Малюта задумчиво расхаживал по избе-землянке, оглаживая рыжую бороду. Он уже не однажды собирался начать говорить, но махал рукой и снова что-то перебирал в уме. За большим столом сидели те, кого он "пригласил": князь Владимир Старицкий, кравчий Федор Басманов, стряпчий Василий Губов, Борис Годунов. К удивлению всех, в последний момент опричники втолкнули в избу повара Маляву. Вероятно, его Скуратов и ожидал.
- Ну что ж, теперь, кажись, все в сборе,- сказал он, окидывая гостей колючим, пронизывающим взглядом.- Токмо вот верного дружка своего и тиуна Бакуню не вижу. Куда подевали?
Григорий Лукьянович остановился напротив Губова с Борисом, погрозил им пальцем.
-Тебе, Малюта, лучше об том не ведать,- ответил с ухмылкой Василий.- Узнаешь, рад не будешь.
-Не рад тот, у кого в голове смрад,- засмеялся тот.- А у меня всегда там день ясный. Всё вижу, всё знаю. Ладно. Так вот, собрал я вас здесь для того...хм. Чтоб понять что за кашу мы с вами наварили и какими ложками ее теперь кушать.
-Ты и наварил, Григорий Лукьянович,- опять сказал Василий.- Ты. Нечего на чужие головы свою вину перекладывать.
-Ой ли? Может, я и кашевар, токмо вы эту кашку с удовольствие хлебали, расталкивая друг друга у чана. Кстати, у царя объявился новый любимчик- Кашка. Он государя вроде как от многих бед уберег. На коне будет. Но и я не в убытке. То ведь я Ивану Васильевичу жизнь спас! Всем понятно?
На этот раз Малюта обратился к князю Старицкому и Басманову:
-Стоит мне токмо сказать царю, что вы собирались Боярскую Думу созывать, чтоб нового правителя выбирать, тут вам и конец. Молчи, Федька! То и доказывать не надобно. Для чего ты к князю прибегал, а? И почему, зная что государь угодил на Сьяны, не учинил должного розыска? Бросил дело, оставил царя в беде! Не потому ли что желал его погибели?
Федор вскочил с лавки, залился свекольной краской:
-Все ж обыскали. Как же мне своему благодетелю зла желать?
-А я государя нашел. Потому что хотел. То-то. И про тебя, Владимир Андреевич, сказка будет короткой, письмецо-то твое Андрюшке Курбскому у меня. Ха-ха.
-Знаю, Григорий Лукьянович,- спокойно ответил тот.- Токмо пугаешь нас, а сам пуще всех трясешься. Потому и собрал.
-Верно, боюсь,- честно признался боярин.- Боюсь того чего не знаю и не понимаю. Вот и выкладывайте, а то...Места здесь глухие. Людишки пропадают и следов не находят. Малява, для начала желаю разобраться с тобой. Ты что ль моего Тимоху Никитина прибил?
Повар, сидевший в углу под итальянскими гобеленами, ерзал на лавке, прятал под ней взгляд. За него ответил князь:
-Напрасно Маляву пытаешь. Я велел Борису Годунову думного дьяка остановить. Любой ценой. Твою задумку, Малюта, я сразу раскусил.
Через широкий стол перегнулся Губов, схватил за рукав Бориса:
-Ты?!
-Я,-кивнул Годунов.
Он рассказал, что князь Старицкий пообещал породнить его семейство с Рюриковичами и что сын Владимира Андреевича положил глаз на сестру Ирину.
-И ты убил дьяка Никитина?- спросил Губов.
-Скажешь тоже...Стал бы я его кончать на столовом дворе. Я что, негораздок? То бы сделал за слободой, подстерег бы и...Хотел лишь забрать у него письмо.
-И как бы ты забрал, сам бы что ль он тебе его отдал?
-Нет, вестимо. Я уговорил Маляву подсыпать ему в мёд сонного порошка.
-А-а, и ты, повар, к тому причастен,- потер руки Малюта.- Догадывался. Не даром тебя сюда приволок.
Малява поднял наконец глаза:
-Он мне за то двадцать рублев обещал. Но я поначалу отказывался!
-Двадцать?- переспросил Старицкий.- Я же тебе, Бориска, на то 40 рублей выдал.
-Чего считаться,- ухмыльнулся Годунов.- Дело-то сделано. Ну-у...вернее, само сделалось. Зелья подсыпать не успели, дьяк сам на нож напоролся. Главное, письмо у тебя оказалось.
-Вот ведь, паучий сын!- захохотал Скуратов.- Малява, а как же ты решился зелье-то для царя, ну то что тебе Васька подсовывал, себе в рот засунуть? Али знал, что оно не настоящее?
-Вестимо, знал,- ответил повар.- Мне об том Бориска поведал.
-Ну а ты, Борис, откуда же мог знать, что эликсир не ядовит?
-Я и не знал,- сказал Годунов.- Помер бы повар и ладно.
-Что?!-подскочил Малява.- Гаденыш!
-Успокойся, Горыня, я пошутил. Видел, как собакам зелье давали.
Малюта опять расхохотался:
-Ну, братия неблазная, ха-ха, один хитрее другого!
-Рано веселишься, Григорий Лукьянович,- сказал Василий.- У тебя письмо князя Старицкого Курбскому. А ответ Андрея у нас. И пишет он тебе!
-Мне?- озадачился Малюта и вдруг ударил себя по лбу. Он вдруг все понял. Опустился на лавку, пожевал губами, потер бородавку на переносице.
-Во-она как...И что же Андрей Михайлович мне сообщает?
-Догадайся слету.
-Не промахнусь.
-Зачем же тогда спрашиваешь?
-Как не спрашивать, когда меч над тобой. Боязно.
-То-то. Чего-то подобного ты и ждал.
Боярин ничего не ответил. Подошел к столу, налил в кружку хлебной водки, выпил.
-Письма при вас, вестимо, нет,- выдохнул он сивушный дух, закашлялся. Видно не в то горло попало.
-Уж, вестимо. Поджидает оно нас в одном местечке. И ежели ты, боярин, что несуразное супротив нас или Владимира Андреевича предпримешь, тут же окажется у царя.
-А я?! - выпучил глаза Федор Басманов.- Как же со мной? И я царю предан!
На него никто не обратил внимания.
- И рублей двести получить бы не помешало,- сказал Борис Малюте.
-Ценное ли письмецо?- после паузы спросил Скуратов.
-Ценнее некуда. Курбский откликнулся на твою просьбу и готов сей же час двинуть полки шляхтичей на Москву. На то он получил согласие Сигизмунда Августа. О чем в письме есть собственноручное одобрение Его высочества- подпись и королевская печать. Ну как тебе?
-Сильно. Андрюшкины закорючки еще ладно, можно было бы списать на его козни, но король...Сильно. Неужто он вас принял?
-С распростертыми объятиями. В них так разомлел твой верный холоп Бакуня, что решил остаться в Литве.
-Илья не вернулся? Хм. Лучше бы вы его убили.
-Это для тебя второй капкан, Григорий Лукьянович. Что подумает государь? Раз твой ближний клеврет сбежал к неприятелю, значит, и ты готов на измену. Ну, а ежели еще и письмецо...Род Бельских канет в лету.
-Не ожидал,- выдавил Малюта, как будто пытался освободиться от чего-то грязного во рту.- На каждого ловчего найдется своя сетка.
Долго сидели молча, словно на поминках. Каждый думал о своем и никто не желал первым нарушать тишины. Наконец сказал князь Старицкий:
- Поигрались и будет. Пора заканчивать. Из всех нас в этой партии больше всех выиграл Борис Годунов. Умный мальчонка, расторопный.
-Чего же я выиграл?- спросил Годунов.
-Скоро узнаешь, - подмигнул ему князь.- Давайте начистоту. Всех нас рано или поздно Иван Васильевич изведет. Ежели, конечно, не преставится после нынешних мытарств.
-Выживет,- вздохнул Малюта.- Было бы угодно богу, давно бы сгинул. Вон сколько случаев представлялось, а цел.
-Верно. Нам остается уповать лишь на его внезапную кончину. Да, да, я говорю об этом открыто, не таясь. Все мы в одной лодке. Предлагаю вот что- возвысить... Бориса. И на него далее и опираться.
-Умен, слов нет. Как же Бориску возвысить?- Малюта буравил Годунова тяжелым взглядом.
-Перво наперво скажешь Ивану Васильевичу, что это он надоумил тебя еще раз обыскать сьяновские деревеньки и заглянуть на хутор к Аксинию. Так, мол, богу было угодно, что Бориска догадался где искать твои царские следы. Ты, Федор, подтвердишь, что без Годунова поиски закончились бы ни чем. Узнает царь, что ты его бросил, не сносить тебе твоих черных кудрей. Далее. Через пару годков, Григорий Лукьянович, выдашь за Бориса свою дочку Марию. Не перебивай. Мой сынок обойдется без его сестры Ирины. Надобно красавицу приблизить ко двору и свести с царевичем Федором Ивановичем. Может, чего и выйдет. А там...
-Бориса на царство?- догадался Малюта.
-А почему бы и нет?-пожал плечами князь.- Я Думе не нужен. Земство поддержит, но такая заваруха начнется!
-Для чего же игру со мной затеял?
-От скуки. Или сам в цари метишь?
-Куда нам, лапотным. А ты, вроде, дело предлагаешь, князь. Речами твоими доволен. Как, Бориска, не забудешь тогда нас?
-Вы так говорите, будто меня тут нет- ухмыльнулся Годунов. -Но ежели поддержите, в долгу не останусь. Токмо...Василий Губов. Первым и выдаст нас царю.
Все посмотрели на Губова. Василий гордо расправил плечи:
-Верно сказал государь- отца своего предашь, предашь и царя. Иван Васильевич мне и отец, и царь. И предавать его я не намерен. Вы же все изменники и трусы!
Василий выхватил саблю, но его быстро скрутили Малюта с Басмановым.
-Пригрел змею на груди,- хрипел стряпчий, пытаясь пнуть Бориса.- Не видать тебе ни царства, ни почести государевой. Всё Ивану Васильевичу поведаю. На дыбе лично изломаю.
-Что ж, похвальна такая преданность,- сказал Старицкий.- Токмо ни к чему она нынче. Ты же вместе с Годуновым в Литву ездил. Мало того что с Курбским, с самим королем Сигизмундом обнимался. А кто тебя туда посылал, может, царь?
-Я желал оградить его от козней Малюты! И тебе заодно помочь, князь!
-Так государь тебе и поверит. А не в сговоре ли ты со Скуратовым и Курбским? Потому в Литву и помчался. И ведь добился своего- уговорил короля послать Андрея с войском на Москву. Ну и проказник!
-Я...,-хотел что-то сказать Губов,но так и не нашелся что. Потом все же выдавил:
-Не думал, Борис, что ты предатель.
-Кого же я предал?- сощурился Борис.- Сотни, тысячи невинно убиенных царем. Разве не верно пишет Андрей? И ты знаешь что верно. Истово служить бесу, самому быть бесом.
-Для чего же тогда желаешь быть бесом возвышенным?
-Чтобы извести не только самого беса, но и разрушить всё его бесовское царство. К сожалению, иного пути нет. А ты иди, доноси. Мы сгинем, но и ты долго не порадуешься.
Василий поник, попытался высвободиться:
-Да пустите же, негораздки. Не буду более за саблю хвататься.
Его отпустили. Губов пригладил растрепанные волосы, отряхнул кафтан, словно вывалялся в пыли.
-Ладно,- сказал он.- И я чем смогу помогу Борису. Токмо что же царю про убитого Никитина-то сказать, до чего дознались?
Малюта опять налил себе водки. Кроме него никто к ней не притрагивался.
-А до чего дознались?- Выпив, Скуратов с удовольствием крякнул, рыгнул.- Никитин прискакал в слободу большее жалованье себе просить. Играл в ножички от безделья, подскользнулся в грязи и напоролся на свое же железо.
-Просить у самого царя?
-Ну да, потому как как лободырник,- заржал Малюта.- Где письмо Курбского?
-А где моё письмо Курбскому?- в свою очередь спросил князь.
"А-а-а",- сказали сразу Скуратов и Старицкий и оба засмеялись.
-Неплохо бы и записочку, что Бориска у дьяка нашел вернуть,- почесал бороду Малюта.
-Дашь на дашь,- ответил Старицкий.
-А-а,- опять погрозил пальцем головной опричник.- Даром отдашь, себя продашь. Что ж, при своих останемся?
-При своих, Григорий Лукьянович.
-Ну и ладно.
-Ну и хорошо.
Малюта достал из-под образов рукописное Евангелие в кожаном переплете, положил на стол.
-Земного царя обмануть можно, небесного нельзя. Клянитесь на писании, что никто никогда не узнает о нашем нынешнем сговоре. Ибо вечные муки тому.
Все по очереди приложились к Библии, поклялись.
На том и разошлись, каждый со своей думой.
Митрополит Филипп служил молебен по случаю счастливого возвращения царя и за его здравие с тяжелым сердцем. Ему способствовал иерей Евлогий. Более в храме Пресвятой Богородицы никого не было. Грех не радоваться появлению государя, но Филипп ничего не мог с собой поделать. Противилось сердце, тревожно стучало, иногда сжималось и, казалось, вот- вот остановится. Иссохла русская земля, исстрадалась под Иваном, пропал бы и Бог с ним, Всевышний ему и судья. Нет же, вернулся, окаянный, опять примется за прежнее и скорее всего еще пуще. Куда ходил, зачем, чего тем самым добивался? Когда узнал святейший от Федора Басманова, что сгинул де государь бесследно где-то на Сьяновских каменоломнях, перекрестился: возрадуются опальные, за которых не раз просил перед царем, оправданы будут униженные и оскорбленные им. Высохнут реки крови. Грех, ох, грех тому было радоваться...Но еще больший грех взял на душу, когда по увещеванию церковных иерархов, согласился закрыть глаза на опричнину. А ведь перед тем, как принять митрополичий сан, именно это условие и ставил перед Иваном. Не побоялся тогда сказать ему в глаза: " Да не будет опричнины! Да будет только единая Россия". А потом испугался, потом сдал. Внял хитрым речам царя, что мол опричнина лишь на время, чтобы искоренить скверну. "Разве мало её у нас на Руси?- вопрошал Иван.- Разве не воруют жирные бояре и чиновные, набивая себе брюхо из государевой казны, разве не разоряют они государство хуже татар? И как им дать укорот, когда Дума боярская перестала слушать царя, а земские дворяне токмо и мечтают как подороже продаться литовцам, полякам и прочим немцам? Не ты ли, игумен, говорил о единой России? Так чего же ты противишься опричнине, войску моему очищающему? " Не нашлось тогда у Филиппа что возразить Ивану- да воруют, да измена и шатания кругом. Может, и вправду надобно немного потерпеть? Но когда понеслись кровавые потоки...Однако, успокаивал себя Филипп, приняв на себя сей груз, я многих спас- и за князя Старицкого вступался, и за Глинских, и за Шуйских...Князь Старицкий...Верно, это он козни супротив Ивана замыслил. Ох, недолго ему осталось. Сидел бы смирно, тихо и ладно. Впрочем, Иван всегда видел в нём недруга, все одно не оставил бы в покое. А теперь и подавно не оставит.
Филипп вздрогнул. И не заметил как к нему сбоку подобрался Иван Васильевич. Он был в одной полотняной рубахе, с простым деревянным крестом на груди. Царь, не оборачиваясь на святейшего, опустился рядом на колени, стал отбивать поклоны перед Богородицей, горячо шептать молитвы. Потом внезапно остановился, взглянул снизу на митрополита:
-А что, Федор Степанович,- назвал он святейшего мирским именем,- поди, меня уже отпевать готовился?
Митрополит замер, растерялся, потом твердо произнес:
-Не потребно отпевать живого человека. И в мыслях не держал.
-Откуда же ты знал, что я жив? Федька Басманов, вон, образок мой у реки нашел, думал, что я утоп. Не иначе и тебе об том поведал.
-Поведал, государь, но сердце всегда живет надеждой.
-Надежда бывает разной.
-На доброе, государь.
-Какое же добро я несу? Видишь, ведь, сколько крови я пролил. Людишки сказывают, вороны трупы не успевают склевывать.
-Всё вижу, государь.
-Как же тому не противишься?
-Однажды на божественной литургии я услышал слова Евангелия " Никто не может служить двум господам". Тогда я понял, что эти слова относятся ко мне и решил оставить мирскую жизнь. Служу не тебе, а Богу. Он тебе и Высший Суд. К тому же я дал слово архиепископам и епископам, что в опричнину и царский домовой обиход вступаться не буду. Вот и держу его.
-Держишь язык за зубами, а во рту, не иначе, полно яду для меня!- вскричал Иван.
-В каждом из нас много непотребного,- спокойно ответил Филипп.- Вывернешь человека наизнанку, ужаснешься. Для того и к Спасителю стремимся, чтобы хоть чуток от скверны очиститься.
-Сладкоречив, сладкоголос,- ухмыльнулся Иван.- А простит ли тебе твой бог, что ты молчишь, а не идешь на крест огненный ради правды?
-Не знаю, государь. Возможно, сей грех мой и неискупимый.
-Как же ты, грешник злой, тогда патриаршую мантию носишь? К чему же людей призываешь, когда сам весь в грязи?
-Ты мне мантию и апостольский жезл преподнес, государь, тебе их у меня и отбирать. А верным Богу я останусь и без нее. Ему все равно в каких я одеждах. Только как же ты говоришь- "твой бог"? Он для всех один.
-Да?- поднялся с колен Иван Васильевич.-А ты его видал, бога-то? Может, он совсем и не такой, каким вы, попы, нам его представляете? Может, он и не на небесах вовсе, а в каждом из нас. И у каждого он свой и с другими воюет. От того и зло вечное на земле.
От этих речей Филипп чуть не выронил псалтырь. Подобных богопротивных слов ему еще ни от кого слышать не приходилось. А уж от помазанника божьего...Впрочем, подумал митрополит, теперь ясно, что в душе Ивана нашел себе местечко сатана, который его и искушает на злые мысли и поступки.
- Бог один. Его частичка живет в каждом сердце,-ответил он.- Потому зрить его можно только сердцем.
Царь приблизил свою разноцветную щетину к лицу митрополита:
-Вот прикажу тебе его вырезать, да собакам сьяновским скормить, тогда поглядим кого ты узришь. Я- исчадие ада, вы все- ангелы небесные. Токмо отчего-то, когда вас- добреньких и справедливых- за горло возьмешь, одна нечисть из вас и течет. Ладно, Федор, не трясись, живи покуда, носи свою зеленую мантию и молись истово за нас, грешных.
Иван похлопал митрополита по плечу и скорым шагом вышел из храма.
Щелкнули запорные механизмы. В отсек журналистов вошел капитан "Адмирала Врангеля" Федор Лопухин. За ним порог кубрика переступили его помощники и врач- профессор Даниил Чернозёмов. Он сразу же открыл "Софокла". Доступ к нему был и с главного компьютера, но доктор решил пообщаться с машиной напрямую, через собственный код. "Софокл" контролировал все процессы в отсеке, состояние здоровья журналистов, в том числе и во время сна.
Итак, все параметры организмов- пульс, давление, биохимические процессы- в норме. До приземления на Эноне всего несколько часов, можно постепенно выводить из длительного сна. Проспали-то ведь непрерывно без малого тридцать лет.
Чернозёмов ввел в компьютер специальную медицинскую программу. "Выполняю",- ответил "Софокл.
Это капитан корабля Лопухин предложил не выводить журналистов из анабиоза после первого тринадцатилетнего сна. "Чем шляться без дела по кораблю, пусть лучше что-то полезное и интересное для себя узнают. А то напьются и ещё подожгут чего-нибудь. С телевизионщиками одни проблемы. Больше них пьют только актеры". Однажды на "Врангеле" везли на гастроли на Проксиму-В труппу Драматического театра "Улей". Так Лопухин чуть не поседел за рейс, обчесался весь от этих "пчёлок". Спать-то лицедеев почти не укладывали, чего там лететь до Проксимы- всего 4,24 световых года. Вот и почудили артисты. "Я не против длительного сна журналистов,- сказал капитану врач,- мне эти корреспонденты тоже не очень...Но что мы им "полезного" предложим?" "Да что угодно. Хм. Когда выходили из Солнечной системы, я слышал как Илья Плетнев рассказал своим приятелям о том, как Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, он же известный опричник Малюта, якобы готовил заговор против царя Ивана Васильевича Грозного. Эту историю рассказал Илье профессор Давыдов". "Давыдов?-переспросил врач.- Я его хорошо знал. Замечательный историк и публицист". "Так вот,- продолжил капитан-, дадим журналюгам возможность попутешествовать во сне по шестнадцатому веку. Введем нужную программу в "Софокла" и пускай он их развлекает все двадцать шесть лет. Ну их...".
На том и порешили. "Софокл" потребовал доступ к глубокой памяти Ильи Плетнева, в которой сохранились "файлы" набросков романа профессора Давыдова. Врач, скрепя сердце, разрешил. "Возможны ли мои интерпретации на эту историческую тему?"- задал вопрос компьютер. И на это Чернозёмов дал согласие.
Продюсер, журналист и оператор начали просыпаться. Каждый в своем "сонном" отсеке. За ними внимательно наблюдал через "Софокла" профессор.
"С добрым утром, друзья!"- весело приветствовал он их.
"Надобно бы первым к царю прискакать...,- пробубнил Петя Вельяминов,- на Старицкого, Ваську и Бориску нашептать...Попляшут".
"Малюта не уймется,-зевнул журналист Илья Плетнев,- токмо с дубиной к нему и ходи, как к бабе..."
"Вот ведь, лободырники, что супротив государя удумали,- сказал оператор Юра Головин.- Всех в пруду слободском утоплю, а сам к Елизавете сбегу..."
Чернозёмов расхохотался: "Видать, знатное кино вам "Софокл" показал. Подъем, друзья, Энона на горизонте".
"Программа выполнена,-доложил "Софокл.- Возможно продолжение".
"Ну, продолжение будет уже на обратном пути,- сказал профессор.- А сейчас освободи их мозги от остатков сна, а то, глядишь, еще нас с капитаном за ливонских рыцарей примут. Ха-ха".
За спиной профессора ухмылялся командир корабля. Лопухин был доволен своей выдумкой-погрузить журналистов в длительный сон. "Зато никаких проблем. Ишь как корреспондентов разобрало, до сих пор во временах Ивана Грозного пребывают. А что, может, на обратном пути тоже с десяток лет где-нибудь погулять? Столько еще черных пятен и тайн в нашей истории! Черчиль говорил: "Россия-это загадка, завернутая в тайну, помещенная внутрь головоломки". Не только для европейцев, но и для нас самих она непостижимая загадка".
"Адмирал Врангель", посадку разрешаю,- сказал диспетчер Эноны.- Шлюз ?15, заход по прямой, стыковка автоматическая".
"Понял, выполняю",-ответил капитан Лопухин, доверив управление главному бортовому компьютеру.
Все, в том числе и журналисты, наблюдали через виртуальные мониторы плавное сближение с посадочным комплексом планеты. Он был огромен. На нескольких его уровнях были пристыкованы местные летательные аппараты и межпланетные корабли. Возле кружили дроны- чистящие, обследующие и заправляющие их. По дорожкам ходили, ездили люди и роботы. Над комплексом нависало ярко- фиолетовое, словно вытяжка из цветков сирени, небо. В нём, довольно близко, пылало Сердце Карла. Почти над горизонтом, в облаках пряталась темно-желтая луна с размытыми очертаниями кратеров и морей.
Легкое касание. Находящиеся на борту "Адмирала Врангеля", зааплодировали. Ура, позади 34 парсека или 110 световых лет! Здравствуй, Энона! Какая ты? Неужели и вправду удивительно похожа на Землю? Но мистическое, загадочное сиреневое небо...Этот цвет вызывает беспокойство.
"С прибытием на Энону!"- поздравил диспетчер.
Опять раздались аплодисменты. Первыми к выходу, конечно, бросились телевизионщики. Капитан им не препятствовал-это работа журналистов фиксировать все этапы пребывания команды корабля на далекой экзопланете.
Томительная пауза. Наконец шлюз открылся. Внутрь ворвался густой пар. Журналисты собрались уже выскочить наружу, но застыли, словно в немой сцене. За дверью корабля все увидели не посадочный комплекс, а...
За прудом на холме стоял большой белый кремль. Слева к его стенам были прилеплены курящиеся редкими дымками посады, а справа, в его высокие ворота въезжала, крытая синим полотном, высокая повозка. За ней торопились всадники в малиновых кафтанах. На их седлах болтались отрубленные собачьи головы, в руках они держали короткие метлы.
"Не иначе сам царь в слободу пожаловал", - сказал Илья Плетнев.
"Надобно бы поспешать, чтоб Малюта не опередил",- в свою очередь произнес Петя Вельяминов.
Все трое нервно засмеялись. Остальные так и не смогли произнести ни слова.
Внезапно на слободу обрушился сильный снегопад. Он начал надевать белые шапки на купола соборов и церквей, которые тут же ответили протяжным и тоскливым колокольным звоном.