|
Город был старым. Электричка брила его намоленное лицо каждый час с четвертью.
Он вышел, щурясь - август слепил солнцем. Перрон иссяк. Огляделся.
Их осталось двое. Хрупкая девушка с зеркально тонированным лицом шла вдоль исчезающих вагонов. Поправил ремень сумки, подняла очки, встретились.
- Тебе всё столько же?
Он попытался улыбнуться.
,,
Лет назад они условились - лето, город. Приехал, пришла встречать. Сумки, тележки, последним сошёл поджарый дед в лихой кепке, обнимая зашитую в клетку синицу. "Это он", - испугалась. Птицелов скользнул мимо, взгляд его был пустым.
Он курил уже вторую в конце грязной ленты битума, помахал, сдаваясь. "Вика", - выдохнула, неловко пряча руку. "По-прежнему - Вадим", - уронил легко. Качнуло - обнялись, перрон закружило: слишком долго они нагревали медные монеты и прикладывали их к замёрзшим стеклам мониторов.
Она смеялась, трамвай чертил дугу. Шли, он рисовал запятые коротким карандашом "голуаза", жёлтая пачка норовила сбежать из косого кармана.
В предбаннике гостиницы тосковали двери лифта, форма N1-Г требовала настоящее имя. Окно в номере показывало крыши - ржавые, ребристые.
- Что ты хочешь? - спросила Вика, глотая гласные.
Его глаза прянули смехом.
- Есть.
Улицы плескались, шептали сосны - что за чудное было лето. Двухэтажный особняк прятался в остриженном парке. У дверей стояли два деревянных солдата и отдавали ружьями честь всем, кто проходил мимо. Вика зажмурилась, часовые послушно исчезли.
- Здесь кормят, - предположил Вадим.
Кормили на славу.
,,
Пряжа воспоминаний лучше пушится, если спрядена из коротких волокон. Особняк был тем же, девушка в переднике кивнула приветливо, почти узнавая.
Крохотные льдины таяли в "балантайне", форель молчала, как и положено рыбе, грустил жульен с грибами, надеялось мороженое. Урок географии был коротким. Вика плакала, как привыкла, без слёз. Обожгло висок, прикоснулась - на подушечке пальца задрожала капля. Ещё один ветвящийся кристалл угодил в стакан в руке Вадима, скользнул по золотистой "ножке", исчез. Снег повалил вдруг хлопьями, стемнело так, что кругом не было видно ни зги.
Вика качнула головой, стряхивая свинцовое облако наваждения.
- Ты умер, утонул в реке за городом, - словно читала наизусть.
- Не так, - поправил Вадим. - Просто вместо четырёх часов в самолёте - теперь будет десять.
Она увидела серебро тяжёлых крыльев. Они плыли над лесами и озёрами, над морями и твёрдой землей; под ними дули холодные ветры, выли волки, сверкал снег.
- Знаешь, - ответила Вика, сминая ложечкой подтаявшие шарики, - я хотела выбрать такого человека, который бы сумел отвечать, когда с ним заговорят.
Он почти улыбнулся:
- Я напишу пару слов на сушёной треске.
,,
Свет в кухне горел. И готов был гореть всю ночь.
- Мама.
Шорох и шелест. Лилии прятали среди редких лепестков то, что Вика не могла услышать. Она - слышала.
- Что это, Вик?
- Цветы, мам. Ты каждый год спрашиваешь одно и то же.
Богомол ударился в стекло, спешился. Заворчал чайник.
- Почему цветы - мне?
Вика вздохнула.
- Одно и то же, мама. Ты забыла, так - было с самого начала.
- Я не забыла.
Женщина у плиты уронила плечи: годы стали другими, дети другими - на глаза не покажутся, всё тайком, урывками: год - на телефонных словах да письмах, день-другой - вместе, какой толк из этого? кто он? почему не придёт в дом? почему цветы - мне?
- Странный он у тебя, - обозначила вслух.
Вика опустила взгляд, пряча укоризну: "одно и то же, мама".
- Просто такой же. Как я.
,,
Гостиница плыла и казалась. Вика легко справилась с лифтом и прочими.
- Привет.
Его глаза заискрились.
- Где же это ты была так долго? И где был я сам? - оглянулся вокруг. - Как здесь холодно, пустынно!
Она окунулась в его запах. Ржавые крыши за окном уставились в небо - небо было совсем ясное, и на нём пылало северное сияние.
- Что ты хочешь? - спросил, оттаивая.
Вика рассмеялась.
- Подарить тебе весь свет и пару новых коньков.
Небо опять фукало и выбрасывало столбы чудесного голубого пламени. В уголке парка, рядом с крохотным озером, разбросала разноцветные рукава цепочная карусель.
Ветви неслись навстречу, расступались, вспыхивал осколок воды, мелькали пятна увядших зонтов - над тележкой с мороженым, тиром, скамейками, качались листья, слепила зеркальная рябь, менялись узоры, ветви, вода, зонты, ветви, вода.
После их кружило по улицам, прибивало к коралловым рифам палисадников, подгоняло течением трамвайных путей, чтобы выбросить на пологий берег перрона, где Вика беззвучно заплакала - навстречу ей нёсся целый полк снежных хлопьев, они бежали по земле и, приближаясь, становились всё крупнее и крупнее.
,,
Одни напоминали собой больших безобразных ежей, другие - стоголовых змей, третьи - толстых медвежат с взъерошенною шерстью. Но все они одинаково сверкали белизной, все были живыми снежными хлопьями.
Вика смотрела на них сквозь стекло. Свет в кухне горел. Было так холодно, что её дыхание сейчас же превращалось в густой туман. Туман этот всё сгущался и сгущался, она протянула ладонь, тонкие пальцы заскользили, рисуя дорожки - составляя слово, некогда написанное блестящими ледяными буквами, если верить старой книжке с картинками.
"Мы будем идти, - шептала девушка у окна, грея дыханием немеющие руки, - а вокруг станут распускаться весенние цветы, и зазеленеет трава. Раздастся звон, и мы узнаем колокольни родного городка. Поднимемся по знакомой лестнице и войдём в комнату, где всё окажется по-старому: так же будут тикать часы, так же двигаться часовая стрелка".
,,
Снег валил, поезд мчался, ныряя в сугробах, прыгая через изгороди и канавы. Снежные хлопья всё росли и обратились под конец в больших белых куриц, нахохлились. Вадим поёжился, понял, как хорошо знают птицы за окном вагона его возраст и его "географию" - со всеми рентгенологическими признаками в бессимптомный период.
Прикурил, плясали пальцы.
Ему было сорок шесть. Диагноз звучал невнятно, сбиваясь с "недифференцированный" на "инфильтрирующее" и предполагал от трёх до девяти. Месяцев.
Он совсем не боялся Снежной королевы и, как придёт время, собирался рассказать ей, что знает все четыре действия арифметики, да еще с дробями, знает, сколько в каждой стране квадратных миль и жителей, а она - будет улыбаться в ответ.
"Прости, Вик. Иначе однажды утром ты надела бы свои красные башмачки да пошла к реке - спросить про меня".
Прислонился к стеклу, попросил шёпотом:
- Слать бы тебе конверты: Кай - Герде.
Поезд, казалось, летел над лесами и озёрами, над морями и твёрдой землей; а над ним сиял большой ясный месяц. На него он смотрел всю эту долгую-долгую летнюю ночь.
|