Аннотация: Кто-то сам себя называл богоизбранным народом, а кого-то древние мудрецы ещё более двух тысяч лет тому назад называли наилучшими людьми? Что же это был за народ?
НАИЛУЧШИЕ ЛЮДИ
царь так глубоко чтил ессеев и
считал их выше прочих людей
Иосиф Флавий
Однажды, сидя в читальном зале библиотеки университета и готовясь к очередным экзаменам, знакомый нам Владимир увлёкся чтением книги Иосифа Флавия "Иудейская война". В ней он всё также пытался найти хоть какое-нибудь упоминание о Вифинии и Сократе Христе, но ничего похожего не находил, зато он с удовольствием прочитал всё, что писал Иосиф Флавий об удивительных ессеях, которые почему-то никогда не упоминались в Библии и которые появились неизвестно откуда:
"Существуют именно у иудеев троякого рода философские школы: одну образуют фарисеи, другую - саддукеи, третью - те, которые, видно, преследуют особенную святость, так называемые ессеи. Последние также рождённые иудеи, но ещё больше, чем другие, связаны между собою любовью. Чувственных наслаждений они избегают, как греха, и почитают величайшей добродетелью умеренность и поборение страстей. Супружество они презирают, зато они принимают к себе чужих детей в нежном возрасте, когда они ещё восприимчивы к учению, обходятся с ними, как со своими собственными, и внушают им свои нравы. Этим, впрочем, они отнюдь не хотят положить конец браку и продолжению рода человеческого, а желают только оградить себя от распутства женщин, полагая, что ни одна из них не сохраняет верность к одному только мужу своему.
Они презирают богатство, и достойна удивления у них общность имущества, ибо среди них нет ни одного, который был бы богаче другого. По существующему у них правилу, всякий, присоединяющийся к секте должен уступать своё состояние общине; а потому у них нигде нельзя видеть ни крайней нужды, ни блестящего богатства - все, как братья, владеют одним общим состоянием, образующимся от соединения в одно целое отдельных имуществ каждого из них. Употребление масла они считают недостойным, и если кто из них помимо своей воли бывает помазан, то он утирает своё тело, потому что в жёсткой коже они усматривают честь, точно также и в постоянном ношении белой одежды. Они выбирают лиц для заведывания делами общины, и каждый без различия обязан посвятить себя служению всех.
Они не имеют своего отдельного города, а живут везде большими общинами. Приезжающие из других мест, члены ордена могут располагать всем, что находится у их братьев, как своей собственностью, и к сочленам, которых они раньше никогда не видели в глаза, они входят, как к старым знакомым. Они поэтому ничего решительно не берут с собою в дорогу, кроме оружия для защиты от разбойников. В каждом городе поставлен общественный служитель специально для того, чтобы снабжать иногородних одеждой и всеми необходимыми припасами. Костюмом и всем своим внешним видом они производят впечатление мальчиков, находящихся ещё под строгой дисциплиной школьных учителей. Платье и обувь они меняют лишь тогда, когда прежнее или совершенно разорвалось или от долгого ношения сделалось негодным к употреблению. Друг другу они ничего не продают и друг у друга ничего не покупают, а каждый из своего даёт другому то, что тому нужно, равно как получает у товарища всё, в чём сам нуждается, даже без всякой взаимной услуги каждый может требовать необходимого от кого ему угодно.
Своеобразен также у них обряд богослужения. До восхода солнца они воздерживаются от всякой обыкновенной речи; они обращаются тогда к солнцу с известными древними по происхождению молитвами, как будто испрашивать его восхождения. После этого они отпускаются своими старейшинами, каждый к своим занятиям. Поработавши напряженно до пятого часа, они опять собираются в определённом месте, опоясываются холщевым платком и умывают себе тело холодной водой. По окончании очищения они отправляются в своё собственное жилище, и очищенные, словно в святилище, вступают в столовую. Здесь они в строжайшей тишине усаживаются вокруг стола, после чего пекарь раздаёт всем по порядку хлеб, а повар ставит каждому посуду с одним единственным блюдом. Священник открывает трапезу молитвой, до которой никто не должен дотронуться к пище; после трапезы он опять читает молитву. Как до, так и после еды они славят Бога, как дарителя пищи. Сложив с себя затем свои одеяния, как священные, они снова отправляются на работу, где остаются до сумерек. Тогда они опять возвращаются и едят тем же порядком. Если случайно являются чужие, то они участвуют в трапезе. Крик и шум никогда не оскверняют места собрания: каждый предоставляет другому говорить по очереди. Тишина, царящая внутри дома, производит на наблюдающего извне впечатление страшной тайны; но причина этой тишины кроется собственно в их всегдашней воздержности, так как они едят и пьют только до утоления голода или жажды.
Все действия совершаются ими не иначе как по указаниям лиц стоящих во главе их; только в двух случаях они пользуются полной свободой: в оказании помощи и в делах милосердия. Каждому предоставляется помогать людям, заслуживающим помощи, во всех их нуждах и раздавать хлеб неимущим. Гнев они проявляют только там, где справедливость этого требует, сдерживая, однако, всякие порывы его. Они сохраняют верность и стараются распространять мир. Всякое произнесённое ими слово имеет больше веса, чем клятва, которая ими вовсе не употребляется, так как само произнесение её они порицают больше, чем её нарушение. Они считают потерянным человеком того, которому верят только тогда, когда он призывает имя Бога. Преимущественно они посвящают себя изучению древней письменности, изучая, главным образом, то, что целебно для тела и души; по тем же источникам они знакомятся с кореньями, годными для исцеления недугов, и изучают свойства минералов.
Кто уличается в тяжких грехах, того исключают из ордена; но исключённый часто погибает самым несчастным образом. Связанный присягой и привычкой, такой человек не может принять пищу от не собрата - он вынужден, поэтому, питаться одной зеленью, истощается, таким образом; и умирает от голода. Вследствие этого они часто принимали обратно таких, кто лежал уже при последнем издыхании, считая мучения, доводившие провинившегося близко к смерти, достаточной карой за его прегрешения.
Очень добросовестно и справедливо они совершают правосудие. Для судебного заседания требуется по меньшей мере сто членов. Приговор их не отменим. После Бога они больше всего благоговеют пред именем законодателя: кто хулит его, тот наказывается смертью. Повиноваться старшинству и большинству они считают за долг и обязанность, так что если десять сидят вместе, то никто не позволит себе возражать против мнения девяти. Они остерегаются плевать пред лицом другого или в правую сторону.
По времени вступления в братство, они делятся на четыре класса; причём младшие члены так далеко отстоят от старших, что последние, при прикосновении к ним первых, умывают своё тело, точно их осквернил чужеземец. Они живут очень долго. Многие переживают столетний возраст. Причина, как мне кажется, заключается в простоте их образа жизни и в порядке, который они во всём соблюдают. Удары судьбы не производят на них никакого действия, так как всякие мучения они побеждают силой духа, а смерть, если только она сопровождается славой, они предпочитают бессмертию. Война с римлянами представила их образ мыслей в надлежащем свете. Их завинчивали и растягивали, члены у них были спалены и раздроблены; над ними пробовали все орудия пытки, чтобы заставить их хулить законодателя или отведать запретную пищу, но их ничем нельзя было склонить ни к тому, ни к другому. Они стойко выдерживали мучения, не издавая ни единого звука и не роняя ни единой слезы. Улыбаясь под пытками, посмеиваясь над теми, которые их пытали, они весело отдавали свои души в полной уверенности, что снова их получат в будущем.
Они именно твёрдо веруют, что, хотя тело тленно и материя не вечна, душа же всегда остаётся бессмертной; что, происходя из тончайшего эфира и вовлечённая какой-то природной пленительной силой в тело, душа находится в нём как бы в заключении; но как только телесные узы спадают, она, как освобождённая от долгого рабства, весело уносится в вышину. Подобно эллинам они учат, что добродетельным назначена жизнь по ту сторону океана - в местности, где нет ни дождя, ни снега, ни зноя, а вечный, тихо приносящийся с океана нежный и приятный зефир. Злым же, напротив того, они отводят мрачную и холодную пещеру, полную беспрестанных мук. Бессмертие души, прежде всего, само по себе составляет у ессеев весьма важное учение, а затем они считают его средством для поощрения к добродетели и предостережения от порока. Они думают, что добрые, в надежде на славную посмертную жизнь, сделаются ещё лучшими; злые же будут стараться обуздать себя из страха пред тем, что если даже их грехи останутся скрытыми при жизни, то, по уходе в другой мир, они должны будут терпеть вечные муки. Этим своим учением о душе, ессеи неотразимым образом привлекают к себе всех, которые только раз вкусили их мудрость.
Существует ещё другая ветвь ессеев, которые в своём образе жизни, нравах и обычаях совершенно сходны с остальными, но отличаются своими взглядами на брак. Они полагают, что те, которые не вступают в супружество, упускают важную часть человеческого назначения - насаждение потомства; да и всё человечество вымерло бы в самое короткое время, если бы все так поступали. Они же испытывают своих невест в течение трёх лет и, если после трёхкратного очищения убеждаются в их плодородности, они женятся на них. В период беременности их жён они воздерживаются от супружеских сношений, чтобы доказать, что они женились не из-за похотливости, а только с целью достижения потомства. Жены их купаются в рубахах, а мужчины в передниках".
Увлёкшись этими ессеями, Владимир заглянул и в другую книгу Иосифа Флавия. Это были "Иудейские древности". В этой книге он нашёл о тех же ессеях такие слова древнего историка:
"Учение ессеев требует всё предоставлять на волю Божию; они признают бессмертие душ и считают стремление к справедливости высшею целью. В храм они доставляют пожертвования, но сами они не занимаются жертвоприношениями, признавая другие способы очищения более целесообразными. Поэтому им запрещён доступ в общий храм, и они совершают своё богослужение отдельно. Впрочем, это наилучшие люди, которые всецело отдаются земледельческому труду. Достойно удивления то чувство справедливости у них, которое они, помимо всех прочих народов, ставят не ниже добродетели и которого не знают ни греки, ни другие народы. Это столь в них развитое чувство укоренилось у них не со вчерашнего дня, а издревле, и в силу его они не препятствуют никому жить со всеми общею, равною жизнью: имущество у них общее, и богач пользуется у них не большим, чем ничего не имеющий бедняк. Они не имеют ни жён, ни рабов, полагая, что женщины ведут лишь к несправедливостям, а вторые подают повод к недоразумениям. Живя сами по себе, они услуживают друг другу. Для заведования доходами и плодами земли они с помощью голосования избирают наиболее достойных лиц из священнического сословия; последние и должны заботиться о доставлении хлеба и прочих съестных припасов. Они живут все одинаково и наиболее подходят к тем дакийским племенам, которые носят название полистов".
- Интересно, кто такие эти полисты, о которых упоминал Иосиф Флавий? Откуда у них такой же замечательный образ жизни, как и у ессеев?
Владимир попробовал найти упоминания о полистах в самых разных словарях и энциклопедиях, но нигде не мог их отыскать. Кто же эти таинственные полисты? Откуда они взялись? Где искать их следы? Куда они исчезли? И Владимир решил спросить о них у профессора. Уж он-то, наверное, знает о них всё! На следующий день, когда профессор пришёл в аудиторию, где студенты собрались на очередную лекцию, Владимир сразу же подошёл к профессору и спросил его:
- Уважаемый профессор! Вам ничего не говорит название дакийского племени полистов?
- Как вы сказали, полистов?
- Да, именно!
- Гм. Вообще-то, я такого племени не знаю, но если верить древним русским летописям, то имя Полисты носила дочь Руса и Порусии. Кстати, имя этой дочери до сих пор носит река, протекающая через город Старая Русса, соединяющаяся с рекой Порусой и впадающая в озеро Ильмень. Поэтому племя полистов - это, скорее всего, какое-то древнее племя русов или порусов, если судить по именам родителей Полисты, и которое когда-то проживало на берегу Дуная рядом с племенами даков.
Поражённый этим ответом профессора, Владимир обомлел и медленно пошёл занимать своё место в аудитории.
- Как! Полисты первого века нашей эры - это русы или порусы?! И только они каким-то фантастическим образом тождественны замечательным ессеям, самым святым людям древности?! Невероятно! До чего же удивителен русский народ! Как я люблю его! Как всё же необычна и замечательно таинственна история его прошлой жизни! Вот, оказывается, с каких пор у него, у русского народа, продолжается постоянная тяга к коллективизму, к жизни в общине, будь то отдельное монастырское хозяйство, Новгородская республика или даже Советский Союз с его союзными республиками и социализмом. Именно в этом качестве русский народ во все времена всегда выгодно отличался от западных индивидуалистов и восточных любителей деспотии!
Тут Владимир вспомнил слова, написанные Иорданом об антах и славянах: "Ведь племена эти, склавины и анты, не управляются одним человеком, но издревле живут в народовластии, и оттого у них выгодные и невыгодные дела всегда ведутся сообща". Эти слова ещё одного древнего иностранного историка опять доказывают то, что преемниками полистов были именно анты и славяне и никто другой!
Всю лекцию Владимир просидел без движения и как будто совсем не слышал слов профессора. Он был словно в тумане. Он не мог думать ни о чём, кроме своих полистов.
- Ясно, что полисты на Дунае - это вовсе не иудейское племя, - рассуждал Владимир, - но почему только они почти во всём идентичны ессеям? Откуда это у них? От ессеев? А может всё наоборот, это некоторые иудеи переняли идеи коммунистического общежития полистов и таким образом превратились в ессеев, а потом и в христиан?
- С другой стороны, имя Порусии, матери Полисты, указывает на её возможную родственную связь с некой Порусией или просто с Прусией! Вот куда ведут следы из Старой Руссы! Они ведут не только к полистам, но и в страну, где правили Прусии, то есть они, в конечном итоге, они ведут в мою Вифинию! Следовательно, и племя полистов тоже неким образом могло быть связано с этой страной, то есть с Вифинией. А ведь там же одним из последних перед появлением полистов в Дакии правил мой Сократ Христос! Значит, Сократ Христос - это вовсе не простой Христос, а особенный! Скорее всего, именно от него самого или от его сына и переняли полисты тот образ жизни, который стал отличать их от всех других племён не только Дакии, но и всей Европы в целом.
- Если судить по тому, что две тысячи лет тому назад писал о ессеях Иосиф Флавий, то их мировоззрение тоже могло измениться под влиянием тех же полистов или Сократа Христа. Мне неизвестно, как это произошло, но это всё-таки произошло! И, в итоге, ессеи стали сторонниками того самого коммунистического общежития, которое ещё раньше в Пергаме проповедовал Гай Блоссий и его друзья, а много позже и христианские апостолы в Иудее!
После лекции Владимир опять подошёл к профессору:
- Уважаемый профессор! - начал он - Как вы думаете: откуда племя полистов могло появиться в Дакии?
- На этот вопрос у меня совсем нет никакого ответа. Вполне возможно, что ранее это племя носило совсем другое имя.
- Какое же?
- Надо поискать в "Географии" у Страбона. Может быть, у него есть описание племени, похожего на полистов своим образом жизни и которое жило у берегов Дуная ещё раньше, чем полисты.
- Спасибо за совет, профессор! Я попробую это проверить.
И Владимир после окончания лекций тут же отправился в университетскую библиотеку. После долгих поисков он, наконец, нашёл то племя, которое могло быть прообразом полистов и обитало как раз у берегов Дуная, только это было племя не дакийское, а фракийское, то есть во времена Страбона оно располагалось ещё не на северном берегу Дуная, а на южном; то есть на том берегу, который находился ближе к проливу Босфор, а, значит, и к Вифинии. Древний Страбон называл это племя ктистами, то есть основателями. Основателями чего? Нового движения подобного движению ессеев? Если они были основателями чего-то, то они должны были появиться в этих местах совсем недавно. Откуда они появились? С севера не могли. Значит, они пришли с юга, то есть из Вифинии! Вот какие строки Страбон посвятил этим основателям:
"...мисийцы из благочестия воздерживаются употреблять в пищу живые существа, поэтому не едят и домашних животных. Они питаются мёдом и сыром, ведя мирную жизнь, поэтому их называют "богобоязненными" и "капнобатами" (ходящими по дыму). Существуют также фракийцы, живущие отдельно от женщин; их называют "ктистами", в силу воздаваемого им уважения они считаются священными и живут свободными от всякого страха. Гомер говорит о всех этих народностях вместе:
...дивных мужей гиппемолгов,
Галактофагов и абиев, из смертных что всех
справедливей.
(Илиада, ХIII, 5-6)
Поэт называет их "абиями" потому что они живут отдельно от женщин..."
- Из смертных они самые справедливые! - удивлялся Владимир - И Гомер писал о них ещё в Х веке до н.э.! Конечно, тогда в Иудее никаких ессеев ещё не было и в помине!
Далее об этих же племенах абиев Владимир нашёл у Страбона следующие строки:
"...гораздо вероятнее, что эта народность первоначально называлась мисийцами, а впоследствии её имя было изменено в теперешнее".
- Значит, ранее полисты тоже могли называться мисийцами? Но ведь от этих мисийцев, как пишет Страбон, произошли и те мисийцы, которые жили между лидийцами, фригийцами и троянцами, то есть на территории Вифинии! Получается, что полисты всё-таки могли относиться к тем мисийцам, которые когда-то жили на территории Вифинии, а потом, после оккупации её ромеями, покинули страну и ушли к берегам Дуная!
И Владимир снова продолжил чтение книги Страбона.
"Греки считали гетов фракийцами. Жили геты по обеим сторонам Истра (Дуная), как и мисийцы, которые являются также фракийцами и тождественны народности, теперь называемой месийцами... Какой-то гет, по имени Замолксий, был рабом Пифагора. Он получил от философа некоторые сведения о небесных явлениях, а другие - от египтян, так как в своих странствиях он доходил даже до Египта. По возвращении на родину Замолксий достиг почёта у правителей и в народе как толкователь небесных явлений. В конце концов, ему удалось убедить царя сделать его соправителем, как человека, обладающего способностью открывать волю богов. Сначала ему предоставили лишь должность жреца наиболее почитаемого у них бога, а потом его самого объявили богом. Замолксий избрал себе какое-то пещеристое место, недоступное для всех прочих людей, и проводил там жизнь, редко встречаясь с людьми, кроме царя и своих служителей. Царь поддерживал его, видя, что народ теперь гораздо охотнее прежнего повинуется ему самому в уверенности, что он даёт свои распоряжения по совету богов. Этот обычай сохранился даже до нашего времени, так как у них всегда находится человек такого склада, который в действительности является только советником царя, у гетов же почитается богом... Когда над гетами царствовал Биребиста, на которого готовился идти войной Божественный Цезарь, эту должность занимал ещё Декеней. Так или иначе пифагорейский обычай воздержания от употребления в пищу животных, введённый Замолксием, ещё сохранился".
- Так вот откуда у ессеев могло появиться сходство воззрений с воззрениями Пифагора! Оно могло возникнуть у них, скорее всего, под влиянием Замолксия или его преемников, которые каким-то неизвестным пока мне образом однажды встретились с фарисеями в Палестине и в Сирии и те превратились в ессеев! Причём, таким преемником Замолксия мог быть даже мой Сократ Христос!
С другой стороны, подумал Владимир, почему предшественники полистов сами себя называли то месийцами, то мисийцами? Не произошло ли их первое название от слова "мессия" - по-гречески Христос, а второе - от слова "миссия"? Если всё это действительно так, то получается, что все они несколько веков подряд фактически могли называть сами себя на греческий лад христианами, причём задолго до появления Иисуса Христа!!! Удивительно! Кто же был тогда тем мессией, подданными которого они могли себя считать? Неужели это был мой Сократ Христос? А в чём же была их необычная миссия? Неужели в праведной жизни, к которой их призывали Учителя праведности? Кто же был тогда самым первым их учителем? Замолксий или кто-то ещё более древний, тот, кто жил, по крайней мере, ещё во времена Гомера?
Вот к каким неожиданным выводам пришёл наш Владимир сразу же после чтения строк написанных греком Страбоном. Прав ли Владимир? Может быть, нам надо срочно, не теряя времени даром, вытравить у Иосифа Флавия всякое упоминание о полистах и забыть о них раз и навсегда, чтобы лишний раз не будоражить умы всех христиан, в том числе даже самых православных? Пусть всё остаётся как есть, и нам не нужно никакой истины, никакого иного Христа, кроме Иисуса?
- А всё-таки она вертится!
Эти слова Галилео Галилея о вращении Земли вокруг собственной оси, сказанные им сразу же после судилища, устроенного над ним, вдруг снова почему-то приходят нам на память.