Аннотация: Это произведение заняло 1 место на конкурсе СИ "Остросюжетного рассказа" http://zhurnal.lib.ru/d/detektiwklub/cvernee_psadoc.shtml
Мы им страшно гордимся.
Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,
У всех золотых знамен, у всех мечей,
Я закину ключи и псов прогоню с крыльца -
Оттого что в земной ночи я вернее пса.
(М. Цветаева)
Работа, говорят, любит дураков, возможно, даже взаимно. Ну, а те, у кого мозги хотя бы в начальном капитальце имеются, не всегда готовы поддерживать этот роман длиною в жизнь.
Неприязнь к физическим нагрузкам по обязанности оказалась заразительной, охватив всю бригаду: мастерки лениво ковыряли раствор, кирпичи шлёпались с чавканьем. Бригада Пахомыча до вечера мусолила несчастный заборчик перед коттеджем Барина, но, всё же, дожала работу, забор был возведён и выглядел даже вполне прилично.
Однако утром прикатил на "Хаммере" сам Барин, придирчиво оглядел сооружение, докурил сигарету, да и подцепил его лебёдкой, разворотив до основания.
Пахомыч только челюстью лязгнул: ну, понятно, раз на машине есть лебёдка, отчего не опробовать её в деле, но ломать зачем? И не болит же сердце у быка этого, плевать ему на восемь сжатых кулаков. При чём тут строители-то? Ну, не идеальный забор, не Растрелли, понятно, однако стоять будет долго и крепко.
Конечно, Пахомыч повидал в жизни всякого, плюнуть и растереть, а ребята - простые работяги, стоят, хмурятся. Да и на новую кладку кирпича теперь не хватит. Чёрт!
Кряхтя и смачно матерясь, Пахомыч вооружился строительным молотком, и принялся разбивать на составляющие останки заборного столба.
Кирпичи трескались, отваливаясь кусками вместе с раствором.
- Тут это, того-этого, молотком никак. Кувалду надо, - услышал он за спиной голос. Обернулся и увидел странного вида парня.
Тот стоял, ковыряя носком изрядно поношенного ботинка землю, и посматривал на Пахомыча не то, чтобы искоса, но и не прямо, а как бы вскользь. Непричёсанные, пегие волосы и потёртая одежда навели Пахомыча на мысль о дворняге. Настороженная, неловкая поза придавала "пришельцу" какой-то затравленный вид, будто он постоянно ожидал удара или резкого окрика.
"Нет, точно, дворняга", - решил про себя бригадир.
Однако парень не разменивался больше на слова, а поднял с земли молоток-кирку, приставил его "клювом" ко шву и крепко саданул по молотку кувалдой.
От столба отделился ровнёхонький пласт из четырёх кирпичей, целых и невредимых. Ещё два точных удара, и кирпичи отвалились друг от друга.
- Тут это, того-этого, воду надо. Отбивать раствор легче будет, - буркнул он в сторону Пахомыча.
Бригадир обернулся к помощникам, и скомандовал.
- Воду, живо!
А парень продолжал стучать по столбу как автомат, снимая слой за слоем.
И очень скоро на месте изуродованных обломков выросла аккуратная горка кирпича, из которой строители выбирали экземпляры посимпатичнее и укладывали в железный тазик с водой.
- Хорош вкалывать, пошли, пожуём, - остановил его бригадир. Тот молча кивнул и вслед за мужиками направился к умывальнику.
Во время обеда Пахомыч украдкой наблюдал за тем, как парень ест.
"Если и дворняга, то очень воспитанная", - решил он: ел тот аккуратно, тщательно подбирая крошки в тарелке, вдумчиво пережёвывая каждый кусок. Но взгляд цепко удерживал в поле зрения оставшуюся еду, будто его в любой момент могли погнать из-за стола.
- В плену был? - осторожно поинтересовался Пахомыч.
Парень оторвался от тарелки, посмотрел поверх головы бригадира и мотнул головой.
- Нет. Я это, того-этого, в стройбате служил.
- Точно! - Пахомыч хлопнул ладонями по коленям и расхохотался. - А я-то всё голову ломаю, где ты мог так насобачиться кирпич долбить! Два солдата из стройбата заменяют экскаватор!
Собеседник вздрогнул и втянул лохматую голову в плечи. Больше он не проронил ни слова, пока не доел всё до последней крошки.
После трапезы странный "работник" не стал перекуривать с остальными, а принялся счищать раствор с кирпича, не выпуская изо рта мятую "Приму". Пахомыч постоял, наблюдая за ним, докурил, задавил бычок сапогом и подошёл поближе.
- Пусть мужики чистят, не велика премудрость. А мы, давай, с тобой кладку начнём. Глядишь, к вечеру управимся.
Давно так не дивился Пахомыч! Обычно каменщиков оценивают не столько по качеству, сколько по скорости. Двое подсобных рабочих против одного каменщика - кто кого загоняет. Так вот бригадир с двумя помощниками едва поспевали за бывшим стройбатовцем.
Но что самое поразительное - кладка! Она получалась не просто ровной, а изящной из-за особой расшивки между рядами. При этом сам каменщик успевал прикурить, между делом, новую папиросу, а Пахомычу пришлось установить очередь на перекур.
Но вот столбы поставлены, решётки установлены, помощники Пахомыча подправили краску. Бригадир отошёл и полюбовался на работу: забор выглядел совершенно иначе, чем вчера.
"Ну, пусть теперь Барин попробует придраться", - хмыкнул он про себя.
Тем временем, стройбатовец присел в сторонке на корточки и достал из пачки "Приму". Пахомыч подошёл и протянул свою пачку.
- Закуривай, маэстро. Конкретно лабаешь. Завтра шефу скажу, чтобы тебя на работу взял. Тебе ведь нужна работа?
Парень кивнул и впервые посмотрел прямо в глаза Пахомычу.
- Надо это, того-этого, маслом машинным кирпич помазать. Блестеть будет. Генералы любят.
Бригадир, не раздумывая, направился к своим "Жигулям" и достал из багажника маслёнку с тряпочкой.
Солнце почти скрылось за горизонтом. К тому времени участок был прибран от остатков кирпичного лома и инструментов.
Сам Пахомыч нервно нарезал круги и, посматривая на часы, ворчал:
- Ну, где эта охрана?! Десятый час, матч скоро по "телеку".
- А, поди, думают, что Барин здесь банкет с фуршетом и шашлыками устроил, - буркнул один из работяг. - Раз уж Барин психа дал, то все решили, типа мы тут до утра с большого перепуга пахать будем.
- Вы это, того-этого, езжайте, - вдруг подал голос "маэстро", - а я посторожу до утра.
Строители переглянулись и уставились на бригадира. Одно дело, конечно, принять помощь от "парня с улицы", а другое взять на себя ответственность за сохранность все этих пластиковых стеклопакетов и прочих паркетов.
- Едем! - решился Пахомыч. - А завтра я перед Барином за тебя слово замолвлю. Ты только смотри, не проспи свой пост, солдат.
И, уже уходя, обернулся и спросил.
- Как зовут тебя, мастер Самоделкин?
- Супоня... Того-этого, Степан Сапунов, - мотнул кудлатой головой парень.
Проводив бригаду, Супоня постелил на прогретую за день землю спецовки и лёг. В темнеющем небе зажигались одна за другой звёзды. Спать не хотелось.
* * *
Да и не пришлось.
Мягко прошелестев шинами, подъехала машина. Забор осветило фарами, хлопнула дверца, раздался женский смех и мужской голос.
К участку подошли двое.
- А там точно никого нет? - спросила спутника девушка.
- Да точно, точно. Мне звонили.
Сторож бесшумно поднялся, подобрал валяющийся поблизости кирпич и, пригнувшись, прошмыгнул к воротам.
- Ну, видишь, никого нет, - громко обратился парень к подружке. И тут же мешком грохнулся на землю: Супоня налетел стремительной тенью и шарахнул незваного гостя завернутым в спецовку кирпичом по голове.
Девушка завизжала и бросилась прочь, плохо соображая, куда бежит.
- То-то же, того-этого, воришки! - проворчал Супоня, закутывая "преступника" (или, скорее, потерпевшего) в спецовку и завязывая на спине рукава.
Остаток ночи он провёл, карауля трофей, который, очухавшись, подал, было, голос, но, наткнувшись на глухую стену непонимания со стороны стражника, вскоре примолк. Супоня не намерен был вести переговоры с уголовным элементом, а гордо восседал рядом, чувствуя себя героем.
Так и встретили утро вместе. И неизвестно, кто его больше ждал: поверженный титан или его победитель.
* * *
Всё, что угодно ожидал увидеть с утра Барин. Развалы кирпича, недостроенное сооружение, но уж никак не новый забор, глядя на который можно было самому себе позавидовать.
- Оп-па... - только и сказал он, подъехав к участку.
Но второй возможностью удивиться стало появление Супони, который вышел навстречу хозяину и, вытянувшись "в струнку", доложил.
- Вор, того-этого, задержан!
Изумлённый Барин смотрел на это явление, силясь понять, откуда оно взялось и почему ещё задерживает воров.
- Ты кто такой? А где, собственно, охранник?
- Я здесь, шеф! - донёсся до них с земли сдавленный голос.
Барин посмотрел через плечо Супони, отстранил его и направился к связанному охраннику.
- Это кто тебя так? - ухмыльнулся он.
- Этот придурок! - завозился на земле тот. - Развяжите, шеф!
- И как это он тебя?
- Да налетел сзади как бандит, по башке шарахнул!
- А что ж ты позволил себя так поймать?
- Но я же не думал!
- Очень на тебя похоже. Ну да ладно, вставай давай.
Барин развязал узел из рукавов и вытряхнул из спецовки охранника. Тот с трудом разогнулся, растирая затекшие конечности.
- У, дебил! - погрозил кулаком Супоне.
А тот угрюмо смотрел на них, переминаясь с ноги на ногу.
- Ну, рассказывай, откуда ты взялся и зачем охранника моего завалил, - обратился к нему Барин.
Супоня, перемежая рассказ любимой присказкой, сбивчиво объяснил, что работает тут строителем, и взялся посторожить. Охранника принял за вора и задержал.
Барин слушал его поначалу хмуро, а под конец, когда парень поведал, как огрел по темечку охранника, расхохотался.
- Ладно, разберёмся, - решил он и направился к дому.
Конечно, Пахомычу потом влетело от него изрядно, что на чужака оставил имущество, но, учитывая заслуги Супони, всех простил, и позволил новичку остаться в качестве нового каменщика. О чём, кстати, нисколько впоследствии не жалел.
* * *
К Барину частенько приезжал компаньон, сынок одного крупного чиновника, Барчук. Так его прозвали за гаденькие замашки и снобизм. Против Барина выглядел он мелким и незначительным, с чем никак не мог в душе смириться и всячески пыжился, вызывая у того непреодолимое желание подколоть или съязвить.
Пока шло строительство, Барин пристально наблюдал за Супоней. Раз позвал того в дом, посадил за стол, разлил по рюмкам водку, да и за жизнь спрашивать начал. Барчук тут же с бокалом "Шато" в кресле развалился.
Супоня от водки отказался, отодвинул даже, но про себя рассказал.
* * *
Назвав Супоню "дебилом", охранник тогда нисколько не ошибся. Диагноз "олигофрения" не был неожиданным, учитывая хронический алкоголизм матери Стёпы, которая впоследствии неоднократно давила на жалость, выклянчивая "стопочку": дескать, и жизнь-то у неё тяжёлая, и сын-инвалид, какой с него кормилец может вырасти.
И стал бы Степан полным дебилом, если бы не бабка, Марья Кузьминична, бывший педагог, которая мальчишку у пьющей дочери отобрала и, несмотря на отнимающиеся ноги и высокое давление, занималась с ним, водила в спортивные кружки, помогала делать домашние задания. И, что главное, не позволила отдать в интернат. Тянула его из класса в класс, вместе с ним стихи учила: картинки рисовала наглядные, песни сочиняла. И ведь помогло!
Конечно, не блестяще, на олимпиаду бы не попал, но переползал вполне уверенно в следующую четверть, благо учителя терпеливо относились, сквозь пальцы смотрели на его учёбу. Ну, а уж по труду и физкультуре только круглые "пятаки" были.
С пением, увы, не заладилось: наотрез отказывался петь любые другие песенки, кроме бабушкиных. Зато, когда его поделки на школьную выставку попали, гордо Марью Кузьминичну за руку притащил к своему стенду и сиял как весеннее солнышко.
Она за своего внука, Стёпушку, могла бы всё до последнего отдать. А Стёпка - жизни бы не пожалел. Бабушка для него - и свет в окне, и слово доброе. Уж как он ласки её искал! Щенком малым к рукам ластился: совсем взрослый стал, пух на подбородке щетиной сменялся, а всё жался к ней, млел, когда ему волосы сухой рукой трепала.
Так и до выпускного выпестовала. Плакала в платочек, когда аттестат об окончании девятилетки ему вручали, руки золотые хвалили. И письмо ей благодарственное передали: тут уж Стёпа вспыхнул, заулыбался. Редко его улыбку видели.
И чудилось, что будет всё просто сказочно.
Да не совсем так получилось: повестка из военкомата пришла. Не успела Марья Кузьминична ахнуть, как обрили парню кудри буйные, и отправили в стройбат.
* * *
Состояние Стёпы первое время можно было охарактеризовать как "полное недоумение". Его удивляло всё. И а) люминевые ложки и б) люминевые миски; пробежки по плацу в противогазах и воровство, кругом воровство...
Это не укладывалось в его простую систему ценностей, выращенную на бабушкиных сказках: Иванушке-дурачку на помощь не приходили ни Серый Волк, ни Сивка-Бурка. Задания "генералов" не отличались изысканностью и каверзностью, но за невыполнение можно было огрестись не хуже, чем в сказке: только что головы не рубили.
Родина побоялась доверить оружие этим отморозкам и создала стройбат, чтобы было, куда девать хлещущую через край недобрую силу. Если в армии дедовщина просто страшна, то здесь она приобретала ещё более уродливый характер.
- Будешь Супоней! - решил "дед", и с тех пор за Стёпой прочно закрепилось новое погоняло. Настолько въелось, что он сам стал мысленно называть себя так.
Супоню спасли золотые руки. "Деды" из числа подонков, которых армия спасла от тюремного срока, не стали ломать "бабушкиного внука" через колено. Ведь кому-то нужно и работать, план выполнять, иначе отцы-командиры озвереют и спросят с тех же "дедов". Вот только из бабушкиных посылок Супоне почти ничего не перепадало первых полтора года службы.
Последние полгода службы Степа "служил" на строительстве генеральских дач. В качестве "оператора БСЛ" (Большой Совковой Лопаты) его перестали привлекать чуть ли ни с первых дней службы, доверяя самую ответственную работу - кладку кирпича, плитки, паркета и тому подобного.
Но как ни оберегала Супоню бабушкина молитва, всё же, пришлось ему столкнуться и с подлостью, и с несправедливостью, которые навсегда возвели границу между Стёпой и доверием к людям.
До дембеля оставался всего месяц. Но уйти по-человечески Супоне не дали. Сослуживцы обокрали дачу генерала, где Супоня перекладывал за нерадивыми печниками камин, а генеральские часы подбросили Супоне в вещмешок. И потом сами же указали разгневанному генералу на "вора". Тот разбираться не стал, вот так и угодил наш герой в дисбат.
Дисциплинарный батальон - та же зона, только абсолютно "красная". И не только зона, но ещё и армия со всеми вытекающими обстоятельствами.
"Карантин", первый этап унижений и издевательств Супоня перенёс стойко, сказались опыт и закалка первого перепада в жизни от бабушкиной ласки к стройбатовским будням.
Два года на пределе человеческих возможностей Супоня перенёс лишь благодаря вере в то, что есть на свете единственный человек, который его никогда не предаст - бабушка. Весь остальной мир превратился для Супони в одного большого врага.
Но и дисбат - всего лишь Система, какой бы бесчеловечной она ни была. Те, кто утверждают, что рабский труд неэффективен, никогда не видели ни российской армии, ни стройбата, ни дисбата. И в дисбате кому-то надо ремонтировать и строить казармы, свинарники, кочегарки и столовые. Супоня научился отвлекаться от реальности работой, а скоро и привык к дисбату.
Издевательская муштра не унижала Супоню так сильно, как его товарищей по несчастью. Его она просто не касалась, превратившись в сугубо функциональные реакции. Передвигаться по части бегом или строевым шагом под страхом карцера стало рефлексом, а три-четыре раза постирать и подшить белый подворотничок и подрукавники - не великий труд. За месяц до окончания двухлетнего срока Супоню охватил жуткий страх, что его снова подставят и отправят ещё куда-нибудь. Но на этот раз, слава Богу, обошлось. Так и закончился его четырёхлетний срок службы в армии.
* * *
С вокзала Супоня как на крыльях летел. На пятый этаж птицей взвился, в дверь заколотил, дрожа от возбуждения, сердце как безумное бухало.
Затаив дыханье, еле дождался, пока услышал шарканье шагов.
- Бабушка, это я! - заорал Супоня.
- Стёпа, Стёпушка! - перехватило дыхание у Марьи Кузьминичны. Трясущимися руками замок отперла и упала в объятья внука.
- Баба Маша, того-этого, какая ты худая стала...- только сказал Супоня, осторожно обнимая и приподнимая над полом сухонькое тело старушки.
- Ой, Стёпушка, родимый... - заплакала она.
Супоня сидел на табуретке у стола, оглядывая комнату и не узнавая её: ни телевизора, ни хрусталя в серванте. Сама Марья Кузьминична - в поношенной одежде, изрядно сдавшая.
- Мать? - коротко спросил он.
- Ой, внучек! Совсем стыд потеряла, паразитка! Как ты уехал, мужиков стала водить разных. Что могли, всё пропили. Пенсию мою отбирают... Что ты, внучек?!
Супоня не заметил сам, как раздавил в кулаке подвернувшийся грязный стакан. Осколок, впившийся в ладонь, выдернул, даже не поморщившись.
- Стёпушка! - ахнула бабка. - Перевязать же надо!
- Ничего, бабуль... На мне это, того-этого, как на собаке всё, - Супоня снял с батареи кухонное полотенце и обмотал кисть.
Вечером в квартиру ввалилась пьяная мать с собутыльниками.
- Радость-то какая! Гляньте! - заголосила она, - сынуля с армии вернулся! Обмыть бы надо, дай десяточку, - обратилась она к бабке.
Два "синяка" топтались в коридоре. Расклад с вернувшимся "сынулей" их не очень прельщал. Но слишком манила возможность халявного угощения, чтобы так просто уйти.
- Десяточку? - тихо сказал Супоня. - Десяточку? - повторил громче, уже поднимаясь из-за стола, сутулый, страшный из-за исказившей лицо гримасы. Крепко взял за плечи мать и, довольно осторожно, но решительно понёс в коридор. Поставив её за порог, прихватил за шкварники опешивших дружков, и не столь аккуратно выбросил следом.
- Ещё раз увижу, того-этого, убью, - и захлопнул дверь.
С той поры, мать пробовала появиться ещё пару раз, но с неизменным итогом: не успевала даже изложить суть вопроса, как оказывалась стоящей на лестничной клетке.
Пробовала, было, искать защиты у соседей, стыдила сына, но те встали на его сторону: поделом пропойце. Довольно бабку обижала. А внук, молодец, заступился.
Трясся Супоня над бабушкой посильнее Скупого Рыцаря над златом. На руках, буквально, носил, когда ноги у той совсем отстегнулись. Купал, косу расчесывал и заплетал. Готовил пищу как умел. Как с ребёнком малым нянчился.
Конечно, где им было на пенсию бабкину прокормиться: Супоня, хоть и худым казался, ел за двоих, да и лекарства покупать надо было. Потому за работу любую брался: таскал ящики в магазине, вагоны разгружал. Кому из соседей плитку в ванной положит, кому стенку в гараже подлатает. А те его из рук в руки передавать стали как знатного мастера.
С тех доходов и кормились. Получит Супоня гонорар, продуктов накупит полную сумку, и обязательно бабушке конфет любимых, "птичьего молока" принесёт. Та каждый раз плакать принималась, а Супоня в плечо ей уткнётся башкой лохматой, да так и сидит, сопит тихонько.
Только как-то не очень удачно стало складываться всё в последнее время: заказы не поступали, деньги таяли и ещё бабуля совсем расхворалась.
Вот тут стройка у Барина и подвернулась.
* * *
Барин дослушал Супоню, помолчал, из висящего на спинке стула пиджака достал бумажник и протянул парню две "пятисотки".
- На, возьми, бабушке лекарства купишь.
У Супони передёрнуло кадык, так судорожно проглотил слюну. Потянулся робко, будто опасаясь, что сейчас Барин отдёрнет руку, взял деньги, спрятал в грудной кармашек рубашки и рукой прижал.
- Я отработаю. Того-этого, как есть, всё отработаю... - и выскочил из дому как ошпаренный.
Барчук хмыкнул.
- И чего это ты на этого полудурка "бабло" швыряешь?
- А ты разве не заметил? У него повадки как у пса!
- И чего ты в нём такого нашёл? Зачем он тебе?
- А, не скажи... Ты ещё молодой, не понимаешь, человек-пёс - большая редкость. Он - как дворняга, которую все гоняют и предают. Единственный человек, который его не обижает - бабка. Ей он будет предан до гробовой доски и любого за неё порвёт на тряпки.
- Да фигня всё это. Ротвейлер - вот собака, он твою дворнягу порвёт в один присест.
Барин ухмыльнулся, достал бумажник и выложил десять стодолларовых купюр на стол.
- Вот, смотри, штука баксов. Элитный щенок ротвейлера столько и стоит. Но ведь тебе "косарь" что за щенка отдать, что в казино за вечер промотать - один хрен. Да и щенков таких на рынке полно. А вот такая дворняга - раритет.
- Да хренотень всё это! Такие дворняги пачками на каждом углу стоят.
- Дворняги все разные. А у этого особенность в том, что он твоему ротвейлеру глотку перегрызёт, если бабки его дело коснётся.
- Да брось ты, никогда дворняге не одолеть ротвейлера! Никогда!
- А спорим на этот "косарь" баков? Поставим парня против моего охранника, в открытом поединке и посмотрим, кто кого. - Барин протянул руку.
- Лишняя "тонна" мне не помешает. - Барчук принял спор.
* * *
- Положишь охранника - заработаешь ещё две таких бумажки, как я тебе дал, - настраивал Барин Супоню. Тот кивнул.
Охранник, тем временем, разминался у заборчика, заодно разжигая в душе затаённую злобу на "дебила", который в прошлый раз унизил его перед шефом. Он был уверен в своей победе: что ему какой-то тощий длинный пацан против железных мускулов и пуленепробиваемой бритой головы?!
- Нет, я тебе не только эту "штуку" дам, ты будешь получать премию к зарплате, - нашёптывал Барин. - Сможешь нанять сиделку бабушке, телевизор ей купишь! Ты только помни, он - боксёр. И бояться следует его рук.
Супоня вновь молча кивнул. Барчук объявил о начале поединка. Бойцов обступили и приготовились к зрелищу.
Но азартных зрителей ждало разочарование - схватка получилась короткой. Против лома нет приёма: получив короткий удар в челюсть, Супоня рухнул на землю.
Охранник даже растерялся от такого стремительного финала и недоуменно посмотрел по сторонам. Это только в кино нокаутированный противник вскакивает на ноги и даёт сдачи. Весь спортивный опыт боксёра-полутяжа как на ринге, так и в подворотнях кричал "Победа!"
И напрасно.
С трудом разлепивший веки Супоня посмотрел на него, медленно согнул ноги в коленях и внезапно резко ударил противника по голени. Тот рухнул на землю, взревев от боли. Супоня подполз к поверженному противнику, сжал ему горло и заорал:
- Удавлю, сука!
У охранника полезли из орбит глаза, лицо побагровело, когда Барин приказал:
- Отпусти! Ты победил! Отпусти его, хватит!
Супоня разжал руки и тяжело поднялся с земли.
Барин посмотрел на обомлевшего Барчука и наставительно произнёс.
- Заметь, этот парень на уровне инстинктов понимает, что врага нельзя унижать. Твои хвалёные ротвейлеры стали бы плевать или мочиться на побеждённого, а этот просто запугал до смерти. Теперь его все будут бояться, как бешеного пса. И правильно. Гони деньги!
Барчук, перекосившись от злости, полез за бумажником и вложил проигранный "косарь" в руку Барина. Тот, в свою очередь, отсчитал причитающийся победителю приз и подошёл к своему фавориту. Супоня сидел возле стонущего охранника, ощупывая тому ногу.
Он поднял голову, посмотрел мимо Барина и сказал:
- Того-этого, врача надо. Нога сломана.
* * *
Лопнуло терпение Барчука. К постоянным издевкам и "шестым" ролям в принятии решений он почти привык и уже смирился, но всему есть предел.
Не мог простить Барчук упущенной тысячи и унижения. Если б в казино просадил, не так обидно было бы, а тут от Барина претерпел. Неужели не придумается, как вернуть "должок"? Выждать время, пока забудется эта история, а потом нанести удар в спину. Как? А запросто.
Прикинулся Барчук, что интересуется судьбой парня.
- Как быть с бабкой, может, в больницу положить?
- Не уверен, что это - хорошая идея. Пока парень в заботах о бабусе, он предсказуем. Его поводок у меня в руках. Терять его не хотелось бы. А так, мы за него, он за бабусю, "Репка", в общем.
- Ну, нет, так нет. Тогда о деле. Что будем делать с фирмой-однодневкой? Терпение у налоговиков не бесконечное.
- А что с ней делать? Ликвидировать будем, делов-то. Проблем с ней много. Ты и займись.
- Ну, ладно, ладно...
Барчук вышел из кабинета.
- Чудненько, - пробормотал он, прослушивая запись разговора с Барином на диктофоне, - просто замечательно.
* * *
Конечно, Барчук записывал голос Барина не для прослушивания долгими ночами. В его мозгу родилась любопытная, на его взгляд, комбинация.
Чтобы запустить её в действие, ему, для начала, пришлось выяснить, когда Барин едет на стройку. Вторым этапом необходимо было найти Супоню и остаться с ним наедине хотя бы минут на десять.
Как это ни удивительно, но подонкам всегда "фартит" по жизни.
Барин позвонил ему сам, предложив опробовать новую сауну.
Парился Барин долго, со вкусом, по несколько раз остужаясь в бассейне и вновь заскакивая в парилку. А Барчук, сославшись на давление, вышел на воздух, где и обнаружил Супоню, который курил, сидя на бетонном блоке недостроенной площадки для тенниса.
Барчук сунул руку в карман шорт, нащупал диктофон и подошёл к Супоне.
Тот обернулся, исподлобья посмотрев на Барчука. Не внушал этот хлыщ парню доверия.
Барчук обернулся по сторонам и, наклонившись к Супоне, тихо сказал.
- Вот, послушай, - Барчук протянул ему диктофон. Тот осторожно взял и прислушался.
"Бабусю ликвидировать будем. Проблем с ней много", - услышал он голос Барина.
Задумался ли Супоня хоть на секунду над тем, зачем Барчук показал ему эту запись и к чему Барину убирать какую-то старушку? Увы, Супоня и без того не принадлежал к числу великих мыслителей, а весть об опасности, грозящей любимому человеку, свела на "нет" всю оставшуюся умственную деятельность.
Барчук даже отступил назад, когда Супоня зарычал.
- Он убьёт её, - продолжал запугивать Барчук, - если ты не прикончишь его. Он это сделает сам либо отправит к ней киллера!
Возможно, не представь Барчук второго варианта развития событий, Супоня бы просто вломился в сауну и утопил в бассейне ни о чём не подозревающего Барина. Но теперь в его голове намертво засела мысль: закрыться в доме как в крепости и ждать врагов. Как Наф-Наф из бабушкиных сказок: никакой Серый Волк не страшен, пока он дома. Он защитит бабушку, даже если придётся драться и погибнуть. Бежать! Бежать домой! Спасать!
Едва ни опрокинув Барчука, Супоня взвился и помчался прочь. Диктофон он отбросил раньше, как ядовитую гадину. Барчук неторопливо подобрал аппарат, вернулся в дом, оделся, сел в машину и уехал.
Теперь можно было ждать, когда кто-то другой загребёт голыми руками весь жар. А его, Барчука, холёные пальчики останутся чисты.
* * *
Мать Супони никак не могла смириться с тем, что её "сладкая жизнь" закончилась с возвращением Стёпы. В материнский дом теперь дорога была заказана.
- Телевизор хотела зайти посмотреть, - жаловалась она собутыльникам, - сынуля, гад такой, телевизор купил, а меня не пускает, гонит со двора как собачонку! Соседка, Галка, говорит, он на работу устроился, деньги бабке на операцию копит, ноги, значит, будет лечить, несколько тысяч уже накопил. А матери десятку на поправку здоровья жалеет!
Дружки переглядывались. Добыча казалась очень лёгкой. Ключи вытащить у пьяной в стельку бабы было проще простого, а замок Супоня до сих пор сменить не догадался.
Затеял всё "Сухарь", вечный зэк, худой как щепка и злой как чёрт. После очередной отсидки надо было поправлять своё финансовое состояние, и более подходящего случая не предвиделось. "Мамонта", огромного неуклюжего толстяка - алкаша со стажем, уговорить было просто. Мыслимые и немыслимые блага в виде ящика водки и консервов оказались достаточным поводом для совершения преступления.
Звоня в дверь, сообщники были уверены, что у них достаточно времени: парень до вечера на работе, дома одна бабка.
- Кто там? - спросила Марья Кузьминична.
- Откройте! С Вашим внуком произошёл несчастный случай на стройке! - донеслось из-за двери.
- Стёпушка! - разволновалась старушка. Забыв обо всём на свете, об осторожности, в том числе, она отперла дверь. И не сразу поняла, в чём дело, когда её втолкнули обратно, в комнату, заломили за спину руки и связали приготовленной заранее верёвкой.
- Молчи, бабка, а то урою, - прошипел Сухарь. Маленький, с серым острым лицом, он напоминал гадюку и казался опаснее своего здоровенного дружка с пропитой физиономией.
- Деньги ищи, деньги, - скомандовал Сухарь.
* * *
Ни разу ещё так не бегал Супоня: ни когда в дисбате по плацу гоняли, ни когда на поезд дембельский опаздывал.
Была бы дверь закрыта, вынес бы её точно с разбегу, но так только толкнул и в комнату влетел.
Да сразу на мелкого наткнулся. Этого Супоня вмиг за грудки сгрёб и об стену шибанул так, что тот замертво свалился. А второй, что погрузнее, бабушку схватил, на балкон выволок и заорал: