Старый Феофан, прозванный Меченосцем за долгий, в четыре аршина, посох, и знающий примет больше, чем случается с человеком в жизни, сказал про Афоню Найденыша, что он потерял память в тот миг, когда, вылупившись из материнской утробы, услышал крик петуха.

День 1-й

Так начался для Афанасия первый день земного существования, и таким же, будто порожняя пригоршня, начинался каждый из его последующих дней. Однако, бессильный оглянуться назад, вперед он видел так ясно, будто читал вещий сон. Утром младенец плакал оттого, что незнакомая женщина берет его на руки, а вечером - что скоро уже эту женщину, вновь обретенную мать, распухшей от речной воды и облепленной водорослями положат в наскоро сколоченный из сосновых досок ящик и спрячут от него навеки под землю.

Таким изо дня в день и рождался Афанасий - все больше умеющим и все по-прежнему не знающим о жизни ничего, кроме чужого будущего. Своего же будущего видеть ему было не дано, потому что свое у человека только настоящее.

День 2631-й

Под всяким камнем тлеют чьи-то кости, но не всякая земля родит рыбу, а бывает, что родит пустой орех. Тогда в клетку сажают семь птиц, обтягивают бычьим пузырем и пускают вниз по реке, и если какая из них назад не прилетит, то тот, кто вместо нее родится на свет, вместит в одной жизни тысячу жизней.

Вот вместо птицы и явился Афанасий на землю, где из века в век женщины вышивают на сарафанах сердце в виде уха и кладут сыновьям под язык железную бляху, чтобы они росли крепкими и меньше болтали, а мужчины пьют ивовый сок, настоянный на волчьей ягоде, и, уходя на войну, насыпают за обшлага соль, а за голенища горох, и возвращаются с добычей к чужим женам в чужие дома. Поклоняются же они быку, держащему на рогах перевернутое отражение обратной стороны мира.

А родившийся вместо птицы может только, подобно страху, выкрикивающему у тумана берег, выкрикивать у солнца собственную тень, пока язык его не покроется чешуей как у водяной змеи, ведь голос его - не голос, а лишь оброненное в колодец эхо. Но кто же станет отвечать эху?

Афанасий из пролетающего ветра подцеплял на язык вопрос, бегом нес бондарю Миколе, из жалости сказавшемуся сироте отцом, и ответом получал подзатыльник да пьяную отрыжку в лицо. Что ж с того - пока что ни работник, ни разбойник, а надобность подойдет, так за един утренний час вылепится, кто потребен.

День 3482-й

Братья Лошкари, Мирон и Прон, крепкие как орехи молодцы, носящие под языком железную бляху, и похожие друг на друга, как перец на тыкву, стояли перед Афанасием, брея ему глазами голову. "...Твое дело бабу успокоить, а барыш завтра поделим," - договаривал слова за брата Мирон Лошкарь. Тут же невдалеке, в двух полетах шапки, грызла ногти брюхатая мельникова сноха, опираясь пустым взглядом на коровью лепешку под ногами, как нищий на костыль.

Афанасий заглядывал времени за пазуху, где упитанный отрок засовывает в мельничные жернова корчащуюся от боли кошку, и объявлял, что родится мальчик. Братья довольно хлопали его по плечу, а друг друга по рукам .

Совсем не так хлопали Афанасия, когда он угадывал суженым девке засапожный нож лесного шиша, а то в прибыли купцу черную лихоманку. Тогда он с тоской смотрел на небо, оттягивая момент, слюнявил ладонь и приглаживал волосы, потом говорил, что будет, и его били палкой. Не успевали сойти следы побоев, как все сбывалось, и его били снова, но тогда он уже не знал, за что. И снова забывал, что вслух люди надеются на милость от будущего, но на самом деле ждут они от будущего всегда лишь новых болезней, за которые мстят миру загодя, пока есть силы.

День 4157-й

Суета людская сложена из длинных и коротких звуков. С длинными звуками у человека стареют волосы, а с короткими зубы. Разделены же и отсчитаны звуки ударами тишины, отрывистыми, как провал в бездну. Тогда становится слышно хрип раздавленного жерновами семени и последний всхлип брошенного в воду камня.

Чтобы услышать тишину, нужно замедлять звуки, выбирая самые тягучие и соленые. Именно такими была наполнена дудка из высушенного волчьего горла, которую Афанасий нашел заткнутой за пояс. Пальцы сами умело заковырялись в дырочках, извлекая жадному уху то унылые шаги колодника, то толчею проса в сите, то смертоносный прыжок молнии в загривок дуба. Видно, в забытой жизни много перевидано, да никто рассказать не хочет, отмахиваются, будто от гнуса заевшего.

День 4502-й

Люди не любят выпученных глаз, потому что правда в них выгибается обманом, а косой взгляд скручивается в закон, который можно набросить на шею любой правде.

Глаза незнакомца были круглы и выпуклы, но если когда-то в них и бывали писаны посулы с приговорами, то чернила те давно расплылись бельмами. На Афанасия смотрел слепец, нащупывая чужое дыхание ушными раковинами.

- Чей будешь, парень?

- Миколы-бондаря сын, только я не помню ничего.

- Зачем помнить, если можешь смотреть? Были б глаза - а при таком коромысле и пустые ведра к прибытку. А память что - люди рассказывают о золотой рыбе из рукотворного озера Улеш, съев которую на восходе полной луны, можно узнать свое прошлое. Найди озеро, и вернешь себе то, от чего потом уже не избавишься, потому что запутать след ты можешь только от ноши, которая едет на чужом горбу.

- А где к озеру дорога?

- Каждая дорога годится только одному человеку, и только по этой дороге он может к чему-то прийти, а по чужим всегда будет только уходить. Я не знаю, по какой дороге идти тебе к озеру, но если хочешь уйти оттуда, где ты теперь, скажу свою дорогу. Иди туда, куда дует ветер, до тех пор, пока левая нога не устанет больше правой, тогда смотри, куда летят птицы, и иди за ними, пока правая нога не повернет снова за ветром. Теперь посмотри на птиц и подскажи, куда идти мне. Не показывай рукой, поверни лицо и скажи "туда!" в нужную сторону.

Афанасий смотрел в спину уходящему, пока не занемели зубы, тогда он увидел у своих ног забытую путником холщовую суму. В суме лежали свиток, чернильница и гусиное перо. Свиток был длинный, но почти пустой, только две строчки: "Женщина должна умнеть раньше мужчины, чтобы не стать обузой, когда поумнеет он. Но она только стареет раньше".

Афанасий сложил все назад, прибавил туда же дудку, найденную поутру за поясом, и повесил суму на плечо.

День 4581-й

"...Но она только стареет раньше...
Каждый человек состоит из черт, случайно потерянных другими людьми...
Нужно подбрасывать вверх каплю воды, и где она войдет в землю, не разбившись, - там копать колодец...
Подними глаза к небу, и на какой звезде остановится взгляд - за той иди. Но никогда не иди за падающей звездой."

Афанасий уже выяснил, что все в свитке, кроме первых двух строк, написано его рукой, но куда идти за звездой, ему было неведомо. Да и какие звезды среди бела дня? Однако ведь, кому и довериться, как не собственной руке?

За крайним домом толклась дюжина народу вокруг шеста, к которому была прикручена ремнем струганная из дерева личина - по гневным выкрикам - неизвестного злодея, недавно уведшего корову со двора Савосия Кряжа. Личину били по щекам, плевали, обливали помоями из ведер и подвальным смрадом бессильной мести.

Афанасий не стал ждать, когда в червивом яблоке злобы вызреет мертвец, и, вписав в свиток: "Не прощайся с тем, кого не ждешь встретить", - вышел за околицу и направился против ветра, чтобы даже запах оставленного позади не мог догнать и толкнуть в спину.

День 4917-й

Седая борода старика, выглядывающего из дупла древнего, под стать жильцу, дуба, была такой длинной, что ею можно было ловить рыбу.

- Зачем же вы, дедушка, в дереве поселились?

- Жить надо в живом, а покоиться в мертвом. После смерти кладут в мертвое дерево. Но зачем при жизни спать на кровати из мертвого дерева, вкушать хлеб за столом из мертвого дерева, опираться о посох из мертвого дерева?

- И как же идти с живым посохом, когда он от дерева не отрывается?

- Значит и ходить никуда не надо, вместе с деревом и живи. Да вся наша судьба - дерево, на нижних ветках растут детские пеленки, выше - одежды для постижения науки ошибаться и науки обманывать, одежды для работы в поле и одежды для зачатия детей. Народившееся дитя подсаживают к корням, и суждено ему карабкаться по веткам, чтобы в конце пути увидеть на верхушке своего дерева саван и увидеть саваны на верхушках других деревьев. А про корни нынче не спрашивай, наскучило каждый день, другую седмицу одно и то же... Сыграй мне на прощанье и ступай против солнца: в дороге и на охоте не стоит позволять тени идти впереди себя.

Афанасий закрыл глаза: огненный язык крался по стволу в дупло и уже лизнул на лице спящего блаженную улыбку.

"С кем ни сведи жизнь - одинаково разделишь судьбу что человека, что вещи", - он подул на буквы, чтобы они не перемешались в чужие слова, и достал из сумы дудку.

День 6290-й

Каждый цвет пахнет по особенному. Белый - блеском обнаженного клинка, зеленый - тоской близкой развязки, багровый - яростью рвущего живот копья, а лиловый цвет пахнет только что ступившей из тени на свет смертью.

Стражникам тоже досталось: один обматывал тряпицей окровавленную руку, труп другого сидел, прислонившись к дереву, и улыбался в небо перерезанным горлом.

Повешенный разбойник уже перестал дергать ногами и висел в нелепой позе с выставленными в стороны локтями. Рубаха топорщилась у него на животе, уцелевший стражник подошел и, вытащив из-за пояса висельника дудку из высушенного волчьего горла, сунул себе за пазуху. Потом еще раз с сомнением оглядел прибежавшего на шум схватки и стоящего теперь ни жив ни мертв Афанасия, примерился, не повесить ли заодно и этого, да уж какой-то вид глуповатый для разбойника - и велел убираться прочь.

"Кто пьет печаль глазами - не изведает вкуса ее."

День 6982-й

Под тяжестью солнца, все глубже вдавливающегося в край земли, закат сполз в долину, расплылся в реке клюквенным киселем, и русалки подвели им веки, чтобы завлечь Афанасия, разинувшего рот на другой берег.

Там по брюхо в воде стоял бык, пробивший задним копытом пасть схватившего его огромного сома. Оба исчерпали уже силы в бессмысленной борьбе, и ни одному не было возможности освободиться и освободить противника. Они испускали дух вместе, как скованные цепью невольники. "Смерть ищет попутчика", - записал Афанасий, и обернулся на голос:

- Э-да, тебе хочешь попутчик? Хочешь, я попутчик?

Цыган оказался болтливым, но по-русски знал плохо, а потому лущил лошадиными зубами чужие языку слова и, проглатывая смысл, выплевывал шелуху. На шее он носил ожерелье из тайных знаков, для каждого из которых нашлась история с отрезанной головой, и, потешаясь над страхами Афанасия, грозился назвать один из знаков его именем, вывернутым в женское.

Когда в реке утонули последние отраженья деревьев и Афанасий заметил, что слова цыгана, падающие на воду, ветер поднимает против течения, а его собственные плывут нетронутые по воде среди листьев и веток, он подумал, что трудно двоим идти по одной дороге, если для них ветер дует в разные стороны. Цыган между тем замолчал и смотрел на Афанасия, угадывая мысли по цвету волос. Он весь выпрямился так, что через горло можно было натянуть тетиву лука, и когда заговорил, тетива зазвенела.

- Перекладывать ветер из одного кармана в другой, стоя у реки, дурная примета. Мне пора. Ты со мной не иди, потому что мой путь нужно мерить стоптанными подошвами, а твой - длиной усов.

- Куда ж тебе?

- Догонять свой язык. Люди говорят быстро, а дышат медленно, поэтому многие слова застревают в дыхании и, не успев стать сказаны, выбрасываются на ветер. Потом они с ветром попадают во вдох кому-то другому и смешиваются с его словами - и сами становятся его словами. В моем дыхании застряло слишком много слов, значения которых я даже не понимаю, потому что они не досказаны слишком разными языками, и мне от них не освободится. Но слова, известно, сами по себе не ходят, а таскают за собой глаза и уши, и теперь я помню даже то, чего со мной никогда не случалось. Хочешь, с тобой поделюсь?

Он потянул шею к Афанасию, и зашептал.

- А что, может и не годами и не усами, а глазом не моргнешь... Только не болтай ничего, набери в рот воды и жди, когда ответ тебе пропечется да просолится.

Афанасий проморгаться не успел, как цыган начал тереть рукавами уши, зацокал языком, прищурил глаза и вдруг, взлохматив пятерней бороду, закричал петухом.

На землю, захлопав крыльями, пала непроглядная темень, через которую потихоньку пророс свет, и на том месте, где прежде был цыган, явилась старуха, сидящая на корточках перед костерком и длинными ногтями, выкрашенными на левой руке в черный цвет, а на правой в красный, подпихивающая в угли перепелиные яйца.

Когда старуха шевелилась, с плеч ее и платка на голове спадали под ноги лоскутки, которые она поднимала в руку так же, как гадалка берет ладонь прохожего, и, поковыряв пальцем, разбирала на две стороны от себя. Приглядевшись, Афанасий увидел, что это состарившиеся и одряхлевшие листья, павшие неизвестно когда и с каких веток и невесть зачем собравшиеся вместе на одежде старухи, которая вдруг, зачерпнув горстями листья из левой от себя кучи, бросила их в чан с водой, а листья из правой - в костер, и поставила чан на огонь.

Закрыв глаза, она следила теперь за Афанасием сквозь опущенные веки, выбеленные мелом. Афанасий слышал, как под ее взглядом покрывается инеем печень, и гадал, пришло ли уже время проглотить воду.

"У тебя не может появиться того, чего ты не смог сохранить. Но можно сохранить, что появится." Голос был такой трескучий, будто говорили искры в костре. "Падающие нынче осенние листья помнят свой век. Ты будешь пить отвар из листьев, опавших по прошлой осени, потому что они помнят два своих века: век живой и век мертвый. В день только глоток, после которого вернешь свою жизнь еще на один день назад, и никогда не будешь знать, твой ли это день или начитанный кем-то заговор на соленый песок."

Незримые паучьи лапы, без числа и жалости, бежали по воздуху, задевая волосы и щеки Афанасия, и ему было так страшно, что страх его стал сильнее любого, что только может приключиться с человеком. Он потянулся к чану на огне, и тут из рукава старухи выскользнула серебристая лента с вышитым василиском и ужалила его в запястье.

День 6983-й (6982-й)

Очнулся Афанасий на берегу реки. Старухи не было, только слабеющий с каждым шагом след ковылял по песку и, не доходя двух саженей до скребущейся в берег воды, испускал дух.

Наполненный отваром и наглухо заткнутый пробкой мех лежал у ног, но старая ведьма, конечно, обманула. Кто он и откуда взялся на здешнем берегу, Афанасий по прежнему не ведал. С другой стороны, чего на дурную удачу полагаться: за един день, да такую потерю вернуть. Главное - голова цела, а уж чего насмотрелся - кому рассказать!

И все же, отмерив на усах еще день пути, он выдернул зубами пробку и сделал один глоток...

День 6984-й (6981-й)

Чем тяжелее сундук, тем меньше известно, что спрятано под крышкой. В самом легком сундуке, который несут, подвесив на палец, перекатываются игральные кости. Который тащат, зажав под мышкой - там силки и неводы, и там же яды и кинжалы вперемешку с чернильницами и гусиными перьями. Взвалив на плечи, сгибаются под тяжестью сундука, где лезвие плотницкого топора венчается шипом для пробивания кольчуги, где на разных концах одного древка - коса и наконечник пики. А самый тяжкий, кованый железом сундук волокут, обливаясь потом и надрывая жилы, чтобы однажды, открыв крышку, обнаружить, что он пуст.

Когда Афанасий вошел в горницу, все, что он мог бы рассказать о своей жизни - это как только что проснулся в незнакомом доме среди незнакомых людей.

Мужичонка с перезрелой дыней вместо лысины засеменил навстречу, тараторя о соблюдении каких-то договоренностей, но, с разбегу налетев на вопрос Афанасия: "Где я?" - осекся, тут же радостно забубнил, что "в наших краях всякому гостю лучшее место, да жаль, надобность срочно уезжать, а то бы сейчас горшки из печи на стол" и, все подталкивая гостя к двери, махнул на прощанье в сторону реки.

Отвар все-таки действовал. Только приписанный к афанасьевой истории отрывок так и не начинался с красной буквы.

День 7348-й (6617-й)

Люди слишком заняты делом, чтобы смотреть по сторонам, поэтому не замечают под ногами высохших до теней следов, ни своих, ни чужих, и лежат те на земле, никому не нужные, пока совсем не истлеют или не будут вынуты для испытания ночной ведьмой. Следы с растопыренными пальцами когда-то принадлежали слепым проводникам, а беспалые следы оставлены немыми праведниками и, забирая все время в одну сторону, замыкаются в круг. И есть следы прямые, как крик выпи, и такие поспешные, будто догоняющие свой же еще не сделанный шаг.

Следы Афанасия вели вспять, глубоко вдавливая пятки в пыль сгоревшего былья. Усы его стали на год длиннее, а память на год моложе. Первое время он спешил пораньше заснуть, чтобы быстрее узнать еще о прошлом, и на вновь выросшем листе выступали прожилки давно прожитого дня. Но каким дурманом ни напитан аромат времени, а рано или поздно спина устает от того, что сегодня похоже на завтра, как одна горошина на другую, а вчера похоже на сегодня. Его ноги возвращались на похожие тропинки, вспять повторяя когда-то пройденный путь, и на дно его глаз проваливались похожие тени, бесконечные "вчера", прячущие друг за дружку свою никчемную, бессмысленную тайну - тайну возникшего из ничего и в ничто обращенного однодневного бытия.

День 7676-й (6289-й)

Треть сна крадут рожденные луной призраки. Другую треть человек отпускает в землю, чтобы мягко было выстелено последнее ложе. А оставшаяся треть дана для забвения первых двух. Потому и не мудрено порой спутать, что было наяву, что случилось в привидевшемся сне, а что только приснится через многие лета. И бывает, что плетутся пути мнимые и явные в один узел, как завязки на мешке, только с какой ни начни развязывать - в мешке все одно.

- Да что ж вам за добыча с меня? У меня и нет-то ничего, - за удивлением Афанасий забыл испугаться.

- Как это нет? Всегда чего-нибудь да сыщется. Уши вон... Михей, мне уши его нравятся, я уши хочу.

Михей, в годах уже разбойник с рваной надвое губой, мазнул гогочущего коротышку взглядом, так что ухмылка вывалилась у того изо рта, и вернул нож голенищу.

- То-то, что нет. Значит никому вреда не будет, когда и останешься ни с чем. Другое дело, купец был бы, а мы ну его в беспортошники б определили. Негоже, не нами устои заведены, чтоб кафтан и рванина не смешивались в брагу, не нам и нарушать. Стражники, опять, охрана... А так все как положено: богатей пусть богатеем остается, а ты и после нас будешь тем же, кем прежде. Всем ладно. Давай уж, выворачивай карманы, что там есть.

Афанасий слушал и видел, как тени за спинами разбойников окрашиваются в лиловое. Он слишком хорошо помнил, что случится завтра.

Когда-то он видел чужое будущее - теперь узнавал чужое прошлое. Ждал своего завтра - теперь точно знал, с чего начнется его вчера. И вылить бы постылый отвар, да хитрое время не обманешь дважды - и он продолжал пить, обманываясь, что новое прошлое окажется хоть немного лучше сегодняшнего.

День 13964-й (1-й)

Много уже дней никто не видел Афанасия, и дверь в его избе была заперта изнутри. Ему оставляли молоко и хлеб на крыльце, потому что нельзя думать худого о человеке, пока на стреху его дома прилетают птицы.

А он лежал на лавке, с закрытыми глазами и зажатым в руке почти пустым мехом, где уже не осталось и глотка, и думал, что прошлое, как и будущее, может быть счастливым лишь до тех пор, пока не станет настоящим.

-...Мало мамке радости было, зато теперь сразу вон какая! Да что за глазоньки такие смышленые! Вот батька бы твой сказал, что при таком коромысле и пустые ведра к прибытку. Где-то он теперь, в каких краях? Ну ничего, теперь сынок подрастет, теперь проживем...

День 13965-й (-)

Всякое дерево растет в две стороны - в небо и в землю - из одного начала. Всякую историю можно рассказывать с середины в два конца - и привести оба к одной двери или в середину другой истории. Всякая жизнь заканчивается одинаково - в которую ни живи сторону - когда за последней нанизанной костяшкой больше не останется бечевы.

Мертвый так крепко свернулся клубком, что выпрямлять тело не стали, просто сколотили пошире гроб, будто один на двоих.

***

Старый Феофан, прозванный Меченосцем за долгий, в четыре аршина, посох, и знающий примет больше, чем случается с человеком в жизни, говорит, что чем раньше станешь оглядываться на прошлое, тем быстрее оно закончится. А сколько Афоне Найденышу было отпущено вперед - теперь уж никому не узнать.