Под крылом самолета садилось солнце. Яркий оранжевый шар торжественно утопал между облаками, даря им последнюю порцию своего сияния, но красота и пафос этой картины не успокаивали. Скорее отвлекали. Ненадолго отвлекали от навязчивых мыслей, и путем каких-то сложных ассоциаций приводили им на смену другие. И все.
Например, о людях, находящимся на земле. Наверное, им уже не увидеть солнце. Просто и печально: они прикованы к ее поверхности и, если нет сплошной облачности, им может открыться только отражение его оранжевых и красных лучей где-нибудь в перистых облаках. Для них, несчастных, сегодня его свет уже недостижим, как все, что уже случилось; но вот отсюда, с высоты десяти тысяч метров, можно видеть, что оно, это величавое светило еще существует. И, если лететь за ним следом на запад с достаточно большой скоростью, оно будет существовать всегда. Ура!?
Но она летит на восток. На северо-восток. Над тысячами и миллионами людей, которые со всеми своими органами восприятия, мыслями, чувствами, намереньями - все такие маленькие, что отсюда не увидеть, - сидят под заснеженными крышами, идут по серым дорогам, и не ведают ничего о том, что где-то в трех километрах от их поселка едет автомобиль; что над лесом, распростертым вон за теми полями, нависло облако, из которого, возможно, летят редкие пушистые снежинки; что там, севернее, уже полные сумерки, а где-то далеко на юго-западе еще почти светло. Можно даже заключить, что для таких маленьких, какими мы ходим по земле жизнь выглядит совсем по-другому. Ой, бедные мы, бедные...
Настя откинула голову на спинку кресла, и подумала об Алексе. Стоило подняться на высоту нескольких месяцев, улететь в другую страну, как все стало действительно выглядеть другим. Да, мысли определенно сделали зигзаг и снова понеслись по старому кругу. Опять. Что бы узнать о роли человека в твоей судьбе, нужно отойти от него, хотя бы ненадолго, на те же несколько месяцев. И тысяч километров. И не соскучиться. А она соскучилась. Господи, как же это все путает! Потому что никакая это не высота, если так соскучишься. Или она уже опускается? Еще несколько дней назад, еще вчера она была уверенна, что этот странный отрезок ее жизни уже в прошлом - вокруг был Париж, Дефанс, работа, Эмиль, наконец. Но впереди, под темными облаками лежала Москва, она неизбежно приближалась, как приближается земля, когда прыгаешь с парашютом: сначала почти не заметно, потом все быстрее и быстрее; и, по мере того, как это расстояние сокращается, голову начинают наполнять старые забытые мысли, вспоминаются радости, ожидания, и прочие чувства, которые совсем не так давно, оказывается, были содержанием ее жизни. И в качестве фона всех этих чувств, приближается и увеличивается старый вопрос: зачем он ее отпустил?
- Конечно, тебе имеет смысл туда поехать, - проговорил он тогда, развалившись в кресле и глядя куда-то в окно. С лицом человека, сосредоточившегося на решении проблемы, которая его самого совсем не касалась. И, подумав, уточнил, - Ну да, со многих точек зрения имеет.
А что она хотела услышать? Это был точный взвешенный и правдивый ответ на ее вопрос, стоит ли ей принять предложение ее работодателей и уехать другой город, другую страну и на неопределенное время. Может быть навсегда.
Очень даже может быть, навсегда. Он же это понимал? Это что, экстремальный альтруизм или просто своеобразная форма разрыва отношений? Оказывается за все это время она не нашла ответ, а спросить его напрямую все время что-то мешало. Даже в электронных письмах. Которые в последнее время стали здорово смахивать на переписку старых друзей.
А земля приближается!
Ну, хорошо, они теперь старые друзья, всего лишь старые друзья, и он там, в Москве иронично улыбается своим громадным носом какой-то другой женщине. Нет! Сейчас, когда до приземления самолета осталось меньше часа, Настя была уверенна, что он для нее был и навсегда останется Алексом, а она для него, как, собственно это не формулируй, всегда останется она. А их отношение друг к другу - исключительно их отношением, каких ни у кого никогда быть не может.
Ну, вот и земля близко. Страшно? Кажется, уже слышны запахи травы, жилья и того конкретного места, куда она сейчас приземлиться. А где-то там остался Эмиль. Да, Эмиль, конечно Эмиль. Наверное, ей следовало написать о нем Алексу, но что, в сущности писать? Всякую чушь, что мол есть такой красивый, спортивный и нежный парень, что она часто думает о нем, а он о ней, что они часто вместе, что они... В общем, она не смогла сказать ему нет, да и, если честно, не хотела. Но как об этом написать?
Как? И ее снова несет прямо в какие-то кусты, которых оттуда, с верху было не видно. Ну, хорошо, она ничего не предпринимает, пока не поймет, отпустил ли ее Алекс. А если не отпустил? Ведь он иногда замечает очень тонкие вещи, и если он не захочет... Но иногда он не замечает ничего! Настя прикусила губу, ей так не хотелось об этом думать, хотя думать, конечно, следовало. Нужно изо всех сил натянуть вон те стропы. Но кругом кусты и деревья: налицо дикая ситуация, когда ей нужно будет обидеть такого доброго, понимающего, родного. Вот был бы он ее братом или даже отцом. В их превую ночь Алекс, принеся ей в постель вина, тихо пожелал: "Что бы секс нас не испортил!". Если бы действительно не испортил. Если бы нам всем было лет за восемьдесят... Или это она такая, или страна, город?
Когда-то все было не так, и она была готова пожертвовать очень многим, только бы Семен не был ее родственником. Семен..., благородный и добрый человек из ее юности. Она ему, видимо, очень нравилась, но он... ничего не знал о ее чувствах к нему. Может быть, единственный из тех, кто ее тогда окружал. А она изо всех сил не позволяла себе проявить эту влюбленность, и вот, Алекс ее спас. Но Семен теперь уже не родственник, да и Алекс, к сожалению, тоже, и Эмиль.. А, может быть, просто ничего пока не решать?
Настя обрадовалась этой замечательной мысли. Это так легко, ничего не решать. И глупо, малодушно. Но... если она не может по-другому? Пока не может. Тогда на этом и остановиться?
Настя с облегчением выдохнула. Снова посмотрела в иллюминатор. Да, кажется ясно..., что ничего не ясно.
Она хорошо запомнила это настроение. Запомнила так, словно у него был запах вкус и его даже можно было почувствовать на ощупь как нечто шершавое и податливое. Запомнила, потому что именно в тот момент и на той мысли это и случилось.
Бах!
Да, именно в тот момент в ее сознание и ворвалось это воспоминание, сон, галлюцинация. Что-то непонятное, после чего все вокруг: спинки кресел, вид из иллюминатора, недочитанный журнал в руке - все вызвало сильное удивление, граничащее с шоком. Словно тогда ее отбросили, вернули назад. Какой-то странный удар по сознанию. Почти как сейчас. Только наоборот.
... Когда она вдруг осознала себя стоящей на ночной заснеженной поляне между сараем и домом Алекса. И в то же время ...
Настя сделала несколько шагов вперед по пушистому хрустящему снегу. Пространство между домом и сараем освещалось двумя фанарями, в лучах которых чуть темнела полоса тропинки, соединяющей эти строения. И ей холодно - она уже долго здесь стоит.
Один из фонарей раскачивался, поэтому и тропинка, и сарай, и тени от наполовину занесенных снегом кустов и колода, на которой Алекс рубил дрова, казались зыбкими и изменчивыми в своих очертаниях. Что произошло? Она ничего не помнила, а в груди было чувство чего-то родного и нужного, чувства, что происходило нечто неожиданное, красивое и странное, некий очень мудрый поворот сюжета, как это иногда бывает во сне. И вы просыпаетесь легкий и благостный. И с грустью понимаете, что реальность совсем не такая, как сон.
Со стороны леса в освещенный двор вошли Мария Петровна, Королева Иллис, Люба, Роман и Максим. Они двигались клином, ритмично с какой-то сонной целеустремленостью передвигая ногами, и своим шествием отчего-то напоминали картину "Бурлаки на Волге". В качестве баржи из темноты выступила фигура Ивана и замерла в нескольких метрах от калитки.
- Нет, надо же, а?! - воскликнул Иван и поправил смешно сидящую на нем меховую шапку.
- Ну, да, - машинально кивнула Настя и зачем-то улыбнулась.
После той странной вспышки-прозрения, случившейся с ней в самолете, ее не покидало чувство, что все это было. Словно она знала, что встретит первую жену Алекса, словно понимала, что случиться что-то очень тревожное и вместе с тем влекущее; и даже внезапное появление Семена не оказалось для нее полной неожиданностью. И эта картина: два фонаря, освещающие ночной двор - да, эта картина тогда стояла перед ней особенно ярко. Только фигура Ивана, застывшая около калитки ее теперь почему-то нарушала.
Его в ней не было! - пробило Настю. И она поняла, что только сейчас начинается что-то новое.
***
- Нет, я вообще ничего не понимаю. Полностью и безоговорочно ничего не понимаю, - признался Иван.
- А что вообще произошло? - попыталась выяснить Настя.
- Это... это, ты понимаешь, не подается никакому словесному и человеческому описанию, - округлил глаза за стеклами очков тот. - Мы шли, то есть мы вышли, и отошли уже довольно далеко, когда вдруг я понял, сейчас оно как даст! И произойдет...
- Что произойдет? - спросила Настя, и увидела, что вся компания остановилась и смотрит в их сторону.
- Произойдет такое дзинь-нь-нь, и все кончится. Вернется назад, и все будет плохо, но как всегда, то есть не так страшно. А оно... оно не кончилось!
Иван прикусил губу и переступил с ноги на ногу. Настя кивнула. Все по-прежнему продолжали смотреть в их сторону.
- Ребята, нет, вы все-таки скажите, что произошло? С нами... что-то не так? - попросила ответить Настя.
Никто не ответил. Только Иван едва заметно дернул плечами, отошел к остальным и как-то испуганно указал рукой в ее сторону.
- А она к-кто? - произнес он.
- Ну вот... Вань, ты чего? - испугалась Настя. - И чего вы все?
- Нет, там сзади, - почти шепотом произнес Максим.
И только тогда Настя догадалась обернуться. Позади нее, скрестив руки на животе, неподвижно стояла женская фигура в больших мужских валенках, и в руках у нее было пустое мусорное ведро.
***
- А...Анжелина, и ты тут...? - удивленно проговорил Сергей.
- Я? А где это я? - спросила Анжелина.
- Ты? Ты у Алекса, около дома его. Ну, Алекса, который старый дом на краю поля восстановил.
- А! Ну, да, - кивнула она и медленно пошла в сторону крыльца. На которое, тем временем, вышли лорд Эйзя и капитан Дук.
Анжелина остановилась, посмотрела на них и обернулась к Сергею.
- Сереж, а что тут у вас вообще происходит, а? - спросила она голосом, лишенным интонаций. И села на снег.
А это, в общем-то, выход, подумала тогда Настя. И поняла, насколько ей хочется бухнуться спиной в мягкий сугроб и просто тихо, смирно лежать и смотреть на звезды.
***
Значит, действительно что-то такое началось, подумал в этот момент Максим. Точнее, уже идет. Просто это он, чего-то тормозит, но вот и до него, наконец, дошло. Ведь вокруг что-то иное, реально иное разворачивается. Точнее сказать, нереальное.
И эта мысль была настолько сильной неожиданной и радостной, что он чуть не заплакал.
Наконец-то! Ведь он знал, он всегда знал, что когда-нибудь оно начнется - что-то волшебное и необычное. Не зря же в книгах столько фантастических историй, и на дисках столько фильмов про всякие таинственные и волшебные дела.
А дела вот они, продолжаются. Они снова входят в этот деревянный дом с огромной плоской заснеженной крышей, дом, который похож на жилище волшебника из какого-то старого фильма, и в камине этого дома горит огонь, который разжег дядя Семен, и часы на стене этого дома бьют половину первого ночи. И тут все вообще становится на свои места!
Точно, это все время! Максим давно понял, что оно бывает разное. Тоскливое, обессиливающее - темным ранним зимним утром, противное и угнетающее - во время первых уроков, и свободное и светлое во второй половине дня. А вот сейчас - сейчас самое отличное время. Особенно зимой. Именно в это время отчим, если не очень пьян, почему-то уходит в туалет, и там засыпает. А он, Максим, наоборот часто просыпается и некоторое время слушает, как в доме стало темно и тихо. Затем, встает, подходит к своему шкафу и выдвигает самый нижний ящик. Тот самый, в котором у него всегда наготове лежат батарейка и лампочки. Много лампочек. И, подождав на всякий случай еще несколько секунд, зажмуривается и нажимает на тумблер.
А, когда осторожно открывает глаза, перед ним лежит привычная, уютная картина. Это - его мир, его город. Везде по внутренним деревянным поверхностям ящика протянуты провода, стоят лампочки, светодиоды, маленькие звоночки от детского конструктора "Юный электрик"; в правом дальнем углу аккуратно скручен провод, а на гвоздике - присоединенная к нему капсула от наушника, выдранная из старого телефонного аппарата. В маленьких аккуратных коробочках из-под конфет, найденных им на свалке и тщательно отмытых, когда взрослых не было дома, хранятся очень красивые радиодетали. Они сняты со старой радиолы соседей или выпрошены у Кирилла с четвертого этажа, который разбирается в радиотехнике и умеет ремонтировать все что угодно, от простого плеера до телевизора, и к которому иногда обращаются даже взрослые. Радиодетали разложены в строгом порядке по цветам и размерам. А в последнее время Максим научился отличать микросхемы от всяких резисторов и конденсаторов. Он делает это по числу отходящих проводов, и, на основе этого, рассортировал и их тоже по разным коробкам. Когда-нибудь он соберет из всего этого видик или компьютер, такой как у Лелика, и даже круче, а пока он в уютном свете полуторавольтовых лампочек может спокойно любоваться этими своими сокровищами.
Но особенно его радовали замечательные радиолампы. Их целых три! Они лежат в красной коробке из под кофе, и проложены салфетками, специально украденными им из школьного буфета. Эти лампы в его хозяйстве самые главные, поэтому он вынимает их уже после того, как еще раз пересчитал и налюбовался всеми остальными радиодеталями. И, если печатную плату какого-либо радиоприбора представить в виде города, те, другие детали будут не более чем автомобилями, в то время, как лампы - большие, красивые стеклянные дома. В которых живут крутые и красивые мужчины и женщины в строгих деловых костюмах. И у них, этих мужчин и женщин, очень интересная жизнь, полная приключений, и еще, они совершенно свободны, потому что они ходят на работу в другие лампы и трансформаторы только потому, что сами того хотят. Но в это время - оно тем еще и замечательно - все эти мужчины и женщины, которые попадают в его поле зрения, уже отдыхают.
А как же классно они могут отдыхать! Чаще всего они смотрят замечательные фильмы. Фильмы, которые интереснее всего того, что он, Максим, когда-либо видел. И смотрят они их не тупо, не просто так как взрослые или Лелик - они подходят к этому правильно, они готовятся: заезжают друг к другу в гости, делятся планами о том, где и что будут сегодня смотреть, потом едут в большой конденсатор купить печенья, что бы заранее поставить его перед собой и не отвлекаться, когда пойдет фильм и электронные слуги приготовят им чай.
Да, у этих человечков очень насыщенная жизнь! И когда Максим наконец входит в ее ритм, проникался ее тонкостями, заражался настроением того вечера, тускло и уютно светившегося только для него, он может наконец читать. Он кладет книжку на дно ящика, закрывает себя сверху каким-нибудь куском ткани, лежавшим на верхней полке шкафа, и начинает.
Точнее - начинается. Действо, творящееся внутри этого мира радиодеталей и проводов, захватив его, Максима, начинает медленно, но затем все более стремительно разворачиваться. Как правило, все начинается с того, что происходит какое-то событие, и оно, это событие, грозит помешать жителям данного города начать нормальный и долгожданный отдых. Они расстраиваются. Особенно те, с кем начинает происходить что-то из описанного в той самой книжке. Но, как их не огорчает невозможность сесть в уютные кресла, заварить чай, разложить печенье и смотреть, свои видики, Максим знал, что все их треволнения разрешаться удачно, все встанет на свои места, и они смогут наконец нормально отдохнуть. А как же здорово им будет отдыхать после всего того, что написано в книжке! Ведь после интересных и удивительных приключений отдыхается намного лучше!
И с человечками продолжают происходить удивительные вещи. Они сталкиваются со злодеями, проникают в другие миры, находят клады и раскрывают страшные преступления, а иногда, особенно крутые из них даже спасают всю цивилизацию от гибели.
Как заканчиваются такие ночные приключения, Максим помнил плохо. Кажется, он всегда засыпал. И даже перестал удивляться тому, что почти всегда утром его ящик оказывался закрыт, а он сам - в постели. И, часто, проснувшись, он еще какое-то время помнил, что те замечательные мужчины и женщины продолжали общаться с ним и во сне. Они обсуждали происшедшее, что-то рассказывали и о чем-то спрашивали его, но содержание этого общения он обычно мог припомнить только в первые несколько минут после сна. Потом оставалось только некое странное чувство, которое никогда не приходило к нему в обычной жизни. Чувство, что он прикоснулся к чему-то сильному и доброму, узнал что-то важное, и это уравновешивало все, что с ним происходило плохого и даже заряжало чем-то вроде радости. После этого становилось как-то по особому интересно играть, смотреть на мир, и вообще жить, и даже занятия в школе на день или два становились не в тягость, а домашние задания, которых Максим, понятно, терпеть не мог, выполнялись им как-то сами собой и без присущим этому процессу тоски и грусти.
Ну, так что же выходит? Все сходиться! Чудеса есть! Да, о них почему-то молчат учителя, и не рассказывают другие взрослые; об этом не пишут в учебниках и бояться говорить серьезные люди в программах новостей. И пусть все, что происходит в школе, а до этого - в детском саду, пусть все это устроено жестоко и скучно, - его, Максима, не обманешь. Ведь только полный идиот может решить, что про чудеса, всякие странные происшествия и целые миры столько писателей пишут зря. И не просто так от балды по телевизору идет столько фильмов о том, чего не бывает в жизни обычных людей. Любому ясно, это как бы знак, сообщение тем, с кем такое может случиться. Что бы они были готовы!
Хотя, - и это, конечно, нельзя не признать, - вплоть до сегодняшнего вечера сомнения оставались. И, когда эти сомнения доставали Максима особенно сильно, ему хотелось получить какие-нибудь конкретные подтверждения. Несколько раз он пытался выведать у тех человечков, пусть не напрямую, а задавая всякие наводящие вопросы, возможно ли что-нибудь такое же интересное в этой его скучной и жестокой жизни? А, если возможно, то, главное, когда? Но они только мудро улыбались. И, хотя их ответы были уклончивы, эти улыбки обнадеживали. И вот, выходит, обнадеживали не зря?!
Не зря. Вот оно и произошло. Произошло и происходит дальше, как это и положено, без всяких предупреждений. Но, самое удивительное, что оно происходит не только с ним, но и с самыми обычными взрослыми. Даже с бабой Маней! Хотя, если совсем честно, то, с другой стороны и страшновато, что это правда на самом деле. И правда - что он не простой школьник, странный, не очень успевающий, ленивый и невезучий - с ним действительно приключается такое, о чем пишут в книгах и снимают фильмы, но только такое, о чем никто еще не написал и не снял; особенное, что может произойти только с ним. И это особое нельзя проспать, оно, уже началось. Только вот что?
Да, правда, что? Какая-нибудь война миров? Но все молчат. Может быть, они действительно сами тоже ничего не знают? Вот и тетя Анжелина спрашивала, а они молчат.
И Максим уютно залез с ногами в какое-то кресло, и приготовился к дальнейшим приключениям.
*
- Вы - богиня этого места? - спросил капитан Дук тетю Анжелину, усаживая ее на большой стул, стоящий рядом.
И вопросы, которые та не переставая задавала практически всем присутствующим без каких-либо пауз между ними, прекратились.
- Да! - выпалил за нее дядя Сергей. - То есть, наверное, так оно и есть, - потом улыбнулся и снова стал серьезным и замороченным.
А в тело входило тепло, пахло деревом, воском и еще чем-то вкусным. И отчего-то тревожным.
- А я кое-что видел, - решил похвастаться Максим. И зевнул. - Правда, краем глаза совсем. Сначала они пробежали в одну сторону, злые призлые. А потом в другую - испуганные такие. Не знаю, чего они так шарахнулись, и от кого так рвали, но зрелище было классное! Кому рассказать - никто не поверит. Хотя.. потом оказалось, что это все неправда.
- Неправда? - как-то подозрительно уставился на него дядя Иван. Совсем как следователь из того фильма про маньяков. - У меня, вы послушайте, было такое же чувство. Что-то произошло и .... оказалось, что ничего этого не было. Вот только не помню что именно.
- Да, три дюжины сторожевых акул и один скат! - заявил капитан. - Это полностью подтверждает мое предположение, господа!
- Подтверждает? - не поняла тетя Люба. - Предположение?
- Да! Они проиграли первый бой. Не рассчитали сил, пять черепов и один позвоночник! И тогда, что бы спасти своих, что бы отбросить все назад, взорвали время!
Наступила тишина. Все вскинулись на капитана, словно поняли, что это значит. Кто-то выронил на пол ложку или вилку, и даже не подумал поднять.
- Во как! - выразил всеобщее изумление дядя Роман. - Это ж надо! Это же вообще...! Это ж надо кому-то быть таким пидаром, что бы взрывать время!
- Не надо, Ром, - устало сказал дядя Семен откуда-то из угла. - Не надо быть пидаром. Надо просто быть магом и чародеем.
- Прекратите ругаться при ребенке! - построила их тетя Люба. А что еще ей было сказать в такой ситуации. Нужно чем-то отвлечь внимание, что бы голова совсем не пошла кругом. Так все умные люди поступают. Но все равно обидно, никакой он уже и не ребенок, если с ним тоже происходит такое.
И Максим, глядя твердым взглядом в огонь, сказал.
- Ну, взорвали. Но ведь, наверное, не до конца? То есть, я сам сейчас слышал, что половина первого пробило.
- Половина первого? - тетя Анжелина удивленно посмотрела на него, затем на часы с большим качающимся маятником. И снова чего-то испугалась. - Господи, если сейчас только половина первого, - воскликнула она, - То время точно взорвали!
И начала рассказывать, что с ней было.
И лицо у нее при этом было совсем как у того ботаника из фильма про чудовищ, которого только что достали из пасти дракона, и он сидит в бункере весь такой в драконьей слюне и собирается с мыслями.
*
В общем, было это или не было, но пошла я выкинуть мусор. И двое не то бандитов, не то вообще оперативников, засунули меня в крутой джип с мигалками и повезли. И долго, долго возили.
И один из них, который вел машину, все время держался за меня и не мог отпустить. А если вдруг отпускал, то терял дорогу и не находил, пока не касался меня снова.
- Касался! - с чувством поморщился дядя Сергей.
- Извращенец, - с видом знатока кивнул Семен.
И Максим подумал: "Во оно как!". И представил себя на месте того типа. Вот он сидит за рулем крутого, всего такого навороченного джипа, крутит руль, жмет на газ, смотрит на кучи разных светящихся приборов, почти как летчик в самолете, и одновременно его рука тянется к тете Анжелине. И трогает ее. По телу прошла сладкая незнакомая волна и заполнила его предчувствием мягкой и теплой нежности, которая может запросто растопить его, как кусок масла в теплой воде. Максим даже покраснел, но, кажется, никто не обратил на это внимания.
Но, вообще-то странно. Разве так удобнее дорогу искать? Скорее наоборот.
- А один из них был точно из ФСБ, потому что слова такие говорил, и все время командовал, - тем временем продолжала тетя Анжелина. - Сначала я решила, что под кайфом они оба и не слабо так наширялись, но потом вижу, что-то не так вокруг, что-то странное происходит.
А сначала поехали мы туда, где домик рыбака. Но немного не доехали, свернули перед мостом, а перед самым лесом опять свернули, и, вы представляете, начались там какие-то холмы. Я даже и не знала, что там дорога есть, а места... Наверное это запретная зона, где водозабор, но все как-то странно. Странно и темно.
И подъехали мы к дворцу. Дворец тот светился на горе, поэтому его было видно издалека, а вела к нему длинная предлинная извилистая дорога. И мы долго, долго к нему подъезжали, и только когда подъехали ближе, увидели, какой он огромный и вблизи еще более красивый, чем издалека.
Вышли мы из машины, и зашли внутрь через черный ход. А там внутри суетились слуги, там шли приготовления к балу. Помню, мы шли сквозь какие-то темные хозяйственные помещения со старинными запахами, как в музее, и оказались на кухне. Мои похитители посадили меня у стены и приказали никуда не уходить.
На кухне было тепло. Повора не обратили на меня внимания. Они были заняты приготовлением праздничного ужина и все время спрашивали друг у друга, где что лежит. Откуда-то все время вносили продукты, вкусно пахло жаренным луком и специями. И делалось все это без излишней суеты, и кругом ощущалось приближение торжества.
И вижу я, покатили слуги три больших коричневых бочонка вина, женщины понесли подносы с красивыми блестящими кубками из чистого золота. Потом, распевая какую-то песенку, туда же пробежал карлик. И пришла мне тогда мысль, что я знаю и этот замок, и людей, которые в нем сегодня соберутся. И знаю откуда-то, что сегодня состоится всамделешний сказочный бал, где будет сказочный король и сказочный принц. Господи, вы же знаете, я столько сказок прочитала, что, наверное, у меня ум за разум начал заходить. В общем, знаю: будет бал, и будет не менее сказочная принцесса бала. Стало мне тогда уютно и хорошо. Наверно, я там на кухне уснула, да?
- Ну... на этот вопрос можете ответить только вы, - улыбнулась ей королева Иллис. - Я в детстве иногда тоже засыпала на кухне. Случалось, во время бала все были так увлечены, что обо мне забывали. И я забивалась в угол, откуда было видно огонь печи, и тоже засыпала.
Королева улыбнулась, как бы подбадривая тетю Анжелину, что бы та вспоминала дальше. Но тетя Анжелина вместо этого очумело уставилась на нее, на ее платье, расшитое изумрудами и бриллиантами, на ее корону. Может быть, она решила, что еще находится внутри того дворца? Или того хуже?
- Теть Анжелин, вы не переживайте, тут сейчас все так перемешалось, - попытался помочь ей Максим. И поймал себя на том, что ему тоже очень хочется потрогать ее руку. Она была такая белая и нежная, и от нее как бы исходило что-то, что, видимо, очень приятно касаться. С большим трудом Максим заставил себя не смотреть на эту руку, и продолжил, но уже как-то совсем тихо. - Я тоже поначалу чуть не крезанулся. Теперь ничего, привык.
- Господи, а вы чего, значит оттуда, с бала? - в голосе тети Анжелины было столько вопросов, что они явно не умещались в словах. На это раз она заметила капитана Дука. - Или, я хочу сказать, вы собираетесь туда на бал, да?
- Не имел чести быть приглашенным, три кашалота и один трепанг! - заявил капитан, когда взор Анжелины с королевы перешел на его камзол и роскошную перевязь.
- Хорошо, - выдохнула она, и ее грудь всколыхнулась каким-то особо привлекательным образом. - Хорошо, только я все равно ничего не понимаю, и вы потом мне все объясните. Ладно? Потому что я действительно не знаю, что твориться.
- В общем, сидела я на кухне, и мимо меня проносили приборы что бы накрыть столы. И стало мне интересно, куда такие красивые приборы несут? Вышла я, иду, будто знаю, куда идти. А вокруг красиво и как-то даже хорошо. И вот прошла я через зал для трапезы, где канделябры витые по длинным столам слуги расставляли и попала в зал для танцев, большой, просто реально громадный. А там уже гости собирались, и небольшой оркестр тихо музыку наигрывает.
И понимаю я, что мне в моем халате и в валенках там явно не место. Зашла я за одну из портьер и стала наблюдать собравшихся.
Из громадного окна за моей спиной дуло, где-то на улице подъезжали все новые гости, их приглушенные восклицания доносились до меня сквозь стекла, и тут заметила я, что все люди, находящиеся в зале - в масках. Но некоторые из них, все равно узнавали и приветствовали друг друга, а потом о чем-то говорили между собой, но я могла разобрать только отдельные слова, проходящих мимо портьеры. И, показалось мне, все чего-то ждут.
И стала я тогда слушать, как около входа в зал объявляли гостей. И вот слушаю я и понимаю, что некоторые имена мне знакомы. А откуда знакомы ума не приложу. Неужели, из сказок, думаю. Из тех, что мне тут один дед когда-то рассказывал. В общем, стою сама не своя, а тут еще, в ожидании гостей неопределенность и тревога чувствуются. Обеспокоенность. И я понимаю, что-то мешает им начать праздник.
В общем, стою я, слушаю, из-за портьеры тихонько подсматриваю, и тут объявляют человека с каким-то длинным титулом. Лакей в соответствии с правилами, ударяет о пол своей палкой, и вижу я со своего места, входит человек, у которого длинные пышные волосу и очень прямая посадка головы. Хотя по одежде он вроде как и не самый главный. Входит он, оглядывает всех, словно принюхивается, и тут, чувствую, все вокруг изменилось. И музыка громче заиграла, и голоса гостей как-то оживились.
И хорошо так стало. Поняла я, что мне там очень нравиться, нравятся эти люди, нравиться дворец, нравятся запахи из кухни; и мне захотелось принять участие в этом балу. Но тот темный парень с больной рукой каким-то образом обнаружил меня и повлек к выходу. И был он зол, потому что все не по-ихнему получилось.
И поехали мы дальше полем. А я плакала, что не попала на бал. Словно я маленькая девочка или вообще крышей съехала.
И приехали мы на причал. Идем вдоль причала, с водохранилища из темноты метель метет, а вдалеке высокие мачты стоят. А это странно очень, поскольку там зона водозабора и на яхтах никто никогда не ходит. Но пошли мы не на сам причал, а зашли в трактир. И оказался это очень симпатичный пивнячок, про который я почему-то ничего не знала, - полностью деревянный, и стилизованный под старину. И сам хозяин, такой пузатый, с бородой, как пират одетый. Вошли мы в этот трактир, и тот парень, который из них самый крутой, и у которого болела рука, попросил провести нас в верхние комнаты. И они стали выбирать, в какую зайти.
Но вы ведь знаете меня, я не такая. Мне что, это надо, оставаться с этими типами? И вот, пока они о чем-то сговаривались с хозяином, вышла я на лестницу, идущую с зал, и тут увидела, что внизу полно каких-то людей, и люди эти очень опасные и страшные.
Стою я и ума не приложу, откуда они появились. А вид у них совершенно исторический. И я еще думаю, может быть, там кино снимают, как в прошлом году, но никаких операторов или осветителей, только мужики эти.
И смотрю я они наглые принаглые. Вначале они просто у девушки за стойкой вина требовали, а когда им налили, пошли избивать всех, кто им не понравился. И куражились при этом, то над одним, то над другими. А потом им понравился стол в самом углу, но за ним какой-то парень спал. Они его грубо разбудили, а тот спросони ничего не понял, выхватил шпагу и тут такая резня началась!
Это было как в кино, но очень не долго. Потому что эти наглые не на того полезли. Парень тот быстро проснулся и своей шпагой так по ним прошелся, что от их наглости и следа не осталось. Тогда они сгруппировались и стали быстро к двери отступать. Не знаю, чем там все у их кончилось, но мои темные ребята испугались всего этого не меньше меня, особенно, когда увидели, что творится в углу. Видимо и тут все не по их плану пошло. Потащили они меня по коридору, потом через окно на крышу сарая, и по ней мы в какой-то сугроб съехали.
Затащили они меня опять в машину и поехали прочь. И вижу я, все не так как-то. Темно, главное, и дорога такая, совсем ее как будто не чистили. И вот, хотите верьте, хотите нет, а потом что-то совсем необычное случилось. Только я вот почему-то не помню ничего....
*
Анжелина в растерянности замолчала.
Тогда Настя Тимофеева, в прошлом студентка, начинающая актриса и певица, ныне сотрудник известной европейской телевизионной компании, обняла ее за плечи, и сказала:
- Ничего, ничего.... Наверное, так и должно быть. Я тоже многое не могу вспомнить.
Все это время Настя решительно пробовала успокоиться. Она пыталась прочувствовать свое сидящее на жестком стуле тело, смотрела в огонь, пыталась сосредоточиться по очереди, то на каждом из присутствующих, то на себе, как когда-то учил ее Алекс, но сосредоточиться что-то вообще не получалось. Ей снова мешало голос.
"Такие мундиры шьются из фельдфебельского сукна, затем обвязываются петлями в которые пропускают тонкую металлическую проволоку и уже на петли одевается чешуя из алюминия и стали", - сообщал этот голос, чем-то похожий на голос капитана Дука. Сообщал, хотя она, кажется, никого не спрашивала о подробностях обмундирования тех странных людей (а если не людей, то кого?) которые, как ей показалось, всего несколько минут назад выступали из леса.
"Низкие сапоги шьются из войлока, который обматывается промасленной тканью; высокие сапоги шьются из кожи, которую в определенных местах прошивают тонкими металлическими полосками, для предохранения от рубящих ударов мечом или шашкой..."
Господи, зачем ей это?
- Так получается, они тебя тут кинули? - догадался о чем-то лесник Сергей и придвинулся к Анжелине.
Анжелина кивнула.
И, словно подтверждая ее ответ, где-то что-то завыло, и пламя в печи как-то странно всколыхнулось.
Капитан Дук не удержался и снова выругался по-морскому. От этого стало немного легче.
- Полагаю, они сами не могли взорвать поток времени, - проговорил лорд Эйзя и красиво откинулся на своем стуле.
- Кто-то мог сделать это для них, - без выражения в голосе заметила королева Иллис.
- Но, дюжина кинжалов и гора пороха, зачем? - выкатил свой единственный взгляд капитан.
- Вероятно, есть кто-то очень сильный, о ком мы не знаем. И ему важно, что бы Четвертый король и ордена закрепились в этих краях. Для этого им нужно захватить какое-то место. Соответствующее место, такое место как, например, это. Тогда они проложат путь, по которому смогут проникать и сюда.
- Захватить... , - напрягся лесник Сергей. - Проникать!... Все ясно, они сюда снова придут! А мы к этому не готовы...
- Я всегда готов, два рифа и один водоворот! - воинственно заявил капитан.
- Должен заметить, моя шпага тоже чего-то стоит, - грустно сообщил лорд Эйзя.
А Семен зачем-то решил присоединиться и воинственно воскликнул:
- Отстоим!
И как-то странно повел плечом. Это неожиданно сделало его похожим на крутого мастера боевых искусств. Впрочем, он раньше действительно чем-то серьезно занимался.
- Хорошо, - проговорила Настя, и ее голос неожиданно дрогнул. Она сделала выдох и продолжила. - Хорошо, предположим, мы тут от всего защитимся. А если им там попадется Алекс? Они его убьют? Убьют, да?
- Попадется? - переспросила королева Иллис и посмотрела на нее так, словно она предположила что-то невозможное.
- Господи, Насть, ну как он им попадется? - сморщился Иван и схватился руками за голову. - Как он им попадется, если мы попали в этот... ну взрыв. И теперь, может быть, вообще, сидим в каких-нибудь средних веках.
- Сидим и.... , я даже не хочу говорить что, - поморщился Семен. - Нет, я, правда, сейчас вот сижу и конкретно офигеваю. Акладок, взрыв во времени...., - и вдруг замолчал и внимательно уставился куда-то в угол позади Насти.
- Я в это не верю! - послышалось из угла.
*
- Я в это не верю, - выдавил Родион. Он тихо появился откуда-то сбоку из-за лестницы, где была дверь в небольшую комнату. На нем поверх свитера было накинуто полотенце, и его большая сгорбленная фигура напоминала больного, который нарушил прописанный доктором постельный режим. Покачивая головой при каждом шаге, эта фигура медленно двигалась вдоль стен, а лицо Родиона не выражало практически ничего, даже ожидания, что ему ответят.
- Нет, я в это не верю, - еще раз заявил он, и Настя поймала себя на том, что хочет ему согласно кивнуть. Неужели из солидарности, что и она тоже не верит? Не хочет верить...
- Не верите во что? - сдержанно уточнил капитан Дук, по-видимому решив, что второй раз не ответить на столь категорическое утверждение будет не вежливо.
Родион остановился, оглядел комнату и, взмахнув рукой в сторону присутствующих, воскликнул:
- Во все!
- Как это? - округлил свой единственный глаз капитан.
- Вот так! Ну, во все. Что в лесу эти приведения, что мы не можем никуда выйти отсюда. Пойми, я не могу, ну не могу во все это верить, так же не бывает! Может я какой ни такой, но я в то, что меня эта братва сегодня чуть было не замочила, тоже не как не могу поверить.
Настя с трудом заставила себя усмехнуться. Да, все это действительно было бы очень смешно. Если бы не было так грустно...
- Во что ты тогда веришь? - спросила Люба.
- Ну, в то, что мы тут в этом доме, что в печке дрова... сырые кстати. Ну, в то, что есть на самом деле.
- Он хочет сказать, что верит в материальный мир, - решил объяснить Иван.
- Я хочу сказать, что нужно во всем разобраться! Пойми ты, дурья башка, я выскочил из машины на полном ходу, ударился, у меня теперь что-то голова туго соображает. Но вы-то все не ударились! Только вот он, - Родион снисходительно посмотрел на Ивана, - Только он вот выпал из поезда. Но вы-то, остальные, что? Вправду думаете, что все вокруг нас.. ну то есть мы-то тут..., - взгляд Родиона остановился на капитане Дуке, на его камзоле, затем перешел на его шпагу. Впечатление было подавляющим. - .. Ну, что, все плохо так, - закончил он и начал тереть глаза.
- Плохо, - вздохнул Сергей. - И, после этого взрыва, возможно, еще хуже.
- После взрыва? Ну да. Я хотел, то есть я думал, что нужно куда-то идти, спасаться. ...В больницу!
На призыв идти в больницу никто не откликнулся.
- Да, конечно, если с одной стороны посмотреть, мы все в жопе, - задумался Роман, - А, если посмотреть с другой стороны...., - попытался представить он, но, видимо, не смог и присоединился к общему молчанию.
- Да, такая вот клизма нарисовалась, - подал голос Семен, и зачем-то ей подмигнул. Затем смутился и обратился уже ко всем сразу. - Но, если подумать мозгом, мужик в сущности прав. Так не бывает. То есть, обычно так не бывает. Точнее, обычно бывает не так. Въезжаете? Значит, что-то произошло, то чего не было никогда, - Семен немного рассверепел от своего спича, и, посмотрев на лорда и королеву, сурово добавил, - У нас так никогда не бывает!
- Нас об этом предупредили, - ответила королева Иллис.
- А теперь? - поморщился Иван, - Теперь что, так всегда будет? И все, что мы знали, все, во что мы верили, оно будет разлетаться, как...,- он артистично взмахнул руками, - как облака? А, может быть, вообще ничего не будет. Совсем. И мы так вот будем сидеть вечно. И задавать вопросы. А почему нет? И ждать Алекса.
- Который не придет уже никогда.
Откуда-то повеяло холодом.
- П-почему? - тускло спросил Родион и как стоял так и сел на табуретку у окна.
- Потому что мы умерли!
Кто это сказал?
- Умерли, - подтвердил Сергей.
И, повернувшийся в его сторону Иван тихо и коротко вскрикнул. У Сергея было лицо человека, который действительно был мертв.
Настю пронзил ужас. Бледное лицо Сергея серело как в страшном сне.
Иван вскочил.
- Нет! Нет! - прохрипел Родион, словно ему не хватало воздуха. - Я выпрыгнул, я убежал, я помню!
- Да, - подтвердил Сергей, - А потом? Я помню. Свет фар..., я возвращаюсь. И меня убили очередью из автомата, а потом добили прикладом. Если я, до этого не замерз в лесу. Отравившись паленой водкой. Очень грубая смерть.
- А ты, - Сергей, вскочил, повернулся к Максиму, - Ты, парень, наверное, тоже замерз. А ты, и ты, - ткнул он в нее, Настю, и в Любу, - вы разбились на самолете. И ты, Анжелинка, ты умерла отравившись тем же Абсолютом, что и я. И теперь мы призраки. И Алекс тоже призрак, потому что его подстрелили на болотах. Только раньше. Хотя, он, может быть, только в коме был, а теперь очнулся. А нас нет. Нету нас! Кровообращение остановилось, пропали сигналы от органов чувств, произошло отмирание ткани мозга. Все очень просто, у нас нет мозга, нет тела, и это, - он обвел рукой комнату, - это все инерция, отголоски сознания.
Инерция? Отголоски? Слово "отголоски" почему-то особенно напугало Настю. Внутри все окаменело, замер язык, который должен был что-то возразить, и сами слова, которые хотели быть высказаны, тоже застыли, став совершенно чужими. И внутри всего этого неожиданным приступом возникло желание бежать. Бежать как из страшного пристрашного сна, только тихо, не привлекая внимание: встать из-за стола, словно она, Настя, просто задумалась о чем-то, сделать один шаг, второй, третий. Вон там большая медная ручка, которую нужно, как бы между делом, загородить собой и повернуть. Тогда она будет первой, и пока остальные мертвецы добегут до двери у нее будет шанс. Как у Алекса! Шанс уйти от всего этого, убежать, убежать, убежать!
Но Настя сидела. Она даже не попыталась. Она просто не смогла пошевелиться. Значит тела и вправду, больше нет, мелькнула у нее. Господи, неужели это не страшный сон? И сейчас только временная передышка, проекция сознания. Которая разрушится, и то, что останется от нее, Насти, неведомая сила расчленит в холодном космосе и повлечет в бездну!
И ничего уже нельзя сделать!
Потому что поздно. Поздно, поздно, поздно!
Ибо промерзшие доски крыльца уже скрипнули. Может быть это - врач, который пришел констатировать время смерти? Как в том сне. Точно так же.
- Их песни спеты, - впечатает он, глядя на распадающиеся остатки их жизней. Но если спеты, и выход отрезан, если уже действительно все, что тогда?
Собраться, сконцентрироваться и... расслабиться. Стало легче. Совсем немного. Но откуда-то навалилась тоска.
- Нет, нет, - выдавила из себя Настя, затем попыталась найти взглядом единственный глаз капитана Дука, но не успела.
Послышался скрип петель, кто-то вошел в прихожую.
- ... Нет, не пугайтесь, - она с удивлением поняла, что пытается улыбнуться, и даже подбодрить других.
Но не может заставить себя обернуться. Обернуться туда, где щелкнула и медленно провернулась ручка двери. Кажется, она уже не встретит идущее оттуда, лицом к лицу. Растяпа! Алекс говорил, что смерти надо смотреть прямо в глаза. Настя повела плечами и вдруг увидела, что люди в комнате стали серыми и, словно остекленели. И только лица лорда и королевы улыбнулись.
- Вот это да! - послышался от двери знакомый веселый голос. - А чего это вы все не спите?
И тут Настя наконец обернулась. В дверях стоял улыбающийся Алекс с красным носом и заиндевевшей бородой и снимал рукавицы. Было полное впечатление, что он жив.