Свиток первый (новая редакция)
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Устарел. Хранится как черновик.
|
--
Пролог.
--
Чан'ань - "Вечный мир". Внутренние покои императорского дворца. 5-й день четвертой луны. Томоэ.
Клинок течет из ножен, легко и послушно. Стальная дуга, покинув деревянное ложе, вытягивается параллельно доскам пола и, описав стремительный полукруг, взлетает вверх, готовый обрушиться губительной молнией на замершую напротив соперницу.
"Естественность - результат безмыслия. Ум должен быть отстраненным, подобно зрителю", - всплывает в памяти.
Войлочная подошва носка скользит вперед и вбок. "Не напрягаться. Не задумываться, не гадать о ее намерениях. Видеть... нет, чувствовать, и верить чувству".
Девушка отгоняет слишком навязчивые мысли. И сдвигает ногу чуть дальше, одновременно сдерживая себя: "Не поддаться приманке. Не дать заманить себя. Главное, понять ее вовремя... Нет, я не должна думать об этом! Иначе проиграю! Нельзя, нельзя..."
Схватка не бывает долгой. Даже если она и кончается ничем. Соперницы, едва избежав смертельных касаний клинков, проскочили мимо друг друга и опять замерли в боевых позициях, осознавая итоги сшибки. И опять закружили, готовые к внезапному броску. Осторожные и расслабленные одновременно. Каждый шаг - попытка выиграть мгновение, движение рук - угроза...
Подчинившись внезапному импульсу, девушка метнулась вперед. "Не надо думать!" Волнистые молнии лезвий сверкнули и столкнулись, оглушая и ослепляя заострившиеся чувства!.. Но даже не думая, она не успела. Осознала это, увидев взблеск над головой, ощутила накатившую боль в руках, спине и ногах - тело сдалось раньше ее!
Она зажмурилась. Вновь распахнула глаза и попыталась сосредоточиться. Кончики пальцев машинально погладили гладкую округлость камня. В какой-то момент показалось, что можно использовать "ко", и рука с камнем взметнулась над доской... Бесполезно... Все бесполезно...
"Я сдаюсь", - подумала, еще не произнесла, девушка и тут только почувствовала, как свеж весенний ветерок. Вместе с осознанием проигрыша вернулся, вспыхнул яркими красками привычный мир. Мир женских покоев с его неспешными разговорами, размеренными движениями и азартными словесными поединками... Ну, еще играми. Не менее увлекательными.
Томоэ, или, по-ханьски, Утренняя Ветка - впрочем, это всего лишь прозвище, которым зовут ее самые близкие люди, включая отца, брата и подружек-наперсниц, для остальных позволительно официальное гунчжу-царевна Ань-Го - старшая дочь императора ... сидит на пятках перед массивной квадратной доской для "го". Длинные темно-русые волосы распущены и вольно - обстановка позволяет - стекают по плечам и спине до пола, где свиваются широкими кольцами. Овальное живое лицо напряжено тщетно скрываемыми эмоциями - лоб пересекла складочка, стрельчатые брови подняты, прямой нос заострился, выразительные губы, подчеркнутые карминовой помадой, собрались в бабочку. Напротив, все еще сосредоточенная, наверное, обдумывающая возможное продолжение партии, застыла подруга и двоюродная сестра Гэммэй, или, по-ханьски, Тянь Чжи. Фамильное сходство бросается в глаза, как и то, что эта девушка старше - положение спины и заметные под платьями округлости в области груди ясно говорят о наступившей физической зрелости, а неподвижность точеного лица - о зрелости душевной. По бокам, в мягкой тени веранды, замерли поглощенные зрелищем игры молчаливые красавицы, в весенних нарядах похожие на большие редкие цветы. Цветы "Императорского сада"... Томоэ вздыхает и задерживает взгляд на истрепанной зубами кромке расписанного веера. Присутствующие рассматривают доску, разрисованную узором белых и черных камней, лица игравших, друг друга, и ни одна - веер. "Видят, все видят...". Томоэ краснеет и спешит склониться перед соперницей, используя собственные волосы, как укрытие от взглядов:
- Я сдаюсь... Спасибо за игру.
Однако, смущение быстро прошло. Азарт еще не отпустил. Заставил поднять глаза и выпалить:
- Мы сыграем еще раз?..
Разве что-то мешает продолжить? Времени и сил достаточно. К тому же игра прекрасно спасает от скуки. И все же помеха возникает:
- Вы опять порадовали нас своим искусством, дорогая Тянь Чжи, - проворковала одна из наблюдавших за игрой женщин - красивая молодая северянка, с тяжелыми цвета спелой ржи волосами, уложенными в высокую, украшенную лентами и заколками, прическу, - вероятно, ваш будущий муж будет счастлив иметь такую умную жену...
Томоэ не понимает скрытого значения этой фразы, но язвительность тона и нарочитую, оскорбительную фамильярность - обращение по имени, как к служанке - улавливает мгновенно. А еще она помнит про долгую и непонятную вражду кузины и Почтенной Подруги Шу-и. Потому порывисто вскидывается, задирает нос, торопясь с ответом:
- Вот уж точно счастливее вашего!
И тут же краснеет, поняв, что сказала это о собственном отце. Опять заслонилась волосами.
Гэммэй отвернулась, сделала вид, что ничего не произошло. Одна из женщин - чуть старше Томоэ, тонкошеяя и круглолицая девушка - новая фаворитка Сына Неба, но пока что официально остающаяся Доброй Сестренкой - попыталась сгладить неловкость.
- Это чудесно! Поздравляю вас...
И тоже замолчала, смутилась, ощутив неприятие той, кому было адресовано славословие. Обстановка стремительно накалялась, но в дело вступила самая старшая из дам - Драгоценная Благодетельная Подруга Мэй-си. Она обернулась к Томоэ:
- Дорогая, вы много времени просидели неподвижно, прогуляйтесь по саду...
Принцесса кивнула - женщина, не просто умевшая доставить радость императору, но и смирять его гнев, часто выступала в роли неофициальной распорядительницы, послушаться ее всегда было лучшим решением. Чувствуя нарастающее напряжение между присутствующими (самая молоденькая смотрела немного растерянно), Томоэ встала и обернулась к хмурой подруге:
- Идем?
Гэммэй кивнула, обернулась к присутствующим и поклонилась:
- Благодарю вас... - фраза прозвучала совершенно тускло.
Они отошли в глубину сада, пройдя по прямоугольным плитам дорожки мимо выложенного крупными серо-зелеными камнями берега пруда, и остановились под ветвями в бледно розовых цветах, за облачками которых едва угадывались крыши окружающих построек. Гэммэй опять отвернулась. Но Томоэ нетерпеливо подалась к ней, снедаемая любопытством пополам с тревогой за подругу и гневом на обидчицу:
- Что случилось? Чего она? Что за муж? - она попыталась заглянуть в лицо спутницы, попыталась поймать убегающий взгляд, - Ты ведь не будешь от меня скрывать что-то? Помнишь обещание? Никаких секретов...
Та едва слышно вздохнула. Обернулась с улыбкой.
- Ничего, сестрица, - фальшь была слишком явной, - я просто плохо спала.
- Ты еще скажи, что я ночью пиналась. У тебя не получается... - принцесса не произнесла обидного "лгать", - Что с тобой?
Она протянула руку и осторожно коснулась кончиками пальцев волос подруги.
Реакция оказалась неожиданно бурной. Гэммэй закрыла лицо рукавами, и плечи ее затряслись в беззвучных рыданиях. Томоэ растерялась.
- Сестричка, - протянула она неуверенно, но громовой раскат прервал ее, а потом налетевший ветер стряхнул с деревьев лепестки и закружил их розовыми снежинками вокруг замерших девушек...
Томоэ, завороженная танцем лепестков, прошептала:
- Красиво... Что это было?
Небо чистое, по-весеннему светло-голубое и глубокое. Ни облачка. Ни намека на грозу.
Она оглянулась на Гэммэй, увидела, как отчаяние сменяется сосредоточенностью, а потом и тревогой.
- Ты помнишь звуки фейерверка?
Вопрос прозвучал очень четко, отчего стало тревожно.
- Да.... Но это не совсем похоже...
- Это порох взорвался. Много и рядом.
Томоэ не понимает. Ей не знакомо это слово, но от того, как говорит его кузина, обдает холодом. Даже сердце замирает... Пальцы Гэммэй, сильно сжавшие запястье, перехватили испуганный вскрик.
- Госпожа! - это подбежала служанка-наперсница Инори. - Госпожа, пройдите в свои покои!
За ней мелькает синее одеяние евнуха - и когда только успел подбежать, гремело только что.
- Госпожа гунчжу, - голос вышколенного слуги напряжен, хотя и учтив, как и положено. - Пройдите в свои покои. Все хорошо. Вам ничего не угрожает.... - и уже фальцетом: - Пожалуйста, пройдите в свои покои!
От этого делается еще страшнее. Но пальцы Гэммэй сжимают руку: "Я здесь, не бойся".
- Да, - кивнула Томоэ, вспомнив свое положение. - Да, иду...
Галереи, переходы, коридоры - узкие, сжатые стенами или перилами - садики и павильоны отобрали себе все пространство, оставив для прохода совсем немного. На развилках и около проемов дверей привычно застыли фигуры дворцовой стражи и слуг... На бегу страх улетучился, уступил место навязчивому: "Гэммэй соврала! Что происходит?!". Почти бегущий впереди евнух, подобрал полы своего халата - Томоэ, которая не могла так поднять платья, на мгновение позавидовала ему. Но вот и летние покои принцессы. Двери закрываются за спиной, словно отсекая торопливую спешку вместе с провожатым.
- Так что это было?!
Девушек сейчас четверо - царевна, княжна и личные служанки - здесь нет секретов. Хотя, с недавних пор Томоэ уже понимает, что секретов нет только у нее, она чувствует тень недоговоренности - вот как сейчас - но прямой лжи до сегодняшнего дня не было, и потому только сейчас можно зацепиться, сорвать эту завесу отчуждения. Но Гэммэй говорит об ином, о тревожном, об источнике спешки и волнений:
- Порох. Я слышала, как взрывается порох...
Томоэ замечает в глазах Инори понимание - та тоже слышала и тоже причастна к тайне. Она, а не Томоэ!
- Я не про порох!.. - и удивление в глазах подруг заставляет добавить: - Ладно! Про него тоже. Что это такое?
- Это такой... - Гэммэй начинает вдохновенно и замолкает на полуслове. Смотрит на принцессу странно. - Это такое вещество... смесь... - она подыскивает слова. А Томоэ чувствует себя дурой и начинает кусать губы, смазывая помаду. - Которая очень сильно горит. Ты должна была видеть...
- Шутихи и серпантины! Я поняла.
- Тогда представь себе, что загорелось сразу много этого.
Томоэ представила... громадный фейерверк. Но...
- Но огня не было.
- Потому что, это немного другой порох! Он не выгорает постепенно, как в шутихе, он горит сразу весь... Получается взрыв, - соединенные ладони Гэммэй резко разошлись в стороны, как будто что-то толкнуло их изнутри. - Бах! Ты слышала.
Принцесса кивнула.
- Такими взрывами разрушают целые городские башни во время осад, - совсем тихо закончила Гэммэй.
Томоэ сглотнула. Моргнула.
- Башни?
Ноги сразу ослабели. Девушка опустилась на ближайшую подушку. Беспомощно глянула на подруг и увидела в их глазах тревогу. Нет - страх.
В комнате воцарилось тяжелое, душное молчание. Невыносимое. Именно оно заставило искать тему для разговора. Другую.
- А о чем говорила эта стерва Шу-и?
- Госпожа, - вяло возразила грубости Инори. Томоэ только веером отмахнулась - крепкие словечки девочки коллекционировали вместе и тайком щеголяли ими друг перед другом.
- О каком замужестве шла речь?
Гэммэй встретила требовательный взгляд царевны. Окатила из глаз безнадежной тоской. На миг всего. И промолчала.
- Гэммэй, миленькая... Что случилось?
- Меня замуж выдают.
Прозвучало, как "хоронят".
- За варварского царька...
- Но ведь это... - Томоэ споткнулась в середине фразы. - За кого?!
- Месяц идут переговоры. Шаньюй требует невесту из императорского рода... Посольство должно отвезти меня на север, в степи.
Томоэ замерла на миг, оглушенная. Потом прижала пальцы к губам. Мысли заметались... Не сразу вспомнила, кто такой шаньюй. Вспомнила шумных и грубых варваров на пиру. Презрение и ненависть, с которой отзывался о них старший брат.
- Но!.. Почему? Ты ведь со мной... Я папу попрошу, он...
Но произошло странное - после произнесенных слов лицо Гэммэй исказилось, некрасиво, зло. Она мотнула головой, как будто отрицая что-то, зажмурилась. Выдавленные веками слезинки сверкнули в воздухе. Голос зазвенел подступающей истерикой:
- Папу?! Попроси!..
Это прозвучало с такой неожиданной издевкой, что Томоэ растерялась окончательно, и... всхлипнула. А потом зажмурилась, загородилась от всех веками и заплакала от незаслуженной обиды. Тихо, молча.
Чья-то рука накрыла ее руку. Голос княжны прошептал сдавленно:
- Прости, ты совсем не виновата.
Слова эти проломили плотину - слезы хлынули потоком. Девушки обнялись и зарыдали в голос. Очень скоро к ним присоединилась служанки. Плакали слаженным хором, дружно и самозабвенно. Каждая о своем, но вместе. И потому слезы принесли облегчение.
Принцесса замолчала первой. Вытерла слезы и тушь. Хихикнула.
- Мы все такие страшные.
Она не могла, не знала, как исправить беду, но могла хотя бы рассмешить.
- Прямо как актеры.
Девочки постепенно успокоились. Гэммэй даже улыбнулась, вызвав ответные улыбки - острота переживаний прошла, и показалось, что беды отступят, не могут не отступить...
Шум отворяющихся дверей и шорох одежд заставил подружек обернуться: в покои вошли сначала вооруженные евнухи, а за ними...
- Господин Первый Наставник, - звенящим голосом спросила Томоэ выпрямившись после короткого почтительного поклона. Остальные девушки тоже приветствовали вошедшего согласно своему рангу.
- Прошу простить меня, Госпожа Великая Всеобщая Повелительница... - тучный человек сложился в глубоком поклоне, а потом опустился на колени. Услышав изменившийся титул, принцесса изумленно распахнула глаза... - Простите своего нижайшего слугу, принесшего скорбное известие! Ваш брат Великий Сын, наследный принц, Дай Сыюань только что... погиб... от рук изменников. Вы теперь Наследница.
Мир вокруг Томоэ качнулся, затянулся дымкой и опрокинулся в темноту...
--
Чан'ань - "Вечный мир". Усадьба главы Державных Наблюдателей - Цензората - Гао Янь-Чжана. 8-й день четвертого месяца.
Гао Янь-Чжан поставил чашку на столик. Брови его при этом потянулись вверх, а вокруг губ собралось напряжение. Длинное лицо от этого стало еще длиннее, оправдывая неофициальное прозвище - Сторожевая Вышка.
- Удивительное дело. Каждый чувствует свое в этом чае... Но все говорят о богатстве его вкуса...
Тонкие, но сильные пальцы погладили край чашки.
Он ласково посмотрел на сидящего напротив молодого человека. Тот неторопливо опустил свою чашку, задумался. И наконец ответил:
- Да, дядюшка.
Говоривший при этом мало походил на своего родственника - если облик того напоминал о Стране Утренней Свежести, то лицо молодого человека - крепкий подбородок, линия бровей, разрез и цвет глаз, подходили скорее жителю северных равнин или даже горцу-юэ. Однако, свободный стиль одежды - домашнее платье, распущенные волосы - на фоне почти царской изысканности и роскоши окружающих предметов и сада говорил не только о высочайшем статусе собеседников, но и о той степени близости, каковая оправдывается только близким родством и, вместе с тем, глубочайшей дружбой или отношениями учителя и ученика.
Янь-Чжан кивнул и заговорил. О другом.
- Император болен. Потеря любимого сына...
Он слабо помахал рукой, глазами и губами изобразил страдание.
Молодой человек кивнул, не выразив лицом ничего. Насчет "любимого" оба придерживались единого мнения, и старший собеседник лицедействовал лишь по привычке, впрочем, отнюдь не пагубной.
- Болезнь не мешает ему осуществлять правление, - тихо ответил младший.
- Не мешает, - кивнул дядюшка. - Заботы государства не оставляют и на одре болезни.
Последние события проходили на глазах обоих - высшие чиновники Цензората, каковыми являлись оба собеседника, в стороне остаться не могли.
- Кроме того, он озабочен судьбой будущего правления.
Молодой человек пожал плечами: "Не мое дело".
- Тебя что-то тревожит?
- Нет. Почему вы спросили?
Янь-Чжан положил руку на поверхность стола - полированный камень приятно охладил ладонь. В пруду под павильоном плеснула рыба.
- Ты не долил мне чаю.
Молодой человек смутился, вызвав улыбку старшего родственника.
- Нет, не доливай, - Янь-Чжан звонко ударил ладонью о ладонь. Мгновенно появившаяся служанка, повинуясь едва заметному движению глаз, подхватила поднос с чайным прибором и так же стремительно удалилась.
- Так о чем ты задумался?
Младший ответил не сразу.
- Взгляды.
- ? - правая бровь дядюшки взлетела вверх. - Взгляды были и будут всегда... Пока есть люди. Что тебя тревожит в этих взглядах?
- Когда человек хочет узнать, он смотрит. Что хотят увидеть во мне Три Князя и Три Наставника?
- Отвечаешь ли ты нуждам государства.
- Это они уже высмотрели давно, - резковато ответил молодой человек.
Янь-Чжан пристукнул пальцами, словно ударил в барабан отмечающий завершение сцены.
- В прошлый раз они искали в тебе качества нужные для твоих нынешних обязанностей. Сейчас...
- Искали качества для новых. Значит, новая должность?
- Да... Но пока оставим эту тему.
Молодой человек проглотил вопрос. Смолк в ожидании продолжения.
В пруду опять плеснуло.
Гао Янь-Чжан провел рукой по усам, разгладил редкие жесткие каштановые волосы. Опустил руку и сжал пальцы в кулак.
- Хорошо. Что ты думаешь о своем назначении?
Молодой человек ответил быстро, словно ждал вопроса:
- Оно может быть связано только с опалой Цюань-Чжуна. С удалением главы Приказа Великих Припасов и его единомышленников придется основательно укреплять "Девять Цинов".
- Да... - Янь-Чжан опустил веки. - И какая же должность может быть тебе поручена?
Собеседник задумался.
- Я не знаю... - ответ прозвучал очень тихо. - Чтобы возглавить хотя бы один из Приказов, мне надо опираться на надежных и знающих исполнителей. У меня таких нет. Я не имел дел с этими ведомствами... А все остальное не соответствует вниманию ни Трех Князей, ни Трех Наставников...
- Хм... ты, несомненно, самостоятельно справился бы с Управлением Императорских Конюшен - в лошадях и их содержании ты разбираешься... Но, скажу тебе по секрету, старый Цуй останется при своем.
- Тогда я не понимаю...
Янь-Чжан открыл глаза. Вздохнул. Усмехнулся.
- Гао Синь... Ты будешь мужем Наследницы...
- ?!
Юноша медленно побледнел. Но лицо осталось неподвижным... Нет, оно застыло мертвой маской.
Небо начало розоветь.
- Я понял... Сын Неба велит, подданные исполняют...
"Ты счастливый," - вдруг с досадой подумал Главный Цензор, - "Ты понял, а я не могу понять...".
- Ты недоволен?
Парень покачал головой.
- Разве это существенно?
Янь-Чжан закашлялся.
- Да... Ты будешь помнить об этом недовольстве на троне. Вероятно. И это уже существеннее некуда.
- Я стою перед противоречием, Учитель...
Янь-Чжан поморщился и поправил:
- Дядюшка.
Но молодой человек проигнорировал его реплику и продолжил.
- Мое положение определяют мои долги, но каково мое положение?
Главный Цензор опять поморщился. Ответил не сразу.
- Только ты можешь это оценить. Сейчас только ты. Я уже не учитель тебе.
Лицо парня осунулось. Он опять опустил голову.
- Почему? Вы не были в стороне от этого решения.
Янь-Чжан шевельнул губами, но остановил себя. Потом заговорил.
- Решение принято. И не все соображения мне известны. Подумай сам.
Молодой человек заговорил не сразу.
- Болезнь Сына Неба настоящая? У него мало времени и... Остальные сыновья малы. Власть можно передать и младенцу. Через руки регента - матери и ее клана... Власть можно передать через дочь, через ритуальное усыновление. Только потому девушку и объявили Наследницей. И лучшим претендентом будет тот, кто не связан с сильными домами родственными узами, иначе...
- Да. Потому Семья поддержит избранника. Но времена меняются. Тот, кто держит повод сейчас, через несколько лет его отпустит.
- А тот, кто не связан ни с кем, может встать над всеми. Потом, - слова прозвучали странно - звонко, напряженно.
Но Янь-Чжан предостерегающе поднял руку.
- Встать, хо-хо! Только встать. Но не властвовать...
Янь-Чжан поднялся с подушки. Встряхнул рукавами, расправляя ткань и обернулся к краснеющему в закате саду.
- Власть означает связь, соучастие, сопереживание... А ты связан. Долгами. Обязательствами. Сам сказал: "Мое положение определяют мои обязательства". Властитель, который несет власть, как служение...
Гао Синь опустил голову.
- Ответов много. Выбери тот, который тебе по душе. Это тебе мой последний совет, как учителя.
--
Глава 1. Ночь в огне.
--
Вельможа.
- Господин Цюань-Сяо, вам не здоровится?
Гао Синь едва не вздрогнул, услышав свое официальное имя. Поднял глаза на сидящего напротив человека. Ответ заставлял себя ждать, крутился где-то рядом, не желал даваться ставшему вдруг неторопливым и неловким уму. Гао Синь смотрел на собеседника - сознание вяло сортировало образ: длинное лицо с высоким скошенным лбом и твердым подбородком, поросшим редкой острой бородкой, усы - перепутанные мочала седых волос, над тонкими губами, длинные уши, сухая кожа, удобная просторная одежда из дорогой, тонкой шерсти и шелка, низкие сидения с подушками в просторном светлом павильоне и столики, уставленные сладостями... Но вместе все это не собиралось!..
Узнавание вернулось подобно молнии - пронзило и связало разрозненное описание: Чень Шоу, шилан - секретарь, а на деле фактический исполняющий обязанности Министра Чинов, влияние, связи, ум живой и острый, азартный и опасный. Сила и власть...
Гао Синь моргнул, облился холодным потом, с прежней ясностью осознав происходящее, и тут же понял, что сам виноват в этом. Последние дни потребовали слишком много сил. И он, собираясь на эту встречу, не рассчитал своих возможностей...
Однако, на вопрос требовалось ответить - пожилой сановник уже увидел, что гость пришел в себя. Мало того, он уже, несомненно, догадался о происходящем и предлагал удобный выход. "Говоря с человеком, будь искренним", - вспомнилась фраза учителя. Когда-то, в далекой, прошлой жизни ата (простому читателю может быть не ясно) говорил то же самое... Что ж, усталость, лишающая разума, разве не есть признак нездоровья? Еще и вопиющей глупости, но...
Господин Чень Шоу успел моргнуть и немного двинуть бровями, изображая понимание, прежде чем молодой вельможа склонился в неглубоком, но полном почтения, поклоне.
- Прошу простить мою неловкость. Мне действительно нездоровится...
- Не беспокойтесь об этом, - хозяин дома поклонился так же коротко и одновременно почтительно. И, выпрямившись, взглянул в глаза. Понимающе. Улыбнулся. - Ваши суждения о живописи и каллиграфии уже доставили мне огромную радость и надежду на достойное новое поколение. Право, беседа со стариком, вроде меня, любого могла утомить.
- Для меня большая честь быть вашим гостем, - ответная улыбка не заставила себя ждать. - А познания об искусстве далеко не так совершенны, как следовало бы. Но я рад был доставить вам удовольствие даже такой малостью. И тем более, вы меня обязываете своим великодушием, прощая мою... мое... нездоровье.
Хозяин довольно рассмеялся:
- Вы образец вежливости, господин Цюань-Сяо. Приятно в старости встретить молодого собеседника столь близкого к идеалу благородного мужа. Благодарю вас. Не беспокойтесь о случившемся... Я, признаться, подумал предложить вам комнаты для отдыха, но вам наверняка будет неудобно в чужом доме... - Чень Шоу кивнул с добродушной улыбкой, поднял руку, останавливая возможный протест. - Наверное, лучше всего будет предоставить вам носилки - плечи носильщиков намного мягче, чем рессоры коляски, - засмеялся он. - Это помогает расслабиться... Хотя, я, наверное, даю слишком много советов. Старость, - он засмеялся опять.
- Благодарю вас, - Гао Синь не удержался от улыбки, впрочем, вполне своевременной - получить такой комплимент от человека отвечающего за проведение высших столичных экзаменов стоило многого - и тут же поспешил ответить на словесную игру: - Старость мать мудрости - Ваш совет как нельзя более своевременен...
То недолгое время, пока слуги готовили паланкин, они продолжали пить чай на открытой веранде, любуясь окрашивающимся в закатные цвета садом. Разговор свелся к редким малозначащим репликам: хозяин постарался не напрягать гостя, а тот изо всех сил помогал ему в этом, одновременно оценивая свое состояние: тело легко принимало нагрузку, лишь движения стали менее уверенными, словно сомневающимися в приказаниях хозяина. Горькая усмешка родилась в душе, но так и не отразилась на губах: телу действительно стоило сомневаться. Устала душа, мысль, внимание... И досадовать об этом не имело смысла. Должно было научиться "отстраняться", "следовать Пустоте"... "Играть", - говорил иногда учитель-дядюшка. И учил играть. В вей-ци, в карты, в кости, сян-ци... Но ученик прилежно оставался холодным и рациональным, или вживался в игру, забывая о себе...
Прощание было теплым и немногословным. Гао Синь запомнил внимательный и доброжелательный взгляд хозяина. Уже в кабинке носилок, отгороженный от внешнего мира занавесками, закрыв глаза и все же не расслабившись (привык заставлять себя настолько, что напряжение стало постоянным), подумал о Чене. Этот человек ценил свою семью, свое положение, свои изысканные радости... прекрасно знал, чего стоит их сохранить,.. а еще он прекрасно разбирался в людях. "Что он увидел сегодня?"
Ворота собственного особняка распахнулись перед ним заранее - посыльный успел предупредить домочадцев. И теперь во дворе маячили встревоженными лицами секретарь Ма Сюэ, исполнявший заодно обязанности телохранителя, дворецкий и две служанки. Хотя нет, первый был внешне спокоен - вид встревоженного телохранителя может напугать кого угодно.
Выбираясь из носилок, Гао Синь кивнул секретарю, мановением руки отправил прочь служанок.
- Горячую воду и постель, - бросил дворецкому коротко и тихо. Уже поднимаясь на крыльцо дома, обернулся к замедлившему секретарю (того прозвучавший приказ не касался), - Вы мне нужны.
Секретарь кивнул и без спешки, но быстро последовал за ним.
Княжеский дом, не просто велик и богат. Он изыскан и удобен. Даже узор дерева на столбах, не говоря об ажурной решетке дверей и перил или оттенках росписи стен, с высочайшим мастерством устроены для удовольствия хозяина. Однако, Гао Синя эта умиротворяющая красота сейчас раздражала. Он не вмещался в ней, словно в клетке. Спутник же был более сосредоточен на состоянии патрона и предстоящем разговоре. Будучи на шесть лет старше и обладая редким для людей его возраста опытом, он понимал молодого человека. И сейчас просчитывал ситуацию, как игрок в вей-ци.
Они миновали сквозные залы, вышли на открытую веранду, в полутьму сада. Гао Синь быстро прошел по веранде и вступил на галерею, ведущую к восточному флигелю, в котором располагались его личные покои. И только здесь остановился и развернулся к своему спутнику, пряча лицо в последнем сумраке быстро уходящего дня.
- Я прервал один визит, и собираюсь сделать другой... - замер, ожидая протеста. Но секретарь-телохранитель промолчал, никак не выказывая недовольства. - Будет лучше, если о нем узнаете только вы и... - продолжения не требовалось, оба прекрасно знали, что секретарь, найденный с помощью дядюшки-учителя, отчитывается и ему. Во всем.
- Визит будет долгим? - мягко уточнил собеседник, давая понять, что в главном препятствовать не будет.
- До послезавтра.
Ма Сюэ кивнул, замер на несколько мгновений, размышляя.
- Вы заболели. Не слишком серьезно. Об истинном положении дел будет знать только дворецкий и одна служанка, - он тактично не упомянул лицо, не известить которое не имел права. - Остальное, как я понимаю, вы организуете сами.
Князь кивнул: - "Да".
- Хорошо. Через половину стражи улица будет чиста от надзора. Удачи вам. И берегите себя, господин Цензор, - секретарь поклонился. Он сказал все, и напомнил о главном долге. Осталось организовать "дверь" в охране усадьбы, не вызывая ненужных толков, и проинструктировать дворецкого со служанкой.
Гао Синь кивнул в ответ. Долги он не забывал. Никогда. Даже когда очень хотел.
До поста Цин-Лун Мэнь он добрался быстро. Вечерний мрак меж стен усадеб не тормозил, наоборот, облегчал движение, прогоняя с пути случайных встречных, а неслучайные, вроде гвардейских патрулей, попирали мостовые на широких магистральных улицах... На воротах молодой человек молча сунул пропуск, удостоверенный собственной печатью. Караульный без лишних вопросов и попыток заглянуть под широкую коническую шляпу позвал офицера. Тот, глянув на печать, отдал приказ пропустить "подателя сего". Гао Синь шагнул под своды ворот и пропал - во Внешний Город вышел другой человек с другим именем. За стенами Императорского Города простирался мир чужой для придворного.
Похожий на сошедший с ума улей, Внешний Чан'ань еще не спал. Звучал гулом присутственных заведений, шумом недалекой драки, пьяной песней...
Человек по имени Лян, бывший недавно князем из фамилии Гао прислушался, привыкая. Попытался выбросить из головы заботы последних дней, но перенапряженный разум все еще крутился вокруг увиденных лиц, передуманных мыслей, прочитанных документов, открывшихся тайн и намеков-интонаций... Зацепился за волну репрессий, прокатившуюся после гибели Наследника. Обычные репрессии после такого покушения. Но что-то не стыковалось, рождало тревогу...
Лян помотал головой, прогоняя заботу. Заставил себя смотреть по сторонам - благо смотреть было на что.
Чан'ань - "Вечный Мир" или "Вечный Покой" на ханьском - поразил его еще при первой встрече - мальчишка, привыкший к теряющимся в просторе степи скопищам юрт или стесненным склонами долин поселкам ханьцев, увидев громадный город, раскинувшийся до горизонта, застыл с открытым ртом и стоял столбом, пока дядюшка собственноручно не вернул отвисшую челюсть на место. Легким шлепком веера под подбородок.
Потом были торжественные выезды в сопровождении эскорта, неспешные частные прогулки с охраной и стремительные вылазки под чужой личиной. Знакомство с историей, лицами, домами и путями огромного людского муравейника. Слишком большого, шумного, казалось бы незыблемого в своей громаде, но на самом деле вечного лишь в своей изменчивости и безалаберности. Эту изменчивость кое-как сдерживали стены Внешнего Города и кварталов, предназначенные в первую очередь именно для этого, чем для возможной обороны от внешнего врага. От последнего стены не спасали. Чан'ань брали много раз. Просто и грубо. Как дешевую государственную проститутку. И мало кто ревниво отстаивал право им обладать. Лишь дважды за всю историю город выдерживал недолгую осаду. Обескровленный, наполовину вымерший и отчаянный до злости... Умирал во время очередного потрясения, неспособный справиться с собственным дерьмом и блевотиной. Рождался вновь, укладываясь в строгие линии между магистральными улицами. До нового разорения. Вечный Покой в непрерывном изменении...
Лян прошел до Второй Южной улицы, вышел на Третий Восточный проспект, а с него на Первую Южную. Прошел мимо ворот квартала, в которых теснились запозднившиеся прохожане, легко перебрался через стену района в нужном месте и темными узкими улицами добрался до знакомого забора - беленой глиняной стены с черепичным скатом, возвышавшейся на полтора человеческих роста.
Он мог без труда взобраться на нее, использовав как подставку меч - разрешение на ношение оружия в чехле было оговорено в паспорте... Но сыграла молодость - не чувствуя той вязкости, непослушания тела, каковое охватило его в доме Чен Шоу, решил рискнуть. Бросил себя в разгон навстречу противоположной забору стене, заставляя мышцы вздуваться и почти рваться на каждом шагу, оттолкнулся на очередном шаге, прыгнул на преграду, принял тело на выброшенную вперед ногу, словно продолжая бежать по вертикали. И уже второй ногой выстрелил себя в направлении нужного двора.
Ни связки, ни координация не подвели - он погасил движение, присев на коньке ската и... увидел стоящую на крыльце Хуань-Хуа. Девушка замерла в тени светлым неподвижным силуэтом. Лян спрыгнул с забора и медленно пошел к ней.
- Ты ждала меня, - улыбнулся он, когда смог различить ее милое лицо, - Ты почувствовала, что я приду?
Она протянула руку, пытаясь найти его, и, коснувшись пальцами его ладони, едва ощутимо дрогнула, улыбнулась смущенной и немного озорной улыбкой, привычно чуть склонив голову и глядя ему в лицо. Невидящими глазами.
- Я знала, что ты придешь... Когда-нибудь...
Тихо засмеялась, заставив его задохнуться от восхищения. Развернулась, удерживая его руку, и уверенно повела в темноту дома. Лян только кивнул мелькнувшему в тускло освещенной боковой комнате сторожу-слуге Ши Хао и успел увидеть ответный кивок.
А потом была бочка горячей воды и мягкие, чуткие руки Хуань-Хуа, объятия полотенца и гостеприимная постель. И она. Он любовался ею, не видя ее. Губами. Руками. Телом... Пробовал ее на вкус и вдыхал ее запах... Как и она. И было ощущение единения, закончившееся маленькой смертью, которая и есть путь к новой жизни... И сон в ласковых объятиях - клинок успокоился в своих ножнах, увидел мирные сны.
...
Сильный толчок вырвал его из ставшего тревожным сна.
- Лян... - едва слышно позвала его Хуань-Хуа известным ей именем и, почувствовав его пробуждение, с неожиданной силой зажала ему рот рукой, - в доме кто-то чужой.
Гао Синь, нет, сейчас Лян превратился в слух...
Стук веток и шорох листвы. Далекая ругань - визгливый женский голос и монотонный мужской бас. Еще дальше вой собаки... А рядом ничего кроме биения сердец и дыхания женщины лежащей рядом...
Когда внизу вдруг упало что-то металлическое, и опять наступила тишина, Лян мягко убрал ладонь от своих губ. Соскользнул с ложа, быстро и осторожно ставя босые ноги на знакомые доски пола... Нашел ножны, медленно, стараясь не шуметь, обнажил меч и шагнул к двери в коридор.
Мысли быстро сменяли друг друга: Ши Хао никого не мог пустить - его убили; убийц несколько, и они перекрывают пути отхода; через окно с Хуань-Хуа не уйти; пробить глинобитные боковые стены комнаты трудно; на втором этаже три комнаты и проверять будут все... Он остановился перед раздвижной стеной, представлявшей собой легкую деревянную раму с натянутой на ней расписанной тушью бумагой. "Дверь им придется отодвигать..."
Когда за тонкой преградой двери раздался едва слышимый шорох одежды, Лян поднял меч на уровень груди и повернул его плоскостью лезвия параллельно полу, уже зная, что в коридоре двое...
Стена дрогнула и начала медленно двигаться в сторону... Клинок прошел сквозь бумагу и, скользнув по кости, вонзился в мясо. Продолжая его движение, Лян ударил всем корпусом в хрупкую деревянную раму стены. Треск разлетающихся от удара деревянных планок, мгновенная боль в ободранных плече и бедре, тут же забытая... Он прыгнул в сторону от убитого. Под воздетые для удара руки второго убийцы. Ведомый движением хозяина, меч легко покинул умирающее тело и по широкой дуге пересек грудь еще живого врага. Тот замер на мгновения и стал падать... Падать...
А Лян уже стоял позади него и слушал, пытался уловить в глубине дома звук...
- Окно! - пронзительный и короткий крик Хуань-Хуа развернул его на месте. А темная фигура, влетевшая в окно, уже неслась к нему, строя сразу несколько вариантов атаки. Равнозначных... Не парируемых одновременно... И осталось только атаковать самому, навязывать защиту, не размышляя выбирать верный путь... В растянувшемся мгновении мечи скользнули друг по другу, отразили тусклый красный отсвет за окном, и рассекли плоть, словно лодки воду... Мысль и боль запоздали. Догнали уже на излете, едва опередив звук падающего вражеского тела. Облили огнем боли плечо и ребра справа, заставили челюсти сжаться, едва не раскрошив зубы...
Света за окном хватило чтобы увидеть - Хуань-Хуа неподвижно и изумленно смотрит на разгорающееся за окном зарево. Как будто зрение вернулось к ней в тот миг, когда она платила жизнью за крик предостережения...
--
--
Принцесса.
Темнота и темнота, смена густого черного и почти серого. Давит вязкой тяжестью, разлетается легкими тенями на галереях, пляшет уродливой фигурой на прозрачном полотне дверей и занавесов.
Иногда Томоэ узнает место, и тогда спешит знакомой дорогой прочь, к свету, к теплу - зябко плутать в безлюдной черной глухоте... Но одна комната, похожая на омут, другая, и опять место совсем незнакомое. Нет еще страха, но тревога холодной змейкой ползет к сердцу, шипит все громче: "С-страш-шно"...
...
В растянувшемся безвременье пустого дворца вдруг вспыхнула, словно изнутри подсвеченная фигура. Осветила проем двери голубоватым маревом. Что-то столь знакомое, дорогое было в этой фигуре, что Томоэ метнулась к ней, не раздумывая. И почти сразу увидела лицо. Длинное, изящное, с миндалевидными глазами, очерченное глубокой синей тенью падающих на плечи волос...
- Брат! Ты жив! Я знала!..
Слов не слышно, как будто неподвижность и темнота проглотили их. Но они прозвучали, отозвались движением глаз любимого старшего брата. Его руки раскрылись навстречу ей. А губы растянулись в радостной улыбке...
- То-омо-оэ-э... Томоэ!
Зов издалека, со спины, зацепил ее. Остановил... И Томоэ только успела увидеть разочарование на лице Генро, когда ее подхватило и понесло куда-то... куда-то.