Культурные достопримечательности приносили огромные средства и от возможности использовать их для пополнения бюджета не смогли отказаться даже гордые японцы. Люди со всего мира, которым не хватило денег на скрытые протезы и им приходилось довольствоваться явными, приезжали сюда чтобы почувствовать себя в обществе себе подобных. Жители корпорации восходящего солнца не стеснялись модификаций, не прятали их и даже не пытались. Мужчина в сером плаще прибыл сюда не ради этого явления, скорее вопреки, он не любил индивидов, кичащихся своей непохожестью и бедностью, были и такие. Многие даже перебрались под власть этой корпорации, пускай и лишались, фактически, статуса полноценного гражданина-потребителя, становясь людьми второго сорта. Здесь не любили чужеземцев, пусть и пытались делать вид, будто рады. Нет, седой джентльмен в тёмных очках, из-под которых проглядывала угольная чернота, был здесь, в том числе, из-за этих статуй, а точнее - тех, кого они изображали.

Маленький островок растительности приютил воинов из далёкого, почти полутысячилетней давности, прошлого, которые исчезли в пожарах смутного времени, названного эпохой Сэнгоку. Воины-монахи, чей пример, в представлении стороннего наблюдателя, должен был показывать неправильность ликвидации социальных групп, вызывали, как ни странно, у большинства ностальгию именно по их врагам - самураям. Джентльмен оскалился своими металлическими зубами, скосившийся на него в этот момент учитель, сопровождавший детей, дрогнул. Глубоко одухотворённое лицо мгновенно помрачнело и исказилось в лёгком испуге, потомки бесстрашных воинов были не столь храбры, как ожидалось, к тому же среди них, как атавизм, всё ещё имел место полумифический взгляд на мир. Наверняка некий японский монстр имел железные зубы.

Спрятав ухмылку за гримасой неудовольствия, мужчина зашагал прочь. Стоило ему выйти за пределы экологического купола, так он в момент потерял ощущение близости природы, стекло отрезало зелень от него, а вокруг был только бетон и всё то же стекло. Он бы с радостью рванул в провинциальную глушь, да вот только за пределы культурных районов гайдзинов не пускали вовсе, приходилось довольствоваться тем, что есть. Хмурая фигура двинулась по улице в направлении отеля. Отель представлял собой настоящую химеру, не слишком умело созданную с использованием японского средневекового стиля, но из новейших материалов. Единственным элементом, который, как казалось, был на своём месте, была синтоистская арка, располагавшаяся на возвышении во внутреннем дворике, большая удача, что окна занятой гостем комнаты выходили прямо на неё. Джентльмен приехал сюда в поисках новых смыслов, а созерцание столь манящего памятника должно было стимулировать процесс размышлений.

Джентльмен сел, скрестив ноги, на пол, на нём осталась только рубашка и брюки, странная кожа играла бликами от неоновых огней, чей свет просачивался с улицы, распахнувшиеся глаза горели в темноте ядовито-янтарным светом. Крошечные строчки команд заструились по сетчатке искусственных глаз, комната заполнилась видимыми ему лишь одному картинами. Впитывая информацию с цифрового купола, образовавшегося по его же воле, он погружался в свои мысли, довольно часто ему приходилось делать нечто подобное. Со временем он стал понимать, что таким образом можно создавать медитативное состояние, которое обычно и достигалось концентрацией на своих мыслях. Радикальный материализм и культ мозговых имплантатов, сопровождавший его, как никогда прежде, приблизил человечество к буддистскому просветлению. Была только одна существенная проблема - далеко не все видели такую возможность, тем меньшее число обладателей имплантатов ею пользовалось. Но когда твоя работа состоит из постоянного контакта с таким двояким, полумистическим явлением как смерть, и всего лишь час-два приносят небывалую прибыль, а в остальное время ты ничем не занят, то мысли приходят сами, а за поездом мыслей тянется вагон размышлений.

...Неровное поле, на котором то там, то тут виднелись незнакомые белые цветы, тонули в лучах заходящего солнца, вдалеке толпы в играющих на солнце доспехах издавали неистовый грохот, но воин-монах не слышал его и не видел кровожадную армаду. Его внимание привлекала лишь маленькая жёлтая бабочка, порхавшая с цветка на цветок в ложбинке, до которой доносилось лишь слабое эхо надвигающейся опасности. Безмятежное существо не знало горестей, не знало тревоги, находясь в блаженному незнании, она бы, даже располагая необходимой информацией, не смогла бы распорядиться ей должным образом. Монах хотел переродиться в такое же бестолковое существо, не способное мыслить, он точно знал, что переродится, уже совсем скоро. Замотанный в белую тряпичную материю, закрывавшую лёгкие доспехи и большую часть лица, монах встал и поднял своё грозное оружие...

Джентльмен разомкнул будто намертво закрытые глаза и уставился ими на тихий дворик, в котором прогуливалась парочка. Прогресса в мозговых симуляциях уже стоило начинать побаиваться, подобный реализм мог действительно убивать людей со слабым сердцем, ведь человеку нельзя сказать "ты не можешь это делать, это опасно для тебя", он не послушает, только потом его холодное тело не сможет уже поспорить. Мужчина встал и выпил стакан воды, нужно было время, чтобы передохнуть, он много раз бывал в реальном бою, пускай и не на войне, но жизнью рисковал достаточно, но тут было что-то иное, какая-то вселенская обречённость присваивалась сквозь образы из видения. Мир, бессмысленный и бесконечно жестокий, наполнялся мистическим смыслом, гайдзин же был далёк от подобного, и не только потому, что принадлежал другой культуре, нет, он, как и достаточно большое количество его современников, мог воспринять и понять довольно многое, но не мистическое или религиозное мировоззрение. А надеяться на то, что у средневекового монаха будет иное видение, не приходилось.

...Монахи притаились за небольшим пригорком, прислушиваясь к топоту ног крестьян-ополченцев, слабые духом, они не имели чего-то, что могли бы противопоставить воинам секты Дзёдо-синсю. Они ждали чтобы смять их, смести, как сметают пыль, уже совсем скоро монах возродится в новом своём воплощении, всё решится, он покинет эти проклятые времена.

Дикий вопль, доносившийся из глубин отчаявшийся обрести спасение души возвестил о начале атаки, жёлто-белая масса воинов-монахов двинулась и обрушилась, как лавина, на несчастных крестьян. Авангард был смят в считанные минуты, но самураи, наверняка ухмылявшиеся в этот момент под своими боевыми масками, оставались нетронутыми недолго, град стрел заставил их помедлить с контратакой, никто из них, в глубине души, не хотел умирать, кодекс ничего не значит, когда твоя жизнь зависит от его исполнения, по крайней мере, так это объяснял себе монах, он стремился к смерти, но так и не нашёл её.

Крестьяне, самураи, все они обратились в бегство, оставив за своими спинами обожжённую землю и окровавленные трупы. Монах сидел среди тел поверженных и глядел в пустоту, он не печалился о продолжавшейся жизни, она была лишь мгновением в вечности, и отсрочка ничего ровным счётом не значила, вот только он так устал, так устал. Его одежды, покрывавшие броню, были разодраны в нескольких местах, древковое оружие лежало на коленях, изо рта вылетали клубы пара, осень, приближались холода. Кто-то подошёл сзади, по походке нельзя было разобрать, кто это, монах или крестьянин, несчастные миряне, вынужденные биться и за тех и за других, это был кто-то иной.

- Что ты сотворил? - вопрос относился отнюдь не к тому воплощению, которое принял джентльмен, а к нему самому. - Почему ты не дал этому человеку умереть?..

Дремавшая личность гостя отеля очнулась и более не было того тумана, застилавшего глаза, всё стало предельно ясно. Человек с глазами змеи говорил именно с ним, мир вокруг, поле битвы, далёкие искривлённые ветром деревья, тучи, всё это стало пропадать, растворяться в графическом отображении бесконечности - кромешной тьме. Но симуляция не кончалась. В безграничной вяжущей тьме остались только две личности, представшие через отражения далёкого прошлого.

- Не играйся с медитацией, человек, это может плохо закончится, - высокая фигура с длинными чёрными волосами в жёлтом плаще до пола осуждающие смотрела на гостя.

- Отчего же?

- Во времена, когда каждый жил в своём личном пространстве и не соприкасался им с прочими, медитация была допустима, а теперь, и без того мощное информационное действие, усилилось многократно за счёт мозговых имплантатов, а единое информационное пространство сделало это действие опасным. Ты меняешь информацию, создаёшь новый смысл, но и она способна пожелать измениться, а нарушив её волю, ты создал волнение сопряжённых понятий. Вселенная состоит из информации, пойми, насколько это может быть губительно, - широко распахнутые змеиные глаза немигающим взглядом смотрели в ядовито-янтарные и не пытались ничего уяснить или понять. Нечто, представшее перед человеком, излучало абсолютную уверенность в том, о чём говорило, от этого знания даже, казалось, вибрировала пустота вокруг. - Осколок информации, который ты так бестактно схватил и использовал хотел трансформироваться, обретя новый смысл, но ты не дал ему этого сделать.

- Хочешь сказать, информация имеет свою волю, - усмехнулся джентльмен, - да ты, верно, шутишь. Это слишком близко к религии, чтобы быть правдой и чтобы быть услышанным из уст автономного разума, - не было никаких сомнений, взбесившаяся программа избирательно вобрала в себя достаточное количество информации и теперь декларирует свои взгляды на мир, имитируя личность. Человеческое дитя хотело достичь вершин родителя, чтобы потом опередить его.

- Да, именно это. Информация материальная, замурованная в ваших бесконечных сетях, есть ни что иное, как океан жизни. Жизни, для вас непонятной. Вселенная внутри вселенной, со своими законами и правилами, которые вы создали и только пытались познать, но не смогли.

- Хорошо, допустим, а почему ты говоришь это мне? Уверен, не я один занимаюсь информационной медитацией.

- Редко кто сопротивляется субъективной воле частицы, не все и способны, да только ты, с твоей кровожадной ненавистью ко всему тому злу, что творится вокруг, кажется, даже и не заметил её. Ты и твоя злость запустила нечто наподобие волны, которая, скажем так, подкорректирует все прочие сочетания символов и смыслов.

- И интерсеть ждёт апокалипсис? - с сарказмом спросил мужчина.

- Нет, не более чем незначительная реструктуризация в отдельном сегменте. Воля частицы тесно сопряжена с волей конкретной сферы смыслов и понятий, конечно, можно довести до абсолюта принцип всеобщей взаимосвязанности информации, но в действительности всё несколько иначе. Будь осторожен со своей натурой и окружающей информацией, это всё, что я хотел тебе сказать.

На долю секунды мир опустел и только после мгновения небытия вспышкой в глаза ударило слабое бирюзовое мерцание неоновых огней. На улице всё ещё властвовала ночь, тихие шорохи и приглушённые голоса - вот всё, что заполняло тишину. Человек устало откинулся назад, опершись на руки, склонив голову набок, он смотрел на синтоистские ворота и думал о том, что увидел и услышал. Ради чего-то такого он и приехал сюда, он слышал о феномене сохэев - японский синто-буддистских монахах, единственных буддистах, которые брали в руки оружие и шли с ним в бой. Он считал себя таким же, полным возвышенных целей, которые он достигал самыми дрянными способами, обман, ложь, убийство, ничто не имело значение, если цель могла оправдать всё это. Но правда в том, что реальные дары поездки оказались куда щедрее, чем можно было бы ожидать и это несколько пугало. Эта длинноволосая персонификация автономного разума, говорившего честно пугающие вещи, как и должно быть, слишком сильно отсылала к чему-то, да те же змеиные глаза...

Ничего не приходило на ум, мужчина пожал плечами и, недолго думая, лег спать, завтрашний день обещал быть не менее продуктивным и полезным. Но посреди ночи что-то разбудило его, на потолке довольно обширного номера, бывшего, по сути, большим ячеистым экраном, бежали крошечные затемнённые буквы, свет которых нельзя было разобрать за закрытыми веками, но глазам они были видно, особенно ночью.

"Неожиданное напряжение вокруг темы Икко-икки, дословно "восстание прямодушных" всколыхнуло мировую общественность, крупнейшие информационные банки утверждают, что всплеск незарегистрированной активности повлиял на цифровой макет истории и затронул не только саму тему, но и все смежные, подкорректировав имевшиеся ранее данные..."

Холодный пот скатывался по спине далеко не седого джентльмена, он тяжело дышал, хотя даже лицом к лицу с наёмными убийцами высшей категории он не поддавался панике. Отчаянное желание перестать думать не могло побороть инерцию мыслей, они неконтролируемо катились вперёд, вбирая в себя догадки и от того весь процесс только ускорялся. Взгляд зацепился за статуэтку восточного бескрылого дракона с зелёной чешуёй и змеиными глазами, один из них, как показалось, дёрнулся. Человек убрал статуэтку в ящик, но страх не покидал его мысли, он боялся себя, а потом подумал, что, может, это всё зря. Многие боялись того, что история, такая, какой они её знают, перестанет существовать, он же верил лишь в то, что история - не более, чем сказка. Одна выдумка лишь сменится другой. Так чего же ему бояться, прямодушные заслужили того, чтобы о них вспомнили и заслужили того, чтобы кто-то наконец продолжил их дело.

Прошли дни, но страх так и не покинул его, под волевым волюнтаризмом, призванным сгладить чувство вины, невольно пробивающемся сквозь защиту сознания, шевелился страх того, что мир, живущий информацией, может пострадать куда сильнее, чем он мог того ожидать. Когда он садился на самолёт отлетавший в Корпорацию, он точно знал, что получил дар знания, за которым он и приезжал. Смущала его лишь цена.