Едва разбрелось белорунное стадо,
Небесного пастбища вскрыв наготу -
В полуденный зной погрузилась Эллада,
Как бедный цыпленок в кипящий фритюр.

Должно быть хлебнув гипнотичной микстуры,
Все валятся прямо в объятия снов:
Кентавры - с копыт, лицедеи - с котурнов,
А прочие граждане - попросту с ног.

Сморило бессмертных - по склонам Олимпа
Стекают к подножью сопенье и храп.
Дремая, в садах масленеют оливки,
Хмелеет на лозах, сквозь сон, виноград.

Качается Стикса меандр монотонно.
А возле привязанной к лавру ладьи
Вздымается клетка грудная Харона -
Короче, открыта дорога в Аид...

И вот на прибрежную пОлосу Стикса
Тем самым описанным эллинским днём
Такой себе Некто тихонько спустился -
И наше вниманье отныне на нём.

Вполне заурядный по виду ахеец -
Таких девяносто и девять из ста.
Он не был Ахиллом. Он не был Орфеем.
И рук чистототою отнюдь не блистал.

Увидя ладью без присмотра почти что,
Он освободил её тут же от пут -
И вот уж скользит деревянное днище
Пускай не в последний, но всё-таки в путь.

И этого грека поход через реку,
Нам членистоногого цепкость явя,
Воспой же, о Муза, размеживши веки,
Под - за неимением лиры - баян!