- Бабушка, я проснулась! - кричит Женечка.   Анна Ивановна берет её на руки и тащит в ванную. Потом они завтракают и идут на рынок за продуктами. У входа безногий парень на махонькой тележке с колесиками. В военном кителе с единственной медалькой и фуражке. Рядом с ним на асфальте - банка из-под ставриды. А в ней мелочевка. Женечка смотрит с любопытством. Анна Ивановна останавливается и кладет в банку инвалида бумажную денежку. К ней пристраивается словоохотливая женщина - из тех, кто в курсе всего.   - Зачем вы дали столько? - укоряет она. - Вы думаете, эти деньги пойдут лично ему? Нет уж! Этот парень работает на мафию.   - Откуда вы знаете?   - Да уж знаю!   Анна Ивановна с ней не спорит, но про себя думает: ну вот, какие настали времена. Даже помощь надо оказывать осмотрительно, чтобы не стать объектом осуждения. Когда зашли на базар, попутная женщина куда-то свернула по своим делам. Ну, и хорошо. А то и внучке она не понравилась.   В каждой лавке Анну Ивановну узнают, приветливо улыбаются и, отпуская товар, просят: "Приходите еще!" Она улыбается ответно, обещает прийти, а сама припоминает то время, когда её никто не узнавал и не приглашал повторно. Какое там! Дефицит, покупателей много, кругом очереди, чуть ли не по головам лезут, и где уж в таких условиях запомнить ничем не примечательного человека.   То, что сейчас, похоже на чудо. Привечают всюду! И в молочной лавке, и в мясной, и в колбасной. Даже в хлебобулочном магазинчике, что удивительней всего. Уж тут-то должно быть много покупателей, хлеб вроде всем нужен. Но и здесь занесли в анналы памяти, как будто она необыкновенная личность о двух головах и с четырьмя ушами.   Анна Ивановна недоумевает. Нет же, не выросла у нее в последнее время вторая голова и ушей не добавилось, вообще никакого чуда не произошло. С возрастом она, наоборот, сделалась еще более неприметной. Так что же за эти годы случилось, спрашивает она себя, и сама же отвечает на этот вопрос. Видимо, не у всех покупателей есть энергичная, преуспевшая и преуспевающая дочь, которая твердит: "На еду и витамины не жалей денег, мама. Бери самое лучшее!".   И Анна Ивановна не жалела. Даже экзотический фрукт в этот раз купила. Потом заметила меж торговыми рядами грузовичок. Женщина в сером, в замызганном халате торгует овощами прямо с борта машины. Этот грузовик Анна Ивановна видела и раньше, знает уже, что он прикатил из деревни, минуя склады и базы. Разумеется, с борта - намного дешевле, чем в супермаркете, где овощи отобраны, помыты, завернуты в блестящую упаковку. И вот здесь-то толпится народ, образуя знакомую по прежним временам очередь.   Стать, что ли, раздумывает Анна Ивановна. Сэкономить? Но для чего? Дочь запретила экономить. И всё-таки тянет в толпу. Может, хочется припомнить прежние ощущения: а хватит ли, достанется ли?.. Пожалуй, надо встать. Может, картошка тут вкуснее и огурцы с естественным запахом, без химии. Откуда у наших крестьян пестициды и гербициды? Навозом из коровника удобряют.   Анна Ивановна занимает очередь и терпеливо ждет. Здесь, разумеется, её никто не узнаёт и не признаёт. Но начинает теребить внучка:   - Баушка, мы сколько стоять будем?   Потом отвлекается, засмотревшись на стаю голубей почти у самых её ног и одного настырного воробья, затесавшегося между ними. Тем временем другая бабушка, скромно одетая, занимает очередь и общительно втягивает в беседу:   - Вы крайняя? Значит, я за вами. У меня внучка картошки запросила.   - А сколько ей?   - Пять лет.   - Ну, у вас, как и у меня, - Анна Ивановна кивает на Женечку и удивляется: - Ваша внучка именно картошки запросила?   - Да. Для моей Машеньки это лакомство, - разъясняет старушка. - Ни шоколадных конфет, ни печенья я со своей пенсии купить не могу, а она знает это, скромная.   - А где ее родители? - спрашивает Анна Ивановна.   - Сгинули, - бегло отвечает собеседница, потому что спешит рассказать про картошку. - Я уже второй раз сюда прихожу. В первый раз купила ведерко вон в том ряду. Вон он, басурман. Слышите, зазывает покупателей. Ну, принесла домой, чищу. Разрезаю одну картошину - а она внутри черная. Вторую - тож самое. А Машенька плачет: что же ты, бабушка, купила, где были твои глазки?..   - Ну, так вернули бы товар, - советует Анна Ивановна. - Есть же права защиты потребителей, в конце концов.   - Да какая там защита! - вздыхает старушка. - Если совести у людей нет, никакие "права" не защитят. Надеюсь, здесь получше картошечка будет.   Очередь подходит. На всякий случай Анна Ивановна берет пару килограмм картошки, а экзотический фрукт, лежащий сверху, сует в сумку, стоящей за ней старушки и, предупреждая её вопросы, говорит:   - Угостите свою Машеньку... А кстати, почему она не с вами?   - Ослабела, ножки болят, - разъясняет та, разглядывая зеленое хвостатое чудо. - А что это?   - Это мой ананас! - оповещает подбежавшая внучка, делая ударение на "мой".   Но Анна Ивановна берет ее за руку и уводит со словами: "Пойдем, Женечка, я тебе еще лучше куплю". Впрочем, Женечка уже пробовала ананас раньше, он ей не очень понравился, и теперь она мигом забывает о нем. И на одной ножке, играючи, прыгает вслед за бабушкой.   Их дом - высокая нарядная башня, белая с голубым. Чуть в глубине двора площадка для мусорных баков. И сейчас в них копаются двое - мужчина и женщина. Наверно, семейная пара... Нет, конкуренты, однако. Переругиваются. Господи, думает Анна Ивановна, неужели можно дойти до такой безысходной бедности?   Рядом останавливается иномарка, из неё выходит приличный господин. Анна Ивановна его знает: Виталий Андронович, депутат горсовета, она за него голосовала на выборах. Живет в крайнем подъезде башни. Вежливый, всегда первым здоровается. По крайней мере, так себя вел до выборов.   - Виталий Андронович, здравствуйте! - сейчас приходится самой подавать голос. - Посмотрите на этих двоих, что на мусорке.   Он недолго смотрит, морщится и, не задумываясь, определяет:   - Алкаши, - и бросает в пространство фундаментальный совет: - Пить надо меньше!   Разумеется, он прав. Каждый кузнец своего счастья, и если вы бедны, несчастливы, то сами и виноваты. Всё верно, но это умозаключение не вдохновляет Анну Ивановну, счастливую и обеспеченную, думать о себе гордо. Она никакой не кузнец, просто ей повезло с дочерью. Анна Ивановна её растила, подымала и, вот, дождалась ответной благодарности. Оставшись без мужа, она сделала все возможное, чтобы дочь продолжала жить полноценной, обеспеченной жизнью. Леночка даже стала кандидатом в мастера спорта по гимнастике. Что, конечно, помогло ей поступить в универ. И вот сейчас как бы пошла отдача. Дочь ценит её и понимает, что изработалась мать, много нервной и всякой другой энергии потратила. Не раз уже предлагала освободить от домашней работы: "Мама, я прислугу найму". Но Анна Ивановна и по сей день возражает, что ей - не в тягость.   Женечка помогает набрать код на бронированной двери. Молодец, внучка, запомнила. Щелкает электромагнитный замок - путь в прохладную утробу подъезда открыт.   Квартира шикарная, четыре комнаты, сто двадцать квадратных метров, большие светлые комнаты, высокие потолки, обширная лоджия. Как тут не припомнить, что совсем еще недавно жили в хрущобе, в пятиэтажке. Никакого сравнения! Да, но если напрячь память и заглянуть глубже в прошлое, то можно вспомнить, где они обитали раньше. Насыпной дом на земле, на восемь квартир с общим входом, без водопровода и прочих удобств. И первый в своей жизни переезд в эту самую хрущобу Анна Ивановна, тогда просто Анечка, восприняла, как праздник. Даже, помнится, во дворе нового дома играл духовой оркестр. А еще согревало душу, что пятиэтажку построил ее отец Иван Денисович со товарищами.   Старую квартиру забраковала дочь Елена, и они переселились в дом-башню. Большинство подружек, да и просто знакомых, остались в том, нынче ободранном, с отставшей штукатуркой доме. И Елена мягко так, ненастойчиво, предупредила: "Ты, мама, всем подряд-то не рассказывай¸ куда мы переезжаем". Послушалась, сама в гости ездила. Но уже через год старые связи разорвались. Новый дом - новая жизнь.   Кухня блестит и сияет, газовая плита ждет, когда хозяйка нажмет на кнопку поджига. Что же приготовить? Последовать примеру бабушки из очереди и поджарить на обед картошку?.. Анна Ивановна как бы уже загодя ощущает, как хороши пластики картошки, подзолоченные на слабом огне в кипящем масле, как хрустят на зубах. Но во время спохватывается, вспомнив, что Елена просила её воздерживаться от жареной пищи. И варит, готовит салат. Женечка без аппетита ест и выпрашивает пирожное.   Анна Ивановна не без труда укладывает ее спать, а после "мертвого часа" они выходят на прогулку. Женечка скачет по асфальтной дорожке. Она родилась уже здесь в этой новой широкоформатной квартире. За домом - пустырь, но кое-что сделано для детей. Горка, песочница, качели. Удивительно, что пустырь в центре города. Елена, впрочем, разъяснила эту неподдающуюся разгадке нелепость: "Пока еще борьба идет, кому достанется этот лакомый кусочек земли".   Женечка запрыгивает в песочницу, а Анна Ивановна садится неподалеку на скамейку. Поодаль - деревянная беседка, тоже для детей, но там сейчас сидят два мужика. Просто сидят и ничего не делают. Наверно, ждут третьего, засланного в магазин. Внучка взяла на прогулку свою последнюю, недавно подаренную мамой и пока что самую любимую игрушку. Большой, зеленый, мягкий на ощупь крокодил. Анна Ивановна поинтересовалась у дочери: сколько этот крокодил стоит. "Пятьсот", - мимоходом бросила Елена. Анна Ивановна, услышав ответ, покрутила головой.   - Аж пятьсот рублей! Надо же!   - Пятьсот долларов, мама, - поправила дочь. - Этот аллигатор по самые уши напичкан электроникой.   Тут уже у Анны Ивановны и рот окончательно открылся в немом удивлении. А игрушка и в самом деле презабавная. Когда крокодила щелкнешь по носу, он разевает пасть, показывая массу зубов, так что страшно даже становится. А если погладишь по загривку, начинает дружелюбно крутить хвостом. "Небось, японцы придумали, - сподобилась на вывод Анна Ивановна. - К ласковому обращению детей приучают".   Женечка играет в песочнице. Анна Ивановна сидит на скамейке, ни на миг не выпуская внучку из вида, и сожалеет о том, что Елена опять не приехала на обед. Она вся в трудах, и её зам, Аркадий Леонидович, усатый симпатичный мужчина, иногда заезжая к ним, уважительно называет Елену "бизнес-вумен". Хотя Анна Ивановна, бывшая работница макаронной фабрики, совсем не понимает смысла деятельности своей дочери. А Елена ей не рассказывает. Одно слово, бизнес.   И порой Анну Ивановну мучают нехорошие догадки. Особенно они доняли ее, когда в один из тусклых вечеров, проведенных в одиночестве, она просмотрела телепередачу о проблемах этого самого бизнеса. Собрались солидные люди, сели кружком и начали рассуждать на тему: бывает ли бизнес честным? Они рассуждали так мудро, с таким количеством иностранных слов и тяжеловесных оборотов, что она совсем запуталась. Смотрела уже невнимательно и, чтобы составить собственное разумение, вспоминала, как начинала дочь свое "дело". Первоначальным капиталом были деньги её мужа Цезаря, точнее сказать, не мужа, а его родителей. Сам Цезарь оказался неспособным ни к какому роду деятельности, вел праздный образ жизни, имел много друзей... Елена успела, пока он все не просадил, прибрать к своим рукам.   Позднее Цезарь вымаливал: "Леночка, ну дай на похмелку". Но Елена была неумолима, не давала ему послаблений, а позже и вовсе развелась. Женечка уже и не помнит папы, а Анна Ивановна иногда размышляет, ни в коем разе не открываясь дочери: "Ну, пил и гулял Цезарь, однако ж можно было как-то ужиться, договориться, чтобы Женечка не росла без отца". Она помнит, он был похож на взбалмошного, взрослого ребенка, ну и надо было, как ребенку, уступать его слабостям, а при больших проступках наказывать. Где он сейчас, чем кончил? Анна Ивановна не зря каждый раз всматривается в людей, ковыряющихся в мусорных ящиках. Вдруг да увидит знакомое лицо (с поправкой на образ жизни).   Вспомнив про Цезаря, Анна вдруг поймала себя на потаенной мысли, сейчас выбравшейся из засады. Господи! Да она ж чуть было не влюбилась в этого человека. Он и по годам больше ей, чем дочери, подходил. А какой был вежливый, внимательный. Вульгарно тещей, или там "тещенькой", никогда не называл. Всегда по имени-отчеству. Да он и ко всем относился с уважением. А вдруг она и в самом деле увидет его на помойке? Что тогда? "Сниму для него однокомнатную квартиру", - вдруг решила она. Деньги сейчас имела, пенсия полностью оставалась на сберкнижке. А что потом? "Буду навещать", - продолжила в своих мыслях... но дальнейшее, с возмущением, оборвала.   А в тот раз, по телевизору, ученые люди, изрядно выговорившись, пришли к единогласному мнению, что "бизнес честным не бывает".   Хорошо на улице. Солнышко светит на опрятном, синем небе. К Женечке подходит мальчик. Он говорит ей что-то, тянет руку к крокодилу. Впрочем, ясно, что говорит. Просит игрушку. Бедный мальчик, у него только лопаточка. Да и то, наверно, подобрал брошенную, здесь же в песочнице. Женечка прячет крокодила за спину и смотрит на бабушку, приобщая к назревающему конфликту. Конечно, Анна Ивановна для того и сидит на стреме, чтобы защитить священное право внучки на собственность. Но мальчик не задира. Тихий мальчик, скромный. Он вполне признает за Женечкой это право.   - Дай на минутку. Я поиграю и отдам.   - А я сама поиграю, - Женечка не отдает.   Анне Ивановне очень хочется, чтобы внучка уступила. Она может встать, подойти и подсказать ей, что надо делиться, но хорошо б было, если б Женечка догадалась об этом сама. А еще Анна Ивановна удивляется, почему мальчик один. Кто его привел?.. Оглядывается вокруг, но кроме тех двух мужиков, упорно чего-то дожидающихся, никого больше не видит. Курточка у мальчишки большая, не по размеру, и драная на локтях. А штанишки, наоборот, малые и коротенькие.   Мальчик отступает от Женечки, не получив крокодила, но он из тех, кто не унывает. Орудует лопаточкой, что-то строя из песка. Женечка заинтересовывается и бросает дорогую игрушку. Право на собственность остается за ней, но сама собственность ее перестает интересовать. Песочный замок, сооружаемый мальчиком, любопытней.   Анна Ивановна улыбается. Слава богу, поладили. И снова мысли, мысли, мысли. Они наполнены сожалением и чуть ли не скорбью: не нравится ей, что ребенок растет без папы. Причем с дочерью об этом говорить бесполезно. Не любит она про это, запретная тема. А ведь история повторяется: и Елена с ранних лет росла без отца. Но в том, историческом прошлом, нет никаких секретов. Её отец, законный, зарегистрированный муж Анны Ивановны, погиб от взрыва на нефтекомбинате. И с ним погибли четыре товарища. Даже захоронены вместе. И особенная горечь оставалась из-за того, что её Миша ведь погиб, выйдя на работу не в свою смену. Попросил сосед, тоже слесарь, который крепко "накушался", отмечая день рождения сына-первенца. Потом Анну пригласили на крестины, и она до сих пор является крестной матерью теперь уже взрослого мужчины, родившегося в день смерти мужа.   А вот самой Анне Ивановне в детские годы посчастливилось. Её-то отец, Иван Денисович Шухов, был всегда в семье. Да, у него сложилась непростая жизнь, но все невзгоды выпали на далекое прошлое, про которое она узнала, будучи уже взрослой девушкой. Иван Денисович успел повоевать с фашистами и побывать в плену в Австрии. А потом, после окончания войны, попал в лагерь для перемещенных лиц. Тихий и скромный, он не сумел защититься от выдвинутых против него вздорных обвинений в шпионаже, был осужден и десять лет отбывал срок в Казахстане. При освобождении завербовался на стройку, где и познакомился с мамой. Никуда он не рвался, не уезжал, всю жизнь проработал в строительном тресте каменщиком - профессия, которой овладел в Карлаге, в зоне заключения близ Караганды. Как дружно и хорошо они жили!   Но светлые воспоминания на этом обрываются. Когда отец вышел на пенсию, прилепился к нему один журналист с телевидения, который разглядел в папе "типичную жертву" тоталитарного режима. От первого своего выступления папа долго отбрыкивался, но журналист был прилипчив как банный лист, и Иван Денисович, человек уступчивый, согласился. Правда еще и потом отказывался, ссылаясь на то, что не умеет складно говорить. "Я за вас все скажу, - наседал журналист. - Вы только будете отвечать на самые простые вопросы".   И пошло, поехало. Папа, можно сказать, вошел во вкус. Сколько потом было этих выступлений, собраний, встреч, которые превратились в обыкновенные попойки. Ну, нельзя сказать, что папа раньше не выпивал. Однако утром, проспавшись, с железной необходимостью, выработанной прежней жизнью (и лагерной тоже), вставал и топал на работу. Иван Денисович умер в семьдесят лет от алкогольного психоза. О, Аня хорошо запомнила последний день отца. Он был в полном беспамятстве, кричал что-то непонятное, рвался куда-то, так что его пришлось привязать к кровати.   Участковая врачиха влепила успокоительный укол, и он успокоился - навсегда. А присутствующий на похоронах сантехник Максимыч сказал, что врачи ничего не понимают, и отца можно было излечить очень просто: налить сто грамм. Журналист с телевидения тоже присутствовал на папиных похоронах и возложил на могилу венок от студии. А потом еще заходил к ним. Сказал, что хочет написать о папе книгу, и просил предоставить ему сохранившиеся документы, может быть, письма из Карлага. Аня выложила то, что сохранилось стараниями мамы и относилось к более позднему времени: стопку похвальных грамот, значки победителя соцсоревнования, диплом лучшего по профессии. Но журналист сказал, что это совсем не то, на что он рассчитывал. Аня тогда еще была молодая, интересная женщина, и журналист к ней капитально подкатил: "А вы об отце можете что-нибудь рассказать? Как он жил, чем интересовался, какие фильмы смотрел?" Она рассказала ему, что любимым фильмом отца был "Чапаев", а самая запомнившаяся фраза из фильма: "Чапай думать будет". Бывало, отец высказав ее, начинал чесать затылок. После того как Аня сообщила эти сведения, журналист интерес к папе окончательно потерял, удалился и больше не появлялся. Хотя она, до сих пор, частенько видит его по местному телеканалу...   Эх, хорошо-то как. Солнышко греет лицо, шею. Как будто кто-то гладит невидимой рукой. Глаза у Анны Ивановны сами собой закрываются, воспоминание о родителях заполняют её светлым сожалением. Ведь отец мог бы еще жить да жить - вообще он крепким был, не случись его подключения к пропаганде на потребу дня. Он рассказывал, что все в его родне были долгожителями, и раньше восьмидесяти никто не умирал. Значит, по меньшей мере червонец от его жизни отняли. Да и мать вскоре умерла от одиночества. Все о муже вспоминала.   - Мама, ты опять спишь! - слышит Анна Ивановна раздраженный голос, открывает глаза и видит дочь Елену, подъехавшую с очередной проверкой на большом лимузине.   - Да нет, не сплю. Я на минутку глаза зажмурила.   - А где Женечка?   -Да вон же она, в песочнице.   - Где, в какой?   Анна Ивановна смотрит мимо дочери и обнаруживает, что в песочнице Женечки нет. А её игрушкой завладел мальчик. Он регулярно щелкает крокодила по носу; тот, подчиняясь электронным импульсам, открывает пасть, и мальчик старательно, со своей лопатки, "кормит" его песком.   Анну Ивановну охватывает ужас. Украли Женечку! Вспоминает, что какие-то мужики сидели в беседке. Теперь их нет. Дочь бледнеет. Оба цепенеют от ужаса. Потом бросаются к песочнице, спрашивают у мальчика о Женечке.   - Сичас придет, - отвечает малыш. - Я ее за водой послал.   И точно, через считанные секунды Женечка, живая и невредимая, сама выходит из-за беседки. Она в промокших сандаликах, грязная, и тащит с собой жестяную баночку с водой. Наверно, будут поить крокодила.   - Нет, мама, так дальше не пойдет, - сердито говорит Лена. - Я не могу находиться в постоянной тревоге и беспокойстве. Завтра же найму для Женечки няню, которая глаз с неё спускать не будет.   Полная отставка. Анна Ивановна не ощущает себя старой, ей пятьдесят семь лет, два года на пенсии. Пойти опять, что ли, на фабрику макаронных изделий, где она проработала всю сознательную жизнь? Да ну, кто её туда теперь примет.   Поздно вечером она укладывает Женечку спать; внучка немного капризничает, но потом, утомленная длинным, летним днем, засыпает. А Лены все еще нет. Анна Ивановна какое-то время смотрит на спящую внучку, и в голову лезет мысль: "Без мамы растет". Раньше она с сожалением думала, что без папы. Цезаря дочь выставила три года назад. А могла б Лена и перетерпеть его ничегонеделание. Сама ведь без отца выросла и, помнится, пятилетним ребенком вспоминала: "А где мой папа?" Отчасти папу ей заменил дедушка, Иван Денисович. Он тогда только-только вышел на пенсию и еще не попал в окуляры видеокамер.   За окном темнеет. В дверь звонят. Но это не дочь, Лена всегда сама открывает. Входит соседка из однокомнатной квартиры. И живет она одна, скучает. Анна Ивановна рада ее видеть. По вечерам, пока нет Лены, а Женечка уже спит, они коротают время вместе.   Вот и сейчас, Анна Ивановна радушно приглашает гостью на кухню, угощает чаем с тминным печеньем, и они смотрят телевизор - не такой большой, как в зале, но тоже с ярким экраном, управляемый с пульта - и обсуждают последние известия.   Анна Ивановна переключает на местный канал и с возросшим вниманием смотрит на экран. Здесь выступает знакомый журналист - Юрий Скоробогатов. Тот самый, который не обошел вниманием отца, Ивана Денисовича. Теперь он и сам постарел, поседел и немного обрюзг. Однако по-прежнему выглядит франтом. О чем это он речь ведет?.. А, делится воспоминаниями. О том, как раньше, при советской власти, ему тяжко жилось, какой во всем был страшный дефицит, и ему, бедняге, за джинсы приходилось в пять раз переплачивать. Его поддерживают другие участники передачи, приглашенные в студию. Да, да! - дополняют они. И костюм приличный, не такой как у всех, было невозможно приобрести, и туфли продавали от единственной фирмы "Скороход". А жилье! Господи, какое было раньше убогое жилье! Эти пресловутые "хрущобы", в которых тогдашние совковые архитекторы пытались совместить сортир с ванной, пол с потолком, а горячую воду с холодной.   Да это так. Дефицит существовал. Анна Ивановна припоминает, как стояла в очереди за дешевыми цыплятами, и ей тоже хочется поделиться воспоминаниями. Но соседка опережает. Ксении Петровне уже лет под восемьдесят. Она худая - по худобе сравнимая с Кащеем Бессмертным. Может, оттого, что детские годы провела в блокадном Ленинграде. Морщит пергаментную кожу на лбу и обращается к своей памяти, к осажденному городу на Неве.   - А нам в Ленинграде выдавали пайку хлеба в виде серых, ничем не пахнущих кирпичиков. Такой, знаете, был скудненький ассортимент, совсем без выбора. Я сейчас обхохочусь.   Анна Ивановна с удивлением на неё смотрит: неужели соседка и в правду начнет смеяться? Но та, на самом деле, даже не улыбается и, глядя на экран, резко бросает:   - Вот, уроды! Они б еще посмеялись над тем, что пятьдесят тысяч лет назад, все ходили в одинаковых шкурах и жили в неотапливаемых пещерах.   Затем по телевизору начинается субботний концерт, на сцену выбегает пестро одетый артист, с полными, ярко накрашенными губами, с серьгой в ухе и с оранжевыми космами. Анна Ивановна позволяет себе пошутить, как бы отталкиваясь от реплики соседки:   - Ну, этот петух и в пещере нашел бы, чем выделиться.   - Несомненно, - подхватывает Ксения Петровна. - Он бы вставил себе в жопу ветку кактуса и ухал, как обезьяна.   Она - интеллигентный человек, всю жизнь проработавшая в учебно-образовательных учреждениях, но иногда высказывается, как сапожник. А иногда и курит, после чего кашляет. Вот и сейчас, вдруг сильно расстроившись, просит сопроводить ее на лоджию. "Зачем же вы курите?" - хочется спросить Анне Ивановне, но она оставляет вопрос в себе.   Женечка подает голос, кричит, проснувшись: "Баушка, баушка!" Нет, чтобы хоть раз крикнула: "Мама, мама!". Соседка прощается и уходит, а Анна Ивановна идет успокаивать внучку. Рассказывает ей сказку про белого бычка и сама начинает зевать... зевать... Еще один день её жизни заканчивается.