Петр Терентьич, председатель совхоза "Красная заря", с тоской следит за стрелками: не больше двух часов остается до прибытия первого секретаря обкома - если только машины не завязнут в зыбком русле бездорожья. Петр Терентьич мается не зря: судя по всему, его будут снимать за развал хозяйства. С оргвыводами.
- Шут его знает, как его лучше обставить, - бормочет Петр Терентьич, имея в виду прием ответственного гостя, и в отчаянии выкликает: - Иван! Приготовь там это... хлеб-соль, что ли...
Иван Смуров, основательный парень, недавний дембель, взятый председателем в помощники за исполнительность и серьезность, понимающе кивает и направляется в сельпо.
В полутемном магазинчике, где пахнет крупой, плесенью и консервной жестью, Иван высыпает на деревянный прилавок одну беленькую и две желтых монетки и коротко просит:
- Мне хлеба. Круглого.
Продавщица то ли вздыхает, то ли фыркает - хлеб только круглый и есть, иного не завезли - и вытаскивает из дощатой клети темный каравай.
Иван берет его было в руки, но внезапно медлит и невесть зачем произносит:
- Погоди, Глаша. Дай-ка мне лучше того, от стеночки.
Глаша в недоумении смотрит на покупателя и спрашивает:
- Этот-то чем не нравится?
Иван пожимает плечами. Продавщица запихивает кругляк на место, достает хлеб, на который указал Иван:
- Теперь доволен?
Иван согласно бурчит, принимает хлеб, выходит. Продавщица смотрит ему вслед:
- Вроде трезвый...
Солонку Иван забирает из дому. Мать Ивана, узнав о нужде, добавляет от себя старое, но чистое полотняное полотенце.
Через час черная "Волга", замызганная до дверных ручек, с надсадным воем вползает во двор правления. За ней весело подпрыгивает "козел" с брезентовым верхом. Петр Терентьич тяжело вздыхает и обреченно бредет навстречу. Застегнутая до ворота сорочка сжимает ему шею, а замкнутый на все пуговицы пиджак - бока. Иван Смуров, неся хлеб-соль, опережает председателя на шаг.
Из "Волги", белея седой маковкой и краснея кирпичной физиономией, грузно выбирается первый секретарь Сергей Пафнутьевич Покобатько. Хлопают дверцы "козлика" - еще двое в одинаковых булыжных костюмах, с портфелями в руках, присоединяются к первому.
- Добро пожаловать, - произносит Иван и протягивает главному гостю полотенце с караваем. Тот удивленно разглядывает хлеб, но берет его в руки, машинально отламывает кусочек и, макнув в солонку, отправляет в рот. Передает хлеб-соль свите, те послушно следуют примеру первого, жуют. Петр Терентьич что-то сипло крякает в знак приветствия.
- Ну, здорово, - рокочет Покобатько, делает шаг и по щиколотку проваливается одной ногой в грязную жижу. Петр Терентьевич закрывает глаза. Веки он поднимает, заслышав, как густо смеется первый. Не веря ушам, председатель совхоза подкрепляет информацию зрением: Покобатько солидно хохочет, приговаривая:
- Ну, Петр Терентьич, крестил ты меня в своем хозяйстве. Я теперь тебе будто бы как родня.
Свита улыбается, Петр Терентьич выдавливает смешок и спохватывается:
- Сергей Пафнутьич, пожалуйста, мы сейчас мигом... переобуться...
- Э, да ладно уж, - машет первый ладонью. - Показывай сначала владения.
...Четыре часа спустя, после обхода, беседы и опробования загодя приготовленного угощения, первый возвращается к "Волге", отечески журя председателя совхоза:
- Да уж, Петр Терентьич, подзапустил ты хозяйство. Но ничего, справишься. Да и мы поможем. Будем тянуть совхоз в передовые.
Петр Терентьич ни жив, ни мертв - за все это время первый ни разу не обратился к нему на "вы", а только тыкал с грубоватым дружелюбием, что означает: положение председателя пока надежно.
Уже сев в машину, Покобатько вдруг скользит взором по стоящему поодаль Ивану и усмехается:
- Хлеб-соль... Да, уж.
Машины отъезжают. Председатель совхоза долго следит, как они удаляются.
Месяц спустя из области прибывает комиссия - не самая страшная, но нудная. Председатель совхоза, вспомнив о чем-то в последний момент, командует Ивану:
- А давай-ка снова... хлебом-солью... А?
Иван идет в сельпо. В магазине он озирает хлебную полку, но не берет с нее ничего и просит показать ему весь запас. Продавщица возмущается, но Иван укорачивает ее весомым "Надо!". Он разглядывает три выставленных поддона и тычет пальцем в хлеб:
- Этот!
Здесь же покупает полотенце и рублевую солонку.
Комиссия принимает у Ивана хлеб-соль, плюхает по совхозу, не брезгует застольем и уезжает, заполнив страничку акта на четверть.
Петр Терентьич ликует.
После "Красная заря" еще не раз принимает значащих гостей, и перед каждым их прибытием Иван придирчиво выбирает в сельпо хлеб. Он понятия не имеет, чем привлекает его тот или иной каравай. Совхоз начинает звучать, в него вкладываются "средства".
Через год первый секретарь вновь посещает совхоз-передовик, отведывает непременные хлеб-соль и продолжительно общается с председателем наедине. После его отъезда Петр Терентьич самолично выкушивает бутылку беленькой и зовет к себе Ивана:
- Значит, так. Предлагают мне повышение. В область. На своем месте хочу тебя оставить. Потянешь?
Вторую бутылку выпивают на пару.
- Скажи мне, Иван, - доверительно шепчет Петр Терентьич. - Как ты это делаешь?
- Что? - не понимает Смуров.
- Не притворяйся. Эти твои хлеба-соли.
- Сам не знаю, - честно признается Иван.
- Хитришь? - пытливо глядит председатель.
Смуров выдерживает взгляд.
- Верю, - вздыхает Петр Терентьич. - Жаль, что не знаешь. Я ж ведаю, как ты в сельпо караваи ворошишь. Значит, дар у тебя такой. Ну, что же. Главное, не зарывайся. Да и я помогу. Буду тянуть.
Иван Харитонович Смуров председательствует три года, потом перебирается в город. Петр Терентьич не забывает его, да и он Петра Терентьича тоже: по первому зову бросается в хлебный магазин, иной раз и не в один; людей теперь приходится встречать таких, что с первого наскока и не сыщешь того, что нужно.
Сергей Пафнутьевич Покобатько уже в Москве, через год в Москву выдвигается поседевший маковкой и покрасневший лицом Петр Терентьич. Через два года настает очередь Смурова.
Наступает день, когда министерство, в котором служит Смуров, должен посетить Сам. Иван Харитонович долго колесит по Москве, отвергает сначала булочные на Калининском проспекте, потом на Кутузовском, потом на набережной Фрунзе.
Каравай - чуть неказистый, кривоватый - он находит в Чертаново.
В час Икс министерство лихорадит. По коридорам бродят люди в штатском. Улица перед зданием пуста. Наконец, мигают синие маячки, хрипит репродуктор сопровождения. К бровке подкатывают темно-серые "ЗиЛы" с полупрозрачными зелеными окнами.
Сам входит в вестибюль, шаркая, задыхаясь. Покашливая, выслушивает обращения, перечисляющие все его титулы с непременным добавлением "дорогой", чмокает губами, супит лохматые брови. Нетвердыми руками принимает у Смурова хлеб-соль, пытается прожевать кусочек, потом целует Ивана Харитоновича - мокро, долго, пачкая ему губы размякшими крошками.
Окружающие аплодируют.
Через три дня о министерстве пишут на первых страницах "Правды" и "Известий", а еще через неделю Смурова посещает неприметный человек в неброском официальном костюме. Человек мельком предъявляет Ивану Харитоновичу малиновые корочки и долго беседует с ним за закрытыми дверями. Смуров обещает подумать, и неприметный человек делает вид, будто у Ивана Харитоновича действительно есть выбор.
Вскоре Смуров получает назначение в другое министерство, сталагмитом вздымающееся на пересечении Арбата и Садового. Одновременно он числится сотрудником учреждения с гранитным цоколем, выйти на площадь перед которым можно со станции метро "Дзержинская". Служба Ивана Харитоновича рутинна, почти скучна. Иногда ему поручают встречу зарубежных делегаций. Порой - значительно реже - он подносит хлеб-соль на закрытых приемах людям, чьи портреты регулярно появляются на третьих страницах центральных газет.
На памяти Смурова четыре раза меняется Сам. Последняя смена страшна, жутка, со стрельбой, баррикадами и танками. Учреждение с гранитным цоколем трясет, о Смурове то забывают, то приказывают готовиться к противоречивым встречам. Иван Харитонович нервничает: с хлебом в городе проблемы. С солью тоже.
Все проходит, в том числе и неразбериха. После хаоса учреждение, курирующее Смурова, оправляется от потрясений. Новые времена приносят непривычные веяния - Смурова начинают командировать в помощь зарубежным коллегам. Несколько раз он участвует во встречах, проходящих на территории третьих стран, и изумляет их участников - людей восточного облика - непривычным им ритуалом.
Однажды, в конце декабря, Смурову поручают подготовку к визиту важного гостя, однако вводные инструкции невнятны. Смуров терпеливо выслушивает туманные рекомендации и отправляется в привычный поход по магазинам. Два покупателя в штатском ненавязчиво ходят вслед за ним. Иван Харитонович ищет долго, но его спутники терпеливы. В конце концов, Смуров покупает черный подовый хлеб, двое тут же приближаются, распахивают кейс, на месте запаивают каравай в вакуумную упаковку. Позже в кейс отправляются соль, солонка, полотенце.
Смурова провожают в аэропорт Внуково. Он не знает, куда летит; куратор обещает сообщить все данные по прибытии.
Летят несколько часов. Приземляются в жару - после заснеженной-то Москвы. Смуров, куратор, сопровождение пересаживаются в машины и долго едут.
Они прибывают в лагерь на морском берегу. Все вокруг уставлено палатками, быстро монтируемыми домиками, легкими ангарами. Отчего-то много священнослужителей - самых разных. Военных тоже много.
Команда Смурова занимает шатер. Иван Харитонович настойчиво интересуется, что здесь происходит. Куратор, приникший ухом к спутниковому телефону, отмахивается, нервничает - пришло сообщение: на родине только что сложил с себя полномочия Сам, пятый при Смурове.
День клонится к вечеру.
- Пора, - произносит кто-то.
Куратор десантным ножом вскрывает вакуумную оболочку. Смуров привычно подхватывает хлеб-соль и выходит наружу. Он удивлен: вокруг собралась гигантская толпа, оставившая ему единственный коридор, выход к морю. Смуров идет, неся свои дары.
"Ожидается вертолет? - размышляет он. - Нет, слишком мало места для посадки. Скорее уж, катер".
Солнце начинает садиться, красня горизонт. Смуров стоит на берегу и ждет.
Море неподалеку от берега вдруг вскипает, бурлит.
"Подводная лодка!" - соображает Смуров.
Вода разбрызгивается фонтанами. Волны бегут к Смурову.
Над поверхностью моря одновременно показываются семь звериных голов, роговые наросты на них топорщатся, как диадемы. Вскоре становится ясно, что все шеи вырастают из одного тулова. Зверь ревет и движется к берегу.
Иван Харитонович Смуров поднимает хлеб-соль повыше и делает шаг ему навстречу.