Человек в просторных одеждах, больше похожих на рясы буддийских монахов, нехотя оторвался от своих записей и обернулся. Пред ним стоял высокий мужчина, в старом, давно изношенном балахоне. На плече незнакомца висел перевязанный на дне мешок, видимо он давно прохудился и владелец не придумал ничего лучшего, как перевязать его. Его подбородок покрыла маленькая, едва проступившая бородка, от которой были отведены такие же еле заметные бакенбарды. Нет, незнакомец не был молод, его старческий и умный взгляд всматривался в глубины души не оставляя сомнений в его возрасте, а на щеках отбрасывали тени следы старых шрамов, полученных то ли в боях, то ли в потасовках.
- Я лишь понимающий мироздание человек, ничего более...
- А ваши записи?
- Это мои попытки выразить восхищение.
Поэт отвернулся от неожиданного собеседника, вновь и вновь всматриваясь в мир. Его вдохновляло каждое дуновение ветра, каждый кружащийся на ветру лист, каждый солнечный луч и каждый отблеск на утренней росе. В его понимании мир прекрасен в каждой частице этого огромного живого существа, и взаимодействие этих частиц не могло не восхищать! Таинственный собеседник за спиной не интересовал его, ведь он отвлекал поэта от главного - радости жизни, и возможности получать от этой жизни нескончаемый поток вдохновения.
А предстающий пред глазами мир менялся каждую секунду, каждое мгновение, и каждое мгновение поэт хотел увидеть и увековечить. Вот пожелтевший лист трепыхается на ветви, и дуновение горного воздуха срывает его и уносит за собой. Вот белоснежное облако, растаяло над долиной, и его место заняло другое, не мене красивое, но уже не заменяющее прежнего! Вот лесной олень, выбежал на поляну, осмотрелся и скрылся в лесу, и кто знает, вернется ли этот гордый олень на эту поляну?
- В нашем мире редко повстречаешь поэта. Могу ли я прочитать ваше творение?
- Конечно.... - Не отрываясь от созерцания, бросил поэт.
Незнакомец принял протянутые листы, и какое-то время бегал глазами по начертанным строкам. Глаза незнакомца раскрывались все шире и шире с каждой прочитанной строкой. Было видно, как влияют на него написанные строки.
- Я поражен! Так вы еще и философ? Ваше умение, это,... это бесценный дар! Но простите меня метр, мне кажется, что стихотворение не завершено?
- Да. Вы оторвали меня, и теперь я полностью потерял мысль. Осталось две строки, и мне кажется, что я уже никогда не узнаю, каким бы было это стихотворение.
- Простите меня, великодушно, я не предполагал. - Путник сел рядом. - Может я смогу вам чем-то помочь?
Поэт еще некоторое время поводил своим внимательным, но на удивление расслабленным взглядом по окрестностям, и, наконец, обратил внимание на путника. Лицо старика светилось удивительной добротой и пониманием. Каждый знакомый поэта, или каждый незнакомец выражали лишь презрение к его творчеству. Но этот человек оказался другим. Он понимал увлечение и пристрастие поэта, и невольно у него возникло уважение к этому путнику.
- Расскажите о себе. - Просто попросил он.
- О да, конечно, - обрадовался путник. - Только рассказывать-то нечего. Жил я на западе, и скажу прямо: жил не бедно. Но вот, досточтимый метр, напыщенность и суета городской жизни начали вызывать у меня презрение и отрешенность. Душа жаждала покоя и мира, мира в своем понимании. И я ушел. Ушел бродить по свету, искать ту жизнь, которая мне по нраву. Я обошел почти всю известную землю, был и в Персии, прошел весь Китай, узнал почти все о богах Греции, повстречал и поклонников распятого бога и видел их символ смерти, и вот теперь иду на север, в надежде найти там то, что не нашел более нигде. А вы?
- Я? - даже испугался поэт.
- Да, ваши одежды говорят, что вы из Китая?
- Да, я монах...
- Монах? Но ваши стихи не похожи на произведения востока...
- Я видел много чудесного в этом свете и понял, что я не в силах нарушить порядки этих миров. Видя пред собой повислые березы и красочные клены, я не в состоянии писать так, как пишу в Китае. Все мои чувства захвачены той обстановкой, какую я вкушаю! И только те, кто ничего не понимают, поют на севере так, как поют на юге, рисуют в Греции так, как рисуют в Японии, и пишут стихи в Европе так, как пишут в Китае!
- Вы истинный философ, метр! И вот впервые за долгие скитания я повстречал человека... монаха, который полностью понимает меня и мои чувства. За это я искренне благодарен вам. - Путник низко поклонился, а монах не в силах сдержать своего смущения опустил взгляд.
- Я, как и вы, тоже ищу свою малую Шамбалу, но мне кажется, что я уже постиг ее. Вот уже многие года я путешествую по миру, в поисках своей мечты, и везде я находил свою малую Шамбалу. Шамбала повсюду, она здесь, она там, и человек сам выбирает себе свою Шамбалу, и находит ее, когда его душа начинает радоваться жизни и понимать свое предназначение. Вот и вы нашли свою идеальную страну и идеальную жизнь в путешествии, отрекшись от суеты большого мира. А про себя я могу сказать, что мой путь пока не окончен, в мире еще много неизвестного и прекрасного, и я не могу остановить свои поиски, и везде меня ждет своя Шамбала и своя культура!
- Вы правы, мэтр, я уже счастлив, счастлив во всем. раньше у меня было все, теперь нет ничего, но я счастлив! Я был в Китае, и повстречал там одного "выходца" из Шамбалы. Но теперь, повстречавшись с вами, я понял, что этот безумец еще очень далеко от нее, и все, что он мне поведал - результат разыгравшегося воображения. Теперь я это понял. А ныне простите, но мой путь зовет меня.
Путник поднялся и направился к змеящемуся пути, ведущему на север. Спустился с холма покрытого цветущими ромашками, прошел между двух согнувшихся берез и влился в поток снующих по тракту людей. Спустя несколько секунд его фигуру уже нельзя было отличить от десятков таких же.
Монах-поэт, постигший тайны своей, малой, Шамбалы, поднял свои рукописи, покрутил в пальцах перо и начертал последние строки: