Вылет был назначен на двенадцатое августа тысяча девятьсот тридцать седьмого года. На подмосковном аэродроме Щёлково всё было готово к подвигу: не просто перелёту российского экипажа через Северный полюс в Америку, а важному правительственному заданию, первому в мире коммерческому рейсу. Гигантский самолёт, груженный пушниной и подарками для американцев и лично для Рузвельта, причудливо разукрашенный в красно-синие цвета, сиял на солнце свежей краской, члены экипажа стояли под крылом с бортовым номером "Н-209", курили, шутили и перекидывались ничего не значащими фразами - как это часто бывает во время проводов. Толпились причастные к полёту инженеры, механики, официальные лица, и непричастные - репортёры, родственники, другие провожатые и жадные до сенсаций зеваки. Ждали первого пилота.

   Подъехала машина. С подножки молодцевато соскочил и сразу приковал к себе внимание высокий, стройный человек, одетый в щегольской костюм и белую в тонкую полоску рубашку с ярким галстуком. Он поздоровался за руку со вторым пилотом и штурманом, остальным членам экипажа кивнул и, встав в центр, стал позировать фотографам.

   - Над островом Рудольфа - облака и пурга. С Гренландии идёт мощный циклон, - объявил представитель метеослужбы. - Может, всё-таки перенесёте полёт, хотя бы на сутки?

   - На сутки не могу. Завтра пятница - тринадцатое! - ответил вроде бы в шутку Леваневский. - Ничего, пролезем. Больше ждать нельзя. Будет ещё хуже. Досидимся до того, что придётся отложить до следующего года, - добавил он.

   Небрежно отбросил окурок и поднялся на борт, как был, в костюмчике и хромовых полуботинках, а не в комбинезоне и унтах, более уместных при полёте в северные широты.

   Члены экипажа уже были на своих местах. За штурвалом, на левом командирском кресле сидел второй пилот - Кастанаев. Этот второй, конечно, знает машину как свои пять пальцев, но совершенно не умеет толком летать в облаках - боится! Вот и пусть летит сейчас, пока небо чистое! Ему, Леваневскому, работы ещё достанется - в высоких широтах.

   Но для начала надо взлететь. Оторвать тридцать пять тонн от бетонки - не мешок с зерном поднять...

   В 18.15 четырёхмоторный самолёт ДБ-А "СССР Н-209" с экипажем из шести человек скатился с бетонной горки, оборудованной специально для него - чтобы можно было сразу взять нужный разгон. С трудом оторвавшись от полосы, взял курс на Архангельск. И дальше - через остров Рудольфа и Северный полюс на Фернбекс (Аляска, США). В Фернбексе машина должна была дозаправиться и следовать через Канаду в Нью-Йорк.

   Леваневский облегчённо вздохнул и откинулся в кресле. Неужели, наконец-то, его мечта осуществится? И он заткнёт рты недоброжелателям, докажет им всем, что лётчик Сигизмунд Леваневский не зря носит звание Героя Советского Союза! Оправдается перед товарищем Сталиным... Первый пилот болезненно поморщился.

  

   "Любимчик Сталина", - говорили о Леваневском лётчики. Вождь лично внёс его фамилию в списки на награждение. Леваневский стал обладателем Золотой Звезды номер два. Хотя и не спас тогда, в тридцать четвёртом, никого.

   Ляпидевский, Герой Советского Союза номер один, добрался до лагеря полярников первым и вывез за несколько рейсов двадцать девять человек с затёртого льдами "Челюскина", Каманин - тридцать четыре, Молоков - тридцать девять человек, а он - ни одного. Ему просто тогда не повезло... В первом же рейсе из-за погоды и обледенения разбил самолёт.

   Особенно злые языки распоясались, когда вышли в свет почтовые марки, посвящённые героям челюскинской эпопеи.

   - Гляди-ка, "авансовый герой" и тут отличился! - язвил радист Кербер. - У всех лётчиков портреты в обрамлении лавровых веток, и только у Леваневского ещё и пальмовая - в знак особого расположения вождя, не иначе!

  

  

  

  

   Леваневского так достали насмешки и подколки, что он даже не поленился разыскать художника челюскинской серии марок, Василия Завьялова.

   - Ошибся я, с кем не бывает, - смущённо ответил тот, - не успел дорисовать листики на одной веточке, не доглядел, отнёс в печать. Вот и превратилась она из лавровой - в пальмовую. Но вы не расстраивайтесь, такая марка, с ошибкой художника, ещё дороже у филателистов ценится! Поверьте моему опыту.

   И Леваневский поверил. А ещё поверил Селестине.

   Он познакомился с девушкой в ресторане во время банкета по случаю... да мало ли их, случаев для банкетов! Она пришла с одним из офицеров и сидела напротив Леваневского. Он обратил на неё внимание из-за какой-то неуловимой странности во внешности. В чёрном шёлковом платье с пышными многослойными воланами на рукавах, плечи девушки казались слишком широкими для маленькой аккуратной головки с зачесанными назад гладкими волосами. Взгляд тёмных, немного раскосых глаз несколько раз скользнул по лицу Леваневского, вызывая внутри необъяснимую дрожь. Удивительнее всего был рот незнакомки. Сочные алые губы, казалось, жили отдельно от всего миловидного личика. Они совершенно самостоятельно раздвигались в улыбке, обнажая крепкие зубы, или впивались в край бокала. Леваневский смотрел на неё, не в силах отделаться от впечатления, что это его, прославленного полярного лётчика, а не шампанское из бокала, капля за каплей выпивает странная женщина с неподвижными тёмными глазами.

   Наутро, проснувшись с незнакомкой в одной постели, Леваневский не мог вспомнить обстоятельства такого стремительного сближения.

   - Селестина, - произнесла девушка в ответ на недоумённый взгляд лётчика, и он снова почувствовал, что тонет в омуте тёмных глаз.

   Начались тайные встречи, изредка, когда Леваневский не был занят полётами или общением с семьёй. Почти все их свидания происходили исключительно в постели. Совершенно лишённая свойственной женщинам стеснительности, Селестина имела над ним какую-то странную власть. Она напористо овладевала им, всякий раз оставляя полное опустошение в душе и теле. Это было непривычно и ново для него. Он не любил подчиняться, не пасовал никогда ни перед кем. Даже с самим вождём разговаривал без дрожи, почти на равных, а перед этой женщиной ощущал себя слабым и жаждал этой слабости и покорности!

   К художнику Завьялову влюблённые ходили вместе. Это был тот редкий случай, когда они куда-либо выбрались, кроме номера в гостинице.

   - Пальмовая ветвь - главный символ победы и триумфа, - сказала тогда Селестина. - Ты любимец богов, Сигизмунд. Я знаю в этом толк, - многозначительно добавила она, плотоядно улыбаясь одними губами.

   И он ей поверил.

  

   "Первую сложность - взлёт перегруженной машины - успешно преодолели. Теперь второе опасное место: от полюса недоступности до берегов Аляски..." - Леваневский облегчённо выдохнул.

   Радист протянул радиограмму. Первый пилот пробежал по ней глазами, одобрительно кивнул, и на землю полетел ответ: "18.25. Слушайте меня на волне 55 метров. Как вы меня слышите? Галковский".

   "Хватит расслабляться. Пора переодеться!" - Левановский снял костюм и надел лётные кожаные штаны и свитер, переобулся в унты. Кожаную куртку с утеплителем из гагачьего пуха и шёлковой подкладкой пока надевать не стал.

   Вопросительно глянул на Кастанаева. Второй пилот показал большой палец: всё, мол, нормально, порулю ещё. "Не хочет отдавать командирское кресло!" - усмехнулся про себя Леваневский и остался на месте.

  

   Тогда же, в тридцать четвёртом, Леваневский начал лихорадочно искать способ оправдать полученную авансом звезду Героя.

   Совершить рекорд дальности? Но экипаж М.Громова уже побил рекорд французов и осуществил беспосадочный полёт по замкнутому маршруту длиной двенадцать тысяч четыреста километров. Нет, не то...

   - А ты лети в Америку - через крышу мира, - шепнула Селестина, проводя рукой по его голове и ероша волосы - от уха до уха и, видя, что Леваневский не понимает, добавила, больно воткнув палец в макушку:

  - Через Северный полюс! - и снова накинулась на него с каким-то непонятным исступлением, впиваясь жадным ртом и доводя ласками до полного изнеможения.

   С тех пор он стал просто одержимым новой мыслью. Правительство СССР отнеслось к проекту с большим интересом и поддержало идею трансполярного беспосадочного перелёта. Расстояние от Москвы до Сан-Франциско через Тихий океан составляет восемнадцать тысяч километров, через Атлантику - четырнадцать, а через полюс - всего девять шестьсот! Получив личное одобрение Сталина, Леваневский начал готовиться.

   Накануне вылета неожиданно взбунтовалась жена.

   - Не надо тебе лететь! У меня плохие предчувствия, Зысь, - повисла на шее, обливая плечо горячими слезами.

   Глядя на мать, в голос заревели дети.

   - Папа! Останься!

   - Пальмовая ветка на марке, - сквозь рыдания было трудно понять, что говорила жена, - это вовсе не символ победы. Это знак смерти. Ангел принёс Деве Марии пальмовую ветвь, возвещая её скорую кончину.

   - Что!? Ты в своём уме? Какой ангел, какая Мария? Да Сталин за такие слова... Замолчи сейчас же!

  

   Третьего августа тысяча девятьсот тридцать пятого года Леваневский со вторым пилотом Байдуковым и штурманом Левченко вылетел со Щёлковского аэродрома на север. Однако самолёт пришлось развернуть ещё задолго до Кольского полуострова - началась утечка масла. Вот оно - предчувствие жены! Пальмовая ветка на марке... Без масла двигатель долго не протянет. Сильная течь могла создать аварийную ситуацию. Умереть в тридцать три - как Христос? Ну, уж нет! Леваневский приказал возвращаться.

   - Да нам хватит резервного запаса - до самой Канады! - возразил Байдуков.

   - Разговорчики! - оборвал его Леваневский, потянувшись к кобуре. - Сообщай в штаб, - скомандовал он Левченко, исполняющему обязанности не только штурмана, но и радиста, - мы возвращаемся.

   Это был провал.

   Экипаж вызвали в Политбюро.

   - Ну, и каковы, по вашему мнению, причины неудачи? - поинтересовался вождь.

   И тут произошло неожиданное.

   - Такие самолёты может делать только враг народа, - кивнул Леваневский в сторону Туполева. - Я больше никогда не сяду на его самолёт!

   Туполеву тогда стало плохо, и его увели.

   - Ну, и какой же самолёт, по-вашему, лучше? - снова спросил Сталин.

   Леваневский замешкался, а Байдуков поторопился ответить:

   - Да лучше АНТ-25 у нас самолёта нет!

   - Ну, лётчик Леваневский не только Герой Советского Союза. Он ещё и национальный герой Америки. Пусть он летит в США и посмотрит, есть ли там подходящая машина для перелёта через полюс.

   Третьего августа тридцать пятого очень маленьким тиражом выпустили ещё одну марку. Она не была новой. Просто на марке с портретом Леваневского из серии "Спасение челюскинцев" появилась красная типографская надпечатка текста "Перелёт Москва - Сан-Франциско через Сев. Полюс" и дополнительного номинала: один рубль. Снова ошибка - анонс события, которому не суждено было сбыться. Снова ожидания, которые он не смог оправдать.

  

  

   Леваневский взглянул на землю. Москва осталась позади, на юге. Клонившееся на запад солнце зажгло купола. Они сияли позолотой так зловеще, что создавалась иллюзия пожара. Леваневский отвёл глаза.

   "18.45. Вас слышу на волне 32,8. Слышу хорошо. Прошли траверз Загорска. Всё в порядке. Левченко. Галковский", - полетела на землю новая бодрая радиограмма.

  

   После того неудачного полёта в тридцать пятом он перестал искать встреч с Селестиной - почему? - не мог ответить себе сам. Стал больше уделять внимания жене - насколько это было возможно при его беспокойной работе.

   Селестина будто преследовала его, но не настойчиво, а так, легонько, лишь изредка напоминая о своём существовании. Иногда появлялась на банкетах, смотрела бездонными глазами. Он отворачивался, избегая её взгляда. Бывшая возлюбленная подходила на улице, будто встреча произошла случайно, но лётчик делал вид, что они не знакомы. Однажды Селестина приехала на аэродром и стояла на краю поля в длинном, по щиколотку, развевающемся на ветру чёрном платье с большими плечами. Под маленькой шляпкой с редкой вуалью прятались тёмные глаза и красные жадные губы.

  

   Леваневский тяжело переживал неудачу, коря себя за то, что слишком рано сдался, повернул назад, не попытался пробиться к Америке. И продолжал искать самолёт с подходящими параметрами.

   "Всё! Хватит! Прошло два года, - встрепенулся Леваневский. - Второй осечки Родина мне не простит! Сейчас я не поверну. Пойду до конца. Во что бы то ни стало!" Только смерть могла преградить путь к его цели.

   Он поднялся с кресла второго пилота, намереваясь занять своё, командирское. Кастанаев молча подчинился.

   "18.49. Начинаем работать по расписанию. Всё в порядке. Галковский", - отбил радиограмму радист.

  

   В Америке самолёта, годного для трансполярного беспосадочного полёта, он не нашёл.

   Идея, рождённая Леваневским, о перелёте из Москвы в Америку через Северный полюс продолжала жить в умах уже других людей.

   В июне тридцать седьмого Чкалов, Байдуков и Беляков на самолёте АНТ-25, забракованном Леваневским, совершили первый беспосадочный трансарктический перелёт Москва - Северный полюс - Ванкувер.

   В июле на такой же машине Громов, Юмашев и Данилин повторили достижение советской авиации - перелетели из Москвы через полюс в Сан-Джасинто.

   Это был сильный удар по самолюбию Леваневского. Его идею осуществили другие. А он? Не мог же он пойти взадпятки и полететь на туполевском самолёте, если раньше так дерзко от него отказался! А другой машины попросту не было.

   Всё же недаром Леваневского звали любимчиком Сталина. Вождь распорядился показать лётчику новый четырёхмоторный самолёт, изначально являющийся проектом модернизации туполевского же бомбардировщика, но в результате вышедший совершенно новой машиной, от которой Леваневский пришёл в полный восторг.

   Машина была ещё сыровата. Список недоделок включал в себя тридцать восемь пунктов.

   Но Кастанаев, заводской лётчик-испытатель, показал на ней такие фигуры пилотажа, что наблюдавший за полётом Леваневский бросился к конструктору Болховитинову и закричал:

   - Дайте, дайте мне эту машину! Такое показать американцам! Это им и не снилось!

   Леваневский помчался в Кремль. Сталин снова проявил о нём отеческую заботу, дав добро на совершение перелёта по маршруту Москва - Северный полюс - Аляска.

   И началась подготовка самолёта. Инженерам и механикам вменялось в обязанности снять с самолёта ненужное вооружение, устранить имеющиеся огрехи и переоборудовать для полётов в суровых условиях Арктики, а экипажу рекомендовалось до перелёта совершить несколько тренировочных вылетов, уделить внимание отработке взлётов и полёту вслепую - в зоне закрывающей видимость облачности.

   Работа шла полным ходом. Леваневский повеселел. Сутки, максимум, двое - и можно сверлить дырку для новой Звезды.

  

   "19 часов 40 минут. Пересекли Волгу-матушку, путевая скорость 205 километров в час. Высота полёта 820 метров. Слышу хорошо Москву на волне 32,8. Всё в порядке. Самочувствие экипажа хорошее. Левченко. Галковский".

   Радист Галковский за три дня до полёта заменил хохмача Кербера. Подколов и шуток последнего и без того издёрганный подготовкой Левановский сносить больше не мог. Именно Кербер пустил слух, что красно-синяя раскраска самолёта была сделана не случайно, а повторяла цвета герба польских шляхтичей Левоневских. Леваневский же тщательно скрывал свое дворянское происхождение и писал в анкетах, что родился в семье дворника.

   - "Дворник" и "дворянин" имеют один общий корень, но меня-то тебе не удастся обмануть, любимец богов! Аристократ, положивший хрен на свою дворянскую родословную! - захохотала во весь красный рот Селестина. - Иди ко мне, милый!

   Селестина? Откуда здесь? Тьфу! Леваневский помотал головой, стараясь отогнать наваждение.

  

   "23:50. В 23.09 прошли остров Моржовец. Высота 2600 метров. Вынуждены нарушить график из-за сплошной кучевой облачности. Три часа идём ночью. Леваневский, Кастанаев ведут самолёт по приборам. В самолёте горят кабинные огни. Всё в порядке. Самочувствие хорошее. Галковский. Левченко".

  

   "Три часа экипажу придётся лететь в полной темноте, а потом они начнут догонять полярный день. Взойдёт солнце, и станет проще ориентироваться. У них ведь прекрасный новенький астрокомпас!" - думали на земле. Так думали в самолёте. Но над Гренландией уже накануне вечером зародился циклон, мощный и беспощадный, закрывший и солнце, и весь белый свет. А теперь он бушевал на острове Рудольфа. С воем носились и обрушивались потоки колючего снега, грохотали наскакивающие друг на друга льдины, яростно свистел ветер. Видимости не было. Самолёт начало болтать из стороны в сторону.

   - Заберёмся выше облачности, - решил Леваневский, выжимая из моторов последние силы.

   Всё выше и выше. В разреженном воздухе не хватало кислорода.

   - Надеть кислородные маски!

  

   "3:42. Всё в порядке. Ждите".

  

   Леваневский почувствовал на лице прохладные пальчики. Они скользили по голове, взъерошили волосы, закрыли глаза. Большой влажный Селестины рот проглотил губы, нос. Она пьёт его, Леваневского, пьёт жадно, захлёбываясь кровью. Нечем дышать.

   Усилием воли Леваневский снял маску, ощупал резиновую трубку, соединяющую её с баллоном. Так и есть - трубка согнулась, доступ к кислороду был перекрыт. Он чуть не уснул. Но спать нельзя! Уснёшь - и сдохнешь без кислорода. Поправив трубку, снова надел маску. Каждые пятнадцать минут проверял товарищей - как бы и с ними не случилось беды.

  

   "5 часов 43 минуты. Высота 6000 метров. Температура воздуха - 27 градусов. Всё в порядке. Левченко".

  

   Холодные пальцы проникли под молнию куртки. "Иди ко мне, Зысь! Я не самое худшее, что может случиться с человеком!" - захваченный мыслью о Селестине, Левановский судорожно глотал воздух. "Прочь от меня, сука! Ненавижу всяческую мертвечину! Обожаю всяческую жизнь! Маяковский мощный".

  

   "6:44. Перевалили фронт. Идём к Рудольфу по маякам. Как слышите? Всё в порядке. Самочувствие хорошее. Левченко. Галковский".

  

   Пролететь над Рудольфом должны были в восемь часов по москве. Они запаздывали. Надо дать моторам отдохнуть. Очень холодно! Магнитный и гиромагнитный компасы дают сбои: полюс близко. "Любимцы богов умирают молодыми. Стоит ли жизнь труда быть прожитой, или она того не стоит? Ведь и Маяковский..."

  

   "11 часов 50 минут. По пути к полюсу. Высота полёта 5400 метров. Материальная часть работает отлично. Температура воздуха -28 градусов. Самочувствие экипажа хорошее. Как меня слышите? Галковский".

  

   Ни черта не видно. Иней на стёклах кабины в палец толщиной. Ориентироваться можно только по приборам.

   - Что показывает компас? - спросил Леваневский штурмана.

   - Цену на дрова в Эквадоре! - "подбодрил" верный друг.

  

   "12:32. Идём за облаками, пересекаем фронты. Высота 6000 метров. Имеем встречные ветры. Всё в порядке. Материальная часть работает отлично. Самочувствие хорошее. Левченко. Галковский".

  

   Встречный ветер сильно гасил скорость. Они тащились как черепахи. Всего сто семьдесят пять километров в час! Бортмеханики следили за режимом работы моторов.

   - Горючего сожрали вдвое больше, чем по графику! - доложил Годовиков Леваневскому.

   - Да я вижу. Не ссыте, ребята! Прорвёмся! Выше нос, Коля!

   До полюса ещё двести с гаком. У Годовикова семеро детей. А у него, Левановского, двое. Владислав и Элеонора. "В Артеке сейчас. Там, наверное, тепло. Тёплое море..." - Леваневский помотал головой.

   Смерть стучится ко всем одинаково...

  

   "13 часов 40 минут. Пролетаем полюс. Достался он нам трудно. Стёкла кабины покрыты изморозью. Сильный встречный ветер. Всё в порядке". (Подписал весь экипаж).

  

   - Когда человек не знает, к какой пристани он держит путь, для него ни один ветер не будет попутным.

   - Кто это сказал? Ты, майор? - спросил Леваневский второго пилота.

   - Сенека, - ответил Кастанаев.

   - Ничего. Синоптики обещали улучшение погоды. Над Аляской солнечное чистое небо!

   Что-то не так ...

  

   "Аварийная. Высота 6200, отказал правый крайний мотор, снижаемся, входим в облачность, обледеневаем"...

  

   Годовиков и Побежимов проникли через люк в полость крыла, чтобы осмотреть двигатель.

   - Ну, что там?

   - Лопнул маслопровод. Накрылась к чертям маслосистема!

   - И что?..

   - Ничего. Правый крайний сдох. Совсем. Осталось три мотора. Семьдесят пять процентов тяги.

   На Побежимове нет лица. А ведь он опытный полярник.

   - Что с тобой, Гоша?

   - Там... Баба какая-то... в чёрном...

   - Какая баба? Чего ты мелешь? Надень маску, Гоша. Дыши, дорогой!

  

   "Отказал правый крайний из-за маслосистемы. Высота полёта 4600 метров. Идём в сплошных облаках. Очень тяжело. Ждите".

  

   Что делать дальше? До Рудольфа - тысяча километров. Но ведь это означает возвращение. Нет, возвращаться нельзя. До Аляски - две тысячи. Леваневский искал выход из создавшейся ситуации и не находил его.

   - Сильный крен вправо. Нужно выравнивать самолёт!

   Отключить левый крайний?

   Но ведь это потеря ещё 25 процентов тяги! А иначе снесёт к чертям, никакие приборы не покажут, где нас искать...

   Обледенение, мать его!.. На большой высоте... очень опасно!..

   Селестина! Опять ты?!. Какая ты огромная! Эко тебя раздуло...Слишком холодные пальцы... ненасытный рот...

   Леваневский сорвал маску. Он был страшен. Лицо его потеряло симметрию, правый глаз выкатился и горел яростным огнём, левый, наоборот, ввалился и заплыл почему-то опухшей щекой.

   - От смерти и любви никто не скроется, - хохотала Селестина, всё раздуваясь и раздуваясь и занимая собой всё пространство самолёта.

   Радиостанции СССР, США и Канады продолжали прослушивать эфир на волнах "Н-209", но больше ничего принять не удалось...