В это же самое время, пока Саша знакомился с Виктором, Оперный театр Города блистал всеми огнями, словно гигантская сахарная голова, облитая жидким золотом. Здание было окружено двойным кольцом патрульных машин с мигалками и полицейских в парадной форме, создававших атмосферу осажденной крепости, куда могли проникнуть только избранные. Здесь, под хрустальными люстрами, проходила церемония вступления в должность нового Губернатора Свободной Черноморской экономической зоны.
Воздух в зрительном зале был густым и сладким от смеси дорогих духов, политических амбиций и скрытого страха. С трибуны на большой сцене один за другим выступали вице-губернатор, бургомистр, председатель Зонального Банка. Их речи были отточены, полны уверенности и пусты по содержанию - классический набор штампов о "новых рубежах", "динамичном развитии" и "светлом будущем".
Наконец, слово взял новый Губернатор. Рудольф Францевич Гольдбах, мужчина лет пятидесяти с жесткой осанкой бывшего военного и усталыми глазами дипломата, произнес короткую, выверенную речь. Он выразил надежду на помощь чиновного и делового мира, пообещал поддержку бюджетникам и малоимущим. Его слова падали в зал, как капли в бездонный колодец - он видел, как они исчезают, не вызвав ни малейшей ряби на самодовольных лицах первых рядов.
"Они уже всё решили без меня, - пронеслось в голове Гольдбаха. - Я для них лишь досадная формальность, временная помеха в их вечной игре".
После этого состоялся малый концерт труппы Оперного, и публика растеклась по буфетам и кулуарам, где были расставлены столы с вином и закусками а-ля фуршет. Столы обеспечивала, естественно, "Элита" и "Ретро-люкс".
Новый губернатор стоял у специально для него сервированного столика в Большом фойе на втором этаже вместе с вице-губернатором, секретарем и телохранителями и принимал поздравления от первых граждан и ответственных руководителей Города и Зоны. Цель сего мероприятия была двоякая: со стороны городской верхушки - засвидетельствовать свое почтение новому голове и заодно быть ему представленными (что могло оказаться весьма полезным впоследствии); новоиспеченный губернатор же получал возможность хотя бы бегло познакомиться с административным и предпринимательским лицом Города и Зоны.
Хотя многие в театре посчитали иначе, Гольдбах по отцу происходил из этнических немцев. В кулуарах вездесущие сплетники поговаривали, что он был одним из доверенных лиц Президента, но после последних политических штормов попал в сложное положение и был вынужден согласиться принять новое назначение, являвшееся, по сути, почетной и хорошо оплачиваемой ссылкой.
Губернатор Зоны - должность весьма прибыльная и очень престижная, однако положение главы этого "государства в государстве" на настоящий момент довольно скользкое. Многие не без оснований считали его просто опасным. Об остроте ситуации свидетельствовал тот факт, что прежний губернатор был найден в рабочем кабинете во Дворце Города застреленным из своего служебного пистолета, который валялся тут же, на ковре. На столе, под пресс-папье, обнаружилась и записка, написанная, как утверждал секретарь, рукой губернатора, однако подписи на ней не было. Она гласила: "запутался, ничего не понимаю..." Ее подлинность была подвергнута сомнению вначале личной стенографисткой губернатора, а затем и судебными экспертами. На оружии не было обнаружено вообще никаких отпечатков пальцев. Видимо, их кто-то стер, так как перчаток на руках убитого не нашли. Для выяснения всех этих странных обстоятельств был прислан из Центра следователь по особо важным делам, которого, по соображениям режима ведения следствия, разместили вместе с его ассистентами в санатории Государственного Департамента Безопасности, в поселке Графское. Микроавтобус, в котором везли основных свидетелей и вещественные доказательства, по дороге столкнулся с топливозаправщиком, и обе машины рухнули в ущелье и загорелись, а затем взорвались. К прибытию пожарных и спасателей из Города все уже было кончено. Оперативной группе и следователям, прибывшим на место происшествия впоследствии, так и не удалось установить, почему сейф, в котором перевозились вещественные доказательства и материалы предварительного следствия, оказался открытым. Уверенно утверждать, что секретарь похитил документы и вещдоки и каким-то непостижимым образом скрылся, не позволяло состояние машины, сейфа и трупов, которые в адском костре высокооктанового топлива сгорели почти дотла, а также утверждение экипажа полицейской машины сопровождения, оставшегося в живых: они настаивали в один голос, что сейф на их глазах был опечатан, в запертом виде вынесен из служебного входа Дворца Города и погружен в микроавтобус. Секретарь же Губернатора лично сопровождал сейф и тут же сел в автобус вместе с остальными. По дороге никаких остановок не делалось, никто никуда не выходил. Дополнительные следственные мероприятия ничего не дали, к тому же сам следователь по особо важным делам и вся его группа заболели каким-то странным гриппом, сопровождавшимся сильными головными болями, и следствие поспешно свернули, решив считать гибель губернатора самоубийством при не до конца выясненных обстоятельствах.
Гольдбах знал об этом. Знал он так же и то, что по каким-то таинственным, малопонятным причинам налоговая река, которая должна была по замыслу создателей Черноморской зоны превратиться в валютно-финансовый водопад, наполняющий пересохшую российскую казну, напротив, оскудевала с каждым днем. В Зоне процветали сотни крупных компаний и тысячи мелких, на биржах бушевали товарно-денежные фонтаны и каждый участник уносил свой прибыльный процент. Ежедневно через Международный морской порт проходили товары на сумму до нескольких миллионов долларов и миллиард рублей. Заметную роль играл шоу-бизнес, рекламное и туристское дело. Налоговые службы же, проявляя чудеса изворотливости, отделывались хитроумными отписками, используя многочисленные законодательные бреши, и налогопоступление вместо того, чтобы увеличиваться, неуклонно сокращалось с каждым годом.
Гольдбах поймал на себе оценивающий взгляд вице-губернатора - упитанного, лысеющего мужчины с лицом очень довольного кота. "Он уже семь лет здесь, - промелькнула у Гольдбаха мысль. - Он знает все ходы и выходы. И, скорее всего, именно он распорядился не менять ковёр в кабинете после того, как мой предшественник размазал по нему мозги". Рудольф Францевич отхлебнул шампанского. Назначение сюда действительно было похоже на ссылку. В Центре его карьера наткнулась на непробиваемую стену интересов более могущественных кланов. Здесь же ему предлагали "проявить себя" в ситуации, где все предыдущие "проявившие" либо сбежали, либо были отозваны под предлогом болезни, либо, как последний несчастный, нашли радикальный способ уйти от ответа. Его мобильный, "чистый" и выданный специально для этой миссии, вибрировал в кармане. Одно сообщение от жены: "Как приём?" Второе - от его куратора в Администрации Президента, сухое и безличное: "Первые впечатления? Держите в курсе". Гольдбах отложил телефон. Он был здесь один, как на айсберге.
Прошло всего два часа с момента его приземления, а он уже успел провести первичный "аудит угроз". Вице-губернатор - очевидный ставленник местных кланов, его нужно либо перекупить, либо изолировать. Начальник полиции - бывший афганец с мёртвыми глазами, куплен надолго и надёжно, но его можно напугать, апеллируя к Москве. Банкиры и судовладельцы - гиены, их можно стравливать друг с другом. В голове Гольдбаха уже выстраивалась многоходовка, сложная и рискованная, но единственно возможная. Он мысленно примерял роли будущим союзникам и врагам, как костюмы. "Сначала создать видимость сотрудничества, найти слабейшее звено в их цепи, подставить его под удар..."
Губернатор держал бокал с шампанским и, машинально кивая тем, кого ему представляли, бросал в ответ несколько вежливых фраз, а сам продолжал напряженно размышлять, с какой стороны ему взяться за узел проблем Города и Зоны. Он понимал, что в его карьере это испытание будет решающим. Причем в случае провала дело может окончиться не только отставкой. Он чувствовал, что никак не может сосредоточиться: что-то мешало.. Плюс внезапно началась мигрень. Медленными, вкрадчивыми шажочками она вползала в его голову, чтобы там развернуться во всю..
По периметру фойе, стараясь быть незаметными, стояли не только его телохранители. Сотрудники ФСО с миниатюрными наушниками в ушах сканировали толпу, их камеры, замаскированные под пуговицы на мундирах, фиксировали каждое лицо. Весь праздник транслировался в прямом эфире на местном телеканале, и Гольдбах ловил на себе взгляды телекамер, заставляя себя улыбаться. Он знал, что в этот самый момент боты в телеграм-каналах, контролируемых "Белыми Пиджаками", наверняка запускают в него первые информационные снаряды: "Гольдбах бледен и нервничает", "Новый губернатор уже нетвёрдо стоит на ногах". Всё это было частью игры, к которой он, увы, привык. Но здесь, в Зоне, правила были куда более жестокими, а ставки - смертельными.
Именно здесь, в Большом фойе, разворачивалось зрелище, способное шокировать кого угодно. Это был не просто светский раут - это была демонстрация силы, богатства и полного отрыва от реальности того мира, что остался за стенами театра.
Перед ним вереницей проходили любезно улыбающиеся господа и великолепно одетые дамы, успевшие за те десятилетия, что существовала Свободная Зона, окончательно растерять последние советские черты и детали внешности.
Дамы, проходившие мимо, были не просто "великолепно одеты". Они были закованы в броню от кутюр, стоившую столько, что хватило бы на годовое содержание целого городского района. Платья из парчи, расшитые настоящими жемчугами и золотыми нитями, струились по их телам, словно расплавленный металл. Один наряд, цвета кровавого рубина, был так усыпан бриллиантами, что под светом люстр ослеплял, как солнце. Другой, из чернейшего бархата, поглощал свет, создавая вокруг своей хозяйки ореол таинственности и бездонного богатства. От них исходил шлейф ароматов, созданных парфюмерами в единственном экземпляре - смесь амбры, кожи и чего-то запретного, ошеломляющего. Их маникюр был не просто "качественным" - это были микроскопические полотна с изображением парусников или созвездий, инкрустированные крошечными бриллиантами. Количество и стоимость золотых и платиновых украшений и драгоценностей было таким, что на ум поневоле приходили балы и приемы пресловутого 1913 года.
Но настоящий шок вызывали даже не они, а их питомцы.
На белых, холеных, до синевы прозрачных женских руках восседали живые драгоценности. Болонки, пекинесы, левретки и шпицы были не просто собаками. Они были аксессуарами, доведенными до абсурда. Их шерсть была уложена в сложнейшие прически, щедро усыпана золотой пылью и мельчайшими кристаллами Сваровски. Ошейники некоторых из них были сделаны из цельных пластин белого золота с изумрудами, соперничавшими по размеру с фалангой пальца. Одна дама вела на серебряном поводке, тонком, как паутинка, даже не собаку, а миниатюрную африканскую сервалку, на шее которой красовался ошейник из розового золота с бриллиантовыми подвесками. Другая - вице-губернаторша - держала на руках альбиноса фенёка, крошечную лисичку с огромными ушами, чья шерсть отливала серебром, а на шее сверкал ошейник из сапфиров, идеально сочетавшийся с цветом ее глаз.
Это было сюрреалистическое зрелище: мимо губернатора проплывали ожившие картины Босха, перенесенные в век цифровых технологий и немыслимого капитала. У Гольдбаха, человека, видавшего виды, на мгновение мелькнула кощунственная мысль: "Не здесь ли прячутся недоплаченные налоги? В этих собачьих ошейниках и лисьих поводках?"
Мимо, под руку с начальником полиции, гордо прошествовала молоденькая пигалица: на её плечах свободно раскинулся, сияя драгоценным мехом, настоящий живой горностай. Ошарашенный всем этим великолепием, Губернатор пытался как-то осмыслить увиденное. С момента выступления у него постоянно ломило в висках, неотступная головная боль преследовала и сейчас, когда к нему подошла группа судовладельцев. Рукопожатия были железными, улыбки - ослепительными и абсолютно фальшивыми.
"Надеемся на плодотворное сотрудничество, Рудольф Францевич! Порту нужны реформы, а нашим судам - ваша поддержка!" - говорил седовласый великан с лицом пирата.
"Вашим судам, которые под панамскими флагами возят контрабанду, нужна моя слепота", - мысленно парировал Гольдбах, но вслух произнёс: "Безусловно. Развитие порта - один из моих приоритетов".
Следом подкатил банкир, похожий на учтивого горбуна. "Финансовая система Зоны ждёт ваших мудрых решений, господин Губернатор. Мы готовы оказать всю необходимую... консультационную помощь".
"Ваша помощь неоценима, - улыбнулся Гольдбах, и его улыбка была острее бритвы. - Как, впрочем, и ваша... прозрачность в налоговых отчётах за последний квартал. Я с интересом их изучал по дороге".
На долю секунды в глазах банкира мелькнула паника, прежде чем его лицо снова застыло в маске учтивости. "Попал", - с холодным удовлетворением отметил про себя Гольдбах. Он проверял реакцию, бросал вызов. И в этот момент, словно в ответ на его дерзость, висок пронзила новая, ещё слабая, но настойчивая волна боли.
Его собеседник с трудом нашел в себе силы улыбнуться:
- Надеюсь, мы подружимся, Губернатор.
"Чтобы я и дальше закрывал глаза на ваши офшорные схемы?" - подумал Гольдбах. Он чувствовал, как его голова раскалывается всё сильнее. Эта боль была не только физической, но и метафорической - она была болью от понимания тотальной лжи, в которую он погружался...
Боль медленно пульсировала, синхронно с биением его сердца. Гольдбах потянулся за бокалом с шампанским, но его пальцы дрогнули, и лёд зазвенел о хрусталь. "Недостаток глюкозы, перелёт, стресс", - упрямо твердил он себе, но рациональные объяснения уже не работали. Это было иное. Ощущение, будто в его черепную коробку вставили тиски и кто-то невидимый начал медленно, но неотвратимо сжимать рукоятки. Он провёл рукой по лицу, смахивая несуществующую паутину, глотнул из бокала, не чувствуя вкуса.
Именно в этот момент к его столику подошла небольшая группа людей, которые казались совершенно обычными на этом фоне безумной роскоши. Секретарь, бледный молодой человек, наклонился к его уху:
- Президент корпорации "Хундланд", Лугаанский Данил Сергеевич. Вице-президент, доктор ветеринарных наук, Франкенстайн Павел Петрович. Их личный секретарь - Люси Брод. Корпорация "Хундланд", продукты питания и средства ухода за домашними животными. Крупнейший спонсор, финансирует Институт онкологии, Общество охраны и защиты животных, клуб собаководства, Зоологический сад.
Гольдбах с трудом сфокусировал взгляд. Перед ним стояли: тщедушный старичок в идеально сидящем смокинге, похожий на удачно препарированную и выдержанную в формалине капюшоновую крысу; девушка неземной, почти кукольной красоты, чье лицо выражало лишь сладкую, сонную отстраненность; и молодой человек с нездорово вытаращенными глазами, в которых читалось лишь тупое усердие. На руках у девушки сидела маленькая, черная тщедушная собачонка породы чихуахуа. Ее взгляд был неожиданно пронзительно-осознанным: маленькие, навыкате глазки пристально и оценивающе изучали Губернатора.
- Очень приятно, - автоматически произнес Гольдбах, чувствуя, как волна тошноты накатывает с новой силой. - Забота о животных - показатель нравственного здоровья общества. Простите, - он повернулся к своему секретарю, - а кто этот молодой человек? Вице-президент?
- Нет. Вице-президент - Павел Петрович Франкенстайн. А это - их водитель-телохранитель, Боря.
- Прошу прощения, значит, я не понял... - Гольдбах на мгновение растерялся. Его взгляд скользнул по троице перед ним: старик, девушка, телохранитель. Но секретарь назвал ему четверых. И он... он был почти уверен, что видел четвертого! Смутный образ мелькнул на периферии зрения - высокий молодой мужчина в смокинге и очках. Он попытался вспомнить его черты, но в памяти был лишь пробел, затянутый густым психическим туманом. "Мне показалось? Или... я схожу с ума?" Эта мысль была столь чудовищна, что боль на секунду отступила, давая внезапную передышку. Гольдбах облегченно выдохнул:
- А где же тогда..
Тут виски Губернатора прошил болевой разряд такой мощности, что он покачнулся. Воспоминание о видении исчезло, не оставив ни малейшего следа. Единственной реальностью была всепоглощающая, оглушающая боль. Он зажмурился, с трудом удерживаясь на ногах. Ему было не до загадок. Ему было не до людей. Весь мир сузился до одного - невыносимого гудения в черепе, которое вытесняло всё.
- Что с вами, господин Губернатор?
Гольдбах открыл глаза и увидел, что Люси, секретарь корпорации "Хундланд", настолько удивилась, что почти проснулась и смотрит на него с легким, почти незаметным интересом. В ее взгляде на мгновение промелькнуло нечто, разрушающее образ сонной куклы - острая, живая мысль.
- Ничего, сударыня, благодарю вас. Наверное, переутомился. Он улыбнулся девушке, стараясь скрыть неловкость, и пригубил шампанское. Оно, наверное, из-за головной боли, показалось ему на вкус рассолом. "Это вкусовые галлюцинации. Стресс", - отчаянно пытался он убедить себя.
- Какая прелестная у вас собачка! - чтобы переломить неловкость, он протянул руку, чтобы погладить чихуахуа.
И тут он его увидел. На тощей собачьей шее сверкал ошейник, затмевающий всё, что он видел до этого. Это было не просто украшение. Это было ожерелье из крупных, идеально ограненных голубых бриллиантов редчайшего оттенка "океанская бездна". Каждый камень был размером с ноготь, и в их глубине пульсировал холодный, неземной свет. Стоимость этого "аксессуара" была сопоставима с годовым бюджетом среднего американского города.
- О, какая вещь! - выдавил Гольдбах. - Полагаю, тоже ваша продукция? Где вы берете такие качественные стразы?
Луганский, старичок-президент, беззвучно пошевелил тонкими губами, но Гольдбах голоса не услышал.
- Простите, что Вы сказали?
- Это настоящие бриллианты, господин Губернатор. Гольдбаху показалось, что голос прозвучал прямо у него в голове. И следом взорвалась бомба невероятной, оглушительной боли.
Удар в виски был таким резким и пронзительным, что Гольдбах вскрикнул. В глазах потемнело. Он качнулся вперед. Рука с бокалом дрогнула, и шампанское пролилось на его парадный мундир. В ушах зазвенело. Последнее, что он увидел перед тем, как сознание поплыло, - это взгляд собаки. В ее маленьких черных глазах он прочитал не животное простодушие, а нечто нечеловечески разумное, насмешливое и безжалостное.
Когда он смог снова хоть что-то воспринимать, то обнаружил, что секретарь и начальник охраны держат его под руки. Со стороны доносился встревоженный гул голосов. Секретарь, бледный как полотно, говорил кому-то через плечо:
- Вызовите врача и подавайте машину к служебному входу - Губернатору нездоровится.
Его потащили прочь из фойе, из этого ада роскоши и безумия. И пока его уводили, Гольдбах поймал на себе взгляд вице-губернатора. Тот стоял в стороне, и на его упитанном лице застыла не маска фальшивого беспокойства, как у всех вокруг, а мертвое, сонное выражение, которое он только что видел у этой секретарши Люси...
Его вывели под руки из фойе, почти пронесли по мраморной лестнице. С каждым шагом, удалявшим его от зала, чудовищное давление в черепе начинало ослабевать. Оглушительный гул стихал, превращаясь в отдалённый звон, а затем и он исчез. Когда его усадили в прохладный салон автомобиля, Гольдбах смог, наконец, сделать первый полный, безболезненный вдох. Голова была пустой и удивительно лёгкой, как после долгой лихорадки. Мысли, которые ещё десять минут назад были сдавлены тисками невыносимой боли, теперь текли чётко и ясно. Он не строил глобальных теорий и не анализировал случившееся. Он просто с облегчением закрыл глаза, чувствуя, как нормальное, трезвое состояние сознания по капле возвращается к нему. Единственной мыслью было простое, животное ощущение: "Слава Богу, это кончилось".