|
По утрам Вилли пробуждается от щебетанья птиц - неудивительно, когда живешь на высоте птичьего полета, легко скользишь по окружности времени. Легкий завтрак - кусок белого хлеба, присыпанный сахаром (он называл пироженкой), ароматный чай из засушенных трав, собранных летом. И на работу он летит как на крыльях - нравится вытворять что-то похожее на представление.
- Господа, знаете ли вы, что такое матрица счастья? Она состоит из множества маленьких чудес! - он делает сальто двумя кистями рук и театральным жестом втыкает в пространство два указательных пальца в сторону витрины.
Там, под вывеской "Кондитерская Гуслава Мицко", на небольшом столике с кружевной салфеткой - тарелка с тортом - чудо изыска! Облако взбитых сливок, тонкие мраморные прожилки шоколада, вензель из клюквенного сиропа. Божественно красиво!
Вилли искренен в своем восхищении - как бы он хотел попробовать хотя бы малюсенький кусочек. Но... Ему не по карману такое лакомство. Заработанного за весь день едва ли хватит на крендель.
На дожде и морозе, мелкими пробежками между переходом и магазином Вильям умудряется дать целый спектакль с шарадами и акробатическими этюдами. Ночами он сочиняет стишки про сладкое чудо, начиняя их своими познаниями о природе счастья. Вилли представляется, что философия его - вклад в вечность, как всякое дело любви.
- Я леплю, обжигая пальцы,
форсмажорные сгустки чудес,
чтобы ты, драгоценный прохожий,
стал счастливей
коль булочку съешь!
Над ним посмеиваются, но любят. Иногда суют какую-нибудь мелочь, улыбаются, но мгновенно забывая о шуте, торопятся по своим делам.
Небо быстро темнеет зимой, опрокидываясь разом в ночь.
Для него день был длинным, - стаскивает устало посиневшими от холода пальцами костюм куска пирога с глазами и, погревшись чуток у печки, бежит к себе в "небоскреб" - так он называет мансарду, где ютится крохотная его каморка.
- Как зябко, - жалуется он небу, - кажется я заболел...
Где-то на других берегах продавцы иллюзий требуют дань с кукловодов, отрешенно глядящих в пекло, а солнце услужливо тянет искореженный луч - согревает "горящих" в творчестве. Вильям продрог без этого "горения", все бы отдал за прилетевшее с облака четверостишие. Но стучала уныло дождем в окошко проза... К душе леденяще жалось предчувствие, пасмурно было и в небе. Непогода и болезнь как сговорились, так - без солнца - протащились склизкой улиткой две недели.
Оправившись от простуды, он торопится в кондитерскую, но ошарашено тормозит у витрины - там появилось нечто несуразное. Инсталляция:
Полотно с тремя огромными отверстиями треугольником: два верхних представлялись как глаза, которые закатывались вверх, потом падали взглядом вбок - на торт, и тогда из нижнего отверстия выпадал огромный слюнявый язык и облизывал свою окружность.
- Та шо ты говоришь? - осклабился злой улыбкой Гуслав, - толку от работы твоей. Бери, шо даю, пока я добрий! Актеришко недоношенный!
Вилли задумчиво стоит у витрины, теребит в руке потертую купюру, бормочет что-то. Впервые он посмотрел на кондитерское чудо с отвращением - ему совсем не хотелось сладкого...
Мир сразу стал каким-то хрупким, ненадежным. Как будто у всего важного и ценного, что подпирало его снизу, опустились руки... Небо грозило рухнуть всей галактической тяжестью на плечи Вилли - он поднимался на свой "небоскреб" тяжело, ощущая почти физически, что небо уже не скребется ласково как котенок о его жилище. Оно его покинуло...
- Еще вчера - герой спектакля, сегодня - пустышка, выброшенная из театра жизни. То не хозяин выгнал бедолагу за порог, - господь насмешливый порвал нити заигравшейся марионетки, связал в ином порядке...
Для чего-то другого...
Чего?
| |