Прягин Владимир
Корпункт

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
Оценка: 7.19*19  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Журналист, решивший уйти из профессии, размышляет, что делать дальше. К нему обращаются с неожиданным предложением. Казалось бы, при чём тут магия? Но она имеет, как выясняется, прямое отношение к печатному слову. Пытаясь разгадать тайну, журналист заглянет в соседний мир. И поймёт кое-что о себе самом.
    ***
    Текст выложен полностью.
    Файл FB2 можно взять здесь.
  1
  
  Визитная карточка сразу произвела впечатление. Буквы — угольно-чёрные, чуть вытянутые по вертикали, строгие, но без канцелярской кондовости. Фон — сливочно-белый, с нитевидными, плавно изогнутыми вкраплениями. Если взглянуть под определённым углом, вкрапления эти начинали красновато мерцать, будто волны в лучах заката.
  Карточку Иван достал из конверта, найденного в почтовом ящике, в ворохе рекламных листовок. Конверт был самый обычный, из тех, что продаются на почте (пять рублей, кажется, за штуку), без картинок и марок. Обратный адрес на нём отсутствовал, зато домашний адрес Ивана, написанный фиолетовыми чернилами, читался чётко и ясно.
  Если бы анонимная депеша пришла в электронном виде, он удалил бы её без лишних раздумий, приняв за спам, и на этом история завершилась бы. Но бумажное письмо заинтриговало, поэтому Иван сунул его в карман (в подъезде было темновато для чтения) и вскрыл, едва поднявшись в квартиру.
  И вот теперь, сидя на кухне, разглядывал визитку с номером мобильного телефона и одним-единственным словом: ПОСРЕДНИК. Все буквы были заглавными — видимо, для пущей значительности. Сопроводительных посланий и пояснений в конверте не обнаружилось.
  'Дурью мается кто-то', — неуверенно подумал Иван, откладывая визитку. Поднялся из-за стола, поставил на плиту чайник и посмотрел в окно.
  Был конец марта. Снег с подмосковных улиц сошёл уже почти без остатка, асфальт подсох. Температура держалась немного выше нуля, но трава ещё не пробилась, и почки ещё не взбухли. Природа застыла в сером недоумении, словно поезд на полустанке по пути из зимы в весну.
  В такие дни всё вокруг казалось Ивану неубедительным, бутафорским — и соседние дома, и пустые клумбы, и раздетые деревья под окнами. Подступала грусть, горько-сладкая, как классический шоколад, и замешанная на томительном предвкушении — ещё немного, и всё неузнаваемо переменится. Март-полустанок с его отсыревшими декорациями останется позади, надо лишь проявить терпение и подождать.
  В этом ожидании, собственно, и состоял главный кайф весны — для него, Ивана, во всяком случае. А если так, то последние мартовские деньки вполне могли считаться любимым временем года, когда без напряжения удаётся игнорировать занудный шёпот здравого смысла, твердящего, что надо заняться реальным делом, вместо того чтобы фантазировать о несбыточном...
  Чайник на плите загудел, издевательски подражая локомотиву.
  Залив кипятком заварку, Иван достал из холодильника масло и надорвал упаковку овсяного печенья, оформленную подчёркнуто лапидарно, в совковом стиле. Подумал мельком, что подобных ретро-приветов развелось в стране слишком много. Все эти пельмени в розоватых картонках, плавленные сыры с дружелюбными именами, сгущёнка в сине-фиолетовых банках. Не говоря уж о форумах в интернете, где мальчики и девочки, рождённые в эпоху удвоения ВВП, рассказывают друг другу о прелестях пионерского детства...
  Дожидаясь, пока чай немного остынет, он снова взял визитную карточку.
  Кто и зачем мог её прислать?
  Без марки письмо, по идее, нельзя доставить официально, через почтамт. Значит, отправитель — или, скажем, его помощник — не поленился и принёс послание лично. Какая-нибудь рекламная акция? Суют эту хрень во все почтовые ящики? Нет, сомнительно. Карточка — слишком дорогая и качественная. Да и какой будет смысл в рекламе, если даже название фирмы не упомянуто?
  В общем, пусть идут лесом. Не хватало ещё весь день ломать голову.
  Перекусив, Иван включил ноутбук и открыл страницу с вакансиями. Машинально отыскал взглядом строчку 'искусство, развлечения, СМИ' и хотел уже по ней щёлкнуть, но в последний момент сдержался. Только выругался вполголоса, досадуя на себя.
  У него, похоже, рефлекс, как у собаки Павлова.
  Сколько раз ведь твердил себе — никакой больше журналистики. Ни верноподданнической, ни оппозиционной, ни жёлтой, ни серо-буро-малиновой в лиловый горошек. Никаких больше репортажей, пресс-конференций и новостей. Никаких интернет-изданий, радиостанций и уж тем более — никакого ТВ...
  Уволился? Хрен с тобой, займись чем-нибудь другим.
  Иван бы и рад, но загвоздка в том, что никаких талантов, кроме умения составлять слова в предложения, за ним замечено не было.
  То есть, рассуждая абстрактно, он мог бы пойти и в грузчики (не задохлик ведь, даже спортом в юности занимался), но не даёт проклятый снобизм. Ведь Иван свет-Егорович у нас акула пера, волк микрофона, хорёк курсора...
  Иногда, в припадке внезапного оптимизма, подогретого алкоголем, Иван осторожно холил и лелеял мыслишку, что придёт время и он соберётся с духом, сядет за комп и наваяет нетленку. В смысле, напишет книгу — глубокую, многослойную, мощную. Манифест поколения. Чтобы приятели-журналюги завистливо зашептались, плешивые критики развели руками в немом восторге, а впечатлительные барышни выстроились в очередь за автографом.
  Но хмель развеивался, и ненаписанный манифест стыдливо задвигался в чулан сознания, к заржавевшему фотонному звездолёту, о котором мечталось в детстве.
  Ещё Ивану почему-то казалось, что, стоит только уволиться, как ему сразу начнут названивать из конкурирующих изданий и предлагать работу, — у него ведь там целая орава знакомых. Он уже морально приготовился вежливо, но непреклонно отказывать, объясняя, что насовсем ушёл из профессии.
  Никто из коллег, однако, не позвонил.
  Поначалу это вызвало удивление, и только потом забрезжило смутное подозрение, что он, Иван, был, возможно, не столь уж незаменимым сотрудником. Этот вывод вроде бы подтверждал правильность решения об уходе, но сам по себе был достаточно неприятен.
  Безделье, поначалу столь вожделенное, начинало надоедать.
  И вот сегодня оно впервые было разбавлено чем-то отдалённо похожим на возможность делового контакта.
  Нет, в журналистику он возвращаться не собирается. Но вдруг предложат что-то альтернативное? Понятно, что шанс ничтожный, и тем не менее...
  Иван опять уставился на письмо.
  На этот раз внимание привлёк почерк на конверте — солидный, ровный и то же время напористый, с элегантным наклоном и без единой помарки. Автор явно привык писать от руки и находил в этом удовольствие. Можно было, конечно, предположить, что отправитель — какой-нибудь старичок, заставший ещё уроки чистописания в советской школе с чернильницами и перьевыми ручками, но...
  Но всё равно это было странно.
  И любопытно.
  Посредник, значит...
  Не давая себе времени передумать, Иван взял мобильник и набрал номер.
  
  2
  
  Слушая гудки, он запоздало задумался над вопросом — как начать разговор? Выдать стандартную фразу вроде: 'Здрасьте, я по объявлению'? Глупо — тут не объявление, а письмо. Тогда можно сделать вид, что правила игры приняты, и бросить с небрежно-деловой интонацией: 'Посредника пригласите, будьте добры'...
  — Слушаю вас, Иван Егорович.
  Голос в трубке звучал спокойно — негромкий насыщенный баритон. Иван, сбитый с толку, спросил:
  — Вы меня знаете?
  — Разумеется. Я ведь именно вам направил послание.
  — Значит, вы и есть тот самый посредник?
  — Верно.
  — Что вы хотели?
  — А чего хотите от жизни вы, Иван Егорович? С вашего разрешения, я предпочёл бы обозначить проблему именно таким образом.
  Ивана всегда раздражали люди, которые считают себя запредельно умными и говорят сплошными намёками. Приходишь к такому, чтобы взять интервью, задаёшь прямые вопросы, а в ответ тебе начинают компостировать мозг...
  — Послушайте, — сказал Иван терпеливо, — давайте не будем отнимать друг у друга время. Если это досрочная первоапрельская шутка, то лучше прекратим сразу. Я не любитель такого юмора, извините.
  — Первое апреля здесь ни при чём. Мой интерес — исключительно деловой, даю вам честное слово.
  — Тогда ответьте, пожалуйста. Во-первых, где вы работаете? Между кем и кем вы посредничаете? И как ваше имя, кстати?
  — Ценю серьёзный подход. Меня зовут Свен Аскольдович...
  'Час от часу не легче', — мельком подумал Иван.
  — ...и я обращаюсь к вам по поручению определённой группы людей, которая хотела бы выступить вашим работодателем. Готов сообщить конкретику, но лучше это сделать при личной встрече. Можно даже прямо сейчас. Знаете пивбар на Леонова?
  — 'Подберёзовик'?
  — Да, он самый. Я тут пробуду ещё около часа. Если желаете, подходите, я угощаю.
  — Подумаю.
  Он нажал на кнопку отбоя. Бар на соседней улице? Похоже на розыгрыш. Приятели постарались? Сейчас Иван туда явится — и эти ханурики начнут ржать, тыкая в него пальцами. Но пивом должны-таки угостить, иначе будет не по-пацански. Так, может, и в самом деле сходить, развеяться? Неохота киснуть в квартире...
  Накинув куртку, он спустился по лестнице.
  До искомого заведения было десять минут прогулочным шагом. В подступающих сумерках ярко горела вывеска, от которой за версту несло креативом: 'ПодBEERёзовик'. Иван вздохнул и переступил порог.
  Против ожидания, его не встретил взрыв хохота. Бар был практически пуст, лишь в дальнем углу сидел незнакомый дядя в костюме-тройке и с аккуратной седой бородкой. Слева от него стоял высокий пивной бокал, справа — маленький ноутбук. Заметив Ивана, дядя поднялся из-за стола и протянул руку.
  — Спасибо, что заглянули, Иван Егорович. Рад вас видеть воочию.
  — Свен Аскольдович?
  — К вашим услугам. Какое пиво предпочитаете?
  — Ну, раз уж спрашиваете, то пшеничное нефильтрованное.
  — Достойный выбор. А я, представьте, безалкогольное пью — за рулём сегодня весь день, — поделился печалью седобородый, подзывая официантку. — Голубушка, нефильтрованное найдётся у вас?
  Оказалось, что да, найдётся. Иван решил, что вылазка уже себя оправдала, чем бы ни закончился разговор. А значит, самый разумный выход — принять правила игры и спокойно всё выяснить:
  — Ну, так о чём же всё-таки речь?
  — Потенциальные работодатели обратились ко мне и попросили подыскать им подходящего человека. Я счёл вас оптимальной кандидатурой. Всё просто.
  — Так... — протянул Иван. — То есть вы...
  — Моя задача — обеспечить переговоры между людьми, которые не могут общаться лично.
  — Да, теперь понимаю — заказчики не желают светиться... Знаете, я до последнего был уверен, что надо мной хотят подшутить... Ваш дурацкий фокус с визиткой ввёл меня в заблуждение... Нет, ну серьёзно, к чему этот цирк с письмом? Позвонили бы сразу по телефону... Короче говоря, Свен Аскольдович, спасибо, что внесли ясность. Передайте работодателям, что я такими вещами не занимаюсь.
  Иван хотел встать, но собеседник жестом попросил подождать и сказал с лёгким беспокойством:
  — Иван Егорович, вы, похоже, неверно истолковали мои слова. Не знаю, что именно вы подумали...
  — Да ладно вам, чего уж тут истолковывать. Вы хотите слить в прессу какое-то, извините, дерьмище. Компромат на конкурентов, скорей всего. Но, повторюсь, это не ко мне.
  То ли седобородый был хорошим актёром, то ли услышанное его искренне удивило, но он выставил перед собой ладони и поспешно проговорил:
  — Нет-нет, уверяю вас, ничего подобного! Никакого компромата! Никаких сливов! Речь о длительном официальном контракте, который вам хотят предложить...
  Теперь удивился уже Иван:
  — Если официально, то к чему эта конспирация?
  — Тут не в конспирации дело — проблема, скорее, технического характера. Очень скоро вы всё увидите сами — при условии, что мы с вами договоримся. Но сначала я должен задать несколько вопросов — это недолго, буквально пара минут. Буду признателен, если вы уделите мне это время.
  Иван, поразмыслив и глотнув пива, пожал плечами:
  — Ладно, согласен. Спрашивайте.
  — Заранее прошу извинить, если вопрос покажется некорректным. И всё-таки — почему вы ушли с последней работы? Из-за денег?
  — Нет. Я устал.
  — Ага, — собеседник удовлетворённо кивнул, будто именно на такой ответ и рассчитывал. — Я не буду расспрашивать о редакционной политике. Но, вероятно, имелись ещё какие-то факторы, повлиявшие на ваше решение? Прошу вас, подумайте хорошенько и ответьте по возможности честно. Это очень важный момент.
  Повисла пауза. В баре тихо играла музыка — что-то ненавязчиво-мелодичное, из англоязычных старых хитов. Свен Аскольдович терпеливо ждал, положив руки на подлокотники. Иван сделал ещё пару глотков, потом наконец сказал:
  — Ну, раз уж речь зашла... Знаете, это прозвучит странно, учитывая мой стаж, но я ведь, по сути, совсем не журналист по натуре. У меня нет главного качества — желания выцарапывать информацию. Я терпеть не могу приставать к кому-то с расспросами, хотя смысл профессии как раз в этом. Тут вы, наверное, поинтересуетесь — а зачем я тогда вообще пошёл на журфак?
  — Непременно поинтересуюсь.
  — Я думал, это — единственная возможность что-то писать, и чтобы мне ещё и платили. Увидеть строчки в газете, которые я сам же и сочинил, свою фамилию там же — мне это казалось чем-то почти магическим. Наивен был, что поделать...
  — Чем-то почти магическим... — повторил посредник задумчиво. — Занятная формулировка, весьма занятная... Нет, Иван Егорович, это вовсе не так наивно.
  
  3
  
  Иван собирался переспросить, но в этот момент у него в кармане запиликала и задёргалась телефонная трубка. Извинившись, он вытащил её, взглянул на экран — высветился незнакомый номер.
  — Алло.
  — Здравствуйте! — произнёс механически-жизнерадостный голос. — Информация для жителей Москвы и ближнего Подмосковья. У нас открылся...
  Что именно у них там открылось, Иван так и не узнал, поскольку оборвал связь. Пожаловался собеседнику:
  — От спамеров — не спрятаться и не скрыться.
  — Примета времени, что поделать. Кстати, Иван Егорович, вы не луддит ли часом? Телефончик у вас, смотрю, совсем уже старенький. Неужели смартфона нет?
  — Дома оставил.
  — А почему так?
  — Ну, как бы вам объяснить... Я в последние пару лет работал в онлайн-газете, рулил там внутрироссийскими новостями. И вот представьте, просыпаешься утром и первым делом смотришь на сайт — проверить, что наваляла ночная смена. Потом приезжаешь на работу — и опять утыкаешься в экран до позднего вечера. А для полного счастья ещё и по дороге домой на смартфон постоянно что-нибудь шлют — уточняют, спрашивают, опять уточняют... Тошнить начинало, честное слово. Я иногда уже не выдерживал, смартфон просто вырубал — оставлял только обычную трубку на крайний случай. А когда уволился, вообще почти перестал его в руки брать... Знаете, прогресс — хорошее дело, только...
  Иван замолк и махнул рукой, не желая вдаваться в абстрактные рассуждения, но седобородый попросил:
  — Продолжайте, будьте добры. Я слушаю вас очень внимательно.
  — Да я ничего особо умного не скажу. Просто у меня ощущение — прогресс попёр уже каким-то галопом, причём не в ту степь.
  — Конкретизируйте, если можно.
  — Я про последние лет двадцать, ну или тридцать, когда дигитализация пошла в массы. Начиналось-то хорошо, появились всякие полезные штуки — персональный комп, потом интернет. Для журналиста — это ведь просто клад! Я иногда представлю, как раньше народ корячился с пишущими машинками, и волосы встают дыбом... Мобильники опять же — незаменимая вещь...
  — Так в чём же проблема?
  — В том, что всё это обрастает раздражающей ерундой. Как, знаете, дно корабля — ракушками. На каждый чих у нас — мобильное приложение и анимированный смайлик в придачу. Любой шестиклассник-двоечник, который даже матерится с ошибками, теперь может взять смартфон и прокукарекать на весь рунет... В общем, печатный текст обесценивается всё больше. Слишком многие получили доступ к техническим инструментам, облегчающим его производство.
  — И какой же выход? Цензура?
  — Понятия не имею. Моё дело — повозмущаться, а на конструктивные предложения мозгов уже не хватает. Журналист я, в конце концов, или кто? Хоть и отставной...
  Свен Аскольдович улыбнулся и отхлебнул из бокала. Иван последовал его примеру. За время их разговора посетителей в заведении прибавилось — за дальний столик уселись трое парней интеллигентно-раздолбайского вида, возрастом лет по двадцать. Иван про себя обозвал их хипстерами, хотя сами они, по всей вероятности, сочли бы этот термин вульгарным и нафталиновым.
  Посредник тоже обратил внимание на новых гостей:
  — Ну а вот эти молодые люди, Иван Егорович? На вид, по-моему, отнюдь не двоечники и вряд ли испытывают проблемы с правописанием. Ага, один вон как раз что-то набирает... Разве плохо, что они теперь могут делиться впечатлениями и мыслями со всеми, кто только пожелает прочесть?
  — Я разве спорю? — буркнул Иван. — Пусть делятся на здоровье. Тем более что для них интернет — естественная среда, привычная чуть ли не с колыбели. Я-то всё-таки с бумажных носителей переучивался. Может, поэтому иногда и испытываю такую, знаете, иррациональную ностальгию по временам, когда газеты были ещё газетами, а не скопищем пикселей.
  — Что ж, это я, в общем-то, и хотел услышать. Будем считать, что предварительное собеседование состоялось. Вы готовы ознакомиться с предложением, ради которого я с вами связался? Оговорюсь сразу — это не журналистика в привычном вам понимании. Но, думаю, вы справитесь.
  Он произнёс это размеренно, веско и уже без улыбки. Иван, ощутив неожиданное волнение, подобрался и подтвердил:
  — Да, я готов. Рассказывайте.
  — Как вы отнесётесь к тому, что есть ниша, где печатное слово по-прежнему играет немалую и даже, в каком-то смысле, стабилизирующую роль?
  — Меня смущают ваши формулировки, — осторожно сказал Иван. — Что за ниша? Звучит очень многозначительно, но, простите, невнятно.
  — Да, вы правы. Боюсь, однако, что объяснения тут вообще не помогут — вы просто не поверите и уйдёте. Поэтому предлагаю увидеть всё собственными глазами. У меня тут рядом машина. Едем?
  Если бы дело происходило в каком-нибудь политическом триллере, Иван обязательно заподозрил бы, что его хотят заманить в ловушку. Но в привычно-скучной реальности он был не настолько важной персоной, чтобы вокруг него устраивались половецкие пляски. Особенно сейчас, когда он пребывал в статусе безработного.
  — А далеко ехать?
  — Не более получаса.
  Иван прикинул — можно как раз добраться до московских окраин. Или, к примеру, до элитного загородного посёлка, который тут есть поблизости. Значит, имеется вероятность, что вариант и правда достойный.
  Заказчик, конечно, слегка со странностями, но по нынешним временам это обычное дело. Вариантов можно придумать целую кучу. К примеру, эксцентричный миллиардер (пусть даже не долларовый, а всего лишь рублёвый) решил осчастливить человечество мемуарами и ищет теперь литературного негра...
  — Ладно, везите.
  Автомобиль у посредника выглядел вполне респектабельно. Вместительный недешёвый паркетник с зализанными углами, выкрашенный в цвет полночного неба и сверкающий чистотой, будто только что выехал с автомойки.
  Свен Аскольдович уверенно попетлял по городским улицам и свернул на шоссе в сторону Москвы. Начал накрапывать дождь, по стеклу размазались капли; асфальт заблестел, пропитавшись электрическим светом.
  Ехали почти без задержек, лишь иногда впереди подмигивали красные стоп-сигналы. На встречке было теснее, жёлтые фары выстроились в нескончаемую мерцающую цепочку — народ покидал столицу, пока вечерний час пик не запечатал выезды наглухо.
  Посредник включил радио; зазвучал, будто по заказу, романс про 'дорогу длинную'. Иван подумал, что некоторые песни воспринимаются совершенно иначе, если слушаешь их не дома, а вот так, посреди дождя, на полпути к неизвестной цели. Неизвестность эта как будто усиливает аккорды, наполняет их новым смыслом...
  Замечтавшись, он пропустил момент, когда они свернули направо, так и не доехав до МКАДа. Дорога сузилась, встречных фар больше не было, а вплотную к обочине подступил густой ельник. Кажется, подтверждалась версия насчёт загородного дома.
  — Рекомендую прикрыть глаза, Иван Егорович.
  В голосе седобородого Свена послышалось напряжение; лицо его стало сосредоточенным, а пальцы крепче вцепились в руль. Ивану это не понравилось — он уже раскрыл рот, чтобы потребовать объяснений, когда машину тряхнуло.
  
  4
  
  Ощущение было, будто дорога вздыбилась и подбросила автомобиль вертикально вверх. Точнее, не подбросила даже, а зашвырнула с невероятной силой. Перегрузка на миг вдавила Ивана в кресло, сбила ему дыхание, но тут же сменилась тошнотной лёгкостью. Он почувствовал, что ничего не весит, и оторвался бы от сиденья, если бы не был пристёгнут к нему ремнём.
  Мглу за стеклом вспороли десятки молний — бело-розовые зигзаги перечёркивали друг друга, сплетались в жгуты и гасли, чтобы тут же смениться новыми, ещё более яркими. Он поспешно зажмурился, но даже сквозь веки видел этот бешеный танец света. Голова закружилась; в ноздри ударил запах — не озоновый, вопреки ожиданиям, а уютно-лёгкий, манящий, с чуть заметной кислинкой. Уже теряя сознание, Иван подумал, что в детстве примерно так же пахли мандарины под ёлкой...
  Потом он пришёл в себя.
  Невесомость исчезла, тошнота отступила. Вспышки прекратились; лишь слабые, затухающие отсветы на сетчатке доказывали, что всё произошло не во сне. Мелькнула мысль, что гроза, похоже, имела не электрическую, а какую-то иную природу. Индикаторы на приборной панели продолжали ровно фосфоресцировать — вряд ли подобное наблюдалось бы, если бы в машину ударила настоящая молния.
  Автомобиль стоял у обочины. Вокруг был вроде бы тот же ельник, но имелась какая-то неправильность, нестыковка. Иван, всё ещё туго соображая после беспамятства, не сразу понял, в чём дело.
  Дорога была суха — ни единой дождевой капли.
  И с неё исчезла разметка.
  — Как самочувствие, Иван Егорович?
  Посредник доброжелательно смотрел на него, чуть растягивая губы в улыбке. Иван, пошевелившись, пробормотал:
  — Нормально... Надолго я отключился?
  — Секунд на десять. Стандартная и ожидаемая реакция — так бывает почти со всеми при первом перемещении. Никаких серьёзных последствий для организма, не беспокойтесь.
  — Перемещение — в каким смысле?
  — В самом что ни на есть прямом. Вы ведь и сами наверняка уже поняли, просто боитесь себе признаться. Из привычного вам пространственно-временного сегмента мы сместились в другой.
  — Пространственно-временного? — переспросил Иван, морща лоб.
  — Да, если использовать устоявшийся термин. У вас ещё, простите за каламбур, будет время, чтобы разобраться во всём подробнее. А пока давайте продолжим путь, тут осталось совсем недолго. Я буду рулить, а вы не стесняйтесь, спрашивайте.
  Машина с урчанием тронулась. Иван снова принялся растерянно озираться; взгляд его случайно упёрся в дисплей радиоприёмника — цифры, обозначающие волну, не изменились, но из динамика теперь доносился лишь тихий шорох. Почему-то эта деталь, сама по себе пустячная и ничего не доказывающая, окончательно убедила Ивана. Он почувствовал себя до крайности неуютно, по спине прошёл холодок.
  — Что это за место? — выдавил он.
  — Оно вам должно понравиться. Вы ведь сами недавно жаловались, что технический прогресс пошёл слишком резво и не туда? Вот вам и шанс вернуться чуть-чуть назад и сравнить...
  — Погодите! Что значит — чуть-чуть назад? Вы что, меня в прошлое затащили?!
  Свен Аскольдович покосился на него с любопытством:
  — А что? Подобный вариант вас пугает?
  — Ну, блин, ещё бы он меня не пугал! Оно мне надо, чтобы какие-нибудь опричники или, не знаю, Тайная канцелярия меня в порядке санации... Хотя стоп, дорога асфальтовая, приличная — значит, прошлое относительно близкое... Вот только не говорите, что вы меня везёте спасать советскую власть!
  — И снова я слышу скепсис. Полагаете, не получится?
  — Да я понятия не имею, как это сделать! И главное — нужно ли? Нет, я не спорю, тогда и хорошего много было, чего не стоило бы терять... Но в целом-то система прогнила до фундамента, иначе не развалилась бы! Коммунисты свой шанс прощёлкали — история состоялась, ничего уже не изменишь... И вообще, это только в книжках легко и просто. Прибываешь ты, значит, в поздний застой и сразу — подмётное письмо Брежневу. Так и так, придержите, мол, Горбачёва с Ельциным, потому что они редиски... Леонид Ильич, естественно, внемлет, после чего и сам резко сваливает на пенсию... Молодые — к штурвалу, НЭП-2 — в Госплан, народ рукоплещет... Как два пальца обкусать... Нет, Свен Аскольдович, серьёзно, ну его нафиг. Разворачивайте машину.
  Посредник только вздохнул и укоризненно покачал головой:
  — Иван Егорович, вы как ребёнок, право. Придумали себе что-то, возвели умозрительную конструкцию — и сами же её возмущённо расколотили. Задействуете элементарную логику! Неужели я, задумав внедрение в брежневскую эпоху, повёз бы вас туда на футуристическом импортном внедорожнике? Глупее ничего не придумаешь. Разве что всплыть на подводной лодке класса 'Огайо' где-нибудь в Клязьме...
  — Вы же сами сказали, что едем в прошлое!
  — Да не говорил я такого! Это вы говорили. А я лишь задавал уточняющие вопросы — из чистого любопытства...
  Иван обиженно засопел, а Свен Аскольдович продолжал:
  — Путешествия во времени, как их описывают в беллетристике или показывают в кино, физически невозможны. Формулировку 'вернуться чуть-чуть назад' я употребил в ином смысле. Пункт назначения — соседняя (альтернативная, если угодно) ветка реальности. Вариант истории, где прогресс отстаёт от вашего. Технический прогресс, подчеркну. Зато в других отношениях этот мир... Впрочем, не буду навязывать свою точку зрения. Предоставлю вам самому сделать выводы.
  Ёлки наконец расступились, выпуская автомобиль на простор. Дорога шла теперь слегка под уклон, а впереди раскинулся город.
  Огни в городских кварталах едва заметно мерцали — свет был молочно-жёлтый, ненавязчивый, мягкий. Лишь на дальней окраине выделялась то ли башня со шпилем, то ли вышка непонятного назначения, унизанная колючими зелёными огоньками. А над всем этим, в тёмном небе, перемигивались крупные звёзды.
  — Ну, как вам? — спросил посредник.
  — Очень красиво, — признал Иван. — А почему свет такой необычный? Не похоже на электричество. Газ?
  — Нет, местный минерал с особыми свойствами. Используется и как освещение, и как топливо, в зависимости от способа магической обработки.
  — Магической?
  — Да, Иван Егорович. В этом мире официально практикуется магия. Техника же находится примерно на уровне первой трети вашего двадцатого века, хотя есть и принципиальные отличия — двигатель внутреннего сгорания, например, не получил тут распространения.
  Поняв, что собеседник не шутит, Иван на несколько минут замолчал, переваривая услышанное. Потом, спохватившись, ядовито осведомился:
  — А с вашей машиной как же? В Союзе она, значит, смотрелась бы вызывающе. А для здешнего ретро с ведьмами-колдунами — ничё, сойдёт? Не хочу, конечно, накаркать, но Штирлиц, по-моему, близок к провалу...
  — Рад, что вы здраво мыслите. Разумеется, внедорожник будет смотреться здесь явным анахронизмом. Но для аборигенов существование других миров — не секрет. Машину будут разглядывать как диковинку, но нездорового ажиотажа она не вызовет. Так же как и наша одежда, кстати. В этом смысле можете не тревожиться... В общем, сохраняйте спокойствие и вникайте в ситуацию. Прибыли.
  Машина въезжала в город.
  
  5
  
  Город был невелик — размером с российский захолустный райцентр. С той разницей, что блочной застройки тут не имелось; каменные дома в один, а чаще — в два этажа стояли вольготно, соблюдая вежливую дистанцию. Многие из них имели мансарды, пару раз мелькнули аккуратные мезонины. Вдоль невысоких резных заборов росли деревья — вполне обычные, никаких эвкалиптов и баобабов. Через равные промежутки торчали столбики с железными стаканами фонарей, источавшими тот жёлто-уютный свет, про который Иван недавно расспрашивал. Почти все окна тоже светились.
  Вообще, если судить по первому впечатлению, внешний облик 'райцентра' сочетал в себе эдакую тевтонскую основательность с простодушным русским раздольем. Комбинация была нестандартной, но интригующей.
  Внедорожник миновал несколько кварталов, когда навстречу попался первый образчик здешнего транспорта. Иван, подавшись вперёд, жадно впился в него глазами. На нормальный автомобиль это чудо техники походило лишь отдалённо. Водительское место было открытым и чуть приподнятым, как облучок у конной повозки. А в задней части, за пассажирским крытым салоном, располагалось нечто массивно-бочкообразное, с вертикальной трубой. Паровой котёл? Ну да, ведь было же сказано — ДВС тут нет...
  Шофёр выглядел импозантно — кожаный реглан, краги, очки-консервы. Он с любопытством повернул голову, чтобы лучше разглядеть внедорожник, но тормозить не стал и в столб от изумления не врезался. Предсказание Свена насчёт реакции местного населения, кажется, подтверждалось.
  Иван собрался уточнить у посредника насчёт двигателей, но тут же отвлёкся на двух прохожих. Представительный господин фланировал по тротуару с дамой под ручку. Дама была симпатичная, даже можно сказать — красивая. Иван, услышав до этого про 'первую треть двадцатого века', ожидал увидеть какую-нибудь блондиночку с завитыми локонами а-ля Марлен Дитрих в зените славы — а увидел шатенку с длинными, почти до пояса, волосами. На ней был меховой жакет и узкая юбка — в таком наряде можно было бы прогуляться и по Москве, не вызывая недоумения.
  Что интересно, и господин, и спутница были без головных уборов — ещё один диссонанс с архивными фотоснимками, невольно всплывавшими в памяти у Ивана.
  Приостановившись, прохожие проводили машину взглядами и обменялись репликами. Что было дальше, Иван не видел — паркетник свернул на поперечную улицу и подкатил к гостинице.
  В том, что это именно гостиница, а не банк и не мясная лавка, сомневаться не приходилось — над входом имелась вывеска, причём буквы были написаны обыкновенной кириллицей. Только теперь Иван подумал о том, что именно с вопроса о языке следовало бы начать, попав в другой мир.
  — Свен Аскольдович, так тут русский — официальный?
  — Естественно. Иначе зачем бы вас, журналиста, стали приглашать сюда на работу?
  — Да, блин, откуда я знаю? Сижу как дурак, пытаюсь мысли в кучу собрать... В этом мире, значит, своя Россия? И, кстати, сколько миров всего?
  — Известных нам сегментов реальности — десятки и даже сотни. Некоторые очень сильно разнятся между собой, другие имеют сходство. И чем это сходство ярче, тем проще открывается переход. Ветка, где мы сейчас, — одна из наиболее близких к вашей... Но давайте пока вернёмся к бытовым, насущным вопросам. Прежде всего — держите.
  Он протянул Ивану несколько ассигнаций и пояснил:
  — Это не аванс даже, а... ну, скажем, командировочные. Хватит, чтобы пообедать в трактире несколько раз, купить сувенир на память, вызвать таксомотор. Ну и вообще — помочь вам преодолеть психологический дискомфорт... Берите, не сомневайтесь. Эти деньги вас ни к чему не обязывают, возвращать их не нужно — вне зависимости от исхода переговоров.
  Купюры были раза в полтора крупнее привычных. Одна — малахитово-зелёная, с номиналом в десять рублей и чётким рисунком, на котором изображались деревянные терема на обрывистом речном берегу. Остальные четыре — коричневато-шафрановые пятирублёвки с табуном лошадей, мчащимся по степи.
  — Спасибо, — сказал Иван.
  — Пожалуйста. Впрочем, деньги не от меня, а от тех, кто вас приглашает.
  — Когда я с ними увижусь?
  — Завтра, в час пополудни. Так условлено специально, чтобы с утра вы могли спокойно посмотреть город. Вам ведь тут жить придётся, если примете предложение.
  — Вы так и не объяснили, в чём оно состоит.
  — Простите, но суть контракта я обсуждать не имею права. Моё дело — лишь свести вас с работодателем. Ну и ответить на общие вопросы об этом мире, если таковые у вас возникнут.
  Иван испытывал то, что эрудиты с форумов назвали бы когнитивным диссонансом. Из-за переизбытка впечатлений голова работала туго, и не удавалось сообразить — имеет ли тут место кидалово? Успокаивало всё то же соображение — слишком уж он мелкая цель для межмировой аферы...
  — А если работа мне не понравится, и я откажусь?
  — Тогда я завтра же отвезу вас домой, и больше мы никогда не встретимся.
  — Ладно, понял, — буркнул Иван. — Сейчас у нас что по плану?
  — Пойдёмте, я вам забронировал номер. И сам живу по соседству.
  В гостиничном холле было тепло и тихо. Интерьер — благопристойный, но с налётом провинциальности: массивные кресла тёмного дерева, деревянные же стенные панели, что-то вечнозелёное в кадке. Портье — в неброском костюме, при галстуке и с тоскливо-ровным пробором.
  — Добрый вечер, — сказал Свен Аскольдович, — ключи от двенадцатого, пожалуйста. Плюс к тому, я заказывал ещё один одноместный.
  — Всё готово, прошу вас. Номер семнадцать. Добро пожаловать.
  Последняя фраза адресовалась Ивану. Тот вежливо кивнул и, приняв ключи, вслед за посредником поднялся по лестнице. Отперев одну из дверей, седобородый сказал:
  — Я буду у себя, а ваш номер — дальше по коридору. Сейчас давайте освежимся с дороги, а чуть позже — заходите, если желаете, и продолжим нашу беседу. Но честно предупреждаю — после перехода обычно накатывает сонливость.
  — Потерплю, — сказал Иван и зевнул. — Тут, кстати, время совпадает с московским?
  — Да, те же самые географические координаты.
  — А сама Москва?
  — Её в этом мире нет. Но давайте всё-таки не в коридоре об этом, а в нормальной обстановке. Через полчаса, хорошо?
  — Да, договорились. Зайду.
  Оказавшись у себя в комнате, Иван рефлекторно пошарил по стене в поисках выключателя — тщетно. Включил фонарик на телефоне и в призрачно-белом свете увидел две настенные лампы — одну над столом, другую над изголовьем кровати. Чтобы зажечь их, пришлось дёрнуть за свисающие шнуры. Лампы разгорелись не сразу, но свет от них шёл приятный и вроде бы даже тёплый.
  Кроме стола с кроватью в номере имелся ещё комод, а также платяной шкаф. Чего-то, однако, недоставало — Иван с полминуты пялился в пустой угол, пока не сообразил, что там мог бы стоять телевизор. Если бы, конечно, дело происходило в привычном мире.
  Порадовало наличие санузла. Краны и душ выглядели неуклюжими переростками и вызывали в памяти словечко 'винтаж', но функционировали исправно. Вода была и холодная, и горячая.
  Выйдя из ванной, он постоял у окна, но прохожих, как назло, почти не было — мимо проплёлся лишь старичок в сером длиннополом пальто. Иван разочарованно задёрнул занавеску, присел на кровать — и только теперь обратил внимания на газету, лежавшую на прикроватной тумбочке.
  Газета называлась 'Новый городской вестник'. На первой полосе помещалась чёрно-белая фотография — тележка с дроблёным камнем. Заголовок статьи был, очевидно, призван навести читателя на глубокие (если не сказать — философские) размышления: 'Вопрос без ответа'.
  Иван, хмыкнув, начал читать: 'Добросовестность — достойнейшее, великое качество. Без неё невозможно нормальное развитие общества. Тем обиднее, что некоторые из наших сограждан этим качеством, похоже, не обладают...'
  Следующие два абзаца были выдержаны примерно в таком же стиле. Пробежав их глазами, Иван так и не уяснил, при чём тут тележка, зато почувствовал, как слипаются веки, а голова клонится к подушке. Он отложил газету и провалился в сон.
  
  6
  
  Когда он проснулся, было уже светло. Иван с недоумением оглядел комнату, несколько раз моргнул — и лишь после этого вспомнил, что случилось вчера и где он сейчас находится.
  Взял с тумбочки мобильник, чтобы посмотреть время, но экран так и не засветился — батарейка села очень некстати. К счастью, имелись ещё наручные механические часы — они показывали без нескольких минут девять. Оставалось четыре с лишним часа до встречи с работодателями.
  Облившись для пущей бодрости холодной водой, он вышел в коридор и постучался к посреднику. Тот открыл сразу, будто караулил за дверью.
  — Доброе утро, Иван Егорович. Как спалось?
  — Замечательно. Извините, что вчера не зашёл, как договорились.
  — Ничего страшного — я был почти уверен, что вы уснёте... Прошу, входите. У вас ведь наверняка накопилось много новых вопросов.
  Иван помедлил. Лекция — это, конечно, здорово, но лучше бы всё увидеть собственными глазами. Да и глупо сидеть в гостиничном номере, когда за окном — незнакомый мир...
  — А если я предпочёл бы пройтись по городу?
  — На здоровье. Я, откровенно говоря, даже рад — мне нужно поработать с бумагами. В таком случае, жду вас без четверти час у входа в городскую управу. Это в двух шагах отсюда, любой из местных подскажет.
  Иван вообще-то имел в виду не одиночную вылазку, а экскурсию со Свеном Аскольдовичем в качестве гида, поэтому несколько растерялся. Уточнил осторожно:
  — Я должен что-нибудь знать о здешних обычаях? Чтобы табу по глупости не нарушить или ещё чего...
  — Социум тут, в общем и целом, патриархальный, но в меру, без перегибов. Вас не линчуют за косой взгляд и не вызовут на дуэль. Различия в этикете по сравнению с вашей Россией, безусловно, присутствуют, но они не фатальны. На первый раз вам будет вполне достаточно элементарной вежливости.
  Несколько секунд Иван ещё колебался, но любопытство и надежда на извечный русский авось уже подхлёстывали его и гнали вперёд. Попрощавшись с посредником, он спустился по лестнице, пересёк вестибюль, сделал глубокий вдох — и шагнул на улицу.
  Торжественность и пафос момента никто из местных, правда, не оценил. Дородная тётка, шествующая по тротуару, даже не повернула голову — лишь ворона каркнула презрительно с ветки.
  Погода стояла великолепная. За ночь чуть подморозило, но солнце, выглянув из-за крыш, уже растапливало иней на клумбах. Окна гостиницы молодцевато сверкали, небосвод прозрачно синел.
  Вертя головой, Иван пошёл в направлении ближайшего перекрёстка — но через пару десятков метров споткнулся от удивления.
  Потому что увидел гору.
  Она открылась на западе, в нескольких километрах, как только её перестал загораживать двухэтажный фасад гостиницы. Вчера же Иван её не заметил, потому что, во-первых, было темно, а во-вторых, в течение почти всей поездки гора была за спиной.
  Зато теперь он разглядел все подробности.
  Нет, она не могла похвастаться заоблачной высотой. Но и назвать её просто большим холмом язык бы не повернулся — от подножья и до вершины было, пожалуй, не менее километра.
  По форме гора представляла собой усечённый, слегка кривоватый конус. Склоны, поросшие заиндевелым лесом, напоминали баранью шапку — белую, но с проплешинами. Белизну эту ярко подсвечивало и золотило солнце.
  Вид радовал глаз, но...
  Иван развернулся и быстро пошёл назад.
  Посредник, открыв на стук, спросил с тревогой:
  — Что-то случилось?
  — Да, случилось! Гора!
  — Боюсь, я не вполне...
  — Вы сказали, что географические координаты не изменились, — значит, местность должна быть как в Подмосковье! А тут — гора почти рядом! То есть сотрудничество вы начали со вранья!
  — Ах, вот вы о чём... Согласен, этот момент надо было акцентировать сразу, чтобы избежать недоразумений. Простите великодушно — моя вина... По факту же — никакого противоречия нет.
  — Да ну?
  — Понимаю ваш сарказм, но постараюсь всё объяснить.
  Он посторонился, приглашая войти. В комнате царил уныло-аскетичный порядок, нарушаемый лишь ворохом бумаг на столе. В качестве привета из соседнего мира присутствовала гелевая ручка с сиреневым колпачком.
  — Так вот, — сказал Свен Аскольдович, — по поводу географии. Широта и долгота здесь — действительно те же самые, но континент выглядит иначе.
  — То есть как это?
  — Секунду, у меня тут должен быть атлас...
  Выдвинув верхний ящик стола, посредник достал оттуда потрёпанный фолиант в ядовито-синей обложке, открыл его и сноровисто перелистал страницы:
  — Вот, посмотрите. Это то, что находится на месте Евразии.
  Иван озадаченно воззрился на иллюстрацию. Нарисованная там суша представляла собой не единый большой массив, а несколько лоскутов, разделённых проливами (или скорее даже морями). В один из таких лоскутов-фрагментов, сравнимый по размерам с Австралией, Свен Аскольдович ткнул пальцем:
  — А конкретно вот тут пребываем мы.
  Карта была не политическая, а физическая, с указанием перепада высот. Бо́льшую часть материка покрывала светлая зелень, обозначающая равнину, но ближе к правому, восточному, краю попадались и охряные кляксы, то есть возвышенности — одна из них, если верить координатам, и являлась аналогом Подмосковья.
  — Я что-то совсем запутался, — признался Иван. — Судя во вашей карте, это вообще другая планета...
  — Ни в коем разе. Это наша Земля.
  — Почему тогда карта так отличается?
  — Тут, полагаю, будет уместен краткий исторический экскурс...
  — Да уж, не помешал бы.
  — В глубокой древности Земля была, так сказать, в единственном экземпляре. В те времена на ней существовал праматерик Пангея. Слышали о таком?
  — Слышал. Давайте дальше.
  — История разветвилась около двухсот миллионов лет назад. Почему — неизвестно, но появились разные варианты Земли. Причём магический фон на них варьировался очень существенно. Фон этот (опять же, непонятным нам образом) влиял на геологическую активность, поэтому в каждом мире праматерик дробился по-своему. С течением времени различия нарастали. Итог — перед вами.
  Иван, пытаясь уследить за мыслью, потёр виски:
  — А с людьми что?
  — Люди появились во всех мирах почти одновременно — видимо, для нашей планеты это некая эволюционная константа. Хотя по этому поводу идут горячие споры.
  — Так, погодите... Ладно, древние люди — пусть... Но дальше-то они в каждом мире должны были развиваться на свой манер! Не могло так случиться, чтобы в разных мирах заговорили на одинаковом русском!
  Свен Аскольдович кивнул одобрительно:
  — Верное рассуждение. К примеру, в мире, где мы сейчас находимся, по континенту носились полудикие племена. Никакой Русью тут, извините за выражение, и не пахло. Но несколько столетий назад начали спонтанно открываться проходы из вашей ветки реальности. Сюда попадали люди из Московского и сопредельных княжеств. Попадали и поодиночке, и группами...
  — И подчинили местных?
  — Не подчинили. Во-первых, пришельцев было не так уж много. Во-вторых, перемещались, как правило, не какие-нибудь бояре, одержимые властью, и не воеводы с отрядами, а люди другого сорта — артельщики, крестьяне, торговцы, порой монахи.
  — В таком случае, гости просто растворились бы среди местных.
  — Да, если бы не одно обстоятельство. Некоторые (хоть и немногие) из гостей владели инструментом, который в условиях магического мира приобрёл ключевое, более того — системообразующее значение. И позволил мирно объединить вокруг себя коренное население здешних мест.
  — Что за инструмент?
  — Письменность.
  
  7
  
  Иван опять задумался:
  — Честно говоря, с трудом представляю, как это может работать. Нет, я не спорю, письменность — великая вещь... Она для государства очень полезна... Но чтобы это государство создать, нужны, по-моему, другие факторы — сильный лидер, верные исполнители... Аппарат принуждения, как бы мерзко это словосочетание ни звучало...
  — Вы рассуждаете, опираясь на опыт вашего мира. Здесь же, напомню, следует делать серьёзнейшую поправку на магию. Благодаря ей письменность почти сразу стала напрямую воздействовать на реальность. Не буду сейчас вдаваться в детали — конкретный механизм вы ещё успеете изучить (или, по крайней мере, пронаблюдать воочию), если подпишете договор. А пока просто примите к сведению, что именно благодаря грамоте ваши соотечественники приобрели здесь влияние.
  — А они так и пёрли оттуда сплошным потоком?
  — Скорее уж, текли ручейком, который то почти иссякал, то снова усиливался. Новые гости, в частности, приносили вести о том, как идёт развитие письменной речи в исходном мире. Это служило ориентиром для здешних жителей. Реформу орфографии, например, сразу же переняли.
  — Ах вот оно что. Ну, хоть это стало понятно... Но вообще вы, конечно, умеете загрузить...
  Вопросов было так много, что трудно было определить, какой из них наиболее актуален в данный момент. В итоге Иван решил в метафизику пока не вдаваться, а спросить что попроще:
  — Сколько людей тут всего живёт?
  — На континенте — около пятнадцати миллионов. Плотность населения низкая, некоторые территории толком не освоены до сих пор. Государственного деления нет. Или, если сказать точнее, весь материк — одно государство. На других материках — первобытные туземные племена.
  — Гм... А в городе сколько народу? И как он называется, кстати?
  — Чуть больше двадцати тысяч. Это провинция, хоть и не совсем уж глухая. Город находится на плато и называется Верхневейск. Недалеко тут добывают ауксили́т.
  — Это ещё что?
  — Минерал, про который я вам рассказывал, источник энергии.
  — Слово явно нерусское.
  — Ну, есть же давняя, устоявшаяся традиция придумывать научные термины на греческий или латинский манер. По латыни auxilium — помощь. То есть камень-помощник, что-то вроде того. Впрочем, в быту зачастую говорят просто — горючий камень. А карьер расположен возле горы.
  Иван вспомнил газетный снимок с тележкой. Значит, в недочитанной статье как раз и обсуждалась добыча 'камня-помощника'. Не всё там, видимо, идёт гладко, раз комментатор так разорялся насчёт недостаточной добросовестности...
  — Ладно, — подытожил Иван, — давайте сделаем паузу. Подумаю над тем, что услышал, и прогуляюсь-таки по городу.
  — Если что, — произнёс посредник елейным тоном, — возвращайтесь снова для консультаций, я буду здесь.
  'Издевается, гад', — подумал Иван.
  На этот раз он шагнул из холла на улицу без особого трепета, почти буднично. Предыдущую попытку решил считать бета-версией, пробным шаром и первым блином (нужное подчеркнуть), чтобы начать знакомство с городом заново.
  Хотя утро было уже не раннее, на улицах до сих пор царила сонная тишина. Прохожие попадались нечасто; поравнявшись с Иваном, они обменивались с ним любопытными взглядами, чуть заметно кивали — и он отвечал им тем же. В московской толпе подобный ритуал смотрелся бы глупо, но здесь воспринимался как нечто вполне естественное. Шляпу, к счастью, приподнимать не требовалось, поскольку аборигены, в большинстве своём, разгуливали с непокрытыми головами.
  Не то чтобы все встречные до единого блистали писаной красотой, но лица были приятные — без той предустановленной отчуждённости, что свойственна жителям мегаполиса. А в движениях не ощущалось дерганой суеты — никто тут никуда не опаздывал, и даже птицы, казалось, летали с некоторой ленцой.
  Именно эта размеренность здешней жизни была, пожалуй, самым характерным штрихом из тех, что бросались в глаза при пешей прогулке.
  Автомобили за это время встретились лишь два раза (Иван решил про себя называть их именно так — оборот 'самобеглая коляска' прозвучал бы совсем уж пренебрежительно). Один из экипажей был грузовым — громоздкий фургон без окон. Котёл располагался за водительским креслом, из трубы поднимался дым — но не чёрный, угольный, а голубовато-белый. Топливом, очевидно, служил тот самый ауксилит.
  Что касается одежды и моды, Иван, не будучи знатоком, затруднился бы соотнести здешний стиль с какой-то определённой эпохой или страной. Мужчины одевались скорее консервативно — самым популярным предметом гардероба было пальто неяркой расцветки, хотя попадались и короткие рабочие куртки. Дамы же, особенно молодые, чувствовали себя в подборе нарядов вполне раскованно — и уж никак не выглядели покорными жертвами домостроя. Похоже, местная патриархальность и в самом деле была весьма относительной — тут Свен Аскольдович не соврал.
  Иван бродил без всякого плана. Присматривался к прохожим, к архитектуре, сворачивал то на одну улицу, то на другую — пока не почувствовал, что несколько подустал и зверски проголодался. Вспомнил, что до сих пор не завтракал, и решил — пора приобщиться к здешнему общепиту.
  Подходящее заведение удалось найти без проблем. Располагалось оно на одной из центральных улиц, где было мало деревьев, палисадники отсутствовали вообще, зато некоторые здания насчитывали аж по три этажа и, судя по виду, были многоквартирными.
  Цокольный этаж порадовал стеклянной витриной, на которой белела надпись: 'Закусочная'. Буквы выстроились не ровной шеренгой, а полукругом, огибая нарисованную кастрюлю.
  Иван толкнул дверь; приветственно зазвенел колокольчик. Закусочная оказалась крошечной, тесноватой, но довольно уютной. За стойкой в ожидании посетителей скучала белобрысая пигалица лет шестнадцати максимум. При виде Ивана она встрепенулась и пропищала:
  — Добро пожаловать!
  — Здравствуйте. Перекусить у вас можно что-нибудь? Чтобы ждать не слишком долго?
  — Конечно! Вареники есть и с творогом, и с картошкой! — каждое предложение она произносила с восклицательным знаком. — У нас их тут все берут и хвалят всегда, потому что очень вкусные! Честно!
  — Верю, — он невольно улыбнулся. — Давайте ваши вареники. Лучше с картошкой, можно сразу двойную порцию.
  — Ага, поняла! А вы садитесь пока, я быстро!
  Он устроился у окна за деревянным столом и принялся изучать интерьер. Холодильников не имелось, зато был надраенный самовар. На стене висела фотография в рамке: добродушный толстячок в белом поварском колпаке и с поварёшкой, шутливо взятой наизготовку, а рядом с ним — уже знакомая пигалица, только ещё более юная, чем сейчас. Заведение, очевидно, представляло собой семейное предприятие.
  — Вот, пожалуйста! — она поставила перед ним наполненную тарелку и мисочку со сметаной. — Приятного аппетита!
  Он поблагодарил и, видя, что белобрысая по-прежнему мнётся рядом и едва не подпрыгивает от любопытства, кивнул поощрительно:
  — Вы хотели что-то спросить?
  — Ага, хотела! Вы ведь приезжий?
  Последнее слово она выделила особо, давая понять, что имеет в виду приезд отнюдь не из соседней деревни. Иван подтвердил:
  — Совершенно верно.
  — А надолго вы к нам? Из старого мира, да? А что будете у нас делать?
  — Надолго или нет — сам ещё не знаю. Предлагают работу, но ясности пока нет. Может, сегодня же и уеду.
  — Ой, лучше оставайтесь! Будете у нас завтракать, рассказывать про ваш мир...
  Сообразив, что чересчур увлеклась, она запнулась и покраснела. Иван сказал:
  — Не смущайтесь. И вообще... э-э-э... сударыня, если есть минутка, присядьте, перекинемся парой слов... Почему вы так улыбаетесь? Извините, если я ляпнул что-то не то. Я тут новичок, не знаю обычаев...
  — Нет-нет, вы ничего такого не ляпнули! Просто никто не говорит мне 'сударыня', меня же вся улица с детства знает, называют всегда по имени — Даша...
  — Очень хорошо, Даша. А я — Иван. Так вы хотите пообщаться?
  — Ещё бы! — она села напротив. — Только вы поешьте сначала, а то остынет.
  — Договорились. Я пожую, а вы пока подумайте над очень важным вопросом.
  — Над каким?
  — Что у вас в городе самое интересное? Что мне нужно обязательно посмотреть?
   Он ещё не успел взять вилку, как девчонка выпалила:
  — Причал!
  
  8
  
  — Ага... — сказал Иван. — А что за причал? Город же на плато, насколько я понимаю, то есть моря тут быть не может. И рек я тоже не видел.
  — Моря, конечно, нету, — Даша хихикнула. — А причаливают не корабли и не лодки, а дирижабли!
  — Гм, даже так? Да, это любопытно — и даже очень... Как туда добраться, подскажете?
  — На моторе лучше всего. Хотите, я вызову? Савелий Палыч быстро подъедет, у них гараж тут недалеко...
  — Савелий Палыч — это таксист?
  — А? Ну да, шофёр на таксомоторе, он вас довезёт куда надо. Вы, между прочим, надумали очень вовремя! Сегодня пятница, рейс из столицы — в полдень, он только раз в неделю бывает... Ой, я аж прям завидую! Я бы за компанию съездила, но не могу — работа...
  — Ну-ну, Даша, не расстраивайтесь. И вообще — большое спасибо вам за совет. Вы очень мне помогли.
  Девчонка разулыбалась и хотела что-то ещё сказать, но тут снова тренькнул колокольчик над дверью. Вошла дама в шерстяной пелерине, величественно кивнула, и Даша, вскочив, занялась обслуживанием. Иван же сосредоточился на еде.
  Готовить тут умели, надо признать. Вареники, присыпанные жареным луком, золотисто лоснились и едва не лопались от начинки. Сметана тоже нисколько не походила на магазинную — такая густая, что в ней застревала ложка. Иван за пару минут умял всё, что было навалено на тарелке. Белобрысая победно взглянула на него и спросила:
  — Чай будете? С калачом!
  — Ну, раз с калачом, то даже не знаю, как отказать...
  Пока он гонял чаи, девчонка произвела загадочную манипуляцию — подошла к приспособлению на стене, напоминавшему не то сушилку для рук, не то телефон-автомат без трубки, вставила слева ключ, после чего нажала на рычажок, приделанный справа. В недрах конструкции что-то коротко вспыхнуло — это было видно сквозь прорези на передней панели. Даша, перехватив взгляд Ивана, тотчас же доложила:
  — Вызвала вам мотор.
  — Спасибо ещё раз. Сколько с меня за обед?
  — Два восемьдесят.
  Иван, приятно удивлённый расценками, протянул ей пятирублёвку. На сдачу получил два серебряных блестящих рубля и серебряный же двугривенный, который, впрочем, тут же оставил Даше в качестве чаевых.
  — Обязательно заходите ещё! — потребовала она.
  — Если в городе останусь — зайду.
  Напротив закусочной притормозил автомобиль с буквой 'т' на дверце. Иван, попрощавшись с девчонкой, вышел на улицу. Седоусый шофёр с достоинством пояснил, что почтово-пассажирский причал находится на восточной окраине, доехать можно за четверть часа, а цена в один конец — три целковых. Смысла экономить Иван не видел, поэтому согласился без колебаний.
  В салоне машины царила вязкая духота — под сиденьем скрывался обогреватель, работающий на полную мощность. На двери, впрочем, обнаружилась рукоятка, с помощью которой удалось приспустить стекло. Ощутив на лице прохладу, Иван расслабился и принялся наслаждаться поездкой.
  Воздушная пристань оказалась заасфальтированной площадкой размером с полтора футбольных поля, а то и больше. Посередине торчала решётчатая конструкция, которую Иван в других обстоятельствах мог бы принять за опору ЛЭП, но сейчас идентифицировал как причальную мачту. Заодно он сообразил, что это и есть та таинственная штуковина, которую вчера вечером было видно издалека, потому что на ней горели сигнальные огоньки.
  Кроме того, наличествовал кирпичный пакгауз, а также аккуратный домишко с часами на треугольном фронтоне — зал ожидания, как подсказала логика. К этому домику шофёр и подъехал; Иван вылез из машины.
  Выяснилось, однако, что ждать долго не придётся — дирижабль уже появился на горизонте, хотя до полудня оставалось ещё почти полчаса. Шофёр вгляделся, приставив ладонь ко лбу, и констатировал:
  — Он. Чуток пораньше идёт — ну, ветер попутный, оно понятно.
  Прибытие впечатляло.
  Воздушный корабль, похожий на исполинский регбийный мяч, приближался вальяжно, с барственной спокойной уверенностью. Солнечные лучи соскальзывали с его округлых боков, выкрашенных в серебристо-кофейный цвет. Слышалось гудение винтов; дирижабль выполнял причальный манёвр — описывал широкую дугу, подходя к мачте с подветренной стороны.
  С корабля и с мачты сбросили тросы. Те шлёпнулись на асфальт — и техники тотчас кинулись к ним, чтобы соединить концы. Заработала лебёдка, подтягивая летающего пришельца вплотную к вышке. Эта была сюрреалистическая картина — будто кита привязали к колышку. У Ивана возникло чувство, что он смотрит красочный сон, который через мгновение лопнет от переизбытка странностей.
  Но видение не исчезало.
  Наоборот — теперь, когда дирижабль был совсем близко, удалось рассмотреть детали. Гондола как таковая отсутствовала — помещения для людей были спрятаны внутри жёсткого корпуса; под брюхом виднелся лишь небольшой застеклённый выступ. Хвостовую часть дополняли вертикальные и горизонтальные 'плавники'.
  С дирижабля перекинули трап к верхней площадке мачты — фигурки людей, которые там появились вскоре, казались карикатурно мелкими. Пришёл в движение лифт, спускавший пассажиров к земле.
  Возле мачты уже поджидали таксомоторы — правда, всего лишь два. Видимо, путешественники не баловали город визитами, а потому наплыва клиентов не ожидалось. Скудную когорту встречающих дополнял неказистый грузовичок — почтовый, судя по надписи на борту.
  Первым делом из лифта выбралась супружеская пара с детьми. Причём детей этих было не менее полудюжины — от детсадовского до подросткового возраста. Вокруг обеих машин-такси моментально возникла смешливо-нервная суета — семейство рассаживалось, а носильщики распихивали по багажникам чемоданы, баулы и разнокалиберные корзинки.
  Пару минут спустя машины, забитые под завязку, отъехали.
  А у подножья мачты осталась барышня, сошедшая с дирижабля одна, без спутников. Невысокая, подчёркнуто стройная — она растерянно озиралась, прижимая к груди какой-то продолговатый футляр.
  — Ну вот, — сказал Иван своему шофёру, — не успела к раздаче. Подберём?
  — И то верно — надо бы подобрать.
  Иван вернулся в машину, и они подкатили к вышке. Громадина дирижабля нависла почти прямо над головой.
  — Вам в город? — спросил Иван у девицы, приоткрыв дверцу. — Садитесь, красавица, домчим в два счёта.
  Та, посмотрев на него с испугом, помотала головой и сделала шаг назад. Он мысленно хлопнул себя по лбу — развязность, пусть и шутливая, явно была не самой удачной опцией для общения с местными дамами.
  — Не пугайтесь, пожалуйста, — попросил он. — Я просто увидел, что вы остались без места, а сам как раз собираюсь ехать. Буду очень рад, если присоединитесь.
  Шофёр поддержал:
  — Пожалуйте, барышня. По какому вам адресу?
  Поколебавшись ещё несколько секунд, она решилась-таки:
  — Улица Тенистая, если можно, дом тридцать семь. Это очень далеко?
  — Минут через десять будем, не извольте тревожиться.
  Носильщик сунул её саквояж в багажник под водительским креслом. Странница забралась в салон — Иван отодвинулся на сиденье подальше, чтобы лишний раз её не нервировать.
  Пока такси выруливало с причала, он искоса разглядывал неожиданную попутчицу. Не сказать, что она была совсем уж юна, — года двадцать три, вероятно, или двадцать четыре. Простоватое лицо с конопушками, вздёрнутый носик, васильковые большие глаза. Коса соломенного цвета с едва заметной рыжинкой. Лёгкая дублёнка, сапожки без каблуков и обнадёживающе короткое платье.
  Футляр же, который она по-прежнему держала в руках, оказался чертёжным тубусом. Иван, решив, что молчать всю дорогу — глупо, блеснул логикой:
  — Вы чертёжница?
  — Нет, — она, наконец-то перестав дичиться, улыбнулась, — у меня там рисунки.
  — Ого! Впервые общаюсь с настоящей художницей.
  — Ну, я не совсем ещё настоящая. Пока, в основном, мечтаю...
  — У вас всё ещё впереди, — изрёк он с видом умудрённого опытом человека. — А сюда впервые приехали?
  — Да, впервые. Вы, наверно, смеяться будете, но я из столицы раньше не выезжала, поэтому сейчас и растерялась немного. Я ж вообще не представляю, как тут и что...
  — Угу. Есть ли жизнь за МКАДом...
  — Как вы сказали?
  — Тьфу, простите. Не обращайте внимания... И вообще, я должен открыть вам большой секрет. Но с условием — сначала вы мне скажете, как вас зовут.
  — Ух, какой же вы хитрый! Ладно, так и быть — Ася.
  
  9
  
  Иван тоже представился, после чего сообщил:
  — Так вот, Ася, вы будете смеяться не меньше. Я сам тут первые сутки и почти ничего не знаю. А мой родной город — ещё дальше, чем ваш.
  — Постойте — я, кажется, догадалась... То есть я-то сразу заметила, что одежда у вас — не совсем обычная, но решила — тут все так ходят...
  — Да-да, дикий народ, дети гор...
  — Ну что вы сразу подначиваете?! — возмутилась она, но тут же не удержалась и прыснула. — Нет, вы правы, это я сглупила, конечно... Но мне простительно — я про иномирян только слышала, а сама не видела никогда...
  — Эх... — вздохнул он. — Я до вчерашнего дня вообще не догадывался, что параллельные миры существуют. Только читал во всяческих фэнтези... Это жанр такой — сказки, выдумки...
  — Но почему же выдумки? У нас даже в школе это проходят.
  — Это у вас, а у нас — никто и не в курсе. Хотя правительство-то, может, и знает, только молчит... Мутное это дело — фиг разберёшься... Извините за выражение... Вы, Ася, уже поняли — у меня иногда проскакивают словечки, которые вам, наверное, режут слух...
  Она махнула рукой:
  — Ой, да ладно, Иван. Не думайте, что у нас тут все прям такие чопорные. Всё-таки на дворе не девятнадцатый век — и не двадцатый даже... Да и сама я — не сливки общества, как вы уже заметили...
  Вообще-то Иван понятия не имел, как должны выглядеть аборигены-аристократы. Поэтому решил, пользуясь моментом, продолжить тему:
  — Позвольте тогда спрошу напрямую — сословное деление у вас существует? Просто у нас его отменили сто лет назад...
  — У нас тоже сословий нет.
  — А что есть? Кланы?
  — Ой, я даже не знаю, что это значит. Какой-то научный термин?
  — Гм. А 'сливки общества' — это кто? Чем они отличаются от других?
  — Словесники, конечно, прежде всего. Они и в почёте, и при деньгах... Только, пожалуйста, не подумайте, что мне завидно! Я тоже очень их уважаю, тут даже говорить не о чем...
  Иван, слушая её, вспомнил рассказ посредника — насчёт того, что люди, владевшие грамотой, в своё время магически повлияли на становление здешнего государства. Вряд ли понятие 'словесник' обозначает тут обычного учителя русского. А кого тогда? Могучего колдуна, если рассуждать в рамках фантастической логики? Надо расспросить попутчицу поподробнее...
  Но тут машина затормозила, и шофёр громко доложил:
  — Тенистая! Приехали, барышня!
  Она засуетилась, полезла в сумочку за деньгами. Иван сказал:
  — Не волнуйтесь, всё за мой счёт — это ведь я такси заказал. А ваше общество — мне в качестве бонуса, чтобы ехать было приятнее.
  — Нет, ну что вы, мне неудобно...
  — Ася, не спорьте, не обижайте иномирян.
  Она фыркнула:
  — Ну и аргументы у вас! Вы — демагог, понятно?
  — А как же? Махровый и натуральнейший. В общем, вижу, что вы согласны. Давайте уж и вещи помогу донести, раз такое дело.
  Выбравшись из авто, он взял её саквояж и свёрток, оказавшийся на поверку складным мольбертом в чехле. Спросил:
  — У вас тут родственники живут?
  — Нет, мамина подруга. Только она уже пожилая, болеет часто, поэтому мы заранее написали, чтобы она не вздумала ехать меня встречать.
  — А надолго вы останетесь?
  — До конца весны — в любом случае. Тут, когда всё зацветает, очень красиво, если верить рассказам. Особенно вид с обрыва — хочу пейзажи порисовать. Ну а потом — посмотрим, не буду пока загадывать.
  — Я тоже пока не знаю, но если что — может, навещу вас как-нибудь. Вы не против?
  — Нет, конечно. И спасибо за помощь!
  — Да без проблем.
  Он сгрузил вещи на крыльцо, помахал на прощание и вернулся к машине. Взглянул на часы — до собеседования ещё оставалось время, но не так много, чтобы начинать очередную экскурсию. После короткого размышления Иван попросил отвезти его к городской управе.
  Центральная площадь смотрелась несколько бледновато — особенно по контрасту с гигантизмом воздушной гавани. Что касается архитектурных красот, здание управы могло похвастаться разве что широкими ступенями перед входом и фальшколоннами вдоль фасада. Впрочем, в Москве оно, пожалуй, сошло бы за объект исторического наследия, хоть и с некоторой натяжкой.
  По соседству располагался городской банк, а также почтамт и полицейское управление (что удивительно, без решёток на окнах). Вместо асфальта площадь была вымощена брусчаткой — судя по всему, исключительно ради понта.
  Побродив под окнами, Иван заглянул на примыкавшую улицу. Там обнаружилась ювелирная лавка, галантерея, а чуть дальше — магазин готового платья и ателье. Всё это следовало, очевидно, признать аналогом навороченных бутиков.
  Была мысль — зайти и поглазеть на ассортимент, но тут с противоположной стороны площади показался посредник. Иван зашагал навстречу.
  — Ну-с, Иван Егорович, каковы впечатления от прогулки?
  — Положительные. Особенно дирижабли понравились.
  — Ого, вы даже там побывали?
  — Да, чтобы время зря не терять. А ещё у меня образовался вопрос — он, по-моему, важен. Можете коротко объяснить, кто такие словесники? Мне как-то сразу представились маги и заклинания. Или я уже загоняюсь?
  Свен Аскольдович усмехнулся:
  — Да, тут ваша фантазия хватила несколько через край — никаких заклинаний и плясок с бубнами не предвидится, даже и не рассчитывайте. Но и рациональное зерно в вашей версии тоже есть. Словесники — это те, кто профессионально и на серьёзном уровне работает в этом мире с печатным словом, значение которого я подчёркивал уже не единожды.
  — Они тут всем рулят?
  — Не совсем так. Рулят, как вы изволите выражаться, чиновники, управленцы. Всё-таки умение работать с текстом и административная деятельность — это, согласитесь, разные вещи. Во главе государства — князь, получающий титул по наследству. Словесники же — уважаемая, высокооплачиваемая профессия.
  Разговаривая, они взошли на крыльцо, и посредник потянул на себя тяжёлую деревянную дверь. В холле не было ни охранников, ни вахтёров; широкая лестница с отполированными перилами вела на второй этаж.
  Поднявшись по ступенькам, посетители подошли к двери с позолоченной табличкой: 'Т. С. Курзогатов, городской голова'.
  — Ого, — сказал Иван. — Прямиком к мэру?
  — А чего же вы ожидали? Было бы, по-моему, странно, если бы гостя из соседней реальности принимал дворник. Да и я ведь, кажется, изначально давал понять, что работодатели — люди вполне солидные. Очень надеюсь, что, предложив именно вашу кандидатуру, я не ошибся и переговоры пройдут удачно.
  Он постучал. В приёмной за секретарским столом сидел лысоватый тип неопределённого возраста в форменном сюртуке. Свен Аскольдович сказал ему:
  — Добрый день. У нас договорённость на тринадцать ноль-ноль.
  — Да, вас ждут. Проходите.
  Отворилась очередная дверь. Иван вслед за посредником шагнул в кабинет.
  
  10
  
  Из-за стола навстречу гостям поднялся бородатый кряжистый господин лет пятидесяти, похожий на артиста Петренко в роли толстосума-купца из кино 'Жестокий романс'. Он радушно прогудел:
  — Прошу, прошу, проходите. Как вы, однако, вовремя — можно часы сверять...
  — Стараемся, Терентий Семёнович, — скромно сказал посредник. — Позвольте представить — Иван Егорович, тот самый специалист, откликнувшийся на ваше приглашение и готовый к переговорам.
  — Чрезвычайно рад — и рассчитываю на плодотворное и длительное сотрудничество. Я, как вы уже догадались, здешний градоначальник, если это громкое слово применимо к нашему захолустью. А это — Фёдор Сергеевич, председатель попечительского совета...
  Мэр указал на сухопарого, чисто выбритого субъекта, который, тоже встав, вежливо склонил голову. Пояснений насчёт того, к какому учреждению относится вышеозначенный совет, пока не последовало.
  — Рассаживайтесь, господа, и приступим. Побеседуем без чинов — тем более что в вашем мире, Иван Егорович, нравы, как я понимаю, несколько проще?
  — Да, пожалуй.
  — Крайне любопытно было бы услышать от вас подробности, так сказать, страноведческого характера — но это, конечно, позже, в несколько иной обстановке, если возможность будет... Пока же не могу не полюбопытствовать — как вам наш городок? Прогуляться-то хоть успели?
  Иван снова упомянул воздушную пристань, добавил пару слов про закусочную. Мэр покивал удовлетворённо:
  — А давайте-ка мы с вами порассуждаем чисто теоретически. Вам хотелось бы тут остаться подольше? На год, к примеру?
  — Может быть. Но...
  — Да-да, разумеется — сначала мы внесём ясность, всё чин по чину. Вы ведь деталей ещё не знаете?
  — Я понял только, что речь идёт о неком контракте, который мне хотят предложить. Но до сих пор гадаю, в чём состоит работа и почему обратились именно ко мне, а не к кому-то ещё.
  — Ага, посредник наш — изрядный педант, лишнего не скажет. Это вам комплимент, Свен Аскольдович, если что... Ну, раз так, попробую объяснить, кого мы, собственно, ищем с таким усердием. Для начала — самое общее соображение, элементарное даже. Человек нам нужен такой, чтобы был лёгок на подъём и обязательствами не связан. Отца большого семейства, где семеро по лавкам, мы, к примеру, беспокоить не станем. Но вы-то, если не ошибаюсь, холосты?
  — Разведён.
  — В данном случае — хрен редьки не слаще, как говорят в народе... Далее. Человека мы ищем опытного в профессии, но не старого, чтобы любопытства не растерял. Вам сейчас... — мэр заглянул в блокнот. — Ага, нет и сорока ещё...
  — Будет осенью.
  — Возраст, что называется, в самый раз. Но главное, чтобы кандидат ценил печатное слово — искренне, без подсказок. Судя по отзыву нашего уважаемого посредника, это качество вам не чуждо. А если так, то остальное приложится — разберётесь, что тут и как... В библиотеку уже заглядывали?
  — Не хотел суетиться — времени не хватило бы, чтобы всерьёз вчитаться. Разве что газету вашу местную глянул — забавное впечатление...
  Иван смолк, чтобы ненароком не брякнуть что-нибудь лишнее, но хозяин кабинета улыбнулся и подбодрил:
  — Не стесняйтесь, Иван Егорович. Мы тут хоть и провинциалы, но люди необидчивые и с юмором. Прав я, Фёдор Сергеевич?
  Сухопарый субъект уныло кивнул.
  — Вот видите? — сказал мэр. — Так что ругайте напропалую — мы вам благодарны будем за свежий взгляд.
  — Да не собирался я ничего ругать — контекста не знаю, традиций местных... И вообще, я прочёл-то всего несколько строк, а потом заснул. То есть при всём желании не могу сказать ничего конкретного.
  — Гм, а по-моему, вполне исчерпывающе, даже добавить нечего — газета наша не хуже снотворного убаюкивает, — спокойно заметил бородатый градоначальник. — Что ж, тем интереснее будет её читать, когда она под вашим началом преобразится, Иван Егорович.
  Иван решил, что ослышался:
  — Что, простите?
  — Я уполномочен предложить вам должность главного редактора 'Нового городского вестника'. Вы нам подходите. Вот и попечительский совет это мнение разделяет. Фёдор Сергеевич?
  — Да, — односложно подтвердил сухопарый.
  — Слово за вами, Иван Егорович. Согласны?
  Иван ответил не сразу — пытался разобраться в собственных мыслях. В первый момент он ощутил разочарование — наивное, почти детское. Зная уже про магию, подсознательно ожидал чего-то невероятного, фантастического, а тут вдруг контракт в провинциальной редакции. Это как если взять ребёнка за руку, провести через волшебную дверь — и там угостить обычным шоколадным батончиком, который продаётся в любом ларьке...
  С другой стороны, возможность увидеть соседний мир — уже сама по себе подарок. Тем более что мир интересный, гостеприимный, а работа с печатным словом здесь почётна и уважаема. Дирижабли крутые, барышни симпатичные... Ну да, провинция, захолустье, но он ведь и сам порядком устал от московского мельтешения. Вот, предположим, откажется он сейчас — и что дальше? Вернётся домой, чтобы пялиться в экран ноутбука?
  — Прежде всего, Терентий Семёнович, спасибо за предложение — я польщён. Хотя и удивлён, не буду скрывать... У вас же тут совершенно не те стандарты, к которым я привык у себя...
  — Так ведь я объясняю, Иван Егорович, что мы не с бухты-барахты к вам обратились. И статьи ваши читали внимательно — Свен Аскольдович нас копиями снабдил, расстарался. Стиль ваш, чего уж греха таить, несколько непривычен, но есть в нём эдакая энергия, раскрепощённость, что ли. Что-то такое нашей газете не помешает. С некоторой поправкой, само собой, на местные нравы, чтобы не слишком уж... Взять наш 'Вестник' и встряхнуть — деликатно, но от души...
  Ивану вспомнилось: 'Бить буду аккуратно, но сильно'. Посредник, долго сидевший молча, обратился к нему:
  — Я, если помните, говорил, что предлагаемая работа — не журналистика в привычном вам понимании. Теперь видите, что имелось в виду? Здешняя пресса для вас — архаика, музейная древность. Вам, если согласитесь, придётся проявить гибкость, чтобы отыскать некий оптимум, золотую середину между тем, что вы хорошо умеете, и тем, что здесь до сих пор считалось стандартом.
  — Мне всё же не совсем ясно, — сказал Иван, — почему вы подбираете кадры в соседнем мире. Разве в вашей столице, к примеру, нет толковых ребят? Чтобы приехали и встряхнули?
  Хозяин кабинета вздохнул и посмотрел на посредника. Тот снова заговорил:
  — Во-первых, в плане письменности ваш мир остаётся для здешнего ориентиром. То есть имеют место заимствования, хоть и выборочные. Так почему бы не пригласить и сотрудника? Вторая причина — вполне банальная, бытовая. Для вас Верхневейск — интригующая экзотика в антураже стимпанка. А для аборигенов из столицы — скучная глухомань, они просто не хотят сюда ехать... Прошу простить, Терентий Семёнович, но это надо было сказать. Недомолвки сейчас только повредят, вы же понимаете.
  — Эх, Свен Аскольдович, да разве ж я спорю? В столице-то всяко повеселее. Всё вы правильно объяснили...
  — Благодарю. Но есть ещё одна вещь, которую я рекомендовал бы обговорить с нашим гостем. Вы же помните — он из мира без магической составляющей...
  — Ах да, действительно... Продолжайте тогда уж сами, сделайте одолжение. У вас, полагаю, яснее выйдет.
  — Ну что ж, извольте.
  Посредник повернулся к Ивану и, задумавшись на пару мгновений, сказал:
  — Недавно вы спрашивали меня о словесниках. Как вы понимаете, пресса — тоже их компетенция. Газета — не просто бумага с набором слов. Она устанавливает незримые связи между людьми и, таким образом, стабилизирует социум. Причём это не абстракция, а объективный факт, учитывая наличие магии. Если город некрупный, и газета только одна, то её роль особенно возрастает. А значит, работа редактора — не бессмысленная возня, которую никто не заметит, а чрезвычайно важное дело.
  — Ого... — Иван был несколько ошарашен.
  — Итак, посмотрим на 'Вестник'. Какова ситуация? Прежний главред ушёл на покой примерно месяц назад — он уже в очень солидном возрасте, ему просто трудно стало работать. Обычная история, в общем. Дела принял его заместитель — человек добросовестный, но при этом... гм...
  — Не страдающий избытком фантазии, — подсказал мэр и опять вздохнул.
  — Да, пусть будет такая формулировка. При нём газета стала откровенно скучна, люди её читают разве что по инерции. Будь это в вашем мире, все просто пожали бы плечами — невелика проблема. Кому вообще интересен провинциальный листок? Но здесь, ещё раз подчёркиваю, всё по-другому. Если 'Вестник' окончательно захиреет, то через пару лет последствия начнут проявляться на общегородском уровне.
  — И как это будет выглядеть?
  — Будут размываться и смазываться перспективы развития для всего Верхневейска. В какой именно форме — предсказать невозможно. Ну, к примеру, транспортная компания сочтёт, что рейсы дирижаблей сюда — убыточны, и сократит их число. Или где-нибудь в относительной близости начнёт строиться новый город, куда станет перетекать население. Или в здешнем карьере снизится добыча ауксилита...
  — Ничего себе... — Иван с трудом удержался, чтобы не выразиться более образно.
  — Поэтому я и говорю — работа серьёзная.
  
  11
  
  — Но тогда мне не очень ясно, — сказал Иван, — почему центральные власти не направят сюда кого-нибудь в приказном порядке. Да, понятно, что спецы из столицы не рвутся в глушь, но дело-то государственное, тут не до чьих-то личных хотелок...
  — Правительство смотрит на ситуацию шире. В историческом масштабе трудно предугадать, как судьба отдельного городка скажется на развитии всей страны. Может, угасание Верхневейска — вполне закономерный процесс, который раскроет потенциал другого района, более перспективного. Если так, то вмешательство сверху лишь повредит. А может, наоборот, Верхневейску уготовано процветание. Предсказать, повторюсь, нельзя. Поэтому забота о местной прессе — в компетенции жителей конкретного населённого пункта. Сумеют они сохранить газету — отлично. Не сумеют — ну что ж, так тому и быть.
  Такая трактовка показалась Ивану несколько неожиданной. Он посмотрел на мэра, но тот кивнул, подтверждая слова посредника.
  — Ладно, — сказал Иван, — тогда задам более конкретный вопрос. Простите, что вот так в лоб, но всё-таки — кем финансируется газета?
  — Участвуют и городские власти, и местные коммерсанты. Коллективный подход, пользуясь выражением из вашего мира. Попечительский совет осуществляет координацию.
  — Вот как? Любопытно. У нас в России газеты, как правило, либо государственные, либо частные... В любом случае, если я соглашусь работать, то мне надо будет понять, какие темы спонсоры считают приоритетными...
  — Вы, Иван Егорович, не пугайтесь, — вмешался мэр. — В совете ведь не сатрапы какие-то заседают — никто вам приказы не будет слать, чтобы 'ать-два, левой', во фрунт и под козырёк... Газета интересная должна быть, читабельная, чтобы мухи с тоски не дохли. А ваше происхождение иномирное — так это даже и к лучшему. Взгляд-то свежий имеете, незамыленный...
  — Понимаете, Терентий Семёнович, интересность — понятие растяжимое. У вас тут существует термин 'жёлтая пресса'? Нет? Ну, имеются в виду газетёнки с бульварными сенсациями, сплетнями и так далее...
  — Затрудняюсь даже ответить... То есть в столице, конечно, есть бойкие издания, но чтобы прямо вот так...
  — Ага... Это я к тому, что развесёлую чушь читают всегда активнее, чем толковые, взвешенные статьи. Плюются — и всё равно читают... Тираж растёт...
  Посредник сказал:
  — Разрешите, отвечу я? Мне, полагаю, понятнее, в чём загвоздка. Во-первых, Иван Егорович, я с изрядной долей уверенности могу утверждать, что лично вам не доставит особого удовольствия писать 'развесёлую чушь', Я прав?
  — Ну, в общем-то, да — хотя в жёлтой прессе тоже приходилось работать... Гордиться тут нечем, но дело было...
  — А во-вторых, существуют чисто административные меры. Наниматели тоже ведь будут читать газету — и могут уволить редактора в любой день, если увидят, что что-то идёт не так.
  Градоначальник поморщился:
  — Полноте, Свен Аскольдович. По рукам ещё не ударили, а вы уже про 'уволить'... Иван Егорович, так что скажете? Берётесь за 'Вестник'?
  Мэр, посредник и председатель совета уставились на него выжидающе. Солнце заглядывало в окно, словно тоже хотело узнать ответ. Иван поколебался ещё пару секунд, но, прислушавшись к себе, понял — решение уже принято.
  — Да, берусь.
  — Замечательно, — сказал Терентий Семёнович. — Извольте тогда договор прочесть со вниманием.
  Иван ожидал, что ему вручат нечто многостраничное, с примечаниями убористым шрифтом, но контракт состоял всего из нескольких пунктов, уместившихся на одном машинописном листе. Оговаривался годичный срок действия; каждая из сторон имела право на досрочное расторжение.
  Размер жалования порадовал — пятьсот рублей в месяц. 'Хоть каждый день на такси катайся', — мелькнула мысль. Более того, выплачивались единовременные подъёмные в размере двухсот целковых.
  Один параграф, правда, несколько озадачил:
  — Простите, а что это за 'сезонные знаки', на которые я должен откликнуться в колонке редактора?
  — О, это вещь любопытнейшая, занятная, — сказал мэр. — И пищей для разговоров нас снабжает исправно. Раз в три месяца происходит нечто такое... Даже не знаю, как и назвать... Событие, находка, феномен... В общем, необычность какая-то, несуразность, которую прежде и вообразить-то было нельзя. Причём замечают её газетчики, а потом и до нас доносят, до публики.
  — А как эта находка выглядит? Чтобы не пропустить?
  — По-новому каждый раз — о том-то и речь. Но проглядеть никак невозможно, тут уж будьте уверены. А в конце года эти находки-странности, коих наберётся четыре штуки, сложатся в комбинацию, и смысл тогда прояснится, в историю города впишется непременно. Весеннего знака ещё не было, между прочим, ждём с нетерпением.
  — Тут надо, наверное, уточнить, — заметил посредник, — что речь не о календарных сезонах, а о природных. То есть весна началась не первого марта, а двадцатого, в равноденствие. В этом смысле вы прибыли очень вовремя. А о том, как выглядели предыдущие знаки, можно прочесть в архивах газеты.
  — А, точно, — кивнул Иван. — Спасибо, что подсказали, обязательно почитаю.
  — Остальное понятно?
  — Вроде бы да.
  — Что ж, — сказал Свен Аскольдович, — тогда, вероятно, настал момент, чтобы скрепить договор.
  Ивану, к счастью, вручили не архаическое перо, а шариковую ручку, хоть и очень солидную, несколько помпезную даже. Он повертел её в руках, набрал в грудь воздуха — и поставил подпись с размашисто-лихим росчерком.
  Над столом прошелестел ветерок. Листок с договором коротко встрепенулся, словно птичье крыло, но мэр его удержал. Иван почувствовал покалывание в ладонях — как от лёгкого электрического разряда. Это, видимо, был колдовской намёк, что безделье кончилось и пора браться за работу.
  — Поздравляю с вступлением в должность, Иван Егорович.
  — Большое спасибо.
  Градоначальник с чувством пожал новоиспечённому редактору руку, а председатель попечительского совета протянул удостоверение. На иссиня-чёрной обложке красовался тиснёный вензель, настолько замысловатый, что Иван не сразу сумел прочесть: НГВ. Это, по логике, означало 'Новый городской вестник'.
  Бумажных страниц удостоверение не имело — только обложку-корочку. Раскрыв её, он увидел, как на внутренней стороне проступают серебристые буквы. Слева — его имя, отчество и фамилия, справа — должность: главный редактор.
  — Это ваш, по сути, единственный документ для здешнего мира, — сказал посредник. — Подделать его нельзя — не позволит магия.
  — Что, и никаких больше справок? Никаких паспортов?
  — Они не нужны. С этой корочкой вы, к примеру, можете пойти в банк и снять деньги с вашего счёта. Который, кстати, только что был открыт.
  — Оперативно...
  — Привыкайте, Иван Егорович. Вы получили солидный статус — теперь дело за вами. Покажите, на что способны.
  Мэр тем временем потёр руки и вопросил:
  — А не кажется ли вам, господа, что это дело следует вспрыснуть?
  
  12
  
  Коньячок пошёл на ура — Иван с мэром хлопнули по две рюмки, председатель удовлетворился одной, посредник лишь символически пригубил. На том и расстались.
  Солнце на улице светило всё так же ярко, заставляя прохожих щуриться.
  — Что ж, — сказал Свен Аскольдович, — моя миссия подходит к концу. С переговорами разобрались, осталось ещё немного поработать для вас извозчиком...
  — Вы поэтому пить не стали?
  — Ну да. Здесь-то ограничений нет, а вот вашим гаишникам не втолкуешь, если вдруг остановят... Итак, я доставлю вас в Подмосковье, чтобы вы там уладили все дела, а потом опять привезу сюда. После чего со спокойной душой покину славный городок Верхневейск.
  — Значит, вы не отсюда родом?
  — И даже не из этого мира.
  — То-то я удивляюсь — откуда у вас такое странное имя. То ли германское, то ли скандинавское даже... И русский вам не родной?
  — Нет, хотя я его освоил давно, ещё в ранней молодости. Много лет провёл в русскоязычным мирах, особенно в вашем — это, можно сказать, моя специализация.
  — Всё равно удивительно — акцент не чувствуется вообще. Да и по лексике, по построению фраз, я бы вас не за иностранца принял, а за доморощенного сноба-славянофила. Без обид, плиз...
  — Договорились, — собеседник чуть усмехнулся. — Приму за тонкую лесть.
  — Но вам, наверно, магия помогла?
  — Разве что косвенно. Она, к примеру, способна улучшить память, но не втиснет вам в мозг чужую языковую структуру и лингвистическое чутьё. Язык — сам по себе сильнейшая магия, на которой многое строится.
  Они зашли в гостиницу, где Иван заплатил ещё за двое суток вперёд, отдав почти все наличные, которые оставались. Программа была ясна — метнуться по-быстрому в родной мир и обратно, потом зайти в банк, взять денег и подыскать квартиру. А в понедельник с утра — уже на работу.
  Внедорожник выкатился из города. Иван обернулся, окинул взглядом окраину — и неожиданно ощутил сожаление, что экскурсионный визит оказался таким коротким. Подумалось — а что если вернуться сюда уже не придётся? Сейчас они проедут границу между реальностями, посредник высадит его и исчезнет, а мир с дирижаблями растворится как предрассветный сон...
  Отогнав эти мысли, он устроился поудобнее и стал молча смотреть вперёд. Приближался еловый бор, за которым возвышалась гора в своих белых, хоть и несколько потрёпанных смушках.
  Посредник вдруг резко ударил по тормозам.
  Машину чуть занесло — если бы дорога была намокшей, то могли бы вылететь и в кювет. Иван не успел ничего спросить — его спутник распахнул дверцу, выскочил наружу и замер, прислушиваясь в чему-то.
  Лишь через полминуты Свен Аскольдович, хмурясь, вернулся за руль. Иван осторожно спросил:
  — Проблемы?
  — Скажем так — неожиданности... Я только что ощутил, как поблизости открывается переход... Потом он, правда, схлопнулся снова, но кто-то мог и пройти...
  — Из Подмосковья?
  — Может быть, но я не уверен... По ощущениям — из какой-то ещё реальности...
  — Это плохо?
  — Сложный вопрос... Просто я, насколько известно, до сих пор был единственным, кто открывал дверь в этом лесу...
  — Может, вы, грубо говоря, пробили дыру, а кого-то теперь в неё затянуло? Чисто случайно? И вообще, объясните мне — кто, откуда и как способен перемещаться?
  Посредник помолчал, размышляя:
  — Общие объяснения — это долго. Давайте для простоты рассмотрим только тот мир, где мы сейчас находимся. В него действительно можно попасть случайно — но лишь из вашей ветки реальности. Из всех остальных — только с сильным проводником, который целенаправленно откроет проход. А у меня, повторюсь, было ощущение, что нынешний гость — не из Подмосковья.
  — Угу... Ладно, он пришёл сюда специально, с какой-то целью. И что такого?
  — Надеюсь, что ничего... В любом случае, отвлекаться на это пока не будем. Наша нынешняя задача — завершить всё с вашим трудоустройством. Давайте продолжим следовать в этом русле.
  Мотор опять заурчал, и машина въехала в лес. Иван всматривался, ожидая увидеть таинственного пришельца, но дорога была пуста. Через пару минут посредник предупредил:
  — Приготовьтесь. Прыгаем.
  В этот раз Иван не терял сознания. Почувствовал невесомость и мимолётную тошноту, увидел сквозь смежённые веки сияние молний, а потом ощутил толчок — колёса опять соприкоснулись с дорогой.
  Когда он открыл глаза, по стеклу барабанил ливень, прошитый снегом; 'дворники' заелозили с тихим скрипом. Асфальт впереди покрывала скользкая каша, и Свен Аскольдович сбавил скорость. Ожившее радио забубнило:
  — Циклон, накрывший Москву, грозит привести к рекордному транспортному коллапсу. Уже сейчас движение на дорогах затруднено, а ближе к вечеру город встанет в многокилометровых пробках. Нарушена работа аэропортов, десятки рейсов отменены. Прогнозы неутешительны — синоптики сообщают, что непогода продержится как минимум до полуночи...
  После тихого Верхневейска всё это несколько ошарашивало. Посредник буркнул:
  — Надеюсь, что хоть за городом можно ещё проехать. Сколько лет уже тут живу, а эти дикие транспортные заторы до сих пор раздражают как в первый раз...
  — Угу, я поэтому в последние годы предпочитал на электричке ездить. Тоже, конечно, радости мало, особенно по утрам, но, по крайней мере, без пробок...
  Минут через сорок они продрались-таки сквозь мутную круговерть к городку, где обитал Иван. Новостройки-многоэтажки надвинулись как утёсы, торчащие посреди штормового моря. Свен Аскольдович спросил:
  — До завтрашнего утра вам времени хватит, чтобы всё тут решить? Вещи собрать, попрощаться, ну и так далее?
  — Да, конечно. Толпа провожающих по-любому не соберётся, а насчёт вещей — прикину сейчас, что брать.
  — Примите, кстати, совет — смартфон с ноутбуком оставьте здесь. В том мире они сразу начнут сбоить, а потом и вовсе перестанут работать. Вы уже и сами, вероятно, заметили — электричество там практически не используется. Оно есть, но преимущественно природное — грозовые разряды, к примеру, или реакции в человеческом теле. Если же ток произведён искусственно, то он, как правило, вступает в конфликт с магическим фоном.
  — А, вот почему мобильник так быстро сел...
  — Да. Хотя, опять же, нюансов много. Электроника, которая применяется для передачи знаков и символов, выходят из строя раньше. А аккумулятор в автомобиле продержится и неделю.
  — Понял, буду иметь в виду.
  — В общем, давайте так — завтра часиков в десять я за вами заеду.
  Иван поднялся к себе в квартиру, побродил бесцельно по комнатам, испытывая странное чувство, будто отсутствовал тут не сутки, а многие недели и месяцы. Заглянув в холодильник, вспомнил, что надо было зайти в магазин и купить продуктов.
  Выходить обратно под дождь желания не было, да и есть пока не хотелось, поэтому он начал собирать сумку.
  Штаны, рубашки, футболки... Лёгкая куртка... Костюм и галстук? Пожалуй, нет — что-то официальное лучше купить на месте. Бритва, полотенца... Зубную пасту можно взять всю, что есть, а то вдруг там только порошок продаётся... Из обуви — мокасины, ну и кроссовки тоже, пожалуй...
  Сборы заняли неожиданно мало времени. Он застегнул сумку, взял телефон — и задумался, кому позвонить.
  Родители давно умерли, братьев и сестёр нет. Приятелям-собутыльникам и случайным подружкам совершенно по барабану, что он собирается делать, у них хватает своих забот. Бывшую жену лишний раз и вспоминать неохота. Хорошо ещё, что детьми не успели обзавестись...
  Да, господин редактор, такие ситуации, как сейчас, замечательно иллюстрируют значение вашей личности для остального мира...
  Он так и стоял, зажав в руке трубку, пока та не зазвонила сама.
  — Иван Егорович, — произнёс посредник, — позвольте ещё вам кое-что присоветовать. Возьмите с собой книги, с полдюжины. Из тех, что вам особенно нравятся. Привычный печатный текст — полезная штука, особенно там, куда вы собираетесь ехать.
  — Ладно, возьму... Слушайте, Свен Аскольдович, а вы где сейчас?
  — Перекусить зашёл, а потом в Москву собираюсь — у меня там жильё.
  — Я тут подумал... Может, не будем ждать до утра? Я, в общем-то, готов...
  — Точно? Очень уж быстро вы. Хотя мне-то даже удобнее — сегодня с вами закончу, а завтра займусь своими делами.
  — Тогда заезжайте, жду вас.
  — Через пятнадцать минут буду у подъезда.
  Иван направился к книжным полкам. Из классики взял только томик Чехова, из более поздних — мемуарный роман Аксёнова и 'Хромую судьбу' Стругацких. Подумав, добавил ещё и потрёпанную зелёную книжку про Незнайку на Луне — тоже ведь попаданец, коллега, в каком-то смысле...
  Отключил от сети ноутбук, телевизор и холодильник, перекрыл воду. Постоял на пороге с сумкой — сердце билось учащённо и гулко, предвкушая дорогу.
  Вышел на лестницу, запер дверь и, постучав к пожилой соседке, вручил ей ключ. Даже выдумывать ничего не пришлось — сказал, что уезжает в другой город на год, работать по специальности. Соседка поохала и пожелала удачи. Он поблагодарил, попрощался — и спустился к машине.
  
  13
  
  Верхневейск за время их отсутствия не исчез — всё так же сонно дремал на своём плато, впитывая солнечные лучи. Посредник спросил:
  — В гостиницу?
  — Если не трудно — в банк. Хочу деньги снять.
  — Да, лучше не откладывать. Сегодня пятница, дело к вечеру, а в выходные они работать не будут.
  — Действительно, выходные же начинаются — я как-то сразу и не подумал. Ну, тем более повезло, что решил сегодня вернуться.
  Внедорожник вкатился на центральную площадь. Подрулив прямо к банковскому крыльцу, Свен Аскольдович вежливо предложил:
  — Могу подождать.
  — Да нет, пожалуй, не стоит. Гостиница — рядом, дойду и так.
  — Что ж, Иван Егорович, в таком случае разрешите пожелать вам удачи. Если всё сложится хорошо и вы не разорвёте контракт досрочно, то увидимся через год. Если всё-таки разорвёте, то меня известят, и я за вами приеду — но это, будем надеяться, не понадобится.
  — Спасибо за помощь.
  Они обменялись рукопожатиями. Уже выбравшись из машины, Иван помедлил, прежде чем закрыть дверцу:
  — А можно напоследок глупый вопрос? Зачем всё-таки нужна была такая загадочность с письмом и непонятной визиткой? Почему вы просто не позвонили? Я в почтовый ящик заглядываю от случая к случаю — конверт там мог бы ещё полмесяца проваляться...
  — Во-первых, сотрудничество со словесником лучше начинать с печатного текста. Во-вторых, визитку я заказывал не в вашем мире, а в этом, поэтому она сохраняет некие следы магии. Грубо говоря, притягивает внимание даже сквозь закрытый конверт, так что мимо вы не прошли бы. Ну а в-третьих... Это был ещё один тест для вас. Если человек звонит по незнакомому номеру в надежде на некий туманный шанс, то человек этот явно готов к переменам в жизни.
  Иван не нашёлся, что на это ответить. Внедорожник отъехал и, пустив на прощанье солнечный зайчик, скрылся из виду. Самостоятельная жизнь началась.
  В банке всё было чинно и скучно — никаких тебе рекламных плакатов, сулящих чудо-кредиты, и световых табло с курсами валют. Клерк, взяв у Ивана редакционную корочку, сдержанно кивнул:
  — Добро пожаловать, господин Возницын.
  — На моё имя открыли счёт. Могу я снять наличные?
  — Безусловно. Сколько желаете получить?
  — Так, там должно быть двести... Давайте, пожалуй, сто пятьдесят, а остаток пусть пока полежит.
  Выйдя из банка, он отнёс в гостиницу сумку, но в номере не остался. Припомнил расположение улиц — и двинулся в сторону уже знакомой закусочной. Белобрысая Даша, увидев его, произнесла с таким видом, будто выиграла пари:
  — Ага, это вы! Вернулись!
  — Да, не смог убежать от вашей вкуснятины. И ещё у меня к вам очередной вопрос, тоже очень серьёзный.
  Из кухни вышел толстячок-повар:
  — Вот, значит, как? Моя дочь у иномирян нарасхват, а отца и позвать забыла. Непорядок... А вы, Иван (простите, не знаю отчества), не удивляйтесь, пожалуйста. Она мне днём обо всём насплетничала. Так что же вас привело в наш город? Если не секрет, конечно.
  — Нет, уже не секрет — буду редактировать вашу городскую газету. Сегодня договор подписал.
  Повар, переглянувшись с дочерью, покачал головой:
  — Ого... Ходили слухи, что пригласят кого-то со стороны, но чтоб из другого мира...
  — Я и сам удивился. Теперь нужно в городе обустраиваться, а ваша дочь оказалась незаменимой советчицей. Поэтому к вам и зашёл опять — ну и поужинать заодно.
  — Садитесь, сейчас подам. И ты, советчица, садись тоже, раз уж такое дело...
  Даша, раздувшаяся от важности, устроилась напротив Ивана, и он сказал ей:
  — Вы хвастались, что знакомы со всей округой. Может, подскажете, кто из местных сдаёт жильё? Не спешите, подумайте...
  Пока он поглощал свиные колбаски, она честно морщила лоб и что-то прикидывала в уме. Наконец выдала результат:
  — Если подешевле хотите, то на окраине можно — рублей за тридцать или за двадцать даже. А в центре мало сдают. Тут недалеко, например, у Александры Андреевны квартира свободная, но там дорого будет... Она строгая очень — хозяйка, в смысле...
  Теперь задумался сам Иван. Переплачивать желания не было, но ещё меньше хотелось каждое утро пилить на работу через полгорода. Не такси же вызывать, в самом деле? Надо, пожалуй, глянуть на эту мегеру-домовладелицу — может, не всё так страшно...
  — Подскажете мне адрес Александры Андреевны?
  — Не только подскажет, но и проводит, — пообещал повар, подошедший к столу, чтобы забрать тарелки. — Я тут один управлюсь.
  На лице Даши появилось сложное выражение — что-то из серии 'и хочется, и колется'. Она подтвердила с некоторой запинкой:
  — Д-да, провожу. Пойдёмте, Иван...
  По улицам разливался медный закатный свет. Прохожих стало заметно больше — кто-то возвращался со службы, кто-то совершал моцион. Даша указала на один из домов:
  — Квартира вон там, на третьем этаже. А сама Александра Андреевна живёт дальше, у неё свой особняк, отдельный.
  — Сдача квартир — это её бизнес?
  — А? Я не поняла!
  — Ну, в смысле, чем она вообще занимается?
  — Родную речь ведёт в школе, я у неё училась...
  — И до сих пор побаиваетесь?
  — Немножко. Она меня ругала и говорила, что я ленивая...
  Особняк, само собой, не дотягивал до виллы с Рублёвки, но всё равно как-то не очень вязался с образом российской училки. Калитка не запиралась — гости беспрепятственно прошагали по каменной дорожке к крыльцу. Иван постучал и покосился на свою спутницу — та, кажется, мучительно боролась с желанием спрятаться ему за спину.
  Дверь отворилась.
  Взгляд у хозяйки и правда оказался неласковый, прямо-таки стальной. Сразу чувствовалось — да, с этой не забалуешь. Возраст — отнюдь не дряхлый, не предпенсионный даже; тётка была едва ли старше Ивана. Фигуру имела, что называется, на любителя — слишком высокая, тощая, плоскогрудая. В той России вполне сошла бы за уморённую диетами манекенщицу — если, конечно, абстрагироваться от хищной физиономии. Надеть на голову бумажный пакет и пинком — на подиум...
  Пока он предавался этим глубоким мыслям, Даша пискнула голосом нашкодившей младшеклассницы:
  — Здравствуйте!
  — Здравствуй, Дарья. В чём дело?
  — Добрый вечер, — подключился Иван и назвал своё имя. — Простите за беспокойство, Александра Андреевна. Я приезжий, а Даша мне подсказала, что вы сдаёте жильё.
  — Сдаю, но оно подходит не всем, — отрезала тётка. — Как долго вы намерены пробыть в городе? В каком качестве?
  — Год. В газете буду работать.
  'Да ну на...' — примерно так он истолковал выражение, появившееся на лице у хозяйки. Его нездешний прикид, однако, всё-таки убедил её, что вопрос достоин внимания:
  — Проходите. Ты, Дарья, тоже зайдёшь?
  — Н-нет, мне пора уже... До свиданья, Александра Андреевна...
  Белобрысая проводница с видимым облегчением соскочила с крыльца и ретировалась. Хозяйка, проводив её взглядом, сказала-лязгнула:
  — Хорошая девочка. Но не очень усидчивая.
  Иван переступил порог — и пошатнулся как от удара.
  
  14
  
  Удар этот воспринимался не на физическом, а на каком-то другом, внечувственном, уровне. Словно открылся шлюз, и разум захлестнуло клейкой волной, несущей символы, знаки, образы. Даже воздух превратился, казалось, в кисель из мельчайших информационных пакетов, разваренных до полной бессмыслицы, и сознание залипало в этой тягучей массе, отказываясь работать.
  За счёт чего получилось вынырнуть, он не понял и сам. Включился инстинкт, запрятанный так глубоко в подкорке, что прежде Иван о нём не догадывался. Поток бессистемных данных, процеженный этим инстинктом-фильтром, утратил свою липкую силу, а несколько мгновений спустя и вовсе сошёл на нет. Мозг заработал трезво и чисто, как сервер, отбивший DDoS-атаку.
  Хакерская аналогия, впрочем, была не совсем корректна — волна, ошеломившая гостя, не являлась целенаправленной каверзой. Иван это понял, едва сознание прояснилось. Жаль только, что понимание трудно было облечь в слова, — он просто не знал подходящих терминов.
  Подсказка пришла со стороны хозяйки:
  — Прошу прощения за дискомфорт. Вы, похоже, ещё не совсем акклиматизировались, а в доме уплотнён магический фон. К сожалению, фон этот, хоть и без злого умысла, оказался несколько негативным. Причина — мой явный скепсис в отношении вашей миссии.
  — Надо же... — Иван хмыкнул. — А вы, Александра Андреевна, откровенны.
  — Да, я предпочитаю говорить прямым текстом. И полагаю это качество обязательным для любого словесника.
  — И чем же ваш скепсис вызван, можно спросить?
  — Я изначально была против того, чтобы отдавать иноземцу нашу газету. Коннотации, привнесённые из вашего сегмента реальности, могут оказаться неуместными, а то и попросту вредными. Попечительский совет, однако, отверг мои аргументы.
  — М-да... Похоже, насчёт квартиры я сунулся не по адресу. Ладно, пойду тогда, извините за беспокойство...
  Хозяйка поджала губы:
  — Иван Егорович, мои личные антипатии в данном случае не являются решающим фактором. Да, не буду скрывать — в моём лице вы получите скрупулёзного и, при необходимости, беспощадного критика. Но судить о результатах вашей работы я смогу лишь после того, как эти результаты появятся. Надеюсь, они всё же будут приемлемы. И не хочу, чтобы бытовые проблемы отвлекали вас от главного дела.
  — Значит, насколько я понимаю...
  — Я сдам вам квартиру, если ваш интерес ещё не угас. Знаете, где она расположена?
  — Даша мне показала.
  — Жду вас там завтра в полдень. Сегодня вам есть где остановиться?
  — Номер в гостинице.
  — Хорошо. А редакцию вы уже посетили?
  — Нет ещё, только издали посмотрел. Мне сказали, что газета — еженедельная, выходит по субботам, то есть сегодня у них дедлайн. Коллегам не до меня сейчас.
  Учительница снова поморщилась:
  — Иван Егорович, коль скоро вам предстоит готовить тексты для всего города, потрудитесь изъясняться по-русски. Дедлайн — что это за тарабарщина? Я, конечно, поняла по контексту, но подобная языковая неряшливость совершенно недопустима.
  Ивана так и подмывало ответить чем-нибудь вроде: 'Сорри, тётенька, фигня вышла', но он придержал язык. Сказал лишь:
  — Извините. Тогда до встречи?
  — Всего хорошего.
  Выйдя из дома, Иван решил, что лимит серьёзных дел на сегодня превышен просто до неприличия, и зашагал к гостинице. Его одолевала зевота — проявлялся знакомый уже побочный эффект от путешествий между мирами.
  Сон сморил его, стоило только упасть на койку.
  И если в предыдущую ночь ему ничего не снилось, то в этот раз картинки были детальные, чёткие и насыщенные.
  Ивану привиделось, что он выходит из ельника и смотрит на ночной город. Фонари тихонько мерцают; на дальней окраине предупреждающе светится причальная мачта. Он делает шаг вперёд — и тотчас оказывается у городской черты. Дорога неслышно стелется под ноги, дома и деревья мелькают по сторонам. Он сворачивает на очередном перекрёстке и оказывается напротив гостиницы. Разглядывает фасад и видит окно, за которым спит пришелец-иномирянин...
  Подскочив на постели, Иван потряс головой, чтобы прийти в себя. Ночь ещё продолжалась; на полу лежал искажённый прямоугольник лунного света.
  Иван встал и подошёл к окну.
  Темень, скопившаяся под деревом на противоположной стороне улицы, всколыхнулась. Словно вздрогнул тот наблюдатель, что прокрался из ельника.
  Иван всмотрелся — нет, пожалуй, почудилось. Сказал себе — спокойнее, Возницын, не нервничай. Просто восприятие ещё не полностью устаканилось, не приноровилось к условиям мира с магией. Надо подождать, и всё придёт в норму...
  Тротуар был пуст, пейзаж нейтрален и тих. Месяц-перестарок взбирался по небосводу, предчувствуя, что скоро его застигнет рассвет.
  Иван вернулся в постель.
  А когда снова продрал глаза, уже закончилось утро. Ещё немного — и он проспал бы даже назначенное свидание с мегерой.
  Пришлось идти на рандеву, не позавтракав.
  Дом ему приглянулся — ухоженный подъезд, цветочные кадки на подоконниках, просторные лестничные площадки. Искомая дверь на третьем этаже — из светлого дерева, с неброской резьбой.
  Услышав, как пробили часы на площади, он усмехнулся и постучал — ну, хотя бы в отсутствии пунктуальности училка его упрекнуть не сможет.
  — Рада встрече, Иван Егорович.
  Выражение лица дамы контрастировало с её заявлением, но вежливость она сохраняла очень старательно.
  — Прошу вас, можете осмотреться.
  Под определение 'хоромы' квартира не подходила. В ней было всего две комнаты: гостиная, она же столовая, а чуть дальше по коридору — спальня. Метраж, впрочем, оказался приличный, свободного пространства хватало; понравился эркер с большим окном. Мебели — ровно столько, сколько нужно для жизни, ничего лишнего. На стенах — фотогравюры; особенно выделялся урбанистический пейзаж с эстакадой, над которой проплывал дирижабль.
  — Здесь жил мой брат, — сказала хозяйка, — но прошлой осенью он уехал в столицу. Арендаторов пока не нашлось.
  — Почему, интересно?
  — Приезжих в городе почти нет, а местных отпугивает цена.
  — Сколько вы, кстати, просите?
  — Шестьдесят пять рублей в месяц. Здесь всё-таки самый центр.
  Вспомнив, как этот 'центр' выглядит, Иван хмыкнул. В целом, однако, квартира его устраивала — до редакции было десять минут пешком. Такую роскошь по-настоящему оценит лишь тот, кто ездил в Москву из области на работу...
  Хозяйка истолковала его молчание по-своему:
  — Могу заверить, Иван Егорович, что я не буду вас здесь тревожить и вмешиваться в вашу частную жизнь. Меня, повторюсь, интересует ваша профессиональная деятельность, а не то, как вы проводите свободное время.
  Она даже порозовела от возмущения тем фактом, что кто-то подверг сомнению её щепетильность. Это выглядело забавно, к тому же Иван терпеть не мог торговаться...
  — Хорошо, Александра Андреевна, я согласен.
  Он заплатил за месяц вперёд и, закрыв за хозяйкой дверь, ещё разок прошёлся по комнатам. Проблемы с устройством быта были в первом приближении решены; теперь следовало заняться другим вопросом, а именно — качественно расширить знания о том мире, куда его занесло.
  Городская библиотека оказалась двухэтажным строением с претензией если не на архитектурную вычурность, то на оригинальность. Сверху даже торчал цилиндрический бельведер с арочными окнами.
  Иван попытался вспомнить, когда ему в последний раз приходилось бывать в бумажном книгохранилище. Кажется, такой визит состоялся в начале века — выпускник журфака Возницын, гордый собой донельзя, сдавал учебники в универе. С тех пор обходился Сетью...
  Что ж, придётся обновить навык. Прокачать скилл заново, так сказать.
  Памятуя о магическом фоне, который 'уплотняется' там, где обитают словесники, Иван шагнул в вестибюль с некоторой опаской. Но ничего похожего на то, что было вчера в гостях у Александры Андреевны, на этот раз не случилось. Наоборот — повеяло сдержанной, благодушно-спокойной силой, которая дремала в этих стенах. Ощущение, впрочем, было мимолётным, неявным — и исчезло, едва он попытался его проанализировать.
  Посетителей здесь обслуживал серьёзный немолодой господин. Иван предъявил заветную корочку, рассказал в двух словах о своём контракте и попросил:
  — Посоветуйте мне, пожалуйста, что-нибудь по истории — особенно насчёт роли иномирян в формировании государства.
  — Рекомендую фундаментальный труд господина Кошкина — там подробнейшим образом освещаются все соответствующие аспекты.
  Библиотекарь снял с полки бордовый том — толщиной с хороший кирпич. Иван посмотрел с сомнением:
  — Возьму, конечно, но это придётся долго читать, не меньше недели. Вы ведь даёте книги домой? Ага, замечательно. А сейчас хотелось бы чего-нибудь компактного и простого, чтобы составить общее впечатление. Даже школьный учебник, в принципе, подойдёт...
  Кроме учебника он попросил подшивку городской газеты за год. Отнёс всю эту охапку за стол в углу — и погрузился в чтение.
  
  15
  
  Интересного было много.
  Сюжет, изложенный недавно посредником в двух словах, теперь обрастал деталями. Как явствовало из книги, подобие государства начало здесь формироваться в те времена, когда в Москве ещё княжил Василий Первый. Основателем же здешней династии историки признавали некого Тимофея, родившегося в Коломне и перескочившего в новый мир уже в зрелом возрасте.
  Тимофей этот был личностью по меньшей мере неординарной. Вокруг его биографии за века наплодилось столько легенд, что отделить правду от вымысла зачастую не представлялось возможным (даже насчёт его фамилии спорили до сих пор), но одно не подлежало сомнению — жизнь он повидал во всех красках. В юности был подмастерьем в кузнице, но на месте не усидел, ушёл скитаться по свету. Торговал вразнос, перегонял плоты, прибился к рыболовецкой артели, которую затем и возглавил. И вот с ней-то, с артелью, угодил в спонтанно открывшийся переход.
  Как и когда он освоил грамоту, тоже было не вполне ясно. По одной из версий, его обучил дьячок, обративший внимание на смышлёного отрока; по другой — кто-то из торговцев. В любом случае к моменту прыжка Тимофей уже неплохо освоил письмо и чтение.
  И ему пришла счастливая мысль — записать то, что с ним происходит.
  Грамота стала символом новой жизни, а артель — ядром, вокруг которого постепенно объединились другие группы пришельцев и туземные племена.
  Именно на этом этапе вступила в действие магия, о чём упоминалось в учебнике. Но каким же конкретно образом письменность встроилась в магический фон? Ответ почему-то оставался за скобками — то ли был засекречен, то ли, наоборот, настолько очевиден для местных, что авторы решили не утруждаться.
  Отложив на время учебник, Иван полистал громадину-книгу от господина Кошкина — местную классику, написанную больше века назад и выдержавшую, судя по аннотации, не один десяток переизданий. Стиль был соответствующий, многозначительно-витиеватый; приключения первых переселенцев описывались дотошно и многословно, но конкретика по поводу магии тоже почти отсутствовала. Разве что попадались пассажи вроде: 'События же дальнейшие, сиречь вехи всей истории нашей, свидетельствуют неоспоримо и явно, сколь великую силу грамота собою являет; сколь прочен и незыблем каркас, создаваемый ею, дабы польза общественная в стройности пребывала'.
  При зарождении государства не обошлось без дрязг и противоречий. Но, в отличие от старого мира, кровопролития удавалось каждый раз избежать — и жители всё чаще называли свою страну Тихой Русью. Позже это название стало официальным.
  Из учебника Иван также выяснил кое-что про экономику и науку. Технические решения из старого мира заимствовались хоть и нередко, но избирательно и с повышенной осторожностью — во-первых, из-за возможной несовместимости с магическим фоном, а во-вторых, из-за недостатка сырья. На материке, например, практически не было месторождений нефти. В старину топили дровами, использовали в работе древесный уголь; залежи ауксилита в горах были найдены лишь несколько столетий спустя...
  Взглянув на часы, Иван обнаружил, что знакомство с историей затянулось — дело близилось к вечеру. А ведь надо было ещё посмотреть газеты и разобраться, как могут выглядеть 'сезонные знаки'.
  Самый свежий из таких знаков упоминался в колонке редактора в феврале. Ветром на плато принесло необычный воздушный шар — скромных размеров и с подвешенной капсулой, в которой содержались приборы.
  Иван, взглянув на фотографию, опознал стандартный метеозонд. Здесь, однако, такие штуки не применялись, и жители Верхневейска несколько озадачились; впрочем, и они довольно быстро сообразили, что шар залетел из смежного мира.
  Примечательно, что эта находка, кажется, и подала редактору мысль о приглашении гастарбайтера. Прямо об этом не говорилось, но автор колонки очень уж плавно переходил от рассуждений о случайных гостях к тому, что сам он — уже немолод и собирается на покой...
  Иван задумался. Раз уж предыдущий главред сам поднял эту тему, то нет ли смысла с ним пообщаться, чтобы узнать всё из первых рук? Про магию в том числе...
  — Вы не подскажете, — спросил Иван у библиотекаря, — где живёт мой предшественник? Редактор, который ушёл на пенсию?
  Библиотекарь продиктовал адрес и попросил передать привет старику. Иван захватил книги по истории и вышел на улицу. Уже смеркалось, и он решил отложить визит до завтрашнего утра, чтобы не дёргать дедулю на сон грядущий.
  Ночь в новой квартире прошла спокойно.
  Когда солнце опять взобралось на небо, он постучал в дверь двухэтажного кирпичного дома — тоже недалеко от центра. Домработница в переднике подтвердила, что старый хозяин бодрствует, и повела Ивана по коридорам. В комнатах слышались голоса, звонко засмеялся ребёнок — старик, похоже, имел большую семью.
  Отставной главред — одышливый, тучный, с редкими бакенбардами — сидел в кресле-качалке с книгой (к некоторому удивлению Ивана, это оказались басни Крылова). Голос у него был густой, с чуть заметным присвистом:
  — Слышал, слышал, Иван Егорович, о вашем приезде. Надеялся, признаться, что навестите, не откажетесь побеседовать...
  — У меня сильное подозрение, что именно с вашей подачи меня сюда пригласили. В Верхневейск, имею в виду.
  — Не без этого, друг мой, не без этого. Вживаетесь?
  — Помаленьку. Вопросов целая куча.
  — А уж у меня к вам! Но я-то потерплю, мне спешить совершенно некуда. Вам же, вижу, не терпится, так что давайте прямо, без предисловий. Продемонстрируйте редакторскую закалку, устройте мне... как, бишь, у вас это называется... ага, блиц-опрос. Не переврал я термин?
  Иван усмехнулся — словечко из привычной реальности звучало здесь несколько диковато. Но предложением следовало воспользоваться, и он взял быка за рога:
  — Как письменность стала магией? Каков механизм?
  — А вы представьте себе магнит. Почему он притягивает? Физики вам расскажут про поле и про индукцию, но для человека, от науки далёкого, всё это — лес дремучий. А я, Иван Егорович, не учёный, а практик.
  — Письменность как магнит? Ну да, притягивает, скрепляет... Ладно, принимаю метафору... Но конкретные-то инструменты как выглядят?
  — Простите, не совсем понял.
  — Ну, знаете, как в сказках — волшебные слова, заклинания...
  — Помилуйте, Иван Егорович, что за детские представления? Газета — это просто газета, книжка — всего лишь книжка. Она может быть умная или глупая, весёлая или мрачная, наивная или едкая. Писатели, авторы — обычные люди, а не волшебники. Соответственно, печатное слово не может быть безупречным. Главное, чтобы оно было, вы понимаете? Чтобы книги сочинялись, газеты печатались и так далее. Короче говоря, чтобы письменность продолжала существовать, — сам факт её наличия упорядочивает магический фон. Другое дело, что умную и добрую книгу читать приятнее и полезнее, чем откровенную ерунду...
  С последним тезисом трудно было не согласиться. Иван кивнул и перешёл непосредственно к проблемам газеты:
  — Почему в контракте подчёркивается, что надо отреагировать на сезонные знаки?
  — Традиция. Читатели ждут, им это интересно. А раз интересно, то и для 'Вестника' хорошо, а тот, в свою очередь...
  — ...для города важен. Это я уяснил, спасибо. И про последний знак уже прочитал, про метеозонд. А какие были до этого?
  Старик рассказал про лису странного окраса, прибежавшую на окраину города; про огромный камень, скатившийся со склона горы недалеко от карьера; про непонятное свечение в ельнике.
  Причём если бы не 'Вестник', все знаки и правда могли пройти незамеченными. На зонд наткнулась репортёрша, которая выбралась в выходной на пикник. Лису увидел фотограф, ехавший на задание. Про камень рассказал пилот дирижабля, с которым делали интервью. А свечение в бору наблюдал самолично старик-редактор, ночевавший тогда у дочки на окраине города и маявшийся бессонницей.
  — Вообще-то, — сказал Иван, — тут и схитрить нетрудно. Кто решил, например, что камень — это именно знак? Вы сами же и решили. Чтобы без сенсации не остаться...
  — Согласен, — улыбнулся старик, — кое-что можно считать натяжкой и авторским произволом. Но как вы объясните свечение?
  — С этим — да, непонятно.
  — Самый загадочный знак обычно видит главный редактор.
  — И почему так?
  — Особенность восприятия. Ну вот есть же, к примеру, люди, у которых острый слух. А у нас — повышенное чутьё на уплотнения в магическом фоне.
  Тут Иван вспомнил, о чём ещё следует спросить:
  — Градоначальник вроде обмолвился, что все четыре знака должны сложиться в некую комбинацию. Ну и что, сложились уже?
  — Ждём, — коротко ответил старик.
  
  16
  
  Утром в понедельник Иван пришёл на работу.
  Редакция располагалась в особняке, который соседствовал с обычными жилыми домами и не особенно отличался от них по виду. Лишь вывеска на двери выдавала, чем здесь, собственно, занимаются.
  До начала рабочего дня ещё оставалось время — Иван специально явился раньше, чтобы сориентироваться на месте. Извлёк из кармана комплект ключей, которым его снабдили работодатели, отпер входную дверь и, миновав тесноватый холл, прошёлся по пустым кабинетам.
  Из беседы с предшественником он знал, что штат еженедельника невелик: двое репортёров, фотограф, обозреватель (он же — врио главреда до приезда Ивана), машинистка, корректор, а также ведущая рубрики, где печатались объявления, шарады и прочая мелочёвка. Это, разумеется, не считая работников типографии, которая находилась на параллельной улице; туда можно было пройти через задний двор.
  Его собственный кабинет помещался на втором этаже. Вдоль стен стояли шкафы со справочниками, картонными папками и подшивками 'Вестника' за прошлые месяцы. К редакторскому столу был торцом приставлен ещё один, подлиннее, чтобы устраивать совещания.
  Иван подошёл к окну.
  Несмотря на подписанный договор и события последних трёх дней, он ещё не до конца свыкся с мыслью, что стал полноправным жителем здешних мест. Сам себе он казался случайным гостем-туристом или, в лучшем случае, корреспондентом, прибывшим в чужую страну. А редакцию, коли так, можно было считать корпунктом...
  В дверь постучали с подчёркнутой деликатностью. Иван взглянул на часы — стрелка всё ещё подползала к отметке, обозначавшей старт трудовой недели. Кому-то из сотрудников, видимо, не терпелось.
  — Войдите.
  На пороге нарисовался парень слегка за двадцать, в отутюженном, хоть и скромном костюме. Иван догадался — это один из двух репортёров, недавно окончивший универ. Журфаков в этой реальности не имелось, и в газеты, как правило, набирали дипломированных филологов.
  — Доброе утро, Иван Егорович! Извините за беспокойство — я люблю приходить пораньше, вот и сегодня тоже, ну и решил на всякий случай к вам заглянуть. Вдруг у вас есть вопросы...
  — Да, Павел, спасибо. Если не трудно, попросите всех собраться сюда, когда они подойдут. Проведём летучку и познакомимся.
  Энтузиаст с готовностью покивал и скрылся, а когда пробило девять утра, кабинет стал наполняться народом. Иван приглашал всех садиться и украдкой разглядывал. Обозреватель оказался седым неулыбчивым усачом, корректор — усталым дядечкой неопределённого возраста, машинистка — опрятной дамой под сорок. Фотограф, коренастый и краснолицый, походил скорее на кузнеца. Объявлениями заведовала девица в очках и мешковатом платье.
  Собравшиеся смотрели на Ивана и ждали. Он внутренне усмехнулся. Ох уж эти утренние летучки! Каждый, кто в них участвовал, знает, с какой скоростью обсуждение, стартующее всерьёз и по-деловому, скатывается в бессмысленный трёп на отвлечённые темы. 'Пятиминутка' превращается в час, но участники продолжают сидеть, будто их одолели неведомые бациллы, заставляющие снова и снова переливать из пустого в порожнее и обратно. Сколько раз и сам он, Иван, поддавался этой заразе, чтобы потом, придя наконец в себя, галопом навёрстывать растранжиренное драгоценное время...
  — Все в сборе?
  — Нет Екатерины Антоновны, — доложил усач ровным голосом, — но она опаздывает всегда.
  Павел-энтузиаст взглянул на него с укором, хотел что-то возразить — и сдержался, похоже, только из уважения к возрасту собеседника. Иван сказал:
  — Ну и ладно, будем начинать без неё. Итак, коллеги, вы уже знаете — я ваш новый редактор, прямиком из старого мира. Зовут меня Иван Егорович, можно обращаться без отчества. Я вообще не сторонник лишних формальностей, отвлекающих от работы. А работать предстоит много — и мне, и вам. Мне даже больше — надо войти в курс дела, понять местную специфику...
  Он сделал паузу, чтобы лучше сформулировать мысль, и усач-обозреватель спросил всё тем же бесцветным тоном:
  — Вы полагаете, что наём человека со стороны был верным решением?
  Иван послал его мысленно к училке-домовладелице, в клуб правдорубов-скептиков, вслух же кротко ответил:
  — Я полагаю, что сейчас не самый подходящий момент, чтобы обсуждать компетентность попечительского совета. Хотя не буду скрывать — назначение удивило и меня самого. И да, порой я буду допускать ляпы — без этого, к сожалению, не обойтись. В таким случаях прошу не стесняться и говорить мне об этом прямо...
  Дверь отворилась, и в кабинет влетела обещанная Екатерина Антоновна — барышня немного постарше Павла-энтузиаста.
  — Здрасьте, извините, можно? — выпалила она без пауз между словами.
  — Садитесь.
  Вошедшая была некрасива — широколицая, с причёской почти 'под мальчика'. Но некрасивость эта не смущала её нисколько — наоборот, демонстрировалась с явным и откровенным вызовом. В старом мире девицы с таким характером первыми стали носить штаны и смолить ядрёные папиросы. Здесь, однако, никто до этого не додумался, поэтому Екатерина Антоновна пошла от противного — юбка едва прикрывала зад, предоставляя всем желающим лицезреть крепенькие спортивные ноги. Павел, рядом с которым барышня села, тотчас же запунцовел и старательно отвернулся.
  — Итак, — сказал Иван, — давайте займёмся практическими вопросами. Нанимателям хочется, чтобы 'Вестник' стал более читабельным. Или, если без эвфемизмов, менее скучным. Посмотрим, что тут у нас...
  Он взял свежий номер, вышедший в выходные, и полистал. Газета имела восемь полос формата А3, то есть примерно тридцать сантиметров на сорок с хвостиком. Дизайн, хоть и старомодный, Ивану в общем и целом нравился. Шапка с названием — без завитушек и прибамбасов, с широкими просветами по краям, благодаря чему не возникало ощущения скученности. Шрифт в статьях — крупный, междустрочные интервалы — солидные. В общем, чисто оптически читать 'Вестник' было приятно. Что же касается содержания...
  — На первой полосе у нас — снова передовица. Заголовок: 'Ответа всё ещё нет'. Очень интригующе, да...
  — Я хотел, — сказал обозреватель, нахмурившись, — подчеркнуть преемственность темы, начатой в прошлом номере. Там у нас был опубликован материал...
  — Помню, — кивнул Иван. — 'Вопрос без ответа'. Это было первое, что я прочёл по прибытии. Впечатлило...
  — Мне непонятна ваша ирония.
  Иван подумал — и правда, не надо нагнетать с ходу. Успеем ещё погавкаться...
  — Борис Ильич, — обратился он к усачу, — я всего лишь хочу напомнить о рамках жанра. Это ведь статья на злободневную тему, так?
  — Разумеется. Добыча ауксилита — ключевой вопрос для нашего города.
  — А теперь представьте, что вы — приезжий. Впервые увидев 'Вестник', прочли начало передовицы. Прошу вас, давайте полминуты потратим, проделаем такой опыт.
  Усач снисходительно взял газету и пробежал глазами первые строчки. Сказал:
  — Никаких ошибок не вижу.
  — А вам понятно, что статья про ауксилит? Вот именно из этих абзацев? Если прочесть только их и бросить?
  — Но зачем бросать после трёх абзацев? Если читателя интересует проблема и он хочет понять мысль автора, то надо дочитать до конца...
  Иван почесал в затылке.
  Вот что на это ответить?
  Сам он, избалованный интернетом, просто плюнет и проигнорирует текст, если в первом же предложении ничто не зацепило внимание; знает ведь — на расстоянии в пару кликов найдётся сотня других статеек, блогов и видео. Но у местных-то под рукой — единственная газета, да и та появляется раз в неделю...
  — Да, коллеги, — заметил он, — вопрос действительно непростой.
  
  17
  
  Поразмыслив, Иван продолжил:
  — Борис Ильич, вы действовали в рамках привычной логики — в этом смысле, конечно, к вам претензий не может быть. Но наша задача, повторюсь, в том, чтобы придать проекту динамику, поэтому попробуем несколько перестроиться... Давайте, коллеги, сначала определимся с терминами. Выражение 'информационный повод' у вас в ходу?
  Молодой Павел посмотрел на обозревателя, словно не решался ответить без его позволения. Иван подбодрил:
  — Не надо стесняться. Считайте, что демократия наступила.
  Последнее замечание Павел, похоже, не очень понял, однако мыслями поделился:
  — 'Информационный повод' — именно вот такого термина нет, но мы знаем, о чём вы. Надо, чтобы была привязка статьи к какому-нибудь событию, а не вообще, абстрактно...
  — Ага, совершенно верно. Добавлю только, что информационный повод должен быть ясен из первых фраз...
  Усач недовольно скривился и перебил:
  — Иван Егорович, мы не школьники, чтобы растолковывать нам прописные истины. Кроме того, сказанное вами относится в первую очередь к новостям сиюминутного толка. Мой же материал — обзорно-аналитический. Он имеет касательство не только к актуальным событиям, но и затрагивает проблемы нравственного характера, значение которых непреходяще...
  — Ладно, Борис Ильич, — сказал Иван, тоже чувствуя раздражение, — давайте без экивоков. Вспомним ещё раз начало вашей статьи: 'Добросовестность — достойнейшее, великое качество. Без неё невозможно нормальное развитие общества...' И так далее. Всё это правильно и бесспорно, но новизна-то в чём? Это как если написать с умным видом — Волга впадает, мол, в Каспийское море...
  Теперь уже все участники совещания уставились на Ивана с недоумением. Екатерина выразила общую мысль:
  — Не поняла вообще. Что впадает куда?
  — Я имел в виду, гм... Ну, к примеру, начать статью с такого пассажа: 'Верхневейск стоит на плато'. Вы будете такое читать? Вот лично вы, Борис Ильич?
  — Вы передёргиваете, Иван Егорович. Аналогия некорректна.
  — Она утрирована, согласен, но суть-то сохранена. В общем, моя просьба проста — меньше общих фраз и больше конкретики. И давайте уже подумаем, чем заполнить следующий номер. Какие события ожидаются? Какая тема будет центральной?
  Насчёт главной темы, впрочем, определились сразу — на ауксилитовом месторождении готовилась доразведка. Иван хотел увидеть всё собственными глазами, поэтому объявил, что репортаж из карьера сделает лично.
  Ещё его заинтересовало известие, что городская школа готовится принять комиссию из столицы. Инспекция была плановая, но всё-таки. А чтобы господа педагоги заранее вошли в тонус, Иван решил напустить на них бойкую Екатерину Антоновну.
  — Вы, Екатерина, главное, не стесняйтесь...
  Барышня пренебрежительно фыркнула.
  — ...напроситесь присутствовать на уроках, попытайтесь выяснить у детишек, чего им от жизни надо. А вы, Борис Ильич, поговорите с директором — в более глобальном ключе, как вы умеете...
  Объявив летучку закрытой, Иван попросил остаться двух репортёров. Сказал им:
  — Надеюсь прежде всего на вас. Вы молодые, взгляд у вас свежий — ну и старайтесь увидеть новое там, где всё кажется привычным. Представьте, что вы — попаданцы вроде меня...
  — О, кстати, — сказала Екатерина, — а давайте, я с вами сделаю интервью? И ваши выражения непонятные начну в коллекцию собирать.
  — В коллекцию — на здоровье, а по поводу интервью — пока, пожалуй, воздержимся. Ограничимся тем, что я напишу колонку и представлюсь читателям.
  Об этом он размышлял ещё до летучки. Прикинул, как стал бы действовать на прежнем месте работы, если бы к нему туда заявился пришелец-иномирянин.
  Там к подобному гостю присосались бы на манер голодных пиявок, заполнив его рассказами всю газету и задвинув другие темы на задний план. Страшно даже представить, сколько кликов собрал бы в рунете такой сюжет (если бы публика, конечно, поверила, что это — не фейк). Редакционный сервер просто рухнул бы под напором...
  Но здесь и сейчас что-то останавливало Ивана — и дело было не в магии.
  Он уже обратил внимание, что тему старого мира тут не особенно педалируют. Нет, её не замалчивают и не держат под спудом, да и наниматели не давали ему никаких инструкций на этот счёт, но если присмотреться и вдуматься... Тему эту словно оставляют на откуп энтузиастам. Интересуешься — на здоровье, ищи литературу, читай. Но никакого разудалого научпопа (и уж тем более — цветистой бульварщины) Иван не видел ни в библиотеке, ни в газетном киоске, попавшемся на глаза во время прогулки.
  И в самом деле — что он стал бы сейчас рассказывать про подмосковный или московский быт? Там есть, конечно, куча вещей, которых нет в Верхневейске. Гипермаркеты, фитнес-клубы, флешмобы, мессенджеры, визгливые ток-шоу по телику, ролики на Ютубе, репосты, лайки и прочий хайп. Соответствующие истории, без сомнения, развлекли бы здешнюю публику, но остались бы при этом на уровне экзотических анекдотов. Неужели он ради этого сюда перебрался?
  Можно вспомнить чудеса техники, которые действительно впечатляют. Аэропорты с реактивными самолётами, подземные поезда, стеклянные небоскрёбы. Об этом, однако, и без него уже написали в здешних учебниках — и картинки напечатали тоже. Что тогда остаётся? Театры, музеи, выставки? В этом отношении он, мягко говоря, человек не слишком продвинутый, а значит, рассказ его будет напоминать перепевку оперы Рабиновичем.
  И вообще — просто-напросто неохота тащить надоевшую суету оттуда сюда, в дремотную тишь...
  — Нет, — повторил Иван, — интервьюировать меня — это лишнее. Вернёмся лучше к местным загадкам — к предыдущим сезонным знакам, я имею в виду. Лично меня больше всего интригует свечение в ельнике...
  — Мы, когда оно появилось, спросили в нашем научном клубе, — доложил Павел. — Только ответа толком не получили, потому что они там между собой поспорили.
  — Да, я знаю, читал. Но с тех пор ведь данных прибавилось — через тот самый ельник меня привезли в ваш мир. Может, свечение как-то связано с переходом? Предвещает его или что-нибудь в этом духе? Короче, Павел, это для вас задание — пообщайтесь с научниками ещё раз.
  Если бы тут имелась телефония, Иван предложил бы звякнуть сразу в столицу, в какой-нибудь аналог НИИЧаВо. Но был только телеграф — не электрический, а связанный с колебаниями М-поля (это самое 'эм' употреблялось порой вместо слова 'магия' и нравилось Ивану своей нейтральностью, позволяющей хотя бы лексически не впадать в фэнтезятину). Теоретически можно было отправить и телеграмму, но вряд ли столичные корифеи снизошли бы до переписки с провинциальной прессой.
  — Всё, коллеги, больше не отвлекаю.
  Дверь за ними захлопнулась; Иван откинулся в кресле. Первое рабочее совещание после двухмесячного безделья оказалось неожиданно утомительным, и голова гудела. Хотя, возможно, виновата была банальная духота — в комнате было жарко натоплено, даже воздух слегка струился. Буквы на книжных корешках и газетных стопках подрагивали, будто готовились соскользнуть с насиженных мест.
  Иван приподнялся, чтобы открыть окно, и вдруг сообразил — подобную слабость, он уже ощущал в гостях у Александры Андреевны. Да, в тот раз всё было резче и жёстче, но сходство имелось, причём достаточно явное.
  А ещё вспомнилась ночь в гостинице, когда он, проснувшись, взглянул в окно, и ему тогда померещилось, что на улице колышется темень...
  Ну да, флуктуации пресловутого фона, это понятно.
  Но почему они возникали в этих конкретных случаях?
  Училка без обиняков заявила, что настроена к Ивану недружелюбно, и связала колебания фона именно с этим фактом. А сейчас за стенкой сидит обозреватель Борис Ильич, который тоже не в восторге от нового редактора 'Вестника'...
  Гм, но ведь и в гостиничном номере Ивану приснилось, что с улицы кто-то пялится без особой доброжелательности...
  Какой-нибудь конспиролог сразу бы почуял закономерность.
  Но тогда пришлось бы признать — сон в гостинице был вовсе не сном, что, опять же, попахивает попсовым городским фэнтези. Да и в практическом отношении такая гипотеза ничего бы не изменила — ему, Ивану, надо сосредоточиться на работе.
  Он приоткрыл форточку, вернулся за стол и занялся делом.
  
  18
  
  К месту добычи ауксилита Иван и редакционный фотограф приехали спозаранку во вторник. Небо ещё толком не перекрасилось в утренние цвета; лиловатая серость заполняла пространство. Карьер находился к северо-западу от горы, и заря с натугой пыталась выбраться из-за склона. В расселинах у подножья белели клочья тумана.
  Сосредоточенный горный мастер растолковал газетчикам, что именно в этот час М-фон в районе залежей уплотняется нужным образом и доразведку провести проще; сообщил, что необходимые распоряжения уже отданы и дело вот-вот начнётся — надо лишь выждать пару минут.
  Карьер раскинулся широко, но воображение Ивана не поразил. Не было тут ни исполинской ямы с уступами, ни циклопических механизмов — лишь вывороченная земля и несколько компактных паровых экскаваторов. Ауксилит, как объяснил мастер, залегает близко к поверхности; его можно добывать и вручную — более того, такой способ считается в ряде случаев предпочтительным, позволяя лучше сберечь магический потенциал минерала.
  Погода, к счастью, не подвела — по-прежнему было сухо, а ночь обошлась без заморозков. Присутствие весны ощущалось явственно — даже гора уже полиняла, сбросив снежную шкуру; лишь у самой вершины виднелись крапинки льда.
  Пользуясь паузой, Иван поинтересовался:
  — А если в масштабах отрасли — это месторождение ведь, насколько я понимаю, не самое крупное? Есть и больше?
  Мастер ответил с ноткой ревности в голосе, что залежи в Верхневейске на рекорд, конечно, не тянут, но всё равно важны. Объёмы добычи оставались стабильными в течение многих лет — и лишь в последнее время начали сокращаться. Существует, однако, закономерность — рядом с главной ауксилитовой жилой, как правило, залегает другая, на которую можно переключиться, если вовремя её обнаружить. В связи с чем горячие головы, мнящие себя большими экспертами, требовали начать доразведку ещё полгода назад, до наступления холодов...
  — А и в самом деле, — сказал Иван, — имело ли смысл откладывать? Извините, конечно, за наивный вопрос, но ведь моя задача — объяснить ситуацию таким же несведущим обывателям, как я сам, причём простыми словами. А с обывательской точки зрения — чем раньше разведаешь, тем быстрее пойдёт добыча. Или я что-то упустил?
  — Да, — ответил мастер язвительно, — упустили сущую мелочь. А конкретно — М-фактор, который влияет на геологию. Новая жила проявится лишь после того, как старая истощится до определённого уровня. До какого именно — можно выяснить только здесь, в процессе работы. Начнёте доразведку заранее — ничего не найдёте, надо точно выбрать момент. Вот такая, собственно, ситуация — объяснить ещё проще я не могу, простите.
  — Нет, логика понятна — вам тут, на месте, виднее, когда начать...
  — А вот некоторые ваши коллеги почему-то уверены, что разбираются в вопросе лучше меня. Рассуждают о добросовестности...
  Иван, вспомнив передовицу от Бориса Ильича, хмыкнул. Новых вопросов пока задавать не стал — старательно записывал то, что уже услышал. Страницы в блокноте покрывались каракулями, рука с непривычки ныла, а в голове мелькали ностальгические мысли о диктофонах, оставшихся в старом мире.
  — Внимание! — сказал мастер.
  Над карьером плыл дирижабль.
  Странное дело — он вроде бы не очень отличался по форме от пассажирской модели, виденной Иваном на днях, но всё равно проигрывал ей в изяществе. Под брюхом свисал длинный трос, к которому крепилась конструкция, похожая на гипертрофированный фонарь.
  Разговоры на земле смолкли; фотограф приник к видоискателю.
  Дирижабль медленно пролетел — буквально прополз — над диким бугристым полем, которое примыкало к карьеру, и стал разворачиваться. Зрители вздохнули разочарованно; кто-то с досадой сплюнул.
  Теперь воздушный гигант двигался в обратную сторону — правда, происходило это уже на большем удалении от карьера. И снова за полётом следили с жадным вниманием, но результат оказался прежним. Не подав никаких сигналов, дирижабль совершил ещё один разворот.
  Следующий мини-рейс тоже не порадовал.
  — Доигрались... — пробормотал кто-то из наблюдателей.
  — Я попросил бы соблюдать тишину, — ровно произнёс мастер.
  И тут Иван кое-что заметил.
  Трос, подвешенный к дирижаблю, отклонился назад, но дело было не в ветре — на плато царил полный штиль.
  А через мгновение летучий корабль замер.
  Теперь казалось — груз зацепился за что-то в воздухе, не давая продолжить рейс.
  — Есть, — сказал мастер тихо, будто боялся сглазить.
  Фонарь-великан на тросе замерцал оранжевым светом.
  Волна нагретого воздуха, ероша жухлый бурьян, пронеслась над полем, дохнула в лицо собравшимся зрителям. Все разом загомонили, послышался смех, а мастер, достав платок, вытер пот со лба.
  — Получилось? — спросил Иван.
  — Похоже на то.
  Экскаватор на гусеничном ходу, переваливаясь как утка, пополз в сторону дирижабля; народ гурьбой повалил туда же. Иван торопливо сделал ещё несколько пометок в блокноте и бросился догонять.
  Ковш вонзился в сухую землю под свисающим фонарём. Экскаватор лязгал, кряхтел, присвистывал от усердия и плевался голубоватым дымом. Когда железная лапища выгребла очередную порцию грунта, в яме что-то блеснуло.
  — Стоп! — скомандовал мастер.
  В яму спрыгнули люди с кирками и лопатами — и спустя полминуты один из них держал в руках бледно-синий непрозрачный обломок размером с крупное яблоко. Обломок этот вручили мастеру, который с облегчением сказал:
  — Ну, значит, будем работать.
  Фонарь над головами погас; дирижабль, стронувшись с места, поплыл в сторону горы, из-за которой уже поднималось солнце. Внизу тем временем возбуждение нарастало; у Ивана было стойкое ощущение, что ещё немного — и кто-нибудь достанет пузырь с закуской. Но до этого всё-таки не дошло — то ли народ стеснялся газетчиков, то ли трудовая дисциплина была на уровне.
  Подумалось мельком, что это тоже любопытный вопрос — кто, как и по какому поводу пьёт в стране текущего пребывания. Не то что репортаж — диссертацию можно было бы забабахать...
  Поговорив с рабочими ещё минут двадцать, Иван решил, что пора заканчивать. Вместе с фотографом он зашагал к дороге, где дожидался таксомотор. Собственной машины у редакции не было, но спонсоры 'Вестника' оплачивали несколько деловых поездок в неделю.
  Сидя в автомобиле, Иван прикинул, как начать репортаж. Можно, конечно, в новостном классическом стиле, что-нибудь вроде: 'На этой неделе была успешно проведена доразведка в пригородном карьере. Ожидается рост добычи ауксилита...'
  Но это — пресно, надо больше эмоций. 'Город может вздохнуть спокойно — новая жила найдена...' Нет, ну его нафиг — отдаёт районной газетой, а то и фабричной многотиражкой с чугунным пафосом.
  Впрочем, по смыслу-то всё нормально, только формулировки нужны попроще: 'Доразведка прошла успешно, добыча ауксилита вырастет — вот главный итог недели...' Как вариант — сгодится...
  А заголовок? Ну-ка, Возницын, давай, тряхни стариной — в манере НТВ или 'Коммерсанта'... 'Городу вытянули жилу', ага... Нет, к подобным приколам местные ещё не готовы... Дражайшая Александра Андреевна при встрече физиономию расцарапает...
  Но поиграть со словами всё-таки можно. Раньше, значит, тюкали одну жилу, теперь принимаются за вторую... И Верхневейск не захиреет экономически... 'Двужильный город' — может, попробовать?
  
  19
  
  Вернувшись в редакцию, он устроился за столом и начал переносить на бумагу свои задумки. Дело, однако, продвигалось со скрипом. Отсутствие компьютера раздражало неимоверно — каждую фразу, даже самую примитивную, приходилось несколько раз прокручивать в голове, чтобы сразу записать начисто, но всё равно при перечитывании абзаца бросались в глаза корявости, которые требовалось исправить. Предложение зачёркивалось, над ним появлялось новое — и именно в этот миг, как назло, в уме возникал ещё один вариант, заметно лучше двух предыдущих; терять его было жалко, и между строчками втискивалась очередная правка, выполненная мельчайшими, болезненно искажёнными буквами. Лист бумаги, ещё недавно чистый и свежий, превращался в безобразную пачкотню, не поддающуюся никакой расшифровке. Иван сминал его, выбрасывал и брал следующий...
  А ещё он со стыдом обнаружил, что ему не хватает автоматической проверки правописания. То есть он, конечно, и без неё излагал свои мысли грамотно, но возникала чисто психологическая заминка. Написав какое-нибудь заковыристое словечко, Иван подсознательно ждал подсказки в виде волнистой красной черты или отсутствия таковой — но каждый раз вспоминал, что подсказки этой не будет в принципе. И опять приходилось перепроверять себя мысленно, что дополнительно тормозило работу.
  Час проходил за часом. В очередной раз подавив желание зарычать и побиться головой о столешницу, Иван понял — пора сделать перерыв. Брезгливо отложил черновик и вышел из кабинета.
  — Ага! — воскликнула Даша, когда он появился в закусочной. — Я уже думала, что сегодня вы не придёте! А так нечестно — вы утром в карьере были и всё должны рассказать! Нет, что жилу нашли, я слышала, но интересно же, как искали...
  — Вот вы почитайте в субботу 'Вестник', мы там про всё напишем. А рассказывать вам ничего не буду, потому что зазнался.
  — Ах так? Тогда я вас накормлю чем-нибудь невкусным!
  — Ну, Даша, это запрещённый приём...
  Орудуя вилкой, Иван подумал — надо же, как шустро тут расходятся новости. Ни интернета нет, ни мобильников — а насчёт жилы все уже в курсе. Прямо какая-то телепатия... Хотя, наверное, таксист разболтал, ну и фотограф тоже...
  Важный, между прочим, момент — как выстроить репортаж, чтобы тот был не скучнее сплетен, хотя заведомо отстанет по времени? Извечная проблема бумажной прессы — собирание эксклюзива по крохам в попытке по-новому осветить известные факты...
  До вечера он так и не успел дописать статью, хоть и засиделся в редакции дольше всех. Даже когда добрался домой и лёг, мысли продолжали крутиться вокруг карьера с горючим камнем. Иван знал эту свою особенность — текущая задача захватывала его целиком, и требовалось усилие, чтобы переключиться. Делать три дела сразу как Юлий Цезарь — это не про него...
  Только на следующий день к полудню репортаж удалось закончить. Будь 'Вестник' не еженедельной газетой, а ежедневной, Ивана погнали бы поганой метлой за подобную заторможенность. Так что ему, можно сказать, повезло.
  Отдавая рукописные листы машинистке, он сказал:
  — Извините, я старался поаккуратнее, но всё равно начёркал.
  — Ничего, — вздохнула та, — разберусь. Хотя почерк у вас, конечно...
  — Ага, как курица лапой. О том и речь.
  Мысленно пообещав тётеньке за труды если не полновесный торт, то как минимум шоколадку, он пошёл проведать коллег-писак. Катерина отсутствовала — ещё не вырвалась из цепких объятий школы. Павел же, который накануне весь день кантовался в научном клубе, уже настрочил несколько листов.
  — Ну, — спросил Иван, — разобрались, что там в лесу светилось?
  — Они теперь допускают, что свечение связано с переходом, но опять не уверены до конца. Говорят — не всё однозначно...
  — Кто б сомневался. Можно взглянуть? Угу... За первую фразу — уже вам выговор...
  Парень встрепенулся и побледнел, так что Иван поспешил добавить:
  — Да не пугайтесь вы, я шучу. Но ошибка и правда есть — вот смотрите, вы начинаете: 'Как мы уже сообщали, поздней осенью в пригородном лесу наблюдался странный феномен...' Очень плохой заход. Если 'уже сообщали', то нафига мы снова об этом пишем? Читатель пожимает плечами и откладывает газету. Имеет полное право, во всяком случае...
  — Ох, — сказал Павел, — да. Вы не подумайте, про информационный повод я помню, просто тут событие старое, ну и я как-то по инерции...
  — Событие старое, это точно, зато подробности новые.
  — Да-да, я сообразил уже. Можно прямо так и начать: 'Выяснились новые подробности о феномене, который осенью наблюдался...'
  — Можно и так. Или сразу в лоб: 'Установлена связь между свечением в ельнике, которое наблюдалось тогда-то, и открытием перехода...'
  — Н-нет, это слишком резко. Я же говорю — они не уверены...
  — Ладно, не будем в лоб. Ну-ка, что тут дальше у вас...
  Стиль у Павла был гладенький, как у прилежного аспиранта. Тезисы излагались внятно, но очень размеренно и подробно. Просмотрев по диагонали написанное, Иван кивнул и заметил:
  — В целом — неплохо, только надо будет подсократить. И кое-где формулировки подправить. Вот, к примеру: 'Дискуссия о причинах возникновения упомянутого феномена продолжается по сей день'. Фраза сама по себе нормальная, но слишком академичная. Я бы упростил: 'По сей день идут споры, из-за чего возникло свечение', вот как-то так. Но я, конечно, ещё вчитаюсь подробнее, когда вы допишете и сдадите.
  Иван заглянул и к обозревателю, у которого была отдельная комната. Тот не изъявил восторга при виде шефа, но вежливо пообещал, что свой текст предоставит в срок и в наилучшем виде.
  Снова оказавшись в собственном кабинете, Иван пересмотрел снимки, сделанные возле карьера. Некоторые из них оказались весьма удачны — фотограф умел работать, хотя характер имел угрюмый, а во время поездки предпочитал молчать. Жаль, конечно, что картинки не в цвете (оранжевый огонёк над полем смотрелся бы очень круто), да и чёткость на газетной бумаге тоже будет сомнительная. Но всё равно хочется дать фоторепортаж, а не просто отдельную иллюстрацию...
  Сделав передышку, Иван подошёл к окну. На противоположной стороне улицы маячил какой-то тип и смотрел на окна редакции. Лицо его показалось смутно знакомым — но лишь на миг; ощущение почти сразу исчезло. Тип отвернулся и неспешно зашагал прочь.
  Иван, пожав плечами, снова сел в кресло. Мысли вернулись к работе — в частности, к статье Павла. Один из экспертов, которые там цитировались, всё же выдал нечто конкретное. По его версии, кто-то ещё тогда, поздней осенью, хотел открыть в лесу переход, затратив много энергии. То есть, образно говоря, пытался выломать дверь, но так и не преуспел. Вывод — попытка и правда делалась не из Подмосковья, а из другой реальности.
  Эксперту был тут же задан вопрос — кому и зачем могло такое понадобиться?
  Ответа у него не нашлось.
  
  20
  
  Срок выхода номера приближался.
  Число вопросов, которые требовалось решить сиюминутно и без задержки, нарастало как снежный ком. Редакторский стол был завален черновиками; в кабинет то и дело врывался кто-нибудь из сотрудников, жаждущих консультации. Репортёрша Катя азартно требовала объяснений по каждой правке, коллега Павел тоже несколько осмелел. Даже кроткая машинистка, которой раз за разом передавались исправленные версии текстов, начинала сердито хмуриться и колотить по клавишам с удвоенной силой. Лишь Борис Ильич безвылазно сидел у себя — надо полагать, продолжал шлифовку шедевра, долженствующего стать бриллиантом в короне русской словесности.
  Шедевр этот лёг на стол Ивана в пятницу днём, когда аврал достиг наивысшей точки.
  Текст, как и было условлено на летучке, представлял собой интервью с директором школы. Директор изъяснялся высоким стилем, интервьюер ему соответствовал, а общий вывод был свеж и нетривиален: образование — это благо, невежество же — напротив. Спорить тут было не с чем; раз уж обратились к человеку с вопросами, надо публиковать ответы в том виде, как он их дал.
  Проблема была в другом.
  Разговору как таковому Борис Ильич предпослал пространную аннотацию — по сути, отдельную статью от себя. Причём рассуждения по поводу школы он ухитрился увязать с темой, которую окучивал в последние дни, то есть с добычей ауксилита.
  Иван поморщился и поднялся, чтобы сходить к усатому умнику и высказать накипевшее, но, взглянув на часы, вернулся за стол и продолжил чтение.
  Среди прочего обозреватель писал: 'Надо, безусловно, порадоваться, что доразведка принесла результат. Нельзя, однако же, забывать, что результат этот обусловлен скорее удачным стечением обстоятельств, нежели действиями персон, ответственных за добычу на нашем месторождении. В этом контексте нелишне будет напомнить: если бы поиском новой жилы озаботились своевременно, то, по мнению авторитетных экспертов, прирост добычи оказался бы гораздо внушительнее'.
  Должности и фамилии 'авторитетных экспертов' почему-то не приводились. Иван взял ручку и с наслаждением вымарал весь абзац. Похерил бы и три следующих, но тогда на полосе возникла бы лакуна, дыра — а времени, чтобы её заткнуть, уже совершенно не оставалось.
  Свои ценнейшие размышления Борис Ильич заканчивал так: 'В любой случае, воздушная доразведка в нашем карьере стала достоянием истории. Подготовка же новых кадров и для горного дела, и для прочих отраслей экономики — важнейшая задача на перспективу. Чтобы это понять, не обязательно подниматься на высокую палубу — внизу, на земле, актуальность проблемы тоже достаточно очевидна. Так считает и М. Ж. Древоглодов, директор верхневейской гимназии, любезно уделивший нам время для интервью'.
  Иван припомнил — да, соответствующая цитата в тексте имелась. Но всё равно вступление выглядело притянутым за уши и вычурным до оскомины. Неужели нельзя без этой словесной эквилибристики?..
  — Извините, — окликнул Павел, просунувшись в кабинет, — там опять из типографии спрашивают. Говорят, мы сроки срываем.
  — Заканчиваю, — буркнул Иван.
  Перечитав последнюю фразу, он вычеркнул словечко 'любезно'. Было искушение переформулировать весь абзац, но Иван сказал себе — стоп. Что успел, то успел; совершенство, как известно, недостижимо...
  Гранки со свёрстанным интервью вернулись из типографии, когда на улице было уже темно. Заглянув к корректору и понаблюдав, как тот заканчивает вылавливать опечатки, Иван всё-таки не сдержался — остановил посыльного, который, получив финальную версию, готов был снова мчаться к наборщикам:
  — Ещё буквально секунду. Исправлю тут одну мелочь...
  Он вычеркнул из аннотации выражение 'на высокую палубу' и написал вместо этого 'на борт дирижабля'. Подумал — вот так-то лучше. Сила — в простоте, и нечего выкаблучиваться...
  Редакцию он покидал последним. Постоял на пороге, прикрыв глаза и представляя, как пойдёт сейчас и закажет кружку крепкого пива, а потом сразу ещё одну. Чтобы хмель вымыл из головы словесную шелуху, накопившуюся за эту неделю; чтобы буквы, рукописные и печатные, перестали роиться в памяти надоедливой мошкарой.
  Прохладный апрельский ветер лизнул его в щёку, забрался за воротник. Иван, поёжившись, зашагал вдоль цепочки ауксилитовых фонарей. Со двора ближайшего дома донёсся смех; кольнула мимолётная зависть — все веселятся с домашними и друзьями, а он вернётся в пустую квартиру, как и обычно. Так стоило ли менять шило на мыло, сиречь Подмосковье на новый мир?
  Впрочем, эта детская жалость к себе затухла довольно быстро. Иван тряхнул головой и, спустившись по ступенькам, шагнул в трактирный низок, наполненный многоголосым шумом.
  Утро выдалось неприветливым.
  Голова не то чтобы совсем уж раскалывалась (у него хватило ума не упиваться в дым), но мысли ворочались тяжело. Мучила жажда; он открыл кран и, наполнив стакан холодной водой, выпил единым махом.
  А в следующую секунду в дверь позвонили.
  'Кого ещё принесло?' — неприязненно подумал Иван и проковылял в прихожую.
  На пороге стоял усатый обозреватель.
  — Что случилось, Борис Ильич? Проходите.
  — Нам нужно поговорить.
  — И о чём же?
  — К великому сожалению, о вашей некомпетентности.
  — В каком смысле?
  — Вот, извольте взглянуть.
  Обозреватель сунул ему свежеотпечатанную газету. Иван схватил её, лихорадочно просмотрел, больше всего опасаясь встретить ошибку где-нибудь в заголовке. Но нет, никаких ляпов не обнаружилось — по крайней мере, с первого взгляда.
  — Простите, а в чём конкретно проблема?
  — Проблема, Иван Егорович, в том, что вы без моего ведома внесли правку, которая недопустимо исказила смысл текста.
  — Слушайте, Борис Ильич, давайте конкретнее. Где я что исказил?
  Усач ткнул пальцем в аннотацию к интервью:
  — В оригинале было сказано: 'Не обязательно подниматься на высокую палубу'. Вы же задним число исправили...
  — А, ну да. Звучало глупо, вот и исправил. Какая, блин, 'высокая палуба' у дирижабля-грузовика? Вы его вообще видели? Маленькая кабинка, и трос свисает... Чего вы так распсиховались? Чисто косметическая правка, логики ради...
  Обозреватель посмотрел на него как директор школы на второгодника:
  — Да будет вам известно, Иван Егорович, что 'высокая палуба' — не что иное как эвфемизм, обозначающий правителей государства. Столичная резиденция князя с определённого ракурса напоминает корабль — отсюда и пошло выражение, известное всем и каждому в этом мире. Ещё раз подчеркну — всем и каждому! Кроме разве что некоего редактора, который не потрудился проконсультироваться со знающими людьми...
  Иван бессильно опустился на стул:
  — Вот ёлки... Да, нехорошо получилось...
  — Нехорошо? Статья, напомню, подписана моим именем! Читатели, развернув сегодня газету, решат, что именно я — кретин, сочинивший такую чушь! Вы одним росчерком изгадили мою репутацию!
  — Погодите, не надо преувеличивать... Говорю же — мне жаль, хочу извиниться...
  — Ваше сожаление ничего не изменит. Я не считаю возможным работать дальше под вашим началом... Да, и вот ещё что. Для справки — я в своё время окончил горный университет, так что о добыче ауксилита могу судить уж всяко не хуже вас.
  Иван не успел ничего ответить — Борис Ильич развернулся и выскочил из квартиры. Дверь хлопнула так, что вздрогнули стены.
  Ещё с полминуты Иван сидел, уставившись в пол. Хотелось взвыть от стыда; казалось, что фразы гостя продолжают звучать в квартире подобно эху. И ведь не возразишь — накосячил ты, господин редактор, на загляденье. Нет, ну правда, за каким хреном вчера понадобилась эта правка в конце? Не стал бы дёргаться, и было бы всё нормально — отдыхал бы сейчас спокойно...
  Он встал и бездумно побрёл к окну. Выглянул — над крышами громоздились серые тучи; вызревал дождь. Борис Ильич, не оглядываясь, быстро шагал по улице — когда он приблизился к перекрёстку, что-то неуловимо мигнуло, и навстречу ему из-за угла вышел тип, которого Иван давеча уже видел возле редакции.
  
  21
  
  Тип этот сказал что-то обозревателю, потом выслушал ответ. Судя по тому, как они держались, им доводилось встречаться прежде. И хотя в этом не было ровным счётом ничего удивительного (город-то небольшой, многие знают друг друга лично), Ивану происходящее не понравилось.
  Он попытался получше рассмотреть загадочного субъекта, но это оказалось на удивление сложной задачей. Стоило напрячь зрение, как в глазах начиналась резь, и хотелось тут же сморгнуть, как будто в лицо дул ветер, наполненный мелкой пылью. Хотя, конечно, никакого ветра в квартире быть не могло...
  Иван отвёл взгляд, однако странности продолжались.
  Теперь на глаза попалась цилиндрическая афишная тумба, которая торчала на перекрёстке. Плакат извещал о предстоящих гастролях какой-то провинциальной звезды, вот только имя её прочесть было невозможно — красные литеры расплывались, превращаясь в неопрятные кляксы, и стекали по бумаге на землю; спустя мгновение воздух вздрагивал, надпись восстанавливалась, словно время отматывалось назад, и всё повторялось заново...
  Таких мощных колебаний М-поля Иван ещё не встречал.
  Не особенно соображая, что делает, он метнулся в прихожую, схватил куртку и вылетел на лестничную площадку. Сейчас у него было только одно желание — немедленно, не откладывая больше ни на минуту, разобраться с загадкой. Чтобы незнакомец прямо ответил, с какой целью изо дня в день околачивается под окнами, да ещё и с магическими эффектами...
  Но тротуар уже опустел.
  В пределах видимости не наблюдалось ни Бориса Ильича, ни его непонятного собеседника. Иван торопливо подошёл к перекрёстку, заглянул за угол — снова безрезультатно. Оба ушли, ответа требовать не с кого...
  Афиша тоже приняла прежний вид, все буквы были на месте.
  К Ивану вернулась способность здраво соображать.
  И снова накатил стыд.
  Иван представил себе, как всё это могло бы смотреться со стороны. Вышла, значит, утром газета — и новоявленного редактора сразу же ткнули носом в ошибку. А редактор, вместо того чтобы посидеть, поразмыслить и сделать выводы, выбегает на улицу и готовится устроить скандал с импровизированным допросом. Очень интеллигентно и конструктивно...
  Нет, в самом деле, что на него нашло?
  Ладно, положим, нервы шалят, потому что организм ещё толком не приспособился к окружающей магии и всяческим флуктуациям. Но это ведь, блин, не повод, чтобы впадать в истерику!
  Настроение испортилось окончательно.
  Да, ничего не скажешь, отличное начало работы. Чего уж, кажется, проще — рулить провинциальной газетой? Но даже и тут умудрился с ходу накосорезить. Решил, что справится одной левой, поплёвывал снисходительно, считал себя крутым профи, асом восьмидесятого уровня — ну и получил ушат холодной воды на голову. Чтобы впредь неповадно было...
  — Иван Егорович!
  'Вот только этого не хватало', — подумал он, оборачиваясь. Училка Александра Андреевна приближалась, цокая каблуками по тротуару, и взгляд её был наполнен антарктическим льдом.
  — Слушаю вас, — тоскливо сказал Иван.
  — Нам необходимо поговорить. Я ознакомилась с новым номером 'Вестника' и имею ряд серьёзнейших замечаний.
  — Да, без ляпов, к сожалению, не обошлось. Я уже получил подсказку...
  — Это отрадно. Требуется, однако, полноценный анализ, поэтому мы сейчас с вами сядем и всё подробно обговорим...
  Умом Иван понимал — подобную добровольную помощь надо ценить и принимать без раздумий, в какой бы форме она ни была предложена. Но безапелляционный тон собеседницы раздражал, вызывал почти аллергическую реакцию. Чтобы не нагрубить, потребовалось мучительное усилие воли:
  — Спасибо, Александра Андреевна, просто сейчас не самый подходящий момент. Вы не беспокойтесь, я сам всё изучу внимательно, чуть попозже...
  — Сами вы, как показала практика, не справляетесь. Здесь требуется профессиональный подход...
  Иван, глубоко вздохнув, сосчитал про себя до десяти и обратно:
  — Александра Андреевна, извините, но я не припомню в контракте пункта, по которому я обязан перед вами отчитываться. Вы не являетесь моим непосредственным нанимателем...
  — Я член попечительского совета!
  — Совет — коллегиальный орган. Решения там, насколько я понимаю, должны приниматься голосованием. Вот проголосуете — тогда приходите, добро пожаловать, выслушаю очень внимательно. А пока — простите, я занят.
  И опять — он осознавал, что перегнул палку, но сдержаться уже не мог. Лицо у учительницы стало томатно-красным — она, словно рыба на берегу, таращилась и разевала рот, не в силах издать ни звука.
  Иван развернулся и двинулся прочь по улице.
  Нет, ну а как ещё? Она ему нахамила, он нахамил в ответ. Или он должен был улыбнуться и утереться? Его, в конце концов, тоже не на помойке нашли, чтобы теперь чихвостить как какого-то школьника. Можно подумать, ни эта тощая страхолюдина, ни многоумный Боря никогда не совершали ошибок...
  Ноги сами вынесли его к кабаку, где он зависал вчера.
  На этот раз Иван потребовал водки. Хотелось не просто расслабиться, а забыться по-настоящему, проверенным национальным способом. Устроить себе внеплановый сеанс эскапизма — благо денег хватает, а на работу теперь только послезавтра...
  Или, может, ну её нафиг, эту работу?
  Первая эйфория, вызванная попаданием в новый мир, за неделю сошла на нет; открылась будничная изнанка — и получается, что он вернулся-таки в постылую журналистику, хотя вроде бы зарекался. Ладно, пусть в Верхневейске нет той политической накипи, которая доставала в Москве, но пресса — всё равно пресса. Не зря же ему вчера вспоминалась сакраментальная поговорка по поводу шила с мылом...
  На эту тему, кстати, был забавный пассаж у кого-то из забугорных фантастов-классиков... У Хайнлайна, что ли? А, нет, у Шекли... По сюжету чувак перенёсся в будущее, на сотню, кажется, лет вперёд — колбасился там, влипал в невероятные передряги, но в итоге снова стал младшим проектировщиком яхт, как и в прошлой жизни...
  Надо же, запомнилась книжка, хотя прочитана была лет тридцать назад, когда он, Иван, учился в советской школе. Издание было, если память не изменяет, перестроечное, в блестящей обложке...
  А уже в девяностые голливудское кинцо появилось, экранизация, там даже Мик Джаггер засветился в ролях... Как, бишь, называлось? Ну да, 'Freejack'... Наши гундосые переводчики выпендриваться не стали, назвали просто 'Беглец'. Впрочем, справедливости ради, им тогда было не до лингвистических изысканий. Сел — и переводи на слух, не телись, потому как народ заждался. И пофиг ему, народу, что в чужом языке бывают такие вещи, которые без поллитры адекватно не передать...
  Поллитра — это хорошо, это правильно... Она, между прочим, у нас имеется в лучшем виде... Графинчик, блестящий и запотевший, а рядом — мясная закусь, копчёности всякие с нежнейшим жирком...
  А вот фильмами Верхневейск, увы, не порадует — есть только летний кинотеатр, который сейчас закрыт. О всяких онлайн-просмотрах даже и заикаться не будем... И как, спрашивается, тут проводить культурный досуг тому, чьё детство прошло в видеосалонах?
  Нет, шутки шутками, а не погорячился ли он, перебравшись в эту реальность?
  Что она ему может дать, по большому счёту?
  И что он может дать ей?
  
  22
  
  В полутёмной глубине зала раздался издевательский женский смех. Иван вздрогнул — так когда-то смеялась его вторая, с позволения сказать, половинка. Она всегда была чрезвычайно бойкой особой и за словом в карман не лезла. К концу супружеской жизни между ними установилось полное равновесие, кристально-ясное взаимопонимание: он считал её наглой стервозной дурой, а она его — занудливым лохом...
  Иван обернулся, обшарил взглядом дальние закоулки трактира, но свою бывшую, естественно, не увидел. Снова ухватил за горло графин и наполнил очередную стопку.
  Пить в одиночестве, однако, надоедало. Хотелось поговорить, поэтому Иван не стал возражать, когда один из новоприбывших посетителей попросился к нему за столик. Мужик назвался Григорием и с ходу продемонстрировал, что не имеет ни малейшего отношения к презренной породе трезвенников. Спустя четверть часа он, сбросив пиджак и ослабив галстук, проникновенно вещал:
  — Тут, Ваня, дело тонкое. Пресса, конечно, прессой — газеты там, журнальчики, то да сё. Только ведь людям, сам понимаешь, охота чего попроще — может, не всем, но многим, ты уж поверь. Чтобы раз — и сразу тебе веселье...
  В голове у Ивана уже изрядно шумело. Он сумел уловить, что собутыльник — коммивояжёр по профессии, но подробности не запомнились. Пришлось переспросить:
  — Гриша, ты извини, но я что-то не врубаюсь — чем ты вообще торгуешь? Коротко, в двух словах?
  — Так я ж тебе объясняю! Одно дело — читать твой 'Вестник' весь вечер, а другое — вот, развеяться немного, отвлечься...
  Григорий с пьяной сосредоточенностью порылся в своём портфеле и выудил ворох пёстрой бумаги — тонкие буклеты с аляповатыми буквами на обложках, плакаты в стиле пин-ап и прочая лабуда в том же духе.
  — А, — хмыкнул Иван, — мы, типа, коллеги, что ли?
  — Ну. Я поэтому и подошёл — вижу, ты очищенную глушишь один, как сыч, весь нахмуренный и насупленный. Понятное дело, думаю. Номер ты вчера выпустил, а сегодня получил на орехи...
  — Какой ты, блин, проницательный.
  — Тут, Ваня, большого ума не надо. Газетку-то местную не узнать, преобразилась просто на удивление. Может, даже и слишком, если уж между нами...
  — Во-во. Точнее не скажешь.
  — Нет, ты не подумай, мне-то понравилось...
  — И на том спасибо... Ладно, дай гляну, что у тебя тут в ассортименте...
  Иван поворошил бумажную груду. Внимание привлёк запечатанный конверт с хитрым вензелем на лицевой стороне; строчки, куда можно было бы вписать адрес, почему-то отсутствовали.
  — Забавно, — сказал Иван, — один конверт меня недавно уже того... Порадовал по полной программе — достал я оттуда визитку, и началось... А в твоём что?
  Григорий слегка замялся:
  — Как бы тебе сказать... Тоже вроде как развлечение, шуточное гадание...
  — Круто. И как работает?
  — Покупаешь, оставляешь на ночь в кармане, а утром смотришь. Только, Ваня, я тебе не советую...
  — Почему?
  — Да вот именно потому что! Все это как шутку воспринимают, а ты сейчас злой, серьёзный, да ещё и к тому же и пьяный. Получится ерунда, утром только расстроишься...
  Этот аргумент неожиданно разозлил Ивана:
  — Слушай, Григорий! Ты торгаш или кто? Я товаром интересуюсь, а ты выёживаешься...
  — Да я чтоб тебе же лучше!
  — Сам как-нибудь решу. Так почём эта фигня?
  — Пять рублей.
  — Да, нехило. Ладно, держи.
  Он бросил на стол купюру, сунул конверт во внутренний карман куртки, после чего опять взялся за графин:
  — Гриша, не щёлкай клювом. Давай, типа, за печатное слово...
  Ивану всё было уже трын-трава. Проблемы с газетой казались крошечными и очень далёкими, словно он разглядывал их сквозь линзы перевёрнутого бинокля. Тревоги же по поводу того типчика, что недавно шлялся под окнами, теперь и вовсе представлялись абсурдом, нелепым чужеродным вкраплением из дешёвого шпионского триллера. Над всем этим хотелось ржать, хихикать и издеваться. Кроме того, непременно следовало запомнить самые уморительные подробности, чтобы использовать их потом, когда он примется наконец за главное своё дело, за роман на стыке нескольких жанров. Это будет, естественно, не суконно-утомительный реализм, но и не попсовое фэнтези в четырнадцати томах с драконами и принцессами...
  Хмельная река несла его вдаль, лаская струями наивно-глуповатых мечтаний и проталкивая сквозь пороги сомнений. Чьи-то лица мелькали на берегу, но он перестал их распознавать, потому что течение всё ускорялось. Искрились брызги промилле, а впереди уже рокотал водопад беспамятства, готовый принять в себя пловца-идиота на несколько ближайших часов...
  В реальность он вынырнул к следующему полудню.
  Удивительно, но Иван находился в своей квартире — либо накануне дошёл на автопилоте, либо кто-то помог. И вот теперь господин редактор лежал одетый, уткнувшись мордой в подушку, голова была налита свинцом, а мысль о том, что рано или поздно придётся слезать с кровати, вызывала неподдельную панику.
  Ещё несколько минут он провалялся, надеясь снова заснуть, но нет — сон предательски отступил, зато мочевой пузырь напоминал о себе без всякого снисхождения. В итоге подъём в вертикальное положение всё-таки состоялся. Бредя в направлении туалета, Иван споткнулся о куртку, брошенную посреди коридора. Когда он, борясь с тошнотой, поднял её, из кармана выпал конверт.
  Колёсики памяти провернулись в башке с отвратительно-ржавым скрипом, и лицо коммивояжёра Григория проступило сквозь похмельный туман. Ну да, ну да, гадание ради прикола. Не до того сейчас...
  Тем не менее, возвращаясь из санузла, он сгрёб 'письмо счастья' и вскрыл его, когда снова лёг на кровать. Читать желания не было, но ещё меньше хотелось просто лежать, дожидаясь, когда вернётся тот табун мыслей, который вчера отогнала водка.
  В конверте оказался билет.
  Бледно-охряный бумажный прямоугольник — почти такой же, как продавались в старом, привычном мире на железнодорожных вокзалах. Отсутствовал разве что логотип РЖД, зато всё остальное было как настоящее — и надпись 'проездной документ', и болезненно-длинный номер, и даже штрих-код внизу. Пункт отправления — Верхневейск, пункт назначения — родной подмосковный город.
  Скомкав бумажку, Иван бросил её на тумбочку.
  Нет, понятное дело, такое вещи не надо воспринимать буквально, Григорий об этом предупреждал. Но и просто счесть шарлатанством — тоже как-то не получается, ведь магия в этом мире — научный факт.
  Если гадание — не полная лажа...
  Если оно действительно отражает некие реальные вещи — ситуацию с магическим фоном или что-то типа того...
  То выходит, что этот фон потихоньку отторгает Ивана. Подаёт прозрачный намёк — вали туда, откуда приехал.
  Ну а как ещё толковать эту хрень с билетом?
  Да, такие вот пироги.
  При том, что начиналось-то всё отлично. Дружелюбный мир, престижная должность, яркие впечатления, даже погода — как на заказ... И только потом пошли все эти мелкие ссоры, дрязги, загадочный тип под окнами...
  Или всё-таки совпадение? Можно наплевать и забыть?
  Он размышлял над этим, мрачно уставившись в потолок, пока в дверь не позвонили.
  
  23
  
  Представив себе очередную встречу с кем-нибудь вроде обозревателя или Александры Андреевны, Иван сделал вид, что ничего не слышал, и остался лежать. Звонок, однако, повторился, потом ещё раз. Пришедший, похоже, знал, что хозяин дома, и сдаваться не собирался.
  Матюкнувшись, Иван пошёл открывать.
  На пороге, опираясь на палку, ждал отставной главред-старичок:
  — Я вам не помешал?
  — Заходите... Что-то случилось?
  — Бросьте, Иван Егорович. Что может в моей жизни случиться? На службу ходить не надо — сижу дома целыми днями, вожусь потихоньку с внуками... А вот у вас, я вижу, настроение не ахти?
  — Э-э-э...
  — Впрочем, я не для того пришёл, чтобы вас допрашивать. Наоборот, хочу поддержать по мере возможности. Вам сейчас непросто приходится...
  — Всё у меня нормально, — буркнул Иван, приглашая гостя садиться.
  — Не хотите в жилетку плакаться? Тоже правильно. Но коль уж я к вам доковылял, не откажитесь выслушать — много времени это не займёт, даю слово.
  Обижать дедушку не хотелось, поэтому Иван подавил зевок и выжидательно воззрился на собеседника. Тот, усмехнувшись едва заметно, продолжил:
  — Во-первых, напомню вам очень простую вещь. Вы не просто переехали в другой город, но и, простите за просторечие, бултыхнулись прямиком в магию. Это влияет и на эмоции в том числе. То есть, к примеру, если у вас хандра, то всерьёз и без дураков — такая, что запросто не отделаешься...
  — Угу...
  — И вот вы теперь прикидываете — а есть ли вообще хоть какая-нибудь причина, чтобы вам оставаться в этой дыре? Признайтесь, бродят такие мысли.
  — Простите, — сказал Иван, — а нельзя ли...
  — Побыстрее и поконкретнее? Можно, Иван Егорович, можно — я уже перехожу к сути. Так вот, эмоциональный всплеск, который вы в эти дни испытали, бесследно пройти не мог. Он обострил ваше восприятие — вы теперь к М-эффектам ещё чувствительнее. Понимаете, к чему я клоню?
  Иван молча пожал плечами — сейчас ему меньше всего хотелось отслеживать логические цепочки. Гость спокойно сказал:
  — Вы меня давеча про знаки расспрашивали. Ну так вот, имейте в виду — в вашем нынешнем состоянии крайне велика вероятность заметить один из них. Может даже, вы его уже видели, просто толком не осознали. То есть ждать осталось совсем недолго. Неужели не любопытно?
  — Как вам сказать...
  — А ничего говорить не надо — решать-то вам. Никто вас не заставляет слушать моё брюзжание...
  Отставной редактор поднялся и, по-стариковски шаркая, прошёл к выходу. Уже у самой двери приостановился и обернулся:
  — И, знаете, ещё напоследок... Не всё у вас с первым номером получилось, честно скажу. Многовато огрехов, шероховатостей всяких — не буду сейчас вдаваться в детали. Но газету я читал с интересом.
  Дверь за стариком закрылась. Иван, постояв в прихожей, побрёл на кухню и налил себе морса, купленного на днях в одной из соседних лавок. Кисловатая прохлада на языке ненадолго отогнала похмельную сухость, и соображать стало легче.
  Визит дедули, надо признать, слегка поднял настроение. Выходит, не все словесники в городе разделяют скепсис училки и Бориса нашего Ильича с их заносчивым мозгоклюйством...
  Интересно, а насчёт знаков — правда? Или дед просто нафантазировал, опасаясь, что его выдернут с заслуженной пенсии и вернут обратно в редакцию, если преемник свалит из Верхневейска?
  Опёршись на подоконник, Иван посмотрел в сторону горы. Отчего-то ему казалось, что если знак и появится, то там, у подножья, в обширном ельнике, где однажды уже что-то светилось.
  Сейчас, однако, в том направлении не наблюдалось ничего необычного. Тучи висели низко над лесом, почти целиком заслоняя гору; за последние сутки они разбухли и уже не могли удерживать в себе влагу. Пошёл мелкий дождь, и пейзаж чуть смазался, утратил резкость, к которой глаза привыкли за время ясной погоды.
  Взгляд, скользнув по намокшим крышам, перескочил на улицу перед домом.
  Иван вздрогнул и ощутил, как шевельнулись волосы на затылке.
  Возле афишной тумбы растеклась лужа крови.
  Он потряс головой, надеясь, что наваждение развеется и улица вернёт себе прежний благостный вид, но результата это не принесло — лишь усилился гул в похмельной башке, и тошнота подступила к горлу.
  Поборов искушение просто задёрнуть шторы и всё забыть, Иван взял куртку и вышел на лестничную площадку. Всё-таки он по-прежнему был главным городским журналистом, а значит, не мог оставить происходящее без внимания. Как говорится, профессионализм не пропьёшь.
  Вокруг тумбы собирался народ. Прохожие чесали в затылках; две пожилые кумушки шушукались под зонтом, глядя на асфальт. Как ни странно, в их поведении не ощущалось особенного испуга; Иван приблизился — и лишь тогда рассмотрел подробности.
  Красная жидкость на тротуаре была не кровью, а краской, стёкшей с афиши.
  Первым чувством Ивана было колоссальное облегчение, но спустя несколько секунд к нему прибавилась озадаченность — разум вычленил нестыковки.
  У афиши имелся довольно-таки большой козырёк, то есть краску не мог смыть дождь. И действительно — бумага была сухая и без разводов. Более того, все чёрные буквы по-прежнему пребывали в целости и сохранности; пострадали лишь красные.
  Переползли вдруг с бумаги на тротуар и там превратились в лужу.
  Иван очень явственно представил себе это переползание, как будто уже видел нечто подобное. А в следующую секунду вспомнил — да, действительно видел.
  Накануне, когда следил за Борисом Ильичом из окна.
  Ведь именно такая картина ему тогда и почудилась — буквы стекают с афиши на асфальт, потом возвращаются, потом снова стекают...
  А теперь тот вчерашний глюк материализовался, проник в реальность.
  Как это понимать?
  — Позвольте, господа.
  Полицейский в блестящем макинтоше остановился рядом. Бегло оглядев место происшествия, он спокойно кивнул Ивану:
  — Пресса уже на месте? Завидую вашей оперативности.
  — Стараемся, — нейтрально сказал Иван. — Как думаете, что здесь произошло?
  — Всплеск М-поля, конечно. Или у вас есть другие версии?
  — Нет, просто интересно, из-за чего этот всплеск вообще.
  — А вот это, Иван Егорович, нам и предстоит выяснить. И надо ещё понять, откуда такие странные внешние проявления.
  — То есть раньше такого не было? Ну, чтобы краска вот так стекла?
  — Я не припомню, по крайней мере.
  — Забавно...
  Полицейский внимательно посмотрел на него:
  — Вы хотите что-то добавить? Если да, то слушаю вас очень внимательно.
  Иван покосился на зевак и сказал:
  — Да, есть кое-какие мысли.
  
  24
  
  Ещё один сотрудник полиции, подойдя, принялся рассматривать лужу через какой-то прибор, похожий на автомобильную фару. Во взгляде у эксперта порой мелькало недоумение, но сама процедура выглядела рутинной.
  Публика держалась поодаль, в нескольких метрах. Что интересно, для этого не пришлось выставлять барьеры или натягивать кислотно-жёлтые ленты с отпугивающими надписями — хватило вежливой просьбы.
  — Ну так вот, — сказал Иван сыщику вполголоса, — вчера я кое-что видел, как раз на этой афише...
  Дослушав, полицейский спросил:
  — А что предшествовало тем вчерашним видениям? Вы с кем-нибудь ссорились? Злились на кого-то, к примеру?
  Иван замялся — не хотелось выставлять редакционные склоки на всеобщее обозрение. С другой стороны, нельзя было исключить, что Борис Ильич и его таинственный собеседник всё же как-то причастны к странностям, пусть даже без злого умысла. Обозреватель, конечно, вряд ли будет в восторге, если Иван натравит на него сыскарей, но отношения и так испорчены до предела...
  — Только поймите правильно — я никого ни в чём не подозреваю... И вообще, понятия не имею, насколько всё это важно... Короче, ко мне вчера пришёл один из коллег и мы поговорили довольно резко...
  Когда он закончил, сыщик заверил:
  — Не волнуйтесь, Иван Егорович, мы будем действовать аккуратно. Побеседуем с Борисом Ильичом, уточним. Я его давно знаю, и он наверняка ни при чём, но формальности следует соблюсти. Спасибо, что рассказали... Да, и сделайте одолжение, не упоминайте пока в газете никаких конкретных имён...
  — Я и не собирался. Но про эту растёкшуюся афишу написать всё равно придётся, скрывать нет смысла — куча людей уже её видела.
  — Согласен. Даже попробую угадать — случай с афишей вы истолкуете как один из сезонных знаков?
  Иван, не ожидавший подобной прямолинейности, ответил уклончиво:
  — Может быть. А что, у вас имеются возражения?
  Полицейский, в свою очередь, тоже несколько озадачился:
  — Почему же вдруг — возражения? У вас, Иван Егорович, кажется, не совсем верные представления о наших законах. Полиция не имеет права ничего запрещать словесникам — если, конечно, не было соответствующих распоряжений суда. Я могу лишь о чём-то вас попросить, но решение остаётся за вами.
  Иван хотел съязвить, что такие 'просьбы' действуют зачастую не хуже прямых запретов, но решил не выпендриваться. Вместо этого сказал:
  — Технический вопрос можно? На фоне всего остального — мелочь, но любопытно. Как получилось, что краска стекла вообще без разводов? Даже лист не запачкала?
  — В её состав входит ауксилит, хоть и в очень маленьких дозах.
  — При чём тут... Стоп, погодите, понял. То есть эта красная краска — она вроде как усилена магией?
  — Да, это законный М-трюк, чтобы афиша лучше цепляла взгляды.
  — А чёрные надписи — обычные типографские, поэтому остались на месте? Так...
  Он снова задумался.
  Магические всплески вокруг него, похоже, усиливаются. Напрашиваются два объяснения — либо недоброжелатели переходят к активным действиям, либо дело в самом Иване. Может, он эту кашу и заварил — самим фактом своего появления...
  Да, но ведь местные тоже не дураки. Если бы иммигрант представлял опасность с точки зрения магии, вряд ли ему разрешили бы пересечь границу между мирами...
  И вообще, он сейчас слишком плохо соображает из-за похмелья, чтобы решать теоретические задачи. Нужно думать о более конкретных вещах — и прежде всего о том, как осветить в газете происшествие с краской.
  Выбор-то, собственно, невелик — публика уже рассуждает о новом знаке. Она не поймёт, если в статье напишут что-то другое. Решит, что власти и примкнувшие к ним словесники коварно утаивают подробности...
  — Вы не против, — спросил Иван у полицейского чина, — если я в ближайшие дни буду к вам обращаться? Ну, в смысле, насчёт того, как там дела с расследованием?
  — Обращайтесь, конечно. Надеюсь, что и вы, в свою очередь, поделитесь с нами ценными сведениями, если они появятся.
  Промычав в ответ нечто неопределённо-утвердительное, Иван распрощался и вернулся к себе в квартиру. Если уж он собрался писать статью, нужна была свежая голова, а для этого требовалось поспать ещё хотя бы пару часов.
  Мелькнула мысль — да, работа в еженедельнике всё же имеет несомненные плюсы. Есть простор для прокрастинации — не то что в онлайн-изданиях, где первую короткую новость надо выдать уже через четверть часа после события. А чтобы это событие не проспать, приходится ежеминутно отслеживать ленты информагентств, а заодно и всякие твиттеры с инстаграмами, где словесно фонтанируют личности, которых по необъяснимой причине принято считать крутыми ньюсмейкерами.
  Ладно, всё это лирика.
  Главное сейчас в том, что сезонный знак получается слишком мрачным. Лужа на тротуаре, как ни крути, была похожа на кровь, и следует как-то прокомментировать данный факт, подыскать ему объяснение.
  Ну и как это сделать, чтобы не нагнетать?
  Впрочем, за комментариями лучше обратиться к экспертам. С полицейским беседа уже была — тот ничего не знает или делает вид. Значит, пора потрясти учёных, причём сходить к ним на этот раз желательно самому, а не посылать репортёра Пашу.
  Короче говоря, хотелось бы вникнуть и разобраться.
  А бросить всё и уехать будет ошибкой.
  
  25
  
  Утром на редакционной летучке все выглядели немного пришибленно.
  Собравшись к девяти в кабинете, расселись за столом и уставились на Ивана. Тот, обведя коллег взглядом, побарабанил пальцами по столешнице. На этот раз даже Катя явилась вовремя, а вот Борис Ильич, как писали в старинных пьесах, блистал отсутствием. Последнее обстоятельство нельзя было, естественно, игнорировать, поэтому Иван со вздохом сказал:
  — Итак. Численность коллектива, как видите, сократилась. Наш уважаемый обозреватель уволился. Мотивировка — нежелание работать со мной. Говорю это прямым текстом, чтобы не было недомолвок. Я вообще-то рассчитывал, что он успокоится, передумает и придёт, но оказалось — нет. Сожалею, что так случилось. И да, не отрицаю — моя вина в этом есть...
  Повисла долгая неловкая пауза. Сотрудники отводили глаза. Новость особенно удручила Павла — он сгорбился, свесил голову, будто сам был ответственен за все неприятности. Иван заговорил снова:
  — Свежий номер вы все уже, наверно, прочли. А значит, оценили, какую глупость я написал. Насчёт 'высокой палубы', да... Я, правда, и представить не мог, что Борис Ильич отреагирует так болезненно...
  — Да ладно вам, шеф. — Катерина первой оправилась от смущения. — Мы все иногда ахинею пишем — и что теперь, застрелиться? Я, раз уж такое дело, честно скажу. Не жалею, что он ушёл, вот прямо ни капли. Пока он тут сидел, тоска была зелёная, сами помните...
  Корректор шикнул на неё осуждающе, но замечание репортёрши, при всей своей неполиткорректности, разрядило мрачную атмосферу. Даже Павел слегка воспрянул и посмотрел на Катю с опасливым уважением.
  — Спасибо за поддержку, — хмыкнул Иван. — Как бы то ни было, надо работать дальше. 'Вестник' должен выходить, как положено, несмотря на наши внутренние проблемы. Поэтому давайте подумаем, как нам перераспределить обязанности и что мы будем писать в следующем номере...
  В дверь постучали. Газетчики быстро переглянулись.
  — Войдите.
  Все были уверены, что за дверью — Борис Ильич, решивший-таки вернуться. Тем сильнее оказалось всеобщее изумление, когда на пороге нарисовался полицейский в фуражке и форменном макинтоше — тот самый, с которым Иван вчера разговаривал возле афишной тумбы.
  — Прошу прощения, дамы и господа, — сказал новоприбывший. — У вас совещание? Не хотел помешать.
  — Ничего, мы прервёмся, — буркнул Иван, чувствуя, как засосало под ложечкой. — Проходите. Какие-то вопросы ко мне?
  — Сначала — ко всем присутствующим, с вашего позволения. Борис Ильич, насколько я понимаю, не появлялся?
  — Нет, — за всех ответила Катя. — А почему вы спрашиваете?
  — Не тревожьтесь, просто формальность. Может быть, кто-то разговаривал с ним вчера? Или сегодня утром, перед работой?
  Таковых не нашлось. Гость спокойно кивнул:
  — Что ж, благодарю за помощь. Господин редактор, коль скоро я вас всё равно отвлёк, не уделите пару минут? С глазу на глаз, имею в виду?
  — Пожалуйста. Коллеги, продолжим позже.
  Стулья задвигались, народ потянулся из кабинета, бросая встревоженно-любопытные взгляды на визитёра. Тот, оставшись наедине с Иваном, спросил:
  — А лично вы, Иван Егорович, больше странностей не заметили? С момента нашей вчерашней встречи?
  — Нет. Я домой вернулся, чтобы нормально выспаться. Так что всё-таки случилось?
  — Видите ли, какое дело... Вчера, пообщавшись с вами, я решил заглянуть к Борису Ильичу в гости, но не застал. Сегодня утром зашёл ещё раз — и опять неудачно. Он не ночевал дома.
  — Да, действительно странно... Может, у каких-нибудь родственников?
  — Родни у него здесь нет — он несколько лет назад, уже будучи вдовцом, приехал из соседней губернии. Сейчас опрашиваем приятелей и знакомых. Впрочем, скорее всего, это лишь недоразумение, которое очень скоро разъяснится само собой.
  — Будем надеяться.
  — Ещё раз простите за беспокойство.
  Полицейский (должность его, как вспомнилось Ивану, называлась на европейский манер — инспектор, а не какой-нибудь пристав или исправник) снова шагнул к двери. Уже на пороге приостановился и произнёс:
  — Если Борис Ильич всё-таки заглянет сюда, то не сочтите за труд, сообщите об этом мне. Буду очень признателен.
  — Без проблем.
  Инспектор ушёл. Иван продолжал сидеть за столом, уставившись прямо перед собой. Ситуация нравилась ему всё меньше и меньше. Исчезновение человека — это не шутки; такой поворот уже вряд ли можно списать на спонтанные взбрыки магии. Здесь явно разворачивается игра с непонятными правилами и ставками.
  Вопреки своему желанию Иван оказался в центре событий — и со стороны, вероятно, выглядит если не соучастником, то ключевым свидетелем. Спасибо хоть, подписку о невыезде не потребовали — эдак елейно-вежливо, в местном стиле: 'Премного нас обяжете, господин редактор, если в ближайшие дни изволите сидеть ровно и никуда не рыпаться...'
  Он, впрочем, и без всяких подписок — невыездной, в буквальном смысле этого слова. Назад в Подмосковье без проводника не попасть.
  И теперь по всему выходит, что он напрямую заинтересован в успехе следствия. Чем раньше удастся выяснить, что случилось с М-фоном, и найти исчезнувшего коллегу, тем меньше вопросов будет к Ивану. А раз так, то почему бы не ускорить процесс? У полиции будет своё расследование, а у него — своё, журналистское. Что в итоге выйдет — фиг знает, но звучит многообещающе и солидно.
  А поскольку магические эффекты и пропажа обозревателя — явно звенья одной цепи, следует-таки уточнить, как на это смотрит наука.
  — Так, коллеги, — сказал он, заглянув к репортёрам, — я смотаюсь в научный клуб. А вы, пожалуйста, к обеду сформулируйте темы, которые можно ещё окучить и взять в газету. Да, и если Борис появится, хватайте его по-быстрому. Хоть на цепь сажайте, лишь бы не смылся.
  — Э-э-э... — ошарашенно сказал Павел.
  — Поняли, шеф, — перебила Екатерина. — Держать и не пущать.
  — Именно. И в полицию записку отправьте, что он пришёл. Действуйте по обстановке, короче. Катя, остаётесь за старшую.
  Научный клуб занимал весь второй этаж помпезно-строгого здания на аллее, которая пересекала город с запада на восток. Иван показал консьержу своё удостоверение, поднялся по лестнице и постучал к председателю. Тот, несмотря на утренний час, был уже на месте.
  — Проходите, Иван Егорович. Рад знакомству.
  Председатель выглядел лет на шестьдесят с лишним, но держался чрезвычайно бодро. Как выяснилось из дальнейшей беседы, он был отставным чиновником горного департамента. И что особенно интересно — Бориса Ильича он знал ещё со времён совместной учёбы в столичном университете имени Тимофея-первопроходца.
  Новость о том, что обозреватель уволился из газеты, собеседник воспринял с подчёркнутым сожалением, но не особенно удивился. Сказал:
  — Борис — человек в общении непростой. И трения с коллегами у него случались нередко — амбиции, что поделать. Да ещё в сочетании с этой его болезненной педантичностью... Любую некомпетентность воспринимал как личное оскорбление, так что могу представить его реакцию на ваш редакторский ляп...
  'Хоть ты не сыпь соль на рану', — подумал Иван с досадой. И поинтересовался, желая вернуть беседу в нужное русло:
  — А как так вышло, что человек с дипломом горного инженера стал журналистом?
  — Ну, склонность к теоретическим рассуждениям у него была изначально... Ему в своё время прочили академическую карьеру — диссертацию, кафедру и так далее. Но, опять же, возник конфликт... Впрочем, вряд ли сейчас уместно углубляться в детали. У нас тут принято обсуждать актуальную научную проблематику, а не давние дрязги.
  — Да, понимаю. Я, собственно, хотел бы продолжить тему, которую мы затронули в прошлом номере. Появились ещё вопросы. Вы ведь слышали про вчерашний случай с афишей?
  — Разумеется, слышал. Тут есть на что обратить внимание.
  
  26
  
  — И что же не так с М-фоном? — спросил Иван напрямик. — Откуда все эти загадочные эффекты?
  — Вы слишком нетерпеливы, — сказал председатель с лёгкой усмешкой. — Желаете получить ответы здесь и сейчас, причём недвусмысленные и ясные. Для журналиста — вполне естественное стремление, но в науке всё по-другому. Версии и гипотезы зачастую крайне расплывчаты. Чтобы перевести их в разряд доказанных истин, требуется колоссальное количество времени, усилий и нервов — да и то гарантий успеха нет... Что же до нашего конкретного случая, то могу сказать следующее. Инцидент с афишей свидетельствует, что фон и правда несколько утратил стабильность. И да, есть немалое искушение объяснить всё внешним воздействием.
  — 'Внешним' — это означает...
  — Из-за пределов нашего сегмента реальности. Такая гипотеза, конечно, напрашивается, учитывая, что недавно в окрестностях появилась межмировая дверь. Но, повторюсь, гипотеза, пусть даже вполне логичная, — это ещё не факт. Нужны доказательства.
  — И как их найти?
  — Мы уже подключились к исследованию феномена. Наши эксперты работают в контакте с полицией, проводят замеры вблизи афиши. Как только появятся конкретные данные, общественность об этом узнает. Поверьте, Иван Егорович, не стоит представлять нас упёртыми обскурантами, реакционерами от науки.
  — Да я и не представлял...
  — Нет, разумеется, прямым текстом вы ничего такого не утверждали. Но общая тональность статьи, опубликованной в свежем номере, навевает соответствующие мысли.
  Иван стушевался. Готовя номер, он помнил, что его редакторский стиль может удивить местных, показаться им слишком резким и разухабистым. Да, помнил и старался себя сдержать — но, как теперь выясняется, недостаточно...
  — Сожалею, — сказал он, — что вы это так восприняли. Мы всего лишь хотели, чтобы в статье присутствовала динамика. Ведь даже в рамках вашего клуба есть разные точки зрения... Один из ваших коллег не исключил, например, что попытки пробить дыру из другой реальности начались ещё осенью...
  — Упомянутый вами коллега — талантливый М-геолог. Но, к сожалению, склонный порой к поспешным суждениям и некоему... гм... юношескому максимализму.
  — И тем не менее, было бы интересно побеседовать с ним ещё. Вы же не возражаете?
  — Нет, нисколько. Надеюсь лишь, что вы, цитируя его мнение, будете сохранять журналистскую объективность.
  — Я постараюсь.
  Пообщаться с 'юным максималистом' сразу, правда, не удалось — в клуб он не заглядывал уже несколько дней. Иван попросил его домашний адрес и, распрощавшись с председателем, снова вышел на улицу.
  Дождь прекратился — или, скорее, взял небольшую паузу. Тучи всё так же скрывали небо, лишь у горизонта виднелись бледно-голубые просветы. Тротуары блестели, дыхание ветра было мягким и влажным.
  Одноэтажный дом, где квартировал геолог, прятался за сомкнутым строем густых кустов — даже сейчас, ещё не покрывшись листьями, они почти полностью заслоняли фасад.
  Иван не удивился бы, если бы квартиранта не оказалось дома. День всё-таки был рабочий — да и вообще, геологу полагается шляться где-нибудь по горам, а не сидеть в четырёх стенах. Но через полминуты дверь отворилась, и на Ивана из-за порога воззрился крепкий, коротко остриженный парень:
  — Да?
  — Здравствуйте, я из 'Вестника'. Вы ведь Станислав, правильно? Наш репортёр уже с вами разговаривал. Нас заинтересовали ваши высказывания, и теперь хотелось бы кое-что уточнить. Уделите немного времени?
  Хозяин, однако, энтузиазма не проявил. Наоборот, нахмурился и быстро оглядел двор, словно опасался, что их подслушивают:
  — Извините, момент не очень удачный. Я сейчас занят.
  Ивану не требовалось быть гением, чтобы сообразить — здесь что-то нечисто. С чего вдруг 'максималист' превратился в пугливого молчуна? Вопрос был до крайности интересный, и чтобы узнать ответ, следовало переть напролом:
  — Понимаете, Станислав, ситуация сложилась неординарная. В городе исказился М-фон, даже полиция озаботилась...
  — Я уже высказал своё мнение.
  — Да, на прошлой неделе. И будет нелепо, если сейчас, когда появились новые факты, вы вдруг откажетесь разговаривать. Мне так придётся и написать — наотрез отказался от комментариев. Что подумают люди? А ведь газету читают не только обыватели, но и власти...
  — Ладно, входите.
  Иван сделал шаг вперёд, и в ту же секунду голова закружилась, а в глазах потемнело. Подобные ощущения он испытывал несколько дней назад, при знакомстве с учительницей. Как и в тот раз, возникла иллюзия, что воздух заполнен мелкими, липко-материальными единицами информации, размазанными до полной невнятности. Потребовалось мысленное усилие, чтобы стряхнуть с себя этот морок.
  Да, тут следовало держаться настороже.
  Придя в себя, Иван огляделся. Интерьер — незамысловатый, даже скорее бедный. Панцирная кровать, шифоньер, простецкий письменный стол. Стопка толстых тетрадей в клеёнчатых буроватых обложках. Книги. Не хватало разве что коллекции минералов, чтобы завершить образ. Хотя, может, она хранилась в соседней комнате...
  — Станислав, позвольте сначала общий вопрос. Вот вы — не просто геолог, а М-геолог. В чём отличие, если коротко?
  — Отличие — в букве 'м', — сказал хозяин спокойно. — Предмет изучения — минералы с магической составляющей. Прежде всего, безусловно, ауксилит.
  — Ага, я так и подумал. А гипотезы насчёт межмировых переходов — хобби?
  — Не совсем так. Ауксилит — это базовый компонент М-фона, без которого проходы не открываются.
  Последняя фраза заставила Ивана задуматься:
  — Погодите... Выходит, чтобы дверь появилась между двумя мирами, хотя бы один из них должен быть магическим?
  — Это общеизвестный факт.
  — То есть из моей Москвы, например, я не могу напрямую переместиться в реальность, где магии тоже нет...
  — Что вас так удивляет?
  Иван неопределённо пожал плечами. И в самом деле — звучало вполне логично; просто ещё один штрих в концепцию множественности миров. Но было такое чувство, что штрих этот крайне важен для понимания нынешней ситуации.
  — Ладно, — сказал он, — давайте теперь о вас. Вы родом из Верхневейска?
  — Нет, с южного побережья.
  — А почему сюда решили приехать?
  — Предложили работу по специальности.
  — Понимаю, здесь же гора, доразведки всякие. Ну а вообще — не скучно?
  — Терпимо.
  — Угу, пытливый исследователь везде найдёт чем заняться... Тем более что с осени тут движуха пошла — свечение в ельнике и прочее в том же духе... В интервью вы предположили, что, мол, ещё тогда кто-то пытался пролезть из другого мира. А из какого именно? Есть догадки?
  Может, Ивану лишь показалось, но этот простой вопрос встревожил геолога. Во всяком случае, тот ответил не сразу, осторожно подбирая слова:
  — Гадать не имеет смысла. Это не для учёных.
  — Знаете, Станислав, я в недоумении. На прошлой неделе вы комментировали намного смелее и интереснее. Откуда эта внезапная перемена? Вам что — в научном клубе выговор сделали? Санкциями грозят?
  — Что за чушь? — Станислав, похоже, разозлился всерьёз. — Какими санкциями? Слушайте, господин газетчик, давайте уже заканчивать...
  — Почему вы так нервничаете?
  — Я не нервничаю! Мне надоели ваши расспросы!
  — Я выполняю свою работу. Кстати, сегодня утром ко мне приходил инспектор полиции. Просил рассказать, не замечал ли я чего-нибудь странного. А ваша нынешняя манера общения — это, по-моему, странность и есть, в неприкрытом виде. И как мне быть? Я же вроде сознательный гражданин, могу помочь правоохранительным органам...
  Иван замолчал, глубоко вздохнул и вытер вспотевший лоб. Духота в квартире усиливалась с каждой секундой. Воздух задрожал и потёк прозрачными струйками; очертания книжной полки за спиной у геолога исказились, буквы начали сползать с корешков. Печатные слова расплывались, М-фон вибрировал, менял плотность — и вместе с ним, утрачивая порядок, пульсировали и дёргались мысли.
  Зрачки у Станислава расширились, он посмотрел куда-то мимо Ивана. Тот обернулся, едва не потеряв равновесие, и попытался сфокусировать взгляд.
  В дальнем углу маячила ещё одна человеческая фигура, хотя Иван поручился бы, что до этого в комнате не было посторонних. Лицо человека находилось в тени, черты нельзя было рассмотреть, но силуэт казался знакомым. Ещё мгновение — и одурманенный редакторский разум сумел-таки сопоставить картинку с тем, что доводилось видеть совсем недавно.
  Потом Иван отключился.
  
  27
  
  Сознание возвращалось медленно и натужно, словно загружался старенький комп, давно не чищенный от мусорных файлов. Болела голова, ощущалась ломота во всём теле.
  Несколько долгих секунд редактор, так неудачно сыгравший в сыщика, лежал на полу, собираясь с силами, после чего с кряхтением поднялся и огляделся. В комнатёнке никого больше не было — хозяин исчез, а вместе с ним и тип из угла.
  Да, тот самый тип, который раньше шлялся под окнами.
  Сколько раз он уже пересекался с Иваном? Кажется, трижды.
  Впервые — несколько дней назад. Торчал на улице напротив редакции. Второй раз — вчера, возле афишной тумбы. Поговорил с Борисом, который в результате исчез. И вот теперь — встреча номер три. Тип появился в комнате, словно призрак, после чего пропал Станислав.
  В общем, откровенная мистика.
  Но и это, как говорят в рекламе, ещё не всё...
  Иван посмотрел на стол. Так и есть — куда-то делись клеёнчатые тетради.
  Призрак крадёт не только людей, но и записи заодно? Замечательная версия для полиции — особенно с учётом того, что призрака этого до сих пор никто, кроме Ивана, не видел. Зато с самим Иваном пропавшие граждане контактировали, причём непосредственно перед исчезновением.
  Блин, тут впору адвокату звонить. Для этого, правда, необходимо наличие как минимум двух вещей — адвоката и телефона...
  Он шагнул за порог, аккуратно притворил за собой дощатую дверь и, озираясь украдкой, вышел на улицу. Прохожих рядом не оказалось; из соседских окон тоже вроде бы никто не следил. Можно было бы понадеяться на удачу — уйти и никому не рассказывать о том, что произошло в квартире, но от этой идеи он, по здравом размышлении, отказался. Даже если никто из соседей не настучит, его визит сюда никак не сохранить в тайне. Иван ведь сам открыто заявил в клубе, что намерен поговорить с геологом.
  Нет, строить из себя конспиратора будет попросту глупо. В городе он — без году неделя, местную специфику знает плохо. Есть большие сомнения, что он найдёт призрака в одиночку, без помощи местных сыщиков.
  Да, сам Иван попадёт при этом если не напрямую под подозрение, то в зону особого внимания — точно. Но он и так уже влип в эту историю; в стороне отсидеться — не вариант. И если утаивать информацию, отдающую криминалом, то можно себе же и навредить...
  С этими мыслями он зашёл в полицейское управление.
  Инспектор принял его в своём кабинете:
  — Что случилось, Иван Егорович? Вы явно чем-то встревожены.
  — Пропал ещё один человек — скорее всего, похищен...
  Сыщик слушал внимательно, но его реакция на рассказ оказалась несколько неожиданной:
  — Да, всё это выглядит подозрительно. Вот только почему вы решили, что имело место именно похищение?
  — Ну как же? Чужак проник в комнату, меня вырубил...
  — Проник? Или, может, находился там с ведома Станислава?
  — Мне показалось, что Станислав и сам удивлён.
  — Допустим. А откуда уверенность, что вас 'вырубили', как вы выражаетесь? Обморок могли вызвать спонтанные колебания М-фона. Или вы всё-таки настаиваете, что это было нападение?
  — Гм... В магических штучках я — ноль без палочки, рассуждаю просто по логике... То есть вы полагаете, что я отрубился сам? А призрак-чужак — белый и пушистый?
  — Я ничего пока что не полагаю, только уточняю детали. Да, между прочим, этот чужак — никакой не призрак. Мы вчера опрашивали людей, живущих на той же улице, что и вы, — так вот, они его тоже видели возле афишной тумбы.
  — Серьёзно? Блин, хоть одна хорошая новость! Значит, крыша у меня ещё не поехала... Но если этот мужик — из плоти и крови, то опять же — как он сегодня просочился к геологу? Раз — и стоит в углу! Ниндзя, что ли?
  — Не знаю, кто такой ниндзя, но отвести глаза — вполне реальный приём, хоть и довольно сложный. Проверим. Спасибо, что поделились сведениями.
  Иван, не дождавшись продолжения, спросил осторожно:
  — Я могу уходить?
  Полицейский хмыкнул:
  — А вы что, опасались, что я вас посажу под арест и устрою допрос с пристрастием?
  — Ну, не знаю...
  — Простите, Иван Егорович, но вы всё ещё не очень хорошо понимаете, как устроен наш мир. Во-первых, ваша причастность к каким-либо диверсиям — вещь крайне сомнительная. Вероятность, по сути, близка к нулю, иначе вас просто не пригласили бы сюда на работу. Заключение договора — сложная процедура, которая включает в себя проверку через М-компонент. Проверку лояльности, я имею в виду.
  — Ого. Я правильно понимаю — меня заранее магически просканировали, чтобы узнать, не замышляю ли я чего?
  — Да, можно и так сказать. Во-вторых, коль уж речь зашла, дополнительную проверку вы проходите прямо в данный момент. М-фон в кабинете настроен особым образом. Чувствуете?
  Озадаченный редактор сосредоточился на своих ощущениях и спустя полминуты сообразил, что имел в виду собеседник.
  Казалось, подобие сквозняка гуляет по комнате — или, точнее, по пространству смыслов, которое этой комнате соответствует. И когда Иван заговорил снова, стало понятно, что его речь сопровождается эхом — не звуковым, а семантическим, воспринимаемым непосредственно на уровне разума. Задержка между словом и смыслом-отблеском была ничтожной, миллисекундной, но всё же имела место — и, как ни удивительно, он её уловил.
  — Ну ёлки-палки, — сказал Иван, — сплошные сюрпризы. Это от местного детектора лжи такие эффекты? Где он, кстати, спрятан? В столе?
  — В потолке и в полу, если вам это интересно. Ауксилитовые вкрапления. Стандартное оборудование полицейских участков — оно применяется ко всем посетителям. В вестибюле на входе висит плакат, который об этом предупреждает.
  — Я как-то пропустил.
  — Советую быть внимательнее. Впрочем, детектор лжи — это громко сказано, у нас такого термина нет.
  — А какой есть? Как вы эту штуковину называете?
  — Официально — ИРИС, интерпретатор речевых интенций стационарный. В обиходе — ириска. Непритязательный полицейский юмор.
  — Угу. Ну, название — это ладно, главное — суть.
  — Прибор вообще-то даёт лишь приблизительную картину. Проверяет не каждое конкретное слово, а общие намерения говорящего. При наличии определённых навыков его можно и обмануть...
  Иван не прочь был послушать, как именно дурят здешнюю волшебную технику, но инспектор умолк и махнул рукой — не будем, мол, углубляться в тему.
  — Давайте вернёмся к нашим заботам, Иван Егорович. Повторюсь — я вполне вам верю, просто хотел бы предостеречь от поспешных выводов и необдуманных действий. Вряд ли нужно, к примеру, нагнетать обстановку, трубя об исчезновениях...
  — Но люди же реально пропали! Думаете, никто не заметит?
  — Борис Ильич мог просто уехать. Вчера был рейс дирижабля в соседний город — мы проверяем, кто брал билеты. У Станислава могли быть свои мотивы, чтобы уйти...
  — Бросив меня в квартире в бессознательном состоянии?
  — Я ведь уже согласился с вами — его поведение выглядит подозрительно, особенно в связке с предшествующими событиями. Поэтому мы намерены тщательно всё расследовать. Однако опыт показывает — у самых таинственных происшествий часто бывает банальное объяснение. Заранее думать о людях плохо — это ошибка.
  — Прошу не обижаться, инспектор, но в мире, где я родился, ваш подход сочли бы чересчур легкомысленным.
  — Тон у вас там задают циники?
  Иван пожал плечами, попрощался и вышел.
  
  28
  
  Оказавшись на улице, он снова задумался.
  Итак, для 'Вестника' нужна большая статья, в которой все странности — свечение в лесу, пропажа людей, испорченная афиша — увязывались бы между собой. Но приступать к написанию пока рано.
  До сдачи номера — ещё несколько дней, за это время всё может измениться. Нельзя ведь исключать, что инспектор всё-таки прав, и Борис со Станиславом объявятся. Тогда придётся переписывать текст в последний момент. Оно ему надо? Лучше уж подождать.
  Кроме того, Иван пока сам не понял, как сложить детали в одну картину. То есть, конечно, автор статьи и не обязан предлагать публике всеобъемлющую и безупречную версию; его дело — перечисление фактов. Но чтобы текст был внятным, надо хотя бы для себя уяснить логику и подоплёку происходящего.
  Значит, тактика прежняя — собирать информацию.
  Что-то, правда, подсказывает — ограничиться просто сбором и наблюдением не получится. Его действия влияют на ситуацию; сегодняшний инцидент в квартире геолога — лишнее тому подтверждение.
  Да, такая вот насмешка судьбы. Гонзо-журналистика, которую он вообще-то терпеть не может, затягивает его с головой...
  Ладно. Кого бы теперь проинтервьюировать?
  Больше всего, естественно, хотелось бы побеседовать с чужаком, который уже не призрак. Проблема в том, что его для начала надо найти. Впрочем, есть ещё один фигурант, к которому накопились животрепещущие вопросы...
  Иван заглянул в кабак, где пьянствовал в прошедшие выходные.
  Официант (или, правильнее сказать, половой — с поправкой на невзыскательность заведения) поставил перед ним тарелки со снедью и кружку с пивом. Иван пододвинул ему купюру и поинтересовался:
  — Вы не припомните одного посетителя? Позавчера он сидел со мной за этим столом, а вы нас обслуживали. Григорий его зовут, коммивояжёр.
  — Ну как же, отлично помню.
  — Часто он заходит?
  — Частенько.
  — А где живёт, не знаете?
  — Так в гостинице же. Сам-то он не отсюда будет, приезжий. Не такой, конечно, как вы, а снизу...
  — Извините, не понял.
  — Ну, снизу — с равнины, в смысле.
  — Может, и фамилию его мне подскажете?
  — Чего не знаю, того не знаю.
  — Ну хорошо, спасибо.
  Иван доел и допил, после чего заказал такси. До гостиницы было не то чтобы далеко — минут пятнадцать ходьбы от силы, — но передвигаться пешком уже надоело, к тому же опять зарядил холодный апрельский дождь.
  Гостиничному портье Иван для солидности предъявил удостоверение и попросил позвонить Григорию в номер. Лишь когда портье воззрился на него удивлённо, бравый журналист вспомнил, что телефонной связи тут нет. Недоразумение, впрочем, тотчас же разрешилось. Служащий объяснил, что искомый постоялец отсутствует, как и обычно днём; будет, видимо, ближе к ночи.
  Иван вернулся в редакцию.
  Коллеги уставились на него с отчаянным любопытством, будто ждали, что он вытряхнет из кармана сенсацию. Пришлось их разочаровать, заявив, что материал, которому предстоит взорвать медийное поле, пока находится в стадии 'пре-продакшн', сиречь 'конь не валялся'.
  — Про Бориса Ильича ничего не слышно? — спросил он на всякий случай.
  — Нет, шеф.
  Иван поднялся в свой кабинет, уселся за стол и попытался сосредоточиться на рутинных задачах — номер-то предстояло выпустить независимо от того, будут ли результаты по главной теме. Вызвал репортёров, спросил, о чём ещё можно написать. Павел доложил, что на днях начинается посевная.
  — Да, — согласился Иван со вздохом, — это взять надо, иначе читатели не поймут... Как говорится, хлеборобы Нечерноземья вырастили на полях хрен...
  Паша удивлённо моргнул, а Катя сдавленно хрюкнула. Иван объяснил:
  — Это я шутку старую вспомнил из того мира. Ещё, кажется, в детстве слышал по радио... Если серьёзно, то пусть будет репортаж, а не короткая новость — тема по местным меркам солидная. Займитесь, Павел. Главное — постарайтесь уйти от шаблонных фраз. Поговорите там не только с начальством, но и с реальными работягами, пусть они вам какие-нибудь приколы расскажут... Цифры тоже дайте, само собой, но без фанатизма. Сколько центнеров с гектара планируется... ну или пудов с десятины... В общем, вперёд и с песней, можете приступать.
  Когда за Павлом закрылась дверь, Иван сказал:
  — А вам, Катя, будет специфическое задание. Пока даже не знаю, простенькое оно или сложное, — это выяснится на месте.
  — Заинтриговали, шеф.
  — Сгоняйте в карьер, проверьте, как идёт добыча на новой жиле. Если там у них всё по плану, без особых сюрпризов, то заморачиваться не будем — заметку тиснем, и ладно. Но если обнаружится, что есть какие-то непонятки, отклонения от стандарта...
  — Это какие же, например?
  — Ну... Выработка меньше, чем ожидалось, левые примеси — фиг знает, короче, я в этом вообще не спец... Или организационные сложности...
  — С чего вдруг такие мысли?
  — Сами прикиньте — и наши нынешние загадки, и переходы между мирами завязаны на М-фон. Иначе говоря — на ауксилит. А у нас тут месторождение... Может, оно и есть конечная цель игры, которая затевается? Карьер — это, по сути, градообразующее предприятие, такой объект всегда на виду. Лакомый кусок... А ведь он, если я ничего не путаю, не в государственной собственности...
  — Ну да, частная концессия.
  — То есть, скажем, смена владельца не является чем-то за гранью воображения... У вас случайно рейдерские захваты не практикуются?
  — Захваты?
  Глаза у барышни загорелись. Она явно была намерена тут же, не сходя с места, вытребовать у Ивана подробности, поэтому он поспешно сделал предостерегающий жест:
  — Стоп-стоп, Катя, это я уже увлекаюсь. Оперирую понятиями из старого мира...
  Про себя же подумал — да, перебарщивать, конечно, не надо, но рациональное зерно в его рассуждениях тоже есть. Внешне тут всё иначе, чем в той России: законы, нравы, темп жизни, да ещё и магия для комплекта. Вот только человеческая натура в глубине своей вряд ли отличается радикально. Если сколупнуть налёт внешней благопристойности, то откроются и страстишки, и страсти.
  И конкретно насчёт карьера, как ни крути, есть любопытные совпадения. Пропал не кто-нибудь, а геолог, специалист по магическим минералам. Причём перед исчезновением он был чем-то напуган. А Борис Ильич (у которого, между прочим, тоже диплом по горному делу) упорно наезжал в газете на нынешних руководителей предприятия. Когда же с наездами пришлось завязать, поскольку сменился главный редактор, обозреватель резко утратил интерес к газетной работе и куда-то свалил.
  И, наконец, некий коммивояжёр тонко намекает ретивому новичку-главреду, что тот в Верхневейске — лишний. Похоже, всерьёз боятся, что он, Иван, что-нибудь нароет... Неплохой, кстати каламбурчик применительно к горной выработке, надо запомнить, а потом, если что, использовать в заголовке...
  Ох, чует сердце, эта история может так раскрутиться, что мало никому не покажется.
  Да, но если он прав, то...
  — Слушайте, Катя, я передумал. Сам сгоняю в карьер, а вам подберём другое задание.
  — Почему это?
  — Тема мутная, могут быть осложнения. Лучше мне её вести одному...
  Сказав это, он запоздало сообразил, что нужно было придумать другую формулировку, более хитрую. А так — его заявление лишь раззадорило репортёршу. Подпрыгнув на стуле, она уставила на Ивана обвиняющий перст и раздельно произнесла:
  — Ну уж нет! Поручили — значит, всё! Моя тема! И помешать не пытайтесь даже — в карьер всё равно поеду, прямо сейчас...
  Он с досадой подумал — блин, вот что теперь делать? Эту горе-бунтарку местной закваски уже переклинило на героических приключениях, которые она с его подачи нарисовала в своих фантазиях. И если её удерживать, получится только хуже — помчится вперёд, выпучив глазища, и обязательно наломает дров...
  — Ладно, Катя, уговорили. Тема остаётся за вами. Но! Вы должны мне пообещать, что будете соблюдать мои требования и прислушаетесь к советам. Иначе я вас уволю нафиг! И это не пустая угроза, можете мне поверить.
  Несколько мгновений она таращилась на него, словно пыталась просверлить взглядом, потом буркнула:
  — Ну? И что за советы?
  — Прежде всего — не лезть на рожон. Не бросаться там на каждого встречного с воплем: 'Колись, паскуда!' Вполне возможно, что мы ошиблись, и никакой аферы вокруг месторождения нет. Но если она всё-таки есть, то нельзя насторожить аферистов или их людей в руководстве. Они не должны считать вас опасностью и воспринимать всерьёз, понимаете? Включите блондинку...
  — Почему блондинку?
  — Тьфу, ёлки... Я имею в виду, старайтесь выглядеть безобидно. Похлопайте глазками, повертите попой, в конце концов... Только не переигрывайте...
  — Думаете, попой не смогу повертеть нормально?
  — Хочу, чтобы вы соблюдали меру. Не надо изображать идиотку. Пусть перед ними будет просто любопытная барышня — бойкая, но не хищная. Тогда, надеюсь, ваши расспросы не вызовут подозрений. Справитесь?
  — Ой, не знаю даже. Инструкции такие заумные...
  — Хватит ёрничать. Идите работайте.
  
  29
  
  До вечера Иван занимался текучкой и мелочёвкой. Разгрёб завал на столе, скопившийся за неделю. Сходил к верстальщику в типографию и попросил компоновать заголовки чуть более размашисто, не экономя каждый миллиметр на полосе (пояснил — лучше уж выкинуть из статьи пару фраз, чтобы за счёт освободившегося пространства усилить зрительное ощущение лёгкости). Подредактировал рекламный материал, где с простодушным натурализмом было расписано, как действует М-средство от грызунов...
  Катя вернулась, когда солнце уже втискивалось в зазор между двумя громадными тучами на западном краю небосвода. На задании барышня, судя по всему, не филонила — её высокие сапоги были доверху заляпаны грязью.
  — Фух, — сказала она, — ну и месиво там, возле горы. Чуть по уши не завязла.
  — Узнали что-нибудь интересное?
  — Да вот сама пытаюсь понять. Сначала я к ним в контору заехала и даже управляющего застала. Забавный дядька, чаем меня напоил от пуза. Рассказывал всё охотно — не похоже было, что беспокоится. Выработка, сказал, хорошая в эти дни, чуть выше прогноза даже. Ну а когда услышал, что я и прямо в карьер хочу, где копают, предложил мне сопровождающего, помощника своего...
  — Вас что-то смутило?
  — Само предложение — нет, говорю же — дядька доброжелательный. Но этот его помощничек... Здоровый битюг, молодой совсем — ему самому киркой бы махать! Прилепился как банный лист, не отходил ни на шаг...
  — Может, вы просто ему понравились?
  — Может быть. Разглядывал меня, лыбился, но и слушать при этом не забывал, как я с работниками общалась... Не поняла я, что его больше интересует... Вы сами, кстати, его не видели, когда ездили на прошлой неделе? Авдеем зовут — мордатый, над бровью родинка...
  — Нет, не пересекался.
  — Неприятный какой-то, ну и вообще...
  Она замолчала и, подбирая формулировку, пошевелила в воздухе пальцами с остриженными ногтями. Иван опередил её:
  — Я правильно понимаю — кроме этого бугая, которого к вам приставили, ничего подозрительного вы не заметили?
  — Вроде нет. Копаются, добывают.
  — Значит, не будем порочь горячку. Ваши личные антипатии к делу не подошьёшь, конкретики у нас нет, а с догадками можно влететь по полной. Поэтому сейчас идите домой, отдохните, а завтра — как договаривались. Набросаете сдержанную, сухую заметку...
  — И всё? Впервые за столько лет в городишке наметилось что-то крупное, по-настоящему интересное, а мы сразу отступаем?
  Она насупилась, собираясь продолжить спор, но Иван сказал:
  — Катя, давайте только без манифестаций протеста. Или вы правда думали, что вот так, съездив по-быстрому на прогулку, наваляете репортаж, который войдёт в учебники? И вам из столицы медаль подгонят на дирижабле?
  — Вы же сами сказали, что...
  — Что афера тут может быть, а может и нет. Но вы, похоже, только первую часть услышали... Всё, Екатерина Антоновна, день был сегодня долгий. Продолжим завтра.
  После того как хмурая репортёрша ушла, он невесело усмехнулся. Её избыточный пыл, конечно, следовало несколько остудить, но отрицательный результат сегодняшних изысканий отнюдь не означал, что дело закрыто, — просто теперь придётся подкорректировать план.
  Более того, крепло чувство, что бросить затею с расследованием уже не удастся, даже если очень захочется. Будто снежный ком столкнули с горы, и теперь он катится вниз по подтаявшему весеннему склону, увеличиваясь в размерах, ускоряясь с каждой секундой и обрастая налипшей грязью...
  Он отогнал навязчивые метафоры и поднялся из-за стола. Пора было навестить коммивояжёра, которого прежде не удалось застать.
  И опять Иван уходил с работы последним — запер дверь и зашагал по улице. Жёлтые глаза фонарей помаргивали после дневного сна. Капли влаги висели в воздухе; прохожие зябко ёжились, пряча руки в карманы.
  Длинное здание гостиницы выползло навстречу из сумерек. Промелькнула мысль — всего-то дней десять прошло с тех пор, как он впервые сюда подъехал со Свеном, растерянный, сбитый с толку, не знающий ещё ничего о сути контракта, но снедаемый любопытством...
   Сейчас у входа стоял автомобильчик-такси из местных. Пассажир в помятом плаще и кожаной кепке только что выбрался из салона. Иван, присмотревшись, ускорил шаг и окликнул:
  — Григорий! Какая встреча!
  Тот обернулся, и по лицу его скользнула гримаса — то ли досада, то ли испуг. Хотя, возможно, Ивану просто почудилось, и это была случайность, игра теней в размытом кругу фонарного света.
  — Здравствуй, Иван. Как успехи городской прессы?
  — Спасибо, что спрашиваешь. Приятно, когда рядом есть представители неравнодушной аудитории. Помогут в трудный момент, поддержат... Ну что, не хочешь продолжить наше застолье?
  — Да если б выходной завтра, то я бы с радостью, а так, ты ж сам понимаешь, с утра работа. Встаю ни свет ни заря...
  — Понятно. А если водку глушить не будем, просто поговорим? Найдётся десять минут? И давай уже внутрь зайдём, чтоб не мокнуть.
  Не дожидаясь возражений, Иван шагнул в гостиничный вестибюль. Сказал Григорию, вошедшему следом:
  — Можно вон там, в углу, где кресла стоят. А то лень к тебе наверх подниматься.
  Коммивояжёр открыл рот — хотел, видимо, возразить, что к себе и не приглашал, — но сдержался и молча сел в одно из глубоких кресел. Иван, заняв соседнее, откинулся на мягкую спинку:
  — Гриша, хотел у тебя спросить. Давно ты на них работаешь?
  — На кого?
  — Ой, вот только не надо. Можно подумать, ты в кабаке ко мне подсел просто так. И чисто случайно дал мне конверт с намёком свалить из города.
  — Да ёшкин дрын, Ваня, я же сам тебя отговаривал — не бери! Честно предупреждал, только ты не слушал...
  — Торгаш ты хитрый, базара нет. Находишь, блин, индивидуальный подход к клиенту, особенно если тот уже накидался... Короче, Гриша, в совпадения я не верю. То есть они бывают, конечно, но не в данном конкретном случае. Поэтому давай, не телись — пароли, адреса, явки...
  — Какие явки? Совсем сдурел? Я эти конвертики привёз из другого города, из губернского! Вот именно в таком виде! Их ещё в типографии запечатали! Я ими только торгую, а повлиять на то, что внутри, не могу никак. У меня всё чисто, с М-договором, там пункт специальный есть...
  — А кто тогда может, если не ты?
  — Держатели — ну, в смысле, клиенты, которые их у меня берут...
  Иван никогда не мнил себя психологом экстра-класса, чующим подлянку за километр. Детектора лжи под рукой сейчас тоже не было (равно как и интерпретатора речевых интенций стационарного). Но имелось редакторское чутьё на слова, обострившееся в магическом мире. И чутьё это подсказало — в последней фразе Григория есть одна любопытная коннотация.
  — Держатели, — повторил Иван, пробуя словечко на вкус. — А просвети-ка — кто, кроме нас с тобой, держал этот конверт в руках?
  Кажется, он попал-таки в точку — собеседник замялся, зыркнул по сторонам и начал выбираться из кресла:
  — Ваня, извини, но...
  — Гриша, ты своим поведением вызываешь у меня дежавю. Сегодня утром один вот так же отмалчивался. Пришлось напомнить, что я — словесник и сотрудничаю с полицией. Вряд ли тебе, представителю малого и среднего бизнеса, нужно её внимание... Да, и на всякий случай — вокруг свидетели, так что давай без фокусов...
  Именно это напоминание о свидетелях, как ни странно, подействовало на Григория успокаивающе. Он понаблюдал, как портье переговаривается вполголоса с горничной и таксистом, после чего сказал:
  — Ты, Ваня, пойми — я зла тебе не желаю, даже наоборот. И конвертик этот несчастный подсовывать не хотел, просто выбора не было.
  — Давай по порядку, Гриша.
  — Ладно, дело такое...
  
  30
  
  Иван ожидал услышать нечто подчёркнуто фэнтезийное, но начало истории, рассказанной торгашом, отдавало скорее реалистическим детективом.
  С месяц назад, когда Григорий только приехал в город, его подловили на мелком жульничестве (сам он утверждал, правда, что речь шла о невинной торговой хитрости, но суть от этого не менялась). Причём подловили не полицейские, а некий мутный субъект, который пообещал молчать, если коммивояжёр окажет ему пару-тройку услуг. Короче, это был банальный шантаж.
  Без фэнтези-элементов, впрочем, тоже не обошлось.
  Шантажист обладал нервирующей способностью появляться неожиданно, будто из-под земли. Вроде нет его рядом, а через секунду — раз, и уже стоит в двух шагах, смотрит на тебя с брезгливым вниманием. Для этих фокусов он, по словам Григория, предпочитал безлюдные затенённые закоулки, свидетелей избегал. Никогда не представлялся по имени, а внешность имел неброскую, без особых примет.
  Короче говоря, тот же гад, с которым сталкивался Иван, тут даже сомнений не было.
  И вот на прошлой неделе этот безымянный гадёныш навестил Григория вновь. Спросил, имеются ли в продаже конвертики с предсказаниями. Выбрал один, подержал в руках с полминуты, прикрыв глаза, после чего вернул. Дал инструкцию — конверт этот следует невзначай показать новому редактору 'Вестника'. Да, просто показать, не склоняя к покупке. Клиент, дескать, сам заинтересуется и потребует...
  — Ты мне, Ваня, можешь не верить, но я вот прямо надеялся, что ты покупать не будешь. И этот дундук тогда бы выкусил с маслом! А ты, как назло, упёрся, конверт забрал. Что там наутро вычитал — даже спрашивать не хочу...
  — После этого шантажист к тебе ещё приходил?
  — Нет, тот раз был последний. Я думал, пригрозит на прощание — молчи, мол, не проболтайся, а то прибью. А получилось наоборот. Говорит мне с эдакой змеиной ухмылочкой — если писака опять заявится, то передай ему, что свой выбор он сделал и пусть теперь расхлёбывает последствия. Вот именно так, я слово в слово запомнил... Ты, Ваня, не обессудь...
  — Хрен с тобой, Григорий. Хоть что-то стало понятно.
  — Тогда уж ты и с ищейками, пожалуйста, не откровенничай. Видишь ведь — я не сволочь, просто бывают иногда обстоятельства...
  — Ты мне лучше вот что скажи — можешь выйти на связь с этим твоим знакомцем? Назначить встречу в конкретном месте?
  — Нет, не получится. Он сам всегда приходил, когда ему надо. Может, и сейчас сидит в уголочке, слушает... Хотя нет — народу тут многовато, замучается глаза отводить...
  — Ясно, Гриша. Бывай.
  Вечерняя улица опять приняла Ивана, окутала стылой моросью. В тёмных пазухах между каменными домами, куда фонари заглядывали с трудом, мерещился чей-то неприветливый интерес. Там колыхались тени и копошились мокрые призраки, разбуженные фантазией...
  Поймав себя на подобных мыслях, он в сердцах сплюнул на тротуар. Подумал — скотина всё-таки этот тип, анонимный шантажист-ниндзя. Подсылает к нему шестёрок, давит психологически, внушает исподволь ощущение неуюта. То есть продолжает намёки, что из этого мира надо валить.
  Вот блин...
  Какой же секрет он оберегает, этот поганец?
  И как далеко он готов зайти?
  Иван в который раз оглянулся через плечо, но прямой опасности так и не обнаружил. Злясь на себя, распахнул массивную дверь подъезда, взбежал по лестнице. Оказавшись в квартире, задёрнул шторы и зажёг свет в обеих комнатах, а заодно и в кухне.
  Сказал себе — поздравляю, чувак, дожился. Сегодня темноты испугался — а завтра что? Будешь прятаться под кроватью?
  Потёр виски, пытаясь избавиться от тяжести в голове. Закашлялся — в горле неприятно саднило. Простыл? Вот это совсем некстати...
  Он принял горячий душ, заварил себе чаю и, обжигаясь, выдул большую кружку, но самочувствие не улучшилось. Наоборот, головокружение заметно усилилось, и появилось чувство, что из комнаты уходит тепло, а вместо него сквозь оконные щели нагло, по-хозяйски вползает знобкая сырость.
  Иван лежал, закутавшись в одеяло, а комната вращалась вокруг него.
  Вращение, как ни странно, почти не нарушило устойчивость декораций — этажерки и кресла не шелохнулись, даже графин не съехал со столика. Лишь книжные корешки на полках шелушились, роняя буквы, и те осыпа́лись с раздражающим шорохом, дробились, усеивали паркет вдоль стены неопрятным крошевом. Сквозняк подхватывал эти крошки и швырял их на бежевые обои, превращая в липкий налёт, который тут же начинал затхло фосфоресцировать. Зрелище было физически неприятным, но притягивало внимание, и оторваться становилось сложнее с каждой минутой.
  Иван панически дёрнулся, выдирая взгляд из трясины, и это стало его последним целенаправленным действием в эту ночь. Перегруженное сознание отключилось, словно щёлкнул предохранитель.
  Утром он не смог встать.
  Разум нехотя регистрировал какую-то активность вокруг. Вроде бы открывалась входная дверь, кто-то заходил в комнату. Приглушённо, будто издалека, звучали полузнакомые голоса, но смысл того, что произносилось, моментально терялся. Из горячечно-зыбкого марева выплывали белые лица-маски, для которых в памяти с трудом находились подходящие имена — Екатерина, Павел, Александра Андреевна. Он смотрел на них и снова проваливался в туманное забытьё.
  Лишь к вечеру ум слегка прояснился.
  Иван проснулся в поту и с ощущением дикой жажды. Пошевелил языком, шершавым и пересохшим, и уставился на полноватого господина с обширной плешью, стоявшего у кровати. Тот с готовностью пояснил:
  — Не беспокойтесь, я врач, пришёл вас проведать. Хотите пить?
  — Да...
  Жадно выхлебав воду, Иван откинулся на подушку. Отметил про себя, что комната выглядит как обычно, налёта на стенах нет. Снова фокусы восприятия...
  — Что со мной, доктор? Как вы вошли? Я дверь запирал...
  — Александра Андреевна открыла снаружи своим ключом. А её позвали ваши коллеги, которые хватились вас на работе. Касаемо же вашего состояния — ничего экстраординарного. Простуда, усиленная эффектом М-акклиматизации, ну и нервной встряской до кучи. Считайте, батенька, что организм ваш вытребовал себе внеплановый отдых. Отгул, так сказать, для восстановления...
  — И как? Жить буду?
  — Всенепременно. Кризис, к счастью, миновал быстро — хотя поваляться ещё придётся денёк-другой. Вы уж, пожалуйста, лечением не манкируйте. И микстурки, что я оставлю, выпейте аккуратно.
  — Спасибо, доктор.
  — Не за что, Иван Егорович, не за что. С вами тут, кстати, ещё один посетитель пообщаться желает, но это лучше попозже. Вам бы ещё поспать...
  Иван скосил глаза и, увидев в дверях инспектора, пробурчал:
  — Ладно, чего уж там, пусть заходит.
  — Но только пару минут, не больше.
  — Да, — пообещал сыщик, сняв фуражку, — я на два слова.
  Дождавшись, когда доктор выйдет из комнаты, он продолжил:
  — Ну, господин редактор, всполошили вы нас с утра не на шутку.
  — Могу представить. Я в редакцию не пришёл — и там, наверно, подумали, что я пропал, как те двое.
  — Вроде того. Ваши сотрудники, впрочем, не растерялись. Сразу кинулись к вам сюда — вы не открывали, но свет у вас на кухне горел. Побежали за хозяйкой квартиры, ну и нас известили тоже. В общем, всё закончилось хорошо. Я только хотел один момент уточнить, если не возражаете.
  — Слушаю.
  — Простуда, нервы — это логично и объяснимо. Но, может, было ещё какое-нибудь воздействие? Вчера вечером? Не хотелось бы ничего упустить, учитывая недавние происшествия.
  — Понимаю. Но нет — нападений не было. Мне, правда, чудилось, что кто-то за мной подглядывает... На улице, пока шёл... Но это, наверно, всё-таки глюки были, галлюцинации... Хотя, может, тот тип и правда следил... Вы его, случаем, не поймали?
  — Нет пока.
  — А как вообще расследование? Насчёт потеряшек новости есть?
  Вопрос Иван задал, в общем-то, для проформы, ни на что не рассчитывая. Но инспектор, задумчиво пригладив волосы, сообщил:
  — Да, представьте себе. Борис Ильич объявился, вполне живой и здоровый.
  
  31
  
  Это прозвучало столь неожиданно, что Иван растерялся. Приподнявшись, глупо переспросил:
  — В каком смысле?
  — В прямом, конечно же. Помните, я рассказывал, что мы проверяем всех отъезжающих за последние сутки-двое? Так вот, дирижаблем не улетал никто из интересующих нас персон, но есть ещё и фуникулёр — не в Вернхевейске, правда, а в посёлке на дальнем краю плато. Я отправил туда своего сотрудника. До посёлка от нас — часа три на автомобиле, поэтому проверка вчера заняла достаточно много времени...
  — Дайте угадаю — Борис там был, но вы его не догнали? Уже слинял на фуникулёре вниз?
  — Нет, почему же? Он совершенно никуда не спешил. Навестил в посёлке приятеля, они вместе зашли в пивную, где наш сотрудник их и застал. Борис Ильич ответил на все вопросы. Подтвердил, что больше не желает работать с вами в газете. И теперь, уволившись, намерен съездить к родне в другую губернию. В общем, дал исчерпывающие, подробные пояснения. И лишь после этого сел-таки на фуникулёр...
  — Постойте, вы что его — отпустили?
  — Да. А как же иначе?
  — Ну ё-моё...
  Иван обессиленно упал на подушку. Матерные конструкции, просясь на язык, выстраивались в длинную очередь, но он кое-как сдержался. Отдышавшись, проговорил:
  — Борис замешан во всю эту мутотень! Какие сомнения могут быть? Вот прямо здесь, под моими окнами, он болтал с тем самым козлом, которого я за призрака принимал! С главным подозреваемым...
  — Борис Ильич не отрицал ту встречу. Но она была, по его словам, единственной и случайной. Тот господин, будучи приезжим, всего лишь спросил дорогу к центральной площади...
  — Ага, конечно, дорогу... 'Как пройти в библиотеку'... Я ж вам рассказывал — Борис с ним общался как со знакомым! Вы вообще слушали, что я говорил?
  — Да, Иван Егорович, я вас выслушал со всем возможным вниманием. Но кроме ваших подозрений и домыслов у нас, по сути, нет ничего. Где состав преступления? Пропавший геолог завтра найдётся, как нашёлся Борис Ильич. У него, у геолога, между прочим, сейчас двухнедельный отпуск, и он может делать, что пожелает. Некий чужак бродил под вашими окнами? Законом это не запрещается. Чужак этот, по вашим словам, знаком с Борисом Ильичом? Извините, но вам могло просто показаться. Ваше эмоциональное состояние в тот момент было достаточно специфическим...
  Иван стиснул зубы. Злость, подогретая липким простудным жаром, вскипала в нём, клокотала, искала выход. В черепной коробке отчаянно билась мысль — да неужели все они в этом закисшем царстве такие инфантильные идиоты? Они реально не понимают, что тут назревает нечто пугающее, опасное, чуждое? И будут хлопать ушами, доверчиво щёлкать клювом, пока эта жуть не расползётся по всем углам?
  Он попытался произнести это вслух, но из горла вырвался только надсадный хрип. В комнату заглянул обеспокоенный доктор — и тут же, всплеснув руками, стал теснить инспектора к выходу:
  — Всё, голубчик, ступайте. Больному нужен покой...
  Сон — плотный войлочный полог.
  Ни картинок, ни звуков — только сладкий привкус микстуры.
  Минуты падают в прошлое.
  Следующее пробуждение оказалось менее драматическим. В квартире никого не было, за окнами мокла ночь, а к жажде прибавился зверский голод.
  Иван, пошатываясь от слабости, доплёлся до кухни, отрезал огромный кус копчёного мяса и впился в него зубами. Жевал, давясь и порыкивая, как давно не кормленный пёс, пока не заныли челюсти. Сыто выдохнул, откинулся на спинку деревянного стула и снова перебрал в памяти события последней недели.
   Это, вопреки ожиданиям, не вызвало особых эмоций. Злость будто перегорела. Да, умом Иван по-прежнему понимал, что в городе происходит нечто загадочное, и эти загадки его тревожили, но душная паника отступила, осталась за гранью яви.
  Похоже, он выздоравливал.
  Акклиматизация наконец-то закончилась.
  Всё-таки он правильно сделал, что не уехал. Теперь очевидно — местным и правда нужен незамыленный, свежий взгляд. Они привыкли, что в их тихом мирке не может произойти ничего экстраординарного, и поэтому медлят, не хотят реагировать адекватно. Или, точнее, просто не видят необходимости.
   Впрочем, и ему, Ивану, не следует суетиться. Кое в чём полицейский прав — формальных признаков преступления пока нет. Противники (кто бы они там ни были) уже начали партию, но ещё осторожничают, не желают заходить с козырей. Что ж, ладно — значит, и мы проявим терпение, чтобы понять, какие цели они преследуют.
  Ждать — это нудно, муторно, но иногда совершенно необходимо. О чём он, собственно, и говорил вчера нетерпеливой Кате.
  Хочется верить, что за прошедшие сутки, пока он тут валялся в кровати, она не успела вляпаться в какое-нибудь дерьмо. И Паша с ней за компанию. Энтузиазма у этих гавриков — выше крыши, надо только его направить в верное русло...
  С этой мыслью Иван отправился досыпать.
  А наутро, чувствуя себя уже вполне сносно, пришёл в редакцию.
  Там, к счастью, всё было более или менее в норме. Катя, состряпав свою заметку ещё вчера, маялась теперь от безделья. Иван позвал её в кабинет и внимательно прочёл текст. В общем и целом написано было правильно — репортёрша, по крайней мере, обошлась без прямых намёков на возможные махинации. Хотя между строк порой всё же ощущалось: 'Ладно-ладно, я пока промолчу, но догадываюсь, ага'.
  Он чуть подправил формулировки и сказал ей:
  — Спасибо, будем считать, что с этим разобрались. Теперь попрошу вас вот о чём. Съездите на воздушный вокзал... Да погодите же, блин, не перебивайте! Объясню сейчас, что к чему. Если удастся, совместим приятное, так сказать, с полезным. Во-первых, я в любом случае хотел сделать серию репортажей про дирижабли. Меня стимпанк всегда привлекал...
  — Кто-кто?
  — Паровые машины, механические гиганты, леди и джентльмены на прогулочных палубах — вот это вот всё. Романтика же, прикольно! Давайте покажем публике, как оно устроено изнутри. Чтобы и в кабину заглянуть, и к ремонтникам, и в багажное отделение. Возьмите с собой фотографа...
  — Ладно, это было 'во-первых'. А 'во-вторых'?
  — Передайте тамошнему начальнику мою просьбу об интервью. Сможет он завтра меня принять? Было бы хорошо.
  — Так давайте я с ним сама и поговорю...
  Иван покачал головой:
  — Не надо. Ваша задача — общение с рядовыми сотрудниками. Может, кому-то из них запомнились необычные пассажиры? Особенно в последнее время?
  — Ага, вот вы это к чему... Хотите вычислить тех, которые против нас?
  — Только, опять же, спрашивайте не слишком настойчиво...
  — Слушайте, шеф, вы правда меня за дурёху держите?
  — Да не держу я вас ни за что... В смысле, ни за кого... Короче, Катя, езжайте, а ко мне пусть Паша зайдёт. Какие у него там вести с полей?
  Павел явился без промедления. Репортаж, который он настрогал, вполне сгодился бы для приснопамятного 'Сельского часа' на советском ТВ — с бравыми трактористами и вдумчивым агрономом. Иван урезал текст примерно на треть, а остаток отправил на доработку, подчеркнув красным карандашом чеканные фразы вроде: 'Наблюдение за состоянием озимых культур при необходимости позволит аграриям произвести пересев на некоторых участках'.
  Напоследок ультимативно запретил Павлу употреблять в заголовке слово 'страда' и, выпроводив его, принялся сочинять большую статью о странностях в городе.
  
  32
  
  Он постарался сухо изложить факты — те, которые, по его разумению, можно было предать бумаге. Процитировал, что сказали в полиции и в научном клубе насчёт злосчастной афиши. Рассказал, как местные сыщики опрашивают свидетелей. Ненавязчиво посетовал, что геолог, рассуждавший про М-фон неделю назад, теперь недоступен для комментариев.
  Задумался — как и в каком ключе упомянуть о сволочном чужаке, косящем под призрака? В итоге решил, что толика провокации, пожалуй, не повредит. Написал — один из свидетелей, мол, особенно интересует полицию. Выглядит он так-то и так-то, приезжий, но где остановился — неясно. И если уважаемые читатели обладают какой-либо информацией, то редакция, равно как и стражи правопорядка, будет благодарна за любые подсказки.
  Вряд ли 'призрака', конечно, поймают — этот чудак на заветную букву 'м' умеет прятаться и скрываться. Но нагло бродить под окнами теперь, вероятно, всё-таки прекратит. Может, такой расклад заставит его лишний раз понервничать — мелочь, а приятно, как говорится.
  О роли коммивояжёра Григория Иван пока умолчал. И про добычу ауксилита даже не заикнулся. Размышления же по поводу нового сезонного знака перенёс в колонку редактора, чтобы подчеркнуть их сугубую субъективность.
  Там, в колонке, он констатировал — да, этот самый знак, судя по всему, действительно проявился. А как ещё оценить инцидент с афишей? И тот факт, что краска была похожа на кровь, игнорировать тоже глупо. С другой стороны, подобные зловещие символы, если взглянуть на них без лишних эмоций, выглядят несколько нарочито. К сожалению, он, Иван, будучи пришельцем, ничего не смыслит в вопросах магии и не может судить, есть ли вероятность того, что речь идёт, к примеру, о розыгрыше. Тем сильнее надежда, что учёные отыщут ответ в ближайшее время и не преминут поделиться им с прессой...
  Перечитав написанное, он удовлетворённо кивнул.
  Выглядит так, будто автор текста, несмотря на любовь к сенсациям, помнит о ляпе, допущенном в прошлом номере, и дует теперь на воду, сдерживает себя на каждом шагу, чтобы опять не попасть впросак.
  Отчасти это верно, чего уж там.
  Но главное всё же — задурить оппонентам голову. Пусть они думают, что он — как тот пёс, который тявкает громко, а укусить не может.
  Пока что — так, а дальше посмотрим.
  Он дописывал последний абзац, когда с причала вернулась Катя.
  — Бесполезно, шеф, — сказала она, разведя руками. — Нет, репортаж-то будет — с техниками я поговорила, с носильщиками, даже с одним пилотом. Но по нашему делу — полный голяк, как вы выражаетесь. Никакие странные личности в последнее время не прибывали. Ну или не запомнились просто. Обидно, честное слово...
  — Да, — согласился он. — Хотя я губу особо и не раскатывал. Скорее уж удивился бы, если бы вам там сразу признались — ага, прилетал тут намедни крендель в тёмных очках, привёз чемодан с наличкой и лазерную двустволку...
  — Ну и зачем вы тогда меня посылали?
  — На всякий случай. Поймите, Катя, я сам толком не представляю, что нам надо искать и где, поэтому действую почти наугад. Да ещё и пытаюсь эти поиски совместить с рутинной журналистской работой, за которую нам платят зарплату. У вас есть идеи лучше? Давайте, предлагайте, я выслушаю.
  — Ладно, ладно, я поняла. Просто иногда чувство, что вы меня тут воспринимаете, как какую-то стажёрку сопливую...
  — Вы мне лучше вот что скажите — с руководством порта договорились, чтобы я мог взять интервью?
  — Да, ждут вас завтра, к половине десятого.
  — Спасибо. На сегодня заканчиваем.
  Ночью дождь наконец иссяк, а утром вернулось солнце. Иван заказал такси и без приключений добрался на воздушный вокзал. Тамошний начальник — сравнительно молодой, в щегольском костюме — принял его в своём кабинете, из окон которого была видна причальная мачта:
  — Польщён таким вниманием прессы. 'Вестник' о нас и раньше писал, но вы, насколько я понял, решили подойти более основательно?
  — Да, планирую несколько репортажей подряд. Для меня это — сплошная экзотика. В моём мире дирижабли давно уже не летают — пассажирские, я имею в виду. Только технические есть кое-где.
  — У ваших самолётов серьёзное преимущество — скорость.
  — Это само собой. Зато у дирижаблей — такая, знаете, солидность и основательность. Смотришь на них — и нет ощущения, что жизнь от тебя уносится. То есть прогресс присутствует, но не размазывает тебя по асфальту, как муравья.
  — Любопытно. Это общепринятая точка зрения в вашем мире?
  — Нет, скорее уж исключение. Большинство там привыкло к высокому темпу жизни, особенно молодёжь, но есть и зануды вроде меня.
  Начальник порта понимающе усмехнулся. Иван перешёл к конкретике:
  — Ну и, помимо прочего, для интервью есть особый повод — недавние события в городе. К вам и полиция обращалась...
  — Да, обращалась, но мы помочь не смогли, увы. Местные жители, о которых нас спрашивали, билетов не покупали.
  — Это я уже понял. А среди прибывающих были необычные пассажиры? Может, пилоты или стюарды вам что-нибудь докладывали?
  — Нет, ничего такого. Всё идёт привычным порядком.
  — Угу... А нельзя ли посмотреть списки прибывших?
  — Прошу прощения, Иван Егорович, но это было бы против правил.
  — Да-да, конечно. Тогда, пожалуйста, расскажите, как дела обстоят вообще? Объёмы перевозок растут или уменьшаются? Какая динамика?
  — Если вкратце, то ситуация такова...
  Из здания Иван вышел спустя приблизительно полчаса. Постоял у входа, разглядывая подсыхающую площадку. Та, в отсутствие дирижаблей, выглядела несколько сиротливо. В небе над мачтой туда-сюда носились грачи — серо-чёрные подвижные кляксы на синем фоне.
  Итак, что дал разговор?
  Если в городе и назревает афера, то внешней движухой она пока не сопровождается. Пассажиропоток, по крайней мере, не изменился. Для полной картины, впрочем, надо ещё узнать, насколько загружен фуникулёр, но...
  С каждым днём крепнет ощущение, что опасность для Верхневейска, буде она действительно существует, идёт не из другого города или другой губернии.
  Она идёт из другого мира.
  Иван поёжился, несмотря на солнечное тепло, и вернулся в машину.
  — В редакцию, будьте добры.
  Полтора дня, оставшиеся до выхода номера, промелькнули быстро и новостей, по сути, не принесли. 'Призрак' перестал проявлять активность. Никто не пугал Ивана взглядами из тёмных углов, ночные кошмары не повторялись. Люди больше не исчезали.
  Жизнь шла своим чередом.
  Свежий номер сдали по расписанию — на этот раз без серьёзных ляпов.
  Началась новая неделя. Иван ходил на работу, правил чужие тексты, писал свои — и готовился к очередной подлянке со стороны неведомых оппонентов. Ждал, прикидывал варианты, пытался строить прогнозы.
  Но ничего не происходило.
  Ожидание начинало всерьёз нервировать.
  Выпустив следующий номер газеты, он всю субботу маялся дома. Чувствовал — если так будет продолжаться, то можно слететь с катушек. Требовалось отвлечься, пожить как все нормальные люди. Да и весна звала всё нахальнее — сияло солнце, орали птицы, просверкивала зелень на клумбах.
  Самое время было кое с кем повидаться.
  После завтрака в воскресенье он пешком пересёк полгорода. Нужный адрес вспомнился без труда: Тенистая, тридцать семь. Особнячок с черепичной крышей, ветвистые деревья вокруг — ещё не зацветшие, но уже облитые солнцем, набухающие новыми соками.
  Иван постучал. Резная дверь приоткрылась — наружу шмыгнула пёстрая кошка, а следом выглянула девица с веснушками. Та самая, с которой он познакомился в первый день пребывания в этом мире.
  — Доброе утро, Ася.
  — Иван? Вот уж, признаться, не ожидала...
  — Мы ведь договорились, что я как-нибудь к вам зайду.
  Он улыбнулся, но ответной улыбки так и не получил. Спросил осторожно:
  — Может быть, я не вовремя?
  Она не ответила — лишь нахмурилась и отвела взгляд. Иван окончательно перестал что-либо понимать. Выждал ещё несколько секунд; зачем-то оглянулся на кошку, будто та могла дать подсказку. Пожал плечами:
  — Да, похоже, и правда выбрал неудачный момент. Извините за беспокойство.
  Развернулся, сделал пару шагов, но Ася окликнула:
  — Подождите... Хочу спросить, но только ответьте честно...
  — Ладно, попробую.
  — Почему не признались сразу, что работаете в газете?
  — Э-э-э... Ну, во-первых, тогда я ещё не знал, какой контракт мне предложат. А во-вторых — при чём тут моя работа?
  Несколько секунд она всматривалась в него, потом вздохнула:
  — Я думала, вы не хотите больше со мной общаться. Вы же словесник, а я — непонятно кто, художница-недоучка... Посмеялись надо мной и исчезли...
  Иван решил, что ослышался:
  — Вы серьёзно? Ну, блин... Нет, спасибо, конечно — за аристократа меня ещё ни разу не принимали... Короче, Ася, если это единственное, что вас беспокоит, то давайте просто забудем. Я вас сразу не навестил, потому что был очень занят — вот и всё объяснение. Виноват и хочу исправиться. Приглашаю вас на прогулку, прямо сейчас.
  Она наконец немного оттаяла:
  — Мне надо переодеться.
  — Я вас тут подожду.
  Он стоял у крыльца, подставив лицо солнечным лучам, и лениво думал, что вернётся к расследованию, когда наступит момент и противники вновь проявят себя. Ну а пока — тайм-аут.
  
  33
  
  Апрель закончился — растратил себя, просочился талой водой в прогретую землю, и май, пришедший ему на смену, установил свои правила. Сады в городских кварталах вспенились белым цветом, обзавелись листвой. Порыкивал первый гром; наскакивали хлёсткие ливни, но их следы испарялись тут же, за считанные часы. Город наполнялся теплом — даже плащи и лёгкие куртки начинали казаться лишними.
  Ася каждый день рисовала — самозабвенно, жадно. На её холстах появлялись цветы, деревья, перекрёстки, просёлочные дороги и зеленеющая гора. Но больше всего художницу привлекали виды, которые открывались ранним утром с обрыва. Туда, к восточной кромке плато, она ходила пешком — благо было недалеко, всего километра два от городской окраины. Ей помогал соседский пацан-подросток — доносил мольберт и, получив в награду двугривенный, бежал в школу. Потом в обед возвращался и тащил рисовальные принадлежности обратно домой.
  Ивану не нравилось, что она торчит по полдня за городом без пригляда. А если с ней что-нибудь случится? Ася только смеялась — говорила, что польщена заботой, но причин для беспокойства не видит. Тут же, мол, не дикие земли с кровожадными дикарями. Слыша подобные аргументы, Иван вздыхал, в очередной раз мысленно поминал непуганых идиотов — и отступался. Всё равно ведь не мог воспрепятствовать её вылазкам, поскольку с утра пребывал в редакции.
  Май промелькнул, а когда начался июнь, инспектор полиции пригласил Ивана на разговор и продемонстрировал заказное письмо, доставленное из столицы регулярным почтовым рейсом. Послание это было адресовано научному клубу, а автором значился пропавший геолог — он извещал, что, отгуляв отпуск, принял решение не возвращаться в Верхневейск на работу. Причина проста — ему предложили другой контракт, более перспективный и денежный.
  Письмо, по словам инспектора, уже прошло М-проверку. Почерк и правда принадлежал геологу, подпись также признали подлинной. Дело об исчезновениях, таким образом, закрывалось. Иван вяло возразил — история шита белыми нитками, надо связаться со столичной полицией, чтобы автора письма допросили. Сыщик в ответ лишь пожал плечами. Состава преступления нет, а значит, и причин для допроса — тоже.
  Иван не настаивал. Ему и самому начинало порой казаться, что пережитое в промозглом апреле — лишь цепь нелепых случайностей в сочетании с акклиматизационными глюками. Эта версия, проросшая тихо и ненавязчиво, выглядела всё более убедительной с каждой неделей уютно-тёплого лета.
  Приближалось солнцестояние, и по этому случаю ожидался городской праздник.
  Гулянья должны были продлиться три дня. В пятницу вечером — концерт на центральной площади (из губернского города пригласили ансамбль), в субботу — ярмарка, в воскресенье — кульминация, фестиваль воздушных шаров. Ивана в его редакторской ипостаси такой график вполне устраивал. Пятничный газетный дедлайн подразумевал, что основная часть репортажа сдвигается на следующую неделю и можно будет писать без спешки.
  Концерт прошёл скучновато. Ансамбль играл меланхоличный фолк — Иван слышал отголоски, сидя в редакции у распахнутого окна. Фотограф притащил снимки. Наибольшее впечатление производило декольте у солистки. Фотка с ней отправилась на первую полосу, газета — в типографию, а самоотверженная команда 'Вестника' — по домам.
  У ярмарки, стартовавшей наутро, тоже обнаружился фольклорный уклон. Было много сдобы и пряников, косынок и пёстрых лент, расписных подносов, резных поделок с ауксилитовыми вкраплениями, а также прочей фигни, которая с трудом поддавалась классификации, но явно относилась к народным промыслам. На каждом углу разливали сбитень, дудели в дудки и бренчали на инструментах, которые Иван решил считать балалайками, хотя корпуса у них были не треугольные, а продолговато-округлые.
  Иван подговаривал Асю выставить на продажу свои картины, но та упёрлась — работы, дескать, совсем ещё ученические, и требовать за них деньги будет нечестно. 'Ну и зря, — говорил он ей, — красиво же рисуешь, народ оценит'. Она веселилась: 'Тебя бы в критики — я бы давно знаменитой стала на всю страну! Писал бы в рецензиях — красивенькие картины, приятненькие, бегите скорей на выставку'. 'А что, — подтверждал он с достоинством, — я могу. Вот перейду с регионального уровня на общенациональный и пропиарю тебя по полной...'
  Смотровая площадка, где рисовала Ася, была оборудована и для массовых посещений — просторная, с балюстрадой, установленной вдоль обрыва. В воскресенье утром туда начал подтягиваться народ, желающий полюбоваться аэростатами. Дождя не предвиделось — редкие облака снисходительно отодвинулись к горизонту.
  Настроение публики соответствовало погоде. Даже мегера-домовладелица Александра Андреевна, с которой Иван столкнулся в толпе, изобразила почти приветливую улыбку. Градоначальник, тоже попавшийся на глаза, скалил зубы и вовсе без перерыва, будто в разгаре была избирательная кампания. Репортёрша Катя явилась в сопровождении нового ухажёра — пилота, с которым познакомилась в апреле, когда ездила на причал делать репортаж. Ухажёр этот имел породисто-волевое лицо, тёмно-синюю униформу и дом в губернском городе, где, собственно, и жил постоянно. Свидания же с Катериной происходили между рейсами в Верхневейск и обратно.
  — Ну, так что, шеф? — спросила репортёрша после взаимных приветствий. — Сегодня — как договаривались?
  — Да, — подтвердил Иван. — Мы гуляем, Паша работает. Сколько он меня доставал, чтобы я ему первополосный репортаж поручил? Вот и флаг ему в руки.
  — Золотые слова.
  Катя увлекла хахаля в сторону палаток со снедью. Иван и Ася подошли к балюстраде. Равнина расстилалась внизу — огромная, местами всхолмлённая, ещё не растратившая сочную зелень, несмотря на сухие дни. Лента реки искрилась под солнцем. В излучине виднелись дома с бордовыми крышами, курчавились сады — там был городок, сравнимый по площади с Верхневейском. И там же, возле воды, готовились к старту разноцветные шары — синие, оранжевые, малиновые, лимонные, фиолетовые.
  — Ух, — выдохнула Ася, — обидно, что я сегодня без красок и без мольберта.
  — А я без смартфона, — сказал Иван. — Вот тут бы как раз пригодилась камера, мегапикселей на двенадцать.
  — Кстати, давно хотела спросить. Тебе не кажется, что эти ваши фото-машинки, которые в карман помещаются, убивают настоящую живопись? Или, может, не убивают, но из искусства превращают в дешёвое развлечение?
  — В искусстве я — не особо, сама ведь знаешь, но, может, ты и права. У нас с посредником в своё время похожий разговор был, только не про фото и живопись, а про печатные тексты...
  Первый шар у реки взлетел — солидно и не спеша. Ярко-красный, с вертикальными жёлтыми полосами, он был похож на бутон, едва раскрывшийся и тут же сорванный ветром с луга. Шар-цветок поплыл в сторону плато, другие уже поднимались следом. На смотровой площадке зааплодировали.
  Услышав эти аплодисменты, Иван рассеянно оглянулся — и вздрогнул от неожиданности. За его спиной, всего в нескольких шагах, стоял 'призрак', серый и хмурый, словно вынырнувший прямиком из апреля.
  
  34
  
  Иван сделал шаг к названому гостю (инстинкты требовали — схватить, встряхнуть, допросить с пристрастием!), но тот мгновенно затерялся в толпе. Да ещё, как назло, ближайший аэростат, на секунду закрывший солнце, снова сдвинулся в сторону, и этот перепад освещения заставил сморгнуть, отвлёк, сбил фокус внимания. Перед глазами мелькали лица гуляющих, но 'призрака' среди них уже не было — как не было и шансов отыскать его заново в праздничной суматохе.
  — Что такое? — спросила Ася. — Чего нахмурился?
  — Да так. Обознался, кажется, не грузись...
  На самом деле, однако, Иван был совершенно уверен — ему не померещилось, противник был рядом и, конечно, задумал очередную пакость.
  Как реагировать? Найти инспектора, рассказать? Нет, это будет просто потерей времени, даже если сыщик не отмахнётся и воспримет услышанное всерьёз. Что полиция может сделать прямо сейчас? Сотрудников у неё — раз-два и обчёлся. План 'Перехват', усиленные наряды и шмоны — всё это из другой жизни...
  Ладно, проехали. Надо самому включить голову и понять, чем нынешний фестиваль заинтересовал противника. Причина должна быть очень серьёзной. Ведь это первый случай, когда 'призрак' появился не где-нибудь на малолюдной улице, а посреди толпы. Добровольно пошёл на риск, что его узнают и попытаются изловить.
  Было впечатление, кстати, что он сейчас, стоя рядом, смотрел не на Ивана с Асей, а мимо, на подлетающие шары. Да, смотрел и что-то прикидывал...
  Иван опёрся локтями на балюстраду, склонил голову и зажмурился, пытаясь отрешиться от разноцветного мельтешения и поймать ускользающую догадку. Значит, что мы имеем? Плато, магическое месторождение, дверь в альтернативный мир, а теперь ещё и аэростаты. Эта комбинация почему-то выглядит знакомо...
  Стоп-стоп!
  Был зимний сезонный знак — не что-нибудь, а метеозонд. То есть, опять же, аэростат, залетевший из соседней реальности. И, между прочим, подавший прежнему редактору мысль пригласить иномирянина на работу...
  Думаем дальше. Противник мог бы сегодня наблюдать за шарами и с другой точки, где народу поменьше, но почему-то предпочёл место рядом с Иваном. Чего добивался, что вынюхивал? Непонятно...
  Вот так, господин Возницын. Рано вы, похоже, расслабились.
  Тайм-аут продолжался недолго. Солнцестояние миновало, астрономическое лето вступило в силу — а значит, и новый сезонный знак уже на подходе. Может, прямо сегодня он и появится, не зря же 'призрак' выполз из логова...
  — Иван, — укоризненно заметила Ася, — опять ты меня не слушаешь.
  — Прости, — он коснулся её плеча, — отвлёкся, вспомнил тут кое-что... э-э-э... по своим делам.
  — По работе?
  — Да, можно и так сказать.
  — Я понимаю, работа у тебя очень важная, но надо ведь и отдыхать иногда! Сам же только что сказал — мы гуляем, а репортаж сочиняет Павел. Разве не так?
  — Да-да, всё правильно. Вон, смотри, какой шар летит — на персик похож...
  Приблизившись к плато, экипажи начали выполнять очередной манёвр — манипулировали горелками и выпускными клапанами, в результате чего аэростаты выстраивались в шеренгу.
  В корзине шара, который был крайним слева, если смотреть от зрителей, свесили с борта полотнище белой ткани с большой чёрной буквой 'с'. Экипаж второго аэростата, действуя тем же способом, предъявил миру букву 'о'. Спустя несколько мгновений появился третий символ в шеренге — тоже 'с'. После этого возникла заминка — следующие шары не успели сразу подстроиться.
  Иван почувствовал, как пересохло в горле. Он застыл, вцепившись в перила и уставившись на короткое слово, чернеющее на фоне ясного неба: СОС. Сигнал бедствия, крик о помощи, знакомый всем на старой Земле.
  Здесь, однако, публика продолжала хлопать и весело гомонить. Иван, чуть успокоившись, понял — такая комбинация букв ни о чём не говорит местным жителям, у них совершенно другие термины и кодовые сигналы. К тому же остальные шары тоже наконец подтянулись, в слове появились новые буквы, и в итоге получилось: СОСЕДИ. Всего лишь название воздухоплавательного клуба, который объединял энтузиастов из городов под и над обрывом.
  Продержавшись ещё с полминуты, строй нарушился и распался. Аэростаты, проплыв над смотровой площадкой, двинулись дальше. Члены экипажей махали зрителям, те с готовностью отвечали, а Иван стоял, будто оглушённый.
  — Послушай, — сказала Ася, — ну в самом деле, нельзя же так. Тебя будто подменили! И не отнекивайся, я же вижу — что-то случилось! Но ты молчишь, не рассказываешь мне ничего...
  — Не хочу грузить тебя своими проблемами.
  — А я вот, наоборот, хочу, чтобы ты 'грузил', делился со мной. Может, я смогла бы чем-то помочь!
  — Да перестань, — пробурчал Иван. — Чем ты сейчас поможешь?
  Она нахмурилась и ничего не ответила. 'Вот ёлки-палки', — подумал он, а вслух поспешно добавил:
  — Не обижайся, я просто имел в виду...
  — Не надо, я поняла. И да, ты, наверно, прав... Знаешь, я что-то подустала — жарко сегодня, и этот шум постоянный. Пойду домой, отдохну...
  — Подожди секунду...
  Он хотел её удержать, протянул руку, но тут его отвлекли — окликнули из толпы густым баритоном:
  — Иван Егорович!
  Он машинально повернул голову. К балюстраде, продолжая раздаривать фирменные улыбки, пробирался мэр собственной персоной:
  — Ну-с, господин редактор, ещё раз здравствуйте. Всё-таки я вас высмотрел — а то уже сомневаться начал, не махнули ли вы рукой на наше скромное празднество...
  — Ну почему же 'скромное'? — возразил Иван, с досадой провожая глазами уходящую Асю. — Всё очень красочно и солидно. Колорит ощущается.
  — Благодарю сердечно — от вас подобная похвала приятна вдвойне, с вашим-то багажом впечатлений... Но я вам, Иван Егорович, по секрету хочу сказать — остался ещё сюрпризец, мы его напоследок приберегли. Вон, извольте взглянуть.
  Вытянув шею, Иван поверх голов посмотрел в указанном направлении. Там, недалеко от края обрыва, припарковался грузовик-водовоз с вместительной цилиндрической бочкой. Ещё виднелся прицеп, на котором стояла загадочная конструкция, похожая на карикатурную пушку с коротким, но широким стволом.
  — Новинка, — продолжал мэр, поглаживая русую бороду, — хотим сегодня испробовать. Заранее даже в газету не сообщали, вы уж не обессудьте.
  — Да я-то не в претензии. А в чём прикол, то есть... э-э-э... изюминка?
  — Сейчас сами и полюбуетесь. Я специально к вам подошёл, чтобы вы ненароком не пропустили...
  Иван покосился на мэра с некоторым сомнением, но тот невозмутимо кивнул, подтверждая сказанное, после чего помахал двум техникам на прицепе. Заметив этот сигнал, они активнее завозились со своим механизмом. Ствол с раструбом уставился в пустоту поверх балюстрады — и из него ударила струя чистейшей воды.
  Струя эта тотчас же распылилась, широко размазалась влево-вправо, повинуясь поворотам ствола. Влага повисла в воздухе лёгким туманным облаком. А в следующее мгновение вспыхнула радуга — полукруглая, отчётливо-семицветная, яркая, как в мультфильме для малышей. Шли секунды, но она не тускнела, продолжая сверкать и впитывать солнечные лучи.
  — Вода с М-добавкой, — пояснил мэр, довольно прислушиваясь к восторженным крикам публики. — Вроде и простенько, но красиво, прямо на загляденье.
  — Жаль, на фото будет уже не то.
  — Ваша правда — ну, тут уж ничего не поделать. Впрочем, вживую-то видит почти весь город — разговоров будет теперь на месяц. Для сезонного знака — лучше и не придумаешь, как по мне...
  Иван, удивлённо приподняв бровь, уставился на градоначальника. Тот не отводил взгляд. Другие зрители не обращали на них внимания — были слишком увлечены игрой света и водной пыли.
  — Простите, я правильно понимаю — вы просите, чтобы я интерпретировал радугу как новый сезонный знак? И написал об этом в газете?
  — Ну что вы, какие просьбы? — воскликнул мэр. — Выбирать темы — ваша задача, а я лишь мнение могу высказать, как неравнодушный читатель...
  — Мнение читателей мы, безусловно, ценим, — осторожно сказал Иван. — Но знак ведь, насколько я понимаю, должен быть спонтанным, непредсказуемым. А тут, получается, вы его заранее подготовили, хоть и держали от всех в секрете. Вас это не смущает?
  — Так говорю же — решение остаётся за вами. Подумайте, с коллегами посоветуйтесь — с предшественником вашим, к примеру. Уж он-то назубок знает все эти закавыки...
  Иван припомнил — а ведь и правда прежний главред ему говорил, что в толковании порой присутствует отсебятина, 'авторский произвол'. И пример они обсуждали — с горы однажды скатился камень, вот про него и написали статью, потому что ничего интереснее не нашли. Был то реальный знак или нет — теперь уже не понять...
  — Меня, Иван Егорович, вот что сейчас заботит, — продолжал мэр. — Весной у нас получилось несколько мрачновато. Лужа эта дурацкая, на кровищу похожая... Теперь, когда лето настало, хотелось бы чего-нибудь более... гм... жизнеутверждающего. Думаю, многие со мной согласились бы. Ну а вашу позицию мы в субботу из газеты узнаем, как и положено.
  Градоначальник дружески кивнул, развернулся и отошёл. Радуга над обрывом стала понемногу бледнеть.
  
  35
  
  Вечером, когда солнце скатилось за горизонт, Иван сидел в редакции, мрачный и раздражённый. Перед ним на столе лежали два снимка (педант-фотограф не поленился и отпечатал их сразу, не откладывая на понедельник). На левом фото была радуга над обрывом, на правом — аэростаты с сигналом СОС.
  Просьба градоначальника поставила Ивана в тупик.
  Как быть? Поддаться твердолобому оптимизму по примеру местных властей или прислушаться к собственному чутью, которое вопит об опасности? Он раз за разом взвешивал 'за' и 'против', но до сих пор не пришёл к решению.
  — Скучаете, шеф?
  Он оторвался от фотографий и уставился на Екатерину, заглянувшую в кабинет. Пробурчал не слишком приветливо:
  — А вы чего здесь? У вас же вроде свиданье?
  — Всё, — сказала она, садясь на ближайший стул.
  — Быстро вы... гм... управились.
  — Он мне предложение сделал.
  Она сообщила об этом буднично, без эмоций. Лениво скрестила ноги, достала из сумочки леденец и положила его за щёку. Иван хмыкнул, почесал подбородок и осторожно произнёс:
  — Поздравляю. Желаю, как говорится, счастья в семейной жизни.
  — Да ладно, шеф, не придуривайтесь. Если бы я ему ответила 'да', припёрлась бы сейчас на работу?
  — Понятия не имею, — сказал Иван. — Я не психолог, вот прям ни разу. Чем он вас не устроил? По здешним понятиям — вполне приличная партия, насколько я понимаю.
  — Приличная, это да, — согласилась Катя. — Мечта провинциальной прелестницы. Увёз бы меня в столицу губернии, поселил бы в двухэтажном особняке...
  — Вы имеете что-то против двухэтажных особняков?
  — Я их нежно люблю. Просто не хочу застрять в одном из них на всю жизнь.
  — Нет, я понимаю, вы по натуре не домоседка. Но и в смысле карьеры — в губернском городе возможностей больше...
  — Слушайте, а чего вы меня так настойчиво уговариваете? Я вам тут надоела? Хотите сплавить подальше?
  Она поднялась, подошла к нему и присела на край стола. Иван покосился на её загорелые спортивные ноги:
  — Я вас, Катя, не уговариваю. Я, типа, поддерживаю беседу, чтобы отвлечься от той фигни, которая мне сегодня взрывает мозг.
  — Угу, вижу. Из-за чего вы, кстати, с вашей Асенькой разругались? Ну-ка, ну-ка — чем она вас вдруг не устроила?
  — Хватит меня передразнивать и подкалывать. Она хорошая девушка — может, даже слишком хорошая для меня. Я тут, кажется, вообще начинаю раздражать слишком многих — что в профессиональном плане, что в личном...
  — Меня вы не раздражаете, — спокойно сказала Катя.
  Она не отвела взгляд, когда он посмотрел ей прямо в глаза. Повисла пауза — слышно было, как за окном перешёптываются тополиные кроны; в соседнем доме наигрывал граммофон. Лёгкий ветерок колыхал прозрачную занавеску. Ночь вымывала с неба последние закатные краски, мягко вползала в комнату, обустраивалась в углах — лишь стол, на котором горела лампа, оставался в конусе света.
  Иван посмотрел на лампу с неудовольствием. Она показалась ему сейчас слишком яркой — а может, и вовсе лишней...
  И, словно отвечая на эту мысль, ауксилитовый свет мигнул.
  Воздух над столешницей загустел. Буквы на фотографии, которые складывались в тревожный сигнал, задрожали в прозрачном мареве. Иван, моментально узнав симптомы, вскочил.
  — Что такое? — спросила Катя.
  — Тише, не отвлекайте.
  Он метнулся к окну, ожидая увидеть 'призрака', но тротуар был пуст. И всё же неподалёку присутствовало нечто чужое — или, точнее, предощущалось, как будто само оно, это чужеродное тело или событие, ещё не проявилось в реальности, но тень его уже наползла на город. И если напрячься, сосредоточиться, то можно было даже уловить направление, откуда идёт опасность.
  — Так... — пробормотал Иван. — Слушайте меня, Катя. То есть нет, погодите одну секунду...
  Он подскочил к настенному аппарату для вызова такси и полиции, нажал оба рычажка. Лихорадочно огляделся в поисках какого-нибудь оружия, но ничего подходящего, естественно, не увидел. Разве что пресс-папье и остро заточенный карандаш — чтобы сначала оглушить оппонента, а потом проткнуть для надёжности...
  — Я уезжаю, вы остаётесь здесь и ждёте инспектора...
  — Ещё чего, — фыркнула репортёрша. — Я с вами поеду и...
  — Рот закрой! — гаркнул он во весь голос. — Просто молчи и слушай! Скажешь ему, что я поехал к обрыву! Ясно?
  — Не ори на меня!
  — Голову, блин, включи! — он схватил её за плечи, тряхнул так сильно, что зубы у Кати клацнули. — Ты мне здесь нужна! Передай им, что над обрывом — сигнал тревоги! Поняла или нет?!
  — Да! Хватит меня трясти!
  Он отступил на шаг. Пару секунд они таращились друг на друга, сдерживая ругательства, потом Иван обогнул её и выскочил за порог. Сбежал по лестнице, вылетел на крыльцо. Полиция пока не явилась — видимо, дежурный наряд был где-то на выезде, успокаивал подгулявших городских обитателей. Зато такси уже показалось у перекрёстка.
  Иван крикнул водителю:
  — К смотровой, где радуга днём была! На саму площадку не надо, на подъезде притормозите!
  Прыгнул в салон, захлопнул за собой дверцу и перевёл дыхание. Он совершенно не представлял, что будет делать дальше и как одолеет 'призрака' сотоварищи, но это всё равно было лучше, чем просто сидеть и ждать. Он слишком устал от самокопания и неизвестности. Ему было страшновато, однако страх этот смешивался с азартом — и парадоксальным образом гнал вперёд.
  Поездка, впрочем, продолжалась недолго. Машина подкатила к забору, окружавшему смотровую площадку. Иван сунул таксисту деньги и осторожно заглянул за ограду.
  Над обрывом уже не наблюдалось праздных гуляк, хотя ночь была ещё не такой глубокой, а фонари горели исправно. Причина несоответствия была Ивану понятна. Ощущение чуждости, которое он уловил в редакции, тут, на площадке, резко усилилось. Видимо, оно передалось даже тем, что не обладал обострённым М-восприятием, — и публика разбрелась, почувствовав себя неуютно.
  Значит, те, кто остался, — это и есть враги.
  У балюстрады стоял грузовой фургон. Рядом топтались три человека, включая 'призрака'; переговаривались негромко и чего-то, кажется, ждали. Над ними куполом нависала звёздная июньская ночь.
  А потом среди звёзд возник новый источник света.
  
  36
  
  Казалось, там, в вышине, открылось окно, за которым была гроза. Лилово-розовые зарницы подрагивали в круглом проёме. Круг этот, правда, выглядел искажённым, сплюснутым по бокам — Иван смотрел на него под острым углом.
  Над окраиной Верхневейска открывался переход в другой мир.
  Люди возле фургона встрепенулись и замолчали — всё их внимание было поглощено происходящим в небе. Они стояли спиной к Ивану, в полусотне шагов. Будь он киногероем, мог бы подкрасться к ним незаметно и вырубить одного за другим.
  Но он был всего лишь докучливым журналюгой.
  Сполохи в небе замерцали сильнее.
  Из проёма вылетел вертолёт.
  На первый взгляд, машина напоминала американский 'Чинук'. По одному несущему винту спереди и сзади, корпус — продолговатый, а-ля грузовой вагон, скруглённый на всех углах. Но было в конструкции что-то неуловимо-странное, инородное, вызывающее подсознательный дискомфорт. Сразу пришла догадка — так не стали бы строить ни в Америке, ни в России. Вообще нигде на старой Земле. Впрочем, догадка эта могла оказаться и чистым самообманом, попыткой разума оправдать антипатию к чужакам...
  Проём в небесах продолжал мерцать. Вертолёт пошёл на снижение, стрекот винтов стал громче. Иван сообразил — асфальтированная площадка, освещённая по периметру фонарями, подходит для посадки как нельзя лучше. К тому же пилот, вероятно, перестраховывался, старался сесть побыстрее — на случай, если местный М-фон сразу создаст помехи для электроники.
  Летающий 'вагон' приземлился. В задней части открылся грузовой люк, трое встречающих тут же нырнули внутрь. Они спешили, старались не тратить зря ни минуты.
  Из люка спустили длинный тяжёлый ящик, издали похожий на гроб. Иван поморщился, непроизвольно отвёл взгляд — и только теперь заметил крупную надпись на борту вертолёта. Буквы не имели ничего общего ни с кириллицей, ни с латиницей. А может, это были вообще не буквы, а цифры, бортовой номер. Смутные ассоциации возникали, пожалуй, с клинописью — хотя письмена эти смотрелись не архаично, а вполне современно. От их лаконизма веяло чем-то опасно-хищным.
  Вот она, квинтэссенция чуждости, которую он почувствовал ещё загодя. Графический концентрат. Визуальная суть проблемы...
  Он не знал, как пришло наитие, но миг спустя уже полез в нагрудный карман. Вытащил ручку, которую привёз из Москвы и постоянно таскал с собой. Блокнота не было, но в заднем кармане штанов обнаружился мятый, сложенный вчетверо лист бумаги — случайно завалявшийся черновик.
  Кривясь от отвращения, Иван начал переписывать на бумажку чужие буквы.
  Ежесекундно сдерживал себя — не спеши, иначе придётся всё переделывать...
  Получалось не очень. Катился пот, зашкаливал пульс. Три первых символа удалось-таки нацарапать, но остались ещё два, самые сложные. Разглядеть их детали издалека было практически невозможно.
  Он выругался сквозь зубы. Злость накрыла его волной.
  Нет, серьёзно, какого хрена?
  Эти скоты припёрлись сюда без спроса, а он вынужден от них прятаться...
  Уже почти не соображая, что делает, Иван вышел из-за забора.
  Всплески М-фона отшибли логику начисто. Остались только эмоции.
  Он шёл прямиком к летучей машине.
  Противники пока его не заметили — запихивали ящики в грузовик, стоящий позади вертолёта. Но такое везение не могло продолжаться долго. Едва рассмотрев последние буквы надписи, Иван остановился и снова принялся рисовать.
  Косая черта, потом вертикальная...
  Вроде всё, теперь проверяем...
  — Господин редактор? Что вам здесь надо?
  'Призрак' стоял шагах в двадцати. Лицо его было хмурым и напряжённым, хотя голос звучал спокойно. Иван хотел выдать какую-нибудь эпичную фразу, но не было времени, чтобы её придумать.
  Чужак шагнул к нему.
  М-фон завибрировал, скрутился вокруг Ивана жгутом.
  Пейзаж подёрнулся рябью, смазался, чувства перемешались. Иван остался на месте и в то же время взмыл вертикально вверх. Площадка с вертолётом исчезла, вместо неё перед глазами возникло нечто вроде светящейся паутины. Так мог бы выглядеть снимок ночного материка с орбиты — или, точнее, художественный коллаж по мотивам такого снимка. Оранжевые сгустки-узлы были городами, но соединялись они не асфальтовыми дорогами, а каналами смыслов.
  Иван видел целиком всю картину и каждый её элемент в отдельности, каким бы мелким тот ни был. Один из таких фрагментов сразу привлёк внимание — он умещался на клочке бумаги и состоял всего из пяти уродливых букв, но своей чужеродностью отравлял окружающую реальность. Очаг заразы, саднящий струп, который следовало немедленно сковырнуть...
  И для этого имелся в наличии единственный инструмент, безобидный и жалкий с виду. Привет из старого мира, канцелярский заменитель волшебной палочки. Сувенир с дешёвым секретом.
  Иван перевернул гелевую ручку и потёр бумагу химическим наконечником, предназначенным для удаления чернил. Буквы стирались плохо, неохотно, с ощутимым сопротивлением. Но всё-таки их хищно-компактный строй нарушился, исказился, утратил целостность.
  Скала под ногами вздрогнула.
  Иван почувствовал, что ему не хватает воздуха. Жгуты М-фона стянулись туже, пропитанные враждебным смысловым ядом, который сочился из распахнутого 'окна'. Досталось, впрочем, и 'призраку' — он отпрянул, будто ошпаренный, оглянулся на вертолёт и заорал:
  — Стартуй!
  Машина дёрнулась, взвыла — но высоко взлететь не смогла. К бешеному хору винтов примешался звук, похожий на болезненный кашель. Железную тушу косо повело над самой землёй. Задняя часть задралась, а передний винт ударил по балюстраде. Брызнули каменные осколки. Вертолёт снова плюхнулся на асфальт и нехотя, боком начал сползать за кромку обрыва. Дверца распахнулась, пилот выпрыгнул на площадку — а в следующее мгновение покалеченный аппарат сорвался и ухнул вниз.
  'Окно' перехода схлопнулось и погасло.
  Отдача через М-фон оказалась настолько мощной, что Иван не устоял на ногах. Он едва успел выставить ладони, чтобы не приложиться физиономией об асфальт. Ручка выскользнула из пальцев и откатилась в сторону.
  Послышался звон расколотого стекла — ауксилитовые фонари, которые окружали площадку, лопались один за другим. На край плато наползала тьма, едва разбавленная блеском далёких звёзд.
  — Валим отсюда!
  Двое заговорщиков и пилот метнулись к грузовику. 'Призрак' замешкался на секунду, бросил взгляд на Ивана — прикидывал, очевидно, не прибить ли всё-таки на прощание. Но тут из-за забора сверкнули фары, и на площадку, визжа покрышками, вырулил полицейский автомобиль.
  Силуэт 'призрака' исказился — словно вдруг утратил объём, превратился в плоскую наклейку на ткани мира, в собственную ожившую тень. И тень эта (Иван уже не столько видел её, сколько просто угадывал) рванулась полицейским навстречу.
  Те, однако, были готовы.
  Один из патрульных вскинул парализатор, напоминавший по виду фоторужьё. Замерцала линза, короткий раздутый ствол описал дугу — и сообщники 'призрака' возле грузовика повалились наземь.
  Самому 'призраку' не хватило буквально нескольких метров, чтобы уйти. Невидимость слетела с него, как сорванная ветром накидка. Он споткнулся на бегу, смог сделать ещё два шага, но, утратив равновесие, рухнул к ногам стрелка.
  И это была хорошая новость.
  Плохая же состояла в том, что Иван тоже угодил в радиус поражения.
  Дичайшим усилием воли он сумел остаться в сознании ещё на пару секунд, чтобы увидеть финал охоты. Ему почудился голос Кати, и вроде бы её фигура мелькнула в свете автомобильных фар. Но после этого разум наотрез отказался повиноваться.
  Беззастенчиво-длинный день подошёл к концу.
  
  37
  
  Космос вокруг был иссиня-чёрным, уютным, как на детском рисунке.
  Время остановилось.
  Мысли потеряли значение.
  Разум готов был полностью, без остатка, раствориться в невесомости и покое, но мешал едва уловимый шёпот, отголосок чего-то полузабытого, застрявший в голове, как заноза. Особенно раздражало одно короткое слово — оно повторялось без конца, раз за разом...
  — Иван! Иван!
  Он вдруг осознал, что так звучит его имя.
  Осознание это, подобно неводу, потянуло из глубин памяти целые гроздья ассоциаций. За короткий миг ему вспомнилась вся сорокалетняя жизнь, прожитая криво и по-дурацки, и попытка сбежать в параллельный мир, и охота за 'призраком' над обрывом.
  Ум опять наполнился тяжестью, громоздкими смыслами.
  Вокруг сомкнулась реальность.
  — Доктор, он очнулся!
  — Глаза открыл!
  Он пошевелился, осмотрелся и понял, что лежит на больничной койке. Над ним склонилась Катя-репортёрша, за ней маячил инспектор, а спустя несколько секунд появился врач, знакомый ещё с апреля. В окно заглядывало утреннее спокойное солнце.
  — Позвольте, дамы и господа, — сказал доктор. — Иван Егорович, вы нас узнаёте? Можете говорить?
  — Да, только соображаю плохо... И слабость...
  — Это не страшно. Вот мы вам сейчас укольчик...
  Посетителей попросили подождать в коридоре. Вошла деловитая медсестра, вколола ему что-то в вену на руке. Пару минут спустя он и впрямь почувствовал себя лучше, голова прояснилась. Ещё с четверть часа его обследовали, подключив какой-то прибор с вездесущим префиксом М- в названии.
  Наконец было констатировано, что пациент идёт на поправку, хорошие новости будут ему полезны, а посему визитёры могут с ним побеседовать. Врач и медсестра удалились. Снова появился инспектор, и Иван первым делом спросил у него:
  — Что с 'призраком'? Допросили?
  — Да. Он отнюдь не дурак — понимает, что никуда не денется, и даёт показания. Его сообщники — тоже.
  — Что им тут было нужно? Кто они такие вообще?
  Задавая вопрос, он внутренне подобрался. Вот сейчас он услышит то, что должно объяснить все странности последнего времени. Узнает разгадку ребуса, который не давал ему жить спокойно. Продерётся сквозь опостылевшую тягучую мистику...
  — Контрабандисты, — сказал инспектор.
  Иван моргнул. Слово было простым и внятным, но но ожидал чего-то совсем иного (хотя сам не знал, чего именно). Полицейский тем временем продолжал:
  — Везли товар из своего мира, где М-фон почти на нуле, в Москву. Транзитом через наш город.
  — Ага... — протянул Иван. — Ну да, понимаю... Два мира без магии нельзя соединить напрямую, геолог мне объяснял... Нужен промежуточный пункт, магический, где много ауксилита... Верхневейск отлично подходит... Тем более что полиции тут немного, нравы провинциальные... Извините...
  — Бросьте, Иван Егорович. Мы тут и правда слегка заплыли жирком, привыкли к спокойной жизни. А на ваш репортёрский сыск смотрели чересчур снисходительно.
  — Ладно, не суть. Так что они там везли, эти контрабандисты? Оружие? Наркоту?
  — Нет, — инспектор посмотрел удивлённо. — Обычные вычислительные машины. Ну, в смысле, по меркам их мира они обычные, а по меркам вашего — очень мощные, опережающие прогресс на десяток лет.
  — Погодите, — сказал Иван, — погодите... Получается, весь этот сыр-бор — из-за ерунды, по большому счёту? Из-за каких-то вшивых компьютеров?
  — Ну почему 'из-за ерунды'? Нарушен закон. Да и переход, открытый без разрешения, мог привести к нежелательным М-эффектам...
  Иван перестал слушать. Просто лежал, уставившись в потолок и ощущая, как выступает на лбу испарина, а на языке появляется привкус гнили.
  Ночью он чуть не погубил человека — пилота, который выскочил из кабины буквально в последний миг. Человек этот был не монстром, не эмиссаром тьмы, не злодеем, лелеющим план по захвату мира (или хотя бы ауксилитового карьера), а всего лишь прохвостом, который вёз в Подмосковье левый товар. Но он, Иван, не разобравшись в ситуации толком, кинулся в драку и начал строить из себя колдуна. И даже не подумал о том, что возможный промах — это уже не ляп в газетной статейке, за который его пожурят коллеги, а нечто совсем иного порядка...
  — Инспектор, — сказал он, — можете объяснить, как мне вообще это удалось? С М-фоном, я имею в виду. Я теперь, блин, великий маг?
  — Это вряд ли, — полицейский усмехнулся. — Я спрашивал у научников, они говорят — уникальное стечение обстоятельств. Переход — нелегальный, поэтому М-фон исказился резко. При этом столкнулись люди из противостоящих миров, то есть вы и контрабандисты. Противостоящих — не в смысле враждебных, а... ну, как два полюса у магнита. А тут ещё ауксилитовый пласт поблизости... В общем, всё это наложилось, сошлось в той точке, где оказались вы...
  — Звучит как-то жутковато.
  — Это я простыми словами, в меру своего понимания. Если хотите по-научному — приглашу специалиста, с которым сам консультировался. Он спать ещё не ушёл, так что подойдёт быстро.
  — Да, пригласите, будьте добры. У меня там, возле обрыва, были видения — пусть растолкует...
   Инспектор хотел откланяться, но Иван спохватился:
  — Стойте, ещё минуту! Объясните — нахрена этот 'призрак' вчера приходил на шоу? И каким боком тут сезонные знаки? А то я сам не соображу, в голове какая-то каша.
  — Насколько мы понимаем, дело обстоит так...
  Со слов инспектора выходило, что первую попытку открыть проход контрабандисты сделали прошлой осенью (то самое свечение в лесу). Сил у них тогда не хватило. Но весной приехал Иван — протоптал, так сказать, межпространственную тропу, которую мошенники решили использовать в качестве ориентира. За Иваном продолжали следить, чтобы лучше изучить магический след, протянувшийся за ним из Москвы, и настроить собственный переход.
  — А, так вот зачем этот гад возле меня крутился...
  — Если бы вы снова воспользовались 'тропой', они получили бы ещё больше полезных данных. Поэтому вас подталкивали к досрочному возвращению в родной мир. А заодно хотели себя избавить от вашего журналистского любопытства. Двух зайцев одним выстрелом, так сказать.
  — Ладно, с этим понятно... А Борис при чём? И геолог?
  — Залежи ауксилита влияют на параметры перехода. Мошенникам требовались расчёты. У Бориса Ильича, как вы знаете, есть соответствующее образование, но он им помогать отказался. Тогда обратились к геологу. Тот согласился, получил взятку. Теперь мы его объявляем в розыск.
  — Вот ё-моё... Я и тут, значит, лоханулся — зря грешил на Бориса... А вы ведь меня сразу предупреждали, чтобы не делал поспешных выводов...
  — Не казнитесь, Иван Егорович. Вы тогда ещё толком не адаптировались, вам не хватало фактов. Но время пришло, и всё разрешилось.
  — Да уж. Спасибо хоть, крови сегодня не было.
  — Ну, она-то как раз была... Нет-нет, не пугайтесь, ничего страшного. Там, на площадке, вы, может, не успели заметить — 'призрак' хотел сбежать, пытался сопротивляться парализующему воздействию. Перенапряжение получилось такое, что кровь пошла носом, буквально хлынула. Целая лужица натекла.
  — Лужа на асфальте... То есть афиша не соврала в апреле, когда был знак...
  Инспектор пожал плечами — ну да, мол, не соврала, и что тут такого? Подошёл к двери и уже оттуда, обернувшись, сказал:
  — Отдыхайте и выздоравливайте. Скучно вам, надеюсь, не будет. Ася пока ничего не знает — ночью мы её не стали будить, чтобы не пугать лишний раз, но теперь сообщим, конечно. Так что скоро наверняка заглянет. Ну и я тоже ещё зайду, если не будете возражать.
  Он вышел в коридор, а в палату шагнула Катя — взъерошенная и бледная от усталости. Села возле кровати. С минуту они молчали, потом репортёрша буркнула:
  — Чего смотришь? Не нравлюсь?
  — Не напрашивайся на комплименты, — сказал Иван. — А вообще, ты мне напоминаешь некоторых московских девиц. Тоже стригутся коротко — типа, активные, независимые, лень расчёсываться. А иногда ещё и покрасятся в какой-нибудь вырвиглазный цвет, за километр видно...
  Снова повисла пауза. За окном чирикали воробьи.
  — И что теперь? — спросила наконец Катя.
  — Теперь подойдёт научник. Пару вопросов хочу задать — в том числе тот, который меня волнует со дня приезда. Тебя, может, тоже заинтересует, так что не уходи.
  
  38
  
  Специалист по М-фону — моложавый и до неприличия бодрый — ждать себя не заставил. Едва поздоровавшись, взял быка за рога:
  — Насколько я понял, Иван Егорович, ваша ночная вылазка сопровождалась эффектами восприятия, которые вам показались странными. Вы даже употребили слово 'видения'...
  — Да, было дело. Надеюсь, подскажете, что к чему. Я тогда был весь на эмоциях, фон вокруг дёргался, и вообще... Короче, мне в какой-то момент почудилось, что я смотрю на континент сверху — типа, с орбиты. Только светились не городские огни, а смыслы — я это каким-то образом понимал...
  — Вам повезло — люди очень редко такое переживают. Нужна целая комбинация внешних факторов, ну и чутьё словесника, само собой разумеется.
  — То есть я действительно видел настоящую структуру М-фона?
  — Не уверен, что слово 'видеть' — наиболее точное в данном случае. Я бы употребил глагол 'визуализировать'.
  Иван устало вздохнул:
  — Знаете, на эту тему у вас тут все говорят сплошными загадками. И пишут тоже. Я в библиотеку ходил, читал, как всё начиналось — первопроходцы, письменность, М-фон и прочее в том же духе. Но так и не разобрался. Почему вдруг пришельцы с моей Земли так легко всех объединили вокруг себя? Вы можете сейчас объяснить — для тупых, на пальцах? Или это всё-таки тайна?
  Эксперт задумался:
  — Не то чтобы совсем тайна, но, как бы это сказать... Вот в вашем мире, к примеру, широко используют нефть. Наверняка есть куча статей и книжек о её роли для экономики?
  — Ну ещё бы. И в новостях ежедневно — цена за баррель и вся фигня.
  — Ага, вот видите. И многие ли из этих статей начинаются с химических формул? С перечисления всех веществ, из которых нефть состоит?
  — Гм... Ну, если так рассуждать, то да... Но при желании — не проблема, в интернете найти — секундное дело...
  — Девяносто девять человек из ста просто не задумаются об этом. Для них достаточно знать, что нефть существует. То же самое и у нас. Но вам я, разумеется, попытаюсь коротко пояснить.
  — Внимательно слушаю.
  — Для наглядности давайте опять возьмём достижения из вашего мира. Вам ведь встречались иллюстрации на тему того, как функционирует мозг?
  — Да, встречались, конечно...
  Иван запнулся.
  Теперь он сообразил, что ещё напоминала картинка, увиденная с орбиты.
  Сеть нейронный связей в мозгу — узлы и соединяющие их линии. Структура, хранящая приобретённые смыслы...
  — М-фон, — продолжал научник, — это тоже, выражаясь условно, некая сеть. Письменность же — процесс, активно создающий новые связи. Её наличие структурирует фон по-новому. Усложняет его, но при этом и упорядочивает. А люди, рождённые здесь, воспринимают всё это на физическом уровне — пусть даже неосознанно. Поэтому они сразу и потянулись к тем из переселенцев, которые были грамотны.
  Иван молчал, размышляя.
  Думал о том, как повезло местным много веков назад. Что было бы, если бы к ним забрёл какой-нибудь князёк-отморозок с верной дружиной? Но, к счастью, этого не случилось. Приходили простые люди, которым хотелось спокойно жить и работать. Которые не делали подлостей и не ждали их от других. И передали эту способность своим потомкам. Вот главное чудо Тихой Руси, а вовсе не магический фон и не волшебные камни...
  Хотя, если разобраться, это не чудо вовсе, а норма человеческих отношений. Вот только на старой Земле об этом почему-то забыли — может, не все, но многие. Да и ему, Ивану, жители Верхневейска зачастую казались легкомысленно-инфантильными. А признаком взрослости он почему-то считал цинизм. Ему твердили: 'Заранее думать о людях плохо — это ошибка', но он отмахивался, подозревал подвох.
  И к чему всё пришло в итоге? Глобальные козни, которые мерещились ему в Верхневейске, оказались мелкой контрабандистской аферой. Да и ту организовали не местные, а какие-то гастролёры.
  Нет, это, конечно, круто, что мошенников изловили. Здешняя полиция будет благодарить Ивана за вклад в расследование. И да, он действительно посодействовал. Вот только как-то обидно, что из всех его качеств для этого пригодилась лишь рефлекторная потребность искать повсюду говно...
  — Иван, — сказала Катя, — что с тобой? Тебе плохо? Я позову врача...
  — Не надо врача. По-моему, опять какая-то хрень с М-фоном...
  — Да, — подтвердил научник, — я тоже чувствую колебания. Но их источник сейчас — вы сами, Иван Егорович. Вы как будто барахтаетесь в воде, вместо того чтобы отдаться течению...
  — Слушайте, — сказал Иван, — давайте закончим. Не до метафор сейчас...
  — Я пытаюсь помочь. Вам нужно за что-нибудь мысленно ухватиться. Вы словесник — значит, подошёл бы знакомый текст...
  Катя метнулась к тумбочке и достала оттуда книгу, растрёпанную и старую. Сунув её Ивану, торопливо сказала:
  — Вот, держи, притащила ночью, у тебя в квартире взяла. Врач попросил — сказал, что может понадобиться...
  — 'Незнайка'? — он хмыкнул. — Да, зачитывался когда-то...
  Он полистал страницы — те шуршали тихо и по-домашнему. Буквы, наивно-крупные и привычные с детских лет, притягивали, манили. Иван почувствовал, что всплески М-фона вокруг него затухают. Настроение, однако, по-прежнему было мерзким.
  — Я вас оставлю, — сказал научник, — не буду мешать.
  — Спасибо.
  Когда за экспертом закрылась дверь, Катя прошлась по палате туда-сюда, выглянула в окно. Обронила вполголоса:
  — Я, наверно, тоже пойду. Скоро Асенька явится, красотуля. Заодно и помиритесь...
  — Прекрати.
  — Опять начнёшь мне рассказывать, какая она хорошая?
  Иван продолжал рассеянно листать книжку. В последней главе взгляд выхватил строчки: 'В том-то и дело, что ничего не болит, но тем не менее он серьёзно болен. Болезнь у него очень редкая. Ею болеют коротышки, которые слишком долго пробыли вдали от своих родных мест'.
  — Чего молчишь? — хмуро спросила Катя. — Язык проглотил?
  — Мы с Асей, — сказал Иван, — помиримся обязательно. А вот дальше уже сложнее. Москва — это точно не для неё.
  
  ***
  
  Блеск молний угас, колёса мягко спружинили. Асфальтовая дорога всё так же вела сквозь ельник, но теперь на ней белела разметка. Посредник, обернувшись, спросил у Кати:
  — Как самочувствие, сударыня?
  — Хорошо, голова только немного кружится.
  В зеркале над лобовым стеклом отражались её глаза, горящие любопытством, и ярко-красные короткие волосы, который торчали, словно антенки. Рассказы Ивана о зигзагах московской моды она восприняла с чрезмерным энтузиазмом.
  — В начале июля, — вкрадчиво оповестило радио, — в столице ожидается новый температурный рекорд, до сорока в тени. Из-за длительной засухи, как предупреждают синоптики, в области вероятны торфяные пожары...
  Внедорожник вырулил на шоссе. Навстречу, завывая и сверкая мигалками, пронеслась полицейская легковушка. Катя проводила её восхищённым взглядом.
  — С документами всё понятно? — спросил посредник.
  — Да, — кивнула она и заглянула в сумочку. — Паспорт, ИНН, аттестат. А, ну ещё и СНИЛС, который зелёненький.
  — Они реально чистые, Свен Аскольдович? — поинтересовался Иван.
  — Всё оформлено совершенно официально. Я денег зря не беру.
  — Знаю. Это я так, для поддержания разговора. Ты, Катюха, только не ляпни ничего лишнего, когда на работу пойдёшь устраиваться.
  — Даже если и ляпну — пофиг, — заявила газетчица. — Я провинциальная лохушка, мне можно. Пробьёмся как-нибудь, шеф.
  — Да, блин, с такой энергией ты через пару лет в каждом утюге будешь, не говоря уж о телевизорах.
  Услышав этот прогноз, посредник тяжко вздохнул, покосился на Катю в зеркале, но от комментариев воздержался. Прибавил скорость и аккуратно обошёл запылённую, неимоверно длинную фуру. Впереди над деревьями показались утёсы многоэтажек.
  Иван почувствовал, как комок подступает к горлу.
  Три месяца с небольшим продлилась командировка в соседний мир. Это если смотреть по календарю. А по ощущениям — годы, целая жизнь прошла. Весной он ехал туда, ожидая чего-то невероятного. И городок, где выходит 'Вестник', честно дал ему всё: почётную и значимую работу, новых друзей, подруг, отлаженный быт, а в качестве бонуса — возможность любоваться дирижаблями над обрывом.
  И даже магия там была.
  Тихая Русь оказалась ожившей сказкой.
  Но есть проблема — в сказке трудно продержаться тому, кто вырос в реальном мире. Особенно цинику и зануде.
  Впрочем, и в обратную сторону, из сказочного мира в реальность — тоже путешествие не из лёгких. Посмотрим, что у Катьки получится. Сама напросилась, никто её пинками не гнал...
  Подмосковный город принял машину, втянул в себя. Замелькали пёстрые вывески — кафе, супермаркеты, салоны мобильной связи. Солнце умножало себя в витринах и в окнах, пласталось по капотам автомобилей.
  Внедорожник затормозил у подъезда. Старый клён, который помнил Ивана ещё ребёнком, коснулся крыши корявой веткой. Прошелестел что-то одобрительно — радовался, что друг вернулся домой.
   — Приехали, Катюха, — сказал Иван и вытер вспотевший лоб. — Забросим сумки в квартиру и пойдём тебе смартфон покупать.
Оценка: 7.19*19  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"