Эшли, Роуз
Свободные

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
Оценка: 4.01*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    У Зои нет выбора. Она переезжает в новый город, чтобы забыть о прошлом. Однако вместо второго шанса, получает лишь покрытые завесой тайны. Сможет ли она отыскать то, что ищет? И не потеряет ли себя в этом беззаботном и порочном мире?

Эшли Дьюал

СВОБОДНЫЕ

0x01 graphic

Бежим. Вместе.
Стань для меня ветром.
И унеси с собой.

Аннотация

  
   У Зои нет выбора. Она переезжает в новый город, чтобы забыть о прошлом. Однако вместо второго шанса, получает лишь покрытые завесой тайны. Сможет ли она отыскать то, что ищет? И не потеряет ли себя в этом беззаботном и порочном мире?

  
  

Чем больше мы сожжем мостов, тем легче выбирать дорогу.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Эшли Дьюал - СВОБОДНЫЕ
   _________________________________________________________________________
  
   ГЛАВА 1.
  
  
   Я выпадаю из автобуса потому, что толстая, вонючая старуха со всей силы толкает меня локтем прямо по ребрам, и рычу. Господи, клянусь, сейчас я накинусь на нее с кулаками и отыграюсь на ее провиснувших боках по полной программе, ведь в этой консервной банке мне пришлось ехать почти полчаса и ничего человечного в моих мыслях не осталось. Однако автобус болезненно кряхтит, выпускает мне прямо в лицо черную дымку из едкого, мерзкого запаха и благополучно уезжает, а я так и стою посреди остановки, злая, разочарованная и уставшая.
   Так, Зои. Дыши, возьми себя в руки. Скоро ты будешь дома, завтра выходной, и ничто не помешает тебе пуститься во все тяжкие, пусть ты совершенно и не понимаешь значения этого модного фразеологизма. Ну, или, что кривить душой, понимаешь, просто не практикуешь в действии.
   Вздыхаю и срываюсь с места. Не хочу бежать, но недовольство так и тянет меня за руки в сторону старого, дешевого заведения с отвратительным названием "Золотые куколки". Мама работает там уже больше трех лет. Зарабатывает неплохие деньги. Наверно, мне должно быть стыдно, ведь в ее профессии нет ничего хорошего, почетного или достойного. Но мне плевать. Едва я вспоминаю свои безумные, иступленные галлюцинации от голода, как тут же разделение на хорошие и плохие деньги испаряется само собой, ведь выбирая между достойной смертью и банальным выживанием - все мы выбираем второе, и тут уж неважно кто ты; важно насколько сильно жизнь тебя потрепала, и как глубоко она успела воткнуть в тебя свои когти. Эти когти сжимают мне горло. Маму же они стиснули со всех сторон. Я понимаю: рыпаться она не в состоянии, поэтому и не жалуюсь на ее методы работы, на ее способы и пути достижения наших общих целей. И все меня устраивает, и, поверьте, ни на что я не собираюсь сетовать. Однако сейчас я злюсь так сильно, что могу расплавить дверь бара одним лишь своим взглядом.
   На часах половина восьмого. Мамина смена закончилась еще утром. И мне безумно интересно, чем же она таким занимается, что пропала почти на целые сутки. Крепко стискиваю зубы: да, черт, да, я догадываюсь, куда же моя проблемная мать опять подевалась. И все же мне хочется верить в то, что я искренне заблуждаюсь. Ведь не всегда сюжетные клише избиты. Порой, человек вынужден заниматься тем, что ему несвойственно. Распахиваю дверь клуба, пробегаю мимо круглых, высоких табуреток - на них золотые куколки такое вытворяют, что даже мне не по себе становится - и бесцеремонно врываюсь в гримерку. Что ж, а иногда этот человек занимается как раз-таки тем, что поразительно ему подходит.
   - Мам, - восклицаю я и расстроено хмурю лоб. Успокойся, успокойся: повторяю про себя, а внутри буквально сгораю от злости. Мама лежит на ободранном диване, рядом с ней еще две женщины, которым едва ли за тридцать. Однако их лица так осунулись и состарились, что этим красоткам можно дать все сорок, и меня искренне поражает, как же быстротечна юность в руках у тех, кто ею пользоваться не умеет. Высокая, сочная брюнетка - собственно, моя дорогая мать - поднимается с кушетки и вытирает измазанные в туши глаза.
   - Зои, ты, что здесь делаешь?
   - А ты? - женщины постанывают. Одна из них сонно переворачивается и роняет на линолеум пустую бутылку из-под дешевого спиртного. Приходится пару раз откашляться, чтобы продолжить логично мыслить. - Уже половина восьмого. Я волновалась. - Облизываю губы. - Ты же обещала.
   - Все, все, прости, это в последний раз. Честно, - она махает в сторону уродливых красоток и повторяет, - в последний. Мы поболтали, еще и чаевые были хорошие, а потом...
   - Ладно. Одевайся. Я жду снаружи.
   - Зои.
   - Одевайся.
   Искоса смотрю на блестящее, кружевное боди, прикрывающее лишь малую часть того, что вообще должна прикрывать одежда, и выхожу из комнаты. В баре пусто - для оголтелых нимфоманов слишком ранний час. Ох. Всеми силами пытаюсь прогнать с глаз ту картинку, когда моя мать в этом шикарном, дырчатом боди танцует на высоком табурете, но не выходит. Интересно, скольких же мужчин она сумела пленить, натащив на свое тело эти блестящие нитки? Отвратные мысли. Правда в том, что моя мать не нуждается в эротическом белье или вульгарном корсете для того, чтобы нарочно привлечь чье-либо внимание. Без макияжа, в свитере и джинсах она выглядит так, как хотела бы выглядеть я. И не только сейчас, а вообще. Жаль, что существует та часть мамы, о которой никто даже не подозревает. Вряд ли эти скупые кретины, засовывая ей в трусы десятки вспотевших бумажек, понимают, что перед ними не пустоголовая шлюха, а хорошая женщина.
   - Зои, что мамочка опять нагундосилась?
   Владелец бара никогда не отличался тактом. Но от него и не стоит ждать снисхождения, ведь даже жизнь над ним ни капли не разжалобилась, одарив того кривыми, грубыми чертами и толстым брюхом, как у каракатицы. Я улыбаюсь так, как только могу и отвечаю:
   - Не ваше дело.
   - Она мне три косаря должна. Напомни, слышишь, сопля? - Он подходит ко мне. Грозит пальцем, и я изо всех сил стараюсь держать себя в руках. Не стоит ждать от людей того, что им несвойственно. Например, вежливости от тупого барана.
   - Я скажу.
   - Умница. Вся не в маму. Пожелай ей плохого дня, и передай, что я жутко ее ненавижу.
   Он уходит, а руки все чешутся. Ох, честное слово, еще раз скажет нечто подобное, и я прикончу его как бурито! Убираю с лица волосы и как-то обреченно осматриваюсь: клуб небольшой, со сценой и двумя пилонами. Возле круглых столиков - табуреты, и уже в который раз я думаю о матери, изгибающейся на этих подмостках именно так, как требуют покупатели. Стань шире, закинь ногу, прогнись, подойди ближе...
   - Зои, пойдем.
   Мама появляется со спины. Рассеянно хватает меня под локоть и тащит к выходу. На ней бежевое пальто, волосы собраны в тугой хвост. Косметику она стирала так усердно, что сейчас на щеках и под глазами остались красные подтеки, и я невольно прикасаюсь к мелким ранкам кончиками пальцев.
   - Не нужно так тереть.
   - Без разницы, - она нервно дергает головой, и моя рука падает вниз. Мы выходим на улицу, идем к подержанной, длинной Хонде. Все думаю о том, как бы продолжить злиться, но не могу. Почему-то все мое недовольство исчезает, едва я вижу перед собой ту маму, которая дула мне на коленки, сушила волосы, учила готовить яблочный пирог. Странно, как же человек может сочетать в себе такие поразительно непохожие вещи. И ведь всему виной это банальное желание жить: жить лучше. Мы отчаянно верим, что где-то кому-то гораздо легче, чем нам. И мы стремимся к идеалу, которого, на самом деле, не существует. - Ты зачем приехала?
   - Я волновалась.
   - Я сама могу о себе позаботиться. Не надо меня контролировать, Зои.
   - Я не контролирую, просто тебя долго не было. А ты пообещала...
   - Знаю, знаю, - она нервно достает из сумки ключи. Обходит машину, стуча по мокрому асфальту каблуками, и ловко запрыгивает в салон. Уже внутри она вновь начинает, - на моей работе тебе делать нечего.
   - Хватит, а? Я же сказала, что просто не могла найти себе места. А ты, кстати, должна была прийти еще утром. Сейчас, сколько времени? Сколько? - Пожалуй, я нагло пользуюсь тем, что мама для меня скорее подруга, нежели родитель. Разница в возрасте у нас смешная. Она узнала о беременности, едва ей стукнуло семнадцать, а мой отец - или как еще называют человека, чье семяизвержение предопределило твое рождение - исчез практически в ту же секунду. Вот вам и конец судьбоносного уравнения: молодость плюс любовь определенно не равняется счастливому будущему.
   Мама резко выворачивает руль, и машину неуклюже ведет в сторону. Сгибаю бровь:
   - Ты в порядке?
   - Конечно, в порядке. Просто терпеть не могу, когда ты меня не слушаешь. Не надо тебе шляться у меня на работе, уяснила? Ты не должна там находиться. Не должна видеть меня в таком виде.
   - Перестань.
   - Не перестану, - она отрывает взгляд от дороги. Смотрит на меня серьезно, и вроде как пытается спугнуть, однако я вижу лишь красивую женщину с пухлыми губами и широкими, острыми скулами. С едва заметными ссадинами от жесткой мочалки. С синяками под глазами от бессонной ночи. - Жди, звони, но бар обходи стороной. Я не для того терплю застрявшие в заднице стринги, чтобы ты забегала к нам на огонек.
   - Боже, тогда перестань пить с этими проститутками.
   - Контролируй, что говоришь!
   - Мам, брось это.
   - Разговор окончен.
   - Почему?
   - Потому что я так сказала. Не хватало, чтобы ты мне еще нотации читала. Зои, это не твое дело.
   - Я просто хочу, чтобы ты...
   - Что? - Она вновь бросает на меня дикий взгляд и пожимает плечами. На ее губах ярко-алая помада. Единственный штрих, от которого она никогда не избавляется. - Чтобы я стала лучше? Изменилась? Я классно провела время, и мне хочется и дальше его так проводить. Это не конец жизни, я не обязана сидеть дома, напевая тебе колыбельные, так ведь? Ты же у меня уже взрослая, вот и дай мамочке пожить.
   - Это просто немыслимо. - Удивленно фыркаю. - Живи, пожалуйста, ради Бога. Только не надо сходить с ума и...
   - Хватит.
   - Но я, правда, волнуюсь.
   - Волнуйся, сколько влезет, а на работу ко мне не суйся. Услышала?
   - Но...
   - Услышала?
   Недовольно скрещиваю на груди руки. Разве это честно? Так и хочется закричать: ты же моя мама, черт тебя за ногу! Ты должна понимать, что упиваться в компании каких-то шлюх неправильно! И жить так неправильно! Ладно, да, нам нужны деньги. Для того и приходится работать в этом мерзком баре. Но чтобы еще и удовольствие получать? Отмечать, выманенные кружевными трусами, деньги? Тратить их так бескорыстно, будто дома в лишней сотне никто не нуждается? Нет, этого я определенно не понимаю.
   - Что? - рявкает она, наверняка, увидев мое перекошенное от недоумения лицо.
   - Ничего.
   - Зои, прошу тебя, был сложный день.
   - Я и молчу.
   - Пожалуйста, солнышко, я не хочу ссориться.
   - Мы и не ссоримся. Все в порядке. - Вздыхаю и поражаюсь, как же она так быстро сумела успокоиться и переключиться на Миссис Заботливая Мама. Может, действительно, есть особая кнопка? - Ты не думала о том, что я не вмешиваться хочу, а просто пытаюсь помочь?
   Мама опять не смотрит на дорогу. Встречается со мной взглядом и усмехается.
   - Когда за плечами столько ошибок, надеешься, что хотя бы дети сумеют их избежать. И я знаю, ты лучше меня, умнее. Поэтому не ходи за мной. А иди своей дорогой. И не в сторону этого отвратительного бара. А выше, Зои, настолько выше, насколько сможешь.
   - Мам, я обожаю тебя, просто я за тебя боюсь. Алкоголь, он...
   - ...средство против многих неприятностей. Я не помню себя в твоем возрасте, вот и пытаюсь наверстать упущенное.
   - Упущенное не наверстаешь.
   Мама вдруг искренне смеется. Отрывает правую руку от руля и игриво взъерошивает мои и так спутанные волосы. Хихикает:
   - Ну, голова же! Откуда такие мысли? Не в отца, зуб даю! В меня что ли?
   Наконец, улыбаюсь.
   - В кого ж еще. Идеальная мамочка, - сжимаю ее пальцы.
   - Солнце, прости, что сорвалась. Не могу видеть тебя в баре, хоть тресни. Это как ножом по сердцу, понимаешь? Ты еще и застала меня в таком виде. Боже. Если решишь найти себе новую мамашу - я возражать не стану. Честное материнское!
   - Нарываешься на комплименты, да?
   Мама улыбается, широко, искренне. И это последнее, что я вижу, прежде чем нашу машину таранит нечто гигантское.
   Успеваю уловить в воздухе чей-то крик. Думаю, он мой. Но кто знает? С мамой голоса у нас схожи. Может, это она мне что-то сказала? А затем мне жутко больно, будто разом все тело разламывают на две части. Я давлюсь собственным ужасом и вдруг отключаюсь.
   Не знаю, сколько проходит времени. Открываю глаза и тут же испускаю болезненный стон от пронзившей все мое тело дикой боли. Темно, мне темно! Я пытаюсь дотянуться руками до лица, но не могу даже пошевелиться, и мычу нечто несуразное, ерзая вверх головой на сидении. Что происходит? Где я? Что за запах? Мама? Где ты? Почему ты не смотрела на дорогу? Почему я тебя отвлекала? Грудь разрывается от рыданий, которые не способны выйти наружу, и я только и делаю, что верчусь, стону, опять верчусь. Наконец, высвобождаю руку из-под какого-то тяжелого, острого куска металла и смахиваю с глаз черную пелену. Она липкая. Смахиваю еще раз и понимаю: это кровь. Она везде! Повсюду! Течет по моему лицу, щекам, подбородку, падает куда-то на перевернутую крышу автомобиля. Перевернутую... Нас протаранили. Нас могли убить!
   - Мам, - хриплю я. В горле, будто тысячи осколков. - Мам! Мама!
   И я тяну свободную руку к ней, и вдруг замираю. Кажется, это ее лицо. Оно тоже липкое, и оно жутко холодное. Не знаю, что в тот момент до меня доходит, но я вдруг взрываюсь таким диким плачем, что разбитые окна в машине неприятно и тягуче дребезжат. Извиваюсь изо всех сил и отталкиваюсь сдавленными ногами от пола.
   - Нет, нет! Мама! - Опять касаюсь пальцами ее слипшихся волос. - Мама! Я сейчас, мам!
   Во рту скапливается кровь. Я выплевываю ее, а она вновь катится вниз по моему горлу. И меня тошнит, выворачивает наизнанку. И, наконец, просыпаются звуковые рецепторы: я слышу визг запоздалых сирен. Затем включаются рецепторы вкусовые: кровь на вкус ржавая и прокисшая, как компот. А потом в себя приходит обоняние, и я ощущаю этот мерзкий, тяжелый запах гари, горелого, крови, резины, и в голове все смешивается. Я реву, реву, извиваюсь, бью ногами дно машины, будто это как-то сможет мне помощь. И ору так неистово до тех пор, пока меня не вытаскивают из салона чьи-то сильные руки.
   Меня уносят прочь от изуродованной, смятой Хонды, а я тяну ту единственную здоровую ладонь обратно к маме и плачу. Я кричу, прошу отпустить меня, говорю, что должна увидеть ее, спасти ее! А они не слышат. Все отдаляются и отдаляются. И перед моими мутными глазами остаются лишь куски прошлой жизни: куски нашей поддержанной старухи, куски неба, куски фонарных светлых пятен. И я обессилено откидываю назад голову, смотрю вверх на эти тусклые, мелкие звезды. Спрашиваю себя: что теперь будет? И вместо ответа, подкатившего к горлу в виду сотен, тысяч горючих слез, падаю в бесконечную, черную дыру.
  
  
  
   ГЛАВА 2.
  
   У меня нет своей комнаты, поэтому и вещей мало. Все поместилось в одну большую черную сумку, подаренную маме каким-то ухажером в надежде, что она начнет путешествовать или, может, куда-то с ним уедет. Однако едва мужчины узнавали, что вместо двух фигур в их романе присутствует третья, как тут же они испарялись, оставляя после себя лишь эти нелепые, ненужные подарки. Так что удивительно, что сумка оказалась полезной. Прочий хлам, то есть декоративные вазы, набор желтых чашечек, пепельница в виде голой русалки - мама в жизни не притрагивалась к сигаретам - уродливые настенные часы, два фикуса, три азалии: все это я оставляю за порогом съемной квартиры и даже не моргаю глазом. В этих вещах нет смысла. В этих вещах лишь одни воспоминания. А я не хочу ни о чем помнить. Хочу потерять память, абстрагироваться и забыть о тех днях, когда что-то для меня имело значение.
   Я решительным шагом спускаюсь по лестнице, выбегаю на улицу и сильно кусаю губу. У подъезда уже ждет машина. Социальный работник - сорокалетняя, миловидная блондинка в сером, прямом пиджаке - стоит возле левого крыла десятки и одаряет меня снисходительным взглядом. Пожалуй, это единственный человек, с которым я перекинулась хотя бы парой слов после аварии. Она забирает из моих рук сумку. Кидает ее на заднее сидение и кивает мне в сторону передней двери. Я послушно усаживаюсь в салон.
   - Ты всегда можешь мне позвонить, - говорит она, заводя десятку. Ее ногти аккуратные, покрытые блестящим лаком. И я бы решила, что она хорошо зарабатывает, если бы не знала о том, сколько платят тем, кто в нашей стране хотя бы что-то делает. - Зои, ты меня слышишь?
   - Да. Слышу.
   Смотрю в окно - ранее утро. Мой родной город исчезает из вида. Дома, пейзажи, люди, машины - все это проносится с дикой скоростью, и я даже не успеваю взволноваться о том, что сейчас на меня накинутся воспоминания о том или ином месте. Я понимаю, я ничего не почувствую, но все равно упрямо продолжаю глазеть по сторонам, создавая видимость живого интереса.
   - Надо потерпеть, милая. Просто потерпеть. Еще три месяца, и ты выпустишься из школы, сможешь поступить в институт и съехать. Тут же!
   Киваю.
   - А еще, - продолжает блондинка, - тебе не придется делить с кем-то комнату, волноваться из-за еды, и я буду спокойна. Понимаешь?
   - Понимаю. - Ремень стягивает тело. Я хватаюсь за него пальцами и как-то судорожно выдыхаю: не знаю, когда смогу вновь сидеть на пассажирском сидении и не думать о широкой, прекрасной улыбке самой обольстительной в этом городе женщины.
   - Ты в порядке?
   Недоверчиво смотрю на блондинку. В порядке ли я? Внутри кипит злость, она обжигает все тело, и я испытываю непреодолимое желание выплеснуть весь этот пожар из себя наружу, взорваться, заорать, разлететься на куски! Разве это в порядке?
   - Да. - Отворачиваюсь. - Все хорошо.
   Не думаю, что она мне верит, но профессиональный опыт и отличная чуйка заставляют ее засунуть язык куда подальше. Возможно, поэтому я и спокойна рядом с этой блондинкой. Она знает: говорить мне невыносимо, отчего и не требует от меня того, что смогло бы перевернуть в моей душе последние остатки гордости, решимости. Воли. Я больше не хочу плакать. И, да, возможно, я выбираю неправильный путь. Однако забыть о том, что случилось проще, чем смириться: это же неоспоримый факт. А быть сильной? Важно ли в таком случае отличаться особой смелостью? Черт с ней. Лучше я буду слабой, чем искалеченной собственными же мыслями и чувствами.
   Прикусываю губу и зажмуриваюсь: подумать только, я еду к отцу. Просто поразительно. Я собираюсь жить с человеком, которого никогда не видела и поклялась вечно ненавидеть. Что может быть ироничнее неизбежности? Ты знаешь, что вот-вот сорвешься с края, но все равно продолжаешь по нему идти: других-то вариантов особо не наблюдается. И ты обязательно спотыкаешься, и падаешь, и расшибаешься в лепешку, и вдруг наивно удивляешься, ведь, черт подери, пусть конец и был предрешен, ты все равно упрямо надеялся. Вот она человеческая природа во всей ее красе: умение талантливо и забвенно обманывать не только окружающих, но и самого себя. Я открываю глаза, тихо выдыхаю и опускаю взгляд на свои руки. Они дрожат, и мне приходит сцепить их на коленях. Не хватало, чтобы еще блондинка начала свой опрос.
   - Зои? - черт, заметила. - Нам ехать сутки. Может, остановимся отдохнуть?
   Не заметила. Пожимаю плечами и отрезаю:
   - Ваше дело.
   - А ты как считаешь?
   - Я считаю, что это ваше дело.
   Блондинка почему-то улыбается. Странно. Наверно, я слишком долго не общалась с людьми, и умение грубить уже стало поводом подружиться.
   - Ты интересная девушка.
   - Да, что вы говорите, - закатываю глаза и вновь смотрю в окно. Ненавижу говорить, не хочу говорить, не говорите со мной!
   - Я думаю, у тебя все будет хорошо. Да, сейчас тебе страшно, но вскоре рядом появятся близкие люди, и они поддержат тебя.
   Не собираюсь отвечать, но слова сами срываются с языка.
   - Какие же такие близкие люди? Костик?
   - Заметь, Зои, я ничего не говорила о твоем отце. Ты сама о нем вспомнила.
   - Тогда кого же вы имели в виду?
   - Понятия не имею, - улыбается она, и я недоверчиво хмыкаю. - Кто знает, кого ты встретишь? Питер - чудесный город. Он не просто красив наружностью, он красивый внутри. И люди там есть такие же. Слышишь?
   - Хорошо, - я киваю и вымученно улыбаюсь. - Как скажете.
   Блондинка выдыхает, и мы вновь продолжаем ехать молча. Постепенно темнеет. Вместо полей - только черные лоскутки и тусклые пятна от фонарей. Они сливаются в одну линию и несутся за нами, будто оставляют след, будто хотят, чтобы потом я смогла найти дорогу домой. Но у меня больше нет дома. Без мамы - все не так. Нигде нехорошо. Без мамы нет ни смысла, ни целей. Она умерла, и умерло все. Над головой потухло солнце, и теперь я иду наощупь в поисках какого-то мнимого спасения. Вот только нужно ли мне оно? Может, я тоже не прочь умереть. Да, это странно, но уже два долгих месяца я задаюсь одни и тем же мучительным вопросом: почему выжила я? Мы ведь были в одной машине, нас обеих хорошенько потрепало, однако почему-то именно я пришла в себя. Искать в этом происки коварной судьбы попросту глупо. Правда, мне больше ничего и не остается, кроме как надеяться на то, что выжила я не для галочки в каком-то небесном списке, а с определенной целью. Вот, только с какой? Может, я должна спасти мир? Стать ученым? Убить Стейси Крамер? Над последним тихо хихикаю и удивляюсь своей способности еще растягивать губы в улыбке. Если честно, от этого становится страшно. Страшно, что жизнь, действительно, продолжается. Кто бы мог подумать. Смысл я вроде, как и потеряла, однако Земля не остановилась, а время не замедлило своего хода. И даже самое нещадное событие, расколовшее на две части все мое существование, не смогло что-либо изменить.
   Мы делаем остановку часов через семь, я снимаю наушники и вываливаюсь из машины, едва не падая кубарем. Выпрямляюсь, поправляю задравшуюся чуть ли не до подбородка кофту и вздыхаю: что может быть лучше ночи, проведенной в каком-то неизвестном, дешевом мотеле. Я даже не думала, что у нас такие бывают. Маленькие, одноэтажные, со старыми дверьми и побитыми оконными рамами - блеск. Хотя какая разница. Мне все равно, правильно?
   Правильно.
   - Не думала, что магистраль будет забита машинами, - извиняющимся тоном щебечет блондинка и поправляет мятый пиджак с мокрыми кругами под мышками. Зачем она вообще его напялила? Не на собеседование ведь направляемся. - Мы отстаем от графика. Придется рано проснуться.
   - Уже и так рано, - буркаю я. - Часа три, наверно.
   - Ты есть хочешь?
   - Нет, спасибо.
   - Зои, мы в пути полдня, пожалуйста.
   - Вы не обязаны обо мне заботиться. Я не ваша дочь. Я вам вообще никто.
   - Не говори так, - впервые в голосе блондинки звучит обида. Женщина вскидывает подбородок и хлопает дверцей. Тут же эхо разносится по пустой стоянке, и мы обе синхронно морщимся. - Прости.
   - За что? Со мной все в порядке, все хорошо! - я разворачиваюсь и бегу в сторону мотеля.
   Не хочу, чтобы она шла следом, но она идет, ведь как иначе? Не смотрю на нее, когда мы бронируем номера. Не смотрю на нее, когда она вручает мне ключи. Не смотрю на нее, когда ухожу. Мне не нужна чья-то жалость, не нужна чья-то забота. Единственный человек, который мог обо мне беспокоиться, умер! И сейчас я не желаю никого видеть, слышать, не могу просто. Врываюсь в комнату и со всей силой хлопаю дверью. Облокачиваюсь об нее всем телом и повторяю: никого. Новая волна страшной безнадеги накатывает на меня, когда я ее совсем не жду. Я же пообещала себе больше не плакать. Так, не реви же, Зои, не реви! И тут же по щекам скатываются слезы. Вытираю их, отпрыгиваю назад и хватаюсь руками за голову: мама не вернется. Никогда уже не вернется.
   Сажусь на кровать, она так сильно прогибается, что я проваливаюсь, и опускаю на колени голову. Мне совсем не больно. Только лишь, когда дышу.
   Проходит немало времени, прежде чем я беру себя в руки. Сморкаюсь, подхожу к старому зеркалу и думаю о том, как было бы хорошо не думать. Вытираю пальцами мокрые глаза, щеки, затем заправляю за уши светлые волосы и тяжело выдыхаю. Моя мать была самым обычным человеком, таким же, как и мы все: с недостатками, с грешками, с ошибками. Однако что в ней и было особенным, так это безумная воля к жизни. Брошенная всеми, покинутая и растерянная она продолжала идти, не смотря ни на какие препятствия. И сейчас она бы злилась, увидев мое лицо. Она бы насупила свой нос и сказала: будь свободна от предрассудков и от жизненных помех; мы думаем, именно проблемы делают нас людьми, но людьми нас делает обыкновенное счастье, и счастье - редкий дар; не упускай его, Зои. Живи и радуйся даже тогда, когда хочется плакать. Наслаждайся, даже совершив ошибки. Находи хорошее даже в плохом, и тогда ты не пропадешь.
   Я улыбаюсь, представив перед собой мамино лицо. Встречаюсь со своим отражением в зеркале, и вдруг вижу эту похожую улыбку. Вскидываю брови, касаюсь пальцами груди, там, где бьется сердце, и понимаю: мама - во мне, в моих жестах, в моих словах. Она никогда меня не покинет. Неожиданно знаю, что хочу сделать.
   Выбегаю из комнаты. Несусь к круглосуточному магазину и сосредоточенно осматриваю прилавки. Возвращаюсь, сжимая в руке упаковку с краской. Шоколад. Порывисто разрываю ее, извлекаю баночку и громко выдыхаю. Да, это то, что мне нужно. Через полчаса мои волосы темно-каштановые, и я ошеломленно изучаю их в зеркале. Перебираю пальцами. Если люди и совершают странности, ведясь на поводу у эмоций, то это определенно одна из них.
   - Ох, - непривычно быть так сильно похожей на нее. Локоны мокрые, почти черные. И мне недостает только ярко-алой помады. Тянусь за маленьким, пожелтевшим от времени феном, как вдруг раздается стук в дверь. Оборачиваюсь. Неужели блондинка - надо бы узнать ее имя и, наконец, запомнить его - решила пообщаться? Недовольно закатываю глаза. Эта женщина пытается помочь. Заслуживает ли она такого отношения? Если каждый ребенок, имеющий за плечами проблемы, вдруг решит в отместку над ней поиздеваться - она сойдет с ума. Вздыхаю. Решаю, что я все-таки погорячилась, распахиваю входную дверь и тут же замираю: это не блондинка.
   Вместе с запахом алкоголя в комнату влетает худощавый парень, хватает меня за рот и сжимает его с такой силой, что мне становится больно.
   - Я отпущу, - задыхаясь, говорит он мне на ухо, - а ты не кричи, договорились?
   Киваю. Однако едва он ослабляет хватку, как тут же я вырываюсь и открываю рот для пронзительного ора.
   - Стой, стой, - выставив перед собой ладони, восклицает незнакомец. Вдруг понимаю, что у него разбита губа и из носа течет толстая красная полоска. - Мне надо спрятаться. У тебя единственной горел свет.
   Мне страшно. Не знаю, что делать, так и стою, растопырив пальцы, будто жду, что этот парень сорвется с места и решит разодрать мне глотку. Говорю:
   - Уходи.
   - Пять минут. Пять минут, и я исчезну, прошу.
   - Но что с тобой? - Сам парень слишком худой, чтобы первым лезть в драку. Собственно, поэтому я невольно воспринимаю его, как жертву. - На тебя напали?
   - Можно и так сказать.
   - Ты не уверен?
   - Скорее я сам напросился. - Незнакомец неуклюже горбит спину и вытирает руками уже опухший и бордовый от удара нос. - Черт, - парень пьяно морщится, - жжется, дрянь.
   Так и тянет полюбопытствовать, что же на самом деле происходит, однако здравый смысл подсказывает мне не начинать беседу с каким-то неизвестным психом.
   - Я не хотел тебя напугать.
   - Может, - сглатываю и нерешительно продолжаю, - может, тебе нужен доктор?
   - Обойдусь.
   - Но ты в крови. Тебя хорошенько разукрасили.
   - Я еще легко отделался.
   - Что же ты натворил?
   - Проиграл. - Парень усмехается и тут же морщит лоб. Наверняка, нос жутко щиплет. Смотреть на подобные душевные терзания трудно, поэтому я неожиданно решаю проявить сочувствие. Беру полотенце, иду в ванну, подставляю край под холодную воду и возвращаюсь уже уверенная в своем намерении хотя бы немного скрасить ночку этого парня. - Держи.
   - Спасибо. - Он удивленно хмыкает. Придавливает полотенце к носу и облегченно выдыхает. Осматриваю его кудрявые, угольные волосы, вздернутый чуб, толстые, безобразные веснушки - не дай бог самой иметь такие - и зеленые, мутные от алкоголя, глаза. Цвет, как у меня. С коричневыми, мелкими крапинками. Думаю, мы даже по возрасту в одной лодке. Интересно, каким же он образом умудрился нажить себе неприятности, не успев достигнуть совершеннолетия? - Считаешь, я ненормальный?
   - Есть такая мысль.
   - Просто никогда не приходи на закрытые вечеринки.
   - Подожди, что? - недоверчиво вскидываю брови. - Тебя избили потому, что ты без спроса пришел на танцы?
   - Меня избили не за то, что я пришел, а за то, зачем я пришел. Сечешь?
   - И зачем же ты туда пришел?
   - Совет номер два: никогда не влюбляйся в шикарных, рыжеволосых отличниц. Говорю по своему опыту. У нее сто процентов есть тот, кто захочет тебя избить. И у него есть парочка дружков, вызвавшихся составить компанию. И в итоге у всех кто-то есть, кроме тебя самого.
   Хмыкаю, растеряно сложив перед собой руки. В глубине души знаю, что должна прогнать этого парня, пинком вытолкнуть за дверь. Но не делаю этого. Не хочу. Он ведь не представляет угрозы. А главное, я неожиданно понимаю, что именно в общении ключ к моему спокойствию. Раньше мне казалось, быть наедине с мыслями - проще, чем ими делиться. Однако сейчас до меня доходит: необязательно рассказывать о том, что у тебя на сердце. Можно ведь и слушать других. Чем вам не осознанное забвение? Специально быть внимательным, лишь бы не концентрироваться на собственных проблемах.
   - Я, наверно, должен уйти.
   - Уверен? Все в порядке? - потираю глаза: они немного щипают и до сих пор слезятся. Выпрямляюсь, робко пожимаю плечами. - Может, тебе нужна помощь?
   - А тебе?
   Он смотрит мне прямо в глаза и, кажется, понимает, что я нахожусь в отвратительном подвешенном состоянии, колеблясь между девушкой-само-спокойствие и девушкой-разбитой-истеричкой. Когда люди вдруг стали такими внимательными? Наверно, алкоголь взбудоражил его шестое чувство.
   - Пьян ты...
   - Верно.
   - И кровь течет у тебя.
   - Тоже факт.
   - Тогда к чему помощь мне? Кажется, это у тебя проблемы.
   - У всех есть проблемы. Просто мои, - он обводит пальцем гематому у носа, опухшую губу и смеется, - отражены на лице.
   Внезапно раздается грохот. Я испуганно отпрыгиваю в сторону, а мой новый знакомый эмоционально выругивается. Переводит на меня растерянный взгляд и говорит:
   - Мне крышка.
   - Это что, за тобой? - вновь в дверь стучат так сильно, что меня всю передергивает, и я сердито свожу брови. - Что им нужно? Что ты на самом деле натворил?
   - Да ничего такого! Просто...
   - Что просто? Из-за рыжеволосых отличниц не разыскивают посреди ночи!
   - Возможно, дело не только в них. - Парень кладет на тумбу полотенце, покачивается назад и наиграно кланяется. - Открывай. Я все равно - труп.
   Так и тянет спросить: кто эти люди, что ты натворил, почему не борешься, почему опускаешь руки? Но я не говорю ничего. В голове что-то срабатывает. Я вдруг понимаю, что должна помочь, обязана, ведь, черт подери, не зря этот человек оказался именно в моем номере. К тому же у меня имеется немалый опыт в общении с опасными кретинами.
   - В ванной есть окно, - смотрю на парня. Его брови ползут вверх, а у меня внутри все молниеносно возгорается, будто сделана я из бумаги. - Беги. Я задержу их.
   - Но...
   - Беги.
   Мы глядим в похожие глаза друг друга и молчим. Дверь вновь трещит от ударов, кто-то за ней кричит и злится, а мы не двигаемся. Все никак не решаемся сделать то, что, в моем случае, подвергнет опасности жизнь, а в его - подвергнет опасности совесть. Наконец, мои пальцы касаются дверной ручки, они сжимают ее, холодеют и ждут дальнейших проявлений храбрости.
   - Ты же совсем меня не знаешь, - как-то нервно хрипит парень. - Совсем.
   С этим не поспоришь, поэтому я лишь пожимаю плечами и говорю:
   - Беги.
   На этот раз парень не медлит. На сплетающихся ногах срывается с места и исчезает за дверью ванны. Я слышу, как через несколько минут хлопает оконная рама, глубоко втягиваю в легкие воздух и, смирившись с чем-то ужасным, необратимым, до нелепости глупым - ведь, действительно, смешно умереть во вшивом отеле по счастливой случайности - распахиваю дверь. На пороге меня встречают три незнакомца. Предполагаю, именно они избили моего нового знакомого. И, конечно, ответ я нахожу не в их глазах, а в испачканных кровью костяшках пальцев. По бокам - два лысых качка. В центре молодой, русоволосый парень с взглядом, как у коварного, мерзкого кота. Он облизывается и решительно делает шаг вперед.
   - Добрый вечер.
   Так и хочется съязвить - какой к черту вечер? Но страх не дает даже бровью повести, поэтому я прилежно затыкаю сарказму глотку. Театрально морщу глаза, будто только что подорвалась с постели, и восклицаю:
   - Который час? Вы с ума сошли?
   - Тут был человек.
   - Какой человек?
   - Мы его ищем. Невысокий, худой, с лицом в крови. - Незнакомец смотрит прямо на меня, сканирует, и я могу чувствовать запах сигарет, исходящий из его длинного, прямого рта, находящегося практически у моего носа. Недоуменно хмурюсь.
   - Не понимаю, о чем вы. - Пальцы с силой сжимают край двери. - Я здесь никого не видела.
   У парня светлый воротник заляпан красными пятнами. Я едва в обморок не валюсь, когда представляю себе, как он жестоко избивал того худощавого везунчика. Что же тот натворил, и за что так поплатился? Не думаю, что тут дело, действительно, в рыжеволосой красотке. Скорее всего, стоит вопрос денег. Иначе как объяснить, что по бокам русого парня два огромных, лысых имбецила, а на испачканных кровью рукавах - золотые запонки.
   - Мы не хотели тебя беспокоить, - мурлычет незнакомец, а сам испепеляет меня ядовитым взглядом. Осматривает, выискивает что-то. - Прими наши извинения.
   - Ничего страшного. - Говорить сложно: в горло, будто навалили сотню камней, но я все же собираюсь с мыслями и отрезаю, - доброй вам ночи.
   Господи, какая глупость! Доброй вам ночи? Да они же наемники какие-то, Зои! О чем ты думала? Однако отступать уже поздно. Я закрываю дверь, и последнее, что вижу - это довольную, чеширскую улыбку незнакомца. Что он заметил?
   Оставшись наедине с собой, облокачиваюсь спиной о стену и хватаюсь руками за лицо. Черт! Вот так ночка! Растерянно бегаю взглядом по комнате. Ищу то, что так порадовало этого психа. Хотя, может, он просто спятил? Не мудрено, ведь у него глаза, действительно, как у кота: узкие и хитрые. Я много видела, со многими подонками общалась, но так жутко, мне уже давно не было. Эти люди - опасные. И не потому, что гоняют на мотоциклах или осознанно превышают скорость. Они способны на то, на что мы - обычные смертные - никогда бы не решились. Допустим, нажать на курок, предать или кинуть спичку. У них нет принципов, и веры во что-то у них тоже нет. Вроде у того незнакомца молодые глаза. Однако как же так вышло, что вместо юности, в них видится лишь холодность и жестокость? И тут я вдруг замечаю это чертово полотенце на моей тумбе.
   Окровавленное полотенце, к слову.
   - Отлично.
   Закрываю дверь еще на два оборота. Задергиваю шторы. Бегу в ванну и с силой хлопаю оконной рамой. Руки дрожат, не слушаются, но я упорно заставляю их работать. Почему мне так страшно? Ведь все позади. Они ушли. Они знали, что я обманываю, но все равно ушли. Это обозначает лишь то, что до меня им нет никакого дела. Так ведь? Я попросту им не нужна.
   И я ложусь в постель. Не выключаю свет. Закрываю глаза. Но не сплю. Ни минуты.
  
  
   ГЛАВА 3.
  
   Дом моего отца трехэтажный с выпуклыми, узорчатыми темно-зелеными стенами и колоннами стиля Ампир. Я исследую из окна этот замок, в дизайне которого используются римские, античные формы, и еле сдерживаю в груди внезапную злость. Все думаю о том, как мы с мамой едва сводили концы с концами, а этот человек шиковал в роскошных покоях. Да, не мне судить. И ситуация, в которую угодили мои родители - мне также неизвестна. Однако я не могу не замечать того, что находится прямо перед моим носом. Например, соседских коттеджей, кирпичного асфальта, высоченных, витых фонарей. Все это для меня в новинку, и первое время мне кажется, будто я сплю.
   - Дом - старый, но хорошо сохранившийся, - рекламирует блондинка. Она паркуется у входа и переводит на меня серьезный взгляд. - Твой отец богат. Я знаю, тебе не по себе, но постарайся не акцентировать на этом внимания.
   - Не акцентировать внимания? - удивленно переспрашиваю я, пусть и не хочу, чтобы в моем голосе звучали хотя бы нотки восхищения. - Да это здание больше всего нашего общежития вместе взятого! Он что - мафиози?
   - Городской судья.
   - Один грех.
   - Зои, зря ты покрасилась, - неожиданно поучает меня блондинка. Недоверчиво смотрю на нее и пожимаю плечами.
   - Захотелось.
   - Поговорим об этом?
   - Нет.
   Открываю дверь и небрежно выкатываюсь из салона. Нехотя поднимаю взгляд, еще раз осматриваю витые, медные ставни, и мне ничего другого не остается, кроме как вновь тяжело выдохнуть. Злость - довольно сильное чувство. Я знала, что не смогу стерпеть человека, бросившего не только меня, но и мою мать гнить где-то в тесной, разваливающейся комнате. Но думала ли я, что возненавидеть его окажется так просто? Черт, прохожусь свободной рукой по волосам и растерянно прикусываю губу: что я здесь вообще забыла? Это же немыслимо! Жить с отцом, да и какой он мне отец? Как же его называть? Константин Сергеевич? Костик? Папа? Как же все это глупо. Моя мама погибла, а я решилась на переезд в дом человека, не имеющего ни капли совести, ответственности, рассудка; не имеющего ни грамма знания о той жизни, о тех проблемах, о том мире, который сердито поджидает всех за порогом этого чудного, зеленого домика. У данной семьи есть антидот. У моей мамы его с роду не было. Что же имеется у меня, кроме перспективного, потрясающего будущего в логове злейшего врага?
   Я постанываю и захлопываю дверь. Блондинка переводит на меня снисходительный взгляд, собирается сказать что-то обнадеживающее - я думаю - как вдруг на пороге коттеджа появляется высокий, светловолосый мужчина и устремляет прямо на меня свои зеленые глаза. Не знаю почему, наверно, это сродни инстинктам, но я сразу понимаю, что это он - мой отец. Мы никогда не виделись, никогда не разговаривали, но достаточно лишь одного взгляда, и все становится предельно ясно. Он мой папа. Он меня бросил. И я должна злиться, но почему-то ощущаю в груди дикий трепет, словно этот человек - единственная родня, оставшаяся у такой вот несчастной сиротки. Нервно поправляю сумку - он нервно дергает горло свитера. Растеряно поджимаю губы - он растеряно хмурит лоб.
   Первой в себя приходит блондинка. Она откашливается и решительно сокращает расстояние между собой и моим.... Хм. Этим человеком.
   - Здравствуйте, я Наталья Игоревна, - Она жмет ему руку и зачем-то кивает. - Надеюсь, мы не сильно опоздали. Дороги, как специально, были битком забиты, поэтому нам пришлось постоять в пробках. Тем не менее, я привезла всю необходимую документацию. Электронная копия у вас уже имеется, но начальство потребовало письменного подтверждения. Итак, распишитесь. Вот здесь. И здесь.
   Этот человек делает, как она велит. Затем опять поднимает взгляд на меня и как-то нервозно пожимает плечами.
   - Здравствуй, - говорит он, а у меня ответить даже язык не поворачивается. Я знаю, я должна сказать хоть что-то. Должна! Но не выходит. Внутри вдруг становится так тяжко, что я отворачиваюсь, не найдя в себе сил смотреть в такие похожие, зеленые глаза.
   - Это Зои, - будто мне пять лет, сообщает блондинка. Она подтаскивает меня к себе и крепко стискивает за талию. - Я хочу быть уверена, что за эти три месяца с ней ничего не случится. Просьба личная. В документах вы ее не найдете. Просто мне будет спокойнее, если вы дадите слово.
   - Наталья, я и рад вам пообещать, что все сложится без происшествий. - Происшествий? Это так он называется внезапно объявившуюся семнадцатилетнюю дочь? Что ж, отличное определение. И ведь не скажешь - ошибка молодости. Куда приятнее звучит "огромное недоразумение". - Может, пройдете? - продолжает он. - Прошу, заходите. Вы долго ехали и, наверняка, устали. Мы приготовим гостевую комнату.
   - Нет, спасибо.
   Затем блондинка вдруг поворачивается спиной к этому человеку и кладет крепкие ладони мне на плечи. Она смотрит мне прямо в глаза, и я чувствую себя ужасно глупо, но не сопротивляюсь. Поджимаю губы и жду, когда же эта странная женщина скажет уже то, что накипело.
   - Ты - не твоя мать. - Пожалуй, это самое неожиданное напутствие. Оно бьет по моему лицу, как пощечина, и я обижено свожу брови. Хочу ответить, вырваться, однако блондинка продолжает. - Вы можете походить внешне, и я не сомневаюсь: внутри вы также поразительно схожи. Правда, это ничего не значит.
   - Ясно.
   - Подожди. Послушай.
   - Зачем? Вы говорите не о моей матери. Вы говорите о том, кем она являлась для вас, для окружающих, для остальных. Но вы понятия не имеете, какой же она была на самом деле. Так вот знаете? Я хочу быть ею! И это не стыдно.
   - Я не имела в виду, что...
   - Да. Вы не виноваты. Все это самолюбие людей, будто они, действительно, понимают жизнь. Ни черта вы не понимаете. И не пытайтесь понять. Все равно промахнетесь. Поэтому я просто хочу сказать вам спасибо, и все на этом. Не лезьте ко мне в душу, Наташа. - Впервые я называю ее по имени, и блондинка растеряно хмурит нос. - Пожалуйста. Мне это не нужно.
   - Я хочу, чтобы у тебя все получилось.
   - Я тоже этого хочу.
   Пожимаю ладонь социальному работнику и киваю. Знаю, она не специально, она не понимает, она не может понять, ведь никогда не ощущала ничего подобного, и поэтому пытаюсь утихомирить в груди обиду и злость. Нельзя испытывать ярость лишь от того, что другим твои чувства не знакомы. Когда-нибудь они изменят свое мнение. А если не изменят - и, слава Богу, ведь изменить его смогут только паршивые события.
   Блондинка уезжает. Я смотрю, как десятка скрывается за поворотом, и внезапно осознаю, что за моей спиной стоит он. Черт. Совсем забыла! Лицо мгновенно вспыхивает: то ли от гнева, то ли от стеснения, но я вдруг решаю вести себя смело и резко оборачиваюсь. Да. Так и есть. Этот человек небрежно облокачивается правым плечом о потертый, сероватый фонарь, и я бы поверила в то, что ему комфортно и запросто вот так вот стоять передо мной и криво улыбаться, если бы не красные пятна, вскочившие у него на шее.
   Этот Константин высокий. Стройный. Волосы у него короткие и светлые, немного рыжеватые. Почему-то морщусь, понимая, что еще вчера сама ходила с похожим цветом волос.
   - Не знаю, с чего начать, Зоя, - наконец, признается он, но я тут же вставляю:
   - Зои.
   - В смысле?
   - Не Зоя, а Зои.
   - Прости. - Он откашливается. - Знаешь, я хотел сказать, что мне очень жаль. Маргарита была чудесным человеком, что бы и кто о ней не говорил.
   - Поэтому вы ее бросили? - я не произношу этот вопрос со злостью или с гневом. Скорее я просто хочу понять, что же случилось, и почему мои родители так и не стали крепкой, дружной семьей. Мужчина пожимает плечами и громко выдыхает:
   - Это сложно. Не думаю, что стоит говорить об этом прямо сейчас. На пороге. Давай пройдем в дом, я все тебе покажу. Не волнуйся, слышишь? Я, правда, сожалею и хочу помочь.
   Так и хочется заорать: да не нужна мне твоя помощь! Мне нужен был отец, моей маме нужен был муж! Нам нужна была опора, поддержка, любовь, защита, но у нас ничего из этого не было. Ничего! Но я не произношу и звука. Пусть во мне и бушует дикий пожар, поддаваться эмоциям безумно глупо, ведь что бы я ни кричала, о чем бы ни говорила - факт остается фактом: идти мне некуда. Этот человек - моя единственная надежда хотя бы на какое-то будущее.
   Константин водит меня по роскошным, огромным комнатам, то и дело, отвлекаясь на звонки. Что ж, работы у него и, правда, завалом, иначе как объяснить то, во что эта семья превратила свой обычный, трехэтажный коттедж? Я никогда не видела ничего подобного, но стараюсь держать себя в руках и не расширять глаза слишком уж часто. Также я стараюсь не вздыхать, не охать, не каменеть при виде огромного, полукруглого телевизора, занимающего в зале больше места, чем моя прежняя кровать. Хожу по этим хоромам и думаю: как же такое возможно, что люди живут настолько по-разному? Все мы работаем, все мы стараемся достичь лучшего, однако кто-то ест из одноразовой посуды, а кто-то десять минут только раздумывает над тем, каким именно по счету ножом отрезать рыбу. Разве не абсурд? Да, оплата каждому своя: кому-то повезло больше, кому-то меньше, и, естественно, мы никогда не избавимся от этого пресловутого социального неравенства, ведь иначе это будет так сильно противоречить нашей человеческой натуре. Однако есть ли предел этому безумию? Я два года почти ничего не ела, делила с мамой один кусок мяса на двоих - и то не каждый день. Что же в это время делали люди с данной улицы? Сомневаюсь, что их проблемы хотя бы каким-то образом соприкасались с нашими.
   - Прости, - в очередной раз извиняется этот человек. Он убирает телефон в карман и поправляет вязанный, светло-бежевый свитер. - Не работа, а сплошное сумасшествие. Наталья говорила, чем я занимаюсь?
   - Нет. - Почему-то вру я и вскидываю подбородок. - Мы не говорили о те..., Вас.
   Константин не обижается. Наоборот понимающе кивает, и это бесит меня еще сильней: с какой стати он вдруг играет роль чувственного отца? Может, и виноватым еще себя считает? С силой прикусываю губу и горблюсь. Мне не по себе от этого места. Пусть здесь красиво - здесь холодно. Слишком много пространства для одиночества.
   Мы вновь спускаемся на первый этаж. Идем в зал, который совсем недавно показался мне слишком вычурным: кресла с дубовыми подлокотниками, толстые ковры, люстры, комоды, книги на широченных, деревянных полках - не перебор ли? Хотя не мне судить. Я как раз собираюсь спросить, можно ли подышать свежим воздухом - не терпится сбежать - как вдруг вижу около стеклянного столика высокую, худую брюнетку.
   - Зои, хочу представить тебе свою жену. Елену. - Константин подходит к незнакомке и ласково берет ее под руку, но, едва она поднимает на меня свой взгляд, как тут же весь свет в комнате, будто становится тусклым. Возможно, уголки ее пухлых губ и дергаются в чем-то напоминающем улыбку, однако я не ведусь на данный трюк. Уверена, эта особа уже со всей страстностью и горячностью успела меня возненавидеть.
   - Привет, - говорит она, но руку в мою сторону тянет.
   - Здравствуйте.
   - Надеюсь, ты добралась без происшествий.
   Опять это глупое слово! Боже, да я в курсе, что все вы желаете моей смерти, но, увы, простите, никто пока не пытался пробить дыру в моей тупой башке, и я жива, и я приехала, и я намереваюсь портить своим присутствием вам жизнь! Ведь вы именно так считаете? Ох, так и тянет сказать все это, так и тянет заорать во все горло! Боже, что я здесь делаю? Почему вообще разговариваю с этими людьми?
   - Меня нет, я умер, и до семейных драм мне нет никакого дела, - вдруг доносится голос за моей спиной, а я даже не оборачиваюсь. Еще один ненавистник? Эй, парень, выстраивайся в очередь! Дом и так кишит мегерами.
   - Подожди, Саша. Стой. - Этот человек хмурит брови и холодно отрезает, - вернись.
   - О, Боже, я же объяснил, мне плевать. Не хочу разговаривать, не хочу даже думать об этом и вообще лучше не...
   Голос замолкает. Я все еще не оборачиваюсь, чувствуя себя полной дурой. О чем я только думала? Приехать в чужой дом, в чужую семью. Кому я здесь нужна, да и кто мне здесь нужен? Это неправильно, глупо, дико! Надо срочно убегать, уносить ноги! Прямо сейчас! Они против не будут. Сто процентов. В конце концов, в приюте я хотя бы не должна притворяться, что все хорошо, не должна быть благодарна! А тут..., как же мне быть здесь? Обязана ли эта семья оплачивать мое существование, а главное - смогу ли я с этим смириться? Нет, конечно, нет! Мама погибла, но это не их вина, не их проблема! Разворачиваюсь. Твердо намереваюсь убежать вон из этого дома - без объяснений, без разрешения - как вдруг внезапно натыкаюсь на зеленые, ошеломленные глаза и столбенею. Меня пробивает судорога, где-то на заднем фоне Константин объясняет, что это его сын, что его зовут Саша, что он не хотел меня обидеть, а просто сморозил очередную глупость, но мне все равно. Я стою и недоумеваю: неужели в жизни, действительно, случаются такие совпадения?
   Знакомый уже мне парень неуклюже потирает разбитую губу и усмехается: уверена, он удивлен не меньше моего. Не знаю, что сказать. Просто покачиваю головой и пожимаю его широкую ладонь.
   - Ну, привет, - говорит он, а я все пытаюсь осознать, что это тот самый несчастный чудак, улизнувший из рук сумасшедших психопатов через окно в моей ванной. - Ты та самая Зои?
   - Видимо, да.
   - Вы знакомы? - спрашивает Константин, на что Саша издает нечленораздельный звук и отмахивается. Видимо, он скрывает происхождение своих синяков. Умора! Неужели сказал, что наткнулся на дверной косяк? Хмурю лоб и неожиданно осознаю: цвет наших глаз неспроста так схож. У нас общий отец, мы практически родные, и мы виделись еще вчера, ни о чем даже не подозревая. Что это, если не судьба? Протираю руками лицо и отрезаю:
   - Мне надо на воздух.
   Не слышу, что отвечают. Срываюсь с места и со всех ног несусь к выходу. Плутать не приходится. Широкие, темные двери оказываются прямо перед моим носом, едва я выбегаю из зала, и уже через секунду я нахожусь за порогом этого чертового, странного дома, в котором куча места, но совершенно отсутствует кислород. Не знаю, куда себя приткнуть. Нервно хожу из стороны в сторону, стискиваю пальцами талию, а затем сдаюсь и плюхаюсь на порожки. Пытаюсь привести в порядок дыхание, мысли. Кладу голову на колени и вдруг понимаю, что сейчас развалюсь, если кто-то неожиданно решит ко мне прикоснуться. Рассыплюсь на части.
   - И как теперь быть? - неожиданно спрашивает знакомый голос, но я не реагирую. Все продолжаю сжимать глаза и медленно, протяжно дышать. - Я ведь поклялся тебя ненавидеть.
   - Аналогично.
   - А ты помогла мне.
   - Так и есть.
   - Это паршиво, - Саша тоже садится на порожки, однако нас все же разделяет приличное расстояние в несколько десятков сантиметров друг от друга. - Ты как?
   - Нормально.
   - А если честно?
   - Пока рано говорить честно. - Поднимаю на парня взгляд и вижу уже знакомые мне уродливые веснушки. Он молчит, ждет чего-то, а меня так и дерут на куски бешеные, странные чувства, и я не знаю, что сделать, чтобы утихомирить их; что сказать, чтобы избавиться от этого ядовитого огня в груди. - С тобой все в порядке? - выпаливаю я, на что Саша вдруг громко усмехается. Он откидывает назад голову и искренне смеется.
   - Что? - недоумеваю я. - Чего ты?
   - Ты за меня волнуешься! - вскидывая руки, восклицает парень. - Куда уж смешнее? Внебрачная дочь моего отца оказывается адекватным, приятным человеком, который способен не просто на нормальную жизнедеятельность, но еще и на нормальные чувства! Поразительно! А я ожидал встретить убогую, прыщавую малолетку.
   - А я думала о горбатом, тощем неудачнике.
   - Я и так тощий!
   - Ну, не настолько же.
   Мы вновь усмехаемся. И это так странно. Странно сначала привязаться к человеку - пусть чувство и было мимолетным - а потом попытаться его дико возненавидеть. Возможно ли это? Вероятно, нет, потому что, несмотря на все мои попытки, веснушчатого парня я расцениваю, как друга, а не как врага.
   - Может, провести тебя до комнаты? - неуверенно спрашивает Саша, на что я растеряно, вскидываю брови. - Тебе ведь нужен гид, брат, друг.
   - Друг, - быстро соглашаюсь я. - Именно он.
   - Вот и отлично, - поднимаясь, выдыхает парень. - Не знаю почему, но мне кажется, я могу тебе доверять.
   - Может, потому, что я спасла твою жизнь?
   - Все мы время от времени нуждаемся в спасении. Человек тонет, протяни руку помощи, правильно? Иначе, мы не только хладнокровно наблюдаем за его мучениями, но и становимся в какой-то мере соучастниками преступления.
   - Наверно.
   - Пойдем. Сегодня не я утопающий.
   Он протягивает мне руку. Я смотрю на нее, хочу объяснить, что все очень сложно, очень запутано, и в то же время понятия не имею, что сказать. Слова так и застревают где-то в горле. Трудно выдавить из себя хотя бы звук, когда в голове полный кавардак, а внутри - палящая засуха. И тогда Саша присаживается обратно. Громко выдыхает и кладет подбородок на прижатые к груди колени.
   - А, может, - шепчет он, - и, правда, не стоит спешить.
   Я незаметно киваю, и мы так и сидим на пороге до тех пор, пока наши лица не становятся темными, улицы не покрываются нежным мраком, а фонари не превращаются в высоченные, мутные фигуры, обволакивающие светом лишь те места, которые им близки и знакомы.
  
  
   ГЛАВА 4.
  
   Ночью не плачу. Горло щиплет, но я упрямо держу себя в руках и засыпаю, сжимая пальцы в кулаки до такой степени, что на утро ладони в небольших, красных ранах. Моя комната огромная, правда, стены давят на плечи с такой силой, что хочется как можно скорее убраться подальше отсюда, и я не медлю: подрываюсь с постели, будто ужаленная. На дубовом стуле висит одежда. Клетчатый сарафан и белая рубашка. С ужасом осматриваю этот наряд и стискиваю зубы: что за черт? Я должна надеть это?
   - Боже.
   Закатываю глаза и пару раз глубоко выдыхаю. Три месяца. Всего три месяца, и я буду свободна. Беру одежду и пулей бегу в ванную. В свою ванную. Помимо гигантской гардеробной к спальне примыкает ванная комната, и вчера я неприлично долго стояла на пороге, соображая, что раньше не видела ничего подобного. И меня пугала отнюдь не цена белоснежных, мягких табуретов, а то, что я прожила почти восемнадцать лет, но никогда еще не сталкивалась лицом к лицу с подобными условиями.
   Втираю в кожу какой-то приятный, густой гель, становлюсь под грубые, горячие струи воды и жду, когда тело будет полностью чистым. Кабинка наполняется паром. Становится дико жарко. А все жду и жду, и думаю уже не о мыле, не о шампуне, а о предательстве, которое совершила. Смоется ли оно одновременно с грязью? Недовольно закрываю кран и вырываюсь на свободу. Обматываю тело полотенцем, стискиваю зубы и мысленно повторяю: у тебя нет выхода. Ты должна жить здесь. Ты должна смириться с тем, что бежать некуда. И я поднимаю взгляд, и вижу себя в зеркале, окруженную этой расписной плиткой, ароматическими маслами, тусклыми, круглыми лампами и замираю: на такую жизнь не соглашаются, о такой жизни мечтают. Шелковые простыни, дорогая школа, неуместно богатый отец - все это не наказание. Все это походит на щедрый подарок свыше, который заставляет меня чувствовать вину и стыд перед мамой.
   Надеваю блузку, потом сарафан. Он немного велик в бедрах, подвисает, но я не обращаю внимания. Какая разница. Расчесываю мокрые волосы. Они прилипают к голове, и выгляжу я, наверняка, ужасно нелепо, но опять-таки: и что с того? Если мне все же и предстоит жить здесь, то я попытаюсь не придавать ничему огромного значения. Пусть все будет, как будет.
   Я спускаюсь на первый этаж, нервно поправляя ворот блузки. Вижу Сашу - он тоже одет в нелепый, клетчатый костюм и теребит красный галстук - и киваю. Надеюсь, он будет рядом, когда дети богатых снобов решат разрезать меня на кусочки. Хотя, стоп. Какая разница.
   - Школа - это обязательный пункт, Зои, - внезапно говорит Константин. Он появляется из ниоткуда и припечатывает меня к месту серьезным, деловитым взглядом. - Прости, но так надо. В нашем лицее каждый день - дополнительная стоимость. Директриса согласилась принять тебя, но намекнула на безупречную посещаемость, что значит, ты должна идти на учебу уже сегодня, а не через несколько дней, после того, как привыкнешь к обстановке.
   - Я поняла.
   - Саша поможет тебе.
   - Хорошо.
   - Занятия до четырех. За вами приедет машина. Если хочешь, мы можем встретиться в городе. У меня перерыв с пяти до половины седьмого. Обсудим наши..., - он мнется и растеряно хмурит лоб, - наши отношения.
   Не могу сказать, что мне не терпится поговорить с этим человеком о его прошлом. Но любопытство перевешивает гордость, и я киваю. Ради мамы я должна знать правду. Должна во всем разобраться. Мы смотрим друг на друга чуть больше положенного. Затем Константин откашливается и провожает нас до двери. Саша выходит первым. Плетется к машине, а я так и стою на пороге, не понимая, что делаю, где я, зачем на мне этот дурацкий наряд, и отчего сердце так бешено бьется.
   - Прости, если что-то не так, - неожиданно говорит этот человек, и я недоуменно оборачиваюсь. Он стоит в углу, и лишь правую часть его лица освещает утреннее, неяркое солнце. Вторая же половина темная. И почему-то я думаю о том, что у каждого из людей есть добрая и злая сущность. Какой же он - мой отец. Чего в нем больше: хорошего или плохого? Он так заинтересованно на меня смотрит, и выглядит, действительно, порядочным мужчиной. Но что же тогда произошло с ним семнадцать лет назад? Почему он бросил маму, почему не позаботился о ней, почему отпустил? Неужели наше поведение оправдывает отнюдь не наш характер, а всего лишь обстоятельства? Какими же тогда мы жалкими, должно быть, выглядим со стороны. - Зои, я, правда, не знаю, как себя вести. Я - не твой отец. Но сейчас именно я обязан о тебе заботиться.
   - Не обязаны.
   - Обязан. И я прошу тебя помочь мне в этом. Не отталкивай меня, слышишь? Давай хотя бы попробуем узнать друг друга.
   - Я же согласилась встретиться, - облизываю губы и нервно пожимаю плечами. - Что еще вам нужно?
   - Ты понимаешь, о чем я.
   И я, действительно, понимаю. Однако не собираюсь менять своего мнения. Вряд ли мы станем близкими людьми, вряд ли я приду к нему, когда мне будет плохо или страшно. И пусть биологически он мой родной отец, внутри я не ощущаю ничего, кроме страха перед чужим, неизвестным мне мужчиной, от которого на данный момент зависит мое будущее.
   - Я опоздаю на учебу, - поправляю ремень сумки и с вызовом смотрю в эти похожие зеленые глаза. Если Константин считает, что все так просто, он сильно ошибается. - Увидимся после занятий.
   Вижу, что он сбит с толку, но не позволяю себе почувствовать укол вины. Мы не должны стать друзьями, не должны привязаться друг к другу. Это совершенно чужой человек, и хотя бы ради мамы я не должна забывать об этом.
   Саша уже сидит в черной, тонированной машине. Он небрежно вытягивает ноги, смотрит на меня и хмыкает. Видимо, понимает, что мне сейчас паршиво. Автомобиль трогается, меня грубо припечатывает к сидению, и я впяливаю взгляд перед собой, на кожаный светлый чехол переднего, пассажирского сидения. Не хочу смотреть по сторонам. Не хочу даже думать о том, что меня ждет и на что я подписалась, и все равно думаю: наверняка, эта школа безумно отличается от той, в которой мне раньше приходилось учиться. Меня же отчислят, едва я открою рот на какой-нибудь заумной физике! Блин, о чем я только думала? Водитель резко поворачивает, и я в очередной раз ударяюсь спиной о сидение. - Он что, убить нас хочет?
   - Он просто спешит, - поясняет Саша. - Мы опаздываем, а за опоздания у нас классные санкции. Поверь, тебе лучше о них не слышать.
   - Пережить бы этот день.
   - Кстати об этом. - Мне не нравится тон парня: какой-то неуверенный и виноватый, и поэтому я тут же перевожу на него взгляд. - Тот псих...
   - Какой псих?
   - Который хотел выпотрошить из меня внутренности.
   - Блондин с кошачьими глазами?
   - Да-да! Именно он. Так вот. Он...
   - Что? - тяну я и полностью поворачиваюсь к брату. Тьфу. К другу. Или не знаю к кому, в общем. - Что ты мямлишь. Говори нормально. Сейчас ты не пьян и не убегаешь от качков.
   - Зои, он учится в нашем лицее.
   - Что? А я-то думала, хуже быть не может!
   - Это ерунда, на самом деле, - добавляет Саша и как-то нервно поправляет ярко-красный галстук. - Я учусь с ним всю жизнь, и столько же он планирует стереть меня в порошок. Но, как видишь, я цел и невредим.
   - Ты говорил, что ты - труп, - недовольно напоминаю я и мгновенно завожусь, осознавая насколько паршива ситуация. - Я помогла потому, что думала, у тебя серьезные проблемы!
   - Так и есть. Просто эти проблемы немного затянулись.
   - Затянулись? Боже, да я ведь ему соврала, и он это понял. А эти лысые секьюрити рядом с ним..., ужас! Что ты на самом деле натворил? Дело ведь не в рыжеволосой отличнице, правда? Скажи честно.
   - Пока рано говорить честно, - передразнивает меня Саша и довольно лыбится, будто только что сморозил отличную шутку. - Все будет хорошо. Не бойся.
   - Я и не боюсь.
   - Тогда, тем более, не кипишуй.
   - Почему ты так говоришь? Это ведь опасно. В прошлый раз тебя сильно избили, ты был испуган, растерян. Неужели ты не понимаешь, что может произойти сегодня?
   - Нет, Зои, это ты ничего не понимаешь, - резко отвечает парень и вдруг смотрит на меня так обижено и недовольно, что я замираю. Понятия не имею, чем вызвала такую реакцию, но мне определенно становится не по себе. - Забудь.
   - Но...
   - Забудь, - твердо повторяет он. - Жаль, что я втянул тебя в это, но просто поверь мне на слово. Ладно?
   Киваю и растеряно скрещиваю на груди руки. Возможно, я перешла черту, ведь, в конце концов, о Саше мне ничего не известно. И, тем не менее, интуиция подсказывает быть наготове: кто знает, что меня ждет.
   Мы останавливаемся около кривого, изломанного здания в стиле деконструктивизма, которое визуально отражает всю агрессивность и враждебность местных взглядов, и я тут же чувствую, как в тугой узел поочередно скручиваются мои органы: чего ожидать от учеников данной школы? Наверняка, они такие же непростые и замысловатые, как и острые, титановые пики, тянущиеся к небу из кирпичного фасада. Саша хлопает дверцей, а я срываюсь с места только после нескольких громких вздохов и мысленного пинка под зад. В конце концов, чего именно я боюсь? Перемен? Людей? Осуждения? Нужно относиться проще к тому, что сейчас со мной происходит. Неважно, что будет дальше, главное - я не перестану быть той, кем я всегда являлась. А мне ведь многое пришлось пережить, не самое хорошее. После побоев некоторых маминых ухажеров, после поздних походов в клуб, разговоров со смердящими алкоголиками, танцовщицами, наркоманами - нынешнее состояние дел не должно внушать мне никакого ужаса. Вот только неясно, почему же так сильно хочется сорваться с места и броситься наутек.
   За то время, пока мы доходим до огромных, стеклянных дверей, меня успевают осмотреть и отсканировать сотни любопытных, удивленных взглядов. Я стараюсь не обращать на них внимания. Иду, держусь рядом с Сашей, но, то и дело, ловлю себя на мысли, что неосознанно сжимаю в кулаки руки. Изо всех сил.
   - У нас есть правила, - говорит Саша по пути в кабинет директора, и я концентрируюсь на его голосе, одновременно пытаясь абстрагироваться от окружающего мира. - Прогулы - плохо. Форма - хорошо. Внеклассная деятельность - очень хорошо. Драки - отлично, но, если честно, я бы не советовал. Захочешь пустить слухи - дерзай, источник не найдут, уверяю. А вот если решишь выяснить с кем-то отношения - сто раз подумай. Последствия печальные и обычно обсуждаемые. Бурно обсуждаемые.
   - Просто Беверли-Хиллз.
   Саша усмехается, а я осматриваю огромные, прозрачные окна, из которых состоят практически все коридоры. От того мне кажется, будто я попала в бесконечный, светлый лабиринт из чьих-то лиц, отражений, зеркал. Удивительное зрелище. Никогда еще не видела подобного сочетания простоты и шика. Само слияние этих слов немыслимо. Однако именно это я и ощущаю: воздух, пространство, свободу. Свобода повсюду, и одновременно нигде.
   - Ты учишься здесь всю жизнь. - Это не вопрос, но Саша все же отвечает.
   - Да. Сколько себя помню - постоянно тут.
   - Удивительное пренебрежение к тому, что в глазах других делает тебя счастливчиком.
   - Что именно? Окна? Алгебра? Итоговые экзамены? Или, может, ежемесячные сборища в актовом зале, где рассказывают, кто и когда прокололся?
   - Видел бы ты мою прежнюю школу. Не выделывался бы.
   - Да это не школа, а Колизей. Каждый день - борьба то с учителями, то со сверстниками.
   - Везде так.
   - Не везде, - вдруг серьезно отвечает парень, и я неосознанно перевожу на него взгляд. - В обычных школах дети просто хотят быть лучшими. А в моей школе все рвут глотку за то, чтобы не стать худшим.
   - Какая разница?
   - Большая. Стремление развиваться или стремление пройтись по чужим головам? Я не знаю, как там - за пределами моей прочной скорлупы - но у нас здесь сплошное соревнование. И цель - не стать победителем. Да, все хотят выиграть. Но еще больше все хотят выиграть у кого-то. Обойти его. Унизить. Поразвлечься. Самоутвердиться за счет его неудачи, а не за счет собственной победы. Это напрягает.
   Саша говорит так, будто, действительно, знает, в чем дело. Будто прошел через подобное, и не один раз. Поэтому я поправляю волосы и тихо спрашиваю:
   - А ты, к какому же типу относишься?
   - Угадай, - он кривит подбитую губу, смотрит на меня, а я уже знаю ответ. Едва ли крутой парень искал бы спасения посреди ночи в каком-то вшивом мотеле. - Если ты думала, что дружба со мной облегчит тебе жизнь, ты, к сожалению, ошибалась.
   Теперь я слышу обреченность. Саша вроде пытается улыбаться, но я вижу: ему обидно. В чем же он провинился? Как накосячил? Почему-то я уверена, он не сделал ничего такого, что чуждо всем, кто учится в этой школе. В очередной раз поражаюсь тому, насколько жестоки именно дети. Они грызут друг друга похлеще взрослых, не имея на то никаких причин. А главное - им кажется, что они поступают верно. И тут уж сложно понять, чья вина лежит у основания. Наверно, все зависит от самого человека, от его личностных качеств. Однако, вот уж парадокс, наше современная тинэйджерская толпа заведомо исключает понятие личности. Ведь если ты не со всеми - ты против всех. Если ты не такой же - ты чужой. То есть надо быть кем угодно, лишь бы не тем, кем ты являешься на самом деле.
   - Я вообще-то о другом подумала, - бодро восклицаю я и на удивление просто сокращаю огромный, ледяной метр между нами. Теперь наши руки соприкасаются, и Саша недоверчиво вскидывает брови. - Я думала о том, что мне ловить нечего, а вот ты можешь запросто купаться в лучах моей славы.
   Надеюсь, парень поймет мою шутку, и, к счастью, вижу, как он широко улыбается. Не хочу, чтобы Саше было плохо, пусть это и звучит нелепо. Мы едва знакомы, с чего я вообще должна о нем волноваться? Однако что-то мне подсказывает, что нам надо держаться вместе. Просто необходимо. Парень доводит меня до нужного кабинета, а затем перекрещивает.
   - Иди, сестра моя, - низким голосом, протягивает он и усмехается. - Я подожду до звонка, потом пойду на урок, иначе влепят штраф. Номер класса сможешь уточнить у охранника, или спроси у самой директрисы.
   - Может, она меня и проведет? В конце концов, я - новенькая. Теплый прием, радушие, боль за каждого ученика и все такое.
   - Наивная.
   Смеется Саша и машет мне рукой. Он располагается на широкой, бежевой кушетке, окруженной какими-то широколиственными растениями, а я поворачиваюсь лицом к двери и громко вздыхаю. Не хочу думать о том, что меня ждет. Не хочу волноваться. Просто стучусь и решительно врываюсь вовнутрь.
   - Здрасте. - Полноватая, седовласая женщина отрывает взгляд от документации и растеряно вскидывает брови. - Я Зои. Зои Регнер. Мне сказали..., вы ждете. На счет предметов надо поговорить, да? Или вы хотели меня испытать? Или что там еще делают с новенькими?
   - Зои Регнер?
   Киваю и наблюдаю за тем, как женщина неуклюже поднимается с малюсенького кресла: черт, как же она там уместила весь свой толстый зад?! Отмахиваюсь от глупых мыслей и вдруг вижу, как она подходит к еще одной двери. Медленно стучится, медленно переводит на меня лукавый взгляд и также медленно отрезает:
   - Директор, Кузовлева, уже давно вас ждет.
   - О, - растеряно тяну я, и стискиваю зубы. Ну, конечно! Неужели у такой шикарной школы была бы такая старая и толстая директриса? Во всем должен быть вкус. Даже в выборе начальства. - Хорошо. - Киваю и на ватных ногах плетусь в смежный кабинет. Эта старуха все смотрит на меня, злорадствует, а я едва сдерживаюсь от того, чтобы не послать ее. Как же мало в мире осталось удовольствий, раз люди радуются промахам других людей.
   - Который час?
   Поднимаю взгляд и останавливаюсь. Прямо передо мной стоит худощавая, высокая женщина с измазанными в лаке волосами и узкими глазами скорее от гнева, чем от яркого солнца. Она скрещивает на груди руки и повторяет:
   - Который час, Зои?
   - Половина девятого.
   - Ты собираешься идти на занятия?
   - Ну да.
   - Тогда почему ты пришла ко мне тогда, когда должен уже начаться первый урок? Ты решила его пропустить? Ты сочла неважным прийти немного раньше?
   - Простите, я просто не...
   - Это неприемлемо, - перебивает меня директриса и подходит к широкому, деревянному столу, окруженному книжными шкафами. Я так и застываю с открытым ртом, когда она продолжает. - Впредь приходи вовремя. Я знаю, в какой ты ситуации. Я знаю, как тебе сложно. Но учти, меня это не волнует. Ты в моей школе, а здесь мои правила.
   Директриса испепеляет меня пренебрежительным взглядом, и вместо того чтобы покорно кивнуть, я вдруг расправляю плечи и говорю:
   - Простите, но я и не сомневалась, что никому здесь нет до меня никакого дела.
   - Значит, не разочаруешься.
   - Не разочаруюсь.
   - Садись.
   - Я постою.
   Складываю перед собой руки и крепко стискиваю зубы: если это поединок, я сдаваться не собираюсь.
   - Как хочешь. Итак, твои оценки. Средний бал - четыре с половиной. Вполне подходит для нашего лицея, однако сомневаюсь, что результат останется неизменным после контрольных тестов. Программа у нас сложная. Тебе придется многое наверстать, чтобы хорошо сдать экзамены, ты это понимаешь?
   - Понимаю.
   - Советую записаться на дополнительные занятия по основным предметам, и, конечно, по тем, на которые ты рассчитываешь при поступлении. Ты уже выбрала институт?
   - Планы изменились, как видите. Сейчас все иначе.
   - Не тяни резину, никто не сжалобится над тобой, Зои. - Директриса слегка горбится и облокачивается бедрами о стол. - Что насчет внеклассной деятельности? Ты занималась чем-то в прежней школе?
   - У нас не было кружков.
   - Поешь?
   - Нет.
   - Танцуешь?
   - Нет.
   - И рисовать, наверняка, не умеешь.
   - Не умею.
   - Чем же ты планируешь заниматься? Развитие - есть степень просвещенности, культуры. Нет развития - нет изменений, а стоять на месте - значит быть мертвым.
   - Простите, - пожимаю плечами и к собственному удивлению усмехаюсь. - Но я ничего не умею. Нет во мне никакой культуры, увы.
   - Отсутствие культуры - не всегда отсутствие таланта. Неужели нет того, что приносит тебе удовольствие? Зои, это даже как-то обидно. Человек без желаний, кто же он?
   - Я люблю музыку, - вдруг защищаюсь я. - Но как это поможет мне в жизни и при сдаче экзаменов?
   - Возможно, никак. Однако я буду спокойна, если ты займешься чем-то дельным, помимо школьных занятий.
   Так и хочется спросить, какое вам дело? Однако я вдруг сама понимаю, что она имеет в виду. Дочь стриптизерши, заблудшая душа в коридорах престижной, дорогой школы. Какому директору такое придется по душе? Вместо того чтобы воспитывать городскую элиту, ей придется следить за тем, чтобы я не обкурилась и не обдолбалась в блестящих, скользких туалетах. Вот уж непосильная задача: свалить себе на плечи трудного подростка с кучей дополнительных бонусов. В одну секунду эта высокая женщина вызывает во мне не просто злость, а открытое презрение. Я знаю, что не являюсь лучшим примером для подражания, однако еще никогда я не чувствовала себя таким ничтожеством.
   - Мне можно идти? - говорить сложно, но я упрямо вскидываю подбородок. Смотрю этой стерве прямо в глаза и не моргаю. Пусть знает, что ее угрозы меня не пугают.
   - Да, и запомни: твой отец немало сделал, чтобы тебе выпал этот шанс. Не упусти его.
   - Не упущу.
   Я срываюсь с места и пулей выметаюсь из кабинета. Даже в коридоре не сбавляю темп. Все бегу и бегу, и думаю о том, куда попала, и кем теперь стану. Как же сражаться с такими людьми? Они высосут из меня все соки, все силы! Боже, а как она на меня смотрела! Она не видела перед собой семнадцатилетнего подростка, она видела протухший продукт, который вдруг ее заставили съесть. Ну, и подавись, стерва!
   Останавливаюсь возле окна, полностью вмещающего все мое тело. Смотрю на газон, машины, дальние высотки и хочу вернуться домой. Я знаю, там у меня не было возможностей, не было даже шансов на хорошее, обеспеченное будущее. Но кому нужны эти мечты, если после их достижения, ты превращаешься в бесчувственную глыбу и реальную тварь. Тут даже слов других подбирать нет желания, да и о чем вообще можно говорить, когда человек, чья профессия априори подразумевает любовь к детям, только что вылил на меня столько грязи, сколько я никогда еще в своей жизни не видела?
   Пару раз моргаю, протираю руками лицо и выпрямляю плечи. Если я сдамся - значит, она права, и мне, действительно, здесь не место. Однако я хотела бы поспорить и после посмотреть в ее бесчувственные глаза. Что бы она тогда сказала? Что бы она сказала, добейся я всего сама, а не с помощью больших денег или фамилии?
   Эти мысли меня успокаивают. Не знаю, удастся ли мне выстоять, но уже желание борьбы заслуживает уважения. Глупо, но вдохновляет.
  
   К счастью, не все учителя хотят увидеть, каким прекрасным, алым цветом заливаются мои щеки, поэтому большинство занятий проходит более-менее спокойно. Конечно, меня бесят чужие взгляды, шепоты за спиной, но кто сказал, что будет просто? Да и я бы, наверняка, с трепетом обсуждала "свежее мясо". Такое испытание обязан пройти каждый новенький, это своего рода посвящение, однако уже к концу четвертого урока я даже привыкаю к чрезмерному вниманию и перестаю на нем зацикливаться.
   В столовой со мной никто не садится. Я говорила с парочкой блондинок на занятии по литературе, правда, не думаю, что они рискнут и присоединятся ко мне. Это слишком опасно, когда речь идет о собственной репутации. Занимаю единственный свободный столик около входа и кисло осматриваю еду: школа вроде хорошая, а еда отвратительная. Вареные овощи, вареное мясо, какой-то светло-желтый компот. Так и сарафан на мне перестанет держаться. Скептически разрезаю филе серебряным ножом - о да, я уверена, это настоящее серебро - и удивленно оборачиваюсь, заметив, как кто-то садится рядом. Уже хочу сказать "привет", но замечаю два хитрых, карих глаза, и буквально цепенею. О, нет! Так и тянет кинуться прочь, ведь перед собой я вижу того самого парня, что избил Сашу возле мотеля. Он едва заметно улыбается, растягивая тонкие губы, и по-хозяйски облокачивается о край стола.
   - Кого я вижу, - говорит он, - маленькая лгунья.
   Натянуто улыбаюсь и возвращаюсь к еде. Решаю, что с меня хватит плохих событий на сегодня. Парень не шевелится. Краем глаза замечаю, как он играет с зубочисткой, крутит ее во рту, цепляет белоснежными зубами. Его движения напоминают мне повадки скользкой змеи. Он и сам змея, судя по тому, что сделал с Сашей. Гадкий, неприятный тип. Глядя на его острые черты, созерцая эти невероятно холодные глаза, невольно хочется отвернуться.
   - Удивительно, - тянет он, водя длинным пальцем по столу, рисуя на нем невидимые узоры, - как ты оказалась здесь?
   - Стечение обстоятельств, - отвечаю я без особой охоты. Он усмехается, но мне совсем не кажется, что это игривая ухмылка. Скорее, она - предупреждение. Я солгала ему. Неужели меня ждет та же судьба, что и Сашу?
   - Выглядишь потерянной, - продолжает он низким, густым голосом, - тебя смущают местные ребята? Если хочешь, я накажу обидчика.
   - Я в порядке. Спасибо.
   - Видимо, ложь - твой талант.
   Вновь смотрю на парня и почти явственно ощущаю, как от него исходят неприятные, колючие волны. Мне вдруг становится страшно. Возникает ощущение, что он вполне мог бы ударить меня сейчас. Хочется рвануть вон из столовой, как можно дальше отсюда, но в голове вдруг вновь просыпается это ноющее желание постоять за себя. Глупое желание.
   - Не говори так со мной, - отрезаю я, стараясь имитировать ту же холодность и отстраненность, что и парень.
   - А как же с тобой говорить? - с наигранным интересом спрашивает он и поправляет пышную, светлую шевелюру. На запястьях сверкают золотые запонки. Наверняка, новенькие. Те были испачканы кровью. - Ходят слухи, твоя мамочка была той еще штучкой. Это правда?
   - Может, ты просто найдешь себе другое место? - цежу я сквозь зубы.
   Между нами вспыхивает что-то опасное. Парень глядит на меня упрямо, словно и вправду ждет ответа на свой идиотский вопрос. Его глаза сияют азартом, каким-то странным и глупым желанием. Секунду спустя я понимаю, что желание это простое - унизить меня. Покрыть грязью. Точно так же, как он сделал это с Сашей. Молча смотрю на него, стараясь не выглядеть жалкой. Он изгибает губы в презрительной усмешке и едва ощутимо касается пальцем моей щеки. Я отдергиваюсь, резко и быстро.
   - Лучше ты найди себе другое место, маленькая лгунья.
   - Иначе что ты мне сделаешь? Ну, что?
   - Найди другое место, - настойчиво повторяет он, хватая меня за руку так сильно, что мне кажется, будто после этого останется жуткий синяк, - или тебе сильно не поздоровится.
   - Отпусти. Мне больно!
   - Привыкай к этому чувству, лгунья, - ледяная улыбка тянет его губы в стороны, - ты еще не раз испытаешь его, если снова прикроешь своего названного братца.
   Мы смотрим друг на друга еще пару секунд, и, кажется, что весь мир вокруг просто остановился, замер, а затем я, наконец, вырываю руку из его крепких пальцев и подрываюсь с места.
   - Иди к дьяволу, больной ублюдок, - шиплю я, глядя в кошачьи глаза, - еще раз подойдешь ко мне, пожалеешь!
   Подхватываю с пола сумку, резко закидываю к себе на плечо и решительно несусь к выходу. В столовой так тихо, что я слышу собственные шаги. Наплевать. Пусть смотрят.
   Я иду по стеклянному коридору, не оглядываюсь и где-то в глубине души сдерживаю бешеные рыдания. Господи, что же я им такого сделала? Почему они не могут оставить меня в покое! На физкультуру прибегаю вся взвинченная и красная. Одеваюсь в эту дебильную, желтую униформу, едва не порвав шорты. Плевать на всех, плевать! Завязываю волосы в тугой хвост, даже не смотрю на своих одноклассниц, которые так и таращатся на меня во все глаза, и выбегаю на стадион. Ах, идите к дьяволу! Все к дьяволу! Ношусь по кругу, как угорелая. Учительница меня хвалит, говорит: у меня талант. О, да, что вы говорите! Пойдите, доложите директрисе, она сто процентов обрадуется! К концу урока едва дышу. Я вся потная, я жутко уставшая, и мне уже даже злиться сложно. Просто хочется поскорее покончить со всеми делами и вернуться домой. Ну, или куда там. Куда получится. Я плетусь обратно в раздевалку и радуюсь такому маленькому плюсу, как душевые кабинки. Мне сейчас крайне необходимо смыть с себя не только пот, но и лишние эмоции. Одноразовые белоснежные полотенца сложены в пирамиду на невысоком, стеклянном столике. Я беру одно из них и слежу за тем, куда идут и что делают остальные девушки. Через пару минут я оказываюсь в широкой, просторной комнате, оборудованной закрытыми душевыми, и улыбаюсь. Хотя бы что-то хорошее за весь день. Я решаю не мыть голову. Потираю плечи, живот и слушаю, как о чем-то разговаривают одноклассницы. Становится немного грустно. Я невольно вспоминаю о том, что никто здесь не мечтает обзавестись новым другом, как вдруг чувствую чьи-то пальцы на спине.
   - Эй.
   Вздрагиваю и оборачиваюсь. Уже готовлюсь отбиваться всем, что попадется под руку, однако натыкаюсь на миловидную блондинку. Она неожиданно протягивает:
   - Ты молодец.
   - Что? - не сказать, что паршиво говорить с кем-то, когда ты голый. Хотя это смущает довольно-таки прилично. - В смысле?
   - То, что ты сказала Диме. Это правильно. Ему надо давать отпор, а то совсем заигрался.
   - Ааа, - неуверенно киваю. - Да, он странный.
   - А что ты хочешь от парня, отец которого буквально держит весь Питер? - Она хмыкает и пожимает худыми, красивыми плечами. - Главное, потерпи. Он успокоится со временем. Так всегда бывает, поверь.
   - То есть я не первая, кого он хочет убить?
   - Убить? - блондинка звонко смеется. - Нет, конечно, нет. Не ты первая, не ты последняя.
   Что-то в ее голосе такое избитое, что я даже усмехаюсь. Очередное клише после злой мачехи и крутого, ненормального психа - именно глуповатая блондинка, растягивающая звуки и часто моргающая глазами.
   - Ладно, - киваю. - Я..., я хочу помыться, если ты против.
   - Конечно! Просто хотела сказать, что думаю. - Она хихикает и уходит, крутя голыми, идеальными бедрами, и я тут же прыскаю. Отлично! Теперь у меня есть один союзник. Самое настоящее достижение.
   Смываю оставшийся на коже гель и заматываюсь в полотенце. Материал приятный. Такой мягкий. Интересно, сколько же эта школа может себе позволить, если она расщедрилась даже на подобную мелочь? В размышлениях выкатываюсь из душевой и растерянно примерзаю к месту, увидев на крючке вместо собственной одежды неизвестный белый пакет. В груди что-то вспыхивает. Я нервно осматриваюсь, все надеюсь увидеть, этот чертов сарафан, блузку: вдруг они упали? Однако, естественно, поиски тщетны.
   - Блин! - закатываю глаза и разъяренно подпрыгиваю к оставленному подарку. Что же внутри? На что способны мои креативные одноклассницы? Из легких будто вышибают весь воздух, когда я достаю алый корсет, гольфы, трусы-шортики. В моих глазах так и начинает покалывать, правда, я держусь. Да. Держусь. - Кто это сделал? - смотрю на тех, кто переодевается, и вскидываю брови. - Ну, скажите мне!
   Однако все молчат. Они глядят на меня с сожалением, правда, его мало для помощи. Попробуй они сделать хотя бы шаг в мою сторону, и уже завтра именно их одежда будет непонятно где спрятана. Я плюхаюсь на скамью и понятия не имею, что делать. Выйти в полотенце? Пожаловаться директрисе? Сидеть здесь до конца второй смены? Или, может, позвонить папе? Ответ взрывается в голове убийственным фейерверком. Я одержимо хватаю корсет, сбрасываю с себя полотенце и одеваюсь в это. Как когда-то одевалась она. Натягиваю гольфы, щелкаю застежками, распускаю слегка влажные волосы и глубоко вдыхаю. Реакции на мой проступок у директрисы может быть две: или она меня исключит, или оставит. У Костика особо не разойдешься: придется принять меня такой, какая я есть. А вот с подростками куда сложнее. Они могут решить, что я сумасшедшая, или смелая, или такая же, как и моя мать. Тут уж кто знает, однако мне хотелось бы вызвать удивление. Пусть понимают, что я способна на те вещи, о которых их слабые душонки могут только видеть сны.
   Выхожу из раздевалки и гордо вскидываю подбородок. Никогда не думала, что сотни разных взглядов способны выражать одни и те же эмоции. Шок. Удивление.
   Я довольно улыбаюсь и как можно увереннее переставляю ноги. Вижу ненормального психа. Он обнимает ту самую - да-да, черт ее дери - миловидную блондинку за плечи и не двигается. Смотрит на меня во все глаза и, наверняка, придумывает новый, изощренный план, после которого я уж точно не смогу так лыбиться. Однако на данный момент - мне плевать. Я покидаю школу под прицелом сотни глаз. И мне нравится, что все в шоке. Нравится, что я могу их поразить. В конце концов, они ничего обо мне не знают, а мне есть, что сказать.
  
  
  
   ГЛАВА 5.
  
   Саша садится в машину с каким-то пакетом и громко хлопает дверью.
   - Просто не верится, - причитает он. - Ты спятила!
   - А что мне нужно было делать?
   - Зои, да что угодно, но только не дефилировать в кружевном корсете! Это же безумие, у тебя будут огромные проблемы. Черт, - парень вдруг начинает смеяться и откидывается назад на сидении. - О, Боже, ты - мой идол, мой гуру! Первый день - и такой успех!
   - Успех? - я выхватываю пакет из его рук и вытаскиваю чью-то школьную форму. Хочу спросить, кому именно она принадлежит, но передумываю. Какая разница. В любом случае, я сгораю от стыда и хочу как можно скорее прикрыться. - У меня блин украли одежду. На меня наорала директриса. Твой друг, - сжимаю дважды пальцы в воздухе, намекая, что совсем он нам не друг, - сказал, у меня будут неприятности, едва я его ослушаюсь. И это называется успех?
   - Именно!
   - Отвернись. Давай.
   Саша отворачивается, а я неумело надеваю чью-то блузку. Она пахнет лавандой, и я успокаиваю себя мыслями о том, что ее хозяйка хотя бы была аккуратной. Снимаю чулки, забрасываю их в сумку и с ужасом сглатываю: боже, не верится, что я решилась на подобное. Как и после всех сумасшедших поступков, на смену небывалой уверенности и накалу приходит банальный стыд. Вот и сейчас мне хочется зарыться с головой под землю и никогда больше из-под нее не вылазить. Пролажу в сарафан и выдыхаю:
   - Все.
   - Поехали, - командует Саша, и машина тут же трогается с места. Складываю остальную одежду в сумку и перевожу настороженный взгляд на парня.
   - А как твой день?
   - Уж получше твоего.
   - В этом я и не сомневаюсь. А что этот псих? Приставал?
   - Приставать он может только к тебе, а ко мне у него совсем иные претензии.
   - Что же ты натворил? Знаю, это не мое дело, но Саш, этот парень ненормальный. У него явно какие-то проблемы с головой.
   - Он просто избалованный мальчишка, - смеясь, отрезает Саша, но я-то вижу, как он нервничает. Грызет пальцы, смотрит в окно, будто впервые видит улицы Питера. И это безумно пугает и интригует одновременно.
   - Надеюсь, ты никого ради него не убил.
   - Поверь, для подобного он привлекает других людей.
   - Что? - недоуменно вскидываю брови. - Я же пошутила.
   - А я - нет. - Саша оборачивается и неуклюже потирает веснушчатый нос. - Его отец только официально числится, как управляющий какого-то отдела в администрации. На самом же деле он держит практически всех шлюх, наркоторговцев, владельцев баров, подпольные казино... Вот он - настоящий псих. А его сынок - лишь жалкое подобие.
   - И почему же он до сих пор на свободе? Ты так спокойно об этом говоришь, будто данная информация - достояние всех и каждого.
   - Так и есть.
   - Что? Но в чем логика? Все знают, что он - плохой парень, и молчат?
   - А кому говорить, когда он контролирует весь город? Что тут поделать, есть неприкосновенные люди. У них много денег, у них большие связи. Куда не ступи - везде земля Болконского, и с этим ничего уж не сделаешь.
   - Идиотизм. От того и сынок его решил, что ему все позволено!
   - Яблоко от яблони..., как известно.
   До меня неожиданно доходит с кем же я связалась. И мой сгоряча заданный Диме вопрос: что же ты со мной можешь сделать - сейчас кажется безумно глупым. Ведь теперь ясно - он может абсолютно все. Я нервно поправляю волосы и случайно отвлекаюсь на красивый вид за окном. Застываю. Никогда еще не видела ничего подобного. Мне не приходилось выезжать за пределы родного города, и поэтому единственное, что я вызубрила - это одну старую, грязную улицу Ленина. И только. А жаль. Санкт-Петербург, действительно, красивый, не яркий, не модный, а какой-то родной. Спокойный, узорчатый и горизонтальный, как водная гладь. Я вдруг и, правда, сожалею о том, что не рвалась исследовать уголки своей страны, ведь, наверняка, повсюду много чего удивительного и необычного.
   - Ты как? - неожиданно спрашивает Саша, и я оборачиваюсь. Мы глядим друг на друга похожими взглядами, молчим, и, кажется, даже посторонние звуки исчезают. Жизнь - странная штука. Ты барахтаешься в ней совершенно беспомощный, слепой, до тех пор, пока кто-то вдруг не хватает тебя за руку и не вытаскивает на поверхность. И абсурд, пожалуй, заключается лишь в том, что до этого момента ты сто пятьдесят раз уже отказывался от помощи, но блин на сей раз почему-то передумываешь! И кто знает, в чем загвоздка: в том, что ты безумно устал от одиночества или в банальной безысходности. В любом случае, в твоей голове определенно что-то щелкает, и ты вдруг понимаешь: пора уже схватиться за чью-то руку и попробовать открыть глаза. - Ты любишь Кинга?
   - Кинга? - я растерянно выплываю из мыслей и пару раз киваю. - Да. Вполне.
   - Тогда, может, после того, как приедешь от папы, мы посмотрим Сияние? Я давно хочу пересмотреть, но одному как-то паршиво. А с тобой чего-то бояться - себя не уважать.
   Я смеюсь. Классно, что Саша считает меня смелой. Правда, если бы он только знал, сколько раз за день я сегодня едва сдерживала порыв разрыдаться во все горло, тогда он не был бы так воодушевлен.
   - Отлично, - пожимаю плечами. - Договорились.
   - Круто!
   - Приехали, - неожиданно говорит водитель, и я громко выдыхаю. Осматриваю клетчатую юбку, сжимаю пальцы в кулаки и повторяю: все будет хорошо, все будет в порядке.
   - Не волнуйся, - будто прочитав мои мысли, отрезает Саша и кривит губы. От того у него появляются милые ямочки на щеках. - Я не думаю, что директриса уже успела нажаловаться. К тому же на тебе школьная форма. Вряд ли папа что-то заподозрит.
   - Ага, - я выдыхаю, забрасываю сумку на плечо и открываю дверь. На улице послушный апрель, солнце так и жарит голову, и я прищуриваюсь, осматривая невысокое, кирпичное здание городского суда. Прикусываю губу и нерешительно переминаюсь с ноги на ногу: чего же именно мне бояться - разговора о маме или о моем звездном дефиле? Неожиданно замечаю пожилую женщину. Она неуклюже роняет пакет с продуктами, и тут же хаотичными бусинами зеленые, блестящие яблоки заполняют ровный, нагретый тротуар. Я подхожу к ней, улыбаюсь и присаживаюсь рядом на корточки. Помогаю сложить продукты обратно.
   - Все в порядке? - смотрю на женщину, и она вдруг благодарно мне улыбается. Кладет руку поверх моей ладони и кивает, молча. Старики - совсем другие люди. Правильные люди. Они не говорят много. Они знают: о чувствах не кричат, чувства показывают. И такая дикая мелочь неожиданно делает мой день легким и светлым.
   - Зои?
   Я оборачиваюсь и вижу его: Константин завернут в тонких черный плащ, и смотрит на меня немного растеряно. Не знаю, что именно его удивило: то, что я умею сопереживать или то, что я, действительно, приехала.
   - Здравствуйте, - откашливаюсь и неуклюже выпрямляюсь. Провожаю пожилую женщину взглядом, а затем вновь смотрю на... на отца. Он держит руки в карманах. Стоит неподвижно и ждет чего-то, вот только чего? - Я не вовремя?
   - Да, нет, все в порядке.
   - Вы хотели поговорить...
   - Зои, - вздыхает он и, наконец, отмирает. - Давай на "ты". Прошу тебя.
   - Ладно. Ты хотел поговорить.
   - Будешь кофе?
   - Я не люблю кофе.
   - Тогда, может, чай? - он как-то по-детски улыбается и кренит тело немного вперед. И если бы я не знала, что между нами творится, я бы определенно решила, что Константин стесняется.
   - Отлично. Чай сойдет.
   Мы молча идем минут пять, затем сворачиваем на широкую, залитую солнцем улицу, и я смотрю на открывающийся вид Питера, как на сказочную картину. Он поблескивает в лучах мирного солнца, и для меня он - воплощение чего-то недостижимого. Этот город, будто самое подходящее место для таких людей, как мой отец, его жена, их знакомые, ведь только они в состоянии соперничать привлекательностью с укутанными тайнами петербургскими переулками, с его величественной панорамой и перспективой. Едва мой отец ступает на мост, как тут же мир преображается, становится зарисовкой какого-то красивого, атмосферного романа о богатом человеке и не менее богатом городе. Но едва на мост выхожу я, как история перевоплощается в коротенький рассказик о девушке, чье место отнюдь не под солнцем, а в его тени.
   - Я люблю дышать свежим воздухом, - неожиданно говорит Константин и кивает какому-то прохожему. - В Питере - солнечные дни редкость, поэтому каждый раз я стараюсь пройтись хотя бы немного по этим светлым улицам. Тебе ведь нравится?
   - Да. - Облизываю губы. - Здесь красиво.
   - Скоро стемнеет, а завтра вообще может хлынуть дождь. Поэтому стоит гулять сейчас, пока есть шанс. Понимаешь?
   Константин как-то искоса бросает на меня взгляд, и я тут же почему-то невольно начинаю искать двойной смысл в его словах. Имеет ли он в виду, что нельзя упускать момент? Пытался ли он сказать, что жить стоит сегодняшним днем? Черт! Я ощущаю, как внутри растекается неприятно чувство, и морщусь: неужели директриса все-таки взбесилась и уже ему позвонила?
   - Я говорил с Любовью Владимировной. - Мое лицо обдает жаром. Перевожу взгляд на Константина и испытываю дикий стыд от того, что совершила. - Она рассказала о твоем странном уходе из школы в костюме...
   - Простите..., то есть прости. Я не хотела. Это случайность, - рычу и нервно поправляю волосы. Смотрю по сторонам, все пытаюсь найти себе оправдание, причину, но нахожу лишь признаки банальной гордости и подросткового максимализма. - Я не подумала о том, как это отразится на вас... тебе.
   - Зачем ты так поступила?
   - Мою одежду спрятали. И повесили это.
   - Но почему ты не попросила у кого-то помощи?
   - Потому что в этой школе, ни о какой помощи не может идти и речи.
   Константин вдруг останавливается и подзывает меня в сторону небольшого кафе с затемненными, коричневыми окнами. Внутри так вкусно пахнет, что я невольно замираю. Смотрю на людей, сидящих у окна, и думаю: так бы каждый день - приходить в ресторан, заказывать горячий, выпеченный парижский фондант, черный чай и сидеть в тусклом, бордовом зале, разговаривая с друзьями, отдыхая от работы. Чем не жизнь? Прекрасное существование без проблем и недугов. Беззаботно детство. Осознанное взросление. И спокойная старость. Да. Деньги определенно играют важную роль в каждом жизненном спектакле.
   Мы садимся в углу, Константин заказывает чай, свежую выпечку, а я нервно складываю на коленях руки, понятия не имея, как себя здесь вести. Наверно, надо говорить как можно тише и ровно держать спину. Подождать пока остынет чай. Размешать сахар, едва касаясь краев ложкой. Только бы ничего не забыть
   - А я ведь хотел устроить сцену, - неожиданно усмехается Константин, вешает плащ на вешалку и присаживается напротив. Он складывает перед собой руки и смотрит на меня как-то по-доброму. - Уже придумал речь, правда! Натянул верхнюю одежду, выбежал на улицу и вдруг увидел тебя с той женщиной. Знаешь, Зои, я, может, чего-то в жизни и не понимаю. Но мне кажется, разгуливать в корсете и одновременно помогать незнакомцам..., на это не способен один и тот же человек. Так что тут два варианта: или меня обманули, или ты никому не пыталась помочь. Вот только второе я сам видел. Выходит, у первого должно быть рациональное объяснение. Правильно?
   - Правильно, - я киваю и решаю воспользоваться подходящим моментом. - Первый день был сложным. Я просто не подумала и приняла решение сгоряча.
   - Впредь так больше не делай. Выйти в откровенном белье со словами: я не такая, как моя мать - противоречие самой себе. Ты пытаешься объяснить окружающим, что они не правы, одновременно делая именно то, чего они от тебя ждут.
   - О, они определенно ждали совсем другого!
   - Да? И чего же? Того, что ты наденешь все это? Что ты в этом выйдешь? Что ты будешь выглядеть, как твоя мать?
   Я растерянно замираю и свожу брови. Что он пытается сказать? Что хочет объяснить? Неожиданно разговор приобретает острый оттенок, и я смело расправляю плечи.
   - Но моя мать не была такой, - рявкаю я. - Она...
   - Что, Зои? Что?
   И я вдруг не знаю, что ответить! Не знаю, что сказать! Горло сводит судорога, и мне становится так обидно, что хочется буквально провалиться сквозь землю. Черт подери, пусть мама и носила подобные вещи, она была моей матерью, и я ее любила, и я никогда ни при каких обстоятельствах не назову ее...шлюхой..., или чем-то еще похлеще. И пусть все думают иначе. Мне плевать. Откидываюсь на спинку стула и скрещиваю на груди руки.
   - Может, я была не права. Но у меня не оставалось выхода.
   - Зои, ты всегда можешь позвонить мне или Саше.
   - И что? Может, вы еще за меня и со всеми этими избалованными кретинами разберетесь?
   Пожалуй, я задаю вопрос слишком громко. Несколько посетителей обращают на меня внимание, и мне тут же становится дико стыдно. Черт! Пообещала ведь вести себя прилично. Боже, мне здесь явно не место.
   - Прости, - вновь извиняюсь я и виновато морщусь. - Случайно вырвалось.
   - Ничего страшного. - Константин не ругается, однако я чувствую, как от него волнами исходит неодобрение. Нам приносят чай, горячую выпечку, но мне не до еды. Чувствую себя паршиво. - Давай поговорим о чем-нибудь другом. - Внезапно предлагает отец. - Маргарита когда-нибудь говорила обо мне?
   - Нет. - Я выдыхаю. - Никогда.
   - И как же она объяснила то, что вы живете одни?
   - Люди одиноки, когда до них нет никому дела. Вот и нас все кинули. Я не знаю, что произошло у вас, но родители мамы прекратили с ней общение сразу после моего рождения. Так что бабушку с дедушкой я тоже никогда не видела.
   - Они были странными людьми, - отпивая чай, шепчет Константин.
   - А ты?
   - Что я?
   - Почему ты ее бросил?
   Этот человек отставляет белую кружку в сторону и глубоко втягивает в легкие воздух.
   - Маргарита сама ушла, Зои.
   - Что? Серьезно? - я прыскаю и недовольно складываю на груди руки. - Это шутка? Моя мама сама решила голодать, побираться, танцевать на блестящих табуретах? Правда?
   - Она приняла решение.
   - А ты ей не помешал.
   - Нет.
   - Почему? - я округляю глаза. - Почему ты не остановил ее? Это ведь так банально, схватить близкого человека за руку именно в тот момент, когда он решает прыгнуть!
   - Я не мог. Это сложно объяснить..., - Константин пожимает плечами. - Так вышло.
   - Что вышло? Она была не из вашего круга? Не подходила внешне? Или что? Скажи, давай, потому что моя мать была самой красивой женщиной из всех, что я видела.
   - Мы познакомились слишком поздно, Зои. Я уже был женат на Елене.
   - Что? - меня словно окатывают ледяной водой. Растерянно выпячиваю глаза и глупо переспрашиваю, - женат?
   - Да. Едва Маргарита узнала о том, что Елена ждет ребенка, как тут же...
   - О, Боже. - Я хватаюсь руками за лицо и с ужасом смотрю на человека, сидящего напротив. Былая легкость испаряется. Я мгновенно забываю о том, как мы шли по мосту, как смотрели на дома и молча наслаждались свежим, весенним воздухом. Теперь я вижу перед собой лишь безответственного, жестокого мальчишку, едва не разбившего на части несколько дорогих ему жизней. Стискиваю зубы и нервно встряхиваю плечами, - почему ты пропал? Мог бы помогать. Хотя бы немного. Я знаю, это наивно, но..., вы ведь в состоянии себе позволить подобную роскошь. Правда?
   - Я пытался, правда, пытался ее найти, - горячо восклицает Константин, однако я ему не верю. - Ничего не вышло. А затем, да, я опустил руки, ведь у меня родился сын, надо было жить дальше!
   - Ты не знал, что мама беременна?
   - Нет. Более того, Зои, о твоем существовании я узнал относительно недавно. - Он как-то нервно пожимает плечами и горбит спину. Не знаю, что испытывать, не знаю, что ощущать. Прошлое стоит оставлять в прошлом. Однако гордость и обида - два слишком сильных чувства. Они жгут изнутри, заставляют давиться собственными мыслями. И сейчас как бы упрямо я не старалась держать себя в руках, меня тянет кричать во все горло. - Зои, ешь.
   - Не хочу.
   - Почему? Тебе не нравится?
   - Мне просто..., - запинаюсь и недовольно взмахиваю руками, - просто не хочется. И все.
   - Зои, - Константин устало потирает заросший подбородок, - я знаю, тебе сложно. И мне сложно, поверь! Однако надо же как-то пережить это время, перепрыгнуть его. Мы ведь с тобой взрослые люди. Мы должны принимать взрослые решения! Обижаться - не выход.
   - Я не обижаюсь. Мне просто неприятно.
   - Понимаю.
   - Ничего ты не понимаешь. - Хватаю салфетку и начинаю свирепо мять ее, будто именно в ней эпицентр проблем, причина неприятностей и первородное зло. Прикусываю губу и тихо спрашиваю, - ты хотя бы думал о ней? Думал о маме?
   - Конечно, Зои. Я любил ее.
   - И оставил.
   - Да, оставил. Не всегда мы делаем то, что хотим. У нас у всех есть обязанности. И моим долгом было вернуться в семью. Но, пожалуй, главное заключается в том, что сейчас я ни о чем не жалею. У меня есть сын, жена. Теперь есть и дочь.
   - Но у меня больше нет матери.
   - Это не моя вина.
   - Кто знает. - Понятия не имею, зачем говорю такое. Константин не причем - и идиоту ясно, но почему-то мне хочется сделать ему больно, хочется заставить его сомневаться и думать, думать, думать, ломать голову, сожалеть! Не знаю, что на меня находит. Я вдруг резко поднимаюсь из-за стола и говорю, - пойду на улицу.
   - Сейчас?
   - Да.
   - Зои. Мой перерыв заканчивается через двадцать минут. Успокойся, прошу тебя, и не устраивай сцен. Мы дойдем до моей работы, и я вызову такси.
   Понимаю, что он не отстанет, и поэтому коротко киваю. Правда, истины в моих глазах столько же, сколько денег в дырявом кошельке. И пока Константин поднимается за плащом и подзывает официанта, я пулей выбегаю из кафе. Ветер тут же ударят в лицо, смазанная пелена раннего вечера опускается на плечи, и я, изнемогая от безумного желания сбежать как можно дальше от отца, от его денег, от воспоминаний, подхожу к краю дороги и вытягиваю руку. Будь, что будет. Пусть судьба решит, что дальше.
   Рядом со мной тормозит огромный, стальной байк как раз в тот момент, когда я слышу обеспокоенный голос отца.
   - Зои!
   Не обращаю внимания. Смотрю на толстое, опухшее лицо водителя и спрашиваю:
   - Подвезешь?
   - Тебя? - он обнажает желтоватые зубы и хмыкает. - Да куда угодно, детка! Запрыгивай!
   И, да, я запрыгиваю. Незнакомец ударяет по газам, папина рука хватается за мое плечо, но слишком поздно. Мы срываемся с места, взрываем тихие улицы диким взвизгом и несемся вперед навстречу чему-то неизведанному. Я крепко прижимаюсь к огромной спине водителя, зажимаю глаза и чувствую себя так отвратительно, что тошнит. Что я делаю? Что творю?
   - Это твой папаша? - орет мужик. Чую, как от него ужасно разит, но все же отвечаю.
   - Нет. - Стискиваю зубы. - Просто. Знакомый.
   - Куда подвезти-то, детка?
   Интересный вопрос. Я оглядываюсь, вижу, как молниеносно проскальзывают то с одной, то с другой стороны фонари, дома, машины и неожиданно понимаю, что не хочу принимать решения. Больше ничего не хочу. Куда уж больше размышлений на сегодня? Я и так успела вскипятить мозги, так пусть за меня отвечает нечто нематериальное, невидимое. Пусть со мной случится то, что должно случиться. Пусть приговор вынесет судьба, а не мое больное воображение!
   - Я туда же, куда и ты.
   - Что?
   - Что слышал.
   К счастью, незнакомца я подхватила себе сговорчивого. Вместо того чтобы хорошенько мне врезать за тупую навязчивость, он усмехается и лишь прибавляет газу. И я чувствую, как переднее колесо открывается от земли, как моя спина нависает над асфальтом и верещу, что есть мощи. А мужик смеется. Выравнивает байк обратно и кричит:
   - Пристегните ремни, леди!
   И мы едим так быстро, что я даже кричать не могу из-за буйного, прохладного ветра. Все тело сковывает судорога, я принимаю смерть, представляю, как падаю на очередном, крутом повороте и трусь лицом об асфальт, и мне от этих мыслей становится так паршиво, что живот скручивается в сотни гигантских узлов. Что я делаю? Боже, что я творю? В голове все вертятся мысли о том, как быстро несется байк, как молниеносно проскальзывают по бокам машины, как незаметно и талантливо на Санкт-Петербург опускается мрачный вечер, и как истошно от боли кричат все затекшие конечности. Мне кажется, я уже никогда не сойду на землю, никогда уже не смогу стоять ровно, дышать ровно, говорить ровно, как вдруг байк тормозит, и я неуклюже ударяюсь лбом о толстое плечо незнакомца.
   - Приехали, - говорит он, заглушает двигатель и оборачивается. Лицо у него удивительно отвратительное. - Что-то еще, детка?
   Говорить сложно, поэтому я лишь несколько раз дергано покачиваю головой. Спрыгиваю с сидения, разминаю ноги и оглядываюсь: где же я? Впереди узкий, грязный переулок, по бокам огромное скопление дорогих машин, байков. А позади яркая, мигающая вывеска: Сатурн.
   - Ооо, - тяну я и не могу сдержать ядовитой усмешки. Черт подери, я доверилась судьбе, а она привела меня к порогу бара? Да, еще и с таким нелепым названием! - Дьявол.
   Притоптываю ногой и обеспокоенно осматриваюсь. Повсюду незнакомые люди, в основном мужчины. Они курят, говорят о чем-то, смотрят в мою сторону и лыбятся, словно я новенькое пополнение в отряде молодых стриптизерш. Блеск. Протираю пальцами ледяное лицо и громко выдыхаю. В конце концов, где я и могу чувствовать себя спокойно, так это в подобных заведениях. Что лгать. Мне пришлось сделать слишком много домашних заданий не в квартире, а за барной стойкой "Золотых куколок".
   Иду в бар. Распахиваю металлические двери и тут же сталкиваюсь лицом к лицу с тяжелым, знакомым запахом пота, алкоголя, сигарет, тут же слышу знакомую оглушающую музыку, этот треск колонок, чьи-то взвывания. И тут же вижу этих глупых девиц, ласкающих пальцами блестящие пилоны. Ничего не меняется. Никогда. Толпа кидает меня из стороны в сторону, но я упрямо прорываюсь к барной стойке. Сажусь, лениво облокачиваюсь локтями о деревянную панель и неосознанно втягиваю глубоко-глубоко в самое сердце такие знакомые и одновременно такие чужие воспоминания. В голове тут же что-то щелкает. Я зажмуриваюсь, а когда открываю глаза, ищу маму. Правда, ищу! Секунды три! Правда, вскоре порыв проходит. Реальность вновь падает ко мне на плечи и внутри неожиданно что-то ломается. Я порывисто смахиваю с глаз пелену, выпрямляюсь, говорю себе: успокойся, все хорошо, все в порядке! Но внутри буквально сгораю от мерзкого, ноющего чувства одиночества.
   Облизываю губы и неохотно отодвигаюсь чуть в сторону. Все жутко толкаются, а мне необходимо пространство. Я будто задыхаюсь. Мне нечем дышать! Моргаю, облокачиваюсь головой о грязный, липкий барный столик и внезапно чувствую на себе чей-то взгляд. Не двигаясь, сканирую зал, изучаю полуголых танцовщиц, мужчин, размахивающих пачками денег прямо перед их лицами, официанток в откровенных, кружевных костюмах, и вдруг вижу его. Парня. Да, именно он испепеляет меня своим тяжелым взглядом так открыто и бесцеремонно, будто имеет на это полное право. Однако я тоже не отвожу глаз. Увлеченно рассматриваю его темные волосы, яркие глаза, широкие плечи и круглый стакан с какой-то выпивкой. Несколько девушек пытаются привлечь его внимание, улыбаются, вытягивают и скрещивают худощавые, кривые ноги на широком, белоснежном диване, но незнакомец почему-то смотрит только на меня. Смущенно отворачиваюсь. Сглатываю и вижу бармена.
   - Мне водку с соком.
   - Тебе? - он скептически выгибает бритые брови. - Алкоголь только после восемнадцати.
   - Мы же можем решить эту проблему, - вокруг так много шума, что я не сомневаюсь в легальности сделки. Достаю последние четыре сотни и кладу на стол. - Идет?
   К моему огромному удивлению женоподобный парень качает головой.
   - Нет. Сначала паспорт, потом выпивка.
   - Что? - я ошеломленно раскрываю рот. Что за черт? Я пью до постыдного редко, во всех клубах действует данная система, так почему же именно сегодня, именно в эту минуту, когда мне так жутко захотелось напиться, я встретила правильного бармена? Недовольно пихаю деньги обратно в сумку и рычу. Теперь-то здесь точно нечего делать.
   - Позвольте же угостить вас, - неожиданно кричит чей-то голос над моим ухом, и я взвинчено оборачиваюсь. Думаю, сейчас увижу того парня из VIP-сектора. Однако сталкиваюсь лицом к лицу с взрослым, симпатичным мужчиной. В правой руке он держит мутный, оранжевый коктейль. В левой - рюмку бронзового виски.
   - Нет, спасибо.
   - Перестань, - тянет он. - Я ведь видел, как бармен подрезал твои крылышки! Сам был таким когда-то.
   - Жалким?
   - Молодым!
   Он говорит и говорит. Рассказывает о своей тяжелой работе, последних годах в институте. Эмоционально размахивает руками в стороны и ведает о жизни, проблемах, философии. О том, как несправедлива судьба к бездомным, и как спятили все политики на Западе. Как безумно растут цены, и как быстро потеплело. И я ожидаю очередной истории, в стиле: прикинь, вот однажды со мной такое произошло - как вдруг он облокачивается всем телом о барную стойку и отключается. Растеряно вскидываю брови.
   - Эй? - толкаю мужика в бок. - Вы как? Живы?
   Но он не отвечает. Немного приоткрывает рот и дергает носом. Как же нелепо! Я усмехаюсь, прикусываю губу и неожиданно для себя вынимаю из его ладони оранжевый коктейль. Вряд ли он ему теперь пригодится. Делаю несколько глубоких глотков и мгновенно ощущаю горячую волну из спокойствия и мурашек. Расслабляю плечи, прикрываю глаза и внезапно понимаю, почему она любила пить. Нет, стоп! Она не любила пить. Иногда выпивала с друзьями, и только! Отхожу от стойки, вновь глотаю колючую, горькую жидкость, и дергаю головой: как же горячо! Ох! Поднимаю взгляд вверх, смотрю на потолок и столбенею: он кружится! Он вертится! Я поднимаю руки, двигаюсь в такт музыке и пьяно улыбаюсь, словно осушила не один стакан крепкого коктейля, а несколько десятков. Делаю еще один глоток, расстегиваю верхние пуговицы белоснежной, школьной рубашки и вновь припадаю губами к стакану. А клуб все крутится и крутится, и крутится. Я подпеваю незнакомой песне, бросаю взгляд в сторону барной стойки и вдруг понимаю, что мужчина испарился. Куда же он делся? Куда пропал? Хотя плевать. Какая разница. Допиваю коктейль, буквально слышу, как в голове что-то щелкает, и непроизвольно роняю стакан на пол. Он разбивается в замедленной для меня съемке. Касается дном паркета, трескается и тягуче рушится, как чьи-то планы или надежды. На качающихся ногах пытаюсь добраться до какого-нибудь кресла, но не могу. Только и делаю, что безвольно верчусь по кругу. Говорю: помогите, проведите меня, но никто не обращает внимания. Люди, их руки, глаза: все смазывается, смешивается, и теперь передо мной только сплошные разноцветные пятна, танцующиеся и мельтешащие из стороны в сторону.
   - Помогите.
   - Помочь?
   А вот и тот мужчина. Сейчас он отнюдь не кажется мне пьяным.
   - Вы..., - язык заплетается. Я покачиваюсь назад и глупо хихикаю. - Ой!
   - Ой, - повторяет он и кладет руки мне на талию. Притягивает к себе и начинает танцевать. Странно танцевать. Сначала мне нравится, но потом становится страшно. Он слишком сильно стискивает мои бедра. Да. Так ведь нельзя, верно? Я слабо отталкиваюсь от него и мычу что-то, однако мужчина не обращает внимания. Лишь грубее сдавливает мое тело и шепчет:
   - Давай, ну же, давай, - его голос хриплый и томный. - Иди сюда.
   Он хватает мои руки, тянет их вниз, и я испуганно вскрикиваю, извиваюсь, как вдруг ощущаю его грубые пальцы на своей шее.
   - Замолкни! - Они сдавливают горло с такой силой, что мне совсем нечем дышать! И я невольно оседаю в руках незнакомца, как мертвая кукла. Пытаюсь сказать, нет, не надо, но вместо этого чувствую, как он приподнимает низ моей юбки, касается пальцами оголенных бедер, стонет, рычит.
   - Нет, - порывисто отбрасываю его руку. Отворачиваюсь и тут же вскрикиваю: его пальцы буквально впиваются в мое горло.
   - Давай, давай!
   Он трется об меня под музыку, издевается над платьем, блузкой, и я откидываю назад голову, мысленно сдаваясь, падая без сил. И, кажется, что хуже уже быть не может, как вдруг я вижу ее. Маму. На одном из пилонов. Она в блестящем боди, откровенно лапает свое тело, крутит головой, волосами, ползает по табурету и соблазнительно облизывает ярко-алые губы. Наконец, кричу:
   - Не надо! - вырываю руку и тяну ее в сторону матери. Чувствую, как к глазам подкатывают слезы и повторяю. - Не делай этого, пожалуйста, уйди! Перестань!
   Но мама не останавливается, извивается на подмостках, и десятки мужчин касаются ее тела, десятки мужчин платят ей за то, как широко она расставляет ноги. И я уже не просто плачу, а реву, вспоминаю все дни, проведенные в барах, все сцены с ненормальными, помешенными алкоголиками, наркоманами, которые тушили об нее сигареты, которые били ее, выкидывали на улицу, и рыдаю еще сильней. Это ведь неправда, неправда! И когда рука незнакомца хищно, жадно сдавливает мою талию до такой степени, что от боли хочется заорать, кто-то резко выдергивает меня наружу.
   Ничего не понимаю. Чувствую теплые руки на плечах, растерянно поднимаю взгляд и вдруг вижу молодое лицо. Лицо парня с голубыми, светящимися от прожекторов глазами.
   - Идем.
   - Эй! - возникает незнакомец, но уже через секунду лежит на полу. Не понимаю, что происходит. Моргаю, смотрю на окровавленный нос мужчины, моргаю вновь, и вдруг оказываюсь в совсем другом месте. Здесь прохладно. Наверно, улица. Чувствую дикую слабость в коленях, решаю немного отдохнуть.
   - Подожди! Эй! - парень с голубыми глазами подхватывает меня как раз в тот момент, когда я собираюсь развалиться на асфальте. - Черт подери. Ты что делаешь?
   - Ничего не делаю, - язык заплетается. Я указываю в сторону бара и лепечу. - Там моя мама. Я должна ее забрать.
   Делаю первый шаг и тут же спотыкаюсь. Вовремя выставляю перед собой руки, ударяюсь ими об асфальт и устало опускаю голову.
   - Так, вставай. - Парень подхватывает меня за талию. Прикасается пальцами к подбородку и тянет на себя. - Откуда ты?
   У него голубые глаза, и даже без прожекторов они голубые. Скулы острые, покрытые щетиной. И я загадочно улыбаюсь, представляя, как вожу по его подбородку пальцами.
   - Откуда? - повторяет он. - Иди домой, слышишь?
   - Слышу.
   Я знаю, что не дойду, но соглашаюсь. Не хочу никому докучать, поэтому уверенно киваю, поджимаю губы, но вдруг порывисто поддавшись вперед, ударяюсь носом о его мускулистую, твердую грудь.
   - Черт подери. - выругивается незнакомец, а я ощущаю, как играют под пальцами мышцы на его руках, как неровно шевелится грудная клетка. - Тебя не учили, что нельзя пить из чужих стаканов?
   Зажмуриваюсь и глубоко втягиваю сладкий, мятный запах, исходящий от его тонкого поло. Слышу, как свистит ветер, и почему-то тоже начинаю свистеть. Представляю, как несусь на горках в парке аттракционов, как закидываю за голову руки, как кричу во все горло. И меня покачивает в сторону, и земля непослушно кренится на сто восемьдесят градусов, и колени предательски подгибаются, потянув за собой все мое тело.
   - Прекрати уже, - приказывает незнакомец, аккуратно сжав мою талию. Поднимаю глаза и вижу его хмурые, густые брови, вижу складочку на его лбу. Почему же он на меня злится? Не хочу, чтобы он злился, поэтому криво улыбаюсь.
   - Как-то раз я прочитала статью про оленей, про то, как их загоняют на ферму и растят на убой. С тех пор я не ем мясо.
   - Что? - парень растеряно расширяет глаза. Я и сама не понимаю, что говорю. - Правда?
   - Нет.
   - Тогда зачем ты мне это сказала?
   - Наверно, чтобы произвести впечатление.
   - Обманула, чтобы заинтересовать?
   - А разве не этим люди сейчас занимаются?
   Теперь незнакомец и вовсе смотрит на меня так, будто я умалишенная. Он недоуменно моргает, то морщит лоб, то расслабляет, и я почему-то начинаю смеяться. Резко вздергиваю подбородок, отталкиваюсь от парня руками и порывисто взмахиваю ими вверх.
   - Я приехала сюда, чтобы не упустить свой шанс, чтобы жить дальше! - кричу я в воздух, смотрю на темные, мокрые стены, пустые переулки, чьи-то машины, и невольно продолжаю слабым, хриплым голосом, - и всем плевать.
   Голова гудит. Мысли несутся, несутся, и я уже ничего не понимаю, ничего не вижу. Только чувствую, как вспыхивают глаза, прикасаюсь к ним пальцами и растеряно покачиваюсь в сторону: все вокруг такое чужое; мне хочется домой.
   Облокачиваюсь спиной о холодную стену и скатываюсь по ней, как по горке. Меня жутко мутит и приходится опустить голову между колен, чтобы не выблевать все, что осталось в желудке после скудного, школьного обеда. Неожиданно рядом возникает незнакомец. Он берет мою сумку, раскрывает ее, и я тут же невнятно восклицаю: только попробуй! Однако парень достает мой телефон, вздыхает и набирает чей-то номер. Он говорит, тихо и коротко, а я как не пытаюсь сосредоточиться, не разбираю ни единого слова. В конце концов, через пару минут, он кладет сотовый обратно, во внутренний карман моего рюкзака, садится на корточки - рядом - и вздыхает. Наши лица совсем близко. Он находится в расплывчатом ореоле из питерского тумана и вечера, и все вокруг него смазано, абсолютно все, кроме этих любопытных, синих глаз и губ, и ровного носа. Парень кривит губы и отрезает:
   - Свалилась на мою голову.
   Но в его словах нет гнева. Скорее любопытство. Уже через пару секунд он поднимает меня на руки и несет куда-то. Я знаю, что должна сопротивляться, позвать на помощь, однако даже не шевелюсь. Почему-то мне хочется верить в хороших людей, в сочувствие. Вдруг этот парень, действительно, унесет меня туда, где тепло и можно успокоиться.
   Не понимаю, как оказываюсь полностью прижатой к его торсу. Мои ноги крепко держатся за его туловище, руки - обрамляют шею. Мы несемся вдоль трасы на огромном, сверкающем "Харлее", и ветер жестоко избивает мою спину ледяными, сильными ударами. Почему он усадил меня перед собой? Наверно, потому что в противном случае я кубарем полечу вниз где-то посередине дороги - ворчливо отвечает та часть мозга, которая отказалась от коктейля и осталась в своем уме. Кладу голову на крепкое, широкое плечо, прикусываю губу и напеваю какую-то приевшуюся, простую мелодию. Парень смотрит на меня:
   - Ты как?
   Не хочу отвечать на этот глупый вопрос.
   - За дорогой следи, - заплетающимся языком командую я и вижу его ухмылку. Неужели надо мной смеется? Вскидываю брови и неожиданно для себя тоже усмехаюсь. Интересно, где я? Кто этот парень? Куда мы едем? Что вообще происходит? Я задаю вопросы, но не хочу знать ответы, и потому просто бездумно плаваю в мыслях, каких-то воспоминаниях, песнях. Шепчу: стань ветром для меня - покачиваю головой в выдуманный моим воображением такт и так же тихо продолжаю - и унеси с собой. Между висков остро постанывает. Я морщусь, сильнее стискиваю плечи незнакомца и думаю: что же было в том коктейле? Ох. Улица кружится, кружится! И я через силу пытаюсь расслабиться.
   Интересно, сколько мы едем? Мне кажется - миллиард часов. Однако проходит, наверняка, не больше тридцати минут. Ветер перестает хлестать спину, шум утихает, и остается только мятный, сладкий запах, исходящий от тела незнакомца. Правда, уже через пару секунд и он раскалывается на части, как небо от удара хищной, яркой молнии.
   - Зои! - восклицает знакомый голос, и я недоуменно оборачиваюсь. К нам несется Саша. Он хватается руками за голову и громко, протяжно рычит. - Где ты черт подери была?
   Не отвечаю. Мутным взглядом осматриваю фонари, коттеджи, машины и вдруг понимаю, что нахожусь около дома Регнеров. Около моего дома. Незнакомец поднимается, сжимая меня в крепких объятиях, затем отпускает и говорит:
   - Она под наркотой. - Ну, просто отлично! Поднимаю глаза и испепеляю парня самым ядовитым и недовольным взглядом, на который я только способна. Однако ему плевать на мою реакцию. Он смотрит на Сашу и деловито кивает. - Позаботься о ней. Она не в себе.
   Еще лучше. Сжимаю руки в кулаки, собираюсь хорошенько врезать ему по лицу - ведь о лучшем представлении мечтать грех - но вдруг чувствую пальцы на своем запястье, и замираю.
   - Что с тобой? Где ты была? - все не унимается Саша. Лицо у него смазанное, а голос жутко испуганный. Он выдыхает и крепко обнимает меня за плечи. - Идем домой, давай. Пошли! Папа с ума сходит. Почему ты не отвечала на звонки? Почему пропала? Хотела свести всех с ума? Ох, поверь, твоего дефиле в кружевном корсете было достаточно!
   Незнакомец прыскает. Я вновь бросаю на него свирепый взгляд, но невольно отмечаю, что он чертовски привлекателен в этих темных джинсах, синем поло, и смущенно забываю о том, что намеривалась сказать. Блин! Думаю, думаю, а он, кажется, уже собирается уезжать. Садится на черный байк, игнорирует, прикрепленный к задней панели, шлем, порывисто взводит мотор, разрывая мирную тишину диким ревом.
   - Эй!
   Его взгляд останавливается на мне. Брови подскакивают вверх. Понятия не имею, что сказать. Пошатываюсь, переминаясь с ноги на ногу, и отрезаю:
   - Шлем надень!
   Парень лишь скептически морщит лоб. Затем как-то снисходительно покачивает головой и молниеносно срывается с места, оставив меня с чувством пульсирующего недоумения где-то в висках. Поджимаю губы и пьяно шатаюсь.
   - Господи, - на выдохе тянет Саша и взводит руки к небу, - какое счастье!
   - В смысле?
   - Он уехал.
   - И что..., - я икаю и дергано пожимаю плечами, - что в этом хорошего?
   Брат цокает. Недовольно хватает меня за талию и тянет к дому. Почему-то мне кажется, что я не догадываюсь о какой-то интересной и пугающей вещи, касающейся этого знойного незнакомца, его голубых глаз и черного байка.
   - Так что? Я слепая, но не пьяна!
   - Что ты несешь? Где вообще была?
   - В баре.
   - Боже, зачем? К чему все это?
   - Ты, правда, хочешь узнать, что такой клуб делал в такой монашке? - я пытаюсь придать голосу свирепые нотки, но выходит как-то слабо. Мысли путаются, и мне кажется, что несу я полнейшую чушь. От того мне ничего другого не остается, кроме как устало положить голову на костлявое плечо Саши и промямлить. - Ничего я тебе не расскажу, пока не объяснишь, что не так с тем парнем.
   - Отлично: ты - пьяная, но все равно продолжаешь ставить условия, - язвит парень. С трудом затаскивает меня на первую ступеньку и взвывает. - Господи, Зои, просто переставляй ноги!
   Но я не могу их переставлять! Они заплетаются, болят и протестуют! Они хотят оказаться в теплой постели и не двигаться! Сутки!
   - Расскажи про парня!
   - Он дерьмовый человек. Все. Остальное завтра утром.
   - Как же так? На самом интересном месте!
   - Боже, да от тебя несет, как он моих носков!
   Отличное сравнение. Я вдруг непроизвольно представляю Сашины носки, и мне ничего другого не остается, как, наконец, выпустить то, что давно рвется наружу. Блюю прямо на пороге этого чудесного, зеленого коттеджа моей мечты и вырубаюсь.
  
  
   ГЛАВА 6.
  
   Я слышу крик, вижу, как лобовое стекло превращается в сотни блестящих, безобразных осколков и вдруг падаю в ледяную воду. Она взрывается под моим телом, раскрывает объятия и тянет вниз. Все ниже и ниже - на самое дно. И сколько бы я не пыталась шевелиться, сколько бы я не пыталась кричать, делать хоть что-нибудь - все тщетно, будто связана я невидимыми силками, к ногам привязан мешок с булыжниками, и тонуть здесь, посреди темноты и холода - неминуемая участь; именно то, чего я заслуживаю. Изо рта уходит последний воздух. Грудь разрывается от ужасной боли. Все тело вспыхивает, начинает бороться, съеживаться, дергаться в истошных судорогах, а кислорода все так и нет. И тогда я все-таки кричу. Изо всех сил. Вода тут же проникает в горло, заставляет меня давиться, кашлять, и мне становится дико страшно от того, что, умирая, я именно чувствую смерть. Маме было так же больно? Она мучилась? Не найдя ответа, я в ужасе распахиваю глаза и вдруг подрываюсь на кровати.
   Лицо мокрое. Я прикасаюсь к нему пальцами и начинаю громко, тяжело дышать, будто только что пробежала несколько изнуряющих километров.
   - Черт. - Мне жутко больно. Горло до сих пор сводит в судорогах, и я хватаюсь ладонями за шею, вспоминая, как давилась собственным криком. Паршивые кошмары. Даже если ты избавляешься от ужаса в реальной жизни, он продолжает преследовать тебя во снах, лукаво напоминания о том, что живет не вокруг нас, а в нас. В нашей голове.
   Спускаю замерзшие ноги с кровати, откидываю в сторону покрывало и вдруг вижу два больших, корявых шрама на правом бедре. Отворачиваюсь и с силой прикусываю губу. Трудно поверить в то, что никакой аварии не было, когда напоминания повсюду. Даже на собственном теле. Мне почему-то жутко хочется сорваться с места, подышать свежим воздухом, выпить ледяной воды, стать под теплый душ. Однако едва я привстаю с постели, как тут же в голове что-то взрывается.
   - О, Господи! - я хватаюсь пальцами за лоб и стыдливо распахиваю глаза. Черт! Черт! О, нет! Что я вчера натворила? Постанывая, горблюсь и неуверенно поворачиваю голову в сторону зеркала. - Блин, - вновь вырывается у меня, едва я вижу в тусклом отражении худощавое, взлохмаченное чучело. Даже в такой темноте заметно, что мое лицо смято то ли от подушки, то ли от вчерашних приключений. Во рту неприятный привкус. Я все-таки преодолеваю слабость, встаю с кровати и слабыми шажками тянусь в ванную комнату. Боже, какой позор! Наверняка, я лишь подтвердила, что являюсь именно тем человеком, за которого меня здесь принимают: неуравновешенной, заядлой алкоголичкой, как и моя провинциалка - мать. Рычу и открываю кран с холодной водой. Лицо такое тяжелое, что мне хочется упасть им прямо в мойку! Однако я не считаю это разумной идей и невольно радуюсь, что, наконец, могу рассуждать трезво, а не по-идиотски, как вчера вечером.
   - Доброе утро, пьянчуга! - орет голос прямо над моим ухом и, взвизгнув, я подпрыгиваю, ударившись головой о стеклянную полочку. - Тише, тише, так ведь и весь дом разрушишь.
   Поднимаю взгляд на Сашу и обижено почесываю лоб, на котором теперь определенно появится небольшой синяк.
   - Говори сразу, - хриплю я, - все очень плохо?
   - Смотря, что именно ты имеешь в виду.
   - Меня ненавидят?
   - Прости, но тебя и до этого не особо любили. - Он начинает хохотать, а я недовольно пихаю его в бок. Отличная шутка! За такое хочется не только по животу взрезать! - Ладно-ладно, успокойся. С кем не бывает.
   - Со мной, - я стыдливо закрываю руками лицо, - никогда раньше не напивалась. Никогда!
   - Успокаивай себя мыслью о том, что ты не напилась, а обдолбалась...
   - Замечательно. Просто классно!
   - Тебя надули, как резиновую куклу. Ты ведь не сама наглоталась ЛСД.
   - Черт, о чем я только думала? - перевожу взгляд на себя в зеркало и вижу бордовые от смущения и стыда щеки. - Все, как в тумане. Я говорила с мужчиной, он заснул, я взяла его коктейль. А дальше..., дальше все закружилось, и...
   - Впервые принимала?
   - Принимала?
   - Ну, наркоту. Никогда раньше не пробовала?
   Удивленно скрещиваю на груди руки и отрезаю:
   - Вообще-то нет. Что за вопрос? Думаешь, если моя мать работала в клубе, я вместо школы раскуривала кальян со спайсом?
   - Нет, Зои, - Саша недовольно закатывает глаза и протягивает мне две вытянутые, синие таблетки. - Выпей. Станет легче. А я имел в виду то, что сейчас практически все что-то пробовали.
   - И ты пробовал?
   - Я - в первую очередь.
   - С чего вдруг? - глотаю таблетки, запиваю водой из-под крана и вновь перевожу взгляд на брата. - Наркота идет в приложении с богатым отцом, шелковыми простынями и элитной школой?
   - Не завидуй.
   - Еще бы! Ведь именно о такой жизни я мечтаю!
   - Сарказм свидетельствует об отсутствии чувства юмора, - так же язвительно парирует Саша и потирает веснушчатый нос. Его волосы растрепаны, под глазами темно-синие круги. Наверняка, он не спал целую ночь. Может, еще и обо мне беспокоился? - По секрету: у меня есть зависимость куда более серьезная. По сравнению с ней, наркота - огромный пустяк. Ясно?
   Хмыкаю. Думаю, он шутит, но затем вдруг вижу за тенью улыбки какое-то странное волнение, будто Саша, действительно, не врет.
   - Правда? - с любопытством пожимаю плечами. - И что за зависимость?
   Брат смотрит на меня пару секунд, и, кажется, вот-вот признается в том, что безумно влечет его и пугает. Однако затем его лицо вновь озаряет вымученная улыбка и, встряхнув плечами, он отрезает:
   - Прими душ. От тебя все также жутко несет какой-то дрянью.
   - Спасибо. Ты очень мил!
   - А чего ты ждала? Вы, мисс-само-очарование-и-что-такой-клуб-делает-в-такой-монахине, облевали мои белые конверсы! Теперь я никогда не буду с тобой милым, уж прости.
   Усмехаюсь, вновь стыдливо ворчу и облокачиваюсь спиной о дверцы душевой кабинки: блин, больше никогда не притронусь к алкоголю! Никогда! Что на меня вообще нашло? Только подумать: меня ведь могли изнасиловать. Господи. Еще чуть-чуть и.... Вдруг в моей голове вспыхивает образ голубых, любопытных глаз. Почему-то становится неловко. Я хватаюсь руками за туловище и задумчиво прикусываю губу: кто же это был? Почему помог мне? А я ведь даже не сказала спасибо. Пьяная дура. Хотя, возможно, сразил меня не алкоголь, а сильные руки, мужество, самоотверженность, с которой этот незнакомец сначала вырвал меня из объятий мужчины, а затем и довез до дома. И, конечно, глаза. Черт. Все в тумане, абсолютно все: и лицо того идиота, и сцена, и музыка, и танцы, но эти синие глаза.... Наверно, я сошла с ума.
   Саша уходит, а я виновато застилаю кровать. Затем стягиваю волосы в хвост, надеваю второй комплект школьной формы: гофрированную юбку, блузку, узкий жилет, и застенчиво замираю около двери. Смотрю на нее, будто на монстра и нервно прикусываю губу: черт, хочу ли я выходить? Хочу ли видеть осуждение и, возможно, разочарование? Нет, определенно не хочу. Но разве у меня есть иные варианты? Я подставила себя, конкретно подставила. Теперь надо исправиться и, главное, извиниться. Вот только простят ли меня?
   Все-таки выхожу из комнаты, нерешительно вскидываю подбородок и вдруг слышу:
   - Кость, мой телефон. - Голос Елены. Я недоуменно замираю и бросаю взгляд к себе за спину, в сторону их спальни. - Я забыла его на тумбочке. Слышишь?
   Но вряд ли он слышит. В коридоре ни души. И тогда в моей голове внезапно вспыхивает ярко-желтая лампочка: я неожиданно понимаю, с чего могу начать свои долгие и вымученные извинения. Нахожу черный, вытянутый "Блэкберри", глубоко втягиваю в легкие воздух и иду к Елене. Надеюсь, она не накинется на меня с кулаками. Или какое там оружие у питерских жен? Длиннющие когти? Стучусь. Не дожидаюсь ответа, робко открываю белоснежную дверь и застываю на пороге. Идти дальше смелости не хватает.
   Елена сидит на табуретном стуле перед высоким, овальным зеркалом. Она красит глаза, аккуратно выводя черные линии над ресницами, и, закончив, встречается со мной взглядом.
   - Ты что-то хотела? - низким голосом интересуется она, но не оборачивается. Все так же испепеляет меня карими глазами в отражении.
   - Я услышала, что вам нужен телефон, и..., - кладу "Блэкберри" на столик, стоящий прямо около двери, - решила помочь. - Елена не отвечает. Продолжает смотреть на меня, молчать, и тогда я перехожу в наступление. - Я хотела извиниться. То, что произошло вчера...
   - Стоп.
   - Но...
   - Что ты делаешь? - женщина все-таки оборачивается. Недовольно вскидывает ровные, острые брови и дергает плечами. - Ты просишь прощения.
   - Да, мне ужасно неловко, и...
   - Никогда не перед кем не извиняйся, - вновь перебивает меня Елена. Она встает со стула, нежно-розовый халат скатывается по ее изящному, тонкому телу, и я ошеломленно застываю, встретившись взглядом с черными, карими зрачками полными уверенности, непоколебимости и какой-то напускной опасности, будто эта женщина способна на что угодно, лишь бы не упасть в грязь лицом. - Если ты ошиблась, будь добра - живи с этим. Но не приходи ко мне и не проси прощения потому, что это дико и наивно. Думаешь, все изменится, едва ты покаешься? - Она хмыкает и медленно тянет. - Нет.
   - Но мне, правда, жаль. Я поставила вас в неловкое положение.
   - Так и есть.
   - Поэтому простите.
   - Зачем? - Елена подходит ко мне. Останавливается практически перед моим носом и вновь грациозно пожимает плечами. - Ты поступила так, как считала нужным. Это твой выбор. За него не извиняются. И, тем более, уж не прощают. Я могу лишь попытаться понять, к чему ты поступила именно данным образом, а остальное - не моя забота.
   Растеряно складываю перед собой руки. Странный разговор, и я понятия не имею, что говорить дальше. Может, просто сорваться с места и выбежать вон из комнаты? Хм, наверняка, это будет выглядеть как-то не очень нормально.
   - Вы..., - нервно сглатываю. Не знаю почему, но эта женщина внушает мне ужас, - вы разочарованы?
   Елена вдруг снисходительно выдыхает. Она поправляет темные, густые волосы и говорит:
   - Возможно, однако, не из-за того, о чем ты подумала.
   - Вас не смутила моя поздняя вылазка?
   - Нет. Я знала, что так будет. Все знали. Но меня расстроили твои слова. - Женщина возвращается к зеркалу. Садится на табурет и едва слышно отрезает, - я думала, ты сильнее, чем кажешься.
   Что ж, это задевает куда больше, чем все сказанное ранее. А, может, я просто разделяю ее мнение, и тоже недоумеваю: когда это я стала такой слабой; когда решила, что бежать от проблем - единственный выход.
   Хочу уйти, как вдруг Елена восклицает:
   - Подожди. Раз уж мы встретились и даже перекинулись парой слов..., - она кривит губы и вновь оборачивается. - Во-первых, твоя одежда.
   - Что с ней?
   - Ее нет. То, что ты носишь - нужно срочно сменить. - Она не поясняет почему, а я не бросаюсь спорить, ведь знаю, в чем дело. - Во-вторых, уроки. Я говорила с директрисой, она записала тебя на дополнительные занятия по высшей математике, французскому, литературе и обществознанию. Будешь посещать их в зависимости от основного расписания.
   - Как скажете.
   - И, в-третьих, благотворительный вечер Школьного Фонда Искусств. Это традиционное мероприятие, на которое приглашаются те семьи, что числятся в профсоюзном комитете и регулярно жертвуют деньги на развитие и рост лицея. - Она кивает. - То есть мы.
   - И я?
   - И ты. Предупреди Сашу. Он, наверняка, как всегда решил забыть и исчезнуть. Скажи, в этот раз я лично поведу его за руку. Как на первое сентября.
   Она кивает, вновь поворачивается лицом к зеркалу, а я медленно выхожу из комнаты. Итак, отлично, из школы меня не выгнали. Интересно, почему? Еще более интересно, что я буду делать на благотворительном вечере, не имея ни гроша в кармане? И куда интересней, почему же Елена не сожгла меня презрительным взглядом и не выкинула из собственного дома к чертовой матери? Ладно. Будем считать, что мне дали второй шанс.
   Я спускаюсь по лестнице, постанывая то ли от головной боли, то ли от коликов в боку: тот урод оставил парочку хороших синяков на моей талии, как вдруг вижу Константина. Он тоже меня видит и тут же, молниеносно, сводит толстые, густые брови в одну линию. Почему-то вспоминаю слова Елены и решаю не извиняться. Раз здесь такие правила, буду их соблюдать.
   - Рад, что ты цела, - цедит отец и скрещивает на груди руки. - Голова болит?
   - Немного.
   - А что-нибудь еще?
   Наверно, он имеет в виду совесть, так что я тяжело выдыхаю и киваю:
   - Да, я оплошала.
   - Ты ушла! Попросту сбежала! - скорее всего, в подобных ситуациях он никогда еще не был, потому что лицо у него удивленное и шокированное. - Зои, ты села на мотоцикл и укатила с незнакомым байкером! Вечером! Совсем одна!
   - Издержки подросткового максимализма, - неохотно предполагаю я. - С кем не бывает.
   - Это неправильно.
   - Наверно.
   - Впредь так не делай.
   - Хорошо.
   - Все? - он пожимает плечами. - Ничего больше не скажешь?
   - А что еще я могу сказать?
   Константин опускает руки. Смотрит на меня именно разочарованно, именно выражая ту эмоцию, которую я ожидала увидеть. И вдруг, вздохнув, отрезает:
   - Извинений было бы достаточно.
   Он уходит, а я так и стою с открытым ртом, едва сдерживаясь от безумного порыва удариться головой о стену! Что за бред? Он ждал извинений? Тогда какого черта Елена их терпеть не может? Отлично! Просто замечательно.
   Мы приезжаем в школу за пятнадцать минут до начала уроков, и я спокойно выдыхаю, обрадовавшись, что не буду вновь выслушивать тираду от директрисы насчет опозданий и тотального неуважения к старшим. Мы проходим около стенда с объявлениями, листовками, расписанием занятий, и я вдруг с любопытством останавливаюсь. На доске фотография рыжей, улыбающейся девушки с кольцом в губе и сильно, накрашенными глазами. Вокруг снимка множество приклеенных маленьких листочков с пожеланиями, словами поддержки, и мне становится жутко неловко. Похоже на мемориал.
   - Кто это? - легонько пихаю Сашу в бок. - Неужели ее больше нет?
   - Сложно сказать. Лиза пропала в позапрошлом месяце. С тех пор, что только ее родители не делали. Бесполезно. Тело так и не нашли.
   - Тело? А что, если она просто сбежала? Внешность у нее дерзкая, это кольцо и глаза...
   - Не думаю. Она неплохо училась, постоянно развлекалась на внешкольных вечеринках, а уходить ведь надо от чего-то, правильно? Просто так никто не исчезает.
   Странно. Целый коттеджный город из богатых толстосумов, и никто не смог организовать серьезные поиски? С трудом верится. Возможно, я начиталась остросюжетной литературы, но интуиция мне подсказывает, что в таких местах люди находят все, что, действительно, ищут. Получается, Лиза не так уж и сильно нужна жителям этого райского местечка. Или же кому-то просто выгодно ее отсутствие.
   - Я тут понял, что ничего о тебе не знаю, - внезапно протягивает Саша, и я растеряно вскидываю брови: интересное замечание. - Стоит это исправить.
   - И каким же образом?
   - Просто... поговорим, - неуверенно усмехается парень и потирает сонные, красноватые глаза. - Не знаю, как это должно происходить между сводным братом и сестрой...
   - Определенно, неловко.
   - Точно. Значит, встретимся на большой перемене и попытаемся узнать друг о друге что-нибудь интересненькое. Звучит заманчиво!
   - Ага, например, какой твой любимый фильм, любая книга....
   - Любимая поза в сексе...
   Я толкаю Сашу в бок и закатываю глаза к потолку: великий шутник. А мне еще что-то рассказывал про сарказм и его разновидности. Возможно, это напускное, но я определенно влюблена в легкое отношения парня к жизни. Бороться с проблемами через улыбку - самый классный способ, и отнюдь не все на такое способны. Мне проще закрыться в себе, выстроить стены, абстрагироваться и не вылазить наружу. Саша же совсем другой, и я бы хотела перенять у него этот странный, надуманный оптимизм. Кажется, идти по жизни и улыбаться гораздо приятнее, чем горбить спину и изнывать от одиночества. Надо взять на заметку.
   Мы прощаемся возле гигантских розалий. Я провожаю брата взглядом, поправляю ремень сумки и только делаю один шаг в сторону, как тут же оказываюсь прижатой спиной к ледяной, твердой поверхности стены.
   - Доброе утро.
   Поднимаю взгляд и едва сдерживаюсь от порыва заорать во все горло, однако застываю, увидев легкую, опасную улыбку, копну густых волос и знакомую уже мне тонкую зубочистку в белоснежных зубах.
   - Я не хочу опоздать, - выпрямляюсь и пытаюсь выглядеть решительно, словно не боюсь этого парня и не мечтаю сейчас сорваться с места и унестись как можно дальше. Однако вряд ли мой голос внушает ему опасность. Вместо того чтобы отойти в сторону, Дима лишь подходит ближе, и я чувствую запах сигарет, исходящий от его дорогой одежды.
   - Не хочешь меня отблагодарить? - мурлычет он.
   - Корсет мог бы отыскать получше.
   - Опять лжешь. Я же видел, как тебе понравилось дефилировать в нем.
   - Ты ошибаешься.
   - Я редко ошибаюсь. - Дима разминает плечи и оценивающе пробегает по мне взглядом. Останавливается где-то на бедрах, хмыкает и тянет, - какое на тебе будет платье?
   - Что прости? - Наши глаза встречаются, и я буквально ощущаю, как внутри сжимаются все органы. Мне определенно не нравится этот человек. Я чувствую, он хочет от меня того, что я не смогу ему дать, и это сводит с ума, безумно пугает, ведь всем известно: Дима берет все, что желает, без проблем и без разборов. - Какое еще платье?
   - Которое ты наденешь на благотворительный вечер. Пусть оно будет нежно-розовым.
   - К счастью, тебя это не касается.
   - Мы идем вместе.
   Я едва не давлюсь собственным удивлением и ужасом. Что? Вскидываю брови и неожиданно для себя усмехаюсь.
   - Нет. Это вряд ли.
   - Вряд ли бы ты осталась в школе, если бы я не поговорил с директрисой, - холодно чеканит парень и тут же улыбается, будто способен и радоваться и злиться одновременно. - А вечер не обсуждается.
   - С какой стати? - теперь я действительно чувствую ярость. - Я не хочу идти с тобой!
   - Зато я этого хочу.
   - С чего вдруг? Ты же собирался стереть меня в порошок, - я язвительно вскидываю брови и решительно подаюсь вперед, - что изменилось?
   Дима игнорирует мое недоумение. Вынимает изо рта зубочистку и шепчет:
   - Ты сделаешь так, как я скажу. Ты должна мне.
   Меня буквально трясет от его уверенности, от его невозмутимого голоса и самодовольной улыбки. И вместо того, чтобы согласиться и продлить себе жизнь, я вновь рычу:
   - Катись к черту.
   Срываюсь с места, однако затем охаю и грубо отпружиниваю назад. Парень нависает надо мной будто грозовая туча, но на сей раз я не вижу в его глазах былого самообладания. Одной рукой он преграждает мне путь, другой - хватает подбородок. Он сжимает его так сильно, что мне становится больно, и я испуганно вскрикиваю.
   - Отпусти!
   - Ты портишь себе жизнь, маленькая лгунья. Не рискуй так, иначе мне придется изуродовать твое милое личико.
   - Я не боюсь тебя.
   - А стоило бы.
   Дима грубо выпускает мой подбородок из оков, и я так сильно ударяюсь головой о стену, что стискиваю губы. Ошеломленно наблюдаю за его невозмутимой, кривой улыбкой, и упрямо сдерживаю истерику. Все в порядке. Он тебя не тронет. Он не посмеет. Но внутри буквально сгораю от страха. Боже, что это было? Парень уходит, удаляется, изящно переставляя ноги, а я так и стою прижатая к стене, соображая, что же мне теперь делать. Сменить школу? Черт! Черт! Протираю руками вспотевшее лицо и с силой прикусываю губу. Никогда не думала, что есть люди похуже накаченных наркоманов и заядлых алкоголиков. Видимо, от отребья отталкивает внешность, а от людей, подобных Диме - природная натура. Если первые обязаны скатиться вниз благодаря своей бедности и нищете, то вторые - осознанно выбирают тот или иной способ существования. И факт, что Дима полностью отдает себе отчет во всех своих поступках, не просто пугает, он повергает в безумный ужас, ведь отыскать кого-то хуже психа, прекрасно понимающего, что никто не сможет ему ничего сделать - вряд ли получится.
   Я врываюсь в кабинет литературы со звонком. Евгений Петрович кивает, чтобы я как можно быстрее уселась на место, а затем говорит на весь класс:
   - Мы становимся крепче там, где ломаемся. Чьи слова?
   - Пушкина, - смеется кто-то с задних рядов.
   - Еще варианты?
   - Толстого?
   - И снова промах. Автору присудили Нобелевскую премию по литературе! Сам писатель не смог присутствовать на вручении, но, тем не менее, зачитывалась его лекция, в которой говорилось, что "творчество - это в лучшем случае одиночество".
   - Хемингуэй, - неохотно отрезает женский голос со второй парты, и я удивленно вскидываю брови. Миловидная блондинка - та самая, что талантливо вешала мне лапшу на уши в душе - пожимает плечами и повторяет, - Эрнест Хемингуэй. "Некоторые книги незаслуженно забываются, но нет ни одной, которую бы незаслуженно помнили".
   - Отлично, Софья! - радуется учитель. Он гордо кивает и с интересом осматривает весь класс. Глаза у него бешено бегают от одного ряда к другому, выискивают провинившихся, и вдруг внезапно останавливаются на мне. У меня в желудке все скручивается. Я буквально интуитивно ощущаю нечто не особенно хорошее. - В начале карьеры Эрнест не был популярен. Он всего лишь неплохо писал и горячо мечтал о славе. В конце концов, Хемингуэй, сам того не ведая, воспользовался замечательным советом Антона Павловича Чехова: краткость сестра таланта! То есть: чем меньше слов - тем лучше! Вот, например, Зои, - непроизвольно сажусь выше и выпрямляю спину, - опиши Софию одним словом.
   - Одним?
   Блондинка поворачивает ко мне свое идеально-ровное, ангельское лицо и пожимает плечами: мол, давай, рискни. А у меня как назло в голове вертятся лишь едкие замечания, по типу: ненастоящая, лживая, искусственная, сделанная, подлая. Я неуверенно откашливаюсь, пытаясь выиграть себе хотя бы пару секунд, туго соображая, что же такое можно сказать о человеке, едва его зная, но уже успев тотально в нем разочароваться.
   - Возможно..., - нервно прикусываю губу. Будь вежливой, Зои. Не стоит при всем классе обзывать блондинку лживой лицемеркой или пустоголовой дурой, - возможно, начитанная?
   - Интересно, - кивает Евгений Петрович. - Принимается! Теперь твоя очередь, София. Опиши Зои одним словом.
   Девушка особо долго не думает. Поправляет медовые, густые волосы и восклицает:
   - Чужая.
   По классу проносятся одобряющие возгласы, посвистывания, и я задето хмыкаю, изо всех сил стараясь скрыть в себе эмоции и не выставить на показ дикую обиду. Смотрю на довольную блондинку, вижу, как она снисходительно пожимает плечами, мол, извини, и буквально сгораю от желания хорошенько врезать ей прямо по идеально-загорелому лицу. И вроде, что такого в этом безобидном прилагательном? Это ведь даже не ругательство, не едкость. Но меня будто кольнули в самое сердце. Приходится пересмотреть свои взгляды на многие вещи, и прежде всего на то, что миловидная София, прекрасное, чудное создание с медовыми волосами и длинными, пышными ресницами - не такая уж и пустоголовая блондинка, как может показаться на первый взгляд. Несмотря на внешность, она отлично соображает, и сумела вывести меня из себя, сказав лишь одно крошечное слово. Точный выстрел.
   - Тише, тише, - командует учитель. Он широко разводит руки в стороны и коварно прищуривает серые глаза, - это еще не все! Теперь я предлагаю каждому из вас написать на листочке лишь одно слово. Одно! Пусть оно выражает то, что вы сейчас чувствуете. То, что волнует вас или гложет. Станьте поэтами на несколько минут, - он раскладывает разноцветные листочки на парты и воодушевленно улыбается, - представьте, что от данного слова зависит все ваше настроение на дни, недели вперед!
   - И что мы за это получим?
   - Вы получите незабываемые впечатления, - саркастически отвечает на чью-то реплику Евгений Петрович и плюхается на кожаное, учительское сидение.
   Кладу перед собой синий квадратик, достаю пинал и задумчиво осматриваюсь: интересно, только я понятия не имею, что писать? Прикусываю кончик ручки и тихо вздыхаю. Класс просторный, светлый, с огромными, стеклянными окнами во всей мой рост, но я все равно не могу нормально дышать. Такое чувство, будто после приезда я разучилась вдыхать полной грудью; словно после смерти мамы, кислород потерял всякую ценность.
   Через несколько минут Евгений Петрович собирает у нас листочки и довольно тасует их, будто с десяток лет является самым заядлым картежником Санкт-Петербурга. Затем он облокачивается спиной о стол и внезапно говорит:
   - А теперь самое интересное. - Его пальцы переворачивают первый розовый квадратик, и я буквально чувствую, как вся моя кровь приливает к лицу. Господи, неужели он собирается читать их вслух?! Черт! - Математика? Очень интересная заметка. Да-а-альше, танцы. ЕГЭ. Нирвана. Надеюсь, вы имели в виду группу. Тачка. Сестра. Карибы. Пенис - хм! О, а тут у нас что? - учитель широко улыбается и показывает всему классу, нарисованное на листочке кривое сердце. - Осторожно, кто-то среди вас безумно влюблен! - Ребята смеются. Я тоже усмехаюсь, однако не выпускаю из пальцев края стула. Так и тянет сорваться с места. Боже, о чем я только думала? Надо было написать какую-нибудь чушь, как, впрочем, все и сделали! Блин! Смотрю на то, как учитель переворачивает очередной листочек, на этот раз синий, и слышу, - мама.
   У меня земля из-под ног исчезает. Я растерянно хмурую лоб и пытаюсь выглядеть как можно проще, однако, уверена, каждый из одноклассников понял, кому именно принадлежит данный тупой квадратик. Черт!
   - Лето. - Откашлявшись, восклицает Евгений Петрович. Я благодарна ему за то, что он не акцентирует внимания и продолжает пытку, иначе мы бы так и сидели в тишине, до конца этого чертова, треклятого урока. - Бугатти. Еще один Бугатти. - Два коренастых парня, гогоча, пожимают друг другу руки. - Экзамены. Самоубийство - притворюсь, что этого я не заметил. ТВ. Диета. Одиночество...
   Учитель увлеченно читает дальше, а я вдруг непроизвольно замечаю, как вздрагивают плечи Софьи. Что? Медовая королева вместо SPA и солярия написала - одиночество? Не может быть. Удивленно вскидываю брови и вижу, как девушка кидает на меня настороженный взгляд. Она тут же отводит его в сторону, натянуто улыбается какой-то жирноватой брюнетке, но меня не обмануть. Записка, действительно, блондинки! Как же так? Неожиданно я понимаю, что не только меня подловили и обманом вынудили сознаться в чем-то важном. Возможно, не только я страдаю от чрезмерной доверчивости.
   - Может, сегодня счастье мне улыбнётся. - Торжественно цитирует учитель и бросает карточки к себе на стол. - День ведь на день не приходится! Откуда строки? - На этот раз молчат все, включая Софию, хотя интуиция мне подсказывает, что блондинка отлично знает ответ. - "Старик и море"! Записали тему в тетради и приготовились к долгому путешествию с кубинским рыбаком - Сантьяго!
   Остаток урока внимательно слушаю Евгения Петровича. Он рассказывает безумно интересно, а для занятий по литературе интерес, пожалуй, самое главное. Со звонком скидываю в сумку тетради, учебник, ручки и неуверенно бреду к учительскому столу. Преподаватель складывает все наши записки в верхний, выдвижной шкафчик, затем кивает какой-то девочке, парню и, наконец, переводит взгляд на меня. Его брови подпрыгивают к челке.
   - Что-то случилось, Зои?
   - Нет. - Смущенно улыбаюсь. - Я насчет дополнительных занятий.
   - О, да, точно! Вспомнил. Обычно я встречаюсь с ребятами раз, два в месяц. Не больше. Так что это никак не повредит твоему расписанию, не волнуйся. Мы уже выбрали несколько историй. Можешь найти полный список на официальном сайте лицея в разделе "Книжный день". Справишься?
   - Конечно.
   - Отлично. Сейчас мы взялись за Стивена Чбоски. Слышала о таком?
   - Нет, к сожалению. - Мне внезапно становится жутко неловко, и я почему-то решаю оправдаться, - у нас библиотека в прошлой школе была очень маленькой.
   - Не страшно. Думаю, ты его оценишь. Мы не работаем по программе лицея, пытаемся расширить кругозор. - Евгений Петрович почесывает шею и криво улыбается. - Ты ведь не собиралась засесть с Толстым и Гоголем, правда?
   - Нет!
   - Отлично! Что ж..., следующий сбор через две недели. Напиши по книге эссе и составь короткий план. Договорились?
   - Конечно. - Мы улыбаемся друг другу, и я вдохновленно шествую к выходу. Паршиво, конечно, что единственный человек, не попытавшийся вонзить в меня свои толстенные когти, учитель по литературе. Однако полное отсутствие союзников также не оставило бы меня равнодушной. Поэтому буду радоваться тому, что имею.
   Выхожу из кабинета и вдруг вижу Сашу с каким-то кучерявым парнем около кожаного, черного дивана. Они оживленно болтают, эмоционально рассекают руками воздух, и что-то мне подсказывает, что тема для разговора у них отнюдь не веселая. Я подхожу к ним и недоуменно вскидываю брови:
   - Все в порядке?
   Светлый парень собирается открыть рот, как вдруг Саша нагло его перебивает:
   - Конечно.
   Они смотрят друг на друга немного дольше, чем положено, а затем со вздохом опускают одинаковые, худоватые плечи. Я хмурюсь.
   - В чем дело?
   - Как прошла литература? - вопросом на вопрос отвечает брат. Он подходит ко мне и заграждает друга тонкой спиной. Однако я все равно замечаю, как кучерявый парень закатывает карие глаза к потолку и цокает. - Не уснула?
   - Да, нет. Было даже весело. Я - Зои.
   - Ярый.
   Недоуменно переспрашиваю:
   - Ярый?
   - Да. - У кучерявого парня пухлый, смешной нос и толстые брови. Он небольшого роста, хлюпкий, но выглядит гораздо старше Саши, возможно, из-за небритого, слегка заросшего подбородка. - Вообще меня зовут Ярослав. Но это не имя, а клеймо какое-то. Так что...
   - Чудесная логика. - Парень улыбается. - Вы в одном классе?
   - К счастью.
   Саша усмехается, поправляет ремень кожаной, коричневой сумки, а я вдруг замечаю, как сильно у него покраснела шея. Буквально горит красными пятнами.
   - Тебе плохо? Ты весь пылаешь!
   - Нет, - он отмахивается от меня ладонями и прыскает, - что выдумываешь?
   Но я вижу: творится нечто неладное. Сашу жутко трясет! Мне определенно не по душе его состояние, которое вот-вот, да разорвет его на части. И поэтому я решительно стискиваю зубы, собираясь вытащить из него ответы любым способом. Однако внезапно над нашими головами разносится протяжный, неприятный звон, и брат вздыхает.
   Смотрит на меня как-то странно и неуверенно спрашивает:
   - Мы ведь увидимся на большой перемене?
   - Конечно, - горячо отвечаю я. - Почему нет? Встретимся здесь же, договорились?
   Он кивает. Убегает с другом в сторону второго этажа, а я все также не сдвигаюсь с места. Думаю, что же так сильно его напугало? Почему он не сказал мне правду? Эти вопросы не покидают мою голову ни на одном из последующих уроков, и я испуганно слежу за часами, ожидая большой перемены со странным, неприятным ощущением где-то внутри легких. Даже дышать сложно. Интуиция орет, вопит, приказывает сорваться с места и увидеть Сашу прямо сейчас! Однако я не прислушиваюсь. Высиживаю сначала французский, потом биологию, затем химию, ЗОЖ и, сгораю от любопытства, отсчитывая каждую секунду вовремя истории. Будто одержимая.
   Когда звенит звонок, меня передергивает. Подрываюсь с места, нервно скидываю все учебники в сумку и пулей несусь к выходу. Не знаю, что на меня находит. Неясное ощущение чего-то плохого и страшного тянет вперед с такой силой, что я даже спотыкаюсь! Волнуюсь и одновременно с этим в глубине души радуюсь, что не перестала испытывать нечто подобное. Ведь после смерти мамы мне казалось, что все мои чувства ушли. Испарились. Как же хорошо, что я ошибалась.
   Добегаю до диванов, останавливаюсь и недоуменно прокручиваюсь вокруг себя. Саши здесь нет.
   - Черт, - до крови прокусываю губу и нервно встряхиваю руками. - Что же происходит.
   - Зои!
   Оборачиваюсь. Надеюсь увидеть Сашу, но встречаюсь взглядом с кучерявым, низким блондином. Он подзывает меня к себе и испуганно поджимает губы.
   - Они увели его, - почти шепотом хрипит он, - через запасной выход.
   - Что? - расширяю глаза и приближаюсь к Ярому настолько близко, что даже чувствую исходящий от него запах пота. - О чем ты вообще говоришь? Кто? Куда увели?
   Он не отвечает, но мне, по правде говоря, и не нужно услышать ответ, чтобы осознать, наконец, в чем дело. В последний раз Саша был так испуган, когда прятался у меня в комнате в мотеле. От кого же он убегал, и кого же так сильно боялся.
   Мне вдруг становится так паршиво, что живот не просто сводит. Я вся горблюсь, крепко стиснув в кулаки руки. Смотрю на Ярослава и рычу:
   - Куда они ушли?
   Вместо ответа, парень кивает мне за спину, и я оборачиваюсь. Подбегаю к широкому окну и с ужасом наблюдаю за тем, как два лысых качка закидывают Сашу на заднее сидение черного, вытянутого Ауди. А затем я вижу его. Диму. Он откидывает в сторону дымящуюся сигарету, разминает плечи и скрывается за матовой дверцей.
   Чувствую, как от страха неожиданно сжимается тело. Голова вспыхивает, и перед глазами все смешивается до такой степени, что я даже газон не могу от неба отличить. Смотрю перед собой и бессмысленно прокручиваю в голове один и тот же вопрос: что они с ним сделают? Что они с ним сделают?
   - Дела плохи, плохи! - щебечет кучерявый парень и хватается руками за волосы. - Они прикончат его, черт!
   - Что происходит? Что он натворил? - мой голос превращается в визг. Я вновь смотрю в окно, вижу, как Ауди срывается с места и вдруг понимаю: у меня нет иного пути. Неважно, в чем провинился Саша. Я должна ему помочь. Обязана. - У тебя есть машина?
   - У моего водителя есть, но...
   - Тогда нужно поторопиться.
  
  
   ГЛАВА 7.
  
   - Я так никогда не делал.
   - Придется.
   - Господи!
   - Давай же!
   Ярый заводит машину и испуганно давит на газ. Мы тут же срываемся с места, вылетаем из-за поворота и оказываемся на главной дороге, заполненной до отвала огромным количеством самых разных автомобилей.
   - Мы упустим их, - голос дрожит, - черт! Что теперь делать?
   - Вот уж проблема! - истерит Ярослав. Нажимает на небольшой экран, прикрепленный к главной панели и фыркает, - найти Сашу легче простого! Куда сложнее потом будет вытащить меня из тюрьмы, едва полицейские узнают, что мне нет восемнадцати!
   - Смеешься? Да какая разница? Твоего друга хотят прихлопнуть, как надоедливую мошку!
   - Ах, черт бы его побрал! Вводи номер.
   - Чей номер?
   - Господи, Зои, а как ты думаешь? - Ярослав нервно перегоняет две старые развалюхи и кидает в мою сторону недовольный взгляд. - Отследим Сашу по мобильному.
   - Но я не знаю..., надо посмотреть...
   Мы продолжаем нестись по переполненной трасе, то и дело сигналя на поворотах или светофорах. Ярый ведет машину отвратительно, тормозит, глохнет, и я так дико злюсь, что хочу к чертовой матери вытолкать его из салона.
   - Что ты еле тащишься?
   - Я еду, как могу! - дрожащим голосом вопит парень. - Поверь, еще чуть-чуть и меня хватит удар, и тогда вообще никто в живых не останется!
   - Куда они его везут?
   - Похоже, на склад, - изучив дисплей, отвечает Ярый. - Заброшенный, к слову.
   Замираю: теперь сомнений нет. Саше грозит огромная опасность. Я с силой сжимаю в онемевших пальцах ремень безопасности и зажмуриваюсь. Так страшно мне уже давно не было. Мы рассекаем улицы минут двадцать и выезжаем за город. Ярослав говорит что-то, но я не слышу. Нахожусь в неком вакууме и не двигаюсь, решив, что если замру, то остановлю время и этим помогу Саше, спасу его. Наконец, мы оказываемся напротив старого, двухэтажного амбара, и меня впечатывает в сидение то ли от резкого тормоза, то ли от ужаса. Я вырываюсь из машины и тут же покачиваюсь от мощного удара ветра.
   - И что теперь? - панически шепчет Ярослав. - Что дальше? Как мы поможем Саше, черт нас всех подери?
   - Не знаю. - Закатываю рукава блузки и иду к заводу. - Будем импровизировать.
   - Импровизировать? Ты с ума сошла?
   Хочется ответить, что подобный опыт у меня имеется: я и от алкоголиков когда-то отбивалась, и с наркоманами разговаривала. И я бы действительно немного успокоила парня, если бы сама не тряслась всем телом от безумного страха. Вокруг лишь пустырь. Вряд ли кто-то сумеет нам помочь. Стоит рассчитывать лишь на собственные силы, ведь вызывать полицию абсолютно бессмысленно: все куплено, люди по горло забиты деньгами. Однако от подобных мыслей мне становится только хуже, и, приближаясь к огромным, металлическим дверям, я уже не чувствую былой решительности, уже не верю в адекватность своих поступков. Что если все мы умрем, что тогда? Слышу чьи-то стоны и крепко стискиваю в кулаки руки: неважно! Я должна хотя бы попытаться!
   Заглядываю в щель, вижу, как один из лысых качков размахивается, впечатывает толстый кулак в бордово-красный, опухший подбородок Саши, и от ужаса забываю даже вскрикнуть. Просто срываюсь с места, несусь прямо на чудовищно-высокого, лысого обидчика и, наплевав на логику, на разум, на собственную жизнь, с размаха ударяю его ладонью по спине.
   Удар выходит так себе, правда, внимание я привлекаю. Сто процентов.
   - Что за...
   - Маленькая лгунья! - восклицает до боли знакомый голос, и мне приходится обернуться, чтобы в очередной раз столкнуться лицом к лицу с собственным кошмаром. Дима поправляет алый галстук и широко мне улыбается. - Соскучилась?
   - Я пришла за ним. - Киваю в сторону Саши, правда, вряд ли брат меня видит. Его лицо полностью залито кровью, руки связаны за спинкой стула толстыми, трехслойными веревками, а ноги безвольно шатаются из стороны в сторону, будто не могут найти под собой опору. Я многое повидала. Но данное зрелище заставляет меня остолбенеть от холодного, тупого ужаса и осознать, как же мало мне еще известно о пределах человеческой жестокости. - Отпусти его.
   - Он заслужил.
   - Почему? - растеряно распахиваю глаза. - Что он тебе такое сделал?
   - Задолжал.
   - Так речь о деньгах?
   - И еще о кое-чем, - поправляет меня Дима и грациозно переминается с ноги на ногу. Затем пожимает плечами. - Он - труп.
   Ужасные слова, сказанные ужасным, невозмутимым голосом, будто в убийстве нет ничего ненормального. Будто убийство - обыкновенное, повседневное дельце. И я буквально задыхаюсь от негодования. То сжимаю, то разжимаю на пальцы, а затем вспыльчиво подаюсь вперед.
   - Вы не имеете права!
   - Это ты не имеешь права здесь находиться! - звонко кричит Дима и подлетает ко мне, будто зверь, будто пантера. Он грубо хватает меня за плечи и встряхивает их с такой силой, что я вскрикиваю от боли. - Живыми отсюда не уходят, Зои! Моя, маленькая лгунья.
   - Ты не посмеешь, - рычу я.
   - А кто мне помешает? Кто? - В его глазах яркий, неистовый огонь. Он властно прижимает меня к себе и вновь шепчет прямо в лицо, - кто?
   Я тяжело дышу и понятия не имею, что делать. Отворачиваюсь, лишь бы не ощущать этот едкий запах сигарет и вновь смотрю на Сашу. Господи! К глазам подкатывают слезы. Как же так? Он едва дышит, едва двигается. Его лицо огромное от синяков, гематом и ссадин, и повсюду хлещет кровь, пачкает его школьную форму.
   - Пожалуйста, - прошу я и вновь перевожу взгляд на Диму. Если и унижаться, то именно в таких ситуациях. - Прошу тебя, не мучай его!
   - Но я хочу его мучить, - холодно отрезает парень и дергано кривит тонкие губы. - Хочу! - повторяет он, и у меня сводит все тело. Я бессильна, я ничего не смогу сделать! - Зовите.
   - Кого? - испуганно смотрю на Диму. - Кого звать?
   Он не отвечает. Лишь кивает одному из охранников. Тот уверенным шагом направляется к выходу из амбара, а я порывисто вырываюсь из рук парня и приближаюсь к изуродованному ранами лицу Саши.
   - Боже, - вырывается из моего рта. Дрожащими пальцами убираю мокрую от пота и крови челку брата и едва заметно улыбаюсь, - я рядом, слышишь?
   - Вы едва знакомы, - скептически тянет Дима.
   - Не твое дело!
   - Ошибаешься.
   - Отпусти его, пожалуйста! - вновь смотрю на парня и буквально чувствую во рту привкус горечи от того, что кажусь сейчас такой слабой и язвимой. - Для тебя это всего лишь игра!
   - Для него тоже.
   - Но он ведь умрет, он едва дышит!
   - Знаешь, - бездушно улыбается Дима и громко вздыхает, - ради тебя, скажу прикончить его быстро. Устраивает?
   Мне не устоять на ногах. Пошатываюсь, сажусь около Саши и судорожно думаю, что же мне делать, как быть. Однако в голове полная бессмыслица! Ни одной полезной мысли! Меня так трясет, что я даже сосредоточиться не в состоянии! Все дрожу и дрожу, и вдруг слышу, как распахиваются металлические двери.
   - Без крови, - холодно командует Дима. - В голову.
   Шаги приближаются. Я улавливаю в воздухе странный треск, будто перезаряжают ружье, чувствую на своей спине чей-то взгляд и крепко стискиваю зубы. Что же делать, что же делать?
   - Зои, - рычит психопат и резко поднимает меня на ноги. Я сопротивляюсь, пытаюсь оттолкнуть его, но он лишь сильнее скалится, - прекрати, иначе будешь первой.
   - Пожалуйста, не надо! - повторяю я, теряя самообладание. Слезы катятся из глаз. Я вдруг понимаю, что ничего больше не могу делать и начинаю реветь. - Прошу, я найду деньги, я скажу отцу, он поможет! Пожалуйста, - поворачиваюсь лицом к незнакомцу, молясь хотя бы в его взгляде увидеть понимание, сочувствие, сострадание, однако замираю на полуслове. Мир переворачивается, становится черно-белым, ледяным, чужим, плоским, таким жестоким, и я ошеломленно задыхаюсь, узнав в наемнике парня из бара с удивительными голубыми глазами. Он стоит напротив, держит перед собой сверкающий, отполированный до блеска Браунинг и выглядит безумным, жутко растерянным.
   - В голову, - настойчиво повторяет Дима и недовольно скалит зубы, - какие-то проблемы?
   - Нет, - отрезает голубоглазый парень. Я так и не сдвигаюсь с места. Вижу, как он точно целится мне прямо в лицо, и ошарашенно усмехаюсь: подумать только, человек, спасший вчера мне жизнь, сегодня собирается ее отнять.
   - И девчонку? - вдруг уточняет он.
   - Зои, думаешь, тебя стоит убивать? - мурлычет блондин и вновь приближается ко мне так близко, что наши лица практически соприкасаются. Он дотрагивается холодными пальцами до моего мокрого от слез подбородка и шепчет, - что скажешь?
   От его прикосновений хочется кричать, меня буквально выворачивает наизнанку от ужаса, омерзения, злости, безысходности, как вдруг я вижу свет. Он вспыхивает в моей голове, как лампочка, спасение, как единственный правильный вариант, выход.
   Гнев берет под контроль все тело и превращает дикий ужас в дикое желание выйти из амбара живыми. И вместо рыданий, вместо очередной просьбы и крика, я расправляю плечи и соблазнительно улыбаюсь:
   - Может, договоримся? - Дима замирает, а я порывисто смахиваю с ресниц слезы. Краем глаза вижу дуло пистолета, направленное ровно в мою голову, и говорю вновь, только горячее, настырнее, томным едва уловимым шепотом, - я сделаю все, что ты захочешь; что угодно.
   Взгляд блондина прожигает меня насквозь, сканирует, исследует и сверкает, как яркое пламя, а я терплю. Жду, пока он насладится, стиснув зубы и руки. Не шевелясь. Не дыша.
   - Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, - наконец, шипит Дима и с такой силой сжимает мои плечи, что я морщусь от боли. - В твоей голове красивые картинки, герои, удача. Однако в реальности нет таких идиотов, которые бы с легкостью и без труда купились на твои дешевые россказни! Если ты считаешь иначе - ты дура.
   - Я не понимаю тебя!
   - Тебе захотелось испытать удачу? - в его глазах неистовая дикость. - Что ж, Зои, мы именно так и поступим.
   Блондин вдруг грубо отпихивает меня в сторону. Я валюсь на грязную землю, царапаю о камни ладони и испуганно оборачиваюсь. К собственному ужасу замечаю, как парень вихрем подлетает к голубоглазому незнакомцу, выхватывает у него пистолет, и застываю в смятении, в дикой, немой растерянности. Собираюсь встать, когда он чеканит:
   - Одна пуля. Всего лишь одна! И если тебе повезет - вы уйдете отсюда живыми.
   - Что! - вспыхиваю я и резко подрываюсь на ноги. - Не трогай его!
   - Его? - блондин вдруг скалит зубы, вытаскивает одну за другой серебряные, блестящие пули, и холодно переспрашивает, - его?
   И тогда я неожиданно понимаю, что опасность грозит отнюдь не Саше, а мне. Дима со свистом поднимает пистолет, целится, а я просто жду. Невольно перевожу взгляд в сторону голубоглазого незнакомца, вижу, как с силой стиснуты его зубы, как на гладко выбритых щеках выделяются острые скулы, и вспоминаю вчерашний день. Теплый ветер. Странное спокойствие. Умиротворение. Почему сейчас он вновь не может меня спасти? Наконец, парень поднимает свой сосредоточенный взгляд. Мы долго смотрим друг на друга, и дышать становится совсем невыносимо. Я буквально задыхаюсь. Стискиваю кулаки в руки и поджимаю дрожащие губы. Что если я умру? Что если это мои последние мысли? Последние мгновения?
   Хочу подумать о маме, но не успеваю. Звучит выстрел, и все в этот момент исчезает: в момент, когда я, действительно, осознанно прощаюсь с собственной жизнью. Однако меня пробивает лишь волна дикого ужаса, но никак не титановая, острая пуля. Растеряно хватаюсь пальцами за живот, поднимаю взгляд на Диму и вижу, как он холодно улыбается, едва пошевелив уголками губ.
   - Я рассмотрю твое предложение, - шипит он, искажая собственное лицо гримасой скуки и тоски. - Но учти, когда-нибудь удача от тебя отвернется.
   Не могу поверить в то, что слышу. Ошарашенно разглядываю все свое тело: талию, руки, ноги и едва сдерживаюсь от истошного, безумного крика.
   - Теперь ты - моя собственность, - он подходит ко мне и хватает за руку так властно и резко, что я непроизвольно вскрикиваю.
   - Отпусти, мне больно. - Мой голос слабый, беззащитный, и я жалуюсь очень-очень тихо, осознавая, что Диме абсолютно плевать на все мои чувства. Он вправе делать что угодно, и от данной мысли голова идет кругом, а глаза наполняются непередаваемым ужасом, словно я только что совершила нечто непоправимое и ужасное. Поднимаю голову, вдруг встречаюсь взглядом с синими глазами незнакомца, и чувствую, как много лютой опасности они в себе кроют. Парень стоит в угольном, идеальном костюме, не двигается, будто ждет, что я испарюсь, окажусь лишь сном в его серой, страшной реальности. Но никто из нас не исчезает. Я смотрю на него и буквально кричу: пожалуйста, пусть он меня отпустит, пусть прекратит делать мне больно. Но синие глаза незнакомца полны мнимого равнодушия. Он не двигается, не помогает мне. Лишь осматривает пальцы, крепко сжимающие мои запястья с такой грубостью, что их сводит, и сильнее, жестче стискивает зубы.
   - Зря ты приехала, - Дима наклоняет и томно, гортанно шепчет, - Зои.
   Могу поклясться, что сейчас он кривит губы, что ему хочется прикоснуться к моей шее, он смотрит на нее, сканирует ее, и я ощущаю каждым нервом его горячее дыхание около мочки моего уха. И я не двигаюсь. Продолжаю испепелять взглядом голубоглазого незнакомца, испытывая дикий ужас и чувствуя, как глаза покрываются мутной пеленой. И когда мне кажется, что губы блондина вот-вот коснутся моей кожи, он отстраняется и говорит:
   - В обойме не было пуль. - Ошарашенно округляю глаза и собираюсь сказать хоть что-то но не нахожу в себе сил. Вижу этот дикий азарт, эту нескрытую тень удовольствия, влечения, и уязвленно прикусываю губы. - Ты второй раз спасаешь ему жизнь, а он даже не колыхнулся в твою сторону. Заметь, Зои, связаны у него руки, но не заклеен рот.
   Когда все уходят, я не могу пошевелиться. Прокручиваю в голове произошедшие события, и не могу поверить в собственные же мысли. Меня пытались убить? Я встретила синеглазого парня из бара? Сашу жестоко избили? Пуль в обойме не было? Вопросы хаотично заваливают мое сознание, будто толстенные кирпичи, а я только и делаю, что тупо моргаю глазами и не двигаюсь, стараясь привыкнуть к новому ощущению: к уязвимости. Как бы плохо мне не было в прошлом, мама всегда могла меня защитить. Но здесь - здесь никому нет до меня никакого дела, а даже если бы и было - какая разница? В любом случае, пострадают все без исключения.
   Вдруг слышу стон и стыдливо оборачиваюсь. Саша едва шевелится. Падаю перед ним на колени, морщусь и аккуратно поправляю его окровавленный, прилипший к шее воротник.
   - Эй? - мои руки трясутся. - Сейчас я увезу тебя отсюда, слышишь? - Он покачивает головой, стонет, а я внезапно вижу, как сквозь кровавые разводы из его глаз просачиваются тонкие, прозрачные линии. - Нет, перестань! - слабо прошу я и крепко сжимаю его плечи. Затем развязываю за спиной руки и вновь повторяю, - я увезу тебя, Саш! Все хорошо!
   Но мне самой едва верится в собственные же слова. Покачиваясь, выбегаю из амбара, ищу Ярослава, но вижу лишь одну пустырь и раздраженно хватаюсь пальцами за лицо.
   - Черт.
   Кружусь вокруг себя и всеми недрами своего тела ощущаю дикую панику: что же мне делать, сумку я оставила в машине. Сердце дико стучит, рвется из груди. Я смахиваю с глаз пелену, стряхиваю с рук ужас и пытаюсь придумать план. Но какой план? Как мне быть? Тело сгибается, будто на него падает серое небо, а я слабо покачиваюсь, едва не свалившись без сил на сухую землю. Туман рассеивается, адреналин отступает. И теперь я понимаю, что со мной случилось. Почему в крови мои руки, почему Саша не шевелится, почему я одна стою посреди заброшенного, сверкающего золотыми колосьями, поля. И только одно не дает мне покоя: что теперь делать и как с этим смириться.
   Я решительно выбегаю на главную дорогу, вытягиваю руку и жду до тех пор, пока на обочину не съезжает красная Хонда. Тут же подлетаю к окну. Вижу за рулем худую, рыжую женщину и скрещиваю пальцы: лишь бы получилось, пожалуйста! Она опускает стекло и бодро кивает:
   - Садись!
   - Мне нужна помощь, - выпаливаю я. - Мой брат, его избили, и... - Пожалуй, теперь женщина замечает кровь на моих руках, порванный край юбки, грязь, пыль. И происходит то, чего стоило ожидать: она жмет на газ, и, не поднимая стекла, срывается с места. - Эй!
   Разочарованно гляжу в след рассекающей воздух Хонде и выругиваюсь. Хватаюсь руками за голову, закрываю глаза и глубоко втягиваю в легкие кислород. Я должна помочь Саше! У меня нет иных вариантов. Не сдаюсь и пытаюсь остановить машину еще минут пятнадцать. За это время мимо меня проносится с сотню иномарок, с десяток отечественных колымаг, и даже велосипедисты не тормозят, а наоборот прибавляют скорость и поднимают клубья пыли около моих ног. Уставшая, я, в конце концов, выбегаю чуть ли не на центр дороги и расставляю руки в стороны, надеясь, что хотя бы такие меры привлекут всеобщее внимание. И, к чертову счастью, дешевый, серый седан с визгом замирает прямо перед моим носом, выжав тормоз до такой степени, что на асфальте остаются черные, рваные полосы. Не теряя ни секунды, бегу к водительскому окну, однако не успеваю вымолвить и слова, как вдруг молодой парень сердито распахивает дверцу, едва не свалив меня с ног, и орет:
   - Дура, ты что творишь?! Ты что, блин, делаешь!
   Я осознанно игнорирую все его нецензурные выражения и восклицаю:
   - Прошу, помогите! Если вы не можете или не хотите доехать со мной до амбара, то хотя бы дайте телефон! Мне нужно срочно вызвать скорую! Моего брата жестоко избили, а я уже почти полчаса пытаюсь остановить машину, но всем плевать!
   - Ты больная? - гортанно пищит он. - Ты в своем уме? Я едва не переехал тебя!
   - Пожалуйста! - я приближаюсь к незнакомцу и непроизвольно цепляюсь за его руку, будто это мой спасительный жилет. - Прошу вас!
   Парень нервно колыхматит темно-каштановые волосы и выдыхает:
   - Куда надо подъехать?
   О, да! Мои глаза вспыхиваю благодарностью, и я пару раз дергано киваю, пожимая незнакомцу руку. Мы останавливаемся около амбара, вылазим из салона и идем к огромным, металлическим дверям, уже внутри я шепчу:
   - Прошу, только не уносите ноги.
   - Я прекрасно понимал, во что ввязываюсь, - тянет парень и морщится, заметив на кривом стуле Сашу. Он кидает в мою сторону осудительный взгляд и поучает, - не стоит связываться с плохими людьми.
   - Еще бы научиться отличать плохих людей от хороших.
   Незнакомец закидывает руки Саши к себе на плечи и тащит его к выходу, почти каждые несколько секунд нецензурно выражаясь. Но я не обращаю внимания. По пути в больницу молчу и изредка поглядываю назад, чтобы проверить самочувствие брата. Он выглядит ужасно. Синяки растеклись по всему лицу, и теперь он, даже если бы и захотел открыть глаза - не смог бы этого сделать. Я рассудительно вскидываю подбородок, осознавая, что сейчас не время вестись на поводу у эмоций. Я должна быть ответственной и сильной, хотя бы ради брата. Однако слишком сложно соблюдать правила, когда руки трясутся, а сердце стучит так бешено, что я могу не только слышать его, но и чувствовать по всему своему телу: в груди или в горле. Робко сжимаю перед собой пальцы и изо всех сил стараюсь выкинуть из головы лишние мысли. Надо вспомнить о том, что жизнь продолжается. Всегда. В любых ситуациях. И чтобы со мной не происходило, какие бы проблемы не выпадали на мой путь, я должна мириться с ними и существовать дальше. И плевать на Диму, плевать на его условия и на те чувства, которые он во мне пробуждает. Мне и раньше было страшно, я и раньше сталкивалась с неприятностями. Что же сейчас так сильно меня пугает? Близость смерти? Ощущение дикой уязвимости?
   - Зои?
   Я растерянно выплываю из мыслей и оборачиваюсь. Саша тянет в мою сторону руку, кашляет и морщится от боли.
   - Я здесь. - Хватаюсь за его пальцы.
   - Зои, - повторяет он. - Зои..., - и вновь проваливается в темноту. У меня внутри все взрывается, раскалывается на сотни, тысячи частей. Я смотрю на брата, вижу, как ему плохо, как ему больно и трудно, и неожиданно ловлю себя на мысли, что не позволю себе никогда выглядеть так же слабо. Стискиваю зубы и сжимаю его пальцы изо всех сил. Пусть чувствует, что я рядом и никуда от него не денусь. Будет нелегко справиться с целой стаей голодных псов, желающих растерзать в клочья не только мое горло, но и мою жизнь. Однако я не опущу руки. Когда человек ничего не боится, его невозможно сломить.
  
  
  
  
   ГЛАВА 8.
  
   Я знаю, что не смогу прогулять школу, а после уроков - в обед - посещения в больнице строго запрещены, поэтому я встаю за три часа до занятий и шустро бегу в ванную. Мне не терпится увидеть Сашу. Уже прошло почти трое суток, и сегодня я впервые могу посетить его после нескольких дней томительной анестезии.
   Избиение в амбаре даже не обсуждалось властями. Никто не удосужился спросить, что же на самом деле произошло. Все закрыли глаза и проглотили очередную наживку, которая поразительно точно указывала на свору неконтролируемых малолетних преступников из северо-западного района. Однако существует ли такой? Хотелось бы узнать. Тем не менее, в лицее ни один ученик или преподаватель даже словом не обмолвился о том, что Саша находится в больнице. Естественно, я понимала, что вряд ли общественная совесть очнется от крепкого сна и вдруг восстанет против несправедливости. Но такое равнодушие повергло меня в шок. Каждый молчит не от того, что ему заплатили, а скорее от банального страха. И это поражает, действительно, сводит с ума, ведь неужели один человек способен контролировать такое огромное количество людей?
   Я выбегаю на улицу. Погода стоит прекрасная. Воздух еще прохладный и чистый, и я киваю водителю, ждущему меня около серебристой Тойоты. Надеюсь, Константин не будет злиться на то, что я временно оккупировала его персонал.
   Мы приезжаем в больницу с рассветом. Я уверенным шагом несусь к главному зданию, прошу на регистрации провести меня в палату Александра Регнера и удивляюсь, увидев доброжелательную улыбку. Медсестра ведет меня к лифту, молчит и даже не сканирует недовольным взглядом, как это сделал бы каждый в школе или возле лицея. И я довольно выпрямляюсь: так вот значит, как это, чувствовать себя нормальным человеком. Мы идем по белому, широкому коридору. Вокруг ни пылинки. В воздухе витает запах лекарств, под ногами шуршат бахилы, и я невольно провожу параллель со своими предыдушими посещениями подобных заведений. Что ж, и тут деньги сыграли главную роль.
   Медсестра открывает передо мной дверь в палату номер сто тридцать пять и пропевает:
   - У вас не больше часа. Больному необходим крепкий сон.
   - Да, как скажете. - Я киваю и не удерживаюсь от рукопожатия. Иногда хочется быть кем-то другим. Например, обычной, вежливой девушкой, не стесняющейся проявлять свои эмоции.
   Саша лежит на постели, до отвала набитой белоснежными подушками. У него почти все лицо заклеено телесными, толстыми пластырями, и я невольно усмехаюсь, поняв как же глупо это со стороны выглядит.
   - Смешно? - вдруг кряхтит он и открывает опухшие, багровые от гематом глаза. - Нет на тебя управы никакой. - Я облегченно выдыхаю. С плеч будто сваливается целый груз. Сажусь рядом с братом и крепко сжимаю его правую руку.
   - Ты - идиот.
   - Я тоже скучал.
   - Почему ты сразу не сказал мне, что тебя пытаются, блин, убить! Ты ведь знал, что люди Димы придут, правда? Поэтому и нервничал так сильно.
   - Какая теперь разница.
   - Разница? - я оторопело округляю глаза. - Мы могли умереть, прямо там! И все от того, что тебе вдруг ударило в голову держать язык за зубами.
   - Я ведь не думал, что ты придешь, - оправдывается Саша и как-то неуклюже приподнимается. Тут же один из приборов начинает неприятно пищать, и я свожу брови.
   - Обратно ляг.
   - Хочу посидеть.
   - Ложись! - придавливаю парня руками к постели и недовольно, протяжно выдыхаю. - От тебя уйма проблем, Саш. Может, наконец, объяснишь, в чем дело?
   - А, может, и не объясню.
   Бесит, что даже в таком положении он продолжает выделываться, и поэтому я обижено надуваю губы.
   - Зои, ты зря за мной вернулась.
   Что? На этот раз я не просто обижаюсь. Я дико злюсь. Пронзаю Сашу яростным взглядом и резко вскакиваю с табуретки.
   - Ты с ума сошел? Зря я за тобой вернулась? Зря ты ввязался в неприятности! Как вообще можно было сойтись с этим неуравновешенным придурком? Он ведь связал тебя. Он сказал своим громилам избить тебя до полусмерти, а потом позвал наемника и..., - непроизвольно запинаюсь, вспомнив темно-синие глаза незнакомца, и растеряно встряхиваю головой, - и едва не вышиб тебе мозги.
   - Я и не отрицаю, что ситуация была паршивая, - на мой взгляд слишком уж спокойно протягивает Саша, - вот только никуда проблемы не делись. Я как был в дерьме - так и остался. Так что ты лишь продлила мое и так долгое ожидание. Вот и все.
   - Вот и все. - Повторяю я. - Ты издеваешься? Ты мог умереть.
   - Боже, да, я в курсе, Зои! - вдруг вспыляет Саша, и приборы начинают не просто пищать, а сливаются в один мерзкий, скрипучий звук, пробивая в моей голове широченную дыру.
   Складываю на груди руки и задумчиво прикусываю губы. Мне так хочется помочь брату, но как это сделать, если он не подпускает меня к себе? Не хочет сказать правду? Я расстроено пожимаю плечами:
   - Ты ведь можешь мне доверять.
   - Могу, да, могу! - эмоционально соглашается Саша, а затем измученно улыбается и шепчет, - но зачем? Зачем тебе такие проблемы? Неужели ты не понимаешь, что рассказав тебе правду, я лишь втяну тебя в это дерьмо, Зои.
   - Но я уже в него втянулась.
   - Так убегай, пока не поздно.
   Хочу сказать, что "поздно" наступило в тот самый момент, когда Дима заметил окровавленное полотенце в номере затрепанного отеля, но вовремя останавливаю себя и отрезаю:
   - Мы с тобой в одной лодке. И я никуда не денусь. И ты можешь тянуть с ответами еще очень и очень долго, однако все равно рано или поздно сломаешься. В одиночку трудно сражаться с целым миром.
   - Я и не сражаюсь со всем миром. Моя проблема - лишь один человек.
   - Который контролирует абсолютно все.
   Мы смотрим друг на друга, и у Саши глаза наливаются нескрываемым гневом. Он резко отворачивается, морщится от боли, а я подхожу к нему и упрямо морщу лоб.
   - Что ты натворил?
   - Ничего особенного.
   - Тогда почему Дима так безумно желает твоей смерти?
   - Ничего он не желает, - отнекивается парень. Вновь переводит на меня взгляд и горько усмехается, - ты говоришь так, будто являешься героиней остросюжетного детектива.
   - Не выдумывай.
   - Так и есть. Но мой ответ неинтересный. Я просто проиграл деньги и все. Теперь должен их вернуть, но не могу, ведь у меня их попросту нет. Просить у отца? Лучше застрелиться.
   - Но почему?
   - Потому что я его уважаю. Он не должен за меня отдуваться.
   - И ты решил сдохнуть. Прямо там. В амбаре, - я киваю и недовольно закатываю глаза к потолку, - ты ненормальный. Это дико. Надо найти деньги, и дело с концом.
   - Это ты ненормальная, - Саша пронзает меня обеспокоенным взглядом, и я замечаю, как напрягаются его перевязанные руки и шея. - Что ты ему пообещала?
   Неуверенно переминаюсь с ноги на ногу и тупо переспрашиваю:
   - Кому?
   - Ты знаешь кому.
   Отворачиваюсь. Подхожу к окну и глубоко втягиваю воздух. Иногда мне кажется, что люди совершают безрассудные поступки, обдумав их усерднее остальных. Я так рьяно пыталась спасти Саше жизнь, что в итоге поставила на кон собственную. И, да, это определенно того стоило, но было ли это разумным? Смогут ли люди отплатить нам той же монетой? Все мы способны на безумные поступки, однако ведь не все их совершают. Я смотрю через плечо на брата и говорю:
   - Он хочет, чтобы мы пошли на вечер вместе.
   - И ты согласилась?
   - Да. - Пожимаю плечами и вновь перевожу взгляд на панораму города, которая тягуче просыпается одновременно с жителями Санкт-Петербурга; одновременно с рассветом и тусклыми лучами солнца. - Красивый вид.
   - Зои. Что ты творишь? - Слышу, как прогибается кровать, и тут же оборачиваюсь. Саша спускает ноги вниз, пытается встать, но я подбегаю к нему и упрямо усаживаю обратно. - Он не оставит тебя в покое!
   - Все будет в порядке, - обещаю я. - Ложись, пожалуйста.
   - Ты не должна этого делать, - глаза у брата безумные. Сейчас в них совсем не осталось прежних зеленых прожилок, лишь красные, лопнувшие сосуды. - Дима не тот человек, который просто опустит руки!
   - Я знаю.
   - Тогда зачем ты соглашаешься на его условия?
   - По-моему, противоречить гораздо опаснее. - Я усмехаюсь, но Саша даже не поводит бровью. Стискивает зубы и покачивает головой.
   - Нет.
   - Мне пора в школу. - Почему-то хочется как можно скорей убраться отсюда. Разговор с братом всколыхнул мои прежние опасения, и сейчас я вновь ощущаю себя уязвимой и слабой жертвой, которой не желаю быть.
   - Дима всегда так делает, - продолжает Саша. Ловко перехватывает в воздухе мою руку, и так крепко ее сжимает, что я не могу сорваться с места. - Он находит людей и ломает их.
   - Что нового он мне скажет? Опять заставит надеть корсет? Или, может, в очередной раз наставит на лоб дуло пистолета? Если бы Дима хотел меня убить, он бы уже давным-давно это сделал, как же ты не понимаешь. Мне нечего бояться. А так..., если я схожу на этот чертов вечер..., он ведь перестанет донимать тебя. Забудет про нас, и мы...
   - Что ты несешь? - удивляется Саша и широко распахивает глаза. - Очнись! Никто не оставит нас в покое. А жива ты еще только потому, что ему не надоело с тобой играться.
   - Может, и не надоест.
   - И сколько ты планируешь угождать каждому его желанию?
   Моя гордость взвывает где-то между ребер, но я упрямо поджимаю губы. Так и хочу заорать, что не испытываю никакого удовольствия от того, на что себя обрекаю. Однако это уже спасло нам жизнь, нам! И если я и делаю что-то - то не просто так. У меня не было иного выхода. А отступать сейчас уже слишком поздно.
   - Мне нельзя опаздывать. - Вырываю руку из оков брата и расстроенно потираю пальцами запястья. - Навещу тебя завтра. Хорошо?
   И выбегаю из палаты. Надеюсь, Саша не говорит мне ничего в след потому, что я не в состоянии больше отбиваться от его весомых доказательств. Возможно, я и втягиваю себя в огромные неприятности, но я делаю это не просто так. Я дала слово. Я сама сказала, что выполню все, о чем он меня попросит. И теперь бессмысленно отступать. Хотя бы потому, что никто не удерживает Диму от очередной попытки наставить пистолет ровно мне в голову.
   На занятиях не могу сосредоточиться. Чувствую, что падаю в темнейшую дыру из ужасов современного Петербурга, но не сопротивляюсь, ведь у меня нет выбора, правильно? Я иду в столовую, понуро опустив плечи. Прошла почти неделя, а люди так и не прекратили шептаться за моей спиной. Я все гадаю: когда же наступит тот момент, когда им придется по душе новая тема для разговоров? Сажусь за самый дальний столик и смело вскидываю подбородок, мол, мне абсолютно плевать на общественное мнение, пусть внутри я и сгораю от неприятного, паршивого чувства одиночества. Отпиваю чересчур сладкий чай и вдруг вижу перед собой заросшее лицо светловолосого парня. Опять. Ярый садится напротив, сплетает на столе пальцы и кашляет пару раз, будто пытается привлечь мое внимание или готовится к ответственной, сложной речи. Закатив глаза к потолку, выдыхаю:
   - Мы уже сто раз это обсуждали. Мне плевать!
   - Что прости?
   - Прощаю.
   - Но не понимаю, я...
   - Мне абсолютно все равно на то, что ты сбежал, - я раздраженно пожимаю плечами и спрашиваю, - ясно?
   - Это было не тактично, - ежась на месте, подмечает Ярослав и одаряет меня робким, стыдливым взглядом, - извини. Я испугался. Увидел тех качков, и...
   - Я же сказала, мне плевать. - И пусть мне отнюдь не плевать - черт подери, куда исчезли все настоящие мужчины? Девушкам теперь стоит влюбляться либо в безбашенных психов, либо в маниакальных преступников, что само по себе попахивает абсурдом. - Это твое дело.
   - Я пытался пробраться к Саше в палату, но меня не пустили.
   - К нему никого не пускали три дня. Только сегодня позволили пообщаться.
   - Ты поедешь?
   - После четырех - посещения запрещены. Но я разговаривала с ним утром.
   - И как он? - нерешительно интересуется парень. Видно, что уверенностью от него не тянет из-за нежелания услышать паршивые ответы. - Держится? Наверняка, его хорошенько потрепали.
   - Так и есть, - почему-то я хочу излить всю злость на этого заросшего, светловолосого труса, и поэтому я непроизвольно выдавливаю из себя один из самых убийственных и яростных взглядов, - ему было бы лучше, если бы я смогла раньше отвезти его в больницу.
   Ярый поджимает губы и вдруг усмехается. Не знаю, что такого смешного он услышал, что решил похохотать, но меня от нарастающего гнева начинает колотить только сильней. Я недовольно подаюсь вперед и рявкаю:
   - Что?
   - Не все такие.
   - Какие?
   - Вот такие. - Парень как-то обреченно хватается руками за лицо и бурчит, - мне стало стремно, и я дал деру, потому что не могу иначе. И ты не представляешь, как же паршиво осознавать, что какая-то девчонка оказалась гораздо выносливее меня. Да, попахивает анти-феминистическим движением. Но я, знаешь ли, всегда считал, что в критической ситуации, мое лицо не окажется на дне вонючего дерьма. Я ошибался, как видишь.
   Заставленная врасплох неожиданным признанием, я лишь недоуменно пожимаю плечами: мол, все мы ошибаемся, пусть в душе и не могу простить этому парню его мимолетный порыв трусости. Накалываю на вилку маленький кусок курицы, как вдруг замираю одновременно с каждым учеником, пребывающим в столовой. Рядом со мной приземляемся Дима. Он ставит на стол стеклянную бутылку из-под газировки, по-хозяйски придвигается к себе мой стул и одним ловким движением смахивает с моего лица темный занавес из волос.
   - Проваливай, - отрезает он, не отрывая взгляда от моего профиля. Ярослав тут же встает с места, а я выпучиваю на него глаза и мысленно прошу: останься, останься же. Если он и хотел извиниться - сейчас самый подходящий момент! Однако парень, действительно, не отличается особой смелостью. Прошептав одними губами: прости, он нервно подхватывает с пола сумку и оставляет меня наедине с одним из тех парней, которые разбивают девушкам сначала сердца, а потом и головы. - Ты плохо выглядишь.
   - Неужели.
   - Как поживает братец?
   - Отлично. - Я, наконец, нахожу в себе силы посмотреть в глаза блондина и с вызовом вскидываю брови, - не говори, что тебя это беспокоит.
   - Нет. Ты права. - Дима накручивает локон моих волос себе на палец и вдруг тянет его так сильно, что я прикусываю губы, лишь бы не закричать. - Все хорошо? - издеваясь, шипит он, на что я гордо вскидываю подбородок.
   - Все в полном порядке.
   Неожиданно к нам за столик присаживаются еще несколько человек: четыре неизвестных мне парня и две девушки с одинаковыми черными волосами. Видно, что их цвет ненастоящий, впрочем, как и брови, нарисованные в тон карандашом. Однако брюнетки ничуть не смущаются и ведут себя так, словно выглядят до тошноты изумительно. Я растерянно морщу лоб, когда одна из них меня спрашивает:
   - А твою маму реально задавило?
   - Боже, нет, что ты такое говоришь, - обвинительно бросает ей в след вторая. - Ее не задавило. Она в аварию попала. Так ведь?
   Я открываю рот, не в силах произнести и звука. Тупые идиотки пялятся на меня, наверно, ожидая ответа, но я боюсь, что если сейчас и дам себе волю, то только в физическом плане и размажу их отшлифованные лица по поверхности блестящего стола. Поэтому мне ничего другого не остается, кроме как пропустить их вопросы мимо ушей. С силой накалываю кусочек курицы на вилку и крепко стискиваю зубы: просто переживи это, Зои. Просто дыши.
   - И где мне присесть? - внезапно раздается голос над моей головой. Я поднимаю взгляд и вижу миловидную блондинку с уроков по литературе. Она смотрит на Диму, вымучивает из себя одну из самых искренних улыбок и вновь тянет, - надо подставить еще один стул.
   Я не хочу быть на ее месте. Я не хочу чувствовать ничего подобного. И, тем не менее, я вдруг пропускаю через себя каждую ее эмоцию, каждый ее взорвавшийся нерв, когда блондин пожимает плечами и сухо отрезает:
   - Нет.
   Всего одно слово, которое не просто сбивает Софью с толку. Оно бьет ее по лицу, будто пощечина, и заставляет отступить назад на несколько шагов. У меня внутри все сжимается. Я знаю: эта девушка не так глупа, чтобы сейчас начать извиняться, кричать или плакать, но от того ситуация выглядит еще ужасней. Если у Сони, действительно, есть мозги, значит, она и чувствовать умеет. И вряд ли сейчас она испытывает нечто другое, кроме безумного стыда и древнего как мир предательства.
   - Ты свободна. - Дима решает раскошелиться еще на два слова. - Катись. - На три.
   Блондинка даже не пытается найти помощь в глазах друзей или как еще назвать этих людей, выпучивших на нее свои расширенные, черные зрачки. Она пару раз дергает уголками губ, разворачивается и уходит, оставив после себя лишь приятный, лавандовый запах.
   Лаванда.
   Я ошеломленно распахиваю глаза, не находя слов от изумления.
   - Ого, - шепотом тяну я, замерев с вилкой на полпути к курице. Неужели именно Софи одолжила Саше школьную форму для того, чтобы я сумела переодеться и не предстала перед отцом в шикарном, кружевном корсете? Ошарашено бросаю взгляд в сторону выхода и вижу, как за девушкой захлопываются двери. У меня внутри все вспыхивает. Я собираюсь встать, как вдруг резко отпружиниваю назад.
   - Ты куда собралась? - ласково интересуется Дима, одновременно с этим грубо сжимая мое запястье. Мне жутко больно, но я не жалуюсь. Дергаю на себя руку и говорю:
   - Не твое дело.
   - Забыла о нашем уговоре?
   В голосе парня столько угрозы, что меня буквально выворачивает наизнанку от ужаса. Он немного привстает, накрывает меня собственной тенью, а я облизываю засохшие губы и рычу:
   - Мне надо отойти.
   - Куда?
   - В туалет, - лгу я, покраснев до кончиков ушей. Уже представляю, как он причиняет мне боль, параллельно улыбаясь и шепча: моя маленькая лгунья своим томным и густым голосом. Однако ничего подобного не происходит. Дима неохотно позволяет меня вырваться из его оков и сжимает в зубах новенькую, тонкую зубочистку.
   - Не заставляй меня в тебе разочароваться.
   - В таком случае, не заставляй меня ссать у всех на виду.
   Блондин ошеломленно прыскает и кивает, указывая в сторону выхода. Надеюсь, я сыграла правдоподобно. В конце концов, может, Дима и псих, но в одном он прав - я отличная лгунья.
   Бегу вон из столовой, на ходу закидывая на плечо сумку. Распахиваю дверцы и тут же оглядываюсь: Софьи не видно. Почему-то в голове появляется картинка блестящего туалета, на полу которого миловидная блондинка сотрясается от рыданий и сопливит сотый по счету белоснежный платок. Задумчиво бреду вперед, осматривая пустые кабинеты, закоулки, вырываюсь на улицу - на свободу - и неожиданно натыкаюсь на густой, плотный слой дыма. Он врезается в мое лицо, будто химическое оружие, и заставляет глаза покрыться тонкой пеленой.
   - О, Боже мой, - злится София и изящно отодвигает ото рта сигарету, - нежный цветок. Боишься табачного дыма? Проваливай!
   Голос у нее совсем другой. Не тот, который облил меня сахаром и медом в душевой кабинке. Однако я почему-то не обижаюсь. Смотрю на то, как девушка облокачивается спиной о металлическое изгородье и повторяю ее позу. Кидаю на асфальт сумку.
   - Можно?
   - Что можно? - переспрашивает она.
   - Сигарету.
   - А ты разве куришь?
   - Нет, - на самом деле, мне самой неясен данный порыв, но я неожиданно понимаю, что хочу приобщиться хотя бы к какой-то вредной привычке, помимо существования в этом гребанном мире. - Так, что?
   - Да пожалуйста. - Блондинка отстреливает мне сигаретку и нервно делает очередную затяжку. - Я рада, что ты не курила раньше. Ведь теперь если ты умрешь от рака легких, это будет только моя вина.
   Классное предсказание. Впервые опробовав вкус сигареты, я морщусь и отвечаю:
   - В таком случае, умрем от этой дряни вместе. Ты не против? Ведь наверняка никотин уже прожог насквозь твои гламурные легкие.
   Соня не отвечает. Горбит спину и выдыхает в воздух круглые, мутные шары из дыма. Я же едва сдерживаюсь от кашля. Глаза щиплет, и мне приходится сморгнуть ядовитые слезы, чтобы не подохнуть прямо здесь от удушья. Черт. Выгляжу я со стороны, наверняка, глупо. Перевожу взгляд на блондинку, пытаясь понять, как же она так глубоко затягивается и не выблевывает всю эту гадость наружу, как вдруг замечаю нечто поразительное. У меня глаза становятся огромными. Я даже отпрыгиваю от изгородья и растерянно замираю: черт подери!
   - В чем дело? - рявкает София. Она недовольно прищуривает свои карие глаза и пожимает худощавыми плечами. - Проваливай отсюда. Иначе я...
   - Ты не блондинка, - перебиваю я девушку и отбрасываю сигарету в сторону. - Это не твой натуральный цвет!
   Пожалуй, подобное заявление могло обидеть тех двух идиоток из столовой, но только не Софью. Она молниеносно улавливает ход моих мыслей, покрывается красными пятнами и, резко приблизившись ко мне, рычит:
   - Что ты здесь забыла.
   - То же, что и ты - я здесь учусь.
   - Лучше бы ты подохла вместе со своей мамашей.
   - Лучше бы ты осталась рыжей.
   Девушка уязвленно поджимает губы и вдруг срывается с места. Я вижу, как на ходу, она откидывает в сторону окурок, и растеряно хватаюсь руками за лицо. Что здесь творится? Вновь облокачиваюсь спиной о металлические прутья и скатываюсь по ним вниз, расширив глаза до такой степени, что ставится больно. Я сама того не ведая, вспоминаю свой первый разговор с Сашей о том, как опасно влюбляться в рыжеволосых отличниц, и примерзаю к месту. Значит ли это, что ему нравилась Софья? Значит ли это, что она нравится ему до сих пор, и более того, что он ей тоже небезразличен, ведь тогда с какой стати она решилась бы ему помогать? А главное, значит ли это, что моего брата, действительно, избили не ради денег. Бумажек у Димы и так слишком много. Я должна была раньше догадаться: проблема закопана куда глубже. Правда, мне все равно неясно - что же именно так разозлило блондина, и почему Софья играла на его стороне?
   Вновь перевожу взгляд в сторону удаляющейся блондинки и растеряно хмурю брови: кто бы мог подумать, что, переехав в новый город, я обрету не только новых "друзей", но и столкнусь лицом к лицу с новыми, чужими тайнами.
  
  
  
  
   ГЛАВА 9.
  
   Я знаю: сбегать с уроков в моем положении - не самая отличная идея. Но, во-первых, я хочу как можно скорее узнать правду о Саше и Софье. А, во-вторых, у меня нет никакого желания вновь встретиться лицом к лицу с ненормальным психопатом. Дима - слишком опасен. Я понятия не имею, чего от него ждать, а потому сейчас хожу по лезвию ножа, что само по себе подразумевает неприятности. Если и играть по его правилам, то хотя бы сначала узнав, откуда они вообще взялись. Не просто ведь так Софья стала совсем другим человеком, а Саша сейчас лежит в больнице с гематомами, двумя трещинами и вывихом левой лодыжки.
   Я несусь через футбольное поле. Оббегаю спортивную площадку, теплицу, натыкаюсь на красивый, ухоженный дворик и выскакиваю на свободу. Внутри тяжелое, неприятное чувство, говорящее мне лишь о том, что я вновь наживаю себе проблемы на одно место, но мне плевать. Стоит, наконец, понять, что происходит, иначе Сашина тайна заберет не только его в могилу. Я смотрю на титановые пики, возвышающиеся над каменным корпусом лицея, и решительно бегу дальше. Сейчас я как никогда уверена в том, что поступаю правильно. До обеда где-то около часа, то есть я успею без проблем посетить брата, а это в свою очередь означает возможность спокойного и тихого будущего. Поправляю сумку и оставляю очертания школы позади; далеко за своей спиной. Если Константин разозлится, скажу, что не смогла не повидать Сашу, ведь это, в какой-то мере, и является правдой. Да и не уверена я, что он вновь решится на поучительные нотации. Мне кажется, он многое бы отдал за размеренное и дружеское сосуществование без проблем и без происшествий.
   Останавливаюсь на пешеходном переходе и непроизвольно прикусываю губу. Интересно, что же именно заставило такую умную девушку, как Соня стать.... Хм. Такой. Чутье говорит, она изменила не только цвет волос. Однако, почему? Что случилось? Неужели ей вдруг резко захотелось сбежать от самой себя, оставить свое настоящее позади. В это не так уж и сложно поверить, ведь все мы пытаемся стать другими. Измениться. Правда, в основном, наши дикие метаморфозы так остаются лишь лихими фантазиями, и на выходе мы не имеем ничего, кроме глубокого разочарования и ироничной веры в лучшее.
   Загорается зеленый свет, я собираюсь ступить на дорогу, как вдруг на противоположной стороне вижу его и замираю. Все мое тело вспыхивает, будто спичка, а я даже не могу понять от чего именно: то ли от страха, то ли от странного любопытства. Его синие глаза замечают меня, и, несмотря на расстояние, я вижу, как они темнеют, становятся черными, ледяными, и такими пугающими. С места мне теперь точно не сойти. Я слежу за тем, как он приближается, как на ходу скидывает капюшон мокрой от пота толстовки, и жду.
   Не знаю, чего именно. Просто не двигаюсь.
   Незнакомец останавливается в нескольких от меня метрах, но это ничуть не мешает ему испепелять меня холодным, опасным взглядом. В то же время, его лицо выражает неясное мне недоумение, и я растеряно прикусываю губу, абсолютно не понимая, как мне себя с ним вести
   - Ты, что здесь делаешь? - сухо спрашивает он. Я чувствую запах пота, исходящий от его серой, широкой толстовки, и отчаянно пытаюсь взять себя в руки.
   - Здесь? - растерянно поджимаю губы. - На дороге?
   - В этом городе.
   - А ты? - с вызовом парирую я. - Кажется, не только у меня большие неприятности.
   - Неприятности? - парень удивленно вскидывает брови. Стремительно сокращает между нами дистанцию, и я невольно сталкиваюсь глазами с его взглядом, который пронзительный и пугающий, и который смотрит мне прямо душу, сквозь нее. - У тебя нет неприятностей. Теперь у тебя вообще ничего нет.
   - Что ты имеешь в виду? - недовольно восклицаю я.
   - Ты понятия не имеешь, во что ввязываешься.
   Кожа вспыхивает. Не знаю, с какой стати я так реагирую на этого человека, но мои щеки краснеют, и мне приходится сжать в кулаки руки, чтобы не закричать на всю улицу.
   - Какое тебе вообще дело? Ты ведь работаешь на них! Убиваешь людей..., - с омерзением морщусь и покачиваю головой, - и это я не понимаю, во что ввязываюсь?
   Незнакомец озадачено стискивает зубы. Затем делает широкий шаг ко мне навстречу и оказывается так близко, что я вновь ощущаю знакомый, приятный запах мяты, исходящий от его вспотевшего, накаченного тела. Он пронзает меня ледяным взглядом и говорит:
   - Пока не поздно, - его голос становится тише, а я завороженно замираю, непроизвольно оказавшись в ловушке из синего, глубокого океана, - беги.
   Он все еще смотрит на меня, а я дико хочу сорваться с места. Мне прекрасно известно, что стоит бояться этого человека, стоит, действительно, унестись от него, как можно дальше. Но я почему-то не могу даже пошевелиться. Отнюдь мне даже нравится стоять здесь. Нравится смотреть в эти глаза, которые голубые ближе к центру радужки, но темные, почти черные в ее уголках. И я предвкушаю опасность, но не могу заставить себя спастись.
   - Спасибо, что помог тогда в баре, - я, наконец, прерываю тишину и нервно прикусываю нижнюю губу. Вижу, как парень растерян и спрашиваю, - ты, правда, делаешь...?
   - Правда, - отрезает он.
   - И тебе это нравится?
   Не колеблясь, незнакомец отвечает:
   - Да.
   Меня вдруг охватывает лютый ужас. Я смотрю на парня и вижу в его темных, голубых глазах такой холод, что сама едва не покрываюсь ледяной коркой. Невольно отступаю назад, горблюсь и с горечью поджимаю губы: о чем я только думала? Он опасен. Он убийца! Я делаю еще два шага назад и к собственному удивлению отмечаю, как во взгляде незнакомца что-то меняется. В нем больше нет равнодушия. Теперь в нем читается лишь дикое раздражение.
   - Боишься, - бросает он, а я вдруг непроизвольно киваю. Отхожу от него дальше, борясь с личными противоречивыми чувствами, и стискиваю зубы. - Не доверяешь.
   - Я тебя едва знаю.
   - И не узнавай.
   - Почему?
   - Со мной не стоит иметь дела. Если, конечно, оно не касается работы.
   Парень выпрямляется. Смотрит на меня, выжидает, а мне вдруг становится дико тошно, просто до коликов. Я выплываю из тумана, которым меня обволакивают эти синие, темные глаза, и неожиданно понимаю, что он прав: я должна бежать. И как можно скорее.
   Ничего не говорю. Просто решаю сорваться с места и к чертовой матери унестись отсюда как можно дальше. Мое тело дрожит, его трясет от страха. И от любопытства. Я чувствую, что хочу остаться, и это пугает меня еще больше, чем все, что уже успело со мной произойти. Больше чем переезд к отцу, больше чем угрозы Димы, даже больше чем дуло пистолета, направленное ровно на мою голову. Ведь, в конце концов, раньше я сталкивалась лишь со страхом от того, что понятия не имела, как быть; я была в ловушке; у меня не было выбора. Но сейчас я знаю, что могу убежать. Могу оставить мысли об этих синих, пугающих глазах у себя за спиной и больше никогда не оборачиваться. Но я не хочу. А потому должна сейчас лететь со всех ног куда угодно лишь бы подальше отсюда, пока не поздно, и пока я еще в состоянии контролировать свои же поступки.
   - Осторожно! - рычит знакомый голос.
   Все происходит слишком быстро. Я решительно ступаю на дорогу, слышу визг шин, долгий, пронзительный гудок автомобиля, и уже через секунду оказываюсь в крепких, стальных объятиях синеглазого парня. В метре от нас проносится машина, ветер от нее колыхматит мои спутанные волосы, и я поднимаю испуганный взгляд на незнакомца, понятия не имея, как дышать, как говорить. Смотрю на него, а он вдруг горячо отрезает:
   - Горит красный.
   - Я не заметила.
   - Открой, наконец, свои глаза.
   И почему-то мне кажется, что он имеет в виду не только недавнее происшествие на дороге. Я гляжу на него, и не вижу в нем волнения, желания или нежности. Я вижу лишь интерес, который на таком серьезном и сосредоточенном лице кажется огромной нелепостью.
   - У меня нет на тебя времени, - холодно отрезает парень. Он вроде прощается, но рук не разжимает, и от того я чувствую себя ужасно неловко, ведь понятия не имею, что мне делать: сорваться с места от неясной мне обиды или же не двигаться и ждать того, что будет дальше.
   - Я уже могу стоять на ногах самостоятельно.
   - Я бы не был так в этом уверен.
   Однако незнакомец все-таки опускает руки. Постепенно всплеск адреналина проходит, и теперь я чувствую себя слабой и уставшей, будто только что пробежала несколько километров или выступила перед огромной публикой, выкачавшей из меня все соки. Неуклюже поправляю юбку, затем переминаюсь с ноги на ногу и говорю:
   - Спасибо.
   - Спасибо? - парень хмурит брови. Склоняет голову на бок и изучает меня, будто я редкий экспонат в музее.
   От того говорить становится совсем невыносимо. Откашливаюсь и тут же вспоминаю, что должна бежать. Точно. Как можно дальше. И, на этот раз, на зеленый свет.
   - Да, спасибо, - бездумно отрезаю я, прекрасно понимая, что теперь и вовсе сбиваю его с толку. Однако мне плевать. Мысли живут отдельно от тела, тело живет отдельно от мыслей, и мне определенно не нравится, что я не в состоянии контролировать себя, когда рядом этот человек.
   Парень больше не произносит ни слова. Он накидывает на голову капюшон, все смотрит на меня, но я уже срываюсь с места. Перебегаю через дорогу и стискиваю в кулаки руки, чтобы не дай бог не обернуться. Надо успокоиться. Вспомнить о том, что этот человек опасен. Он ужасный. Он ведь убивает, черт подери! Он жуткий, мерзкий, нехороший и...
   Оборачиваюсь. Вижу, как он бежит в сторону небольшого парка, воздвигнутого, будто оазис посреди пустыни, и нервно прикусываю губу. Так и хочется взвыть от странного горячего чувства в груди, между ребрами, но я сдерживаюсь. Глубоко втягиваю в легкие воздух и так же медленно и протяжно его выдыхаю. Ничего не было.
   Знакомство с этим человеком - ошибка.
   Мой странный к нему интерес - самообман.
   А его синий, суровый взгляд, полный смешанных, ледяных чувств, граничащих с алым, безумным гневом - катастрофа, которую природа невольно позволила себе создать, но о которой она сейчас определенно, жутко жалеет.
   Я прихожу в больницу запыханная и взвинченная. Женщина, сидящая за круглым регистрационным столом, вновь встречает меня широкой улыбкой, однако теперь мне абсолютно плевать на ее классное настроение. Я уверенно следую к лифту, нажимаю на кнопку седьмого этажа и нервно прикусываю кончик пальца: как бы хотелось сейчас просто забыть обо всем, что так жестоко разрывает голову на части. Дверцы распахиваются, я вырываюсь на свободу и быстрым шагом несусь к палате. Так и не терпится увидеть Сашу, чтобы вытрясти из него всю правду. Однако рьяно ворвавшись в комнату, я замираю уже на пороге.
   - Простите, - срывается с моего языка. - Я не думала, что тут кто-то есть.
   - Ничего страшного, - Елена кивает и медленно поднимается с разложенной кушетки. Она выглядит иначе. Не накрашенная, в простой, удобной одежде. С измученным лицом и не менее измученным голосом, - ты что-то хотела?
   - Да. Хотела поговорить с Сашей.
   - Он отдыхает. Крепко спит уже больше трех часов. Сегодня утром врачи вкололи ему дополнительную дозу обезболивающего.
   - Зачем? - я обеспокоенно подхожу к краю кровати и осматриваю безмятежное лицо брата. Его грудная клетка медленно поднимается и опускается, в такт пикающим приборам, а я почему-то вся съеживаюсь от неприятной армии мурашек, пробегающей по спине. - Ему стало плохо?
   - Переволновался. Показатели зашкаливали. Доктора говорят о каком-то приступе паники. Бред. Какой может быть приступ паники у здорового восемнадцатилетнего парня, да еще и изолированного этими толстыми, больничными стенами от любого из неприятелей?
   Я киваю, а затем едва слышно хмыкаю. Как же мало эта женщина знает о своем сыне.
   - О чем ты с ним хотела поговорить? - спрашивает Елена и ее черные глаза загораются от любопытства. - Разве сейчас у тебя нет занятий?
   - Есть. - Честно говоря, я устала оправдываться, устала бояться, и поэтому вместо очередного оправдания, я вздыхаю и признаюсь, - я должна была увидеть его прямо сейчас.
   - Что за срочность?
   - Подростковые проблемы.
   - Это как-то связано с теми ребятами из северо-западного района?
   Я еле-еле сдерживаюсь от язвительного ответа. Так и хочется заорать во все горло о том, что их и в помине не существует! Однако я прикусываю язык и отрезаю:
   - Нет. Тут другое.
   - Ладно. Пойду, схожу за кофе. Тебе..., - она запинается и неумело скрывает осечку за тихим, коротким кашлем. Затем растягивает губы в улыбке и пробует вновь, - тебе принести?
   Я вижу, как ей неловко говорить со мной в подобном тоне. И неудивительно. Уверена, обмениваться любезностями с внебрачной дочерью мужа - скверное дело. Поэтому я не вижу ничего обидного в ее открытом смятении и покачиваю головой.
   - Нет, мне ничего не нужно.
   Елена не просит дважды. Она кротко кивает, идет к выдоху, однако неуверенно застывает уже на пороге. Ее голос доносится до меня издалека, будто из сна. Я слышу тихое: спасибо, а когда прихожу в себя, уже никого не вижу. Смотрю на закрытую дверь и ошеломленно дергаю уголками губ. Мне искренне приятно, что из огромной, палящей тирады, которую она вполне могла вылить на мою голову, она сказал лишь это. Не думаю, что наши отношения теперь как-то изменятся, но я определенно не забуду данный жест.
   - Псс.
   Растерянно оборачиваюсь и восклицаю:
   - Саша? Ты не спишь?
   - Она ушла? - парень осторожно открывает глаза и облегченно выдыхает. - Слава богу! Я думал, мне придется притворяться до вечера.
   Недоуменно подхожу к брату. Вижу, как он пытается больными пальцами убрать со щеки короткий волос, и усмехаюсь.
   - Какой ты жалкий.
   - Не нарывайся! У меня есть знакомые в суде.
   Вновь смеюсь и снимаю черный, витиеватый волос с его лица. Затем нерешительно усаживаюсь рядом и расправляю край юбки. Вот я здесь. С чего начать? Пожалуй, издалека.
   - Почему ты не сказал маме, что уже проснулся?
   - Потому что она засыплет меня вопросами. А я, к твоему сведенью, не в настроении оправдываться. Теперь моя очередь.
   - Что за очередь?
   - Задавать вопросы. Что ты опять здесь делаешь? Пойми меня правильно, я не имею ничего против твоей чрезмерной настырности, но эта тяга ко мне попахивает инцестом.
   - О, Господи, - хихикаю я, игриво щипая его оголенные локти, и вспыхиваю, - что ты несешь? Лекарства уже унесли тебя в страну грез?
   - Зои, серьезно. Что случилось?
   - Ничего. Все в порядке.
   - Тогда почему ты опять здесь? - парень больше не смеется. Он смотрит на меня тревожно и ждет, что я выложу все карты на стол, однако мне не по себе. Стоит ли лезть в чужую жизнь? Я была так уверена в своем желании узнать правду, но сейчас..., нужно ли мне это? - Утром ты классно меня напугала. Я уж было решил, что мы с тобой больше не увидимся.
   - Почему? - я недоуменно хмурю лоб. - Что за глупые мысли.
   - Жизнь научила меня кое-чему, Зои. Когда люди идут на сделку с дьяволом - они обычно не возвращаются.
   - А говоря про этих людей, ты имеешь в виду..., - сглатываю и опускаю взгляд на свои бледные руки, - имеешь в виду Софью? - Приборы разом взрываются, а Саша так сильно сжимает в пальцах простынь, что у него, наверняка, сводит руки. Я тут же смотрю ему в глаза и виновато горблюсь. - Прости.
   - Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал? - щебечет парень и с трудом приподнимается. На этот раз я не пытаюсь его остановить. Он облокачивается всем телом о спинку кровати и морщится. - Дьявол, все жутко жжется.
   - Позвать доктора?
   - Нет, черт подери, мне никто не нужен, Зои. Ясно? Никто. Ни доктор, ни лекарства, ни твой жалобный взгляд.
   - Я не хотела лезть не в свое дело.
   - Правда? - срывающимся голосом хрипит он. - По-моему, из тебя вышла бы отличная ищейка. Даже в самом запутанном комке событий, ты умудрилась за неделю отыскать золотую нить. Поразительно!
   - Почему ты злишься? - вспыхиваю я. - Я не собиралась переворачивать с ног на голову твое мирное существование. Но это ведь ты забежал ко мне в номер. Ты, а не я!
   - Я молчал потому, что правда - сущее дерьмо. И она тебе явно не понравится.
   - Мне вообще мало, что нравится в этом мире. Или ты думаешь, я ловлю изумительный кайф, развлекаясь с твоим закадычным дружком, с повернутой крышей? Пропавшие девушки, мега-босс, удерживающий в своих ладонях всю элиту Санкт-Петербурга, законные избиения, благотворительные вечера в честь гребанного мать его искусства, когда впору бы поговорить о всеобщей безопасности! Да что здесь вообще творится? Куда ты влез, и каким именно образом к этому причастна Софья? Я ведь и подумать не могла, что у нее мозги есть. А оказывается, она та еще скрытница! Хемингуэя наизусть цитирует! Чего мне еще ждать? Может, у Димы вместо души - комок свернутых в виде сердца денег?!
   - Чего ты завилась-то? Тише...
   - Ничего не тише. Говори, что происходит!
   - Поверь, ты не хочешь об этом знать! - потирая глаза исцарапанными руками, восклицает Саша и громко выдыхает. - Тебе никак это не поможет. Лишь сильнее напугает.
   - Я справлюсь! Ты хотел узнать обо мне больше. Так вот я многое уже видела, и сейчас со всем смирюсь, слышишь?
   - Мама придет с минуту на минуту. - Пожалуй, это последним козырь, имеющийся у парня в рукаве. Собственно, и он не срабатывает.
   - В таком случае, поторапливайся. У тебя мало времени.
   Саша очень громко выдыхает и переводит на меня свои красные глаза. Не думаю, что ему просто во всем сознаться, но жить вообще сложно. Так что иногда приходится делать то, что пугает, изматывает и медленно сводит с ума.
   - Мать Димы умерла три года назад. Ее сбила машина около Казанского Собора. Водитель пьян, пассажиры - в стельку. Все предельно ясно, как и каждый раз, когда происходит нечто подобное. К суду призвали троих. Но отец посадил одного.
   - Водителя?
   - Да. Болконский настаивал на пожизненном для всех, а папа отказался. С тех пор, их отношения немного натянуты...
   - Натянуты, - с ужасом повторяю я и замираю. Боже, кто бы мог подумать, что у Димы умерла мать. На несколько долгих секунд я даже забываю, о ком идет речь. Смахиваю с глаз пелену и выпрямляю спину, пытаясь не найти в данной истории ничего личного, не зацепить собственные струны, собственные воспоминания. Но не получается. Я вдруг понимаю, что мы с Димой похожи. Оказывается, нас связывает не только обоюдная ненависть, но и общая боль. Каждый решил справляться с нею по-своему. Я решила забыть, в то время как, он решил вечно помнить.
   - Все банально, Зои. Подобные вещи меняют людей. Ты ведь знаешь.
   - Знаю, - киваю я, упрямо сдерживая слезы. - И понимаю, - что еще страшней.
   - Он рехнулся. Ты только не подумай, Дима всегда был психом, но после смерти мамы - его совсем переклинило. А я стал врагом номер один, как бы глупо это не звучало. С Софьей мы на тот момент уже встречались почти год. Но он разрушил нас, как сейчас пытается разрушить и тебя.
   - Как можно было вас разрушить?
   Саша горько усмехается. Отводит взгляд в сторону и пожимает плечами.
   - Все ведь не так, как в книгах. Мы не были безумными романтиками, и любовь наша не была сильнее унижения. В один прекрасный момент, мы просто сломались и все.
   - Сломались? - недоумеваю я. - Но почему? Если вы хотели быть вместе...
   - Какая разница? - Саша вновь пялится на меня и кривит лицо так сильно, будто ему плохо не только от глубоких ссадин, но и от собственных слов. - Соня просто пришла и сказала, что больше не выдержит. Не каждый способен давать отпор, Зои. Не каждый способен это вынести.
   - Но вы же были вместе!
   - Не было никаких вместе. Были только я и она. И мы разошлись, потому что у нас не было выхода. Вот и все.
   Прикусываю нижнюю губу и отворачиваюсь. Не знаю, что чувствовать. Сложно поверить в отношения абсолютно разных, непохожих людей. Они ведь как две противоположности. Как день и ночь. Но Саша вряд ли лжет. Зачем ему это? В таком случае, мне стоит лишь послушно смириться с тем, как круто и необъяснимо изменилась за это время жизнь. Возможно, раньше они, действительно, подходили друг другу. Возможно, раньше они даже были близки. Хмыкаю. Да, и кто знает, какой стану я через год, два или три. Пожалуй, меня тоже сложно будет узнать.
   - У него паранойя, - продолжает тяжелым голосом Саша. - Он терпеть меня не может, а от того срывает злость на моих близких. Соню - устранил. Ярому, поверь мне, живется отнюдь несладко. Однако тебя..., - он хватает меня за руку, и я недоуменно оборачиваюсь, - тебя он просто уничтожит.
   - Почему? - всеми силами пытаюсь скрыть немалый испуг и наоборот широко расправляю плечи. - Почему именно меня? Я ведь его едва знаю.
   - Ты - единственная, кто попытался дать ему отпор. Ты играешь с ним, а он это просто обожает!
   - Я не играю с ним.
   - Играешь. Бросаешь вызов. Все вокруг его боятся. А ты смеешь перечить.
   - Смею перечить? - охаю и недовольно стискиваю зубы. - Какой вздор! Смею перечить? Да вы что с ума посходили?
   - Тебе мало того, что уже успело случиться?
   - А что именно случилось? Он оставил меня в живых в мотыле, подкинул пакет с женским бельем в раздевалку, сказал, что застрелит, но вытащил из обоймы все патроны. Если Дима и планировал покончить со мной, то у него, кажется, не хватило духу.
   - Зои..., - как-то обезоружено выдыхает Саша, и уже открывает рот для очередного крика, как вдруг дверь в палату со скрипом открывается. Оборачиваюсь и вижу Елену. Она убирает ото рта термокружку и округляет уставшие глаза.
   - Ты проснулся! - Женщина подходит к сыну, оттесняет меня в сторону и улыбается. - Я рада, что ты цел.
   Поправляю ремень сумки и двигаюсь к выходу. Я узнала все, что хотела. Вот только легче ли мне стало? Тяну пальцы к двери, однако они застывают на полпути к ручке, едва я слышу голос брата:
   - Зои!
   Смотрю на него через плечо.
   - Что такое?
   - Дождись моего выздоровления. Мы придумаем, как нам быть, слышишь? Вместе.
   - Ладно. - Я послушно киваю, а сама поражаюсь своему таланту так открыто и лицемерно лгать. Улыбаюсь и напоследок бросаю, - поправляйся.
   Брат чувствует, что я не собираюсь ждать его помощи, и от того его взгляд полон ужаса и грусти; полон вины. Вины за то, чего он не совершал, но за что ему приходится расплачиваться. Я выбегаю из здания городской больницы, глубоко втягиваю в легкие весенний, свежий воздух и облизываю губы. Интересно, чем же именно занимаются современные джентльмены на роскошных, благотворительных вечерах?
  
  
   ГЛАВА 10.
  
   На мне темно-бордовое, вишневое платье с толстым, крепким корсетом, открытыми плечами и шифоновым, едва ли прозрачным низом, обшитым красными, перьевыми цветами и лепестками. Волосы подобраны к верху. Веки обведены каштановыми тенями, от которых неприятно щиплет в уголках глаз, и я то и дело моргаю, осматривая свое отражение в зеркале. Поправляю выпавший локон. Затем неуверенно сцепляю перед собой руки и неожиданно вижу черты мамы в этих алых губах, в этих плечах, взгляде и ровной спине. В груди вдруг что-то колит. Я выдыхаю ледяной воздух через рот и стараюсь взять себя в руки. Едва ли это помогает.
   - Пойдем, Зои, - говорит Константин. Он собирается уйти, однако замирает на пороге. Вижу его ошеломленный взгляд в отражении и тут же оборачиваюсь.
   - Чересчур, да? Надо было найти другое платье. Это не я, - судорожно мну юбку, - это так на меня не похоже.
   Однако отец неожиданно растягивает лицо в улыбке. Нет, я определенно не хочу, чтобы он говорил мне что-то ободряющее или пустил комплимент, но мне просто необходимо чье-то присутствие рядом, будто буек, который не даст мне потонуть. Поэтому я отвечаю ему тем же: нерешительно дергаю уголками губ.
   Мы едем минут тридцать. За это время руки Елены и Константина ни на секунду не оказываются разомкнутыми. Они то и дело тянутся друг к другу, сплетаются, и я задумчиво хмурю лоб. Неужели люди могут любить друг друга даже после предательства; даже после стольких лет? Это ведь поразительно, на что способны наши чувства. Мы думаем - все, конец, и опускаем руки, а затем у нас вырастают крылья, и начинается совсем иная история.
   Я перевожу взгляд в сторону и застываю в немом восторге. Куда я попала?
   Константин выходит первым. Протягивает ладонь Елене, однако она покачивает головой. Говорит ему что-то, но я слышу. Нахожусь буквально на краю пропасти: вот-вот и грохнусь в чернющий омут из ужаса. Кидаю взгляд в сторону огромного, блестящего от света здания и испуганно съеживаюсь. Мне здесь не место. Нет. Я не должна тут быть. Не должна.
   - Зои, - голос Елены требовательный. Резко оборачиваюсь и вижу, как она неуверенно касается своими пальцами моего дрожащего колена. - О тебе будут говорить в любом случае. Важно лишь то, что именно они скажут. А это зависит только от тебя.
   - Что мне делать.
   Ошеломленно замираю, осознав, что произнесла эти слова вслух, правда, женщина ничуть не смущается. Она выпрямляет и так безукоризненно, идеально ровную спину и отвечает:
   - Успокоиться и, наконец, понять, чего ты стоишь.
   Елена вскидывает подбородок. Кивает и выходит из машины, а я так и сижу в салоне, пытаясь ответить на ее вопрос. Чего же я стою? И стою хотя бы цента? Нас ведь определяют поступки. Так заслужила ли я подарка, или же сегодняшний вечер - самое страшное в моей жизни наказание? Неожиданно горько усмехаюсь. Самое страшное уже успело со мной случиться. Вряд ли теперь меня что-то сможет испугать.
   Я выхожу из машины, и тут же сталкиваюсь с яркими вспышками света. Галерея сверкает желтыми, белоснежными искрами, фонтан выплевывает струи воды точно в такт классической, кружащей, летающей музыке, и я шествую вперед, ощущая груз всеобщего внимания на своих тонких плечах. На входе мне распахивают двери. Внутри - предлагают бокал безалкогольного, прозрачного коктейля. И как бы сильно я не старалась скрыть недоумения, оно сочится из меня целыми волнами, и я то и дело оглядываюсь, изучая высокие, расписные потолки, оркестр или роскошные наряды женщин. Наконец, вижу знакомое лицо. Правда, легче не становится. Софья пронзает меня раздосадованным взглядом, грубо выхватывает у официанта бокал шампанского и пулей срывается с места. Хочется верить, что это не я так на нее влияю, пусть верится весьма слабо.
   - Забыла о нашем маленьком договоре? - шепчет густой голос за моей спиной, и я с силой стискиваю зубы. Стараюсь ровно дышать, не обращать внимания, даже предпринимаю попытку двинуться дальше, вглубь зала, однако крепкие пальцы ловко хватают меня за запястье и тут же грубо тянут на себя. Оборачиваюсь. - Играешь против правил.
   - Они меня не устраивают. - С вызовом прищуриваю глаза.
   - Платье должно было быть нежно-розовым.
   - Я передумала.
   - А что если передумаю я? - он скалит свои белоснежные зубы, и в какой-то момент мне кажется, что он вот-вот меня ударит, однако внезапно блондин лишь закрывает свои глаза и с наслаждением вдыхает прохладный воздух. - Твой запах. Запах дикого страха.
   Разъяренно отталкиваюсь от парня руками. Чувствую, как к лицу приливает кровь, и едва ли сдерживаюсь от ярости. Так и хочется вырвать этому бессердечному человеку сердце. Уверена, оно ему не пригодится.
   - Что ты от меня хочешь? Я не собираюсь играть в твои игры. Мне это не нужно.
   - Вновь идешь ва-банк?
   - Выкладываю на стол Флеш Рояль.
   - Что-то я не припоминаю, чтобы у тебя все карты были одной масти, Зои. - Дима касается пальцами моей ключицы, рисует на ней невидимые узоры, однако я резко сбрасываю его руку с плеча и отскакиваю в сторону.
   - Не трогай меня.
   - Ты - моя собственность, забыла? Я просто пытаюсь забрать долг.
   - Ты ошибаешься. На этот раз все иначе. - Я вскидываю подбородок и решаю сыграть в его холодную, расчетливую игру, где нет места ни злости, ни гневу, ни ярости. Я приближаюсь к его лицу, улыбаюсь и шепчу тихо, томно, практически в губы, - ты проиграл.
   Звучит красивая музыка. Лицо Димы искажает гримаса безумного недовольства, а я решительно срываюсь с места, на ходу придерживая чертову длинную юбку. Как же мне сейчас не хватает Саши. Он бы не дал пасть духом. Не оставил одну.
   - Черт.
   Беспомощно останавливаюсь около молодых сплетниц лицея - четырех болтливых девиц с наращенными волосами и загорелыми лицами - и заинтересованно киваю, будто тоже хочу участвовать в их разговоре. На самом же деле, мне просто нужно скрыться от свирепого взгляда Димы, и я готова на многое, лишь бы не ощущать эту тяжесть от его ненормального внимания.
   - Зои? - недоверчиво спрашивает одна из девиц. Я киваю, на что она удивленно округляет голубые глаза, - какое платье! Ты прекрасно выглядишь!
   - Спасибо, - натянуто щебечу я, и неожиданно решаю, как Джеймс Бонд, хорошенько вписаться в их атмосферу. - Я столько дней потратила на поиски. Едва с ума не сошла!
   На самом же деле платье выбрала Елена, но им об этом знать необязательно.
   - На поиски? - с легким отвращением интересуется огненно-рыжая мулатка. Она кривит свой нос и тянет, - я-то думала, его сшили на заказ.
   Все девушки как-то уныло припускают плечи, а я вдруг понимаю, что Джеймс Бонд из меня никудышный. Кто бы мог подумать, что сейчас в моде не шопинг, а личный швея.
   - Я это и имела в виду! - улыбаюсь, выхватываю у мимо пробегающего официанта бокал с игристым вином и, хихикая, добавляю, - ходила, искала, какое же мне ателье выбрать!
   - Аа, - одновременно тянут идиотки, и я растягиваю губы в победной улыбке. Все-таки врать я уметь. Как не крути.
   - Слышали, приехала Тэодора из Франции.
   - Плевать на нее, - перебивает брюнетка. - Куда важнее, что вернулся тот-самый-маньяк.
   - Тот-самый-маньяк? - спрашиваю я и вижу, как четыре девушки синхронно закатывают глаза к сводчатому потолку. - Что?
   - Мы и забыли, что ты новенькая. - Ага, да, они определенно об этом НЕ забыли. - Есть один мужчина. Ему и тридцати-то нет, но он уже сколотил немалое состояние.
   - Поэтому он маньяк?
   - На нем висит два изнасилования. Висит - значит, числится, но не подтверждается. Он частенько разъезжает по странам: Франция, Италия, Германия...
   - Испания.
   - Греция!
   - И что же он здесь делает? - я недоверчиво хмурю лоб. - По-моему, тут и так достаточно тех, кто виноват, но не наказан. - Девушки вновь смотрят на меня, сведя брови, а я вздыхаю, осознавая, что пора уже мне научиться контролировать то, что я говорю. - В смысле, - тихо откашливаюсь, - в смысле тут и без него безумно весело.
   - Он отпирается, утверждает, что никого не трогал, - тоном знатока шепчет блондинка, но вдруг заговорчески округляет глаза, - однако мы-то знаем, что он лжет. Одна из жертв подтвердила его причастность.
   - Тогда почему он до сих пор на свободе?
   - Потому что денег у него много, Зои. Почему же еще?
   Удивляюсь: как же они умудряются одновременно и оскорблять себе подобных и не замечать того, что живут точно так же. Но на этот раз держу язык за зубами. Вижу, как они недоверчиво разглядывают мое лицо, платье, маленькие шрамы на руках, и прикусываю губу до такой степени, что становится больно.
   - Болтаете? - внезапно спрашивает знакомый голос, и рядом появляется Соня. Она пьяно пошатывается, кладет руку на мое плечо и заговорчески шепчет, - прямо по курсу знойный убийца.
   - Тот-самый-маньяк? - охнув, ужасается рыжая мулатка.
   - Лучше. Теслер.
   - Теслер? - я смотрю в сторону резервированных столов, куда стреляет пьяными глазами Софья, и испуганно замираю. Черт. Резко поворачиваюсь лицом к девушке и вспыхиваю, - а он что здесь забыл?
   - Охраняет наше спокойствие.
   - Скорее устраняет проблемы.
   Непроизвольно кидаю взгляд себе за спину и тут же сжимаю пальцы. Почему мы вечно пересекаемся? Почему я никак не могу выкинуть из головы его синие глаза? И тут, словно по волшебству, парень вскидывает свой острый, грубый подбородок и поворачивается лицом в мою сторону.
   - Черт.
   Отворачиваюсь, замираю, цепенею, представляю, как он вновь прожигает меня ледяным, холодным взглядом, и испуганно прикусываю губы. Господи, что он здесь вообще делает? С какой стати напялил этот шикарный костюм, этот галстук, эти сверкающие ботинки? Пытается слиться с толпой? Хочет скрыть окровавленные по локоть руки под покровом дорогущей, шерстяной ткани? Я порывисто осушаю бокал с шампанским и поджимаю губы.
   - Не умрешь от рака, так сопьешься, - пьяно шелестит Соня. Она раздраженно поправляет сияющую, золотую юбку и ухмыляется, - я была бы только счастлива.
   - В чем твоя проблема? - я вихрем поворачиваюсь к девушке: всеми фибрами души хочу ее возненавидеть, однако внутри даже радуюсь тому, что она сумела меня отвлечь. - Я не собираюсь выдавать тебя.
   - Выдавать? Меня? - Соня начинает смеяться. Покачивается взад-вперед и хватается руками за талию, будто вот-вот взорвется от шипящих коликов. Понятия не имею, как мне себя вести. Отвожу ее в сторону и причитаю:
   - Успокойся. Сколько же ты выпила?
   - Сколько надо.
   - Прекрати.
   - Будешь читать мне морали? Ты? - она пренебрежительно морщит нос и вспыхивает, будто керосиновый факел. - Ты - дура. Такая дура.
   - Хватит. Твои оскорбления - просто бред. Мне все равно на них. Ясно?
   - Мы с тобой ничего не решаем. Скоро меня прикончат, а потом и на тебя перекинутся. И ты - вместо того, чтобы бежать - напялила это чертово платье и стоишь здесь? Да о чем ты только думаешь?
   - Я тебя не понимаю, - приближаюсь к девушке. Хочу, чтобы она перестала кричать, но Соня слишком много выпила и от того, привлекает к себе внимание. - Давай поговорим в другом месте. Не здесь.
   - Да какая разница? Он и так уже все выведал.
   - Кто? Дима? Ты о нем говоришь?
   - Шевели мозгами, новенькая, шевели! Саша лишь приплелся на одну тупую вечеринку, и его едва не избили до смерти. Затем он просто попросил меня найти вещи. И что дальше? Что? Его увезли в амбар. Над ним издевались. Его могли убить.
   - О, боже. - Я округляю глаза. Смотрю на красное от злости и алкоголя лицо блондинки и вдруг понимаю: она все еще думает о нем. - Соня...
   - Я хочу, чтобы ты сдохла от рака потому, что так для тебя будет лучше. Потому что гораздо круче было отбросить коньки в машине, чем сгореть здесь, от руки какого-то тупого идиота, чей отец контролирует половину Питера.
   - Но почему ты на его стороне?
   - Была.
   - Что же сейчас изменилось?
   - Я устала, - неожиданно Софья горбит плечи. Она смотрит на меня, измученно улыбается и продолжает, - я так устала притворяться, Зои. И я говорю тебе: беги. Пока не поздно. Уходи. Не повторяй моих ошибок.
   - Но я не могу просто исчезнуть. - Странно говорить с Соней в подобном тоне. Она вдруг наклоняется ко мне, берет за руку, а я принимаюсь оправдываться, - мне некуда идти. И я..., я..., - смотрю на ее пальцы, сжимающие мою ладонь, и растеряно отрезаю, - я не могу.
   - Можешь.
   - Но почему ты помогаешь мне?
   - Все мы время от времени нуждаемся в спасении.
   - Это Сашины слова.
   - Знаю.
   Девушка смотрит на меня, молчит, и, кажется, вот-вот рухнет на пол от безумного, эмоционального истощения. Его глаза такие огромные, красивые, покрыты тягучей, ужасной грустью, и она не двигается, сжимает в пальцах мою ладонь, и будто передает мне все свои чувства, всю свою боль, и все страхи. А я стою напротив, вижу ее растерянное лицо, и не знаю, как мне быть. С одной стороны, хочу рвануть с места и скрыться как можно дальше от этих грустных глаз, которые будут преследовать меня в самых тяжких и черных кошмарах. Но с другой стороны, желаю остаться, ведь чувствую, что не имею права сбежать и бросить ее одну.
   - Ты должна рассказать Саше о своих чувствах, - я крепко стискиваю маленькую ладонь Софьи и киваю, - он ведь думает, что ты забыла о нем.
   - Тем лучше.
   - Но почему? Это несправедливо.
   - Это правильно, - шепчет девушка. Она отстраняется и гордо вскидывает подбородок. - Я уже ничего не смогу изменить. У меня были причины, но они - не твое дело.
   - Что за причины? Соня, - я вновь делаю шаг к ней навстречу. - Почему ты так напугана?
   - А почему трясешься ты?
   - Я не боюсь его. - Покачиваю головой. - Ты ошибаешься.
   - Это ты ошибаешься.
   - Но я смогу тебе помочь!
   Софья вдруг смотрит на меня так, как смотрела совсем недавно: с пренебрежением, с жалостью, с неподдельным, ледяным равнодушием, и отрезает:
   - Для начала помоги себе.
   Она уходит, я пытаюсь схватить ее за руку, но вдруг ловлю лишь клочья воздуха. Вижу, как она несется в сторону оркестра, как на ходу цепляет очередной полный бокал шампанского, и растеряно обхватываю себя пальцами за талию: чего же именно так безумно боится София? Неужели Дима и, правда, способен на убийство? Да, я видела его жестокость, столкнулась с тем, как просто и легко он способен принимать серьезные, порой, страшные решения. Но до сих пор ведь никто не пострадал физически.
   - Черт, - вспоминаю больницу, Сашу, этот стул и равнодушных водителей, проезжающих мимо меня, будто я чудовище, и прикусываю губы. В голове путаница. Все пытаюсь разложить по полочкам новую информацию, но не выходит. Сначала мне кажется, что дать Диме отпор - единственный, правильный выход. Но затем я вдруг вспоминаю все то, что уже успело с нами приключиться, и пугаюсь. Кто знает, возможно, мое желание бороться лишь подогреет его странную, нечеловеческую ненависть ко всему, что идет не по плану.
   - Все в порядке?
   Я вздрагиваю от папиного голоса. Оборачиваюсь, вижу, как он обеспокоенно хмурит брови и киваю. Не знаю почему, но мне вдруг приятно, что он оказывается рядом. Дурацкое ощущение, ведь я пообещала себе его люто ненавидеть, избегать. Однако не выходит. Он вновь спрашивает: как я, а мне хочется разреветься от глупого ужаса потому, что все плохо. Очень плохо. Он забирает у меня пустой бокал и усмехается:
   - А когда-то нам запрещали пить вместе с взрослыми.
   - Лучше бы это правило до сих пор имело под собой вес.
   - Ты о дочери Нелова? Софье? Мда. Непривычно видеть ее такой.
   - А какой привычно? - я с интересом пожимаю плечами. - Вы раньше хорошо общались?
   - Да. Было время, когда Сашка не мог не упомянуть о ней хотя бы один раз в минуту.
   - Что же случилось?
   - Кто его знает. Дети. - Он смотрит на меня и усмехается. - Что у вас обычно происходит. Разонравились. Разошлись. Разругались.
   - Или кто-то заставил их разонравиться, разойтись, разругаться. - Поднимаю глаза на отца и вижу, что он прекрасно понимает, к чему я веду. Однако хватит на сегодня откровений. Не хочу вновь услышать то, от чего потом будет жутко раскалываться голова. - В чем же смысл этого вечера? - Выпрямляю спину, чтобы хотя бы немного соответствовать виду Константина и пожимаю плечами. - Мы просто разговариваем, пьем, слушаем музыку, а потом кто-то вдруг из обычных смертных становится немного счастливее?
   - Мы покупаем картины, винтажные статуи, скульптуры, а деньги переводят на счет пострадавших в дорожно-транспортных происшествиях.
   - О, - на выдохе покачиваю головой я и вновь устало горблюсь, - ответственный, конечно же, Болконский. Так ведь?
   - Да. - Константин недоуменно хмурится. - Он создал этот фонд три года назад, когда...
   - ...умерла его жена. - Я киваю. Слежу за взглядом отца и вижу высокого, широкоплечего мужчину в идеально выглаженном, сером костюме. У него светлые волосы, добрые, красивые глаза, и даже улыбка, которой он одаряет гостей, очаровательная. Я как не присматриваюсь, все не могу поверить в то, что вижу корень зла собственной персоной. Что? Просто немыслимо. Неужели именно этого человека боятся все, кто сейчас так смело пляшет в этом светящемся, пульсирующем красками зале?
   - Кстати, - Константин откашливается. Я перевожу на него взгляд и вдруг вижу какую-то странную, виноватую улыбку, - Зои...
   - Что такое? - я вся напрягаюсь. - Что-то случилось?
   - Есть еще одна часть вечера, о которой я забыл тебе сказать. У меня ведь всегда был только сын, и я как-то даже не подумал...
   - В чем дело?
   - Торги.
   - Торги? - растерянно вскидываю брови. - Как это понимать? Вы..., то есть ты же знаешь, что денег у меня нет. Я вряд ли как-то смогу помочь тем, кто в них нуждается.
   - Сможешь, - он в смятении морщит глаза, - этот вечер - заслуга Болконского, однако средства вкладывают шесть семей. У двух из них - только сыновья. Но...
   - Боже, не тяни. Я не понимаю!
   - Это вроде благотворительного жеста. Выходят девушки, и мужчины платят хорошую сумму за свидание с ними.
   - Что? - в ужасе расширяю глаза. - Ты ведь шутишь. Я не собираюсь ни в чем подобном принимать участия. Это аморально. Продавать себя за деньги? Господи. Что у вас за проблемы с головой? Вы явно не о том переживаете.
   - Деньги также переводят на счет пострадавших. И зачастую большие деньги. Поэтому я не вижу смысла в отказе. Участвует Елена, ее знакомые и их дочери...
   - Но я ей не дочь. Я вообще здесь чужая, и...
   - Зои, - Константин вновь смотрит на меня как-то слишком уж серьезно, будто попросил не продать себя за деньги, а открыть новую планету, - тебе придется. Это традиция. В ней нет ничего дурного.
   Нет ничего дурного? Я в ужасе смотрю на отца, затем перевожу взгляд в сторону танцпола и едва не проваливаюсь от стыда сквозь землю. Дима смотрит на меня, смотрит на меня слишком пристально, слишком опасно, и я знаю: если ему удастся меня выкупить - произойдет нечто плохое, неконтролируемое; то, чего я не могу допустить.
   - Свидание - формальность, - успокаивает меня Константин. - Зачастую никто на них даже и не ходит.
   Однако легче мне не становится. Я не хочу даже минуту проводить в компании этого безнадежного психа. Черт, во что же я себя втянула? Отец говорит и говорит, щебечет рядом, а я не слушаю. Поворачиваюсь спиной к Диме и глубоко втягиваю в легкие воздух, пытаясь взять под контроль мысли и, разбежавшиеся в разные стороны, страхи. Возможно, все обойдется. Да? Возможно, скоро все закончится, и я спокойно закроюсь в своей комнате, залезу под одеяло и больше никогда из-под него не вылезу.
   - Дамы и Господа, я рад приветствовать Вас на нашем, ежегодном благотворительном вечере! - Люди взрываются аплодисментами, а я приподнимаю голову и замечаю на сцене старшего Болконского. Он улыбается, пару раз кивает головой и выглядит точно так же, как и его сын, когда тот пытается казаться милым, внутри сгорая от зеленой скуки. Он эмоционально размахивает руками, делает ударения на местоимения "наш", "наше", "нашему", и сверкает глазами, словно пытается затмить светом горящие канделябры. - Я надеюсь и искренне верю в то, что наше вмешательство спасет кому-то жизнь. Что наши дети не столкнутся с подобными трудностями, и сумеют привести нас к светлому будущему.
   Люди одобрительно кивают, хлопают, сжимая в руках бокалы с шампанским или иным алкоголем, а я настороженно оглядываюсь: сколько же из них уже заплатили органам зеленые бумажки, пытаясь покрыть пьяного сына, пьяную дочь или взбушевавшуюся, гламурную жену? От подобных мыслей становится тошно, и я встряхиваю головой. Пытаюсь сосредоточиться на чем-то другом, как вдруг чувствую рядом знакомый запах. Все тело тут же сводит. Я медленно поднимаю глаза, вижу сначала черные ботинки, угольные, прямые брюки. Потом рубашку, синий галстук, слегка заросший подбородок, прямые, сжатые губы. И, наконец, глаза.
   - Приглашаем на сцену наших девушек! - провозглашает старший Болконский, а я не могу пошевелиться.
   Теслер смотрит прямо на меня. Молчит, а я буквально сгораю от неясного мне страха. Что ему нужно? Почему он стоит рядом? Я хочу задавать и задавать ему вопросы, как вдруг кто-то толкает меня в бок и отрезает:
   - Зои, не спи.
   Растеряно оглядываюсь. Софья хватает меня под руку и тянет вперед, а мне так и хочется заорать на нее во все горло. Какого черта она говорит мне, что делать? Правда, я не произношу ни звука. Иду рядом, послушно переставляя дрожащие ноги, и все думаю, зачем же Теслер ко мне подошел. Мы становимся в ряд. Я сглатываю, понимая, что сейчас каждый в церемонном зале прожигает своим пытливым взглядом мое лицо, оценивает, сколько же стоят мои кривые, худощавые ноги, думает, как много он сумел бы за меня отдать. Господи. Сжимаю, разжимаю руки. Пытаюсь смотреть куда угодно, лишь бы не на людей, быстро пробегаю взглядом мимо Димы - мое сердце не выдержит его очередной, змеиной ухмылки - и неожиданно натыкаюсь на синие, сосредоточенные глаза Теслера, прожигающие во мне огромную дыру. Краснею. Начинаю нервничать еще больше.
   - Анна, - улыбаясь, восклицает Болконский. - Первоначальная цена пятьдесят тысяч.
   Пятьдесят тысяч? Я едва не валюсь со сцены, от пронзившего все мое тело дикого шока. Отдать такие огромные деньги лишь за то, чтобы провести с какой-то незнакомой, испорченной эгоисткой один вечер? Серьезно? Наверно, мои глаза становятся безумными потому, что София дергает меня за руку и тихо рявкает:
   - Прекрати.
   - Это идиотизм, - также тихо отвечаю я. - Вы все спятили. Стоит подорвать это здание на воздух, а останки людей закопать как можно глубже в землю!
   - Еще раз скажешь подобное, и закопают тебя. С превеликим удовольствием.
   Не отвечаю. Слышу, как кто-то предлагает сначала пятьдесят пять тысяч, потом семьдесят и растеряно моргаю. Черт подери. Эти люди - полные кретины.
   - Татьяна! - вновь восклицает Болконский.
   Передо мной стоят еще две девушки. Одна из них - Софья. Интересно, сколько же денег заплатят за красоту и ум Неловой? Да и вообще оценит ли публика ее умственные способности, так как, судя по предыдущей красотке, которую оценили почти на сотню тысяч благодаря ее не по возрасту большим буферам - мозги здесь никакой роли не играют.
   - Соня!
   - Шестьдесят! - тут же кричит какой-то парень.
   - Восемьдесят пять!
   - Сто!
   - Сто пятьдесят!
   Я стою в полнейшем шоке. Софья улыбается. Смазано кивает мужчине в ярко-желтом костюме и икает. Слава богу, это слышу только я.
   - Продано!
   О, Боже. Моя очередь. Моя очередь! Не знаю, куда мне деться. Испуганно мельтешу из стороны в сторону, пытаясь понять, что лучше: успокоиться или выпрыгнуть в ближайшее окно, наплевав на возможные переломы. Как вдруг слышу:
   - Зои. - Болконский смотрит на меня иначе. Он делает несколько шагов мне навстречу и протягивает вперед широкую ладонь. - Добро пожаловать.
   - Здравствуйте, - язык я явно проглотила. Пытаюсь выглядеть уверенно, но то и дело мну пальцами скользкую юбку.
   - Так как ты новенькая, ставку увеличиваю вдвое. Сто тысяч!
   Я нервно хихикаю: почему бы и нет. Давайте сразу переметнемся к шестизначным цифрам. А? Как вам? Уже предчувствую, как зал заливает отвратительная тишина, и меня уносит на руках армия всепризнанных изгоев, у которых нет ни друзей, ни семьи, ни денег. Как вдруг слышу:
   - Двести.
   Поднимаю глаза и тут же съеживаюсь. Глаза у Димы яркие. Даже в целой толпе из похожих, богатеньких сынков, чьи принципы не менее эгоистичны, он выделяется, как белое пятно посреди черного поля. Блин. Я серьезно влипла.
   - Триста пятьдесят, - внезапно отрезает игривый голос, и одновременно с блондином люди заторможено поворачивают лица в сторону единственного, занятого столика. - Хотя давайте сразу четыреста. - Со стула порывисто поднимается рыжеволосый мужчина. Он широко лыбится и восклицает, - живем ведь один раз!
   Я вспыхиваю от возбуждающего удивления. Черт подери! Мало того, что за меня хотят отдать такие огромные деньги, так я еще могу и не попасть в ловушку к безбашенному, ненормальному психу! День неожиданно приобретает иные краски. Однако воодушевляюсь лишь я одна. Лица людей вытягиваются и становятся непроницаемыми, словно они только что увидели приведение.
   - Пятьсот, - рычит Дима. Сопровождает незнакомца взглядом до самой сцены и резко добавляет, - пятьсот пятьдесят!
   - Шестьсот.
   Я не могу пошевелиться. Зал ахает, а мужчина нагло поднимается ко мне на подмостки, будто торги уже давно окончены.
   - Добрый вечер, - шепчет он. - Что-то мне подсказывает, что сегодня я проведу в вашем обществе незабываемое время.
   Он целует мою руку. А я едва не валюсь со сцены от странного волнения. Грудь сдавливают невидимые силки. Я чувствую, знаю, произойдет нечто плохое, ужасное, но в очередной раз не прислушиваюсь к интуиции. Слышу, как Болконский закрывает торги, как зал взрывается пытливым, рьяным шепотом, и счастливо улыбаюсь:
   - Вы только что спасли мне жизнь.
  
   ГЛАВА 11.
  
   Соню приглашают на сцену. Она кланяется, растягивает губы в открытой, нахальной улыбке и садится за рояль. Дирижер вскидывает руки, музыканты послушно приподнимают плечи, и уже через секунду зал заполняет быстрая, испанская мелодия, поджигающая в груди все наши самые сокровенные чувства. Она льется мне на голову, будто музыкальный ливень из наслаждения и удовольствий, и я кружусь в танце, испытывая всеми клеточками своей души это странное ноющее ощущение свободы в легких, в голове, в мыслях. Незнакомец крепко сжимает длинными пальцами мою талию и шепчет:
   - Вы еще не убежали. Значит, вы, действительно, новенькая.
   - Но и вы не унеслись прочь, - парирую я, - значит, только недавно вернулись в Санкт-Петербург и еще не в курсе того, что здесь творится.
   - Неужели, танцуя с вами, я порчу свою репутацию?
   - Ужасно и неоспоримо.
   - К сожалению, мне уже нечего терять.
   Глаза у мужчины странного цвета: светло-коричневого, почти рыжего. И я с интересом изучаю их в те моменты, когда мы невольно встречаемся взглядами. Музыка подхватывает нас в свои невидимые руки и вихрем кружит и кружит по паркету, и я улыбаюсь.
   - Вы красивая девушка, Зои, - неожиданно пропевает незнакомец.
   - Спасибо.
   - Вы, правда, не знаете, кто я?
   - А это так важно?
   - Что ж, и тут вы правы. Куда предпочитаете уйти?
   - Как можно дальше отсюда. - Я невольно осматриваюсь. Вокруг кружатся пары, лица, костюмы, и я могу столкнуться взглядом с кем угодно: с любым из этой тысячи, с любой из этой сотни, но почему-то я вновь вижу его, Теслера. И тут же порывисто отворачиваюсь.
   - Вас испепеляют взглядом, моя дорогая.
   - Да, моя кожа вот-вот вскипит от незаслуженного внимания.
   - Опасные у вас друзья, - мужчина смотрит мне за спину и вдруг кривит худоватое, острое лицо, - хотя сложно в наше время найти неопасного человека. У каждого свои грешки в шкафу. Правда, кто-то частенько потрошит его, вываливая сокровенные тайны наружу, а кто-то так и живет с ними, поджидая пока те состарятся, покроются толстенным слоем пыли и магическим образом самоуничтожатся.
   - И как? - я пожимаю плечами. - Самоуничтожаются?
   - Отнюдь нет. Лишь накапливаются, моя дорогая.
   Непроизвольно вновь смотрю на Теслера и вспыхиваю: он тоже на меня смотрит. Я кружусь в быстром танце, а синеглазый парень следует чуть поодаль, будто идем за нами, будто следит, наблюдает.
   - Андрей Теслер, - игриво щебечет мужчина, - он не выпускает вас из виду.
   - Нет, - я отнекиваюсь, а сама не могу оторвать глаз от его бездонного, холодного взгляда, который заставляет меня не просто бояться, но и желать понять причину этого непривычного, горячего страха. - Вы сказали Андрей?
   - Да. Однажды он меня выручил.
   - Каким же образом?
   Мужчина кривит правую бровь, а я испуганно замираю: не может быть, нет. Я не верю в то, что он, действительно, способен на убийство! Человек не может сначала спасать жизнь, а затем хладнокровно ее отнимать. Это противоестественно.
   - Нельзя полагаться на такого человека, моя дорогая. Он не способен ни на какие чувства. В один момент, он - друг, в другой - палач. Ведь всем известно, чем он зарабатывает себе на жизнь.
   - Я не верю слухам, - сглатываю, а сама невольно вспоминаю Теслера с пистолетом в руке, его черный, равнодушный взгляд который ранит сильнее оружия.
   - Слухи не возникают из ниоткуда.
   - В таком случае, в этом зале нет ни одного хорошего человека.
   - А вы думали иначе? - мужчина растягивает лицо в игривой улыбке, а у меня в груди все сжимается. Мы кружимся быстрее, быстрее и быстрее, и вдруг размыкаем руки. Томная музыка прожигает все мое существо, скрипка и виолончель играют мелодию на моих личных струнах, а я вдруг перехожу по кругу к новому партнеру. Он подхватывает меня за талию и сжимает ее так грубо, что я тут же - даже не поднимая глаз - понимаю, к кому попала в ловушку.
   - Хороший вечер, не правда ли? - шипит мне прямо в лицо Дима, а я с вызовом стискиваю зубы. Поднимаю на него взгляд и к собственному удивлению широко улыбаюсь.
   - Лучший в моей жизни.
   - Лгунья, ты портишь мне настроение.
   - Я не виновата в том, что тебя обыграли.
   - Меня нельзя обыграть.
   - Можно, - чувствую, как блондин с силой сжимает запястье, и рвусь его из оков. Тщетно. Мне становится больно, но я лишь искреннее улыбаюсь. - Что? Закончились все идеи? Больше ничего не планируешь сделать? Давай, сожми мою руку до такой степени, чтобы я отключилась прямо здесь и сейчас, на глазах у всей этой толпы. Давай!
   - Алкоголь придает тебе уверенности? - Дима тянет меня к себе и так грубо сжимает за плечи, что я с трудом могу дышать. - Ты никуда не пойдешь. Ты останешься со мной.
   - Нет. Ты проиграл.
   - Я не позволю.
   - Отпусти меня! - музыка взрывается в кульминации, скрипка, похожая на мой истошный крик, взмывает до небес, и я со всей силы пытаюсь оттолкнуться руками от парня, беспомощно вертясь из стороны в сторону. - Я не твоя собственность!
   - Ты ошибаешься.
   - Это ты ошибаешься! Я...
   - Ты сейчас же закроешь рот и сделаешь то, что я скажу! - он сжимает мою кисть, скалит зубы и вдруг начинает идти на меня так стремительно, что я едва не валюсь с ног. - Сегодня, завтра, через неделю, месяц, ты будешь слушать меня, будешь приседать, говорить, лежать, раздвигать худощавые ноги, когда я скажу! Ты больше не имеешь права дышать без моего разрешения! Не имеешь права закрывать глаза, пока я не разрешу тебе это сделать! Ты - моя, полностью, без остатка. Услышала? Услышала меня?
   Я спотыкаюсь на краю собственной юбки и неуклюже валюсь на пол. В ужасе поднимаю глаза вверх и дышу так тяжело и громко, что перебиваю музыку.
   - Зои! - рядом оказывается отец. Он обходит Диму, приближается ко мне и порывисто поднимает с пола. - Ты в порядке? - Оборачивается через спину на блондина, ждет хотя бы какого-то объяснения, но тот занят своими мыслями. Отдергивает темно-серый, шерстяной пиджак, холодно отрезает:
   - Прошу прощения, - и срывается с места.
   - Зои, - отец вновь поворачивается ко мне. - Что происходит? Что это было?
   Не слышу Константина. Смотрю вдаль удаляющейся фигуре блондина и едва удерживаю в груди дикий ужас. Глаза покалывает, и мне приходится сжать их с безумной силой, чтобы не разреветься на виду у любопытной толпы: черт! Дима сумасшедший, он спятил, выжил из ума! О чем он вообще говорил? О какой собственности? О каких правилах? Неужели он и, правда, думает, что я соглашусь на подобное? Что смирюсь с его безумными, неадекватными мыслями?
   - Мне надо отойти.
   - Ты в порядке?
   В порядке ли я? Да, я сейчас заору на весь чертов зал от ледяного ужаса, стискивающего костлявыми пальцами мое горло!
   - Да, - отрезаю я. - Все хорошо. Просто хочу пройтись.
   Я выхожу из зала под пристальным вниманием тысячи глаз. Выпрямляю спину, чувствую себя отвратительно и думаю: что Диме от меня нужно? Почему он решил, что может надо мной издеваться? Плевать, что я как-то связана с Сашей. Здесь другое. Здесь что-то личное, будто он ненавидит меня, хочет уничтожить. Но с какой стати? Мы едва знакомы!
   Я забегаю в темный угол, облокачиваюсь спиной о стену и крепко стискиваю себя руками за талию. Грудь так и трясется от коротких, прерывистых вздохов, и мне вдруг кажется, что вот-вот и я разревусь. Сломаюсь, как и все до меня, к кому успел притронуться Дима. Неужели они тоже чувствовали себя так беспомощно и глупо, ведь нет ничего смешнее подростковых, дурацких проблем; проблем, когда внутри появляется такое чувство, будто весь мир против тебя, хотя на самом деле все до банального просто и категорично.
   Протираю холодными руками лицо и откидываю назад голову. Как же хочется унестись отсюда как можно дальше, забыть обо всем, что тут творится. Кто бы мог подумать: у богатых гораздо больше проблем, чем у бедных. Они улыбаются, носят эти маски и лгут друг другу день ото дня, скрывая собственные чувства, эмоции, мысли за толстенной стеной равнодушия. Как так вообще можно жить? В постоянном напряжении. В постоянном страхе, что кто-нибудь да увидит твое настоящее лицо.
   - Идиот!
   Я слышу удар и растеряно выплываю из мыслей. Выглядываю из-за угла, прищуриваюсь и вдруг испытываю странное отвращение. Желудок вмиг сворачивается, неприятно сводит, и мне приходится сильнее облокотиться спиной о стену, чтобы не согнуться от боли.
   - Щенок! - очередной удар. Пощечина по красному от предыдущего наставления лицу. Но Дима не двигается. Крепко стискивает зубы, закрывает глаза, молчит, а я вижу, как играют его острые желваки. - Что ты устроил? Что за цирк? - Старший Болконский кружит вокруг сына, будто акула. Он не срывается, не орет во все горло, но он шипит и рычит так резко, яростно, что даже мне становится не по себе. - Испортить вечер из-за какой-то девчонки.
   - Я не портил тебе вечер.
   - Ты испортил его себе.
   - Это мое дело. - Дима недовольно кривит лицо. Видно, как ему неприятно отчитываться перед кем-то, когда обычно кланяются перед ним. - Я разберусь.
   - Разберись, - рычит старший Болконский. - Разберись, иначе разберусь я. И тогда никому хорошо не будет. Ты меня понял?
   - Да.
   - Не слышу?
   - Да, отец. Я все сделаю.
   Они испепеляют друг друга похожими, темными взглядами, а я вновь впечатываюсь в стену. Почему-то становится не по себе. Знаю, что должна ненавидеть Диму, но вдруг лишь начинаю больше его понимать. Он псих не от того, что сам решил сходить с ума. Он псих потому, что умерла его мать; потому что жив его отец. Потому что существовать здесь и не сходить с ума - мечта лишь наивных идиотов, верящих в сказочные концы и всепоглощающие чувства. Однако способно ли это оправдать его поступки?
   Я возвращаюсь в зал. Вижу рыжеволосого мужчину и улыбаюсь, надеясь, что он еще не записал меня в список людей-с-которыми-определенно-не-стоит-общаться. Однако незнакомец лишь кивает и приподнимает чуть выше бокал с шампанским, обнадеживая мои безнадежные сомнения. Я хочу подойти к нему, как вдруг кто-то осторожно берет меня под локоть.
   - Не стоит общаться с ним.
   Я растерянно оборачиваюсь и замираю. Вижу перед собой синие, темные глаза и почему-то прихожу в состояние бессмысленного скитания, разрываясь на тысячи частей и мечтая одновременно убежать и не срываться с места.
   - Почему? - неуверенно сглатываю. - Он не сделает мне ничего плохого.
   - Не факт. Однако я имел в виду другое.
   - Что же именно?
   - То, что плохое сделаешь ему ты.
   - Я? - удивленно вскидываю брови. - Каким же образом? Ведь это не мне позволено устранять проблемы за большие деньги.
   Не знаю, к чему произношу это, но взгляд Теслера тут же становится не просто синим, а черным, ледяным. Он выпускает мой локоть и отрезает так, будто только что увидел перед собой злейшего врага:
   - Тебя это не касается.
   - Тебя - тоже.
   - Ты - такая же, как и остальные. Избалованная. Поверхностная. Ты не думаешь, а потом об этом жалеешь.
   - Что прости? - меня пугают перемены в его настроении, но еще больше меня пугает мое же желание узнать о нем как можно больше. - Я не думаю? Серьезно? Ладно, как скажешь. В таком случае, чем занимаешься ты? Или работа на Болконских - вполне осознанный поступок?
   - Не твое дело.
   - Тогда зачем ты вообще ко мне подошел?
   - Предупредил.
   - Я и без тебя справлюсь.
   - Настолько уверена в себе?
   - Настолько не уверена в тебе.
   Теслер стискивает зубы, я вижу, как на его лице выделяются острые скулы, и невольно прикусываю губу. Он сводит меня с ума, но отнюдь не так, как остальные безумные фигуры этого фальшивого микромира. Мне определенно страшно, да. Но еще мне безмерно интересно. И я понятия не имею, откуда взялись эти чувства. Возможно, я просто никак не могу забыть тот вечер, мятный запах, ветер и ощущение странного спокойствия, вскружившего мне голову. А, может, я просто сошла с ума.
   Не знаю, что сказать, поэтому вдруг выпаливаю:
   - Красивая музыка.
   И так же неожиданно слышу:
   - Я не буду с тобой танцевать.
   Меня будто пихают в живот. Я в смятении краснею, ощущаю чувство невообразимого стыда и восклицаю:
   - Я и не думала тебя приглашать!
   - Правильно. Тебе определено не стоит этого делать.
   - Почему? Потому что ты - опасный, свирепый убийца? Или потому что у тебя такое же огромное самомнение, как и у каждого в этом зале? Боишься, что я подпорчу твою репутацию?
   - Контролируй, что говоришь.
   - Ты следишь за мной.
   - Нет.
   - Потом пытаешься поговорить.
   - Зачем мне это?
   - А теперь отталкиваешь?
   - Отталкиваю? - Андрей пронзает меня ледяным взглядом и дергано пожимает плечами, будто пытается стряхнуть с себя свои же мысли. - Некого отталкивать. Ты мне абсолютно неинтересна.
   - Отличное клише. У плохих людей нет чувств.
   - Так и есть.
   - Но ты врешь. Если бы хотел сделать мне больно - сделал бы.
   - Я сделаю тебе больно, если мне за это хорошо заплатят.
   Растеряно распахиваю глаза. Мне вдруг становится так обидно и неприятно, что я неуклюже пошатываюсь в сторону, как от роскошного нокаута. Смотрю ему в глаза, но вижу лишь дикий холод, и от того ощущаю себя еще большей идиоткой, которая вдруг повелась на красивые мечты, на наивные странные мысли, кричащие о том, что им есть о чем грезить. Нет. Я ошибалась. В глазах у Теслера нет ничего, кроме льда. И пусть я не хочу в это верить, у меня не осталось выбора.
   Я порывисто отворачиваюсь от парня и подбегаю к столу с напитками. Хочу взять бокал с шампанским, но почему-то не могу пошевелиться. Так и смотрю на эти газированные пузыри, прилипшие к краю, и не двигаюсь, ожидая очередной, глобальной катастрофы.
   - Остальные пары уже ушли, - вдруг говорит знакомый голос. Я поднимаю взгляд, вижу рыжего незнакомца, вижу, как он быстро допивает напиток, как со стуком опускает бокал вниз, и натянуто улыбаюсь. - Может, уйдем?
   Хочу ли я уйти. Могу ли я уйти. Безумие Димы. Предупреждение Андрея. Наверно, мне уже давно стоит унять свое желание борьбы, стоит успокоиться.
   - Пойдем.
   Я все-таки осушаю бокал с шампанским, а затем разъяренно стискиваю зубы. К черту всех. К черту каждого, кто находится в этом зале, в этом городе! Я не собираюсь жить по их правилам. Пусть подавятся собственными ядовитыми мыслями, деньгами, ложью. А я больше не желаю здесь находиться. Ни минуты.
   Мы выходим через центральную арку, садимся в роскошный черный лимузин и едем в тишине, рассекая полупустые улицы Питера. Все это время я смотрю в окно, думая о глазах Теслера, о его словах и о том, как паршиво мне было их услышать. Почему же он так на меня влияет? Поправляю юбку и неожиданно ловлю странный взгляд мужчины, которым он жадно разглядывает мои ноги. Тут же невольно скрещиваю их и замираю: правильным ли решением было уехать черт знает куда с абсолютно незнакомым человеком?
   - Я к вам не притронусь, моя дорогая, - вдруг пропевает он. Наливает в бокал до краев шампанского и улыбается, - будете?
   - Нет, спасибо.
   - Вы смелая. Не боитесь находиться в моем обществе.
   - Честно, есть в этом-то нечто пугающее. Но лучше здесь. Чем там.
   - Я рад, что обошел самого Болконского, - мужчина лыбится, - хотя немного удивлен.
   - Удивлены? Неужели существуют люди безумнее его?
   Незнакомец не отвечает. Лишь вновь кривит губы и отпивает шампанского, не отводя от меня оранжевых глаз. Затем стягивает с шеи бабочку и говорит:
   - Сделаем остановку в люксе. Я уже заказал нам ужин.
   Я киваю, пусть еще отчетливее осознаю, что не имею никакого желания идти куда-то с этим человеком. Он интересный и милый, но я никак не могу отделаться от ощущения, будто произойдет нечто плохое. Сжимаю перед собой руки и говорю: успокойся, все в порядке, все хорошо, а сама едва сдерживаюсь от желания выскочить из лимузина прямо в окно.
   Мы останавливаемся около безумно красивого, старого здания, освещенного лучами искусственного света. Не могу скрыть восхищения и, выходя из лимузина, невольно улыбаюсь. Отель - словно отсылка к средневековому Санкт-Петербургу восемнадцатого века. Вокруг не менее роскошные дома, улицы, и мне приходит в голову, что я сплю. Это нереально. Я не могу видеть такое, ведь я не способна позволить себе и одну десятую подобной красоты.
   - Пойдемте.
   Мужчина ведет меня вперед, на ресепшене договаривается с симпатичной женщиной, а я стою, разинув рот. Оглядываюсь, изучаю сводчатые потолки, картины, красную, расписную дорожку, и не верю своим глазам. Данное место сродни музею. Неужели есть люди, которые совершенно спокойно могут позволить себе такую роскошь?
   Уже в номере рыжеволосый мужчина распахивает дверцы балкона, и я завороженно смотрю на Питер, чувствуя, как мурашки ползут по спине. Отель находится в центре города, поэтому мне открывается вид и на Дворцовую Площадь, и на Эрмитаж, и на Русский Музей, и на Исаакиевский Собор, и я растеряно хмурю лоб, не в состоянии сдержать улыбку.
   - Как красиво, - шепчу я. - Здесь совсем другой мир.
   - Я много видел городов, объездил много стран, но все равно, каждый год, я слепо и верно возвращаюсь сюда, - мужчина протягивает мне бокал с шампанским и лениво облокачивается о стальные поручни. - Ничто не сравнится с безумной роскошью Санкт-Петербурга. И бежит отсюда только глупец.
   - Тогда почему вы просто не останетесь тут и все? Почему продолжаете искать что-то лучше?
   - Потому что здесь меня не ждут.
   - А где ждут?
   Мужчина усмехается и тянет:
   - Что ж, да, возможно, нигде. Но в других странах люди хотя бы не понимают, с кем имеют дело. Наверно, потому я и был так рад повстречаться с вами, Зои. Вы не знаете моего прошлого и не бежите прочь.
   - А есть отчего бежать?
   - Безусловно. И я бы не хотел, чтобы до вас дошли эти слухи.
   - Слухи? Или правда?
   Рыжеволосый мужчина отходит назад и смотрит на меня так, будто я сказала нечто удивительное. Он вновь улыбается и восклицает:
   - Вы поражаете меня, моя дорогая! Что ж, да. Люди правы. В конце концов, слухи не возникают из воздуха. И мне впору сидеть за решеткой, а не прохлаждаться на балконе.
   - Знаете, что виноваты и все равно продолжаете наслаждаться жизнью?
   - Как и все люди, Зои.
   - Что же вы натворили, позвольте узнать?
   - Не позволю. Ведь вы уйдете.
   - Может, это будет правильно. Если вы такой плохой человек, зачем мне находиться рядом с вами?
   - Тогда почему вы смотрите на него?
   Растеряно замираю и спрашиваю:
   - На кого?
   - На Теслера. Я видел, как он испепеляет вас взглядом. А еще видел, как вы отвечаете ему тем же. Он, возможно, не хуже меня, и, тем не менее, вас его темная сторона ничуть не пугает.
   - Мы друг другу неинтересны. - Вскидываю подбородок и глубоко выдыхаю. - И мне нет никакого дела до его темной стороны.
   Неожиданно в дверь стучат. Мужчина кивает мне и отставляет в сторону шампанское.
   - Надеюсь, вы проголодались. - Он идет к выходу. - В любом случае, моя дорогая, Зои, не стоит судить человека по его прошлому. Наверняка, вы понимаете, о чем я, раз имеете дурную славу, являясь такой чудесной девушкой. На мне лежит вина за две испорченные жизни, но я пытаюсь стать лучше, пусть и делаю это мелкими шажками. Кто знает, возможно, и ваш друг, опасный и ледяной убийца - тоже станет другим?
   Он широко, лукаво улыбается, открывает дверь и тут же валится на пол.
   Я не слышала выстрела. Я даже не успела заметить что, кто-то появился на пороге. Но сейчас я вижу кровавое пятно, которое льется из тонкой дыры меж рыжих волос. И я хватаюсь руками за лицо и начинаю кричать. Кричать во все горло. Изо всех сил. Отшатываюсь назад, ору и ору, и вдруг вижу человека в черной одежде, в черной маске, в черных толстых ботинках. Он побегает ко мне, хватает за лицо и сжимает его с такой силой, что я вмиг прекращаю оголтело кричать.
   Незнакомец рывком тянет меня обратно в комнату, захлопывает балкон и оборачивается.
   Не могу стоять на ногах. Все кружится и кружится, и я непроизвольно гляжу на мертвого рыжеволосого мужчину, и вместо ора, начинаю плакать.
   - Боже мой! - хватаюсь пальцами рот. Грудь разрывается от безумного, истошного вопля, но я держу его в себе, боясь, что тогда и меня пристрелят, тогда и меня убьют! И я смотрю на лицо в маске, и жду, когда же он рывком снимет ее с себя, и понимаю, что поступить он так не сможет, ведь тогда я буду знать его имя. Как вдруг происходит нечто невероятное. Он все-таки стягивает с себя черную, тканевую маску, и я вижу его лицо.
  
   ГЛАВА 12.
  
   Несусь со всех ног. Добегаю до лифта, нажимаю на кнопку, но она не загорается. Пробую еще раз. Тщетно.
   - Нет!
   Бегу к запасному выходу. Едва не падаю на пороге, но выравниваюсь и испуганно задерживаю дыхание. Я должна нестись. Изо всех сил. Как можно дальше. Я упрямо сдерживаю в груди рыдания, надеясь, что так будет легче, проще. Но, сопротивляясь, мое тело лишь слабеет, как при серьезной болезни. И я проигрываю, и бегу, пошатываясь из стороны в сторону, и цепляюсь плечами за стены, цепляюсь руками за собственный страх.
   - Давай же, - говорю я себе, вытирая на ходу слезы. Сосредоточенно перепрыгиваю сразу через несколько ступенек и боюсь того, что он преследует меня, пытается нагнать. Однако ничего у него не получится, если я сумею взять себя в руки. Если не буду останавливаться.
   Внезапно меня прибивает на повороте к стене с немыслимой силой. И я верещу, крепко зажмурив глаза.
   - Не трогай меня! - ору я. - Не трогай! Не трогай! - Отбиваюсь, извиваясь из стороны в сторону, продолжая кричать. - Отпусти!
   - Прекрати сопротивляться, - отрезает ледяной голос. Руки парня приподнимают мой подбородок, и тянут на себя. - Открой глаза. Посмотри на меня.
   - Нет, нет!
   - Посмотри.
   - Ты убил его! Ты же его убил! - Я все-таки невольно решаюсь взглянуть на парня, и тут же взрываюсь новым приступом ужаса. - Зачем? Зачем ты это сделал?
   Его лицо совсем близко. И я тону в этих синих глазах, абсолютно не понимая, как могла так кардинально заблуждаться в человеке.
   - Это просто работа, - цедит он. Испепеляет меня знакомым и чужим взглядом и повторяет, - работа.
   Я закрываю руками лицо. Не хочу смотреть на Андрея, не хочу слышать его, чувствовать. Горблюсь и вжимаюсь в стену еще сильнее, надеясь, быть к нему как можно дальше. Не могу поверить в то, что произошло, как не пытаюсь. Теслер убил мужчину. Прострелил ему голову. А главное, я даже не хочу взвывать к его совести, ведь знаю: преступление он совершил вполне осознанно, добровольно. Никто не заставлял его, не грозил проблемами или неприятностями. Он просто лишил человека жизни, и сейчас ничуть не жалеет. Совсем.
   - Я говорил тебе.
   - Ты убил невинного человека!
   - Это ты его убила. - Мы встречаемся взглядами, и я растеряно горблю плечи. - Неужели ты думала, что Болконский так просто закроет на это глаза?
   - Это безумие, о, боже, - порывисто наклоняю вперед голову и хватаюсь пальцами за мокрое от слез лицо, - этот человек не виноват. Ни в чем.
   - Он изнасиловал двух девушек. Он заслуживал того, что с ним случилось.
   Я вдруг делаю то, что не должна делать. То, что неправильно и легкомысленно: подаюсь вперед и изо всех сил бью Теслера ладонью по лицу. Он так и застывает с красным отпечатком от моих пальцев. Сосредоточенно впяливает в меня ошеломленный взгляд, а я грузно дышу, не в состоянии трезво мыслить. Смотрю на него, вижу это невозмутимое выражение лица, эти равнодушные, темные глаза, эти скулы, черные волосы, и вновь замахиваюсь, мечтая и сгорая от дикого желания сделать ему еще больней. Однако на этот раз парень перехватывает мою кисть в воздухе и рычит:
   - Никогда так не делай.
   - Я тебя ненавижу! Ненавижу!
   Хочу вновь его ударить, однако не выходит. Теперь Теслер сжимает два моих запястья, и он с силой пихает меня назад, так, чтобы я намертво впечаталась в стену.
   - Почему ты так поступаешь? - срывающимся голосом тяну я. - Зачем это делаешь? Ты же совсем другой. Ты же спас меня в баре, не бросил, как остальные!
   - Забудь об этом, - он наклоняется вперед, сильнее сжимает мои руки, вдавливая их в стену, и шепчет, - я не знал, кто ты.
   - Теперь знаешь.
   - Какая разница.
   - Ты делаешь мне больно.
   Неожиданно глаза Андрея становятся совсем другими, живыми, красивыми, с примесью сожаления и желания. И он закрывает их, и я думаю, что вот-вот упаду в обморок от каскада безумных, смешанных чувств.
   - Ты мне тоже, - вдруг отвечает он.
   Мне не пошевелиться. Я открываю рот и ощущаю слезы, которые тонкими, горячими линиями катятся по моему лицу и падают к нему на плечи. В голове все смешивается. Я крепко зажмуриваюсь и с силой прикусываю губы, чтобы не закричать от обжигающих чувств.
   - Я должен отвезти тебя.
   - Куда?
   Он поднимает тяжелый взгляд и говорит:
   - Это часть заказа.
   Обиженно и горячо вырываюсь из его хватки и потираю зудящие кисти. Часть заказа? Еще никогда мне не было так больно. Я желаю рассыпаться на сотни частей, прямо здесь, лишь бы не чувствовать того, что чувствую. Но реальность продолжает обжигать меня своим огнем, не щадит ни одной моей просьбы, ни одной моей надежды, и мне ничего другого не остается, кроме как поддаться.
   - Как скажешь.
   Равнодушно вытираю лицо. Отхожу от стены и спускаюсь по лестнице. Обещаю, что не произнесу ни слова, не посмотрю на Андрея, не подумаю о нем. И я, правда, держу обещание. Держу его ровно пару секунд. А затем перевожу взгляд и с силой зажмуриваюсь. Мне никогда не смириться с тем, кто он есть. Никогда его не простить. Стоит остановить все сейчас, пока еще есть, что спасать; пока есть, чему биться. Но я упрямо не верю своим же мыслям. Пытаюсь побороть это дикое отвращение, которое возникает каждый раз, когда я замечаю его синие глаза или черные волосы. Пытаюсь, сопротивляюсь, спорю с собой и медленно схожу с ума.
   Возле входа нас ждет черный "Харлей". Не хочу уезжать, не хочу садиться, но у меня нет выбора. К тому же я знаю, что виновата в смерти рыжеволосого незнакомца, ведь если бы я не ушла с вечера, если бы я послушала Диму, он был бы жив. И потому поджидающая меня участь уже сейчас кажется мне справедливостью. Я должна поплатиться за то, что обрекла человека на гибель лишь потому, что он захотел провести со мной время. Должна, пусть звучит это глупо и невероятно. Но, кажется, я, действительно, убила человека, пытаясь убежать от того, что было впереди меня.
   Дрожащими руками обхватываю талию Теслера. Зажмуриваюсь и пытаюсь выкинуть из головы все мысли о том, что произошло в номере. О выстреле. О крови. О том, как я в ужасе убежала прочь. Но сердце у меня разрывается на куски от истошных, колючих чувств, и я подаюсь вперед, и кладу голову Андрею на спину, и морщусь от этой новой, неизведанной пока мне боли, не в состоянии сдержать эмоции. Возможно, Дима был прав. Теперь я должна привыкнуть к этому чувству. Должна принять его и жить с ним, как живет он со своим безумием и одиночеством. Но это так сложно.
   Мы приезжаем на шумную улицу. Я нехотя отстраняюсь, поднимаю тяжелый взгляд и вижу красивый, большой дом, переполненный толпой оголтелых подростков. Повсюду витает запах алкоголя, из окон рвется дикая, оглушающая музыка. И я недоуменно замираю, боясь даже представлять, что ждет меня внутри.
   Порывисто слезаю с байка. Поправляю мятое платье, вытираю мокрые глаза и вздергиваю подбородок, желая выглядеть увереннее, желая заставить себя быть увереннее.
   - Единственное, что я могу для тебя сделать - это больше ничего для тебя не делать.
   Устало оборачиваюсь. Вижу напряженное лицо Андрея, его устремленный вдаль взгляд и бледные костяшки пальцев. Я не отвечаю. Не хочу с ним говорить. Или попросту не нахожу в себе сил или смелости. Не знаю. Почему-то мне кажется, что если я сейчас открою рот, то вновь заплачу, а мне нельзя больше плакать. Только не здесь. Только не при этих людях, которые так и ждут, когда я сломаюсь и разрыдаюсь у всех на виду.
   Он тоже больше не произносит ни звука. Лишь переводит на меня взгляд и крепко стискивает зубы, будто ему больно в той же степени, что и мне. Но это вряд ли. Вряд ли он вообще понимает, что я сейчас чувствую. Люди толком-то и не способны друг друга понять. Они могут лишь притворяться, но это дело времени. Ощущения у всех нас разные и болевой порог - тоже. Они могут сказать, что знают, но знать не будут, и не потому, что вдруг решат обмануть, а потому, что попросту не сумеют идентично испытать то же самое.
   Однако в какой-то момент, во мне все-таки что-то ломается, мы смотрим друг на друга слишком долго, и я хочу безмерно, отчаянно, чтобы он вдруг вскочил с места и забрал меня отсюда как можно дальше. Дальше от этих гнилых людей. Дальше от себя самого, коим он становится, находясь рядом с ними. Но ничего не происходит. Мы оба понимаем: ничего хорошего ни его, ни меня не поджидает в будущем, но мы не сопротивляемся. Он уезжает. А я иду в дом. Он понимает, что не простит себя за это. А я понимаю, что не смогу это пережить.
   В доме полно подростков. Все они кричат, пьют, танцуют и забивают помещение едким, мутным дымом от сигарет или наркоты. Я вижу, как она девица сидит верхом на парне, как она лижет ему шею, и с отвращением отворачиваюсь. Прохожу мимо орущих дрыщей, для которых уже один стакан пива - смертельная доза, и поднимаюсь на второй этаж. Не знаю, почему иду туда. Наверно, чувствую, что Дима именно там. И что он меня ждет.
   Заглядываю в комнаты. Постоянно натыкаюсь на какие-то потные, сосущиеся парочки и уже сама едва сдерживаюсь от тошноты. Неужели у богатеньких подростков нет иных вариантов? Или трахаться на подобных вечеринках - особая традиция? Обряд посвящения? Привилегия высшего класса?
   Я открываю очередную, широкую дверь и удивленно застываю на пороге. Здесь пусто. Как же так вышло, что гормональные бомбы не заметили свободного уголка? Не могу стоять на ногах и решаю отдохнуть. Запираюсь, иду к кровати и устало присаживаюсь на ее край. И что дальше? Было бы классно, если потолок вдруг рухнул и придавил меня с безумной силой, и я бы прекратила дышать, и сдохла бы. Да, точно было бы интересно.
   Дверь вдруг открывается. Входят три человека. Один из них выше остальных, красивее и опаснее. И он смотрит на меня, не скрывая улыбку, будто подтвердились его самые худшие опасения.
   - Как прошел вечер?
   Издевка в словах Димы должна меня задеть, но я не реагирую.
   - Как обычно.
   - Ничего интересного? Ни рыжего ублюдка, ни дыры в его голове?
   - Ничего, - гортанно шепчу я.
   Блондин стремительно подлетает ко мне. Осматривает платье, лицо, плечи. Облизывает сухие губы и вдруг со всей силы стаскивает меня с постели. Я падаю на пол. Через страх и смятение поднимаюсь на ноги. Хочу выпрямиться, как вдруг вновь падаю навзничь от того, что он бьет меня по лицу.
   - Ты хотя бы представляешь, сколько стоит мое терпение? А твой характер? Я думал, мы поняли друг друга и решили не ссориться.
   - Мы и не ссорились, - равнодушно шепчу я, пытаясь подняться, но вдруг чувствую его пальцы на своих плечах. Они порывисто тянут меня вверх, впиваясь под кожу.
   - Вставай! Ну же! Извиняйся. Как можешь. Как умеешь. Или как твоя мамочка, а? Что она делала? Что входило в спектр ее услуг?
   - А как извинялась твоя мамочка?
   В глазах у Димы проскальзывает нечто безумное. Он внезапно грубо бьет меня по лицу, и я отворачиваюсь от вспыхнувшей по всему телу боли. Глаза наливаются слезами. Открываю рот, хочу закричать, как вдруг слышу звук рвущейся ткани. Грудь сжимает дикий, лютый ужас. Пытаюсь вырваться, восклицаю:
   - Нет! - и чувству, как блондин сдирает с меня юбку, разрывая ее на две части. - Нет!
   Я опять кричу, извиваясь всем телом, вырываясь наружу изо всех сил, однако Дима так крепко прижимает меня к себе, что мне даже дышать сложно. Уже через пару секунд, он кивает двум своими невидимым дружкам, и они оказываются по бокам от моего тела. Крепко хватают за руки, за плечи, в то время как блондин элегантно сбрасывает на пол пиджак. Я ору. Знаю, что никто меня не услышит, но отчаянно взвываю к помощи, надрывая легкие и глотку.
   - Нет, нет! - отталкиваюсь от Димы ногами. Он пытается раздвинуть их, но я упрямо и одержимо сопротивляюсь, извиваясь всем своим телом. - Помогите, помогите!
   - Замолчи.
   - Пожалуйста, не надо, нет! Дима! Прекрати! - из глаз рвутся горячие слезы. Я пытаюсь посмотреть парню в лицо, но не могу. Один из качков хватает меня за волосы и грубо тащит их вниз. Так, чтобы я не могла вертеть головой. Но я все равно кричу, отбиваюсь и неожиданно вспоминаю маму. Что бы она сказала? Что бы она сделала, увидев, как со мной обращаются? Да, она разодрала бы им глотки! Выдрала бы им легкие! Я до боли стискиваю зубы, мычу и верещу, - мама, мама!
   А Дима, расстегивая ширинку, смеется:
   - Давай, позови ее еще раз! Меня это даже заводит. Давай, Зои! Давай!
   И я не хочу делать, как он велит, но все равно непроизвольно зову ее, искренне веря, что она сейчас вломится в эту комнату и спасет меня, поможет мне! Но она не придет, Зои! Она умерла. Она не вытащит тебя отсюда!
   - Нет! - Грудь сотрясают рыдания. Блондин разрывает корсет, припадает губами к моей шее, а я кричу и кричу. Чувствую, как руки сводит в тех местах, где их сжимают два парня и плачу от безнадеги, от боли и отчаяния. Вдохнув как можно больше воздуха, я вновь пытаюсь оттолкнуться от Димы ногами, однако не рассчитываю силу, и сама отпружиниваю назад. Моя голова налетает на нечто острое, и я вдруг вижу падающий на мои плечи черный потолок. Не думаю, что он, действительно, падает, однако ничего не успеваю понять и отключаюсь.
   Когда я прихожу в себя, в комнате тихо. Открываю тяжелые веки, приподнимаюсь и вдруг понимаю, что на мне нет нижнего белья, что тело прикрывают лишь оборванные остатки от бордового платья, а на руках и талии огромное множество небольших синяков, по очертаниям напоминающих отпечатки ладоней. Горло сводит. Слезы, так и застывают на глазах, и я дрожу от холода, который пробирается сквозь кожу, проникает внутрь тела.
   - Мы хорошо провели время, - вдруг отрезает знакомый голос. Поднимаю голову и вижу Диму. Он кидает на смятую постель деньги. Затем подходит к двум парням, один из которых дрожащими пальцами пытается застегнуть ширинку, и добавляет, - больше твои услуги нам не потребуются.
   Я остаюсь одна в этой пустой, темной комнате, трясущимися руками закрываю голое тело и все-таки начинаю плакать. Меня ломает. На части. Как ветку. Закрываю пальцами глаза и ору изо всех сил, изнывая от отвратительной, колючей боли где-то в сердце. Тело ноет, его крутит, тянет, и я как не пытаюсь, не могу поверить в то, что произошло. Покачиваю головой, говорю себе: нет, нет, это не так, ничего не было, не может быть, а сама беззвучно трясусь от рыданий, ошпаривающих горло. Порывисто подрываюсь с постели. Стискиваю зубы, нахожу чью-то спортивную, длинную кофту и набрасываю ее на плечи. Решаю бежать вон из дома. Вырываюсь на улицу и, не обращая внимания на ошеломленные, любопытные взгляды, несусь вперед. Дальше. Как можно дальше.
   Когда слезы заканчиваются, и сил не остается, я сбавляю темп. Молча, крепко сжимаю губы и иду вперед, понятия не имея, где нахожусь. Просто переставляю дрожащие ноги и не оборачиваюсь, зная - за спиной слишком много воспоминаний, которые мне абсолютно не нужны. Я бы все отдала, чтобы попросту стереть их, чтобы нажать на кнопку и проснуться без памяти, совсем другим человеком. Поднимаю взгляд, замечаю знакомое здание и иду к нему, как к единственному светлому пятну во всем черном тумане.
   Почему-то женщина за регистрационным столом не останавливает меня, но и не улыбается как прежде. Лишь провожает ошеломленным взглядом до лифта и исчезает из вида, когда дверцы закрываются. Я не хочу думать о ее реакции, как и об остальных прочих. Упрямо вычеркиваю из головы то, что уже успела заметить в ее глазах: шок, сожаление, и плетусь вперед. Открываю дверь палаты, прохожу внутрь, замираю.
   - Зои?
   Саша отрывает взгляд от электронной книжки и испуганно роняет ее на простынь. Затем, несмотря на синяки и ушибы, подрывается на ноги и кидается ко мне.
   - Что с тобой? - кричит он. - Что случилось? Зои? Посмотри на меня! Посмотри!
   Но я не могу на него смотреть. Закрываю руками лицо и вдруг оказываюсь в теплых, крепких объятиях. Саша сжимает меня изо всех сил и шепчет дрожащим голосом:
   - Я убью их, убью их всех, Зои.
   И я знаю, что вряд ли он исполнил данное обещание, но киваю. Сжимаю его худоватые плечи и обессиленно плачу, не представляя, как мне теперь быть и что делать.
   - Мы справимся, - обещает он. - Мы переживем это, Зои. Переживем вместе.
   Однако вряд ли такое можно пережить. Саша подталкивает меня к постели, укрывает одеялом, а сам садится рядом, будто помощь нужна отнюдь не ему. Он сжимает мою руку и порывисто моргает, словно пытается очнуться от ночного кошмара.
   - Ты не оставишь меня? - почему-то спрашиваю я и с надеждой смотрю на брата. И впервые я вижу на его лице не страх, не сомнение и не горькую улыбку.
   Саша сводит брови и отвечает мне серьезным, ледяным голосом:
   - Никогда.
   И я ему верю. Закрываю глаза и засыпаю.
  
  
   ГЛАВА 13.
  
   Софья Нелова не появляется в школе уже две недели. Саша не находит себе места, я не нахожу ее исчезновение случайным, а Ярый находит для нас спасительный порошок снежного, мыльного цвета немного горького на вкус.
   Мы стоим на парковке и поочередно вдыхаем белые кристаллики с самодельного, смятого листа бумаги. Когда я откидываю назад голову и потираю зудящий нос, у меня все начинает летать и кружиться перед глазами, будто сижу я не в машине, а на карусели в родном городе, и нас так и вертит, и вертит, и вертит. Цвета сменяют друг друга, я слышу, как смеются парни и почему-то тоже улыбаюсь, воображая, что не докатилась до такой низости и ни разу не кайфовала с друзьями в тачке.
   - Идемте, - командует Саша. Он первым выкатывается из салона. Выпрямляется и тянет руки к черному небу, словно пытается дотянуться до него пальцами. - Звезды! - вопит он и хохочет, - звезды падают на меня!
   Ярослав присоединяется к нему, и они вдруг носятся по полупустой парковке, выкрикивая все известные им названия созвездий, грезя о красивом апокалипсисе, где человечество убивает не метеорит, а падающий Сириус. Я невозмутимо закатываю глаза. Что особенного в том, что на наши головы валятся звезды? Куда больше меня волнует земля, бродящая под ногами волнами и косой, пьяный горизонт. По-моему, раньше он выглядел иначе. Я подхожу к ребятам и подхватываю их за локти.
   - У нас важные дела, забыли? Нам предстоит отомстить каждому, кто когда-то посмел перейти нам дорогу!
   - Идем в путь!
   - Путь в идем!
   Несемся к супермаркету. Врываемся в главные двери и тут же пускаемся к прилавкам. Саша хватает тележку, Ярый хихикает, заставляя ее алкоголем, а я бегу к отделу с краской. Беру пять красных баллончиков, клей и ножницы. Потом упаковываю три отвратительных, слизистых селедки, дожидаюсь Сашу и вместо того, чтобы сложить все набранные мной предметы в корзину, сама усаживаюсь внутрь, и раскидываю руки в сторону, когда брат со всех ног несется вдоль светящихся прилавков. Я сбиваю пальцами продукты. Они падают за нами, оставляя след, волшебные "крошки", и мы слышим, как ругается охранник, но не обращаем на него никакого внимания. Ярослав неуклюже кидает на мой живот два толстенных, шерстяных одеяла, упаковку шоколадного печенья и кривит губы:
   - С вами я стал бунтарем.
   - О, да. Твой мамочке явно не понравится, что ты нюхаешь кокс и гробишь городское имущество. Зои, мы, определенно, плохо на него влияем.
   - Вообще-то я имел в виду шоколадное печенье. Мне дома его запрещают есть.
   Я хохочу и раскрываю соленые орешки. Охранник, увидев это, меняется в лице, бледнеет, сереет, желтеет и верещит:
   - Вы не имеете права!
   - Не имеем? - Ярый вытаскивает пачку денег. Машет ею перед собой и ржет. - Вы в этом уверены? Уверены, что я чего-то не могу? Да, мне все блин можно! Я и вас куплю, если захочу, понятно? И этот магазин. И этот район. Поэтому простите, однако ваша претензия отклоняется.
   - Он юристом хочет быть, - киваю я, прожевывая орехи. - Так что не спорьте с ним.
   Мужчина застывает на месте. Я смеюсь, и мы подлетаем к кассе. Толстая женщина даже не пытается как-то сопротивляться. Пробивает продукты и хмурит брови, заметив десять пачек женских прокладок. Все-таки поднимает на меня взгляд, а я раздосадовано шепчу:
   - Слишком они у меня обильные в последнее время.
   Выбегаем на улицу и скидываем пакеты на заднее сидение. Саша садится за руль, Ярый устраивается рядом с шоколадным печеньем, а я плюхаюсь впереди. Даже в состоянии дикого и страшного опьянения пристегиваюсь. Думаю, я никогда не избавлюсь от этого. Всегда буду сидеть с трясущимися руками, и всегда буду помнить крик, прозвучавший за секунду до того, как маму у меня отняли.
   Приезжаем к дому номер один.
   Хохоча выскакиваем из салона, хватаем баллончик, селедку и заранее подготовленные вещи: парик тупой блондинки, приличную кофту и туфли. Пока я неврно переодеваюсь, ребята прячутся за забором и едва не ломают его, из-за чего-то сцепившись. Я недовольно верещу на них и закатываю глаза: как дети! Поправляю парик, прячу в сумку клей, мерзкую селедку и глубоко выдыхаю. На самом деле, мне не страшно. Ярый нашел отличный кокс, или, может, кокс всегда отличный. Не знаю. Но меня так шатает, чтобы я сейчас не испугалась бы и аллигаторов в канализации.
   Стучусь и натянуто улыбаюсь. Дверь мне открывает сорокалетняя женщина, мать чертова, гребанного блин кандидата номер один. Морщусь, вспоминая о нем, но затем выплываю из мыслей и тяну:
   - Здравствуйте! - надеюсь, она не заметит, что я под кайфом.
   - Чем могу помочь?
   - У вашего сына вчера вечеринка была. А я - такая глупенькая. Когда с ним в комнате зажималась, забыла свою косметичку, представляете? Мне ведь без нее не жить. Она - мое спасение. Можно, я забегу на минутку? Я заберу и исчезну. Пожалуйста.
   - Но Жени нет дома, - ошалело отвечает женщина. - Он сейчас на занятиях по футболу.
   Естественно, я знаю, что он уехал. А еще я знаю, что он не на футболе, ведь, черт подери, какой может быть футбол в одиннадцать часов вечера, мамаша? Но это ваше дело. И ваша гребанная жизнь.
   - Понимаете, он меня и помнит-то вряд ли, - надуваю губы. Строю самую несчастную рожу, на которую я только способна, а затем медленно вздыхаю, - что же мне делать? Там столько нужных вещей, дорогая косметика, моя водостойкая тушь и...
   - Вы знаете, где его комната?
   Довольно растягиваю лицо в улыбке:
   - Безусловно.
   Бегу на второй этаж. Вчера здесь, действительно, была вечеринка. Но меня на нее не пригласили. Удивительно? Нисколько. Однако остановить меня это не остановило, и я все равно приперлась в парике, очках и толстенном свитере. Оказалось, обманывать не только просто, но и приятно. Когда никто из одноклассников не прознал, что под безумным гримом скрывается та самая неудачница-шлюха, которая, по слухам, сначала соблазнила всю школьную команду по футболу, а потом и переспала с ней - я прибодрилась. Все-таки не у меня проблемы с головой, а у этих слепых, богатеньких идиотов.
   Врываюсь в просторную, заваленную всяким хламом, комнату и подбегаю к шкафчику.
   На моем лице растягивается ядовитая ухмылка, и, распахнув дверцы, я решительно достаю клей. Поливаю "соусом" как можно больше дорогих "ингредиентов", тщательно их перемешиваю, "пробую" на вкус, добавляю еще пару капель - для пущего эффекта - и довожу до готовности. Затем бросаю под кровать пакет с селедкой и неприятно морщусь: фу, какая же мерзость! Ужас. Покачиваясь, поправляю парик, ремень сумки и уверенно спускаюсь вниз.
   Мамаша изучает меня, наверно, думает, что я что-то украла.
   - Вы мне так помогли! - не своим голосом пропеваю я и подбегаю к ней. Обнимаю изо всех сил, лыблюсь и смачно целую в щеку, - век не забуду!
   Она трет лицо: может, боится, что я ее чем-то заразила? Не могу сдержать смех. Выхожу на улицу, несусь к машине и вижу парней. Они стоят около зеленого Ауди, на котором Женю обычно довозят до школы. Теперь на бампере красуется огромная, красная буква Д.
   - Почему "Д", Зои? - спрашивает Ярый, когда мы прыгаем в машину и пулей срываемся с места. - Это ты так благотворишь Диму?
   - Это я так благотворю свою девственность, которой у меня больше нет.
   С этого момента молчим. Едем к пункту номер два.
   Леха - или мистер-дрожащие-руки - каждый четверг ездит в клуб на набережной. Там собираются отвязные байкеры и маменькины сынки, способные за одну ночь потратить свыше десяти тысяч. Наша цель - найти парня и обезвредить. Не убить, к сожалению, но осложнить его чертовски привлекательную жизнь.
   Я стягиваю парик и чешу волосы.
   - Не хочу его носить. Он ужасный.
   - Не носи.
   - Только тогда ничего не выйдет, - поучает Ярый. - Ты, правда, готова упустить шанс из-за вшей, которых может и не быть?
   - Вшей? О, боже, - я морщусь и расстроено поджимаю губы. - Час от часу нелегче!
   - Если тебя это успокоит, то Лехе вообще скоро чесать нечего будет.
   И меня это успокаивает.
   Мы приезжаем в клуб. Я натягиваю парик, черные чулки. Достаю туфли на шпильке и обеспокоенно прикусываю губу:
   - Вдруг не выйдет?
   - Успокойся, - чересчур громко кричит Саша и облокачивается руками о машину. - У нас все получится. Не дрейфь.
   Давно я не видела его таким смелым. Но мне нравятся эти изменения. Нравится, что я не должна его защищать и потому сама могу рассчитывать на поддержку.
   Уже через полчаса Леха не в состоянии стоять на ногах. Пока я пыталась флиртовать и накручивала на палец ненастоящие волосы, Саша подмешал в его крепкую выпивку гамма-гидроксибутират, или иными словами сильный депрессант, который при взаимодействии с алкоголем так сносит крышу, что несчастного и апокалипсис не разбудит. Парни с трудом затаскивают Лешу в туалет, бросают на грязный пол и почему-то начинают дико смеяться. Я же решительно вытаскиваю из сумки ножницы, присаживаюсь на колени и свирепо улыбаюсь:
   - Прощайте милые кудряшки.
   Делаю самую модную прическу. Пытаюсь избавиться от его волос подчистую, чтобы завтра, когда он придет в себя, ему даже самый дорогой специалист не смог помочь. Закончив, разрываю его потную футболку, взбиваю баллончик и рисую красную букву "Д" на мясистом животе. Ох, как же мне хочется разозлиться, но я специально не позволяю гневу взять под контроль мысли. Равнодушно хмыкаю, поднимаюсь и киваю:
   - Готово.
   Саша обнимает меня за плечи и касается лбом макушки.
   - Ты в порядке? - шепчет он, моргая черными от кайфа глазами. - Хочешь домой?
   - Нет. - Твердо стискиваю зубы. - Остался последний пункт. Поздно отступать.
   - А как же селедка? - вдруг интересуется Ярый. - Кажется, мы забыли ее в машине!
   - Успокойся. Ничего страшного.
   - Но был же план! Каждому, блин, по селедке!
   - Ты злишься потому, что это была твоя идея.
   - Да, черт подери, именно поэтому!
   - Тогда чего забыл о ней? - Я пожимаю плечами. - Не судьба, Ярый. Разве что мы засунем селедку ему в задницу.
   Одновременно кривимся и выбегаем из туалета.
   Едем к дому Болконских. Дима живет в огромном, стеклянном особняке с охраной, бешеными псами, камерами и инфракрасной сигнализацией. Я думала, проникнуть к нему в комнату - легче простого. Как же я ошибалась. Впервые вижу, чтобы слухи о параноидальных богачах были правдой. Мы паркуемся чуть ниже по улице, глушим двигатель и ждем. Ярый предлагает сделать еще одну затяжку, но я покачиваю головой.
   - Мне нужны мои мозги.
   Сидим минут пятнадцать, прежде чем из дома выезжает черный, матовый Ауди. Едем за ним и одновременно паркуемся около кафе "Завтрак", как и условились. Тут одна пустырь. Ни людей, ни машин. Темный переулок, забитый вонючим, грязным мусором и крысами.
   - Он не струсил, - выкатываясь из салона, удивляется Ярый. - Вот это да!
   К нам навстречу идет молодой, низкий парень. На вид ему лет двадцать. Он нервно кидает ключи Саше и отрезает:
   - Как же я счастлив, что уже завтра меня не будет в этом городе.
   - Ты делаешь благое дело!
   - Я лишь должен был помыть машину, а не сбагрить ее шайке психов.
   - Поверь мне, - я кладу руку на плечо незнакомцу и киваю, - Господь на нашей стороне.
   Тут же Ярый отстреливает ему пакет кокса и лыбится:
   - Или мы на его.
   Парень уходит, а я в нетерпении прикусываю губы. Так и представляю себе, как делаю из любимой машины блондина - смятый бейсбольный мяч. Нервно вываливаю из старой сумки цветочные прокладки, прошу парней принести баллончики, две канистры с водой и селедку.
   - И увеселительного порошка, - добавляю я, почесывая нос. - Мне крайне необходимо вдохновение.
   - Ты читаешь мои мысли, - хихикает Ярослав. Вытаскивает из кармана пакетик, смятую бумажку и отсыпает мне тонкую полоску. - По чуть-чуть. Иначе придется полночи откачивать друг друга.
   - Не бойся, - вдыхаю порошок и блаженно закрываю глаза, - я никому не позволю вас обидеть.
   Мы распаковываем прокладки и держим их в воде до тех пор, пока они полностью не набухают. Потом заваливаем ими машину: багажник, бардачок, карманы на чехлах, сидушки и коврики. Саша усердно топчет селедку, прячет ее в проеме между сидением и дверцей.
   - Что ты делаешь? - недоумевает Ярый. Его волосы похожи на пожар, который вдруг загорелся и не планирует тухнуть. - Совсем нанюхался, да? Как в старые, добрые времена.
   - Так быстрее завоняется.
   - Что?
   - Сам подумай. Я ее кишки наружу выпотрошил. Естественно, вонь будет уже завтра стоять невыносимая.
   - Он прав, - рисуя баллончиком огромную букву "Д" на лобовом стекле, тяну я. - Так круче. Протухнет быстрее.
   - Идея моя, а выделываетесь вы.
   - Никто тебе и не мешает выделываться.
   - Ну да! Ты постоянно этим занимаешься.
   - Чем занимаюсь?
   - Приписываешь себе мои идеи.
   - Да неужели? - вспыхивает Саша и смеется. - Наркота совсем тебе мозги выела.
   - Сам ты себе мозги выел!
   Они еще что-то орут друг другу, хохочут, а я вдруг замечаю нечто знакомое на переднем сидении. Недоуменно морщу лоб, залезаю в салон и касаюсь пальцами мягкой, багровой ткани. Грудь ошпаривают колючие чувства. Ошеломленно и озадачено я понимаю, что это кусок от моего вечернего платья. Что за фигня? Что за чушь собачья? Он псих? Маньяк? Кретин! Идиот! Ублюдок! Тварь! Я взрываюсь криком и резко выпрыгиваю из машины. Вспоминаю, как его руки пытались раздвинуть мне ноги, как его язык лез ко мне в рот и со всей силы вонзаю кулак в идеально отполированное стекло. Оно даже не трескается. Тогда я пробую еще раз. И еще. Бью ногами, всем телом. Ору и сражаюсь с ветряными мельницами, искренне полагая, что дерусь с настоящим чудовищем.
   - Зои.
   - Нет! - я нападаю и нападаю. Царапаю пальцами стекла автомобиля, его двери, бью шины, бампер, и все это время вытираю с глаз ядовитые слезы, прожигающие кожу. - Тварь!
   - Зои, пожалуйста.
   - Нет, нет!
   Что мне теперь делать? Как жить дальше? Реальность падает на мои плечи, и две недели тотального запоя, наркоты, сигарет, вечеринок выпадают из жизни, словно их и не было. Я вижу свое бешеное отражение в тонированном стекле и луплю по нему кулаками изо всех сил потому, что больше Димы я теперь ненавижу лишь саму себя. За то, что не сумела убежать. За то, что не сопротивлялась. За то, что позволила этому случиться и живу дальше. Кто-то сзади обнимает меня за талию, а я продолжаю вырываться, не желая больше останавливаться. Теперь я никогда не опущу руки. Никогда не позволю течению нести меня в неясном мне направлении! Не позволю кому-то выбирать за меня! Унижать меня! Ломать меня!
   - Зои, - на сей раз кричит и брат. Он сдавливает меня слишком сильно, и я начинаю кашлять, - хватит! Перестань!
   - Саша, - цепляясь за его имя, тяну я, - Саша, мне плохо. Мне больно!
   Я, наконец, поворачиваюсь к нему лицом и утыкаюсь носом в грудь. Ярый молча стоит в стороне и не двигается. Смотрит на нас, а меня так и шатает, словно на улице сильный ветер.
   - Я с тобой, - шепчет брат. - Все хорошо.
   - Нехорошо.
   - Мы справимся. Слышишь?
   - Как забыть о том, что постоянно рядом?
   - Никак. Надо просто смириться.
   - Я не могу смириться.
   - Сможешь, со временем. А сейчас не плачь, прошу тебя. Я не могу на это смотреть.
   - И я не могу. Прости. - Закрываю ладонями лицо и глубоко вдыхаю воздух. - Мне жутко стыдно. Я схожу с ума. Эти мысли..., они взрываются в моей голове, пульсируют...
   - Подумай о чем-нибудь другом.
   - О чем?
   Брат вдруг усмехается.
   - Обо мне, конечно. - Бесит, что он смеется в такой момент, но вместо злости, я внезапно испытываю облегчение.
   Приступ отходит. Невольно улыбаюсь и бурчу:
   - Нашел, о чем думать.
   Внезапно на мои плечи ложатся еще чьи-то руки. Они крепко стискивают часть меня, часть Саши. Ярослав выдыхает и касается колючим подбородком моей щеки.
   - Вы такие милые, - лепечет он. Сильнее обнимает нас и мечтательно растягивает губы в улыбке, - мой брат - идиот. Единственная от него польза - наркота, которой он закупается в Мексике.
   - Отличная польза, - подбадривает Саша.
   - Возможно. Но от него не пахнет также вкусно, как от Зои. И еще мы не можем тискаться и пускать телячьи нежности.
   - Определенный минус.
   Мы кладем одеяло на лобовое стекло Тойоты, достаем выпивку, орехи, печенье и ложимся на капот. Саша укрывает меня вторым покрывалом, затем тянет на себя правый угол, а Ярый, завистливо, левый. Так и лежим на горячем металле, рассматривая ночное, махровое небо, которое из-за алкоголя кажется живым. Плавающим. Хотя, кто знает, может, так и есть. А мы просто разучились подмечать подобные вещи. Отпиваю отвратительное, горько пойло и кривлю губы:
   - Гадость.
   - Лекарство, - поправляет меня Саша. Отбирает бутылку и тоже делает глоток. - Сегодня мы столько безумств сотворили. Но знаете, я впервые почувствовал себя живым. Дикость.
   - Не нюхай больше, - язвительно поучает Ярый. - Это пафосно влияет на твой мозг.
   - Рот закрой!
   - Что?
   - Я раскрываю тебе душу, - пьяно бормочет Саша, - а ты как всегда портишь мне кайф.
   - Мы с мамой любили смотреть на небо, - внезапно отрезаю я, и парни по бокам замирают. Пялятся на меня, а я не обращаю внимания, продолжая также пристально и завороженно наблюдать за небом, которое сегодня греет меня сильнее ребят и даже сильнее алкоголя. Оно удивительно синее. Не черное. И от того в груди все переворачивается, скручивается и горит в истошных чувствах, ведь синий - больше не обычный цвет. - Мы ходили в парк аттракционов, брали билеты на чертово колесо, и крутились больше часа. Накупали всякой дряни, включали музыку - у нас с ней всегда вкусы совпадали - и не замечали, как наступал рассвет. Я думала, эти моменты вечны. Что они никуда не денутся. Что я всю жизнь буду ходить с мамой на это чертово колесо, и нас ничто не сможет разлучить. Мамы больше нет. А мне все кажется, что я до сих пор на небывалой высоте. И меня вот-вот притянет вниз. И я разобьюсь потому, что без нее не умею летать.
   Вытираю глаза. Упрямо поджимаю губы и смотрю вверх, ожидая помощи у темной мглы, которая кроет в себе гораздо больше, чем может показаться. Но помощи нет. Мне становится жутко одиноко. Будто рядом не сжимает мою руку Саша. Будто рядом тяжело не дышит Ярый. Я одна во всем мире. На этом огромном, крутящемся шаре. И никому нет до меня дела. Мы цепляемся за близких, потом их теряем, потом оказываемся в тупом, отчаянном одиночестве и больше никого не любим. А зачем, если все уходят. А зачем, если это так сложно. Я хотела бы верить, что когда-нибудь пустота заполнится. Заполнится чувствами к человеку, а не временем. Ведь оно не лечит. Это самообман! Иллюзия! Оно сшивает. То пространство, что отведено для эмоций, исчезает с каждым потерянным нами близким человеком. И исчезает не потому, что не находится родственной души для уголка в сердце, а потому, что в сердце больше не находится уголков для родственной души. С рубцами, запечатанное долгими годами оно больше никого к себе не подпускает. Так неужели и я вскоре совсем прекращу чувствовать? Неужели я всегда буду испытывать безрассудное одиночество.
   Неожиданно звонит сотовый. Ярый закатывает глаза к небу и рычит:
   - Меня ищут.
   - Мамочка? - Саша начинает хохотать. - О, мой сыночек, где же ты? Куда же ты пропал? Неужели до сих пор учишь геометрию? Алгебру? Французский? Обществознание?
   - Нет, нет, мамочка, - подыгрываю я, понизив голос, - я изучаю историю происхождения сложного эфира, обладающего психостимулирующим действием.
   - Химию, значит? Тогда ладно, учись. - Продолжает смеяться брат, и мы одновременно сгибаемся от смеха.
   - Очень смешно. - Рявкает Ярослав и толкает меня в бок. - Вы обкурились.
   - Так и есть!
   - Так, все, заткнулись. Тише! Да, мам?
   Парень спрыгивает с капота, отходит в сторону, а мы с Сашей резко затухаем, внезапно осознав, что нас никто не ищет. Может, Константин уже выбросил мои вещи из дома, а сына поджидает с толстенным, кожаным ремнем?
   - Как думаешь, они злятся?
   - Скорее всего. - Брат кивает. Кладет голову мне на плечо и со свистом выдыхает теплый воздух. Удивительно, как мы стали близки. Так привычно ощущать его свежий, мыльный запах, слышать его голос, видеть его безобразные веснушки. А мы ведь знакомы едва месяц. Но я уже не представляю, как жила без него раньше. Да, пустота не уходит. Однако дышать легче, когда он рядом. Будто Саша моя кислородная маска. - Думаешь, Соня вернется?
   Растерянно поджимаю губы. Я не знаю, что ответить. Мне бы хотелось верить в то, что она в порядке, правда, уже тон Сашиного вопроса кажется мне неверным. В конце концов, вряд ли Софья осознанно ушла. Уверена, здесь нечто другое. Нечто ужасное и трагичное. Живот скручивается от неприятных мыслей, и я задумчиво замираю: вдруг ее уже нет в живых?
   Ярослав возвращается с кислым лицом. Кидает в меня сотовый и рычит:
   - Родители!
   - Осторожно! - я ловлю телефон в воздухе и недовольно спрашиваю, - убить меня решил? Займи очередь.
   - Мама никак не угомонится. Хочет, чтобы я вернулся домой.
   - Давай, я ей позвоню и скажу, что ты уже взрослый чувак и способен сам контролировать свою картонную жизнь! - Саша с вызовом улыбается. - Пора поставить предков на место!
   - Не вздумай.
   - С чего вдруг? А? - Брат выхватывает из моих рук телефон и спрыгивает с капота. - Так-так-так, что тут у нас. Где же номер мамочки?
   - Эй! - злится Ярый. - Прекрати! Ты обкурился, парень! Хочешь, чтобы с меня кожу живьем сняли, да?
   - Я просто скажу: мой друг - личность! Он нуждается в независимости и свободе. И вы обязаны оставить его, наконец, в покое.
   Парни бегают вокруг машины, а я громко вздыхаю:
   - Хватит уже. Надоели!
   - Отдай телефон! - вопит Ярослав, поправляя пышную шевелюру. - Слышишь?
   - Огоо!
   Саша вдруг замирает. Недоуменно вскидывает брови и выругивается. Я с любопытством изучаю его физиономию, и уже собираюсь спрыгнуть с капота, как вдруг слышу:
   - Теслер? У тебя есть телефон Теслера?
   Брат смотрит на Ярого. Ярый смотрит вдаль на кривой, плавающий горизонт. А я почему-то вспыхиваю, будто спичка. То ли от жгучей ненависти, то ли от странной радости, ведь я вновь пересеклась с человеком, мысли о котором пыталась искоренить, но память, о котором хотела отчаянно оставить. Округляю глаза и шепчу:
   - Теслер?
   - Да, тот самый, что подставил тебя, - рявкает Саша и вновь переводит взгляд на друга. Ярослав же не реагирует. Разглядывает небо, пошатывается от слабого, теплого ветра, и тянет тишину за вожжи, будто ждет спасительного двадцать пятого кадра. - Откуда у тебя его номер?
   - Какая разница.
   - Он же псих. Ты сам мне рассказывал.
   - И что теперь? Никогда не помешает знать того, кто способен решить твои проблемы в два счета. Особенно, в нашем положении.
   - Он людей убивает, - нервно улыбается Саша, - ты же помнишь об этом?
   - Ну, убивает. И что теперь? Я ведь не звонил ему и не заказывал никого. Это так. На всякий случай. - Ярослав подходит к Саше и на выдохе вырывает из его рук сотовый. - Мой папа хотел, чтобы я был защищен.
   - Так это еще и папаша постарался?
   - А ты что думал? Решил, что я блин сам подошел к Теслеру и попросил его телефончик?
   - Откуда мне знать! - заводится брат и удивленно пожимает плечами. - Безумие какое-то. В твоем телефоне записан номер киллера, чувак! Вот уж дела!
   - Не визжи так. Иначе позвоню ему и скажу, чтобы он прострелил твою веснушчатую рожу. Он ведь сможет, ясно? Не играй с огнем.
   - Я жу-у-утко испуган.
   - Позвони.
   Парни резко оборачиваются и синхронно вскидывают брови, а я медленно сползаю с капота и улыбаюсь, соблазнительно прикусив губу. Не знаю, что именно так терпко действует на мою голову - алкоголь или представление о синих глазах наемника - но я неожиданно отчетливо понимаю, что хочу сыграть в игру. В игру с Теслером. И, желательно, чтобы в конце этого эпичного сценария он осознал, как неправильно поступил, равнодушно бросив меня на растерзание сумасшедшему психопату.
   - Я ведь не просто так оказалась на вечеринке. Это он меня привез. Он убил того мужчину.
   - И? - растерянно спрашивает Ярый.
   - И значит, что в списке должно быть не три человека, а четыре.
   - Четыре, - будто эхо повторяет Саша. Затем поправляет волосы, кивает, отворачивается, вновь кивает и вопит, - ты рехнулась? Решила блин отомстить наемнику? Серьезно? Зои! Да ты в своем уме? Он же прикончит всех нас!
   - Он не сделает этого бесплатно, - я легкомысленно отмахиваюсь. - Только за большие деньги. Можешь, не беспокоиться.
   - Я - пас.
   - Я тоже, - соглашается Ярый, и тогда я недовольно хмурю лоб. Связалась блин с трусами, которые боятся даже собственного подвыпившего отражения! Естественно, никто из них не согласится на подобное безумство.
   - Перестаньте, - умоляющим тоном тяну я. - Это же весело!
   - Весело получить пулю в лоб?
   - Весело обвести этого ублюдка вокруг пальца! Он - обычный человек. У него есть слабые места, есть прошлое, и...
   - Ты совсем обкурилась. - Саша грузно выдыхает. Переводит взгляд на Ярого и медленно кивает, - домой?
   - Ага. Поехали, пока она не выдумала еще что пострашнее.
   Закатываю глаза. Парни убирают вещи, решают оставить черное Ауди Болконского прямо здесь, посреди пустыря и запрыгивают в салон Тойоты. Я же неохотно следую за ними. Сажусь сзади, скрещиваю на груди руки и туго-соображающим мозгом пытаюсь понять, что же со мной происходит. Какого черта меня так колотит. Почему я так реагирую на любую информацию о Теслере? Он - обычный человек, более того ужасный. Мне не стоит о нем думать, не стоит хотеть причинить ему боль, отмстить, отыграться. Это мне же выйдет боком! Однако нечто необъяснимое таится внутри моей грудной клетки, и я не могу сопротивляться. Как не пытаюсь.
   Вдруг вижу телефон Ярого рядом со своими пальцами, и тут же замираю.
   "Это знак" - говорит мой пьяный внутренний голос. Я лукаво улыбаюсь, смотрю, чтобы парни не заметили искр в моих хитрых глазах, и хватаю сотовый. Все происходит слишком быстро, необдуманно, стихийно. Я просто начинаю бегать пальцами по клавиатуре и печатаю первое, что приходит в голову.
   "Есть заказ. Письмо анонимно, деньги переведут на счет в банке".
   Застываю. Смотрю то на брата, то на дисплей, то на дрожащие руки и жду чего-то такого, что перевернуло бы всю мою жизнь. Ну, или хотя бы того, что сделало бы ее немного веселей и безрассудней. Однако сомневаюсь, что ответ обрадует мое обкуренное эго. Ничто не сделает день светлым, если на небе нет солнца. Хоть стирай ластиком тучи, хоть дорисовывай желтый цвет. На черном ни черта не видно. И ответ Теслера не прольет успокоение на мою брошенную душу. Боюсь, он лишь сильнее разожжет огонь беспомощной ненависти по отношению к каждому, кто пытается сделать мне больно.
   Телефон вибрирует. Я ошеломленно открываю сообщение и читаю:
   "Сначала имя - затем сумма".
   Какой лаконичный ответ, Андрей. Ничего лишнего. Лишь голый расчет. Это начинает злить меня еще сильнее. Я прикусываю губу и отсылаю новый текст: Зои Регнер. Посмотрим, что теперь он скажет. Сколько стоит моя смерть? За какую круглую сумму он готов выбить из моей головы всю дурь? Почему-то хихикаю. Дурь ведь буквально засела в моей голове. Возможно, ее и не помешало бы ликвидировать из мыслей.
   Сотовый вновь вибрирует, и я смело открываю сообщение. Любопытство скручивает живот в сотни, связанных нитей, время замирает, азарт полыхает перед глазами, а я вдруг читаю:
   "Не интересует".
   Что? Растерянно откидываюсь на сидении. Не может быть. Вновь просматриваю текст, вожу по нему пальцами, приближаю к лицу, отдаляю от лица, и недоуменно хмурю лоб. Он отказался? Но почему? Обозленно стискиваю зубы. Значит, на такое мы не способны? Кишка тонка? Или что? В чем проблема? Недовольно вновь барабаню по клавиатуре.
   "Деньги неважны. Называй любую цену".
   - Что ты там делаешь?
   - А? - я резко прижимаю телефон к себе и наклоняюсь немного вперед, чтобы Саша не смог его заметить. - Что ты говоришь?
   - Чего замолчала?
   - Да, просто сижу. А что?
   - Мы думаем сходить в кино на выходных. На какой-то триллер...
   - Ага, хорошо. Давайте.
   Я киваю, вновь откидываюсь назад и абстрагируюсь. Плевать мне на кино! Смотрю на дисплей. Вдруг он уже ответил? Так и есть. Сообщение короткое, зато весьма информативное.
   "Нет".
   - Вот же ублюдок.
   Не понимаю, почему злюсь. Парень вроде бы как отказался выпотрошить все мои мозги на асфальт центральной Питерской улицы. Но почему? С какой стати ему отнекиваться от выгодной сделки? Господи, да что с этим Теслером не так? Что у него творится в голове? Он хладнокровный, ненормальный наемник, периодически спасающий особо невезучим неженкам жизнь. Абсурд.
   Я удаляю историю сообщений и кидаю телефон Ярого в самый дальний угол салона. Не думаю, что парень догадается. В конце концов, не только я пользовалась его личным запасом снежного порошка. Вздыхаю. В груди странное чувство, будто мне только что признались в чем-то секретном. Я прикусываю губу, смотрю в окно, пытаюсь отвлечься, но то и дело думаю о переписке с Андреем. Почему он отказался? Неужели убить меня - невыгодное дело. А, может, это Дима держит персонал под крылом и не хочет, чтобы его любимая игрушка осталась с пробитым черепом? В таком случае ясно, почему парень отказался от сделки, пусть в глубине души я и не верю в то, что Теслер, действительно, способен подчиняться.
  
  
   ГЛАВА 14.
  
   - Зои! Зои!
   Они выкрикивают мое имя, что само по себе дикость. Откуда они вообще его знают, ведь я - изгой, меня ненавидят и бла-бла-бла. Однако добрая половина толпы рвет глотку именно за мою победу, и я со свистом дергаю брюнетку за волосы, набравшись от них яростной энергии.
   - Сволочь! - Аня верещит, впивается ногтями мне под кожу, и я отскакиваю, чтобы вдруг не остаться без глаз. - Психопатка!
   Я психопатка? Я? Да я просто самый адекватный блин человек в этом чертовом лицее! Иначе вместо драки, я бы понеслась в магазин за ружьем и вернулась уже не волосы рвать!
   - Тебя посадят! - шипит она.
   - Мне нет восемнадцати.
   - В колонию для несовершеннолетних!
   - Размечталась.
   Вытираю вспотевший лоб, одергиваю руки и готовлюсь вновь напасть, как вдруг слышу голос директрисы. Толпа расступается, словно в коридор пришла не Любовь Владимировна, а сам пророк Моисей, и уже через миллисекунду я встречаюсь взглядом с ее круглыми, налитыми злостью глазами. Она не двигается. Испепеляет меня черными точками и ждет какого-то развития, но мне вдруг лень оправдываться. Я просто пожимаю плечами и говорю:
   - У нас тут вышло небольшое недоразумение.
   На ее кривых губах так и застывает вопрос - или что похлеще - но она не успевает произнести и звука, как вдруг к ней тулится Аня.
   - Она неуравновешенная! - гортанно вопит брюнетка. - Ее надо срочно изолировать от людей! Исключить! Выгнать к чертовой матери!
   - Анна.
   - Она накинулась на меня! Я ничего не сделала!
   - Ты говорила про мою маму, - холодно напоминаю я и делаю шаг вперед, чтобы все ее органы вновь сжались в клубок. - Когда-то в столовой я промолчала. Теперь - пеняй на себя.
   - Идиотка! Ты поцарапала мне лицо! Ты...
   - Тихо, - рычит Любовь Владимировна. Она пронзает брюнетку снисходительным взглядом, а затем смотрит на меня так, что я готова провалиться сквозь землю. К счастью, совесть я потеряла в тот же день, что и девственность, поэтому вместо страха я ощущаю внеземную скуку. - Зои, идемте со мной.
   - У меня сейчас литература. А опаздывать на уроки - гнилое дело, вы же понимаете.
   - Зои, - рявкает директриса, - живо.
   Я вздыхаю. Подхватываю с пола рюкзак и небрежно закидываю его к себе на плечо. Люди удивленно рассматривают мое лицо, мои руки, взлохмаченные волосы, но я лишь подмигиваю каждому, кто напрямую встречается со мной взглядом, и иду дальше.
   Аня кидается к своей похожей подружке. Они обнимают друг друга за плечи и выглядят безумно несчастными, будто я разрушила их жизни. Если бы. Когда я прохожу мимо их третей черноволосой копии, она отрезает:
   - Слышала, ты ублажала своим чудным ротиком всю нашу футбольную команду.
   - О чем ты говоришь? Я бы ни за что не оставила тебя без работы.
   Теперь страдальческих лиц больше. Отдаляюсь от толпы, испепеляю уставшим взглядом костлявую спину директрисы и глубоко выдыхаю: когда же на моем пути объявится человек, действительно вникающий в суть дела; не ориентирующийся на сплетни больных подростков; не зацикленный на деньгах; искренне желающий разобраться в проблеме, а не скинуть всех собак на крайнего невезунчика. Я знаю: драться с Аней было полным идиотизмом. Но как иначе? Она пускала пошлые шутки в адрес моей мамы. Я должна была постоять за себя, и я бы сделала это вновь, повторись день заново. Более того, я бы накинулась с кулаками даже на всеми обожаемую директрису, если бы та не вовремя открыла свой кривой рот.
   Мы проходим в уже знакомый мне кабинет. Любовь Владимировна закрывает за собой дверь, приближается к столу и спрашивает:
   - У меня чисто?
   Недоуменно вскидываю брови.
   - Что, простите?
   - В моем кабинете убрано, Зои?
   - Наверно, - я растеряно пожимаю плечами. - Как это относится к тому, что ваша тупая ученица обозвала мою маму шлюхой?
   - Здесь чисто потому, что я не скапливаю мусор. Так, как думаешь, может, и тебя стоит депортировать обратно в родной город, где вся школа стоит столько же, сколько одна жалкая керамическая ваза на моем столе?
   Теперь мы смотрим друг на друга, и не знаю, что там эта женщина пытается показать мне своим ледяным взглядом, но я почему-то усмехаюсь.
   - Вы пугаете меня?
   - Предупреждения закончились.
   - Да, что вы говорите. - Я театрально скрещиваю на груди руки. - Правда? Все при все?
   - Зои, это недопустимо!
   - Я просто дала сдачи.
   - Анна никогда бы не подняла руку первой.
   - Да она просто избалованная, тупая девка, которая привыкла, что ей все как с гуся вода! Она ведь оскорбила мою маму! И я блин рада, что хотя бы попыталась размазать ее покрытую тоником рожу по блестящему, мраморному полу! Это справедливо.
   - Не тебе решать.
   - Кому же? Вам? Да вы ей ни слова не сказали!
   - Не она лезла в драку.
   - Она перешла все границы!
   - Зои...
   - Боже, черт, послушайте себя! Что вы делаете? Вам непротивно? Вы каждый день лижите этим кретинам задницы. Опомнитесь, они...
   - Довольно! - директриса кидает в мою сторону молнии и грозно морщит брови. Она указывает на меня пальцем, подходит ближе и шипит. - Ты должна либо жить по их правилам, либо вообще не просовывать в этот мир свой любопытный нос потому, что ничего хорошего из этого не выходит. Храбрецы не всегда побеждают. Да, и что такое победа? Ты хочешь биться против всех? Против каждого? Ты не сможешь. Эта школа - не место для таких, как ты. И это не оскорбление. Это просто разделение. Ты нам не подходишь, и ты должна уйти.
   - Исключаете меня?
   - Исключаю.
   - За два месяца до экзаменов?
   - Ты прекрасно понимала, на что идешь, когда избивала бедную девочку.
   Бедную девочку? Наверно, я язык проглотила потому, что все слова застревают в горле. Я смотрю на эту женщину, молчу и внезапно понимаю, что разговариваю с гнилой, протухшей массой, от которой уже вовсю разит бессмыслием.
   - Как скажете.
   Я легкомысленно взмахиваю руками и бегу вон из кабинета, на самом деле внутри сгорая от тупой безнадеги. Что же мне теперь делать? Черт, черт! Придется срочно регистрироваться в новой школе, подавать документы, заново поглощать программу. Более того, на носу экзамены и если я их провалю - прощай свободная жизнь. Придется сидеть на шее у Константина еще долгие годы, или сбежать и зарабатывать на жизнь как мама.
   Прикусываю губы. Хватаюсь руками за лицо и порывисто тяну волосы вниз, будто пытаюсь освободить себя от ненужных мыслей. Мне противен этот лицей, противны эти дети, их правила, законы, сплетни, но я должна учиться, чтобы поступить в институт. Должна! О чем я только думала?
   Неожиданно вижу Диму.
   - Черт! - Только его мне не хватало. Он хищно улыбается, наверняка, собирается подойти и напомнить о том, как засовывал свой скользкий язык мне в рот. А меня внезапно пробирает дикая, безумная злость. Я хочу его уничтожить, хочу стереть его с лица земли, хочу, чтобы ему было больно, плохо, тошно, паршиво. Чтобы каждый день он просыпался и жалел о том, что когда-то перешел мне дорогу. Что ж. Я уже по уши в дерьме. И мне уже нечего терять. Так если играть - то играть по крупному, верно? Вместо того чтобы унестись прочь, я неожиданно притормаживаю и медленно приближаюсь к блондину. Поправляю пальцами его воротник, затем галстук и соблазнительно прикусываю губу.
   - Как прошел день?
   Дима удивленно вскидывает брови. Пожалуй, я впервые вижу на его лице нечто подобное. Однако изумление быстро исчезает. Уже через пару секунд. Его губы сжимаются в тонкую полоску, и он резко притягивает меня к себе.
   - Понравилось разъезжать на моей тачке, лгунья? - тянет он тихо, а я почти слышу, как внутри него играет дикая злость.
   - Очень. Правда, теперь боюсь, тебе придется с ней попрощаться. Как и нам с тобой.
   Дима молча сверлит меня взглядом. Изучает, чего-то ждет, но чего? Я больше не буду плакать и больше не убегу, не позову на помощь.
   - Пойдешь на панель, как твоя мамочка? - неожиданно спрашивает он, а у меня внутри все вспыхивает, как при яром пожаре, однако вместо того, чтобы отскочить назад, я вдруг сильнее прижимаюсь к его телу. Ближе. И еще. Пока он не начинает смотреть на меня как тогда, в ту самую ночь. Его глаза сверкают ничем иным, как разъяренной похотью. Она почти граничит с безумием. С помешательством. О, да. Его глаза именно безумны. Они бегают по мне, словно я большой смачный кусок самого вкусного торта.
   - Молчишь, - протягивает он, ухмыляясь, - правильно. Молчи.
   - А что ты сделаешь? Ударишь меня? Изнасилуешь? - я нагло ему подмигиваю, пусть внутри и сгораю от сумасшедшей, дикой злости, а на глаза наворачиваются слезы. Приближаю свое лицо к его подбородку и облизываю его губу - медленно, тягуче, будто я и вправду самая настоящая шлюха. - Валяй. Плевать я на тебя хотела. И на твои угрозы. И на все, что ты можешь сделать. Да хоть убей меня, мне все равно. Веришь?
   Провожу ногтем по его щеке, а затем по губам. Дима не может сказать ни слова. Не знаю, что с ним. Наверное, мое поведение его ошеломило. Что ж, меня оно ошеломило не меньше. Интересно, что было в наркотиках, которые я вчера принимала?
   - Не скучай, - шепчу я прямо ему в губы, - надеюсь, мы никогда не встретимся.
   И ухожу.
   Сначала иду медленно. А затем уже на улице срываюсь на бег. Несусь в сторону заднего двора, останавливаюсь около металлического изгородья и взвинчено поправляю волосы. Что это было? Что я вообще сделала? Господи, я сошла с ума. Я рехнулась.
   Достаю сигарету, нервно ее поджигаю и делаю глубокую затяжку. Невольно бросаю взгляд на то место, где мы когда-то стояли с Соней, где она пыталась прикончить меня, привив опасную зависимость, и где открылись ответы на вопросы, породившие еще более запутанные вопросы, требующие новых ответов. Закрываю глаза, откидываю назад голову и протяжно выдыхаю.
   Мне ни за что не прийти в себя. Жизнь в этом месте - сплошной туман. Я, будто во сне, брожу по стеклянным коридорам школы, по блестящим, горизонтальным улицам города, и мне ничего неясно, но я не могу остановиться. Все иду и иду, и погружаюсь в мутный, смазанный ком из событий, тайн, кошмаров. Затем пытаюсь отмахнуться от клочьев дыма, но у меня ничего не выходит. И я только сильнее запутываюсь, сильнее заблуждаюсь. И в итоге оказываюсь окутанной в плотный слой неразберихи, больше похожий на сон, нежели на реальность.
   - Черт, - взвываю я, опустив руку с сигаретой, - что я делаю.
   Выбрасываю окурок, тушу его носком балеток и заправляю за уши волосы. Я совсем с ума сошла. Меня исключили из школы. Я набросилась на парня, лишившего меня девственности. И теперь я топлю горе в никотине, будто не слышу в голове упрямый голос мамы, осуждающий каждую горькую затяжку.
   Я собираюсь уйти, когда выпрямляюсь и вдруг вижу Теслера. Он стоит в нескольких метрах от меня и не двигается, будто ждет, что я сама кинусь к нему в объятия. Но нет, черт подери. Ни сегодня. И никогда. Я так зла: зла на этот день, на эту школу, на Диму, директрису, на себя, что могу поджигать предметы взглядом.
   - В чем дело? - рявкаю я, сделав пару шагов к нему навстречу. Теперь мне не страшно. Пожалуй, мое безумие поглотило каждый лоскуток ужаса. - Очередной заказ? Куда теперь мы поедем? Может, я просто расплачусь прямо здесь, с тобой, и дело с концом?
   - Вряд ли у тебя есть столько денег.
   - Я и не деньги имела в виду.
   Андрей вытаскивает руки из карманов и быстро приближается ко мне, будто собирается напасть, но мне плевать. Я даже не пытаюсь сорваться с места. Вскидываю подбородок и смотрю ему прямо в глаза, ощущая безумный прилив адреналина. Уже через секунду парень со стуком припечатывает меня к стене здания, ставит руки по обе стороны от моих плеч и кривит губы. Впервые я вижу на его лице нечто похожее на улыбку. Или это оскал?
   - Вчера мне пришло сообщение.
   - Правда?
   - Да. Предлагали деньги за твою смерть.
   - Какой кошмар, - я буквально задыхаюсь от переизбытка чувств, но не отвожу глаз в сторону. Упрямо смотрю на Андрея и дышу ему прямо в лицо. - Что тут скажешь. Я популярна.
   - Вычислить номер было не так уж и сложно. - Теслер пронзает меня испепеляющим взглядом и вновь кривит губы, - знаешь, что твой друг хочет тебя убить?
   - Не может быть! Правда? - я театрально охаю. - Какой ужас!
   - Ужас в том, что он тоже ничего об этом не знает.
   Соблазнительно улыбаюсь. Прикусываю губу и собираюсь прикоснуться пальцами к острому, гладко выбритому подбородку Андрея, как вдруг он грубо отталкивает меня назад и рычит:
   - Никогда не шути со мной, Зои.
   - Как мне страшно, - морщась от боли в спине, хриплю я. - Думаешь, меня напугает твой свирепый голос? Или грозный вид? Да будь оригинальней и задуши меня всепоглощающей любовью!
   - Ты под кайфом? Что это? - он потрошит карманы моей юбки и достает пакетик с белоснежным порошком. - Серьезно?
   - Еще как. Правда, сегодня я не успела им насладиться. Может, присоединишься? Или ты не нюхаешь на работе? Только в баре, со шлюхами. Хотя, стоп! Подожди! - нервно хихикаю и кладу ладони на его твердые плечи. - Ты ведь обратился точно по адресу!
   - Что ты несешь? - вспыхивает Теслер и сбрасывает мои руки вниз. - Кто заставляет тебя принимать это? Он?
   - Он?
   Андрей нервно оглядывается, а я ошеломленно вскидываю брови.
   - Неужели ты взволнован? Тебя беспокоит, пичкает ли Дима меня наркотой? О, нет. Так далеко мы с ним еще не заходили.
   - Но ты принимаешь.
   - Совсем немного.
   - И делаешь это добровольно?
   - Это единственное на что я решилась по собственной воле.
   Парень продолжает испепелять меня недоуменным взглядом, а я лишь улыбаюсь, пытаясь казаться легкомысленной, непринужденной, внутри сгорая от безумия и горькой обиды. Меня так и тянет кричать во все горло, но я молчу и от того испытываю томное головокружение, будто одновременно со здравомыслием из меня вышел весь воздух. И я бы справилась с гневом, я бы сумела сдержать этот пожар в груди, если бы вдруг Теслер не сказал:
   - Понятия не имею, о чем ты.
   У меня землю из-под ног выбивает. Я смотрю на парня, вижу в его глазах это лживое, тупое равнодушие и больше не могу игнорировать злость и ярость, взорвавшиеся где-то между легкими. Толкаю Андрея в грудь и вспыхиваю:
   - Не понимаешь? - затем вновь ударяю его, гораздо сильнее, правда, парень едва ли это чувствует. - Тебе объяснить? Объяснить, что ты привез меня не для того, чтобы я с Димой позанималась математикой? Объяснить, что он с нетерпением ждал меня, а затем отлично провел время? Ты бросил меня!
   - А были варианты?
   - Мог меня увезти.
   - Зачем?
   - Затем, что понимал, что последует дальше!
   - Меня это не касается.
   - Тогда зачем ты здесь? - на выдохе кричу я. - И почему отказался от сделки? Если тебя ничего из этого не касается, какого черта ты тут стоишь?
   - Не твое дело, - глаза у Теслера огромные и синие, и они прожигают меня насквозь, и я как не пытаюсь - не могу сопротивляться. Злюсь все сильнее и сильнее, падая в изощренные, черные сети. Парень вновь придавливает меня к стене и рычит, - чего ты добиваешься?
   - А чего ты хочешь? - вспыхиваю я, пошатываясь от такой опасной близости. - Меня тошнит от тебя! Ты трус! Мерзкий ублюдок!
   - Что еще скажешь?
   - Ненавижу тебя!
   - И все? - он практически прикасается носом к моему лицу. - Это все, что накопилось у тебя за день? Может, объяснишь, зачем ты вчера отправила мне свое имя?
   - Хотела посмотреть тебе в глаза!
   - Ты сейчас в них смотришь. И что видишь?
   Я поджимаю губы. Хочу заорать, что вижу равнодушие, холод, отстраненность, что вижу ненормально, чокнутого кретина, испортившего мне жизнь. Но вдруг не могу вымолвить и слова потому, что, прежде всего, вижу синие глаза человека, когда-то подарившего мне драгоценные минуты свободы и спокойствия, будто не умирала мама, будто я не переезжала в другой город. Будто у меня все хорошо.
   - Что молчишь? - злится Теслер, нависая надо мной, словно туча. Он тяжело дышит, а я смотрю в его глаза и не могу оторваться. - Что ты видишь? Скажи, - требует он. - Что?
   - Ничего.
   Парень так сильно стискивает зубы, что я замечаю, как двигаются его острые скулы. Он приближается ко мне еще сильнее, притрагивается носом к моей щеке и спрашивает:
   - Что ты сказала?
   - Сказала, ничего, - прикусываю засохшие губы и невольно касаюсь пальцами его гладкого подбородка. Теслер тут же закрывает глаза, выдыхает, а я вдруг ощущаю, как сотни мурашек проносятся по моей спине. Моргаю. Ощущаю жар в тех местах, где соприкасаются наши плечи, и замираю, когда Андрей поднимает свой пронзительный взгляд.
   С удивительной растерянностью он осматривает мое лицо, морщится, а затем отрезает:
   - Я мог убить тебя.
   - Но не убил.
   - Вопрос времени.
   - Какого времени? Ты не сделаешь этого.
   - Сделаю.
   - Тогда попробуй, - вскидываю подбородок и застываю, вдохнув в легкие его мятный, свежий запах, - попробуй.
   Он тяжело дышит. Смотрит сначала в мои глаза, затем на мои губы, шею, и я едва не валюсь без сил, испытывая ноющее притяжение. Хочу отмахнуться от него. Хочу выкинуть лишние мысли из головы, ведь этот человек - опасен. Он погубит меня!
   Но сложно сопротивляться, когда в плену держат эти синие, темные глаза, одновременно очаровывающие и притягивающие, будто магниты. И я бросаю всякие попытки борьбы с самой собой. Что бы это ни было, оно уже проникло внутрь меня. Я уже пропала.
   Наши лица слишком близко. Теслер, не отрываясь, изучает мои губы, а я дрожащими пальцами сжимаю его твердые плечи. Мне страшно, но в то же время до безумия приятно, будто я та самая птица, которая добровольно, прежде чем умереть, поет самую красивую в своей жизни песню.
   - Зои..., - шепчет Андрей, как вдруг в моей сумке взрывается рингтоном сотовый телефон.
   Мы резко отпрыгиваем друг от друга в стороны, и пугающее притяжение испарятся, растворившись в воздухе. Парень со свистом закидывает руки за голову, а я в тупом смятении достаю мобильный. Что это было? Что со мной вообще происходит? Наконец, отвечаю на незнакомый номер и откашливаюсь:
   - Да?
   - Зои? Это Наталья Игоревна.
   - Наташа? - удивленно вскидываю брови. - Здравствуйте. Не ожидала вас услышать.
   - Привет, дорогая! Как ты?
   - Нормально. А...вы?
   - Славно! Спасибо, что спросила. На самом деле, у меня нет времени на формальности, скажу прямо: есть проблемы и нам нужно срочно их обсудить. Когда ты будешь свободна?
   - Вы хотите встретиться? - я невольно бросаю взгляд на Теслера, правда, тут же резко отворачиваюсь. Протираю ладонью лицо и вздыхаю: Зои, возьми себя в руки.
   - Я бы приехала, - извиняющимся тоном, тянет женщина, - однако не могу уйти с работы. Но дело срочное и твое присутствие обязательно. Это касается того места, в котором работала твоя мама.
   - Бар? Но что случилось?
   - Ты можешь поговорить с отцом и уехать на пару дней?
   - Конечно.
   - Тогда не затягивай с билетами, хорошо? Я встречу тебе на вокзале. Пришли меня дату и время прибытия.
   Мы прощаемся, а недоумение так и скребется на душе. Какие проблемы могут быть у моего социального работника с тем местом, где работала мама? Черт. Закрываю глаза и с трудом сдерживаю в груди рычания. Вряд ли поездка в родной город хорошо отразится на моем желании жить дальше.
   - Что случилось? - вдруг спрашивает Теслер.
   Я опускаю руки и отрезаю:
   - Ничего.
   - Кто это был?
   - Социальный работник.
   - И что она хотела?
   - Встретиться. - Почему-то у меня больше нет сил на сарказм. Я устало обхватываю себя руками за талию и замираю. Ничто не сравнится с тем ужасом, который поджидает меня в родном городе. Ни унижения Димы, ни вылет из школы. Поехав обратно, я, наверняка, сойду с ума, ведь там каждый уголок, каждая улица будут напоминать мне о ней.
   - Ты поедешь?
   - У меня нет выбора.
   - И когда?
   Я перевожу взгляд на Андрея и пожимаю плечами. Какая ему вообще разница? Вряд ли его волнует то, как безжалостно и жестоко стискивают мои легкие мысли о грядущей поездке.
   - Наверно, сегодня. Из школы меня все равно исключили.
   - Тебя исключили? - Теслер подходит ближе. - Что произошло?
   - Именно то, что поджидает меня в родном городе. Одна сучка всколыхнула болезненные воспоминания. А там они повсюду.
   - Тогда останься.
   - Я не могу. Не все так просто. Лишь некоторые могут жить, не заботясь о последствиях. Остальные же сталкиваются с неприятностями и пытаются их преодолеть.
   Андрей не отвечает. Отводит взгляд в сторону, а я испуганно стискиваю зубы. Мне уже давно не было так страшно. Две недели прошли, словно в тумане, и вот теперь опять реальность пробирается сквозь мутную пелену, разбивая ту сжатыми кулаками. Однако я не хочу с ней сталкиваться. Не хочу вспоминать.
   - Что за город?
   - Какое тебе дело? - недоуменно вскидываю брови. - Интересно?
   - Интересно.
   - Ты о таком вряд ли слышал.
   - А ты попробуй. - Он подходит ближе и недовольно сводит брови. - Вдруг ошибаешься.
   - Нея.
   - Отлично.
   - Отлично?
   - Да. Мне как раз надо решить там кое-какие дела.
   - Что? - я растеряно округляю глаза и вспыхиваю. - Издеваешься? Тебе надо решить кое-какие дела в городе с населением в десять тысяч? Серьезно? Я никуда с тобой не поеду!
   - Я тебя ни о чем не спрашивал. - Теслер достает телефон и пишет сообщение. Его глаза сосредоточенно изучают дисплей, а меня так и тянет накинуться на него с кулаками. Какого черта? Что он вообще о себе думает?
   Переминаюсь с ноги на ногу и рычу:
   - Ты не заставишь меня.
   - Тебя и не надо заставлять, - он вдруг пронзает меня равнодушным, ледяным взглядом и вздыхает, - разве у тебя есть выбор?
   - Туда ехать сутки.
   - Мы разберемся.
   - Боже, Андрей, нет никаких мы. Есть я и ты. И мы...
   - Мы?
   Яростно сжимаю руки в кулаки. Подхожу к парню и вскидываю подбородок так резко, что сводит скулы. Морщусь, хочу закричать, однако почему-то тихим голосом спрашиваю:
   - Зачем тебе это?
   Теслер невозмутимо пожимает плечами.
   - У меня свои цели.
   - Какие у тебя могут быть цели? Ты лжешь!
   - Удивлена, что не только ты способна на это?
   Не знаю, что сказать. Открываю рот, потом закрываю его и медленно, протяжно выдыхаю. По сути, какая мне разница? Если хочет поехать - пусть едет. Мне все равно. Абсолютно. Плевать.
   - Как хочешь, - с мнимым спокойствием отвечаю я. Смотрю в его синие глаза и для пущей уверенности добавляю, - это твое дело.
   - Правильно, - кивает Теслер. - Мое.
   Мы разглядываем друг друга еще пару секунд. Тяжело дышим, а затем резко расходимся, не сказав ни слова. Я бегу как можно дальше, со всех ног, пытаясь осознать то, на что только что себя обрекла. Целый день в обществе Теслера? В родном городе? Голова идет кругом! Меня буквально трясет от ужаса и странного любопытства. Почему он решил поехать? Черт подери, почему он это сделал, и что ему от меня нужно?
  
  
   ГЛАВА 15.
  
   - Это плохая идея, - причитает Саша, стоя на стреме. Выглядывает в коридор и громко, протяжно выдыхает. - Ты убежишь, а потом что? Все равно ведь придется возвращаться.
   - Тогда и буду думать.
   - А мне что сказать?
   - Что угодно! У тебя ведь отлично получается фантазировать. Кстати, помнишь, - я лукаво улыбаюсь и сжимаю локоть брата, - как ты убедил отца в том, что случайно ударился лицом о дверной косяк, хотя на самом деле прятался от громил Димы в моем номере? Чудная, глупая ложь, но тебе поверили. Так что...
   - Папе плевать на меня, вот он и не обратил внимания.
   Недоуменно вскидываю брови. Саша вроде пошутил, но я почему-то замираю. Смотрю на него и восклицаю:
   - Что за глупости.
   - Забей. Ты все взяла? Документы? Вот, - он протягивает мне пачку денег, но я упрямо покачиваю головой. - Вдруг пригодится!
   - Не надо, я разберусь.
   - Как разберешься? Что если..., - Саша сжимает губы в полоску, и я уже предчувствую очередную тираду, - что если он навредит тебе? Что если тебе придется возвращаться самой?
   - Он, - я многозначительно смотрю на брата, - не сделает мне больно.
   - Так уверена?
   - Да.
   - Но с какой стати? Черт, Зои. До сих пор не верю в то, что ты едешь домой с... с этим конченным психом. Я не хочу отпускать тебя.
   - Успокойся. Со мной все в порядке.
   - Ничего не в порядке. Зачем ты это делаешь? Он же убил человека прямо у тебя на глазах. Он не просто опасен. Он невменяем! Остановись пока не поздно.
   - Мне в любом случае надо съездить в Нея, - нервно пожимаю плечами и закидываю на плечо сумку. - Не волнуйся. Справлюсь как-нибудь. - Пусть внутри и сгораю от ледяного ужаса.
   В любом случае, мне надо понять, что Андрею от меня нужно. Мне надо понять, что мне от него нужно. Просто так люди не испепеляют друг друга взглядом. Просто так они не теряют голову, находясь рядом. Здесь нечто иное. И я должна понять, что именно.
   Саша ковыляет за мной следом, хромая на правую ногу, а я с грустью выдыхаю:
   - Ты как? Очень плохо?
   - Справляться с болью было бы гораздо проще, если бы твой Теслер не отнял у тебя пакетик с наркотой. Кстати, напомни ему, раз вы такие хорошие друзья, что порошок дорого стоит, и я отдал Ярому за него круглую сумму.
   - Сам напомни. - Обнимаю брата за плечи, но вдруг замираю. Помутнение мгновенное, однако безумно сильное. Я зажмуриваюсь и ощущаю дикий ужас: что я делаю. Куда иду? Кажется, я, действительно, спятила, ведь уехать с Андреем в Нея - отчаянное безрассудство. Боже, у меня явно крыша поехала. - Не скучай, - дрожащим голосом добавляю я.
   - Зои, - вновь умоляет Саша. - Останься. - Он смотрит на меня уставшими, зелеными глазами и дергает подбитый уголок губы. - Повеселимся. Наконец, посмотрим "Сияние". К черту эту поездку. Слышишь?
   Я покачиваю головой. Еще раз сжимаю руку брата и киваю:
   - Скоро увидимся.
   Выбегаю из дома, пока не передумала. Смотрю на серое небо, на густые тучи и крепко стискиваю руки в кулаки. Все будет в порядке. Я выдержу и вернусь домой живой. Домой. Как странно. Я еду домой, чтобы потом вернуться домой. Так где же мне на самом деле место?
   Слышу визг тормозов и неохотно опускаю взгляд. Черная Камри ловко паркуется напротив моих трясущихся ног. Я нервно поправляю сумку, нервно вскидываю подбородок и нервно иду вперед. Черт подери. Что со мной может случится? Ну что? Он увезет меня за город и расчленит, как игрушки, которые, наверняка, прилично страдали от него в детстве? Или вдруг прострелит голову потому, что вспомнит, что я надоедливая малолетка, мешающая ему жить уже несколько недель?
   От своих же мыслей мне становится тошно. Собрав всю волю в кулак, распахиваю дверцу и решительно запрыгиваю в салон. Андрей даже не поворачивается в мою сторону. Нажимает на газ, едва я успею поставить перед собой ноги. Ох. Отличная, тупая ситуация. Ну что может быть ироничнее? Я должна провести сутки в клетке с диким зверем. Чудесно.
   Не знаю почему, но вдруг недовольно вспыхиваю:
   - Это была твоя идея. Помнишь? Поэтому не стоит разогревать воздух своим тяжелым и горячим дыханием, ок?
   - Что? - Андрей перевод на меня недоуменный взгляд. - Скажешь что-то еще, и я высажу тебя посреди трасы.
   - Будешь угрожать, я сама выпрыгну из салона.
   - Договорились.
   - А затем, - продолжаю я, пародируя его равнодушный тон, - стану твои персональным мстительным приведением.
   - Так себе угроза, - парирует Теслер, прибавляя скорость.
   - Не сомневайся в моих способностях глубоко и люто ненавидеть.
   - Я вообще в тебе не сомневаюсь, Зои, - рычит парень.
   Затыкаюсь и скатываюсь вниз. Что я здесь делаю? Зря, ох, как же зря я согласилась. Теперь придется не смыкать глаз, следить за его внезапными переменами в настроении и озираться по сторонам. Ладно. Все-таки стоит взглянуть правде в лицо и сказать, что никого другого я сейчас и не хотела бы рядом с собой видеть. Однако сложно быть честной, когда в моей ситуации и по всем законам жанра, честность равняется безумию.
   Мы выезжаем за город, Андрей неожиданно включает музыку, а я удивленно морщу лоб. Неужели мистер-я-само-зло, любит "Ван Репаблик"? Недоверчиво изучаю его ровный нос, темные, густые волосы и острые скулы. Он сосредоточен на дороге, но тем не менее пальцы стучат по рулю в такт песне, что поражает меня еще сильней, ведь я, действительно, нахожу подобное поведение весьма ошеломляющим. Хмыкаю и отворачиваюсь. Не хочу, чтобы он заметил мое смятение.
   Неожиданно в сумке вибрирует телефон. Достаю его и закатываю глаза.
   - Уже соскучился? - смеюсь я, искоса поглядывая на Теслера. Тот делает музыку чуть тише и возвращается к стадии: я обездвиженная статуя.
   - Все в порядке? - голос у Саши тревожный. Он пару раз откашливается, а затем едва слышно шепчет, - папа приехал.
   - И?
   - И он готов звонить копам.
   Недовольно протираю лоб. Только этого мне не хватало!
   - Скажи, мне стало плохо, и я решила съездить в родной город.
   - Тогда он сам туда нагрянет.
   - Ты прав. Хм. - Задумчиво прикусываю палец и протягиваю, - придумай что-нибудь. Пожалуйста! Скажи, что я вернусь и понесу все выдуманные им наказания.
   - Если я так скажу, тебе мало не покажется.
   - И пусть. Плевать. Лишь бы сейчас меня никто не трогал. - Устало выдыхаю и вижу, как за окном собираются грозовые, объемные тучи. Если вдруг ливанет - дорога окажется еще более тяжелой. - Звони, если что случится.
   - Держись от него подальше, - напоследок добавляет брат. - И не вздумай спать, пока он рядом. Услышала?
   - Договорились.
   Прячу телефон в сумку и задумчиво прикусываю губы: одна проблема за другой.
   - Братец проверяет не выпотрошил ли я из тебя все твои органы?
   - А я-то думала, у тебя нет чувства юмора.
   - Я и не шутил.
   Мы вновь смотрим друг на друга, правда, на сей раз маска Теслера дает брешь, и я замечаю легкий намек на улыбу. Черт. От такого жеста мое сердце подпрыгивает к горлу и начинает стучать так дико, что я буквально задыхаюсь. Резко отворачиваюсь к окну и кладу дрожащие ладони на колени.
   - Неужели больше нет вариантов? - тихо спрашиваю я, в глубине души надеясь, что Андрей меня не услышит. Однако мой сиплый голос все-таки привлекает его внимание, и парень недоуменно оборачивается.
   - Тебе не нравится слово "выпотрошить"?
   - Я другое имею в виду, - с вызовом смотрю на Теслера и раздраженно, горячо взмахиваю руками. - Почему ты работаешь на Болконских? Убивать людей - преступление. Однако ты не против, будто, действительно, получаешь от этого удовольствие.
   - Мы едем всего полчаса, а ты уже возомнила себя моим закадычным другом?
   - Ответь.
   - Нет.
   - Почему? Хотя бы скажи, что за этим стоит какая-то история, и ты не просто так стал невменяемым убийцей.
   - А тебе какая разница? - Теслер усмехается одними губами. Глаза остаются прежними: ледяными и пронзительными. - Пишешь книгу? Ищешь прототипа для страдающего главного героя, разрывающегося между правосудием и собственной выгодой?
   - Я просто пытаюсь тебя понять.
   - Зачем? - неожиданно горячо спрашивает парень. Впервые я вижу реальную, глубокую эмоцию на его лице, превращающую в прах маску равнодушия. - Зачем тебе это? Меня не надо понимать, со мной не надо говорить. Я не тот, кто должен волновать твой пытливый мозг.
   - Вот как? - рассерженно стискиваю зубы. - Тогда зачем ты поехал со мной, Андрей? Чего ты хочешь? Какова же твоя цель? Скажи! Чего ты...
   Теслер резко подается вперед, касается пальцами магнитофона, и музыка становится невыносимо громкой. Я морщусь. Хочу взреветь от дикой ярости, однако обижено скрещиваю на груди руки и замолкаю. Без разницы. Пусть, что хочет, то и делает. Плевать. Мне абсолютно, категорически плевать!
   Музыка быстро приводит в порядок мысли. Я слушаю ее и не задумываюсь, что плейлист выбирал сам Теслер. В конце концов, не одна мелодия не подходит тому образу, который я уже себе успела вообразить. Нет жестоких песен, колонки не разрывает дикий металл, рок или панк. Наоборот все песни лаконичные, эпичные, подобранные со вкусом и интересом. Я закрываю глаза, довольно наслаждаясь AWOLNATION, и не могу не стучать пальцами в такт знакомым мелодиям. Мне приятно. Вот так просто мне вдруг нравится находиться в этой машине и не отвлекаться на окружающие меня каскадом проблемы. Прикусываю губу и улыбаюсь. Краем глаза вижу, как пальцы парня вновь ритмично стучат по рулю, и невольно подпеваю: именно так я выражаю свои эмоции, и делаю это потому, что страдаю чертовым синдромом дефицита внимания. Меня нет здесь. Я не сижу рядом с опасным человеком, и мне не надо ехать в город, где полно болезненных воспоминания. Я далеко в небе, в грозовых тучах, и я наслаждаюсь каждой молнией, раздирающей его на тысячи мелких кусков.
   Кажется, проходит вечность. Мы едем слишком долго, и треки проигрываются уже в сотый раз, однако я не жалуюсь. Изредка поглядываю на Андрея, надеясь, что тот еще не уснул и не позволил нашим жизням примерно плыть по течению. Поправляю волосы, зеваю и смотрю на время. Уже далеко за полночь. Интересно, Теслер вообще планирует отдыхать?
   - Ты проголодалась? - будто заметив мое унылое замешательство, спрашивает парень. Не дожидаясь ответа, сворачивает на стоянку круглосуточной бензоколонки и паркуется около слабо освещенного кафе. - Надо поесть.
   - Как скажешь.
   Людей здесь совсем немного. Я отстегиваю ремень и вздыхаю, осматривая маленькое дорожное кафе с кривой вывеской. Вряд ли там первоклассное обслуживание. Мне-то все равно. А вот привык ли Андрей к подобному обращению? Он ведь живет в совсем другом мире.
   Мы одновременно вылазим из машины, и я тут же обхватываю себя руками за плечи. На улице холодно, словно мы сменили не только город, но и климат. Вспоминаю, что не взяла с собой ничего теплого и расстроенно вздыхаю: отлично.
   Бредем к кафе. Теслер проходит первым, осматривается и кивает в сторону небольшого, круглого стола у окна.
   - Садись, - командует он.
   Я не сопротивляюсь. Послушно усаживаюсь на деревянный, низкий стул и облокачиваюсь головой о ладони. Сколько же мы уже проехали? Неужели Андрей совсем не устал? Может, у него, действительно, нет сердца, и он ничего не чувствует? Потираю руки, лицо и сонно зеваю. Я бы сейчас не отказалась от теплой, мягкой кровати.
   - Кого ждешь?
   Недоуменно поднимаю взгляд. Вижу перед собой мужчину, обросшего светлой бородой и жиром, и отворачиваюсь. У меня нет сил пускать колкости. Все равно уйдет, как только ему надоест лицезреть мое равнодушие. Однако незнакомец не сдается. Тянет ко мне руку и хрипит:
   - Неужели ты здесь совсем одна?
   Отпрянув назад, я все-таки устало злюсь, и уже собираюсь ответить, как вдруг вижу за его спиной Андрея. Если честно, я безумно рада его видеть.
   - Проблемы? - холодно спрашивает Теслер, ставя на стол тарелки с каким-то горячими бутербродами. Мужик испуганно отнекивается, кивает и, сорвавшись с места, скрывается за скрипящей дверью кафе, а я хмыкаю: как банально. - Уже завела друзей? - Андрей стягивает с плеч легкую, кожаную куртку и садится напротив.
   - Да, а ты, между прочим, отпугнул потенциального клиента.
   - Очень жаль.
   Прикладываю пальцы к теплой, подбитой кружке и вздыхаю. Странно. Со мной будто происходит нечто незапланированное. Я должна искать новую школу, сражаться с Димой, пить и оплакивать несбывшиеся мечты об институте, однако я сижу здесь. С Теслером. Это немного выбивает из колеи. Отпиваю горячий чай. Смотрю на то, как Андрей залпом осушает чашку с черным кофе, и усмехаюсь:
   - Ты все-таки устал.
   - На отдых нет времени.
   - Поэтому подсядешь на кофеин?
   - Нет, по плану еще энергетики.
   - Я должна отдать тебе деньги за еду.
   - Разберемся, когда приедем обратно. - Парень откидывается на стуле и протирает руками лицо. Я вижу, как ему тяжело справиться со сном и недоверчиво морщу брови.
   - Ты уверен, что не стоит передохнуть? В таком состоянии, ты нас угробишь.
   - Хватит говорить со мной, - резко вспыляет Теслер и впяливает в меня свой недовольный, ледяной взгляд. Он стискивает зубы, а у меня внутри все сжимается. Черт. А я и забыла с кем имею дело. Что на меня нашло? Решила поболтать? Разволновалась? Этот кретин никогда не станет тем, кем я его себе слепо воображаю. У Андрея определенно есть сердце. Однако я сомневаюсь, что оно способно хоть что-то испытывать. Растеряно хлопаю глазами, а затем кидаю на стол смятую салфетку.
   - Спасибо.
   Встаю. Ухожу из кафе и тут же сталкиваюсь лицом к лицу с холодным, сильным ветром. Небо черное. Смотрю на него, закрываю глаза и медленно, глубоко втягиваю в легкие воздух. Что я здесь забыла.
   Через пару минут выходит и Андрей. Не оборачиваюсь. Мне жутко холодно, и когда мы, наконец, оказываемся в машине, я устало притягиваю к себе замерзшие ноги. Сворачиваюсь в клубок, закрываю глаза и под звуки очередной песни, пытаюсь заснуть. Меня то и дело будят несуществующие звуки, голоса. Я проваливаюсь в сон и вдруг слышу голос Константина. Он ревет: пошла вон из моего дома! Затем грозно захлопывает дверь прямо перед моим носом и выключает на крыльце свет, оставляя меня в кромешной темноте.
   Я плаваю в отчаянии и страхе, и не нахожу опору под своими ногами до тех пор, пока не вижу маму. Она тянет ко мне руки, смеется и говорит: прости, солнышко, больше этого не повторится, никогда, слышишь? Улыбается. Сжимает мои плечи и снова шепчет: никогда. А затем ее красивое, молодое лицо прямо на моих глазах покрывается ссадинами и отеками. Оно стареет, застилается морщинами и становится иссохшим, отвратительным. В ужасе я дергаюсь, открываю глаза и понимаю, что до сих пор нахожусь в машине.
   - Черт. - Касаюсь пальцами вспотевших щек. Сглатываю и выдыхаю. На мне теплая, кожаная куртка. Поправляю ее и задумчиво перевожу взгляд на Андрея: неужели укрыл меня, пока я спала? Боже, да что с ним происходит? Сначала отталкивает меня, потом заботится.
   Наверняка, у него не все в порядке с головой.
   Выпрямляюсь. Хочу отдать Теслеру куртку, однако затем передумываю. Меня все еще знобит. Неосознанно с силой стискиваю ее в руках и поворачиваюсь к окну. На улице рассвет. Небо нежно-розового цвета. Очень красиво.
   - Мы почти приехали, - сообщает парень. На пару секунд мы встречаемся взглядами, а затем вновь выстраиваем непреодолимую стену. Как же меня раздражает это странное желание одновременно стать ближе и убежать со всех ног. - Твой телефон звонил пару раз. Проверь.
   - Хорошо.
   Сонно потираю глаза. Достаю сотовый и вижу с десяток новых сообщений: как ты, где ты, что там, почему молчишь, ответь. Господи. Саше явно нечем было заняться. Пишу: "Успокойся. Я жива". И усмехаюсь. Интересно, что он наплел отцу?
   Примерно через три часа звоню Наташе. Она предлагает встретиться около моего старого дома и пять раз спрашивает: не против ли я. Черт подери, конечно, против! Но это неважно.
   Поправляю волосы и перевожу дух. Так. Все в порядке. Ты переживешь этот день. Этот год. Эту жизнь. Все уляжется и уже завтра ты забудешь о данной поездке, как о страшнейшем ночном кошмаре. Неожиданно замечаю потрепанную, ржавую скульптуру на дороге: добро пожаловать в Нея, и едва не валюсь в обморок. О, Господи. Сердце начинает бешено стучать. Испуганно хватаюсь руками за сидение, зажмуриваюсь и мысленно повторяю: успокойся, успокойся, все нормально. Все хорошо.
   - Что с тобой? - низкий голос Андрея вызволяет меня из клетки. Оборачиваюсь, качаю головой, говорю:
   - Все в порядке, - а сама едва чувствую ноги. Прочищаю горло, пару раз с силой сжимаю и разжимаю пальцы, и выпрямляюсь. Стыдно бояться своего прошлого. Оно все равно никуда не денется. Надо просто принять его и смириться с ним. Звучит так просто, черт подери! Возьми и признай то, что приносит боль. Переживи трагедию, наберись сил и существуй дальше! Боже, какая же чушь. Гораздо проще изобрести машину, которая в "Вечном сиянии чистого разума" стирала память. Да. Сто процентов легче перепрыгнуть через грани разумного, чем смириться со смертью близкого человека и продолжить жить как ни в чем не бывало.
   Мы въезжаем в небольшой, старый город, имеющий всего несколько главных улиц, несколько красивых зданий, несколько трамвайных путей и несколько вменяемых жителей. Смотрю в окно и поверить не могу, что раньше жила здесь.
   - Теперь направо, - шепчу я. Андрей послушно сворачивает.
   Несчастные люди с несчастными лицами провожают машину удивленными взглядами. Вряд ли кто-то из них зарабатывает достаточно, чтобы позволить себе подобную роскошь. Я и не подумала, что теперь тоже выгляжу иначе. На мне новые джинсы, новая кофта. В руках я сжимаю новую сумку. На сей раз не мне придется ошеломленно хлопать ресницами. Прошел всего месяц, а я уже стала совершенно другим человеком.
   Увидев свой старый дом, я с силой прокусываю до крови нижнюю губу. Общежитие древнее, потрепанное. На балконах грудами развешаны вещи. Кто-то гуляет с колясками прямо здесь, во дворе. Кто-то сидит на лавочке, распивая дешевое пиво прямо посреди дня. И мне вдруг становится дико стыдно, будто я столкнулась лицом к лицу с собственными ошибками.
   - Я..., - растеряно смотрю на Теслера, боясь увидеть отвращение, - просто...
   - Ты здесь жила?
   На удивление в голосе парня нет осуждения, и поэтому я киваю.
   - Да. - Вижу, припаркованную около подъезда десятку, и как-то горько усмехаюсь. - Нам сюда.
   Андрей останавливается, глушит мотор. И я думаю, что он будет ждать меня в машине, однако ошибаюсь. Парень одновременно со мной вылазит из салона и с силой хлопает дверью. Тут же подлетает стая голубей. Они разлетаются в стороны, дергают крыльями, а я растерянно цепенею: как же сложно. На ватных ногах плетусь вперед. Вижу, как из автомобиля выходит блондинка и натянуто улыбаюсь.
   - Зои! - радостно восклицает она. Подходит ко мне и крепко обнимает. Осматривает как-то слишком уж внимательно, кривит губы и тянет, - тебя просто не узнать. Как ты?
   Как я? Не думаю, что этот вопрос уместен в данной ситуации. Кроме того, что меня жутко тошнит, я едва стою на ногах, едва дышу и едва двигаю языком. А так, все в полном порядке.
   Наталья ничуть не изменилась. Я запомнила ее именно такой: миловидной блондинкой в сером, прямом пиджаке, с аккуратными, блестящими ногтями. Кажется, мы и не расставались.
   - А это...
   - Теслер, - Андрей пожимает женщине руку и кивает. - Андрей Теслер.
   - Приятно знать, что у Зои есть друзья! - Наташа мне подмигивает, а я усмехаюсь. Если бы она только знала, с кем только что познакомилась. - Нормально доехали?
   - Нормально.
   Радует, что парень краток не только в общении со мной.
   - Итак...
   - Итак, - повторяет она. - Зои, есть одна проблема. Человек, который заведует клубом "Золотые Куколки", постоянно присылает сюда своих протеже. Они ломятся в квартиру, где вы раньше жили с матерью, и требуют от съемщиков денег. Говорят, на вас висит долг.
   - Неужели этот идиот не в курсе, что мама погибла? - я ошеломленно вскидываю брови. Так и тянет зареветь на всю улицу, но я держу себя в руках. - Он ведь знает, я здесь больше не живу. Так?
   - Возможно. Однако от общения со мной он отказывается.
   - Чушь. Не может быть.
   - Люди жалуются. Те наемщики жутко их пугают, а я никак не могу помочь. Неужели на вас, действительно, висит большой долг?
   - Какая разница. Он устроил бы цирк даже ради пары сотен.
   Отворачиваюсь. Обхватываю себя руками за талию и как-то разочарованно оглядываю улицу. Неужели в людях не осталось ничего человечного? Что богатые, что бедные. Кажется, все посходили с ума. Однако, что интересно: и те, и другие от жадности.
   - Я поговорю с ним. - Слабо киваю. - Бар, естественно, не закрыли. Ведь так? Наверно, это единственное заведение в городе, которое приносит хотя бы какую-то прибыль.
   - Зои, я бы поехала с тобой, но...
   - Не надо. Вы и так мне помогли. Наташа, я искренне рада вас видеть.
   - Ты изменилась, - женщина по-доброму улыбается. Касается пальцами моего плеча и вновь переводит взгляд на Теслера. Наверно, она думает, что он из тех, кто кружит голову, а затем не покидает сердце. Я бы поспорила. Если бы считала иначе. - Вы справитесь сами?
   - Конечно, - говорит Андрей.
   - Если что-то пойдет не по плану, я позвоню. - Еще раз обнимаю Наталью. Она смеется над моим ухом и вздыхает.
   - Держитесь друг за друга. Договорились?
   И что мне ответить? Сказать, что этот человек скорее пулю мне в лоб всадит, чем приблизится на расстояние вытянутой руки? Однако я лишь киваю. Отдаляюсь от женщины и упрямо смотрю вниз, боясь увидеть свой старый, рыхлый балкон, где мама когда-то сушила все виды чулок и корсетов. Черт. Мне совсем паршиво.
   Оказавшись в машине, закрываю ладонями лицо. Понятия не имею, как буду дальше ходить по улице и держать себя в руках, если уже сейчас меня жутко трясет. Однако выбора у меня нет. Надо держаться, пока еще есть силы. Теслер недоверчиво осматривает мое бледное лицо. Заводит двигатель и вдруг говорит:
   - Скажи адрес. Я могу съездить сам.
   Удивленно оборачиваюсь. Он смотрит на меня, пытается казаться равнодушным, но черт подери он совсем не такой. За этой толстенной маской скрывается хороший, нормальный человек. Так почему же он не хочет быть самим собой?
   - Нет, - отмерев, отвечаю я. - Все хорошо. Поехали.
   Андрей кивает. Мы едем вдоль полупустых, серых улиц. Я рассматриваю знакомые дома, пейзажи, показываю свою школу, маленькую, бедную библиотеку, рынок. Затем ощущаю, как грудь ошпаривает и стискиваю зубы. Мы проезжаем тот перекресток. То место, что отняло у меня будущее.
   Как же больно. Я все-таки ломаюсь. Вспоминаю улыбку мамы, ее крик и резко опускаю голову вниз, будто на меня что-то падает. Как же так вышло? Что мы такого сделали? Никто не должен терять родителей. Это неправильно, это больно. Это калечит и меняет. Я вспоминаю, как вытягивала перед собой руку, пытаясь дотянуться до мертвого тела матери, и ощущаю дикий жар, сковывающий тело. Мне вдруг становится просто невыносимо находиться здесь, в этой машине, думать о маме, прокручивать в голове отрывки аварии снова и снова. Не замечаю, как оказываюсь в чьих-то руках. Меня встряхивают, вытаскивают из салона, и я ощущаю холодные порывы ветра на своей коже.
   - Посмотри на меня, - требует голос. - Зои.
   Открываю глаза. Теслер обеспокоенно держит меня перед собой, поглаживая пальцами мокрый от слез подбородок. Я и не думала, что плачу.
   - Дыши, - командует он. - Дыши.
   - Не хочу.
   - Я хочу, - требует парень. Смотрит мне в глаза, в душу и приближается так близко, что я чувствую его горячее, свежее дыхание. - Я этого хочу.
   Судорожно вздыхаю. Закрываю глаза и вспоминаю лицо мамы. Она была такой красивой. Такой родной. Просто не верится, что ее больше нет. Я уехала, я почти ее забыла. Как я могла? Почему вообще пыталась избавиться от воспоминаний? Ведь это единственное, что у меня от нее осталось. Медленно втягиваю воздух в легкие. Осторожно открываю глаза и вновь вижу перед собой обеспокоенное лицо Теслера. Он до сих пор поглаживает теплыми пальцами мой подбородок, а я растеряно замираю.
   - Мне трудно здесь быть.
   - Хочешь уехать?
   - Не могу. - Приступ постепенно отходит. Я позволяю Андрею вновь занять безопасное расстояние и отступаю назад. Гораздо проще не задумываться о наших отношениях, находясь хотя бы в метре друг от друга. - Извини.
   Теслер не отвечает. Оборачивается, разглядывает за своей спиной кривую, потертую вывеску "Золотые Куколки" и спрашивает:
   - Это здесь?
   Я киваю. Собираю всю свою волю в кулак и выпрямляю спину. Хватит бояться своего прошлого. Оно было, и оно никуда от меня не денется. В конце концов, мы любим близких до тех пор, пока о них помним.
   Громко выдыхаю. Вытираю с лица засохшие слезы и иду к главному входу.
  
  
   ГЛАВА 16.
  
   Я захожу в клуб. За барной стойкой сидят несколько мужчин. Они тут же поворачивают головы в мою сторону, застывают с хитрыми ухмылками, будто увидели очередную золотую куколку, а я лишь стискиваю зубы. Упрямо смотрю вперед. Специально игнорирую табуреты, сцену. Бреду к коморке, которую Босс самоуверенно называл кабинетом, и стараюсь ни о чем не думать.
   В воздухе витает горький запах алкоголя, терпких сигарет, и я неожиданно вспоминаю, что волосы у мамы часто пахли именно так. Душным, забитым помещением, где раскуривали кальяны и упивались коктейлями. Вижу знакомую, потертую дверь администраторской и ухмыляюсь. Не хочу церемониться. Не хочу тянуть. Просто переступаю через порог и сжимаю в кулаки руки с такой силой, что становится больно: если он хоть словом обмолвится о моей матери, я сверну ему шею.
   - Вот это да! - хрипит Босс отвратительным, высоким голосом и тяжеловато, практически со скрипом поднимается со стула. Он подходит ко мне, сплетает на пузе толстоватые пальцы и улыбается, будто специально пытается вывести меня из себя. Но я держусь. Глубоко вздыхаю и осматриваюсь. Коморка забита ненужным мусором, газетами, флаерами и потерянным бельем танцовщиц. Всего одно окно освещает стол, и от того в кабинете тускло, будто здесь вечная ночь. - Зои!
   - Что вам нужно? - рявкаю я, уже ощущая, как к горлу подкатывает злость. - Говорите прямо. Я не собираюсь тут долго находиться.
   - Не рада меня видеть?
   - Нет.
   Чувствую позади чье-то дыхание. Я и забыла, что Андрей рядом. Он не выходит вперед, однако держится поблизости, будто оберегает, что дико, ведь совсем недавно, он равнодушно бросил меня на съедение акулам.
   Прочищаю горло и вновь спокойно спрашиваю:
   - О каком долге идет речь?
   - А ты забыла? Сопля, а? - он хихикает, и от того его брюхо отвратительно трясется. - Ну? Шевели мозгами. Я же просил тебя напомнить мамаше.
   - Вы имеете в виду тот долг в три тысячи?
   - Именно.
   - Серьезно? Черт! - растеряно хлопаю глазами. Просто не верится. - Это шутка? Мы проехали почти тысячу километров ради трех косарей? Написали бы по почте! Я бы переслала.
   - Еще мне, конечно, хотелось с тобой увидеться.
   Он ржет, а меня так и тянет врезать ему прямо по уродливой роже. Я нервно раскрываю сумку, достаю кошелек. В глубине души радуюсь, что не взяла с собой заначку Саши, иначе пришлось бы отбиваться от алчных, сальных рук. Поднимаю перед собой три купюры и рычу:
   - Аллилуйя! - вспыльчиво бросаю их на стол. - Надеюсь, теперь вы оставите новых квартиросъемщиков в покое.
   - Надейся, - он дергано засовывает деньги в карман брюк. Вздыхает и, с любопытством осматривая мое тело, сообщает, - а ты изменилась. Стала красоткой. Щеки появились, да и одеждой затарилась. В чем секрет? Может, мне тоже стоит грохнуть свою мамашу?
   Его смех звучит на фоне. Я непроизвольно отворачиваюсь и смыкаю дрожащие пальцы. Держи себя в руках, Зои. Дыши.
   - Идем. - Андрей кивает в сторону выхода. - Пора уходить.
   - Твой телохранитель? Тоже хорошо одет. Вы часом не из Беверли Хиллз. Сопля? А что за прелестный "Ролекс" у него, м? Сколько же в кошельке денежек завалялось? - он нажимает на какую-то кнопку в столе. Обнажает испорченные, желтые зубы и хрипит, - поделитесь.
   Как же банально. Я закатываю глаза к потолку, слышу, как в коморку врываются еще два высоких амбала и тяну:
   - Не стоит.
   - Куда ты уехала? Твоя дешевая мамаша едва успевала по счетам платить, а теперь ты приезжаешь вся расфуфыренная, будто кукла. Ха, кукла! Не хочешь поработать на меня, сопля? Уверен, таким как ты - престижным экземплярам - доплачивают сверху.
   - Мы уходим.
   Голос Андрея прожигает воздух. Он хватает меня за плечи, практически несет к двери, однако застывает перед двумя высокими амбалами, перегородившими путь. Не знаю, почему они еще не убегают в истерике. Увидев огонь, вспыхнувший в глазах Теслера, лично я безумно и чудовищно пугаюсь. Он пихает меня к себе за спину и холодно, медленно повторяет:
   - Мы уходим.
   - Вы уйдете, когда я скажу, - хрипит Босс. Смотрю на его нелепую, ярко-оранжевую футболку и морщусь.
   - Ты напрашиваешься на большие неприятности, - уж я-то знаю, о чем говорю.
   - Деньги, украшения, часики - все на стол. Живо.
   - Не надо.
   - Твоя мамаша вечно сопротивлялась! Не буду на пилоне, не буду два раза за ночь, не буду, не буду, не буду! - он вдруг резко подлетает ко мне и хватает за руку. От неожиданности я даже вскрикиваю. - Но правда в том, что когда я давил на нужные, болевые точки - она податливо, беспомощно соглашалась, слышишь? Соглашалась! Поэтому не повторяй ее тупых ошибок, сопля! Выкладывай на стол деньги! Живо! Прямо сейчас! Выкладывай!
   И тогда я слышу удары. Вижу, как один из мужчин валится навзничь прямо около моих ног. Второй с диким грохотом разбивает единственное, грязное окно. А третий - Босс - застывает в ужасе так, как около его носа появляется дуло ледяного, блестящего Браунинга.
   Пот скатывается по его лицу. Босс поднимает руки, а Теслер свирепо скалит зубы:
   - Скажи: "Пока, Зои".
   Его пальцы практически нажимают на курок, когда я вскрикиваю:
   - Не надо, Андрей! - растерянно хватаюсь за локоть парня. Встряхиваю его и настойчиво, горячо повторяю, - не надо! Он все понял! Слышишь? Давай просто уйдем. Он того не стоит.
   - Стоит.
   - Нет. Хватит.
   Теслер переводит на меня недоуменный взгляд. Он смотрит мне прямо в глаза и словно спрашивает: ты рехнулась? Он заслуживает смерти. Все они заслуживают! Но я против. Мы не имеем права решать, кто останется жив, а кто умрет. Это черт подери не наше дело! И пусть я ужасно хочу, чтобы этот подонок, наконец, перестал дышать со мной одним воздухом. Это не важно. Никто больше не умрет по моей вине. Я не позволю.
   - Андрей, давай уйдем.
   Теслер сводит брови. Я буквально вижу, как в нем сражаются темная и светлая стороны. Убивать так просто. Но как потом с этим жить? Со свистом парень опускает руку, однако затем приближается к Боссу практически вплотную, хватает его за воротник отвратительно-яркой футболки и рычит:
   - Не смыкай глаз, оглядывайся по сторонам потому, что едва мне станет скучно, я приду за тобой. И никто меня не остановит.
   Он грубо отталкивает мужчину назад, и тот, дико вопя, налетает на стол своей огромной, жирной спиной. Звучит треск. Стол мгновенно рушится, будто карточный домик. А Андрей, хватая меня под локоть, идет к выходу.
   - Никогда, - отрезает он, уже вырвавшись на улицу, - не говори мне под руку.
   - Что? - я растерянно вскидываю брови. - О чем ты? Ты не должен был...
   - Я сам разберусь, что я должен делать, а что нет. Садись в машину.
   - Но...
   - Садись.
   Запрыгиваю в салон, со всей горячностью, на которую я только способна, захлопываю дверь и стискиваю зубы. Какого черта он злится? Чокнутый псих! Ненавижу его!
   Парень усаживается за руль, а я упрямо поджимаю губы. Так и хочется заорать во все горло, что меня дико бесит его желание выглядеть крутым и хладнокровным убийцей, когда на самом деле он лишь укрывает меня кожаной курткой, когда я замерзаю, и сопровождает на каждом гребанном шагу. Это же нелепо! Может, у него раздвоение личности? Теслер жмет на газ, мы срываемся с места, а я так и не могу прийти в себя. Обижено молчу, пусть в глубине души и хочу сказать спасибо. Ха. Теперь не дождется.
   Мы останавливаемся напротив маленькой, недорогой гостиницы с банальным названием: НЕЯ. Синхронно хлопаем дверьми, следуем к главному входу и молчим, будто нам по семь лет, и мы не поделили конфеты. Резервируем номер на одну ночь. Старая женщина подозрительно хмурит седые брови и кряхтит:
   - Вам с женой принесут набор туалетных принадлежностей в течение получаса.
   - Что? - я ошеломленно открываю рот. - Но я не...
   - Хорошо. - Андрей расписывается в каких-то бумагах и раздраженно выхватывает у старухи ключи, - мы будем с нетерпением вас ждать.
   Гостиница маленькая. Наш номер на втором этаже из двух этажей. Теслер открывает дверь, пропускает меня вперед и вздыхает:
   - Устраивайся.
   - Что еще прикажете сделать, о, мой дорогой муж?
   - Она бы потребовала твой паспорт, - цедит он, - а ты - несовершеннолетняя.
   - И что? Тебя вдруг волнует моя репутация?
   - Нет, Зои. Меня ничего не волнует. - Андрей измотанно протирает ладонями лицо и вздыхает. Неожиданно мне хочется, чтобы он отдохнул и набрался сил. Мы ведь так долго ехали, а он даже глаз не сомкнул. Черт! Что за глупые мысли? Я встряхиваю головой, морщусь и едва слышно постанываю: возьми себя в руки, Зои. - Я вернусь часа через два или три.
   Собираюсь спросить, куда он идет, но передумываю. Это его дело. Меня это никак не касается. Поэтому пожимаю плечами.
   - Как скажешь.
   Парень уходит. Тут же. Даже не смотрит на меня. Вырывается из комнаты, скрывается за поротом и оставляет после себя лишь свежий, мятный запах и кучу ненужных вопросов.
   Со вздохом я валюсь в чересчур мягкое, потертое кресло и осматриваюсь. Комнатка маленькая. С двумя тонкими кроватями. Обои светло-желтого цвета, ободранные в уголках и около плинтуса. Окно пропускает сквозь себя не только тусклый, серый свет, но и шум, а дверь в ванную комнату висит лишь на одной петле. Так и рухнет, не дай Бог.
   - Отлично. - Протираю руками лицо, в очередной раз грузно вздыхаю и достаю сотовый. На дисплее высвечиваются десятки новых сообщений. Кажется, дел у Саши не прибавилось. Я набираю его номер, разглядывая свои тонкие, бледные пальцы, и задумываюсь: интересно, смогла бы я нажать на курок? Андрей так спокойно сжимал ледяной металл пистолета, будто в том не было ничего сложного. Однако вряд ли это так. Надо обладать огромной силой воли или же жгучей ненавистью по отношению к самому себе, чтобы решится на подобное. - Саш?
   - Куда ты пропала? - взрывается голос на другом конце трубки. - Я уже хотел отправлять поисковую экспедицию!
   - Так отправил бы.
   - А есть повод?
   - Хм. - Задумчиво закрываю глаза. Можно ли называть поводом то, что когда мы с Андреем встречаемся взглядами, мир вокруг нас воспламеняется и превращается в груду, горящего пепла? Навряд ли. - Да, нет. На самом деле, все в порядке. Я разобралась со всеми делами, и уже готова ехать обратно.
   - Как себя чувствуешь? Ты..., отдай..., отдай я сказал, это же..., черт, Ярый! Положи на место мамины духи! Они стоят больше, чем весь твои кокаин вместе взятый!
   Я хихикаю. Прикрываю пальцами рот и смеюсь:
   - Шалите?
   - Зря я его пригласил. - Жалуется Саша. - Мы хотели сделать доклад по биологию, но...
   - Что Константин? - мой голос сразу же становится серьезным. Я выпрямляюсь, готовлю себя к худшему, внутри надеясь выйти сухой из воды. - Сильно злится? Наверняка, мои вещи уже давным-давно стоят за порогом. Да?
   - Он кричал, - соглашается брат. - Но я сказал, что на тебя нельзя давить, что тебе очень сложно в новой школе, и что ты поссорилась с одноклассниками.
   - И?
   - И он повелся. Ему ведь звонили из школы. Кстати, - даже находясь на расстоянии в тысячу километров, я уверена, что сейчас его брови недовольно сморщены, а глаза прищурены, как у китайца, - ты ничего не желаешь мне рассказать?
   - О чем именно? - осторожничаю я.
   - О том, что тебя хотели исключить.
   - Хотели? - резко вытягиваю шею. - Что значит хотели? Меня исключили.
   - Бог, мой! Зои! И когда ты собиралась поведать мне эту историю? Я узнал о том, что ты выдирала Ане искусственные волосы от своего толстого и вонючего одноклассника! Считаешь, это справедливо?
   - Любочка была в ярости.
   - Любовь Владимировна, - язвит Саша, - и не могла иначе отреагировать. Мало того, что она директор в сотом поколении, еще и Аня встречается с ее сыном. Ох, Зои. Прежде чем пытаться выбить из кого-то дурь, советуйся со мной, договорились? И я тебе разъясню, когда это возможно, а когда - чистой воды самоубийство.
   - Но ты сказал, что меня хотели исключить. Почему же она передумала?
   Брат замолкает, а я прыскаю. Не знаю от чего именно: толи от злости, толи от удивления. Очередное вмешательство Димы на сей раз попахивает одержимостью. С какой стати он так печется о моем благополучии? Или же запланировал новый акт возмездия?
   - Мда, - тяну я, - возвращаться совсем не хочется.
   - Так понравилось гулять с наемником? - верещит в трубку Ярый, а я краснею, и тут же рявкаю:
   - Еще чего! Просто...
   - Просто понравилось! - продолжает кричать он.
   - Так, ладно-ладно.
   Слышу, как ребята дерутся за телефон, и глубоко, тяжело выдыхаю. Теперь я вновь в долгу перед этим чокнутым психом. Какая мерзость! После всего того, что он сделал..., после того, как издевался надо мной и...
   Хм. А вдруг это раскаяние? Вдруг даже Дима решил исправиться?
   - Ну, нет, - шепчу себе под нос. - Это уж вряд ли.
   - Что?
   - Ничего. Я..., - пожимаю плечами и резко подрываюсь на ноги. - Я пойду. Созвонимся позже, хорошо? Мне надо подумать.
   - Зои, - с легкой отдышкой шепчет Саша. - Плевать на всех. Просто приезжай. М?
   - Не скучайте.
   Я сбрасываю вызов и отстраненно обхватываю себя руками за талию.
   Странно понимать, что человек способен и на хорошие и на плохие поступки. Как же нам тогда друг к другу относиться? С одной стороны, Андрей, работающий на Болконского, а с другой - хороший, заботливый парень. С одной стороны, Дима - избалованный, испорченный мальчишка, а с другой - человек, который уже во второй раз дарует мне шанс начать все заново. С одной стороны, женщина, зарабатывающая на хлеб магией собственного тела. А с другой - прекрасная и заботливая мама. Моя мама. Так как же быть? Как судить о людях, если все они способны сначала войти в доверие, а потом и воткнуть нож в спину? Или же наоборот. Сначала уничтожить, унизить, а затем - подать руку помощи.
   Я хватаю тонкую кофту, накидываю ее на плечи и выхожу из номера. На улице холодно. Но мне необходимо сходить в одно место. Оно находится поблизости. Идти минуть десять, не больше, поэтому сомнений я не испытываю. Обнимаю себя за талию и бреду по знакомым, серым улицам, овеянными морозным туманом. По пути покупаю дешевый, тонизирующий бальзам - иными словами ничтожную алкогольную настойку - и пачку сигарет. Дурная привычка.
   Сегодня в парке людей мало. Слишком холодно, чтобы веселиться и в сотый раз кататься на одних и тех же качелях. Однако мне все равно. На ватных ногах плетусь к колесу обозрения, покупаю сразу четыре билета и замираю. Аттракцион маленький. Он вряд ли должен внушать ужас семнадцатилетней, адекватной девушке, но ноги у меня так и трясутся. Дрожат, будто я не прокатиться собираюсь, а прыгнуть с утеса.
   Залажу в кабинку, забиваюсь в самый угол и закрываю глаза. Надо просто взять себя в руки, наслаждаться ветром, пусть он и замораживает кожу, наслаждаться высотой, пусть она и пугает до чертиков. Наслаждаться тем, что когда-то это было моим самым любимым местом. Мама всегда сидела рядом. Обнимала меня и рассказала какие-то небылицы про прошлую жизнь, про книги, музыку. А я все слушала и слушала, и поглощала, будто ее россказни можно было есть ложками. Естественно, сейчас я ни одной истории и не вспомню, слишком уж все они были сумбурными и выдуманными моей мамой в приступе творческого порыва. Однако те эмоции и ощущения, что я испытывала, даже сейчас опьяняют мысли. Я чувствовала себя веселой, живой и такой нужной. А мама все стискивала меня, целовала в макушку, повторяла: скоро уедем отсюда, совсем скоро. Показывала в сторону горизонта. Куда-то далеко за его кривую линию и обещала - вряд ли мне, себе скорее - что все изменится. И мы поменяемся.
   Отпиваю бальзам, едва слышно рычу и стискиваю зубы. Хочу закричать во все горло о том, что мечты остаются мечтами у тех, кто их не заслуживает. Мы слишком много думали, но мы ничего не делали. Мы должны были сбежать, попробовать начать жить заново, и тогда, возможно, мы бы не расплачивались за собственные ошибки.
   - А ты не думала, что так лучше? - неожиданно спрашивает знакомый, родной голос и я распахиваю веки. Вижу перед собой маму, ее карие глаза, каштановые, пышные локоны, и губы. Алые. Такие яркие, что даже в темноте заметен их багровый цвет. - Я должна была отпустить тебя. Чтобы ты дальше жила.
   - Нет, - покачиваю головой. Руки так и сводит. Я сжимаю в пальцах ледяную бутылку и морщусь от сильной головной боли, - нет, это не правда.
   - Я тянула тебя вниз, а ты всегда за меня заступалась. Искала хорошее там, где его не было. Верила в меня. А про себя забыла.
   - Нет, нет...
   - А знаешь, что еще удивительней? - мама касается теплыми пальцами моего подбородка и тянет его вверх. Теперь мы смотрим друг на друга, как в зеркало, не двигаемся, не дышим, и я едва нахожу в себе силы сдерживать слезы. - Меня больше нет. А я до сих пор тащу тебя вниз.
   - Мам, не уходи. Останься!
   - Хватит держаться за меня, Зои. Ты - не я.
   - Неправда!
   - Хватит, - упрямо повторяет она. Слезы все-таки непослушно катятся из моих глаз. Она нежно собирает их кончиками пальцев, а затем улыбается той самой улыбкой, которую я так сильно люблю, - будь свободна от предрассудков и жизненных помех. Помнишь? Наслаждайся каждый прожитым днем. Прошу тебя. И еще, - ее брови вдруг смыкаются на переносице, - это надо выбросить, уяснила?
   - Это?
   Она кивает в сторону пачки сигарет. Затем испепеляем взглядом полупустую бутылку.
   - Я прожила в тумане всю свою сознательную жизнь. Не повторяй моих ошибок.
   - Но...
   Я моргаю. Случайно. А когда вновь открываю глаза, в кабинке никого нет.
   - Мам..., мама! Мам! - я подрываюсь на ноги. Начинаю метаться из стороны в сторону, надеясь вновь увидеть родное лицо, но нет. Она исчезла. Опять! - Вернись. Вернись ко мне!
   Я прошу слабо. Хватаюсь ладонями за лицо и плюхаюсь обратно на скамью, подогнув под себя ноги. Тело шатает, скручивает, и мне вновь дико больно, как было в тот день, когда мамы не стало. Не знаю, что делать. Все плачу и плачу, и пытаюсь найти ответ тому, что только что увидела, пытаюсь понять себя, свои мысли, чувства, но не нахожу ни одного достойного ответа. Может, его и нет вовсе? Может, я просто должна смириться и, наконец, начать вспоминать о маме без вины в груди?
   Опускаю ладони. Смотрю сначала на бутылку, затем на пачку сигарет. Беру их в руки, дожидаюсь остановки и выкидываю всю эту дрянь в мусорный бак. Меня слегка пошатывает, но в целом я ощущаю странный прилив сил. В глубине души понимаю: мама не приходила, я просто сошла с ума. Однако в крови так и растекается горячее, горькое удовольствие от встречи с человеком, которого я больше и не надеялась увидеть.
   Слезы засохли. Сковали кожу. Я потираю ее пальцами и решительно выдыхаю. Пора найти новое, любимое место. Пора создавать новые воспоминания.
   Меня слегка мутит, когда я возвращаюсь в гостиницу. Натянуто улыбаюсь осуждающей старухе на ресепшене и вздыхаю. Людское мнение - генератор случайных соображений. Никто и никогда не знает, хорошо о тебе подумают или же плохо.
   Поднимаюсь в номер, открываю дверь и застываю на пороге. Андрей сидит в кресле, в кромешной темноте. Поднимает на меня взгляд и вдруг - о боже - недовольно улыбается.
   - Вернулась.
   - Почему ты не включил свет? Все в порядке?
   - Где ты была?
   - Какая разница. - Закрываю за собой дверь. Прохожу в комнату и устало скидываю с плеч кофту. - Ты опять без настроения? Скажи сразу, чтобы я заранее успела обидеться.
   - Обижайся.
   - Хорошо.
   Включаю маленький светильник на прикроватной тумбочке и нахожу чистое полотенце. Интересно, как оно здесь оказалось, если ни меня, ни Андрея не было в номере? Неужели персонал позаботился о клиентах и воспользовался дополнительной связкой ключей? Иду в ванну. Брезгливо осматриваю душ, мойку и медленно, протяжно выдыхаю. Неприятно, но я должна сделать это. Разворачиваюсь, чтобы закрыть дверь, как вдруг натыкаюсь на темные, практически черные глаза Андрея. Он стоит, облокотившись руками о косяки, и дышит так, будто только что пробежал несколько километров, причем под ливнем.
   - Что с тобой? - пугаюсь я. - Ты здоров? Ты весь горишь!
   - Где ты была?
   - Боже, ходила в парк. Какая разница? Что случилось?
   - Я не нашел тебя в номере, а ты должна была быть в номере.
   - С какой стати?
   - С той стати, что мы так договорились, - он шагает ко мне навстречу, а я вдруг вижу его огромные, черные зрачки. Черт подери! Андрей под кайфом!
   - О, Господи, вот это да! - ошеломленно вскидываю брови. - Ты что, сдурел? Ты принял?
   - Немножко, - цедит он.
   - Немножко? Зачем? Откуда у тебя дурь? Или... Ты взял порошок Ярого? Аха! Не думала, что ты умеешь оттягиваться! И мне бы признаться тебе в кое-чем, но сначала ответь: как тебе? Нравится?
   - Честно? - парень вдруг резко поднимает руку, прикладывает ее к моим волосам и тихо признается, - очень.
   Я забываю, как дышать. Хриплый голос Теслера пробуждает во мне эмоции, о которых раньше я и не подозревала. И я пугаюсь, отступаю назад, а он подходит ближе, словно охотник, впялив в лицо синие, удивительные глаза, и шепчет:
   - Не доверяешь мне?
   - Андрей, - нервно прочищаю горло. Отходить больше некуда. Я упираюсь руками в стену и с вызовом вскидываю подбородок. - Сейчас не время для...
   - Чего? - он наклоняет голову. - Я хочу поговорить.
   - О чем?
   - Я устал притворяться.
   - Притворяться? Боже, ты не в себе. Давай просто...
   - Мне нравится твой голос, твои волосы и губы, - неожиданно он оказывается совсем близко. Закрывает глаза и касается лбом моей макушки. - Нравится твой запах, твое желание исправить неисправимое. - Его руки плывут по моим плечам. - Ты сводишь меня с ума.
   Я не могу дышать. В груди что-то пульсирует, вся кожа покрывается мурашками, и когда я чувствую его дыхание у себя над ухом, я силой прикусываю губы, испустив едва слышный стон. Мне этого не выдержать. Хочу вырваться, однако ощущаю, как его пальцы стискивают мои запястья и припечатывают их к стене.
   - Ты никуда не уйдешь.
   - Отпусти, ты просто не в себе. Андрей! Завтра ты...
   - Какая разница? - горячо перебивает он. Отодвигается, чтобы посмотреть мне прямо в глаза и страстно, громко отрезает, - ты все перевернула. Вторглась в мою жизнь и изменила каждую мелочь. Я не должен чувствовать, но я чувствую! И только здесь. - Он порывисто притрагивается лбом к моему лбу, - с тобой.
   - Прекрати, - заплетающимся языком, тяну я, а сама сжимаю его плечи с такой силой, что сводит пальцы. - Это неправда.
   - Когда я увидел сообщение с твоим именем, я едва не рехнулся. Я думал об этом всю ночь, а уже утром нашел владельца телефона. И не от любопытства. А от того, что решил, что тот подыщет мне замену.
   - Но ты же бросил меня! Ты оставил меня с Димой, и..., - я пытаюсь вырваться. Обижено стискиваю зубы и кричу, - отпусти. Отпусти меня!
   - Почему ты убегаешь? - его голос дрожит, но не от злости, а от кайфа, который ловко растекается в его крови и туманит рассудок. - Почему вырываешься? Ты же хочешь остаться.
   - Не хочу.
   - Лжешь.
   - Какая разница, отпусти! Ты ничего не понимаешь, не соображаешь, что делаешь!
   - Зои...
   - У тебя хватило смелости поговорить со мной только сейчас? Где же ты был, когда меня схватил Дима? Где ты был, когда он сдирал с меня платье? Где? Где! - я не могу нормально дышать. Глаза наливаются злостью, слезами, дикой обидой, и таким отчаянием, что от него мне хочется замертво свалится на пол. Я порывисто толкаю парня в грудь и кричу, - не прикасайся ко мне. Ты трус, ты чертов...
   Он порывисто притягивает меня к себе и закрывает рот поцелуем. Его губы накрывают мои грубо, жестко, будто он пытается меня поглотить, обезвредить, и я шокировано отпихиваю его назад, ощущая сердце где-то в районе горла.
   О, Боже. Тело колотит. Он меня поцеловал. Поцеловал! Смотрю на Теслера, испытываю дикую, пьянящую ярость. Я ненавижу его, ненавижу! Всеми клетками своей души! Каждым нервом, каждой мыслью! Ненавижу! А затем резко подаюсь вперед и впиваюсь в его губы крепким, пылким поцелуем.
   Андрей подхватывает меня, будто в танце, и мы пошатываемся назад, ударившись о дряхлую, еле висящую дверь. Она скрипит под нашими телами. Воздух заполняется стонами, тяжелым, прерывистым дыханием. Теслер тянет меня за волосы, я откидываю назад голову и чувствую его губы на своей шее. О, Боже. Запускаю пальцы в его волосы, закрываю глаза и кусаю губы так сильно, что боль сливается с еще более горьким удовольствием.
   - Андрей, - шепчу я, спускаясь пальцами по его плечам, спине, затем наклоняюсь и вновь касаюсь губами его горячих, влажных губ.
   Он постанывает, а у меня голова идет кругом. Я теряю равновесие, полностью повисаю в его руках и оказываюсь в воздухе, прижатой к крепкому торсу. Ноги стискиваю его бедра.
   Теслер подбрасывает меня выше, я вскрикиваю, а он едва заметно улыбается, затем вновь яростно покрывает поцелуями мою шею, ключицы, скулы и шепчет:
   - Зои.
   Я теряю голову. Тянусь к нему все ближе и ближе, и целую так, будто обожаю каждый уголок его лица, каждый сантиметр его кожи. У меня в груди пылает костер из эмоций, диких, противоречивых чувств, и я осознанно откидываю в сторону все сомнения. Я хочу быть здесь. Я хочу его. Это правильно. И это необходимо. Как воздух.
   Андрей грубо кидает меня на кровать. Я тяжело дышу, вижу, как он сбрасывает с себя кофту, футболку и оказываюсь прижатой к его горячему, твердому торсу. Жадно и пылко он целуем мои губы, исследует их, наслаждается ими, а я перебираю кончиками пальцев его гладкий пресс и впиваюсь ногтями в его широкие плечи. Не могу без него. Он мне нужен полностью, прямо сейчас.
   Неожиданно в дверь стучат. Я испуганно цепенею, а Теслер молниеносно срывается с места. Не понимаю, когда в его руке появляется Браунинг. Он решительно направляет его в сторону двери и сводит брови.
   - Не надо.
   - Будь здесь.
   Андрей уверенно подходит к двери, смотрит в глазок и на выдохе опускает руки. Затем восклицает: не интересует, и беспомощно опирается ладонями о стену. Голову опускает вниз. Я ничего не понимаю. Медленно поднимаюсь с постели и спрашиваю:
   - Ты...
   - Я что тебе сказал? - парень резко переводит на меня ледяной, черный взгляд, и едва не откидывает им в окно. Растеряно замираю. Что с ним? Почему он так себя ведет. - Зои...
   - Все? - в горле першит. Я крепко сжимаю пальцы и как-то слабо шепчу, - приступ окончен? Можно одеваться? Как будешь расплачиваться? Наличными?
   Меня колотит. Я срываюсь с места, несусь к сумке и хватаю ее дрожащими пальцами. Боже, я дура. Дура! Что я сделала? Он псих, ему никто не нужен. Никто! Внутри так больно. Я все пытаюсь держать себя в руках, но в результате лишь сильнее завожусь. Собираюсь кинуться к выходу, когда натыкаюсь на Теслера, и замираю. Он преграждает мне путь.
   - Что ты делаешь? - впервые в его глазах я вижу недоумение и... страх. - Куда ты?
   - Подальше от тебя.
   - Не надо.
   - Пропусти меня, Андрей!
   - Нет! Я чокнутый кретин, я не знаю, чего хочу, и я не имею никакого права просить тебя о чем-либо, но Зои, останься. Останься со мной. - Его глаза огромные. Синие. Испуганные и пронзающие меня насквозь. - Пожалуйста.
   Ничто не действует на меня так, как это человек. Невозможно устоять перед ним, перед его голосом, и перед своим же желанием стать ближе. Он подходит ко мне, забирает из рук сумку, кладет ее на кресло и вздыхает. Затем медленно, осторожно прикасается пальцами к моей щеке, поглаживает ее и шепчет:
   - Прости.
   Удивленно изучаю синие глаза Теслера. Прости?
   - Ты пугаешь меня, - едва слышно признаюсь я, - почему ты пытаешься меня оттолкнуть?
   - Так надо.
   - Почему? - настаиваю я.
   - Потому что я не люблю. Я не чувствую. Я могу быть одержим, но я не привязываюсь. Не теряю голову.
   - Тогда зачем мне оставаться? - в груди жутко колит. Страх потерять то, чего у меня никогда и не было, сдавливает легкие с неистовой силой. - Зачем мне быть рядом?
   - Не знаю. Просто, - он запинается. Отводит взгляд в сторону и продолжает, - просто не уходи. Это все, что я могу сказать.
   Мне надо сбежать. Прямо сейчас. Срочно. Я должна ринуться вон из номера, позвонить Саше, уехать домой и забыть обо всем, что здесь произошло.
   Но я не двигаюсь в сторону. Поднимаю руки, касаюсь ими лица Андрея и говорю:
   - Я никуда не уйду.
   Парень порывисто смыкает ладони у меня на талии и закрывает глаза.
   - Зря.
  
  
   ГЛАВА 17.
  
   Я просыпаюсь от холода. Сонно осматриваюсь, вижу чью-то мутную фигуру, протираю глаза и настороженно замираю. Это Андрей. Он надевает кофту, прячет за спину Браунинг, движется резко и нервно, будто собирается совершить нечто неправильное.
   Не хочу начинать разговор, но слова сами срываются с языка:
   - Что-то случилось?
   Теслер переводит на меня ледяной взгляд. Я пугаюсь его отчужденности, но вовремя беру себя в руки. Придется смириться с тем, что этот человек разрывается между желанием убить меня или сжать в своих объятиях.
   - Я заказал еду. Поешь.
   - Куда ты уходишь?
   - По делам.
   - По делам, - эхом повторяю я, поправляя волосы. И, конечно, его уход никак не связан с тем, что у нас обоих до сих пор саднит губы. - Я не хочу есть. Давай, съезжу с тобой.
   - Я туда и обратно. - Андрей не смотрит на меня. Одевается и проверяет карманы куртки так, будто меня и вовсе нет в номере. Я уж думаю, что он ничего мне и не скажет, однако вдруг слышу, - поешь и спускайся вниз.
   Он решительно вырывается из комнаты и хлопает дверью так сильно, что я непроизвольно вздрагиваю. Поджимаю губы. Все пытаюсь оставить его поведение без внимания, но то и дело вспыхиваю от злости. Какого черта, он творит? То прогоняет меня, то просит остаться. Теперь вообще избегает взгляда, будто ему четырнадцать лет, а я - его мамаша, которая застукала его за курением травки. Ох, что за черт! Я недовольно подрываюсь с кровати. Осматриваю диким взглядом комнату и медленно, протяжно выдыхаю. Так. Все в порядке. Надо просто поговорить с ним. Ночью Теслер едва ли соображал. Возможно, сегодня он попросту обо всем жалеет.
   От подобных мыслей сводит все тело. Обиженно зажмуриваюсь и обхватываю себя руками за талию.
   - Успокойся, - шепчу себе под нос, - это не так.
   Решаю больше не испытывать судьбу. Ем, когда приносят еду в номер, мою голову и послушно спускаюсь вниз. Ключи отдаю старухе на рецепшене. Она все также прожигает меня взглядом, будто я - то зло, что растлевает юных дев.
   Не знаю, чем именно заслужила ее осуждающий взгляд, но если меня и отправят в ад, то явно по ее личной просьбе.
   Андрей стоит около выхода. Держит в руке телефон и недовольно рычит:
   - Нет, только за двойную ставку.
   Я хочу подойти ближе, чтобы понять, о чем идет речь, однако он замечает меня прежде, чем мне удается сделать хотя бы шаг в его сторону. Теслер выдыхает, а я буквально вижу, как сдувается его грудная клетка.
   - Поговорим потом, - отрезает он и сбрасывает вызов. Затем, наконец, смотрит на меня, но не со злостью или не с недоверием. Скорее с банальным, ледяным равнодушием, разрывающим на куски похлеще любых других эмоций. - Готова?
   Меня так и тянет сказать, что мы никуда не поедем, пока он не прекратит строить из себя ненормально идиота. Зачем притворяться? Он ведь сам попросил меня остаться. Сам!
   - Поехали.
   Бывают моменты, когда понять человека невозможно. Это выше твоих сил, выше твоей воли. Поэтому если Андрей предпочитает забыть о вчерашнем вечере, пусть так и будет.
   В конце концов, мы не можем заставлять людей идти нам навстречу. Это глупо. Когда человек дорог, ты сам к нему тянешься, сам не в состоянии выкинуть его из головы. Ну, а в противном случае пусть он катится к черту.
   Я устраиваюсь в машину, невольно прокручивая в мыслях все сцены вчерашнего вечера: как Теслер на вздохе прижал меня к себе, как я его оттолкнула, а затем сама же и притянула обратно. Андрей садится рядом, пристегивается, делает все решительно, точно, с небывалой четкостью, а я искоса смотрю на него и не могу оторваться, пусть внутри и сгораю от дикой обиды. Вспоминаю его синие глаза, его голос, мои стоны, его руки на моих бедрах, талии, в волосах. И тот момент, когда он попросил меня остаться.
   Черт, неужели я, действительно, сумасшедшая малолетка, которая вообразила пожар при одной лишь зажженной спичке? Мне тяжело дышать, а Теслер даже не ведет бровью. Я готова заорать во все горло, а ему абсолютно плевать.
   Нервно достаю телефон и решаю пялиться на экран весь запланированный путь. Так легче сдерживаться и не смотреть на Теслера. На его губы, глаза и все остальное, что парализовывает меня и мой затуманенный мозг. Однако неожиданно замечаю новое сообщение от неизвестного номера. Хмыкаю, открываю письмо и застываю в странном, ледяном смятении.
   "С нетерпением жду нашей встречи, Лгунья".
   К сожалению, оно не нуждается в подписи. Я и так прекрасно понимаю, что возвращение домой не пройдет бесследно. Что ж на этот раз спланировал Дима? По-моему, хуже уже некуда.
   Дорога проходит в тумане. Теслер не говорит, изредка смотрит в мою сторону, однако тут же отворачивается, будто позволил себе вдохнуть спиртного, совсем недавно закодировавшись от алкоголя. Иногда мне кажется, что я и вовсе выдумала то, как он сжимал мои запястья и рычал, что никогда их не отпустит. Если так - у меня большие проблемы.
   Километров за триста до Питера, мы останавливаемся на очередной заправке. Я не хочу выходить, но Андрей командным голосом приказывает пройтись.
   - Надо поесть, - добавляет он, открывая дверь. - Ты, наверняка, проголодалась.
   Парень уходит, а меня пробирает до костей дикая, безумная злость. С какого черта он ведет себя так, будто ничего не было? Почему умудряется одновременно отталкивать меня и кидать фразочки о благополучии?
   Вдохнув в легкие как можно больше воздуха, я выкатываюсь из салона и резко хлопаю дверью. Ну, все. С меня хватит.
   - Что происходит? - едва слышно спрашиваю я, пусть и хочу, чтобы мой голос звучал увереннее. - Почему ты так себя ведешь?
   - Как? - Теслер кидает в мою сторону недоуменный взгляд.
   - Так, словно ничего не было.
   - А что было?
   - Ты серьезно? - Вот оно. Именно то, чего я боялась. Понимаю, что выгляжу глупо, но все равно продолжаю настаивать. - Ты поцеловал меня.
   - Ну и?
   - Так, значит, ты помнишь.
   - А почему я должен забыть?
   - Потому что наркота ....
   - Так и есть. Она, действительно, вчера отшибла мой мозг.
   - Но Андрей, это не...
   - Послушай, - перебивает меня Теслер и в один прыжок оказывается рядом. - Это ничего не значит. Ясно? Я вчера хорошенько обдолбался и наговорил тебе лишнего. И мне жаль, что именно ты подвернулась под руку, но так бывает.
   - Так бывает, - словно эхо повторяю я. Смотрю на парня и понятия не имею, что говорить. Закричать? Обидеться? Начать молотить по его торсу кулаками и пристукнуть ногой? В голове все вертится его: прости, все крутится его: останься. И я невольно вспоминаю, как его руки обнимали меня во сне, как его приятное, теплое дыхание щекотало мне шею и не могу поверить в то, что сейчас реальность забирает у меня последние куски светлого, пусть и связанного с темным человеком.
   - Что тебе купить?
   Поднимаю на него глаза. Вижу, как тот равнодушно пожимает плечами, мол, что я застыла, и отвечаю:
   - Ничего. Спасибо.
   Возвращаюсь в машину и растеряно впяливаю взгляд вперед. Сжимаю на коленях руки, стискиваю зубы. Все пытаюсь убедить себя в том, что слова Андрея ничего не значат. Что мне плевать. Что мне все равно. Однако это не так. Я откидываю назад голову, смотрю в потолок и думаю о том, как страшно и беспомощно ощущать себя ненужным.
   Люди предают друг друга так просто. Они сжимают твою руку изо всех сил и кажутся близкими, надежными. А затем их пальцы попросту разжимаются - в одно мгновение - и ты летишь в черную бездну из отчаяния и одиночества. Ты больше не можешь дышать, а их жизнь никак не меняется. И сколько бы раз ты не думал над этим, сколько бы раз не пытался понять их мотивы, цели и мысли, ты всегда остаешься с вопросами.
   Однако во всем есть справедливость, потому предавая других, они не избавляют себя от похожей участи. И вскоре, сгорая от безмерной обиды, валяясь на дне этой чертовой пропасти, ты неожиданно приобретаешь сокамерников, руку которых отпустили также просто, как и они в свое время твою.
   Изучая через окно лицо Теслера, я вдруг понимаю, его главная проблема отнюдь не в работе, не в окружении и даже не в ситуации, в которую он попал. Проблема Андрея - в самом Андрее. В его страхе перед новыми чувствами, в его слабости перед тем, что он не способен контролировать. В его уверенности в том, что он не заслуживает большего и не умеет любить.
   Он вновь садится в машину, нажимает на газ, а я закрываю глаза, представляя себе жизнь без барьеров. Снести бы все, выстроенные стены, избавиться бы от предубеждений и страхов.
   Мы приезжаем поздно ночью. Улица темная, в домах погашен свет. Лишь тусклые фонари и фары от Камри рассеивают ночную дымку. Собираюсь выйти, как вдруг останавливаюсь.
   За весь путь мы не перемолвились и словом, однако сейчас я испытываю ярое желание поставить твердую точку; чувствую, что должна сказать то, о чем еще вчера пыталась ему сообщить. Приходится вдохнуть как можно больше воздуха, чтобы собраться с мыслями и накликать храбрости.
   - Знаешь, - тихо говорю я и поворачиваю лицо в сторону Теслера. Тот неохотно переводит на меня взгляд, - пакетик Ярого с наркотой на самом деле был наполнен какой-то хренью, что он подсыпал мне на уроке физики. Учительница увидела, что я под кайфом, решила обыскать карманы и, естественно, конфисковала ложную улику. Так что, я так и не успела забрать свой порошок обратно. - Лицо Андрея вытягивается. Он стискивает зубы, хмурит ровные, густые брови, а я шепотом продолжаю. - Вчера ты не обдолбался. Вчера ты отлично понимал, на что идешь. И я верю, ты не просто так пытаешься меня оттолкнуть, у тебя есть причины. Однако я никогда о них не узнаю, если ты сам мне не расскажешь.
   Больше не могу на него смотреть. Киваю и вырываюсь из машины навстречу проблемам, последствиям, неприятностям. Я рвусь к ним с такой свирепостью, будто, действительно, горю желанием поскорее от них избавиться. Однако на самом же деле мне просто хочется оказаться как можно дальше от Теслера и от его пронизывающего взгляда.
   Правда, отделаться от подобных мыслей оказывается непосильной задачей. Мало того, что я не могу сомкнуть глаз, борясь с диким желанием вновь увидеться с тем, кто разрушает мою жизнь и все мои представления об этой жизни, так еще и Камри стоит под окном. Стоит всю оставшуюся ночь. Вплоть до того момента, когда на небе не появляются первые солнечные лучи.
  
   Когда я спускаюсь позавтракать, вся семья уже в сборе. Елена стоит около холодильника, Саша громко болтает с нерусской экономкой, а Константин восседает на высоком барном стуле около нетронутой тарелки с каким-то ярким, капустным салатом и не двигается, скорее всего, продумывая речь, посвященную его ненормальной и дикой дочурке. То есть мне.
   - Доброе утро, - неуверенно отрезаю я, и три пары глаз одновременно поворачиваются в мою сторону. Экономка исчезает, испарившись в воздухе - наверно, это часть ее работы - Саша широко лыбится, а брови Елены и Константина синхронно превращаются в угловатые, грубые полоски. - Прежде чем вы начнете ругаться, я хочу сказать, что должна была уехать. У меня не было выбора.
   - У нее не было выбора, - повернувшись к жене, повторяет Константин. - Ну, теперь-то нам все понятно. Правда? - теперь он смотрит на меня. - Боже, Зои, о чем ты только думала?
   - Саша, пойдем, - Елена хватает сына за плечи и протяжно выдыхает. Бросает на меня усталый взгляд. - Надеюсь, когда-нибудь ты поймешь, что необязательно напрашиваться на большие неприятности. Они и так повсюду. Но если тебе скучно жить - а, по-видимому, так оно и есть - постарайся хотя бы не втягивать в свои приключения других людей.
   Уходя, брат подмигивает мне, а я натянуто улыбаюсь. Если честно, я ждала криков, ждала ссор. Но я не думала, что меня встретят холодной злостью, способной разжигать вину сильнее свирепого костра. Вновь поднимаю глаза на Константина и растерянно прикусываю губы.
   - Прости, я...
   - Недавно пропала Софья. Перед ней исчезла Елизавета Демидова. Когда после школы ты не вернулась домой, я, правда, решил, что с тобой случилось нечто ужасное. Почему ты до сих пор не поняла, в каком мире кружишься? Я ведь ничего бы не смог сделать, подтвердись все мои опасения.
   - Но я просто уехала в Нея.
   - Тогда почему не сказала мне?
   - Потому что ты не отпустил бы меня.
   - С какой стати? Зои, я - не твой отец. Я не имею права запрещать тебе делать то, что ты считаешь нужным. Однако я должен отвечать за твою безопасность.
   - Но со мной ничего не случилось, - я пожимаю плечами и виновато вздыхаю. - Прости, я прекрасно понимаю все твои претензии. Но у меня, действительно, не было выбора. Расскажи Саша, куда я направляюсь, и ты непременно бы отправил за мной целую эскадрилью.
   - И что с того?
   - Я хотела побыть одна.
   - Побыть одна с тем, кто привез тебя ночью домой?
   Рассекречено поджимаю губы и вдруг вижу, как на лице Константина появляется новое, неизвестное мне еще выражение. Возможно, он тоже не подозревал о нем раньше.
   - Это друг, - невинно хриплю я. - Он помог добраться до Нея и только.
   - Ты заставляешь меня волноваться.
   - Я в порядке!
   - Ты сейчас в порядке. Но, - папа потирает руками заросший подбородок и впяливает в меня недовольный, уставший взгляд, - в общем, ты наказана. Все. Разговор окончен.
   - Как скажешь...
   Константин уже собирается уходить, как вдруг горько усмехается и протягивает:
   - Могла бы хотя бы сделать вид, что тебе не по душе сидеть под замком. Что же это за наказание такое, если ты не против?
   - Я заслужила.
   - Не можешь быть такой послушной постоянно?
   - Я должна была уехать, - в сотый раз повторяю я. - Здесь я задыхаюсь. И люди здесь совсем другие. Мне надо было сбежать, пусть и туда, где воспоминания ошпаривают горло.
   - Ты не обязана безумствовать, чтобы почувствовать себя живой! - эмоционально отрезает Константин и дергает плечами. - Это неправильно. Тебе было плохо? Тогда поговори с тем, кто тебя выслушает, но не несись сломя голову за тысячу километров.
   - Я не просто так поехала в Нея. Мне позвонили из социальной опеки. Поверь, я и не рвалась туда, откуда совсем недавно убегала!
   - Поверить тебе? Зои, - отец расстроенно покачивает головой, - верить тебе невозможно, как и доверять. - Он убирает тарелку с едой в мойку, поправляет темно-бордовый, прямой галстук. - Нормально? Никогда не умел их завязывать.
   - Я уж и подавно, - дергаю уголками губ. Складываю перед собой руки и чувствую себя самой настоящей предательницей. Кто бы мог подумать, что ему не все равно. Наблюдаю за тем, как Константин застегивает пиджак, прячет сотовый, и невольно делаю шаг вперед, словно хочу стать к нему немного ближе. - Я не хотела расстраивать тебя, правда. Прости, наверно, это в моей крови, - я усмехаюсь, а сама готова расплакаться от внезапного приступа совести.
   - Нет у тебя ничего подобного в крови, Зои. Просто дай себе шанс. Попробуй стать лучше.
   - Не получится.
   - Почему?
   - Обстоятельства не позволяют, - я неуверенно прикусываю губы. Если бы Константин только знал, что на самом деле происходит в моей жизни. Тогда он бы не разглагольствовал о прощении и спасительном втором шансе.
   - Тебе нужна помощь? - словно почувствовав, как сжались от отвращения все мои органы, спрашивает он. Делает широкий шаг вперед и неуверенно кладет на мое плечо свою огромную, теплую ладонь. - Ты ничем не хочешь со мной поделиться? Зои. Что стряслось?
   Стоит ли рассказывать городскому судье о том, что сын одного из самых влиятельных людей Питера переступил через черту и свел всю мою жизнь к одному неизбежному концу? Стоит ли рассказывать ему о том, что я никогда еще не ощущала себя такой потерянной, будто моя жизнь отныне мне не принадлежит. Будто я обязана быть кем-то другим, лишь бы суметь в этом мире держаться на плаву.
   Вымученно улыбаюсь и киваю:
   - Я справлюсь.
   - Значит, мне все-таки есть о чем беспокоиться?
   - Всегда есть то, что не дает нам спать по ночам, однако, - извилисто парирую я, - ты можешь не волноваться. Я и раньше сталкивалась с неприятностями.
   - Но не надо сражаться против них в одиночку!
   - Я и не одна.
   Растягиваю губы в улыбке и неожиданно отчетливо осознаю: это правда. Я не одна. Рядом со мной отец, моя мать - пусть лишь в мыслях, Елена, Андрей и Саша, который, едва я выхожу из дома, тут же кидается мне навстречу и расставляет руки в стороны. Он улыбается, обнимает меня, прижимает крепко к себе, а мне как никогда раньше спокойно. Словно я, наконец, нашла людей, способных подарить мне те новые воспоминания, о которых говорила мама.
   - Возвращение блудной дочери, - восклицает мне прямо на ухо Саша и усмехается, - не планируешь больше сбегать?
   - Пока нет.
   Он отстраняется, как-то настороженно щурится и спрашивает:
   - Точно?
   - Точно.
   Я приобнимаю его за плечи, и мы, покачиваясь, шествуем к машине. Погода отличная. Солнце такое яркое, что глаза жутко щиплет. И я улыбаюсь, подставляя ему лицо, ощущая себя совсем другой. Счастливой. Брат аккуратно обхватывает пальцами мою талию, приподнимает над землей и кружит, кружит, кружит. А я хохочу, сжимая его плечи, наслаждаясь тем, что как мне кажется, не продлится долго. Странный страх зарождается в груди. Что если вскоре у меня отнимут все это? Что если я больше никогда не испытаю подобного умиротворения?
   - Саш, - тихо отрезаю я. Парень останавливается, чешет веснушчатый нос и ждет, когда же я выпалю то, что накопилось в груди. - Ты ведь не бросишь меня? Мы будем вместе.
   - Зои, что за глупые вопросы?
   - Скажи.
   - Конечно. - Он поглаживает мою шею и уверенно кивает. - Никуда ты от меня больше не денешься.
   Робко улыбаюсь. Обнимаю его и вдруг понимаю, что все хорошее когда-то заканчивается. Что за странные мысли? Пусть они уйдут, пусть они оставят меня в покое!
   И я испуганно смотрю на свои руки, сжимающие плечи брата, и внезапно осознаю: я сойду с ума, если вновь останусь одна. Больше не получится восстановиться. Эта жизнь - мой последний шанс обрести себя и найти свой путь.
   Когда мы отъезжаем от дома, Саша достает из внутреннего кармана пиджака свернутый вдвое лист. Он протягивает его мне и как-то растерянно дергает губами.
   - Я нашел его в своем рюкзаке. Вчера после уроков.
   - От кого оно? - с интересом спрашиваю я. Забираю письмо и недоуменно хмурю брови. Что за восемнадцатый век. - А принес, наверняка, голубь...
   - Зои. Оно от Софьи.
   - Что?
   - Прочитай. Я..., я не знаю... - Брат нервно колошматит волосы и смотрит на водителя. Тот тут же вновь переключает свое внимание на дорогу. - Это бред какой-то. Она пишет так, словно..., словно понимала...
   Я с любопытством прикусываю губы. Раскрываю лист и замираю. Написано от руки. Как романтично. В духе начитанной блондинки, разрывающейся между тем, что она должна была сделать, и тем, чего она, действительно, хотела.
  
   "Саша,
  
   Ты больше не смотришь на меня. Я знаю потому, что ищу в толпе твой взгляд, но не нахожу его".
  
   Не могу читать дальше. Смотрю на брата и расстроенно горблю спину.
   - Саш...
   - Да, - шепчет он. - Читай. Пожалуйста.
   Киваю и перевожу взгляд обратно. Просто не верится, что девушка, которая засела в сердце у моего брата, пропала. А теперь еще и оставила тайную записку. Записку о чувствах.
  
   "Я хочу, чтобы ты понял: у сломленных нет выбора. Особенно, когда их ломают свои же чувства. Дима сказал, ты стоишь у него на пути. А я оказалась к месту.
   Встать на его сторону не было желанием. Это было необходимостью. И когда он понял, что разрушил нас, он оставил тебя в покое. Однако притворяться сложно. И я больше не хочу.
   Раз ты читаешь сейчас это, значит, произошло нечто плохое. Но на самом деле, я даже рада, что все разрешилось подобным образом. Во всяком случае, теперь ты знаешь: мне не все равно.
   Прости, что обманывала. Но в постоянном вранье есть свои плюсы: со временем ты сам начинаешь в него верить.
  
   Твоя С."
  
   Я поднимаю растерянный взгляд на брата и не знаю, что сказать. Он выглядит разбитым. Таким беспомощным. Пожимает плечами, мнет руки, кисти и, морщась, отрезает:
   - Я не понимаю.
   - Саш...
   - Она ушла потому, что хотела сделать лучше. Но это бессмыслица. Зои, мы ведь не кино снимаем. Почему нельзя было сказать? Почему нельзя было объяснить? Кто такой Дима, что он вообще может? Я бы убил его, я бы...
   - Перестань, - теряясь, шепчу я и подсаживаюсь ближе. - Софья поступила правильно.
   - Нет.
   - Да. У нее не было выбора. Ты бы сделал то же самое.
   - Я ощущал себя полным кретином целый год! Я думал, она бросила меня, попросту не выдержала. Ушла. Как уходят многие. Но нет. Тут какой-то божий промысел, великая цель! И в итоге все страдали лишь от того, что хотели, черт подери, сделать лучше! Я пытался с ней поговорить, я приходил, я спрашивал...
   - И усложнял все, - виновато объясняю я. - Представляешь, как же трудно ей было уйти?
   - А как трудно было ее отпустить?
   - Саша.
   - Я был уверен, - ошеломленно шепчет брат и смотрит на свои руки так, будто впервые их видит, - уверен, что она просто сдалась. А теперь... Я найду ее.
   - Найдешь? - растерянно вскидываю брови. - Но как? Полиция ведь...
   - Им заплатили. Ты же знаешь, как это бывает. А она не просто так исчезла. Я уверен. Она не пропала бесследно! Здесь что-то не так.
   Боюсь за брата. Чувствую, что он ввязывается в нечто опасное, однако не нахожу в себе сил на сопротивление, я знаю: он прав. Софья не испарилась бы в воздухе. Она предугадала развитие событий, она прекрасно понимала, что вскоре исчезнет, и именно поэтому оставила после себя письмо. Соня была чертовски умной. И ей удалось не просто всколыхнуть старые воспоминания, но еще и заставить Сашу действовать.
   - В последний раз ее видели на благотворительном вечере.
   - Точно?
   - Да. Я слышал, деньги отдал дружок Ильи. Но кто именно...
   - Илья?
   - Второй кретин после Димы. Они не общаются. У каждого свой круг шестерок.
   - И что ты планируешь делать?
   - Илья ошивается в клубе на набережной. Не помню, как название.... Сейчас. Что-то идиотское. А, точно! Сатурн.
   - Сатурн? - у меня выбивают из легких весь воздух. Если раньше я и верила в загадочные случайности, то сейчас - как-то не особо. - Ты серьезно?
   - Да, хочу туда съездить.
   Кажется, именно там меня пытались напоить, именно там Теслер мистическим образом оказался рядом, и именно там я впервые обдолбалась - к сожалению, против своей воли.
   Машина паркуется около входа. Мы с Сашей одновременно выкатываемся из салона и вздыхаем. Морщась, осматриваем школу. Наверно, на этот раз нужно постараться не вылететь.
   - Когда едем? - спрашиваю я и игриво вскидываю брови. - Ты ведь не думал, что отправишься на поиски в полном одиночестве? Каждому хорошему детективу нужен хороший напарник. Сечешь?
   Саша смеется. Смотрит на меня и кивает.
   - Сочту за честь, мисс-искательница-неприятностей-на-свой-зад.
   - К слову, меня наказали..., и я вроде как под замком.
   - Ха, - прыскает парень. - Разберемся.
   Мы прощаемся перед кабинетом алгебры. Я неуверенно захожу в светлый класс и тут же натыкаюсь на ряд любопытных, удивленных взглядов. Наверняка, многие ребята решили, что я больше никогда не вернусь. Что ж, простите. Вам придется потерпеть меня еще немного.
   После сложного, огромного теста, в котором я на удивление делаю мало ошибок, голова гудит, будто колокол. Я выбираюсь из кабинета, на ватных ногах бреду по коридору и вдруг замечаю Женю. Он сильно избит. Лицо пунцовое, опухшее и похоже на огромный, помятый футбольный мяч. Но что с ним могло случиться?
   Я, что скрывать, не против. Мое наказание в виде склеенной одежды и рядом с таким не стоит. Однако выглядит жутковато.
   - Нравится? - шепчет голос прямо над моим ухом, и я испуганно вздрагиваю. Смотрю себе за спину и с силой стискиваю пальцы. - Доброе утро, Зои.
   - Сразу предъявишь счет или как? - злюсь я. Глубоко втягиваю воздух и нервно пожимаю плечами. Испепеляю блондина свирепым, ледяным взглядом и изо всех сил стараюсь скрыть безумное смущение, ведь когда мы в последний раз с ним виделись, я накинулась на него и облизала его губу. Черт. - Ты такой благородный.
   - Природа одарила меня милосердием к нищим.
   - Лучше бы она просто одарила тебя сердцем.
   - Ты язвишь, но не пытаешься меня убить, - обижено восклицает Дима. Касается пальцами моей щеки и широко улыбается, - что-то новенькое.
   - Пожалуйста, - я устало отступаю назад. - Не трогай меня.
   - Сегодня какой-то день открытий! Ты сказала "пожалуйста"?
   - Что тебе нужно?
   - Я и так уже все получил.
   - В таком случае, зачем ты со мной разговариваешь? - завожусь я. Черт, мне безумно надоели эти игры. Я не хочу, не хочу продолжать подобный фарс! - Дима, ответь.
   - Только на свежем воздухе, - игриво пропевает он, и я злюсь еще сильнее.
   Разворачиваюсь, чтобы уйти, однако внезапно оказываюсь прижатой к его крепкому, мускулистому торсу. Рычу:
   - Отпусти!
   - Ну же, Зои.
   - Не трогай меня, не прикасайся ко мне!
   - Хватит уже сопротивляться, лгунья, - шипит он и резко дергает меня на себя. Мы едва не сталкиваемся лбами, и я застываю в немом ужасе. Смотрю на Диму и вижу молодого, красивого парня, у которого напрочь отшибло мозги. Почему он таким стал? Что произошло? - Я хочу пройтись. С тобой.
   - Зачем?
   - Интересно?
   - Безумно!
   - Хорошо. - Он приближается так близко, что я чувствую запах сигарет, исходящий от его белого, выглаженного воротника. У меня скручивает низ живота, и шея вспыхивает красными пятнами. Что-то в его яром взгляде вызывает у меня дрожь в коленях, мурашки по всему телу. Однако это не желание. Нет. Это дикий страх, словно Дима способен сделать со мной все, что ему заблагорассудится. - Ты пойдешь со мной потому, что я хочу этого. Потому, что я думаю о тебе, и потому, что ты - единственная, кто мне сейчас нужен.
   - Я тебе нужна? - ошеломленно переспрашиваю я.
   - Да.
   - Но ты мне не нужен.
   Парень растеряно морщит лоб. Смотрит на меня как-то странно, испепеляюще и, кажется, не знает, что сказать. А я просто молчу. Наблюдаю за его метаниями, и сама пошатываюсь от странного волнения, будто обижать этого человека - неправильно, что само по себе полный абсурд. Как я вообще могу думать о подобном? Дима - эгоистичный ублюдок, у которого нет ни совести, ни морали. Который живет только ради себя. Которому плевать на остальных, на их проблемы, терзания! Он - зло в чистом виде!
   - Однажды, - наконец, рычит он, - ты изменишь свое мнение обо мне.
   - Вряд ли, - на выдохе, шепчу я. - Дима, ты испортил мне жизнь. Ты разрушил все, к чему я могла стремиться. Неужели ты считаешь, что когда-нибудь я об этом забуду?
   Блондин пожимает плечами. Властно подхватывает меня под локоть и тащит к выходу.
   - Все в этом мире относительно, - недовольно шипит он и буквально выталкивает меня на улицу. Погода чудесная, однако, теперь меня тошнит от солнца и от его ярких, желтых лучей. Я морщусь, пытаюсь вырвать руку из стальной хватки, но остаюсь скованной. - Сейчас ты меня терпеть не можешь, а завтра...
   - Что завтра? - грубо перебиваю я. - Ничего не изменится.
   - Посмотрим.
   - Не на что смотреть. Ты делаешь людям больно.
   - Только я? - парирует он. - Что ж ты в себе до сих пор души не чаешь? Считаешь, делать больно могут только плохие люди? А что если нет хороших людей, Зои?
   - Что тебе вообще от меня надо? - мы приходим в парк, и я растерянно вскидываю брови. Смотрю на Диму и понятия не имею, чего он хочет. - Решил излить душу? Сходи в церковь.
   - Не груби, - с силой сжав мое запястье, приказывает он. Его лицо искажает гримаса злости, а я с вызовом вскидываю подбородок.
   - В таком случае, не пытайся поговорить со мной. Не пытайся что-то изменить. И, о боже, не пытайся делать вид, словно у тебя есть чувства. Нормальный человек не способен получать удовольствие от чужих терзаний. Но ты.... Ты питаешься ими. Ты проглатываешь жизни всех, кто находится рядом с тобой. Безжалостно. Бездушно. И тебе это нравится.
   - Я не ломаю тех, кто этого не хочет. Или тех, кто не стоит на моем пути.
   - На каком пути? О чем ты вообще говоришь? Никто не должен страдать от того, что ты не в состоянии унять в груди обиду и собственную боль!
   Дима удивленно вскидывает брови. Пытается выдавить из себя улыбку, но выглядит лишь жутко устрашающе.
   - Что тебе об этом известно, - его губы нервно дергаются. - Ты забыла о проблемах, едва пересекла порог красивой, беззаботной жизни. А я живу с тем, что имею. И мщу тем, кого считаю виноватым.
   - Тогда что тебе сделала я? - решительно приближаюсь к парню. Между нами несколько сантиметров, и я ощущаю их также отчетливо, как и слышу дикое биение своего сердца. - Чего ты пытаешься добиться? Чего хочешь?
   Неожиданно Дима грубо хватает меня за подбородок и пылко целует в губы. Я реагирую молниеносно. Отпрыгиваю назад и со всей силы ударяю его ладонью по щеке. Звучит хлопок. Парень хватается пальцами за лицо, а я свирепо и ошарашенно горблю спину. Что это было? Что он сделал? Нет, покачиваю головой. Мне становится жутко плохо. Испепеляю Диму злым, яростным взглядом и дышу так, будто только что пробежала несколько километров.
   - Ты меня ударила, - ледяным голосом, констатирует факт парень.
   - Никогда, - задыхаясь, шепчу я, - никогда больше ко мне не прикасайся.
   Он наклоняет в бок голову. Свирепо улыбается и скалит идеально ровные зубы.
   - Позавчера ты не была такой же агрессивной.
   Хочу ответить что-то колкое, язвительное, как вдруг замечаю за спиной парня Теслера в спортивной, мешковатой одежде. Он стоит около высокого дерева, разговаривает с какой-то худой, высокой блондинкой и... улыбается. Я цепенею. Не могу поверить своим глазам. Все пытаюсь очнуться от сна, ведь это непременно он! Андрей ни разу при мне не улыбнулся, ни разу! А тут... Он искренен. Смотрит на незнакомку добрыми, синими глазами и обнажает на щеках ямочки, о существовании которых я даже не подозревала. Не могу пошевелиться. Лишь наблюдаю за тем, как его руки уверенно смыкаются за ее спиной, и ощущаю дикую, ядовитую злость, вспыхнувшую где-то в горле. Что происходит? Он ее обнимает? Я едва стою на ногах. Хочу отвернуться и закрыть глаза потому, что по неясным для меня причинам, видеть Теслера с кем-то другим жутко больно, однако не могу даже шевельнуться. Так и смотрю на Андрея, пока тот, наконец, не замечает мой растерянный и удивленный взгляд.
   - Зои, - Дима напоминает о себе недовольным, глухим голосом, - надеюсь, ты задумалась о своем поведении?
   Неохотно вновь перевожу глаза на блондина, дрожа от холода. От злости. Отрезаю:
   - Надо вернуться в школу, - и беспомощно скрещиваю на груди руки. Собираюсь изучать землю все оставшееся время, однако сдаюсь и вновь смотрю в сторону дерева.
   Андрей испепеляет меня пронзительным взглядом. Накидывает на голову капюшон серой, потной толстовки и поджимает губы. Даже с такого расстояния я вижу, как напрягаются его широкие, твердые плечи. Прикусываю губы. Поддавшись странному, безумному порыву делаю шаг вперед и томно вздыхаю.
   - Ты пойдешь со мной? - не знаю, что на меня находит. Дима вскидывает брови, а я робко пожимаю плечами. - Если вернусь одна - у меня будут проблемы.
   - Пытаешься мной воспользоваться, - не своим голосом, подыгрывает блондин. - Тебе не кажется, что бить по лицу и просить о помощи - два несвязанных действия?
   - А тебе не кажется, что сначала заниматься сексом, а потом целоваться - неправильная последовательность?
   Дима хочет ответить, как вдруг рядом возникает Теслер и грубо на бегу толкает его в плечо. Парень бежит дальше, не сбавляя темп, а глаза блондина наполняются удивлением и алой, бурлящей злостью.
   - Эй, - скаля зубы, кричит он ему в спину, - ублюдок!
   Однако Андрей не останавливается. Я так и замираю с открытым ртом, будто только что увидела нечто из ряда вон выходящее. Черт подери. Он что - сошел с ума? Что если бы Дима заметил его лицо? Что бы он тогда делал? Щеки безумно горят. Я прикасаюсь к ним холодными пальцами и недовольно поджимаю губы. Неужели только таким образом можно добиться от него ответной реакции, проявления хоть каких-нибудь чувств?
   - Кретин, - сетует Дима и резко поправляет воротник. - Скажу найти его и убить.
   Горько усмехаюсь. Вряд ли послание дойдет до адресата.
  
  
   ГЛАВА 18.
  
   Я лежу под покрывалом и мне жутко жарко от того, что на ногах джинсы, а сверху майка, кофта и легкое, тонкое пальто. Нервно постукиваю пальцами по бедру. Сколько можно ждать? Наверняка, уже за двенадцать. Закрываю глаза, вздыхаю и думаю о том, что раньше, изнывая от голода и дефицита одежды, жилось проще. Да, мы с мамой едва сводили концы с концами. Но что такое голод против свихнувшегося человеческого разума?
   Дверь со скрипом открывается. Я театрально замираю - мол, вижу сотый сон - как вдруг слышу:
   - Просыпайся, спящая красавица!
   Саша стягивает с меня покрывало и начинает дергать за ноги. Я шутливо отбиваюсь.
   - Ты куда пропал?
   - Родители должны были заснуть. Помнишь? Мы не могли тихо пробраться по лестнице, пока мама контролирует каждый твой шаг.
   - А если бы она до утра караулила?
   - Что ты нудишь, - брат тащит меня к выходу и элегантно поправляет черную горловину от свитера, - нас ждут незабываемые приключения, мисс Регнер.
   - Надеюсь на это, мистер Регнер. А пока перестаньте вести себя столь вызывающе.
   - Только если вы соизволите убрать со своего лица это тягомотное, муторное выражение и, наконец, угомонитесь.
   Закатываю глаза и невольно усмехаюсь.
   Мы крадемся к выходу, спускаясь по лестнице так тихо, словно и вовсе не касаемся подошвами мягкого покрытия. Выбегаем на улицу, несемся к припаркованной Тойоте и одновременно громко выдыхаем. На этот раз за рулем Ярый. Он кивает Саше и переводит хитрый взгляд в мою сторону.
   - Из-за тебя мы все сядем в тюрьму.
   - Вообще-то это была его идея.
   - Но посадят нас все равно по твоей вине, - настаивает он. - Моя мама всегда говорила, связываться с шатенками - гнилое дело.
   - Я - блондинка. - Парни удивленно расширяют глаза, а я соблазнительно улыбаюсь. - Так что лучше со мной не шутить. Вы еще о многом не догадываетесь.
   Мы едем по ночным улицам так быстро, что ветер, пробивающийся через открытые окна, раскидывает мои волосы в разные стороны. Я прикрываю глаза и глубоко втягиваю питерский, свежий воздух. К вечеру он становится совсем другим - более тонким, пронизывающим. Мне хочется гнать по трассе вечно, унестись как можно дальше за горизонт и стать кем-то совсем другим. Кем-то без прошлого. Жаль, что такая возможность выпадает не у всех на пути.
   Останавливаемся в узком, грязном переулке и одновременно хлопаем дверьми. Ярый скептически морщит лоб, чешет рыжую шевелюру, а Саша протягивает:
   - Классное место.
   Вокруг скопление опьяневших, покачивающихся мужчин. В ряд стоят байки, огромные машины, и если и есть ненормальные психи, решившие провести ночь под кайфом в грязном, забитом гарью закоулке - они уж точно все здесь. Вывеска "Сатурн" еле держится, и я гадаю, кто же будет тем счастливчиком, кому она рухнет на голову?
   - Пойдемте, - хватаю Сашу под локоть, - давайте скорей разузнаем все и вернемся домой.
   - Согласен, - испуганно отрезает Ярый.
   Без алкоголя и наркоты он не такой уж и сорвиголова. Хотя это касается всех людей. Мы ведь делаем то, что считаем нужным отнюдь не каждый раз и не когда хотим. Мы чего-то ждем, а потом еще сожалеем об утраченной возможности. И лишь силы извне развязывают нам язык, что странно. Вроде все такие смелые, взрослые или молодые, но абсолютно не умеем жить.
   В клубе полно народу. Полуголые девицы потные танцуют на подмостках и подзывают к себе опытными, извивающимися телами. Я отворачиваюсь. Невольно вспоминаю, как впервые увидела Андрея и кидаю взгляд в сторону VIP-столов. Его там нет. В груди тут же становится пусто. Нет, я не хотела увидеться. Не хотела. Я просто ждала этого в глубине своих мыслей. И только. Нерешительно протираю руками лицо и натянуто улыбаюсь Саше. Он вопросительно вскидывает брови, а я покачиваю головой, мол, все в порядке, все хорошо, пусть и не хочу здесь больше находиться.
   - Давайте разделимся, - предлагает он. - Я с Зои пойду вниз, а ты...
   - Я один здесь ходить не собираюсь, - нервно усмехается Ярый. - Шутишь? По-моему тут тусуются одни маньяки-убийцы.
   - И что ты предлагаешь?
   - Саш, - пытаясь перекричать музыку, тяну я. - Идите. Со мной все будет в порядке.
   - Что ты выдумываешь? К чему тебе бродить в одиночку?
   - Я взяла телефон.
   - И что теперь? Если его свиснут?
   - Твой номер я выучила наизусть после случая в амбаре. Все, успокойся, - я киваю брату и устало вздыхаю. - Встретимся здесь минут через десять, договорились? Только ищите Илью, а не смотрите на полуголых девиц. Ладно?
   Саша усмехается. Скептически покачивает головой и пропевает:
   - Как получится.
   Закатываю глаза. Отлично. Кажется, я притащила двух семилетних детишек на ярмарку сладких леденцов. Взмахиваю руками и направляюсь в сторону барной стойки. За ней широкая, квадратная арка. Там проход к нулевому этажу, и мне приходится изрядно поработать локтями, чтобы, наконец, достигнуть цели. Поправляю ворот пальто. По словам Саши, Илья невысокий, белобрысый и хромает после физкультуры на правую ногу. К тому же, он симпатичный, и все девчонки обожают его манеру лениво, неспешно расправлять плечи. Чем не портрет типичного эгоистичного кретина, заправляющего человеческим благополучием? Я уже представляю себе это наглое лицо. Наверняка, он обожает вертеть в зубах зубочистку, и от его школьной формы прилично тянет дорогими сигаретами. Взвинчено отбрасываю назад волосы и замираю, увидев перед собой огромное скопление людей.
   - Что это? - шепчу себе под нос и недоуменно осматриваю неровный, угловатый круг, который смыкают десятки кричащих, рвущих глотки мужчин. Они выбрасывают вверх кулаки, орут что-то, и мне приходится подойти ближе, чтобы понять, о чем именно так встревожены их пытливые мозги. Однако едва я делаю несколько широких шагов вперед, как тут же грудная клетка сжимается. Я слышу глухие удары, вижу летающие, парящие из рук в руки купюры и настороженно морщусь: что тут творится? Вновь рвусь вперед, терплю удивленные, горящие взгляды мужчин и, наконец, оказываюсь в первом ряду. Однако лучше бы я осталась позади.
   - О, Боже мой. - Меня передергивает. Люди не просто так столпились здесь. И деньгами они не просто так размахивают в стороны. Это самые настоящие бои без правил, но, пожалуй, больше всего меня пугает отнюдь не толпа, а ледяные, темно-синие глаза, которые испепеляют противника своим холодом и жестокостью. Не могу дышать. Смотрю на Андрея, на его потный, оголенный торс и понимаю, что вот-вот рухну на пол. Какого черта он делает? Застываю, когда его глаза находят мои, и прикусываю губу. Черт. Теслер так и прожигает во мне дыру, будто, действительно, пытается изжить со свету, а я растерянно сглатываю. Что делать? Куда идти? Решаю бежать. Да. Прямо сейчас. Разворачиваюсь, чтобы унестись как можно дальше отсюда, как вдруг слышу громкий, жалостливый стон толпы. Мужчина рядом со мной вопит от безумия, а я невольно оборачиваюсь. Нахожу Теслера и замечаю, как он держится тонкими пальцами за покрасневший подбородок.
   - Его ударили, - орет кто-то мне прямо на ухо, - ударили!
   Растерянно морщу лоб. Наблюдаю за тем, как глаза Андрея наливаются злостью. Пару раз глубоко выдохнув, парень выпрямляет плечи, дергает уголками губ и решительно наступает на противника. Тот жмется к людям. Пытается избежать атаки, но цепенеет, ощутив серию ударов в живот и шею. Его тело валится навзничь, как куль с мукой, толпа взрывается диким ором, а я не могу вымолвить и слова, сжимаемая в тисках десятков сошедших с ума мужчин. Мне вдруг становится страшно.
   - Пропустите, - задыхаясь, прошу я. Люди начинают двигаться, собирать деньги, ругаться, а я беспомощно мнусь между ними, стараясь прорваться к выходу. - Осторожно! Дайте же..., дайте пройти!
   Никто меня не слышит. Мужчины толкают меня из стороны в сторону, будто я неживая статуя и не чувствую их удары. Кто-то со всей силы врезает локтем мне прямо по щеке, и я громко стону, схватившись пальцами за лицо.
   - Ох, господи! - Жмурюсь. Боль проносится по всему телу, паника подогревает ужас. Я свирепо рычу и со всей силы отталкиваю впереди стоящих людей. - В сторону!
   - Куколка! - злится какой-то мужик. - Чего кулачками машешь?
   - Не называй меня так. - Мой голос звонкий. Я вдруг понимаю, что абсолютно не боюсь ни этого психа, ни толпы, и единственная моя цель - пробраться к выходу. Любым способом. Я не слабенькая девочка. Я в состоянии за себя постоять. На выдохе срываюсь с места. Тяну руки в сторону лестницы и крепко стискиваю зубы. Неожиданно понимаю, почему так много людей погибает от паники, почему их затаптывают и оставляют гнить на полу каких-то промозглых, популярных клубов. Это ведь так глупо - задохнуться посреди сородичей и обездвижено упасть камнем вниз. Однако теперь я не сомневаюсь: это реально. И это жутко пугает.
   Наконец, толпа остается позади. Вырвавшись на свободу, я глубоко втягиваю воздух и облокачиваюсь всем телом о раскачивающиеся поручни. Слава Богу.
   - Как интересно! - говорит знакомый, низкий голос, и я поднимаю голову. - Зои, верно?
   Не могу поверить своим глазам. Сначала мне кажется, что проблема в кислороде, который временно не поступал к мозгу. Однако галлюцинации не проходят. Они становятся явственней. Приобретают очертания высокого, светловолосого мужчины с темно-карими, почти черными глазами. У него широкие плечи, чарующая улыбка и мощный, четко очерченный подбородок. Сглатываю. Выпрямляюсь и робко отрезаю:
   - Здравствуйте.
   Старший Болконский кривит губы. Осматривает меня и как-то задумчиво наклоняет лицо.
   - Любите острые ощущения?
   - Я..., - растерянно моргаю, - я здесь искала знакомого.
   - И как, нашли?
   - Нет. Наверно, он этажом выше.
   - И, тем не менее, вам повезло. - Болконский делает шаг вперед, и его тень полностью поглощает все мое тело. Идеальный и устрашающий этот мужчина внушает ужас уже одним своим видом. - Вы попали на отличный бой. Делали ставки?
   Так и хочется спросить, законно ли то, что здесь происходит, однако я и так знаю ответ, а мужчине, стоящему напротив, вряд ли придется по душе мое беспечное любопытство. Поэтому приходится усмирить свой пыл и натянуто скривить губы.
   - Нет. Я не особый фанат подобных игр.
   - Да, вам явно по душе иной уровень забав. Правильно, Зои? Если я не ошибаюсь, вы хорошо общаетесь с моим сыном.
   - О, - я театрально закатываю глаза, - он у вас просто замечательный! В школе мы все время проводим вместе.
   - Я и не сомневался, что вы поладите. Хотя небольшие проблемы между мной и вашим отцом, конечно, могли на вас отразиться. - Мужчина элегантно поправляет рукава черного, прямого костюма и улыбается, неохотно растянув губы. - Надеюсь, я не прав.
   - Не волнуйтесь на этот счет.
   - Отлично, потому, что, Зои, есть всего две стороны. И я верю, вы займете правильную.
   Не понимаю, что происходит, но мне становится жутковато. Молча киваю и скрещиваю на груди руки, нуждаясь хотя бы в вымышленной защите, в барьере. Болконский прощается, сжав в пальцах мое плечо, уходит, а я растеряно поджимаю губы. Покачиваюсь на носках из стороны в сторону и испытываю в груди странное ощущение: что это вообще было?
   Рядом вихрем проносится несколько незнакомцев. Они бредут за Болконским, озираясь и переговариваясь через небольшие рации. Я удивленно вскидываю брови: отлично. Он ходит с охраной, что как раз под стать его пугающему образу. Чего же ожидать дальше? Во дворе стоит его личный вертолет? Дом защищают не только люди, но и прожигающие насквозь лазеры?
   Внезапно я понимаю, что лицо одного из охранников мне знакомо. Недоуменно хмурю брови и слежу за парнем вплоть до того момента, пока он не скрывается вместе с остальными за поворотом. Хмыкаю. Я его точно видела. Вот только где.
   - О, боже мой! - мои глаза становятся огромными. Я резко поднимаю подбородок и ахаю. Правда взрывается в моей голове бешеным, неистовым фейерверком: она восхищает и пугает одновременно, и мне приходится схватиться руками за поручни, чтобы не покатиться вниз.
   Этот человек..., он был на благотворительном вечере, и именно он выкупил Софью! Да, точно! Мужчина в ярко-желтом костюме! Выходит, не было никакого друга Ильи. Это ложный след. Саша ищет не того человека. Достаю сотовый и решительно бегу за свитой Болконского. Я должна проследить, куда они направляются.
   - Саша, - восклицаю я, когда брат поднимает трубку. На другом конце провода шумно. Я морщусь и продолжаю нестись по темному коридору. - Ты меня слышишь?
   - Что случилось? - перекрикивая музыку, вопит он. - Зои?
   - Соню выкупил совсем другой человек.
   - Что?
   - Она ушла с благотворительного вечера с одним из охранников Болконского. Я думаю, все было подстроено. Она не зря так волновалась. Она понимала, что за ней следят.
   - Где ты?
   - Я прослежу за ними. Держи телефон рядом.
   - Но...
   Сбрасываю вызов. Замираю перед открытой дверью и прячусь в тени. Отец Димы резко одергивает пиджак и рявкает что-то одному из мужчин. Усаживается в высокий, черный седан и исчезает из вида за тонированными, мутными окнами. Охранники разбредаются по машинам. Тот, что был с Соней, садится за руль второго, вытянутого BMW и громко газует.
   - Черт. - Я нервно покусываю губы. Мне необходимо проследить за ним и узнать правду.
   - Что ты здесь делаешь? - Я испуганно оборачиваюсь и неожиданно вижу Андрея. Он смотрит на меня так, будто я мишень, которую ему приказано поразить. И он хочет выполнить заказ, но не может, как не пытается. - Зои...
   - Ты тут не причем, - горячо объясняю я. - Поверь, меньше всего на свете мне хотелось тебя увидеть.
   Что ж, врать я и, правда, умею потому, что Теслер мне верит. Стискивает зубы и равнодушно пожимает плечами.
   - Отлично.
   - Отлично, - соглашаюсь я. Смотрю в его синие глаза и едва не пропадаю в них, вовремя вспомнив о том, что сейчас, действительно, имеет значение. - Андрей, помоги мне.
   - Что? Нет.
   - Прошу тебя. Речь идет об одной девушке. Мне нужно проследить за свитой Болконского, так как я думаю, что один из охранников причастен к ее исчезновению.
   - Меня это никак не касается.
   Рассержено сжимаю в кулаки руки. Ну, почему он такой? Почему? Я глубоко втягиваю в легкие воздух и всеми клетками своего тела хочу возненавидеть этого человека, хочу испытать не просто злость, но и отвращение, презрение к нему, однако не получается. Никак. Что со мной происходит? Разжав пальцы, киваю и шепчу:
   - Как скажешь.
   Ухожу. Несусь по коридору, надеясь как можно скорее найти Сашу. Но черт, наверняка, уже поздно. Охрана Болконского давно скрылась из вида.
   Неожиданно я вихрем отпружиниваю назад и растеряно распахиваю глаза. Теслер смотрит прямо на меня и прожигает лицо странным, глубоким взглядом полным терзаний, эмоций, тьмы и света. Он нежно проводит пальцами по моей щеке и говорит:
   - Потом я об этом пожалею.
   Его рука смыкается на моем запястье. Мы несемся обратно, вырываемся из здания через черный ход и бежим к "Харлею". Срываемся с места, и я зажмуриваюсь, едва байк кренится назад. С невообразимой скоростью вылетаем на главную улицу. Фонари стрелами проносятся по обе стороны от моих плеч, а страх талантливо кружит мне голову, напоминая о том, что в любой момент, я могу закрыть свои глаза и больше никогда их не открыть. И я чувствую, знаю, что живу не своей жизнью. Но мне нравится ощущать колючий адреналин в крови, нравится лететь навстречу ответам, будто я неуязвимая. Будто я попала в одну из тех книг, что ночью поглощала за несколько часов, а затем крепко сжимала в руках. Конечно, авторы умалчивают о том, что с приключениями приходят и проблемы. Однако, наверно, стоит рискнуть всем ради этого опьяняющего ощущения свободы.
   - Держись, - приказывает Теслер, и я сильнее прижимаюсь к его спине. Такое чувство, словно мы и вовсе оторвались от земли. Байк несется с немыслимой скоростью, и мои волосы развиваются на ветру, танцуя и играя с ним, будто с неугомонным мальчишкой.
   Неожиданно BMW отделяется от колонны, сворачивает в сторону западного района и скрывается за загромождением низких, старых домов.
   - Нельзя его упустить. Я должна узнать, кто сопровождал Соню.
   Андрей не отвечает. Резко сворачивает, и мотоцикл безжалостно кренится над землей под острым углом, приводя все мое тело в состояние безумного ужаса. Смотрю на асфальт, смотрю на белые, мельтешащие линии и цепенею, заранее распрощавшись с жизнью.
   - Не отпускай, - приказывает Теслер и прижимает к себе мои руки. - Держись крепче.
   - А где твоя машина?
   - У меня нет машины.
   Недоуменно вскидываю брови.
   - Но...
   - Зои, не задавай лишних вопросов.
   Я послушно замолкаю и хмурюсь, увидев, как BMW сворачивает в какой-то маленький переулок. Вытягиваю шею. Пытаюсь немного привставать, но Теслер резко тормозит, и мое тело тут же неуклюже валится на его спину.
   - Там тупик, - сообщает он. Сосредоточенно смотрит вперед и холодно отрезает, - жди здесь.
   - Андрей, - восклицаю я, когда парень спрыгивает с байка. Он резко переводит на меня взгляд, а я недовольно поджимаю губы, - ты не пойдешь один.
   - Ты остаешься здесь.
   - Нет.
   - Да. И не произносишь ни звука.
   Не отвечаю. Просто срываюсь с места и уверенно иду к переулку. Слышу, как позади громко и резко выдыхает Теслер, и тут же ощущаю ледяные пальцы на своем плече. Парень грубо тянет меня назад, отталкивает в сторону и рычит:
   - Ты...
   - Нет, - горячо перебиваю я. Сбрасываю его руку с плеча и вскидываю подбородок, - ты не будешь говорить мне, что делать, Андрей. Только не ты.
   - Тебе там не место, - чеканя каждую букву, отрезает парень. - Ты можешь пострадать.
   - А ты? - Он усмехается, а я вспыхиваю, - ты также уязвим, как и все остальные! Забыл?
   - Я уязвим только тогда, когда ты рядом!
   Хочу ответить, однако вижу разбитую губу Теслера, небольшой отек и замолкаю. Резко отворачиваюсь и пытаюсь придумать, что мне делать. Почему он так говорит. Почему сбивает с толку. Какое ему дело: рядом я или нет. Он ведь ничего не чувствует. Ему ведь все равно.
   - Зои, - Андрей делает несколько шагов ко мне навстречу, и я медленно перевожу на него взгляд. Чувствую, как он неуверенно касается пальцами моего лица, моих скул, шеи, и невольно замираю, затаив дыхание. - Останься здесь.
   - Но я должна пойти.
   - Нет.
   - Почему?
   - Я задаю себе этот вопрос каждый день, с тех пор как впервые тебя увидел.
   Закрываю глаза. Парень прикасается лбом к моему лицу, а я жмурюсь, будто ощущаю легкую боль. Кладу руки на его плечи, выдыхаю и неожиданно понимаю, что не хочу больше двигаться. Андрей совсем близко, и единственное мое желание - стать еще ближе. Оказаться под защитой его рук, забыть о проблемах и успокоиться. Я вдруг осознаю: мы ищем свое "я" в поступках, в делах или в мыслях. А в итоге находим его в другом человеке. И идея ведь не в том, чтобы отыскать нужные пропорции, а в том, чтобы ощутить себя нужным. Мы можем потерять годы, пытаясь обрести те идеальные составляющие, которые как бы обязаны привести нас к умиротворению. Но правда в том, что, даже имея все это, мы не становимся счастливыми. А вот найдя лишь одного человека, но потеряв при этом целый мир, каждую нить его вселенной - мы обретаем себя. Обретаем смысл. Пусть утраченный для других. Пусть для них чужой и непонятный. Зато сокровенный для нас самих.
   - Останься, - повторяет на выдохе Теслер и отстраняется. Я киваю, а он нежно проводит пальцами по моей нижней губе, - и не вздумай высовываться, слышишь? Иначе и тебя придется обезвредить.
   - Только не надо..., - неуверенно пожимаю плечами, - не надо...
   - Я разберусь.
   - Андрей...
   - Я - нехороший человек, Зои. - Он достает черную ткань из кофры и шепчет, - и я не тот, кто тебе нужен. - С силой захлопывает маленький багажник, надевает маску и направляется в сторону переулка.
   Я внимательно слежу за тем, как он переходит дорогу, как скрывается за поворотом, и взволнованно выдыхаю. Понятия не имею, что мне делать: беспокоиться о том, что пострадает Теслер или о том, что он может сделать с остальными. Подхожу к мотоциклу, облокачиваюсь об него спиной и нервно поправляю волосы, надеясь увидеть, как Андрей идет обратно и машет мне белым флагом. Неожиданно слышу, как вибрирует телефон. Достаю его из кармана пальто и виновато прикусываю губы: это Саша. Медленно провожу пальцем по экрану и шепчу:
   - Я...
   - Издеваешься? - криком перебивает меня брат, и я буквально чувствую, как на меня обрушивается целое цунами из злости. - Ты что творишь? Что вообще делаешь? Бросила трубку и исчезла? Вот так просто?
   - Прости, - отрезаю я. - По-другому не получилось.
   - Не получилось? Черт, Зои, да ты ненормальная идиотка! Сначала спрашиваешь меня о том, будем ли мы вместе, спрашиваешь, не брошу ли я тебя, а потом пропадаешь, мать твою, подвергая себя опасности! Где ты? Говори где! Я приеду и выбью из себя всю дурь! Где?
   - Успокойся.
   - Сама успокойся!
   - Саша! - недовольно отрезаю я и вздыхаю. - Прекрати орать и возьми себя в руки. Я никуда не пропадала. Просто думаю, что тебе не стоит сейчас приезжать.
   - Плевать мне на то, что ты думаешь. Где ты? Ты одна? Ты нашла того парня?
   - Да.
   - Что да?
   - Я его нашла. Но не надо никуда ехать. Я сама вернусь.
   - Если ты сейчас же не скажешь мне, где находишься, я позвоню отцу, и он лично подпишет документы о твоем переводе в другую школу, сдаст блин тебя в опеку, и будешь всю оставшуюся жизнь драться с кретинами за очередь в душевые, мать их, раздолбанные кабинки!
   Удивленно вскидываю брови. Сжимаю в пальцах телефон и говорю:
   - Ты не посмеешь.
   - Посмею. Еще как. Зои, да что ты творишь? - как-то жалобно спрашивает меня Саша, и я слышу тяжелое, медленно дыхание. - Зачем ты это делаешь? Я думал, что-то случилось. Я чуть с ума не сошел!
   - Я в порядке.
   - Тогда почему я не могу приехать?
   - Потому что я не одна. - Смотрю в сторону переулка и неуверенно протираю свободной рукой лицо. - Это плохая идея. Встретимся уже дома. Пожалуйста.
   - Но с кем ты?
   - Расскажу, когда приеду.
   - Расскажи сейчас.
   - Саш, - вижу, как из-за угла выходит Андрей, и обеспокоенно выпрямляюсь, - я потом тебе все объясню. Жди меня дома, хорошо? И прошу: держи язык за зубами.
   - Когда ты приедешь, я сверну тебе шею.
   - Договорились.
   Сбрасываю вызов и уверенно перебегаю через дорогу. На лице Теслера маска. На руках - следы крови. Я настороженно сбавляю скоростью и спрашиваю:
   - Что случилось?
   - Они знали, мы за ними следим, - ледяным голосом сообщает парень. - Приехали сюда специально, пытались заманить.
   - И?
   - И я поговорил с ними.
   - Поговорил?
   Сглатываю, медленно смотрю ему за спину и замираю: около открытой машины лежит несколько сильно избитых человек. Еще двое - валяются рядом со стеной, дергаются в резких конвульсиях, и меня пробирает дрожь. Стараюсь держать спину ровно, прямо, однако с ужасом горблюсь под весом дикого недоумения и страха.
   - Что ты сделал? - резко перевожу взгляд на Теслера. - Что это? Что с ними?
   - Им больно.
   - Господи, да в чем твоя проблема! - я срываюсь с места и побегаю к одному из раненных мужчин. Он не двигается, но дышит. - Он жив. - Смотрю на другого. У него сильно кровоточит отек под глазом, нос, разбита губа. Однако тело поднимается и опускается от слабых, коротких вдохов. - Этот тоже.
   - Они все живы.
   - Живы?
   - А ты не видишь? - Становится немного легче дышать. Я расслабляю плечи и выдыхаю так громко, что эхо разносится по всему пустому и грязному переулку. - Почему тебя это так волнует? Если бы мы поехали за ними - ты бы уже была мертва. Никто бы не стал сомневаться, наставив дуло пистолета тебе на голову. Но ты...
   - Я считаю, что убийство - это слабость и одержимость. Достичь цели можно и без жертв, Андрей. И ты должен это понять. Браунинг не делает тебя неуязвимым. Он делает тебя калекой.
   - Андрей? - неожиданно удивляется хриплый, слабый голос, и я растеряно оборачиваюсь. На земле лежит молодой парень, лет двадцати пяти с подбитым глазом и ярко-багровым пятном на шее. Он пытается привстать, но не может, от чего выглядит так жалко, что у меня сводит все тело. - Теслер? Серьезно? - он смеется. - Босс будет недоволен. Будет очень недоволен.
   - Это ты, - шепчу я и подхожу к парню. Внимательно осматриваю его скривившееся от боли лицо. Наши глаза находят друг друга, однако незнакомец тут же закрывает их, будто не может стерпеть сильную мигрень. - Ты увел Соню с благотворительного вечера.
   - Не понимаю, о чем ты.
   - Где она? Куда вы ее увезли?
   - Не знаю.
   - Отвечай! - я усаживаюсь перед парнем на колени и впиваюсь пальцами в его твердые плечи. Слегка встряхиваю их и рычу, - что с ней сделали?
   - Скорее, что с ней еще сделают.
   Он начинает хихикать, кряхтя избитым ртом, а я разъяренно отскакиваю назад. Стискиваю зубы и перевожу взгляд на Теслера. Тот снимает маску. Лицо у него сосредоточенное и потное, будто он только что вернулся с утренней пробежки. Пару раз, выдохнув Андрей, протирает мокрый лоб ладонью и спрашивает:
   - Что это значит?
   - С каких это пор, ты ходишь с малолетками? - язвит мужчина. Приподнимается на локтях и морщится от новой порции боли. - Босс прикончит ее.
   - Где девушка, о которой она спрашивает.
   - Прикончит!
   - Где та девушка?
   - Он ее...
   Теслер достает Браунинг. Целится прямо перед собой и рычит:
   - Где она?
   Незнакомец начинает смеяться. Прикрывает рукой избитые губы, прямой, длинный нос и заливается таким смехом, будто только что отпустил невозможную шутку. А меня пугает его реакция. Кто же улыбается, смотря в лицо собственной смерти? Почему он не дрожит? Почему не пытается спастись, убежать? Почему бездействует?
   - Сын Босса ее хочет. А ты знаешь, что за этим следует.
   - Где Соня? - вмешиваюсь я. Пытаюсь не смотреть в ледяные глаза Теслера и подхожу к незнакомцу, скрестив на груди руки. Он на меня не обращает никакого внимания. - Эй! - Я рассержено хмурю брови. - Отвечай!
   - Ты хотя бы понимаешь, во что вмешиваешься? - скрипящим голосом спрашивает меня парень. Он оборачивается, и мне становится жутко страшно, словно этот человек догадывается о том, от чего зависит моя собственная жизнь. - Они следят за каждый твоим шагом. А ты такая же помеха, как и твоя подружка, которая уже вряд ли соображает. Это означает лишь то, что в скором времени, и тебя отправят туда же, если ты не начнешь играть по их правилам.
   - Куда отправят?
   - Развлекаться.
   - Я не понимаю. Что с ней? Где Соня?
   - Здесь, - он растягивает губы в безумной улыбке.
   - В этом здании?
   - В этом городе.
   - Боже, скажи нормально! Где она? - я вновь присаживаюсь на корточки. Грубо хватаю мужчину за плечи и встряхиваю их так сильно, что он болезненно морщится. - Что с ней? Она жива? Почему Болконский ее похитил? Что ему нужно? Что...
   Я запинаюсь на полуслове от того, что вижу перед собой нечто блестящее. Незнакомец скалится, резко подается вперед и вытягивает руку с тонким, сверкающим ножом, намереваясь проткнуть им мою шею. Хочу отскочить назад. Правда. Однако не успеваю даже моргнуть. Распахиваю глаза, слышу выстрел и чувствую, как в лицо ударяет теплый, слабый фонтан из алой крови. Меня парализует. Я полностью оседаю на земле, смотрю перед собой и пытаюсь осознать происходящее. Что это было. Что это было. Поднимаю руки. Касаюсь ими мокрых щек, шеи. Вижу дымку, исходящую из дыры в голове незнакомца, вижу лужу темно-красной жидкости под своими коленями, и перестаю дышать. Совсем.
   - Зои! - меня поднимают с асфальта. - Посмотри на меня.
   Не хочу смотреть. Закрываю глаза и стискиваю зубы с такой силой, что становится дико больно. Что это было. Что это было. Меня трясет. Я покачиваю головой, пытаясь убедить себя в том, что Теслер не прострелил лоб незнакомцу, желая меня спасти. И что кровь мужчины не летела мне в лицо. И его предсмертный вздох не пронесся эхом по переулку.
   - Пойдем, иди сюда. - Андрей тащит меня куда-то в сторону. Протирает шероховатой тканью лицо, шею. Затем снимает с меня пальто, накидывает на плечи другую теплую куртку.
   Я слышу, как он говорит с кем-то по телефону. Медленно открываю глаза и беспомощно оглядываюсь, желая найти опровержения тому, что только что случилось. Однако я вижу лишь грязное, кровавое пятно на каменной стене, вижу мертвого мужчину, его безвольные, бледные руки, и вижу собственное отражение в лобовом стекле матового автомобиля.
   Теслер возвращается, ловко спрятав за спину Браунинг. Он хмурит лоб и осматривает меня так, будто я заболела чем-то серьезным. Наклоняет голову, тяжело выдыхает.
   - Я хочу домой, - опередив его попытки заговорить, шепчу я. - Пожалуйста.
   Он кивает.
   Мы едем долго. Медленно рассекаем полупустые улицы, приводя в порядок мысли и чувства. Это сложно, когда в груди все пылает и горит, однако я стараюсь. Правда, стараюсь смириться с тем, на что когда-то осознанно решилась.
   Люди советуют слушать свое сердце. Но они забывают сказать о том, что, порой, дорога, выбранная не разумом, полна извилистых опасностей и целого ряда испытаний, справиться с которыми несоизмеримо сложно. Они забывают сказать, что иногда эта дорога приводит туда, куда не следовало бы заходить. И они забывают сказать, что очень часто по воле сердца мы оказываемся именно там, откуда нельзя выбраться.
   Андрей останавливается возле моего дома. Глушит мотор и следит за тем, как я слажу с мотоцикла. В какой-то момент я хочу, чтобы он уехал и оставил меня одну. Навсегда.
   - Это произошло бы в любом случае, - тихо говорит он, приближаясь ко мне. - Я бы все равно убил его, Зои. Он видел мое лицо.
   - То, что ты делаешь, это неправильно.
   - Я знаю.
   - Знаешь?
   - Да. - Он стискивает зубы, и я вижу, как на подбородке выделяются его острые, прямые скулы. Хочу прикоснуться к ним, но вовремя одергиваю руку. Поправляю джинсы. Поправляю грязные волосы. - Ты не при чем.
   - Наверно, - пожимаю плечами. - А, может, только я и виновата.
   - Он бы убил тебя. Я не мог позволить этому случиться.
   Дрожащими пальцами протираю лицо. Чувствую, как от рук пахнет кровью, и опускаю их вниз с такой силой, что сводит локти.
   - Я пойду домой.
   - Хорошо. - Андрей кивает. Делает шаг ко мне навстречу, однако затем останавливается и медленно отступает назад. Не знаю, как к этому относиться. Лишь смаргиваю с глаз пелену и направляюсь к дому. Вяло. Боясь собственных мыслей. Ощущаю взгляд парня, прожигающий мне спину, и чувствую дикую, безумную тягу, желание обернуться. Но не оборачиваюсь.
   Кто слушает свое сердце? Кто осознанно обрекает себя на испытания, когда существовать, повинуясь логике, в разы проще? Зачем усложнять себе жизнь? Зачем идти в сторону темноты, когда совсем близко светлый и прямой коридор из привычных событий?
   Я замираю перед дверью. Чувствую, как на глазах выступают слезы, и вдруг понимаю: слушая сердце, мы, действительно, усложняем себе жизнь. Однако возможна ли наша жизнь без этих осложнений? Ноги сами поворачивают назад. Я иду к парню, вижу, как он делает шаг ко мне навстречу, и порывисто прижимаюсь к нему всем своим телом, закрыв глаза и, наконец, ощутив себя в безопасности.
   Люди советуют слушать сердце.
   Однако кто сказал, что оно всегда подсказывает правильно?
   ГЛАВА 19.
  
   Я пробираюсь в комнату и тихо закрываю дверь. Руки до сих пор трясутся. Хочу пойти в ванну, смыть с них кровь, как вдруг замечаю на кровати чью-то огромную тень. Я вскрикиваю, испуганно включаю свет и растеряно отшатываюсь назад. Передо мной Саша. Уставший и злой. Он встает, нервно потирает пальцами глаза и спрашивает:
   - Ты видела, который час?
   - Я не просто так гуляла по улицам. Ты же знаешь.
   - Что с твоей одеждой? - глаза брата становятся огромными. Он обеспокоенно следит за тем, как я срываюсь с места, несусь в ванну, и вовремя хватается за ручку двери, предотвратив мою попытку захлопнуть ее прямо у него под носом. - Что за черт? Это кровь? Ты цела?
   - Все в порядке. - Устало сбрасываю с плеч кожаную куртку Андрея. Тут же становится жутко холодно, и я шепчу, - мне надо смыть с себя всю грязь.
   - Это не грязь, - металлическим тоном настаивает Саша. - Это кровь! Зои, что стряслось? Где ты была? Эй, - он недовольно разворачивает меня к себе лицом. - Почему ты молчишь?
   - Я не хочу говорить.
   - В чем дело?
   - Какая разница.
   - Что значит, какая разница? - злится парень. Он испепеляет меня ядовитым взглядом, и выглядит так, будто его только что хладнокровно предали. - Ты пообещала. Дала слово, что все мне объяснишь!
   - Сейчас не подходящее время.
   - Конечно, едва ли оно подходящее, когда вся твоя шея в крови!
   - Это не моя кровь.
   - Тогда чья?
   - Охранника Болконского.
   - Что? - Брат покачивает головой. Смотрит на меня так, будто я только что призналась в убийстве, и растерянно распахивает глаза. - Как это возможно? Что ты натворила?
   - Я? - раздраженно усмехаюсь. - Ничего я не натворила! Просто хотела узнать, кто и куда отвез Соню. О чем ты вообще думаешь, задавая такие вопросы?
   - А о чем я должен думать? - вспыхивает Саша. - Ты вся в крови. Ты приходишь посреди ночи. И ты что-то скрываешь от меня.
   - Ничего я не скрываю. Просто...
   - Просто, что? Может, прекратим играться, и ты, наконец, скажешь, что стряслось? Зои, это ведь мое дело. Не твое! Найти Соню должен я, а не ты. Не ты должна рисковать жизнью. Не ты должна лезть в пекло. Слышишь?
   - Я узнала, что на вечере ее сопровождал человек Болконского. Я проследила за ним. А потом он попытался меня убить.
   - Что?
   - Я была не одна. Со мной поехал Андрей, и...
   - Андрей?
   Стискиваю зубы. Нервно пожимаю плечами и киваю:
   - Да. Теслер.
   - Что? Теслер? Наемник?
   - Он спас мне жизнь.
   - От кого?
   - Господи, да от того парня, что хотел проткнуть ножом мне шею! - свирепо выдыхаю я и резко облокачиваюсь ладонями о край мойки. На какое-то время в ванной повисает тишина. Ее прерывает лишь короткое и громко дыхание Саши.
   - Ты..., - брат откашливается. Неуклюже потирает пальцами веснушчатый нос и тихо продолжает, - ты что-то узнала?
   - Нет, не узнала, - расстроено оборачиваюсь. - Этот человек признался лишь в том, что, действительно, похитил Софью. Но он ничего не сказал о том, где она сейчас и что с ней.
   - Мне жаль, что...
   - Это мне жаль, - перебиваю я. - Саш, она в беде. Мы должны найти ее, иначе потом будет поздно. Я чувствую, точнее нет - знаю, нам стоит поторопиться. Тот мужчина..., он смеялся и говорил о ней так, словно злорадствовал. И я никогда еще не видела подобной....Хм, подобной безнаказанности. Андрей целился ему прямо в лицо, а он..., - я замираю. Покачиваю головой и морщусь так сильно, что становится неприятно, - а он даже не шелохнулся.
   Брат недоуменно смахивает с лица волосы. Оглядывается по сторонам, будто в поисках невидимой поддержки, а затем вновь переводит взгляд на меня. Пожимает плечами:
   - Это плохо. Плохо, что замешан Теслер, что убит человек. Плохо, что пропала Соня. Но более того, плохо, что теперь и ты повязла в этом. Зои. Надо остановиться.
   - Но мы еще ничего с тобой и не сделали, - настырно восклицаю я. - Ты оставишь все так, как есть? Бросишь ее?
   - Я сказал, что ты отойдешь в сторону.
   - Но я не буду сидеть, сложа руки.
   - На твоих глазах убили человека!
   - И что теперь?
   - Так почему ты до сих пор не поняла, что пора уносить ноги! Бежать и разорвать к черту все нити! Собирай вещи, возьми деньги, я одолжу тебе, и...
   - Мне некуда уходить, - растерянно вспыляю и крепко сжимаю в кулаки руки. - Неужели единственный выход - это исчезнуть? Почему нельзя бороться? Мы поговорим с отцом, найдем людей, не подкупленных Болконским...
   - И что дальше? Найдем их, а потом что? Будем оплачивать их похороны? Никто не согласится идти против отца Димы. Это самоубийство.
   - В таком случае, тем более, я должна быть здесь! Или ты решил, что в одиночку сумеешь исправить весь чертов мир?
   - Я не хочу отвечать за твою жизнь.
   - Я сама за себя отвечаю.
   - И чуть не погибла сегодня.
   - Меня спасли, - напоминаю я и нервно хватаюсь пальцами за талию, - и тебя надо будет спасать. Когда-нибудь. Один ты себя погубишь. Даже вдвоем мы понятия не имеем, что делать.
   - Тогда зачем оставаться? Зачем рисковать? - в его зеленых, похожих глазах горит вопрос. Саша нервно поправляет кучерявые волосы и вспыхивает, - что нам делать? Как справиться? Ни я, ни ты, никто не сумеет прыгнуть выше собственной макушки! Мы бьемся о закрытую дверь и пытаемся казаться смелыми, но, черт, Зои. Давай, взглянем правде в глаза: это полная чушь!
   - Не говори так.
   - А как говорить? Соня умрет потому, что я ничего не смогу сделать. Опять. Ничего!
   - Эй, - я приближаюсь к брату. Уверенно прикасаюсь пальцами к его колючим щекам и серьезно свожу брови, - никто больше не умрет. Слышишь? Мы придумаем что-нибудь.
   - Что придумаем?
   - Не знаю. Какая разница? Главное, не сдаваться. Она ведь ждет тебя. Мы должны хотя бы попытаться! Добро побеждает зло, Саш.
   - В книгах.
   - Напишем свою историю, - горячо предлагаю я. - Пусть эта глава будет о том, как мы сомневались, однако затем поняли, что смысл именно в борьбе, в сражении за то, что дорого. Мне страшно, я не хочу врать. Теслер прострелил мужчине голову, а я даже не почувствовала отвращения, ведь знала, что иначе сама бы валялась с дырой в горле. И меня пугают эти перемены, чертовски пугают.
   - Ты не виновата.
   - Возможно. Кто знает? В любом случае, я чувствую, что становлюсь совсем другим человеком. Когда умерла мама, я и подумать не могла о подобных разговорах. Мне просто хотелось уйти от всего мира и исчезнуть. Но сейчас не тот случай. Сейчас все по-другому.
   - И что ты предлагаешь? Даже наш безобидный поход в клуб закончился трагически.
   - У нас есть зацепка, есть цель. Следить за Болконским сложно, но...
   - ...не сложно за Димой, - покачивая головой, продолжает Саша. - Это безумие. Если нас вычислят - то убьют. Они, наверняка, ищут того, кто пристрелил охранника.
   - Не найдут. Теслер знает свое дело.
   - Наемник на нашей стороне?
   - Не думаю, что он вообще принимает чью-то сторону, - неуверенно отхожу назад и облокачиваюсь спиной о душевую кабинку. - Но я могу ему доверять.
   - С какой стати? Зои, ты хоть знаешь, кто этот человек? - Саша подходит ко мне и сводит густые брови. - Он работает на Болконского не один год. Подчищает его дела, выбивает долги. Неужели ты считаешь, что такие люди меняются?
   - Он - другой.
   Брат усмехается. Закатывает глаза к потолку и восклицает:
   - Да он - такой же, каким был раньше! До тебя и до встречи с твоей слепой верой в него.
   - Андрей спас мне жизнь, и не раз. Если кому и можно доверять - то только ему.
   - Ты спятила. Собралась доверять наемнику? Вспомни о том, скольких людей он убил? Он же псих! Такие не способны на чувства, и, о боже, Зои, прошу тебя, не живи в иллюзиях!
   - Каких иллюзиях? - краснею и недовольно расправляю плечи. - Ты его совсем не знаешь.
   - Я знаю, что он получает огромные деньги, подметая за Болконским всякое дерьмо. Отец пытался с десяток раз взять его под арест, но - какой сюрприз - терпел неудачи. Каждый знает, чем именно Теслер занимается, все даже говорят об этом спокойно, вслух, на улицах, в школе! Но правосудие - бессильно. И почему? Как думаешь? А! Да потому что за твоим психом стоит широченная тень еще большего кретина.
   - А что ты скажешь, когда этот псих поможет найти Софью? Если он работает на Болконского, то, наверняка, и про его дела грязные знает, правильно?
   - Неужели ты, действительно, думаешь, что ради тебя он рискнет всем? - глаза Саши становятся огромными. Он испепеляет меня пугающим недоумением, а я вся съеживаюсь, будто только что услышала нечто ужасное. Хочу ответить, но не успеваю. Брат покачивает головой и шепчет, - очнись, Зои. Люди не меняются. Ты доверяешь не тому человеку.
   Саша уходит, а я смотрю ему в след и с силой прикусываю губы. Он не прав. Андрей не такой. Он же спас мне жизнь.
   Устало прикрываю глаза, вздыхаю и вдруг задумываюсь: я, действительно, могу доверять Теслеру, или я просто хочу ему доверять?
   На следующий день в школу едем молча. Саша даже не смотрит в мою сторону. Пялится в окно и делает вид, будто меня и вовсе не существует. Я стискиваю зубы, не зная, как себя вести, как реагировать на слова брата о Теслере, как забыть о том, что случилось в переулке, и меня то и дело бросает в жар от плохого предчувствия, словно совсем скоро правда выползет наружу, и она мне отнюдь не понравится.
   Бреду по коридору и неустанно обдумываю план действий. Как быть? Как помочь Соне? Бессмысленно выпрашивать признание у Болконского, мне нужны конкретные доказательства. Однако что-то не сходится. Зачем же ему марать руки из-за обыкновенной девушки? Если она кому-то и мешала, то только Диме. Значит ли это, что папаша просто заметает следы за сыном? Я никак не могу перестать думать о благотворительном вечере, о том, что Софья просила меня сбежать. Она знала, что в скором времени люди Болконского объявятся по ее душу, но почему тогда сама не спасалась? Почему не пыталась уйти? Тратила время на глупые разговоры, на угрозы и попытки вернуть Димино благословение, когда впору было бы нестись со всех ног на вокзал и больше никогда не возвращаться. Не понимаю. Может, она думала, что своим побегом подставляет близких? Думала, что Диме снесет крышу, и он обрушит свой гнев на ее семью?
   Правда в том, что мы всегда забываем о собственной безопасности, пытаясь спасти тех, без кого наша жизнь не имеет смысла. Риск, пусть и глуп, но оправдан. Ведь легче ушедшим, чем тем, кто остался их ждать.
   Я захожу в класс по истории и недоуменно вскидываю брови, увидев сдвинутые парты. Учительница настраивает проектор, а я громко выдыхаю, вдруг поняв, что урок у нас будет совмещенный с параллельным классом. С классом Димы. Замечаю его хитрый взгляд и едва сдерживаюсь от стона. Кажется, мне даже заняли место.
   - Лгунья, - пропевает он, похлопывая по стулу рядом с собой. - Я рассчитываю на твою компанию, ты не против?
   - Спрашиваешь? - театрально охая, восклицаю я. - Конечно, нет! Это самое лучшее, что могло за сегодня со мной произойти!
   Натянуто улыбаюсь и тут же чувствую, как внутри все загорается. Мне жутко неприятно находится рядом с Болконским, но, с другой стороны, теперь у меня есть возможность разузнать что-то о Соне. Придется переступить через себя и, наконец, обвести этого кретина вокруг пальца. Не зря же он прозвал меня лгуньей. Сажусь на стул, поправляю юбку и медленно, со свистом складываю на груди руки. Если не обращать внимания на запах сигарет, можно притвориться, что Димы и вовсе нет рядом.
   - Сегодня мы с парнями идем в клуб, - низким, густым голосом сообщает Димы и мягко касается кончиками пальцев моих волос, - ты можешь прийти.
   - Что еще я могу сделать?
   - Надеть красивое платье.
   - Еще?
   - Хм, - он медленно вдыхает запах моих духов и улыбается, - тебе все можно, лгунья.
   Растерянно моргаю. Приглаживаю на коленях юбку и спрашиваю:
   - Как же Женя будет танцевать? - Не злорадствуй, Зои. Хотя... - Разве его глаз видит? Кажется, только вчера он ударялся лбом о каждый дверной косяк в школе.
   - В клубе можно не только танцевать. Но если тебя это волнует - он не идет.
   - Какая жалость.
   - Недавно его избили, как и Лешу.
   Теперь я, действительно, удивлена. Невольно перевожу взгляд на Диму и застываю с вопросом в глазах: кто же их изуродовал, а главное - зачем? Неужели это как-то связано с тем, что они сделали со мной после благотворительного вечера?
   - Знаешь, - крутя в пальцах локон моих волос, продолжает блондин, - я вижу в данных проступках какую-то закономерность. Не находишь? Стоило им прикоснуться к тебе - и теперь они едва ходят.
   - Почему же ты цел и невредим?
   - Видимо, твой тайный поклонник не настолько смел.
   Дима доволен собой. Дима гордится тем, что внушает ужас каждому, кто попадается на его пути. Однако я не особо акцентирую на этом внимания. Больше всего меня поражает то, что кто-то в нашей школе знает об изнасиловании. И он заступился за меня. Невероятно.
   - Да, Зои, - улыбаясь, соглашается блондин. - Я тоже удивлен. Мне стоит волноваться?
   - По поводу?
   - У тебя появился защитник.
   - Не думаю, что от него есть толк.
   - И, тем не менее, я не привык делить с кем-то то, что принадлежит мне. - Парень нежно заправляет мне за ухо локон волос, вздыхает и лукаво кривит губы, исследуя мое лицо любопытным, пытливым взглядом из-под черных ресниц. - Ты же это понимаешь?
   - Конечно, - горло першит. Я киваю, ощущая, как все тело сводит от неосторожного и безумного желания стереть Диму с лица земли, и вновь соглашаюсь. - Понимаю.
   - Умница.
   Блондин улыбается, кладет руку мне на плечо и сосредотачивается на старом фильме о войне. Я же не могу нормально дышать. Его локоть прожигает во мне дыру. Его дыхание - сводит с ума. Я не могу сидеть на месте, не могу здраво мыслить, и от того мне приходится мять в пальцах бедную юбку, которая под конец урока выглядит жалко и потрепанно.
   Выхожу из кабинета, пробираюсь сквозь разноцветную толпу, и свет из окон падает на мое лицо, рассекречивая все, что находится на душе. Однако люди ничего не замечают. Идут себе дальше и не видят, как плохо и страшно, порой, ходить по знакомым местам, ощущая себя совсем другой. Испуганной. Загнанной в угол. Но в то же время, надеющейся что-то изменить.
   Я сворачиваю за угол и непроизвольно останавливаюсь около стенда с фотографиями пропавших девушек: Лизы и Сони. Их снимки висят рядом. Вокруг записки с пожеланиями, на кнопки приклеены отрывки из газет, из школьного вестника. А мне так тошно смотреть на этот концерт, что тянет зарычать во все горло. Как же отлично отыграна видимость поиска! Знают ли люди, что на самом деле ни Софью, ни Лизу никто давно не ищет? Поправляю ремень сумки и шумно выдыхаю. Придется взять расследование в свои руки. И пусть взрослые считают, что дети ни на что не способны. У них есть опыт. Однако у нас есть энергия и упрямство. К тому же меня не успели еще подкупить пачкой денег, я не обязана платить по счетам, и мой ребенок не умирает дома с голоду. Так что если и есть подходящее время для риска - это именно оно.
   Достаю телефон и пару раз с силой сжимаю его в пальцах. Нахожу номер Димы, вздыхаю и быстро печатаю: во сколько и куда приходить? Отправив сообщение, еще несколько минут пялюсь на экран и гадаю: не сошла ли я с ума. Кто осознанно идет на сделку с дьяволом? Стоит ли игра свеч? Вдруг я ничего так и не узнаю? Вдруг мне и, правда, нужно держаться как можно дальше от адского пекла? Ответ приходит практически сразу.
   "Я пришлю за тобой машину. И, Зои, на этот раз платье должно быть нежно-розовым".
   Недовольно прикусываю губы, поднимаю взгляд и вновь оказываюсь лицом к лицу со снимком Сони. Я должна ее спасти. Должна хотя бы попытаться. Надеюсь, вечер с Димой - самое страшное препятствие на моем пути.
   Машина приезжает к восьми вечера. Я спускаюсь по лестнице, поправляю шифоновое, легкое платье и протяжно выдыхаю. Хорошо хотя бы Саши нет дома. Иначе пришлось бы нам драться. И неизвестно чем-то бы это сражение кончилось. Константину я сказала, что должна посетить литературный клуб в школе. Он поверил. А лишь лицемерно улыбнулась, пытаясь казаться той, кем на самом деле не являюсь.
   В салоне пахнет кожей. Я неуверенно вжимаюсь в самый угол, скрещиваю ноги и смотрю в окно, безуспешно пытаясь успокоиться. Черт, ну, что может быть хуже того, что уже со мной случилось? И плевать, что когда в последний раз я угодила в Димину ловушку, я рыдала на кровати в разодранном платье. Возможно, сегодня все изменится. Возможно, сегодня я найду ответы на вопросы, что прольют свет на исчезновение обеих девушек! Надо просто взять себя в руки и, наконец, понять, ради чего я сражаюсь. Соня ведь не была мне подругой. Но разве она заслуживает того, что с ней происходит? Разве она заслуживает подобного конца? Да и вообще, кто его заслуживает? Решительно сжимаю на коленях пальцы. Выпрямляюсь и неожиданно чувствую себя совсем иначе.
   Я добьюсь чего угодно, если искренне этого захочу. Осталось лишь поверить в себя и в свои силы.
   Клуб светится, как новогодняя елка. Возле главного выхода толпится целая очередь из людей, одетых по последнему веянию моды. Одна из женщин подмигивает мне, едва я выхожу из автомобиля, и меня неприятно передергивает, будто ее глаза выпускают мне прямо в лицо высоковольтную молнию. Охранник - высокий амбал - послушно пропускает меня вперед и кивает седовласому водителю. Откашлявшись, думаю о том, как необычно чувствовать себя выше тех, кто уже несколько часов парится на улице перед красным ограждением. Прохожу в просторное, двухуровневое помещение с искрящимся танцполом, широкой барной стойкой, выдерживающей нескольких упругих блондинок, и роскошным центровым фонтаном.
   - Ого, - срывается с моих губ. Растеряно осматриваюсь и вдруг понимаю, что выделяюсь из толпы, исследуя глазами каждый сантиметр данного заведения. Мне никогда раньше не приходилось видеть ничего подобного. Есть бары для бедных. Есть кафе для богатых. Однако это место совмещает в себе простоту клуба и роскошь ресторана, будто шлюхи на пилоне и горячий парижский фондант - вещи вполне совместимые.
   Дима сидит на красном, кожаном диване в окружении красивых, молодых девушек. Его рубашка расстегнута, торс оголен, а чуть ниже ключицы таится немного стертая, объемная татуировка. Не могу понять, что изображено. Впрочем, я и не особо пытаюсь.
   Подхожу к забитому людьми столику и вздыхаю.
   - Веселье в самом разгаре?
   Карие глаза становятся хитрыми, и уже через секунду они находят мое лицо, несмотря на мельтешащий свет и округлости подружек. С дивана блондин не встает, лишь лениво пожимает плечами.
   - Какое же веселье без тебя, моя маленькая лгунья. Я прилежно жду десерт.
   - Слабо верится в твою преданность.
   - Я и не говорил, что я предан, - Дима растягивает губы в улыбке. Затем все-таки встает на ноги и подходит ко мне, на ходу ловко подхватывая вытянутый бокал с чем-то прозрачным. Он делает глоток. Предлагает мне, однако я отказываюсь. - Пришла в клуб и отказываешься пить?
   - Жизнь научила меня избегать чужой выпивки.
   - Наверняка, это интересная история.
   - Не особо. - Сглатываю. Неуклюже поправляю юбку и чувствую себя ужасно неловко в окружении фигуристых, полураздетых красоток, разукрашенных под современных охотниц за богатством. Уверена, каждая из них преследует определенную цель, о которой мне абсолютно ничего не известно, и которую я вряд ли когда-либо пойму. Вздыхаю, перевожу взгляд на Диму и спрашиваю, - не холодно?
   Блондин ухмыляется. Отставляет в сторону бокал и мурлычет:
   - А тебя что-то смущает?
   - Скорее отпугивает. - Настороженно оглядываю оголенный торс Димы и ощущаю, как в груди что-то взвывает. Если бы этот парень не испортил мне жизнь, я бы определенно отметила его особую любовь к походам в спортивный зал. - Ты всех подружек сюда зазываешь?
   - Обычно они сами приходят. - Блондин аккуратно берет меня за руку, ведет к широкому дивану, спрятанному за толстой, массивной колонной, и вдруг выдыхает, - рад, что ты пришла.
   - Серьезно? - я скептически морщу лоб. Сажусь рядом с ним и тут же вжимаюсь в мягкую спинку дивана, отдаляясь от блондина как можно дальше. Наблюдаю за тем, как он немного заторможено помешивает новую порцию коктейля, как кривит губы, как закидывает ногу на ногу, и с силой стискиваю зубы. Ну, же, Зои. Пора действовать. Неуверенно откашливаюсь и нарочито медленно похлопываю ресницами, - тебе не кажется, что ты слишком быстро забыл любовь всей своей жизни?
   - Я ее знаю? - отшучивается Дима. Странно. Сейчас он совсем другой. Я жду ядовитых ухмылок, злости, однако блондин спокоен и расслаблен, будто всерьез получает удовольствие от нашего с ним разговора. Бред какой-то.
   - Соня исчезла совсем недавно, - продолжаю я, - а ты уже пустился во все тяжкие.
   - В этом мы с тобой похожи, не так ли? - парень приближается ко мне. Наклоняет голову и густым голосом шепчет, - не зацикливаемся на прошлом.
   - У нас с тобой нет ничего общего.
   - Я бы не был так в этом уверен.
   - Неужели тебе плевать на исчезновение человека, рядом с которым ты проводил почти все свое время? Это дико.
   - Вполне нормально, - равнодушно отрезает блондин. - Тебе-то какое дело? Строишь из себя святую? Не притворяйся. Люди всегда видят, когда им лгут.
   - Правда? - я соблазнительно улыбаюсь. Прикусываю губу и тут же приближаюсь к парню катастрофически близко. Он вскидывает брови, а я незаметно достаю из-за спины прозрачный пакетик. В нем три таблетки. Три сильных депрессанта - гамма-гидроксибутирата - оставшихся после возмездия над провинившимся Лешей. Блондин смотрит в мои глаза, а я кидаю лекарство в его полный, оранжевый коктейль, улыбаясь от удовольствия еще шире. Он ничего не заметил. У меня получилось. Хмыкнув, резко отстраняюсь и лениво скрещиваю ноги. - Мне кажется, ты ошибаешься.
   - Зои, - обхватив пальцами бокал, говорит Дима, - я никогда не ошибаюсь.
   Он делает глоток, а я застываю, ощущая, как внутри все бурлит и вспыхивает ядовитым, алым пламенем. Продолжаю, невольно кривить губы, и гадаю: кто же ты теперь, Дима? Что сможешь сделать? Гнев растет во мне, будто воздушный шар. Я представляю, как его рассудок туманится, как земля переворачивается перед его глазами, и чувствую себя на седьмом небе от счастья, ведь любое страдание этого человека доставляет мне колоссальное удовольствие.
   Парень берет меня за руку. Я пытаюсь вырвать ее, однако он покачивает головой:
   - Никуда ты не уйдешь.
   - И кто мне помешает?
   - Ты сама не захочешь, - Дима пробегает пальцами по моему локтю, касается плеча, шеи, а затем нежно поглаживает ладонью скулы, - я ведь не заставлял тебя приходить.
   Растерянно застываю. Неожиданно мне становится жутко неловко. Неужели он и, правда, думает, что я добровольно решила с ним встретиться? Он спятил? Да только кретин не поймет, что тут есть какой-то подвох! Мне ведь даже сидеть с ним рядом тошно!
   Однако я продолжаю играть свою роль. Невозмутимо пожимаю плечами и говорю:
   - А почему бы и нет? - слова ошпаривают горло. - Прошлое в прошлом.
   - Так и есть! - вдруг горячо соглашается он. - Не важно, что мы делаем, чтобы достичь результата. Важен сам результат. Не считаешь? Я ведь хотел, чтобы ты была рядом, и...
   - А Соня? - не выдержав, перебиваю я. Слушать его идиотские излияния попросту нет ни сил, ни времени. - Ее ты тоже хотел видеть рядом?
   - Ее я просто хотел.
   - В смысле?
   - В том самом, - он хищно улыбается. Обнажает зубы и приближается ко мне. Я тут же откатываюсь назад, почему-то вспомнив о синих глазах Теслера. Изменилось бы его реакция теперь, когда между нами столько всего случилось? Заступился бы он? Схватил бы меня за руку? Неохотно встречаюсь взглядом с безумным, мутным взором Димы и сглатываю. Кажется, таблетки начинают действовать. - Ты - совсем другое дело, Зои. Ты - не Соня. И не кто-либо другой. Тебя я не просто хочу. Тебя я хочу видеть, слышать, чувствовать. Понимаешь?
   - Вряд ли, - задыхаясь, вспыхиваю я. Выпрямляю спину и свирепо стискиваю в кулаки руки. - Что же Соня такое натворила, что поплатилась за это своей жизнью? Не ври, я уверена, ты причастен к ее исчезновению. Так ведь?
   - Возможно. Кто знает? Я лишь говорю, а они, - он кивает в сторону охраны и пьяно пожимает плечами, - делают.
   - Где она?
   - Понятия не имею. Какая тебе разница? Не желаешь пропасть, если я вдруг потеряю к тебе интерес? Отличный страх, просто чудесный, Зои! Ведь я такой неуравновешенный и тупой псих. Бояться меня - обычное дело. Избегать меня - мера предосторожности.
   - Что ты несешь? - недоуменно морщусь я. - Прекрати. Это глупо! Ты сначала ломаешь людей, а затем жалуешься, что никто из них тебя не любит?
   - Я не делаю ничего такого, чего они не смогли бы вынести.
   - Ты отвратителен!
   - Ну, давай, - пошатываясь, восклицает Дима, - давай, громче!
   - Неужели ты до сих пор веришь в то, что кто-то способен тебя полюбить? Любые чувства ты обращаешь в прах, любое желание и порывы - ты сравниваешь с землей. Но главное, ты не только губишь людей вокруг себя, ты и себя губишь. От тебя ведь ничего уже не осталось. Ты просто жалок. Ты...
   Глаза Димы становятся злыми. Я чувствую, как пальцы парня сжимаются прямо на моей шее, и порывисто впиваюсь в них руками. Мне трудно дышать. Закрываю глаза, жутко пугаюсь, и внезапно оказываюсь на свободе, так же быстро, как и до этого угодила в клетку. Цепенею. Смотрю на парня и вдруг вижу дикое раскаяние в его глазах. Что происходит? Что это? Дима какое-то время сгорает от безумного стыда, вины, открывает рот, чтобы вымолвить хотя бы слово, однако затем внезапно резко встает с дивана, свирепо хватает свой бокал с алкоголем и исчезает за массивной, широкой колонной, оставив меня в полном недоумении и ужасе.
   Ничего не понимаю.
   В глазах неожиданно покалывает. Я до сих пор чувствую, как его руки сдавливают мою шею, но более того, я до сих пор вижу его виноватый, искренний взгляд, будто он сам себе противен, будто он ненавидит того человека, коим является.
   Растеряно заправляю за уши волосы. Приглаживаю юбку. Потираю ладонями лицо. Мне не по себе. Почему-то тело колотит то ли от холода, то ли от страха. Пытаюсь осознать то, что только что увидела, но никак не могу связать поведение Димы с его реакцией. Почему он так поступил? Дело в алкоголе? В таблетках? Или же дело в самом парне, который оказался гораздо сложнее и темнее, чем я могла предположить.
   Проходит минут десять. Сидеть в таком шуме становится невыносимо, и я хочу выйти на свежий воздух, однако неожиданно чувствую вибрацию в сумке. Достаю сотовый. На дисплее высвечивается сообщение от незнакомого номера. Тут же в моей груди все холодеет: вдруг это Дима, и он решил отомстить мне каким-то новым, изощренным способом? Однако прочитав смс немного успокаиваюсь. Кажется, это Теслер.
   "Надо встретиться".
   Коротко и ясно. В его стиле. Интересно, что случилось? Почему он хочет увидеться? Ему не терпится обсудить наше вечернее прощание, или он вновь расскажет мне о том, как плохо и неправильно сходить с ума по его синим, завораживающим глазам? Внутри теплеет. Странно, как мы можем по-разному относиться к похожим людям. Все ведь не без греха, однако, кому-то мы ошибки прощаем, а кому-то нет. И кто знает, от чего именно это зависит.
   Собираюсь ответить, как вдруг телефон исчезает из моих рук. Испуганно поднимаю глаза и замечаю Диму с грозным, рассеянным взглядом. Парень едва стоит на ногах, едва держит спину. Однако его глаза упрямо исследуют мой телефон, словно в нем сосредоточены все тайны мира.
   - Что тут у нас, - мямлит он, покачнувшись в сторону, - ага.
   - Отдай, - рычу я. Становится вдруг жутко страшно. Я порывисто подрываюсь с места, тяну руки к блондину, но он, хихикая, отходит назад. - Дима, верни мой сотовый!
   - Надо встретиться, - любовным голосом, пропевает он и неожиданно яростно и хитро прищуривает глаза, - конечно, давай. Да хоть сейчас, красавчик! Это тот, о ком я думаю? Твой тайный поклонник?
   - Перестань, прошу тебя.
   - Сядь на место.
   - Дима!
   - Сядь, - ревет он и грубо толкает меня в плечо. Я валюсь обратно на диван, а блондин лицемерно и равнодушно отрезает, - извини. Надеюсь, приземлилась мягко.
   - Что ты делаешь? - пугаюсь я. В голове крутятся сумасшедшие мысли: что случится, если Дима узнает о Теслере? Что тогда будет. - Хватит.
   - Чего ты трусишь? - протяжно хрипит парень. Криво улыбается и начинает медленно стучать заплетающимися пальцами по дисплею, - я просто отвечу. Ты же не против? Я ведь тебе услугу делаю. Ясно? Я - твой личный секретарь.
   О, Боже. Дима ничего не понимает. Несет какую-то чушь, а у меня в груди горит дикий пожар из истошных эмоций. Что он пишет? Чего хочет? Чего пытается добиться? Упрямо подрываюсь на ноги, подхожу к блондину и вижу новое отправленное сообщение:
   "У меня проблемы. Пожалуйста, приезжай. Прошу тебя. Я в "Ludovic". Быстрее!"
   На голову будто выливают литр холодной воды. Хочу вырвать телефон из рук блондина, однако он, несмотря на заторможенную реакцию, ловко отпрыгивает в сторону и, улыбаясь, мурлычет:
   - Кажется, я прав. Это кто-то важный.
   - Нет, - легкомысленно покачиваю головой, - даже не знаю, кто это.
   - Ты такая лгунья, - Дима подходит ко мне и обессиленно касается пальцами подбородка. Его взгляд прожигает во мне дыру. Он полон горькой досады, желания и чего-то такого, о чем я не имею ни малейшего понятия. - Я думал, ты сломаешься, а ты здесь. Все ведь ломаются, Зои. У всех есть цена. Но ты - другая. - Он покачивается в сторону. Едва не падает, однако вовремя цепляется руками о колонну. - Я, кажется, сегодня немного лишнего выпил. Ты ведь не против?
   - Мне все равно.
   - Все равно? - он игриво цокает. - Что же ты мне врешь? Ты можешь злиться, ненавидеть, любить или страдать, но не оставаться равнодушной. Даже ко мне.
   - Даже? - заинтересованно прикусываю губы. - То есть ты прекрасно понимаешь, что не заслуживаешь хорошего к себе отношения.
   - Это не вопрос?
   - Это констатация факта.
   - Тогда я лучше промолчу. Знаешь, у меня есть идея.
   - Отлично. - Устало покачиваю головой. Смотрю в сторону выхода и думаю о том, как было бы хорошо поскорее отсюда слинять. Кажется, ничего дельного я от парня не узнаю.
   - Да. Я верну тебе телефон. Но при одном условии.
   - При каком же?
   Дима лукаво хмыкает. Делает шаг ко мне навстречу и невинно подергивает уголками губ.
   - Поцелуй меня.
   - Что? - из меня будто выбивают весь воздух. Я ошеломленно вскидываю брови и интуитивно отхожу назад. - Размечтался.
   - Тебе не хочется спасти парню жизнь? Неужели ты думаешь, что когда он пересечет порог этого клуба, его судьба не разрешится жестоким и зверским образом? Зои, я ведь убью его. Правда. Я просто..., я..., - Дима улыбается и пьяно взмахивает руками, - убью.
   - Нет. - Меня словно заперли в клетке с диким животным. Я чувствую, как кружится голова, и неприятно морщусь. - Ты ничего не сделаешь. Ты можешь только угрожать.
   - На этот раз я пьян и решителен. И ради тебя, поверь, я выполню обещание.
   - Дима, прекрати. Никто не придет! Этому человеку абсолютно на меня плевать!
   - Правда? Поэтому ты так испугана? Поэтому ты то и дело смотришь на вход и боишься, что, увидев его, я прикажу его прикончить? Ты ведь не хочешь этого, верно? Он ведь засел в твоей голове и в твоих мыслях. О, Зои. Я его уже ненавижу! И поверь, теперь я не просто убью его. Сначала я сделаю так, чтобы ему было сильно больно. Как тебе идейка? А затем мои люди разбросают его части по питерским закоулкам. И полиция еще долго будет собирать его тело по останкам. Как мозаику. - Дима прожигает меня диким взглядом. Усмехается и страстно хватает за плечи. Касается лбом моей щеки, закрывает глаза и шумно выдыхает. - Я не стерплю этого. Я не буду делить тебя с кем-то еще. В твоих же интересах выиграть для парня несколько часов, и спасти ему жизнь. Ну же, Зои. Давай. Иначе я...
   Резко подаюсь вперед.
   От того, что я делаю, горло жутко першит, а тело сводит неистовой болью. Однако мне ничего больше не остается. Я вдруг верю в угрозы блондина, верю в то, что он может отнять у меня Андрея. И я целую его. Целую, потому что жутко ненавижу и хочу, наконец, увидеть, как он умирает и безумно, несоизмеримо при этом страдает.
   Губы блондина жадно впиваются в мои. Я ощущаю его горячие руки на своей талии и зажмуриваюсь от тягучей боли. Мне плохо. Ноги подгибаются. Я хочу отстраниться, но парень крепче прижимает меня к себе и целует так, будто высасывает из меня всю мою жизнь.
   Когда мы отскакиваем друг от друга, я не могу нормально дышать. Глаза обжигают слезы. Тело разрывается от ужаса и отвращения. Испепеляю блондина взглядом и ощущаю себя грязной, такой же, какой была моя мать, когда ублажала клиентов.
   - Знаешь, - резко вытирая губы, шипит Дима, - теперь я уверен.
   - В чем? - рявкаю я.
   - В том, что его нужно убить. Ты ненавидишь меня всей своей душой, но ты сделала это! И почему? Почему, Зои? - рычит он мне в лицо и ядовито улыбается. - Попрощайся с ним.
   Внутри меня все обрывается. Что я натворила? Что сделала? Ощущаю дикую слабость, растерянность, хочу закричать во все горло, хочу оправдаться, повернуть время вспять, ведь по неясной для меня причине, мысли о смерти Теслера уничтожают во мне любое желание дышать дальше! Однако я не успеваю произнести ни звука.
   Чувствую на себе чей-то взгляд, растеряно поднимаю подбородок и вдруг вижу за спиной Димы человека. Это Андрей.
  
  
   ГЛАВА 20.
  
   Андрей стоит за спиной Димы, и его глаза прожигают меня опасным недоумением.
   Эти синие глаза. Я смотрю в них и хочу провалиться сквозь землю, пусть и понимаю, что выдаю себя и свои чувства, даже не произнося ни звука. Почему же когда Теслер оказывается рядом, все мое тело воспламеняется, становится чем-то невесомым и воздушным, чем-то иным? Наверно, так с каждым человеком бывает. Ты вдруг теряешь голову - пусть и не знаешь точно, стоит оно того или нет - но ты больше не хочешь быть прежним. И прекрасно осознавая весь риск, всю глупость и неправильность поступков, ты продолжаешь тянуться пальцами в сторону яркого пламени, не боясь обжечься, а искреннее этого желая, что само по себе дикий абсурд. Однако важен ли он, когда речь идет о глубоких и настоящих чувствах?
   Мне нечем дышать. Теслер не двигается, выглядит растерянным. А я хочу подойти к нему, пусть и понимаю, что не должна двигаться.
   - В чем дело? - рявкает Дима. - Кто он? Скажи его имя?
   Не могу пошевелиться. Страх сковывает тело, однако я лепечу:
   - Это неважно. Он не...
   Блондин вдруг замечает, как я кидаю взгляд ему за спину. Мой мир рушится, едва парень резко оборачивается и сталкивается лицом к лицу с Андреем. О, боже мой. Рвусь вперед, хочу схватить Диму за плечо, повернуть обратно, ударить, оглушить, вновь поцеловать, лишь бы он не видел того, что видит, однако происходит нечто удивительное. Вместо злости на его лице появляется искреннее удивление и... радость.
   Ничего не понимаю.
   Дима, покачнувшись, хватается за плечо Теслера и провозглашает:
   - Ты.
   Андрей молчит. Лишь продолжает испепелять блондина взглядом и держит ладонь во внутреннем кармане куртки, наверняка, сжимая в пальцах рукоять Браунинга.
   - Убьешь его! - Что? Диму жутко качает. Наверняка, таблетки забирают у него все силы, затуманивают ему рассудок, спутывают мысли, ноги, язык, - услышал? Зои, подойти же скорее к нам, - блондин хватает меня за руку и тянет на себя так грубо, что я едва не валюсь прямо к ногам Теслера. - Расскажи о том парне.
   - Не понимаю...
   - Где твой защитник? Как он выглядит? Думаешь, стоит прикончить его быстро или со вкусом? Давай только без сентиментальности. Ведь в милосердии нет ничего хорошего! Оно равносильно слабости и болезни. Куда более эффективен холодный расчет. Поэтому не будем говорить о зверских извалишествах..., изволящиствах... Излишествах! - быстро исправляется парень и усмехается,- но непременно остановимся на невообразимых муках. Как считаешь?
   - О ком идет речь? - неожиданно спрашивает Андрей, и я готова провалиться сквозь землю, лишь бы не слышать его голоса и вообще забыть о том, что он здесь находится.
   - О парне, - покачнувшись, отвечает Дима.
   - О каком парне?
   - О том, которого она любит.
   Брови Теслера резко вскакивают вверх, а я вся вспыхиваю, багровею. Кожа покрывается гусиной кожей, щеки краснеют, и я, растеряно стиснув в кулаки пальцы, лепечу:
   - Что за чушь.
   - Что? - недоверчиво переспрашивает Андрей. Он вдруг меняется в лице. Скрещивает на груди руки и смотрит на меня так, будто я сморозила дикую глупость. - Любит?
   - Я заплачу, - вспыляет блондин. Достает из карманов смятые, скомканные деньги и отдает их Теслеру дрожащими пальцами. Затем свирепо выдыхает и говорит тихим, ледяным шепотом, - никто не посмеет брать то, что принадлежит мне. Ни сегодня. Никогда. И ты убьешь его, едва я прикажу тебе это сделать. Услышал? Понял меня? Зои твердит, он не придет, его нет, все это абсурд и плод моего разыгравшегося воображения, однако, - Дима взмахивает руками вверх и громко восклицает, - она лжет! Лжет от того, что сходит по нему с ума и пытается казаться той, кем не является. Мы все переступаем через себя ради тех, кого любим! И считать иначе - слепо обманываться. И эта страсть в ее красивых глазах, и горячее желание спасти того, кто засел в ее мыслях..., - Дима прерывается, вяло пожимает плечами и улыбается так, будто едва удерживает в себе дикие, обжигающие чувства. Он оборачивается, смотрит на меня, а я попросту не могу пошевелиться. В его глазах столько всего, что я теряюсь, разрываясь на части от странных и противоречивых ощущений. И в этот момент я вдруг понимаю: что бы он ни делал, что бы ни говорил, он не хотел сделать мне больно. Он лишь хотел стать ближе, что абсолютно для него противоестественно и чуждо. - Как реки, иссыхающие от зудящего солнца, мы иссыхаем без ответа на собственные чувства. - Он продолжает испепелять меня пронзительным взглядом. - И если я и понимаю, что шансов у меня совсем нет - я все равно не отступаю. Потому что не могу иначе. Не умею. Я не умею, Зои. Никак, просто..., никак, понимаешь?
   Он вдруг делает несколько шагов вперед и слабо опускает голову на мое плечо. Замираю. Чувствую его горячее дыхание на своей коже и не могу пошевелиться, окаменев от непонятного мне ужаса и смущения. Что он делает? Почему ведет себя так? Наверняка, это таблетки. Да. Он просто пьян. Он ничего не понимает!
   - Дима, - я пытаюсь приподнять его голову. Поджимаю губы и крепко зажмуриваюсь, не зная, как себя вести и что чувствовать, - пожалуйста...
   - Не отталкивай меня.
   Грудь ошпаривает дикая вина.
   Неожиданно я становлюсь не жертвой, а тем, кто причиняет боль, и это настолько странно, настолько немыслимо, что все мое тело превращается в один сплошной ком из спутанных чувств и эмоций.
   Мне трудно дышать. Глаза покалывает, и я порывисто смаргиваю с них слезы, стыдясь собственных ощущений. Почему меня вообще это трогает? Почему мне сейчас так нехорошо, неприятно? Не могу больше стоять здесь. Шепчу себе что-то под нос и срываюсь с места, по пути расталкивая толпы танцующих, кричащих людей.
   В голове все смешивается. Я не понимаю, что чувствую, о чем думаю, чего хочу, и от того испытываю в груди неясный дискомфорт, будто кто-то специально сначала натягивает нити, а затем и рвет их одну за другой.
   Захожу в туалет. Недоуменно оглядываюсь и замираю, уставившись на свое отражение в зеркале. Мне не по себе. Все слова Димы..., он говорил так искренне, будто действительно что-то чувствовал. Но это ведь полный абсурд! Разве он вообще умеет чувствовать? Да и что это изменит? Между нами огромная пропасть. Собственно, как и между всеми людьми.
   Дверь открывается. Я не хочу оборачиваться, но все равно вижу его лицо. Андрей стоит за моей спиной и выглядит так, будто пришел разрешить очередную проблему. Но у меня уже нет сил с ним спорить или выяснять отношения. Я устала! Я хочу услышать хоть что-нибудь, что заставило бы меня забыть о словах Димы. Заставило бы меня поверить в его чувства! В его эмоции, а не в чьи-либо другие!
   - Не нужно было...
   -... слать тебе сообщение? - я оборачиваюсь. - Я не делала этого.
   - Не нужно было убегать, - холодным голосом продолжает Теслер. Смотрит на меня так, будто я маленький ребенок, и мое тело так и вспыхивает от неясной и горячей обиды. - Что это вообще было? О чем он говорил?
   - Откуда я знаю. Сам у него спроси.
   - Ты злишься?
   - Нет. С чего вдруг?
   Андрей недоуменно молчит. Кто-то пытается пройти в туалет, но он с силой захлопывает дверь и вновь обращает на меня свой ледяной взгляд.
   - Что происходит? Почему он ведет себя так, будто находится под наркотой?
   - Это единственное, что тебя волнует? Больше ничего не тревожит? Не трогает твое равнодушное, отчужденное сердце?
   Теслер громко выдыхает.
   - Сначала успокойся, - отрезает он, поворачиваясь к двери, - а потом поговорим.
   Что? Вижу, как он собирается уйти, и буквально взрываюсь от безумной злости. Почему он отталкивает меня? Почему сначала дает надежду, а затем делает так больно? Я вихрем рвусь вперед, оказываюсь прямо перед парнем и недовольно восклицаю:
   - Неужели ты ничего не понимаешь?
   - Что я должен понимать, Зои? - на выдохе спрашивает Андрей. - Ты не в себе.
   - Это ты меняешься день ото дня. Сначала отталкиваешь, потом становишься ближе. Мне надоело это притворство! Сколько можно? Ты пришел за мной, потому что волновался! Разве не так? Зачем ты здесь?
   - Я думал, у тебя проблемы.
   - У меня проблемы!
   - Какие же? - его глаза испепеляют меня черным взглядом. - Сражаешься с безответными чувствами? Борешься с пьяным мальчишкой, желающим тебя больше, чем очередную порцию крепкого спиртного? Это не проблемы. Меня это вообще никак не касается.
   - Но я хочу, чтобы тебя это касалось! - мой голос жалок. Я жалкая. Но в груди все так горит, что я не обращаю на это никакого внимания. Мне просто хочется стать ближе. - Хватит вести себя так. Пожалуйста. Скажи, наконец, о том, что чувствуешь!
   - Что? О чем ты вообще говоришь? Вдохновилась речью своего нового друга? - Теслер прищуривает глаза. Смотрит на меня так испепеляюще, что мне становится дико страшно. А вдруг ему действительно на меня плевать? Вдруг я ошибаюсь? - Я ничего не чувствую. По-моему, мы с тобой уже это обсуждали.
   - Ты солгал. А потом...
   - Нет никакого потом. Нет ничего. Забудь о вчерашнем дне, о нашей поездке. Это глупые случайности, стечения обстоятельств. Я был рядом - я помог. Но это ничего не значит!
   - Ничего?
   - Да, Зои. И я буду делать то, что посчитаю нужным вне зависимости от твоих слов и убеждений. Ты можешь считать меня ненормальным, можешь меня ненавидеть. Давай. Потому что это именно то, чего я добиваюсь.
   - Ты хочешь, чтобы я тебя ненавидела?
   - Да.
   Мне вдруг становится очень плохо.
   Опасно влюбляться. Но более того, опасно влюбляться безответно. Чувства ранят сильнее слов, поступков, физической боли. И главное - ранят только тогда, когда мы кого-то искренне и глубоко любим. А как же иначе? Как же без иронии в этой жизни? Как же не обратить самое дорогое, что у нас есть, против нас же самих?
   - Хорошо. - Я киваю. Вскидываю подбородок и отхожу назад. - Как скажешь. Пусть все будет по-твоему, Андрей.
   Произнеся его имя, я запинаюсь. С силой прикусываю губы и пытаюсь потушить пожар в груди, пусть это совсем нелегко и сложно. В любом случае, нельзя зависеть от человека. Это неправильно и рискованно. Можно потерять так много, влюбившись не в того, кого нужно.
   - Я узнал кое-что о Соне.
   - Правда? - говорить непросто, однако я выпрямлюсь. - Что именно?
   - Человек, который пытался убить тебя в переулке, позавчера встречался на стройке с Игорем Ростовым. Стройка давно закрыта. А Игорь Ростов - не тот, с кем просто так решают увидеться.
   - И что это значит?
   - Это значит, что тебе лучше держаться как можно дальше от Болконских. Если они как-то связаны с деятельностью Ростова...
   - А что у него за деятельность? - Парень стискивает зубы, а мне вдруг становится очень страшно. - Что такое? В чем дело?
   - Они специализируется на продаже девушек, - наконец, отвечает Андрей. - Люди Игоря уже несколько лет подряд похищают молодых девушек, чаще всего без родственников, а затем подсаживают их на наркотики или сильно действующие депрессанты.
   - Зачем? Я..., я не понимаю...
   - Изначально похищали иностранцев, однако сейчас они поняли, что гораздо дешевле доставлять товар, не покидая границ страны. Они держат их где-то за городом, наверно. Я не знаю. Зарабатывают на проституции, подделывают документы..., - с каждым его сказанным словом мне становится все труднее дышать. Теслер серьезно выдыхает, хочет подойти ко мне, но я пячусь назад. - Зои, - шепчет он, - держись от этих людей подальше.
   - Ты хочешь сказать, что..., - прерываюсь. Горло сдавливает ужас, - что Соню продали? Что сейчас она накачена наркотой и...
   - Я ничего не хочу сказать. Я просто сообщаю, что узнал.
   - О, боже мой. Господи, - хватаюсь руками за лицо. Комната вдруг кружится. Я неуклюже облокачиваюсь спиной о ледяную, скользкую стену и пугаюсь, - что же скажет Саша? Что же с ним будет? Надо срочно найти помощь у взрослых, привлечь кого-то. Я не знаю, но надо что-то делать! Она ведь..., ведь...
   - Это бессмысленно. Их система работает уже ни один год. И единственный здесь выход - просто держаться от них как можно дальше.
   - Не может такого быть, чтобы не было способа вернуть Соню! Она ведь не исчезла! Она здесь, в городе, совсем рядом! Нельзя просто стоять в стороне, сложив руки! Это неправильно!
   - Неправильно - это когда тебя поймают и посадят в палату рядом с ней, - рычит Андрей. Подходит ко мне и испепеляет глубоким, пронзительным взглядом. - Не ввязывайся.
   - Нет. Теперь я буду делать то, что считаю нужным. А твое мнение..., - я обижено и зло стискиваю в кулаки руки, - твое мнение пошло к черту.
   Рвусь к выходу, однако парень ловко останавливает меня, схватив за руку.
   - Отпусти! - кричу я.
   - Нет.
   - Зачем ты это делаешь?
   - Что делаю? Пытаюсь сберечь твою голову?
   - Мне ничего от тебя больше не нужно! - восклицаю я и вижу, как в глазах у парня что-то меняется. Он стискивает зубы, а я продолжаю, - ты прекрасно знаешь, чего хочешь. Знаешь, что тебе нужно. Но ты боишься. И это просто омерзительно! Не чувствовать ничего, убивая людей, но дрожать лишь от одной мысли о близости с кем-то, кому ты дорог!
   - Не пытайся сделать вид, будто знаешь меня! Тебе и половины неизвестно из того, что побуждает меня к моим поступкам!
   - Да кому, какое вообще дело до твоих побуждений? Ты живешь дальше, ты давно оставил все проблемы за своей спиной! Так хватит уже оборачиваться!
   - Нет, не хватит. Иногда надо жить с тем, что имеешь, а не закрывать на это глаза.
   - Иногда надо принимать тех, кто хочет тебе помочь.
   - Ты не можешь помочь мне.
   - Но ты ведь мне помог! - Теслер бледнеет. Отходит назад и крепко зажмуривается. Я вижу, как ему плохо, но на этот раз не подхожу ближе. Хватит. - Я буду рядом, - шепчу я, с силой сжав в кулаки руки, - только если ты этого захочешь. Но в противном случае...
   Пожимаю плечами. Вырываюсь из туалета и обхватываю себя пальцами за талию, едва сдерживаясь от слез и тоски по его синим, красивым глазам. Почему же так сложно. Почему так трудно. Меня покачивает, но я упрямо иду вперед и не оборачиваюсь. Если вас не любят, лучше оставить свои чувства позади. Если в вас не уверены - лучше попросту забыть о каждой минуте, которая когда-то приносила удовольствие. Прошлое надо оставлять в прошлом. А жить в мечтах, в постоянном ожидании и грезах, будто тот, кто тебе нужен, неожиданно опомнится? Нет. Это слишком сложно. И больно. В один миг ты человеку нужен, а затем ты ему никто. Вот так просто. И он живет себе дальше, а ты больше не можешь дышать.
   Подхожу к Диме. Он лежит на диване, а, увидев меня, счастливо улыбается.
   - Моя маленькая лгунья! - протягивает он и привстает. Его тело вновь валится вниз, глаза взметают из стороны в сторону, будто он не только пьян, но и обдолбался, а кисти хорошенько дрожат от растекающегося по венам лекарства. - Ты вернулась. Ты плакала? Тебя обидели?
   - Тебе пора домой. Ты даже стоять не можешь.
   - Не волнуйся за меня, птенчик. Я - вольная птица. Я могу делать все, что захочу! И еще у меня богатый отец и крутая машина.
   - О, это просто замечательно.
   - Я завидный жених.
   Дима усмехается, а я протираю руками лицо. Кажется, наконец, настал тот момент, когда он вообще ничего не соображает. Оглядываюсь. Его друзей нет рядом. Музыка громыхает так сильно, что у меня начинают болеть уши. Я вновь смотрю на парня, вздыхаю и вдруг понимаю, что не оставлю его здесь в таком виде. Не позволит совесть. Более того, не позволит ревнивая, обиженная сторона, которая едва заметив вдалеке лицо Теслера, решает отомстить.
   - Вставай, - устало приказываю я и помогаю парню оторваться от дивана, - надо уходить.
   - Я думаю, ты права, но не признаюсь в этом.
   Удивленно усмехаюсь. Общаться с Димой, когда тот пьян, гораздо приятнее, чем когда он соображает. Да, от него ужасно пахнет, и его колени постоянно прогибаются, но, тем не менее, он хотя бы не стремится испортить мне жизнь, что значительно расслабляет обстановку.
   Мы выходим на улицу, пройдя через все круги ада. Блондин падает каждые две минуты, а я, как не пытаюсь его поднять, постоянно терплю неудачи. Он слишком тяжелый, а я слишком слабая. В итоге добираемся до выхода едва ли не к полуночи, и уже на парапете в нескольких метрах от собравшейся толпы, Диму тошнит прямо мне на туфли. Я думаю, хуже и быть не может, однако он делает это еще раз, и меня распирает дикая злость.
   - Хватит уже, - ною я, морщась от отвращения, - господи, ты просто невыносим.
   - Мне уже лучше, спасибо.
   - Я за тебя рада.
   - Ты злишься, золотце? Я ведь не специально, - Дима вытирает руками лицо, и его глаза резко закатываются, будто он теряет сознание. Парень валится вниз, а я испуганно вскрикиваю.
   - Эй! Ты чего? Эй! - бью его по щекам. Колени неприятно обжигает холодный асфальт, но мне плевать, ведь увидеть смерть блондина от передозировки - не самое лучшее завершение дня. - Дима, хватит меня пугать! Дима!
   - Я тебя пугаю? - неожиданно вяло переспрашивает он. Даже в таком состоянии, у него вдруг находятся силы для того, чтобы криво и нагло ухмыльнуться, - это уже прогресс, лгунья.
   - Где твоя машина?
   - Бери любую. Тут все мое.
   - Если бы, - вздыхаю я. Поднимаюсь на ноги и осматриваю парковку. Вокруг столько иномарок. Любой из этих автомобилей может принадлежать Болконским. - На чем ты приехал?
   - Я прилетел.
   - На чем?
   - На крыльях любви.
   Он перекатывается на спину. Смотрит вверх, на небо и выглядит так дико, что мне вдруг становится смешно. Люди за моей спиной шепчутся. Наверняка, не каждый день сын одного из самых влиятельных людей Питера, валяется в луже из собственной блевотины.
   - На тебя смотрят.
   - На меня всегда смотрят, - невозмутимо отвечает он. - Я не виноват в том, что сейчас я им не нравлюсь. Не волнуйся. Пройдет несколько дней, и они вновь меня полюбят. У них нет иного выхода.
   В его голосе столько горечи. Удивленно хмыкаю и задумываюсь: почему люди способны говорить то, что думают только тогда, когда ни черта не соображают?
   Неожиданно ко мне подходит незнакомый мужчина в черном, идеально-выглаженном костюме. Он останавливается около Димы и снимает очки так резко, что едва не задевает меня локтем и не выкалывает мне глаз.
   - Я отвезу вас домой, слышите? - говорит он младшему Болконскому, однако тот лишь грозно сводит брови. - Вы в порядке?
   - Как он может быть в порядке, - недоумеваю я, - он лежит в собственной рвоте. Едва соображает. Неужели это "в порядке"?
   Мужчина переводит на меня взгляд.
   - А вы кто, можно узнать?
   - Она - моя судьба, - пьяно отшучивается Дима. Пытается встать, но тут же неуклюже валится обратно. - Зои поедет с нами. Я хочу показать ей свой дом, свою комнату, свои вещи и балкон, и еще зал с книгами, она ведь, наверняка, любит читать, и кухню, там еда.
   Обреченно ударяю себя ладонью по лбу. Кажется, он сошел с ума.
   Мы едем минут двадцать. Все это время блондин лежит на моих коленях и мычит что-то невразумительное. Не понимаю, что делаю, почему вообще нахожусь рядом с ним, но почему-то не бегу с дикими воплями. Возможно, так на меня действует ссора с Теслером. А, может, мне просто не хочется уходить.
   Ворота послушно распахиваются, едва мы выезжаем из-за поворота.
   С интересом осматриваю стеклянный и роскошный особняк Болконских и невольно вспоминаю, как хотела пробраться сюда тайком, дабы завершить коварный акт мести. Странно, что сейчас я приехала с совершенно иной целью. Как же быстро меняется жизнь и желания.
   Мы выходим из машины. Дима цепляется за мое плечо, а я устало выдыхаю, ощутив себя абсолютно опустошенной. Что я здесь забыла? Встряхиваю головой: я пытаюсь найти зацепки, связанные с исчезновением Сони. И дело не в том, что мне жаль Диму, и не в том, что я хочу заставить ревновать Андрея. Я здесь, потому что от меня зависит жизнь человека.
   Внутри дом выглядит пустым. Стеклянные стены обдают холодом, отстраненностью, а широкая, мраморная лестница кажется огромным препятствием на пути к заветному спокойствию. Мы идем вдоль белых, узких коридоров, завешанных странными картинами, где изображены не люди, а бесформенные фигуры, круги, треугольники, а на потолке тускло светят лампы, оставляя в темноте то, что хотелось бы увидеть. Охранник отстает позади, когда Дима указывает пальцем на одну из дверей. Я догадываюсь, что это его комната. Парень храбро выпускает из пальцев мое плечо, выпрямляется и врывается в свои покои, совершив самое длинное путешествие за весь вечер в четыре широких шага. Затем он падает на гигантскую, белоснежную кровать и громко выдыхает, испугав меня до коликов.
   Осматриваюсь. Комната ледяная, одинокая. Здесь почти нет мебели, почти нет света. Белые стены, белый пол, белая кровать и лишь письменный стол и комод - темно-серого цвета. Как же не сойти с ума? Парень, будто живет в больничной палате. Такой порядок свойственен параноикам. Однако я никогда не думала, что Дима из их числа. В ряд стоят на полках книги. Аккуратно разложены на столе ручки, тетради. Я прикусываю губу и вдруг думаю, что блондин ни один вечер потратил на то, чтобы разложить все учебники в алфавитном порядке. Неужели это тот Дима, которого я знаю?
   - Понимаешь, - вдруг шепчет он, вырвав меня из мыслей, - просто по-другому не выходит.
   - Что? - недоуменно переспрашиваю я. Подхожу к парню немного ближе и, чувствуя себя ужасно неловко, пожимаю плечами. - О чем ты говоришь?
   - Он ведь бил ее каждый день. А она не кричала. Не жаловалась. Почему? Ей было плохо, однако она молчала. Любила его? Нет, - он устало морщится, - не может быть. Его невозможно полюбить.
   - Ты говоришь о своей матери?
   - Вы с ней похожи. Не внешне. Какими-то движениями, мимикой, я не знаю. Тогда в отеле я увидел тебя и подумал: черт! Она же морщит нос и отводит взгляд прямо как моя мама! Разве это реально? Я думал, что спятил. А еще я думал, что тебя стоит прикончить за ложь. Но я не смог. Сложно. Сложно делать то, что делал обычно, когда жизнь в корне меняется, - парень горячо выдыхает и переводит на меня сосредоточенный, хитрый взгляд, - ты понимаешь?
   - Наверно.
   - Наверно - это не ответ. Я хотел тебя убить, но не убил. Почему? Потому что не смог. Но теперь, я жалею, Зои. Каждый день жалею, что вообще тебя встретил. Теперь я не представлю, как быть дальше. Я хочу тебя, но более того хочу сделать тебе больно, как мой отец делал моей матери. Ломать людей интересно. Это как игра, наркотик. Завязывать сложно, а продолжать - опасно. Но я жил с этим, и мне было хорошо, пока не появилась ты.
   - Ты - не твой отец, - неожиданно отрезаю я, и вспоминаю, как нечто подобное мне говорила Наташа - мой социальный работник, - ты не должен повторять его ошибки.
   - Я не должен, но повторяю, потому что иначе не бывает. Мы - это наши родители. И ты. Ты такая же, как и твоя мать. - Дима хмыкает. - Ты сомневаешься? Нет, поверь мне, я не видел ее, но уверен, что уже ее знаю: ее манеру вскидывать подбородок, прикусывать губу и нервно закатывать глаза к небу, когда ее что-то не устраивает и жутко бесит. Зои, мы никуда от этого не денемся.
   Задумчиво опускаю взгляд на свои руки. Не ожидала, что этот парень вообще когда-либо заставит меня остановиться на минутку и прокрутить в голове собственные мысли и убеждения, поставив их под огромный вопрос. Смотрю на него, вижу, как медленно закрываются его глаза, и растеряно потираю ладонями плечи. Становится не по себе. Я неожиданно вижу Болконского с совсем другой стороны, и это жутко меня пугает. Я не хочу замечать в нем светлых пятен, пусть почти в каждом человеке и присутствует хотя бы лоскуток добра. Но в этом случае, в этой ситуации, я бы хотела ненавидеть Диму вечно; столько, сколько тянется моя жизнь, чтобы оправдать себя, свое бездействие, чтобы скинуть вину на того, кто приложил усилия и испортил мне жизнь. Однако теперь память стирается. Медленно. Постепенно. Мне все еще неприятно его видеть, но я внезапно забываю о самом главном: о ненависти. И заполняю голову новым содержанием, например, содержанием о его тяжелом прошлом, о его тяжелом настоящем и, наверняка, не менее тяжелом будущем.
   Дима засыпает, а я понимаю, что мне пора уходить.
   Что ж, отличное вышло расследование. Вместо того, что найти ответы на интересующие меня вопросы, я лишь набралась новых проблем и тайн. Про похищение Сони я так ничего и не узнала, зато успела поссориться с Андреем, увидела пьяного Диму, едва не умерла от ледяного, сердечного приступа и испортила дорогущие, матовые туфли. Блеск.
   Выхожу из комнаты и устало плетусь по узкому коридору, вспоминая путь к главному холлу. Жаль, что я не отмечала дорогу хлебными крошками. Теперь шанс потеряться - просто катастрофический. Поправляю волосы, вздыхаю, почему-то вспоминаю растерянный взгляд Теслера, его стиснутые зубы, ледяной, дрожащий голос и болезненно горблюсь. Может, не стоило уходить? Может, не стоило избавляться от того, кто поддерживает меня на плаву уже почти целый месяц? Разве правильно нарочно терять тех людей, без которых трудно жить? Черт, замкнутый круг! Если любишь - отпусти, если не любишь - тоже отпусти. Так что же делать? Ты знаешь, что человек, который тебе нужен, причиняет тебе боль, и ты искренне не хочешь больше его видеть. Однако не хотеть и не мочь - две абсолютно разные вещи. И даже желая отдалиться, мы одновременно с этим не представляем себе жизнь на расстоянии.
   Абсурд.
   Шумно выдыхаю и вдруг слышу чей-то голос. Замираю и неожиданно замечаю за очередным, крутым поворотом открытую дверь. Через широкую щель вижу за массивным, дубовым столом старшего Болконского. Он говорит с кем-то по телефону и сжимает трубку в пальцах так свирепо, что она трещит, грозя рассыпаться на тысячи мелких частей.
   - Что значит проблемы? - медленно спрашивает он. Морщит узкий лоб, и даже с такого расстояния я замечаю, как чернеют его карие глаза. - Товар должен приходить вовремя вне зависимости от неприятностей снаружи. И меня не волнуют накладки. Делайте, что хотите! Усильте охрану, наймите рабочих, мне все равно! Срок - два дня!
   Болконский бросает трубку. Закрывает глаза и медленно выдыхает, сжимая пальцами переносицу. Интересно, почему он так зол? И о каких именно проблемах идет речь? Стискиваю зубы. Проникнуть бы в его кабинет! Но как? Наверняка, повсюду охрана, и едва меня засекут, тут же отправят в колонию для несовершеннолетних - и то в лучшем случае.
   Тогда что же мне делать? Неожиданно вспоминаю слова Андрея: не ввязывайся. Если бы все было так просто! Облизываю губы и оборачиваюсь в сторону Диминой комнаты. Наверно, у меня все-таки есть козырь. Я ведь могу вернуться сюда, вернуться в то время, когда старшего Болконского не будет дома. А дальше..., дальше его сын сделает все, о чем я его попрошу. Он ведь послушный мальчик, он ведь хочет подружиться...
   От своих же мыслей мне становится тошно, однако я отбрасываю все сомнения в самый дальний ящик сознания. Речь ведь идет о жизни Сони. Я должна попытаться. Пусть, возможно, после этого себя и возненавижу.
  
  
   ГЛАВА 21.
  
   Прежде чем разойтись по классам, хватаю брата за локоть и решительно тяну на себя. Он хмурит брови. Хочет что-то спросить, но я восклицаю:
   - Давай закончим войну, как тебе идея? Я официально вывешиваю белый флаг.
   - Зои...
   - Не понимаю, что именно тебя так задело. Да, я часто не дружу со своей головой, и от меня много проблем, однако это не повод молчать два дня подряд! Я ведь всегда такой была.
   - Откуда мне знать, какой ты была? - вздыхает Саша. - Мы почти не знакомы.
   - Пытаешься добить меня?
   - Просто констатирую факт.
   - Это обидный факт. Хватит дуться, пожалуйста, - толкаю брата в плечо и строю самое милое выражение, на которое только способно мое бледное лицо. - У меня есть новости. И они вряд ли тебе понравятся. Поэтому рассказывать я хочу их другу, а не потенциальному врагу.
   - Что-то о Соне? - Саша вдруг оживает. - Говори. Важна любая мелочь!
   Ох, если бы он только знал, о какой мелочи пойдет речь...
   - Сейчас будет звонок. Я не хочу вновь нарываться на неприятности. Поэтому давай встретимся на пятом уроке? Возле актового зала? У меня физкультура, и я с радостью вымолю освобождение. Договорились?
   Брат серьезно кивает. Поджимает губы и кладет ладонь мне на плечо. Наверно, это знак, что мы вновь можем нормально общаться, однако я почти уверена: перемирие не продлится долго. На самом деле, мне даже страшно начинать разговор. Что бы сделала я, узнай нечто подобное о дорогом мне человеке? Наверно, сошла бы с ума.
   Иду на английский, нервно ломая перед собой пальцы. Что же делать? Как рассказать брату о своих догадках, ведь если они ложны - я зря испугаю его до смерти, а если правдивы - поставлю перед страшным фактом: Соня в беде, в то время как мы абсолютно бессильны. Что первый, что второй вариант - сплошной ужас. Знать бы заранее, как он отреагирует. Тогда я бы подготовилась и написала целую речь на тему: не стоит поддаваться панике, когда от наших действий зависит чья-то жизнь.
   Громко выдохнув, поднимаю голову и вдруг замечаю перед кабинетом Диму. У меня внутри все неприятно переворачивается. Не знаю: сорваться мне с места, заорать от злости или же похлопать парня по плечу, как новоиспеченного друга. Черт. Поправив школьную форму, рассеяно останавливаюсь перед блондином.
   Он молчит. Смотрит на меня, а я и не спешу начинать разговор, ведь нутром чую, что выйдет он безумно странным. Откашливаюсь.
   - Ты...
   - Да? - поднимаю взгляд.
   Дима нервно улыбается и выглядит совсем иначе. Черт подери! Он смущен! Стоило претерпеть все круги ада, чтобы заметить на этом надменном лице хотя бы толику стыда.
   - Ты вчера меня не бросила.
   - Хотя сильно хотела, - добавляю я, чувствуя себя ужасно глупо.
   - Что ж, это просто удивительно. Неужели я сделал что-то такое, чем заслужил твое милосердие? - Дима криво ухмыляется. - Невероятно. И мне даже не пришлось тебя привязывать и насильно заставлять!
   - Не думаю, что ты был в состоянии командовать.
   - Зато ты всегда в состоянии меня ненавидеть. Что же вчера изменилось?
   - Взяла выходной, - язвлю я. Поправляю ремень сумки и устало выдыхаю. - Мне пора на урок. Я не хочу опаздывать.
   - Может..., - парень останавливает меня прямо перед дверью. Берет за локоть и впервые дергает на себя аккуратно, а не грубо. Не знаю, что испытывать. Растерянно смотрю на Диму и вижу, как в его глазах отражается нечто новое, доброе, искреннее, - может, повторим?
   О, Господи. Мир переворачивается! Меня приглашает на свидание человек, который все это время хранил в своей машине обрывок от моего вечернего платья? Наверно, я сошла с ума.
   - Понимаешь, я..., - запинаюсь. Смотрю в его глаза и недовольно стискиваю зубы. Какого черта он выглядит таким примерным? Неужели он вообще думает, что я сумею его простить? Боже, да это ведь дико! - Дим, я должна идти.
   - Сначала ответь, - приказывает он.
   - Сначала изменись, - парирую я. Отхожу немного в сторону и неуклюже чешу шею. Быть рядом с ним чертовски странно. - Позже поговорим.
   - Ммм, - мурчит блондин. Касается пальцами моего лица и, отдаляясь, улыбается, - это ведь не отказ, лгунья.
   Он уходит, продолжая испепелять меня довольным взглядом, а я врываюсь в кабинет и взвинчено усаживаюсь на свое место, ощущая, как недоумение горячим, колючим потоком растекается по телу. Что это было? Неужели Дима, наконец, понял, что добиваться девушку, целясь из пистолета ей прямо в лицо - плохая идея?
   Остаток дня провожу в прострации. Никак не могу понять, что именно меня так тревожит: мысли о Соне, мысли о Диме или мысли о Теслере.
   Андрей. Глаза так и закрываются, едва я про себя произношу его имя. Мне сложно в этом признаться, но, кажется, я жутко по нему скучаю. И пусть у нас не было тех воспоминаний, о которых рассказывают друзьями или знакомым, но для меня каждая проведенная с ним минута значит очень и очень много. Я хочу его увидеть. Я хочу его услышать. Более того, я хочу, чтобы он тоже этого захотел. И тут - черт - огромная загвоздка, ведь, кажется, ему до меня нет никакого дела. Наверно, удивляться этому глупо. С какой стати ему вообще обращать на меня внимание? Какая у нас разница в возрасте? А какая разница в суждениях о жизни? Уверена, то, что для меня белого цвета - для него, определенно, черного. И то, что он считает приемлемым, для меня - грех в чистом виде.
   Однако как бы я не пыталась убедить себя в том, что между нами огромная, вековая пропасть - ничего не выходит. Я приказываю себе не думать о нем, думая о нем, и все это походит на такой дикий абсурд, что голова к концу занятий ужасно гудит.
   Взяв освобождение на физкультуре, несусь к актовому залу.
   Сердце так и стучит в преддверии страшного разговора. Стоит ли вообще делиться с Сашей своими переживаниями?
   Стоит. Я должна рассказать ему обо всем, что знаю, иначе потом попросту не смогу посмотреть ему в глаза. Мы решаем ретироваться на балкон. Он широкий, длинный. Плюс около стены стоит два серых диванчика, что значит, мне не придется падать от страха на ледяной кафель. Сажусь напротив брата, скрещиваю на коленях руки и вдыхаю теплый, весенний воздух глубоко-глубоко в легкие, пытаясь сконцентрироваться на проблеме.
   - Ты бледная, - бросая вниз портфель, сообщает Саша. - Может, сходим в столовую?
   - Нет, все в порядке. Дай мне секунду.
   Мое беспокойство застает парня врасплох.
   - Что случилось? - спрашивает он. - Зои, ты меня пугаешь.
   - Все очень плохо, - признаюсь я и беру брата за руки. - Обещай, что не станешь кричать. Пожалуйста. Иначе мы потратим много времени впустую.
   - Ты и так тратишь его впустую, пытаясь меня успокоить.
   - Я тебя подготавливаю...
   - Зои, говори уже, в чем дело!
   - Ладно, - соглашаюсь я. Мне трудно дышать. Чувствую, как кожа воспламеняется под сердитым взглядом брата, и устало горблюсь. - Я говорила с Теслером. Он думает, похищение Сони как-то связано с Ростовым.
   - Игорем Ростовым? - глухим голосом переспрашивает Саша и бледнеет. Наверно, он в курсе того, чем этот человек промышляет. Брат отворачивается, стискивает зубы, затем резко поднимается с дивана и нервно сплетает в замок руки за головой. - Черт, черт!
   - Ты знаешь, кто это?
   - Конечно, знаю! - рявкает он.
   - Это не точно, и я не хочу тебя зря пугать, но...
   - Что если твой Теслер ошибается? Что если он не прав?
   - Человек, выкупивший Соню на благотворительном вечере, пару дней назад встречался с Ростовым. Проходит сделка, Болконский весь на иголках. Я понятия не имею, что происходит, кому верить, как быть, но Саша, тут что-то не чисто, и, возможно - только возможно - что Соня похищена именно ими.
   Брат облокачивается руками о поручни и горбится, устало склонив голову вниз. Наверно, он сильно напуган. Встаю с дивана и становлюсь рядом с ним, впялив взгляд куда-то вдаль, за горизонт. Мы молчим несколько минут, а затем я восклицаю:
   - Мама говорила, не бывает безвыходных ситуаций! Знаю, сейчас это звучит глупо...
   - Так и есть.
   - ...но мы ведь всегда можем обратиться за помощью! Стоит, наконец, поговорить с отцом и рассказать ему обо всем, что творится. Он не останется в стороне. Я уверена!
   - Он сражается с Болконским уже столько лет, Зои, - морщась, шепчет Саша и горбит спину еще сильней, - у нас нет шансов.
   - Пожалуйста, только не сдавайся! Давай, поедем к отцу. Прямо сейчас. Возьмем письмо Сони, покажем его полиции и...
   - Что? Что потом? Мы лишь привлечем к себе внимание и поставим свои же жизни под угрозу. Нельзя высовываться без прямых доказательств.
   - Прямых доказательств?
   - Признания Болконского, или кого-то из его подчиненных.... Но ты должна понимать: это нереально. Сам Валентин никогда не напишет повинную, а людям, как ни странно, хочется жить. Вот и все. Без вариантов.
   - Значит, мы должны узнать, где именно держат Соню! - не унимаю я. - Не получается действовать законно, обратимся к методу наших врагов! Выкрадем ее обратно.
   Саша горько усмехается. Потирает ладонями лицо и спрашивает:
   - Ты ведь шутишь?
   - Нет.
   - Зои, наверняка, это место серьезно охраняется. У Ростова целая империя, понимаешь? Он занимается продажей девушек ни один год, и как-то раз, судья, решивший приписать ему срок, сам лишился дочери. Улавливаешь? Его сняли с должности - теперь наверху мой отец. Однако что-то мне подсказывает, что он не захочет повторять ошибки своего предшественника.
   - Будем действовать в одиночку.
   - И куда направимся?
   - Обыщем весь Санкт-Петербург! Каждый заброшенный дом, каждое здание за городом! Если Андрей прав и в деле замешан Болконский - у Сони совсем мало времени.
   - Господи, почему ты вообще ему доверяешь? - искренне удивляется брат. - Это так глупо. Я тебя не понимаю! Потерять голову из-за какого-то наемника...
   - Давай не будем об этом.
   - Почему? Я не прочь услышать продолжение, - доносится за моей спиной.
   С ужасом замираю. Несколько секунд просто не могу пошевелиться, а затем чувствую, как внутри все покрывается диким, колючим холодом и оборачиваюсь.
   Лицо Димы искажает гримаса злости.
   - Он все-таки пришел за тобой.
   Молчу. Мы продолжаем буравить друг друга взглядом до тех пор, пока Саша вдруг не срывается с места. Он кидается на блондина, выпускает вперед сжатый кулак, однако падает навзничь, столкнувшись с мощным блоком. Дима громко смеется.
   - Серьезно? Ты хотел меня ударить? - Он свирепо бьет парня ногой по животу. - Ты этого хотел? Да? Этого?
   - Прекрати! - Хватаю Диму за руку и тут же об этом жутко жалею. Он сжимает пальцы вокруг моей шеи и сдавливает их так сильно, что я кричу. - Что с тобой? Что ты делаешь?
   - Ты обманула меня.
   - Мне больно!
   - Ты смотрела мне в глаза и лгала, ты..., - он приподнимает меня над землей. Дышать совсем нечем. Я стискиваю зубы, тщетно пытаясь освободиться от оков, и замечаю перед глазами черные, прыгающие точки. А Дима не останавливается. Тянет меня все выше и выше...
   Валюсь на пол. Касаюсь дрожащими пальцами шеи и вдруг вижу, как Саша беспомощно переминается с ноги на ногу, не наносят удары, а пытаясь их избежать. Мне становится жутко страшно. В глазах Димы больше нет света. Они черные, мутные, как у акулы. Он следит за моим братом, словно за дичью, и пинает его жестоко, безжалостно, цепляя ребра, лодыжки, шею; предотвращая любые попытки ответить, вырваться вперед. После очередного сильного удара, Саша отлетает назад и пачкает белую стену здания тонкими, кровавыми точками.
   - Я ненавижу, когда кто-то, - Дима хватает моего брата за волосы, - прерывает, - он бьет его головой о стену, - мой, - бьет еще раз, - разговор!
   А затем грубо отбрасывает в сторону, будто ненужный мусор.
   - Прекрати! - ору я, подскочив на ноги. Вижу, как Саша корчит от боли, и закрываю руками лицо. Мне нечем дышать. Мне совсем нечем дышать!
   - Что случилось? - с наигранным беспокойством, спрашивает Дима. - Ты напугана? Тебе страшно? Не стоит волноваться, птенчик, я же рядом!
   - Что ты творишь? - кричу я. - Прошу тебя, перестань! Он ни в чем не виноват!
   - Как ты могла? Теслер? Серьезно? Да отец кожу с него живьем снимет! - блондин порывисто стирает с лица чужие капли крови. Смотрит на меня дикими глазами и морщится так, будто ему жутко больно. - Я думал, мы, наконец, нашли общий язык!
   - Так и есть!
   - Нет, черт тебя дери, Зои, нет! Не нашли! Ты лгала мне, ты делала вид, что слушаешь, что волнуешься. Но все это было полной чушью!
   - Дима, - судорожно выдыхаю. Медленно приподнимаю руки и горблюсь так, будто он опасное животное, и мне не стоит делать резких движений, - прошу тебя...
   - Нет, - шипит он. Вихрем оказывается рядом и говорит, - я найду его, и убью. И всю его семью. Его мамашу, отца, сестру, всех. И знаешь почему? Потому что ты любишь врать, моя дорогая, милая, Зои.
   Голос парня ядом растекается по моему телу.
   - Ты не посмеешь. Не сможешь! Андрей...
   - Андрей? - криком перебивает меня Дима и с диким отчаянием хватается пальцами за ворот моей блузки. - Андрей? - повторяет он, замирает, и глаза у него наливаются яростью и сильной болью. Парень едва стоит на ногах. Пошатывается и глухо удивляется, - почему, Зои?
   Не знаю, что ответить. Не отрываю взгляда от лица блондина и чувствую, как внутри сжимаются один за другим все органы. Мне страшно. Надо бежать, но я не могу пошевелиться.
   Свет из открытых дверей бьет мне прямо в лицо. Теплый ветерок щекочет кожу, издалека доносятся чьи-то голоса. И все это кажется ненастоящим, выдуманным кошмаром, в отличие от стальных пальцев парня, стискивающих мои плечи.
   - Отпусти, - прошу я, упрямо сдерживая в груди ужас, - я хочу уйти.
   - И что? - злится Дима. - Ты не представляешь, как сильно ты меня разочаровала, Зои.
   - Саше надо к врачу.
   - Саша подождет! - рычит мне прямо в лицо парень и улыбается так свирепо, что у меня перехватывает дыхание. Его руки поднимаются с моих плеч, медленно, страстно, оказываются на шее, замирают, сцепив горло в неровный круг, и я дергаюсь в сторону, однако блондин тут же касается лбом моей щеки. Слышу его тяжелое, грузное дыхание, и зажмуриваюсь, ощущая всеми клеточками своего тела нечто ужасное. - Когда же ты, наконец, сломаешься, лгунья?
   - Дима, прекрати! - задыхаясь, хриплю я и ощущаю, как его пальцы с силой сдавливают мое горло. Моя спина вдруг врезается в стену. Я поднимаюсь на носочки, морщусь от колючей боли и шепчу, - ты - это не твой отец. Ты..., ты..., - глаза непроизвольно закатываются, - ты не обязан этого делать! Дима! Мне..., мне больно!
   Я начинаю кашлять. Чувствую невесомость, на фоне слышу рычание парня, и мотыляю ногами из стороны в сторону, пытаясь ослабить тугую хватку. Тщетно! Уже через пару секунд я слышу чей-то дикий крик, и только потом понимаю, что он мой собственный. Господи! Белый коридор становится узким, черным, я ужасно пугаюсь, хочу говорить с парнем, хочу дотянуться до той светлой части, которую прежде в нем отрицала, но не могу даже слова вымолвить.
   - У меня больше нет сил! - где-то за пределами моего разума, кричит Дима. - Я больше так не могу, не могу, не могу!
   - П-п-пожалуйста.
   Цепляюсь руками за его плечи. Кто бы мог подумать, что боль от удушения - такая дикая. Неприятная. Мое горло вспыхивает огнем, легкие сотрясаются от кашля, и единственное, чего я искренне желаю - поскорее отключиться, прекратить чувствовать.
   Глаза ошпаривают слезы. Вяло и слабо бью руками, царапая лицо парня, его шею и плечи, извиваюсь, рычу, ударяюсь головой о холодную стену.
   - Дима! - темнота забирает и его злые, свирепые глаза. Понимаю, что сейчас отключусь и говорю первое, что приходит мне в голову, - Андрей...
   - Андрей? - глухо переспрашивает парень. Кажется, теперь его пальцы просачиваются сквозь мою кожу. Зарычав, он отстраняет меня от стены, а затем вновь кидает на нее, только сильней и жестче. - Где же он сейчас? - орет мне прямо в лицо блондин отчаянным, убитым голосом, - где же он? Может, позовем его вместе? Давай! Андрей! Андрей! Чего ты молчишь? Кричи! Кричи его имя! Андрей!
   И вдруг я падаю на пол. От неожиданности вскрикиваю, судорожно хватаюсь руками за горло и начинаю кашлять так сильно, что становится дико больно! Лицо горит! Шея горит! Сворачиваюсь в клубок, поджав к себе ноги, и рыдаю, едва успевая хватать губами воздух.
   - Зои?
   Сквозь слезы, распахиваю глаза. Саша стоит около распахнутых дверей. Однако где же Дима? Куда он испарился? Что произошло? Я нахожу его уже через пару секунд. Точней его пальцы. Они держатся за край перил и выглядят такими же белыми, как и все школьные стены.
   Брат падает рядом. Обнимает меня за плечи, и мы синхронно переводим взгляд в сторону блондина, который с трудом пытается подтянуться и забраться обратно на балкон.
   Слезы продолжают катиться по щекам. Я смотрю на Диму, вижу, как он облокачивается всем телом о край поручней, и едва сдерживаюсь от крика. Сжимаю пальцами опухшую шею и неожиданно понимаю, что есть люди, которые становятся чудовищами, но есть и те, кто ими рождается.
   Блондин ловит мой взгляд. Цепенеет и на несколько секунд превращается в того самого парня, который совсем недавно хотел встретиться со мной после уроков. Вижу в его глазах раскаяние, правда, на этот раз не ощущаю ни капли сострадания.
   - Зои, - хриплым голосом шепчет он и вдруг протягивает в мою сторону руку. Даже не двигаюсь, - Зои, пожалуйста.
   Не шевелюсь. Стискиваю зубы и сжимаю ладонь брата с такой силой, что сводит пальцы.
   Неожиданно Дима кивает. Будто себе. Будто соглашается с чем-то. Он улыбается, и мне кажется, я вижу, как блестят его глаза, а затем...
   - Я люблю тебя, лгунья, - говорит он и с силой отталкивается руками от бортика.
   - Нет! - слишком поздно кричу я. Тело парня скрывается за краем, я подрываюсь вперед и уже через пару секунд слышу глухой удар.
  
  
   ГЛАВА 22.
  
   Нас держат в школе целые сутки. Заставляют смотреть записи с видеокамер снова и снова, и каждый раз я отворачиваюсь, едва Дима отталкивается руками от перил. Перед глазами стоит его образ, его последние слова..., дышать жутко сложно. Я постоянно рвусь на улицу, но меня не выпускают и держат в кабинете литературы, будто в тюрьме. Изредка заходят полицейские. Они садятся напротив и записывают историю, надеясь, что в один момент я запутаюсь и выдам нечто доказывающее мою вину. Однако, правда в том, что мне и сказать-то нечего.
   Наблюдаю за небом. Оно темнеет, превращается в черное полотно, искусно зазывает к себе, притягивает, и я послушно подхожу к окну, приложив ладонь к холодному стеклу.
   Никак не могу понять, что происходит. Дима не очнется? Не заговорит? Неужели я больше никогда его не увижу? Закрываю глаза. До сих пор ощущаю, как покалывают отеки на шее, и едва сдерживаю слезы, разрываясь между тем, чтобы ненавидеть этого человека и искренне жалеть.
   - Зои! - восклицает кто-то, ворвавшись в кабинет. Я замечаю отца. Он подбегает ко мне и шумно выдыхает, - меня не пускали. Конфликт интересов. Я пытался объяснить, что не хочу вмешиваться в судебный процесс, что просто должен тебя увидеть! - он вдруг прижимает к себе. - Но они не слушали! Все сошли с ума, полиция города оцепила район школы, внизу одни репортеры, Елена пошла к Саше, но я не уверен, что ее пустили.
   - Когда можно будет поехать домой? - Мой голос тихий. Отстраняюсь от отца и устало морщусь. - Не хочу здесь больше находиться.
   - Понимаю, - кивает он. - Я поговорил со знакомыми из участка. Мы можем идти. Правда, завтра придется явиться на повторное слушание, Болконский открыл дело. Не знаю, зачем. Есть ведь видео, и из него ясно, что парень покончил с собой. Но он...
   - Он - его отец.
   Константин поникает и на выдохе покачивает головой.
   - Прости. Ты как? Сильно болит? - он касается пальцами моей шеи, а я отнекиваюсь, еле сдерживая слезы. Мне так плохо, что хочется закричать, но я прикусываю губу и оставляю все эмоции в себе, ведь никто их не поймет. Я сама их не понимаю.
   - Все в порядке, - улыбаюсь я. - Пошли домой.
   Мы выходим из кабинета, и на меня тут же, будто цунами, обрушивается волна людей, микрофонов, вспышек. Все что-то кричат, орут, кто-то хватает меня за руку, но я врываюсь и пугливо иду вперед, вцепившись в локоть отца, как в спасительный круг.
   - Вы его убили? - орет женщина.
   - Почему он прыгнул? - вопит мужчина.
   Стараюсь никого не слушать. Бреду по знакомым коридорам, и не узнаю их в ночном мраке и во вспышках фотоаппаратов.
   Неожиданно понимаю: все эти люди жутко меня ненавидят. Они испепеляют мое лицо не удивлением, не жалостью, а презрением, будто именно я толкнула Диму вниз, будто именно я сжимала его ладонь, а затем и отпустила, не проронив ни единого слова. Но это ложь! Парень погиб, потому что сам прыгнул! Сам! Из глаз все-таки катятся слезы. Я неуклюже вытираю их свободной ладонью, бреду вперед и внезапно слышу голос девушки.
   - Он просто был сломан! - кричит она. - Ты бы могла его починить, если бы захотела!
   Пытаюсь найти ее в толпе, но лишь сталкиваюсь с рядом незнакомых, осуждающих взглядов, которые прожигают мою кожу, пронизывают ненавистью все тело.
   - Идем, - шепчет Константин и обнимает меня за плечи.
   Уже через пару минут мы оказываемся на улице. Вижу Сашу и непроизвольно бегу к нему, ощутив острую необходимость в его поддержке. Брат сильно избит. Я почему-то нервно усмехаюсь и шепчу:
   - Синяки на тебе никогда не заживают.
   - Особенности иммунитета, - подыгрывает он.
   Его подбородок упирается мне в макушку, и я зажмуриваюсь так крепко, что глаза обжигает легкая боль. Впиваюсь в плечи брата, будто в спасение, в свет, и чувствую, как его руки поглаживают мою спину и шею. Открываю глаза и замечаю вдалеке Болконского. Он смотрит на меня. Привычно уложенные волосы - растрепаны, костюм смят. Мужчина выглядит так, будто, действительно, сожалеет о потере, будто ему, действительно, больно. Не хочу его видеть, но и глаз оторвать не могу. Вдруг понимаю, что виновата. Виновата хотя бы потому, что не протянула руку. А должна была. Все мы должны. В любых ситуациях, при любых обстоятельствах. Но я не захотела. Решила, будет гораздо лучше, если Дима справится со всем в одиночку, однако забыла - очень часто справиться одному невозможно. Людям нужны другие люди, чтобы жить дальше. Им нужен тот, кто протянет руку.
   - Зои, - шепчет Саша. - Там Теслер.
   - Что?
   Растеряно оборачиваюсь. Андрей стоит в тени, недалеко от школы. В парке. На нем темный капюшон, джинсы. Он смотрит на меня, и едва наши взгляды встречаются - делает несколько шагов вперед. Что ему нужно? Почему он пришел?
   Порывисто вытираю под глазами мокрые полосы и оборачиваюсь к брату.
   - Я должна поговорить с ним.
   - Что? Зои, не стоит, - советует он. - Тут столько репортеров! Вас заметят. К тому же, папа вернется с минуты на минуту. Что я ему скажу?
   - Пожалуйста. Мне это нужно.
   Саша недовольно покачивает головой. Морщится от боли в плечах и кивает.
   - Только я больше не буду врать, - шепчет он, едва я собираюсь рвануть с места. Вновь смотрю на брата и замираю. - Я скажу папе правду, Зои. Я не хочу обманывать.
   Первый порыв разозлиться до самых кончиков пальцев. Что он такое говорит? Сказать отцу, где я? Признаться в моих чувствах к Теслеру? Это же немыслимо! Такая правда похлеще лжи, похлеще вечного вранья и лицемерия! Однако затем...
   - Хорошо, - соглашаюсь я. Мне вдруг становится ясно, что никто не должен ради меня ничего делать. Заставлять брата лгать родному отцу только от того, что я боюсь осуждения? Хватит. Пусть каждый поступает так, как ему позволяет совесть. - Я буду на связи.
   - Лучше просто будь в безопасности.
   Киваю. Аккуратно пробираюсь сквозь толпу людей, свесив на лицо копну темных, густых волос, и добегаю до парка. Андрей стоит в тени высокого дерева. В черной, простой одежде он похож на пантеру, готовую в любой момент прогрызть врагу горло. Опасный, холодный. Его взгляд падает на меня, когда я подхожу ближе, и тут же припечатывает к месту.
   - Ты цела?
   Парень оказывается совсем близко и шумно выдыхает. В его глазах горит нечто мне еще незнакомое. Хочу дотронуться до раны на его губе, но вовремя замираю. Любое движение в его сторону сведет меня с ума, а я не хочу больше падать в этот омут. Наверно.
   - Здесь нельзя находиться.
   - И что ты предлагаешь? - Теслер смотрит мне за спину. Задумчиво стискивает зубы и вдруг берет за руку. От его прикосновений сводит все тело.
   - Пойдем.
   - Куда?
   - Туда, где безопасно.
   Меньше всего на свете, мне хочется опять почувствовать себя разбитой от его слов и поступков, однако одновременно с этим, больше всего на свете, мне хочется вновь быть с ним рядом. И поэтому я не сопротивляюсь. Пару раз оглядываюсь и, убедившись, что за нами никто не следит, пробираюсь за Андреем сквозь парк, темные дворы, незнакомые мне улицы. Держать его за руку очень странно. Я смотрю на наши пальцы и не понимаю, что испытывать. Разве он может быть таким: заботливым и обычным? Может сжимать мою ладонь и не задумываться над тем, правильно ли это или же огромная ошибка? Я верю, что может.
   Мы подходим к высокому, старому дому. Затем поднимаемся на седьмой этаж. Растеряно смотрю на спину парня, когда тот открывает дверь двадцать первой квартиры, и не верю в то, что он привел меня к себе домой.
   С интересом переступаю через порог и замираю, увидев небольшую, красивую квартиру, заставленную новой мебелью. В воздухе до сих пор витает запах ремонта. На полу в коридоре валяются банки с краской, кисточками. Около стены разложены газеты, на которые скинута грязная, пыльная одежда. Задумчиво прикусываю губы и слежу за тем, как Андрей разувается, проходит в зал, совмещенный с кухней.
   - Ты хочешь есть?
   Голодая ли я? Теслер пригласил меня к себе, теперь еще и чай предлагает? Может, тогда и планы на будущее обсудим? Чувствую себя ужасно неловко, и неожиданно понимаю, что для парня, как и для меня, данная ситуация кажется немалым абсурдом.
   Покачиваю головой, а он рассеянно останавливается посреди комнаты. Зал освещен слабо. Как мне нравится. В холле стоит вытянутое зеркало, и, увидев себя, я жутко пугаюсь.
   - О, Боже! - лепечу я, заметив подтеки на шее, и царапины по всему лицу. Какой кошмар! Зажмуриваюсь и пытаюсь притвориться, будто ничего подобного не происходило, будто все это ночной кошмар. Черт. Кто бы мог подумать, что сбежав от проблем в родном городе, я только сильнее погрязну в целой веренице новых неприятностей?
   - Надо обработать шею, - отрезает Андрей. Подзывает меня к себе, и я неуклюже прохожу в зал. Осматриваю комнату, пока он ищет аптечку. Скрещиваю на груди руки, устало вздыхаю и медленно присаживаюсь на край дивана, надеясь не показаться неприличной.
   В квартире пустовато. Может, он только въехал? На черном столике стоит всего две рамки с фотографиями. На одной изображены мужчина и женщина - наверняка, родители Андрея. На другой - та самая блондинка, с которой я видела его в парке. Неужели сестра? Тогда понятно, почему он искренне улыбался, будто работа не отняла у него последние капли человечности.
   - Что произошло? - строгим голосом спрашивает Теслер, устроившись рядом. Его руки аккуратно приподнимают мою шею, пальцы придавливают к ней компресс с чем-то теплым.
   - Дима, - шепчу я. - Он погиб.
   - Я слышал. Что случилось?
   - Он узнал имя человека, который мне нравится.
   Лицо парня становится непроницаемым. Я думаю, сейчас он скажет что-то, разозлится или наоборот, обнимет. Однако он лишь кивает. Встает и прячет пакет с медикаментами. Слежу за его движениями, сгорая от усталости. Голова кружится. Пошатываюсь назад и случайно опрокидываю на пол стопку книг. Они валятся вниз с ужасным для моих висков грохотом, и я морщусь от легкой боли.
   - Тебе надо отдохнуть, - заключает Андрей. Садится передо мной на корточки и нежно касается пальцами синюшного от ударов подбородка. - Ты уверена, что все в порядке?
   - Нет, - признаюсь я. - Однако сейчас мне лучше.
   - Почему?
   - А как ты думаешь?
   Мы смотрим друг на друга слишком долго. Эти синие глаза пробираются сквозь мое тело, сквозь мою душу, и я беззащитно горблюсь, желая лишь одного: стать к Теслеру ближе.
   Все-таки набираюсь смелости и дотрагиваюсь пальцами до его подбитой губы. Парень тут же отворачивается, а меня пробирает дикая злость. Удивительно, что в таком состоянии я еще способна на подобные эмоции. Поджимаю губы.
   - Зои...
   - Нет, - отрезаю я, поднимаясь с дивана. - Мне уже пора домой.
   Иду в коридор. Непроизвольно оборачиваюсь и вижу, как Андрей кивает. Опять. Он опять меня отпускает.
   - Да, - шепчет парень, пройдясь ладонями по черным, густым волосам, - ты права.
   Дикая обида прожигает все мое тело. В глазах стоят слезы. Почему он отрицает то, что и так очевидно? Почему не хочет быть рядом? Порывисто застегиваю на груди пуговицы, то ли пытаясь потянуть время, то ли пытаясь согреться, а затем резко оборачиваюсь и говорю:
   - Чего ты боишься? Я ведь здесь, с тобой! Зачем все усложнять?
   Глаза Теслера чернеют от недовольства. Он достает из кармана телефон и, как ни в чем не бывало, отрезает:
   - Я вызову такси.
   Зажмуриваюсь, чтобы не кинуться на него с кулаками. Никогда раньше не испытывала такого дикого желания ударить человека, при чем, не защищаясь, не убегая, а просто так. От безумной злости. Распахиваю глаза и вижу, как он кидает сотовый на диван. Затем скрещивает на груди руки.
   - Скоро подъедет, - сообщает он. Прожигает меня пытливым, сосредоточенным взглядом и совсем не чувствует, как паршиво мне сейчас держать равновесие. - Может...
   - Нет! - рявкаю я.
   - Зои, ты даже не услышала вопрос.
   Теперь заводится и он.
   - И что с того? Мне плевать.
   - Как самоуверенно.
   - Зачем ты вообще пришел? Я тебя не понимаю. Больше не приближайся ко мне и оставь меня в покое!
   - Ты этого хочешь?
   - Ты этого хочешь!
   - Не говори ерунды, - злится Теслер. Шумно выдыхает и приближается к темному столу, как к единственному спасительному предмету. Вдруг бьет по нему кулаком и оборачивается, пронзив все мое тело испепеляющим, отчаянным взглядом. - Что тебе от меня нужно? Чего ты ждешь? Считаешь, мы станем нормальными людьми? Будем ходить за руку, общаться, любить друг друга...
   - Что в этом такого? - недоумеваю я.
   - Это нереально! Это - не для меня. Я не могу..., не хочу, слышишь?
   - Не хочешь, но никак не оставишь меня в покое.
   - Я ничего не говорил про одержимость. Я думаю о тебе, я хочу тебя. Но я не люблю тебя, Зои. И никогда не полюблю!
   Его слова пробивают во мне дыру размером с океан. Я отшатываюсь назад и внезапно ощущаю себя неживой, пустой. Как же запросто иногда люди ломают тех, кому они дороги.
   Ничего не говорю. Просто убегаю. Хватаюсь ладонями за лицо и разрываюсь на части от невыносимой, горькой боли. Стены здания рушатся, дом рушится, мир рушится, мои суждения и грезы. Я ведь думала, что все совсем по-другому. Я думала, люди способны бороться за то, что необходимо им, как глоток кислорода. Но на деле они страшатся самих себя и уносятся в тот мир, где нет ни чувств, ни любимых, где одна посредственность и реальность, прожигающая сознание своей обыкновенностью.
   Мне трудно дышать. Слезы ошпаривают щеки. Я вырываюсь на улицу и вскидываю голову вверх, пытаясь ухватиться за красоту неба, его глубину, загадочность. Но вижу лишь темно-синюю пелену, так страшно и пугающе напоминающую мне глаза любимого человека. Сейчас, когда грудь колит, я и поверить не могу, что бывает иначе. Что дышать можно легко, что стоять можно прямо, что голова может не гудеть от бешеного потока мыслей. Все это на данный момент - лишь плод разыгравшегося воображения, когда как на деле, тело тянет вниз, а виски горят от жгучих импульсов. Стискиваю себя руками за талию. Повторяю: успокойся, успокойся, но плачу еще сильней, не представляя, как жить без того, кто уже успел стать частью моей жизни.
   Неожиданно слышу, как хлопает чья-то дверь. Невольно опускаю взгляд и цепенею.
   В глазах двоится, вижу я плохо, однако сознание успевает отреагировать быстрее, чем органы чувств. Меня будто пинают в живот. Весь кислород выходит из моих легких, едва я понимаю, что из черного, матового автомобиля прямо на меня несутся двое высоких мужчин.
   - О, боже мой, - хриплю я, пошатнувшись назад. Дверь подъезда закрыта. Нет! Тянусь к домофону и леденею, забыв номер квартиры. - О, Господи, нет, нет!
   Слышу топот. Кожа покрывается мурашками, когда я понимаю, что эти люди совсем близко. Неужели Болконский послал их убить меня? Неужели это все - конец?
   - Нет! - восклицаю я и дрожащими пальцами нажимаю на нужные цифры. Идет звонок. Резко оборачиваюсь, замечаю лица незнакомцев и тут же оказываюсь прижатой к холодному металлу чьим-то каменным телом. Один из мужчин смеется над моим ухом.
   - Пожалуйста! - умоляю я. - Отпустите! - он сжимает мои запястья. - Нет, нет!
   - Зои?
   Голос доносится из домофона. О, Боже. Мои глаза становятся огромными. Я судорожно выдыхаю и, сопротивляясь, кричу:
   - Андрей! Андрей! Помоги! Ан...
   - Достаточно, - шипит мужчина, ударяя меня рукой по солнечному сплетению.
   Я вижу, как взрываются краски. Как падает небо. Как время замедляет свой ход. Застываю с криком на губах и валюсь вниз под гигантской силой притяжения, неожиданно поверив в силу того, что нам неподвластно. Охранник сжимает мои волосы. Тащит за собой, будто куклу. А я как не пытаюсь вырваться - ничего не получается. Собрав всю волю в кулак, опять порывисто дергаюсь в сторону. На этот раз мне удается вырвать одну руку, и я хватаюсь ею за асфальт, не теряя надежды на спасение. Рычу, ломаю ногти и вдруг вижу вдалеке лицо Теслера.
   Думаю, его я никогда не забуду. Не забуду этот испуг и растерянность. Кинувшись ко мне, парень вдруг кричит:
   - Зои! - а я - дура - внезапно вновь начинаю верить в то, что он ко мне что-то чувствует. Тяну к нему свободную руку. Шепчу:
   - Андрей!
   И борюсь со слезами, однако взгляд в сторону не отвожу. Оказываюсь в плену нескольких стальных рук. Меня запихивают в машину. Связывают, но я все равно упрямо и настойчиво смотрю на Андрея и на то, как он бежит ко мне, разрезая воздух звуком моего имени.
   Автомобиль срывается с места. Один из мужчин пытается спустить меня вниз, но я лезу к лобовому стеклу, чтобы смотреть в его глаза, чтобы не потерять его из вида.
   - Андрей, - продолжаю шептать я, срывающимся голосом. Слезы застилают лицо, грудь ошпаривает дикий страх, едва я думаю о том, что будет дальше, и теперь я не шепчу. Теперь я смотрю на Теслера и кричу. - Андрей! Андрей!
   А он все несется за мной. Не знаю, зачем он это делает. Наверно, надеется, меня спасти.
   - Господи, - скептически рычит один из мужчин, - сумасшедшие!
   И грубо откидывает меня назад. Я в последний раз замечаю синие глаза Теслера, налетаю виском на что-то острое и отключаюсь.
  
   Говорят, ничего не происходит просто так. Очнувшись в темноте и ощутив гнилой запах земли, я с трудом в это верю. Разлепляю глаза. Что происходит? Где я? Голова жутко кружится. Прикасаюсь ко лбу пальцами и рассеяно морщусь, почувствовав легкую боль. Комната черная. Маленькая. Из вытянутого, прямоугольного окна прорывается один жалкий луч солнца, однако и он тонет в этом мраке, не выстояв против кромешной темноты.
   - По теории вероятности, хотя бы ты должна была избежать похожей участи.
   Не уверена, что голос реальный. Скорее всего, я просто сошла с ума. Ударилась виском обо что-то тяжелое и навсегда утеряла способность адекватно мыслить.
   - Скажи, что это хитроумный план. Скажи!
   Нет, я все-таки не рехнулась. Ошарашенно распахиваю глаза и закрываю ладонями рот в жалких попытках удержать крик. Не может быть!
   - Соня? - мои плечи невольно содрогаются. Я смотрю на это загнанное в угол худощавое, растрепанное существо, и вжимаюсь в ледяную стену. - Нет, нет! Господи! Соня!
   Девушка выглядит ужасно. Я кидаюсь к ней, несмотря на страх, крадущийся к сердцу, хватаю за костлявую руку и ужасаюсь, заметив кровоточащие следы от шприца. О, нет! На моих глазах слезы. Порывисто вытираю их и вдруг обнимаю девушку, прижимая к себе изо всех сил.
   - Ты жива! Что они с тобой сделали? Соня! - мой голос тает с каждым сказанным словом. Блондинка сильно похудела. Лицо испачкано. Одежда порвана. Около вен большие подтеки, ранки, и они сочатся, будто совсем недавно к ней приходили брать кровь. Ощупываю ее и всхлипываю, - какой кошмар, боже, как ты? Ты меня слышишь?
   - Конечно, слышу, - мямлит девушка. Она улыбается, и ее вспотевшее лицо молодеет, словно эти несколько недель не отняли годы ее жизни. - Ты пришла за мной? У тебя есть план? Нас спасут? Зои, нас спасут?
   Слова вдруг исчезают. Я смотрю на Соню, на то, как прижаты к груди ее худые ноги, как блестят глаза, и порывисто покачиваю головой.
   - Что? - хрипит она.
   Легкие сжимают невидимые, колкие силки. Я знаю, мне не пошевелиться, но блондинке, кажется, больше нечем дышать. Она резко закрывает глаза и хватается руками за волосы.
   - Послушай! - молю я, ощущая дикую вину, усталость, гнев, ужас. Чувства смешиваются, и я начинаю сходить с ума, разрываемая ими на части. - Мы что-нибудь придумаем! Андрей не бросит меня, - качаю головой, - он меня найдет. Найдет!
   Блондинка не отвечает. Сворачивается в клубок на грязном, дырявом матрасе, а я цепенею с мокрыми от слез дорожками на щеках. Звуки испаряются. Поднимаюсь на ноги, иду к окну и, ожидая увидеть бесконечную, неисчерпаемую пустоту, замираю, вдруг столкнувшись лицом к лицу со зданиями центральной улицы. Что это? Как такое возможно!
   - О, боже мой.
   Тело пронзает судорога. Я беззащитно обхватываю себя руками за талию и понимаю: нас ищут в совсем другом месте. Нас не найдут. Андрей говорил о базах за городом, что вполне логично и оправдано. Кто же станет искать пропавших девушек в самом сердце Питера?
   Сжимаю в кулаки руки и вновь смотрю на Соню, пытаясь излучать уверенность, пусть сама внутри и сгораю от страха. А что еще остается? Надо верить! Просто верить и все!
   - Мы выберемся, - чеканю я. - Слышишь? Еще совсем немного, и ты будет свободна!
   - Свободна? - рявкает Соня, распахнув карие, злые глаза, - посмотри на меня! На это место и на свои дрожащие колени! Я думала, ты пришла спасти нас! Думала, все позади! Но нет, нет!
   Девушка начинает рыдать, а я зажмуриваюсь, упрямо сдерживая в себе все эмоции, все слова и крики. Что же теперь делать? Как ждать помощи, если знаешь, что она не придет?
   Массивная, скрипучая дверь распахивается, едва я думаю о том, как было бы прекрасно поджечь ее взглядом. Удивленно вскидываю брови, чувствую, как в груди загорается надежда, однако затем вижу неприятное лицо мужчины. Кажется, именно он вчера вечером связал мои руки. У незнакомца куча шрамов, борода и кривые, пожелтевшие зубы.
   - Ты! - подмигивает он мне. - Босс хочет потолковать.
   Софья вжимается в стену. Ее нижняя губа трясется, и мне кажется, девушка боится всего, что может последовать за приходом гостей. От этих мыслей вспыхивает все тело. Как же так? Как они могли? Боже, это немыслимо!
   - Идем! - приказывает мужчина и выталкивает меня в коридор.
   Тут мало света, однако он мне и не нужен. Достаточно того, что я слышу. От этих глухих звуков съеживается все тело, содрогается каждый нерв. Я бреду мимо рабочих отсеков, где за ширмой стонут девушки, мужчины, и рассеяно кусаю губы. В какой-то момент, мне на глаза попадается столик с использованными, грязными шприцами, и я решаю больше не поднимать взгляд. Просто смотреть себе под ноги.
   В здании есть лифт. В отличие от ободранных стен, он выглядит достаточно новым и чистым. Слежу за тем, как мужчина нажимает на двадцать пятый этаж, и испуганно сглатываю. Что будет дальше? Чего мне ждать? Я вдруг ощущаю себя настолько беспомощной, что хочется разреветься прямо здесь. Однако нечто не позволяет мне сломиться. Не знаю, что именно.
   Может, мысли о матери, а, может, мысли о той надежде, в которую она слепо верила.
   Дверцы распахиваются. Мужчина обхватывает мой локоть толстыми пальцами и идет вперед, хромая на правую ногу. Надеюсь, это я повредила ее, когда пыталась спастись.
   У Болконского нет личного кабинета. У него есть личный этаж. Целый ряд стен снесен под студию, и в центре этой пугающей пустоты притаился длинный стол. На нем лампа. Стопка книг. Позади - шикарный вид на Санкт-Петербург. И первый мой порыв кинуться прямо в окно. Вдруг заметят!
   - Как странно, порой, видеть то, чего не видят другие.
   Оборачиваюсь.
   Валентин Болконский - прекрасно одетый, начесанный и самодовольный - идет ко мне, скрепив руки за спиной. Он не удостаивает меня взглядом. Неожиданно проходит мимо и останавливается только перед стеклянной преградой, отражающей его лицемерное лицо.
   - Мы можем видеть всех, кто находится внизу, а они нас - нет.
   - Я хочу вернуться домой, - неожиданно твердо произношу я. Понятия не имею, что на меня находит, но я вдруг ощущаю себя сильной.
   Болконский удивленно оборачивается.
   - Что прости?
   - За мной придут!
   - За всеми должны были прийти.
   - На этот раз вы связались не с тем человеком!
   - Ты имеешь в виду Теслера? Хороший был парень.
   - Был? - через меня проходит разряд электрического тока. Я непонимающе хмурю лоб и пошатываюсь назад. - Что вы имеете в виду?
   - А ты как думаешь? - Валентин садится за стол. Откидывается на сидении и вальяжно пожимает плечами. - Мужчину может испортить лишь одно - женщина.
   - Где он? - настаиваю я. - Что вы с ним сделали?
   - А что я с ним могу сделать? Благодаря тебе, его жизнь под большим вопросом. Если честно, меня дико злит, когда источник проблем - мои собственные рабочие. А я ведь стараюсь доверять каждому из них, стараюсь платить каждому столько, сколько ему нужно, стараюсь оплачивать реабилитационные процедуры их сестер, покрываю долги их отцов.
   - Что? О чем вы говорите?
   Валентин вдруг ядовито усмехается.
   - Какая глупая ирония. Девушка внезапно позабыла о том, что ни одна бродит по свету. Неужели ты, действительно, считала, что Теслеру нечем рисковать?
   - Я не понимаю. - Растеряно морщу лоб. Висок до сих пор жжет от надоедливой раны. - Причем тут его сестра и отец?
   - Тебя больше ничего не волнует? Не волнует подруга в камере, смерть моего сына?
   Воспоминания о Диме будоражат тело. Я явственно ощущаю укол вины, но пытаюсь не меняться в лице; не показывать слабость. Нарочито спокойно отвечаю:
   - Нет. Ничего из этого меня не тревожит.
   - И спать хуже ты не станешь?
   - Хуже уже некуда.
   - Ты интересная девушка, - неожиданно восклицает Болконский и вновь поднимается с кресла. Он неспешно обходит стол и останавливается прямо перед моим носом. - Не страшно?
   - А как вы думаете? - дрожащим голосом спрашиваю я.
   - Я думаю, что еще никто в этом кабинете не разговаривал со мной в подобном тоне. Ты убила моего сына. Ты...
   - Я его не убивала! Он...
   Валентин бьет меня по щеке. Я ошеломленно зажмуриваюсь и касаюсь пальцами горящей щеки. Черт! Как же больно!
   - Не стоит меня перебивать, Зои. Я - не мой сын. И не Теслер. Я не паду от твоих чар и не куплюсь на твои слова. - Он ждет моего ответа, и я еле заметно киваю. - Я позвал тебя не для разговоров. Я хочу, чтобы ты знала: с этого дня ты будешь находиться здесь, работать на меня. Не хочу врать: вряд ли ты протянешь больше месяца. Но ты ведь Зои Регнер. Ты и так сделала то, чего от тебя никто не ожидал. Поэтому...
   Он расставляет руки в сторону и пожимает плечами, мол, кто знает, что будет дальше.
   Прикусываю губы. Перед глазами все крутится, и когда меня вновь запихивают в лифт, я еле стою на ногах. Ужас сковывает тело. Приказываю себе не плакать, но то и дело вытираю со щек слезы. Что делать? Черт! Господи, надо срочно уносить отсюда ноги! Но как?
   Равнодушный взгляд Болконского так и стоит перед глазами. Он говорил о смерти Димы, как о маленькой проблеме, плохо отразившейся на его бизнесе! Вновь чувствую укол вины, но упрямо встряхиваю головой. Сейчас не это важно.
   Беглым взглядом исследую коридор и неожиданно замечаю то, что может спасти нам с блондинкой жизнь. Крепко стискиваю зубы. Мужчина заталкивает меня в камеру, захлопывает дверь, а я улыбаюсь.
   - Зои? - голос Сони как прежде слаб. Она не встает, но тянет ко мне вялые руки. - Это ты?
   - Да.
   - Что случилось? Что Болконский тебе сказал?
   - Пожелал удачи.
   Девушка явно не понимает, откуда в моем голосе столько сарказма. Она откашливается и привстает на локтях, пытаясь получше вглядеться в мое лицо, а я вздыхаю. Мне больно видеть ее такой. Больно видеть, в кого она превратилась. Шумно выдыхаю и подношусь к девушке.
   - Соня, - восклицаю я, хватая ее руки, - я вытащу тебя отсюда!
   - Что? - не понимает она. - Но как? Это же невозможно.
   - Возможно. Ты лишь должна довериться мне.
   - Но что ты задумала?
   Прикусываю губы.
   Шанс у нас только один. И пусть я умру - но воспользуюсь им.
  
  
   ГЛАВА 23.
  
   Дело в том, что очень часто выбирать не приходится. Тебя ставят перед фактом, и ты делаешь то, что должен, несмотря на сомнения и на страх.
   Когда дверь за мужчиной закрывается, я обещаю Соне спастись. Я знаю, о чем говорю, ведь у меня, действительно, созрел неплохой план. Однако думаю ли я о том, насколько он осуществим? Нет. А почему? Потому что нет ни времени, ни иных вариантов.
   Когда за блондинкой приходят, я подрываюсь с матраса. Крепко сжимаю ее руку и шепчу:
   - Доверься мне.
   Соню трясет. Она вытирает ладонями щеки, выпрямляется, но выглядит такой убитой, что мое сердце предательски сжимается. Зачем они ее уводят? Что они от нее хотят? Я задаю себе вопросы, на которые не желаю слышать ответы. Голова гудит от ужаса. Остаюсь в камере одна, забиваюсь в угол и, наконец, даю волю эмоциям.
   - Господи, - срывается с моих губ. Тело горит от холода, и я понятия не имею, как это происходит, но дрожу, одновременно воспламеняясь и злясь. Порывисто смахиваю слезы.
   Смотрю в окно, вижу крыши давно-знакомых мне домов и в сотый раз прикусываю губы. Они уже жутко кровоточат и щиплют, и я прикасаюсь к ним пальцами, и обещаю себе больше этого не делать, и опускаю ладонь, и вновь невольно принимаюсь мучить нижнюю губу.
   Как никогда раньше мне хочется услышать чей-то родной голос, хочется ощутить себя в безопасности, уйти домой. Да, маму не вернуть. Но, кажется, жизнь отнимает у меня любого, кто стрелой пронзает мне сердце.
   Я чувствую себя ничтожно маленькой. Пустой. Словно меня и нет вовсе. И внутри у меня такое ощущение, будто если я и попытаюсь встать и поверю в свои силы, и дам отпор, и вскину подбородок, в конечном итоге я все равно проиграю, упаду, ведь какой прок в победе, когда ее не с кем разделить? Зажмуриваюсь и вдруг вижу перед глазами его лицо. Андрей бежал за мной. Он выкрикивал мое имя. Он хотел, чтобы мне не было больно.
   Сердце предательски содрогается, и я обхватываю ладонями голову, задыхаясь от слез и несправедливости, ведь мы были так близко друг к другу, а сейчас оказались так далеко.
   Может, через подобные испытания должны пройти все влюбленные? Нельзя ведь создать историю, не описав в ней сильнейших страданий и мук, а лучше даже драмы. Кто станет читать сказку о счастливой жизни, в которой отсутствуют любые намеки на плохой конец? Зрители жаждут терзаний, сомнений. Будут ли они вместе? Встретятся ли они вновь? Последняя ли это ее мысль, или же главная героиня преодолеет все, что выпало на ее пути и, наконец, вздохнет полной грудью? Какое же алчное желание у публики увидеть кровь, не проронив за жизнь ни одной капли.
   Я стискиваю зубы. Пялюсь на свои руки одержимым, усталым взглядом и обдумываю тот момент, когда выберусь на свободу. Что же я сделаю первым делом? Наверно, извинюсь перед отцом. Я ведь опять сбежала. Хотя, нет! Сначала обниму Сашу. Точно! Или...
   Невольно улыбаюсь. Первым делом я положу руки на крепкие, надежные плечи Андрея и закрою глаза. Замру, наслажусь его запахом, его теплыми объятиями. А когда он вновь меня оттолкнет, я вернусь обратно, и больше не поверю ни единому его слову. Коснусь подбородком его груди, прислонюсь к ней крепко-крепко всем своим телом и скажу о том, что чувствую, не произнося ни звука. Да. Я сделаю именно так.
   Тепло растекается по телу от подобных грез. Я прикасаюсь головой к холодной стене и проваливаюсь в сон, одновременно цепляясь за реальность и отталкиваясь от нее ногами.
   Трудно сказать, кто первый и кого невзлюбил: мы жизнь, или она нас. Я так рьяно сетую на все, что со мной происходит, и не догадываюсь, что, возможно, судьбе гораздо раньше не понравилось то, как своенравно и глупо я распоряжаюсь своими минутами.
   Дверь открывается. Я испуганно вздрагиваю и восклицаю:
   - Соня?
   Девушка входит, покачиваясь. Мужчина толкает ее вперед и кивает.
   - Брюнетка следующая.
   Следующая. Живот сворачивается в тугой узел.
   Несмотря на ужас, я подношусь к блондинке и помогаю сесть. У нее глаза бегают из стороны в сторону, лоб липкий от пота, а платье глубже разодрано. С силой стискиваю зубы и рычу. Черт! Что же они с ней сделали? Нет, нет! Так и хочется заорать во все горло! Боже, она же не заслужила подобного! Запах мужчины исходит от ее юного, маленького тела. Девушка выглядит такой измученной, такой хрупкой...
   - Соня! - я сжимаю ее кисти. Но она меня не видит. - Соня!
   Слишком большая доза. Блондинка не обращает на меня никакого внимания.
   Отворачивается и шепчет:
   - Все в порядке.
   - Что?
   - Я в порядке, - повторяет она. - Можешь, продолжать. Продолжай.
   Я все-таки плачу. Резко опускаю голову вниз и ощущаю себя чертовски бесполезной. Мну пальцы девушки, отнекиваюсь:
   - Нет, нет, не хорошо, Соня, все совсем не хорошо.
   Как же мы выберемся отсюда? Как я спасу ее, если она не стоит на ногах? Новая волна ужаса охватывает тело. У меня есть два варианта: или я убегаю одна, или остаюсь еще на один день и терплю все, что здесь со мной может произойти. Что выбрать?
   Бессмысленные слезы вновь застилают глаза. Я валюсь на пол и закрываю их пальцами, не понимая, что мне делать и как быть. Я хочу спасти Соню! Но еще больше я хочу вырваться на свободу и избежать похожей участи! Так как поступить? Как будет правильно?
   - Мы должны хотя бы попытаться, - неожиданно шепчет блондинка, и я поднимаю в ее сторону дрожащий подбородок. - Не беспокойся обо мне.
   - Нет, - рычу я, сотрясая воздух, - мы обе выберемся отсюда! Плевать на все, что со мной случится! Я тебя не оставлю!
   - Не оставляй. Но и не жди.
   - Что?
   - У тебя ведь есть план. Прошу тебя, - глаза девушки на несколько секунд становятся прежними: живыми и красивыми, - бежим.
   - Но..., - растеряно качаю головой, - но ты не можешь, ты...
   В ответ Соня лишь расправляет плечи. Поднимается с матраса и шипит:
   - Они отняли все, что у меня было. Осталась лишь свобода. И до нее им не добраться.
   Я киваю. Не думаю, что у нее достаточно сил для побега, зато уверена - у нее достаточно сил для последнего рывка. Когда слабые люди становятся храбрыми, их не удерживают даже каменные стены, ведь в отличие от сильных, они знают цену своим мучениям.
   Я беру себя в руки. Соня выкладывает передо мной три использованных шприца. Мостится за дверью, а я укладываю иголки себе за спину, готовясь, напасть в любую минуту. Сажая человека в клетку, многие забывают: люди - похлеще животных.
   Зажмуриваюсь. Грудь ошпаривает адреналин. Надо подумать о чем-то хорошем. О чем? Почему-то вспоминается тот теплый день, когда мы с Сашей и Ярославом носились по крыше супермаркета. Точнее носились они, а я смотрела на них и хохотала, держась руками за живот. Брат вдруг подошел ко мне и сказал: ты мне не сестра. Я уже почти обиделась, но внезапно услышала: ты - мой лучший друг.
   Крепко стискиваю зубы.
   Я выберусь ради этого. Ради этих моментов.
   Дверь открывается, и мне приходится шумно выдохнуть, чтобы не взорваться от ужаса. Мужчина ухмыляется.
   - На выход. Тебя ждет клиент.
   - Что? - прикидываюсь дурочкой. - В смысле? Я не понимаю...
   - Ну, же. Не трать мое время.
   - Я не собираюсь никуда идти! Вам придется насильно меня вытащить за дверь! Ясно? А сама я даже с места не сдвинусь! Ни на сантиметр!
   Со вздохом он идет ко мне. Бурчит что-то, но я уже не слышу. Вижу его шею достаточно близко для того, чтобы напасть и прыгаю - будто дикая кошка. Он стонет, а Соня со всей силы ударяет его по лодыжкам. Мужчина валится вниз, пока я, изнывая от ярости, дырявлю шприцом его шею. Вновь. И вновь. И еще раз. Не могу остановиться. Дышать становится совсем трудно и тогда я вдруг чувствую чьи-то ледяные пальцы на своих плечах.
   - Эй, Зои, - голос Сони слабый. Она испуганно морщится и кивает, - он не двигается.
   - Что? - рявкаю я.
   - Хватит. Мы можем идти.
   Растеряно оборачиваюсь. Вижу испачканное в маленьких каплях крови горло мужчины и резко отпрыгиваю назад. Черт! Пальцы выпускают шприц. Что я натворила? Даже не помню, как замахивалась и наносила удары снова и снова!
   Я сошла с ума.
   Приходится встряхнуть головой пару раз, чтобы прийти в себя. Не думала, что я способна на подобную жестокость. Хотя, может, все мы способны, когда пытаемся выжить?
   В коридоре пусто. Из рассказов Сони, я узнала, что охрана по ночам редко патрулирует каждый этаж. В основном они охраняют выход и покои Болконского. На улице - две будки. По всей территории пущены собаки.
   Что ж, если мы и выберемся, то обязательно напишем об этом книгу.
   - Держись позади меня, - шепотом командую я.
   - Что ты задумала?
   - Увидишь.
   - У нас мало времени. Клиент долго ждать не будет!
   - Клиент? - я морщусь от отвращения. Крадусь вдоль стены и выглядываю из-за поворота: пусто. - Если мы спасемся, привлечем органы. А если и они будут молчать - я лично подожгу это здание и даже осознанно сяду за это в тюрьму. Нам сюда.
   Перепрыгиваю сразу через несколько ступенек и, наконец, оказываюсь лицом к лицу с нашим спасением. Невольно улыбаюсь.
   - Почему ты остановилась? - заплетающимся голосом спрашивает Соня. - В чем дело?
   - Мы на месте.
   - Где?
   - Сюда.
   Я указываю в сторону окна и вижу, как девушка недоуменно морщит брови. Не знаю, что до нее доходит, однако лицо ее внезапно вытягивается. Она испуганно восклицает:
   - Ты с ума сошла!
   - Тшш! - обрываю я, подорвавшись к блондинке. - Хочешь, чтобы нас засекли?
   - А ты собралась сброситься из окна?
   - Посмотри внимательнее. Там лестница! Пожарная лестница!
   - Мы на седьмом этаже! И еще между нами и лестницей толстенное стекло!
   - Поэтому действовать надо быстро. Разобьем его, спустимся вниз. Потом рванем до упора в собор. Я знаю этот район. Здесь работает Константин.
   - Безумие! - девушку качает от дозы. Она потирает ладонями вспотевший лоб и нервно оглядывается. - Это полнейшее безумие!
   - У нас нет другого выхода, - напоминаю я. Медленно выдыхаю и шепчу, - учти, когда мы разобьем стекло, сюда сбежится все здание. Нужно действовать быстро, не бояться. Слышишь?
   Соня слышит, но не верит. Она дергано кивает, а я поднимаю с пола какой-то деревянный обломок. Итак. Руки трясутся. Смотрю на окно и думаю о том, что слишком уж просто звучит мой план. Наверно, надо было продумать его более тщательно? Да?
   - Хватит! - Вскидываю подбородок и размахиваюсь. Кусок дерева обжигает руки, когда ударяется о стеклянную преграду и отпружинивает назад. На окне не трещины. Лишь глухой звук разносится по коридору и останавливает мое сердце. Это конец.
   Ошеломленно расширяю глаза, блондинка вопит не своим голосом, а я улавливаю вдалеке топот чьих-то ног. Нас засекли, а стекло даже не треснуло. С криком начинаю лупить по нему снова и снова, рычу:
   - Ну! Давай же! Давай!
   Ничего не выходит. Я слышу крик какого-то мужчины, а затем выстрел. О, боже!
   Обломок выпадает из моих рук, я падаю на пол и прикрываю руками лицо, будто так спасусь от свинцовых пуль. Мужчина решительно идет на нас. Соня вопит, отмахивается от него руками, а тот лишь грубо отпихивает ее в сторону.
   - Ты, - он смотрит на меня, - Босс сказал убить тебя, если что-то пойдет не так.
   - Попробуй, - внезапно кричит блондинка и накидывается на него сзади.
   Шокировано мужчина врезается спиной в стену. Я воспламеняюсь, как спичка, срываюсь с места и зверею, нанося удары деревянным обломком по его лицу. Бью и бью. Не прерываюсь, а Соня в это время свирепо царапает пальцами его шею. Мы, словно дикие животные, пытаемся поглотить добычу, не щадя ни единого сантиметра его кожи. Когда тот не двигается, отступаем назад. Я выхватываю пистолет, а дубинку передаю блондинке.
   - Прикрой глаза, - командую я и с легкостью выпускаю несколько пуль прямо в окно. Оно брезжит и рушится, рассыпаясь на части, как и моя когда-то здоровая психика. - Давай.
   Соня понимает меня с полуслова. Кидается к стеклу и оббивает деревянным обломком острые куски, делает дырку шире. Пока она кричит и разговаривает с окном, будто с живым человеком, оборачиваюсь в сторону коридора. Так. Я выстрелю, если увижу очередного охранника. Я сделаю это, потому что нажать на курок - проще простого. И нет тут иных вариантов.
   Пальцы немеют. Разминаю их, не меняя стойки. Испепеляю взглядом узкую дорожку и дышу так громко, что, наверняка, привлекаю добрую половину тех, кто так и не откликнулся на выстрелы.
   - Сюда! - кричит кто-то за поворотом. От ужаса я холодею. - Быстрее!
   Их несколько? Пару раз моргаю. Оборачиваюсь, вижу, как Соня с силой добивает стекло и надеюсь, что мы успеем убраться до тех пор, пока сюда сбежится целая толпа охранников.
   - Быстрее!
   Адреналин вдруг уступает место страху, и я уже не чувствую себя всемогущей, и даже холодный металл не помогает. Моргаю, переминаюсь с ноги на ногу и восклицаю:
   - Долго еще?
   - Пару секунд.
   Секунд - это хорошо. Секунд - это недолго.
   Кто бы мог подумать, сколько может случиться за эти пару секунд.
   В коридоре появляется мужчина. Он наставляет на меня пистолет, а я цепенею от ужаса. Надо просто нажать на курок. Просто нажать! Не выходит. Что-то переворачивается во мне. Я понимаю, что должна выстрелить, но не могу пошевелиться. Гляжу в эти черные, холодные глаза и как идиотка замираю. Ну, же! Ну, же!
   Меня отрезвляет выстрел. Он звучит в воздухе и пугает до коликов все мое существо. Думаю, я тоже нажимаю на курок, потому что мужчина вдруг валится без чувств на землю.
   - Боже мой, - шепчу я, порывисто опуская руки. Тело сводит судорога. - Я убила его!
   Вина встает комом в горле. Что я натворила? Что же я сделала?
   - Нет! Черт!
   Мысли так и кружатся в голове, пока я неожиданно не вспоминаю о том, что выстрелов было два. Опускаю взгляд вниз и осматриваю свой живот, ноги. Ничего не замечаю. Может, мне показалось?
   Грохот.
   Кожа леденеет. Я оборачиваюсь и с ужасом роняю пистолет на пол.
   - Соня!
   Мы думаем, что наши поступки влияют только на нас самих, и мы чертовски ошибаемся. Когда-то мама говорила о странной связи, существующей между люди. Будто мы все зависим друг от друга. Я не понимала ее, но сейчас...
   Падаю на колени рядом с блондинкой и порывисто хватаюсь за ее плечи. Девушка истекает кровью. Ее порванная рубашка больше не серая, не грязно-бежевая. Она алая, как и проступившие на губах маленькие капли.
   - Нет, - качаю головой. Внутри становится так больно. Я прикусываю губы и крепко зажмуриваюсь, не веря в происходящее. - Нет! Соня! Боже, мой!
   У девушки дыра в груди. Я ее вижу. Придавливаю пальцами и начинаю плакать.
   - Прости, я должна была сразу стрелять! Боже мой, Соня! Прости!
   Меня колотит, а девушка не произносит ни звука. Смотрит на меня и морщится от боли. Неожиданно по ее щеке скатывается одинокая слеза.
   - Ты должна встать, нам пора уходить! Саша ведь ждет тебя! Он ведь...
   Ее тело сводит судорога. Она выгибается, впивается в мои плечи пальцами и открывает рот. Хочет что-то сказать, но не может.
   У меня словно землю из-под ног выбивают. Я сжимаю в руках ее худую талию, вижу ее мокрые от слез глаза, и рассыпаюсь на части, как карточный домик. Вот-вот и нас сдует ветром, и мы обратимся в выдуманную, старую быль.
   Соня перестает дышать. Вот так. Просто. Застывает с открытыми глазами и превращается в мраморную, прекрасную статую, овитую золотистыми локонами.
   - Нет. - Покачиваю головой. - Боже, нет, Соня! Нет! Посмотри на меня! Соня! - я трясу ее бедные плечи и хочу услышать ответ, но девушка не двигается. Не отвечает. Почему-то в этот момент я понимаю, что именно я убила Соню. Не тот мужчина, не Болконский. А я.
   Блондинка не шевелится, а я так и слышу: "Ты же пообещала. Ты же сказала, что мы выберемся". Опускаю голову и не хочу двигаться. Что я натворила. Что сделала.
   Громкий топот вырывает меня из мыслей. Я судорожно выпрямляюсь, смотрю в сторону коридора и боюсь даже пошевелиться, ведь тогда придется выпустить тело Сони из рук. Но я не могу бросить ее здесь. Это неправильно, это немыслимо.
   - Нет, - хриплю я, с силой зажмуриваясь. Качаю головой и повторяю, - нет!
   Голоса мужчин эхом разносятся по помещению. Смотрю на девушку и медленно кладу ее на неровную, холодную поверхность. Шепчу:
   - Прости меня.
   И сжимаюсь от дикой боли где-то в сердце. Не могу заставить себя уйти. Уже поднимаюсь на ноги, подхожу к окну, хватаюсь пальцами за ледяные прутья, но все никак не перестаю испепелять взглядом ее бледное, маленькое тело. Соня была очень красивой. И даже сейчас она красивая. Прикусываю губу и шумно выдыхаю: я должна уйти. Должна!
   Спускаюсь вниз, задыхаясь от слез. Меня так трясет, что пару раз я промахиваюсь и ставлю ногу куда-то в сторону. Наверно, такая халатность может стоить мне жизни. Однако почему-то сейчас мне отнюдь не до этого.
   Земля все ниже и ниже, а мужские голоса сыплются на мою голову, как хлопья снежинок или капли дождя. Я ощущаю их взгляды даже когда оказываюсь на земле. Наверно, охранники тоже спускаются вниз. В таком случае, пора бежать.
   Порывисто смахиваю с глаз слезы и несусь в сторону центрального, широченного моста, освещенного сотней фонарей. В любой другой день я бы восхитилась подобной красотой. Но сейчас данное сооружение - не просто символ Питера. Это мое спасение, мой свет. Я несусь к нему изо всех сил и, несмотря на рычание собак, звуки выстрелов и крики, не останавливаюсь, а наоборот бегу быстрее, надеясь добраться до заветного огонька.
   Жизнь - это борьба не с окружающими людьми, а с самим собой. Ответишь ли ты за свои поступки? Сумеешь ли пересилить свои страхи? Сможешь ли нестись вперед, превозмогая боль и усталость?
   Никто из чужих людей не даст тебе ответа на эти вопросы. Только ты сам знаешь, на что ты способен; только ты сам знаешь, на что ты готов, ради жизни и будущего.
   Бежать сложно уже через пару секунд. Однако мне приходится лететь дальше, чтобы не угодить в ловушку. Громкие выдохи превращаются в рыдания. Я едва удерживаю на губах имя матери, имя Теслера и работаю руками до изнеможения, до колючей, опасной боли.
   Звучит очередная порция выстрелов. Я думаю, что в очередной раз все обойдется, однако происходит иначе. Третья пуля - я отчетливо слышала три выстрела - попадает мне в бок, и я с криком кренюсь в сторону, наткнувшись спиной на острую перегородку.
   - А! - ору я, впившись пальцами в рану. Она начинает кровоточить молниеносно и заливает мои ладони темно-красной краской. Ноги подкашиваются. Я вижу заветный собор вдалеке, знаю, что от него до папиной работы две минуты! Но одновременно с этим понимаю: я никогда туда не доберусь. Не теперь.
   Топот за спиной превращается в барабанную дробь. Посреди моста я оказываюсь в ловушке. Взаперти! Дергано оборачиваюсь, вижу смазанные, мутные фигуры охранников и вдруг цепенею: вперед проход закрыт. Назад - тоже.
   Остается лишь один вариант.
   - Мама, - шепчу я, перекидывая ноги через перегородку. Вода черная. Будто собираюсь прыгать в бездну. Черт возьми, разве у меня есть вариант? Нет! Мы готовы на любые безумства ради жизни близких, ради своей жизни. Это неписаное правило, которое включается лампочкой в нашей голове именно тогда, когда не остается выбора. Давай же, сделай это, Зои!
   Я зажимаю пальцами пульсирующую рану и перестаю плакать. Слышу чей-то крик, отталкиваюсь от бортика и почему-то думаю: прямо, как Дима.
   Вода ледяная. Она выталкивает меня на поверхность и ошпаривает все тело. Боль с новой силой отдается в голове, и мне неожиданно становится трудно дышать, будто невидимые силки сдавливают легкие. Кашляю. Мотыляю руками из стороны в сторону, а черная вода прилипает к ладоням, как жвачка, не давая свободно шевелиться. Плыву к берегу. Понятия не имею, как это делаю. Ничего не понимаю. В голове смешиваются звуки, запахи, цвета, на глаза будто падает слой тяжелого, беспросветного тумана, и я неосознанно приближаюсь к бортику, сгорая от дикого желания вырваться из этой клетки.
   Уже на берегу поднимаюсь на ноги. Плетусь к первому попавшемуся дому и тарабаню по двери с такой силой, будто не истекаю в крови. По телу льется ледяная вода. Меня трясет, а я и не думаю о холоде. Врываюсь в коттедж, едва сонные хозяева появляются на пороге и хриплю:
   - Надо позвонить.
   Супружеская пара бегает вокруг меня, как вокруг рождественской елки. Женщина на удивление быстро пропитывается ко мне жалостью, мужчина - состраданием. Оба ведут меня в зал и щебечут о полиции, скорой. На все вопросы я киваю.
   - Позвонить...
   - Бедная девочка! - вопит женщина средних лет. Она протягивает мне трубку, а сама с беспокойством глядит на мужа. - Что ты стоишь? Вызывай полицию! Врачей!
   Кнопки плавают перед глазами, однако я упрямо пытаюсь найти нужные цифры.
   Единственный знакомый мне номер - номер Саши.
   Саша. При мыслях о нем, грудь сжимается. На глазах появляются слезы. Я болезненно морщусь и горблюсь так сильно, что сводит полностью все тело. Как же я скажу ему о том, что случилось? Как объясню, что человек, которого он любит, мертв? Дышать совсем невыносимо. Я набираю номер, пусть и не хочу этого делать. Однако темнота грозит забрать меня с собой, и у меня не остается иного выбора, прежде чем упасть без сил и отключиться.
  
   ГЛАВА 24.
  
   Мы сидим с мамой на берегу моря. Она со вздохом собирает свои густые волосы в ладонь, однако уже через пару секунд отпускает их, позволяя ветру игриво разбрасывать их из стороны в сторону.
   - Интересно, как долго продлится шторм?
   - Шторм? - она удивленно обращает на меня взгляд. - Шутишь? Погода чудесная.
   - Ветрено, - ворчу я. - Волны большие, да и солнце неяркое.
   - Солнце всегда одинаковое. А тут уж твое дело: замечать тучи или нет.
   - Мам, ты говоришь странные вещи. Может, пойдем уже? Мне очень холодно.
   - Хватит жаловаться, Зои! Посмотри, как тут красиво! А запах какой! Если бы я не умерла, то определенно съездила бы на море. - На ее красивом лице вдруг появляется лукавая ухмылка. Мама сужает глаза и приказывает, - как очнешься, не теряй ни минуты! Собери все самое необходимое и отправляйся в путешествие! Возьми мой чемодан...
   - Не хочу я просыпаться, - апатично признаюсь я. Перебираю пальцами холодный песок и подтягиваю к груди ноги. - Зачем? Мам, лучше я с тобой останусь.
   - И что мы будем делать?
   - Какая разница.
   - Огромная!
   - Да, ладно тебе. Ничем не заниматься - тоже занятие.
   - Серьезно? - мама переводит на меня разгромный взгляд. - Зои, сколько можно бояться? Отказавшись от жизни, ты ее не наладишь! Наберись, наконец, мужества и открой глаза!
   - Мужества? - крепко стискиваю зубы и кидаю горсть песка куда-то в сторону с такой злостью, что вспыхивает все тело. - Когда мужество возвращало с того света близких? Когда мужество вытирало слезы и извинялось за нас перед родными людьми?
   - А когда трусость была решением проблем?
   - Люди всегда убегали от неприятностей, и никто из них от этого хуже жить не стал!
   - За одним лишь исключением, что в твоем случае, убежать - значит никогда больше не очнуться. - Мама недовольно покачивает головой. На ней легкое черное платье, губы - ярко-алые, как обычно. Она, словно живая сидит рядом, и мне вдруг становится не по себе: кто же из нас все-таки мертв? - Зои, честное слово, хватит сводить меня с ума! Я знала, что мамаша из меня так себе, но неужели я совсем не научила тебя бороться, вне зависимости от паршивости ситуации? Ты слишком много думаешь. Расслабься!
   - Ты шутишь наверно. Мам, пострадало столько людей! - я жмурюсь и в очередной раз шумно выдыхаю. - Ты всегда так. Рассуждаешь легкомысленно и беззаботно, будто ничего страшного не произошло.
   - Я рассуждаю обычно.
   - Нет! Ты должна была испугаться и хотя бы ради приличия построить из себя взрослого, ответственного человека.
   - Если бы я знала, что от этого будет толк, - усмехается она, - то построила бы. Однако зачастую проблемы как раз-таки от того, что мы воспринимает вещи в совсем другом свете. Ты думаешь, хуже и быть не может? Правда? А как тебе то, что ты больше никогда не проснешься? Не откроешь глаза? Милая моя, солнце, вот от чего стоит сходить с ума! А не от вины и ужаса.
   - Ты не понимаешь, ты...
   - ...слишком беспечная? Ну и пусть. Если бы я так страдала по каждому поводу, мы бы с тобой согнулись еще на втором году твоей жизни.
   - Это неправильно! - вспыхиваю я.
   - А кто осудит? Люди?
   Вот моя мама. Та, которую я, действительно, помнила. Не женщина, сотканная мной из теплых и сокровенных воспоминаний, а легкомысленный ребенок, экстерном сдавший экзамен по материнству. Ее мудрость граничит с безумием. Каждая фраза - острие ножа. Я никогда не прислушивалась к ее заявлениям, и каждый раз делала по своему, от чего мы жутко ссорились и не разговаривали целыми сутками, однако сейчас мне вдруг становится страшно: вдруг она права? Вдруг я, действительно, должна очнуться?
   - Там есть люди, которые тебе дороги?
   - Там?
   - По ту сторону, - поясняет она. - Если "да", чего ты ждешь?
   - Я не жду, - оправдываюсь я, прижимая к вискам руки, - я просто не хочу возвращаться!
   - Солнышко, никому не нравится, когда ему больно.
   - Тогда почему ты заставляешь меня пройти через это?
   - Потому что из меня никакая мамаша, зато неплохая советчица, - она улыбается и взъерошивает копну моих и без того спутанных волос. - Согласна?
   Непроизвольно усмехаюсь.
   - С этим не поспоришь.
   - Эй! Ты только что назвала меня плохой матерью?
   - Но ты же сама так сказала!
   - Иди сюда.
   Мама крепко прижимает меня к себе и смеется. Голос у нее живой, мелодичный, и у меня сердце сжимается от этого родного звука.
   - Думаешь, все уладится? - с надеждой шепчу я. - Я справлюсь?
   - Справишься, конечно. Просто не сразу.
   - И как долго придется терпеть?
   - Кто знает. Я терпела всю жизнь.
   Крепко зажмуриваюсь. Сжимаю маму в своих объятиях, и неожиданно понимаю, что больше не слышу шума волн. Что происходит? И запах пропал. Наверно, я уснула. Или нет? Открываю глаза и вдруг не вижу моря, маму; нет ни песка, ни горизонта. Передо мной белый потолок, а звук прибоя превращается в противный писк. Где я?
   Собираюсь привстать, однако меня останавливают чьи-то холодные пальцы.
   Глаза с трудом подчиняются. Я пытаюсь сосредоточиться, но в висках жутко стучит, все прыгает, кружится, а тело, будто налито свинцом. От того мне не удается даже на сантиметр сдвинуться с места.
   - Ты очнулась, - слышу чей-то голос.
   Сглатываю и недовольно думаю: кто додумался положить меня в кровать без подушек? И почему лампы такие яркие? Пытаются меня поджарить? Покачиваю головой и хриплю:
   - Сервис - отстойный.
   - Решили особо не тратиться, - подыгрывает знакомый голос. - Вдруг и смысла-то нет?
   Наконец, я вижу его лицо. Саша нависает надо мной и в глазах у него не радость, а какое-то безмерное, необъятное спокойствие. Погладив пальцами мое, наверняка, синюшное лицо, он кривит губы и шепчет:
   - Я жутко скучал, сестренка.
   Чувства реагирует мгновенно. Глаза наполняются слезами, вина подскакивает к горлу, и я изо всех сил стискиваю зубы, приказывая себе не плакать. Хватаюсь за его руку и говорю:
   - Я тоже. Что происходит? Почему я..., - моргаю, осматривая локти, - почему я опутана какими-то трубками? Зачем?
   - Помнишь, как позвонила мне?
   - Честно? Не особо, все в тумане.
   - Когда тебя привезли в больницу, ты уже была без сознания. Доктора долго коптели над твоей дырой в боку - я даже видел, как проходила операция через окно приемной.
   - Ооо. Серьезно?
   - Да. Зрелище не из приятных. Они сказали, состояние весьма тяжелое. Ты потеряла много крови, плюс наглоталась воды, подцепила какую-то заразу...
   - О, Господи, - я брезгливо морщусь, - давай опустим подробности.
   - Нам сказали, ты можешь не проснуться. - Саша похлопывает себя по щекам и дергано улыбается. - Я уж решил, ты струсила! Захотела уйти на боковую?
   Едва заметно киваю. Опускаю взгляд вниз на свои пальцы и испуганно замираю: итак, я выжила. Что теперь, что дальше? Смотреть на брата больно. Я внезапно начинаю сомневаться в правильности своего поступка: может, стоило не открывать глаза?
   - Надо найти отца, - восклицает Саша. - Никогда не видел его таким.
   - Каким? - любопытство перевешивает страх. Я вновь перевожу взгляд на парня и жду ответа. - Неужели сильно переживал?
   - Шутишь? Он будто постарел на пару лет. И кстати, наверно, ты должна знать.
   - Что знать?
   - Теслер.
   - Теслер? - я все-таки приподнимаюсь на локтях. Приборы начинают пищать так звонко, что голова взрывается диким треском. - Что с ним? Он в порядке? Он жив?
   - Зои, он здесь. В больнице. - Саша устало протирает ладонями лицо и смотрит на меня с сожалением, грустью. - Отец не пускает его, поставил охрану. И вообще..., тут такой дурдом! Повсюду репортеры, снуют журналисты. Ты - новость дня, о которой даже в газетах пишут! Скандал надвигается - мама не горюй.
   - Почему отец не пускает Андрея? - да, пожалуй, это единственное, что волнует меня на данный момент.- Он, правда, здесь? Прямо сейчас?
   - Он тут каждый день.
   - Каждый день?
   - Я попробую найти папу, а ты - сиди смирно. Хорошо? - брат обеспокоенно поглаживает мое запястье. Руки у него ледяные, будто он держал их в сугробе. - С тех пор, как ты приехала, все с ног на голову перевернулось, и я..., - он замолкает и дергает плечами, - я рад, что ты цела. Не знаю, что бы я делал, случись с тобой нечто необратимое. Ведь ты..., - брат вновь неуклюже запинается. Пытается скрыть свои чувства за тенью улыбки, но его выдают глаза: огромные и налитые сожалением. Он все подбирает слова, но я прерываю его думы. Касаюсь пальцами подбородка и киваю.
   - Я в порядке. - Горло першит. Если бы он только знал, сколько стоит мое чудесное спасение. - Иди. Я никуда не денусь.
   - Да. Скоро вернусь!
   Когда он уходит, внутри у меня взвывает сирена. Я резко откидываю назад голову и зажмуриваюсь так крепко, что глазам становится жутко неприятно. Боже, как же сказать ему? Может, он уже знает? Нет, наверняка, нет. Черт! Что же мне делать? Я не смогу..., не смогу признаться. Это слишком!
   За этапом самобичевания следует этап осмысления.
   Неожиданно, совершенно случайно, до меня доходит суть того, что приключилось: меня пытались накачать наркотой, хотели заставить ублажать каких-то кретинов! Мне стреляли в спину, даже ранили! И тот мост..., я ведь сиганула в воду! О чем я только думала? Наверно, просто пыталась выжить.
   Потираю пальцами лицо и, борясь со слабостью, встаю с постели. Приходится отлепить от рук все эти провода, прищепки. Бок жутко ноет, но я не уделяю этому должного внимания.
   Пошатываясь, поправляю плотную накидку и плетусь к двери. Перед глазами все прыгает, каждый шаг отдается звоном, но мне необходимо выбраться на воздух. Необходимо сбежать! Я иду вдоль пустого коридора и удивляюсь: неужели Константин снял для меня целый этаж? Тут пусто и так тихо, словно я не в больнице, а в морге. Неужели он и, правда, волновался? Просто не верится, что я успела засесть в его мыслях. Прохожу еще несколько метров и вдруг замираю на повороте.
   - Зои? - отец вскидывает брови. Отходит от Саши и кидается на меня так, будто я могу испариться в любую минуту. - Почему ты вышла из палаты? Почему встала? Тебе надо срочно вернуться обратно! - Он нерешительно обнимает меня, стараясь не навредить ране. Его руки дрожат на моих плечах, и я так тронута этой реакцией, что не могу сдержать от улыбки. - Как ты всех нас напугала! Что произошло? Как это случилось? Или нет, потом расскажешь. Сейчас тебе надо отдохнуть!
   - Перестань, - успокаиваю я. - Со мной все в порядке.
   - Все равно надо вернуться в палату, - настаивает Елена. Она выглядит иначе. Но я никак не могу понять, что именно изменилось. Вдвоем они кажутся такими заботливыми, что у меня ком застревает в горле. Какого черта? Неужели они, действительно, волновались? Но почему? Я ведь обуза. Обманщица! От меня столько проблем.
   - Простите, - мой голос предательски дрожит. Не знаю, что сказать. Как извиниться за испорченные нервы? - Простите, что сбежала. Мне просто надо было...
   Слышу какой-то шум. Чьи-то глухие, недовольные крики. Непроизвольно смотрю за спину Константину и расширяю глаза.
   - Андрей. - У меня подкашиваются ноги. Его удерживают сразу несколько человек, но он упрямо сопротивляется, испепеляя меня синим, бездонным взглядом. Не могу дышать. Тянусь к нему, но отец преграждает мне путь.
   - Нет.
   - Но я должна!
   - Теслер работает на Болконского. Ты хотя бы понимаешь, что творишь? Зои!
   - Пустите меня к нему! - настаиваю железным тоном. - Он не сделает мне ничего плохого!
   - Он опасен!
   - Вы совсем его не знаете!
   Я опять срываюсь с места, но отец ловко хватает меня за локти. Резко дергаюсь в сторону и тут же чувствую дикое головокружение. О, нет. Все катится, все переворачивается и прыгает в немыслимых, удивительных кульбитах.
   - Андрей, - шепчу я, протягиваю к нему руку. - Пожалуйста. Пустите!
   Теслер отбивается. Даже с такого расстояния я слышу, как он рычит и безжалостно наносит удары. С каждой секундой охранников становится все больше, а он не опускает рук. Продолжает сражаться, словно выигрыш - последний глоток кислорода.
   - Он не раз спасал мне жизнь! - восклицаю я, смотря на отца. - Андрей не опасен.
   - Ты ошибаешься, - Константин непреклонен.
   - Это ты ошибаешься! Пожалуйста, поверь мне. Он не при чем!
   - Ты хоть понимаешь, как абсурдно это звучит? Лучший человек Болконского и никак не причастен к твоему похищению? К любому другому делу, приписанному Валентину? Теслер - наемник! Даже если тебя он и пальцем не тронул - он преступник! На него нельзя положиться.
   - А на кого вообще можно положиться? Даже ты оставил маму!
   - Зои!
   - Что? Все ошибаются. Пожалуйста, - меня качается из стороны в сторону. Слабость такая дикая, что я боюсь упасть без сил, - я должна поговорить с ним.
   - Ты уже поговорила с ним, и чем это обернулось?
   - Он не виноват!
   - Но...
   - Отпусти, - неожиданно твердо произносит Елена. Мы с отцом одновременно переводим на нее взгляд и замираем, словно увидели восьмое чудо света.
   - Что? Лен, это же полное безумие!
   - Пусти ее и не превращайся в параноика. Взгляни! - она кивает в сторону Андрея и надменно сводит идеально-ровные брови. - Разве так смотрят, когда хотят навредить?
   - Мы его совсем не знаем.
   - Она знает. Костя, пожалуйста, - Елена едва слышно выдыхает, - пусть идет.
   Отец колеблется. Смотрит на Теслера и не выпускает мою руку несколько долгих минут. Однако затем его хватка становится слабей. Он поглаживает пальцами мое плечо и говорит:
   - Это неправильно. И я против.
   - Я все равно пойду. В любом случае.
   - Знаю. Поэтому предупреждаю: если хотя бы один волос упадет с твоей головы...
   Как мне кажется, немного поздновато для угроз. Но я киваю. Оказываюсь на свободе и тут же срываюсь с места. Охранники выпускают Андрея не сразу. Приходится прорываться сквозь них, тянуть к парню руки, однако когда мы, наконец, находим друг друга, весь остальной мир перестает существовать. Со всхлипом я кидаюсь к нему на шею.
   - Андрей!
   - Зои, - изо всех сил он прижимает меня к себе и выдыхает так громко, что содрогается все мое тело. Его губы касаются моих волос, шеи, подбородка, - Зои, Зои!
   Я не могу стоять. Полностью повисаю в руках Теслера и неожиданно начинаю плакать. Он обнимает меня невероятно взволнованно. Шепчет что-то на ухо, но я не могу разобрать слов, дрожа от страха и холода, будто ничего еще не кончено, будто сейчас я открою глаза и вновь окажусь в темной камере.
   - Прости меня, - его голос полон ноющей боли. Парень приподнимает пальцами мой подбородок и смотрит в глаза так пристально, что я таю и рассыпаюсь на части. - Я должен был остановить тебя, не дать тебе уйти! Впервые мне было так страшно, Зои. Я боялся, что больше никогда тебя не увижу.
   Прикасаюсь ладонью к его заросшим скулам. Затем поглаживаю темноватые круги под глазами.
   - Я в порядке.
   - Я убью его.
   - Кого?
   - Если хочешь - всех. - В синих глазах парня проскальзывает дикая злость. Столкнувшись со мной лбом, он крепко зажмуривается и рычит, - никогда еще я так не желал чьей-то смерти.
   Тоже закрываю глаза и держу в руках его лицо, наплевав на слезы, которые так и катятся по щекам. Бывают люди, с которыми ты хочешь находиться рядом. А бывают и те, без которых ты попросту не можешь жить. И я не могу жить без Теслера. Со всеми своими недостатками и тайнами, он стал частью моих мыслей. И каким бы ошибочным не был мой выбор - он уже сделан.
   - Ты ведь не уйдешь?
   - Нет, - отрезает парень. - Зои, я никуда от тебя не уйду.
   Киваю. А затем прижимаюсь к нему еще ближе и кладу подбородок на крепкое плечо. Я не желаю размыкать объятий и готова простоять рядом с ним вечно. От него пахнет так, как я запомнила - мятой, свежестью. И руки его такие теплые, что мне даже не верится: разве бывает так хорошо и спокойно? Я трусь щекой о его кожаную куртку, слышу его дыхание и понимаю, что ни о чем не сожалею. Была бы возможность остановить время, и я бы навсегда осталась в этом моменте. Прокручивала бы его снова и снова. Открывала бы глаза только для того, чтобы вновь столкнуться с его синим, сапфировым взглядом. А затем опять зажмуривалась и падала в бездну чувств и безмолвия.
   Мы покидаем больницу к вечеру. Саша кружит рядом, будто ворон, пытается поговорить, разузнать что-нибудь о Соне, но Теслер не позволяет. Постоянно находится рядом и следит за людьми, как за потенциальными врагами. Он практически все время молчит, но я вижу в таком поведении не холодность, а уязвимость. Мог ли он раньше подумать, что вскоре засыпать и просыпаться будет с мыслями об одном и том же человеке? Вряд ли. А могла ли об этом подумать я? Нет. Даже сейчас все происходящее кажется мне нереальной дымкой.
   В конце концов, я оказываюсь в чьей-то широкой машине с откидным верхом и кожаными сидениями. Теслер рядом. Не помню, как мы оторвались от отца, однако лицо Саши до сих пор стоит перед глазами. Он рвался ко мне, собираясь рассказать о чем-то действительно безумно важном. Но я не нашла в себе сил подойти ближе. Вряд ли мы избежим разговора о том, что происходило в камере. И тогда...
   Нет. Я еще не готова.
   Андрей держится тихо. Сидит со мной сзади, невозмутимо разглядывая наши сплетенные пальцы, а я тону в этих ощущениях, пусть и понимаю, что абсолютно их не заслуживаю.
   За рулем неизвестный мне парень. Он высокий, светлый, с кучерявой челкой и горбатым носом, как у всех греческих военачальников. Присвистывая, он уверенно рассекает туманные улицы Питера, то и дело бросает взгляд назад и изредка нарушает тишину рассуждениями о том, как хорошо провел выходные в горах Швейцарии.
   - Зря ты отказался, - улыбается он, - Дрю, слышишь? Погода - как ты любишь: морозно, воздух ледяной и свежий, будто пропущенный через фильтр...
   - У меня были дела.
   - Постоянно у тебя дела.
   - Следи за дорогой.
   - Как ты его терпишь? - светло-карие глаза смотря на меня. Я стесняюсь, отвожу взгляд в сторону, а он усмехается. - Классно, что вы оторвались от эскадрильи судьи. Это твой папаша? Внушительная у него охрана.
   - Стас, - Теслер шумно выдыхает и подается вперед, от чего воздух в салоне наполняется неосязаемым напряжением, - просто жми на газ.
   - Как скажешь.
   Светловолосый парень сдается, пусть и не скрывает легкую улыбку. Он сворачивает к одному из конусообразных коттеджей и ловко паркуется между черной Камри и шикарным мерседесом. Кажется, на первой из машин мы с Теслером ездили в Нея. Выходит, этот парень - друг? Никогда бы не подумала, что у Андрея есть приятели.
   - Ко мне нельзя, - неожиданно поясняет Теслер, помогая мне выбраться из салона. Бок до сих пор жутко ноет, и я выкатываюсь наружу, как неуклюжая бегемотиха. - Нас уже засекли там однажды, поэтому перекантуемся пока что здесь.
   - Этот человек - твой хороший знакомый?
   - Этот человек, - смеясь, отвечает Стас, - терпит Теслера с первого курса. Ты знала, что твой молодой человек окончил медицинский? Да-да. Уверен, вам будет, о чем потолковать.
   Я ошеломленно перевожу взгляд на Андрея и вижу, как он недовольно стискивает зубы. Видимо, раскрывать карты он не планировал. Ни сегодня. Ни когда бы, то ни было еще.
   Коттедж Стаса плавает перед моими глазами, словно мираж, и я плетусь к главной двери, изо всех сил стараясь удержать равновесие. Чувствую, как внутри растет шар из неприятных, колючих лоскутов, однако упрямо игнорирую его, ссылаясь на простое недомогание после больницы. Разве логично сейчас рассуждать о чем-то другом?
   Друг Теслера - довольно богатый человек. Весь его дом заставлен фигурками слонов из разных стран: Индии, Африки, Таиланда, Японии; картинами, скульптурами и старинными книгами. Я, будто очутилась в логове юного археолога, одержимого желанием исследовать и исследовать нечто новое. Разглядывая яркое, фланелевое полотно спрашиваю:
   - А где ты работаешь?
   Сложно представить, что Стас, как и Теслер - жестокий наемник.
   - В морге.
   - Что? - у меня глаза на лоб лезут. Превозмогая боль, оборачиваюсь. - Серьезно?
   - Да. Расчленяю трупы и отправляю официальные отчеты в прокуратуру. Сложно в это поверить? Эх, Зои, а разве по внешнему облику человека вообще можно определить: кто он?
   Андрей ведет меня в просторную, уютную спальню. Квадратное окно распахнуто, и белые занавески ласкают воздух, подпрыгивая и идя волнами от его теплых порывов. Тут так хорошо, что мне не хочется уходить. Пахнет свежестью, мятой, и я почему-то думаю, что Теслер именно здесь проводил все те ночи, пока вынужден был скрываться от людей Болконского.
   - Ты как? - спрашивает он, поглаживая мои плечи. Непривычно ощущать его заботу, но я киваю. - Все в порядке?
   - Нет.
   Мы молчим. Садимся на край мягкой кровати и глядим куда-то сквозь стены, думая каждый сам о своем. Мне вдруг становится так тошно, что я чувствую к глазам прикатившие слезы и прикусываю губы. Боже, Соня мертва! Не может быть! Болконский до сих пор на свободе, а я - единственный человек, который не просто знает, но и видел все деяния его черной стороны. Что же теперь делать?
   - Зои...
   - Можешь отталкивать меня сколько угодно, Андрей, - шепчу я, поворачиваясь лицом к парню. Тут же попадаю в плен его синих, родных глаз и шепчу, - мне все равно.
   - Я не хочу этого.
   - Чего?
   - Чтобы тебе было плохо.
   - Тогда просто будь рядом. И я буду здесь, - кладу руку поверх его груди и зажмуриваюсь, неожиданно вспомнив обо всем, что происходило в том ужасном здании. Слышу, как вибрирует телефон. Не хочу брать трубку, но заставляю себя посмотреть на дисплей. Сообщение от Саши. Наверно, опять беспокоится. Или, может, узнал о Соне? Дрожащими пальцами нажимаю на письмо и цепенею от ужаса. Всего два предложения, а чувства во мне так и вспыхивают, и становится так плохо, что дышать нечем.
   Подрываюсь на ноги. Нет, нет, нет! Не может быть! Грудь ошпаривает боль. Кидаю телефон на кровать, хватаюсь руками за лицо и хочу закричать во все горло, когда ощущаю крепкие пальцы Андрея на своих плечах.
   - Что случилось? Зои!
   - Нет!
   Меня ломает сразу на несколько частей. Я вспоминаю, как Саша бежал за мной следом и как пытался рассказать о чем-то важном, и оседаю в руках парня, скатываясь, как по горке. Кто бы мог подумать? Кто бы мог поверить? Я ощущаю такую дикую вину, что начинаю плакать и задыхаться от переизбытка смешенных, горячих чувств.
   - Объясни! Что с тобой? Кто это был? - Андрей пытается дотянуться до моего телефона, но я перехватываю его руку и нервно машу головой. - В чем дело?
   - Он...
   - Кто?
   - Он ничего не сделал!
   - О чем ты говоришь?
   Слезы обжигают горло. Я замираю, вспоминаю лицо Димы, его светлые волосы, улыбку, надменный взгляд и зажмуриваюсь, не в состоянии нормально говорить. Что же я натворила? Он тянул ко мне руку, а я хладнокровно позволила ему умереть, потому что злилась, потому что искренне его ненавидела. Теперь все бессмысленно! Теперь я точно знаю, что Дима не хотел сделать мне больно. Он просто не мог иначе! Не умел!
   - Черт подери, Зои! - Теслер легонько встряхивает меня за плечи. - Что происходит? Скажи, прошу тебя. Это Болконский? Что-то с твоим братом, отцом?
   - Нет.
   - Тогда что?
   - Дима.
   - Дима?
   - Да. Саша прислала сообщение, и там..., - я запинаюсь. Поднимаю взгляд на Андрея и едва слышно продолжаю, - там говорится о заключении врачей. Он хотел сказать раньше, но я не слушала, убежала, а теперь...
   - Я не понимаю тебя.
   - В тот вечер Дима и пальцем меня не коснулся.
   - Что?
   - Он соврал. Он всегда так делал! - я оседаю в руках у парня и начинаю плакать еще сильнее. Что же это такое! Нет, я не верю! - Дима сыграл со мной очередную шутку. Только на этот раз все закончилось совсем иначе.
   Андрей замирает, а я сломлено горблюсь и облокачиваюсь руками о его грудь. Почему же так больно? Почему так больно другим? Дима - мертв, Соня - мертва. Они погибли от того, что я оказалась на их пути. Но никто из них не заслуживал ничего подобного. Не заслуживал! Голова так сильно кружится, и бок вдруг так сильно сводит, что я полностью повисаю в руках у Теслера, и чувствую, как он нежно прижимает меня к себе.
   - Зои, не надо.
   - Я - виновата.
   - Ты не знала.
   - Что же я наделала. Что натворила! Все они пострадали из-за меня.
   - Все?
   - Соня, - я порывисто вытираю ладонями мокрые глаза и содрогаюсь от плача, - она погибла. Ее застрелили.
   - Что? - Теслер растеряно замирает. В его глазах вдруг пролетает искра сожаления, будто случилось то, чего он так сильно боялся. - Она умерла?
   - Я не выстрелила, о боже! Мне просто стало страшно! Я струсила и не успела. Мужчина опередил, понимаешь? Он убил ее. Теперь еще и Дима, и..., - запинаюсь. Касаюсь лицом шеи Андрея, глубоко-глубоко вдыхаю его запах и цепляюсь за него, как за спасательный жилет. Мне трудно стоять на ногах. - Я не хотела! Я, правда, не хотела!
   - Тшш.
   Теплые ладони парня гладят мои лопатки. Он аккуратно подхватывает меня на руки и несет к кровати. Уже через пару секунд на мне теплое одеяло, а лицо Теслера совсем близко. Нас отделяют несколько сантиметров. Меня все еще трясет, и, проводя пальцами по его скулам, я то и дело затрагиваю губы, шею. Смаргиваю слезы и говорю паническим шепотом:
   - Все вокруг меня умирают.
   - Не говори чепухи.
   - Так и есть!
   - Зои, - Андрей прижимает меня к себе и выглядит совсем иначе. Это не тот парень, который позволил мне уйти. Это тот парень, который бежал за машиной до тех пор, пока она не скрылась из вида. - Все будет нормально. Но ты должна рассказать о Соне.
   - Должна?
   - Да.
   - Разве это как-то решит проблему? Разве это избавит город от Болконского или от моего опасного магнетизма? Дима умер просто так!
   - Прекрати.
   Я стискиваю зубы, и рыдания вновь вырываются на волю. Вжимаюсь всем телом в объятия Теслера, и внезапно радуюсь тому, что он рядом. Только это и успокаивает.
   Перебираю в пальцах его темные волосы. Затем касаюсь губами его колючей щеки и срывающимся голосом проплетаю:
   - Что делать? Что мне делать, Андрей?
   Парень немного отстраняется, чтобы мы могли смотреть друг другу в глаза. Никогда я еще не видела столько нежности и заботы в его темно-синем взгляде. Он исследует мое лицо, затем вытирает слезы со щек и отвечает:
   - Сбежим.
   - Куда?
   - Куда скажешь.
   - И ты бросишь все?
   - Знаешь, что я понял? Только людей можно оставить позади, как и воспоминания о них. Однако кроме тебя мне никто не нужен, то есть и бросать мне нечего.
   Недоуменно разглядываю такое знакомое лицо и слышу такие незнакомые слова. Почему Теслер изменился? Пару раз моргаю и, сдерживая очередной раскат рыданий, замечаю:
   - Ты стал другим.
   - Нет. - Парень стискивает зубы и смотрит на меня пронизывающим, завораживающим взглядом, который подчиняет и обезоруживает. - Я просто понял, что не хочу тебя потерять.
   Он притягивает меня к себе, и я понятия не имею, сколько же мы молчим. Я продолжаю тихо плакать, а Теслер не возражает против того, чтобы я заливала соленой водой его плотную футболку. В голове все вертятся мысли о Диме, о том, чего-он-не-совершил, и я то и дело всхлипываю, недоумевая: как же так вышло? Он тянул руку. Он хотел, чтобы я была рядом, но мне было плевать. А Соня? Я струсила, и теперь ее нет. Стоит ли оправдывать себя?
   - Болконский должен поплатиться, иначе все смерти бессмысленны.
   "Они и так бессмысленны" - хочу воскликнуть я, но прикусываю язык. Опускаюсь чуть ниже и оказываюсь в плену синих глаз.
   - Что ты предлагаешь?
   - Сейчас под угрозой не только мы, но и наши семьи. А попытки открыть дело - лишь усугубят положение.
   - То есть ты хочешь...
   - ...применить радикальные меры. Зои, - Теслер заключает мое лицо в своих ладонях и тихо, размеренно спрашивает, - ты доверяешь мне?
   - Конечно.
   - Тогда нельзя бояться.
   - У тебя есть план?
   - Есть. Но он опасный. И тебе он не понравится.
   - Андрей, - как же приятно произносить его имя. Придвигаюсь ближе и непроизвольно касаюсь губами его губ. Такое легкое движение отдается в моем теле электрическим зарядом. На несколько секунд замираю и вдруг вижу похожие эмоции в его глазах. - Говори.
   - Знаешь, - он аккуратно и медленно - так как умеет - заправляет за ухо локон моих волос и шепчет, - иногда бороться и исчезнуть - одно и то же.
  
  
   ГЛАВА 25.
  
   Я сижу напротив мужчины, у которого седоватые, прилизанные волосы и уставшие глаза. Интересно, когда он в последний раз спал? В кабинете открыто окно. Из него дует ветер, и я глубоко вдыхаю его в самые легкие, упорно держа равновесие и скрывая в груди эмоции.
   Сбоку отец. Он постоянно смотрит на меня, молчит, однако и этого достаточно, чтобы наполнить воздух опасным напряжением. Каждое мое слово записывается. Каждое движение - анализируют камеры. Наверняка, за дверью с десяток человек, просматривающих запись нашего разговора.
   - Итак, - седовласый мужчина шумно выдыхает, - вы, действительно, даете показания против Болконского?
   - Вероятно.
   - И вам ясны последствия?
   - Какие именно? - я властно вскидываю подбородок. - Вы говорите о расправе суда надо мной за ложь, или расправе Валентина за правду?
   - Это серьезные обвинения.
   - Значит, убедитесь, что никто из моих близких не пострадает. Неужели вы считаете, я настолько глупа, считаете, мне неясен риск? Нет, отнюдь, я все прекрасно понимаю.
   - Нужны доказательства, - настаивает мужчина и поправляет тугой галстук. Несмотря на ветер, в комнате становится невыносимо душно. - Они у вас есть?
   - Я - ваша доказательство. Я свидетель. Я могу показать то здание, где держали девушек.
   - Ваша заинтересованность в данном расследовании очевидна.
   - То есть? - враждебно свожу брови. Меня тошнит от этого труса. Более того меня тошнит от страха, ведь я понимаю, на что иду и что могу потерять. Руки непослушно трясутся, однако я упрямо прижимаю их к коленям и стараюсь выглядеть уверенно. - Моя заинтересованность?
   - Недавно погиб сын Болконского. Валентин открыл на вас дело, и сейчас вы пытаетесь...
   - Меня подловили на улице! Силой затащили в машину и увезли! А в том здании, между прочим, было с сотню девушек! И на каждом этаже располагались рабочие отсеки. Я видела шприцы, слышала эти звуки. Если все это ложь - зачем я здесь?
   - Вот и скажите! Ваше желание дать отпор..., - мужчина устало протирает руками лицо. Я вдруг испытываю к нему жалость: у него ведь тоже есть семья. - Никому не удавалось выиграть дело против Валентина Болконского. Вы ведь понимаете это?
   - Из-за него погибла моя подруга! - Дышать совсем невозможно, однако я продолжаю. - Когда я увидела ее, она едва стояла на ногах после дозы. Пару раз при мне ее выводили на..., на работу. Я пообещала, сказала, что вытащу ее оттуда, но...
   - О ком вы говорите?
   В поисках помощи смотрю на отца. Он все также молчит. Нежно касается пальцами моего запястья и кивает. Впервые я чувствую, что могу на него положиться.
   - Я говорю о..., - закрываю глаза. Давай! Скажи! Сделай это! - Говорю о Софье Неловой.
   Мужчина ошеломленно вскидывает брови. Дело принимает новый оборот. Теперь против Валентина две влиятельные семьи, и я уверена: когда родители Сони узнают правду - они не останутся в стороне. Прокурор резко подрывается на ноги. Глядит куда-то вдаль и кажется мне жутко испуганным.
   - Мы пытались сбежать, - продолжаю я сбивчивым голосом, - но ничего не вышло. Не вышло для Сони. Появилась охрана, и я...
   Резко отворачиваюсь. Перед глазами стоит бледное, красивое лицо блондинки, и мне вдруг становится так плохо, что бок взвывает от боли. Почему же я не нажала на курок?
   - Софья погибла?
   - Ее убили! - рявкаю я. - Ее убили наемники этого человека! И вы хотите, чтобы я спокойно жила дальше? Закрыла на это глаза? Меня спас случай. Но что будет с остальными? Так много людей пострадало лишь от того, что вы боитесь бросить ему вызов!
   - Зои, - встревает отец. Видимо, я перехожу черту.
   Приходится взять себя в руки.
   - Вы должны мне помочь.
   - Поймите, даже выиграв дело - мы проиграем.
   - И что вы предлагаете?
   - Забыть.
   - Меня это не устраивает. - Неожиданно для себя резко подрываюсь на ноги. Плевать, что бок колет. Я вскидываю подбородок и гневу шепчу, - вы понимаете, сколько людей пострадало, а сколько еще пострадает? Ваше бездействие - губительно!
   - Я подключу органы, мы съездим на место преступления, - прокурор кивает, - но я не собираюсь обещать вам того, чего не сумею выполнить. Опуститесь с небес на землю, Зои! Вы выжили! Вы - свободны.
   - Свободна? За мной будут следить, я на прицеле у каждого, кто так же, как и вы, боится Валентина. Разве это свобода? И знаете, я не прошу вас спасти меня, я прошу вас спасти тех, кто остался в том здании; кто ждет, что за ними придут. Как и Соня ждала. Ее родителям, вы прочитаете подобную тираду?
   - Я бы хотел помочь.
   - Так помогите!
   - Сереж, - Константин поднимается с высокого, кожаного кресла, - я прекрасно понимаю тебя, знаю, о чем ты говоришь. Но мы бьемся о закрытую дверь уже столько лет. Пора что-то менять.
   - Менять? Он держит не только притоны, ты же в курсе. В его руках органы, местные власти, подпольные клубы... Бросая вызов Валентину, мы бросаем вызов всему городу.
   Порывисто заправляю за уши волосы. Мне неожиданно становится не по себе. Мужчина прав. Как сражаться против населения? Кто-то на стороне Болконского из-за денег, кто-то от страха, но, тем не менее, добрая половина Питера вступится за него, не имея иного выбора.
   - Надо хотя бы попытаться, - пожимая плечами, шепчу я. - Что нам нужно?
   - Признание.
   - Он должен сознаться во всем, что сделал?
   - Хотя бы в чем-то одном, - поясняет прокурор. - Иные доказательства его адвокаты сметут молниеносно. Вы ведь слышали о деле Роберта Дерста? Миллиардер с Манхеттена, который не подвергся казни даже после расчлененки.
   - Но Болконский ведь никогда не признает свою вину!
   - Значит, никогда и не сядет.
   Мои руки опускаются. Я слабо покачиваюсь в сторону и закрываю пальцами глаза. Что теперь? Бессмысленно биться за то, что никому не нужно.
   Я говорю, что хочу подышать свежим воздухом и выхожу из кабинета. Десятки глаз провожают меня взглядом вдоль коридора. И я почему-то вспоминаю первый день в школе.
   - Ты в порядке? - голос Теслера холодный, но такой знакомый. Нерешительно сплетаю наши пальцы и киваю.
   - Дело вряд ли откроют.
   - Как мы и думали.
   - Так ты думал, - потираю живот и морщусь от слабой боли, - а я надеялась.
   - Значит, приступаем к плану Б? - Андрей поправляет мои спутанные волосы. Я закрываю глаза, наслаждаясь прикосновениями, и едва слышно выдыхаю. Мне неожиданно становится жутко страшно, потому что я не хочу приступать к плану Б. Не хочу! - Ты готова?
   Нет!
   - Да, - шепчу я. Все-таки распахиваю глаза и испуганно притягиваю его к себе как можно ближе. Жадно вдыхаю запах его кожи, прохожусь пальцами по густым, угольным волосам и пылко шепчу, - пообещай, что все получится.
   - Зои...
   - Пообещай!
   Андрей отстраняется. Сводит густые брови и смотрит на меня так, как смотрел раньше: сосредоточенно и серьезно, будто совсем не боится будущего. Будто вообще ничего не боится.
   - Ты помнишь, что должна делать? - киваю. - Тогда не медли. Скоро мы встретимся.
   - Я не хочу отпускать тебя, - глаза наполняются слезами. Я чувствую: грядет нечто такое, чего я не смогу пережить. Вижу за поворотом лицо Болконского и ужасаюсь: наверно, его тоже вызвали для дачи показаний. - Он не оставит нас в покое!
   - Именно поэтому мы делаем то, что делаем.
   Валентин подходит к выходу. Останавливается перед нами и улыбается фальшивой, ледяной улыбкой. Затем косит на Теслера. Я думаю, он так и будет молчать, как вдруг слышу всего один вопрос, от которого по коже проносятся тысячи мурашек.
   - Как поживает твоя сестра, Андрей?
   Парень напрягается. Ощущаю, как сжимаются в кулаки его руки, как он подается вперед, однако Валентин идет дальше. Вновь одаряет нас натянутой ухмылкой и скрывается за дверью. Воздух наполняется электричеством, искрами. Теслер шумно выдыхает и говорит:
   - Неважно.
   - Что?
   - Его слова. Он говорит их специально, чтобы вывести из себя.
   - А есть за что цеплять? - вижу, как за стеклом Болконский идет в сторону своей машины. Водитель распахивает перед ним дверцу, приклоняет голову, словно Валентин - король давно вымершей цивилизации, и мое лицо перекашивает от гнева. - Он даже не испытывает вины.
   - Не думаю, что Болконский слышал о таком чувстве.
   - Ты поедешь за ним?
   - Я буду держаться плана. И ты тоже. - Вновь смотрим друг на друга. Андрей тяжело выдыхает и проходится пальцами по контору моих губ. Тут же все тело вспыхивает, и я робко улыбаюсь. - Не опоздай, - говорит он.
   - Не опоздаю. - Отвечаю я.
   Парень кивает. Делает шаг назад, однако затем вновь приближается, приподнимает мой подбородок и пылко целует. Я не могу дышать. Хватаюсь за его плечи и мысленно повторяю: не уходи, останься, не бросай меня! Но Теслер отстраняется. Молча заправляет локон волос мне за ухо и срывается с места.
   Я так и смотрю ему в след, разрываясь на части. В глазах покалывает, мне приходится стиснуть зубы, чтобы не разрыдаться. Все будет хорошо, хорошо!
   Все-таки горблюсь. Беззащитно обхватываю себя пальцами за талию и облокачиваюсь спиной о стену. Мы следуем плана, тогда почему мое сердце готово выпрыгнуть из груди? Почему мне кажется, что мы больше не увидимся?
   Отец заканчивает через пару минут. Мы выходим из здания, плетемся к машине, и я удивленно вскидываю брови, увидев, что он садится за руль.
   - Сам поведешь?
   - Еще не разучился, - отшучивается он. Жалкая попытка разрядить обстановку. Едим мы медленно, но я думаю, Константин специально не торопится. Поглядывает на меня и каждый раз оборачивается с таким выражением, будто хочет что-то сказать. Однако затем его грудная клетка сдувается, он покачивает головой и продолжает следить за дорогой, как ни в чем не бывало. В конце концов, я не выдерживаю. Шумно выдыхаю и признаюсь:
   - Мы хотим уехать.
   - Что?
   - Мы с Андреем, - мну перед собой пальцы. Честной быть очень сложно. - Мы решили, что здесь нам больше нечего делать. Куда безопаснее убраться как можно дальше.
   - Зои, - Константин тормозит перед домом и устало поправляет светлые волосы. В его глазах столько недоумения, что мне становится плохо. Виноват ли он в том, что я сделаю так, как хочу, а не так, как правильно? - Не стоит убегать. Это крайние меры.
   - Сейчас как раз тот случай.
   - Я мог бы нанять охрану, да и твой приятель - ходячее орудие.
   - У нас нет другого выбора, - закрываю глаза и вдруг понимаю: я слишком крепко привязалась к отцу, пусть и пообещала себе его возненавидеть, - я рада, что мы познакомились.
   - Говоришь так, будто прощаешься!
   - Я прощаюсь.
   - Нет, - Константин покачивает головой, - Зои, прошу тебя. Давай все обсудим! Я уже понял, мое мнение совершенно не важно, но...
   - Важно!
   - Недостаточно. Послушай, пусть дело Болконского - вопрос открытый, тебе здесь ничего не грозит. Теперь уж точно. Я найму людей, поставлю охрану...
   - Не надо. Елена с ума сойдет.
   - Она поймет.
   - Знаю, - киваю и чувствую, как в горле застревает ком. Сложно смотреть на отца и держать себя в руках. Мы с ним, действительно, похожи. Глаза одинаковые!
   - Позволь мне хотя бы довести тебя до вокзала. Я хочу лично проследить за тем, как ты сядешь на поезд и уедешь. Теслер будет ждать тебя там?
   - Да. Машины у него нет. На мотоцикле далеко не уедешь.
   - И куда направитесь? Что будете делать? Как же экзамены, институт..., Зои! Останься. Мы придумаем что-нибудь. Слышишь? Я был плохим отцом, раз позволил этому случиться.
   - Нет, - порывисто покачиваю головой, - ты не причем. Просто так надо. И я была бы счастлива, если бы именно ты отвез меня.
   Мы молчим. Смотрим друг на друга и цепляемся за тишину, как за последнее мгновение. Сейчас нам придется выйти из машины, затем расстаться, и эти минуты исчезнут из памяти, как исчезает все, что когда-либо с нами происходило. Удивительно, но мне сложно уходить. Кто бы мог подумать, что я привяжусь к человеку, которого раньше считала злейшим врагом? Наверно, так и должно было случиться. Одно заменяет другое. Моя мама погибла, но появился отец. Я вновь теряю семью, но убегаю с Андреем. Странная жизненная закономерность, с которой никто не может поспорить.
   Собирая вещи, то и дело замираю. Осматриваю комнату и вижу ее совсем другой. Теперь это не чужая, холодная башня, где меня заперли за неповиновение. Теперь это уютно место, в котором я проливала слезы, смеялась и жила долгий месяц. Как же быстро летит время. Робко закрываю за собой дверь и кидаю взгляд в сторону Саши. Надо попрощаться, но сил нет. Что я ему скажу? Как посмотрю в глаза?
   - Уже уходишь? - спрашивает брат, выросший за спиной. Я испуганно оборачиваюсь и вдруг понимаю: его глаза красные, будто он плакал. О, Боже - сердце замирает. Неужели отец звонил ему из участка? Неужели он обо всем знает? - Не забудь корсет и чулки. Я закинул их на верхнюю полку.
   - Саша, я...
   Парень проносится мимо. Шагает в свою комнату, а у меня в груди все разрывается на тысячи частей. Невольно бегу за ним. Восклицаю:
   - Подожди!
   - Нет.
   - Пожалуйста, остановись! - ловлю его локоть и вспыхиваю. - Саша, прости, я не хотела, я не знала, как сказать!
   - Что в этом сложного?
   - Шутишь? Мне так плохо, и стыдно, и если бы ты только знал, как я желаю повернуть время вспять. Я бы выстрелила! Я бы больше не струсила! Я бы спасла ей жизнь!
   - Что? - Брат замирает в недоумении. Его веснушчатый нос морщится, а я растеряно распахиваю глаза. - Что ты имеешь в виду?
   - Я..., - горло сводит судорога.
   Изучаю недовольный взгляд Саши и цепенею. О, нет. Черт! Начинаю покачивать головой, пятиться назад, однако брат не отстает. Идет следом. Собираюсь рвануть вон со второго этажа, но не успеваю. Он вовремя хватает меня за запястье.
   - О чем ты говоришь?
   - Ни о чем.
   - Зои!
   - О, нет, я не хотела, я...
   Брат меняется в лице. Сдавливает свободной рукой глаза и едва слышно спрашивает:
   - Ты о Соне? О ней?
   - Я не...
   - Отвечай!
   Мне становится дико больно. Из глаз катятся слезы, и я киваю, сгорбившись в три погибели. Черт, как же невыносимо! Саша покачивается. Отводит взгляд куда-то вдаль и выглядит таким уязвимым, что каждая частичка моего тела воспламеняется. Никогда в жизни не испытывала ничего подобного.
   - Я не мог найти себе места, - сбивчиво лепечет он, - я знал, что ты уйдешь, знал, что ты сбежишь и сходил с ума, разрывался от обиды, досады, а теперь..., - его лицо становится совсем другим. Незнакомым мне. Вместо доброй улыбки - звериный оскал. Саша смеется и дергано вертит плечами, - теперь я рад, что ты исчезнешь.
   - Прости меня, пожалуйста, я не хотела! Я пыталась ее спасти, правда, но...
   - Убирайся.
   - Саша, я...!
   - Зои, - он стискивает зубы. Поворачивается ко мне спиной и вопит, - пошла вон!
   Зажмуриваюсь. Вытираю ладонями дорожки от слез на щеках и быстро плетусь в сторону выхода. Мне нечем дышать. Рыдания рвут на части грудную клетку. Спотыкаюсь, пару раз едва не валюсь вниз, но удерживаю равновесие и, наконец, оказываюсь на свободе. Свежий воздух помогает привести в порядок мысли. Глаза неприятно щипают от слез. Солнце играет в темно-каштановых волосах, но ничто не приносит столько же боли, сколько мысли. Интересно, они когда-нибудь оставят меня в покое? Унесутся вместе с ветром? Как можно дальше?
   Отец ждет в машине. Когда я сажусь рядом, он недоуменно вскидывает брови, но ни о чем не спрашивает. Я искренне благодарна ему за это. Ценить в людях нужно не только умение красиво говорить, но и способность красиво молчать.
   Мы едем по заполненным улицам Санкт-Петербурга. Я нейтрально слежу за слишком быстро сменяющимся пейзажем и нахожу его последним оружием против собственных мыслей. Сколько проходит времени? Понятия не имею. Я все смотрю в окно и летаю, летаю, летаю в облаках, пересекая границы вселенной; оставляя позади прошлое и его ошибки; забывая Диму, Соню, рыжеволосого парня, Сашу. Однако, как бы я не старалась, меня то и дело передергивает от воспоминаний о брате или блондине. И сердце все также болит, будто ему никогда не станет легче. Даже спустя много лет. Останавливаемся в пробке.
   Я нервно прикусываю палец и вытягиваю вперед шею.
   - Что там такое? - смотрю на часы. Я не должна опоздать. - Может, дойти пешком? До вокзала минут пять-десять.
   - Во сколько ты должна быть на месте?
   - К трем.
   - Успеем.
   Но я не хочу рисковать. Взволнованно постукиваю пальцами по приборной панели и верчу головой, пытаясь разузнать причину остановки. Проходит минут семь, а мы сдвигаемся на пару метров.
   - Может, авария?
   - Я не могу опоздать, - потираю скованные после слез ресницы и прикусываю губы. Отец вздыхает. - Что же там такое?
   - Я проверю.
   Константин выбирается из салона.
   План Б - паршивый план. От него у меня бегут мурашки по коже. Что если ничего не выйдет? Любая мелочь перевернет все с ног на голову. И что потом? Что будет дальше?
   Зажмуриваюсь: все будет хорошо, хорошо. Вы справитесь. Вы выберитесь отсюда!
   Отец оказывается рядом слишком неожиданно. Я подпрыгиваю, а он дрожащими пальцами тянется за телефоном. Лицо у него бледное. Не понимаю, почему он испуган.
   - Что-то случилось?
   - Сиди здесь.
   Это не ответ. Поэтому я вся напрягаюсь и спрашиваю вновь:
   - В чем дело?
   - Зои, - Константин роняет сотовый. Рассеянно поднимает его и встречается со мной сердитым, грозным взглядом, - просто оставайся здесь! Услышала? Будь тут!
   Его слова - лишь причина вскочить с места. Едва отец отходит на пару шагов от машины, я неуклюже выкатываюсь из салона и зажимаю пальцами ноющую рану на животе. Что же тут происходит? Машин - невиданное количество. Наверно, и, правда, авария. Но почему тогда папа так напуган? Может, пострадал кто-то из знакомых?
   - Я же сказал тебе, - восклицает он, заметив меня рядом, - вернись, вернись сейчас же! Дорогая, уходи!
   Его тон, его лицо, его нервные движения, и то, как он закрывает спиной перекресток - все это не на шутку меня пугает. Что-то не так. Мне неожиданно становится жутко страшно. Я слышу, как в голове взывает сирена, и поднимаюсь на носочки.
   - Что там?
   - Зои!
   - Что такое? В чем дело!
   Константин не успевает ответить. Я догадываюсь сама. Вижу черный, перевернутый мотоцикл и едва не валюсь без сил. Это ведь "Харлей" Андрея. Небо падает. Я покачиваюсь назад и хватаюсь руками за лицо. Нет, нет, нет! Не может быть! Глаза вспыхивают дикой болью, а мир вдруг переворачивается и выбрасывает меня на берег безумного отчаяния.
   Отец сжимает мои плечи, но я все равно тянусь вперед. Пытаюсь сорваться с места, но когда замечаю скорую помощь, цепенею.
   - Андрей! - вырывается крик из моего горла. Константин шепчет что-то. Я не слышу. Испепеляю мутным взглядом перекресток и понимаю, что ничего не чувствую, ничего кроме ужасной, колючей боли. Она проходит через все тело. Заставляет рыдать, задыхаться.
   - Пустите! Пустите меня!
   Все-таки срываюсь с места. Плетусь на заплетающихся ногах к месту аварии и вижу смятый мотоцикл, рядом - матовое Ауди. Еще вижу мешок, в котором лежит чье-то тело.
   - Нет, - хватаюсь пальцами за рот, - не может быть. Нет!
   Глаза Теслера закрыты, но я ясно замечаю окровавленное лицо. Бледное, окровавленное лицо. Мои ноги подкашиваются, я зажмуриваюсь так сильно, что едва не отключаюсь и хочу крикнуть: скажи хоть что-нибудь, Андрей! Скажи! Но он вряд ли ответит. Меня качает в сторону. Я упираюсь лицом в чью-то грудь и шепчу: нет, нет, нет, не может быть! Нет!
   - Это ведь не он, - умоляю я, срывающимся голосом. Слезы застилают глаза, дышать нечем, - это ведь не он, скажи мне, пожалуйста, скажи!
   Но отец не отвечает. Молчит, а я повисаю в его руках, не понимая, как могла на такое решиться? Мне очень больно. Я пытаюсь взять себя в руки, но плачу все сильнее и сильнее. Если бы у меня был только один шанс вернуться обратно, остановить Андрея, схватить за руку, не отпускать. Если бы я только могла что-то изменить! Но я не могу. И от того плачу до тех пор, пока силы окончательно не покидают меня.
   - Хочу увидеть его.
   - Зои...
   - Хочу увидеть его!
   Встряхиваю головой. Плетусь к телу и упрямо отталкиваю полицейских. К счастью, отец оказывается рядом. Он отвлекает их, пока я быстро шмыгаю к опечатанному перекрестку. На ватных ногах иду вперед. Прикрываю руками рот и едва удерживаю в груди крик. Это он. Это, действительно, он. Безмятежное лицо Андрея расслаблено. Впервые парень не кажется мне серьезным, сосредоточенным или равнодушным. Он словно спит. Лишь кровь на висках и в волосах заставляет усомниться в правдоподобности данной теории. Не знаю, что на меня вдруг находит. Я падаю перед телом парня на колени и хватаю его за плечи.
   - Очнись! - кричу я не своим голосом. - Андрей! Открой глаза! Посмотри на меня!
   У него синеватые губы и белая, практически серая кожа. Кровавые разводы похожи на линии, проведенные дрожащей рукой, кистью, а ладони до сих пор теплые.
   - Андрей, - шепчу я, - ты же сказал, что все получится. Ты же пообещал! Пообещал!
   Зажмуриваюсь и порывисто касаюсь лицом его щеки. Я больше не чувствую запаха мяты. Его перебивает едкий, соленый запах крови, гари, моторного масла. Я больше не слышу его голоса, не вижу его глаз. Мне вдруг становится очень страшно. Я цепенею, распахиваю глаза и, сжимая в пальцах его плечи, думаю: что мне теперь делать? Как мне без него жить?
   Кто-то поднимает меня на ноги. Я не сопротивляюсь, потому что до сих пор не могу пошевелиться. Пялюсь на тело Теслера и словно мантру повторяю:
   - Очнись, пожалуйста, очнись. Очнись.
   Но Андрей не шевелится.
   - Мне очень жаль, - сбивчиво говорит отец, правда мне не удается оторвать глаз от лица человека, засевшего в моей груди. Он ведь, действительно, не встанет, не уйдет, не скажет, что я лезу не в свое дело, не накричит - ничего. - Надо уходить.
   - Не могу.
   - Зои...
   - Я не могу! - глаза щиплет от слез. Я поворачиваюсь к Константину и, ощущая внутри дикий, неистовый пожар, кричу, - они убили его! Он убил его!
   - Но...
   - Мы все знаем! Абсолютно все! Андрея больше нет, его больше..., - хватаюсь руками за лицо. Вновь рвусь назад, но на этот раз не успеваю сделать и пару шагов. Мешок застегивают, перемещают в одну из машин скорой помощи, - нет. Что они делают? Что происходит? Нет!
   - Так надо, - отец хватается за мои плечи и удерживает меня на месте. - Пожалуйста, Зои. Нам надо увезти тебя, пока не поздно!
   - Нет.
   - Поехали!
   - Нет!
   Я отпрыгиваю в сторону и вдруг чувствую в себе прилив горячей, ядовитой энергии. Мои глаза вспыхивают. Ничто так не мотивирует к действию, как злость или сильнейшая ярость. В нас просыпаются животные инстинкты. Подобное поведение люди легкомысленно называют преступлением, однако они сильно ошибаются. Месть вполне оправдана, ведь это единственное чувство, не возникающее из воздуха. Это вам ни раздражение, ни тупая радость и ни любовь. Не то ощущение, которое падает на нас, как снег на голову. Месть - это ответ тем, кто сделал нам больно. А если им можно, тогда почему нам нельзя?
   - Я знаю, куда идти. - Срываюсь с места. Отец хватает меня за локоть, но я решительно рвусь вперед. - Отпусти.
   - Что ты делаешь?
   - Пусти!
   - Зои, черт подери, успокойся, прошу тебя! Ты ничего не исправишь! Мы должны срочно вернуться домой, взять билеты и...
   - Что? - вспыхиваю я хриплым голосом. Горло до сих пор саднит от слез. - Что потом? Будем жить с мыслью о том, скольких людей потеряли?
   - Будем жить! - теряет самообладание отец. - Чего ты добиваешься? Парня не вернуть!
   - Прошу, отпусти меня!
   - Нет, я не позволю тебе вновь рисковать своей жизнью! Сейчас ты слепа, расстроена и не думаешь о последствиях. Но позволь же мне помочь!
   - Помоги! - восклицаю я. Приближаюсь к отцу и, разглядывая его похожие, зеленые глаза, шепчу, - но только сначала поверь мне.
   - Поверить? Я не понимаю, я...
   - Мне надо уйти.
   - О чем ты говоришь? Что происходит, Зои? - он внимательно исследует мое лицо и вдруг задумчиво морщит брови. - Ты что-то задумала? Зачем тебе убегать? Куда?
   - Доверься мне.
   - Ради чего? Чтобы ты вновь исчезла? Чтобы пострадала?
   - Чтобы я сделала то, что должна сделать.
   - Черт, Зои, - папа потирает руками потный лоб. Его глаза слезятся, и, наверняка, причина в запахе гари, который развивается по ветру. Наверняка. - Я когда узнал, что у меня есть дочь, чуть с ума не сошел! Решил: зачем мне это? Она ведь никогда меня не примет. Никогда! Да и я. Что нас может связывать? - он усмехается. - Однако сейчас ты, действительно, стала частью моей семьи. Ты не просто девочка с улицы, которой нужна была помощь. Ты - моя дочь!
   - Я знаю.
   - Тогда почему я должен тебя отпускать?
   - Потому что..., - слезы наворачиваются на глаза. Я неуверенно беру Константина за руку и сжимаю ее изо всех сил, - потому что надо доверять тем, кто дорог.
   - Едва ли ты мне доверяешь.
   - Ты ошибаешься.
   - Но Зои...
   - Пожалуйста, мне нужна твоя помощь. Ты нужен мне.
   Мы стоим на перекрестке еще несколько минут, а затем я ловлю такси.
   Отец провожает меня взглядом и выглядит ужасно взволнованным. Ох, если бы я только могла остановить время и броситься ему навстречу! Но я не могу. Запрыгиваю в салон и указываю адрес. Теперь нет обратного пути.
   По дороге пытаюсь ни о чем не думать. Ни об аварии, ни о бледной, сероватой коже, ни о синих глазах, пронизывающих мое существо, однако все равно плачу. Наконец, мне надоедает вытирать щеки, и я просто замираю, чувствуя, как слезы скатываются вниз по подбородку и падают на колени. Какая разница. Ничего теперь не важно. Я даже страха не испытываю. Еду молча и осознанно, будто чувствую, что будет дальше, и ничего не боюсь.
   На самом деле сложно не бояться смерти. Все равно то и дело задумываешься: больно ли это, быстро ли? Да и что ждет нас на той стороне? Встречу ли я маму? А, может, и с Димой сумею поговорить? Глупые мысли, но избавиться от них сложно. Они будоражат сознание до тех пор, пока водитель не паркуется напротив огромного, стеклянного особняка.
   Шумно выдыхаю.
   Что я делаю? Добиваюсь справедливости. Это того стоит? Определенно.
   Впервые я, действительно, понимаю, что происходит. И выходит, когда риск оправдан, колени не так уж и сильно трясутся от ужаса.
   Один из охранников лениво останавливает меня перед забором. Спрашивает, что я здесь забыла, на что я лишь равнодушно пожимаю плечами.
   - Меня ждут.
   - Сомневаюсь, - отрезает мужчина. - Все встречи на сегодня отменены.
   - Уверена, поговорить со мной твой Босс ни в коем случае не откажется.
   Так и происходит. Едва охранник передает по рации информацию о моем приходе, как тут же широкие двери распахиваются. Кто бы сомневался, что Болконский проглотит наживку.
   Высоко держу подбородок. Иду навстречу с человеком, который желает моей смерти, и не испытываю ужаса. Не иронично ли, правда? Кто бы мог подумать, что смотреть в глаза гибели можно так решительно и храбро, когда маленькие проблемы, порой, ломают нас и заставляют погрузиться в целый океан отчаяния. Наверно, только настоящие неприятности и делают людей сильными. Кто же сомкнет в кулаки руки, не собираясь ударить? Спасаемся мы только тогда, когда можем умереть, и говорим только тогда, когда уже нельзя молчать. Странная реакция на то, что способно нас уничтожить.
   Поднимаюсь по широкой, мраморной лестнице. По бокам от меня двое мужчин. Их я помню еще с той ночи в мотеле. Они пришли вместе с Димой и светились пустыми, черными глазами, сгорая от желания выбить из каждого, кто попадется на их пути, остатки гордости. Сейчас меня ничуть не пугает их присутствие. Наоборот - подначивает.
   Спустя несколько минут скитания по белым, узким коридорам, наконец, оказываемся перед массивной дверью. В груди что-то екает, но всего на долю секунды, а затем я решительно прохожу вперед. Пора поставить точку.
   Валентин сидит за дубовым столом. Увидев меня, он не улыбается, но и не стискивает со злости зубы. Наоборот, на его лице выступает пугающее недоумение.
   - Не знаю, как реагировать на тебя, Зои. Поразиться твоей глупости или смелости?
   - Вы знаете, зачем я пришла.
   - Разве? Милая, я понятия не имею, что ты здесь делаешь. - Болконский кротко кивает охранникам, и они послушно покидают комнату. Здесь красиво. Пахнет корицей, и если бы не цель визита, я бы непременно кинулась к книжным полкам и исследовала каждый старинный экземпляр Фрэнсиса Скотта Фицджеральда. - Что мешает мне избавиться от тебя прямо сейчас?
   - Ничего, - я пожимаю плечами. Сокращаю между нами дистанцию и останавливаюсь только перед массивным столом. Руки тянутся к стеклянной рамке с фотографией. - Можно?
   Не дожидаюсь ответа. Поворачиваю снимок лицевой стороной и усмехаюсь.
   - Тебе смешно?
   - Еще бы. Что может быть нелепее. Кого пытаетесь обмануть? Или вы поставили рамку специально, чтобы ненароком не забыть, как выглядят ваша жена и сын?
   - Зои, ты будешь удивлена, узнав о людях побольше того, что замечают твои прелестные глазки. Или ты до сих пор живешь в фантазиях? Может, и надеждами тешишь свое сердце? Нет хороших людей, нет плохих. Есть просто люди и их недостатки.
   - То есть вы называете недостатком то, что убили столько человек?
   - Я никого не убивал, милая, - на его лице появляется опасная улыбка. Болконский изящно поднимается с места и впяливает в меня озорной, острый взгляд, - и я до сих пор не понимаю, что ты здесь делаешь. Может, все-таки просветишь меня, потому что у меня нет времени на разговоры с какой-то несчастной, спятившей страдалицей.
   - Страдалицей?
   - Время - деньги.
   - Вы виноваты во всем, что со мной случилось.
   - Правда? - устало интересуется он. Застегивает верхнюю пуговицу пиджака и пожимает плечами, - очень жаль. Ты никогда не задумывалась над тем, что существуют вещи посерьезнее твоих жалких попыток спасти мир? Мой бизнес, каким бы он не был - это то, что обеспечивает сотням человек существование. Едва я щелкну пальцами, от голода умрет половина Питера. И ни одно твое слово ничего не изменит. Ты это понимаешь?
   - Как благородно.
   - Я восхищаюсь твоей стойкостью! Серьезно, Зои, если бы не наши разногласия, мы бы подружились. Ты и Теслер..., - он мечтательно улыбается, а у меня в груди что-то взрывается. Стараюсь выглядеть решительно, пусть невольно и горблю спину. - Вы - опасная смесь. Жаль, что пришлось его устранить. Он был отличным наемником, всегда выполнял заказы вовремя и никогда не доставлял лишних проблем. Я рассказывал, как мы познакомились?
   - Нет, - едва слышно шепчу я. - Не рассказывали.
   - Обычное дело: отец убивается на работе, пытаясь оплатить лечение своей дочери - она, хотела покончить с собой после несчастной любви. Папаша залетает на крупные деньги, не отдает их вовремя и предлагает услуги своего сына.
   - Предлагает?
   - Да. - Болконский складывает на груди руки и ядовито улыбается. - Премию худший отец года, как видишь, заслуживаю не только я.
   - Как вы можете так говорить? - вспыхиваю я. Теряю самообладание и рассержено морщу брови. - Дима же был вашим сыном! Он...
   Валентин резко подходит ко мне. Оказывается совсем близко, катастрофически, опасно близко. Его рука взмахивает вверх, однако вдруг замирает прямо перед моим носом.
   В нескольких сантиметрах.
   - Никогда не говори о нем.
   - А то что? - дрожащим голосом цежу я. - Убьете меня?
   - Убью, Зои. И всех твоих близких тоже.
   - Как убили Андрея?
   - Андрея? - Болконский растягивает лицо в отвратительной ухмылке. - Да. - Мне хочется плакать. - Да, как и Андрея.
   - Но зачем? Что он вам сделал?
   - Любой, кто переходит мне дорогу, оказывается за ней! Я убил Андрея, потому что он мешал моему бизнесу. Я убил его, потому что он потерял голову и стал помехой. Я убил его!
   Вот оно.
   Признание.
   Делаю несколько шагов назад, а затем медленно вынимаю из кармана сотовый. Все это время Валентин не сводит с меня недоуменного взгляда, однако мне плевать. Теперь уж точно. Я пару раз выдыхаю и спрашиваю:
   - Есть?
   Сквозь едва слышные помехи в моем ухе звучит ответ:
   - Да, Зои. - Голос отца. - Все записано.
   - Отлично.
   - Теперь уходи оттуда.
   Крепко зажмуриваюсь. Тоска по отцу раздирает легкие, однако я упрямо беру себя в руки. Распахиваю глаза, гляжу на Болконского и отрезаю:
   - Нет. Прости меня.
   - Что? - Константин громко выдыхает. - Нет, мы же договаривались! Зои!
   - Спасибо, что был рядом. Я..., - горло першит. - Я люблю тебя, пап.
   Впервые называю его папой.
   Смаргиваю с лица слезы и сбрасываю вызов. Ноги тут же подкашиваются от незнакомого им чувства. Неужели я, правда, сбросила трубку? Неужели мне будет его не хватать?
   - Что ты сделала? - ледяным голосом спрашивает Валентин.
   Нервно прохожусь пальцами по волосам и шумно выдыхаю. Стараюсь сосредоточиться, но недовольное лицо Болконского так и мельтешит перед глазами. Приходится преступить к делу, не успев взять себя в руки.
   - Что ты делаешь, милая?
   - Ваше признание слышал весь участок. - Пожимаю плечами. Затем скидываю с плеча сумку и легкомысленно бросаю ее на пол. - Вы в ловушке, Босс.
   Валентин усмехается. Как мне кажется, нервно. Он отходит назад и нажимает длинными пальцами на кнопку под столом. Но никто не приходит. И не придет.
   - Знаете, что сейчас случится? Мы с вами подеремся. Вы безжалостно толкнете меня в плечо, - отпрыгиваю назад и сбиваю несколько графинов с бронзовым виски, - отшвырнете в сторону, - налетаю на книжный шкаф, - и тут же отбросите к окну.
   Я цепляюсь пальцами за шторы и порывисто тяну их вниз. Звучит неприятный треск, и уже через пару секунд в кабинете Болконского становится светло и ясно. Мужчина срывается с места, идет на меня, но я решительно вскидываю руку.
   - Подождите, это не все!
   Однако он не останавливается. Мне приходится обогнуть стол, чтобы оказаться от него как можно дальше и выиграть несколько минут.
   - Ты что творишь? - удивляется Болконский. Его лицо похоже на лицо змеи, звуки - на шипение. Он пытается говорить непринужденно, легкомысленно, но каждый раз нервно подергивает плечами и косится в сторону выхода. - Ты не выйдешь живой.
   - Я знаю.
   - Знаешь?
   - Да. Но и вам придется несладко. - Медленно наклоняюсь к столу и достаю из дубового хьюмидора округлую, тяжелую сигару. На моем лице почему-то расплывается улыбка. - Не против? Дима тоже их курил. От него пахло..., пахло именно так.
   - Что ты делаешь, - шипит Болконский. Однако это не вопрос, и я нарочно оставляю его без внимания. Поджигаю сигару, делаю глубокую затяжку и мурчу от удовольствия.
   - Знаете, как сложно бросить?
   - А ты знаешь, как сложно убегать со сломанными ногами?
   - Наверно, так же сложно, как и жить с вами под одной крышей. Неудивительно, что Дима стал тем, кем стал. Даже Иисус превратился бы в грешника, если бы жил здесь, Болконский! А вы не задумывались над своей кармой? После смерти, вас вряд ли будут ждать райские ворота.
   Валентин начинает смеяться. Громко. Он пошатывается назад и спрашивает:
   - Ты шутишь?
   - Я спросила вполне серьезно.
   - Глупая девчонка! Что же ты делаешь? Тебе жить осталось несколько минут, а ты оттачиваешь на мне свое мастерство сарказма? Милая, попрощайся со всем, что видишь, со всем, чем дышишь. Ты больше никогда глаза не откроешь.
   - Вы мне угрожаете? - я намеренно двигаюсь в сторону, и мужчина зеркально повторяет мои движения. Хмыкаю. - Знаете, я ненавидела вашего сына.
   - Я тоже.
   Сердце екает. Я стискиваю зубы и на выдохе продолжаю:
   - Дима уничтожал все, к чему прикасался, однако не по собственной воле. Только сейчас я понимаю, что у него попросту не было выбора.
   - Он был слабым мальчишкой.
   - Он был человеком, которого вы сломали, как ненужную игрушку.
   - Не из-за меня он покончил с собой!
   - Но из-за вас он никому не был нужен!
   Валентин вновь звонко смеется. Потирает руками лицо и спрашивает:
   - Помогает?
   - В смысле?
   - Ну, успокаивает? Ты же знаешь, что виновата, но все равно пытаешься обвинить в его смерти кого-то другого. Однако, милая, Дима умер, потому что ты разбила ему сердце. А не потому, что я был строгим отцом. Он жил до этого, он жил с этим, но тебя пережить не сумел.
   - Так себе оправдание.
   - Твое не лучше.
   - А знаете, как он меня называл? - я вновь оказываюсь спиной к двери и решительно стискиваю в пальцах сигару. Сердце бешено стучит. Вот-вот и я свалюсь на пол от переизбытка чувств. - Лгунья.
   - Он был прав?
   На лице Болконского ухмылка. Ничто не способно пробить его каменное сердце. Он - бесчувственная статуя, в которой больше не осталось жизни. И тогда я киваю.
   - Да. Он был прав.
   И выпускаю сигару. Она падает в нескольких сантиметрах от моих ног и воспламеняется, смешавшись с каплями алкоголя. Тут же молниеносно огонь становится больше, разрастается и перекидывается на книги, сваленные шторы. Я смеюсь, а Болконский свирепо кидается вперед.
   - Что ты делаешь!
   Его попытки рвануть к двери - тщетны. Прямо между нами стеной вспыхивает пламя, и Валентину ничего не остается, кроме как кинуться обратно к дубовому столу.
   Уверена, вскоре и он превратится в груду пепла.
   - Знаете, что самое смешное? - я ядовито улыбаюсь, наблюдая за ужасом, светящимся в глазах у мужчины. Он резко переводит на меня взгляд, и прилизанные когда-то светлые волосы растрепаются в стороны. Огонь пылает, поднимается дым, и мне становится трудно дышать, но я не сдвигаюсь с места. Я буду смотреть на то, как он умирает. - Врать чертовски интересно.
   - Нет! Ты не уйдешь! - его руки нащупывают в столе что-то тяжелое. Уже через секунду в воздухе оказывается длинный, серебристый кольт и его дуло направлено мне в голову. - Не уйдешь! Я не позволю какой-то девчонке...
   - Вы горите.
   - Что?
   - Ваша нога...
   Болконский громко выругивается и начинает тушить низ штанин огромными ладонями.
   - Черт! - кричит он, похлопывая пальцами по шерстяной ткани. - Дьявол!
   Все это время я не свожу с него глаз. Огонь приближается, пытается укутать в себя, как в одеяло, но я не обращаю внимания. Пот проступает на лице. Руки неприятно покалывает и жжет. Однако я твердо держу спину и наблюдаю мутными глазами за тем, как в агонии мечется мой злейший враг. Мне это нравится.
   - Ты! - восклицает он, потушив штанину. Его рука вновь взметает вверх. - Ты умрешь.
   - Вы опоздали.
   - Никогда не поздно лишить кого-то жизни.
   Возможно, он прав. Я вдруг отчетливо понимаю, что Болконский выстрелит. Он сделает это, ведь он - не Дима. Дыхание перехватывает. О, нет! Интуитивно я отскакиваю назад, но не успеваю. Звучит выстрел, и мои глаза закрываются.
  
  
   ЭПИЛОГ
  
   Я вырываюсь из машины и перебегаю через дорогу. Вокруг хаос. Пожарные пытаются совладать с огнем, поглотившим стеклянный особняк Болконских, но их попытки тщетны. Бунгало Димы горит, словно новогодняя елка.
   Хватаю за руку одного из докторов.
   - Что здесь происходит?
   - В доме еще остались люди.
   - Что? - женщина убегает, а я вдруг замечаю вдалеке отца. Он сидит на парапете и держится руками за лицо. Мне неожиданно становится жутко страшно. Я срываюсь с места, бегу к нему и восклицаю, - пап! Папа!
   Он не отвечает. Даже не поднимает на меня глаз. Черт, что же тут творится? Рассерженно оглядываюсь и смахиваю со лба капли пота. Жара стоит неимоверная, будто особняк Валентина - лагерный костер, который весь город решил посетить.
   Вновь смотрю на отца.
   - Где Зои?
   Его плечи содрогаются. Теперь мне и вовсе нечем дышать. Что эта тупая идиотка опять учудила! Присаживаюсь напротив папы на корточки и рычу:
   - Что такое? Где она!
   - Я не смог.
   - Что?
   - Саша, я..., - он, наконец, поднимает взгляд. Лучше бы он этого не делал, - я не смог уберечь ее. Не смог ее спасти!
   Дело в том, что злость моя мгновенно испаряется. Вскочив на ноги, я распахиваю глаза, смотрю на горящее здание и неожиданно осознаю: с Зои произошло нечто плохое. От того все мое тело наливается горячим свинцом. Сорвавшись с места, несусь к докторам и кричу:
   - Где девушка? Она жива? Ее нашли? - язык заплетается. - Девушка, невысокая. Выглядит на семнадцать, восемнадцать лет. Постоянно несет чушь и не думает о последствиях.
   - Девушка?
   - Да!
   - Есть девушка, - отвечает мужчина и кивает в сторону одной из носилок. Из мешка торчит обугленная рука, - но смотреть не советую.
   Больше ничего не помню.
   Проваливаюсь в бездумье и молочу кулаками из стороны в сторону до тех пор, пока меня не оттаскивают в машину и не увозят в неизвестном направлении.
   В себя прихожу уже дома. В ушах звенит, в носу запах гари. Я моргаю, поднимаюсь и вновь валюсь на постель. Понятия не имею, сколько так провожу времени. Глаза мои постоянно открыты, и они впялены куда-то в пустоту сквозь стены, воздух. Едва вспоминаю обугленную руку начинаю блевать, а потом рыдаю, как девчонка, круша все, что попадается под руку.
   - Саша, пора.
   Это голос мамы. Она заходит ко мне в комнату и впервые не выглядит надменно. Сейчас ей также паршиво, как и всем в этом доме. Ее рука касается моей щеки.
   - Саш, поднимайся. Нас ждут.
   - Зачем?
   Она не отвечает. Отводит взгляд, и только потом до меня доходит, что я лежу на постели в черном, смятом костюме. Когда оделся? Какой сейчас день? Киваю. Заторможено и рассеянно поднимаюсь на ноги, шепча: я в порядке, все хорошо, пусть и не слышу собственного голоса.
   Потом, кажется, еду на машине, потом вроде папа что-то говорит. Глаза у него до сих пор красные. Может, он тоже потерял счет времени? Погода серая. Как и всегда было в Питере до того дня, как она не появилась на пороге. Я не хочу думать о ней, потому что единственное мое воспоминание - это последний наш разговор. Однако все равно думаю. Иногда меня пробирает, и вместо рыданий наружу вырывается смех. Мама в такие моменты очень пугается. Но не объяснять же ей, что я вспоминал, как мы обкурились на парковке и носились под ночным небом?
   Уже на кладбище ко мне подбегает Ярый. Мы отходим в сторону и хорошенько затягиваемся. Нос саднит. Рыжий начинает ржать, а я толкаю его в бок.
   - Заткнись, идиот. Это же похороны!
   - Зои бы не хотела, чтобы мы рыдали. Она бы вообще обрадовалась музыке и танцам, после скучне-е-ейшего ритуала. Вспомни ее выкрутасы на вечеринке!
   - Да никто о ее выкрутасах и понятия не имеет. Все здесь пришли почтить память девочки, чья мама была шлюхой, а отец - слабохарактерным слизняком.
   - И все они классно оторвутся вечером на званом ужине, - Ярослав презрительно хмыкает и почесывает обросший щетиной подбородок. - Думаешь, дело закроют?
   - Его уже закрыли, - затягиваюсь и, наблюдая за тем, как толпа выстраивается рядом со свежей могилой, отбрасываю окурок в сторону. - Пойдем.
   - Тебя блин не настораживает, что в особняке Болконского поджарились абсолютно все охранники? Все! Какого черта они столпились дома? Должен же был кто-то остаться на улице, вызвать полицию. Полный абсурд.
   - Сбежались, как мотыльки на пламя.
   - Да чушь это.
   Мы останавливаемся перед моей матерью. На ней черное, простое платье, и если бы я не знал свою маму, я бы решил, что ей очень грустно. Хотя, может, она тоже успела привязаться к этой неугомонной, бешеной брюнетке? Какой-то толстый мужик произносит речь. Я даже не смотрю на него. Изучаю землю под ногами и почесываю нос. Главное, просто не думать о Зои на похоронах Зои. Куда уж проще. Папа стоит с каменным лицом. Я бы подошел к нему, если бы знал, что сказать. Но я не знаю. Я блин понятия не имею, как себя вести, что делать! Какого черта она вообще умерла? Какого черта она не убежала, не попыталась спастись! Какого черта, Зои, что ты натворила?
   Я смахиваю с глаз слезы и измученно всматриваюсь в серое небо. Поскорее бы все это уже закончилось. Достало! Когда все бросают цветы в могилу, я отхожу в сторону. Вряд ли Зои любила розы. Мне кажется, ей по нраву были другие цветы, необычные. Хотя, кто знает? Я ведь общался с ней едва месяц.
   - Хочешь? - спрашивает меня какой-то светловолосый парень. Он протягивает мне сигарету, а я тут же бросаю взгляд в сторону родителей. Курить у них на виду - вырыть себе могилу рядом с брюнеткой. Однако...
   - Давай.
   Мы одновременно затягиваемся. Выдыхаем густые глубья дыма. Черт, если честно, от никотина дышать становится намного проще. Глупая иллюзия.
   - Знал Зои?
   - Немного, - кивает парень. На нем дорогой, темно-зеленый костюм и запонки отливают серебром, - я был другом ее второй темной половинки. Теслера.
   - Да ладно.
   - Ага, его хоронят рядом. - Он кивает в сторону еще одной церемонии и усмехается. - Там цветов поменьше. Но зато народу побольше. Я пригласил ребят с института.
   - И они пришли?
   - А почему бы и нет?
   - Ну, потому что Теслер не был дружелюбным. - Откашливаюсь. - Вроде.
   Мы стоим в молчании еще несколько минут, а затем моя мама вдруг оказывается рядом и начинает рычать о том, чтобы я выбросил сигарету. Чувствую себя полным кретином. Блондин усмехается и, когда она возвращается к отцу, снисходительно вздыхает.
   - Еще в школе учишься? Тогда ясно, почему так опекают. Поверь, пройдет время, и ты освободишься от ее нравоучений.
   - Было бы классно. А ты..., - потираю нос, который жутко чешется после порции белого порошка Ярого, и подергиваю плечами, - ты работаешь? Или тоже учишься.
   - Работаю.
   - Где?
   - В морге.
   Понимающе киваю, пусть ни черта и не понимаю. Люди начинают расходиться. Я и не замечаю, как остаюсь один рядом с толстенным, каменным надгробьем. Черт, Зои бы пришла в бешенство. Мало того, что фотография у нее отстойная, так еще и надпись: хорошему человеку.
   Хорошему человеку? Да застрелить надо того, кто вывел подобную чушь на ее памятнике!
   Шумно выдыхаю. Меня колошматит из стороны в сторону, будто я спятил и не могу спокойно стоять на ногах. Оглядываюсь. Что за черт. Опять становится не по себе, и я решаю вернуться к машинам, как вдруг замечаю чей-то силуэт за деревом.
   Меня передергивает.
   - О, - лепечу я, поднимаясь и падая от порошка, который серьезно берется за мое больное сознание, - эй! Подожди!
   Ноги сами срываются с места. Я не понимаю, что делаю, но бегу к дереву, оставляя без внимания крики мамы и стоны Ярослава. Кто это был? Почему я не могу остановиться? Мир кружится, как дырявая лампа в моей спальне. Надежда и вина вскипают в груди с новой силой, и я готов бежать вечно, лишь бы увидеть ту девушку, из-за которой не могу спать какой день.
   Это невозможно - кричит разум.
   И мне плевать.
   Я забираюсь на небольшой холм, оказываюсь рядом с деревом и вдруг сталкиваюсь с пугающей пустотой. Здесь никого нет.
   - Черт, черт, - взываю я, размахивая руками в стороны. Неужели мне показалось?
   Конечно! Конечно, мне показалось, ведь Зои умерла! Зои, мать ее, погибла! Она - дура ненормальная - осталась в доме сгорать заживо и не спасла свой зад! Не вырвалась наружу! И теперь я не смогу извиниться, не смогу взять свои слова обратно. Теперь она не узнает, как мне стыдно. Не узнает, как мне паршиво без ее заразительного смеха и наитупейшего взгляда на жизнь! Черт!
   - Ты что творишь, друг? - Ярый неожиданно оказывается рядом. Он касается огромной ладонью моего плеча и стонет, - пойдем. Все уже собрались на стоянке.
   Я слабо протираю пальцами лицо, надавливаю на глаза. Блин, это невыносимо! Что же я натворил, почему выгнал ее? И пусть это ничего бы не изменило. Мне стало бы немного проще. На сотую, миллиардную долю!
   Неожиданно слышу визг мотора. Непроизвольно поднимаю взгляд и вижу черный Харлей, рассекающий вдалеке воздух. Черт подери. Из меня выбивают кислород. Я делаю широкий шаг вперед и восклицаю:
   - Ты это видишь? Ярый! Ты видишь!
   На мотоцикле девушка, чьи темные волосы развиваются по ветру. Она крепко держится за талию мужчины, а тот решительно жмет на газ.
   Не может быть! Я начинаю хохотать, а Ярослав испуганно морщится.
   - Ты чего? - спрашивает он. - Что такое?
   - Не видишь?
   - Кого?
   - Смотри!
   Это ведь Зои, я уверен, это она! Тогда ясно, почему она отключила микрофон, почему в здании оказались охранники. Они с Теслером все спланировали и решили сбежать!
   - Ну, ты и сумасшедшая, Зои, - шепчу я, растягивая рот в безумной улыбке. Глаза щиплет. Порывисто смахиваю с них пелену и облокачиваюсь спиной о кору дерева. - Сумасшедшая...
   Неужели она, правда, выжила? Да, именно так. Они выжили, и теперь могут уехать туда, куда им велит сердце. Куда угодно!
   Теперь они свободны.
   - Друг, - лепечет Ярый, приобнимая меня за плечи, - пойдем. Я спарился!
   - Заткнись, ради Бога! Надо было надеть другой костюм.
   - Другой костюм? Издеваешься? Его ведь мама выбирала!
   - Черт, брат, я все-таки должен поговорить с твоей мамашей. - Неохотно перевожу взгляд на Ярослава и зеркально хватаю его плечи. - Пора поставить предков на место!
   - Отличный лозунг! И знаешь, - Ярослав шумно выдыхает, - Зои бы понравилось.
  
  
   БЛАГОДАРНОСТЬ
  
   Я хотела бы сказать огромное спасибо Мегги Уотергроув, которая была со мной все это тяжелейшее время и каждый раз отчитывала главы, давала советы. Если бы не ты, Мегс, ничего бы не вышло! Спасибо тебе, и я безумно рада, что у меня есть такой друг.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  


  
  
  
Оценка: 4.01*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"