Ыам был странным. Нет, в охоте он участвовал наравне со всеми, и охотником был искусным, поэтому в племени его странности терпели, но одобрять такое - нет уж, увольте! Вот зачем, спрашивается, нормальный член племени будет часами пялиться на летний танец стрекоз над болотами, падающие по осени листья или зимний снегопад? Кому придет в голову без всякой нужды, презрев опасность угодить на обед медведю или пещерному льву, бродить в одиночестве по окрестным полям и даже болотам? Нет, если еда кончилась, то понятно - надо идти добыть еще. Но когда все племя заваливало при активном участии того же Ыама мамонта, нажиралось мяса от пуза и сытно дремало, этот ненормальный смотрел на счастливых соплеменников как-то непонятно, как будто бы даже и с осуждением, а затем перехватывал свое копье поудобнее и, опираясь на него как на посох, уходил из пещеры на свои бесконечные поиски неизвестно чего. Нет, Ыам был очень и очень странным, и в племени давно и прочно решили, что до добра это его не доведет.
Вот и сегодня он с утра ушел гулять и теперь сидел на камне около речки, греясь на солнышке и зачарованно таращась на переливы струй текущей воды. Вдруг с неба послышался тихий, но постепенно нарастающий странный звук. Ыам оторвался от так занимающего его зрелища и беспокойно огляделся - все непонятное могло быть опасным, а ничего подобного ему ранее слышать не приходилось. Тем временем звук становился все громче, в небе появилась быстро увеличивающаяся темная точка. Охотник подхватил копье и на всякий случай спрятался под стоящим вблизи деревом, продолжая тревожно вглядываться вверх. Вскоре непонятное воющее нечто приблизилось настолько, что стало возможным разглядеть крылья - очевидно, это была какая-то птица. Еще через пару секунд Ыаму стало неуютно - похоже, она была куда больше тех, к которым он привык, и при этом продолжала стремительно приближаться! Не успел он толком испугаться - птица тяжело грянулась оземь всей своей громадной тушей. Теперь было ясно, насколько она велика - как два или даже три мамонта, не меньше! На непропорционально большой голове блестели громадные глаза, больше похожие на стрекозиные. Ыам продолжал настороженно наблюдать за ней из своего убежища. Очень хотелось убежать, и любой другой наверняка так бы и сделал, но странного охотника распирало любопытство. Птица не шевелилась - наверное, сдохла. Ыам выглянул из-за дерева и крадучись сделал пару шагов к неподвижно лежащей диковине. "Странная у этой птицы шкура - блестит как кожа змеи или ящерицы, а перьев отчего-то не видать" - подумал он.
Внезапно дохлая, как он считал, птица открыла громадный клюв. Охотник мгновенно упал на землю и неподвижно замер. Сердце его бешено колотилось. Но дальше началось нечто уж и вовсе непонятное. Прямо из открывшегося клюва вышла высокая, стройная женщина, почти целиком обернутая в шкуры с таким же серебристым блеском, как и то ли дохлая, то ли не совсем птица. Волосы на ее голове были того невероятно-красного цвета, какой бывает только у листьев некоторых деревьев по осени, а кожа на лице и руках, там, где ее не закрывала серебристая шкура, отливала невероятной бледностью, почти белизной. Женщина что-то сердито произнесла и, обойдя гигантскую птицу сбоку, пнула ее в брюхо. Затем, добавив тем же тоном еще несколько слов, она ткнула в нее рукой, и большой кусок птицыной шкуры внезапно отвалился, открывая ее внутренности. "Видимо, все-таки сдохла" - облегченно решил Ыам и решился подползти поближе.
Приблизившись, он смог наконец разглядеть лицо женщины и восхищенно застыл. Незнакомка была невероятно, нечеловечески прекрасна! Под высоким лбом голубели огромные глаза, обозревая мир дерзко и весело, без тени страха или неуверенности. Черты лица были таким тонкими и изящными, что самые красивые женщины племени рядом с ней показались бы отвратительными уродинами. Ни секунды более не раздумывая, Ыам поднялся и направился в сторону птицы и таинственной пришелицы.
- О, привет. А ты еще кто такой? - спросила она. Разумеется, охотник ничего не понял, но на всякий случай решил представиться.
- Ыам! - ответил он, гулко стукнув себя рукой по груди.
- Очень приятно, - улыбнулась незнакомка, - а я Ирина. Не понимаешь, да? И-ри-на, - повторила она его жест.
- Ыи! - попытался воспроизвести услышанное Ыам. Язык казался чужим и непослушным, тяжело ворочаясь во рту.
- Ну пусть будет Ыи, - рассмеялась она.
- Ыыыии! - повторил довольный своими успехами охотник, присоединяясь к веселью.
- Ладно, Ыам, было очень приятно с тобой побеседовать, но мне надо чинить этот треклятый корабль. Похоже, что-то с блоком навигации - мало того что вышла из туннеля прямо в атмосфере, так явно еще и во времени промахнулась. А, между прочим, после инцидента Постышева при временной ошибке посадка на планету строго запрещена, и как я теперь буду перед Советом оправдываться - непонятно. Ой, чую, попрут меня из дальней разведки пинком под зад! - с этими словами женщина, похоже, утратив к Ыаму всякий интерес, повернулась не нему спиной и начал копаться во внутренностях гигантской птицы.
Ыам огорченно ставился на нее. Ему хотелось продолжить общение, но как привлечь к себе внимание прекрасной Ыи, он не представлял. "Так она же голодная!" - внезапно понял он. Ну да, конечно же голодная - оттого и птицу потрошит. Правда, мяса в ней, кажется, вовсе и нету - одни только пучки разноцветных жил вон торчат. Но не зря же Ыам один из лучших в племени охотников! Он развернулся и уверенно припустил к ближайшему леску, где еще утром заметил следы оленя.
Через несколько часов довольный Ыам, сгибаясь под весом оленьей туши, вернулся на берег реки. Незнакомка все еще копалась в брюхе птицы, но мяса, похоже, так там и не обнаружила.
- Ыи! - громко возгласил о своем появлении Ыам.
- А, это ты, дружок, - обернулась она. - Представляешь, а я таки починила блок навигации! В полевых условиях, без нормальных инструментов - я прямо горжусь собой! А что это ты приволок такое?
Ыам гордо бросил оленью тушу к ее ногам и подбоченился.
- Ты мне покушать принес? - рассмеялась девушка. - Да ты у нас, оказывается, джентльмен! Впрочем, я уже закончила, так что можно и перекусить. Вот только сырым я мясо есть не стану, ты уж не обессудь. Может, тогда и дров для костра принесешь, раз взялся ухаживать?
- Ыи? - вопросительно уставился на нее охотник. Чего она ждет - вот же прекрасный олень, осталось только шкуру снять, и можно будет впиться зубами в сочное, теплое еще мясо!
Ирина огляделась вокруг, подобрала валявшуюся на земле сухую ветку, потом еще одну, бросила их на землю рядом с оленем и указала на них Ыаму:
- Дрова, понимаешь? Дро-ва!
Ыам озадаченно почесал в затылке. Прекрасная Ыи отвергла оленя, но ей зачем-то нужны палки? Он, конечно, принесет, но какой в этом прок? Немного побродив по округе, охотник вернулся с целой охапкой веток и сучьев.
- Умничка! - обрадовалась девушка. Затем, сложив ветки шалашиком, она достала откуда-то непонятный квадратный камень и чем-то по нему чиркнула. В руках у нее появился огонек. Ыам завороженно уставился на этакое диво. Он знал, что такое огонь. Когда-то, когда он был маленьким, на глазах у охотников племени молния подожгла старое дерево, и им целых полтора года удавалось поддерживать костер в пещере, зажженный от этого огня. Тем временем Ыи подожгла припасенные ветки, и вскоре костер запылал жарко и ровно.
- Ыи! - восхищенно проговорил Ыам. Кто же она, эта прекрасная незнакомка, что может летать в брюхе гигантской птицы и оставаться живой, если она извлекает огонь из ниоткуда одним движением руки? Быть может, сошедшая с небес богиня?
Через пять минут нарезанная ломтиками и нанизанная на палочки оленина уже жарилась над костром, распространяя вокруг одуряюще аппетитный аромат. Рот охотника наполнился слюной, а живот громко заурчал.
- Проголодался? Держи, добытчик! - протянула она ему один из прутиков. Ыам схватил его и поспешно отправил мясо в рот. Вкус был невероятный - гораздо, гораздо лучше сырого мяса пусть даже и свежеубитого оленя, и вообще лучше всего, что ему доводилось до сих пор пробовать.
Закончив трапезу, они некоторое время посидели у огня молча, завороженно наблюдая за пляской языков пламени.
- Ну ладно, Ыамчик, - произнесла наконец Ирина. - Спасибо за угощение. Ты, конечно, чудо, но мне пора лететь домой. Не скучай тут без меня!
Она встала и, приставив отвалившийся кусок птичьей шкуры на место, двинулась к ее голове. Ыам озадаченно поглядел ей вслед. Девушка остановилась у распахнутого птичьего клюва, помахала ему рукой и вошла внутрь. Клюв закрылся. Охотника аж на месте подбросило - оказывается, коварная птица все это время только притворялась мертвой! Да, вот она завыла, как тогда, утром, и внезапно медленно, как будто нехотя, приподнялась над землей.
Птица поднималась все выше и выше, оставляя внизу догорающий костер и растерянного Ыама. Он немного помолчал и, подобрав тлеющую ветку, двинулся обратно в пещеру своего племени. На душе было тоскливо и муторно. Перед внутренним взором его стояло прекрасное смеющееся лицо с глазами цвета неба, обрамленное огненными кудрями, и он с отчетливой безнадежностью понимал, что не увидит его больше никогда.
В племени Ыама встретили с восторгом. Добыть огонь было настоящим подвигом, за который прощались любые странности. Но это не принесло ему облегчения. Охотник сидел у самого выхода из пещеры, опершись рукой о землю, и с тоской смотрел в ночное небо, полное далеких, таких прекрасных и манящих звезд. На глаза его наворачивались слезы, как будто он чем-то поранился. Утирая их рукой, он вдруг внимательно посмотрел на испачкавшую ее красную пыль. Затем подошел к стене пещеры и провел по ней - на камне остался темно-бордовый след.
Притихшее племя, собравшись у костра, с непонятной им самим почтительной робостью наблюдало, как Ыам, размахивая руками, выводил на стене линии, постепенно складывавшиеся в некое подобие прекрасного женского лица. Но он не обращал на них внимания - он был полностью поглощен своим занятием. Кожа на его пальцах давно стерлась, и они кровоточили, но внимания на это охотник не обращал ни малейшего. Всю жизнь снедавшая его непонятная тоска стала вдруг острой болью, и боль эта была много, несравнимо сильнее боли в раненых пальцах. Но он никогда бы не согласился отказаться от нее, потому что боль эта и память о произошедшем чуде стали вдруг самым важным для него, самой сутью его существа. Они необратимо меняли его, пробуждая в нем нечто, доселе дремавшее, и, казалось, вся вселенная восхищенно и опасливо примолкла, наблюдая за этим пробуждением, словно вслушиваясь в первую тихую ноту прекрасной и могучей симфонии, и вечно спешащее время вдруг приостановило свой бег. Но Ыаму не было дела и до них - он рисовал свою Ыи.