За стенами городка, в котором я отбывал повинность командира стражи, было несколько деревень, которые, в массе своей, занимались выращиванием того, что было необходимо для жизни: злаковых, плодоносящих деревьев и домашнего скота. Не сказать, чтобы люди в городе были не слишком суеверны, а деревенские и подавно. Опала на одинокую девушку, слывшую в окрестностях ведьмой, к которой в спокойные времена ходили за отварами и мудростью, была лишь вопросом времени. Голод, война или ненастье, и, можно считать, её судьба решена.

И подтверждение моим словам не заставило себя долго ждать. На второй год пребывания на должности, случился неурожай, да пара человек отравились самогоном. По мнению местных, как выяснилось, ведьма отравила воду в реке из-за чего часть посевов, несколько голов скота и двое незадачливых пьянчуг были сгублены. И к той, кто обыкновенно за доброе слово поставлял лекарства, пришли с вилами. Расправу деревенские учинить побоялись, потому передали девушку, которой, согласно церковной книге, на тот момент вот-вот исполнилось восемнадцать, в руки местного инквизитора, слепнувшего над книгами в тусклом свете свечей.

Сказать, что престарелый изверг был рад - не сказать ничего...

С тех пор прошёл долгий месяц. Даже если бы я хотел, я бы не смог вмешаться: дела церковные были и будут на особом положении, а потому обыкновенным остолопам вроде меня в них лезть запрещено. Мне было жаль девчушку, но точно не настолько, чтобы рисковать собственной шкурой. Сотни подобных гибнут ежегодно по всему королевству и окрестным землям, таков порядок вещей и не мне против него бунтовать. Мои обязанности прямо противоположны.

Пролежав до полуночи без сна, я наконец сделал пару глотков не самого вкусного, но зато крепкого, вина и с наслаждением погрузился в сон. Увы, похвастаться тем, что он был крепким, я не могу.

Наутро я встал, дежурно умылся, нацепил нагрудник и без какого-либо энтузиазма зашагал на главную площадь. Гадкая шутка судьбы, командир стражи, не имевший права ни судить, ни вмешиваться в ход дела, обязан был присутствовать при сожжении ведьмы. От мысли об этом я неприязненно поморщился.

Я стоял на возвышении, можно сказать, в главной ложе этого убогого и жестокого театра, по левую руку от брюхатого мэра, который не мог и часа прожить без поглощения чего-либо жирного и аппетитно пахнущего. По правую руку от него расположился старый инквизитор.

Толпа у дальнего конца площади загудела, засвистела, заорала. На площадь, в цепях, привели ту самую девушку. Я никогда не видел её и это было только к лучшему. Подобных красавиц ещё поискать, так что тратить их на подобные глупейшие вещи тем более неразумно. Её подвели к подмосткам костра, сняли цепи, привязали к столбу. Её лицо на протяжении всего этого действа было непроницаемым, казалось, её вовсе не волнует происходящее вокруг.

Кряхтя и нервно посмеиваясь, инквизитор спустился с возвышения, проковылял к костру и, озарив мир своей мерзкой улыбкой, бросил факел к ногам несчастной.

Я медленно вздохнул и зажмурил глаза, начиная считать: думал, когда ведьма начнёт кричать, это отвлечёт меня. Но она всё не начинала. Я уж было подумал, что она немая, приоткрыл один глаз, но осторожно воззриться на происходящее у меня не получилось. Мои глаза широко раскрылись: огонь расходился от ног девушки по кругу. Первыми на себе почувствовали жжение своего же огня старый изувер и его помощники. Чёрные, кажущиеся ростовыми марионетками, фигуры отплясывали в агонии, доживая последние секунды своей жизни. Но на них огонь не остановился, он занимался на рукавах так яростно махавших руками простолюдинов, на загривках стражников, на подолах баб, на башмачках детей. Мир вокруг вдруг взвыл и стал бесноватым.

Последний странный припадочный танец объединил в себе всех, кто пришёл поглазеть на мучительную смерть ведьмы. Мелкие силуэты ребятишек, побольше и покрупнее - их отцов и матерей, дедушек и бабушек носились по площади, не находя ни пощады, ни утешения. А холодный взор серых ведьминых глаз как по крупицам перебирал происходящее. Через какое-то время он опустился на мэра и в мгновение ока на нём вспыхнул прекрасным и ужасающим рыжим пламенем наряд, толстяк вскрикнул, дернулся, пытаясь встать и споткнулся, беспомощно плюхнувшись на пузо, перебирая короткими руками и дрыгая ногами. Когда я поднимал свои глаза на ведьму, я понимал, что пришёл мой черёд. В этом акте ярости и праведного гнева не было места жалости или пощаде.

- Невозможно, - пробормотал я, когда языки пламени заплясали по моим рукавицам. - Невозможно, - хрипло повторил я, когда огонь начинал щекотать мои усы. - Невозможно... - проскулил я, жалко опадая на землю, когда мир вокруг охватило пламя и не было ни единого дюйма пространства, где не бушевала бы жестокая неумолимая пляска огня.