Позолотин Михаил Геннадьевич : другие произведения.

Разменяйте мне жизнь, пожалуйста

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Несколько необязательных абзацев
  
  Возможно, для тех, кому по душе рисунок старых фаянсовых статуэток на теплой каминной полке, стоит сказать, что этот текст пытается выжить в мире, похожем на Соединенные Штаты довольно-таки разнообразной Америки, а также на что-то еще и еще на что-то еще.
  Все мелочи и перипетии этого недосна порождены ленивым, довольно невзыскательным, отчасти управляемым бредом.
  =\- который не всегда считает себя бредом.
  Любое совпадение хоть с чем-нибудь и кем-нибудь (живым и нет) или реальными событиями является случайным и непреднамеренным. Наверное.
  -\- ты лжешь.
  =\- к тому же - что есть реальность?
  0\- во что я верю, то и есть.
  =\- оно и видно.
  Автор книги не несет ответственности за восприятие и трактовку содержания ее же отдельно взятыми читателями, либо же их головами.
  -\- также отдельно взятыми.
  Автор текста не ощущает ни малейшего желания переживать ответственность за восприятие и за трактовку своего рассказа чьим бы то ни было умом. Или 'душой'. Или предметом, который может быть так назван.
  =\- отчасти, это правда.
  Автор бреда...
  =\- автор...
  -\- автор!
  Есть основания подозревать, что книга способна показать как сцены насилия, так и жестокости,
  -\- о, да.
  =\- да и как одно может быть отделено от другого?
  ...ненормативную лексику,
  -\- да ну?
  ...а также сцены употребления алкоголя и табака.
  -\- такие мелочи, что неудобно их упоминать.
   Автор просит вас воздержаться от продолжения чтения книги, если вы полагаете, что ее содержание может противоречить вашим религиозным, политическим или иным взглядам и убеждениям, восприниматься вами как оскорбительное или унижающее ваше достоинство, либо способно вызвать у вас страх или другие нежелательные эмоции.
  =\- большое, красивое, солидное предложение - но чего? К тому же, страх может быть желательной эмоцией.
  -\- или желаемой. В чем разница?
  Автор оставляет за собой право вносить в текст книги любые изменения и редактировать его по своему усмотрению в будущих версиях рукописи.
  О, да... будь я проклят.
  =\- проклят...
  -\- проклят... всем наплевать.
  Напоследок, стоит сказать несколько слов о нескольких мертвецах...
  0\- тише, ты, дурак.
  А, ну и ладно. В конце концов, вполне можно обойтись и без этих нескольких слов.
   -\- не псих ли автор? автор - псих?
   =\- а каждый ли из нас - и тот ли самый(?) - корабль Тезея? И вот что примечательно - если заменить все доски, поставить новые паруса, мачты и реи, словом, обновить его полностью, однако Тезей назовет этот корабль своим - как тогда быть? и будет ли, кстати, этот Тезей все еще тем же самым Тезеем?
  
  
  
  
  1.
  17 декабря 1983 г.
  суббота
  
  За пол-великолепных-часа до полуночи, когда равнодушные звезды привычно целуются на черном распахнутом небе, по Лексингтон-стрит, дробя каблуками тонкую наледь асфальта, шел слепой человек.
  Диссмол закутался в рваное старое одеяло, пропахшее потасканной совестью, состоявшейся похотью, с лоскутами воплей, мольбы и, время от времени, сонного, полунезрелого секса. Прилег на подушку дневных треволнений и страхов в кровати из бесконечной усталости и вязкой разочарованности. Будильник мертвых надежд был заведен примерно на два-три сновидения до спасительного, тупого рассвета.
  Диссмол спал и бодрствовал одновременно. Как и всегда. Король на то и король, чтобы повелевать законами сна и собственной логики. Кто вправе ему указывать? Конечно, никто. Так думал самоуверенный самодержец.
  Так вот, Диссмол спал и бодрствовал одновременно. Больной, отчасти величественный, седой черно-красный ублюдок с дичайшими, известно от чего сияющими глазами.
  Если бы в этот час сомнительных, мятежных иллюзий какой-нибудь случайный прохожий или, быть может, Химера, проститутка, что частенько стоит на углу Диккенс-стрит и Расберри-роуд, или жирный Клайв Гудман из ночного ломбарда 'Луна', или Джессика, еще одна шлюха, чье место выше по улице, на углу с Карсон-стрит, заметили бредущего слепца, они, несомненно, на пару минут удивились бы. А потом отвели бы взгляд в сторону. Потому что Диссмол выбивает из людей излишнюю впечатлительность. Защитный механизм нашей психики включен здесь на полную мощь.
  Ночь эта выдалась на редкость спокойной, во всяком случае, для жителей Адвила, которые давно уже привыкли к тому, что сумерки, когда окна залиты чернилами, это всегда визги сирен, выстрелы, крики о помощи, чье-нибудь горе, чья-то добыча и смерть.
  Слепец в конце улицы шел неспеша, чуть покачиваясь и едва отрывая подошвы ботинок от промерзшей земли. Так ходят старики, у которых распухли ноги и ноющая боль усиливается при каждой перемене погоды, поэтому их шаги всегда медленны и достаточно выверены, ведь любое резкое действие сразу наказывается новой порцией боли.
  Позади, раздвинув редкий занавес из пляшущих снежинок, тихо кралась старая патрульная 'виктория', как будто бы всегда на страже нашего богоспасаемого городишки. Она была похожа на огромную, черно-белую хищную кошку, которая выбралась на охоту и теперь стелилась, припадала к самой земле, высматривая подходящую жертву мертвыми блестящими глазами.
  Стальная кошка была беременна двойней. В ее темном, теплом нутре притаились два близнеца, непохожих и чужеродных, но прочно связанных временем.
  За рулем сидел лично Джон Дрискол, светловолосый, румяный, юный, и, конечно же, очень самонадеянный. Оденьте-ка двухмесячного молочного поросенка в темно-синюю чистую форму и в награду получите точный портрет мистера Джона Д. Дрискола.
  А рядом с ним скучал и мучался изжогой сорокачетырехлетний Анхель Макколл, огрубевший внутри и снаружи, краснорожий от выпивки и красноглазый от недосыпания. Горло его раздиралось противейшим жжением, да так разожглось, что болело даже и за ушами. Отвратная эта напасть ассоциировалась у него почему-то всегда с серебристо-блестящей фольгой, из которой безумцы скручивают себе броские шапочки, защищающие от чтения мыслей. А между тем, всем отлично известно, от чтения мыслей защищает один лишь мистер Джек Дэниел.
  Оба повернули свои головы влево, присматриваясь к спине этого грузного немолодого человека, бредущего по старой, как мир, Лексингтон-стрит.
  Дрискол равнодушно отвернулся почти сразу же. Макколл задержал взгляд несколько дольше, автоматически, исключительно по привычке, фиксируя тяжелое зимнее пальто черного твида, черную же граненую трость с простым металлическим набалдашником, который так удобно ложится в ладонь, и серую фетровую шляпу, из-под которой выбивались на воротник пальто обильно сдобренные сединой, когда-то темные, густые волосы.
  В 86-м полицейском участке, к которому был приписан район Адвил, эту пару за глаза называли 'три четверти копа', потому что Д. Дрискол, с трудом закончивший учебу и два месяца назад поступивший на службу в ряды 86-го, на полноценного полицейского, конечно, еще не тянул. За ним тянулся шлейф и аура судьбы 'как все', просто еще один бойкий, пока полный сил, но уже вляпавшийся молодой человечек, который как-то да пробарахтается, как и барахтались до него.
  У Дрискола обыденно болела мать, шестидесятивосьмилетняя миссис Маргарет Дрискол. Ее одолевали скучная стариковская немощь, артрит, прыгавшее давление, потертое сердце и та особая смесь хандры и раздражительности, которая маринуется в человеке годами и особенно ярко и качественно проявляется к концу его жизни, когда понимаешь, что тебе скоро и в смерть, а все самые заветные чаяния как были нулем, так им и остались. И все это изрядно помножается на то тягучее болотное бессилие, когда и нет уже ни сил, ни времени и ни живительной искры, чтоб что-то изменить.
  Сущей пыткой для Маргарет Дрискол было заснуть, несмотря на горсти проглоченного снотворного, но еще большим мучением для нее становилось каждое новое утро, когда сухой, колючий, наглый солнечный свет пронзал насквозь клетчатые кофейные шторы в их маленькой старой квартирке на Пятой Западной улице, свет, который вопил, что и этой ночью она не умерла и неизвестно, умрет ли на следующую. Гарантий свет не давал и чересчур тоже не обнадеживал.
  Она лежала так сколько-то времени совсем неподвижно, прислушиваясь к шуму улицы там, снаружи, четырьмя этажами ниже. Представляла себе, как из разных домов, старых и новых, многоквартирно-чванливых и уютно-семейных, выходят мужчины и женщины, и уже старики и торопливая молодежь и спешат к автобусам или в норы к метро, и множество запряженных и взнузданных автомобилей срастаются в единое, длинное, гибкое тело и вся эта масса грохочет, трепещет, дергается на месте, гудит, ругается, нервничает и, иногда, даже чему-то смеется. Так течет по уличным венам утренняя кровь Диссмола.
  И вспоминала она как сама, еще чуть более десяти лет назад, точно так же спешила затемно при свете кривых фонарей к тусклому, серому, бесконечно уставшему трудяге-автобусу, чтобы ровно в шесть тридцать утра опять переступить порог фабрики Уайта и весь день метаться между столами, сортируя от брака пластиковые вилки и ложки, тарелки, стаканы и крышки для обезличенных ведер.
  Воздух, пропитанный запахом теплого пластика, нарушался иногда шальным сквозняком сквозь разбитые окна цеха под самой крышей. На пол, на толстый зеленый линолеум, капало масло из многих дряхлых станков и совсем уже никудышный, старенький мистер Чамберс с трясущейся головой волочил из цеха в цех помятое жестяное ведро и лохматую швабру и пытался собрать это масло, но лишь еще больше размазывал по скользкой зеленой резине.
  А в коридоре, между покрасочным цехом и сортировкой, приблизительно в середине, у самой стены стояла большая дробилка для пластика, которую все всегда звали между собой Ниагарой. В теле ее, на самой поверхности плоти, жили и ждали два преогромнейших, безудержно ненасытных отверстия и в эти пасти надлежало закидывать завтрак, обед или ужин, состоявшие, разумеется, из того же вездесущего пластика.
  Ниагара жрала все треснувшее, помятое, оплавленное и скверно покрашенное, что ежедневно исторгала из себя фабрика Уайта, затем переваривала проглоченное и, в свою очередь, срыгивала в виде мелкой пластиковой крошки двух видов - белой и однотипно-цветной. Соответственно, белая крошка потом перерождалась во что-нибудь белое, а цветная - при нужном красителе - во все остальное. Причем, с каждого перерождения прожорливая Ниагара, подобно оскверненным Апофетам, опять собирала привычную дань, уничтожая всех явных уродцев.
  Ниагарой же ее прозвал некий умник еще при жизни мистера Тимоти Уайта из-за таблички, которую (по принуждению профсоюза) фабричное начальство повесило рядом с дробилкой. На табличке этой было написано, что рев, издаваемый данным устройством, равняется ста восьми децибеллам, что, как известно, почти равносильно шуму вблизи знаменитого водопада. Насчет водопада табличка, конечно, умалчивала, однако трогательно предупреждала, что столь сильный звук может нанести вред слуху обычного человека. Также, более мелким шрифтом, зато в понятных картинках давалась заботливая рекомендация об использовании специальных наушников или ушных затычек для сохранения слуха при работе вблизи водопада с данным устройством.
  Ниагара была бессменна, вечна и слышима отовсюду, в наушниках или без них. Ниагара была проклятием для тех двух несчастных, кому выпадал этот жребий хотя бы на пять-шесть часов - один человек кормил первый рот белым бракованным пластиком, а второй в то же самое время - цветным.
  И время от времени, тут или там, из угла появлялся старенький мистер Чамберс с трясущейся головой, и еще больше размазывал опостылевшую скользкую жижу по зеленому полу, и кто-нибудь непременно падал и расшибал себе локти, колени и спину и проклинал мистера Чамберса, фабрику, этот пол и лично мистера Уайта. Но Иезекии Чамберсу было плевать, потому что он давно уже ничего не слышал (кроме, разве что, Ниагары) и мог лишь скверно читать по губам.
  Такие вот призраки прошлого нередко гостили в пепельной голове этой старой, уставшей от бытия женщины. Она лежала в своей узкой, одинокой кровати, прислушивалась к уличным шорохам и губы ее шевелились на неподвижном лице, произнося имена. Мысленно она заходила в свой цех и в соседние, приближалась к столам, заглядывала в лица и шептала их имена. Поминала ветхого Иезекию Чамберса, который, верно, уже давно похоронен и лично мистера Уайта, который, конечно, (еще бы!) живехонек, и сына его, мистера Уильяма Уайта, который сейчас управлял этой фабрикой, да и вообще - всей отцовской империей. Она старалась припомнить всех, с кем была связана ее жизнь на протяжении сорока одного или даже, может быть, сорока двух долгих лет. И, как правило, ей удавалось вспомнить почти всех их, как живых, так и мертвых, и это странным образом успокаивало ее.
  Она вспоминала, как просыпалась в четыре часа утра, когда ее муж Джеймс Оскар Дрискол и совсем еще маленький тогда Джон мирно спали наравне с большей частью огромного Диссмола. Комната была той же, кофейные шторы такими же, но тишина нарушалась глубоким дыханием мужа, а кровать была вовсе другая, намного больше, теплее и безопаснее.
   Она вставала тихонько, осторожно, чтоб не разбудить своего Джима, который вернулся домой лишь несколько часов тому назад. Плечи ее обнимал все тот же халат, а тапочки тянули на кухню.
  И она шла на свою тесную милую кухню и начинала ритуал очередного утра с большой чашки крепкого (весьма недурного) кофе и, конечно же, приветственной сигареты.
  Позволив себе выпить полчашки, выкурить первую сигарету и затянуться второй, она готовила завтрак - яичницу, тосты, немного шпината, который Джим и Джон терпеть не могли, а она обожала всю жизнь.
  После завтрака она тихо выскальзывала из дома и спешила к автобусу, к очередной порции пластика, Ниагаре и сквознякам и к проклятому зеленому полу.
  Спустя еще несколько зябких часов проснется ее Джимми-Джим, нежно разбудит их сына и будет еще один завтрак.
  Джеймс Оскар Дрискол был человеком стабильным, весьма основательным, любившим надрессированные, отлаженные привычки и редко что-то менявшим без веской на то причины.
  Каждое утро, на протяжении всего своего детства, сколько он себя помнил, Джона ждала на кухне одна и та же картина.
  У стола с чашкой кофе и сигаретой сидел живой еще и вполне здоровый отец, всегда чисто выбритый, сероглазый, с ранней наследственной сединой, которая была почти незаметна в его коротких соломенных волосах.
  Дрискол-старший курил, выдыхая дым в сторону приотворенной маленькой форточки и при появлении сына тушил сигарету, впечатывая ее в дно массивной, вроде бы бронзовой пепельницы в виде большой черепахи с лукавыми глазками-бусинками.
  Дальше, в соответствии с раз и навсегда заведенным порядком, наступал черед завтрака - без молитвы, потому что Дрискол-отец был полицейским и, вместе с тем, человеком критичного мозга и в сумме своей это значило, что если он не видел доказательств чего-либо, то этого вовсе не существует в природе - живой, мертвой, или искусственно созданной.
  На бежевой скатерти, на ее маленьких коричневых клетках уже приготовились в полном составе тарелки, вилки, ножи и белые толстые кружки, немыслимые без обжигающего горько-сладкого кофе.
  У Джонни была совершенно своя, отличная от других, большая фаянсовая тарелка с задорной золотистой каймой и спокойными голубыми цветами по краю. Собственно, таких тарелок в кухне числилось три и все они безраздельно были отданы Джонни, настолько они ему нравились.
  Все эти замечательные предметы в хороводе теплых, сочных, аппетитнейших запахов всегда расставлялись в одном и том же, единожды и навечно заведенном порядке. Порою Джону казалось, что отец накрывает на стол, используя как подсказку, рисунок на скатерти, однако, стоило заменить ее на другую и верные слуги Его Величества Завтрака опять же оказывались на тех же самых местах, как отменно вышколенные солдаты или опытные актеры на значимом спектакле сезона.
  Джеймса ждала яичница из шести яиц, малыша Джона - из трех, из которых он всегда съедал ровно два, обмакивая в желток полоски бекона, которые потом картинно глотал, запрокинув голову, совсем как отважный шпагоглотатель сеньор Фандини, которого он видел в цирке на Скарборо-стрит. При этом, мальчишка будто совсем невзначай косился на якобы совершенно невозмутимого Джеймса, который чинно ел свою большую яичницу с желтой кусачей горчицей и уголки его губ при этом почти совсем не подрагивали.
  Последняя треть яичницы была, в некотором роде, сакральной, потому что с нее начинался маленький святой ритуал.
  Выглядело это приблизительно так: бросив быстрый взгляд на сына, отец указывал глазами на его тарелку и вопросительно поднимал брови. Маленький Джонни, притворно насупившись, брал свою вилку, однако, она замирала в искуственном, ежеутреннем полудюйме от жертвенного алтаря с золотистой каймой и спокойными голубыми цветами.
  И начинался взрослый, степенный, без всякой спешки и суетливости, разговор. Сперва Джонни спрашивал:
  - Что слышно в городе, пап?
  И Джеймс Дрискол рассказывал. Сперва то, что слышал сам от других полицейских, затем свежие новости из газет, а также слухи и сплетни, которыми всегда были полны улицы Диссмола для тех, кто умел слушать. О выборах мэра, который должен быть изрядным пройдохой, чтоб сбросить Эла Гарриса с его многолетнего трона, о итальянцах с Восточного побережья, которые хотят подмять под себя весь вывоз мусора, о пожаре на Вествудском деревообрабатывающем заводе, о том, что к Рождеству бензин опять подорожает и что в кинотеатре Симмонса на Седьмой Парковой улице показывают новый фильм с Джимом Гарольдом Харди и надо непременно достать билеты, чтобы сходить всем вместе в эту субботу, тем более, что фильм очень хвалят и это любимый мамин актер.
  А потом наступал черед тостов с малиновым джемом, который на просвет был нарядно-рубиновым, если не намазывать его, как водится, скучно, на хлеб, а поднять круглый ножик несколько над и наблюдать, как капля за каплей, подобно необыкновенно густой, сказочной крови, он падает неспеша на тарелку, тост или скатерть.
  Отец же всегда закуривал очередную сигарету, перед этим непременно спросив церемонного разрешения у Джона Джеймса. Мальчик серьезно кивал и Джеймс Дрискол подвигал свой стул ближе к окну, которое по теплой погоде было вовсе открыто, вытягивал сигарету из вечной, темно-зеленой пачки 'Лайтноу' и щелкал массивной, серебряной, с дарственной надписью зажигалкой, которая была и вправду серебряная.
  То были великолепные утренние часы - чего же еще желать? - отличный зачин для предстоящего дня.
  А потом этот мирный конвеер 'день, будь как я' разорвало в пыль, в клочья, когда ее Джим погиб в один из ненастных ноябрьских вечеров 1971-го года, когда до конца его смены оставалась лишь пара часов.
  И первым человеком, обнаружившим тело, а также принесшим горестные известия в осиротевшую квартирку на Пятой Западной улице, был не кто иной, как Анхель Маккол.
  ...так были скопированы, стопкой смятых листков, все ее ночи и пробуждения.
  Правда, было еще кое-что, одна мелочь, отравлявшая разум миссис Маргарет Дрискол.
  С некоторых пор, недавно, иногда раз в неделю, иногда реже и чаще, когда снотворное одерживало верх над сознанием, она видела всегда один и тот же сон, которого лучше бы не было.
  Сперва она просыпалась и понимала, что лежит в их, с Джимом кровати, в той самой кровати, однако Джима рядом уже не существует.
  Затем она понимала, отчего вдруг проснулась.
  Кто-то ходил в коридоре.
  И шаги эти были до боли знакомые, уверенные, неторопливые.
  Маргарет открывала глаза, одновременно открывалась дверь в спальню.
  На черный пол падал желтый прямоугольник света из коридора и в этом прямоугольнике стояла тень того, кто ходил в коридоре.
  Это была тень ее Джима, одетого в полицейскую форму.
  Однако, Маргарет знала, что это не-Джим.
  Затем спасительное забытье разрешало ей провалиться и более она уже не видела ничего до тех самых пор, пока колючий солнечный свет не нарушал покой старых штор, объявляя о новом дне.
  ...спустя двадцать минут, миссис Дрискол с трудом приподнималась в кровати, опираясь на локоть, обводила комнату мутным еще, непроснувшимся взглядом и застывала так на пару минут, прислушиваясь к трепыханию сердца и шуму крови в ушах. Затем, наконец, садилась, осторожно нащупывала стоптанные удобные тапочки и, запахнув старый, теплый, красно-белый халат и пригладив тонкие серые волосы, опираясь на мебель и стены, покачивалась в сторону кухни, чтобы сварить крепкий кофе для сына и вымучить слабый чай для себя.
  Она сидела, тупо уставившись в стол и слегка покачивая измученной головой.
  Теперь вот и Джон стал полицейским, как некогда его прекрасный отец, и за это она любила и ненавидела сына, и втайне гордилась им, но и гордость эта была с примесью горечи и постоянной тревоги.
  Любовь ее к Джону произрастала из самого лучшего, самого чистого звериного чувства, которое заставляет обычную курицу стоять неподвижно под холодным секущим дождем, расправив крылья зонтом над кучей дрожащих цыплят, а какую-нибудь тощую, полуживую, бродячую псину яростно атаковать каждого, посмевшего сделать шаг и, тем паче, коснуться до одного из ее несмышленных щенков.
  Однако, каждый новый день по-прежнему таил в себе возможность лишиться и сына, поэтому она и ненавидела его полицейский значок.
  ...так вот, если б 'три четверти копа' потрудились остановить одинокого слепого прохожего, совершавшего прогулку в столь поздний час, и проверить его документы, то на свет божий было бы извлечено потрепанное водительское удостоверение трехлетней давности, ныне уже недействительное, с которого на мир взирал тогда еще вполне зрячий Джошуа Папаверини, пятидесяти шести лет от роду, подданный США итальянского происхождения, проживающий в Диссмоле, бульвар Агильеро, 126.
  - Сэр, почему у вас нет при себе паспорта?
  - Боюсь потерять. Боюсь карманных воришек. А для того, чтобы узнать, кто я такой, довольно и этой старой бумажки.
  И слепец смиренно склонил бы свою седеющую голову.
  -\- какая скучная личность.
  =\- зато безобидная.
  -\- боже, храни Королеву.
  - Это опасный район, сэр. Мы можем подбросить вас до вашего дома.
  - Не трудитесь, я с удовольствием пройду еще пару кварталов до Мэйн-стрит, а там, видимо, сяду в такси. Гулять нынче вечером в удовольствие. Погода отличная. В воздухе уже есть Рождество...
  - Как пожелаете. Доброй ночи, сэр.
  Но 'три четверти копа' не остановились и не окликнули припозднившегося прохожего.
  Полуночный пешеход чуть наклонил голову, прислушиваясь к шуршанию шин за спиной, и, когда полицейский 'форд' свернул в переулок, спокойно продолжил свой путь.
  'Виктория', между тем, проехала еще два квартала и резко остановилась.
  Дверь распахнулась.
  Маккол, с побелевшим лицом, вывалился наружу. Покачнулся, упал на колени и остался стоять на четвереньках в ледяной жиже, заполнявшей все выбоины старой мостовой.
  Изжога сдавила горло и выплеснулась наружу. Дрискол бесстрастно смотрел на содрогавшуюся в конвульсиях спину.
  Черничный пирог, яичница, стейк, две бутылки темного 'Розенталя', еще какая-то дрянь - все полупереваренное вырвалось из Маккола, как струя из гидранта, и стало частью той лужи, в которой он, скрючившись, уже почти что лежал.
  Землистое мокрое лицо его мало чем отличалось сейчас от лица мертвеца.
  Его давно списали со счетов.
  
  * * *
  
  А на фоне пустынной заснеженной улицы под зимним бездонным небом шагал одинокий слепой и его длинная массивная тень, как собака, бегущая за хозяином, пачкала снег на обочине цвета уличных фонарей.
  Гирлянды в окнах хвастались синим, красным, оранжевым, плевались веселыми брызгами на грязные сугробы, угрюмые стены домов.
  Ветер подул с новой силой. Джошуа поднял воротник, поправил коричневый шарф, пригнул голову, поневоле зажмуривая глаза.
  Внезапно он остановился, потому что услышал шаги.
  Из водоворота снежинок, метрах в пятнадцати впереди, выступила маленькая фигурка и тоже остановилась, заметив человека с тростью.
  Джошуа Папаверини, помедлив еще пару секунд, возобновил движение в прежнем темпе, тяжело опираясь на свою верную палку.
  -\- кажется, это ребенок. Открой же глаза.
  Но Джошуа не открыл глаз и, по мере того, как он подходил все ближе и ближе, в черных лаковых стеклах его очков, столь несуразных для зимней ночи, отражался все ближе и ближе, рос и вытягивался тоненький силуэт человечка, дрожавшего на холодном ветру.
  Да, это был ребенок, лет, может быть, десяти или двенадцати, простуженный, шмыгавший носом и, как уже отмечалось, изрядно дрожавший.
  Сквозь сомкнутые веки Джошуа воспринимал мальчика - или девочку? - как четкое, полупрозрачное малиновое пятно, обведенное по краям жирным, иссиня-черным болезненным контуром, похожим на взбухшую венозную вену.
  -\- не нравится мне эта кайма.
  =\- аналогично.
  Ребенок, в свою очередь, настороженно всматривался в приближавшегося мужчину.
  В серых, цвета инея на асфальте, глазах отражался крупный старик, похожий на вставшего на задние лапы пожилого медведя.
  Детские глаза внимательно разглядывали мрачное широкое лицо, заросшее короткой черной бородой, прямой мясистый нос и пышные усы, напоминавшие по форме слегка разогнутую подкову.
  Не доходя трех шагов, слепец снова остановился и маленький человечек сделал два шага в сторону, уступая дорогу для Джошуа.
  =\- оно в летней обуви. Слышите? Тонкие резиновые подошвы на холоде затвердели не хуже камня. Слышите это? Когда оно шлепает по дороге, задубевшая резина сухо постукивает по льду.
  -\- Холлистер прав - Она разгуливает в летних башмаках. Навряд ли Ей сейчас очень тепло.
  =\- если оно носит туфли наподобии тенисных, у которых матерчатый верх, то ее ступни промокли и обледенели не хуже подошв.
  -\- возможно, Она уже давно не чувствует пальцев и переставляет ноги исключительно по инерции.
  - Дитя, - сказал слепой человек.
  И замолчал, обновив тишину, нарушаемую лишь воем начавшейся вьюги.
  Крыши Адвила ощетинились черными трубами и ветер пел в каждой из них. Сотни пановых флейт однообразно и тягостно ныли в ущельях полночных домов.
  -\- девочка, девочка, кто ты такая?
  - Девочка... девочка... - вторили черные трубы.
  Грязный, седой, давно опустившийся ветер, мистер Элизабет Уиспер, вечно озлобленный, сладостно мучавший бродяг в переулках, вился вокруг ее бледных, костлявых, синевших кровоподтеками ног в драных чулках - и те не дрожали.
  Чего нельзя было сказать о тонком тельце, закутанном в грязно-зеленую, с чужого плеча, мешковатую куртку. Плечи дергались в такой тарантелле, что бесконтрольно тряслась голова.
  -\- спорим на пять баксов, что это девчонка?
  0\- откуда ты знаешь?
  -\- просто сказал наугад. Пятьдесят на пятьдесят. Ну, так что?
  0\- мне все равно. По рукам.
  =\- мне по-прежнему не нравится землистая кайма по краям.
  -\- кто же ты, девочка?
  =\- да и есть ли нам разница?
  =\- а что, если?..
  -\- нет, мы поспорили. Идти на попятный уже некрасиво.
  =\- девочка, девочка... что ты такое?
  Джошуа продолжал стоять тяжелой горой, спокойно дыша. Грудь его мерно вздымалась и опадала под черным шершавым сукном, руки висели вдоль тела совершенно расслабленно. Чем-то он был похож на спящую лошадь, верблюда или слона, когда животное дремлет, притом что ноги его продолжают неколебимо поддерживать туловище.
  Ребенок дышал надрывно, частенько шмыгая носом и, видимо, горячечно температурил, являя собой очередную безликую жертву городской психопатки-зимы.
  И тоже молчал, так что тишину разгрызал один лишь паскудина Уиспер и его дирижерская палочка.
  -\- у нее на ногах совсем легкие, тряпочные, совершенно не по погоде ботинки. Даже, я бы сказал, подобие туфель, если это имеет значение. В самом крайнем случае, они расчитаны на сухую весну и, конечно, уже промокли насквозь. И успели намертво заледенеть. Полагаю, она не чувствует ног. И уж точно не способна пошевелить задубевшими пальцами.
  =\- необычайно полезная информация, кстати. Спасибо.
  -\- эй, разве не я отвечаю за ядовитые выпады?
  Ребенок стал осторожно, по кругу, обходить Джошуа, продолжая следить за ним взглядом. Движение было совершенно звериным - так собака, волк и иное чувствительное животное следит за потенциальной угрозой, стремясь поскорее уйти.
  -\- кроме того, ее левый ботинок...
  =\- туфля.
  -\- абсолютно без разницы.
  -\- ...изготовлен в одна тысяча восемьсот пятьдесят девятом году здесь, в Диссмоле, на старой обувной фабрике Дженкинса, которая уже много лет как закрыта. Стало быть, с тех самых пор прошло уже более ста двадцати лет. Смущает ли это еще хоть кого-нибудь, кроме меня?
  =\- однако, я не чувствую угрозы. Ты, Джошуа?..
  0\- пока что ничего не понимаю.
  -\- смотрите, как бы не было слишком уж поздно. Потом не говорите, что я вас не предупреждал.
  =\- я сама осторожность. Ты сама осторожность. Он...
  -\- он был бы мертв уже тысячу раз, если б не мы.
  =\- что ж, определенная доля правды в твоих словах есть. Однако же...
  -\- ...ее правый ботинок...
  =\- туфля?
  -\- ...еще хуже. Подобно левому, он поменял уже множество ног, не в пример новее, чем левый, но, ко всему прочему, изрядно запачкан кровью. Старой, ссохшейся, потемневшей от времени кровью, которую уже почти полностью вымыло, вылизало уличное диссмольское ненастье.
  =\- я один вспомнил Берег Отрубленных Ног?
  0\- а кровь человеческая?
  -\- откуда я знаю? Сними его, отнеси Еве в лабораторию и тогда будешь знать точно.
  =\- а имеет ли это значение? Я по-прежнему не ощущаю угрозы.
  -\- не означает ли это, что мы настолько слепы, что это дурманит нас чувством беспечности?
  =\- смотрите.
  Меж тем, черная кайма истончилась и исчезла почти совсем, оставив однотонное малиновое пятно с тонкими белесыми прожилками без обрамления.
  -\- она маскируется!
  =\- возможно, оно.
  -\- Джошуа, открой уже свои проклятые глаза!
  0\- нет. Ведь так мне ее лучше видно.
  -\- так почему бы не нанести удар на упреждение? Убить девчонку и преспокойно отправиться домой? Свидетелей пока что вроде бы нет...
  =\- забегаловка Тома.
  -\- я вижу Тома отсюда. Он стоит за прилавком и читает какую-то книгу или журнал. Сьюзан не видно, возможно, она ушла в кухню. Как бы там ни было, глядя из освещенного помещения на полночную улицу, мало что разглядишь. Плюс ширма метели, плюс свет фонаря сюда почти что не достает. Тело можно бросить в мусорный бак здесь же, на территории Адвила. А еще лучше подойдет канализация. Крысы всегда не против свежего мяса.
  0\- Йеронимус, перестань.
  -\- кто лучший друг крыс? Я лучший друг крыс. Крысы прекраснее многих людей, чтоб вы знали.
  =\- а вороны?
  -\- вторая половина моего сердца принадлежит им.
  =\- если бы у тебя было сердце.
  -\- конечно же.
  - Послушай, дитя, - сказал тогда Джошуа, - вон там, на другой стороне улицы есть ночная закусочная. Давай-ка зайдем туда, чтобы перекусить и выпить горячего кофе. Кофе у Тома отличный и сандвичи тоже великолепные.
  -\- эй, это лишнее. Чем меньше людей нас увидит, тем лучше. В противном случае, можно преспокойно отправляться домой, а это значит, что ночь использована впустую.
  Однако слова Джошуа были обращены уже к одному только ветру, которому было плевать.
  Фигурка в бесформенной куртке скрылась за снежной завесой.
  Слепец равнодушно пожал плечами и успел сделать пару шагов, когда за его спиной кто-то размеренно, глуховатым голосом произнес:
  - Шестой номер вкусный... одиннадцатый неплох... четвертый хорош, но сильно сопротивляется... второй слишком страдает... это вредит нам...
  После чего воздух пронзил уже нескрываемый, звонко-ехидный смешок и дробный топот бегущего, стихнувший через секунду.
  
  ***
  
  0\- bruja! Mierda...
  =\- черт знает что.
  -\- предупреждал.
  =\- просто черт знает что, джентльмены.
  -\- я хочу кофе. И лимонный пирог.
  =\- нам сейчас не стоит показываться где бы то ни было.
  -\- посмотри на это с другой стороны. Нет на свете овечьей шкуры лучшего качества, нежели та, что рвет шаблон, но выглядит совершенно логичной. Так говорил отец отца Брауна.
  =\- он так не говорил.
  -\- но совершенно точно подразумевал. Кроме того, каждый из вас должен мне по пятерке. Я богаче Мидаса и желаю кутить - весело, добродушно, со всякими безобидными выходками.
  =\- ничего даже близко похожего. Оно убежало, все соглашения сдохли.
  -\- она испарилась. Однако же, прав был именно я. Как минимум, наполовину. Я хочу кофе.
  Вьюга вошла во вкус, приглашая на танец все больше и больше ленивого снега. Небо давило на спящие крышы, дома назойливо изгибались, нависнув тенями над немногочисленными ночными прохожими, нагло заглядывая им в лица.
  Голодный ледяной ветер, злосчастный Элизабет Уиспер, мчал по улицам Диссмола, проворно сновал между нищими, полицейскими, проститутками и таксистами, жалостно клянчил немного тепла, хватал за рукава курток и мокрых пальто, отшатывался от строгих колючих шарфов и настороженно поднятых воротников.
  Если ветру встречался на пути неудачник, который не мог обогреть себя сам, то, вместо робкой мольбы, ветер обгладывал его до костей, проходил сквозь несчастную плоть, оставляя валяться в сугробе, канаве или какой-нибудь подворотне с оскаленными зубами на синем замерзшем лице.
  0\- стоит выпить чего-то горячего. Кроме того, любопытно узнать как поживает Том.
  =\- однако, помни, что у тебя не так много времени. Оно тебе также не подчиняется, как и...
  -\- я хочу лимонный пирог!
  Джошуа пересек пустую дорогу, шагая по теням из деревьев и фонарных столбов.
  На этой стороне снег пульсировал синим и розовым, благодаря вывеске маленького ночного бистро '114'.
  =\- а вам не кажется, что дома сегодня смыкаются как-то особенно плотно?..
   Он стоял перед компактной одноэтажной коробкой с плоской макушкой, с грязновато-белыми стенами, почерневшими у самой земли от ежегодных весенних дождей.
  Четыре широких окна в линию на главной стене (за каждым окном основательный двойной стол для обычной стабильной семьи, где старики и старухи еще успеют при памяти разочароваться в двух-трех своих внуках, а может, и в правнуках), тусклая красная дверь с помутневшим стеклом, длинная стойка с десятком круглых коричневых табуретов и непросторная кухня, в которой, однако же, было все, что нужно для людей с небогатой фантазией.
  Приятные светло-желтые стены, черно-белые фотографии Диссмола полувековой давности, фото старинных породистых 'бьюиков' и 'кадиллаков', 'плимутов' и 'шевроле', снимки боксеров и бейсболистов, многие из которых с именными автографами. Так и кажется, что в одном из углов дымит сигаретой какой-нибудь гарри хек. Однако, это всего лишь тень самого Тома Пратчетта, который стоял за своей вечной стойкой в белом нагрудном фартуке, с неизменной лысиной в венчике черных волос, с печальными бульдожьими щеками, всегда плохо выбритыми.
  Трость нащупала дверь и Том поднял голову на звук колокольчика.
  - Джошуа.
  - Томас.
  Старая черная радиола в углу и 'I will wait for you' в воздухе.
  -\- я люблю эту женщину. Почему бы тебе не жениться на ней?
  - Решил прогуляться?
  - Ночь хороша. Холодновато немного.
  - Джек или Джон?
  - На твое усмотрение.
  - Есть отличный Джентльмен Джек.
  - If it takes forever, I will wait for you. For a thousand summers, I will wait for you...
  -\- видишь? Время у нас еще есть.
  Томас Пратчетт любил свой порядок. Любил вещи, лежащие к месту на нужных местах. И в его маленьком заведении никогда не торговали спиртным, однако, под барной стойкой всегда жили три необходимых предмета - старый коричневый телефон с треснувшей трубкой, 'моссберг-500' на восемь патронов и...
  - Anywhere you wander, anywhere you go, every day remember how I love you so...
  Прекрасным движением рук на свет божий появилась обитель янтарного золота с черно-белой изогнутой этикеткой.
  Два восьмигранных стакана-конуса приняли в себя эту магию ровно на треть, затем Том поджег их и почти сразу же потушил, накрыв белым блюдцем. Пригласил строгий кофе и слегка помешал серебряной ложечкой. Вложил стакан в ладонь Джошуа.
  - Keep Walking.
  - Keep Walking.
  =\- Keep Walking.
  -\- Keep Walking.
  С первым глотком кровь возбужденно ускорила бег, да и как же иначе, выбора у нее, вообщем-то, не было.
  Кто-то заботливый своевременно приглушил освещение, раздобыл мягкие теплые шляпы и надел, сдвинув на самый затылок.
  =\- когда предел близко, шляпа сползает на лоб.
  - Till you're back beside me, till I'm holding you and forevermore sharing your love...
  За спиной Тома на светло-желтой стене висела уютная фотография - Том, Кэтрин и обе дочери, рыжеволосая Сью и строгая Эмили с аккуратными милыми ушками.
  Эти мирные, солнечных тонов стены и были его пожизненной пенсией, символом ухода от дел, возвращением к ним, его девочкам, к Кэтрин, о которой напоминала розово-синяя вывеска.
  - The clock will tick away the hours one by one, then the time will come when all the waiting's done...
  =\- да, кстати, о времени...
  -\- перестань. Интересно, кстати, сколько еще людей проживают сейчас эту ночь как последнюю в своей жизни?
  Мистер Джек убаюкивал и согревал, а кофе, тем временем, расставлял на доске все сбитые и даже позабытые фигуры, каждую к месту и на свое место.
  - Till you're here beside me, till I'm touching you... and forevermore... I will wait for you!
  Мелодия смолкла, интимная мисс Конни ушла и диджей тут же начал рассказывать о Мэте Грогане и его южных струнах.
  - Читал сегодняшний 'Диссмол-трибьюн'? - спросил Том и тут же поморщился, - прости старина... я все никак не привыкну...
  - Да я и сам никак не привыкну. А что там?
  - Ну, может, ты слышал по телевизору - в Оуквидже вовсю пропадают люди. Уже четвертый случай за месяц. Во всем обвиняют хиллбилли.
  - Ну, Эрмис справится. Ему не впервой.
  - Keep Walking.
  - Keep Walking.
  -\- Keep Walking.
  =\- Keep Walking.
  Низкий, утробный рев парохода, заходившего в порт Даунтон, слился с часами на ратуше, честно отбившими ровно час ночи. Эхо дуэта раскатилось далеко по окрестным районам.
  =\- будто отец Макквой уснул мордой в органе, ей-богу.
  Том отлучился на кухню и вернулся с тарелкой, полной сыра, нарезанного тонкими, не очень-то ровными треугольными ломтиками и еще одной, на которой лежали два сандвича из ржаного хлеба, говяжьей котлеты, зеленого лука и листьев петрушки. Сыр он поставил перед Джошуа, слегка звякнув краем тарелки о недопитый стакан, а сандвичи отправил в микроволновку.
   - Попробуй сыр, Джош. Фонтин и пармезан.
  Джошуа взял ломтик сыра.
  - Давно видел Эрмиса?
  - Да с тех самых пор и не видел... - Пратчетт пожал плечами. - Что он мне? В городе он никогда не бывает, а ехать к нему, туда, в самую глушь без крайней нужды это...
  Том не нашел нужных слов и лишь красноречиво развел руками.
  - ... даже не всякий кретин и поедет.
  Затем достал горячие сандвичи и подвинул один из них Джошуа, поставив рядом бутылочку с мягкой дижонской горчицей.
  - Значит, говоришь, пропадают?
  - Ага. Однако, ты верно сказал - Эрмис справится. Вот если бы пропадали хиллбилли, я бы сразу подумал на Эрмиса.
  Оба понимающе усмехнулись.
  - Держу пари, он ни капли не изменился за эти годы.
  - Готов спорить, что сукин сын даже помолодел. Время ему не указ, как и все остальное.
  Пару минут оба молчали, жуя сандвичи, запивая нектаром и слушая как Чарли Вогг хриплым шепотом-воем рассказывает о своих детских годах в нищем Нью-Орлеане.
  - Как поживает Сьюзан?
  Том кивнул на кухонную дверь.
  - Спит. Хочет поступить на медицинский факультет в Пьюфорт, поэтому днем не вылезает из учебников. А здесь, когда нет клиентов, раскладывает спальный мешок и отсыпается.
  - У нее уже есть кто-нибудь?
  - Вряд ли. Она бы сказала.
  - Разборчивая. Я даже знаю, в кого.
  - Налить тебе еще?
  - Только кофе, Том, иначе меня развезет по дороге.
  - Я могу вызвать тебе такси или сам отвезу тебя, если подождешь до закрытия.
  - Нет, не бери в голову, я еще посижу минут пять и пойду - отличная ночь для прогулок.
  Том искренне рассмеялся.
  - Джош, видит бог, за всю свою жизнь я не встречал большего упрямца, чем ты.
  -\- я встречал.
  - ...и ты даже представить себе не можешь, сколько раз мне хотелось огреть тебя чем-нибудь, чтобы заставить хоть раз передумать.
  - А представь, каково приходилось Луидже.
  - Да уж... - согласно кивнул Том и тут же осекся.
  И доспехи его молчания были окрашены только в два цвета - сочувствия и смущения.
  Пару минут после этого тишину нарушал лишь Чарли Вогг и пришедший ему на смену Сэми Шандал.
  Внутри солнечных стен сделалось жарко; воздух, насыщенный знойным ароматом ирландского кофе, наэлектризованный 'Grand Central Blues' и взаимным молчанием, сделался нагло-тягучим, ленивым, будто бы прорезиненным и без всякой боязни корчил рожи своему ледяному собрату, что все время подглядывал сквозь большое окно.
  Вьюга подуспокоилась, тучи отчасти растаяли, выглянула луна, похожая на заплесневелый серебряный доллар.
  Том слегка кашлянул.
  - Ну и погодка, а ведь почти Рождество...
  - Как твоя нога, Том?
  Пратчетт невесело улыбнулся.
  - Если я вовремя выпью таблетки, то просто паршиво, а если забуду... тогда я хочу убить вначале себя, затем Сью, чтоб малышка зря не расстраивалась, потом дока Гормана и Луиджи и еще, знаешь, того парня в оранжевом галстуке, которого ты мог видеть в рекламе 'сногсшибательных пылесосов Маркони'. А, черт... прости, я все никак не привыкну...
  - Keep Walking.
  - Keep Walking.
  -\- Keep Walking.
  =\- Keep Walking.
  - Попробуй пармезан, Джош. Он в меру острый, совсем как ты любишь. Знаешь, на прошлой неделе... помнишь, во вторник был дьявольский снегопад, как будто бы небо разом сошло с ума?
  - Я в тот день валялся в отключке после бутылки желтого рома.
  - Тебе повезло, знаешь ли. Мы с Сьюзан ездили за покупками - она уговорила меня украсить гирляндами и всякой такой чепухой наше крыльцо и пару окошек... так вот, когда мы вернулись и я попытался вылезти из машины, меня прострелило так через весь позвоночник, что я не мог пошевелить ни рукой ни ногой больше четверти часа. Я и дышал-то не пойми как. Сью позвонила Горману, но, пока тот добирался до нас через весь этот паршивый буран, меня уже отпустило, так что, когда Горман приехал, я даже смог вылезти и самолично наорать ему все, что у меня накипело.
  - Стиву тоже приходится нелегко, Том... к тому же, он самый что ни на есть обычный человек, не стоит требовать от него слишком многого. Ты пробовал поговорить с ним насчет... может, стоит изменить что-то в курсе лечения? Что он может тебе предложить?
  - А-а, все его предложения это новые порции новых порций... и еще записаться в какой-нибудь оздоровительный клуб - ну, знаешь, из тех, где жирнозадые тетки, похожие на свиней, плавают в бассейне с камнями, а их дегенераты-мужья просиживают целые дни за бриджем, пивом и покером, а другие жирнозадые свиньи жрут прямо на беговых дорожках и их жратва падает им точно под ноги, так, что они бегут по собственным объедкам прямо к инфаркту в надежде, что от.
  -\- аминь.
  - У тебя осталось что-то в стакане?
  - Да, не волнуйся об этом.
  - Keep Walking.
  - Keep Walking.
  -\- Keep Walking.
  =\- Keep Walking.
  После двух смачных глотков и когда зазвучали 'Листья Розы из Пасадены', Том положил на столешницу пачку 'SuperStarLost' и они закурили.
  - Хочешь еще сандвич, Джош?
  - Nie, grazie.
  - Тогда стряхивай пепел прямо в тарелку, так тебе будет удобнее.
  - Molte grazie.
  А после еще двух затяжек, когда дым начал потихоньку исследовать помещение, Том спросил:
  - Давно видел Луиджи?
  - Не то чтобы видел...
  - Diabeł! Scusa, Джош...
  - Он приезжал ко мне месяца два назад вместе с Марко, Вито и Винсентом. Повидаться. А еще привез пенсию и несколько бутылок 'Бароло'. И множество рыболовных историй. Я уже просто не знал куда деться и как его выпроводить.
  - Да уж, вот человек, который никогда не изменится. С другой стороны, он теперь целыми днями сидит у себя в Грейт-Манор на берегу Чертовой Лужи, так чего ж от него еще ожидать? Либо пропадает в клубе среди таких же сдвинутых, как и он.
  Том налил в две белых чашки угольный, пахучий ристретто из второго кофейника, подвинул одну из них Джошуа и каждый сделал по обжигающему глотку.
  Гость снял с безымянного пальца безыскусное золотое кольцо, повертел, положил на стойку, бережно накрыл ладонью и выпил еще кофе, задумчиво глядя куда-то в собственные мысли. А потом надел кольцо обратно.
  На внутренней стороне было выбито 'ppLT'.
  Том поневоле перевел взгляд на свою левую руку. Он также носил кольцо, правда, иного вида, серебряное, но надпись внутри тоже имелась, хотя и более многословная.
  - Джош?
  - Да, Том?
  - Послушай... может быть, тебе нужны деньги? Я хочу сказать... у меня есть в чулке несколько тысяч и, если хочешь, они твои.
  Джошуа Папаверини выпрямился, с хрустом расправил плечи и искренне, от души улыбнулся.
  - Дружище, ты и представить себе не можешь, как мало надо такой старой одинокой ящерице, как я. Денег, что привозит Луиджи, мне хватает более чем, однако, спасибо за намерение, это очень приятно.
  И он рассмеялся.
  - Ну, тогда переезжай к нам, у нас есть отличная гостевая спальня. Мы с Сьюзан делали ремонт прошлым летом, так, ничего особенного, однако, я самолично переклеил там все обои. Очень спокойные, тебе понравится.
  - Том...
  - Джош, послушай меня. У жизни нет чувства юмора, кроме черного. И, когда она подкидывает нам очередные непрошенные... мешки, полные горя с дерьмом - что дали, то и хлебай - все мы ломаемся так или иначе, одни сразу и полностью, другие годами и по кускам. Но куда качнется этот маятник и когда он остановится, зависит от одного нашего цепкого качества, от запаса у нас некоторого желания - знаешь, чего?
  - Скажи мне.
  - Это клыкастая и рычащая, яростная и злая, первородная жадная страсть - схватить жизнь за горло, впиться в самую глотку и трясти старую ведьму до тех самых пор, пока из ее двуликих карманов не начнут вылетать золотые дублоны и охапки четырехлистного клевера!
  Том перевел дух.
  - Знаешь, еще что?..
  - Да, Том?
  - У того Джошуа, которого я знал столько лет - у того самого Джошуа, которого в 1944-м прозвали Кадьяком - уж у него-то внутри эта чистая ярость звенела так бешенно, что сам дьявол мог бы прикуривать от нее!
  И Том залпом допил свой стакан, а потом затянулся сигаретой так жадно, что большая часть ее белой талии немедленно обратилась в пепельный мост, повисший над стойкой, и дым укутал им плечи причудливыми кружевными воротниками и кроткими, ненадежными шалями.
  Упрямый выпуклый лоб Тома покрылся испариной, виной чему послужили и Джек, и жар солнечных стен, и, не в последнюю очередь, жар сказанных слов. Бульдожьи серые щеки уже не выглядели печальными, челюсти накрепко сжались и приготовились - схватить и не отпускать. Схватить и не отпускать.
  Глаза его цепко и испытующе исследовали лицо старого друга, пытаясь отыскать в нем следы того самого, прежнего, близкого и непонятного Джоша Кадьяка.
  И сам Пратчетт в эту минуту отчасти преобразился, чего уж там, скидывая последние лет, может, десять или двенадцать, черпая из памяти горсти чистой энергии впополам с разномастными воспоминаниями.
  Джошуа же, напротив, дышал ровно и глубоко. Камень камнем, обтесанный и необтесанный. Мрачные слепые очки его, выполняя функцию глаз, отвечали Тому пластиковым спокойствием.
  Случайный взгляд со стороны, загляни кто-нибудь с улицы сквозь стекло, принял бы их за двух шахматистов или картежников, будь между ними холодная шахматная доска или лукавые вееры с бесстыжими джокерами и страстными рыжими дамами.
  - Знаешь, Томас, у меня есть сосед, мистер Левински. Это крепкий еще старикан, прямой, как кочерга, с лающим голосом, бывший военный, сержант.
  Джошуа медленно, с удовольствием, в несколько неспешных глотков допил свой стакан, выдохнул, достал из кармана большой зеленый платок и вытер вспотевший лоб.
  - И он сумасшедший. Живет совершенно один. И по ночам он часто кричит. Знаешь, что он кричит?
  - Не представляю.
  - 'Но ведь это так! Это так, потому что это так! Да, это так, потому что это только так!' Он с кем-то спорит. Почти каждую ночь. Однако, живет совершенно один.
  - Зачем ты мне все это рассказываешь?
  - Да потому что я - не-мистер-Левински. Ему нужна помощь. Но помогать некому. Мне - нет.
  - Джош, послушай меня... Джош, вот у меня есть Сьюзан, ты... ну и Луиджи, куда без него. Есть наше с Кэтрин бистро - когда столько лет живешь одной женщиной, больше не нужен никто, места в сердце не остается... и для нас, это, пожалуй, нормально... Сьюзан сейчас...
  - Кстати, она уже знает, что?..
  - Нет. И я понятия не имею как ей об этом сказать.
  - А признаки были?
  - Нет. Пока еще, хвала господу, нет. И, говори, пожалуйста, тише.
  И Том указал на дверь за спиной.
  - Но ты хотя бы делал проверку?..
  - Да, прошлым летом, когда она сильно порезала ногу на заднем дворе, пытаясь снять кошку с высокого дерева. Я припрятал тогда пару бинтов с ее кровью.
  - И?..
  - И с некоторой долей везения она может прожить всю свою жизнь, так ни о чем и не догадавшись.
  =\- с поправкой на срок.
  - А Эмили?..
  - Эмили... - и Том тяжко вздохнул. - Думаю, нет... но... иногда... у меня было такое чувство, что... будто она о чем-то догадывается.
  - Давно ее видел?
  - Давно. Года два назад. Проезжал через Миднайт... она... стояла там, на углу... знаешь, угол Джефферсон и Восьмой авеню?.. в компании каких-то... дерьма. Все были знатно обдолбаны или пьяны, а может, и то и другое. Меня она не заметила. Не знаю, где она нынче и, честно сказать, не особо желаю знать.
  =\- однако, это неправда.
  Говяжья котлета, меж тем, ткала свое доброе дело. Она, да на черном-то хлебе, сообщала желудку известную мирность и теплоту, фонтин дарил языку толику собственной остроты, расплавленный же янтарь, этот король королей, смягчал резкость сыра и жаловал всему телу премилостивое, жаркое, усыпляющее благословение.
  - Джош...
  - Да, Том?
  - Хм... конечно, это не мое дело... и я никогда тебя об этом не спрашивал, но... что ты сделал со своей премией?
  - Я тебе не скажу, Том. Но, могу поклясться, что, когда ты узнаешь, ты будешь доволен.
  - Господи, неужели ты потратил все деньги на какое-то элитное пойло?!
  - Спасибо, конечно, за такое мнение обо мне, но - нет, это не так. Я же сказал, ты будешь доволен. Кстати, идея с бухлом не такая плохая. Если покупать действительно редкие, коллекционные марки, то, со временем, они растут в цене не хуже каких-нибудь акций. И даже получше. Вот только ждать надо достаточно долго.
  Сигаретный дым лениво вытягивался до потолка и складывался в недописанные знаки. Больше всего среди них было С, О, J, а также завитушки, похожие на 'е' и '1'. Напротив закусочной Тома расположился маленький китайский ресторанчик с претенциозной вывеской 'It`s Chinese Style`s' и, когда дым льнул к окну, он все время закрывал одни и те же буквы. Забавно.
  - Да, кстати, к слову о твоем сумасшедшем соседе... может, помнишь ты того нищего индейца... ну, этого... как его, дьявола?.. Ты должен помнить его, он чистил ботинки на углу Рэдклиф и Моррисон в сороковых, сразу после войны...
  - Слэмпти-Дэмпти?..
  - Конечно же! Просто вылетело из головы. Он ведь умер еще в пятьдесят шестом или седьмом. Помню, были какие-то слухи. Вроде бы, его сбил грузовик. Тот, на котором МакКинли развозили свою 'свежую рыбу' и еще кое-что.
  - Вполне может быть. Я ничего такого не слышал.
  - А помнишь ты, как он тебя называл? Что-то забавное... что-то... как же это его?..
  - Шаашуайа.
  - Да, правильно! Шаашуайа. Вечно бормотал себе что-то под нос...
  =\- что-то он чувствовал, старый прохвост... что-то он знал.
  -\- чьих же он был? Кажется, из гуронов.
  =\- нет, он был из шауни. Определенно, из шауни.
  - Гверотай вэ работай, на старом крамольном Юге, который мы все потеряли, рядом с печеньем и молоком обязательно оставляли кусок свежего мяса, так что если наутро мясо исчезнет, значит, в гостях был не Санта, а его злой близнец. Ну, или вашу собаку не надо кормить завтраком. С вами для вас этой зимней рождественской ночью я, ваш Террис Хупер, упокой господь его хладную душу, и Лоренс Малво, 'Я обожаю маленькие городишки'.
  И вошел саксофон, пробуждая желанное, чуть насмешливое, сакральное и очень сочное эхо из всякой неспящей души. Да и душа, ведь, всего-навсего - слово; и много ли веса ему? А эхо то, подобно вину, налитому в воду, мгновенно таяло в воздухе, всеместное и неостановимое. Да и попробуй-ка его останови.
  - А почему ты вспомнил про того индейца, Том?
  - Что-что?..
  - Насчет индейца. Почему ты вдруг вспомнил о нем? Столько воды утекло, при чем тут этот старик?
  - А... да видишь ли, какая странная... да нет, выбрось все это из головы, ерунда. Мне, видимо, померещилось.
  - Что - померещилось?
  Том сконфуженно хмыкнул и принялся протирать и без того зеркальную стойку.
  - Все дело в том, Джош, что наша память... да и наше воображение тоже... иногда, внезапно, без предупреждения могут сыграть с нами... назовем это шуткой. Ты вот упомянул соседа, выжившего из ума, и это мне напомнило, что в ноябре, примерно в середине месяца, я тоже повстречал одного сумасшедшего.
  И Том наполнил толстые белые чашки новой порцией кофе.
  - Это было здесь, ночью; я сидел на этом самом месте, прямо тут, за стойкой и посматривал краем глаза 'Отель'. Ты знаешь 'Отель', Джош?
  - Кажется, что-то слышал.
  =\- Бролин хорош.
  -\- на Кристин отлично смотрится синее шелковое белье.
  =\- на ней отлично смотрится любое кружевное белье. Они похожи с Лизой Эдельштейн.
  - Народу не было, тишина. Только в углу, за своим столиком, сидел Мартин Биклс, но это не в счет. Марти водит такси и работает всегда по ночам, иногда заворачивая ко мне, чтобы перекусить и перекинуться парочкой слов. Он тоже любит 'Отель', этот Марти.
  Я, помню, еще почитывал кое-как свежую 'Стрит Лайнз', потому что на Восьмой Парковой сгорели склады Бернарда Страуча - помнишь, он однажды имел дело с Луиджи? - и в том, якобы, обвиняли каких-то студентов, связавшихся с комми.
  Вдруг, слышу, будто кто-то барабанит в окно. В то, дальнее, у которого сидел Биклс. Смотрим мы с Марти, а на улице, через стекло стоит такой стремный оборванный старый бродяга и глазами на все стороны пляшет. То есть, так мне тогда показалось. На самом же деле, его просто адски трясло. Хотя, на ногах-то он стоял твердо. Паркинсон, это, видимо, или что-то похожее. Горман сказал бы точнее, конечно же.
  Тот оборванец что-то пытался сказать. По-крайней мере, он все время повторял каких-то два или три слова и вроде бы как показывал себе за спину, но за это не поручусь, потому что руки у него тряслись так, будто жили отдельно от прочего тела.
  Тут, знаешь ли, Джош, всюду есть психи и меня, верно, уже ничем нельзя удивить. Мне не жаль чашки кофе и сандвича, пусть себе немного согреются, но должен сказать, что тот старикан был совершенно из буйных. Из тех, что и сами не знают на каком свете находятся, какой нынче год, кто такой Ронни Рейган или великий Фред Линн.
  Вот в таких случаях я достаю 'моссберг', выхожу на порог и просто стреляю пару раз в воздух и это часто срабатывает. Но в тот раз, только я опустил руку под стойку...
  - Он превратился в Дамбо в розовом платье и запел 'Труп Джона Брауна'?
  - Ты почти угадал. Он упал на землю под этим окном и, когда мы с Марти вышли наружу, мы увидели его, роющим снег на обочине, у самой стены.
  - Он копался в снегу?
  - Он расшвыривал снег, он вгрызался в него, будто чертова землеройка, так лихорадочно, словно от этого зависела его жизнь или даже что-то более ценное.
  - Что же потом?
  - Снег быстро закончился и он докопался до мусора, что лежал там, замерзший, и дожидался весны. И тогда в воздух взлетела всевозможная дрянь, от жестянок, полных земли, до разбитых бутылок и тухлых тряпок с раздавленными шприцами.
  - Что же ты сделал?
  - Я выстрелил. Что ж мне еще было делать? И тогда этот крот оглянулся всего на пару секунд и я смог разглядеть его рожу. Помнишь ты пряничных человечков, что кривлялись и лаяли на открытии сотого универмага Линчфилда? В Роквуде, этим летом? Когда один из них сломал ногу так, что кость торчала наружу, и потом битый час проклинал профсоюз, пока его не увезли санитары? Ну так вот, Джоши, этот землекопатель выглядел пренамного поганее тех пряничных человечков! Высохший, горбоносый, буро-коричневый, остатки волос, что свисали до самого пояса, были запиханы в рукава и за пазуху, под воротник. И совершенно безумные, прыгавшие с места на место, глаза, черные, будто набитые изнутри свежей сырой землей.
  Том вытащил из пачки еще одну сигарету.
  - Он глянул на меня и на Марти, а потом побежал. Но как он бежал, Джош! Как он бежал! Разве ж так бегают?
  Том затянулся и выдохнул еще несколько С, J и О.
  - Слышал что-нибудь о варанах, приятель?
  - Здоровенные твари, которым на всех наплевать.
  - Чертовски верно подмечено. Однажды, лет двадцать назад, мы с Кэтрин как-то пошли в зоопарк. Не помню уже, что нас туда понесло... кажется, мы что-то праздновали и крепко выпили по этому поводу...
  =\- Кэтрин получила степень магистра истории.
  - ...и там я видел варана, Джош. Огромная хренотень, которая весила не меньше, чем триста фунтов. Действует отрезвляюще. Но самое удивительное, что эти бревна умеют бегать и, когда они бегают, их лапы растопырены во все стороны и никогда туда, куда движется туловище.
  - Это похоже на...
  - И этот психованный бомж бежал точно так же. Он драпал на четвереньках, притом, что первая из коленок вывернулась прямиком к небу, вторая - в сторону Либерти-роуд, третья гнала к заливу Линнея, а четвертая кланялась Саутгемптону, где у меня жила бабка со стороны матери еще в семнадцатом веке.
  -\- так могут двигаться шреггсы во время эксцессов... да и валаи тоже, я полагаю.
  =\- не надо говорить это вслух.
  - ...эта помесь кузнечика с ящерицей ломилась прочь, подальше от фонарей, туда, где тень была гуще... и, знаешь, еще кое-что? Напоследок он выкрикнул несколько слов. Знаешь, что это было, Джош?
  - Откуда мне знать? Что 'Год Библии' породит год сатаны?
  - Мой псих кричал: 'Ищи семерых! Семерых! Чантоцати! ' и, вдобавок, еще что-то про Оливер.
  -\- миссис Оливер? Миссис Оливер - плохо.
  =\- миссис Оливер - очень плохо. Хуже некуда, я бы сказал.
  - Звучит как бред, если честно.
  - Ну, разумеется.
  - Просто порция бреда чистой воды.
  - Я знаю, Джош. Однако, все было именно так.
  - Я понимаю... что ж... а скажи-ка мне, Том... ты уверен, что именно он кричал? Эти вопли его... как там, ты говоришь?..
  - Чантоцати. Ищи семерых.
  - Ты уверен?
  - Вполне. Я способен запомнить несколько слов. Даже на чужом языке. Даже на языке сумасшедшего. А почему ты спросил?
  - Так просто. Этот язык мне незнаком. А тебе?
  - Нет. Как по мне, это обычная тарабарщина, которую часто можно слышать в психушках, когда дебилов выпускают на прогулку в больничный двор. В 'Сирин', например.
  -\- а когда идет дождь или снег, они толпятся в слепом коридоре, тычутся в стены, как новорожденные, или же слушают радио в комнате отдыха.
  =\- психи любят радиоспектакли. Всерьез переживают за героев.
  - Чантоцати? Похоже на чью-то фамилию, может быть, итальянскую. Точнее, подделку под итальянскую, потому что мне о таких итальянских фамилиях слышать не приходилось.
  - Мне тоже. Впрочем, это может быть что угодно. Название фирмы или сорт пива. Или мороженого, к примеру.
  - И еще 'ищи семерых'?
  - Именно так. Уж это-то точно рекламный слоган. Знаешь, когда в коробки с кукурузными хлопьями прячут для ребятни каких-нибудь немудреных солдатиков или же карточки с бейсболистами и надо собрать всю коллекцию. Он кричал это слово раздельно.
  - 'Ищи семерых?'
  - Нет, 'чантоцати'. Он делил его на отдельные слоги и выкрикивал так, как обычно кричат фанаты на стадионе.
  - Мда... все это очень странно...
  - Придурковато.
  - Конечно же, не без того.
  - Да брось забивать этим голову. Я ведь так просто к слову тебе рассказал. Мало ли на свете сумасшедших, Джош.
  =\- все относительно, Том. Все относительно.
  - А... чем от него пахло?
  - Пахло?!.. Джош, ты в своем уме? Как по-твоему, когда я вижу бомжа - что я делаю в первую очередь? Стараюсь обнюхать его как следует? Скисшей блевотиной, вот чем от него пахло... чем же еще?.. Господи, неужели ты думаешь, что я принюхивался к... этому?.. Во имя всего святого...Что за, дьявол тебя побери, странный вопрос?!
  - Говори тише, Том, Сьюзан может проснуться.
  Тот сразу же стушевался.
  - Ты прав, ты прав... все это не стоит выеденного яйца, Джош. Я просто...
  - 'Wave: Allo and Hello', не скучайте, где бы вы ни были, ночь в самом разгаре. А теперь слушайте старую байку из Вермонта.
  Один чувак, альпинист отправился покорять Экуинокс. Он долго лез вверх и вот, когда вершина уже была перед носом, ноги подводят его, он оступается и кубарем летит вниз. Но, перед тем как упасть в самую глубокую пропасть, он чудом хватается за чахлый куст, который растет на самом краю этой пропасти. Куст начинает трещать и ломаться и наш альпинист понимает, что это конец. В отчаянии он кричит:
  - Эй, здесь кто-нибудь есть?!
  И неожиданно раздается скучающий голос:
  - Отпусти куст.
  - Ты кто?!
  - Я - Господь Всемогущий, Небесный Отец твой. Уверуй в меня, отпусти куст и тогда я спасу тебя!
  - Эй! А здесь еще кто-нибудь есть?!
  С вами для вас все еще ваш Терри Хупер и здесь с нами прямо сейчас 'Таконик-бэнд', 'Ад есть, Рая нет'. Всем доброй ночи.
  Против воли оба расхохотались.
  Полминуты спустя дверь, ведущая в кухню, приотворилась и показалась сонная мордашка.
  =\- рыжая, кудрявая и с ямочками на щеках.
  -\- и в меру пухленькая, кстати.
  - Над чем вы так смеетесь?.. Привет, дядя Джош.
  - Привет, Сьюзи.
  - Вспомнили одного нашего приятеля, милая. Он уехал из Диссмола лет этак десять назад. Энди Горовиц его звали, а, Джош?
  - Мы звали его Заплатка. Заплатка на человечестве.
  Сьюзан тоже улыбнулась и налила себе кофе.
  - Почему так?..
  - Он был весьма депрессивный малый, все время в унынии, по поводу и без. Что бы ни случилось, он тут же принимался стенать: 'Боже, за что мне это?! Боже, я ни на что не способен... боже, я ничего не могу с этим поделать...' Однажды, во время одной из его истерик, на улице, на углу Герберт-стрит к нему подкатила в инвалидной коляске девчушка, что просила там милостыню и спрашивает:
  - Ты можешь прыгнуть через лужу?
  - Могу, - отвечает он.
  - Ну, тогда не суди себя так строго.
  Часы на ратуше пробили два. И снова этот гулкий, басовитый звон совпал с унылым ревом швартовавшегося парохода.
  - Мне, пожалуй, пора, Том. Спасибо за виски.
  - Точно не хочешь такси?..
  - Да, я добреду. Не беспокойся об этом.
  Пратчетт налил в высокий картонный стакан черного кофе, добавил поверх янтаря, перемешал и закрыл крышкой.
  - Чтобы согреться в дороге. Пойдем, я тебя провожу.
  - Доброй ночи, Сьюзи. Был рад тебя слышать, моя дорогая.
  - Да, дядя Джош, заходи к нам почаще. Приходи к нам на Рождество, я познакомлю тебя с нашей соседкой, миссис МакГаффин.
  Джошуа передернуло и Том засмеялся.
  - Без паники, дядя Джош, я пошутила. Будь осторожен и береги себя.
  - Ты тоже, моя дорогая. Где-то тут была моя палка и шляпа...
  Они вышли за порог навстречу ледяному воздуху и зашагали по цветному тротуару, похожему на кожу клоуна, который хочет, но не может отодрать свой грим.
  Дверь за их спинами мягко захлопнулась.
  - Джошуа...
  - Том, я клянусь тебе, что, если петля затянется до конца, то, прежде чем спрыгнуть с Бостонского моста, я поймаю такси и приеду к тебе... с бутылкой 'ЛаДжоболе', разумеется. Это чудо, а не вино, я тебе говорю. Ты непременно должен попробовать.
  - Смотри же, ты пообещал.
  - И не намерен отступать от своих слов, не беспокойся.
  - Почему бы тебе в самом деле не придти к нам на Рождество?
  - Ты же знаешь, как я отношусь ко всей этой чертовой суете. Мельтешат, мельтешат... да я лучше вызову парочку шлюх и присягну мескалину, и неизвестно при этом, чей праздник пройдет веселее и лучше запомнится.
  -\- да! Да! Я хочу праздник!
  - Только не заставляй потом своих шлюх ходить по домам и выпрашивать молоко и печенье в костюмах Рудольфа и долбаных эльфов. Я не хочу вытаскивать тебя из участка посреди ночи.
  - Клянусь.
  -\- а я нет. Праздник есть праздник.
  Они обнялись и Том отдал другу стакан, а сам повернулся и пошел в сторону вывески '114', а Джошуа - в сторону Фланнери-роуд.
  Снегопад почти полностью прекратился, утих белый шепот. Да ведь надолго ли?
  -\- если ему есть, что сказать - пусть приступает!
  Но снег молчал. Хотя, конечно, ему было что рассказать. Но он молчал, копил обиду и таился до поры до времени в тяжеловесных, мрачных тучах где-то над заливом.
  =\- Джей Ди говорила, что тучи скомканы из слез и шепота ангелов. По версии пьяной Джей Ди - из их пердежа.
  Зима без устали наводила порядок в ее личном городе. Сейчас она была крайне увлечена свежей ночной уборкой: драила все железное, подметала лед, сковавший течение Ихон-ок, фанатично приколачивала сосульки и обновляла сугробы. И настойчиво, маниакально боролась с человеческим мусором, чье существование губило зимнюю гармонию. Они ее бесили. Но она не сдавалась. Собственно, как и люди.
  =\- ты заметил, что у Тома под газетой лежал 'Дневник самоубийцы' Джона Ленама?
  - Заметил.
  -\- хочешь знать, когда он умрет?
  - Ни в коем случае.
  -\- откуда эдакая сентиментальность? Он тебе, по сути, никто. Другого раза не будет. Или сейчас, или...
  - Заткнись, Йеронимус.
  -\- как будет угодно. Второго шанса не жди.
  Приглушенный дробный рокот возвестил, что где-то со стороны портовых складов кружит вертолет ночного патруля.
  -\- Том - хорошее алиби.
  =\- не очень-то здорово использовать старых друзей в таком качестве без крайней необходимости. Старых друзей твоего друга.
  -\- Джошуа нам не друг. Просто неплохой малый, который сам подвернулся под сделку. Даже не приятель, просто знакомый по ситуации.
  0\- тем не менее, я не хочу подставлять его. Ни его и ни Тома. Но это и не придется делать, по-видимому.
  - Джош! Эй, Джош! Подожди!
  -\- господи, ну что еще, черт возьми, приключилось?..
  Позади бежал Томас Пратчетт, прихрамывая на левую ногу. Фартук его развевался, лысина сверкала луной.
  Папаверини медленно обернулся.
  - Что случилось, Том? Ты что-то забыл?
  - Да... подожди полминуты... фух... я забыл тебе что-то сказать...
  Он с шумом втянул носом воздух.
  - Слушай, насчет того психа, что рылся у меня под окном...
  - А что с ним такое, Том?
  - Джош, что хочешь мне говори, я могу поклясться на Библии, ты никогда не поверишь, кто это был...
  - Мэри Элизабет Кроуфорд?
  - Джош, слушай, когда я вышел наружу и он повернулся ко мне, я глазам своим не поверил...
  =\- мисс Кроуфорд может шокировать.
  - ...у него было лицо Слэмпти-Дэмпти, Джош! Как я его помнил в пятидесятых!
  - Его же сбил грузовик...
  - Да! Но! Я говорю тебе, это был он, он! Просто точная копия, похож как две капли воды.
  - Том, даже если его не сбивал грузовик или сбил, но он выжил, или у него был близнец - прошло почти тридцать лет, черт возьми! Он просто не мог не измениться до неузнаваемости за все это время. Никто бы не мог.
  - Ну...
  - Максимум, это был его сын. Или какой-нибудь родственник. Или не родственник, а совершенной чужой бомжеватый индеец, который просто случайно похож на него.
  - Да... да... пожалуй, ты прав, Джош. Но если б ты его видел, клянусь небесами, ты тоже сказал бы - гляди, Слэмпти-Дэмпти!
  - Совпадения случаются, Том, куда же без них. Моя тетя Милдред мне часто рассказывала, еще когда я был совсем пацаном и мы жили в Нью-Орлеане, что она постоянно видела в нашем городе, где-то в толпе или в окнах, тех, кого на ее памяти давным-давно уже похоронили. Конечно, в старости у тети Милдред рассудок начал слабеть, но в данном случае это объясняется простыми совпадениями.
  - Да, хм... пожалуй, что ты прав... это все ерунда... но речь не об этом.
  И Том протянул ладонь, в которой лежало нечто, похожее на толстую, раздавленную сливу, отсвечивающую тусклым желтоватым блеском. А поскольку в ответ рука не протянулась, он просто положил предмет в карман пальто своего старого друга.
  - Что это было?..
  - С Рождеством тебя, Джош.
  - Но что это?
  - Небольшой медальон, его можно открыть. Мы с Кэтрин привезли его из Индии лет около пятнадцати назад. Маленький сувенир, который мы купили в местной лавке. Кэт говорила, что он называется 'монета Мансура' или что-то типа того. Это какой-то сплав бронзы, но главное его достоинство в том, что внутрь можно что-то вложить. Кардамон и чабрец, к примеру. Мне он, сам понимаешь, совсем ни к чему, а тебе, может, когда-нибудь пригодится. Он лежал у меня на кухне в столе уже тысячу лет, а тут ты вдруг приходишь и я подумал - надо отдать его Джошу, так, на всякий случай.
  Последняя фраза прозвучала как-то неловко и Том растерянно замолчал.
  - Томас, дружище, это отличный подарок на Рождество. Спасибо. Счастливого Рождества.
  - Счастливого Рождества, Джошуа. Будь осторожен.
  - Конечно.
  И они опять разошлись. Том, ссутулившись, вжав голову в плечи и обняв себя обеими руками, заковылял в сторону приоткрытой двери, где на пороге его ждала Сьюзан.
  А Джошуа снова побрел в сторону Фланнери-роуд.
  -\- я остался без лимонного пирога.
  0\- я куплю тебе завтра мороженое.
  -\- лимонное и шоколадное.
  0\- как скажешь. Пусть будет лимонное.
  -\- и шоколадное!
  0\- как пожелаешь.
  -\- ты подозрительно сговорчив. К чему бы это?
  =\- вчера он видел пудинг во сне, вот и сговорчив.
  -\- да, кстати, мы давно уже не были у мадам Бовари, я скучаю по Мэри.
  0\- две недели назад.
  -\- очень давно. Почему бы в самом деле не заказать пару эльфиек на Рождество? У них должны быть подходящие костюмы за доплату. Я бы вымазал их клюквенным соусом...
  На перекрестке Лексингтон-Харвей Джошуа остановился, пропуская ночной трамвай. Дробно постукивая двумя полупустыми вагонами, он вез рабочих с вечерней смены из 'Ихонок Интерпрайз' со стороны доков.
  Несколько пассажиров с уставшими, серыми лицами мельком взглянули на пешехода, стоявшего на перекрестке, чьи несуразные слепые очки отражали желтый свет окон и фонарей.
  -\- ай, как нехорошо. Неудачно.
  =\- ерунда. Просто одинокий старик вышел подышать свежим воздухом неподалеку от дома.
  Грязно-рыжий трамвай укатил и Джошуа перешел на другую сторону. Здесь заканчивались владения Лексингтон и начиналась Фланнери-роуд.
  =\- дом номер 63.
  0\- да, я помню.
  =\- это в конце улицы, если не ошибаюсь.
  Фланнери и семейство ее переулков, маленьких улочек и странных, самостоятельных тупиков принадлежала к старейшим венам огромного тела Диссмола.
  Добротные красные, белые кирпичи и крепкое дерево обступали ее с обеих сторон, распространяясь вглубь и растворяясь в ней, подобно эфиру.
  Надежность и постоянство пропитывали геометрию этих кварталов и этих домов, которые пережили и переживут еще многих своих обитателей и их потомков.
  Дома были явно почище, чем, например, в том же Гроувбридже или же в Адвиле и, во многом, почище людей, которые жили внутри. Меньше копоти, облупившейся краски, меньше проблем. Меньше решеток на окнах, небелых лиц, гуще стабильность во взглядах. Меньше граффити, больше деревьев, ярче планы на будущее. Меньше собачьих стай, мусор вывозится аккуратно по графику, да и некому его поджигать, а если когда-нибудь оставить машину незапертой, то ничего особо страшного с ней, по-видимому, совсем не случится. Даже луна по-своему благосклоннее поглядывала на эти прочные крыши, а уж она-то разборчива как никто.
  Сонная, сонная полночная улица, впечатление вполне безопасного куска жизни, квартал, где, в целом, не страшно растить детей, потому что они, скорее всего, вернутся домой после школы. И муж, мистер Персиваль Тулс, возможно, не лезет под юбку к этой мерзкой мисс Спарклс с почтамта, ведь - боже, какая же она тощая, правда?.. - но, поговаривают, обливает себя 'Луи де Ферёз'.
  В общем, пропащих людей тут было значительно меньше, чем на Лексингтон или, скажем, Монтгомери-Сансет. А те, что были, не доставляли особых проблем.
  Вверх по улице, по ходу движения Джошуа, нарастал дух респектабельности. Пятиэтажки (весьма еще крепкие) постепенно уступали места для личных, обособленных гнезд. Заборы, покрашенные в белый или зеленый, просторные гаражи, строгий почтовый ящик, пороги с ковриком 'Welcome' - Это частная территория, эй! Пошел вон! Дженни, неси мне ружье! - биржевики, домохозяйки, чисто одетые люди, владельцы небольших ресторанов или кинотеатров, шеф полиции Гримсби, породистые собаки с именными ошейниками по стоимости хороших часов - это все жило здесь, в ассортименте.
  Снегу тут не давали особенной воли, старательно отгоняли к обочинам, вдоль которых кадиллаки 'деВилль' целовались в зады с 'эльдорадо' и 'буревестниками'. Олдсмобили и бьюики, горбатые 'каунтри сквайр' - все ухоженное, целое, почти совсем без царапин.
  =\- а ведь этого дома до тысяча девятьсот тридцать восьмого тут попросту не было... и вот этих двух тоже, мэрия начала застройку незадолго до начала войны.
  -\- а вон тот был, номер семнадцать, только меньше на два этажа. И 'Клуб Курильщиков' стоял там, за углом, а не на Сайсбери-роуд.
  =\- да, и около него всегда дежурил хромой Чарли Вудпекер, а Глитч - помнишь старого Глитча? - сидел со своим ящиком у бара Браско, ждал клерков, идущих со стороны вокзала Вудроу.
  -\- а здесь, в двадцать втором, жил гробовщик, мистер Монаган. Говорят, он мог в одиночку выпить шесть бутылок приличного теннесси и не свалиться. Ходили слухи, что он волочился за Эмили Энн, своей падчерицей, она потом вышла замуж за репортера и переехала куда-то в Чикаго.
  =\- а в том переулке, что ведет на Честертон-стрит, стоял дом банкира Бемолиса, который купил у него Мэдсен, датский морской капитан, за три тысячи долларов и жил в нем потом почти двадцать лет. Жил-жил, да и помер однажды, подавившись спьяну окурком сигары во сне.
  -\- в двадцать девятом первый этаж занимала лавка Шафрани, там продавали приличный бекон, двадцать пять центов за фунт.
  =\- слишком дорого.
  -\- то был приличный бекон. А напротив, на втором этаже жил доктор Зильберт, странный тип, ходил всегда эдак... несколько боком и неразборчиво бормотал себе что-то под нос. Усы у него были желтые, прокуренные, как у моржа.
  =\- его праправнучка до сих пор живет где-то в Инсмуте.
  -\- он штопал мне брюхо, помнишь, ты, лягушатник?
  =\- он спас ногу Биллу Вагнеру, когда тот попал под лопнувший трос на третьем причале.
  -\- Вагнер, да... тот сукин сын...
  =\- чего это?..
  -\- он до сих пор должен мне три шестьдесят. Кстати, а сколько нынче времени в Диссмоле?
  =\- около половины третьего, видимо. Эй, Джошуа, прибавь шагу, надо поторопиться.
  Слепой зашагал побыстрее.
  Луна с любопытством целилась ему прямо в затылок. Этот смешной человечек ее забавлял.
  Ближе к пятидесяти начинались дома просто отличные - новые, крепкие, похожие на ладно пошитый костюм, который отлично выглядит, невзирая на то, что внутри.
  =\- тут, на месте сорок второго, жила прежде миссис Анджела Трэвис, вдова Бартоломью Трэвиса, галантерейщика. Она страдала делирием и иногда, после припадков, она, бывало, пророчила то, что потом непременно сбывалось. Она предсказала семнадцатый год и Восемнадцатую поправку...
  -\- боже, губы, которые коснутся бухла, никогда не коснутся меня. Гадость.
  =\- ...потом двадцать девятый и тридцать третий и еще много чего, что на самом деле случилось. В тридцать пятом судебным решением ее навсегда упекают в 'Сирин' после того, как она целыми днями ходит по улицам и вещает, что вечно будет жить тот, кто...
  -\- эй, смотрите, там, кажется, труп.
  =\- где?
  -\- а налево, в подворотне между домами. Нет, ты не туда смотришь. Налево, между кучей снега и какого-то хлама. Это же ноги торчат или я ошибаюсь?
  Джошуа подошел чуть поближе.
  'Это' действительно было ногами.
  Тут же, между нескольких мусорных баков сидело и туловище; полубесформенный, мерзлый мешок привалился к обледенелой стене. Снег на плечах, рукавах, на ногах.
  Грязные черные брюки, темно-коричневое шерстяное пальто, застегнутое, но без двух средних пуговиц, в районе которых - бурое замерзшее пятно, мало отличимое по цвету от одежды.
  На плечах, там, где, видимо, имелась голова - грязно-желто-белая коробка 'California Lemons', нахлобученная так, что охватывала и плечи.
  =\- эй, ты сказал - благополучный район?
  -\- может, какой-нибудь эльф отстал от упряжки и лег отдохнуть?
  =\- в скучный день, когда скучают даже мечты, домой вернется лишь... одинокая шляпа.
  -\- да, нам сейчас только полицейских сирен не хватало.
  =\- Йеронимус прав, давай убираться отсюда.
  И слепой развернулся, чтобы продолжить свой путь.
  -\- а что это у него, кстати, с ногами?
  =\- это что - какая-то шутка?
  0\- будьте вы прокляты, чтоб вас...
  Со стороны залива примчал сырой, бесстыжий, ветренный бездельник, который гостил там у сонной воды, а теперь нагло, по-свойски, пялился через плечо.
  Строгий, стройный, чопорный фонарь неодобрительно мигнул. Впрочем, он был лицемером.
  - И вы будьте прокляты. Хватит глазеть. Мертвецов не видали?..
  И погрозил им кулаком с зажатой в нем тростью.
  -\- ты это с кем?.. Тут вокруг никого.
  =\- уходи отсюда. Сейчас.
  Но он не ушел. Наоборот, шагнул вглубь, прямо в ущелье между домами, где тени сливались с предметами, искажали и прятали.
  0\- у пальто две ноги.
  Правая будто длиннее. Незашнурованный черный башмак с толстой подошвой, грубый, потертый, истоптанный. На его счету слишком много дорог, дрянных дорог, захолустных; и черт его знает, что случилось с его первым владельцем.
  Левая полусогнута. Тупорылая старая туфля, не для зимы. Низкий, широкий каблук, стершийся до десны, черный резиновый зуб. Место ей, конечно, тоже давно на помойке. Сама ступня уже, чем правая, из-под брючины виден светло-серый чулок.
  0\- пугало.
  -\- может, разуть его и проверить на пальцы?..
  0\- вдруг - заорет?
  =\- эй, взгляните-ка на руки.
  Правая лежит ладонью вниз. Пальцы чистые, довольно тонкие.
  Такие иногда бывают у врачей и музыкантов. И картежников .
  =\- сдается мне, он ничего не понимал ни в музыке, ни в медицине, а также никогда не трогал карт.
  Левая тоньше, светлее, полузасыпана снегом, но разглядеть можно. Под обломками длинных ногтей густо от красного с черным. Кольцо на безымянном пальце, простая полоска металла.
  0\-чучело.
  =\- ладно, остался самый главный вопрос. Но я нелюбопытен.
  -\- а я - да. Проголосуем?
  =\- хм, может, дети надели эти лимоны...
  -\- а колечко дешевенькое. Гудман даст за него пару грошей.
  И, после двухсекундного раздумья, Джошуа сделал еще один шаг.
  Часы на ратуше начали бить.
  В доме слева громко залаяла крупная псина.
  Тут же послышалась сонная ругань, и собака, недовольно ворча, замолчала.
  Еще через пару мгновений в квартире справа, на втором этаже заплакал ребенок.
  Тускло засветилось окно, рыдания поутихли.
  Тень внутри заиндевевшего стекла взяла его на руки.
  'California Lemons' сползла по стене вбок, закрывая собою кольцо.
  Фонарь перебивчиво замерцал.
  Слепой замер с застывшими в незаконченном движении пальцами.
  -\- ...я тут подумал - черт с ним, с моим любопытством. Холлистер прав, надо сматываться отсюда. Как можно скорее.
  И вот, когда он второй раз попытался уйти, полы пальто шевельнулись.
  Наружу выбралась кошка.
  Черно-белая, длинношерстная, довольно опрятная, одноглазая.
  Она неспеша отошла к мусорным бакам, села и начала умываться, захватывая лапой ухо, щечку и нос.
  =\- мой левый глаз выколот, он лучше правого, имя ему - бирюза.
  -\- а ведь она что-то жрала там, внутри, готов спорить.
  Кот глянул на Джошуа и коротко зашипел, прижав уши.
  =\- отстань-не-то-укушу.
  Животное уставилось на слепого, а тот на него; фонарь отражался в чернильных очках.
  =\- слишком синий.
  0\- и слишком кошачий.
  -\- что-то мне нездоровится. Откуда вдруг этот сквозняк?..
  =\- надо идти. Слышите? Мало времени, не успеем.
  0\- да. Надо идти.
  И опять заскрипели снег и лед под шагами и тростью.
  Тихо и мирно вокруг. Спали дома. Фланнери-роуд спала.
  -\- и вот опять нас нашли неприятности.
  =\- да ведь хорошего-то человека найти нелегко.
  -\- уж это-то точно.
  Что-то легкое ударило в спину, вскарабкалось на плечо.
  От неожиданности старик дернулся вправо и упал бы, если б не трость.
  - Porca madonna!
  =\- merde!
  -\- mo chreach!
  Кот зашипел. Но не спрыгнул.
  - Эй! Какого дьявола тебе надо?!
  Шипение.
  - Stronzo! Проваливай!
  Кот медленно заурчал.
  =\- кажется, это сумасшедшая кошка.
  -\- а, ну тогда все нормально.
  Кот урчал.
  -\- давай оставим ее себе. Очень удобная кошка. Совсем не надо кормить.
  - Эй. Веди себя хорошо, слышишь? Иначе назову тебя Мириам. В честь одной дуры.
  Кот зашипел.
  -\- кажется, он и не против.
  =\- у него тут ошейник. С жетоном. И адресом.
  -\- Бейлис, Бирс-лейн, 2805.
  Кот урчал.
  -\- где это - Бейлис?
  =\- кажется, где-то на Юге.
  0\- нет ни имени, ни телефона.
  =\- может, это приют для животных?
  0\- без телефона?
  -\- пятьдесят пятый. Шестой. Уже скоро. Почти что пришли.
  =\- замечательно. Потому что дело явно затягивается.
  -\- а что делать с кошкой?
  Кот зашипел.
  - Заткнись.
  =\- оставим около дома.
  -\- а если увяжется следом?
  Кот драл когтями пальто на плече, похрюкивая от удовольствия.
  =\- под утро будет сильный снегопад.
  -\- ну и отлично. И чем сильней, тем лучше.
  Внезапно, старик сбился с шага и, против воли, стал оседать в сугроб рядом с пятьдесят седьмым домом. Ноги предали, трость не спасла, пришлось привалиться спиной к кирпичной стене.
  Вдохи давались с трудом, как будто он плыл против течения; выдохи же, напротив, не желали покидать грудь, их приходилось выталкивать силой.
  =\- все нормально... нормально. Это давление. Ты слишком давно на ногах. Посиди, передохни пару минут, тебе надо просто перевести дух.
  Кот сочувственно терся о воротник.
  Вокруг сверкал синий снег, гирлянды на окнах, небо-сплошной-чернослив, брошенный в миску с толченым стеклом.
  =\- просто старайся дышать. Кровь успокоится, тебе полегчает.
  Он и дышал.
  Вместе с ним - и вокруг него - завздыхали прожитые годы, сердце нехотя ослабило хватку; голова как кусок чугуна.
  Он дышал, стараясь ни о чем не задумываться.
  =\- что это? Слышите?
  -\- что?
  =\- тише. Там какие-то звуки. По ту сторону дома.
  -\- да... кто-то лупит кого-то. Или трахает. Ну и что?
  Слепой, опираясь на трость, начал медленно подниматься.
  =\- не самая лучшая из идей.
  -\- тут я, как ни странно, согласен. Просто бомжи не поделили отбросы или трахаются под окнами миссис Миллер, эсквайр.
  Но Джошуа все-таки встал и зашагал прямо на звук.
  Там, между пятьдесят седьмым и девятым, было что-то вроде п-образного тупика, который освещался лишь созвездием Малой Сволочи, да и то не сказать чтобы очень.
  На фоне серого снега и черных стен один человек стоял гордо, второй валялся в грязи.
  Первый бил второго ногами.
  Яростно, с наслаждением. Методично. Старался выцеливать, но иногда все-таки мазал.
  Руки, ноги, живот, голова. Руки, ноги, живот, голова.
  По всему видать, был он достаточно ловок, ловкач, хотя однорукий при этом.
  Невысокий и щуплый, без шляпы, в светло-коричневом пиджаке, пустой рукав аккуратно подколот где-то на уровне локтя. На шее черный платок, по виду как будто бы шелковый.
  -\- насыщенная ночь, не находите?
  =\- что они все - с ума посходили?..
  Он бил ее ногой в голову, в ребра и что-то отрывисто-злобно бубнил.
  Она валялась в сугробе, старалась сжаться, закрыться руками и корчилась совершенно без звука. Дергались белые ноги в черных туфлях; чулки и пальто, когда-то, видимо, бежевые смешались с жидкой уличной грязью.
  =\- спасай чужую жизнь - спасешь свою. Бытует мнение, по-крайней мере.
  -\- но это далеко не факт. А может, это просто у них - игры такие? Счастливая личная жизнь?
  =\- ночью? В заблеванной подворотне?
  -\- и что? Я видел и не такие подвиги ради кайфа. Главное - сохранить брак.
  Щуплый остановился, тяжело дыша, поднял голову вверх, к небу, перевел дух - и принялся бить с удвоенной силой.
  -\- оу, оу, полегче. Я узнаю этот взгляд. Воняет героизмом, приятель.
  =\- поздно. Он прищурил глаза.
  -\- команда 'пристегнуть ремни'. Как слышите? Прием.
  
  Звуки расплавились и уже не имели значения.
  
  Воздух сжался до пепельной синевы.
   каа....
   лии....
   мааа.....
  
  Он покачнулся, мир сузился до коридора.
  
   ка ли Маа.......
  
  Он вдыхал мало, выдыхал быстро; сердце било в мозг чем-то горячим.
  
  Кали
  мааа....
  
  Он оглох; боль в ушах и висках. И шум крови, взрывающей череп.
  
  =\- бей.
  -\- убей....
  =\- бей.........
  -\=- уБЕЙ.......
  =-=---\- Бей!
   -======\- УбЕЙ!!
   -----------========БЕЙ!!!!!!!!
  
  
  
  убей
  
  
  
  Калека, видимо, слышал шаги за спиной.
  Нервно дернул плечами и головой; даже успел оглянуться.
  
  И все.
  
   .........кааалиииии......
   ........мааааааа........
  
  Глыба из полутени взмахнула от самого пояса.
  Лопата, ладонь или лапа косо впечаталась щуплому в челюсть, швырнула, как сбитую кеглю.
  
  с е к у н д а
  
  с е к у н д а
  
  секунда
  
  в е т е р
  
  т у п и к
  
  ---------------------------------------------------------------------------------------------------------
  ---------------------------------------------Пустота-------------------------------------------------
  ---------------------------------------------------------------------------------------------------------
  -\- Sacrifice bunt! Кадьяк снова в ударе! Именно то, что нужно сейчас! Трибуны ликуют! Бейб Рут гордится тобой.
  Женщина валялась в снегу, глядя сквозь волосы на слепого. Не двигалась, но дышала.
  =\- эй, он, кажется, сдох.
  -\- небо синее, сказал главный свидетель.
  Однорукий не шевелился. Ни вдоха, ни выдоха. Ничего.
  -\- воля твоя, свидетелей вроде бы нет.
  =\- разве только луна.
  -\- эй, ты нас не заложишь?
  Та осклабилась Морем Спокойствия.
  -\- не доверяю я этой суке...
  Тени сползались на шум в переулок, как любопытные, слепые старухи.
  Ветер кружил и подбрасывал клочья газет.
  -\- милые ушки. Мисс Милые Ушки. Может быть, миссис?..
  =\- одно. Второе отрезано.
  ...да, второе было неровно отрезано, тщательно скрыто за волосами.
  Женщина, не издавая ни звука, ползала на коленях, судорожно ища голыми, мокрыми, красными пальцами в жестком, глубоком снегу.
  Длинные, черные волосы, спутанные, неряшливые свисали к самой земле, мешая увидеть лицо. Мокрое пальто распахнулось, блузка разорвана в лоскуты, шея обернута синим толстым шарфом.
  -\- D, парень! Я вижу D! Может, нам полагается поощрительный приз?..
  =\- а вдруг она твоя сестра, Селистен?
  -\- плевать. У нас не будет потомства. Кстати, что она ищет?..
  Очки. Она искала очки. И, когда она их нашла, надела и подняла голову, можно было, наконец, разглядеть ее хорошенько.
  Обычно, стоя на четвереньках, подняв глаза снизу вверх, большинство женщин кажутся симпатичнее, чем на самом-то деле. Но это был явно не тот случай.
  И вовсе не из-за разбитого носа, губ и ссадин на подбородке и скулах.
  Откровенной уродиной она не была и, видимо, в юные годы, даже слыла миловидной. Но не сейчас, это точно. А в этих очках и подавно. Они добавляли ее лицу какую-то малозаметную птичность и двойственность, что ли.
  -\- м-да, бабенка-то так себе, на любителя. Хотя, я слышал, третий сорт - не брак?.. Она оглянулась вокруг, что-то заметила, стала показывать пальцем.
  - Что?.. Что вы хотите?..
  -\- палку.
  =\- трость. Локтевую. Две трости. Вон, лежат под стеной.
  Джошуа подал ей костыли, хотел помочь встать, но она отвела его руку.
  Выпрямилась не без труда, поправила синий шарф, пошла прочь, не вытирая крови с лица.
  Старик в два шага обогнал ее, встал на пути, заставляя остановиться.
  Она опять подняла глаза, серые, кажется, скользнула по черным очкам, одежде и бороде, по трости и фетровой шляпе. Не взгляд, а змеиный язык.
  Она рассматривала его, будто пытаясь что-то припомнить. Но - молча.
  =\- а где истерика? Невменяемые рыдания? Ее же чуть не прибили тут насмерть.
  От нее пахло... странно. Несвежими котлетами или чем-то таким... но точно не тем, чем должна пахнуть женщина.
  =\- и тут я задумался... в своем донкихотстве - не совершили ли мы роковую ошибку?..
  - Кто вы, дамочка?
  Она продолжала молчать. Кровь на лице была черной от лунного света.
  - Ты шлюха? Ты не похожа на проститутку.
  -\- еще бы.
  - Это твой сутенер? Или клиент?
  Ни полуслова в ответ. Как выжимание масла из пустого флакона.
  - Его будут искать?
  Она попыталась обойти старика.
  -\- пусть идет.
  - Тебе есть куда идти? Эй, я с тобой говорю.
  Губами, бровями и прочим лицом она ответила, что... - что?
  -\- что?..
  ...- черт знает что.
  =\- ничего она вам не скажет. У нее туннель сквозь трахею.
  - Ты не можешь сказать?..
  Она кивнула, показывая на горло, прикрытое синим шарфом.
  -\- нуу... с другой стороны, есть и те, которых прет от еще одной дырки; я уж молчу, что возможности рта стали почти что бездонными. Простите за двойной каламбур. Хотя, могу спорить, у нее в глотке огромный синяк.
  - Так. Хорошо. Слушайте, дамочка... боюсь, у меня нет времени с вами возиться. Простите. Я имею в виду, копов, врачей и все прочее. Ну и, кроме того...
  И он указал на однорукое тело.
  Никак не отреагировав, она опять пошла прочь, туда, где горели желтые фонари.
  - Тэк-Тэк... - стучали тросточки. - Тэк-Тэк... а мы все знаем, глупый человек... нам кое-что известно... тэк-тэк-тэк...
  =\- ну хорошо, а что делать с этим?..
  - А есть варианты?
  -\- господи, воля твоя... всеблагой боженька, двуногий великан и добрый господин, не оставь сироток милостью своей. Ведь нас так дьявольски много и мы так голодны... Мы все время так голодны...
  - Ясно.
  =\- над той крышкой пар.
  -\- то, что нужно, я думаю.
  Джошуа ухватил однорукого за ногу и поволок, как мешок, к канализационному люку.
  -\- да, крышка не примерзла, удачно.
  =\- так-то вроде бы самый обычный мужик... Что он к ней прицепился-то, а?..
  Орудуя тростью как рычагом, он приподнял, сдвинул мокрый металлический блин.
  -\- ты просто брось мистера Фея в колодец. И ступай себе с миром, как есть. Об остальном я позабочусь, клянусь.
  В два приема старик спихнул тело вниз.
  Плеск.
  -\- эпитафия?
  =\- время, место и спутник. Путешествие... Кончено. Посмотри. Там, внизу... видишь, что там лежит под водой?.. Это оно... жалкое, гадкое, незначительное...
  -\- экологически грязная человечина. Пожалуйте к завтраку.
  И Джошуа, не оглядываясь, ушел.
  А за его спиной, внизу, под землей что-то во множестве возбужденно зашевелилось.
  Ранний завтрак. Большая семья.
  
  * * *
  
  Она стояла у дороги под самым фонарем, затягивалась крепкой сигаретой.
  Клубы дыма окутывали всю голову, выплывали из синего шарфа.
  =\- все больше склоняюсь к тому, что зря ты вмешался.
  -\- теперь уже поздно. А если ты не согласен, то можешь выпустить ей кишки или вздернуть у себя над камином, потому что употребить ее вряд ли получится.
  =\- э, а кошка-то убежала.
  -\- жаль, удобная кошка.
  Курильщица не обращала на него никакого внимания.
  -\- ты знаешь, прикончить того дохляка было правильным делом, спору-то нет, однако, как насчет этой?.. Это, в некотором роде, помеха. Как ни крути, черт его знает, как все обернется. А она единственная, кто видел тебя в лицо.
  - Все будет нормально. Она не сыграет никакой роли.
  -\- о`кей. Значит, убить ее, как я понимаю, ты не настроен?..
  - Забудь.
  -\- ладно, ладно, почти что забыл.
  Джошуа приблизился к женщине, когда она делала очередную затяжку. С локтевыми тростями, свисающими в разные стороны, она была похожа на странного паука. Подсохшая кровь стала маской.
  - Слушайте, вы, похоже, плохо знаете этот район. Я могу посадить вас в такси и даже оплачу всю дорогу. Мне это, правда, не трудно. Но только не прямо сейчас. Если вы подождете здесь двадцать минут... мне только надо зайти навестить одного старого друга. А потом я вернусь и мы найдем вам такси.
  -\- очень глупо. Благими намерениями...
  =\- вот, кстати, и он.
  Дом номер шестьдесят три по Фланнери-роуд.
  Ну, здравствуй, мой милый дом.
  
  * * *
  
  Она повернулась спиной, не переставая курить.
  -\- в мое-то время дамочки были любезнее. Особенно, когда спасаешь их от смерти.
  Равнодушный дым рассеивался в уличном воздухе, вытекая из глубин ее одежды, от распахнутого, мокрого воротника.
  Джошуа подождал еще пару секунд, потом развернулся и зашагал к подъездной двери. Остановился и оглянулся.
  Курильщица стояла рядом с фонарем, их тени смешивались.
  Разбитое лицо, очки, оранжевая точка сигареты. Горькое дыхание из недр шарфа. Шарф живой, похож на жирную безглазую змею, свернувшуюся кольцами вокруг свежеотложенных яиц.
  На короткое мгновенье показалось, будто эти кольца сокращаются, что мать старается согреть свое потомство. Ну или - раздавить и съесть.
  ...а интересно - если раздвинуть эти толстые складки и заглянуть внутрь, кого и что еще там можно обнаружить за выдохом табачного тумана?..
  =\- даже думать не смей. Хватит с нас дерьма на сегодня.
  Дом номер шестьдесят три по Фланнери-роуд не принадлежал к лучшим зданиям Диссмола. Однако, к худшим также - не принадлежал. Он был похож на одинокого, немолодого и неплохо обеспеченного джентльмена, который может, но не хочет подобрать себе невесту, потому что - все и так устраивает.
  Середняк. Диагноз - середняк.
  =\- постой-постой, притормози-ка на минутку. Это Старый-Дом. Сам-По-Себе. Позволит ли он нам войти?
  -\- эй, мистер, мы можем войти?..
  Ничего.
  Ветер на полной скорости плюнул сырым, обжигающим крошевом. Льдистые иглы брызнули в разные стороны, чтоб впиться в лица, конечности и добрые помыслы своих жертв.
  По тротуару деловито семенила черная слепая крыса с лишайными проплешинами на боках.
  -\- эй, смотрите, это ж полковник МакАртур! Как поживаете, сэр?
  Полковник ничего не ответил, лишь замер на пару мгновений, покрутил вокруг острой мордочкой, дернул седыми усами и подмигнул голубоватым, в пленке бельмом.
  -\- видимо, не узнал. Неплохой человек. Познакомился с ним в сорок пятом. Он до сих пор не съел свою жену, представляете? А мог бы. Что значит настоящая любовь.
  Дверь, потревоженная ветром, приоткрылась. Захлопнулась с негромким стуком.
  =\- полагаю, просьба исполнена.
  На пороге он опять оглянулся.
  Курильщица стояла как ни в чем не бывало.
  Черно-белая улица. Желтый фонарь. Сигарета. Дымящийся шарф. Хочешь забыть - не забудешь.
  =\- даже не думай. Достаточно дерьма на сегодня.
  Поежившись, он с облегчением открыл входную дверь.
  
  * * *
  
  Это был славный подъезд; ни кошачьей мочи, ни человеческой. Достаточно светлый. Сухой. Ни трещин, ни плесени.
  Цветочки на стенах и на полу; ну и что, что искусственные, зато не подохнут. Все выкрашено бледно-зеленой подстершейся краской. Миленько.
  -\- мило.
  =\- четвертый этаж
  - Да, я, кажется, помню.
  Перед первой ступенькой валялась листовка - красно-синий орлан с профилем Грегори Пека, предупреждал: 'Эй! Очнись! Все не так, как ты думаешь.'
  =\- лозунг Лу Хейворта.
  -\- славно, что он проиграл.
  Слепой наступил на орлана, зашаркивая черные буквы.
  Потянулись вверх пятнистые ступеньки. Он шел неспеша, держась за перила и медленно поднимая тяжелые ноги, чтоб точно нащупать устойчивую опору, а не коварный, скользкий, самоубийственный край.
  Основательность и надежность.
  Основательность и надежность, недостаток в которых сгубил многих упорных людей, когда они уже почти поднялись на вершину, а вместо этого пришлось падать вниз.
  =\- четвертый этаж.
  - Сказал же, что помню.
  -\- тише. Незачем будить лишние уши.
  И тогда слепой начал нашептывать:
  
  - Eeny, meeny, miny, moe,
  =\- enemy my is enemy you
  - Catch a filin by the toe.
  -\- kill them all, I say you
  - If he hollers, let him go,
  =\- eeny, meeny, miny, moe...
  
  На площадке третьего этажа, у самой верхней ступеньки - тронь и уже не поймаешь - стояла коляска в виде желтой плетеной корзинки. 'Dunkley', было выведено у нее на боку.
  В коляске лежало полено.
  И пялилось на слепца.
  -\- в этих тряпках он удивительно похож на полено.
  =\- оно.
  Коричнево-серый комбинезончик, одетый на мелкое тельце, и вправду напоминал о древесном; то, что было вырезано и выкормлено из самого сердца какой-нибудь вековой пихты мира.
  Крохотные белые лапки цепко сжимали черную пирамидку размером со взрослый кулак.
  =\- ребенок? Один? Посреди ночи? В не самом поганом районе? Серьезно?..
  На это тот скорчил гримаску, как будто собрался заплакать, но, вместо воя, куснул вдруг свою хренотень голыми красными деснами.
  - Генриетта, поставь чемодан! И закати коляску с моим сыном домой!
  Звук пощечины, непонятно - мужской или женской.
  Потом люди начали драться. Кого-то били об стену. Ударили в дверь изнутри.
  Младенец радостно улыбался, не переставая посасывать пирамидку.
  Возня замедлилась и перешла в партер. Два тела яростно катались по полу. Кто-то хрипел и стонал.
  -\- душат кого-то. Или целуются.
  =\- ясное дело.
  Внимательно прислушиваясь и забывшись, недомерок начал вдруг вылизывать одну из граней, как если бы собаке дали чересчур большой и слишком твердый лакомый кусок, так, что и отгрызть не получается и целиком, тем более, не проглотить.
   Однако, глянув на бесстрастные очки и, будто бы, очнувшись, снова принялся сосать, как и положено обычному младенцу.
  - Игрушка лишняя. А так все нормально.
  0\- правда, он похож на тебя?
  - Нет. Совсем не похож.
  =\- не удивляйся, именно так и сходят с ума.
  -\- не останавливайся. Теперь уже поздно.
  0\- может, сбросим его на Курильщицу?..
  - Нет времени на что-то, кроме времени.
  -\- всех благ, мистер Санчес. Всех благ.
  Старик прошел мимо. Опять потянулись ступеньки.
  Содержимое коляски внимательно смотрело ему в спину, а после снова принялось лизать свою черную пирамидку.
  Гладкость перил завершилась, четвертый этаж.
  =\- налево, 4А.
  Черная дверь с серебристой ручкой и петлями. Массивная, важная, несокрушимая. На такую можно рассчитывать, закрывая глаза, чтоб уснуть.
  Старик достал из внутреннего кармана пальто синий ключ.
  Сперва замок не узнал его и не принял; но, спустя десять секунд, двигаясь в разные стороны - медленно, плавно, ритмично - милость была исхлопотана, узкая прорезь сдалась и поддалась. Дверь смилостивилась - и покорилась. Открылась. И он вошел в нее. Et Cetera.
  Маленький коридор, переходящий в гостиную, освещался из окон.
  Тихо. Темно. Ни движения.
  Старик стоял на пороге и ждал.
  Ничего.
  =\- я никого не слышу и не чувствую.
  -\- рискнем.
  =\- оставь трость у входа.
  Он поставил трость рядом с дверью.
  -\- перчатки.
  Он вынул из кармана две старых кожаных перчатки. Они были украдены в гольф-клубе 'Моррис' еще прошлым летом, в июле. С автографом Арнольда Палмера, между прочим. И, оттого, что были они белого цвета, вид у слепца получался немного комичный.
  Аккуратно, бесшумно прикрыв черную дверь, сделал три коротких шага по коридору.
  Рядом с дверью, у него за спиной висело темное зеркало. Сперва оно отразило крупного полуседого старика в непроницаемых очках, в тяжелом, мокром от снега пальто, забавных белых перчатках. Потом что-то внутри надломилось и появился стройный, высокий, черноволосый капрал первой пехотной дивизи. Ясноглазый, решительный, еще неженатый, зеленая чистая форма, медаль за Сицилию, медаль за Омаху.
  Мгновение - и иллюзия скрылась; осталась спина старика, стоявшего на пороге гостиной.
  =\- завтра он опять попытается спрыгнуть с моста.
  -\- возможно, так для него даже лучше.
  Небольшая гостиная, длинный диван вдоль стены, пара кресел, низкий коричневый столик. Телевизор справа в углу. На столике серая пепельница.
  Портрет Трумэна на стене.
  -\- тоже мне неожиданность.
  Джошуа застыл на пороге, пропитываясь звукотемнотой, прислушиваясь.
  Ветер за окнами притворялся кларнетом.
  Деревья подрагивали и подпевали. Тени их веток пачкали голубоватую стену гостиной.
  Справа белела приоткрытая дверь на кухню; левее, видимо, в спальню. Рядом с кухней бледно-зеленая дверь с веселенькой рыбкой, Мистером Пучеглазом. Ванная комната.
  Шагнув к правой двери, Джошуа заглянул туда, просто на всякий случай.
  Скучная холостяцкая кухня. Тарелки, тарелки, белые липкие чашки - тем не менее, все аккуратно уложено в раковину, за исключением нескольких штук. Большой холодильник. Маленький холодильник.
  -\- для пива.
  Желтые занавески. Белые ящики. Прочный высокий коричневый стул.
  Плита. Синий чайник. На белом столе красно-белый горшок, в котором росло что-то старое, пышное, но простое, с мясистыми пухлыми листьями и без цветов. В центре белого - серая пепельница. Ничего интересного, скучная кухня.
  Дверь слева плотно закрыта. Старик подошел к ней вплотную, прислушался.
  За окном пел кларнет.
  =\- я слышу дыхание спящего.
  И, будто в подтверждение этих слов, за дверью всхрапнули.
  -\- в конце концов - что мы теряем?..
  Слепой мягко нажал продолговатую белую ручку, дверь приоткрылась.
  В образовавшейся щели большой человек лежал на кровати и, кажется, спал.
  А если он и не спал, то, по-крайней мере, талантливо притворялся.
  Большой бочкообразный живот его мерно вздымался, голова была еле видна.
  В целом, он походил на свинью, укрытую одеялом, которая, кажется, вот сейчас хрюкнет.
  Это был образец той категории толстяков, которые уже с рождения массивны и ширококостны; мясо у них имеет свойство нарастать быстро, жирное брюхо - быстрее. В спорте такие люди преуспевают во всем силовом, в обыденности - в пищеварительном тракте. В зависимости от темперамента, они могут носить свое брюхо с апломбом или стыдливо. Мужским особям, в общем-то, легче, чем женским, поскольку отыгрывать безразмерного кабана несколько проще, чем жирную свиноматку. В случае с боровом жиры можно выдать за мощь, у свиноматки - лишь мертвая талия.
  Как бы там ни было, отдышка на лестнице быстро ставит на место и тех и других. Счета за липосакцию равные. Равноправие в деле. Куда без него.
  =\- что ж, кажется, спит.
  -\- ну так за дело.
  Старик вошел в спальню, ступая мягко и медленно, насколько позволяли его собственные размеры. Притворил дверь, чтоб никакой случайный сквозняк не смог бы вмешаться, однако полностью все-таки не закрыл.
  Подошел к изголовью.
  Воняло потом. А также спиртным.
  Кровать была большой, двуспальной, как и полагалось человеку таких габаритов. Спящий лежал ровно по центру, с раскинутыми руками, одна поверх одеяла, вторая под ним.
  Синяя шелковая пижама в полоску, короткая шея, чистовыбритая щекастая голова. Крупный нос от природы достаточно тонок и прям. Такие носы помогают делать карьеру.
  Жесткий коротенький ежик был серым, как старая тряпка и плохо справлялся с наглеющими залысинами. На висках цвела благородная седина.
  Рот был, конечно же, приоткрыт, время от времени всхрапывая.
  -\- правда, он похож на тебя?
  0\- нет, не правда. Совсем не похож.
  =\- не удивляйся, именно так и...
  Спящий коротко застонал, повернулся несколько набок, сразу сделавшись схожим с тушей моржа или даже кита, выброшенного на берег жестоким приливом.
  -\- подушка.
  =\- не будем тянуть.
  Джошуа осторожно взял с кровати вторую подушку.
  Далее он без паузы сделал подряд два движения так быстро и слитно, что превратил их в одно.
  Накрыл подушкой голову спящего, врезал по ней кулаком.
  Туша дернулась.
  =\- эй, не так сильно! Следы ни к чему.
  -\- не говоря уж о сломанной челюсти.
  Однако же, когда подушка была убрана, видимых повреждений не обнаружилось. Ни сломанного носа, ни выбитых зубов, ни рассеченной брови, ни даже небольшого синяка.
  Человек в кровати казался по-прежнему спящим, вот разве что дыхание его стало несколько более слабым, словно бы мозг не мог разобраться в собственном состоянии.
  =\- ну, кажется, получилось.
  -\- есть время слегка осмотреться.
  Смотреть было особенно не на что.
  Желтый свет улицы слабо освещал комнату сквозь полосатые шторы.
  На круглой тумбочке у кровати ничего примечательного, не считая наручных часов и маленькой черной библии в кожаном переплете. Часть страниц была избирательно выдрана.
  Рядом, на полу обложкой вверх валялась раскрытая книга. На коричневом фоне золотыми тиснеными буквами выведено - 'Ты понятия не имеешь, что здесь творится', Клиффорд МакКензи.
  =\- пожалуй, что так.
  -\- эй, а это не тот самый парень, что повесился пять лет назад?..
  Там же, на ковре, около книги старик увидел стакан, низкий и толстый. Жидкость слегка пропитала некоторые страницы, больше досталось обложке и одеялу.
  =\- виски.
  -\- и неплохое.
  Джошуа огляделся. В глубине комнаты письменный стол и обширное мягкое кресло. Платяной шкаф вдоль стены; и еще один, но поменьше, дверца слегка приоткрыта.
  Старый Zenith на столе; медовое стекло и латунь, лак и темное дерево; достоинство и элегантность. Определенно, отличная вещь.
  Также, там лежал череп, напоминающий человеческий; лобная кость спилена на полвысоты. Пепел заполнял его почти до краев, так, что дарственная надпись на внутренней стороне отчасти скрывалась под бело-серыми хлопьями.
  'Доктору Хьюго Хаммонду от неблагодарных студентов, 1930' - он был настолько тяжел, так удобен в руке, что представить как им проламывались черепа настоящие не составляло труда.
  Сигарный пепел украшал темно-зеленый ковер и, в меньшей степени, потертую столешницу. В большой темно-коричневой шкатулке покоились сигары двух отличных марок - 'ПасаденаГолд' и 'Галифакс'.
  -\- покойный много курил. А что это тут у нас?..
  =\- песнь сирены, оставленная без присмотра.
  Джошуа взял бутылку. Она приятно смотрелась в руке.
  =\- 'Лафройг'.
  -\- десятилетнее.
  Слепой отвинтил пробку, принюхался, сделал пару приличных глотков, потом сунул бутылку в карман.
  -\- мне начинает нравиться наше маленькое путешествие.
  =\- хорошо, что у него нет жены и детей.
  -\- и прочих домашних животных.
  ...комната и все, что было в ней закружилось хороводом вокруг старика, увлекая его за собой.
  =\- эй!.. Эй! Эй! Эй! Только не отключайся! Сядь на кровать. Или на пол. Самое главное - не отключайся!
  Вместо этого слепой навалился на стол, прямо там, где стоял.
  -\- ну и что нам с ним делать?
  =\- Джошуа, ты меня слышишь?..
  - Я не Джошуа... я - Маргарет Суонссон, урожденная Питерсон, родилась в Гленфиннан, что в Шотландии, в тысяча семьсот двадцать шестом году...
  -\- tollathon!
  0\- эй! Эй! Тише, спокойней. Уж и пошутить-то нельзя. Все под контролем.
  =\- enfant de pute!
  Вместо ответа старик выпрямился, отхлебнул еще из бутылки и вышел из спальни.
  Постоял немного в гостиной, прислушался.
  Тихо, дом спал.
  Опять открыл дверь на кухню.
  Нашел на полке чистую красную чашку, наполнил водой из крана над раковиной.
  Вернулся в спальню, внимательно посмотрел на лежащего.
  Туша дышала, не дергалась.
  Хорошо.
  Откинув одеяло, закрывавшее ноги, сел на кровать. Ухватил за лодыжку правую ногу человека-слона. Красную чашку с водой поставил себе на колени.
  Опустил в нее палец в белой перчатке и на ступне, прямо на голой подошве, слегка подогнув ее для удобства, нарисовал нечто, напоминавшее каракатицу, надорванную в трех местах от глаза к щупальцам и после еще вдоль всего туловища.
  =\- ну и отлично.
  Джошуа вернул одеяло на место и вышел, не оглянувшись.
  Снова на кухню. Сполоснул чашку, поставил обратно на полку. Постоял в раздумье перед столом, потом прихватил красно-белый горшок, в котором росло мясистое чудище.
  =\- что ж, удачно, что у него нет домашних животных.
  -\- включая жен и детей.
  Слепой стоял посредине гостиной, прикидывая, не забыл ли чего.
  -\- самое время сыграть на маракасах.
  =\- в следующий раз. Не сегодня.
  Джошуа двинулся к выходу.
  -\- перчатки.
  Он снял перчатки.
  =\- трость.
  Он забрал трость.
  На пороге старик оглянулся.
  - Счастливого Рождества, сукин сын.
  За окном звучал простуженный кларнет.
  
  * * *
  
  Выйдя из квартиры, аккуратно запер дверь. Дом спал.
  =\- вот, прямо напротив 4D. Миссис Митчелл. Она позаботится о горшке.
  - Да, пожалуй.
  И старик оставил горшок у нее на пороге.
  Спустился этажом ниже, держась за перила.
  - Ну вот... и ребенка забрали... и ребенок им не поможет...
  -\- какого ребенка?..
  - Тут был ребенок.
  =\- ты что-нибудь понимаешь? Я - нет.
  - Тут стояла коляска. Желтая. В ней лежал недозародыш Пиноккио.
  =\- да? Когда?
  - Минут двадцать назад. Может быть, двадцать пять. Когда я только поднимался вверх...
  Дверь отворилась.
  На пороге стоял высокий мужчина в домашнем клетчатом свитере без рукавов и серых пижамных штанах. Светлые тонкие волосы были зализаны на пробор и несколько всклочены. На правой щеке алели три параллельных царапины, уже промытые и подсохшие. Под ногами блестел свежевымытый пол. Одной рукой он придерживал дверь, вторая спрятана за спину так, что
  - Могу вам чем-то помочь, сэр?..
  - Что?.. Нет. Кто вы такой? Я вас не знаю.
  Мужчина как-то криво улыбнулся и кашлянул.
  - И я вас не знаю, сэр. Однако, как вы можете видеть, живу здесь, прямо в этой квартире. Услышал, как вы беседовали с кем-то на лестнице и решил вот узнать - не нужна ли какая-то помощь?..
  - Нет... нет, не нужна. Я заблудился. Всего наилучшего.
  Старик повернулся, чтобы уйти.
  - Дайте глотнуть.
  - Что?..
  Мужчина показывал на бутылку 'Лафройг', торчавшую в левом кармане.
  Досадливо хмыкнув, старик, тем не менее, вынул бутылку и протянул ее мужчине с царапинами.
  Тот взял виски левой, одновременно ногой придержав свою дверь.
  Закинув голову, отпил изрядную порцию. Затем благодарно кивнул и с сожалением вернул 'Лафройг' старику.
  Тот продолжил спускаться по лестнице.
  Мужчина в клетчатом свитере задумчиво смотрел ему вслед.
  Потом дверь захлопнулась.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"