Возвращаясь в 2003 году из очередной чеченской командировки домой, я ехал поездом из Москвы. Был октябрь месяц, и по каким-то сложившимся обстоятельствам в нашем вагоне было очень мало пассажиров. В купе, где я оказался, кроме меня никого не было. Вначале это обрадовало меня, но спустя некоторое время, проведенное в одиночестве, я, скорее, был огорчен этим фактом. Будучи всегда человеком общительным, я хорошо понимал, что прожить целые сутки одному в купе не предвещало мне ничего хорошего. Но уже через несколько часов пути, ближе к ночи, когда я готовился ложиться спать, дверь в купе открылась, и вошел проводник с новым пассажиром.

Наш поезд стоял на большой станции, это была Казань. Вошедший мужчина лет сорока представился по имени и отчеству, которое я сразу не расслышал, но переспрашивать не стал, решив, что всё равно ничего уже не запомню перед сном, а завтра с утра мы сможем ещё раз представиться друг другу, если потребуется. Я лежал и пытался заснуть, но сон не шёл. Я слышал, как он осторожно переоделся, так же тихо расправил постель, сходил, вероятно, покурить и тихо, открыв и прикрыв дверь купе, вернулся обратно. Он не ложился и, сидя у тёмного окна, внимательно смотрел в него. Вряд ли он что-то мог видеть там - за окном проносилась тёмная ночь и лишь иногда неожиданно пролетали тусклые огни неизвестных полустанков. Я продолжал настойчиво лежать с закрытыми глазами, пытаясь во что бы то ни стало заснуть, но чувствовал, что все мои усилия напрасны. Решив встать и пойти перекурить, я сел и при неярком боковом свете рассмотрел уже ближе своего попутчика. Он улыбнулся мне, и я не мог не заметить его красивые и белые зубы, что в наше время редко встречается, особенно среди курильщиков. Он охотно согласился составить мне компанию перекурить, и мы вместе вышли в тамбур вагона.

Закурив, я представился, и он в ответ вновь повторил своё имя.

- Можно просто Станислав, - сказал он и вновь улыбнулся своей ослепительной улыбкой. Это был достаточно красивый мужчина, ростом выше среднего, с вполне развитой фигурой и необыкновенно симпатичный на лицо. Про таких в народе часто говорят: ему бы девкой надо было родиться. Он следовал, как и я, домой, из Казани в Новосибирск, где проживал совместно с матерью - своей семьи, как я понял, у него в настоящее время не было. В Казани он был в командировке от какого-то научного института, где возглавлял лабораторию, и теперь, заключив необходимые договора о сотрудничестве с рядом предприятий, возвращался домой.

Покурив, мы возвратились в купе.

- Вы не откажетесь, - спросил он, доставая небольшую бутылку-фляжку армянского коньяка, - немного выпить за знакомство? Вы не подумайте, - предупредил он, немного смущаясь, - я этим никогда не увлекался, просто так, по чуть-чуть, за знакомство, - как бы в очередной раз оправдываясь, сказал он и вновь завораживающе улыбнулся.

Глядя на него, я подумал, что отказ с моей стороны будет выглядеть несколько непонятым, а может, даже обидным, и я молча кивнул ему в знак согласия. Налив в две чайные чашки, приготовленные проводником для чая, понемногу коньяка, он предложил выпить за наше случайное знакомство.

Коньяк действительно оказался неплохим, и я подумал, что это как раз будет кстати, чтобы хорошо и легко уснуть под вагонный стук колёс, чего я не смог сделать раньше. Я смотрел на Станислава. В его лице невольно просматривалась какая-то глубоко затаенная грусть, которую он всячески пытался спрятать за своей улыбкой, но это не всегда у него получалось. Я похвалил коньяк, и он тут же предложил повторить. Я кивнул и сказал: "Повторение - мать учения", - понимая, что ничего глупее того, что я произнёс, быть не может, но он, благодарно улыбнувшись, вновь разлил коньяк по чашкам.

Всё это время я рассказывал ему о себе, о своей семье, о своих командировках в Чечню, но он, несмотря на то, что внимательно слушал меня, как мне казалось, находился где-то не здесь, а в другом месте, куда его, вероятно, уносила та самая пробегавшая время от времени по его лицу грусть.

- Если хотите, - сказал я ему, - можете курить здесь. Он опять улыбнулся и, благодарно приняв это предложение, закурил.

- Расскажите что-нибудь о себе, - попросил я его, предполагая, что ему этого очень хочется, и не ошибся в этом. Я хорошо знаю, как часто людям хочется высказаться кому-то, хочется, чтобы их выслушали, и самое простое, когда находится слушатель абсолютно незнакомый и имеется полная уверенность больше никогда и нигде его не повстречать. В этом случае благодарный слушатель может услышать от такого рассказчика гораздо больше того, что у него происходит на душе, нежели могут знать даже самые близкие и родные люди. Он налил себе ещё немного коньяка, так как я решил, с его разрешения, воздержаться, выпил, закурил и начал свой рассказ.

Рассказ его был вначале путаный, он перескакивал от одного события к другому, но постепенно он успокоился и стал вести повествование своей жизни чуть ли не в хронологическом порядке. Я старался не перебивать его, а он увлечённо рассказывал мне о своей жизни, как мне уже начинало казаться, не обращая на меня никакого внимания. И если бы вдруг я уснул, то и тогда, наверное, он бы продолжал свой рассказ, вообще этого не заметив.

Несколько часов длилось его повествование, и передо мной ясно вырисовывалась вся его жизнь в самых невероятных, порой трагических, порой комических подробностях. Я жалею сейчас, что многое из рассказанного я не смог записать хотя бы сразу по возвращении домой, но спустя год мне захотелось вновь восстановить в памяти ту ночь и рассказ, который я слушал с неподдельным интересом и желанием. Поэтому я попытаюсь, уважаемый читатель, пересказать историю жизни Станислава Алексеевича - возможно, для кого-то она будет поучительной.

Родился Станислав в начале шестидесятых годов прошлого века в Восточной Германии, в семье военного лётчика. Мать, по профессии учительница русского языка и литературы, преподавала детям военнослужащих в школе при военном городке под Берлином, где она проживала с первых дней семейной жизни с отцом Станислава. Пока Стасик был маленьким, мать не работала, занимаясь домашним хозяйством и воспитанием сына. Поскольку в тех условиях жизни домашнего хозяйства, по сути, не было никакого, так как питание для семей всех военнослужащих доставлялось из офицерской столовой, а стирка производилась в прачечной воинской части, то все свои силы и любовь мать отдавала сыну. Она очень баловала его с детских лет, но, хорошо понимая это, тем не менее, ничего не могла с собой поделать. Ей, коренной сибирячке, постоянно казалось, что чужой климат Европы не совсем благоприятен для здоровья её ребёнка.

Стасик действительно рос болезненным ребёнком, часто болел, и мать провела бесчисленное множество бессонных ночей у его кроватки, пока ему не исполнилось пять лет. Отец много времени проводил на службе, дома бывал редко, так как кроме основной службы лётчиков в то время часто задействовали на длительных круглосуточных дежурствах, которые они проводили порой чуть ли не в кабинах своих самолётов. Однажды боевую эскадрилью истребителей, в которой служил отец, отправили в командировку в район юго-восточной Азии, а куда конкретно, не сообщили. Через три месяца эскадрилья вернулась, но не в полном составе. Не вернулся и отец. Матери сообщили, что он погиб при невыясненных обстоятельствах, и назначили достаточно приличную пенсию по потере кормильца. В то время государство выполняло добросовестно свои обязанности перед членами семей погибших офицеров. В дополнение ко всему командир воинской части предложил матери, если она пожелает, остаться в качестве преподавателя на территории военного городка, и мать согласилась остаться, пока сыну не исполнится семь лет, чтобы в школу учиться он пошёл не здесь, а в Союзе. Поэтому он совсем не помнит своего отца, тем более что у его отца нет даже могилы, куда бы можно было хотя бы иногда приходить навещать его жене и сыну. Всё, что он о нём знает и помнит, так это всё из рассказов его матери и по фотографиям отца.

Когда ему исполнилось семь лет, мать вернулась к себе на родину, в родной город Новосибирск, к своей матери. Её мать в то время тоже жила одна, похоронив за год до их приезда своего мужа, дедушку Станислава. Мать летала на похороны своего отца из Германии, оставляя сына на несколько дней в военном городке со своей подругой, у которой была дочь, ровесница Стасику. Именно на похоронах она пообещала своей матери вернуться в ближайшее время домой, чтобы хоть как-то скрасить её нависшее одиночество.

Бабушка, уже вышедшая на пенсию, была очень рада их приезду. Она проживала в центре города на Красном проспекте, в районе известного на весь мир оперного театра, тут же родилась и повзрослела когда-то и его мать. Квартира была двухкомнатная, старого типа, застройки пятидесятых годов. Маленького Стасика поразили невероятно высокие потолки, огромные окна и большие комнаты. После той небольшой комнаты гостиничного типа, в которой они проживали в военном городке, эта квартира поражала его своими размерами. Только один коридор, наверное, был в два раза больше, чем их предыдущая комната. И действительно, маленький Стасик мог свободно кататься в этом коридоре на своём трёхколёсном велосипеде - он и сейчас всё это хорошо помнит. Мать устроилась преподавать в ту же школу, куда определился учиться и он. Школа находилась в том же дворе, где они жили, и поэтому всегда если не мать, то бабушка провожали и встречали его с занятий. Они всегда как бы соревновались между собой за право любить его и воспитывать так, как они считали нужным, и каждая в этих вопросах мнила себя всегда и во всём правой. От этого нередко между ними возникали споры, но до ссор никогда не доходило.

Школьные годы остались в его памяти самыми счастливыми и светлыми до восьмого класса - именно тогда умерла бабушка. После смерти бабушки, как ему показалось тогда, он как-то сразу повзрослел. Непривычно было выполнять без её указаний уроки, непривычно стало одному, без её привычного ворчания, собираться в школу, самому завтракать и, приходя из школы, самостоятельно разогревать обед. Никто теперь его не ругал, не торопил, не напоминал. Мать уходила в школу раньше его и возвращалась порой позже, что накладывало на него новый ряд обязанностей, о которых он раньше и не подозревал. Сходить в магазин, в аптеку - последнее время мать часто жаловалась на своё здоровье, - оплатить в ближайшем почтовом отделении квитанции за квартиру и за свет.

Мать так и не вышла больше замуж, Стасик хорошо помнит, как бабушка просила её не однажды дать согласие какому-то очень серьёзному мужчине, предлагавшему его матери выйти за него замуж и обещавшему полюбить её сына, как своего родного ребёнка. Она не соглашалась и говорила бабушке, что теперь она уже никогда и никого не сможет полюбить после своего первого и последнего мужа. А тогда мать была еще достаточно красива, ведь ей не было и сорока, и вполне могла бы выйти замуж, но он об этом не задумывался, а если б и задумался, то, скорее всего, был бы против - из-за детской ревности. Возможно, и она это понимала и боялась разрушить свои отношения со своим единственным и самым дорогим, что осталось у неё на этом свете.

Когда Стасик пошёл в девятый класс, мать сократила свои часы работы в школе до минимума, чтобы уделять больше времени заботе и воспитанию сына, благо, что и пенсия, получаемая за отца, это позволяла. Жили они небогато, но каждый год, в каникулы, мать позволяла себе вместе с ним выезжать на целый месяц отдыхать к Чёрному морю. Такая традиция была заведена ею при бабушке, когда он был ещё маленьким, и продолжалась до самого окончания им средней школы. Учился он достаточно хорошо, без троек, но и четвёрок было немного, так как за каждую из них ему приходилось подолгу оправдываться перед матерью. Учителя прочили ему окончание школы с золотой медалью, но не получилось. Он окончил школу с серебряной медалью и легко поступил учиться в Новосибирский государственный университет на физико-математический факультет. Мать была довольна его выбором и считала, что это именно то самое, где он сможет в будущем с полной отдачей посвятить себя науке. Она была, почему-то, уверена в этом, а он, если и сомневался в чём-то, спорить с ней не хотел и соглашался со всеми её планами на его близкое и далёкое будущее.

На третьем курсе он познакомился с девушкой. Она училась на первом курсе в том же университете на историческом факультете, звали её Ольгой. Это случилось накануне Нового года на одной из студенческих вечеринок, где он оказался случайно со своим однокурсником и другом Виктором. Если до этого они всегда встречали Новый год с матерью вдвоём, то на этот раз на встречу Нового года он привёл домой Олю.

Мать была предупреждена об этом заблаговременно и, конечно, волновалась перед встречей с незнакомой ей девушкой. Она, как могла, постаралась приготовить достойный праздничный стол, успела перед встречей сбегать к знакомой парикмахерше, желая хорошо выглядеть и произвести неплохое впечатление на девушку своего сына. Это была первая девушка в жизни сына, и она, естественно, очень волновалась.

За столом, уже познакомившись, мать старалась не задавать Оле никаких лишних вопросов, хотя женское любопытство подталкивало расспросить девушку о её семье, родителях и о всяких разных мелочах, которые всегда интересуют нас при первых знакомствах с новыми людьми, и это вполне естественно. Вечер проходил ровно и чинно. Если бы не наряженная ёлка, стоявшая в углу комнаты и не включенный телевизор, вряд ли со стороны можно было догадаться, что они праздновали Новый год. Когда был поднят и выпит очередной тост за Новый год по московскому времени, а часы показывали три часа ночи местного времени, Станислав встал из-за стола и сказал матери, что он должен проводить Олю домой, а перед этим они прогуляются по городу и заглянут на центральную городскую ёлку. Мать попросила его быть осторожней на улице, попрощалась с Олей, обняв и поцеловав её на прощание, девушка поблагодарила мать за чудесный и вкусный стол, закрылась дверь, и она осталась одна.

Она вспоминала то время, когда сама была такой же молодой, вспоминала своё первое знакомство с мужем и вдруг почувствовала себя как никогда старой и никому не нужной женщиной. Ей показалось, что и за столом сегодня вечером она была лишней и только мешала молодым веселиться и радоваться так, как им хотелось. Она подошла к большому зеркалу в коридоре и стала внимательно рассматривать своё лицо. Она давно не находила времени скрупулезно и критически посмотреть на себя в зеркало. Да, - подумала она, - даже новая причёска не в силах хоть как-то скрасить её усталое и довольно постаревшее лицо. Господи, мне уже скоро будет сорок пять, что ещё мне ожидать от этой жизни, что я смогу ещё сделать? Наверное, уже ничего, кроме как помогать сыну встать на ноги. А если он этого не захочет? А вдруг эта девушка не сегодня-завтра уведёт его от неё, что тогда? Она попыталась проанализировать первое сложившееся впечатление об этой девушке.

На первый взгляд это была обыкновенная, не очень яркая на вид девушка, хотя бросалось в глаза её изысканное и не очень дешёвое платье. Достаточно дорогая норковая шуба, как и импортные сапоги, говорили о хорошем достатке родителей. Она и сама когда-то давно мечтала о такой шубе вместе с мужем, но всё так и осталось в мечтах. Бросилось в глаза матери и то, как её сын заискивающе обращался с этой девушкой за столом и при этом абсолютно не смущался. Это было для неё нечто новое и незнакомое до настоящего времени в сыне. Было странно видеть и то, что девушка воспринимает такое обращение к себе без какого-либо смущения, как само собой разумеющееся. А что если они решат быть вместе? Как-никак для её сына это первая любовь, и ей тогда придётся как-то приноравливаться к этой девочке, как к снохе. Сможет ли она с этим справиться? Она ещё никогда не ломала свои принципы, не притворялась и уж тем более никогда ни перед кем не унижалась и точно так же воспитывала своего сына. Так что же с ним происходит теперь? С этими мыслями она направилась убирать со стола и мыть посуду. Наверное, только на это я и гожусь сегодня, - подумала она, - и ради сына, чтобы только быть рядом с ним, она согласна на такой образ жизни.

Оля была единственным ребёнком в семье. С детских лет и по настоящее время её окружали заботой не только родители, но и бабушки с дедушками как по отцу, так и по матери. Она была довольно капризной и упрямой девочкой. Все в этой большой семье воспитателей знали, что она всегда и во всём может настоять на своём и добиться от них всего, чего только захочет. Если её не понимали дома родители, она уходила к бабушке с дедушкой, если не понимали и там, она следовала в третий дом, к другим бабушке с дедушкой. И каждый раз она находила у кого-то поддержку, а родители в роли "виноватых" могли неделями просить у неё прощения, умоляя во что бы то ни стало вернуться домой. Поэтому ей редко кто перечил из близких, а чаще потакали всем её мыслимым и немыслимым капризам. Все давно и твёрдо уяснили, что, если они будут уступать ей, проблем будет гораздо меньше.

В десятом классе она влюбилась в преподавателя физкультуры, который пришёл к ним в школу после Нового года сразу по окончании физкультурного института. Он всячески отвергал её настойчивые намерения на дружбу, так она объяснялась ему в своих чувствах. К тому же она ему абсолютно не нравилась. Тогда её мать сама встретилась с ним по своей инициативе и лично попросила принять и понять чувства девочки. Более того, как мать, она умоляла его пощадить первые чувства её дочери.

Так всё и получилось, как пожелала упрямая дочь. После выпускного вечера она отдалась Олегу - так звали молодого преподавателя - и превратилась в один миг, как и мечтала, из невинной девушки в женщину. Молодой преподаватель, в отличие от неё, по-настоящему и серьёзно влюбился. Он долго бегал за Ольгой, умолял её выйти за него замуж, но к тому моменту он перестал уже быть ей интересен, и она без всякого сожаления оставила его. Вероятно, в её дальнейшей жизни не раз повторялись и другие романы с мужчинами на той же почве капризов, мы не можем этого утверждать, как, впрочем, и отрицать. Единственное, что мы точно знаем, - это то, что в настоящее время её очередным романом-капризом был Станислав.

После Нового года Станислав стал появляться дома всё реже, а если и появлялся, то ближе к ночи, чтобы переночевать и утром вновь исчезнуть на неопределённое время. Мать пыталась расспросить его о том, как у него обстоят дела с учёбой, со сдачей экзаменов, так как шла зимняя сессия, и какие у него отношения с Олей, и, наконец, где он ночует. Он отвечал, что с учёбой у него проблем нет, а что касается Оли, то он не готов пока делиться этим с кем бы то ни было. Он быстро завтракал, собирался и уходил, забывая зачастую поцеловать мать, как это делал всегда раньше. Мать провожала его, глядя ему вслед в окно и ожидая, что он обернётся и помашет ей рукой. Но и это стало происходить все реже. Она садилась за стол и плакала, теряясь в догадках о том, что могло случиться в последнее время с её сыном, и тщетно искала причины этого в себе самой. Может быть, она чем-то могла его обидеть и сама не заметила этого. Так бывает. Только чем - этого она никак не могла вспомнить. Конечно, память её была уже не та, что раньше, и, возможно, она что-то могла позабыть, а он не забыл - и вот результат. А может быть, она нечаянно обидела его девушку, и они оба теперь вправе обижаться на неё. Но он-то ведь её сын и мог бы ей прямо сказать об этом, а не молчать. Она бы всё поняла и даже извинилась бы не только перед ним, но и перед Олей. Нет, нет, мне надо будет с ним поговорить об этом в следующий раз, так нельзя, это просто невозможно, обязательно поговорю.

С этими мыслями она немного успокаивалась и принималась за нескончаемые домашние и школьные дела. Настенные часы показывали четверть десятого утра, через три часа она пойдёт в школу, где на уроках, уже в который раз в этой жизни будет разбирать со старшеклассниками характеры и поступки известных героев русской литературы. А понимает ли она сама все эти поступки, если сегодня не может разобраться в своих отношениях с сыном? И сегодня ли это всё случилось? Может, это началось гораздо раньше, чем она думает и предполагает.

Между Олей и Станиславом действительно вспыхнул, как ему казалось, необыкновенный и ни на что не похожий любовный роман. У Станислава это была первая девушка и, разумеется, самый первый любовный опыт, от которого он ощущал себя на седьмом небе. Он, как и многие молодые люди в его случае, был уверен в том, что ему, как никому на этом свете, было ниспослано самим Всевышним редкое и дорогое чувство под названием любовь. И не только ему, но и его самой красивой девушке Ольге. Она само совершенство и заслуживает самой большой любви, и эту любовь ей подарит он. "Какое же у неё прекрасное и редкое имя", - думал он, произнося его постоянно в разных вариациях: Оля, Ольга, Оленька, Олюшка. Он подбирал разные рифмы к её имени и чувствовал, что готов писать ей стихи и что вскоре он обязательно это сделает. Он представлял себе, как она обрадуется и как удивительно по-детски может надуть свои капризные щёчки, если вдруг что-то ей не понравится в этих стихах. Он так умилялся её прекрасным надутым щёчкам, что в этот момент готов был исполнить для неё всё что угодно, даже пойти на смерть, если бы она этого потребовала. Он уже не однажды думал об этом. Ах, если бы он был художник, он обязательно бы нарисовал её портрет, именно с такими прекрасными надутыми щёчками, и любовался бы этим портретом всю жизнь. Он бы повесил этот портрет в спальне, чтобы никто кроме него и её не мог любоваться ею.

Недавно она спросила его, кого он любит больше, свою мать или её. Он задумался и не сразу нашёлся, что ей ответить, но когда она капризно посмотрела на него, он не на шутку испугался и закричал: "Конечно же, тебя, кого же больше!" Она немного подулась и успокоилась, а он весь оставшийся вечер проклинал себя за то, что позволил дать ей повод засомневаться в его любви к ней.

Иногда он вспоминал о матери. Он понимал, что она сегодня, как никогда, одинока, что у неё никого не осталось из близких ей людей, кроме единственного сына. Ему было жаль её, но он ничем не мог помочь ей в данный момент времени. Она тоже должна понять его в том, что он встретил девушку своей мечты, и это, возможно - даже не возможно, а так и есть, - единственный на всём белом свете человек, предназначенный именно для него, и другого такого ему, может быть, не встретить никогда и нигде. Просто надо немного подождать, когда у него будет полная уверенность в том, что Оля сама сделает свой выбор и решится соединить с ним свою судьбу, и лишь тогда у него найдётся достаточно времени для матери. Именно после этого он всё объяснит матери, и она, он в этом уверен, обязательно поймёт его и простит. Она же и сама когда-то любила отца и, наверное, так же, как и он, не слишком-то баловала своих родителей вниманием, так чего же требовать сегодня от него.

Светлана Яковлевна, мать Ольги, в свои тридцать восемь лет выглядела не по возрасту молодой и красивой женщиной. На вид ей можно было дать не более тридцати лет. Она всегда одевалась модно и со вкусом - этого требовало и её положение на работе. Работала она в облисполкоме заместителем начальника финансового управления. Это была, по тем советским временам, достаточно высокая должность. Сегодня эта должность соответствует статусу заместителя министра финансов области. На работе её знали как строгого и требовательного руководителя. Её муж, которого она звала просто Лёней, также боялся ее, слушался во всех вопросах и без её совета не мог принять никакого решения по дому. Единственное, кого она баловала и любила всю свою жизнь, так это свою дочь, но прекрасно понимала, что дочерью она управлять не в силах. Это хорошо понимала и сама дочь. Из этого получалось, что главным членом в этой семье была все-таки Ольга, и с этим давно все смирились. Когда дочь привела в дом Станислава, мать Ольги, познакомившись с ним, в первую очередь искренне пожалела этого мальчика. Ей он, как опытной и знающей жизнь женщине, очень понравился. Она с удовлетворением увидела в нём достойную пару для своей дочери, если бы та не была такой взбалмошной и трудно управляемой. И когда она только поумнеет? - часто думала мать и не могла определённо ответить на этот вопрос. Она абсолютно не препятствовала их встречам и, более того, всячески поощряла эти отношения, надеясь на то, что её дочь станет более выдержанной и мягкой в паре с таким воспитанным неглупым юношей.

Станислав ежедневно задерживался у них допоздна и нередко оставался ночевать, что ничуть не огорчало родителей, а наоборот, даже радовало и вселяло надежду на скорое решение вопроса в сторону официальных отношений между ними. Бабушка со стороны матери Ольги советовала любимой внучке во что бы то ни стало родить ребёнка от такого хорошего и умного парня, не дожидаясь регистрации каких-то официальных отношений между ними. "Главное - ребёнок, - говорила она, - остальное приложится". Но Ольга не хотела выходить замуж именно сейчас, хотя Станислав уже неоднократно предлагал ей это. Он жизни не мыслил без своей Оленьки - так он стал называть её с тех пор, как вошёл в её семью, где все без исключения называли её именно так. Он и в разговорах со своей матерью и с близкими знакомыми называл её не иначе, как "моя Оленька".

Первого мая 1984 года. Эта дата стала поворотной для Станислава. Именно в этот день, утром, как только они проснулись, Оленька дала ему согласие на заключение брака. Ему было двадцать, ей - восемнадцать лет, вся жизнь впереди. Всё произошло у неё дома в девять часов утра. Он, радостный, подхватил её на руки и стал кружиться с ней по всей спальне, напевая что-то торжественное под мотив красивого военного марша, доносящегося с улицы из рупора громкоговорителя, установленного напротив их дома по случаю предстоящей праздничной демонстрации. За завтраком они объявили об этом родителям Оленьки, которые восприняли эту долгожданную новость с восторгом и поздравлениями. Мать Оленьки попросила их сообщить об этом сегодня же матери Станислава и пригласить её вечером к ним домой, чтобы отметить этот большой праздник всем вместе, одной семьёй. "Пусть этот день, - сказала она, - будет считаться вашей помолвкой", - и попросила их обоих запомнить его на всю жизнь. После завтрака все направились на демонстрацию, каждый в свой коллектив, а они поспешили в университет, где формировалась отдельная праздничная колонна студентов.

Это было время, когда весь советский народ с неподдельным энтузиазмом праздновал первомайские и октябрьские праздники на улицах в торжественных шествиях. Взрослые и дети выходили в эти дни на улицы города и искренне веселились. Все, кто хоть как-то владел музыкальными инструментами, брали их с собой. Взрослые играли на гармонях, баянах и аккордеонах, молодёжь предпочитала гитары. Вокруг каждого, у кого был хоть какой-то музыкальный инструмент, собиралась группа людей, вместе с детьми, и все вместе они дружно пели свои любимые песни. Никто никого не стеснялся - это явление вообще было никому не знакомо, и каждый охотно пел просто потому, что ему было весело. После окончания демонстрации все собирались в отдельные компании и решали, к кому и куда пойти в гости. И праздник продолжался до конца дня. Сегодня трудно представить себе такую картину веселья не только среди взрослых, но и среди молодёжи. Политические и социальные потрясения, произошедшие в нашей стране, сделали людей разобщёнными, зависимыми - в первую очередь материально. Сегодня невозможно представить, не то что увидеть, на улице компанию людей, искренне поющих и веселящихся только по той единственной причине, что им просто на данный момент очень хорошо и весело.

После окончания демонстрации Станислав и Оля едва смогли не поддаться на уговоры пойти праздновать в ту или иную студенческую компанию, сославшись на то, что их сегодня ждут родители. Купив по дороге букет цветов, они направились к матери Станислава, но на звонок в дверь никто не ответил. Видно, она ещё не пришла с демонстрации, - решили они.

Выйдя из подъезда, они прошли на детскую площадку, которая находилась в этом же дворе. Станислав усадил Олю на качели и стал качать её, напевая песенку про крылатые качели из кинофильма об Электронике. Она тихо подпевала ему и была в хорошем настроении. Вдруг она сказала ему:

- Смотри, смотри, это не твоя мать идёт?

Он посмотрел и увидел мать, идущую по тротуару вдоль дома. В руках она несла маленький красный флажок - такие флажки обычно раздавались всем участникам демонстраций. Она также увидела сына и, улыбаясь, прибавила шаг, повернув в сторону детской площадки. Он взял за руку свою Оленьку, и они направились к ней. Поздравив и обняв мать, сын, вручая ей цветы, не выдержал и тут же рассказал о том, что они решили с Олей пожениться. Мать от неожиданности смутилась и стала искренне поздравлять их с таким важным событием в их жизни. Она попыталась обнять Ольгу, как свою дочь, но та не позволила ей этого сделать, и поздравление ограничилось простым рукопожатием. Нависла гнетущая тишина, и Станислав, пытаясь разрядить обстановку, пригласил мать на их помолвку, которую они решили провести сегодня дома у Олиных родителей. Мать посмотрела на Ольгу и спросила сына:

- Ты что, сын, меня один приглашаешь?

- Нет, нет, - ответил сын, - вместе с Оленькой.

И он повернулся с вопросительным лицом в её сторону. Ольга внимательно и довольно холодно посмотрела в глаза Станислава и, выдержав паузу, повернулась к его матери со словами:

- Конечно, как же без вас, обязательно приглашаем и просим.

Мать смотрела на сына, и ей казалось, что это не её сын, а какой-то посторонний молодой человек. Её сын никогда бы не смог позволить кому бы то ни было так обидеть мать. В то же время она прекрасно понимала его истинную роль в этом мероприятии, и ей, как матери, стало нестерпимо жаль его. Если она сейчас откажется от приглашения или, не дай бог, ответит этой дерзкой девчонке так, как она этого заслуживает, сыну будет ещё тяжелее, чем сейчас. Она улыбнулась и дала согласие на это довольно странное приглашение - и увидела, как облегчённо вздохнул её сын.

- Можно, я приду сама? - спросила она Ольгу. - Чтобы вам не ждать меня. Я сама подойду туда, куда скажете, точно по времени без опоздания.

- Ну как же, - попытался возразить сын, глядя вопросительно на Ольгу, - мы можем подождать тебя, мама.

- Нет, нет, - категорически отказалась мать, - мне ещё надо будет зайти по пути к больной подруге, а вам, молодым, зачем всё это? Я приду сама, не заблужусь, - и направилась к своему подъезду.

Ольга направилась в противоположную сторону, за ней медленно брёл Станислав. Перед тем, как открыть дверь в подъезд, мать обернулась и некоторое время смотрела им вслед, надеясь, что сын обернётся и хотя бы тайком, чтобы как-то поддержать её, помашет ей рукой, но он не обернулся, и она быстро вошла в свой подъезд.

Войдя в квартиру, она поставила в вазу вручённые ей цветы и туда же машинально вставила маленький флажок с демонстрации - он оказался одинаковой длины с цветами. Что это, совпадение или что-то другое? Одна и та же длина, как специально, - думала она, сидя за столом и рассматривая цветы. Так можно сойти с ума. Надо что-то делать, что-то предпринять, так не может больше продолжаться. Неужели и он, её единственный сын, не видит, что происходит, неужели не понимает, в какое положение он ставит свою мать! Разве она его не воспитывала, разве не научила отличать порядочное от непорядочного? Он как будто напрочь ослеп и ничего не замечает из всего, что происходит вокруг! Как ему можно помочь? И возможно ли это, если он действительно ничего не видит, кроме невесты. Бедный мальчик, у него это первая любовь, а он оказался совсем к ней не готовым. Он не понимает, что любовь - взаимное чувство, опирающееся на уступки и понимание с двух сторон, что оно основано на уважении к родственникам и близким любимого человека. Как ему объяснить это!

Она стала думать о том, что ей следует сегодня надеть, и решила пойти в том же платье, которое уже успела, вероятно, разглядеть и оценить её будущая сноха. В любом случае, хочет она этого или нет, идти надо. В противном случае она может полностью потерять сына, а это не лучший вариант - не видеть и не знать, как и чем он живёт. И что за ерундовая мысль привязалась ко мне! - подумала она, вновь посмотрев на вазу с цветами и отметив абсолютно одинаковую длину флажка и цветов. Наверное, так начинают сходить с ума, - вновь, подумала она и стала неохотно собираться на столь неожиданную помолвку сына.

Адрес она нашла быстро. Указанный дом находился практически также на Красном проспекте, но почему-то относился к другой улице. Это оказалось совсем недалеко, не более двух кварталов от школы, где она преподавала. У неё оставалось достаточно времени до назначенного срока, и она решила пойти в скверик напротив, чтобы посидеть там на лавочке и переждать, но все лавочки оказались заняты. Погода стояла хорошая, и на улице было многолюдно и весело. Встречались знакомые по работе, а также её ученики - и бывшие, и настоящие. Все поздравляли её с праздником, многие приглашали в гости, чтобы отметить этот день в их компании. Она с благодарностью вежливо отказывалась, объясняя всем, что уже приглашена, и желала им на прощанье всяческих успехов.

Она вернулась обратно во двор указанного ей дома и хотела уже направиться в нужный подъезд, как услышала голос Станислава, который входил в этот же двор с другой стороны с двумя хозяйственными сумками. Она подождала его и предложила помочь ему, но он отказался, сказав, что ему нетяжело. В двух сумках находились продукты питания, по большей части дефицитные, просматривались импортные бутылки с вином - видно, он где-то отоваривался по спецзаказу по случаю предстоящего мероприятия.

- Как-то нехорошо получилось у меня с Олей, - сказала она сыну. - Ты так не считаешь, сын?

- Да всё нормально, мама, не стоит переживать, - ответил он, поднимаясь по ступенькам лестницы в подъезде, - ничего не случилось, просто Оля бывает иногда непредсказуемой, ты на неё не обижайся, уж такой у неё характер, все давно привыкли к этому, и ты привыкнешь.

- Как можно привыкнуть к хамству, сынок, и к невоспитанности? - то ли спросила, то ли утвердительно сказала мать уже перед дверью. Ответа не последовало, так как Станислав уже нажимал кнопку электрического звонка.

Дверь открыл отец Ольги.

- Проходите, проходите, пожалуйста, - запричитал он, принимая обе сумки из рук Станислава.

Вышла мать, Светлана Яковлевна. Она, широко улыбаясь, обняла мать Станислава и, поцеловав в обе щёки, проводила, не отпуская её руку, в большую гостиную. Она усадила ее в большое кожаное кресло, сама усевшись во второе напротив.

- Давайте, давайте знакомиться, - говорила она, - мы давно об этом мечтали и просили молодых это как-то устроить, но сами знаете, разве можно чего-то допроситься у них. Мы в своё время были совсем другими.

Тут она обратилась к мужу:

- Лёня, позвони, пожалуйста, своим и моим родителям, пусть поторопятся, сколько мы будем их ждать?

И вновь обращаясь к матери Станислава, попросила разрешения оставить её на некоторое время, чтобы заняться сервировкой стола, и не беспокоиться.

- Смотрите телевизор, пожалуйста, и отдыхайте, я управлюсь сама.

Вскоре она услышала уже знакомый ей дверной звонок, и в комнату вошли родители, которых поторопил Лёня. Они оказались вполне приличными и воспитанными пожилыми людьми, и за разговорами с ними она на какой-то момент даже позабыла о своих ещё совсем недавних обидах и переживаниях.

За столом все поздравляли молодых, желали им счастья, успехов в учёбе, здоровых детей и много чего еще, что полагается в подобных случаях. Здесь же решился вопрос о том, что жить молодые будут с родителями невесты, так как квартира достаточно большая и места в ней хватит всем. Ольга, сидевшая рядом с её сыном, с ней не разговаривала и всячески старалась не встречаться с ней даже взглядом. Сын не мог не замечать этого и время от времени смотрел в сторону матери, виновато улыбаясь. Но как-то исправить эту ситуацию не пытался или прекрасно понимал, что изменить что-либо не в его силах. В душе у матери боролись два чувства: с одной стороны, она жалела его, а с другой - осуждала и даже ненавидела.

В кого он такой? - думала она, - ведь его отец был абсолютно другим человеком, настоящим мужчиной. Разное в жизни бывало, но он всегда мог поставить её на место, и она уяснила это с самых первых лет совместной жизни. А здесь она наблюдала полную противоположность.

Вскоре родители Лёни, а следом и родители Светланы Яковлевны, стали собираться домой. Она также собралась, и сын вызвался проводить её домой. Она резко отказалась, но потом, извинившись, сказала, что ещё не поздно, и она вполне благополучно доберётся сама. Сын настаивал на своём до тех пор, пока она не пообещала ему позвонить из дома, когда она будет на месте. Только тогда он согласился, вручив ей номер домашнего телефона Ольги.

За окном купе всё так же продолжали проноситься тусклые огни полустанков, но на горизонте уже светлела полоска неба, предвещавшая скорый рассвет. Часы показывали шесть утра по московскому времени, а учитывая, что мы продвигались на восток, времени, вероятно, было на час или два больше. Станислав много курил. Он докуривал уже вторую пачку, его коньяк давно закончился, и мы благополучно допивали мою подарочную бутылку редкого чеченского коньяка. Несмотря на то, что пил он гораздо больше, чем я, он не выглядел пьяным, скорее, был абсолютно трезв. Но все так же продолжал волноваться, рассказывая мне о своей жизни, и в этом чувствовалась непомерная потребность высказаться кому-то до конца.

Я неожиданно для себя заметил ему, что, почему-то, за всё время его рассказа ни разу не прозвучало имени его матери, и поинтересовался, как её зовут. Он посмотрел на меня удивлённо и спросил:

- Неужели я ни разу не назвал её имени?

- По-моему, нет, - ответил я, - иначе бы я запомнил.

- Да, это действительно странно, - сказал он и ответил: - Наталья Николаевна.

Дальше он рассказывал, как он окончил институт, поступил в аспирантуру и смог успешно написать и защитить диссертацию только благодаря моральной и материальной поддержке всемогущей тёщи. Но к главному в своём рассказе, как я чувствовал, он приступать боялся.

Через год семейной жизни Оленька родила мальчика. Это было грандиозное и радостное событие во всём семействе её родителей. Она оформила академический отпуск в университете, чтобы заниматься воспитанием маленького Яши - так они назвали своего сына, в честь отца тёщи, Светланы Яковлевны. Отношения между матерью Станислава и Оленькой так и не наладились, а попросту говоря, отношений не было никаких. Тщетно Станислав совместно с родителями Оленьки пытался что-то изменить. При каждой попытке Ольга впадала в очередную истерику и гнала его из дома, как она выражалась, к своей мамочке. "Можешь уходить и жить с нею, но только без меня! - кричала она ему, впадая в очередную истерику. - Неужели ты не видишь, что она ревнует тебя ко мне! Твоя мать - обыкновенный синий чулок! Если бы она умела любить, то никогда бы не прожила остаток своей жизни одна, а вышла бы замуж! А теперь она ещё к тому же ненавидит меня за то, что я посягнула на тебя, её единственного и неповторимого". Он попытался возразить, сказав, что такие женщины, как его мать, являются однолюбками и, потеряв любимого, не могут вновь кого-то ещё раз полюбить. "Это всё сказки, - отвечала она ему, - сочиняемые женщинами-неудачницами, подобными твоей матери. Если она тебе настолько дорога, что ты и жить не можешь без неё, то я тебя не держу, можешь хоть сейчас собирать чемодан и отправляться к своей святой однолюбке. Она будет очень рада вновь видеть рядом с собой своего единственного сыночка. Ты пойми, я ведь не слепая и вижу, как она меня ненавидит. Из-за тебя она будет так же ненавидеть любую женщину, которая посмеет быть рядом с тобой", - заключила она, а он не находил слов и сил, чтобы хоть как-то и в чём-то ей возразить или переубедить её.

Он всё реже навещал мать. Она практически была лишена всякой возможности хотя бы изредка общаться с сыном и тем более видеть своего внука. Ему приходилось навещать мать только тайком, а постепенно всё перешло к тому, что их общение свелось только к разговорам по телефону и не более. Он больше всего на свете боялся потерять свою Оленьку, а теперь ещё и своего ребёнка. Ему приходилось выбирать между материнской любовью и любовью молодой жены, и вторая одерживала победу, толкая его на невыносимые душевные переживания. Он никак не мог понять причины такого поведения жены по отношению к его матери, к тому же ни жена, ни мать не могли ему вразумительно объяснить всё это. Однажды ему показалось, что между матерью и его женой могло что-то и когда-то произойти в его отсутствие, и он не однажды умолял свою мать рассказать об этом инциденте, если таковой имел место. Но мать поклялась ему, что ничего подобного между ними никогда не происходило. Проходило какое-то время, и он, возвращаясь к этой теме, вновь и вновь допытывался у нее об этом, абсолютно не понимая, каким пыткам подвергает сердце матери.

Нередко от дочери перепадало и её родителям из-за всяких домашних пустяков, и как всегда неожиданно. Они всячески успокаивали её, боялись спорить, так как боялись за исчезновение у неё на нервной почве грудного молока. Она хорошо это понимала, и её капризам не было предела. Тёща постоянно сочувствовала зятю, жалела его и всячески помогала ему и поддерживала. Это был единственный человек в семье, с которым он мог делиться и спрашивать совета. Она была ему, по сути, второй матерью, так как родная мать, он это чувствовал, невольно отдалялась только по его собственной вине всё дальше и дальше от его проблем и личной жизни.

Прошло пять лет с тех пор, как Станислав женился, а отношения свекрови и снохи остались прежними. Менялась жизнь, в стране происходили большие перемены, связанные с перестройкой. Станислав успешно защитил диссертацию, но, как молодой учёный, не был востребован ни в каком НИИ. Да что НИИ, если даже такой широко известный на весь мир научный центр, как Академгородок, и тот переживал далеко не самые лучшие свои времена. Сыну Яшке исполнилось четыре года, в детский сад он не ходил, а Оленька сидела с ним дома. Она так и не закончила учёбу в университете и нигде не работала, а теперь вот и молодой муж, кандидат технических наук, не мог найти себе достойную работу. "Шёл бы в какой-нибудь кооператив, деньги бы зарабатывал, как все добрые люди", - говорила она ему раздражённо и приводила десятки примеров удачной кооперативной деятельности среди своих знакомых.

Не найдя никакой интересной работы, Станислав устроился на свою родную кафедру преподавать прикладную математику в университете. Вечерами он готовился к предстоящим лекциям и играл с сыном, читал ему те же самые сказки перед сном, которые читала ему самому когда-то мать. Оленька стала часто возвращаться домой поздно, как она говорила, от подруг, и от неё всегда ощущался запах спиртного. Мать ругала её, но она продолжала, как она выражалась, интересно жить и общаться с интересными людьми, с которыми есть о чём поговорить, не то, что с ними. Станиславу было больно смотреть на всё это. Он всю жизнь боялся с ней спорить, чтобы не потерять её, а теперь ему казалось, что он действительно теряет её и вряд ли теперь сможет что-то изменить. "Стукни кулаком по столу, - советовала ему тёща, - мужик ты ей или нет?" Но, глянув на него, сразу понимала, что он уже никогда не сможет на неё влиять, и ей было искренне жаль своего зятя.

Станислав пытался всячески воздействовать на молодую жену, взывал к ней, как к матери и как к жене, нередко по ночам плакал и объяснялся в любви, но в ответ она чаще хохотала над ним, а иногда просто заявляла, что он для неё является очередной ошибкой молодости. "Как это понимать, что ты имеешь в виду, говоря "очередной"?" - спрашивал он у неё. "Да то и понимай, что имею, - отвечала она ему. - И не строй, пожалуйста, такое удивлённое и наивное личико, будто ничего не понимаешь. Всё ты прекрасно понимаешь, если я для тебя единственная, то ты для меня никогда не был и не будешь единственным, и ты это прекрасно знал и знаешь с самых первых наших встреч! Так было, и так всегда будет!" - отрезала она и ушла в свою комнату, захлопнув за собой дверь.

В тот страшный вечер это откровение дочери слышала тёща. Она вышла к нему, и они долго разговаривали об этом. Она успокаивала его, пообещав завтра же поговорить с ней, образумить её. Она говорила, что её дочь ещё молода и многого не понимает в этой жизни, но пройдёт совсем немного времени, и она, повзрослев, обязательно изменится в лучшую сторону, и у них будет всё прекрасно. Просто надо немного потерпеть и подождать, - так говорила она ему, и он очень хотел верить в это.

Он надеялся, что всё пройдёт, что однажды она, как мать его ребенка, образумится и пожалеет его, и он, конечно, простит её за всё, как всегда прощал. Она полюбит его вновь. Он ведь хорошо помнит то время, когда она любила его, и не было тогда счастливее его в целом свете. И у них всё будет хорошо, потому что он-то и не переставал никогда любить ее. Он наивно считал, что в каждой семье всякое бывает, но всё можно исправить и наладить, если очень этого хочешь. Он в это верил и этим жил. Но он не знал и не понимал главного - того, о чём ещё древние говорили: что любого мужчину женщины любят ровно настолько, насколько он любит и уважает свою мать, и чем больше его любовь к матери, тем больше любви в его адрес от близкой ему женщины. При редких встречах и разговорах по телефону со своей матерью, он никогда не информировал её о негативных сторонах своей семейной жизни, так как в последнее время мать очень сдала и часто болела. Он часто даже не знал об этих периодах её жизни, когда она болела. Она, в свою очередь, никогда ему не жаловалась и не беспокоила по телефону. Благо, у неё были хорошие подруги по работе, которые постоянно поддерживали её в самые трудные минуты жизни, которых в последнее время у неё было предостаточно. Более того, все её трудности носили моральный характер. Она постоянно переживала о сыне и о внуке, которого она практически не видела и не знала, точно так же как и он её. Всё это было нестерпимо больно для ставшей в один миг покинутой всеми одинокой и больной женщины. За всё это время она очень изменилась и внешне. Она постарела и стала сутулиться, а по причине слабости здоровья, её голос стал очень тихим. Это не могли не видеть и её ученики в школе, они всячески жалели её и старались как можно меньше шалить и шуметь на её уроках. Свой предмет она знала очень хорошо и всегда умела интересно подавать его детям. Преподаватели, во главе с директором школы, знали всё, что произошло у неё с сыном, и искренне жалели её. Более того, они хорошо помнили её сына Станислава как выпускника-медалиста и как вполне хорошо воспитанного юношу. Они были уверены в том, что его настигла несчастная любовь к девушке, недостойной этой любви. Эта история пересказывалась из уст в уста, как поучительная для многих не только в школе, но и далеко за её пределами, так как мать этой недостойной любви девушки была достаточно заметной фигурой в городе.

До Светланы Яковлевны, матери Ольги, эти пересуды не могли не доходить, так как всё происходило в одном районе города, где она жила и работала. Однажды вечером, вернувшись с работы, она решила серьёзно переговорить с дочерью о том, что она вытворяет в последнее время.

- Когда ты, наконец, закончишь свой праздный образ жизни у всех на глазах? - спросила она её. - Чего тебе не хватает в этой жизни? У тебя прекрасный муж, маленький ребёнок, а ты позволяешь себе гулять неизвестно где и с кем до утра и этим самым позоришь не только себя и мужа, но и меня с отцом, наконец! Вот послушай, моя дорогая дочка, что я тебе скажу. Если не прекратишь такой образ жизни, я тебя выгоню из дома без ребёнка, я лишу тебя права на материнство, ты меня знаешь, я этого легко добьюсь. И тогда можешь идти на все четыре стороны, а я посмотрю, как ты будешь нужна твоим интересным знакомым по пьянкам и гулянкам. Яшку, внука своего, и мужа твоего я тебе обижать и калечить не позволю. Я думаю, что гораздо меньше переживу позора от тебя, если позволю лишить тебя права быть матерью, чем ждать, что ты ещё начнёшь вытворять завтра. Твой муж и без тебя воспитает сына, а я помогу ему в этом, я долго терпела, но всякому терпению приходит конец, вот он и пришёл. Ты посмотри и послушай, что о тебе болтает повсюду народ, скоро дождёмся публикаций в газетах. Я думаю, что скоро и до этого дойдёт, я человек публичный не только в городе, но и в области. Ты что хочешь, чтобы ещё и я потеряла работу и с тобой дома сидела? Нет, у тебя точно что-то с головой, и тебя лечить надо. Точно, я это и сделаю, я определю тебя в психиатрию, завтра же отправлю на обследование и оттуда прямой дорогой в стационар, если хотя бы на час без моего разрешения отлучишься из дома.

На удивление матери, дочь её слушала тихо и спокойно, не спорила и не кричала, как обычно, а тупо смотрела в пол и молчала. В какой-то момент мать на самом деле подумала, не сошла ли она с ума, и испугалась. Но дочь подняла голову и заявила, что она уже давно любит другого человека и ничего не может с собой поделать.

- Помоги мне, пожалуйста, мама, - произнесла она, - последний раз прошу тебя, мама, пожалуйста. С этим человеком я буду хорошей матерью, хорошей женой и прекрасной, как никогда, дочерью. Каждый человек может ошибиться в жизни, и каждый имеет право на исправление этой ошибки. Поверь мне, пожалуйста, мама, что это настоящий мужчина. Я это поняла, как никогда, после того, когда он однажды остановил мой очередной каприз, отхлестав меня по щекам и вполне заслуженно. У меня впервые в жизни лицо пылало и горело несколько часов. Я бродила всю ночь по улице, и моей ненависти к нему не было предела, но к утру, успокоившись, я вдруг поняла, что не смогу жить без этого человека. Если он не позволяет себя обидеть кому бы то ни было, то он и не позволит никому обидеть меня, моих детей, нашу семью. В этом и заключается настоящий мужчина. После этого я ещё больше и сильнее полюбила этого человека. Это не мой муж, который готов терпеть всё, что угодно, любые унижения и оскорбления не только от меня, но и от кого угодно!

В этот момент она выглядела непривычно спокойной и какой-то отрешённой, и было почти невозможно понять, насколько это было искренне.

Где-то в глубине души, как женщина, мать хорошо понимала свою дочь. Она и сама часто приходила к такому выводу в своей молодости, глядя на своего, по сути, такого же мужа, и кто знает, что бы было с её семьёй, встреть она тогда и полюби более сильного человека. Но она тут же справилась с собой и, скрывая своё волнение, продолжила:

- Подумай, о чём ты говоришь, а как же твой муж? Он ведь любит тебя, а как же твой сын? Он же также любит своего родного отца, привык к нему! И твой муж его любит. Это что, игрушки, а не люди, которыми ты можешь и имеешь право играть так, как тебе захочется? Мало ты в жизни погуляла или ещё не нагулялась? Я тебе, дочка, сказала всё, а ты подумай, чтобы не пришлось тебе искать следующего очередного любовника в психиатрическом интернате! Всё! - сказала мать и вышла, плотно закрыв за собой дверь.

За дверями нашего купе было слышно, как многие пассажиры проснулись и занимают очередь в туалет, чтобы привести себя в порядок после сна. Поскольку мы не спали всю ночь, Станислав, справедливо считая, что это он больше всего повинен в этом, предложил мне лечь отдохнуть. Бутылка чеченского коньяка была им допита, а столик нуждался в хорошей уборке, начиная с наших окурков и разной закуски. Он вызвался самостоятельно навести порядок, а мне предложил укладываться отдыхать после бессонной ночи. За окном уже рассвело. Низкие осенние облака тянулись по небу до самого горизонта и мало добавляли оптимизма этой жизни, особенно после такого мрачного повествования Станислава. Я не стал спорить и начал укладываться спать. Повернувшись лицом к стенке купе, я старался уснуть, мало надеясь на успех этого мероприятия.

Когда я проснулся, мои часы показывали два часа дня. Мысленно посчитав и сложив время, я понял, что проспал более шести часов на одном и том же правом боку, не поворачиваясь. Купе было пусто, постель Станислава была аккуратно свёрнута и отодвинута, столик был чист и прибран, вся посуда была вымыта и сложена так, как она была сложена до наших ночных посиделок. Неожиданно открылась дверь купе, и вошёл Станислав. Его лицо было свежее и чисто выбрито, и никто бы никогда не догадался, что он всю ночь не спал, да ещё и выпил в эту же ночь достаточное количество коньяка. На мой вопрос, удалось ли ему уснуть днём, он подтвердил мои догадки о том, что ему так и не удалось поспать по причине бессонницы, которой он страдает уже достаточно давно. На его предложение сходить пообедать вместе в ресторан я дал согласие и пошёл в туалет, чтобы привести себя в порядок после сна.

Оформляя заказ официанту, я спросил Станислава, не заказать ли что-нибудь из спиртного, что он категорически отверг и ответил, что подобное тому, что произошло с ним ночью, никогда не происходило. Более того, он вообще не любитель каких-либо крепких напитков, а то, что произошло сегодня ночью, легко объяснимо тем, что ему впервые в жизни попался такой прекрасный собеседник.

- Благодаря вам, - сказал он, - я смог вновь пережить и как-то впервые по-новому проанализировать всю свою прожитую жизнь.

Хорошо пообедав и выкурив по сигарете, мы вернулись в купе. Мне оставалось ехать до дома около семи часов, а ему ещё больше суток.

- Так что же произошло с вашей женой дальше? - спросил я его. - Расскажите, если это возможно.

Он опять улыбнулся мне уже знакомой улыбкой, посмотрел задумчиво в окно и, немного помолчав, продолжил свой ночной рассказ. Рассказывал он уже не так увлечённо и страстно, как это было ночью. Видимо, дневной свет смущал его, и повествование тех или иных событий казалось порой путаным и нескладным. Он сам чувствовал это, смущался и, как ни странно это выглядело для взрослого мужчины, часто стыдливо краснел. Я старался не смотреть на него, чтобы не смущать, и больше смотрел в окно, чем на самого рассказчика.

Тёща Станислава, Светлана Яковлевна, не исполнила своих угроз в адрес дочери и легко смирилась с тем, что та, собрав вещи, вместе с ребёнком переехала жить к своему новому, как она выражалась, настоящему и любимому ею мужчине. Этот мужчина был старше её на пятнадцать лет, работал директором ресторана, был разведён, и, вроде бы, где-то в области у него были дети, с которыми он поддерживал связь. Вот и всё, что было известно о нём.

Светлана Яковлевна уговорила Станислава не покидать её дом, а продолжить жить у них, как прежде. Она уверяла его, что Оленька быстро одумается и вновь вернётся домой и что у них всё может наладиться, если только подождать. Ему очень хотелось верить в это, и он продолжал жить по-прежнему, но уже в совершенно новых условиях - в роли зятя-холостяка.

Он никому, даже матери, ничего не сообщил о случившемся и продолжал как ни в чём не бывало ходить на работу и очень надеялся, что скоро всё изменится, и его самая дорогая и любимая Оленька вместе с сыном вернётся к нему. Она обязательно убедится в том, что никто не сможет любить её так, как любил её он. Когда она поймёт это, то сразу же вернётся к нему и попросит прощения, и он, конечно же, простит её, глупую и капризную. Она сама ещё как ребёнок и до конца не понимает, что натворила, и как не ему, мужу, объяснить ей это. Но время шло, никто не возвращался и даже не звонил. Оленька за всё это время даже не созвонилась со своей матерью, и это обстоятельство начинало беспокоить.

Через месяц тёща сообщила зятю о том, что звонила дочь. Глядя ей в глаза, он сразу почувствовал что-то неладное и не ошибся. Оленька звонила матери уже из Москвы, куда она уехала со своим новым возлюбленным на постоянное место жительства и просила не беспокоиться по этому поводу. Она передавала всем приветы, в том числе и мужу, просила всех простить и понять её, так как она на самом деле встретила наконец-то настоящего мужчину и очень счастлива с ним. Если Станиславу потребуется развод с ней, она готова в любое время дать на это письменное согласие, так как понимает, что он ещё молодой и имеет полное право на свободу, чтобы завести себе другую семью. Примерно так вкратце тёща описала всё, о чём говорила с ней дочь по телефону. В этот день, к вечеру, Станислава увезла скорая помощь в кардиологию. Он никогда не думал и не подозревал, что у него такое больное и слабое сердце и что с ним вдруг сможет случиться такое страшное и неожиданное явление, как инфаркт. Когда он пришёл в себя, рядом с ним у больничной койки сидела его мать. Она выглядела очень осунувшейся и постаревшей, её глаза были заплаканными, его правая рука была сжата в её ладонях. Она пыталась улыбаться, но у неё это никак не получалось, так как глаза были переполнены от слёз, и она ничего не могла с этим поделать.

- Как ты себя чувствуешь? - спросила она, поглаживая его руку.

- Хорошо, мама - ответил он.

- Завтра, если всё будет хорошо, мы поедем с тобой домой, сынок. К нам домой, в наш дом, слышишь меня, в наш дом, - повторила она, не надеясь, что он до конца понимает её после всего, что пришлось ему испытать.

- Хорошо, мама, - опять повторил он и закрыл глаза. Ему стало, как никогда, жаль свою мать. Ещё совсем недавно это была очень красивая и жизнерадостная женщина, а сегодня на него смотрит какая-то заплаканная старушка.

- Прости меня, мама, - тихо произнёс он. - Я очень виноват перед тобою, и я постараюсь многое исправить, я согласен с тобой, мне надо обязательно вернуться домой, к нам домой, в наш дом.

Мать обняла его за плечи, прижалась своей мокрой от слёз щекой к его щеке и прошептала ему на ухо:

- Будь мужчиной, сынок. Будь, как папа, пожалуйста, он был у нас настоящим и сильным мужчиной.

На другой день, как и обещала мать, его выписали домой. Врач предупредил о постельном режиме сроком на месяц и просил строго его соблюдать. Приехала в больницу и Светлана Яковлевна и предложила воспользоваться её служебной машиной. Ехали домой молча, только водитель иногда нарушал тишину вопросами о том, как лучше проехать через дворы к дому, так как центральный въезд был закрыт по причине ремонта теплотрассы. Поднявшись в квартиру, мать стала готовить постель для сына, а тёща давала наставления по лечению. Она уже договорилась с каким-то хорошим кардиологом, который будет ежедневно приходить к ним и следить за состоянием здоровья, как она выразилась, нашего сына.

- Ты и мой сын, - сказала она Станиславу и поцеловала его в лоб, когда он уже лежал в кровати. - О лекарствах не беспокойтесь, все необходимые медикаменты будут у врача.

Она попрощалась с ними и, обняв мать, уехала, поќобещав позвонить вечером и проведать их завтра.

- Вот мы и опять с тобой, сынок, вместе, - произнесла мать, поправляя одеяло на сыне, и из этих слов было трудно понять, радовало это её или огорчало. Вскоре он уснул, и ему уже в который раз снился один и тот же сон, где он с Оленькой и сыном отдыхает на берегу какой-то реки и между ними нет никаких страшных недоразумений, которые произошли недавно. Они очень счастливые, взявшись за руки, бегут по берегу. Оленька над чем-то по-детски хохочет, как умеет это делать только она и больше никто на этом свете, а её неповторимые щёчки с ямочками как всегда его завораживают и сводят с ума.

Проснувшись и открыв глаза, он увидел сидящую рядом мать, она держала его руку в своей руке и улыбалась.

- Тебе приснился хороший сон, сынок? - спросила она. - Ты спал и улыбался во сне, как когда-то в детстве. Я так рада за тебя.

- Не надо, мама, - ответил он и повернулся лицом к стене. - Мне снились Оленька и сын, я не могу и, наверное, никогда не смогу их позабыть, мама. Ты ведь тоже всегда помнила и любила одного отца и никого больше, поэтому можешь меня понять как никто другой.

- Сынок, - ответила мать, - но отец не бросал меня, он любил только нас с тобой и никого больше. Разве можно сравнивать мою любовь к отцу и твою к этой, я не хочу даже называть её по имени.

- Прекрати сейчас же! - закричал он на мать. - Что ты можешь знать о ней, чтобы говорить и рассуждать об этом! И давай договоримся с тобой, мама, чтобы ты больше никогда не смела о ней говорить!

- Хорошо, хорошо, - ответила мать, испугавшись, что у сына опять может что-то произойти с сердцем. - Что поделаешь, - сказала она успокаивающе, - видно, мы с тобой оба однолюбы, и ничего с этим не поделать.

- Мама, - сказал сын, - позвони, пожалуйста, Светлане Яковлевне, чтобы она завтра принесла мне фотографию Оленьки, которая в рамочке, она знает.

- Хорошо, сынок, позвоню, - ответила мать и, только выйдя на кухню, дала волю своим слезам.

С тех пор прошло двенадцать лет. Станислав живёт с матерью, регулярно навещает Светлану Яковлевну. Она также живёт одна после смерти мужа, похоронив перед этим своих и мужневых родителей. Станислав и его мать помогали ей в проведении и организации столь хлопотных мероприятий. Оленька на всех этих мероприятиях не присутствовала, хотя её очень ждали, особенно Станислав, который до сих пор её любил и помнил. Один и тот же сон на берегу реки снился ему постоянно, и он, как ребёнок, радовался этому и всегда ждал очередного прихода этого бесконечного сна. Несколько попыток со стороны матери и бывшей тёщи познакомить его с какой-то хорошей девушкой или молодой женщиной не увенчались успехом, и они обе, так же как и он, потеряли к этим мероприятиям всякий интерес.

Оленька время от времени писала матери о своей заграничной жизни. Дело в том, что её муж стал известным олигархом - не благодаря богатству, а благодаря махинациям, которые он проводил в России в период девяностых годов, и теперь скрывался и жил, как многие ему подобные, в Англии. Оленька писала в письмах матери о своём большом доме и хозяйстве при нём. О том, как она устала управлять многочисленной прислугой при доме. Писала о сыне Яше, который успешно заканчивает колледж и готовится поступать в университет, а также о шестилетней дочери Свете, которую она назвала в честь бабушки и своей матери. Если сын Яша хоть как-то ещё помнил русский язык и говорил на нём, то дочка родного языка не знала вообще. Были в письмах и фотографии, на которых изображалась вся эта счастливая жизнь на чужбине. В каждом письме Оленька звала мать к себе на постоянное жительство, но Светлана Яковлевна такого приглашения не принимала, так как хотела умереть на земле своих предков, и это выглядело с её стороны далеко не причудой, а глубокой убеждённостью.

Спрашивала дочь у матери и о Станиславе, просила передавать ему глубокие извинения за всё то, что она сделала, и при этом всегда желала ему достойного счастья, которого он заслуживает. Станислав иногда намеревался съездить по путёвке в Англию с целью повидать своего сына, но каждый раз не только мать, но и бывшая тёща всячески отговаривали его от этой затеи, хорошо зная состояние его здоровья. Более того, как писала Оленька, Яша вообще ничего не помнит о своём родном отце и убеждён, что его отцом является новый муж Ольги, которая уже давно сменила свою и сына фамилию на фамилию нового мужа. Даже отчество родного отца исчезло. Всё это было сделано ещё в Москве и явно незаконно, так как согласия родного отца никто не спрашивал. "В нашей стране, - думал Станислав, - за деньги можно сделать всё, тем более за большие деньги". После таких убеждений и уговоров со стороны матери и тёщи он с ними соглашался и откладывал уже в который раз свою затею о поездке на встречу с сыном.

Теперь он работал на одном из "почтовых ящиков" в качестве начальника лаборатории, куда его устроила Светлана Яковлевна, воспользовавшись своими старыми связями. По сравнению с работой преподавателя, его зарплата теперь возросла в несколько раз, и он искренне был за это благодарен. Но Светланой Яковлевной преследовалась ещё и другая цель этого трудоустройства: работая на секретном предприятии и имея на это допуск, Станислав автоматически лишался права на какую-либо заграничную поездку. Он это всё понял потом, позднее, но обиды за это не хранил. Он почти так же, как и раньше, регулярно навещал свою бывшую тёщу, с которой они подолгу разговаривали о его бывшей жене. Вспоминали какие-то смешные случаи из той прошлой их совместной жизни, искренне смеялись, перечитывали её заграничные и старые московские письма, и это всё делалось какой-то важной частью его жизни. Он хорошо понимал это, но это его не пугало. Более того, он был рад этому открытию в себе как новому постоянному способу общения с его Оленькой. С этим ощущением он продолжал теперь регулярно навещать свою тёщу не только в выходные дни, но и по будням, так как это был единственный для него человек, который мог обеспечивать для него какую-то, пусть даже эфемерную, но всё же связь с его Оленькой.

Наш поезд уже подходил к Екатеринбургу, и я приступил к сборам своего нехитрого багажа, умещавшегося в небольшой сумке. Закончив с сумкой и переодевшись, я предложил Станиславу на прощание перекурить, и мы вместе вышли в тамбур. Он опять, как и в начале нашей встречи, выглядел несколько отрешённым и серьёзным, но глаза были не столь печальны, какими я их увидел в первые минуты нашего знакомства. Он приглашал меня, если представится случай, в гости к нему домой и протянул мне, видимо, приготовленную заранее бумажку, на которой были записаны номера всех его телефонов и домашний адрес. Это выглядело столь трогательно и неожиданно, что я тут же достал свою визитку и на обратной её стороне расписал так же подробно все свои координаты. Он с неподдельной радостью принял эту визитку и обещал звонить мне, если какая-то оказия вдруг занесёт его в Екатеринбург. Прощаясь на перроне, мы несколько раз обнялись, и я был несказанно удивлён, когда заметил на его глазах проступившие слёзы. Поначалу мне показалось это слишком сентиментальным и даже несколько смешным, но потом я понял, что этот человек в силу сложившихся жизненных обстоятельств никогда не имел в своём окружении близких себе людей, за исключением матери. Ему никогда не представлялось возможности с кем-то поговорить и выговориться, так как ко всему этому он ещё и никому не доверял в этой жизни. Видимо, кто-то когда-то, может быть, ещё в его далёком детстве, посмеялся над ним, над его какими-то внутренними тайнами. И с тех пор он перестал кому-либо доверять в этой жизни. Не поэтому ли появившаяся когда-то в его жизни Оленька осталась практически единственным близким и самым дорогим человеком в его жизни? Возможно, это издержки женского начала у мальчиков, воспитанных без отцов, в окружении женщин или какие-то иные причины, о которых мы не можем знать и даже догадываться.

Уже заканчивая этот рассказ, я решил позвонить Станиславу. Мне казалось, что у него обязательно должны произойти какие-то перемены в личной жизни и, конечно же, в лучшую сторону. Сотовый телефон не отвечал, и я решил набрать домашний. После нескольких гудков трубку сняли, и чей-то женский голос ответил.

- Здравствуйте, - произнёс я, - а можно пригласить к телефону Станислава.

Через некоторое непонятное для меня молчание голос спросил:

- А вы кто будете?

Я стал уже несколько раздражённо объяснять, что мы с ним познакомились год назад, и что вот он сам просил меня ему звонить и.т.д. Мысленно мне уже хотелось бросить трубку, чтобы прекратить эти нелепые объяснения. И вдруг женщина на другом конце провода произнесла неожиданные для меня слова.

- Простите, Стасик - это мой сын, он три дня назад умер, а сегодня мы его похоронили, - и она заплакала.

- Извините, что же случилось? - спросил я.

- Простите, вы не знаете, сердце, у него же больное сердце, - и она, не сдерживая слёз, опять заплакала.

Выходит, что всё это время, ровно эти три дня, которые я писал этот рассказ, я писал уже о мёртвом человеке. Я ещё раз извинился и тихо, как никогда в своей жизни, поспешил положить телефонную трубку.

2004 г.