Нет, это не тот туман - густой, молочно-белый, тяжелый; это не дымка - легкая, полупрозрачная, тонкая. Это - дрожащая субстанция, совершенно особенная, холодная, липкая и обволакивающая. Со странным запахом прошлогодней осени. Прошлых надежд. Недавних радостей. Сегодняшней смерти...
Нет-нет, не надо о смерти!
Я еще не умер!..
Ведь я еще не умер?..
Я лежу на влажном от тумана холодном асфальте. Возле черной трещины, рассекающий дорожку, по которой давно уже никто не ходил. Я вижу эту трещину очень отчетливо, потому что она - вот, совсем рядом с моим лицом. Она - как черта, отделяющая мое "сейчас" от "вчера". Граница, пролегшая между верой и безысходностью. Бездна, разделяющая жизнь и смерть.
Нет, нет, не надо о смерти!
Ведь я еще не...
А из трещины пробивается чахлый, но веселый сиреневый цветок... Или он не знает, что уже наступила осень?
Мне холодно...
Мама, мне холодно!
***
Это сон.
Я знаю, это - сон.
Я всегда знала, что это - сон.
Это навязчивый сон, в котором я иду по аллее, по той самой аллее из моего детства, утопающей в белесом мареве, как в бездне.
Я не могу дойти до ее конца.
Мне страшно дойти до ее конца.
Я должна дойти до ее конца...
У нее нет конца...
Это ужасно...
Я иду по дорожке, испещренной трещинами, как шрамами или морщинами, совершенно одна, в оглушающей тишине, в тумане... Я плыву вдоль этой аллеи как холодная немая рыба. Я не знаю, куда. Но я знаю, что эта аллея нигде не заканчивается.
Аллея, которая нигде не заканчивается...
Но нет, это ложь. Я знаю, что она закончится. И это - самое ужасное.
Самое ужасное, что она закончится.
Самое ужасное, что я это знаю.
Самое ужасное будет там, где она закончится.
Все остальное - мой сон...
***
- Что там с предлежанием?
- Да нормально лежит. Только, может, покесарим дамочку? Схваток нет совсем.
- Да не. Сейчас инфузию сделаем, выстрелит так, что младенец до Бухареста долетит, не поймаете.
- Что-то не нравится она мне...
- Мне тоже. Морда у нее не очень.
- Да я не о том. С давлением у нее что-то... И на сердце посмотри...
- Ничего. У меня и не такие доходяги рожали. Нормально все будет. Сестра, готовьте окситацин.
***
Начинается дождь.
Он накрапывает бесшумно, вкрадчиво, исподволь. Отмеряя время. Отмеряя жизнь. Отмеряя вечность.
Он рисует что-то на моем лице.
Он что-то пишет на моем лице. Но я не могу прочитать, что. Да если бы и мог, вряд ли я захотел бы это читать, потому что письмена дождя читать страшно. Он знает слишком многое, чтобы избежать искушения поделиться своим знанием со всеми. А я не хочу знать так много. Я не хочу быть как дождь.
Мне холодно.
***
Я еще никогда не заходила так далеко по этой аллее.
О, Господи, какой туман! Он обволакивает, впитывает меня, впитывает звук моих шагов, звук моего дыхания... мою жизнь...
Мне надо остановиться, я знаю это. Нельзя пройти эту аллею до конца. Невозможно пройти эту аллею до конца.
Но я не могу остановиться.
Дождь...
Редкий, бесшумный... Как вечность... Как конец всего...
Как тогда, четырнадцать лет назад...
***
- Давление?..
- Низкое. Сто... Черт, мне это не нравится. С ней что-то происходит, а я не пойму, что.
- Что ты паникуешь, Нику? Давай, не заводись сам и не заводи других.
- Может, лучше позвонить Петру? Десятью минутами раньше начнем, десятью минутами позже...
- Брось, дружище, не суетись. Профессор сидит где-нибудь в пивнушке сейчас и ему хорошо. Не суетись. Случай не такой уж сложный. Все будет нормально, Нику, отстреляемся за полчаса.
***
Я лежу на холодном асфальте. Теперь он еще и мокрый.
Четырнадцать лет. Ровно четырнадцать лет. День в день.
Пять тысяч сто тринадцать дней.
У меня было время научиться считать дни.
У меня было время научиться считать года.
Дни и года - дождевые капли.
Мне холодно!..
***
Это лежит там, впереди, в десятке шагов. Там, где аллея то ли заканчивается, то ли обрывается, то ли уходит в вечность, растворяясь в тумане и времени.
Это лежит посреди дорожки, на почерневшем асфальте, едва различимое в тумане. Я не знаю, что? это такое, но нисколько не сомневаюсь, что это - конец.
Я считаю шаги. Через... тринадцать... двенадцать... одиннадцать... шагов... десять... я приближусь... девять... и увижу... восемь... Боже, боже!... семь... Спаси меня... шесть... сохрани... пять... и помилуй...
Четырнадцать шагов...
Вот оно...
Но это же...
***
- Моросит... Ну и погодка нынче. А туман-то какой!
- Давление падает... Сердце... Может быть, дать ей эпинефрин?
- Какого черта, Нику, ты с ума сошел?
- Где носит этого чертова реаниматолога?!
- Где, где... Не знаешь, что ли? С Илинкой, в сестринской, трахаются.
- А тебе не кажется, что ему надо бы здесь быть?
- Нику, не будь занудой, я тебя умоляю... Ты же не в клинике в Бухаресте. И даже не в Тимишоаре. Ты в Корабии... Ну все, давайте... С Богом!
***
Я слышу ее шаги. Ее шаги. Наконец-то! Наконец-то ты пришла ко мне!
За мной.
Как долго ты шла, как долго!
Я ждал. Терпеливо.
У меня было достаточно времени, чтобы научиться терпеливо ждать...
Мама!.. Мне холодно...
***
Четырнадцать шагов пройдены...
Я наклоняюсь, приседаю на корточки...
Это - кукла. Старая, старомодная, видавшая виды. Да, такие куклы были в моем недолгом детстве.
Тем более, что это она и есть...
Конечно, это она - моя... как ее звали?... Кажется, Ленута... или Луминита?.. Не помню... Четырнадцать лет прошло.
Но это она, та самая, которую я положила Милошу. Вместе с Милошем. Когда... Когда...
Я опускаюсь на колени, на холодный и мокрый асфальт, заглядываю кукле в лицо.
Ее глаза поворачиваются, сдвигаются в мою сторону. С легким деревянным механическим стуком.
- Ма-ма...
Разве моя Ленута была говорящей?.. Не помню... Нет, скорей всего.
- Ма-ма...
О, Господи, этот голос я узнала бы из миллиона!..
- Ма-ма...
Механический и безжизненный, но это - голос моего сыночка!
- Милош!
- Ма-ма...
- Милош, сынок!
- Ма-ма...
- Мама пришла, Милош. Мама пришла. Она здесь.
- Ма-ма...
- Тише, сыночка, тише, мой хороший... Мама с тобой...
- Ма-ма...
Я закрываю ладонями уши, но его голос проникает сквозь руки, сквозь череп, сквозь кожу, он произывает меня насквозь.
- О, Господи! Да что ж ты заладил-то!.. Я здесь, сынок.
- Ма-ма...
Он замерз, бедненький. Конечно же, он замерз!
Я подхватываю его на руки, начинаю укачивать, напевать, прижимаю его к груди. Он весь мокрый от дождя, холодный...
Целую его заледеневшие ручки.
- Ма-ма...
- Да, сына, да, мама здесь. Мама больше никогда не оставит тебя. Прости свою непутевую маму, сынок. Прости... Ведь ты понимаешь, что...
- Ма-ма...
- Ты же понимаешь... Маме тогда было всего четырнадцать... Ой, Милош! Да у тебя же сегодня день рождения! У тебя был бы сегодня четырнадцатый день рождения! Сыночка! Поздравляю тебя, мой хороший!
- Ма-ма...
- Тебе исполнилось... бы... четырнадцать. Если бы мамка не убила тебя...
- Ма-ма...
- Ты помнишь, сынок, помнишь?.. Мама положила тебе в ямку свою любимую куклу... Ленута ее звали, кажется... Или Любичка?.. Не помню...
- Ма-ма...
- Да что ж тебя, заело, что ли, проклятый?! Ой, прости, сыночка, прости!.. Только не зови больше маму, ладно, хорошо? А то мама с ума сойдет. Мама сойдет с ума, сыночка. Ты же не хочешь, чтобы...
- Ма-ма...
***
- Есть тонус!.. Началось...
- Марку, давление падает!.. И сердце у нее как... как деревянное... Что за черт!.. Мы не потеряем ее?
- Не каркай, балбес!.. Есть, есть! Пошла волна...
- Марку...
- Давай, милая, давай!
***
Она пришла.
У нее такие теплые руки. Не то, что этот холодный и мокрый асфальт.
Я слышу как стучит в груди ее сердце... Тук-тук... тук-тук... тук-тук... Смешно... Как-будто сторож ходит с деревянной колотушкой по темным аллеям...
Где ты была четырнадцать лет, мамочка?
Где?
***
Черный диск патефонной пластинки вращается как пространство у входа в черную дыру.
Иголка раз за разом, скрипнув, скатывается на одну и ту же дорожку. Труба исторгает резкие сиплые звуки времени, искажающие слащавый мужской тенор: "Что ж ты не бьешься, мое деревянное сердце..." Скрип... "Что же ты не бьешься, мое деревянное сердце..." Скрип... "Что ж ты...".
Все чаще и чаще. Все быстрее и быстрее вращается диск...
Да нет, это не диск...
Это вихрящийся вход в черную бездну.
В ад.
Я схожу с ума?..
Я умираю?..
"Господи, прими же ду..!"
Мрак...
***
- Марку!.. Сердца нет!.. Я же говорил... говорил!.. Она уходит!
- Да черт с ней... Сейчас, сейчас, вот он... Достаю...
Отпусти меня, я боюсь. У тебя только половина лица... Одни глаза...
Мама!.. Мне холодно!..
***
Аллея уходит в дрожащий туман.
Нет, это не тот туман - густой, молочно-белый, тяжелый; это не дымка - легкая, полупрозрачная, тонкая. Это - дрожащая субстанция, совершенно особенная, холодная, липкая и обволакивающая. Со странным запахом прошлогодней осени. Прошлых надежд. Недавних радостей. Сегодняшней смерти...
Я лежу на мокром холодном асфальте. Возле черной трещины, пролегающей через дорожку, по которой давно уже никто не ходил. Я вижу эту трещину очень отчетливо, потому что она - вот она, совсем рядом с моим лицом. Она - как черта, отделяющая мое "сейчас" от "вчера". Граница, пролегшая между верой и безысходностью. Бездна, разделяющая жизнь и смерть.
Нет, нет, не надо о смерти!
Ведь... Ведь я еще не умерла?..
А из трещины пробивается какой-то чахлый, но веселый сиреневый цветок. Или он не знает, что уже наступила осень?