- Вот мы с тобой и согрешили! - прошептала Александра своему милому почти прямо в ухо, продолжая иногда невольно вздрагивать и прижиматься к нему всем своим успокаивающимся телом.
- Какой же это грех? Мы же ведь любим друг друга! - так же тихо, едва переводя дыхание и волнуясь, ответил Владимир.
- Так-то оно, так, но до венца так поступать грешно! - продолжала она.
- Ты что, мамки боишься?
- Да нет, мамки я не боюсь, а вот Христа боюсь!
- А мы ведь вместе можем сказать нашему Христу хоть прямо сейчас, что любим друг друга и потому обнимаемся этой звёздною ночью не для того, чтобы просто утолить свою греховную похоть или страсть, а потому что мы с тобой две родные половинки, друг без друга совсем не можем, теперь вот, наконец, соединились, и нас никто не сможет больше разъединить!
- И ты ничуть не боишься Христа?
- Нет, я Его совсем не боюсь, потому что стараюсь всегда быть честным перед Ним во всём.
- А ты любишь Христа?
- Если прямо сказать, - ответил Владимир - то я Его уважаю, а вот какой-то особой любви я к Нему пока не чувствую, не ощущаю.
- Но ведь это же нехорошо! Это же грешно! - всё так же шёпотом продолжала Александра.
- А как же можно любить того, с кем ты никогда не был знаком, не ходил в атаку, чей настоящий лик никогда не видел! Любить же Христа только из-за того, что это для чего-то нужно, тем более из-за страха перед Ним, перед Его всемогуществом - это недостойно современного человека, тем более мужчины, прошедшего войну.
- Но ведь лик Спаса Нерукотворного изображён на многих иконах!
- А мне хотелось бы увидеть в глазах моего Спаса интересную для меня личность, достойного мужчину, но до сих пор, глядя на многочисленные иконы разных авторов, пытавшихся изобразить Его лик уж очень прилизанными и слащавыми мазками, я не находил образа достойного моей любви.
- Неужели так и не находил? Ведь их было великое множество!
- Множество великое, но все они разные. Каждый иконописец видел лик Спаса по-своему, а их видение совсем не совпадает с моим.
- А что ты можешь сказать, например, о ликах кисти Феофана Грека, Андрея Рублёва?
- При всём моём уважении к этим иконописцам, мне больше нравится лик, исполненный совсем другим автором. Я видел этот лик только однажды, совсем недавно, когда несколько дней был в Москве и посещал Третьяковскую галерею.
- И кто был его автором?
- Экскурсовод говорил о том, что, к великому сожалению, имя автора до сих пор никому неизвестно. Известно только что он жил в Новгороде на несколько веков раньше Феофана Грека и Андрея Рублёва. Из всех ликов Спаса Нерукотворного, хранящихся в Третьяковской картинной галерее, он самый древний.
- Ты, наверное, имеешь в виду тот лик Спаса, который был исполнен в двенадцатом веке в Новгороде?
- Да, именно его!
- Ну что ж, это, действительно, очень своеобразный лик: он сильно отличается от других особой строгостью своего взгляда, взгляда очень серьёзного мужа.
- Именно так! Большие выразительные чёрные глаза, смотрящие куда-то немного в сторону и, тем не менее, пронизывающие любого человека насквозь; тонкие чёрные брови, круто изогнутые дугой, подчёркивающие решимость всего лика и его непоколебимость даже перед лицом страшных испытаний; высокий нахмуренный лоб, осуждающий всякий, даже самый малозначительный грех; длинный прямой тонкий нос, свидетельствующий о благородстве и самых тонких мыслях и чувствах; густые ниспадающие аккуратно расчёсанные чёрные с проседью волосы, подчёркивающие то же самое благородство. И не смотря на всю строгость взгляда, стремление говорить людям правду, суровую правду, видно, что этот решительный муж полон любви к людям и хорошо понимает жизнь, какой они живут. Я думаю, что вовсе не случайно именно этот Спас нравится мне больше других.
- Это почему же?
- Потому что древний автор в сравнении с другими иконописцами был ближе всего к истине.
- Как же ты можешь утверждать такое?
- Могу, потому что и по времени этот автор был ближе других к Христу, а, значит, и его лик был меньше других искажён временем, прошедшим после распятия Христа.
- Ты так думаешь?
- Я в этом уверен!
- Ну, что ж, может быть, ты и прав. Такому Спасу, действительно, можно было бы открыть свою душу, доверить ему все свои сомнения. Такой Спас больше соответствует тому, что написано о нём в Евангелиях, например, когда он с возмущением и гневом переворачивал столы торгашей в храме Бога.
- Вот именно! А, глядя на другие иконы с ликом Христа, этого сказать никак нельзя, такого ощущения не возникает. Разве это случайно?
- Выходит, что не случайно. Что касается имени неизвестного автора, то я думаю, что, скорее всего, автором этого самого древнего на Руси Спаса Нерукотворного был или преподобный Алипий, иконописец Киево-Печерской лавры, или один из его учеников.
- И всё-то ты знаешь!
- Я читала об этом иконописце в одной книге, которую приносили к нам в художественную студию. Алипий Печерский первым среди русичей учился иконописи у греческих мастеров, которые приезжали в Киев из Константинополя. А они, действительно, могли видеть настоящий Нерукотворный лик Христа, который несколько веков с разными приключениями хранился вначале в сирийской Эдессе, а во времена княгини Ольги был торжественно и с большими почестями перенесён в Константинополь. Впоследствии в 1204 году во время захвата Константинополя крестоносцами этот лик исчез.
- Твой рассказ всё и объясняет. Теперь мне понятно, почему лик времён Алипия вызывает во мне наибольшее удовлетворение. Его могли списывать с настоящего Нерукотворного лика Христа! А только настоящий Христос и мог возыметь на меня подобающее действие.
- Что ж, по-твоему, теперь надо все иконы с другими ликами в наших церквях заменить?
- Не знаю! Это не мне решать! Но если мы хотим настоящего Христианства, то начинать надо с достоверного изображения самого Христа! Это же очень важно! Не случайно, ведь, княгиня Ольга, едва только взглянула на настоящий лик Христа в Константинополе, так сразу же поверила всем словам, услышанным о нём, и крестилась. То же самое получилось и с теми послами, которых позднее посылал в Константинополь её внук, князь Владимир. Не было бы этого настоящего лика, вряд ли бы вся Русь тысячу лет тому назад тоже поверила Христу и крестилась в водах Днепра!
- Может быть, ты и прав - сказала Александра, смутно вспоминая школьные уроки истории, - Вот и я гляжу на твоё повзрослевшее лицо, лицо уже не того юноши, которого я знала до призыва в армию, но мужа, похожего своим ликом на лик того новгородского Христа, и невольно, словно только что народившаяся женщина, чувствую в себе неотвратимое сильное желание вновь безоглядно довериться тебе и прямо сейчас зачать от тебя ребёнка. Ведь ты мой Бог! Ты пронзаешь меня своим взглядом насквозь, и я ничего не могу с собой поделать! Мне совсем не хочется покидать твои объятья! Мне опять хочется быть в твоей власти!
- Тоже мне, сравнила! - сказал он немного грубовато в ответ, но, почувствовав после произнесённых слов возлюбленной молодой женщины необычный прилив духовных и физических сил, снова крепко обнял её гибкое, необычайно жаркое и податливое тело, которое, словно воск, так и таяло в его руках, и забыл обо всём на свете.
А звёзды, будто всевидящие очи самого Всевышнего, так и продолжали ярко светить над их головами, осторожно перемигиваться и скромно молчать. По всему было видно, что они радовались происходящему этой ночью на полянке у реки. А если ночные звёзды радуются - значит жди чего-то доброго и знаменательного.