Аннотация: Соперникам и союзникам. Комментируйте, если не сложно. Важно мнение со стороны.
Из труб донесся протяжный вой, распилив пространство на кубики ванных комнат. Шум воды где-то наверху вернул ненадолго в реальность. Надо же, кто-то принимает душ или умывается в такое время. Ева с трудом открыла глаза. Она все так же лежала в горячей ванне, все так же колени слегка выглядывали из густой, красной, слегка парящей воды. Тело отказывалось слушаться, да она и не настаивала. В голове был туман, редкие мысли скакали друг на друга и растворялись в горячем тумане, конденсировались на зеркале. Она боролась со сном. Вернее даже не боролась, а пыталась не увязнуть в нем, но он окутывал, парил вокруг, накрывал легкими струями, слегка отступал, давая взглянуть на себя со стороны, и снова обнимал. Она ощущала, как организму тяжело продолжать работать. Сердце редко, но до неприятного сильно билось, взгляд не фокусировался, попытаться встать не было даже мысли, она знала, что только лежа можно сохранить остатки сознания и воли. Ева понимала, что нужно вытащить пробку и спустить воду, но сил сделать это уже не было. Она отогнала трезвой мыслью, насколько смогла, мороки и разогнула одну ногу в колене. Сердце жутко забилось и ощутилась смесь боли и тошноты в груди, в голове пробежались затмевающие мысли покалывания. Она все же смогла вытолкнуть пяткой пробку, и вместе со звуком уходящей по трубам темно-красной воды медленно наступало облегчение. Вода отступала, оставляя на теле красные разводы. Когда ванна была пуста, марево отпустило Еву из своих объятий, и она встала, включив на этот раз прохладную воду, и стала смывать под душем въедающееся красное масло.
Масло это ей подарил Иван Всеволодович, зная ее опасную страсть к горячей воде. Оно было в черной матовой небольшой бутылочке с квадратным основанием и треугольным горлышком. Ева очень редко им пользовалась, был у нее какой-то страх перед этим флаконом. Она любила лежать в горячей ванне, но с этим маслом она всегда перебарщивала с температурой, как и сегодня. Ева вспомнила, как первый раз в детстве перепарилась и встала, чтобы открыть форточку, которая по какой-то нелепой прихоти зодчего имелась в ванной комнате родительского дома. Тогда она первый раз потеряла сознание, тогда она первый раз испытала чужое чувство - ужас родителей. Этот их страх тогда надолго поселился в ней, а она еще не понимала, что это не ее эмоции.
Ева выключила воду, взяла полотенце и зарылась в него лицом. Интересно, откуда у него это масло? Да и что вообще это за масло, зачем он ей его дал, почему оно вызывает такие состояния и видения? Странно, но она никогда прежде не задавалась этими вопросами, да и сейчас они лишь мелькнули в уже почти свежей голове и скрылись за шумом воды у соседей.
Она не стала одеваться и пошла на кухню. За окном было темно и тихо, часы показывали 4:43. Приподняв чайник и убедившись, что в нем есть вода, она почти автоматически нажала на кнопку, и он зашумел. В комнате сразу стало как-то оживленно. Пока чайник закипал, она сделала себе пару бутербродов, включила радио и улыбнулась то ли совпадению, то ли шутке диджея - играли "Ночные снайперы".
Выпив чай и вымыв посуду, Ева поняла, что не сможет перебороть сон и, выключив свет, пошла в полной темноте по памяти в спальню. Она легла под теплое одеяло, уткнулась лицом в подушку и стала вспоминать образы навеянные маслом. Перед глазами вновь стали возникать мороки, мысли потянулись тягучим потоком. Красное марево вновь накрыло ее...
Они вышли. Кто-то тут же бросился искать материал, кто-то со скепсисом оглядывал довольно скучный пейзаж, сутулый старик просто лег на песок и уснул.
Она направилась к воде, сбросила бесформенную одежду и медленно вошла в воду, вздрагивая от небольших волн, облизывающих непривыкшее еще к прохладе тело. Немного поплавав и собравшись с духом, она вышла на берег. Вышла уже другой. Спокойной и бесстрашной и от того на лице появилось выражение загнанности.
Она не стала надевать брошенную на мокром песке грязную одежду, а села на берегу, обняв колени и подставив ступни прибою. И стала смотреть, как все бегали и судорожно работали. Даже спавший старик встал и кряхтя собирал пустые раковины, сносил в кучу и удовлетворенно шел на поиски новых. Парни помоложе строили крепкие бревенчатые избы, каменные постаменты и тростниковые заборы. Молодой веснушчатый паренек мастерил камышовый шалаш.
Песок был теплый, ласковый, не хотелось вставать и куда-то идти, что-то делать. Она вдруг поняла, что у нее уже есть то, что другие никак не могут завершить. И она поползла в воду. На животе, как морская змея, случайно выброшенная волной в шторм, скрылась голова, плечи, покрытые мокрым песком ягодицы... Наконец скрылись мягкие как у младенца пятки, не знавшие грубой обуви и пыльных дорог. Она ползла по дну, пока был воздух в легких, и, последним сознательным порывом перевернувшись на спину, посмотрела на движущийся, колышущийся от поверхностных волн почти белый круг света. Да, солнце в этом ракурсе стоило ее взгляда.
Остальные обнаружили ее исчезновение только ночью, когда всем стало хотеться показать ей свой дом, свой постамент или свою пещеру из ракушек. Кто-то сурово говорил, что всегда знал о ее психическом нездоровье, кто-то плакал. Сутулый старик лег, скрючившись, на песок, который еще сохранил немного ее формы, взялся за грудь и, казалось, уснул.
Легкий толчок в плечо разбудил Еву. Она открыла глаза и обнаружила себя лежащей на спине, рядом стоял Митя, пытавшийся сделать серьезно-озабоченный вид. Почти двухметровый парень, прекрасно сложенный брюнет с зелеными глазами - предмет вздохов всех девушек факультета. Митя был единственным ее другом. Он хоть и не всегда понимал ее, но всегда был с ней и за нее. Так же как и она. Даже когда один делал другому больно, обижал в приступах депрессий и порывах злости на что-то внешнее, второй мог лишь жалеть и стараться помочь ему. Хотя нередко такие периоды проживались со слезами в одиночестве, антидепрессантами, бессонницей и объяснениями с преподавателями по поводу отсутствия на занятиях. Но эта была цена, которая устраивала их. Это был пример опровержения мнения, что не может быть дружбы между мужчиной и женщиной.
- Ты почему дверь не запираешь?
- Чтобы было кому разбудить, - Ева улыбнулась и сладко потянулась, вытащив руки из-под одеяла.- Который час?
- Без десяти девять.
- Опять я первую пару проспала, а на следующие идти уже и ни к чему, - она продолжала улыбаться, как будто знала что-то, чего не мог знать Митя.
- Не было первой пары, и следующих не будет. Я звонил, ты трубку не брала, - теперь уже его лицо приобрело настоящую серьезность, и даже страх.
- Что случилось? - Ева села на кровати, не заметив, что одеяло не прикрывало голую грудь.
- Правдин умер. Сегодня в полпятого утра. Инфаркт. - Митя сел на стул у кровати. - Нашли его с Лёнькой лежащего скрюченным на полу...
Митя что-то быстро тараторил про то, как он с Лёнькой зашли к Ивану Всеволодовичу утром, чтобы помочь донести какие-то его недавние находки с раскопок в Египте, которые планировалось показать на лекции, как Лёнька подумал, что Правдин заснул на полу и долго пытался его разбудить, что-то еще... Ева не слышала и не понимала его. Вдруг она вздрогнула, как от резкой боли.
- Он был в песке?
- Да... - Митя замолчал в растерянности. - Мы решили, что копался в своих экспонатах. А ты откуда знаешь?
Ева вдруг едва не задохнулась от обиды и непонимания - это были Митины эмоции. Она заплакала. Тихо, едва всхлипывая и вздрагивая, закрыв лицо руками. Плач душил ее и пытался вырваться наружу. И вдруг она почувствовала теплые руки у себя на плечах. Митя сел сзади и осторожно гладил ее по рукам и как-то по-детски просил не плакать. Потом обнял и прижался лицом к затылку. Ева замерла, только сейчас она осознала, что сидит на кровати совершенно голая. Кровь прилила ко всем частям тела, как будто внутри лопнул какой-то секретный резервуар. Дыхание сбилось. Митя уже осторожно целовал ее волосы, шею, опустил одну руку на талию, а второй слегка касался напрягшихся сосков. Ева резко повернулась к нему и прильнула лицом к гладко выбритой щеке, а руки уже сами расстегивали ремень на его джинсах, стаскивали с него свитер. Она с такой силой прижималась к нему, как будто хотела забраться внутрь. Он понимал все и буквально окутывал ее своими сильными, даже чуть болезненными объятьями. Она все еще продолжала плакать, но это уже был плач страсти, слишком много эмоций смешалось, своих и чужих, и из нее вырывались нечеловеческие стоны. Это было безумие тел, разум и чувства отступили перед ощущениями...
Ева убрала теплую, мускулистую, тяжелую от бессилия руку со своего живота и встала с кровати.
- Ты куда?
- В ванную. - Она старалась выглядеть спокойной и уравновешенной.
- Полежи со мной.
Ева отбросила мокрые от пота волосы с лица и посмотрела на Митю с таким молящим выражением нежности, едва сдерживая желание остаться, что он едва выдерживал этот взгляд. Она отвернулась.
- Ты тоже вставай. Мне надо идти.
- Куда?
- Еще не знаю, - тихо сказала она, выходя из комнаты.
Она приняла душ, стараясь не думать ни о чем. Выйдя из ванной, она обнаружила Митю сидящим за кухонным столом, подперев подбородок кулаком. Увидев Еву, он встал.
- Я пойду?
Ева прислонила голову к стене.
- Я позвоню, - кивнула она, закрыв глаза.
- Звони, Евочка. Слышишь? - Он встал и смотрел в упор.
Ева улыбнулась.
- Может, не пойдешь никуда? Или пошли вместе. - В Митином голосе слышались попытки быть мужественно-заботливым.
- Мить, все нормально. Я просто хочу погулять. Одна.
Он обнял ее и поцеловал в макушку.
- Ты только машину не бери. Хорошо?
- Ладно. Тем более что я гараж не откапаю. Кстати, мог бы помочь девочке и поработать лопатой. - Ева засмеялась.
- Не помогу. Ты мне живая нужна. - Митя еще пытался делать серьезный вид, но Ева уже чувствовала легкость в голосе.
- Ладно, я пойду одеваться. Что там на улице? Все то же?
- Там вообще кошмар, еле до тебя дошел, думал занесет.
- Чтобы тебя занести снега не хватит на небе... или откуда он там падает. - Ева подошла к окну и оперлась о подоконник. - Хотя, мне кажется, что он не падает, а просто есть.
- Не вижу разницы.
- Ладно, я так с тобой не соберусь никуда. - Ева улыбнулась, развернула Митю и стала толкать в спину к двери.
- Вот так ты с другом... Правильно, взашей его. - Митя искренне смеялся. Ему стало легко и спокойно. Ева была прежней. Он поцеловал ее в щеку, не заметив, как она ухмыльнулась едва заметно, лишь глазами, и открыл входную дверь.
Проводив Митю, Ева поняла, что не может оставаться дома ни минуты. Необъяснимая тревога охватывала ее и гнала из дома. Появилось состояние какой-то пустоты и меланхолии. Она стала быстро одеваться и через минуту уже стояла в прихожей, готовая выйти.
Она надела одну перчатку и взглянула в зеркало... Теплая куртка, уютный шарф, джинсы, заправленные в сапоги, левая рука в перчатке заботливо облачает правую в такую же. Вот уж пример заботы и понимания. И вроде бы они разные, левая - неуклюжая, ленивая, правая - неуемная, берущая на себя все, что может сделать одна, а все же друг без друга никуда, все же одевают друг друга, заботливо моют друг друга. Когда плохо или холодно обнимаются, причем, такая самостоятельная и независимая правая в эти минуты отдается в сильные и заботливые объятья левой.
Улыбнувшись себе напоследок, Ева вышла из квартиры. Ей не нравилось выключать свет в прихожей, чтобы возвращаться в теплый, желтый, ждущий и скучающий дом. Повернув ключ в замке и засунув связку в карман, она легко побежала по ступенькам вниз. Не останавливаясь, распахнула дверь жарко натопленного подъезда и сделала шаг в то, что другие считали почти стихийным бедствием. Снег был всюду, он не просто лежал на земле и падал с неба, он заполнял собой все пространство, все ощущения, все звуки. Было неясно, где что-то заканчивается, где что-то начинается. Было неясно каким снег становится вдали... То ли белой стеной, то ли черной поглощающей бездной. Холодный воздух заполнил легкие, снежинки закололи щеки, наполняя их жизнью, чуть съежившись, она быстро зашагала по городу. Где-то слышался сдавленный, приглушенный и усталый рев снегоуборочной техники и медленно движущиеся пятна света, пробивающиеся сквозь пелену, говорили о том, что трудятся эти измученные снегопадом машины совсем близко.
Ева знала, почему ей так хорошо в снегопад. Снег изолировал ее от щупальцев других миров, позволял быть в себе, дарил ей время. Позволял спокойно вести диалог. В такую погоду она ощущала, что может охватить сознанием не только себя, но и все сущее. Хотя, есть ли что-то сущее, кроме нее самой она не знала. Но сейчас казалось, что есть Мир, а главное, есть сознание того, что он укладывается в ее мыслях в закономерности, рисует грифелем событий заранее задуманный сюжет. Снегопад позволял отвлечься от чужих эмоций и чувств и наблюдать за работой этого решительного художника.
Еще она любила город. Но в другое время он был слишком напорист, пытался навязать свой ритм, свои законы, был чересчур требовательным и самоуверенным. А сейчас город затих, пытаясь свернуться в тепле кофеен, желтых окон квартир, натопленных салонах едва плетущихся машин. Он вставал перед ней мелкими фрагментами нижних этажей проплывающих мимо зданий, глухими гудками машин, движущимися размытыми пятнами света фар, витрин, неоновых вывесок. Изредка она едва не сталкивалась с закутанными в воротники спешащими убраться в помещение прохожими. И ей нравилось существовать параллельно городу, быть на равных с ним. Она спасала его от пустоты снегопада, он спасал ее от первобытных чувств.
Ева остановилась. Идти было легко и хорошо, но нужно останавливаться. Снег лепил в лицо, мерзло лицо и уши, но спокойствие снежного сумасшествия проникало глубже суетливого холода. Она стояла рядом со стеклянной стеной пустого кафе. Сначала было сложно удержаться от очередного шага, но постепенно знание необходимости остановки переросло в ощущение. Она радовалась ему и дышала летящими мимо рисунком событий и орнаментом чувств. Если бы кто-то мог разглядеть ее в потоке снежных хлопьев, то ему показалось бы, что она просто остановилась на секунду в раздумье забежать ли в это кафе или поискать заведение поприличнее. И, разумеется, Ева вошла внутрь...
Внутри было тепло и душно. Было занято всего два столика. Официантка, оживившись, оторвалась от банной стойки и направилась к Еве. Ева, не обратив на нее внимания, направилась к столику прямо у окна. Это было даже не окно, а просто стеклянная стена. Здесь можно было согреться, наблюдая за снегопадом чуть со стороны, но не отрешаясь от стихии. Официантка положила на стол меню, улыбнулась и отошла. Ева разделась и поняла, что с волос течет талая вода. Она выкрутила их как белье после стирки и помотала немного головой, напомнив себе пса, прибежавшего с дождя. Улыбнувшись этому сравнению, Ева еще потрясла волосы руками и села за стол одним боком к стеклянной стене и снегу, вторым - к теплому залу кафе с его немногочисленными посетителями. Полистав для приличия меню, она стала рассматривать людей. За одним столиком сидела молодая девушка с мужчиной почтенных лет, и Ева подумала, что, судя по всему, отец с дочерью. Они спокойно и тихо что-то обсуждали, на столе стояли тарелки с чуть тронутыми блюдами. За вторым занятым столиком сидел спиной к Еве и всему залу мужчина. Ева не видела лица и не могла даже оценить по спине возраст, очевидно было лишь, что это не молодой парень.
Ева попросила подошедшую официантку принести двойной горячий шоколад и 50 грамм коньяка. Официантка не скрывая удивления ушла и вернулась довольно скоро с коньяком, сказав, что шоколад сейчас тоже будет. Ева поболтала напиток в его стеклянном приюте и поставила на стол. Она не хотела пить, тем более коньяк, но понимала, что это хоть какой-то шанс спасись от простуды. Ева положила голову на сложенные на столе руки и стала смотреть в окно. Снег уже не так поглощал ее, и она просто наблюдала, как он закрывал собой все, пытался заполнить материальный мир. И вдруг Ева ощутила злость, ей захотелось разнести это кафе, разбить стеклянную стену, рвать одежду, кричать... В этот момент повернулся мужчина, сидевший спиной. Ева посмотрела ему в глаза и встретила эту злость, она была направлена на нее. Никогда Еву не пугали люди, и этот незнакомец тоже не напугал. Мужчине было около 40, волосы были темные, чуть тронутые сединой, правильные черты лица и черные глаза, Ева даже была уверена, что у него не было границы между зрачком и радужной оболочкой, а может и вовсе не было ни зрачков, ни радужки. Она смотрела на него не мигая. Их разделяло 4 столика. Его губы шевельнулись, и Ева услышала его слова, как будто он сидел рядом.
- Это был мой самый результативный игрок.
- Мне очень жаль. - Так же тихо сказала Ева. - Я его очень любила и уважала.
- Должна была умереть ты. - Незнакомец встал и сделал шаг в ее сторону.
- Я умерла.
- Да, но ты сделала это так, что осталась жить, а ему стало больше нечего здесь делать. - Он стоял уже в метре от Евы.
Ева была готова к любому его действию, но чувствовала, что действовать он не будет. Он все это время смотрел ей в глаза.
- Ваш шоколад. - Ева подняла голову и открыла глаза, сбрасывая дрему. Официантка поставила дымящийся шоколад на стол, посмотрела на Еву с каким-то недовольством и ушла. Ева посмотрела на столик, за которым сидел незнакомец - он был свободен и уже убран, она перевела взгляд на бокал с коньяком - он был пуст.
Ева лежала в постели. Тело было липким, губы полопались и постоянно заставляли себя облизывать, в горло впивались лезвия и гвозди при одной только мысли о глотательных движениях. Глаза горели и слезились, и Ева даже не понимала плачет она на самом деле или болезнь вытекает из глаз. В окно светило яркое солнце, заставляло жмуриться. Ева не любила яркий солнечный свет, тем более во время болезней.
- Давай градусник. - Митя вошел в комнату. - Я принес от мамы варенье из шишек, вроде бы помогает. Я когда болел, меня заставляли есть - жив как видишь. - Митя глянул на градусник и сел на край кровати. Он взял руку Евы в свои прохладные ладони. - Чего ты плачешь? Ну-ка, вытирай слезки.
Ева почувствовала такую тоску и безысходность от Митиного прилива нежности, который мелькнул в ней, что слезы полились по щекам с новой силой, затекая в уши и сползая медленно по шее на постель. Она отвернулась и закрыла лицо.
- Прости.
- Ева, ну ты совсем раскисаешь. Прекрати. Не за что мне тебя прощать. Вставай, сейчас будем лекарства пить. Лежишь, упиваешься своей болезнью и несчастьем. Нечего.
Ева сделала над собой неимоверное усилие и как всегда успешно. Она вытерла слезы, села на постели.
- Это у меня просто глаза слезятся - насморк достал уже, сил нет.
Митя улыбнулся, сверкнув всеми зубами.
- Дурочка ты, Ева. - Он крепко обнял ее и поцеловал в лоб.
- Чего ты меня в лоб целуешь? Я еще живая.
- Ну, ничего. Подумаешь, живая она.
- И кто еще из нас дурачок.
- Ты чего раскисаешь? Подумаешь, простыла. Прям смертельная ситуация.
- Наверное я слишком отрешилась от мира, а он свое воздействие не прекращал... Поэтому для существования в нем приходится совершать слишком много лишних движений и прикладывать усилие кроме того, что уходит на решение проблемы, еще и по возвращению себя в реальность для осознания необходимости и собственно самого решения действовать тем или иным образом. Отсюда неадекватная реакция на, казалось бы, не такие уж серьезные трудности.
- Да, чувствуется, что у тебя температура... Нечего отрешаться. Живи в мире с миром. - Митя наливал сироп в ложку. - Ты вот лучше объясни, зачем ты в снегопад без шапки ходишь?
- Ой, Мить, ну ты хоть не собираешься меня уму-разуму учить?
- Нет, я не могу пить жидкие лекарственные формы, я тебе говорила. Не могу физически. Лучше таблетки, уколы, что угодно.
- Я тебя "уму-разуму учить", конечно, не собираюсь, но и уговаривать тоже - сироп ты выпьешь.
Ева ощутила в себе Митину решимость и безропотно открыла рот. Митин карман заиграл какой-то банальщиной, он достал телефон и сбросил звонок. Тошнота от выпитого лекарства смешалась со щемящей уверенностью, что он сейчас уйдет.
- Ты иди. И так все из-за меня забросил.
- Все - это что? - Митя опять улыбнулся своей широкой улыбкой.
- Ну, не знаю, кто там тебе звонит. - Ева сожалела о сказанной фразе, еще не успев закончить. Митя ухмыльнулся, обнял и стал гладить Еву по голове.
- Ты ложись спать, а я сейчас по делам съезжу и попозже постараюсь еще заскочить тебя проведать.
- Ага. Давай, беги.
Оставшись одна, Ева села на кровати, опершись о стену и закутавшись в одеяло. Она уже неделю была в плену этой кошмарной простуды. И все это время она была либо одна, в состоянии полусна, либо с Митей. И сейчас она поняла, что зря не разрешала приходить к ней никому под предлогом жуткой заразности гриппа. Она все это время не испытывала принадлежащих другим эмоций, а жить без внешней подпитки ей было не по плечу. Она была выключена из игры. Ей был необходим постоянный поток нового в ключе насущного на данный момент. Когда поток новой, актуальной в этот период информации, эмоций, чувств и переживаний исчерпывался, сознание, а в худшем случае подсознание, начинало по инерции анализировать уже разложенное по полочкам. В этот момент мир начинал рушиться. Еще ни одна старая модель реальности не прошла проверку на прочность этим пограничным состоянием. И просто взять бы и переключиться на другие грани бытия, но видимо что-то было несовершенно в этом механизме переключения, и прежде осознания необходимости этого изменения приоритетов и тем более самого перехода на новую волну происходило почти полное разрушение старого порядка и очередная попытка создания нового. Иногда это переходное состояние занимало очень долгий промежуток времени. В такие периоды появлялись непонятные и неподдающиеся лечению болезни, возникали парадоксальные мысли, совершались поступки несообразные реальности и не стыкующиеся с мыслями, появлялись в жизни знаковые и определяющие самою ее люди.
И тут в ней родилась с положенным пронзительным криком мысль - это состояние было тоже элементом игры, заранее задуманным. Может быть даже самым важным. Ну конечно, не могла игра распространяться только на изолированный мир. Ведь Ева оказалась игроком именно из-за этой особенности - испытывать чужие эмоции и чувства. Было очень логично лишить ее этой уже привычной ей компоненты ее мироздания. Выходит, нет цели, нет возможности выйти из игры, нет сил продолжать и тем более нет сил остановиться.
Зазвонил телефон. Ева смотрела на вибрирующий и поющий аппарат, но трубку не взяла. Она еще какое-то время сидела, глядя сквозь телефон в себя. Мир раскладывался в новом порядке. Прошла усталость, осталась грусть, которая шла на скрепление нового фундамента. Она сидела так до наступления сумерек. Потом взяла телефон, встала и подошла к окну. 4 пропущенных вызовов. Она набрала Митин номер.
- Привет. Я спала, не слышала.
- Поздравляю! Ты добилась результата. - При этих его словах Еву бросило в жар, она на время стала плохо слышать. Мелькнуло перед глазами стеклянное кафе, черные глаза.
- Какого результата? - прошептала она.
- Ева, ты спишь еще что ли? Берут тебя на раскопки в марте. Сказали, что Правдин за день до смерти включил тебя в список.