"Медлительность - не лучшая привычка в худые времена, - сказал тогда колдун. - Златая дочь неба восходит, молитесь своему богу, чтобы они не пришли сегодня".

На вопрос о том, кто должен прийти, он ответил:

"Смерть, что приходит ко всем. Его жена. Их дочерей пять. Их внуков десять. Они и придут - внуки Смерти".

Засмеялся воевода:

"Божий человек не боится смерти, ибо знает, что всё в мире по его велению и его воле. День придёт и каждый туда отправится".

"Ты, ратник, себя не жалеешь, так городской люд пощади, - возразил старик из дальних мест. - От самого северного моря скачут к тебе всадников девять. Десятый всадник - жена создателя мира и окончание судьбы человеческой".

Посмеялся лишь воевода. Не видал он отродясь чтобы женщина конём правила, а уж тем более воевала. Да и что ж это за угроза - десять всадников? Развернулся он, направился в город. Чужак ему вслед прокричал:

"Просите! Просите любых богов - своего, чужих, - чтобы не явился десятый всадник! Иначе не спасётесь, не увидите больше белый свет!"

Не слушал его воевода, не стал он о том сказывать ни князю своему, ни отцам в церквях, ни мальчишкам в красных углах избёнок. Приближалась ночь, и он поехал домой, к холодной водке да горячему ужину.

Ночь легла на землю. Ужасная тишь настала, мертвенное поветрие тумана стелилось по лесам и долам. Мужичьё попряталось по избам, притаился весь домашний скот. Один лишь старец взбирался на высокий холм подле города, отказавшего ему в гостеприимстве.

В деревеньке у крошечного ручейка, текшего от славного города, люду скрутило животы. А затем окрестности огласили ржание и топот копыт.

В другой деревушке живым существам стало больно дышать, многие плакали, пытались кричать, но было только хуже. Сквозь хрип и стон некоторые слышали, как лязгает кольчуга на промчавшемся всаднике.

Третья деревушка стала бредить, жар не давал никому ни о ком более позаботиться, озноб, приходящий за лихорадкой мог бы навести панику, если бы кто-то ещё был в состоянии хоть что-либо понимать. И уж точно никто не заметил чёрного силуэта, пронёсшегося по деревне.

Ещё одни несчастные, те, что недавно поели, почувствовали тошноту и жгучую боль в кишечнике. Все были слишком заняты, чтобы заметить, как блестит начищенный шлем меж деревьев...

Старик наконец взобрался на вершину и окинул округу взглядом, почти слепым в обыкновенном понимании, но замечающим каждое колдовское проявление. Он видел, как с девяти сторон, поражая своим дурным присутствием мирской люд, скачут всадники. Рука крепко сжимала клочок бересты с тремя строчками, древними, как затерянные в болотах могилы первых жителей окрестных мест. В этом мире было много дурного, но супротив всего дурного, как повелось, должны были быть слова. Колдун начал:

"Божья стрела, десять имён твоих..."

Старик почувствовал, как в воздухе возникло что-то новое, то, что появляется во времена великой боли и великого блага, что либо низвергает страдающих ещё ниже, либо рушит построенное.

"...Стрела сверкни, стрела выстрели..."

То была всадница, десятое дитя, десятым именем названа, за сотворителя мира отдана, человечеству бичом и погибелью обещана. Завистью было имя её, завистью больных к здоровым, завистью старых к младым и завистью бедных к богатым.

"...Бог суд так правит".

И боль ушла. Всё, что было выстрадано ушло, ни капли пота, ни стона боли не осталось более. Лишь память осталась, и память эта была дурной.

"Не в своё дело ты полез, умирающий, - услышал колдун за спиной, - не твоё оно и не тебе решать, как будет".

Старец обернулся. Десять всадников было перед ним, десять пар бездонных глаз взирали на него, ветер не колыхал ни их волос, ни их плащей. Не было над ними властно ни время, ни мольбы, ни даже стрелы, что пускал небесный воин. Только чёрное безлунное небо над ними, вставшее меж жителями неба и земли, отец всадников, накрывший мир, был властен над детьми своими.

"Но перед смертью, посмотри на напрасность деяний своих, - произнёс глас чёрного неба".

Старческие ноги подкосились, почти неестественно вывернув шею, колдун опал на землю, глазницами к городу. Он чувствовал, как за его спиной растворяются всадники, как чёрное небо уходит с каждым мигом, как приближается рассвет и как к стенам городища стекаются пострадавшие от недомыслия воеводы простые люди. В их глазах горел дурной огонь злобы, в их руках были факелы и вилы. И лишь от одного броска мог заняться пожар...

Когда огонь разошёлся всерьёз, и горожане поняли, что тушить его бессмысленно, они побежали к воротам. А там их всех, младых и старых, встретили вилы и топоры.