Пономаренко Анна Олеговна : другие произведения.

Снежная дорога

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   СНЕЖНАЯ ДОРОГА.
  
   Глава 1.
  
   Промерзшая земля была слегка покрыта ноябрьским снегом, походившим на сахарную пудру. Белая присыпка была повсюду - на голых ветвях нищих деревьев, на крышах изредка попадавшихся на пути хибарок, на холодной темной земле. Голодный человек повсюду видит еду - и когда хочешь сладкого, все вокруг похоже на сахар, и Лисс трудно было воздержаться от того, чтобы попробовать на вкус комочек снега, лежавший девственно на столбике, торчавшем из земли - столбик когда-то держал мост через реку, которая сейчас начала подмерзать, и из воды тоже были видны такие же столбы. Вспомнив детство, Лисс, конечно, не удивилась тому, что снег ничуть не сладкий, и как ни хотелось пожевать хоть чего-нибудь, риск простуды был сейчас совсем не кстати.
   Думая о сахаре, она вспоминала о "Кондитерской Боба и Марка", которая находилась как раз напротив родного дома Лисс. Сами Боб и Марк, конечно же, давно уже не работали здесь, Марк умер, когда Лисс было двенадцать, Боб же сыграл в ящик лет за двадцать до этого, и теперь кондитерская перешла во владение единственной родственнице Боба - его сварливой кузине. Мисс Кларксон была глупой и невозможно жадной, но, говорят, на вкусе конфет это не отражалось. Лисс пока не довелось попробовать ни единого леденца в "Кондитерской Боба и Марка" (странно, что мисс Кларксон не дала кондитерской своего имени, ведь к брату не питала никаких чувств, только и ждала, пока старуха с косой явится за его другом Марком, чтобы у нее самой была возможность прибрать к рукам эту кондитерскую). Мечтой Лисс был пряник в форме сердца, дорогой и невыносимо красивый, на который ни у одного человека ее сословия денег не было.
   Кондитерская, как я уже сказал, стояла напротив дома Лисс - не нынешнего, а старого, находившегося во многих сотнях километров к западу отсюда, на другом конце страны. Лисс вспоминалось, как мама всегда затыкала тряпками щели в стенах второго этажа их дома - двухэтажный, но такой дряхлый, что нормального материала в случае его сноса не хватило бы даже на курятник. Мама делала это не только для того, чтобы спастись от холода. Просто нельзя было допустить, чтобы дети соблазнялись утром запахами кренделей, зная, что на завтрак у них перловая каша и сухари. Впрочем, на Пасху вся семья - мама, дядя Мо, Лисс и остальные дети собирались за столом и ели хлеб с изюмом, а на Рождество родственница из Мельбурна присылала одного из своих гусей, чтобы отец его зарезал. Правда, сам он редко его ел, потому что в таверне в сочельник давали гуся не хуже, в придачу с выпивкой, после которой гусь, елка и тому подобная чепуха вряд ли заинтересовали бы его.
   Эти воспоминания цеплялись друг за друга в сознании, перед глазами Лисс уже была мама с маленькими близнецами Роем и Джо. И пятилетний Киллео со своей деревянной лошадкой, и шестилетняя Ким, кашляющая в постели. Отец с его тусклыми карими глазами, уголки которых были сильно опущены вниз, с вечно багровым носом. Дядя Мо, которого Ким так любила таскать за усы...
   Железнодорожная насыпь наконец-то показалась вдалеке, и Лисс услышала
   стук лопат о мерзлую почву и крики рабочих. Она прибавила шагу. Чтобы дойти до рабочего места требовалось сил ежедневно не меньше, чем для того, чтобы отработать весь рабочий день - так казалось Лисс, когда она шла к насыпи, и чем ближе к ней подходила, тем отчетливее понимала, что ее силы на исходе.
   - Готье! - крикнул ей какой-то рыжий парень и кинул в нее лопатой. Вернее, казалось, что в нее, но в действительности он лишь подал ей инструмент. Девушка поймала лопату, улыбнулась и слегка поклонилась ему. - Задержалась ты сегодня!
   - Ты ходишь на километр меньше меня! - пошутила она и принялась за работу. В этом районе было довольно тихо, хотя насыпь предназначалась для строительства железной дороги, перпендикулярно той, которая уже была здесь и шла с запада на восток и параллельная ей - обратно. Теперь нужны были еще две, с севера на юг и с юга на север.
   Лисс едва не уронила лопату и не завалилась в снег, когда внезапно на нее сзади кто-то наскочил.
   - Аарон! Черт возьми, идиот! Не пугай меня!
   Она обернулась и, сорвав шапку с юноши, напугавшего ее, дала ему
  
   оплеуху.
   - Я думал, ты схватила что-нибудь и осталась дома! - ответил он
   радостно, - а ты все-таки не забыла про меня. Что же ты так долго?
   - Иди-ка ты работать! - раздраженно сказала она и взялась за лопату. Аарон отнял у нее шапку, улыбнулся своей непосредственной улыбкой, посмотрел на нее быстро, но, по своей обычной манере, как-то пристально и задумчиво, и ушел.
  
   - О-ля-ля, Готье! - воскликнул Аарон в середине рабочего дня, - Сегодня ты в ударе! Ты что, на перекур не пойдешь?
   Юноша бросил лопату и скинул полушубок подбитый шкуркой того зверька, которого он гордо называл каракулем, хотя Лисс расценивала это исключительно как драную кошку. Это вовсе не значило, что она относилась к нему с презрением. Просто она была француженкой лишь наполовину, английские крови помогали воспринимать мир трезвее. "Каракуль" Аарона не был исключением.
   - Куда снимаешь, балда?! Ты простудишься!!! - вскричала Лисс, поднимая полушубок с земли и отряхивая драную кошку от снега и комьев мерзлой земли.
   - Не хочу я его одевать, дура. Мне жарко, - отвечал он скисшим голосом, вяло просовывая руки в рукава полушубка, который на него надевала Лисс.
   - Перекур так перекур, - сказала она, застегивая полушубок и расправляя воротник. Остальные уже подошли к валявшейся неподалеку куче из рюкзаков и кошелок, доставали оттуда свои папиросы и кульки с завернутым в бумагу и лоскуты обедом. Аарон и Лисс подошли к ним, девушка нашла свою сумку. Аарон достал папиросы и уселся сверху на свой рюкзак. Лисс с озабоченным лицом обыскала все карманы своего, швырнула рюкзак в сторону и чертыхнулась. - Дай закурить, - попросила она и села возле парня. Он протянул ей папиросу, и они закурили.
   Рабочие молчали, только иногда слышались дежурные фразы, вроде: "Будь проклят Бэзил Рэй" или "Не жалуйся, Рено, вот Джери на днях перевели на виадук - вот тут есть на что пожаловаться!".
   Внезапно раздался громкий гудок. Железнодорожники радостно замахали руками проходившему на запад поезду. Некоторые повскакали со своих мест и приветствовали дружными криками сигналивший в ответ поезд. Лисс помахала рукой и засмеялась.
   - Не бросайте нас!!! - завопил Аарон, скидывая полушубок и размахивая им над головой. Лисс рассмеялась, от смеха и мороза ее белое лицо разрумянилось, и настроение, кажется, поднялось. Аарон сел и вытащил из кошелки два сухаря и банку с рыбой.
   - Э, да ты шикуешь, Парк! - воскликнула она, туша папиросу и выкидывая ее через плечо. Аарон протянул ей сухарь и крикнул:
   - Мари! Дай мне консервный нож!
   Худая женщина с чахоточным лицом кинула ему открывалку для консервов, Аарон вскрыл рыбу и ткнул в горбушу алюминиевой вилкой.
   - Благослови Господь нашу "нескромную" трапезу, - сказал один из железнодорожников, тот рыжий, что утром кинул Лисс лопату. Лисс улыбнулась и сказала по привычке, которую мама, принадлежавшая к англиканской церкви, привила ей с детства:
   - Аминь.
   Под конец рабочего дня Аарон спросил:
   - Тебя проводить?
   Лисс удивленно посмотрела на него.
   - Десять километров? Ты живешь в другой стороне, если ты не забыл.
   - Я хочу сегодня переночевать у тебя. У меня кончились свечи. Лавка Бэкки уже закрылась, а в вашем районе есть ночные лавки.
   Лисс не возражала.
   Снег поскрипывал под сапогами, которые Лисс только сегодня забрала у сапожника. Лисс не могла позволить себе дырок на сапогах, какими бы старыми и изношенными они ни были. На ней было темно-серое пальто, голова не была прикрыта ничем, правда, по земле волочился длинный черный шарф, оставшийся похорон бабушки, матери дяди Мо и отца.
   - Мадмуазель Готье, что вы себе позволяете?! - воскликнул председатель их общины, увидев тогда двенадцатилетнюю девочку в красном плаще времен юности ее матери - другого не было, - Сегодня же умерла ваша бабушка!
   Он порылся в своем саквояже. Лисс спокойно наблюдала за тем, как оттуда летят катушки с нитками, сушеные бананы в связках, какие-то карточки и папки... Пока председатель копался в своих вещах, она украдкой подобрала лежавший на снегу сушеный банан, стараясь не помнить о заповеди, которую ей постоянно внушала мать: "Не укради". Казалось, у саквояжа председателя нет дна, и в нескончаемом запасе всевозможного добра он наконец-таки нашел этот шарф и запеленал девочку со словами:
- Вот, мадам, до чего доводит плохое воспитание.
   Председатель был французом и говорил с таким диким акцентом, что Лисс, не знавшей языков, кроме английского, было трудно его понять, потому что, ругая ее и отчитывая маму, он частенько переходил на родной язык. Но шарф девочке понравился. Это было как раз тогда, когда родились близнецы, Киллео исполнилось пять лет, а Ким заболела чахоткой.
   С тех пор никто не называл девочку "мадмуазель". По крайней мере, она не помнила.
   - У тебя шарф волочится по снегу, - сказал Аарон. Уже смеркалось, а они прошли лишь половину пути. Аарон дымил папиросой, поезда изредка грохотали мимо них, отправляясь на запад. Туда, где жила семья Лисс.
   Она не видела их четыре года. Через неделю после ее четырнадцатилетия мама сказала:
   - Лисс, милая. Кимберли больна, и нам нужны лекарства, близнецов надо кормить. Дядя Мо не справляется... Мне нужно, чтобы ты поехала на восток на заработки.
   - К чему на восток? Далеко же.
   - Ты видишь место ближе, где могла бы работать? Тетка мисс Томпсон была на востоке страны - там сейчас больше мест, чем где-то еще. Тебе четырнадцать, и нельзя ждать, что тебя примут работать на любую работу, какую ты захочешь.
   Лисс к тому моменту знала уже больше, чем казалось матери.
   Лисс не знала, любил ли маму дядя Мо, но когда они запирались на кухне, он успокаивал ее и целовал, Лисс стояла под дверью слушала их разговоры, и отмечала лишь то, что отец никогда так не говорил с мамой. Был случай, когда он пришел трезвее, чем обычно, но пьянее, чем то возможно для человека. Обычно, если он заносил руку (обыкновенно - на Киллео, который, бросаясь в него деревянной лошадкой, кричал: "Пьяный дурак!!!"), он не успевал нанести удар и просто падал под скамью. Дядя уводил детей в спальню на втором этаже, и Лисс, лежа в темноте, между приступами кашля Кимберли, разбирала их разговор:
   - Наконец-то мы его подняли. Клади на кровать. Морис, милый, если бы ты знал, как я устала...
   - Обними меня, Кэти.
   Потом Лисс ничего не слышала, пытаясь различить хоть что-нибудь, она напрягала слух и закрывала глаза, но слух постепенно расслаблялся, и она впадала в забытье.
   Так вот, в тот день, когда отец был не так пьян, чтобы сразу упасть под лавку, он ухитрился-таки ударить маму. В тот день Лисс окончательно поняла, что дяде Мо их мама нужна больше, чем отцу. Он заслонил ее собой и сказал, что убьет его, если тот притронется к Кэти и малышам. Близнецы орали так, что Лисс не удалось увидеть всей этой сцены до конца, она пошла качать близнецов, потому что дядя Мо обрабатывал мамины синяки, а Киллео и Кимберли прятались от отца, ревевшего, словно разъяренный бык.
   Лисс подобрала шарф и поплотнее обмотала им горло.
   - Свечи мы можем купить здесь, - сказала она, указывая на маленькую хибару на краю деревни.
   Они свернули туда, где над дверью висела вывеска "Лавка мелочей месье Мельера".
   - Тепло здесь... - прошептал Аарон блаженно, доставая деньги и отогревая дыханием ладони. К ночи воздух стал морозным и колючим.
   - Добрый вечер, - сказал месье Мельер из-за прилавка, - Не ожидал клиентов в такое позднее время.
   - Дайте пять свечей из тех, которые подешевле, - попросил Аарон, опрокидывая мелочь на прилавок. Лисс стояла в стороне и с интересом разглядывала причудливые заколки, разложенные на витрине.
   Они вышли из магазина и продолжили путь.
   - Давно я не была дома, - произнесла Лисс, глядя на запад, куда только что ушел поезд дальнего следования.
   - Мне тебя не понять. Мой дом один, и я его покинул только сегодня, - сказал Аарон, - Не знаю, счастье это или горе, что меня там не ожидают семь ртов по лавкам.
   - Смотря что за рты. Если как мой папаша - то таких и кормить не хочется. И ведь если бы сам работал... Кого мне и жалко, так это Ким. Надеюсь,
   она идет на поправку.
   - Сколько ей сейчас?
   - Двенадцать.
   Она снова задумчиво посмотрела вдаль и достала из кармана какую-то бумажку.
   - О-ля-ля! Готье получила письмо! А ну-ка...
   Он попытался отобрать письмо, грозно хохоча.
   - Пусти! Пусти!!!
   - А кто пишет? - Аарон добыл-таки заветный конвертик, развернул его, ловко ушел от последней попытки Лисс отобрать свою почту и прочел:
  
   Милая Лисс!
Жаль, что ты не видела, с каким энтузиазмом твой брат бежал на почту относить это письмо. Они с Ким мечтали написать что-нибудь, но ты знаешь, нам хватило денег обучить грамоте только тебя... Но зато они продиктовали мне все, что хотели тебе сказать. Но об этом позже.
   Я получила твое письмо и очень рада, что наконец-то ваш деспот сжалился над вами и повысил недельную плату на два доллара. Семь долларов - не разгуляешься, но все же лучше, чем пять, и я рада, что у тебя есть хорошие новости.
   А вот мне, боюсь, нечего тебе сказать, чтобы тебя порадовать, потому что доктор сказал, что Кимберли осталось совсем недолго, если мы сейчас же не дадим ей нужных лекарств. Милая Лисс, если у тебя сейчас есть пятьдесят долларов, я прошу тебя, вышли их нам, иначе твоя сестра пропадет. Вот и все, чем я могу с тобой поделиться. Благослови тебя Господь, ты наша спасительница.
   Твоя мама.
  
   Сестренка!
   Доктор сказал мне, что я скоро поправлюсь, правда, он еще долго говорил с мамой за дверью, я не слышала, о чем они говорят, но когда она вошла, плакала. Наверное от счастья, что доктор обещал мне выздоровление.
   Крепко целую, Ким.
  
   Здравствуй, Лисс!
   Я даю тебе честное слово, что очень скоро, когда вырасту, приеду тебе помогать, но мама сказала, что в одиннадцать лет укладывать железнодорожные пути не берут. Очень жаль, что мне пока нет четырнадцати, но клянусь чем попросишь, что очень-очень скоро приеду к тебе, потому что соскучился и очень тебя люблю. Честно!
  
   Твой брат Киллео.
  
   Прочитав это про себя, Аарон рассеянно протянул бумажку Лисс.
   - Прости, я не знал, что у тебя от меня секреты. Ты ведь читала это?
   - Не читала. Забудь, у меня и правда нет секретов.
   - Мы, кажется, уже пришли. Это ведь твой дом?
   Лисс кивнула, и они вошли в хибару.
   Она растопила печурку и расстелила старый, как весь этот дом, плед, на железной кровати с набалдашниками. Аарон поворошил огонь кочергой и, увидев пробегавшую у его ног мышь, сказал:
   - И вам спокойной ночи, сэр.
   Лисс и Аарон улеглись в кровати, укрылись пледом и стали смотреть на огонь, грызя сухари. Закончив трапезу, они тесно прижались друг к другу, засыпая под потрескивание огня в печурке при малиновом свете тлеющих углей.
  
   Глава 2.
  
   Лисс проснулась раньше, чем обычно - она совершенно не выспалась, но из щели в стене выпала тряпка, и в самое изголовье кровати пробрался поток холодного воздуха, буквально выгнав Лисс из-под пледа. Единственное, благодаря чему она, пожалуй, еще не околела, было то, что лежала она вплотную к спине Аарона. Он спал, кутаясь в плед, и во сне его лицо было странно-серьезным.
   Его звали еврейским именем, но он был совсем не евреем, как считали многие, да и на еврея совершенно не походил. Просто имя родителям нравилось.
   Аарон родился в Оттаве, родители были английскими канадцами, но жил он с ними недолго, мать умерла, когда мальчику был год, и он, конечно, ее не помнил, так же, как и отца, которого убили в пьяной драке через месяц - отец Аарона, как ему говорили, никогда не был пьяницей, но в тот день ему "посчастливилось" напиться, и из кабака он уже не вернулся. Отчего умерла мать, Аарон не знал, но многие считали, что ее изнасиловали и убили. Аарон обычно не отвечал ничего, когда его спрашивали, знает ли он что-нибудь. Вряд ли он мог помнить то, что произошло, когда он еще не говорил.
   До четырнадцати лет Аарон прожил в доме инвалидов из-за абсурда - человеку, пришедшему за ним, когда погиб отец, показалось, что у мальчика нет безымянного пальца на правой руке. Палец, конечно, был, но тот полисмен был близоруким, а мальчик неудачно согнул палец... Его привели в дом уродов где-то недалеко от Мельбурна, и какой-то однорукий спросил друга:
   - Что с мальчиком?
   - У него пальца нет. Безымянного на правой руке.
   - Чепуху мелешь, друг! - встрял одноглазый, - У меня всего один глаз, но даже я вижу: у него все пальцы на месте! Это ошибка.
   - Исправим ее! - крикнул четвертый, тело его не было увечным, но глаза странно блестели, и маленький Аарон заревел, увидев его. Заревел он куда громче, когда умалишенный схватил кухонный топор, неизвестно как пронесенный им в богадельню, и, оттопырив ребенку безымянный палец правой руки, отсек его.
   Аарон был, конечно же, левшой, иначе его железнодорожники почти не называли.
   На железную дорогу он попал, когда его выгнали из дома уродов за то, что он дерзил директору. Из Левши "выбивали дурь" дубовой палкой очень часто, и, в конце концов, когда он стал, как они считали, способным о себе заботиться, то есть, в четырнадцать лет, они, не долго думая, отпустили его на все четыре стороны, сунув лишь деньги на билет. Но на вокзале обнаружилось, что денег хватит лишь на билет в один конец - на тот самый перегон, где теперь он жил и в восьми километрах от которого работал.
   Там ему понравилось с первого дня. Железнодорожники были спокойнее тех умалишенных и калек, с которыми обычно общался Аарон, и охотно давали ему в долг - по возможности. Едва ему дали лопату и он начал закладывать балласт из щебня, как ему со всей силы угодили по темени камнем. Он упал, потирая затылок, кто-то подбежал к нему и поднял с земли, отряхнув от грязи.
   - Прости. Я тут первый день и не слишком-то умело обращаюсь с лопатой, - сказала девочка примерно его возраста, видимо, француженка, как-то странно, немножко грустно, почти по-матерински глядя на него. У нее были огромные карие глаза и длинные, черные, пушистые ресницы.
   С того дня Аарон Парк и Лисс Готье не разлучались.
  
   Лисс посмотрела на Аарона и улыбнулась, вспоминая их первую встречу. Девушка завернулась в свой траурный шарф и вышла в бакалею. Побродив возле витрины, она купила вчерашний каравай черного хлеба, сало, потом подумала и попросила кулек тянучек. Тянучки здесь были дешевыми, но те, кто не мог позволить себе иных, считали их вкусными. Вернувшись в дом, Лисс раскрыла дверцы буфета и долго смотрела на пустую полку с рассыпанной по ней мукой и сиротливым кульком манной крупы. Лисс взяла несколько тонких хворостинок и смела муку на тарелку.
   - Бон Жур! - послышалось из кровати, - Что ты там скребешься? Я думал, это мыши.
   - Все равно пора вставать, - ответила Лисс, замешивая тесто, - Я приготовлю лепешки - и пойдем.
   Аарон не привык говорить "спасибо" за какую-либо помощь, а предпочитал делать что-то взамен. Сейчас он поднялся, вышел из дома с тазом и набрал воды из колонки, находившейся на углу улицы. Вернувшись, он покидал в таз кое-какие вещи Лисс, засыпал туда щепотку порошка из лавки месье Мельера. Лисс улыбнулась и продолжила стряпню.
   Закончив со стиркой, Аарон развесил вещи на веревке под потолком, они взяли по лепешке и отправились на железную дорогу, завтракая находу.
   Лепешек надолго не хватило, и пришлось занимать рот папиросами. Лисс и Аарон шли вдоль путей, дымя табаком, ни разу не проронив ни слова. Внезапно оба обернулись на пронзительный свисток товарного поезда, уже догонявшего их.
   - Он идет к моему перегону! - воскликнул Аарон под стук колес перегонявшего их поезда, бросая набегу папиросу. Поезд мчался так, что через минуту они поравнялись с предпоследним вагоном... с последним... Аарон зацепился за ступеньку, подтянул Лисс, и они уселись на лестнице.
   - Вот так мне нравится куда больше, - заявила Лисс, пристраиваясь поудобнее, что было весьма сложно, учитывая, с какой скорость мчался поезд, и какой крошечной была лестница. Девушка покрепче схватилась за ступеньки, вскарабкалась наверх и уселась на гравий.
   - Зад не заболит? - осведомился юноша, примостившись рядом.
   - Что ты предлагаешь?
   Аарон пододвинул ее в сторону и постелил прямо на гравий свой полушубок. Лисс закатила глаза, но все же села на предложенную подстилку.
   - Главное - не пропустить наш поворот, - сказал Аарон, поднимаясь и глядя вдаль.
   Минут через пятнадцать он дернул девушку за руку и крикнул:
   - Мы подъезжаем, на выход.
   Пока они спустились на лестницу и приготовились прыгать, локомотив уже подошел к их повороту и поехал в сторону перегона, рядом с которым жил Аарон.
   - Раз, два, три!!!
   За ночь высыпало много снега, и едва Аарон выкрикнул: "Три!", оба сиганули прямо в свеженький сугроб, вернее, они туда попали, хотя целились в другой - все-таки поезд шел очень быстро.
   Лисс высунулась из сугроба и осмотрелась. Невдалеке виднелся поворот, возле которого они работали.
   - Вылезай, подснежник! - крикнула она, и из снега показалась голова Аарона с улыбкой до ушей. Затем он вынырнул целиком, схватил горсть снега и начал битву.
   - Хватит веселиться, идем! - охладила его пыл Лисс. Они поднялись из сугроба, Лисс отряхнула пальто.
   - Зануда, - ответил Аарон безразлично, и они двинулись туда, где слышался стук лопат.
  
   - Никак я вас не пойму, - сказал один из железнодорожников, кидая свою лопату и принимая из рук друга тачку, груженую щебнем, - Вы вечно либо задерживаетесь, либо приходите слишком рано. А вы сегодня что, вместе ночевали?
- Угу, - кивнул Аарон, принимаясь за работу.
   - А у меня новость, - сообщил железнодорожник.
   - Хорошая или плохая? - мгновенно среагировала Лисс. Железнодорожник замолчал и вывалил щебень на землю.
   - Не томи, Рено, - попросил Аарон. Рено вздохнул и изрек:
   - Да как сказать. Переводят нас. Теперь дорога навстречу этой будет идти от поселка Сесиль, кто живет ближе к нему, пойдет туда, те, кто дальше, остаются тут.
   Лисс и Аарон переглянулись, при этом Аарон побледнел, а Лисс подскочила к Рено, схватив его за плечо:
   - Скажи, что ты пошутил! Скажи, что старый черт не собирается...
   - В том-то и дело, что собирается, - пробормотал Рено.
   - Ты только не паникуй! - сказал Аарон, взяв Лисс за руки, - Я сейчас же пойду и все улажу.
   С этими словами Аарон скинул полушубок и помчался в поселок, где жил начальник по строительству железной дороги.
   Бэзил Рэй, уже упомянутый мной вскользь при описании бесед рабочих, жил в самом центре поселка с женой и детьми, в собственном двухэтажном доме с балконом, что было большой редкостью для многих, даже богатых людей в этом селе. Дело было не в том, что Бэзил Рэй уворовывал деньги из тех капиталов, что вкладывались государством в строительство железнодорожных путей. Любимой темой железнодорожников за перекуром было то, как бессовестно Бэзил обчищает их семьи, недоплачивая им зарплату и загребая ее в свой карман. Дом достался его жене по наследству, а дети его ходили в обычную школу, и
   учились там наравне с остальными, да и в остальном Бэзил Рэй не так уж шиковал, как подробно описывали работяги, делясь своими опасениями по поводу того, что "дороговата шубка у женушки Рэя". Что же, возможно, не драные кошки, но далеко не каракуль.
   - Мистера Рэя позови, - попросил парень служанку, открывшую дверь в дом Рэев.
   - Его нет, - быстро ответила смекалистая девка, но Аарон знал, как с
   такими общаться. Он протянул ей медяк:
   - Последний забираешь, стервозина, - беззлобно сказал он и сунул медяк в мозолистую ладонь девушки.
   - Пройди, - ответила она, воровато пряча монету в каблук, прыгая при этом на одной ножке. Обувшись, она провела юношу в дом и крикнула: - Миллисент! Позови своего папашу!
   С лестницы второго этажа вышла девушка, одетая в простое, но добротно сшитое платьице, с рябым носиком и пшеничной косой до пояса. Увидев Аарона, она улыбнулась и сказала:
   - Я сейчас позову папу.
   - Миллисент могла бы задержаться на минутку и поболтать со мной, если ей не трудно, - учтиво сказал он, блестя глазами. Миллисент улыбнулась и ушла в кухню. Через минуту она крикнула:
   - Входите сюда!
   Он вошел в кухню и увидел Бэзила Рэя. Он был таким полным, что, видимо, совсем не мог подняться, но его полнота была таким же наследственным явлением, как дом жены - никак не результатом переедания. Миллисент стояла в стороне, скромно поглядывая на отца из-под светлой челки.
   - Оставь нас, - прохрипел Бэзил Рэй. Очевидно, он был простужен. Едва Миллисент вышла, он спросил: - Чего ты от меня хочешь?
   - Мистер Рэй, - начал Аарон, - Я хотел сказать о том, что... Ваше решение о переводе половины из нас к перегону Сесиль... Поймите, мой лучший друг живет далеко от него, а я - совсем рядом. Мы четыре года работали плечо к плечу... Не значит ли перевод, что нам теперь не придется работать вместе?...
   - Мистер...
   - Парк, сэр.
   - Мистер Парк, - вздохнул тот, облокачиваясь на стол, - Я знаю, что такое дружба, и, поверьте, не так глуп, чтобы умышленно разлучать друзей. Но если я буду оставлять на местах всех работников, которые отказываются от перевода только потому, что не желают расставаться со своими друзьями, то эта железная дорога никогда не будет достроена.
   - Сэр, я заплачу!
   Бэзил Рэй посмотрел на него, как на комара, усевшегося на его ладонь.
   - Сколько? - уныло спросил он.
   - Сколько угодно! - воскликнул с энтузиазмом тот, и тут же добавил скромно: - Сколько смогу... Вы знаете о нашей зарплате...
   - На виадуке в трое меньше, - отрезал тот, - Двадцать долларов.
   Глаза Аарона расширились:
   - Двадцать до...?! То есть... Ладно. Вот.
   К великому удивлению Рэя, он достал из кармана две десятидолларовые купюры - их он припас, чтобы отдать Лисс. "В конце концов, - подумал он, - У нее есть пятьдесят долларов на лекарство для ее Кимберли".
   - Скажи мне свое имя, фамилию, где живешь, - сказал Рэй, доставая какую-то тетрадку и записывая в нее что-то.
   - Аарон Парк, поселок Сесиль, Уайт-стрит, пятый дом.
   - А что за друг? - спросил Бэзил Рэй, пряча тетрадку и деньги.
   - Лисс Готье.
   - Не знаю такого. Иди уже. Миллисент!
   В дверях показалась белокурая головка дочери Бэзила.
   - Проводи его.
   Выйдя из дома Рэев, Аарон увидел, что не успела Миллисент закрыть дверь, как прошедшая мимо него девочка с огромным синяком в пол-лица проскочила на крыльцо дома и упала в объятия Миллисент. Прежде чем дверь закрылась, Аарон услышал ее сдавленный голос сквозь слезы:
   - Меня опять... дети работяг...
   - Держи ее!!! - услышал Аарон и увидел, как стадо мальчишек, босыми
   ногами пробежав по снегу, остановились у дома Рэев, и один из них сказал:
   - Идем! Она спряталась. Привет, Аарон!
   - Чем она вас не устроила? - спросил Аарон.
   - Тем, что она дочка старого жирдяя, который объедается плюшками на своем балконе, пока мы ходим босиком!
   Он показал на свою пятку в сапоге без подошвы и ушел, махнув рукой остальным. Орава двинулась за пареньком. Аарон вздохнул и пошел на железную дорогу.
  
   - Ну, что? - Лисс подбежала к Аарону, положив руку на его плечо.
   - Старый черт тебя перевел? - спросил Рено. Аарон отрицательно покачал головой. Рено и Лисс расцвели:
   - Так радоваться надо! - воскликнул Рено.
   - Идем-ка, перекурим, - сказала Лисс. Они отправились на перекур.
   Лисс долго искала что-то в своей кошелке, потом достала кулек карамели и сказала:
   - Ребята! Налетай!
   Железнодорожники посмотрели на кулек, который Лисс подняла над своей головой и завопили:
- Вот так дела!
   - Эх, Лисс, славная ты девчонка, я б на тебе женился, коли не было у меня моей старушки! - воскликнул Рено. Кулек опустошили так быстро, что девушка не успела взять ни одной тянучки. Она улыбнулась и села рядом с Аароном.
   - Ай да наша Готье! - воскликнул кто-то, - Мари! А ты что не ешь?
   - Не могу, - прошамкала тощая Мари, - Нечем.
   Она открыла рот и показала голые десны с мелькавшими кое-где темно-желтыми гнилушками.
   - Левша, как же ты ухитрился упросить жирдяя оставить тебя тут?
   - Не знаю, - соврал Аарон.
   - И надо тебе было отказываться от возможности каждое утро ходить один километр вместо восьми? - спросила Лисс.
   - А ты так бы хочешь, чтобы я не ходил сейчас к Рэю? - удивился тот.
   - Дурак, - ответила Лисс сердито и стала угрюмо жевать кусок хлеба.
  
   Глава 3.
  
   Следующую ночь Лисс провела в одиночестве.
   В печи пылал огонь, это было единственное освещение в комнате.
   Она открыла страшный, покалеченный каким-то пожаром и купленный ею год назад древний комод и достала тряпичный сверток. Она долго разматывала многочисленные лоскуты и веревки, под которыми обнаружился маленький томик с детскими сказками, который мама когда-то читала ей, Лисс взяла его четыре года назад из дома. Спать не хотелось. Она открыла томик и извлекла оттуда пять бумажек по десять долларов - это сокровище стоило ей полугода трудов на закладке железнодорожного балласта. Потом она достала чистый конверт (чистый, конечно, сильно сказано - все-таки вездесущие мыши добрались до него и перепачкали своими шариками весь ящик). Отряхнув конверт, она написала на нем адрес и вложила деньги туда, потом зажгла свечу, села на пол и начала писать письмо:
  
   Милая мама.
  
   Я надеюсь, что те пятьдесят долларов, которые я пришлю, помогут моей Ким. У меня все хорошо, правда, сегодня Аарона едва не переслали на другое место, но нам повезло. Мне даже нечего тебе рассказать, потому что все, как обычно, только лопаты нам стали выдавать получше, и что-то больно новенькие да чистенькие стали тачки и весь остальной инструмент. Надеюсь, на нашей зарплате это не скажется. Поцелуй за меня Роя, Джо, Кимберли и Киллео.
   Лисс.
  
   Запечатав конверт и приклеив последнюю из оставшихся марок, Лисс вложила письмо в книгу и легла в постель, читая сказку о Тристане. Мама не раз читала
   ее девочке и говорила, как Лисс похожа на Тристану. Такая же белокожая, с алыми губами. "А еще у тебя доброе сердце, - говорила мать, - Тристана кормила семерых гномов - а ты кормишь нас с дядей Мо, отца и малышей".
   "С тех пор Тристана жила с семью гномами в их маленьком доме, стряпала, убирала и стирала их крошечные камзолы, в то время как гномы трудились на алмазных шахтах. А вечером, приходя домой, видели накрытый стол и чистые мягкие перины. И скоро ни один из семи гномов - даже угрюмый Ворчун - не могли представить своей жизни без красавицы Тристаны...".
   Эти строки Лисс читала сотни раз, когда ей было особенно одиноко, она ложилась в постель и читала, пока не засыпала, обычно - как раз на этих строках. Сегодня она не заснула.
   - Не спится, - сказала она пробежавшему из угла в угол мышонку, - Вот представлю, что бы я делала, если бы Аарона перевели... Туговато бы пришлось.
   Мышонок пискнул и удрал в щель в самом углу.
   - Все-таки когда он тут, как-то привычней, хоть и бывает редко.
   Она положила книгу под подушку, задула свечку и чихнула, упав при этом на подушку. Мышонок в углу тоже едва слышно чихнул и с легким шорохом спрятался под полом.
  
   - Вставай! Вставай, говорят тебе, лежебока!
   Аарон спрыгнул с кровати и, со сна не удержавшись на ногах, поскользнулся и упал. Ему протянули руку.
   - Роб! Черт возьми, нельзя же так пугать людей!!! - воскликнул Аарон, отвешивая Робу подзатыльник.
   С молочником Робом у Аарона был давний договор - принося по утрам молоко, Роб будил Аарона, в случае, если он еще не был на ногах. Такое случалось редко, но предыдущий день для Аарона был трудным, и спать хотелось больше, чем обычно.
   - Прикажешь поцеловать тебя и сказать: "Очнись, спящая красавица!"? - полюбопытствовал Роб. Аарон опустил руки и вздохнул.
   Роба он знал давно, то, что молочник был старше Аарона лет на двадцать, нисколько не мешало им дружить - по крайней мере, это было то, что в их кругу считали дружбой. Возможно, у них не было времени на то, чтобы вместе болтаться по улицам и чесать языками, зато в особо тяжелые времена Аарон мог прийти вечером к Робу и сказать: "Выручай, дружище, опять нет денег!". Порой Роб приходил к нему вечером и рассказывал о том, как ему работается на службе молочника, что единственный плюс его работы, пожалуй, в том, что миленьких доярочек можно было пощипать - и в этом все. Лезть к дояркам Роб не стеснялся. Сам он утверждал, что никогда не будет чувствовать себя старше, чем на двадцать пять. "Чтоб я таким был в сорок! - искренне говорил Аарон, - Хотя я сильно сомневаюсь, что дотяну на этом чертовом перегоне хотя бы до тридцати" - "А я, глядишь, к этому времени и остепенюсь. И ведь пора бы... Ты вот когда намерен... ну... семью завести, что ли?" - "Ну... Если старшая дочка старого троглодита сжалится..." - "А ты, сумасшедший, повадился до Миллисент Рэй?!" - "Это - тайна. Не то, чтобы я сох по ней... Но вообще, она не дурна!" - "И правильно. В твои годы рано думать о чем-то серьезнее ее мордашки и буфера. Ничего против женщин - но у тебя вся жизнь впереди, и не морочь себе голову".
   Аарон не возражал, пожимал плечами и шел на работу.
   Сегодня у них не было обычной утренней беседы, потому что Роб пришел поздно, а Аарон проспал, и времени было в обрез.
   Аарон вылетел из хибарки на всех парусах, и, на сколько хватало сил и дыхания, помчался по снегу, едва сохраняя равновесие, когда попадались замерзшие лужи.
   Он пробежал так около километра, что было для него достижением. Обычно, просыпая, он пробегал метров восемьсот, но сегодня он опаздывал сильней, чем обычно. На втором километре он споткнулся и упал в сугроб. Сумка полетела на рельсы.
   Аарон поднялся, отряхнул голову от снега и вдруг с ужасом увидел, что поезд, направляющийся к нему, движется как раз по тем путям, на которых лежит его сумка. Он подскочил к шпалам, схватил сумку и отпрыгнул, зажав уши руками, потому что отойти далеко он не успел - у него было только несколько секунд.
   Увы, поезд ехал в противоположную сторону, и пришлось идти дальше,
   пока он не увидел табличку на знакомом придорожном столбе, мимо которого он проходил каждый день: "До перегона Розанн - 5 км". Значит, до конца его пути осталось четыре километра. Он сплюнул и закурил, продолжая идти, когда вдруг увидел, что из поля едут сани, запряженные полумертвой бесцветной клячей.
   - Эй! Эй, отец!!! Тормози, ты в какую сторону?
   Старик, вяло лепетавший под нос: "Но, пошла... Но, пошла...", замолчал и сонно уставился на юношу.
   - Куда едешь, спрашиваю, - сказал Аарон, не уверенный в том, что старик его понял.
   - К перегону Розанн, - подозрительно сказал старик, спрашивая взглядом, что юнцу от него нужно.
   - Подкинь, отец, - попросил он, не успел старик ничего ответить, как тот уже был в санях. Тут из-под куска мешковины, лежащего на санях, высунулась светлая головка. Аарон и не заметил, что в санях есть кто-то, кроме старика. К своему удивлению, он обнаружил вчерашнего паренька, главаря той банды, что гналась за сестрой Миллисент. - Эй! Кларк! Какими судьбами?
   - С дедом ехал в город, - ответил тот, - Едем домой.
   Они помолчали. Аарон заметил жадный взгляд, с каким сын железнодорожника смотрел на папиросу, и, не обращая внимания на деда, сказал:
- Закурить хочешь?
   - Давай.
   Аарон сунул парню в рот папиросу. Тот зажег ее огнивом и грустно посмотрел на деда.
   - Что в городе-то забыли? - спросил Аарон.
   - Дрова скупали. Своих мало, на зиму не хватит.
   С минуту они помолчали, потом Аарон спросил:
- Все гоняете младших Рэев?
   - А что бы их не погонять? - ответил мальчик, и Аарон больше ничего не сказал до самого конца пути.
   У места, где закладывалась новая дорога, Аарон спрыгнул с саней, поблагодарил Кларка и его деда, ни тот, ни другой, не среагировали, видно, оба окончательно отупели от холода.
   Зима эта обещала быть суровой. Самому Аарону повезло - у него были дрова еще с прошлой в таких количествах, что можно было не беспокоиться еще пару лет - весь большой флигель его хибары был завален дровами. Он бы с удовольствием поделился с Лисс, но как донести до нее столько дров? Не дотащишь, восемнадцать километров... Дороговато обойдутся сани с извозчиком и лошадьми. Придется искать другой выход.
   Подойдя к месту, Аарон увидел Рено и сидевшую рядом с ним Лисс. Рено выглядел так, будто его только что искупали в конском навозе.
   - Эй, что у вас стряслось? - спросил Аарон, бросая рядом с ними сумку. Не жаль, от скорлупы тех двух вареных яиц, что он взял с собой, вряд ли уже что-нибудь осталось после его полетов над сугробами.
   Лисс подняла голову и пожала руку Аарона.
   Выяснилось, что "старый живоглот" отказал Рено в повышении выручки хотя бы на доллар в неделю, заявив, что он "Никогда не отличался от остальных, а его собственным детям тоже нужно одеваться".
   - Его дети хоть в обуви ходят, - чуть не плакал Рено, - А Тьери уже пятый день с дырой в подошве по снегу, в школу - четыре километра!
   - Не первый он, не единственный, не последний, - ответил Аарон, и Лисс посмотрела на него, как на сумасшедшего.
   - Ты что, за этого чертова жирдяя?! - воскликнула она.
   - Я не за него, но никакой он, я вам скажу, не чертов живоглот и троглодит. Его дочку бьют Кларк с компанией, и твой Тьери там же...
   - И правильно, - сказал Рено, - Она за наши деньги в каракуле гуляет.
   - В каракуле и я гуляю, - ответил Аарон, не обращая внимания на взгляд Лисс, - Да ведь за свои... А, черт с ним. Все равно уже ничего не изменить. Все босые, а прибавки нам просто так сроду не давали. Что уж тут греха таить, я тоже не всем доволен. Но не во всем же винить Рэя.
  
   По пути домой Лисс забежала на почту.
   Маленький кирпичный домик с почтовым ящиком у входа был дополнительной возможностью погреться и передохнуть, потому что у Лисс кончились марки. Она поцеловала конверт и опустила его в ящик, потом вошла в здание и встала у
   витрины с открытками и марками.
   Причудливые голубые ленты и птицы с золотыми клювами кружили над странными цветами, соблазнительно-глянцевые, новенькие, дорогие марки блестели в сумрачном освещении голой электрической лампочки. Интересно, есть ли где-нибудь в мире такие птицы?... А такие цветы? Вот бы поглядеть на них одним глазком... На марках были изображены странные животные, о которых Лисс знала кое-что из книг дяди Мо, который обожал животных. У них была книга про животных Африки, несколько томиков о диковинных рыбах и птицах. Но порой на марках встречались и такие животные, каких не было даже в книжках дяди Мо. Лисс любила подолгу смотреть на них и представлять, в каких лесах или полях могут обитать такие звери, но представить это было непросто.
   - Девочка, долго ты собираешься стоять так? Купишь что-нибудь, или мне закрывать лавку? - недовольно спросила продавщица. Лисс сердито глянула на нее и потупилась. Возможно, так казалось только ей одной, но Лисс все же считала, что все злые торговки, как одна, похожи на мисс Кларксон, нынешнюю хозяйку "Кондитерской Боба и Марка". Такие же усатые, толстые, с тугим рябым лицом, похожим на побитое бурое яблоко, только начавшее гнить, и с голосом, напоминавшим скрип снега под сапогами в оттепель.
   Лисс положила на прилавок несколько центов и попросила набрать ей самых дешевых марок. Продавщица презрительно оглядела черные от грязи руки Лисс, расчесанную ветром копну темно-каштановых, почти черных волос, пышных до неприличия. Только мелкая развратница может позволить себе выйти на улицу в таком виде! А этот глупый длинный шарф? По какому случаю траур? Нет, продавщица открыток решительно не принимала таких подозрительных особ за людей. Она брезгливо кинула ей на прилавок марки, сгребла мелочь, положила в карман фартука и обтерла о него руки.
  
   Глава 4.
  
   Утром Лисс и Аарон явились на службу почти одновременно, притом довольно поздно. Увидев друг друга невдалеке, они с улыбкой переглянулись и взялись за работу.
   Такая улыбка могла обеспечить каждому из них отличный день - работалось куда легче, когда рядом с тобой было множество таких же, как ты, и среди них все - твои друзья, и даже один лучший, самый близкий друг.
   Увы, сейчас многих перевели к перегону Розанн, а новые пока не пришли, и работать пришлось активнее. Правда, обещали новеньких, и теперь шли споры - откуда они будут? Приедет локомотив, где в грязном, как хлев, вагоне, сидят отпущенные из тюрьмы или с каторги громилы? Или повезет больше, приедут те, кто ищет денег, как искала их здесь Лисс... Да мало ли, кто приедет, главное, чтобы не амбалы, бывшие ворюги да убийцы, которым работать впору на виадуках. Работать там куда труднее, но не только тюремщики и каторжники строили виадуки - в последние полгода Бэзил Рэй часто набирал бедолаг с перегона Сесиль или Розанн и отправлял на виадуки - как правило, тех, кто особо сильно провинился. Сейчас тот виадук был достроен, и обстановка переменилась - бывших каторжников переводили на обычные стройки, что совсем не нравилось простым рабочим.
   В три часа этого дня ожидался поезд с новичками, и с раннего утра железнодорожникам было совсем не до работы. Лисс была одним из тех, кто волновался меньше остальных, она не видела в приезде новичков ничего, что могло бы послужить поводом для такого беспокойства.
   - Я бы на твоем месте не был так беспечен, Готье, - заметил Аарон.
   - Почему? - заинтересовалась Лисс, продолжая работать лопатой - в тот день было так невозможно холодно, что единственным спасением было как можно активнее орудовать своим инструментом и этим согреваться.
   - А потому, - сказал Аарон серьезно, - Что ты - почти единственная девушка на ближайшем гектаре. Думаешь, тюремные амбалы этого не заметят?
   - Ну почему, - ответила она, - Мари, Джулия, Бритни - они, по-твоему, не девушки?
   - Не прикидывайся дурочкой, Готье, - раздраженно ответил Аарон и понизил голос: Бритни - у нее заячья губа и кривые ноги. Мари - у нее даже зубов нет, а если Джулия - девушка, то я - начальник станции. Они все, конечно, спору нет, славные бабы и хорошие друзья, но каторжных громил интересует в женщине не это, а то, что есть у тебя. Например, зубы, ровные
   ноги и все остальное. Не боишься?
   - Эй, ты так говоришь, будто ты не в состоянии защитить меня от них. Ты что, не заступишься за меня?
   - Заступлюсь, конечно. Но меня удивляет твое спокойствие. А что было бы, если бы меня не был рядом постоянно?
   - Было бы трудно, - сказала Лисс. - Эй! Ребята! Это трехчасовой! Новички приехали!
   - Ура!!! - воскликнул Рено и кинул лопату на снег.
   Поезд остановился у поворота, открылась железная стена-дверь вагона, и оттуда вышли одна за другой около двадцати человек и направилиись к ним. Железнодорожники сложили инструмент и ждали.
   Постепенно гости приближались. Была видна развязная походка, массивное сложение - теперь не было сомнений в том, что они переведены с виадука и когда-то сидели в тюрьме и вкалывали на каторге.
   У Аарона сердце упало. Теперь им точно не ждать спокойной жизни, эти буяны приложат усилия, чтобы всех, кто слабее их, сжить со свету. Особенно Аарон беспокоился за Лисс. Что им стоит напасть на девушку, которая и весит так мало, что Аарон свободно поднимал ее и таскал под мышкой? Да раз плюнуть!
   Амбалы тем временем пришли и выстроились в шеренгу напротив железнодорожников. С ними был Бэзил Рэй. Тяжело пыхтя, он прошелся между двумя шеренгами и сказал:
   - Итак, это наши новые рабочие.
   Железнодорожники молча смотрели на новичков. Один из них уныло покосился на Аарона и сплюнул. Аарон поежился. Не хотелось бы ему попасться под горячую руку такому типу.
   Бэзил тем временем указал прибывшим на гору инвентаря, уже ждавшую их, и удалился, тяжело шаркая по снегу мясистыми ногами в добротных, но старых сапогах.
   Тот, что странно косился на Аарона, теперь перевел взгляд на Рено - он испуганно глянул на Лисс. Она пожала плечами и взялась за лопату. Странный тип недовольно хрюкнул и тоже принялся за работу.
   Вскоре после этого объявили перекур, и все железнодорожники сели обедать и курить. Этот тип устроился рядом с Лисс и навалился на нее всем своим весом, казалось, совершенно ее не замечая. Кое-как выбравшись из-под его туши, она отодвинулась и закурила папиросу. Только тут амбал заметил ее, сообразил, что произошло, и, к великому удивлению Лисс, буркнул:
   - Извини.
   И с этими словами он протянул ей кусок хлеба с сырной коркой. Лисс с удивлением посмотрела на него, однако приняла презент и стала есть. Потом порылась в сумке и дала громиле побитое красное яблоко.
   - Меня зовут Лисс Готье, - сказала она.
   - Тревор Даллас, - ответил он, - А ты, кажется, Аарон?
   - Откуда ты меня знаешь? - настороженно спросил Аарон. Тревор махнул рукой:
   - Я и мамашу твою знал... довольно близко. Ее звали Роза?
   - Роза, - кивнул Аарон.
   - Ты - мальчик без пальца из приюта Святой Анны в десяти милях к югу от Мельбурна.
   Он тяжело вздохнул и закурил. Аарон ничего не понимал.
   - Откуда ты знаешь имя моей матери? Откуда ты меня знаешь?!
   Тревор ничего не ответил. Лисс посмотрела на его здоровенную грубую руку, на лохматую голову. Сложением он напоминал гориллу из книжек дяди Мо, лицо же было изуродовано чудовищным шрамом и ожогом во всю правую половину лица. Темные глаза смотрели из-под складок тяжелых век устало и даже как-то жалобно. Лисс смутно чувствовала что-то сродни симпатии к нему, хоть и знала его всего пять минут и не слышала о нем ничего, кроме имени.
   - Какая к чертям разница? - спросил он безразлично, - С тех пор, как твоя мамаша умерла, лет девятнадцать прошло, а ты меня тут будешь допрашивать. Покурили - и баста.
   Он поднялся.
   - Ты работал на виадуке? Недалеко от нашего дома, так? Ты там ее узнал?
   Тревор измотанно глянул на юношу.
   - На виадук меня перевели после ее смерти. До этого я жил припеваючи...
   Больше от него ничего нельзя было добиться.
  
   К утру Бэзил, крайне редко выходивший из своего дома, вновь показался на железной дороге. Он постоянно кашлял, и Аарону было жаль его, хоть он и знал, что просто-напросто не в праве жалеть врага своих друзей. Но, слыша сухой, надрывный кашель Бэзила Рэя, видя его грузную походку и толстые пальцы, неловко кутающие плечи в шерстяной шарф, Аарон представлял себе Миллисент, подающую чай отцу. Отцу, в грешках которого она - молодая, добрая, красивая - повинна не была. И как она говорит ему что-то, и просит не волноваться, и утешает младшую сестру, которую снова поколотила банда Кларка. И ему становилось вдруг так жалко этого противного ему, никчемного, несчастного человека, что он уже не думал о том, что это - Бэзил Рэй, начальник по строительству железной дороги и главный враг для всех железнодорожников.
   - Чего это ему понадобилось? - настороженно спросил Рено у Лисс, глядя на Рэя, который, собираясь начать речь, зашелся в приступе кашля.
   - Сейчас покряхтит и скажет, - степенно ответил кто-то, Мари уставилась на Рэя запавшими глазами.
   - Думаешь, что-то серьезное? - спросила у нее Лисс.
   - Потщем я снаю, - прошелестела Мари, - Мне главное, штопы он никого никуда польше не пе'еводил. Мне нушно поплише к дому `апотать, а то я до дома ветще'ом доходить не шмогу, а меня дети дома штут.
   Мари всегда была разговорчивой, это ее качество осталось при ней даже тогда, когда три года назад зубы внезапно начали один за другим крошиться и выпадать из ее пересохшего рта, вероятно, из-за нехватки витаминов. Говорила она быстро, много, и те, кто не знал ее достаточно долго, могли даже подумать, что она говорит не по-английски. Но Лисс знала ее с первых дней работы здесь, и уже не помнила тех времен, когда у Мари все зубы были на месте.
   - Аарон! - крикнула Лисс. Юноша подошел к ним.
   - Есть предположения, что старому черту от нас понадобилось? - Аарон промолчал. Лисс заметила, что его страшно бесило, когда Рэя называли "старым чертом" или "кровососом". - Левша! Ау? - Рено помахал рукой перед носом Аарона. Внезапно приступ кашля у Бэзила Рэя кончился, и он начал:
   - В связи с тем, что мы ради скорого и недорогого завершения работ над этой дорогой перегнали сюда рабочих с виадука, денег нам теперь нужно будет слишком много, чтобы сохранить зарплату прежней... - В толпе недовольно загудели. - То есть, при таких затратах никакие изменения не имеют дальнейшего смысла, из чего я могу заключить, что ежедневная заработная плата ваша с сегодняшнего дня с шести долларов уменьшается до... - он поднял глаза, которые, по странной привычке, всегда устремлял на мысы своих сапог, посчитал что-то в уме, кивнул самому себе и заявил: - До двух.
   В толпе послышались возгласы возмущения, такие явные, что Рэй вспыхнул, будто его обвинили в чем-то настолько низком и отвратительном, чего он сам и вслух произнести не мог.
   - Да мы на виадуке получали четыре! - услышала Лисс гудящий бас кого-то из новых.
   - Я все сказал! - ответил Рэй, топнув пухлой ногой.
   Лисс стояла бледная, как смерть. Аарон сперва просто смотрел, как ее глаза начинают поблескивать от наворачивавшихся слез, а затем прошипел: "Ну уж нет!" и кинулся прямо к Рэю.
   - Черт тебя побери, безмозглый шпрот!!! - закричал он, хотя еще минуту назад хотел заступиться за него, - Понимаю - я! Я живу для себя на те гроши, что ты мне здесь платишь, кое-как перебиваюсь! Но мой лучший друг, черт возьми! Лучший друг!!! - Аарон кричал на него так неистово, так запальчиво, что тот лишь ошарашено попятился подальше от него. - Моему лучшему другу приходится кормить отца-пропойцу, трех братьев, мать, дядю и чахоточную сестру!!! Нечего есть, а дома - семь ртов по лавкам, и всех нужно кормить на два доллара в день!!! - он схватил его за грудки и, уже не помня себя, воскликнул: - Скажи мне, тупорылый, неужели ТЫ смог бы кормить семерых хотя бы на шесть долларов в день и выжить самому?!
   Он сперва смотрел ему в глаза, надеясь найти там остатки совести, но он их не увидел и отпустил Рэя.
   - Идите за мной, мистер Парк, - сказал Бэзил Рэй, подозвал одного из
   новых, и тот пошел вслед за Аароном, подталкивая его в спину.
   Лисс стояла на месте, потрясенная до такой степени, что не могла вымолвить ни слова. Слезы катились по ее лицу и оставляли на щеке влажный след, леденеющий на лютом морозе.
   - Безнадежное создание, - услышала она чей-то голос.
   - Работайте! - крикнул через плечо Рэй, уходя в сторону поселка.
  
   Больше в этот день Аарон не появлялся, домой Лисс собралась идти одна. Она уже укуталась в шарф и закинула на плечо котомку, когда ее окликнули:
   - Лисс! Подожди.
   Она оглянулась. К ней подошел Тревор. Лисс передергивало всякий раз, когда он смотрел на нее, а уж когда этот странный тип положил свою тяжеленную руку на ее плечо, она и вовсе едва не упала - то ли под тяжестью ручищи Тревора, то ли со страху у нее ноги подкосились. Она не сомневалась в том, что он совершенно безопасен, полностью ему доверяла, доверяла настолько, что сама себе удивлялась, но все же проще было говорить с ним, не видя его лица, и желательно - на расстоянии чуть больше его вытянутой руки.
   - Что такое? - спросила она, стараясь сделать лицо как можно более беспечным.
   - Ты живешь в десяти километрах отсюда, так?
   - Да.
   - У меня пока нет своего дома, я хотел попросить тебя помочь мне... Нужно где-то переночевать, но ты понимаешь, с такой рожей никто не пустит. Глупо, конечно, тебя об этом просить, но мне действительно не к кому обратиться. Аарона я бы не попросил, даже если бы сегодня не произошло всего этого...
   - Ты про заварушку с Бэзилом Рэем? - спросила Лисс, - Аарон - скандальный парень, всегда таким был. Но все же откуда...
   - Так ты позволишь мне переночевать у тебя?
   Лисс задумалась. Безусловно, Аарон убил бы ее, если бы узнал, что она собирается пустить переночевать у себя странного громилу-тюремщика, с которым она знакома всего лишь день, да к тому же, неизвестно как связанного с Розой Парк и совершенно не желавшего говорить, откуда ее знает. С другой стороны...
   Лисс не понаслышке знала, что такое ночевка на улице. Когда она только приехала сюда, ей тоже было негде жить. Лисс появилась в поселке, где теперь жила, без гроша за душой, и целый месяц ей приходилось ночевать у кого придется - то у друзей железнодорожников, то в заброшенных сараях. Однажды Лисс постучалась в дом какой-то семьи, ее впустили, накормили и позволили переночевать.
   Девушке постелили на полу в отдельной комнатушке, спала она с открытой дверью. Среди ночи она вдруг услышала чье-то тяжелое дыхание. Она подумала сперва, что это собака, но это оказался старший сын хозяйки, которая на утро так и не узнала, что делал ее сын ночью в комнате, где спала их случайная гостья...
   Лисс этот случай не воспринимала слишком серьезно, собственно говоря, глупо было рассчитывать, что ее пустят в дом бесплатно. Она и не поняла толком, что произошло, только простыни были в крови, но хитрый сын хозяйки согнал Лисс с кровати, заменил ей белье и велел помалкивать. Лисс тогда решила, что он - дебил. Где же смысл рассказывать кому-либо об этом? Ни репутация проститутки, ни побои от этого парня ей нужны не были. Следующую ночь после этого Лисс провела в сугробе, больше не рискнув идти в какие-нибудь дома. Утром она очнулась в доме Рено. "Дура, - сказал он тогда, - Идти, конечно, далеко, но лучше бы ты переночевала у меня. Благо, мой друг из той деревни тебя нашел".
   Все ужасы сна на морозе, даже не считая смертельного риска, Лисс помнила и не могла оставить Тревора на улице. Он, конечно, не хрупкая четырнадцатилетняя девочка, и попроситься на ночлег для него не опасно. Другое дело - его внешность. Ведь Тревор был совершенно прав - с таким лицом (если это можно было назвать лицом) все двери были для него закрыты. В церковь бы его не пустили. Лисс ночевала пару раз в церкви, но сильно сомневалась, что лицемерные попы возьмут такого дьяволоподобного амбала переночевать в святой обители.
   - Пошли, - сказала она.
   Пока они шли, Тревор снял котомку с плеча девушки и взвалил на себя.
   - Ты, видно, не раз ночевала на улице, - сказал он.
   - С чего ты взял? - спросила Лисс.
   - Просто так ты бы меня не приняла. Ты, наверное, и Аарона часто выручаешь?
   - Иногда он ночует у меня, хотя ему есть, где жить. В такие дни мы спим в одной кровати, потому что у меня дома холодно, даже когда горит камин.
   - Расскажи-ка мне про него. Я видел его один раз, и ему тогда не было года. Хочется узнать, каким он теперь стал.
   Лисс вздохнула, подумала минуту, потом сказала:
   - Аарон - славный парень. У нас таких, кроме него, нет. Знаешь, он смеется - и потом еще очень долго слышишь его смех, даже когда его уже давно и рядом нет. И дурные мысли в голову не идут. Если бы мне предложили огромные деньги, такие, на какие я могла бы обеспечить спокойную старость родителям и дяде, вырастила бы братьев и вылечила сестру, в обмен на обещание забыть ко всем чертям имя Аарона Парка, я бы ни за что не согласилась.
   - Даже так?
   - А ты видел, что сегодня произошло? Он ведь положил глаз на дочку Рэя, а после такого он на нее может рассчитывать с таким же успехом, как на то, что у него вырастет новый палец.
   - Ему нравится дочка Рэя, а спит он с тобой в одной кровати?
   Лисс удивленно посмотрел на Тревора и сказала так, словно то было само собой разумеющимся:
   - Так холодно же! Ложимся и спим. Как щенки греются, знаешь?
   - Знаю.
   - Вот.
   - А ты наивная, - усмехнулся Тревор.
   - Мы пришли. Идем, я сейчас помру от холода.
   Они вошли. Лисс раскурочила кровать, закиданную всякими тряпками, устроила Тревору постель на полу, поближе к камину, дала ему сухарь и кусок жилистого холодного мяса, поджаренного утром. Потом взяла свой ужин, сняла пальто, зарылась в груду тряпок на кровати и задула свечи. Минут пять слышалось равномерное чавканье, а затем и оно стихло, и через некоторое время были слышны только тихое посапывание Лисс и приглушенный храп Тревора.
  
   - Утро доброе, - сказала Лисс, надевая пальто. Тревор завтракал припасенным сухарем.
   - Доброе, - ответил он. Потом посмотрел на Лисс и усмехнулся: - Ты, видимо, удивлена, что я тебя не тронул, - сказал он, - Признайся, стесняться ни к чему. Тебя ведь это очень удивило, так? - Лисс кивнула. - Ну, я объясню тебе. Если бы мне было столько лет, сколько тебе, я бы совершил ошибку, ведь лет так восемнадцать назад я понял, что за ошибки платят очень дорого. Многие из таких, как мы, появились из-за такой ошибки. А ты, я вижу, славная девушка, и я вряд ли смог бы испоганить тебе жизнь.
   Лисс улыбнулась, и они отправились на работу.
   Им повезло, они успели запрыгнуть на товарный поезд, и через двадцать минут уже были на месте.
   Осмотревшись и начав работать, Лисс поняла, что Аарон вряд ли пристукнет ее за то, что она взяла Тревора переночевать у себя дома, потому что Аарона на рабочем месте не было.
   - А где Аарон? - спросила Лисс у Рено. Тот пожал плечами.
   - Ш утра не появлялся, - сообщила Мари.
   - И, думаю, не появится, - сказал Рено, - Троглодит такого не прощает. Или, нет. Не троглодит... Как там он его называл? Тупорылый... Безмозглый шпрот...
   Лисс оцепенела. Кажется, только сейчас она осознала весь ужас произошедшего. Аарона больше не будет ни на перегоне, ни в ее доме - он просто-напросто не вернется - или... Не стоит паниковать... Или самое время. Аарон не вернется. Вряд ли он сейчас у себя. И вообще на этой дороге - вряд ли.
  
   Глава 5.
  
   Вечером тридцать первого декабря в дверь Лисс постучали. Девушка, недоумевая, кому она могла понадобиться в такой час, вышла на порог и увидела Мари, Тревора и Рено.
   - С новым годом! - крикнули они хором и протянули ей коричневый сверток, пахнущий гуталином. Лисс растерянно приняла сверток и сказала:
   - И вас... Но... Что вы тут делаете? Заходите, раз пришли! Заходите!
   Лисс приготовила праздничный ужин - картошку с салом - только на себя,
   но друзей это не особо обеспокоило - Мари принесла с собой картошки в фольге, Тревор - уже остывшую отварную курицу, у Рено припаслась бутылка
   самогонной водки.
   - С голоду не помрем, от холода не окочуримся! - заявил Рено. Мари и Лисс уже расставляли скудный запас посуды прямо на доске, положенной на кровать - смысла расставлять еду на трехногом столике не было, поскольку в комнате Лисс был только один стул. Они сели и выпили по стопке водки.
   - Ш новым годом! - сказала Мари. Они чокнулись, выпили по второй и принялись за еду.
   Лисс внезапно опустила голову и задумалась.
   - Што шлущилось? - участливо спросила Мари.
   - Жаль, Аарона нет, - сказала Лисс. Мари положила ей руку на плечо.
   - Не пе'ешивай, - сказала она, - Я уве'ена, он объявится.
   - Хотела бы я быть такой же оптимисткой, как ты, Мари, - сказала Лисс и посмотрела на часы: - Осталось пять минут до полуночи.
   - Благослови господь нашу скудную трапезу, - выдал Рено, язык которого уже понемногу заплетался, и поднял рюмку.
   В свертке Лисс обнаружила новые сапоги, очень скромного фасона, темно-серые, но сделаны были на совесть, и, что самое главное - подарены лучшими друзьями.
   Ровно в полночь они опорожнили бутылку и смели остатки еды со стола, после чего разомлели и легли спать, пока действие спиртного было еще свежо, и холода они не чувствовали.
  
   Утром они отправились на работу вчетвером. Бэзил Рэй предлагал железнодорожникам семидневный отдых с Рождества до первого января, но в этом случае встретить праздники было бы не на что. Говорят, сам Рэй, как и весь проект, был на мели, и никто не желал рисковать, как Аарон, требуя вернуть прежнюю зарплату.
   Вскоре после Нового года Лисс отправилась к Рэю. Она не знала, где он живет, но отловить Кларка у станции больших трудов не составило, а уж он точно знал, как найти дом Рэев.
   - Показать-то я тебе покажу это проклятое место, да только не советую я тебе связываться с этим Рэем, ты же его знаешь.
   - Лучше, чем ты можешь себе представить, - подтвердила Лисс, - Но у меня срочное дело. Кроме него никто мне теперь не скажет, где Аарон.
   - Я скажу. - Лисс широко раскрыла глаза. - Аарона перевели, он теперь далеко.
   Сердце у Лисс упало.
   - Это я и так знаю, - сказала она, - Я хочу знать, куда именно.
   - Ну, если ты полагаешь, что крокодил расскажет тебе, куда он задевал того, кто назвал его безмозглым шпротом и кем-то там еще, то вот его дом. И пуха, ни пера!
   - К черту, - сказала Лисс и постучалась в дверь. Ей открыла служанка с длинными светлыми косами и в простеньком платье.
   - Я к мистеру Рэю, - сказала Лисс.
   - По какому делу? - живо спросила девушка.
   - По делу Аарона Парка, - ответила Лисс зачем-то, не ожидая, что служанке это о чем-нибудь говорит.
   - Аарон! Этот красивый паренек, приходивший в наш дом пару месяцев назад? Он еще говорил о каком-то своем друге по имени Лисс Готье... Да, очень милый юноша этот Аарон. Его к нам недавно снова приводили, но я не слышала разговора.
   Теперь Лисс поняла, что девушка, хоть одета просто и дверь открывала сама, вовсе не служанка, а старшая дочь Бэзила. Если бы Аарон был здесь, Лисс бы ему непременно сказала, что он нравится мисс Рэй, но возможности такой у нее не было.
   Миллисент провела ее в комнату, где сидел ее отец, и вышла.
   - Ну? - спросил Бэзил Рэй.
   По его голосу Лисс поняла, что он не в настроении, и вряд ли можно просить о том, чтобы Аарона вернули.
   - Я хотела спросить вас... Аарон Парк - он...
   - Он в двадцати милях к северу отсюда. Там строится новый виадук.
   У Лисс задрожали губы.
   - Стервятник! - крикнула она и отвернулась, закрыв лицо руками, зажав
   ладонью рот, чтобы не завыть от злобы и отчаяния, внезапно сдавивших ее сердце.
   - Да, я-то думал, ты будешь умнее и промолчишь, тогда ты, возможно,
   попала бы к нему, но, знаешь, и меня возможно разозлить! - судя по выражению лица Бэзила, он действительно был зол, как никогда, и надежда даже на то, что ей позволят перейти к Аарону, была уже совершенно нелепой.
   Лисс зло посмотрела на него, плюнула на пол и вышла.
   Она шла по улице, из-за угла с криком: "Ну, что?" выскочил Кларк. Он бежал за ней, но ей не хотелось ничего говорить.
   Вернувшись, она отчего-то надеялась встретить Аарона, но увидела только Тревора, Рено и Мари. И в этот момент окончательно поняла - Аарон не вернется.
   - Где он? Ты узнала? - Рено подскочил к ней первым, за ним потянулись остальные. Лисс слегка пошатнулась, ее подхватили чьи-то руки, она села на снег и уставилась в пустоту, не обращая внимания на крики железнодорожников. Она крепко сжала зубы, а из ее горла вырвался короткий, пронзительный стон, похожий на вопль расстроенной скрипки. Если бы она попридержала язык за зубами, она бы отправилась к Парку - а теперь... Лисс никогда не чувствовала такой дикой, удушливой досады.
   - Виадук... - прошептала она. Толпа испуганно загудела, кто-то вскрикнул.
   - Черт подери этого невозможного блохастого парня! - закричал Тревор, все это время именно он держал Лисс за плечи, очевидно, именно он подхватил ее, когда она падала, сейчас он резко поднялся, отпустив ее плечи, но своей силы он не рассчитывал, и Лисс едва не упала лицом в снег, но ей было уже все равно. Кто-то сунул ей в рот сигарету, потом какая-то добрая душа дала маленькую флягу с дешевым виски. - Черт возьми, он как его тронутая матушка! Не умеет держать себя в руках!!!
   Тревор так грязно ругался, что уши вяли даже у железнодорожников, которые выросли в самых грязных подворотнях этого городка. Лисс слегка покачивалась, как подрубленная осина, чудом удерживающая равновесие только потому, что все еще не может определиться, в какую сторону упасть, хотя это и не имело никакого значения.
   - Он так и шкашал? - спросила Мари. Лисс слабо кивнула.
   - Плохо дело, - заметил Рено, - Мы должны навестить его. Он ведь сказал, где это?
   - Двадцать миль к северу, - сказала Лисс, вытирая глаза.
   - Сегодня же вечером возьмем повозку и поедем к нему! - сказал Рено, поднимаясь с колен, - Навестим его, уверен, ему сейчас туго приходится!
   - Так-таки и есть у нас время! - рассерженный бас Тревора выделялся среди одобрительного гула. - Ты так уверен, что Рэй нас отпустит?
   - Плевать я хотел на крокодила! - сказал Рено, - Я навещу Аарона.
   - Я тоше, - сунулась Мари.
   - Лисс! - Рено снова сел рядом с девушкой, - Ты как?
   Лисс шмыгнула носом.
   - Мне добираться до дома отсюда - десять километров. Сомневаюсь, что это возможно.
   - Отсюда мы поедем на извозчике.
   - А обратно отсюда она до дома как будет ночью, по морозу ковылять? - закричал кто-то. Рено бессильно опустил руки.
   - Се ля ви, - сказал он и взялся за лопату.
  
   Глава 6.
  
   Рено и Мари действительно побывали у Аарона. Утром они наскочили на Лисс и буквально засыпали ее рассказами о том, что происходит на виадуках. Получают там немного больше, чем здесь, но, по словам Аарона, труд совершенно непосилен. Шутка ли - строить арочную конструкцию над огромной пропастью. Причины бояться виадука действительно были.
   А соседство! Рено сказал, что Аарон - самый молодой из работников на той части железной дороги. Остальные - амбалы, не уступающие в габаритах и бойцовом нраве их Тревору.
   Сам Тревор слушал все эти мифы, зевая и попыхивая папиросой. Ему виадук не был в новинку, да и все эти прелести жизни он уже испытал на себе. Но Аарон был, в отличие от Тревора, давно уже не новичком на перегоне Сесиль, и его участь волновала железнодорожников превыше всего.
   Лисс трудно было слушать это все, но не могла же она просто так отвернуться и уйти, когда рассказывают о том, что сейчас с Аароном. Мари болтала, как заведенная, ее шепелявость ей ничуть не мешала. Лисс представляла, как Аарон вчера вечером также трещал с Рено и Мари, рассказывал им вот так о том, как ему живется там, куда он попал теперь.
   Наконец, Мари упомянула Лисс, и девушка, все это время погруженная в свои мысли, резко подняла глаза на Мари.
   - Он шкашал, што шалеет, што ты не п'ишла, гово'ил, што шкущает.
   - Просил передать, чтобы ты не мучилась, пытаясь к нему прорваться, потому что Бэзил очень хорошо отыграется на тебе. Он не может запретить тебе отправляться куда-либо в твое нерабочее время, но отомстить тебе он попытается, и это очевидно. Так он сказал. Все время говорил, как хотел бы тебя видеть. И еще просил тебя передать кому-то вот это. Нам он запретил читать, и я не мог не послушаться. Еле уговорил Мари отстать от меня с просьбой открыть это. Говорит, ты поймешь, кому это отдать.
   Рено протянул Лисс конверт, на котором карандашом была выведена буква "М". Мари смотрела на конверт так, словно это была сочная куриная ножка. Лисс кивнула. Аарон не ошибся, она отлично знала, кому отдать конверт.
   - Отк'ой, Лисс, пошалуйста! - взмолилась Мари, но Лисс уже убрала конверт в карман пальто.
  
   Во время перекура, пока все обедали, Лисс побежала в город. Она легко отыскала дом Рэев, встала возле двери и задумалась. Отдать в руки Миллисент эту записку? Лисс ни разу в жизни не задумалась о том, что возможно что-то между ней и Аароном, но, как ни крути, Миллисент эта мысль вполне может прийти в голову, и вряд ли Аарон будет доволен ей, если Миллисент заподозрит их в чем-то. Несколько минут Лисс старалась придумать что-нибудь. Кинуть записку в окно - большой риск, в друг прочитает Бэзил, да и любой другой член семьи? Спасение показалось из-за угла через минуту - маленькая девочка шла по улице, теребя в руке монету, очевидно, шла в лавку за хлебом. Лисс свистнула и поманила ее к себе.
   - Слушай сюда. Хочешь сладкого? - Девочка кивнула. - Вот. Бери деньги, а ты сейчас позвонишь в дверь и скажешь, чтобы позвали Миллисент Рэй. Ей лично в руки отдашь это.
   Лисс дала девочке три медяка и конверт, подтолкнув ее в спину. Сама Лисс притаилась за углом и наблюдала за тем, как девочка постучалась в дверь, служанка открыла, через минуту скрылась в доме, потом вышла Миллисент и с удивлением посмотрела на девочку. Та отдала ей конверт и убежала. Миллисент, не входя в дом, распечатала конверт, ее глаза торопливо забегали по строчкам.
   - Милли! - послышалось из дома, - Закрой дверь!!! Сквозит же!
Миллисент не обратила на это внимание. Чем дальше она читала, тем больше загорались гневом ее глаза. В конце концов, она порвала листок на сотни мелких кусочков, порвала так яростно, словно в письме Аарона было страшнейшее из оскорблений, хотя Лисс сильно сомневалась в том, что такое возможно.
   Обрывки письма разлетелись по ветру, не успела за Миллисент хлопнуть дверь, как один из обрывков опустился прямо на ладонь Лисс. Она посмотрела на него, хотя глупо было надеяться на какую-либо зацепку на таком обрывочке. Лисс посмотрела на него. "Твой Аарон" - прочитала она.
  
   Шли дни, и Лисс казалось, что она пребывает в постоянном, непрерывном трансе, она занималась обычными делами, ходила по утрам на работу, закладывала балласт, курила и скребла по полкам в поисках съестного - все делала машинально, просто потому, что привыкла. Все ее мысли были заняты письмом, которое передал Аарон. Рено сказал, что там, где Аарон сейчас работает, нет почты, поэтому никаких весточек он присылать не сможет. Как же Лисс хотелось прогулять хоть один день работы, чтобы вырваться к Аарону, но если не отработать день, то... Бог с ней, с едой, но на извозчика денег не будет, а уж поголодать день - не проблема. Но возможности не представлялось. Работа на железной дороги была для тех, кто сам может отвечать за себя.
   Рабочий день был ограничен, оплата выдавалась ежедневно, и если работник приходил рано, получал дополнительные гроши, позже - с него снимались какие-то деньги, а к концу дня железнодорожники забирали свою выручку. Так что было большой удачей попасть на поезд вместо того чтобы идти пешком, а уж прогул был совсем невозможен.
   Злополучное письмо не давало Лисс покоя, не шло из головы - любое предположение казалось ей сущей глупостью, но что, черт возьми, могло быть в
   этом письме такого, что так задело Миллисент?
   Пока Лисс ломала голову, время шло, земля постепенно оттаивала. Наступала весна. И весной, когда последний снег уже почти сошел, и черная влажная земля начала копить тепло, произошло то, чего так недоставало, что было так нужно, чтобы очнуться от зимней спячки. Вернулся Аарон.
   Лисс, как обычно, работала, когда услышала, что к стуку лопат начали примешиваться какие-то разговоры, порой - возгласы, в конце концов все это переросло в гул, словно гудел пчелиный рой. Она вонзила лопату в землю, повернулась и едва не закричала от неожиданности, изумления, от этой внезапно обрушившейся на нее лавины чувств, когда увидела направляющегося к ним Аарона с котомкой, перекинутой через плечо. Он улыбался и шел прямо навстречу Лисс. Она подбежала к нему, и они оба стояли, глядя друг на друга и улыбаясь, а потом Лисс обняла его со всей силой, на которую была способна.
   Они сели, достали папиросы. Ни Лисс, ни Аарон не вымолвили ни слова. На Аарона налетели друзья, расспрашивали, трепали его волосы, смеялись. Аарон молчал и улыбался, а Лисс смотрела на него. За это время она почти забыла цвет его глаз.
   - Ты как? - спросила она. Аарон затянулся.
   - Как видишь, жив, - сказал он, - А остальное - дело наживное, и лишнее тому доказательство - что я пришел.
   - Так значит, ты вернулся?
   - Вернулся. Не знаю даже, как так вышло. Просто за мной пришли и сказали, что я возвращаюсь домой. Не иначе как ты передала мою записку именно тому, кому нужно.
   Лисс наклонилась к его уху и сказала:
- Она ее порвала.
   Аарон уставился на нее.
   - То есть? Ты хочешь сказать...
   - Порвала и развеяла по ветру. Вот что осталось.
   Она показала ему клочок письма с надписью "Твой Аарон". Юноша схватился за голову.
   - Не может быть... Не может быть... - приговаривал он.
   - Что там было написано? - спросила Лисс без всякой осторожности.
   - Я сказал... Я просил... Господи, что ее оскорбило?! Я же ничего, ровным счетом ничего не написал, что могло бы ее обидеть!
   - Что именно ты написал? - настойчиво спросила Лисс.
   - Я говорил ей, что скучаю. Говорил, что там, на виадуке, у меня никого нет, и что я хотел бы увидеть ее, что если она каким-то образом уговорит своего отца вернуть меня, мы сможем увидеться...
   - Я, кажется, догадалась... - Аарон посмотрел на нее. - Она подумала, что ты пользуешься ей, чтобы удрать с виадука. - Аарон в бессилии опустил свою голову и закрыл лицо руками. - ...Но, в таком случае, как ты оказался здесь? Раз она зла, почему не отомстила тебе, почему не воспрепятствовала твоему возвращению?
   - Видимо, хотела сказать мне "Подавись!", - сказал Аарон и бросил окурок на землю, яростно втерев его ногой в грязь.
   Лисс молчала. Аарон поднялся и пошел в сторону города. Лисс пошла за ним.
  
   Аарон долбил в дверь Рэев, но никто не спешил открывать. В конце концов, Лисс, спрятавшаяся за тем же углом, что и в прошлый раз, увидела, что в окне показалась белокурая голова. Через минуту дверь отворилась. На пороге стояла Миллисент.
   - Что тебе нужно? Тебе мало того, что ты вернулся? - холодно спросила она.
   - Ты же прекрасно знаешь, что я просил тебя помочь мне, потому что хотел увидеть тебя! Я могу стерпеть виадуки, могу стерпеть любой мороз и
   голод, но вынести жизнь без тебя - это выше моих сил!
   Миллисент эти слова не растопили.
   - Я тебе не верю, - сказала она и захлопнула дверь.
   - Милли! Открой! Миллисент!!! - Аарон барабанил в дверь кулаками, но на этот раз это не привело ни к чему. Наконец он повернулся лицом к Лисс.
  
   Однажды Лисс гуляла по городку. Было лето, и она больше гуляла, чем работала. Кому же хочется работать летом? И Лисс не хотелось. Конечно, приходилось голодать, но когда целыми днями мотаешься черт знает где, не особенно думаешь о еде. По крайней мере Лисс была из тех людей, каким не стоило труда променять еду на свободу.
   В тот самый день, когда Лисс не пошла на работу, она и встретила Джека. Джек был из таких людей, каким Лисс не могла доверять, но отлично понимала, что ее тянет к ним, как мотылька тянет к огню. Она любила опасных людей, потому что понимала их непредсказуемость и пыталась изучить их. Такие структуры своей мысли Лисс, конечно же, не познавала, у нее все было куда проще - она видела человека и хотела быть с ним или не хотела. Этим исчерпывалось все.
   Сейчас все, что она помнила о Джеке, было то, что он был ненормально красив. Так красив, что испытывать к нему чувства как к мужчине девушки, склонные влюбляться в красавчиков, не смели - он был для них даже не мужчиной, а скорее статуэткой, на которую просто хотелось любоваться. И Джек с мягким спокойствием принимал их немое восхищение.
   Но то - девушки, повторяю, влюбляющиеся в красавчиков. Они понимали, что Джек относится к совершенно иной касте. Другое дело - простые нищенки, которые вообще не умеют влюбляться. Лисс, например, не умела, по крайней мере, не пыталась раскрывать в себе подобного умения. И тут, вообразите, она идет по улице, яркий летний день, полная свобода, чистый воздух, солнце, радость переполняет - и тут к ней подходит незнакомый молодой человек и говорит:
- Мисс, не разрешите ли вы мне сопровождать вас?
   Никакой ревности со стороны здешних красавиц ей не пришлось терпеть, но, все же, те немногие, кто видел Джека, идущего под руку с Лисс, долго еще недоумевали - грязная, нищая девочка со спутанными волосами и щеками, вечно запачканными сажей, и ОН!
   - Почему ты ко мне тогда подошел? - постоянно спрашивала Лисс, но Джек каждый раз отвечал одно и то же:
   - Потому что увидел, какая красивая девушка идет по противоположной стороне улицы.
   Лисс исподлобья смотрела на Джека. Если этот человек и считает, что может над ней издеваться, то пусть издевается. Она, кажется, так его любит, что может простить ему любые издевательства. Пусть себе смеется, главное, что он рядом. Лисс либо хотела быть рядом с людьми, либо нет.
  
   - Поедем со мной! - умолял Джек. Странно было видеть его умоляющим, - У меня будут деньги, чтобы содержать нас двоих. Мой дядя умер, теперь мы сможем жить вдвоем.
   Кажется, именно в этот момент Лисс покинуло желание изучать это причудливое создание по имени Джек. Покинуло так же просто, как однажды пришло.
   - А моя семья? - спросила Лисс недоверчиво.
   - Когда-то ты ела вдвое больше и работала в десять раз меньше, и твоя семья выживала. Неужели они теперь не смогут без тебя? Или ты недостаточно меня любишь?
   Лисс знала, что даже если бы он пообещал золотые горы ее семье, она не поехала бы с ним в Мельбурн. Но ответить на его вопрос искреннее "да" ей было стыдно, она сама не знала, почему. "Я люблю тебя. Но, кажется, недостаточно..." - ей так хотелось это сказать, но она промолчала.
   Джек уехал.
   Лисс навсегда запомнила те минуты. Она стояла на краю платформы, глядя вслед уносящемуся локомотиву, снег мелкими перьями вился вокруг нее, и все кругом было каким-то мышино-серым - и забегаловка, разбитая прямо на платформе, и запорошенные снегом крыши, и новенькие шпалы, и ее замерзшие, но не краснеющие на морозе, совершенно серые руки, и единственный человек, который остался на вокзале, помимо Лисс, державшийся в стороне, отвернувшись и крепко сжимая громоздкий серый чемодан.
  
   Глава 7.
  
   Аарон вышел на крыльцо, сладко потянулся и улыбнулся восходящему солнцу. День обещал быть хорошим.
   Собственно, каким еще может быть день после такой хорошей ночи? Вряд ли плохим. Конечно, обидно, что дочка хозяина свечной лавки познакомилась вчера вечером с Линдой, но с другой стороны - он, если призадуматься, немного потерял, даже учитывая то, в какой "милой" обстановке побеседовали Линда и дочка лавочника.
   - Эй, герой! Простудишься! - услышал он игривый голос, дверь приоткрылась, и смуглая худая рука втащила его в дом.
   В доме происходило примерно то же самое, что и обычно - Линда опрокинула его одной рукой на постель, с силой, на которую способно лишь одно существо на этом свете. "Знаешь ли ты, парень, хоть какое-нибудь создание на земле, которое было бы сильнее и безрассуднее влюбленной девушки? - постоянно спрашивал его молочник Роб, - То-то. Они, когда влюбятся, совершенно безумны".
   Аарон не чувствовал себя побежденным - он усвоил правило старого развратника Роба и понимал: вот он, главный признак того, что девчонка на тебе здорово помешалась.
   - Герой повержен, - заявила она и прыгнула на него. "Глупое создание!" - с нежной снисходительностью подумал Аарон, стягивая с нее так называемую одежду. Простые девчонки всегда нравились ему больше, чем наследницы купцов - лохмотья срывать было куда проще, чем сравнительно дорогие платья. Однажды, когда он переспал с дочуркой какого-то заезжего торговца, каких в этих местах было мало, тот здорово на него взъелся. Упаси боже - за поруганную честь дочери. Старому скряге было жалко платья, которое увлекшийся Аарон порвал "по чистой случайности". С девицей и тридцатью долларами пришлось расстаться, и Аарон до сих пор жалел о том, что ему пришлось долго и мучительно выплачивать деньги поднадоевшему купцу - за какую-то пресную ночку с этой смазливой девкой!
   Больше жаль было дочери хозяина свечной лавки, но ревнивые папины дочки - те, с кем Аарон никогда не задерживался подолгу. Вот Линда - другое дело. Это девочка, которую совсем не сложно полюбить. Но через месяц появилась Миллисент Рэй.
  
   Когда вечером Аарон увязался за Лисс домой, она по старинке спросила его, с чего это он вдруг решил у нее заночевать. Хотя ответ она прекрасно знала, и он заключался вовсе не в банальном "захотелось", которое выдавал ей Аарон. Просто ночевать ему было негде.
   Квартирку свою он снимал, и хозяйку Лисс видела лишь однажды. Этого "однажды" ей хватило, чтобы понять - Аарон находится в постоянной опасности, пока живет в этой квартире. Мадам Кори была длинной сухопарой старушенцией с немыслимой бородавкой над верхней губой, нижнюю же выпячивала так, словно ожидала, что эта бородавка вот-вот упадет ей в рот. Лисс каждый раз морщилась при упоминании имени мадам Кори, вспоминая эту бородавку, но Аарон, видимо, уже привык к ней.
   Привык он и к разнообразнейшим причудам этой злобной бабки. Но сейчас все было совсем по-другому. Вернувшись с виадука, Аарон узнал, что мадам Кори, едва узнав о его "ссылке", сразу же поселила в свой флигель кого-то другого, кто давал ей побольше денег. Аарона она не собиралась брать обратно ни под каким видом. "Ты - бездарный маленький мошенник! - вопила она, - Ты, жалкий калека, считаешь, что я возьму тебя назад после всех твоих задолжностей?!". Аарону хотелось кричать от негодования. Старуха лгала, задолжностей у него не было, и хотя он не был удивлен тому, что она вышвырнула его на улицу при первой же возможности, когда объявились те, кто мог заплатить хоть немного больше, чем он.
   Произойди такая история в любое другое время, он бы поселился у девушки, но сейчас-то девушки не было. С самого дня своего возвращения он ночевал у
   Роба, но сейчас, видимо, у того нашлись претенденты на ночевку получше.
   Они поужинали и тесно улеглись на кровати. Было темно - Лисс не затапливала печь, было уже слишком тепло для этого. Лисс улеглась на живот, отвернувшись от Аарона, и почувствовала на своей спине тяжесть его руки.
   - Тоска, - проговорил он.
   - Куда ты теперь? - спросила Лисс, уже проваливаясь в сон. - Где будешь
   ночевать?
   - Где придется. У Рено, у Роба, у тебя. Может, уговорю Тревора или Мари иногда давать мне ночлег.
   - Мари не пустит, у нее негде. А Тревор точно пустит. У него долг.
   - Ты о чем?
   - Я же ему давала у меня переночевать, - сказала она устало.
   - Когда?! - потрясенно воскликнул Аарон. Как и ожидала Лисс, он сразу же заподозрил неладное.
   - Да не дергайся ты. Ты же знаешь, я не спала ни с кем, кроме того гада, мамаша которого позволила мне ночевать в ее доме. Помнишь, когда мне было четырнадцать?
   - Нашла, кому врать, - сказал Аарон сердито, - Скажи еще, с Джеком у тебя ничего не было.
   - Не, не было, - буркнула она, - Он баптист. До свадьбы - ни-ни.
   Лисс и Аарон прыснули.
   - А с чего ему вдруг к тебе обращаться?
   Лисс села на постель и пожала плечами.
   - Не знаю. Просто он тогда еще не нашел себе дома. Вроде бы мы поладили. Только больно он скрытный. Мне вот интересно, откуда он знаком с твоей мамашей.
   - Да, интересно, - согласился Аарон. Лисс замолчала и спустя несколько минут услышало по-детски спокойное дыхание Аарона.
  
   Аарон проснулся первым, порылся в буфете и, наклонившись к Лисс, потряс ее за плечо и спросил шепотом:
   - Эй! Кашу варить на молоке или на воде?
Лисс вяло приподнялась, попытавшись разлепить глаза:
   - Где ты откопал молоко? - спросила она. Даже спросонья она знала, что молоком в ее доме не пахло уже несколько месяцев.
   - Где-где! Купил! - проворчал Аарон.
   - Ну так не задавай глупых вопросов, - сердито сказала Лисс и посмотрела на часы. Можно было бы поспать еще, но сон уже был сбит. Она поднялась и зевнула. Аарон уже приплясывал возле горелки, на которой плясала кастрюлька с кипящим молоком. Лисс вдохнула сладкий мягкий запах и сразу вспомнила, как пахли затылки близнецов. Она улыбнулась и, потерев ладони, уселась за стол.
   - Как давно я последний раз писала своей семье? - протянула она, спрашивая скорее саму себя, чем Аарона.
   - Почем мне знать, - ответил он, - Да, кстати...
   Он снял с гвоздя свое пальто, порылся в его карманах, достал что-то и протянул Лисс.
   - Что это? - спросила Лисс и взяла в руки чистый конверт, не запечатанный, не подписанный. Она открыла его и обнаружила вложенные внутрь новенькие марки. Она с восторгом разглядывала маленькие пестрые квадратики, потом подняла глаза на Аарона.
   - Где ты взял деньги? Это дорогие марки.
   - Я, между прочим, на виадуке жил точно на те же деньги, что и ты, хотя платят там больше.
   - А смысл?
   - Откладывал.
   Лисс засмеялась и обняла его.
   - Спасибо, Парк, от тебя, как ни крути, все-таки есть какая-то польза.
   - Благодарю покорно, - ответил он, наваливая в ее тарелку кашу и шлепая половником по ее лбу.
  
   Вечером Лисс сама предложила Аарону пойти к ней, но он отказался.
   - Из этой ситуации нужно как-нибудь выкручиваться самому. У меня уже
   появился один шанс на спасение.
   - Какого цвета волосы у шанса на спасение? - усмехнулась Лисс.
   - Не переживай, я не буду смотреть на локоны.
   - Утешил. Представляю, на что ты собираешься смотреть.
   На этом они расстались - Лисс побрела домой, Аарон отправился в поселок и пошел в знакомый переулок, свернув за дом Миллисент.
   Это было, наверное, самое бедное местечко во всем поселке. Не было ничего удивительного в том, что у Аарона было полно знакомых по эту сторону железной дороги близ перегона Сесиль.
   Аарон был из таких людей, которые всегда выбирали друзей только из тех, на кого мог рассчитывать, когда одолевали всевозможные житейские проблемы. Но сейчас у него была куда более трудная ситуация, чем обычно, а это означало, что друзья быстренько подожмут уши и спрячутся по углам, и винить их будет не в чем, потому что одно дело - дать приют на день-другой, и совсем другое - больше, чем на неделю. Аарону же требовалось никак не меньше месяца, чтобы найти в этой дыре лачугу для себя - и весь этот месяц он должен был хоть приблизительно знать, где ночует завтра. А друзья... У одного - семь ртов по лавкам, у второго - заразная болезнь, в дом не сунешься, у третьего - старики дома, нельзя беспокоить. И Аарон, мысленно перебрав всех своих знакомых, нашел только одного подходящего человека.
   - Жаклин! Жаклин, открывай!
   Дверь лачуги распахнулась. Огненно-рыжая девица в невыносимо тесном и грязном платье, пожалуй, довольно холодном для нынешнего сезона, облокотилась одной рукой о дверной косяк, другую уперла в бок.
   - Знала, что все-таки придешь, а то давно тебя не было слышно. - Она ухмыльнулась. Аарон терпеливо ждал, пока она его впустит, но, кажется, она не собиралась с этим спешить, хотя сама наверняка мерзла. - Должен же ты прийти, если уж Милли тебя отшила.
   - С чего ты взяла? - ответил Аарон как можно небрежней.
   - Не отшила - так отошьет, у тебя нет на нее шансов, или ты забыл, чей папаша отправил тебя на виадук? Так что правильно сделал, что пришел. Хотя немного не вовремя.
   Ее тон был не слишком приветливым, и Аарон решил для сокращения дистанции задать напрашивавшийся вопрос:
- Тебе не холодно в таком...
   Жаклин закатила глаза и распахнула дверь. С крыльца Аарон увидел койку, на которой сидел крайне недовольный бугай и теребил свою бороденку. Аарон виновато вздохнул и вновь перешел к делу.
   - Мне не к кому больше было обратиться.
   - Неужто тебе переночевать негде?
   - Мне жить негде. Кори меня выставила.
   Жаклин издала гортанный звук, похожий на стон раненой тигрицы.
   - Заходи.
   Они с Аароном прошли в дом. Бугай собирался что-то сказать, но Жаклин жестом велела ему замолчать и усадила Аарона за стол, налила ему водки.
   - Ты считаешь, моим клиентам понравится, что я живу с мужиком? - Аарону нечего было ответить. - Ты мозгами своими пошевели, я же без хлеба из-за тебя останусь! Почему ты не пошел к своей Лисс?
   - Потому что ее я напрягать не могу.
   - Великолепно! - закричала Жаклин, опрокидывая рюмку, - А меня - можешь!
   - Ты же знаешь, Лисс...
   - Я тебе все сказала, Парк! - воскликнула она, - Все, чем я могу тебе помочь...
   - Спасибо, не стоит утруждать себя, - сказал он и встал, направляясь к выходу. На крыльце Жаклин поймала его за рукав и чмокнула в щеку.
   - Не раскисай, Парк. Просто если ты поселишься у меня, я сама пропаду.
   - Что-нибудь придумаю, - сказал Аарон и ушел. Жаклин сплюнула и злобно посмотрела на сидевшего на постели амбала, заливавшего себе в глотку то, что она налила Аарону.
  
   Аарон нашел какой-то сарай, очевидно, раньше это был склад. Зайти не составило труда - ржавый замок был выломан с мясом, дерево вокруг него было попросту выбито. Он отворил дверь и вошел.
   Еще не стемнело, и можно было кое-что увидеть - конечно же, при открытой двери, поскольку окон в этой постройке предусмотрено не было. Какие-то
   коробки, ящики...
   - Сойдет, - сказал он вслух, расстелил в углу пальто и лег на него, поджав ноги.
  
   - Смотрите-ка, кто тут! Что будем с ним делать?
   Аарон с трудом разлепил глаза. Какие-то люди разгребали ящики, суетились возле сарая. Дверь была распахнута, и свет бил в глаза. Аарон поднялся и одел пальто.
   - Ты кто такой, парень? - спросил один из амбалов.
   - А вы? - спросил он недоверчиво.
   - Ты что делаешь в нашем сарае?
   - Не знал, что он ваш, - сказал он и собрался на выход, но его схватили за плечо.
   - Может, нам тебя проучить? Ты думай своей чертовой башкой, прежде чем соваться в чужие дома.
   - В вашем "доме" дверь была открыта! - сказал он сердито, и рука, державшая его, хорошенько его встряхнула.
   - Оставь парня, Дэн! - услышал Аарон знакомый голос и, к своему удивлению, увидел Тревора. - Идем, - сказал он Аарону, и они ушли.
   - Вы что, все вместе ночуете в этом сарае? - сказал Аарон через несколько минут молчания. Тревор покрутил пальцем у виска.
   - Вообще, это не твое дело, но тебе можно и сказать, что в этих ящиках - все, что мы наработали еще до каторги! И никому и в голову не пришло бы искать что-то в этих ящиках. Мы хранили все, что у нас было, в этом сарае, даже когда мы попались, этого никто не нашел. А теперь какой-то сукин сын шутки ради сломал замок, и нам придется все это тащить подальше.
   - Так значит, там деньги?
   - Не деньги, но барахлишко, которое каких-то денег стоит.
   - И зачем ты мне рассказал? - с каждой минутой Аарон все меньше понимал, что происходит.
   - Затем, что ты попросил, идиот! Тебе я, как ни странно, доверяю. Но я все же перестрахуюсь. Сколько тебе за молчание?
   Аарон понял, зачем Тревор вытрепал ему про наворованное добро своих друзей. Ему попросту хотелось помочь ему с деньгами, и это был просто повод. Другое дело - зачем Тревору понадобилось делиться с ним деньгами. Может, долги матери - они ведь были знакомы. Но Аарон не был уверен, что стоит вдаваться в расспросы, он и так уже слишком много спрашивает и узнает, а Тревор, как он уже успел заметить, парень раздражительный, и может передумать.
   - Можешь найти мне дом? - спросил он, - Денег не надо, просто подыщи мне лачугу.
   - В той части города живет старик, он сдает клетушку во флигеле, можешь пойти к нему, - сказал Тревор, - Зовут Хьюит, но учти, большего брюзги мир не видел.
   Аарон ничего не сказал, хотя про себя подумал, что нет ничего абсурднее, чем Тревор, говорящий о ком-либо "брюзга".
   Когда они дошли до места, Лисс уже работала - видимо, ей повезло с поездом. Увидев, что Тревор и Аарон идут вместе, она вопросительно уставилась на Аарона, и, едва Тревор отошел, подскочила к Аарону и начала допрос.
   - Он что, пустил тебя ночевать? Ты его спрашивал по поводу своей матери?
   Аарон рассказал ей о сарае, о награбленном добре, лежавшем в старых ящиках бывшего склада, о бывших каторжниках - дружках Тревора. С каждым его словом глаза Лисс все больше напоминали блюдца.
   - И надо было ему все это тебе выдавать, чтобы потом предлагать деньги за молчание?!
   - Сказал, что мне доверяет, но хочет перестраховаться, - пожал плечами Аарон.
   - Бред какой-то! - воскликнула Лисс. - Ты деньги-то взял?
   - Нет, но он сказал мне, где можно подыскать лачугу.
   Лисс облегченно вздохнула.
   - И почему они вообще живут здесь, если у них столько денег? Почему работают?!
   - Потому что, - со знанием дела сказал Аарон, - Если они не будут этого делать, то сразу будет понятно, откуда деньги, и им всем не избежать тюряги. И потом - знаешь, сколько их там? На всех выходит не так уж много денег.
   - Ты прав. Не так уж много, - послышалось за его спиной. Аарон
   обернулся и увидел Тревора. Аарон раскрыл рот. Сказать в свое оправдание было нечего. Но Тревор, кажется, не собирался орать на него или колотить. - Я удеру отсюда, как только деньги закончатся, и устроюсь на толковую работу.
   - Куда же тебя примут? - спросил несколько осмелевший Аарон.
   - Я кое-чему научился за решеткой, - сказал Тревор с усмешкой, - Так что, думаю, в моих силах устроиться кулачным бойцом в какой-нибудь борцовский клуб.
   Лисс попыталась не смеяться. Однако, "нормальная работа". Впрочем, если задуматься, чем хуже их нынешней работы?
   - А ты? - спросил внезапно Тревор, поворачиваясь к ней, - Ты думала о том, что будешь делать, когда однажды вырвешься отсюда?
Она задумалась.
   Лисс никогда не думала об этом раньше. Она думала о насущном, да о чем еще можно думать, когда каждый день проходишь десять километров, чтобы весь день вкалывать, как проклятая? Она думала, сколько денег выслать в этот раз семье, и ей не приходило в голову, что она, возможно, пробудет здесь не до конца своих дней, что, может, кто-то, кроме Джека, однажды позовет ее с собой в Мельбурн или еще куда-нибудь, что какая-то еще причина выгонит ее из этой дыры.
   - Не думала, - призналась она честно.
   - Скажу тебе, девочка, только одно - не советую тебе идти на панель. Опасная и нервная работа, - выдал он и ушел. Лисс поскребла в затылке.
   - С чего бы? - спросила она не то себя, не то Аарона.
   Аарон мысленно представил себе двух стоящих рядом девушек - жгуче-рыжую Жаклин в тесном платье, из которого выдавливались ее головокружительные формы, и худенькую, бледную Лисс. Нет, Лисс и панель - вещи, даже внешне несовместимые.
   - Да черт его знает. Думаю, пахал бы я столько на виадуке - и у меня крыша бы поехала, - сказал он и взялся за лопату.
  
   Глава 8.
  
   Аарон теперь жил во флигеле старика Хьюита, того самого, к которому его направил Тревор. Хьюит действительно оказался страшным брюзгой, и Аарону пришлось бы с ним трудно, если бы не счастливый случай.
   Он, насвистывая, шел по улице в сторону дома Хьюита, как раз сегодня он собирался познакомиться со своим новым хозяином. Внезапно из-за угла выскочила здоровая гнедая кобыла и встала на дыбы, едва не сбив его с ног. Аарон отскочил в сторону и увидел, что верхом на лошади сидит наглого вида парень-цыган, непонятно откуда взявшийся в городе. Парень хохотал, вопил на своей тарабарщине и бил животное по бокам шпорами дорогих сапог.
   - Эй, чернявый, ты что, совсем свихнулся?! - крикнул Аарон. Парень, хохоча, умчал на коне за ближайший дом. - Будь трижды прокалят весь их конокрадский род! - процедил Аарон и посмотрел на следы, оставленные лошадью. Печати подков были четкими, видимо, парень увел только что подкованную и явно не дешевую кобылу. Аарон сплюнул. Наглый парнишка изрядно подпортил ему настроение, и он уже скорей плевался, нежели свистел.
   Дойдя до нужного дома, он трижды хорошенько ударил мысом сапога по дубовой двери. Из глубины дома послышалось дребезжащее "Ну, кого нелегкая принесла...", и дверь открылась. Тощий приземистый старикашка со злобной мордой исподлобья вылупился на Аарона. В другой день Аарон сильно струхнул бы, осознавая перспективу жить под боком у этого явно больного древнего ископаемого, но сейчас Аарон был слишком взбешен, чтобы обращать на Хьюита внимание. - Ты - Хьюит? - спросил он, воинственно утирая нос рукавом. Старик съежился и сердито просипел:
- Тебе нужен флигель? Заходи. - Аарон вошел и сел на кушетку, не предполагая, что стоило спросить разрешения. - Но учти, парень... - Хьюит возился у горелки, и по кухне плыл аромат корицы и гвоздики. Старик жадно,
   обжигаясь, пил глинтвейн, и Аарон искренне желал ему провалиться как можно
   глубже в земные недра. - ...Учти, что я не позволяю никому из своих клиентов закатывать ночные вечеринки, бить окна, портить мебель, пить спиртное... За проживание я беру четыре доллара в неделю.
   Аарон вскочил. Он вовсе не собирался ни пить спиртное, ни закатывать вечеринок, ни бить стекла, но настроение у него было таким поганым, что он уже совершенно не думал о том, чем может обернуться неверное слово.
   - Какого черта?! Три доллара! Ни больше за жизнь в той халупе, которую ты собираешься мне предложить! (Собственно, Аарон еще не видел своего флигеля, но он с трудом мог поверить, что там вообще есть на что смотреть).
   Хьюит выпучил свои запавшие глаза с голубыми белками и попытался что-то
   сказать, но вышло только скрипучее:
   - Три с половиной!
   "До чего мерзкий старый скряга!".
   - Какого черта?!
   Видимо, Аарон сильно его напугал, хорошенько вдарив кулаком по столу.
   - Три... доллара... - сказал тот, не то садясь, не то падая в кресло.
   - Покажи мне лачугу, - сказал Аарон, смягчаясь. Старик не двигался с места. - Эй, дедуля! Я к тебе обращаюсь! - уже с улыбкой сказал Аарон, и Хьюит, пошатываясь, попытался встать. Аарон засмеялся и, подойдя к горелке, снял с нее миску и налил в стакан глинтвейна, подошел к Хьюиту и влил ему в глотку полстакана. Тот кое-как ожил и пошел во флигель, Аарон - вслед за ним, допивая оставшийся глинтвейн.
  
   Если бы не цыган на лошади, вряд ли теперь Аарону жилось так легко на новом месте. Хьюит так боялся его, что Аарон подумал, что неплохо было бы начать приводить девиц и ломать мебель, попутно выколачивая стекла и напиваясь, но при виде старого, сморщенного и испуганного жмота ему больше хотелось укутать его сухощавые плечи в шерстяной плед или, на худой конец, налить ему чего-нибудь покрепче, чтобы тот хоть немного повеселел.
   На одном из перекуров Лисс спросила Аарона:
- Так он, тебе теперь, стало быть, что-то вроде дедушки? - она так буйно расхохоталась, что выронила папиросу и даже не заметила.
   - Он мне - что-то вроде скелета в платяном шкафу, а я ему - нечто вроде монстра под кроватью, - сказал Аарон, запихивая ей в рот новую папиросу. - Он на меня работает, я его пугаю. Собственно, я давно уже ничего не делаю, чтобы держать его в узде, но, видимо, первого впечатления не изменишь.
  
   Постепенно до Аарона окончательно дошло, что на Миллисент можно не рассчитывать. И чем больше он это осознавал, тем легче ему становилось. Постепенно он забывал о ней, и если поначалу осадок, оставленный в сердце ее словами "Я тебе не верю", давил на него, угнетал, с течением времени это прошло.
   Аарон не привык долго убиваться, даже в тех случаях, когда лишался по-настоящему стоящей девушки. В этом не было нужды - Аарон не бывал свободным подолгу, да и к чему убиваться, если все, что обычно выливается в слезы, в негодование, в грубость - оседало на сердце и постепенно стало занимать слишком много места. Влюбиться становилось все сложнее.
   Вряд ли можно было сказать, что в Анну он влюбился, но его вполне устраивало нынешнее положение вещей. Анна была хорошенькой, неглупой и, кажется, была к нему неравнодушна. Вообще, согласно теории, разработанной Робом, женщины из богатых семей - куда меньшие недотроги, чем кажутся, в то время как не каждая проститутка отличается тем сладострастием, которое ей приписывают. Ведь зачастую обычная девчонка может отшить с таким треском, словно она - мечта любого уважающего себя парня, а богатенькие благовоспитанные девственницы - настоящие ханжи.
   Именно Робу Аарон был обязан знакомством с Анной. Больше того - Анна была его женщиной. Роб не сильно рассердился, когда выяснил, что она перебежала к "салажонку", не первая, не последняя. "Обидно. Она ничего" - это было единственное, что сказал ему Роб. Анна же к этому моменту уже и думать забыла о том, кто такой Роб.
   Больше всего в этой ситуации выигрывал Хьюит: Аарон так редко являлся домой, что старик успел по крайней мере немного поправить свое здоровье, которое стало сильно хромать с появления в его доме молодого нахального постояльца. Аарон тоже не оставался в проигрыше и не забывал ежедневно благодарить Роба за такой подарок.
   - Ты поразительный человек, Аарон, - сказала Анна, - Ты спишь с двумя женщинами одновременно, делая это так, что ни одна из них не остается в обиде!
   - Ну сколько раз говорить тебе, я сплю с ней одной кровати, но не больше! - ответил Аарон, смеясь. Он не многим девушкам рассказывал про Лисс,
   но Анна вызывала доверие. - А вот ты - другое дело...
   - Поверю на слово, - сказала она таким голосом, за каким обычно следовали либо жаркие поцелуи, либо щекотка, либо, на худой конец, его попросту опрокидывали на кровать и, как говорила Лисс, "использовали в корыстных целях".
   Аарон заметил, что последнее время все чаще, когда проводил время с девчонкой, говоря что-либо, делая очередной важный шаг - постоянно, против собственной воли, вспоминал советы Лисс. Она никогда не советовала ничего напрямую, обычно, когда что-то вбивают в голову, навязывают, ничего не запоминаешь, но когда Лисс говорила мельком, как бы между прочим, что-то вроде: "Не важно, какая грязная и потная твоя ладонь - она должна искать ее руку". Такое не забывалось. Анна улыбалась всякий раз, когда Аарон брал ее за руку, и ласково гладила его ладонь.
  
   - Браво! Браво мне! Но не стоит так бешено аплодировать, не стоит... - с такой репликой, раскинув руки, Аарон вошел в дом Анны, и та удивленно посмотрела на него:
   - Что ты натворил? - спросила она. Аарон расхохотался, подбежал к ней и поцеловал ее в губы.
   - Я получил премию! - завопил он, - Премию! От крокодила - после того, как побывал по его милости на виадуке, после того, как я тепло о нем отзывался!
   - И что же ты с ней сделал? - полюбопытствовала Анна. Аарон порылся в карманах своего пальто и достал кольцо из лавочки Мельера, самое дешевое, какие обычно покупали девочки-школьницы, не имея возможности носить дорогие, настоящие украшения - кольцо было согнуто из проволоки и украшено невыразительной стекляшкой.
   - Спасибо... - сказала Анна растерянно, одевая кольцо на палец, - Не буду его даже снимать.
   - Правильно. Снимать тебе надо не кольцо, а все остальное.
   - Опять ты за свое... - с ласковым укором сказала она и стала целовать его шею, снимая попутно "все остальное". "Браво, Парк. Неплохо устроился!" - сказал он про себя. "Аарон, прошу тебя, что бы ни случилось, прошу тебя только об одном: ее нужно, необходимо уважать!" - в который раз Аарон подумал о том, что влияние Роба и влияние Лисс когда-нибудь разорвут его на части.
   Роба он знал ровно столько, сколько и Лисс. Молочник уже успел познакомиться с Хьюитом. "Кто это?" - спросил он Аарона, делая безумные глаза, когда относил Аарону молоко и узрел в глубине комнаты скелетоподобную фигуру, увенчанную черепушкой, обтянутой сухой черепашьей кожей, и два выпученных фосфорных глаза. "Это мой дедуля, Хьюит" - усмехнулся в ответ Аарон, и Роб понимающе кивнул, положив на плечо Аарону широкую ладонь на манер "мужайся, друг, и не такое бывает". Провести в дом Роба не составило трудов, хотя Хьюит вряд ли был очень этому рад, и началась одна из тех недолгих, но насыщенных бесед, которыми обычно и завершался утренний разнос молока для Роба. Аарон всегда с интересом слушал эти откровения, охотно рассказывал о своих победах, но аккуратно обходил стороной разговоры о том, как он воплощает в жизнь рекомендации Роба. Он, по правде говоря, далеко не всегда пользовался ими. Другое дело - Лисс.
   Все-таки Лисс - девушка, к тому же - его ровесница, и кое-что да понимает в том, как у них, девчонок, устроены мозги. Роб, как ни старался, не мог похвастаться таким знанием. За все сорок лет своей жизни, двадцать восемь из которой он заслуженно носил на груди воображаемый орден с золотой надписью "Соблазнитель", он не разобрался в женской душе. "Не подумай, стажер, что я не уважаю женщин. Бабы - они умные, добрые, занятные. Но зарываться с головой в их мочалку я, пожалуй, не рискну". Мочалкой Роб называл женскую душу - в память о детстве, когда он пытался распутать мочало, и у него ничего не вышло. Душа женщины, как он считал, представляла собой нечто подобное по своей структуре. Зато он знал все о том, как устроено их тело.
   Но разве не лежит путь к телу через душу? Скорее так, чем наоборот. А если так - что же, на здоровье, но Аарона не интересовали шлюхи.
  
   Глава 9.
  
   Лисс сидела возле огня и читала очередное письмо от мамы.
  
   Милая Лисс!
   Я давно хотела тебе написать, но думала, что не стоит говорить тебе всего, когда
   тебе и так приходится тяжело. Но время не ждет, и мне придется сказать тебя все сейчас.
   Видишь ли, тех денег, что ты мне присылаешь, становится мало. Конечно, Морис работает, да и я устроилась, хотя из-за этого приходится оставлять дом на Киллео. Из него, надо сказать, растет неплохой хозяин. Лучше, по крайней мере, чем из его отца.
   Кимберли становится лучше благодаря тем лекарствам, которые мы купили ей на присланные тобой деньги, но думаю, что это просто лишний способ оттянуть время - врач сказал, что ее смерть - лишь вопрос времени.
   Она говорит, что ей каждую ночь снится море.
   Ты помнишь, как ты хотела к морю, Лисс? Знаешь, даже если мы никогда не попадем туда, я уверена, что легче жить, когда знаешь, что в мире есть не только то, что вынуждены видеть мы, но и синее небо, и волны, и золотой песок.
   Пока же нам нужно уметь выкручиваться. И я верю, Лисс, что ты нам поможешь. Нам нужны деньги, и я искренне надеюсь, что ты выручишь нас, как только у тебя появится возможность.
   Твоя мама.
  
  
   Лисс заплакала. Она редко позволяла себе такую роскошь, но сейчас ее никто не видел...
   Раздался стук в дверь. Лисс подскочила, вспомнив, что забыла запереть дом. Дверь отрылась, и на пороге показался Аарон.
   - Что случилось? - спросил он. Лисс снова заревела и протянула ему дрожащую руку с письмом. Аарон взял листок и пробежался по нему глазами. - Да... - он опустился на колени и обнял ее за плечи. - Ну, не реви, не реви. Что делать-то будем?
   - Не знаю... - выжала сквозь слезы Лисс.
   - Кому же знать, как ни тебе? - Аарон поднялся с пола и залез в карманы пальто. Потом вытащил оттуда кошелек и выпотрошил все его содержимое на стол. Услышав звон монет, Лисс дернулась будто ее укололи иглой в спину, и посмотрела на Аарона, вытряхивавшего из кошелька пятидолларовые бумажки.
   - Что ты делаешь? - спросила она.
   - Не дергайся, - сказал Аарон, - Я все равно собирался тебе их отдать.
   Он пересчитал деньги, сложив в стопку бумажки и сгреб в кучку монеты.
   - Тридцать долларов, - сказал он. Лисс снова повалилась на пол и зарыдала. - Да что с тобой такое?! Теперь-то ты что ревешь?!!
   - Почему?! - закричала она. - Почему ты не говоришь мне, откуда у тебя деньги?!! Неужели я не заслужила твоего доверия?!!!
   - Успокойся и сядь, - сказал Аарон, - В этом нет никакого секрета. В том смысле, что... Ты в праве об этом знать. Но никто другой! Договорились? - Лис кивнула и шмыгнула носом. - То-то же. Теперь слушай. Ты наверняка помнишь о том, что случилось, когда я ночевал в сарайчике, который, как выяснилось, оказался тайником Тревора и его банды. Теперь, конечно, им пришлось сменить место, но не из-за меня - просто гиблое дело, хранить такие деньги в таком ненадежном месте. Вот они и решили до лучших времен хранить все это где-нибудь, где безопасней. Каждый там, конечно же, поступает по-своему со своей долей, Тревор решил деньги расходовать понемногу, а когда они кончатся, удрать подальше отсюда и стать кулачным бойцом. Так вот, Тревор решил подстраховаться и выплачивать мне кое-какую сумму, на тот случай, если я окажусь стукачом. Конечно, в мои планы не входило его выдавать, но все же кое-что я с него имею. Он уговорил своих ребят подкидывать мне при случае деньги. Сама понимаешь, если я их теперь сдам, мне это будет совсем невыгодно.
   - Итак, ты ввязался в их авантюру... - протянула Лисс. - И ты не боишься?
   - Мне нечего бояться. Я же молчу!
   - Это - нечистые деньги... - сказала она, разглядывая лежащие на столе бумажки и монеты.
   - Ох, ну надо же, открытие! - съязвил Аарон.
   - Не знаю, как ты... - начала Лисс, набрав в легкие воздуха, - а я не могу брать денег, отмытых у людей, которые ничем не хуже нас с тобой и
   заслужили того не больше, чем мы!
   - Конечно, - кивнул Аарон, - Пусть твоя сестра умрет на честные деньги, но не выживет на ворованные. Нашла о чем думать. - Он сгреб деньги в горсть и положил обратно в свои бездонные карманы. Лисс дернулась, но тут же села. - Что тебе? Сиди, сиди, пусть Ким загибается, пусть братцы передохнут, как бездомные щенята, но Лисс Готье никогда не воспользуется "нечистыми" деньгами!
   Лисс опустила голову, и Аарон высыпал деньги обратно.
   - Ну а так-то ты для чего приходил? - спросила она упавшим голосом.
   - Когда это мне нужен был повод, чтобы с тобой увидеться, Готье? - хмыкнул он, наконец-то скинул пальто и ботинки, нырнул под одеяло и закрыл глаза. Лисс вздохнула и тоже легла, уткнувшись носом в плечо Аарона, уже задремавшего, повернувшись к ней спиной.
  
   Едва начался перекур, все схватились за котомки, достали оттуда засаленные покрывала, парусиновые тряпки, куски холстины, раскидали на земле и сели обедать. Мари достала замотанный в три полотенца чугунок, полный теплой картошки, и все вытянули оттуда по картофелине.
   - Смотри, трехчасовой, - сказал Аарон.
   - Ну и что? - ответила Лисс, посыпая солью картошку.
   - С запада. С вашей стороны... - ответил Аарон.
   - Ну и что? - снова спросила Лисс, аппетитно чавкая и прикладываясь к стеклянной бутылочке с молоком.
   - Скажи-ка, Готье... - начал Аарон задумчиво; Он никогда не называл ее по имени, говорил, что у нее очень красивая фамилия, приятно произносить. - Скажи, вот нам дадут весеннюю премию, еще выделят летнюю... У тебя теперь будут деньги, чтобы уехать к своим, как ты давно хотела. Ты уедешь?
   - А ты бы уехал?
   - Кончай курить! За работу! - крикнул Рено, и все понемногу стали подниматься и продолжать работать.
   Стук лопат иногда перекрывался песней, которую обычно заводили железнодорожники, когда было скучно работать, Лисс помнила, как впервые услышала ее от Рено, как весело было, когда его хрипловатый голос разносил над равниной песню.
  
   По утрам под шалью нищей
   Выбегала ты навстречу,
   Твоя лодка - с дыркой в днище,
   Твоя жизнь - как вечный вечер,
   Но без алого заката
   И без облаков пушистых,
   Плащ поношен и залатан,
   Голова - как камень мшистый:
   Пусто все и все пропало -
   Просто глыба, мхом покрыта,
   Грусти - много, жизни - мало,
   В землю все давно зарыто.
  
   Он придет однажды утром,
   Свежей, золотой весною,
   В сад зеленый, в дом уютный,
   Сядет рядом он с тобою.
  
   Твоя жизнь - рассвет пурпурный,
   Твоя речка - водопад,
   Шумный, радостный и бурный;
   Твоя жизнь - весенний сад.
  
   Они пели, и уже не осталось и следа от скуки. Подпевала не только Мари - даже Тревор подхватил песню, когда кто-то задумал спеть по второму кругу.
   - Глянь, и старика Далласа раскачали! - крикнул Аарон, и Лисс засмеялась. Внезапно послышался другой окрик, с противоположной стороны:
   - Лисс!!!
   Лисс оглянулась и не то отбросила в сторону, не то уронила лопату. Она
   побежала навстречу кричавшему, она чувствовала, как ее захлестнуло теплой волной, как слезы брызнули из глаз, как крик из самого сердца вырвался крик:
   - Киллео!!!
   Она подбежала к брату и, схватив его в охапку, так крепко обняла, что он закричал:
   - Задушишь, Лисс! - хотя сам сжимал ее еще сильнее.
   - Как ты тут оказался?! - воскликнула она, крепко поцеловав его в лоб.
   - Как-как... На поезде, как!
   - Зачем? Мама знает?!
   - Нет... - сказал Киллео и растеряно посмотрел на нее.
   - Где же ты взял деньги на билет?
   - Я зайцем доехал...
   - Ну, знаешь... - только и сказала Лисс. - Эй! Парк! Принеси наши деньги, сегодня мы идем домой пораньше! Ты голодный? - она вновь обратилась к Киллео.
   - Забудь и не думай, - ответил он.
   - И все-таки, какого же черта ты не предупредил маму? Она же с ума сойдет. А с кем осталась Ким? А близнецы?
   - Я обещал к тебе приехать - и приехал. А мама бы меня не пустила. А насчет ребят не беспокойся, у дяди Мо сегодня короткий рабочий день.
   Лисс снова крепко обняла его. К ним подошел Аарон и протянул Лисс несколько монет.
   - Рэй сказал, больше не даст.
   - Идешь с нами?
   - Иду, спрашиваешь еще. Это - твой Киллео?
   Киллео протянул ему руку.
   - Лео.
   - Аарон. А ты - смелый парень, ничего не скажешь. Как же ты ухитрился так обставить кондукторов?
   - А я не в вагоне... - сказал Киллео, - Прицепился сзади, так и поехал.
   - Наш человек, - усмехнулся Аарон, и они пошли к Лисс домой.
  
   К концу пути Киллео, не привыкший к таким прогулкам, был совершенно вымотан, и, войдя в лачугу Лисс, сразу же упал на кровать. Аарон порылся в буфете и стал что-то стряпать, Лисс же села возле брата.
   - Как все? - спросила она и поворошила его непослушные волосы.
   - Да как обычно. Близнецы просятся в школу, но, сама знаешь, откуда деньги на школу... Ким становится лучше, лекарство все-таки недешевое, кое-как помогает.
   - А мама?
   - Все как всегда. Отец вот только совсем распоясался. Он пьет, как лошадь, того гляди совсем свихнется, а то и вовсе помрет.
   Лисс вздохнула и поцеловала его в макушку.
   Киллео сел на кровати и с удовольствием вдыхал аромат варившейся картошки.
   - Это что же, вы сами укладываете дорогу? - спросил он.
   - Сами.
   - А как?
   - Ну... - протянул Аарон, - Сначала проверяют землю на случай, если под землей есть ключи, но этим, конечно, занимаемся не мы. Потом привозят щебенку и песок, мы закладываем балласт.
   - Потом он разравнивается, кладутся шпалы, балласт уплотняют под шпалами, и только потом укладывают рельсы, забивают костылем, чтобы его головка прихватывала край рельсовой подошвы. Между подошвой рельса и шпала должна быть металлическая подкладка, чтобы уменьшить давление. Тогда шпалы служат дольше.
   - Ага, - сказал Аарон, - А то знаешь, сколько леса идет на километр путей?
   - Зачем тебе вообще все это? - спросила вдруг Лисс.
   - Теперь я все знаю и могу тебе помогать, - сказал он. Лисс расхохоталась.
   - Глупый ты мой мальчик! - воскликнула она, - детей до четырнадцати не берут на железную дорогу! Ты должен подождать еще годика три, а уж потом дядя Морис и мама сами тебя сюда отправят. А пока что будешь вести хозяйство, пока они работают. Кому же теперь это делать, если не тебе?
   Киллео надулся и проворчал что-то себе под нос.
   - Садитесь есть, - сказал Аарон, раскидывая по мискам картошку, достал из кармана спичечный коробок с солью и положил на середину стола. Они сели вокруг стола и принялись за картошку.
   - Скажи, Лисс, - попросил Киллео, - Вот я через три года начну работать. А Кимберли, через два года - она пойдет? Ей же исполнится четырнадцать.
   - Нет, Лео, Кимберли не пойдет, - сказала Лисс и уставилась в свою тарелку, словно тарелка могла ответить на вопрос мальчика.
   После ужина они втроем легли на широкую кровать, Лисс - посередине, по бокам - Аарон и Киллео.
  
   Рано утром Аарон разбудил Лисс и Киллео.
   - Лео, твой поезд через час, или не попадешь домой до конца недели. На работу, Лисс!
   Лисс поднялась, потрясла за плечо Киллео и достала из буфета сухари, вручив обоим по одному, потом положила в котомку пачку папирос и старое желтое яблоко, надела пальто, и все трое вышли из лачуги.
   Они дошли до станции Розанн и дождались поезда. Перед самым его отправлением все трое прицепились к последнему вагону сзади, и в следующую же секунду поезд тронулся.
   Прошло не больше пятнадцати минут, когда станция Сесиль показалась вдалеке.
   - Бывай, паренек! - крикнул Аарон и спрыгнул.
   - Поцелуй за меня маму и остальных! - сказала Лисс, сунула в карман брата десять долларов и прыгнула, кубарем покатившись по земле.
   - Пока, Лисс! - кричал Киллео. Поезд мчался на запад, и вскоре Лисс, все еще лежавшая на влажной весенней земле, уже не видела прицепившегося к нему Киллео, изо всех сил махавшего ей рукой.
   Аарон подбежал к ней и помог ей встать.
   - Он говорит, Ким лучше? - спросил он. Лисс кивнула. - Так это же здорово!
   Лисс не ответила. Она не думала о Ким. Она вспоминала отца. Уже четыре года она не видела его, а уж трезвым она его видела в последний раз еще до рождения близнецов.
   Лисс никогда его не любила. Она знала с пеленок - любят не за что-то, а из-за чего-то, а уж из-за чего - этого понять нельзя. Поэтому она не могла сказать, что ее отца любить было не за что, просто он, наверное, никогда не давал ей возможности его любить. Лисс он не был нужен. Ей всегда хватало дяди Мо, и она называла бы его папой, но не могла даже представить, что бы сделал с ней по пьянке рассерженный отец, поняв, что при живом отце его дочь называет папой его брата.
   Но теперь, когда Киллео сказал, что он вот-вот помрет от такого количества спиртного... в первый раз в жизни Лисс так сильно мечтала вернуться домой.
  
   Глава 10.
  
   Воздух пах весной - это был единственный ее признак, в этих местах не было даже нормальной травы, кроме белесых выжженных солнцем веничков, торчащих из земли, а все деревья давно были вырублены - что к югу, что к северу все было выкорчевано по корень так давно, что даже распотрошенная корчеванием векового леса земля много лет назад сравнялась. Равнина стелилась на многие сотни километров, идеально ровная, лишь в нескольких местах встречались овраги с отстроенными на ними виадуками, один из таких оврагов тянулся на десяток километров, точно извилистая змея, а весной по его дну бежала река, и берега его, обмываемые каждую весну талыми снегами, становились все шире.
   - А все-таки, что же загнало тебя на виадуки? - спросил Аарон, хотя знал, что Тревор не выносит этого вопроса.
   - Скорей, кто! - зло сказал он. - Если уж тебе неймется, то Роза.
   Больше из него не удалось выпытать ничего.
   Лишь вечером, когда все начали расходиться, Аарон схватил Тревора за
   плечо и сказал:
   - Ты не можешь скрыть от меня то, что, я уверен, мне стоит знать.
   Тревор пожал плечами и сел рядом с ним на котомку, брошенную в снег.
   - Расскажи мне, как Роза умерла.
   - Не помню, - растерянно ответил Аарон.
   - Ты и не можешь помнить, - проворчал каторжник, - Тебе был год! Конечно, ты не помнишь. - Лисс подошла к ним, села рядом с Аароном и взяла его за руку. - Расскажи мне, что знаешь от других. Девочка, дай мне закурить.
   - Я скажу, если ты мне расскажешь взамен все, что известно тебе.
   Тревор сипло усмехнулся.
   - Я знаю все эти легенды.
   - Мать родила меня, и вскоре после этого ее изнасиловали, потом убили, чтобы не подняла шуму. После этого отец напился и был убит в драке.
   - Черта с два! - воскликнул Тревор, по его лицу было видно, что в глубине души он ждал момента, когда сможет-таки это сказать. - Кем работала твоя мать?
   - Прачкой.
   - Ха! Прачкой! - ответил тот, руками он размахивал так, что, казалось, вот-вот пройдется своей гигантской ладонью по лицу Лисс, - Она была шлюхой! А твой папаша не зарабатывал вовсе! Он думал, она, будучи прачкой, обеспечила бы их обоих едой и жильем! А все потому, что я платил ей!
   - Ты лжешь! - воскликнул Аарон.
   - Докажи! Ты ведь действительно ничего не знаешь! - Аарон опустил голову, - и, залетев от одного из своих клиентов, она выносила тебя, родила, воспитала год, потом ты стал так похож на настоящего отца... Знаешь, что было потом? Роза была славной бабой, ремесло ее дела не меняет, но поживи с тем подонком, Парком, которому она досталась, покорми его из денег, которые она собственным телом ежедневно зарабатывала, выноси так ребенка, продержись с ним хоть год - и крыша поедет. Потому я и не виню ее за то, что она, дура, брюхо себе вспорола у меня перед носом. Над твоей колыбелью зарезалась! Плевала на то, что, может, настоящий отец твой - верь мне - мог тебя вырастить, если уж на то пошло! Но у Розы мозги уже расплавились, поздно было. То бы полбеды - меня у ее трупа и подловили. Думаешь, они стали смотреть, кто был виноват в ее гибели?! Они увидели меня возле ее тела, и им этого хватило, чтобы отправить меня за решетку на десять лет, остальные восемь гонять меня по виадукам!
   Он сел, тяжело дыша.
   - А ты... Ты часто...
   - Я бывал в ее койке чаще твоего мнимого папаши. Аарон, ты глупец, если веришь всему, что рассказывают старые кошелки, ни разу и не видевшие Розу в глаза. Они решили, что я ее изнасиловал... Бред! Можете говорить мне все, что угодно, но ее я уважал, и мне не было жалко платы за то, чтобы лечь с ней в постель! Я кормил ее и этого идиота, Парка! Такая баба - и свихнуться... И ведь сильная была, но кто бы мог предположить...
   - Так почему, все-таки, настоящий отец не забрал меня к себе? ТЫ говоришь, он мог и...
   - Тебя слишком рано увезли в Мельбурн. Я... то есть, он собирался, но не свезло.
   - А ты знал, где Аарон, но сказать не мог? - сказала Лисс.
   - Вот именно. Меня уже упекли, - ответил Тревор.
   - Значит, про моего настоящего отца ничего не известно? - спросил Аарон.
   - Похож ты на него очень, - сухо сказал Тревор. Аарон почему-то посмотрел внимательно в его темные глаза.
   - Так ты и с ним знаком был?
   - Знаю, как себя, - ответил Тревор и ушел.
   - Что скажешь? - произнес Аарон, глядя ему вслед. Лисс молча смотрела на удалявшуюся фигуру Тревора, слегка прищурив глаза.
  
   Мама написала Лисс через пять дней. Она просила Лисс приехать на похороны Кимберли.
  
   Лисс не видела сестру уже четыре года, и не могла сказать, что заметила изменения в ее внешности - и уж конечно, не верила, что перед ней лежит уже
   не ее любимая Кимберли, а то, что осталось от нее после ее того, как над ней поработала чахотка. За четыре года Ким не выросла, а если и выросла, то болезнь так выжгла и высушила ее, что сделала еще меньше. Лисс про себя ругала дядю Мо, хлопотавшего над похоронами, за то, что он не позаботился о закрытом гробе для Ким - было слишком больно видеть, как глубоко запали ее глаза, как посинели ее веки и какая она была непроницаемо-белая. Лисс подумала, что если бы она работала больше, этого бы не произошло, и лишь в эту секунду она поняла наконец, что же случилось - поняла только теперь, хотя думала о случившемся всю дорогу сюда, сидя в грязном вагоне поезда, все время, пока шла к дому по давно забытой дороге, все время, пока мама рыдала у нее на груди. До этого она была как в тумане. Она не замечала ни мамы, ни дяди Мориса, ни близнецов, ни отца, ни Лео, ни всего того, что они говорили ей. Туман, окутавший все вокруг - фигуры столпившихся вокруг гроба, видневшуюся в окне кондитерскую Боба и Марка; туман, растворивший в себе черствый голос могильщика, бормотавшего молитву попа, рыдания матери, гудки проезжавших поездов вдалеке...
   Теперь, когда все разошлись, она наконец увидела Ким: коротко остриженные серые волосы, острый маленький носик - все это она помнила с того времени, когда жила здесь, но никогда в жизни она не думала о том, что однажды увидит Кимберли в гробу.
   Мама сидела в углу комнаты и выла.
   Туман рассеялся. Внезапно Лисс услышала мамин голос, рыдания, едва ее не оглушившие. Из тумана выступило лицо Ким, мысли растаяли, не осталось ничего.
   - Ким... - проговорила Лисс и повернулась лицом к маме, плакавшей в углу. Она съежилась с платком в руках, маленькая, остроносая, бледная - так похожая на Кимберли, что Лисс охватил ужас. - Перестань плакать... - прошептала она, но мама ее не услышала. Лисс снова посмотрела на гроб. Это чувство кажется нелепым лишь до тех пор, пока сам не увидишь мертвым того, с кем привык жить, - но Лисс была уверена в глубине своего подсознания, что Ким поднимется. Встанет, прокашляется и скажет: "Привет, Лисс". Так и должно случиться, уверяла себя Лисс, вот еще секунда...
   Кимберли не поднималась. Лисс охватила настоящая паника. По щекам вдруг градом покатились слезы. Настоящий ливень из слез - сквозь мамины стоны было слышно, как частые, крупные капли ударяются об пол. Лисс пошатнулась, едва удержавшись на ногах, и вышла из комнаты.
  
   Жирная черная земля посыпалась на гроб, и Лисс показалось, будто она начинает засыпать.
  
   Мама не стала прощаться с Лисс, за те два дня, которые Лисс провела дома, она не сказала ей ни слова, только плакала. Лисс взяла котомку, поцеловала маму, дядю Мо, братьев. Киллео крепко вцепился в нее и сказал:
   - Не уезжай.
   Лисс снова его поцеловала его, и он все-таки разжал руки. Наконец-то состояние полусна, мучившее Лисс на протяжении всей похоронной церемонии, улетучилось, и она вышла из дома, внезапно почувствовав запах сладостей - окна кондитерской были открыты, на подоконнике сидела девочка лет двенадцати и мыла окна. Увидев Лисс, она сочувственно вздохнула, на мгновение опустив руку с тряпкой в руке, затем отвернулась и снова принялась за работу.
   Лисс шла к платформе, в голове у нее звучала какая-то песня, слышанная накануне - в одном из соседних домов, где когда-то жили друзья Лисс, теперь поселилась другая семья, и какая-то девушка все время сидела возле окна, играя на пианино, и пела. Ее простая, легкая, жизнерадостная песенка маячила в голове у Лисс, в воздухе пахло апрельским ветром и растаявшим снегом, солнце слепило глаза, а небо было чересчур голубое, как будто уже наступило лето. Странно, что именно сейчас Лисс особенно хорошо это видела. Она дышала полной грудью, каждой клеточкой своего тела чувствуя голубизну неба и чистоту воздуха, не щурясь смотрела на солнце. Тумана больше не было, глаза не слипались - только слезы ручьями катились по щекам, словно кто-то проколол в ее глазах сосуды со слезами, и теперь их никак нельзя было остановить. Солнце, ветер и музыка в голове - совсем как в день встречи с Джеком, так хотелось улыбаться, а лучше - хохотать, не идти, а бежать быстрее, чем порыв ветра.
   Но не могла...
   На платформе было полно народу, и Лисс не стала проталкиваться к расписанию, а просто села на первый попавшийся поезд, то ли потому, что знала, что все поезда, идущие на восток, так или иначе проходят мимо ее станции, то ли потому, что ей было совершенно все равно. Она вошла в вагон, села у окна и прислонилась головой к стеклу. Минуту спустя поезд тронулся, и Лисс так и не отвела взгляда от мельтешивших за окном деревушек и полей.
   - Не возражаете, если я открою окно? - какой-то странный человек в очках в пол-лица и дурацкой шляпе. Лисс не шевельнулась. Человек покачал головой и открыл окно. Пахнуло землей, навозом и ветром.
   В таких поездах, как этот, никогда не объявляли станций, но станцию Сесиль Лисс узнала и без этого. Ей было еще рано выходить, но она поднялась, перекинула через плечо котомку, вышла и направилась к давно знакомому дому.
  
   - Заходи, - сказал Аарон, закрывая за Лисс дверь и снимая с огня кастрюлю с кипящей водой. Лисс села на диван и мутным взглядом следила за Аароном. Ей казалось, она не была здесь тысячу лет.
   Аарон поставил на деревянный подлокотник дивана рюмку.
   - Пей. - Лисс поморщилась. - Пей, говорю. Считай, что лекарство.
   Лисс залпом выпила содержимое рюмки.
   - Ну и дрянь, - сказала она.
   - Не волнуйся, больше не дам. Как Лео?
   Лисс пожала плечами.
   - По крайней мере, жив, - сказала она и легла на диван. Аарон сел рядом, взял ее за руки, усадив возле себя, и обнял.
   - Переживем, Готье. Я тебе помогу, не сомневайся.
  
   Перед тем, как уходить с работы, Лисс и Аарон подошли к Тревору.
   - Ты ведь недоговариваешь что-то мне, правда? - спросил Аарон, словно продолжая некогда начатый разговор.
   - Что тебе нужно? - процедил он. В иной раз Лисс испугалась бы его голоса и злых огней в его темных глазах, но сейчас был один из таких случаев, когда любой страх отступал перед любопытством.
   - Знаешь ты прекрасно, что мне нужно, - проворчал Аарон, - Мне правда нужна. А тебе она известна. У тебя ведь тоже семьи не было?
   Тревор посмотрел на него, как раненый зверь - не то зло, не то измученно.
   - Что тебе даст твоя правда, скажи мне, парень? Что она тебе даст?!
   Он упал на колени на землю и зарыдал. Лисс видела много слез, но никогда не видела, чтобы рыдал мужчина - больше того - она не представляла людей вроде Тревора стоящими на коленях. А он все больше оседал на землю, содрогаясь в рыданиях. Все уже разошлись, и пустынное пространство постепенно тонуло в сумерках. И сквозь тишину было слышно только, как плачет Тревор.
   - Ты ведь его папаша, да? - спросила Лисс. Ответа Тревора можно было не ждать. Он все плакал и плакал.
  
   Вскоре Тревор принял решение забрать из общей казны своих дружков-каторжников свою долю денег и уехать в Мельбурн. Почему именно туда - не объяснил, ведь, по сути, ему некуда было возвращаться. Он все еще был уверен в том, что сможет стать кулачным бойцом - после той жизни, которой он жил последние лет десять, а то и больше, такой заработок был бы для него вполне нормальным, а образ жизни - более-менее солидным.
   - Удачи тебе, - сказал ему Аарон, когда тот высунул свою медвежью голову из окна вагона. Тревор протянул ему руку.
   - А что ты? - спросил он, - Чем ты будешь заниматься?
   - Чем и всегда, - ответил Аарон, - Не помню, чтобы меня учили чему-то еще.
   - Ты еще мелкий, рановато крест на себе ставить. А ты все-таки подумай. Не вечно же тебе щебенку разгребать.
   Он отпустил его руку. Поезд тронулся. Лисс подумала о том, сядет ли она когда-нибудь в такой поезд. Аарон посмотрел на нее - кажется, он думал о том же. Лисс вдруг вспомнила, что не писала домой ни разу с тех пор, как побывала там, хотя прошло уже больше месяца. Мама тоже не писала.
   Этим же вечером Лисс написала ей.
  
   Мамочка!
   Я не знаю, как вы там, без меня, но у меня все хорошо. Нам дали премию, и я уверена, что она вам пригодится, поэтому все высылаю вам. Купишь мальчишкам что-нибудь вкусное, ладно? Когда я была у вас, я сразу вспомнила, каково это - жить под самыми окнами кондитерской. Так что не откладывай все на выплату долгов за похороны, мы же никогда не позволяли себе ничего. Когда мы покончим с долгами, жить станет значительно легче. Пусть у ребят будет то, что не получили мы с Кимберли. Обязательно сделай, как я попросила, ладно?
   И не плачь!!! Даже не вздумай.
   Аарон подрабатывает на полставки, продает папиросы на вокзале, на это уходят все его вечера, поэтому мне часто бывает очень одиноко, когда я ухожу с работы. Но - оцени! - он делает это для нас! Все-таки не представляю себе, как возможно, чтобы у человека не было таких друзей.
   Как ты думаешь, Джек бы так смог?
   Твоя Лисс.
  
   Лисс вышла на улицу, и ее словно окатили из ушата холодной водой - когда она писала письмо, она не замечала ничего вокруг, и не услышала, как свирепо стучит по крыше дождь.
   Капли текли по лицу, озверевшие струи лились на нее с неба. Лисс спрятала конверт под пальто, вбежала в дом, достала шарф и обмотала им голову, после чего глубоко вдохнула и выскочила на улицу.
   Она со всех ног мчалась на почту, и, добежав, уже успела вымокнуть до нитки. Быстро бросив письмо в ящик, она нырнула в здание.
   Лисс прижалась спиной к стене и вытерла выбившимся из-под воротника краем шарфа мокрое лицо. Почтмейстер сидел в кресле и читал газету. Минут пять он лишь периодически поглядывал на девушку из-за своей газеты, а затем сказал с сильным французским акцентом:
   - Вам что-ниб'удь н'ужно?
   Лисс отрицательно помотала головой.
   - Так, что это такое? Уходьите, уходьите, вам здесь нечьего делать!
   - Там дождь, - ответила Лисс уныло.
   - Уходьите, уходьите! - заладил почтмейстер. Лисс вышла и помчалась домой.
   Она вернулась мокрая насквозь, разделась до нага, затем нашла в своем старом саквояже подштанники дяди Мо и отцовскую рубашку - чистую, белую, и разу им не надетую: то, что мать заботливо собрала для нее в дорогу четыре года назад. Тогда ей казалось, что мама отняла у отца безумно важную, дорогую вещь, но теперь она отлично понимала, что отцу никогда не понадобится выходная рубашка. Лисс надела рубашку, натянула подштанники, разожгла огонь и легла на кровать. Так уютно она уже давно себя не чувствовала.
   - Черт возьми! - воскликнула Лисс, когда ей на голову внезапно упала крупная капля ледяной дождевой воды. Май был жарким, дождей не было, и Лисс попросту не вспомнила, что крыша прохудилась еще в апреле. Чертыхаясь (что сказала бы мама...), Лисс передвинула кровать, подставила под щель в кровле ведро и улеглась в постель, заснула почти мгновенно.
  
  
  
  
   Глава 11.
  
   Лисс пришла к насыпи позже, чем обычно. Последнее время она чаще позволяла себе расслабиться.
   - Тебе стоит отдохнуть, Готье, - сказал ей Аарон, - Я работаю на полставки, твоя семья быстро погасит долг за похоронную церемонию, а тебе пора отдыхать. Ты ничего не видишь, кроме рельс.
   - Еще шпалы, - усмехнулась Лисс, но последовала его совету. Ей и в голову не приходило, что могло бы быть иначе.
   Последнее время ее мучило лишь одно - стыд. Она часто ловила себя на мысли, что извлекла выгоду из смерти Ким. И стыд за эти мысли был единственным, что мешало ей отпрашиваться у Рэя на выходные - хотя теперь она могла себе это позволить. Теперь он кормила на одного человека меньше, а главное - больше не приходилось выделять деньги на дорогие, бесполезные лекарства. Из всех членов семьи именно Ким обходилась Лисс дороже всех.
   Дороже... Она ведь и была для Лисс дороже. Но годы конвейера и работы то под дождем, то под снегом, то на жаре, без выходных и отпуска, кого угодно
   превратят в расчетливую рабочую машину. Дороже...
   Лисс ненавистно было это слово, именно оно как ни одно другое слово на каком-либо из языков мира могло выразить ее положение в этой жизни - в нем были все ее проблемы, все ее беды. Все было дороже, чем она могла заработать, все - дорого для них, так дорого, что порой казалось, что жизнь для них - слишком дорогое удовольствие. "И дура же ты, Лисс Готье! - говорила она себе, - Думать о золотом песке и волнах, когда жизнь стала стоить дороже, чем ты можешь себе позволить!!!". Но Лисс ничего не могла с собой поделать и по-прежнему, когда летние ливни били в окно, как и в те дни, когда нельзя было открыть дверь - так много наваливало снега - она непроизвольно думала о золотом песке, какой он горячий, каким раскаленным было солнце и какими прохладными синие волны, которые она так хотела увидеть сама и показать Ким...
   И теперь она чувствует выгоду в ее смерти?!
   Больше всего на свете Лисс боялась превратиться в такую конвейерную рабочую лошадь, живущую своим ненавистным словом "дороже". И еще боялась представить, что сделала бы с ней мама, если бы узнала, какими грешными мыслями занята голова ее Лисс.
   Спас ее Аарон.
   - Не дури, Готье, - сказал он тем своим простым, легким, но внимательным тоном, которым говорил абсолютно на любые темы. Когда он так говорил, Лисс казалось, что у него есть ответы на все вопросы; - Ведь твоя любовь к Кимберли не умерла от того факта, что сразу же после похорон в твоей семье стало проще с деньгами! Думать об этом так же естественно, как о том, что ты ешь, пьешь, спишь и куришь папиросы.
   Он сунул ей папиросу.
   Лисс не могла представить, что какие-то слова могут так помочь ей, но она не сказала этого в слух.
   - Как ты можешь меня понять, - хмыкнула она и затянулась, - в твоей семье подобное если и происходило, то, по крайней мере, до того, как ты стал это понимать, и уж тем более - научился чувствовать какую-то там вину. Лежал себе в колыбельке и орал, как поросенок.
   - Да, согласен, сувенир мне с тех пор остался только один, - улыбнулся Аарон и повертел у себя перед глазами обрубком мизинца. - Кстати, по поводу моей семьи! - он достал засаленный желтый конверт, на котором корявым почерком были выписаны имя и адрес Аарона и Тревора.
   - Он написал?! Наконец-то! - воскликнула Лисс. - Дай почитать.
   - Сомневаюсь, что ты хоть что-нибудь там поймешь. Я его писанину расшифровывал часа три. Так и быть, слушай.
  
   Парень, я совсем не умею писать письма, веришь, нет, - в жизни ни разу никому не писал. Просто решил, что стоило бы отметиться. Привет Лисс, Рено, Мари и всем остальным.
   Надо сказать, мне неплохо живется, сравнительно с тем, как живется вам, беднягам. Впервые я понял, как это все же несравненно удобно - жить человеческой жизнью. Я действительно стал кулачным бойцом. Победы, а значит, деньги, даются мне довольно легко - на меня стали ставить с первого моего появления на арене, а противники готовы убегать без оглядки, едва увидят мою рожу.
   Мне послала письмишко ваша шепелявая Мари, она сказала, что случилось с сестрой Лисс. Передай девочке мои глубокие соболезнования. Если я могу хоть чем-то вам помочь, только скажи - с деньгами у меня проблем теперь нет.
   Вот, собственно, и все, что я хотел сказать. Удачи тебе.
   Тревор.
  
   - Что ни говори, здорово, что он остепенился, - сказала Лисс.
   - Ты лучше скажи, что мы будем делать с деньгами? Просить у него? Если я попрошу, он не откажет, это уж точно.
   - Не вижу смысла разорять его. Мы сами справимся. И потом, как ты себе это представляешь: "Прости, папочка, но у нас ни гроша, подкинь-ка нам деньжат, расплатиться с долгами девчонки, которая тебе никто и звать никак".
   - Ты - мой друг, а я - его сын. Уже не "никто".
   - А толку? Меня что-то совсем не тянет просить у него денег.
   - Как хочешь, - сказал Аарон и поднялся - перекур кончился, и железнодорожники вновь взялись за лопаты.
  
   Лисс не нравилось просить. И, наверное, поэтому ей и было так легко с Аароном - его никогда не нужно было ни о чем просить. Он никогда не жалел
   времени и любые намеки понимал с полуслова. Когда он заделывал крышу в доме Лисс, ей и голову не пришло явиться и не сделать этого после того, как она упомянула, что, проснувшись, встала в лужу на полу. Когда он, узнав об этом, в очередной раз сломя голову несся к ней, у него не возникало мыслей о том, что она ему должна.
   - У тебя, наверное, жутко грязно, - сказала Лисс, когда Аарон корячился на ее крыше с гвоздями в зубах, в то время как она сама сидела на остатках когда-то стоявшего возле ее дома забора и наблюдала за Аароном. - Тебе ведь твой Хьюит вряд ли рискует говорить о том, что твой флигель похож на хлев.
   - Каким снял, таким и верну, - ответил Аарон, выплюнувший гвозди себе на ладонь, - Он и без этого был похож на хлев, у меня тоже есть гордость.
   - Я как-нибудь пойду к тебе и приберусь, если уж ты такой принципиальный, - сказала Лисс, - Пусть даже для этого мне придется пожертвовать своей гордостью, - она усмехнулась. - Уж очень жаль мне твоего Хьюита.
   - Подай мне вон ту доску.
   Лисс спрыгнула с "забора" и, встав на цыпочки, протянула ему доску, лежавшую на земле.
   - Ты вообще, что ли, у Хьюита не ночуешь?
   - Ну, почему же, - ответил Аарон, - Не так редко, как хотелось бы, правда... Просто у Деллы часто бывает ее сестра, а я ей не очень-то нравлюсь. Но когда ее нет - вот тут уж мы веселимся.
   - Помогаешь себе забыть о Миллисент? - спросила Лисс.
   - В какой-то мере - да. Ну не вечно же мне вспоминать эту девку! - он наигранно усмехнулся, но, встретив взгляд Лисс, он смутился и сказал: - хотя, конечно, мне кажется, я все еще...
   - Не продолжай, - ответила Лисс. Аарон задолбил молотком по гвоздям.
  
   Впрочем, не было нужды что-то говорить - хватало того, что сама история с Миллисент Рэй по-прежнему продолжалась. По крайней мере, Аарон очень скоро бросил Деллу и в этот же день рассказал об этом Лисс, а на следующий день он впервые за несколько месяцев встретился с Миллисент.
   Бэзил Рэй впервые вышел к рабочим с кем-то из своих детей - один раз за три года до этого, правда, он приходил с женой, невысокой и некрасивой, но чрезвычайно заносчивой дамой.
   - Почему шпала блестит? Ты что-то на нее пролил? - спросила она Майка Мэдисона, самого юного из железнодорожников, и буквально впилась в него взглядом. Майк почесал затылок, и его светлые волосы мгновенно встали дыбом, сделав его похожим на птенца с пушистым хохолком.
   - Это масляный раствор, - вмешался Аарон, стоявший рядом, и Лисс еле сдержала приступ хохота.
   - Ты пролил на нее масляный раствор?! - заквохтала супруга Бэзила Рэя, и Лисс, сдержанно улыбаясь, обратилась к ней:
   - Миссис Рэй, посмотрите, все шпалы чуть-чуть блестят. Их пропитывают раствором, чтобы они не сгнили.
   Миссис Рэй развернулась и поспешила к мужу. Майк и Аарон заливались хохотом.
   - Пошла убедиться, что мы ей не соврали, - хмыкнул Домьен, стоявший возле них, опершись на лопату, и Мари согнулась со смеху.
   С тех пор жена Рэя так и не приходила на железную дорогу.
   Теперь Рэй явился со своей старшей дочерью - как только рабочие
   выстроились в шеренгу, она достала какой-то блокнот и стала что-то туда записывать. Затем передала блокнот отцу. Он почесал в затылке, закашлялся и начал:
   - Берри, Тимоти.
   Огненно-рыжий железнодорожник вышел на шаг вперед. Теперь было ясно, зачем пришел Рэй - бывали такие дни, когда ему вдруг приходило в голову проверить, все ли сотрудники на месте, вероятно, чтобы предоставить отчет вышестоящим постам, но железнодорожники были твердо уверены, что крокодил попросту бесится с жиру.
   - Бутонна, Лилиан. Нет? Где она?
   - Она померла еще месяц назад, мистер Рэй! - крикнул Тимоти, и кто-то в толпе прыснул.
   - Очнулся, наконец-то! - процедил Рено.
   Рэй вычеркнул имя Лилиан из блокнота и продолжил как ни в чем не бывало.
   - Гаррет, Бритни. Заболела? Готье, Алисс Марсельеза Аннет. - Лисс вышла на шаг вперед. - Грей, Роберт.
   Не успел Роберт выйти вперед, как Рэй зашелся страшнейшим приступом кашля. Миллисент сорвалась с места, как ошпаренная, и придержала его. Понятно, зачем она пришла сюда. Она забрала у отца блокнот, он отошел в сторону и сел на какой-то валун. Миллисент продолжила. Постепенно ряд вышедших перед становился все больше, окончательно скрывая остальных.
   - Луа, Мари. Мэдисон, Майк Эдвард. Нет его?
   - Да здесь я.
   - Парк, Аарон.
   Она вздрогнула, прочитав это имя - Аарон вышел и посмотрел на нее. Миллисент сделала вид, что ничего не заметила.
   - Розье, Мишель. Стефани, Кейт. Сите, Домьен.
   - Подох ваш Домьен, - хмуро ответил из толпы Рено. Миллисент убрала и его. Внезапно Аарона посетила мысль о том, как легко бывает людям смириться с чьей-то смертью. Как просто - вычеркнуть - и никому не нужны ни причина, ни точная дата. Просто зачеркнули имя, и будто бы не было никакого Домьена Сите, никакой Лилиан Бутонна. Лилиан не устроили даже похорон, потому что у старухи никого не было, и санитары из городской больницы зарыли ее где-то за городом раньше, чем кто-либо успел что-нибудь предпринять. Одинокого Домьена постигла бы та же участь, если бы Аарон не толкнул Майка Мэдисона, прославившегося из-за своего подвешенного языка, собрать с железнодорожников деньги на приличную могилу. Все до последнего здесь знали все это, все помнили, как Майк шастал за всеми по пятам и выпытывал, когда у кого появятся "лишние" деньги, как Мари, одна из немногих французов на перегоне, кто умел письменно изъясняться на своем языке, писала письмо внучке Лилиан Бутонна из Оттавы, которая так на него и не ответила. Все знали, как Лилиан положили в мешок, в котором до этого держали какие-то помои, как Лисс уговаривала санитаров подержать еще денек тело Домьена в больнице, пока Майк не наскреб нужную сумму. Все знали - а Рэй просто вычеркивал имена из книжки.
   Закончив перекличку, Миллисент и ее отец ушли, не сказав никому ни слова, но настроение у всех уже было изрядно подпорчено. Больше всех был зол Рено.
   - Нет, ну ты посмотри на них! Лили померла месяц назад, а они в ус не дуют! Три недели как Домьена скрючило!!!
   Мари гладила его плечи, с материнской заботой заглядывая в его глаза. Рено всегда был темпераментным, но Лисс впервые видела его настолько разгневанным. Остальные предпочитали благоразумно молчать. Майк опустил крепкие ругательства, со вкусом плюнул на два метра и смахнул с плеча руку Мари. Лисс и Аарон переглянулись. Лисс не ждала от него ни слова о том, что произошло - с одного его взгляда ей стало ясно, что мысли о Лилиан и Домьене сейчас вытеснены из его головы.
   - Забудь, - сказала она, но Аарон по-прежнему молчал. - Я же забыла Джека.
   - Если бы ты его забыла, сейчас не напомнила бы себе о нем, - сказал Аарон.
   - Зато я больше в нем не нуждаюсь. Аарон, прошу тебя, прекрати себя изводить! Парк, ты слышишь меня?! Прекрати!
   Аарон кивнул и обнял ее. Лисс улыбнулась.
   - Не о чем и говорить, Готье, - сказал он с улыбкой, - Я сделаю так, как скажешь ты.
  
   Аарон, в жизни не получавший писем, последнее время просто утопал в них - и не было ни одного письма, которое он не зачитывал бы в слух для Лисс. Тревор засыпал его посланиями - простенькие, короткие рассказы о том, как ему теперь живется, постоянные предложения какой-либо помощи. От денег Аарон отказывался.
   Тревор рассказывал, что снимает небольшую квартиру в Мельбурне, но это стало не слишком-то выгодно для него, а поскольку деньги все прибывали, он в скором времени планировал переезд - собирался купить свою собственную конуру. Лисс, конечно же, была рада за него, но с каждым новым письмом Тревора вспоминала о том, что на ее собственное письмо ни мама, ни дядя Морис не ответили. Единственным утешением было одно - пока письмо не пришло, в семье все точно в порядке. Если что-то и случится, Лисс узнает об этом первой. К
   тому же, все долги наверняка давно уже погашены.
   Наступило знойное, душное лето. Работать на солнцепеке было куда более невыносимо, чем месить рваными сапогами весеннюю грязь или держать лопату одеревеневшими от холода руками: вблизи железнодорожной насыпи не было посажено ни одного дерева, никто не удосужился поставить ни одного навеса из какой-нибудь, пусть даже само затертой парусины. В итоге у многих сократился доход, потому что перекур теперь длился часа три - где-то в районе полудня и несколько позже, именно в это время работать было совершенно невозможно.
   - Все, не могу больше! - воскликнул Рено, снял рубашку и упал на грязную землю. - Кто-нибудь, сходите, что ли, за водой, невозможно больше так мучиться!
   Лисс взглянула на него. Плечи Рено обгорели и покраснели, пот лился с его тела ручьями, на него липла пыль, жирные мухи тучей кружились вокруг него и присасывались к проступающим из-под кожи синим венам. Рено матерился на чем свет стоит и смахивал их с себя.
   Майки, выглядевший ничем не лучше, и Тимоти, грязный, как трубочист, отправились в сторону города, туда, где была колонка. Аарон достал папиросы, скинул рубаху и закурил. Мари стояла в стороне и неистово махала грязным полотенцем, отгоняя мух - полотенце было засаленным, не стиранным уже много месяцев подряд, и мух только привлекало.
   - Крокодилу следовало бы повысить нам зарплату в пять раз! - проворчал Рено, - Уж хотя бы за то, что мы вкалываем по такой жаре. Это же пекло, у Сатаны на сковородке прохладнее!
   - Такого лета у нас не было уже лет десять, - заметила Бритни, - Не удивлюсь, если всю осень в качестве расплаты за такое "удовольствие" мы будем работать под ливнем.
   - В таком случае, - усмехнулся Рено, - Надо уже сейчас зарабатывать на новые калоши. Парк! Огонек есть?
   - Что это с тобой? - спросил Аарон у Лисс, протягивая Рено зажигалку, - Совсем скисла. Эдак не годится. Кто-то еще меня учил не вешать нос?
   - Да ничего такого, просто мозги плавятся с такой жарищи, - ответила Лисс, отмахиваясь не то от мух, не то от Аарона.
   - Ну и издевательство, - заявил Майки - они с Тимоти уже вернулись и притащили по два ведра с водой. - Подходите все, кому осточертела жара!
   Первым подбежал Рено, выхватил из рук Тимоти ведро воды и облился с ног до головы, затем отряхнулся, как пес после купания, и Лисс весело рассмеялась, когда ее окатило фонтаном перламутровых брызг. Майк и Тимоти уже были мокрыми вдрызг - видимо, прежде чем набрать воды и вернуться к насыпи, они и на себя вылили парочку ведер. Второе ведро досталось Аарону, третье - Мари, четвертое перехватила Лисс, и некоторые сразу же помчались к колонке, грохоча пустыми ведрами. Лисс села на землю и достала сухари, Аарон - яблоки, и они приступили к трапезе. Насколько же легче было жить после того, как на каждого вылили по ведру воды! Зной стоял мучительный, дьявольский, и железнодорожники предпочли работе ленивые посиделки возле насыпи - пили воду, сокрушались, что по такой жаре водка не пойдет, добивали свой скудный паек и курили папиросы.
   - Это еще что? - спросил Аарон, когда Рено достал из своей котомки подозрительно пахнувший курицей сверток.
   - Догадайся! - выдал тот, - Моя старушка снарядила меня. Награда, видишь ли!
   - За что это? - спросила Лисс.
   - За то, что у нее есть я! - заявил Рено и развернул сверток там лежала холодная жареная курица - довольно дохленькая, правда - но хоть что-то. - Я целый день вчера за ней гонялся по двору. Старая тварь, а шустрая. Мы ее раньше держали с петухом, жена яйца продавала, но теперь курица совсем состарилась, яиц не несет, а петух так и вовсе такой древний, что ему уже и молодая наседка не поможет. Ешьте, ешьте, не жалко.
   - А петуха вы тоже зарубили? - спросил кто-то.
   - Тоже, - кивнул Рено, - Но сожрали дома, сами, нести вам его было бы стыдно. У вороны - и у той мясо помягче будет.
   - Да ладно тебе, Рено! - воскликнула Бритни, - Было бы из чего выбирать! И кому? Нам!
   - Иногда можно и нам покочевряжиться! - заметил Рено, - Так, для
   разнообразия.
   К концу дня Лисс подошла к Аарону и сказала:
   - Ты, помниться, здорово побелел, когда она назвала твое имя, и с тех пор так вот бледнеешь слишком уж часто. Ты же говорил, что плюнул на нее?
   Аарон молчал.
   - Ты напрасно тратишь на нее свои мысли, - сказала Лисс и ушла.
   Аарон смотрел, как она идет по шпалам, быстрой, развязной, не смотря на слегка ссутуленные плечи, походкой, перекинув через плечо котомку, как ее худая фигура постепенно растворяется в сухой и бесцветной ночи, и как холодный ветерок смешно взъерошил ее густые волосы. Ночь была необыкновенно тихой, а Аарон все еще слышал, точно отдаленное эхо: "Тратишь свои мысли"... Внезапно эхо стихло, и он слышал только прозрачную пустоту. Ни звука в воздухе: как будто воздух, время, небо - все было заморожено, а его мысли - нет, и от этого они казались ему точно раскаленными, обжигающими, мучительными. Ему нужно было слышать хоть что-то - хотя бы звуки чьего-то голоса, гудки поезда вдалеке... Но ничего не было. Он хотел закричать, но не решился. Голос тоже замерз.
   Никогда еще Аарон не чувствовал себя таким одиноким.
  
   Утром Аарон проснулся рано, до того, как успел прийти Роб и даже до того, как старый брюзга Хьюит выполз из своего закутка в глубине дома, а он, как правило, вставал очень рано и, приступая к приготовлению завтрака, из вредности стучал посудой так, что Аарон, отлично слышавший этот шум из своего флигеля, мгновенно просыпался. Но на этот раз Аарон проснулся раньше. Настроение у него было убийственное - его разбудил кошмар, он не выспался, засыпать снова уже не было никакого смысла, и он решил отвести душу, отомстив Хьюиту за его манеру бренчать посудой по утрам.
   - Ах, мать моя, как же я не выспался!!! - прогорланил он на весь дом звучным басом и с чувством выругался, - Черт подери, какое утречко! А не пойти ли мне прогуляться?
   Он кричал так громко, что Хьюит уже наверняка проснулся, но Аарону этого было мало. Он открыл скрипучую дверь флигеля, прошел в комнату и, громко топая ногами, направился к выходу, распахнул дверь и вышел, хлопнув ей так, что стекла зазвенели. Теперь он был удовлетворен и, что немало важно, твердо уверен в том, что отныне он будет просыпаться точно не под звон тарелок и кастрюль.
   Послонявшись по улице, Аарон вернулся в дом и, едва раскрыв дверь, напоролся на Хьюита, видимо, собиравшегося выходить. Тот сделал безумные глаза, с опаской обошел его и попятился на улицу задом, едва не споткнувшись о ступеньки.
   - Доброе утро! - как ни в чем не бывало улыбнулся ему Аарон и вернулся во флигель. Не прошло и пяти минут, как вошел Роб и сунул ему бидон молока.
   - Как жизнь, стажер? - спросил молочник. Аарон налил себе в кружку молока и принялся грызть сухарь. - Слышал, ты на полставки устроился?
   Аарон кивнул.
   - Продаю папиросы на вокзале. Не думаю, что это надолго, но пока у Лисс проблемы с деньгами, и я...
   - Ты что, хочешь сказать, что все заработанное отдаешь Лисс?! - воскликнул Роб.
   - Ну... А что в этом такого?
   - Ну, брат... А она тебе хоть что-нибудь дает взамен?
   - Мы как-то об этом не говорили. Погоди... Ты к чему клонишь?
   - Ну... Вообще-то твоя Лисс - ничего, симпатичная девка. И ты просто идиот, что не воспользовался тем, что она тебе должна.
   - Она мне ничего не должна, - раздраженно сказал Аарон, - А у тебя все мысли, я вижу, только об одном.
   - У тебя же не вышло с дочкой Рэя, так ведь?
   - Ну а Лисс-то тут причем?!
   Роб махнул рукой.
   - А, забудь. Я пошел.
   Он взял у Аарона мелочь за молоко и ушел. Аарон подобрал с пола котомку,
   бросил туда папиросы, что-то из еды, пальто, обрезанное им до куртки из-за того, что гостивший у него Рено спьяну уронил горящую свечу прямо на пальто, и Аарону чудом удалось избежать пожара, хотя подолом пришлось пожертвовать.
   Аарон думал о том, что сказал Рено - вернее, пытался убедить себя в том,
   что его совершенно не интересует, что он там наговорил. Он вышел из дома и отправился вдоль путей в сторону насыпи. Последнее время чем быстрее шло строительство, тем дальше от его дома уходила дорога, и это не очень-то ему нравилось. Но сейчас он не думал, как обычно, о том, сколько раз он хотел бы пнуть Бэзила Рэя.
   И все же он не видел ничего странного в том, что он спит с Лисс "немного" не так, как с остальными девушками. Да что такого?! Зимой же холодно! И почему она что-то ему должна? У них с Лисс никогда не существовало понятия долга. Может быть, другие друзья действительно одалживают друг у друга деньги, обязательно дарят друг другу подарки по праздникам. Но Лисс была для него больше чем друг, хоть и никогда не была любовницей. На самом деле, он думал и об этом, но эти мысли уходили от него, вылетали из головы, точно были навеяны легким ветерком, который не позволял им удержаться в рассудке больше минуты. Он забывал о них так же легко, как забывают о любой вещи, не нужной в этой реальности, о чем-то возможном, но не важном.
   - Привет, - сказала Лисс, когда он подошел к насыпи, бросил в общую гору из сумок свою котомку и подобрал с земли инструмент.
   - Привет, - ответил он.
   - Ты хоть оклемался? - спросила она, подойдя к нему и обняв за плечо. - Все нормально?
   - Нормально, - ответил он. Лисс внимательно заглянула к нему в глаза, словно пытаясь убедиться. Аарон и раньше замечал за ней такую странную заботу, но именно сейчас ее обычный "заскок" тронул его больше, чем обычно. - Да все в порядке, Готье, что тобой?! - засмеявшись, сказал он и снял со своего плеча ее руку. Однако он видел, что она все еще не слишком-то верит ли ему.
   - Ты же знаешь, я не успокоюсь, пока не буду убеждена, что тебя ничто не беспокоит. Особенно когда речь идет о напрасном разбазаривании чувств.
   - Да уймись, Готье, я не думаю сейчас об этой белобрысой, - сказал он. - О чем бы я ни думал, я прошу тебя об одном: не обращай внимания, не беспокойся за меня. У тебя есть достаточно людей, за которых ты могла бы беспокоиться.
   - Хорошо, - сказала Лисс, и Аарон чмокнул ее в лоб.
   - Вот молодец. Меньше всего тебе сейчас следовало бы думать обо мне. Тебе приходили письма от мамы?
   - Я не такая везучая, как ты, - усмехнулась Лисс и принялась за работу. - Ничего. А как Тревор? Не объявлялся?
   - Да нет. А не хватит ли? Он довольно часто пишет.
   Когда пришло время перекура, они сели, повернувшись лицом, как обычно, туда, где была действующая дорога. Курили одну папиросу, по очереди затягивались, то и дело протягивая друг другу папиросу и тут же отбирая.
   По путям прошел поезд, новый, чистый, такие очень редко здесь проезжали. Лисс затянулась и, чуть сощурившись, посмотрела ему вслед. Аарон не стал спрашивать, о чем она думала в этот момент, но сам он думал о том, как было бы странное, если бы однажды все переменилось - как ему одновременно хотелось перемен - и как сжималось сердце при одной мысли о том, что не будет хоть чего-то из столь обыденного, приевшегося, родного, привычного, заурядного. Эти дни, монотонно тянущиеся в бесконечность рельсы, мелькающие одна за другой, бесчисленные, но совершенно одинаковые шпалы, волчий холод зимой, изнуряющая жара летом, мозоли на руках, серые сумерки, беззубая улыбка Мари, Рено, темпераментно размахивающий руками, Роб со своими бидонами молока и бочками наставлений, седой дым папирос, вокзал...
   И Лисс.
  
   Глава 12.
  
   Осень узнать можно было лишь по двум признакам - появление холодного ветра и сухих листьев под бесплодной яблоней в саду Хьюита - на календари Аарон как правило не смотрел.
   А Лисс считала дни в ожидании писем из дома.
   Письмо пришло однажды утром, и едва Лисс подошла к Аарону без слов приветствия на губах, но со смятой бумажкой в кулаке, он понял - в этом письме нет хороших новостей.
   - Что стряслось? - спросил Аарон, пытаясь достать из ее руки письмо. Ее руки были совсем ледяными. - Ты руки обветрила. Холодный сентябрь, надевай хоть перчатки. Это от мамы? - Лисс кивнула. - Что пишет?
   - Отец умер, - сказала Лисс.
   - Одним ртом меньше, - холодно сказал Аарон и сунул ей обратно письмо, - Ты что, расстроена?
   - Да нет, просто странно это. Не ожидала.
   - А я вот, хоть что ты мне можешь отвечать, даже рад этому. Потому что этот старый пропойца сидел у тебя на шее, а ты пахала, чтобы откармливать эту бездонную утробу.
   - Скорей, отпаивать... - сказала Лисс, - А ты все же зря так. О покойном не стоит...
   - А что, есть, что возразить?! - воскликнул Аарон, - Ты же знаешь, я ненавижу его! И всех готов ненавидеть, кто пользуется другими. А уж тобой... - Лисс ничего не ответила, она смотрела на него, и ее лицо еще никогда не было настолько безразличным. - Короче, что ты собираешься делать? - Она пожала плечами. - Ты знаешь, я бы таких, как он, бросал бы в канаву, и пусть всякая мелкая живность его жрет, хоть им польза. Но, стоит тебе сказать - я дам тебе сколько угодно денег на похороны. В конце концов, теперь наши расходы уменьшатся вдвое, в этом я уверен.
   - Я поеду на похороны завтра, вернусь на следующий день. Мама может расстроиться, все-таки он - мой отец, каким бы он ни был, а она же верит в это... ну, как его... "почитай отца твоего"... Ну, и так далее.
  
   На следующий день Лисс уехала, а Аарон и Рено взяли выходной, наняли извозчика и, взяв топоры, отправились колоть дрова на зиму. Аарону это теперь было не особенно нужно, он больше заботился о том, как придется зимовать Лисс, потому что у него самого во флигеле была печурка, и отопление входило в оплату жилища, а вот Рено нужно было хорошенько запастись дровами, чтобы его семья не вымерзла за зиму - весь поселок говорил о том, что зима наступит рано и будет очень суровой.
   Борозды перепаханной земли тянулись вдоль железнодорожных путей, а по другую их сторону был луг с выжженной травой, так коротко и неровно скошенной, что ходить босиком по ней наверняка было равносильно беготне по гвоздям. Через луг и проходила дорога, по которой унылая кляча волокла скрипучую повозку в сторону леса - дорога шла параллельно железнодорожному пути, но метрах в тридцати от него. Лес еще даже не показался на горизонте, а время определить было невозможно - день выдался сухой, прохладный, но пасмурный, все небо затянуло серым, и нельзя было даже предположить, где сейчас солнце. Аарон кутался в свою куртку, Рено приложился к фляжке, в которой, вне всяких сомнений, держал виски.
   - Черт меня побери, этому полю не ни конца, ни краю! - воскликнул он. Аарон прищурился и посмотрел на горизонт. Видно, Рено малость захмелел, потому что Аарону уже явно было видно если не конец, так край - точно: на горизонте виднелись вершины елей и берез.
   - Чепуху ты несешь, Рено, я уже лес вижу.
   - А вот и нет там никакого леса! - запротестовал Рено. Может быть, дело было и не в виски - просто у Рено было чудовищное зрение, но, по его словам, да и пары его друзей, когда-то он был охотником и попадал в глаз белке, сидевшей на вершине сосны, и признавать, что зрение его с годами подпортилось, было для него унизительным. - Вот, отец, скажи мне... - "отцом" он назвал дедушку Кларка - извозчика, который, скорей всего, был ему ровесником, но его вялое выражение лица и глаза, сощуренные от постоянных путешествий по чистому полю, где гуляют холодные ветры, а летом их порывы носят по степи песок, очень старили его, - Скажи, отец, ведь нету там никаких деревьев? - возница отрицательно помотал головой, даже не посмотрев туда, куда указывал Рено, и тряхнул поводьями, уныло пробормотав:
   - Но, пошла... Но, пошла...
   - Вот, - довольно заявил Рено, запихивая флягу за пояс. Аарон закатил глаза.
   Тем временем лес был все ближе, и теперь даже Рено при желании мог бы увидеть его очертания. Аарон смотрел на растянувшуюся через равнину линию железнодорожных путей, и постепенно его стало клонить в сон. Скудные краски осеннего поля и перепаханного поля все больше сливались друг с другом,
   а мысли куда-то плыли, и слух, уставший от вакуумной тишины, улавливал скрип колес и унылое бормотание извозчика "Но, пошла... Но, пошла..." так, словно это была не их повозка, а другая, которая шла на другом конце этого бесконечного поля, и лишь эхо доносило до них эти звуки.
  
   - Парк! Вставай! Вставай, говорю! Ей-богу, надо было мне взять с собой Майки, он хотя бы порасторопней будет! Приехали, поднимайся.
   - Ну, что, теперь ты видишь деревья? - спросил Аарон и улыбнулся, затем встал, потянувшись, и перекинул через плечо топор.
   - Э, нечего тут ухмыляться, парень! - сказал тот, - Вот я, бывало, выходил охотиться, так я подходил к вот такой вот сосне и белке попадал в глаз...
   - ...С одного выстрела, - закончил за него Аарон. - Я знаю.
   - Идем, - сказал Рено, тоже взяв топор. - Посидишь тут, папаша?
   "Папаша" кивнул и улегся в повозку. Аарон посмотрел на него, развернулся и пошел обратно к повозке.
   - Эй, ты куда? - окликнул его Рено, останавливаясь.
   - Он кляче своей корма не задал! - ответил Аарон и забрался в повозку. Извозчик уже успел заснуть, и голова его лежала как раз на небольшом мешке с сеном. Аарон, чтобы не разбудить возницу, стал вытягивать из мешка сено, сгреб все это в охапку и бросил на землю перед лошадью.
   - Ну, быстрее там! - крикнул Рено, и Аарон побежал к нему.
  
   - И все-таки, признаюсь, мне с трудом верится, что ты отпустил ее на эти похороны, - сказал Рено, когда они зашли в самый бурелом и принялись за первое дерево.
   - А мне с трудом верится, что мы притащились сюда и будем до ночи горбатиться, когда можно было куда быстрее доехать до лесопилки и натаскать там дров на целую зиму! - проворчал Аарон, желая сменить тему.
   - Я бы столько не утащил, - ответил Рено, размахивая топором. - Уф, жарко стало! - он скинул куртку и бросил ее в сторону. Курка повисла на каком-то сучке, и через минуту на нем оказалась и куртка Аарона. - А все-таки, Парк, ты не устаешь меня удивлять. Мне казалось, ты ее отца за глаза ненавидел с тех пор, как вы с ней познакомились. И тут - на тебе - дал ей деньги на то, чтобы похоронить его, когда он и так всю жизнь из вас обоих кровь сосал.
   - Кровь-то он, может, и сосал, а только это - отец Лисс, и если я предпочел бы его сжечь, как весной мусорные кучи жгут, то Лисс просто добрее и умнее меня, и мне, по правде говоря, очень хотелось бы иметь хоть часть той доброты, какая есть у нее.
   - Что ж... - сказал Рено, пожав плечами, потом зачем-то кивнул и вновь занялся дровами.
  
   Когда они перенесли в повозку последнюю партию дров, возница по-прежнему крепко спал. Рено и Аарону пришлось приложить немало усилий, чтобы растолкать его, потому что самим вести повозку не хотелось - оба мечтали поспать, прежде всего потому, что они собирались следующий день отработать вдвойне - ведь за этот им никто не даст ни гроша.
   Лишь после того как извозчик очухался и смог взять в руки поводья Аарон и Рено улеглись в повозку, и она тронулась. Рено тут же достал свою флягу - вечер был ветреный, свежий, и вскоре Рено уже опорожнил всю флягу и спустя некоторое время заснул. Аарон лежал, глядя в сумеречное небо. Свежий запах осеннего вечера смешался с запахом виски, который теперь распространял спящий Рено, и с запахом еловых дров. Аарон задремал.
   Когда он проснулся, они уже подъезжали к перегону Сесиль. Рено, еще довольно пьяный, упросил возницу подвезти его до самого дома, кое-как они перетащили к нему в сарай почти все дрова, и Аарон, теперь уже в обществе только возничего и его клячи отправился к Хьюиту.
   Добравшись домой, он свалил все дрова возле флигеля, ввалился в дом, добрался до своей кушетки, упал на нее и уснул без задних ног.
  
   - Аарон, проснись!
   - Лисс? - он поднялся и протер глаза. Да, Лисс сидела возле него, и вид у нее был взволнованный. - Когда ты вернулась?
   - Ночью. Решила, что дойду до тебя. Смотрю - уже время идти на работу, а ты все спишь. У тебя дрова на улице лежат. У Хьюита разве нет?
   - Это тебе, - ответил он, поднимаясь, - Роб уже приходил?
   - Приходил. Удивился очень, что я здесь. Я ему заплатила за молоко и приготовила перловки, нашла у тебя крупу.
   - Спасибо.
   - Ты вчера, что ли, дрова колол? На тебе просто лица нет.
   - Мы с Рено вчера ездили с утра. Хотел пораньше встать - а тут, как назло, Хьюита отучил будильником работать, с утра на днях пошумел, он теперь посудой не грохочет. Прости, я-то думал побольше поработать...
   - Забудь. Ты лучше спи сегодня, а вечером поможешь мне отнести дрова домой, раз уж ты, дурак, их наколол. И куда? Не к спеху же.
   - Говорят, зима будет ранняя. А дома я не останусь. Тебе же деньги нужны. Забыла?
   - В крайнем случае, выйдешь на вечернюю, там хоть лопатой махать не нужно. - Голос Лисс звучал так твердо, что Аарон понял - работать он сегодня не пойдет. - Вот тебе на день кое-что поесть, у тебя здесь ничего нет, кроме каши. Отсыпайся, герой.
   Аарон улыбнулся и хотел возразить что-нибудь для порядка, но едва его голова снова коснулась подушки, он закрыл глаза и впал в дремоту, чувствуя, что вот-вот заснет. Он слышал, что Лисс, все это время сидевшая на коленях возле его постели, встала, выложила что-то на громоздкий трехногий табурет, служивший Аарону столом, и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
  
   Зима действительно наступила очень рано. Первый снег выпал в середине октября, но тут же сошел, а к началу ноября ударили такие морозы, будто был январь. Не прошло и пары дней, как морозы стихли, и им на смену пришли такие снегопады, что работу собирались приостановить, но железнодорожники, хоть и прекрасно осознавали, насколько трудным будет этот хлеб, отказались от такого отпуска, зная, что Бэзил Рэй и не подумает о том, чтобы оплатить его.
   А однажды утром случилось непредвиденное.
   Лисс ночевала у Аарона последние несколько дней, Аарон, уступивший ей свою кушетку, спал на полу, постелив туда выпрошенный у Хьюита дряхлый коврик и укрывшись своим легендарным "каракулевым" полушубком - просто добираться до дома для Лисс теперь было почти невозможно, слишком сильными были бураны.
   Тем не менее, это утро было довольно тихим; Аарон и Лисс шли к насыпи, и когда она уже стала отчетливо видна сквозь завесь мелких снежинок, кружившихся в воздухе, Лисс сказала:
   - Смотри, никто не работает!
   Аарон посмотрел на толпу рабочих, собравшихся возле насыпи.
   - Что-то, может быть, случилось?
   Они прибавили шаг, насколько это было возможно, учитывая высоту сугробов, и вскоре были рядом с насыпью.
   - Что происходит? - спросила Лисс, положив руку на плечо Рено. Аарон заметил немного поодаль тех, кого меньше всего ожидал здесь увидеть - рядом с толпой железнодорожников стояла Миллисент Рэй, закутавшаяся в черную шаль, из-под которой выбивались пряди ее светлых волос; возле Милли стояла ее мать, одетая в черное пальто с меховой отделкой; здесь же была и младшая дочка Рэев, и еще одна, которой Аарон раньше ни разу не видел, лет тринадцати, с ней мальчик примерно того же возраста.
   - В трауре - и то в мехах! - прошипел Рено вместо того, чтобы ответить Лисс, и покосился на миссис Рэй.
   - В трауре? - переспросила Лисс.
   - Рэй помер, - ответил Майк, и по его голосу или выражению лица трудно
   было понять, рад он этому или нет - скорее всего, он так замерз, что ему уже было вообще плевать на все, он только кутался в свое осеннее пальтишко и переминался с ноги на ногу.
   - Бэзил Рэй двинул коньки?! - воскликнул Аарон, и Лисс также не поняла, что он думает по этому поводу.
   - Ага, - ответил Рено, - Болезнь его совсем доконала.
   - Нас распускают, - сказал Майк.
   - Как... распускают? - проговорила Лисс. Аарон обнял ее за плечи. - Как - распускают?...
   - Берут и распускают, - ответил раздраженно Рено.
   - То есть...
   - То есть у нас больше нет ни работы, ни денег, ни возможности найти и то, и другое! - воскликнул Рено. Аарон взглянул на ютившихся в стороне детей Рэя и гордо оглядывавшую окрестности миссис Рэй. Похоже, у них сейчас мысли совсем о других проблемах - по крайней мере, у детей.
   - Внимание, внимание! - крикнул кто-то, и все повернулись на голос. Длинный и скользкий тип с вытянутым лицом и бороденкой, еще больше его вытягивавшей - этот человек появлялся здесь крайне редко, точного называния его должности никто толком не знал, никому это интересно не было, но он определенно был выше Рэя - и, вероятно, из тех, кто назначил его на эту должность. - Внимание! В связи с тем что наш дорогой...
   - Ха! - демонстративно крикнул Рено.
   - ...Кхе-кхе... Наш любимый Бэзил Рэй этой ночью отдал господу богу свою светлую душу, а на его пост у нас кандидатов не находится, мы вынуждены расформировать проект по строительству железной дороги и распустить всех рабочих. То есть, собственно, всех вас. У меня все. Теперь почтим память мистера Рэя минутой молчания...
   - Какое к чертям молчание?! - крикнул Рено. Лисс пыталась успокоить его, но он ее уже не замечал. - Дайте нам хоть денег! Нас больше сотни, где мы найдем работу, чтобы кормить наши семьи?!
   - Я... постараюсь что-нибудь сделать с этим... - пропищал тот, и никто и не заметил, как он куда-то удрал. Вслед за ним ушло и семейство Рэев.
   - Ничего он не сделает, - сплюнул Майк. Рено безуспешно подбивал всех догнать скользкого ужа и завязать его в узел, но все уже смирились со своей трагедией.
   Инструменты были брошены на снег, тачки перевернуты. Люди уходили прочь с перегона Сесиль.
  
   - И куда же теперь? - произнесла Лисс, оглядев комнату. Теперь - она знала - что бы ни случилось, она не желала оставаться здесь. Будет непросто отвыкать от этого места, хотя... Кто знает? В конце концов, вряд ли она когда-нибудь попадет туда, где не скрипят кровати, не ломаются прямо под тобой стулья, туда, где нет мышей в подполе, а на столе бывает что-то кроме сухарей и каши не только по праздникам. Одно достоинство в этом было - она везде будет чувствовать себя почти как дома.
   Лисс только что поднялась с постели и теперь сидела на ней, свесив ноги, и смотрела на котомку, брошенную ей в угол вчера сразу по возвращении с работы. Здесь же лежал траурный шарф - прямо на куче дров, заготовленной на ближайшую неделю. В печке прыгал безмятежный огонь, и Лисс, которой всю жизнь казалось, будто огонь понимает ее слова, когда она говорит сама с собой, будто он слышит и отвечает ей, теперь чувствовала нечто похожее на разочарование в человеке, которому долгое время доверяла свои секреты, а теперь он вдруг давал понять, что никогда ее не слышал. А может, он просто насмехался над ней...
   Весело трещала в огне еловая кора, пожираемая рыжими языками, от березовых поленьев шел жар - а за окном суетилась пороша, вертела снег над землей. Лисс поежилась, поднялась и подняла с поленьев шарф, отряхнула его от мелких щепок, укуталась в него и поспешила к огню. Трудно представить себе, что бы сейчас с ней было, если бы Аарон не наколол вовремя дров.
   Аарон!!!
   Последние события так потрясли ее, что она и не подумала о самом главном... Куда же теперь подастся Аарон?... Теперь она была почти уверена, что поедет домой, к братьям, к маме и дяде Мо. Но Аарон... Она сомневалась, что он пожелает остаться тут - теперь, когда половина их старых друзей - та часть железнодорожников, что приехала на заработки, покинув свои семьи - вернется домой, когда она сама покинет это место навсегда. У Аарона семьи нет. Его ничто не держит здесь, у него скопились кое-какие сбережения, и, быть может, он умчится в Мельбурн, не купив обратного билета, и, вероятно, поселится где-нибудь по соседству со своим настоящим отцом. Навсегда?!
   - Аарон! - закричала она, хотя все это время кричала про себя, и вряд
   ли ее крик мог хоть кто-то услышать...
   Дверь распахнулась. На пороге стоял Аарон.
   - Ты как здесь оказался? - спросила она.
   - Хотел тебя навестить, - ответил он. - Есть важная новость.
   - Ты уедешь? - спросила она.
   - Но ведь и ты сделаешь точно так же.
   - Ты в Мельбурн, да?
   - Да. А ты, наверное, домой. - Лисс опустила глаза. Во всем этом было что-то до нелепости странное. - Мой поезд завтра утром. Я даже посмотрел в расписании, когда твой.
   - И когда? - спросила Лисс, не поднимая глаз.
   - Тоже завтра, но только в девять часов вечера. Мой в десять утра.
   - Что же... Я тебя провожу. Напиши мне, когда приедешь в Мельбурн.
   - Да... Ты ведь будешь уже дома.
   - Да.
   Лисс не нравился этот разговор. Он походил на игру плохих актеров в отвратительной театральной постановке, и она видела, что Аарон тоже стеснен тем, что приходится его вести. Как-то не верилось в происходящее до конца. И перед глазами плыл туман. Знакомое, уже привычное для Лисс чувство. Как будто кто-то умер.
   - Теперь с деньгами будет проще, - сказала она, словно размышляя вслух - просто чтобы отвлечься. - Мама с дядей работают, не будет больше ни лекарств, ни спиртного. Наверное, теперь мы не будем так нуждаться.
   - Ну да... - сказал Аарон все тем же тоном. - Если что - мы с Тревором будем высылать тебе деньги.
   Впервые за все те годы, которые они провели вместе, у них не клеился разговор. И оба понимали, что нужно спешить, ведь больше они уже не будут разговаривать - и не могли в последний раз поговорить.
   Лисс достала папиросы, села на постель и закурила, вслед за ней - Аарон. Они выкурили несколько папирос подряд, бросая окурки в печку, где весело трещала сухая ель и уютно горела береза. Но во всем доме уюта не было - даже того, которым обычно обходилась Лисс.
   Почему-то Аарон подумал о том, что он очень ее любит. Больше, чем когда-либо кого-нибудь любил. Конечно, так было всегда, но просто он об этом не думал: есть Лисс, вот она. Есть - и все, и хорошо, что есть.
   Они накурили так, что дышать в комнате стало трудно. Аарон накинул на плечи Лисс плотное одеяло, встал и подошел к окну, глянул в него, затем вырвал из щели в стене тряпку и вернулся к Лисс. Потянуло сквозняком, но зато больше не было табачного смога.
   Потом они легли в постель и заснули, крепко прижавшись друг к другу, так и не сказав ни слова - а обычно не смолкали до поздней ночи, хотя, казалось бы, на работе и по дороге на работу они могли сказать все, что было возможно, но всегда находили темы, плевав на то, что утром им нужно было рано вставать.
   Они уснули под треск догоравших дров в печи.
  
   Утром Лисс и Аарон встали очень рано, потому что легли еще днем, и теперь отправились к Аарону. По дороге они пытались говорить - но разговор по-прежнему не клеился. В такой тишине дорога казалась длиннее, чем даже тогда, когда Лисс преодолевала эти десять километров в одиночестве. Когда они дошли, Лисс не стала входить в дом Хьюита, хоть был страшный холод. Аарон вошел во флигель и подобрал с пола котомку, сгреб в нее с табуретки-стола все, что там было: яблоко, перочинный ножик, банку рыбных консервов, флягу с водой, пару чистых конвертов и несколько замусоленных листочков бумаги. Затем бросил туда же свой старый куцый плед, которым мог укрыться полностью только разве что маленький ребенок, пару рубашек. Это были все его вещи - кусок хозяйственного мыла, которым он мылся, он решил оставить здесь вместе с непригодным, рваным и грязным полотенцем. Он вышел на улицу.
   Котомка была необычно тяжелой, но на душе было так скверно, что ему было
   уже совершенно все равно. Они с Лисс отправились к вокзалу, куда попали точь-в-точь к приходу поезда. Лисс растерялась. У них оставалась минута на то, чтобы попрощаться, но ей не хотелось, точно как не хотелось прощаться с Кимберли.
   - Ну... Я пошел... - сказал Аарон, пытаясь сказать это, как он умел - будто идет домой после работы, и завтра они снова увидятся, и не будет ничего этого: ни билетной кассы, ни болотно-зеленого вагона с торчащими из него руками, хватающимися за руки провожающих, ни снежного вокзала вдалеке...
   Лисс обняла его, но через несколько мгновений они отстранились друг от
   друга, и Аарон пошел к дверям тамбура. Не то женский, не то мужской, очень
   гнусавый голос объявил, что поезд отправляется через пять минут. Аарон своей странной походкой шел к еще открытым дверям. Как обычно уходил с работы.
   Лисс сорвалась с места, кинулась ему на шею и крепко, крепко поцеловала в губы своими крепко сжатыми, побелевшими от мороза губами.
   - Поехали со мной! - просил Аарон, когда она душила его в объятьях.
   - Поеду... - прошептала она. Аарон сунул ей в руки деньги.
   - Беги, там наверняка еще есть билеты! Беги!!!
   Лисс побежала к кассе, скользя по льду, скрытому под снегом, едва не падая, кинула деньги кассирше.
   - Один до Мельбурна, в один конец. Быстрее, быстрее!
   Она выхватила из рук кассирши билет и вбежала в тамбур, когда поезд уже тронулся, двери за ней закрылись, она схватила Аарона за руку, и они вошли в вагон. Аарон нашел свое купе. Здесь было очень грязно, никого не было, кроме них, и ему было все равно. Они с Лисс сели на нижней полке, рядом. Аарон улыбнулся.
   - Давай жить вместе, - сказала Лисс. - Всегда!
   - Давай, - ответил Аарон.
   - Тебе больше не придется просить ночлега у своих подруг.
   - У меня одна подруга.
   - И мы будем, как всегда, есть из одной тарелки.
   - И говорить хором.
   - И спать в одной кровати.
   - Только... - Лисс посмотрела на него, и Аарон принялся разматывать траурный шарф на ее голове. - Только когда люди вместе спят они... Ну... они же любят друг друга, да?
   Аарон забросил траурный шарф на противоположную полку и улыбнулся.
   - А я тебя разве не люблю?
   Лисс посмотрела за окно. За окном виднелся снежный вокзал, за ним - поле, бесконечное поле, которое она больше никогда не увидит. Ноздри вдруг защекотал запах сладостей из кондитерской Боба и Марка, пробравшийся в ее воображение из детства, и она рассмеялась.
   - Ты чего заливаешься? - спросил Аарон. Лисс пожала плечами, улыбнулась и уперлась лбом в стекло, закрыв глаза. Аарон положил голову ей на плечо. - Лисс...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   2
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"