояснилось, нависло над городом бледно-голубым куполом. Трубы единственного "градообразующего" завода не дымили. Зато Подснежников, вместо завода, усердно дымил под боком дешевой сигаретой.   - Городок наш ничиво, - пропел Физиков, - населенье таково... А как ты думаешь, Илья Григорьич. Можно из нашего моногородка сделать наногородок?   - Языком все можно, - язвительно заметил Подснежников.   - Нет, а вдруг и нам "Джек-пот" выпадет?   - Если даже и выпадет, кончится тем, что распилят бабло. Вот ты про Чернышевского упоминал. Знаю, в школе проходили. Но я другое запомнил. Как он Русь к топору призывал.   - Вот это уж к нам не относится, - благодушно отозвался Физиков. - Какие из нас дровосеки, Илья?.. Мы скорее щепки, которые во все стороны летят, когда лес рубят. И совсем не противимся злу насилием. Чтобы не получить в ответ увесистый пинок под зад. Согласно третьему закону вашего Ньютона.   - Ну, ты за себя говори. За меня - нечего! - Подснежников опередил приятеля в стадиях опьянения и круто вошел в агрессивный вираж. - Эх, калаш бы мне! С подствольным гранатометом. Я показал бы этим господам, как бабло пилить.   - Вы о чем, Илья Григорьич? У вас руки-то вон дрожат. Разве вы сможете вести прицельную стрельбу? Своих же перестреляете.   Подснежников посмотрел на руки. В одной была недокуренная сигарета. Он еще раз затянулся, выбросил окурок и опять посмотрел, растопырив пальцы.   - И ничуть не дрожат.   - Ну, в скором будущем начнут дрожать. Поберегите нервы и побойтесь бога.   Они вернулись за стол, сели на прежние места и, выпив еще, продолжили форум.   - "Каждому свое", дорогой Илья Григорьевич, - увещевал Физиков. - Нате-ка вам, икорки, закусывайте. Это мудрое изречение было написано на входе дантовского ада, а в последствии и на вратах Освенцима. Вы слышали, последние новости, кусающие непосредственно нас - отыскивающих истину в вине?   - Что там еще?   - Акцизы обещают повысить. То есть теперича на нашу субсидию мы сможем приобрести меньшее количество подствольных гранат. И, естессно, чтобы восполнить их число, нам придется переходить на более дешевые энергетические продукты. Как-то: технический спирт, трояр, политура, а впоследствии клей, ацетон, дихлофос и тэдэ.   - Трояр я уже пробовал, - мрачно заметил Подснежников. - Гадость! И так зрение подсело, а после трояра прямо пелена перед глазами.   - Разумеется, это не Хеннесси, которым меня угощал племяш. Но, опять же, давайте посмотрим на сей факт мировоззренчески. Употребляя всяко-разную гадость, мы укоротим своё пребывание на этой грешной земле. И тем самым решим не только личные проблемы, но и проблемы, стоящие перед нашим многострадальным обществом. По крайней мере, если не доживем до пенсии, министерство финансов будет нам токо благодарно. И возможно сама госпожа министерша, пришлет нашим родственникам соболезнующую телеграмму. На сэкономленные - благодаря нашему досрочному исходу - деньги.   - А ху-ху не хо-хо?! - агрессивная фаза у Подснежникова достигла пика. - Я вижу, Юра, ты не только круглозадый, но и хитрожопый.   - Помилуйте, сударь...   - Пить или воровать, говоришь? Нет выбора? А сам в уме держишь третий путь!   - Это какой же, позвольте уточнить?   - Обслуживать воров. Звоночка-то из Москвы поджидаешь.   Тут агрессивная стадия опьянения снизошла и на Физикова. Благодушие как рукой сняло. Он очень обиделся на замечание друга, резко встал и вышел в прихожку. Вернулся в гостиную, неся перед собой "Филипс". Бросил аппарат на стол перед гостем. Трубка соскочила и повисла, дотянувшись до пола.   - Вот вам! Это конец моего исключительного пути.   Теперь Подснежников силой оставшегося интеллекта преодолел агрессию и начал успокаивать приятеля.   - Да ты что, Юра? Ой, зря. Зачем перевел наш, чисто теоретический диспут на практические путя. А вдруг племяш как раз седни и позвонит?   - Я сказал! - рявкнул расходившийся Гога. - Больше всего в этой жизни я ценю верность убеждениям.   - Всё-таки с Чернышевского стараешься пример брать? - Подснежников теперь уже сам подхватил бутылку и разлил остатки. - Ну, давай!   Выпили и за верность убеждениям. На этот раз стукнулись бокалами. Но Физиков все никак не мог успокоиться. Он опять схватил "Филипс".   - А хочешь, щас об пол трахну?   - Телефон-то в чем виноват, - успокаивал гость.   Гога остыл, и порыв агрессии у него закончился безудержным смехом.   - А ведь и верно! А-ха-ха! Саша Македонский, конечно, великий был человек, но зачем же телефонные аппараты об пол бить - так, Илья Григорьич?   - Лучше завтра на барахолке толкнем, - подтвердил Подснежников. - И при чем тут Македонский?   - А ни при чем! Так и сделаем! - согласился Физиков. - А еще мой представительский костюм своего часа ждет-пождет... Но вот вопрос, Илья Григорьич: как бы нам сейчас банкет продолжить?   - Намек понял, - гость полез в карманы. Выложил несколько скомканных бумажек. Вместе и пересчитали, разглаживая каждую и аккуратно складывая.   - Эх, даже на паленку не хватит, - Физиков огорчился, но не надолго. - Ладно, Илья Григорьич, двигаем в массы. Тута от меня неподалеку одна старушенция безакцизной продукцией торгует.   Вышли из дому и подались вниз по улице. Дальше начались частные застройки, и Физиков уверенно подвел приятеля к дому, обнесенному плотным забором, с единственным выходящим на улицу оконцем. В нем была вделана амбразура, закрытая железной форточкой. Физиков постучал по железу. Форточка со скрипом отворилось.   - Бабуся, отоварь, - Физиков подал в окно собранные деньги и наклонился ближе. - А почему через окошечко-то? Впустила бы клиентов. Мы б по стопорю прямо у тебя дернули. Небось, и соленый огурец нашла бы.   - Ага. Выпили, а потом меня и прибили бы, - недоверчиво сказал голос из окошка.   - А слышь, бабушка, вот мне интересно, - не отставал Физиков. - Ты верующая али нет?   - Верующая, верующая... А тебе-то какое дело?   - Не боишься, что бог накажет?   - За што меня наказывать?   - Не богоугодным делом занимаешься. Народ спаиваешь.   - Ну, не я так другие бы нашлись, чтоб ваши потребности удовлетворять... Ишь, критиковать взялся! Сказал бы, спасибо. Да у меня-то получше, чем у других. Качественная, без обману.   - У тебя, надо полагать, и химлаборатория имеется, где ты качество проверяешь?   - Хватит болтать. Чей-то у вас тут пяти рублей не хватает.   - Ну, меньше плесни... Бабушка, а скажи: внучок или внучка у тебя есть?   - Есть да не про твою честь.   - Да я не педофил, не бойся. Я всего лишь педагог и то бывший. Просто хочу выяснить: ты, наверно, для них и стараешься, для внуков своих?   - А как же, помогаю.   - Так вот, бабушка. Не тебя бог накажет! Что с тебя, темной, возьмешь? Он на твоих потомков беду нашлет.   - Какую еще беду?   - Не знаю, какую именно. Возможно, с генной модификацией. Пути господни неисповедимы.   - А ну, подь отсюда! - резко возмутилась старуха и в окошечко сунула деньги обратно. - На, свои поганые бумажки!   Физиков оторопел, не ожидая такой реакции. Но тут его отодвинул Подснежников. Илью Григорьевича уже маленько начало трясти от нетерпения.   - Бабуся, не обращайте на моего товарища внимания. Заскок у него. Болтает невесть что, недопивши. Отпустите нам, пожалуйста.   - То-то же, - старуха опять взяла деньги и подала им пластиковую бутылку с самогонкой.   Приятели по очереди глотнули тут же, далеко не отходя и не закусывая. А когда пошли назад, им навстречу попалась стайка молодых парней. Физиков на всякий случай поглубже сунул бутылку в карман куртки и сверху прикрыл рукой торчащее горлышко. Но ребята оказались знакомыми. И первыми опознали бывшего преподавателя.   - Привет, Юр Петрович!.. - весело, со смехом окликнули. - Бабка торгует? Али вы последнее забрали?   - Этот источник неиссякаем, молодые люди, - с пафосом ответил Физиков. - Сюда не зарастет народная тропа!   И далее, миновав ребят, разошелся - стихи стал декламировать. Заходящее солнце освещало его красивое породистое лицо. Левой рукой он по-прежнему придерживал бутылку в куртке, а правой размахивал, дирижируя сам себе:   - Взошла она, заря стремительного счастья, Россия вспряла ото сна, и на обломках самовластья мужик отнюдь не Блюхера и не милорда глупого - Белинского и Гоголя с базару потащил...   Подслеповатый Подснежников, заслушавшись и засмотревшись на приятеля, залез в лужу и зачерпнул полные ботинки воды. И дальше ему не везло. Когда зашли в подъезд, с потолка, именно на его голову, свалился пласт отставшей штукатурки. Правда, тоненький и легкий, но все равно неприятно. В своих "альковах" хозяин стал за ним ухаживать.   - Снимайте носки, Илья Григорьич. Давайте повесим их на батарею. Слава богу, еще отопление не отключили.   Подснежников и сам сел к батарее - подсушить мокрые, озябшие ноги. И сидел, по очереди прислоняя ступни к ребрам батареи. Физиков тотчас кое-что заметил.   - А вы знаете, Илья Григорьич, есть народная примета... - начал он и сбился. Народная примета гласила, что если большой палец на ноге короче следующего за ним, то главнее в доме жена. Но Гога вовремя припомнил, что жена у Подснежникова погибла два года назад, в десяти шагах от дома, когда пошла в булочную за хлебом.   - Ну-ну, что за примета?   - ...если ко Дню космонавтики отопление не отключат, то лето будет холодным, - закончил Физиков.   - Не слышал такой приметы, - отозвался гость. - Я вот чего не пойму, Юра. Почему бы нас, пока мы болтаемся без дела, не подпрячь подъезды ремонтировать, дороги строить, тротуары мостить... Сколько можно эту грязь месить?   Услужливый хозяин пересек комнату и поднес ему очередные сто грамм в одной руке и хлеб с кабачковой икрой в другой.   - К середине мая, так или иначе, все подсохнет, - оптимистически заверил он, - и нас еще направят на общественные работы. Я прошлым летом на кладбище вкалывал. Там проще, малозатратно. Метлу в зубы да пару верхонок на брата. Мне понравилось. Постоянные жители не шумят, матом не обкладывают. "А на кладбище все спокойненько, все пристойненько", - и так далее, по тексту Володи Высоцкого.   - Да уж...   Подснежников вспомнил про свои пятьдесят семь, испорченные нервны, истраченное здоровье и предположил, что сам скоро в постоянные кладбищенские жильцы перейдет, следом за женой, на которую наехал пьяный блюститель правопорядка. Гога опять на себя подосадовал - и зачем только помянул про кладбище. А гость совсем размяк.   - Меня там все ждут, - раскисшим голосом стал перечислять. - И отец с мамой, и дедушка с бабушкой. Правда, могилы дедов затерялись на старом, запущенном кладбище. Да и не помню я их. Знаю только, что они приехали сюда из села Муромцево Владимирской губернии.   - О, я теперь вас Ильей Муромцевским буду величать, - Физиков порадовался, что разговор перетек на этнографические и исторические темы. - А как ваши предки сюда, за Урал, попали? Сосланы, что ли? Кулаки, лишенцы?   - Нет, добровольно подались. Еще при Столыпине. Здесь земли свободной много. С ничего начинали. В первый год в землянках жили. Вот ты без шуток скажи мне, Юра, откуда наши предки, энергию черпали? Почему перли и на Север, и на Юг, и на Восток, аж до Аляски добрались. Вкалывали не жалея себя и не пасуя ни перед какими трудностями... Что с нами-то случилось?   - Мы перестали быть пассионариями.   - А почему?   - Могет быть, надорвались, - пожал плечами Физиков. - Как раз из-за того, что со страшной силой покоряли другие народы, оставляя после себя поголовную грамотность, университеты, электростанции, в том числе запруду через речку Нил и рижский радиозавод, которому я обязан своей "Спидолой". Жаль, в Америке поздновато высадились и уступили пальму первенства испанским конквистадорам. А так бы покорили заодно ирокезов, гуронов и прочих делаваров. И щас к нам на гастроли приезжал бы хор имени Чингачгука, исполняющий песни на родном языке.   Вскоре им захотелось спатеньки. Первым вырубился Подснежников, он и домой не пошел, сил уже не осталось. Физиков раздвинул диван, уложил гостя. Тот быстро сомкнул очи, но во сне повел себя беспокойно: начал скрипеть зубами и громко стонать. Хозяин подсунул ему под голову подушку, присел рядом и принялся успокаивать. Его голос зазвучал мягко и задушевно:   - Эх, сердешный! Что же значит твой стон бесконечный?.. - не умолкая, он снял рубашку. - Ты проснешься ль исполненный сил, иль, судеб повинуясь закону, все, что мог, ты уже совершил... создал песню, подобную стону и духовно навеки почил...   Подснежников утих, задышал ровнее, спокойнее. Колыбельная, видимо, дошла до его потревоженного сознания. Физиков прилег рядом. Вскоре он уже и сам спал, бесшумно и спокойно. А гость разметался во сне, разбросил ноги, и одну даже закинул на хозяина. Но до сексуального контакта, на который намекал Гога, у них не дошло. Они спали как братья, накрывшись общим одеялом.   ...Пусть поспят. Завтра у них будет, чем заняться. Разумеется, с утра все заботы замкнутся на том, как похмелиться. Они возьмут "Филипс" и пойдут на городской рынок, в дальний закуток, где торгуют всяким хламом, да и, случается, хорошими вещами тоже. Больше, чем на поллитру, за "Филипс" им никто не даст. К друзьям примажется еще один бедолага, и ему нальют. Этот третий, в зимней шапке, с темным продубленным лицом, окажется очень похожим на Чингачгука, Большого Змея. По крайней мере, так наречет его Физиков, и с этим новым для себя именем незнакомец молча согласится.   Конечно, одной бутылки окажется мало. Подснежников зайдет в бутик к дочери. Тамара, красивая худощавая женщина с нервными чертами лица, скажет: "Папа, может, тебе хватит оплакивать маму?". В ответ он пробурчит, что не видит, чем заняться, и Тамара не в первый раз напомнит, что у него есть внучка.   - Займись с ней математикой и физикой, - предложит она. - Ты же когда-то занимался со мной.   "А что толку?" - припомнит он, а вслух выскажется, держа в уме свою сверхзадачу, куда более гибко. - Так наша Маня в четвертом классе только. Рано еще.   Тамара, без тени улыбки, возразит:   - И ничего не рано! Она уже интересуется. Мне вчера рассказала, что ты объяснял Славику, почему на голову садовника Ньютона падали молодильные яблоки.   - Что? - тупо соображая, переспросит он и заверит, что завтра же начнет заниматься с Машенькой. Но сегодня, прямо сейчас, ему необходим стольник.   - Папа! - со слезами на глазах воскликнет дочь.   - В последний раз, - страдая, попросит он. - Меня друзья ждут. Я обещал.   Он-таки выцыганит у нее деньги. Первоапрельский день выдастся ясным, теплым, и они, всей троицей, пристроятся в конце прилавка, а добрая женщина-пенсионерка, торгующая рядом, угостит их солеными огурцами. Подснежников с грустью скажет, обратившись к другу:   - Вот видишь, Юра, как все оборачивается. В гувернеры хотел податься ты, а на самом деле стану я. У собственной внучки. Слово дал.   Невозмутимый Чингачгук, так естественно влившийся в компанию, ничего не поймет и вежливо поинтересуется, куда Юрий Петрович хочет податься.   - В Москву, разгонять тоску, - ответит Физиков и, полагая, что Большой Змей о профессии гувернера мало осведомлен, демократично расшифрует: - Учителем широкого профиля с правами воспитателя хочу заделаться.   - А зачем так далеко ехать? - спросит Большой Змей.   К удивлению приятелей он выудит из штанов вполне приличный мобильник и посмотрит на дисплей.   - Скоро у меня автобус. Давайте поедем со мной. Через три часа мы будем в нашем Урочище. Попаримся в баньке, отужинаем. А уже завтра с утра вы сможете приступить к занятиям в нашей сельской школе. Будете и учить, и воспитывать.   - Да кто ты такой? - поразится Физиков.   - Я директор школы, - невозмутимо представится Чингачгук. - И зовут меня Василий Данилович. У нас не хватает учителей. Прошу вас, вливайтесь в наш дружный коллектив. У нас хорошие места. Охота, рыбалка, картошкой будем бесплатно снабжать. Если одинокий - подругу найдем. У нас на звероферме много девчат.   - Кстати, о птичках, - оживится Физиков. - Одна цыганка взялась погадать мне, и я спросил у нее: "Где моя любимая?" Она попросила позолотить ручку. Но я не смог, по той простой причине, что у меня в кармане, как это часто бывает, не было ни гроша. Тогда она, рассердившись, сказала, что "моя любимая" обитает на звероферме. И, знаете, я почему-то представил себе лису с пышным хвостом...   - Похоже, её предсказание сбудется! - прервет его Подснежников, остерегаясь, что ради красного словца приятель объявит себя зоофилом. - Василий Данилович дело говорит.   - Ты думаешь? - У Физикова взопреет голова под вязаной шапочкой, и он ее сдернет. - Но я не готов бросить тебя, друже.   - Я к вам в гости наведываться буду.   Большой Змей, он же Василий Данилович, поспешит заверить, что гостям он всегда рад.   - Э, позвольте уточнить... мы зайцами поедем? - все еще будет недоумевать Физиков. - Судя по тому, уважаемый, что вы пьете за наш счет, у вас в кармане ни копья.   - Так вы ж меня сами пригласили, Юрий Петрович. Я ведь вас знаю еще по выступлениям на городской педконференции. И с кем попало, не стал бы пить, - с чувством собственного достоинства скажет Большой Змей.   - Ну, кажись, начался обратный процесс, - ошеломленно скажет Физиков. - Чингачгуки и прочие ирокезы, которых мы пригрели в историческом прошлом, теперь платят нам той же монетой. И, сознаюсь, мне это очень приятно.   Илья Григорьевич шепнет другу, чтобы он соблюдал субординацию: все-таки с будущим начальством разговор ведет. Однако Гога опять выкинет номер: попросит уважаемого человека спеть частушку на родном языке. Но Василий Данилович Чингачгук не обидится на это несуразное требование. Испытывая сильную нужду в учительских кадрах, согласится спеть. Он выдаст необычную мелодию, исполненную высоким гортанным голосом. К ним повернутся торговки вокруг, и одна из них, уловив ритм, станет прихлопывать в ладоши.   - Может, вам и сплясать? - в надежде заполучить учителя спросит Василий Данилович.   - Ладно, вижу: вы на всё горазды, - кивнет Физиков, перейдя на вежливое "вы". - Сколько времени до вашего... нашего автобуса?.. Час?.. О, в таком случае, я успею приодеться. Не хочу перед пейзанями предстать в затрапезном виде.   Они втроем отправятся к нему домой; Юрий Петрович вытащит из шкафа свой парадный костюм, переоденется и захватит документы, в том числе диплом пединститута, давно пылящийся в столе. Присядут на дорожку; хозяин, чтобы развлечь гостей, включит Спидолу, и на этот раз приемник, к всеобщему удивлению, сообщит новость не об очередном ворюге, а о том, что некий бизнесмен, входящий в список Форбса, жертвует свое, нажитое непосильным трудом состояние в Фонд помощи беспризорным детям. Физиков аж присвистнет, услышав, но затем разочарованно бросит:   - Суду всё ясно: первоапрельская шутка.   Он прильнет к Спидоле, ожидая дальнейших пояснений, однако больше на этот счет ничего не скажут. А когда они выйдут из подъезда, с улицы во двор, разрывая тишину воем сирен, въедут две милицейские машины. Из первой выглянут бойцы ОМОНа c короткоствольными автоматами, а из второй выпрыгнет молодцеватый капитан. Он подойдет и вскинет руку под козырек:   - Физиков? Юрий Петрович?.. Мой шеф срочно просил известить, что к вам с вечера не могут дозвониться из Москвы.   - Благодарю за беспокойство, - церемонно ответит Юрий Петрович. - Но для меня эта информация уже не является сколь-нибудь важной.   Милиция уедет, а он небрежно разъяснит удивившемуся Подснежникову:   - Ну, ты ведь в курсе, Илья. Мы когда? Не далее, как вчера, за верность убеждениям тост поднимали. И после этого свои убеждения менять? Да что я - дешевка?!   Они скоренько пойдут к автостанции. Потому как Василий Данилович напомнит, что время поджимает. При этом директор сельской школы глянет на яркое весеннее солнце, сощурит и без того узкие глаза и обеспокоится тем, что как бы дорога в его Урочище совсем не подтаяла. Новый сельский учитель его успокоит, заверив, что он готов и вплавь добираться.   Женский голос из динамика сообщит об отправлении очередного автобуса и пожелает счастливого пути. А затем дикторша включит магнитофон, и её благозвучный голос сменится на хриплый мужской, завладеет всей площадью. Под гипнотизирующие ритмы ударных убиенный поэт поведает, что он непременно вернется через сто веков и обнаружит страну не дураков, а гениев. Илья Григорьевич, ранее не слышавший эту песню, подивится его убежденности. Он посадит мужиков в старый, замызганный Пазик, помашет им ручищей и отправится домой к внучке.