Она вошла в библиотеку так, словно была здесь сотню раз. Не как просительница, не как пленница - с достоинством равной. Я поднял взгляд от свитков и увидел женщину, не похожую ни на одну из виденных мною. Я ожидал увидеть иудейскую пророчицу в лохмотьях, с горящими фанатичным огнем глазами. Но женщина, которую ввели в мою библиотеку, выглядела совершенно иначе.
Ее темные волосы, собранные простым узлом, кое-где тронула седина. Лицо с резкими скулами и тонкими губами хранило следы былой красоты, но не той, что пленяет мужчин - красоты пережитых страданий. Руки, державшие корзину, прикрытую льняной тканью, были покрыты тонкими белыми шрамами - следы самобичевания или пыток? Хитон из грубой ткани говорил о бедности, но осанка выдавала знатное происхождение.
- Ты говоришь по-гречески? - спросил я, откладывая стилус.
- Говорю, цезарь, - ответила она чистым, почти аристократическим диалектом. - И на латыни тоже. Мой отец был торговцем из Магдалы.
Я указал на кресло напротив. Она села, не опуская глаз - редкая дерзость для женщины перед императором.
- **Ты та самая... Магдалина?** - спросил я.
Она кивнула. Глаза ее были странными - не пустыми, как у жриц Кибелы, и не безумными, как у прорицательниц Дельф. Они *знали* что-то.
- Ты принесла дары? - кивнул я на корзину в ее руках.
- Дары и весть, - она сняла покрывало, открывая десяток яиц, выкрашенных в насыщенный алый цвет. - Это символ крови моего Учителя и новой жизни.
Преторианец подхватил корзину и поставил на стол передо мной.
Я взял одно яйцо, ощутив его вес. Краска пахла необычно - смесью гранатового сока, уксуса и чего-то еще, пряного и горького.
- **Что это значит?** - я поднял яйцо, ощущая гладкость скорлупы под пальцами.
- **Это символ.**
- **Символ чего?**
- **Жизни, пробивающейся через смерть.**
Я рассмеялся.
- **Я видел, как умирают люди. Жизнь не возвращается. Никогда.**
- **Один человек вернулся,** - сказала она тихо.
Я снова глубоко вдохнул запах краски, идущий от яиц. Он был и приятным, и раздражающим одновременно.
- Кровь и жизнь - странное сочетание, - заметил я. - В Риме кровь означает только смерть.
- В Иудее тоже, - согласилась она. - До Воскрешения.
Когда Магдалина произнесла слова "Воскресение", в библиотеке стало так тихо, что слышалось потрескивание восковых табличек на полках. Два моих греческих писца, до этого момента склонившиеся над документами, замерли с открытыми ртами. Старший из них, Никомах, человек трезвого ума и скептик по натуре, уронил стилус - металлический звон прокатился по мраморному полу.
Я видел, как пальцы Магдалины непроизвольно сжали край корзины, когда мои телохранители у дверей переглянулись. Один из них, уроженец Сирии, перекрестился - жест, который я начал замечать среди восточных легионеров.
"Воскрешение?" - мой голос прозвучал резче, чем я планировал. В груди что-то ёкнуло - не страх, нет, скорее странное предчувствие, будто передо мной не просто фанатичная иудейка, а нечто большее.
Я почувствовал, как по спине пробежал холодок, хотя день был жарким. Это ощущение я помнил - так было в Армении, когда на горизонте показались парфянские войска. Предчувствие перемен.
"Вы утверждаете, что видели мертвого человека живым?" - спросил я, намеренно подбирая грубые, материальные слова. Но внутри меня уже шевелилось что-то древнее, первобытное - та часть души, что всё еще верит в чудеса, несмотря на все увиденные мной ужасы.
Магдалина не опустила взгляд. "Не просто живого, цезарь. Преображённого."
В углу библиотеки мой виночерпий, обычно невозмутимый галл, сделал широкий жест рукой, опрокинув пустую амфору. Гулкий звук заставил вздрогнуть даже невозмутимого Гая, скрывавшегося за портьерой.
Я сжал подлокотники кресла, ощущая, как ногти впиваются в дерево. Внезапно мне захотелось выгнать ее, прекратить этот разговор, заткнуть уши, как делал в детстве, когда жрецы предсказывали мне власть. Но любопытство - этот вечный порок философов - оказалось сильнее.
"Расскажите мне всё", - сказал я, и услышал, как мой голос звучит чужим, приглушенным. "От первого до последнего слова."
В этот момент я заметил, что тени в углах библиотеки стали гуще, хотя до заката было еще далеко. Воздух наполнился запахом цветов миндаля - странно, ведь в этом месяце на Капри он уже отцвел...
---
#### **2. "Рассказ о казни"**
Я сделал знак слуге принести вина. Магдалина отказалась жестом.
- Расскажи мне о своем... Учителе, - повторил я, откидываясь на спинку кресла.
Ее рассказ длился несколько часов. Она говорила о проповеднике из Назарета, исцелявшем прокаженных и воскрешавшем мертвых. О том, как он предсказал свою смерть. О предательстве одного из учеников.
- Его пытали? - спросил я, когда она описала арест.
- Бичевали римскими бичами, - ее голос дрогнул. - С шипами и грузилами.
Я кивнул. Знакомые подробности.
- Кто отдал приказ о казни?
- Понтий Пилат. Но...
- Но?
- Он не хотел. Первосвященники требовали. Толпа кричала.
Я усмехнулся:
- Пилат никогда не делал того, чего не хотел. Он правил Иудеей десять лет - слабые так долго не выживают.
Магдалина не ответила. Ее пальцы сжали край корзины.
- Как он умер? - спросил я.
- Быстро. Необычно быстро для распятия.
- От чего?
- Сердце не выдержало, - прошептала она. - Когда он крикнул в последний раз... оно разорвалось. Воин пронзил его копьем, но он был уже мертв.
Я задумался. Такое бывало - особенно после бичевания.
Я пристально наблюдал за ее лицом, когда задавал следующий вопрос:
- **Сколько времени он провисел на кресте?**
Ее веки дрогнули, будто перед глазами вновь встала эта картина:
- **От шестого часа до девятого. Когда умер - солнце померкло.**
- **Тьма в полдень?** - мои пальцы постукивали по ручке кресла. - **Я знаю случаи, когда осуждённые висели по три дня. А твой Учитель... всего шесть часов?**
- **Он отдал жизнь добровольно,** - ее голос приобрел металлический оттенок. - **Перед смертью крикнул: "Совершилось!"**
Я наклонился вперед:
- **Что именно "совершилось"?**
- **Искупление.**
- **Удобно,** - снова пробормотал я. - **А гвозди? Куда их вбили?**
Она непроизвольно сжала свои запястья:
- **В руки... и ступни.**
- **Необычно. Мы обычно привязываем веревками - так дольше мучаются.** Заметив ее бледность, я продолжил: - **Кто снимал тело?**
- **Иосиф из Аримафеи. С разрешения Пилата.**
- **Богатый человек?**
- **Да. Он... купил новую плащаницу.**
Я резко рассмеялся:
- **Значит, твой пророк был похоронен как патриций! Где же тогда "нищета во славу Божию"?**
Ее глаза вспыхнули:
- **Он заслужил это!**
- **За что? За шесть часов на кресте?** - я откинулся назад. - **Мои легионеры умирают дольше. И без всякого "искупления".**
Тишина повисла между нами. Где-то за окном чайка прокричала, будто насмехаясь.
- **Расскажи про гробницу,** - наконец сказал я. - **Кто ее охранял?**