Аннотация: О любительнице цветов и для любителей цветов.
Дорогая Лё, вся нежность и красота, если таковые отыщутся, этой немного загадочной, и для меня тоже! истории, принадлежат тебе, не будь тебя - не было бы и их!
А остальное... ...от рогатого!!!
Розы для нимфоманки, или Смешные перверсии
Red roses for the Devil's whore....
Dark angels taste my tears
And whisper haunting requiems
Softly to mine ear
Need-fires have lured abominations here....
Nocturnal pulse
Dani Filth. “Gothic Romance”.
"The Moon, she hangs like a cruel portrait
soft winds whisper the bidding of trees
as this tragedy starts with a shattered glass heart
and the Midnightmare trampling of dreams
But oh, no tears please
Fear and pain may accompany Death
But it is desire that shepherds its certainty
as We shall see..."
Опять стемнело, опять завяли розы, опять ночь, опять улица, опять "Цветы"...
Сложив виолончель в футляр, застегнув фрак на все пуговицы и пригладив его к животу, забитому вареной курицей почти что первой свежести, молодой человек посмотрел в зеркало в полуосвещенной прихожей, приблизил к стеклу свой прямой нос, удовлетворенно улыбнулся, признав в своем отражении любимого своего красавца-мужчину, и вышел из дома. Снаружи было морозно, - а что поделать? - опять зима, благо идти не далеко - можно попробовать даже согреться, пробежавшись по еще такому юному и неокрепшему льду, что музыкант и постарался проделать, упав тотчас и разбив голову об мусорный бачок, так остроумно слепленный из разноцветных камней в стиле "случайного камнепада". Мыши чувствуют запахи за два километра, поэтому именно они первые учуяли ладное, и именно им предстояло поведать своим старшим сестрам-крысам о нежданном лакомстве, свалившемся к ним на улицу и так удачно сделавшем это именно ночью! когда людей трупы интересуют лишь постольку поскольку.
Ein kleiner Mensch stirbt nur zum Schein
wollte ganz alleine sein
das kleine Herz stand still fЭr Stunden
so hat man es fЭr tot befunden
es wird verscharrt in nassem Sand
mit einer Spieluhr in der Hand
Der erste Schnee das Grab bedeckt
hat ganz sanft das Kind geweckt
in einer kalten Winternacht
ist das kleine Herz erwacht
Als der Frost ins Kind geflogen
hat es die Spieluhr aufgezogen
eine Melodie im Wind
und aus der Erde singt das Kind
Hoppe hoppe Reiter
und kein Engel steigt herab
mein Herz schlДgt nicht mehr weiter
nur der Regen weint am Grab
hoppe hoppe Reiter
eine Melodie im Wind
mein Herz schlДgt nicht mehr weiter
und aus der Erde singt das Kind
И опять наступило утро... На тротуаре как-то одиноко и немного неприкаянно лежали свежеобглоданные кости, еще даже не успевшие хорошенько пожелтеть - здоровый румянец игрался в слабых лучах нездорового раннего солнца в каждой их черточке, каждой морщинке и ямочке, таких экспрессивных и чувственных... когда-то, двадцать веков назад. Вскоре приехали специальные мусорщики-санитары в белесых халатиках с кровавыми крестами на рукавах и серебряными месяцами во лбах, бережными любящими руками они собрали останки, положили их в коричневые пакеты, утрамбовав пышными телами путем выкуривания перерывочных сигарет в позе "заседающий лорд", и уехали дальше заниматься любимым делом, не обратив внимания на такую маленькую деталь, как четное количество ребер мужского скелета.
If I cut off your arms and I cut off you legs,
Would you still love me anyway?
If you're bound and you're gagged draped and displayed,
Would you still love me anyway?
Why don't you love me anyway?
Zieh mir die Haut in Streifen vom Leib Koste vom rohen Fleisch wenn du magst BerЭhre mich ganz tief in mir drinnen Lass mein Blut Эber deine BrЭste rinnen. Stich mir den Stahl in beide Augen Denn nur so kannst du das Licht mir rauben ZerstЖre ein weitres StЭck von mir Schneid mich in StЭcke so gefalle ich dir Leck den Schweiß aus tiefen Wunden ZerstЖrtes Gewebe wird nie wieder gesunden Hack mir die Finger einzeln ab Zehn kleine Finger, einen fЭr jeden Tag
Черный комочек теплой шерсти, чуть подернутый корочкой запекшейся крови, дрыгая в энтузиазме серым шлангом самого дорогого ему голенького хвостика, волок в остреньких зубках ребрышко, на одном из концов которого билось чье-то сердце, смутно угадывавшееся в поразительно искусно воссозданном образе розы, содрогаясь больше от горя и ощущения несчастья, нежели от какого-нибудь волшебства, приложенного к нему за последние веков восемь. Коридоры канализации добродушно и гостеприимно поворачивались направо, налево и в остальные стороны света, заманчиво предлагая свои соблазнительные глубины нестойкому к греховной мякоти цивилизации сознанию миниатюрной крыски, тащившей свою ношу совсем не туда, куда ей хотелось - не домой, не малым деткам, а к одной интересной особе, которая просто очень сильно и требовательно просила выполнить эту ее пустяшную прихоть. По дороге все нечаянные прохожие животные и зверьки, обитатели царства невидимых теней, задавали ей один и тот же вопрос: "А можно откусить вот хоть такой вот малюсенький кусочек?" - И показывали хвостом или коготком передней ручки действительно не более чем мизерную долю носика, на что получали твердый, как дражайший сыр, и непререкаемый жесткий ответ, отороченный припоросяченным подвзвизгиванием: "Нет!" У крыс ведь тоже честь имеется, честь даже более честная и строгая, чем у самых совестливых и благородных людей, что не мешает последним, к несчастью, ненавидеть первых лютой ненавистью, хотя честь, а значит, и благодушие, - это как раз выдумка последних, прижившаяся у первых лишь по смешному стечению абсурдных обстоятельств. Доползши до заветного окошка, крыса просунула косточку внутрь, еще раз с горьким наслаждением понюхала биение такого сладкого, сочного и ароматного...
Vor mir liegt ein nackter Leib
Sein ganzes Blut hat er fЭr mich gegeben
Den ganzen Tag hab ich ihn gejagt
Doch am Ende gab er mir sein Leben.
Струясь убийственными фиалковыми прожилками, матовая кисть мраморной дымкой обхватила стебель, пахнущий мерзкими, но вкусными животинками, переносящими легкую заразу и смертельно-расслабляющее домогание, сравнимые разве что с сифилисом изяществом форм и диапазоном глубин эмоциональной палитры; гладкий, без листочков, без шипов, даже бутон на нем представлялся лишенным привычных изгибов, знакомых каждой влюбленной и излюбленной, и будил распустившимися лепесточками на головке мясной розы в памяти юной Фатимы образы далекого и безрадостного детства, когда она еще не любила нюхать цветы, когда сердца людей были ей безразличны и скучны, не говоря уж об их гастрономических тайнах, не бередивших ее неокрепшего разума.
"Mirror, mirror on the wall
Shouldst not grave pleasures be my all?
For if I shall see thy Will be done
Grant Me the Witchcraft of thy tongue"
Среди людей бывают отдельные личности, которых колоритная флора привлекает не формой, не цветами и не их сочетанием, а исключительно единственным - запахом: нежным, едким, еле уловимым, настойчивым, сладким, терпким, кислым, морским, пустынным. Фатима была жадной до высасывания запахов из всего дышащего, из-за этой страсти весь дом ее был дико и запущенно уставлен горшками с разнообразными растениями, отчего он больше походил на неуправляемый ботанический сад, чем на жилище обычного члена общества, коим она, впрочем, и не являлась в полной мере.
A Queen of snow
Far beyond compare
Lips attuned to symmetry
Sought Her everywhere
Trappistine eyes
An Arabian nightmare...
She was Ersulie possessed
Of a milky white skin
My porcelain Yin
A graceful Angel of Sin
Секрет ее непреодолимого влечения к благоуханиям и благовониям таился в прослойках веков: если заставить ее вспомнить, когда родились подобные желания, при каких обстоятельствах и прочая, прочая, то вот что увидим в этих чистых и по-детски наивных и милосердных глазах: перелесок на окраине испанской деревушки, сахарно приминая сочную траву, по нему идет молодая сеньорита, она обвивает округлыми миндальными конечностями деревья, кружится с ними в смерче вальса, мечтательно косит глазами, - будто маша в среднерусской березовой роще, - сходится с природой воедино, слепляясь обоюдными ласками. Она не замечает ничего вокруг себя - полностью сливается с натуральной сферой, она не замечает и того, что, оглаживая ствол очередного дерева, ее кисть скользнула не по коре, а по небритой щеке молодого музыканта, точно так же любящего лес, птичек и зверушек в этом же самом месте и в то же самое время.
Der Wahnsinn
ist nur eine schmale BrЭcke
die Ufer sind Vernunft und Trieb
ich steig dir nach
das Sonnenlicht den Geist verwirrt
ein blindes Kind das vorwДrts kriecht
weil es seine Mutter riecht
Ich finde dich
Die Spur ist frisch und auf die BrЭcke
tropft dein Schweiss dein warmes Blut
ich seh dich nicht
ich riech dich nur Ich spЭre Dich
ein Raubtier das vor Hunger schreit
wittere ich dich meilenweit
Du riecht so gut!
And I embraced
Where lovers rot...
Her ghost in the fog
Людям любить друг друга намного удобней, чем разную живность, камни, землю, воздух, воду, и нет ничего удивительного в том, что девушка и юноша физиологически соединились в своих душевных порывах, и не разъединялись физически еще год. А через год они очнулись, встали из-под пожелтевших и облетевших листьев, отряхнулись, оделись, еще отряхнулись, посмотрели друг на друга, познакомились и решили дружить: ведь молодой человек был музыкант, - а это так привлекательно и даже волнительно для очень уж восприимчивой к искусству девичьей души; а девушка была потерявшейся в свое время голландской принцессой, что мужчин влечет всегда еще больше, чем женщин искусство, как морально окрепших и духовно вросших, так и вовсе расхлябанных во всех отношениях. Но более всего Фатиме понравилось предложение Алекси: он предложил ей, конечно же, вечную жизнь и вечную молодость, вечную красоту и обаяние, вечную власть! Нужно знать принцесс или хотя бы прожить с одной из них два года, хотя оптимально - менять их как перчатки, ежедневно, - чтобы понять, что нет на свете блаженства большего, нежели вечная власть! Она согласилась в тот же миг, даже не дослушав, чего ей это будет стоить, но ведь было все равно, - и я ее взгляды вполне разделяю - какая разница, чего от тебя требуют, если за это будет счастье? Доля секунды, наполненная восторгом и радостью, какой, несомненно, является секунда исполнения заветного желания, стоит всей жизни!
Der Dezember bringt den ersten Schnee
Weiß bedeckt er all die GrДber
Das, was der Tod geschaffen hat
Das alte Jahr nДhert sich seinem Ende
Ein Jahr, wie es viele zuvor gab
Ein Jahr im Leben des Todes...
Алекси обиделся ее доверчивой легкомысленности, он никак не мог себе вообразить, что такая возвышенная с виду девица, воспитанная, образованная, интеллигентная и с такими затягивающими ольховыми волосами и глазами девственного дельфина, полными магической краской, ответит ему не раздумывая: "Да!", даже не дослушав до конца вопрос, - ведь он был человек принципов, и тотчас решил наказать свою подругу за подобное бездумное отношение к лживой объективной реальности. Он сказал восторженно и сдержанно одновременно, впервые взвешивая каждое слово и выверяя даже самую ничтожнейшую интонацию: "Дорогая! Ты чересчур нетерпелива! О смысл существования моего сердца, ты даже не хочешь выслушать условия мои? Я ведь не господь Бог, чтобы просто даровать тебе вечность! Нет, я лишь жалкий раб Его, мне не дозволено безвозмездно творить то, что приглянется моему рассудку, я всецело во власти сил высших! И вот, я говорю тебе теперь: ты получишь то, чего хочешь, но за это ты будешь награждена одним недостатком: твоя смерть будет ждать тебя там, где нет запахов цветов! На то воля Господня! Аминь!" Но колдун не знал еще, что Смерть притаилась и в одном из цветов, поэтому он, уверенный в безупречной истинности слов своих, продолжал: "Но от меня тебе достанется кое-что не столь благостное: тебя будет мучить постоянное сексуальное желание, оно никогда не даст тебе вознестись так высоко, как ты могла бы, потому что люди не смогут питать к тебе уважение из-за твоего разнузданного нрава, подогреваемого нестерпимым желанием наслаждений, и ты не сможешь противиться похоти, ты будешь искать удовлетворения везде, во всем, со всеми, со всем!" В тишине, организованной кричащими сверчками, они немного постояли в раздумье, и, наконец, юноша сказал, улыбнувшись скорее звездам в ее глазах, чем кому-либо еще: "Вот, будет тебе наука!" На что в ответ негромкий, приятный, такой томный, такой проникающий голос, что ему захотелось посадить принцессу на поводок, произнес: "А когда мне начинать нюхать цветочки? Уже?"
Я часто вижу страх в смотрящих на меня глазах,
Им суждено уснуть в моих стенах, застыть в моих мирах.
Но сердце от любви горит, моя душа болит,
И восковых фигур прекрасен вид! Покой везде царит...
Вот несет одна мне свои цветы!
Вот стоит другая, погруженная в мечты...
Я пытался их до смерти рассмешить,
Но пришлось как в старой сказке просто задушить...
За пылью и паутиной пронесшихся веков уже не разглядеть детали, подробности и частности, уже забылись голоса, слова и силуэты, стихло густое эхо, но остались чувства, которые и поныне точно так же движут людьми, ломают замки, темницы, разравнивают горы и выкапывают бездонные арыки, задействуя для этого, разумеется, слабые человеческие силы, не способные сопротивляться тому, что отторгается логикой, взращенной эмпирически. Фатима никогда не выкидывала тех воспоминаний, но постоянно возвращалась, как и сегодня, в ту встречу, принимая впоследствии заматеревшего мага в своей розовой спальне, такой измятой, словно и не выглаженной старательным молчаливым утюгом, или погружаясь ноздрями в очередной бутон, напыщенный живородящим нектаром.
Lay down with me, my dear
Listen to this requiem, you always loved to hear
Though you knew the words, you sang them wrong
Blood began to clog.
Still in the rain, still in the rain...
Some things can't be remembered
And some you just can't forget...
Мысли о прошлом, закопошившись в глубине разума, начали поднимать все больший и больший пласт захороненных мечтаний, надежд, страстей, размышлений, среди которых особенно активной и беспокойной оказалась философия, зарытая на задворках сознания не далее чем по прекращении Второй мировой войны, бессмертного человека - крест, несомый всеми, обделенными смертью, - столь долго подталкивавшая свою хозяйку и благодетельницу на порой кровожадные, а чаще просто безумные поступки, особенно в эпоху средних веков, когда охота на ведьм, своей жестокостью и ржавым скудоумием порождавшая чудовищ, так щедро снабжала маслом огонь ее эротических и богоненавистнических вожделений, выливаясь в обособленное жизненное кредо и все более и более радикальное и извращенное творчество, направленное жаром кривого отточенного лезвия в центр христианского несдержанного фанатизма, в те времена еще поэтессы и отчасти драматурга, позднее трансформировавшиеся в банальные, хоть и не чрезмерно безвкусные, извращения, которые и по сей день будоражили ее, как и столько веков назад, но напоминавшие уже скорее хобби растленного мозга, нежели амуры души. Некогда Фатима была могучей чародейкой, выдумывая иные миры, иные цивилизации, иные культуры, иные верования, в которых главным и единственно ценным понятием, словом, символом, цветом, тембром, нитью, отражением, запахом... была любовь, не дававшая никому ни секунды покоя, сводившая с ума в могилу лучших из лучших, уничтожавшая города, страны, континенты и возрождавшая их из небытия. И ни одно из населявших те миры существ не было несчастно, ибо ни у кого не было другого идола и смысла жизни, не было другого бога-мироздателя, чем всепожирающая любовь, отчего каждый был настолько отличен от неподдельного живого человека, насколько свободный сокол в вольном полете отличается от свободолюбивой жабы в невольном падении. И даже все ужасы, коих по земным понятиям в тех вселенных было несметно количество, не плодили нестираемых трагедий, а будто ядовитым колючим поршнем в нижние спины стимулировали к духовному и ментальному развитию, они формировали в живых уважение к мертвым, они поднимали цену всему, что заслуживало хоть малейшего внимания, они не давали стареть молодым... Те поля, те леса, те горы, те реки, те небеса кишели демонами, чудовищами, которые были настолько реальны, скрежеща клыками и бья оземь хвостами на дне высохших чернил на неровном листе пергамента, что легко и непринужденно оседали в опустошенных головах тех немногих, кто удостаивался чести и глупости лицезреть сии упражнения фантазии озорной чаровницы, и распылялись слухами по свету, пугая невежественных людей, а остальных доводя до предрассветных истерик. Был ли талант шаловливой выдумщицы так велик, было ли население земли тогда, как и сейчас, настолько темно и необразованно, чтобы принять сказки за правду, но дело было сделано: настоящие повелители несчастий и бед и настоящие кудесники страхов и кошмаров были вмиг забыты в угоду вымышленным, а забвение повлекло жгучие слезы обиды и расстройства у покинутых зловещих страдальцев подземелья.
This is the end of everything
Hear the growing chora that a new dawn shall bring
Dance macabre 'neath the tilt of the zodiac
Now brighter stars shall reflect on our fate
What sick activities will be freed when those lights burn black?
The darkside of the mirror always threw our malice back...
Слезы набухали и горошинами катились прочь от глаз Фатимы, и чем глубже она погружалась в свои молодые столетия, тем быстрее сбегали солоноватые шарики, все больше отливавшие томатной мякотью сурика, качаемого из вновь кровоточащих рубцов не полностью сросшихся переживаний, по напряженным скулам. Ни один из доселе здравствовавших не ведал таких мгновений, тянувшихся годами, какими осыпаны были, как бисером, луга ее летучих десятилетий, раскинувшиеся на волнах ее искрящихся капризов одним весенним снежно-радужным утром, когда в середине XVI века она обрела замок, уже тогда длительное время необитаемый, и пропала в нем навсегда, как с придыханием шептали на ухо любознательным легенды, и ни один не узнал, как же тянулись эти мгновения.
Death, spirit me away
My anguished soul doth strain
On taut and twisted reins
Yet, insatiate I still remain
Like a proud, unfallen star
That dares thee from afar
To calm my thund'rous heart
Else, rend it's knots apart
So I may never sing
Of jewelled skies o'er my strings
And love, a wanton thing
Can plunge on burnt, black wings
To hang amid the thorns
In scarlet, like velvet worn
About the clouded moon
Who wanes in solitude...
Среди ледяных горных пород, обработанных умелыми руками и отшлифованных лучшими инструментами, не в последнюю очередь гладко-стелющимся хроносом, ее кожа приобретала лиловый оттенок, а глаза учились рефлекторно направлять свет туда, где отраженная густота его становилась сродни фосфорическому проклятию, ее кисти болели от постоянных скрипсисов, исторгая из пепла пустоты все новых фантазмов и генерируя тем самым черную маслянистую энергию, покоившуюся ранее в мире, но под градом письменных призывов восставшую. Эта энергия расползалась под одеждами Фатимы, провивалась в поры ее конвульсивно-трепещущего эпидермиса, она сушила воздух невзрачного интерьера и впитывалась даже слизистой оболочкой зрачков, раздувая все ярче и ярче поток познания несуществующего в девушке.
There is nothing left inside your world... It's dying
Just close your eyes... Eternity is just another game
You're just another clone... So shed your skin now
Nothing lasts forever... Just let it slip away
It doesn't have to be forever
You're just another faithless mannequin
You're just another fallen star
You're just too blind to see, you hate what you can never be
And now you're hollow... Just like me
When you wish upon a star,
Your wish is granted, here we are!
И вот она поставила и обвела точку, последнюю точку! И нечисть набросилась на нее, дабы растерзать, раскромсать за причиненное огорчение, блестящее ребяческим позором, но не смогли! - ведь ясноокая дева была вся соткана из любви и запахов цветов, еле уловимо перебиваемых едкими выделениями полыни, истосковавшейся по свободе, загибаясь неловко в волосах, и все пространство вкруг нее испаряло доброту и согласие, заставляя духов присмиреть, остановиться, застыть, а потом закружить неявную пророчицу вальсом по устланным дробными отзвуками этажам развалившегося дворца, зайтись, познавая атомы строения ее вкусного тела, в удовольствии безграничных и беспрерывных чувственных наслаждений, не доступных обычным смертным, и лишь изредка брезжащих на закате пред утомленными взорами гениев, ищущих что-то где-то там...
Sibilant and macabre
Walpurgis sauntered in
Skies litten with five-pointed stars
The work of crafts surpassing sin
As She graced Her window ledge
- An orphaned gypsy nymph
This issue of the forest's bed
Skin flushed with sipped absinthe -
Her eyes revealed, as Brocken's peak
Tried once concealing Hell
A snow white line of divine freaks
In riot, where they fell...
Летели зимы и лета, искажая ночное отродье, гася каждым мигом счастья ноктюрн обреченных: потухая от мук любви и царившего хаоса первозданной похоти, божества, поглощавшие в себя космическим злом все дребезжащие лучики верховного сияния, упивались Фатимой до плотского состояния крыс.
Wer zu Lebzeit gut auf Erden
wird nach dem Tod ein Engel werden
den Blick gen Himmel fragst du dann
warum man sie nicht sehen kann
Erst wenn die Wolken schlafengehn
kann man uns am Himmel sehn
wir haben Angst und sind allein
Gott weiss ich will kein Engel sein
Sie leben hinterm Sonnenschein
getrennt von uns unendlich weit
sie mЭssen sich an Sterne krallen (ganz fest)
damit sie nicht vom Himmel fallen
Erst wenn die Wolken schlafengehn
kann man uns am Himmel sehn
wir haben Angst und sind allein
Gott weiss ich will kein Engel sein
We shape the future -
We rape the world
Fallen icons left to burn
С последним ломаным стоном под кровлю взлетела последняя подлунная сила, оставив на постели из терна и обрывков раскрошившегося пергамента подрагивающий организм женщины, не ведавшей движения далее этой самой гулкой, заросшей алапистым плющем залы уже превыше трехсот сладостных лет.
As if it were
The first time every night
That She carved Her seal
In the flesh of life.
Вопреки раздраженным предсказаниям молодого и еще неопытного волшебника, Фатима добилась достойного положения в высшем свете европейского дворянства, нюхая по пути полевые букеты пастухов, лодочников и кузнецов и упиваясь шикарными венками купцов, мелких и крупных буржуа и время от времени прикладывая уста к королевским лилиям обворожительных венценосных шалопаев.
Кубок пьянящей боли с тобой испьем до дна.
Мы рожденные в мертвых городах.
Тенью среди живых проходим мы в веках,
На наших одеждах звездный прах.
Чем древнее обаяние красоты и испытанней путы ея, тем крепче и прочнее сжимает оно губительными щупальцами случайных встречных и любопытных, оборачивая их в куколки рабов, обреченных бабочками сгореть в первом же половозрелом полете, поклоняющихся старинному, но излучающему живительный холодок, идолу.
Сны северного моря,
Память тысячелетий.
Соль, песок, туманы,
Остов погибшего судна.
Сны северного моря
Дарят усопшим свободу
Ходить по волнам ночью,
Корабли манить факелами.
Сын северного моря,
Ледяной хрустальный айсберг,
Пленник холодного сердца,
Одинокий морской скиталец.
Сон северного моря
Бережет утонувшие души,
Спящих в далеких глубинах,
Прибой поет им песню.
Французский барон, имя которого стерлось из Книги героев, пал жертвой тайны многовековой выдержки, запечатленной в извилистой, словно шрам лоботомии, улыбке Фатимы: он отдал в распоряжение ведьмы все свои имения, все свое состояние и покорно следил за тем, как она выстраивает шато - готически гипнотический лабиринт под Прагой - и наслаждается пряными прелестями свободной и обеспеченной жизни, оставляя любовнику лишь мизерную часть того тепла, ради которого он болезненно сжимал в кулаке оголенную бритву, отодвигая суицидный исход, - он был благодарен и этому. В третьей четверти XIX века никого в Европе нельзя было удивить архитектурой каменного сооружения со смысловым фокусом "кремль", и оттого структура нового замка невдалеке от Праги была тем более притягательна для поклонников экстравагантного: закрученные переходы, перекошенные и перепутанные стены, ложные двери и окна, ловушки и зеркальные эффекты обещали стать новой достопримечательностью и когда-нибудь центром местного туристического бизнеса. Но случилось нечто странное, чего никто не мог ни предвидеть, ни предугадать: когда постройка была закончена, барон, а вернее, его любовница через него, пригласил на бал и ужин, и праздник в честь завершения строительных работ несколько тысяч дворян разных мастей со всех концов Европы, сливки старосветного общества; когда ворота закрылись за последними прибывшими гостями, когда парадные двери захлопнулись за спинами последних опоздавших, северный ветер вдруг задул все свечи, одаривавшие близоруким светом коридоры, холлы, залы и лестницы во дворце, но была безлунная ночь, и камерный маскарад с наступлением кромешной тьмы стал еще более интригующе захватывающей игрой, в которую сразу же включились все присутствующие: и горбуны-гидроцефалы, и золушки-зомби.
Ich sah dein Blut
Und wusste, die Zeit mit dir ist nun vorbei
Ich sah dein Blut
Wie tropfte, wie es floß...
Ein warmer Regen, der sich Эber mich ergoß
Und als dein Leib aufbrach
Und als die Wunden kamen
Sah-ich - dein Blut...
Пробежала неделя, а из только что отстроенного имения никто не возвращался; все попытки выяснить, как же проходят празднества, оборвались безрезультатно - курьеры так же канули в лету, как и приглашенные господа, и для расследования сей мистерии была организована группа из тридцати драгун, отличавшихся храбростью мангуста и прочими боевыми качествами, необходимыми истинному воину в процессе переговоров с выбросами великосветского социума. Кавалеристы ворвались в пределы владений безвестного гасконского барона, старательно круша и ломая все на своем пути, но и они тотчас сгинули, попав в заблаговременно приведенные в действие смертельно-гостеприимные ловушки, часть которых составляли дефекты чешской природы: пропасти и водные течения, желтовато сверкающие водовороты и печально голубые омуты, тонко очерченные скалы и расставленные случайной десницей-шуйцей аккуратно обструганные колья, прежде терявшиеся посетителями на фоне тех великолепных пахнущих недавней жасминовой краской мостков и гулких веранд, что завораживали изрезанностью чудаковатыми фигурками и в то же время не отпускали праздные взгляды впустую падать в бездну, предоставляя прочную завесу восприятию и стабильную опору под ногами, локтями и ладонями, обрушившиеся в пучины, лишь только приняв на себя бремя яростных конников.
"We've woven hearts a thorn arbour
Left tear streaked reason upon the shore
And bereft of compass, star or more
Set out for this World's end
Few at the prow, most slave below
Painting coal a perfect gold
But for all it's worth, the engines slow
Dead in the brine again
Come cabin fever, sodomy on the bounty
Prey to phallus seas
That hiss and foam to douse disease
A storm roars on the way
Blacker than the Ace of Rapes
Dealt out by Death in darkwood glades
Our Ship of Fools, all boards handmade
Sinks, dashed by seismic waves..."
Веки Фатимы потяжелели и увлажнились: то были наисчастливейшие дни ее ветхой биографии, они алыми лентами опоясали и согрели навсегда ее возвышенную, божественно лоснящуюся внутреннюю пантеру, начавшись пьяными оргиями в жуткой липкой темноте, и перейдя в звериные крики отчаяния и голода, отдававшимися в каждом углу, в каждом заложенном камне, и закончившись невероятным озлоблением и повальным каннибализмом, в кой момент и появились судьбоносные крысы, бредившие теплым мясным чревом так же, как ошеломленно обескураженные и обезумевшие люди - о спасении. Пока внизу люди выедали друг другу печень, ножки, крылышки и даже кишки, накачиваясь кровью и беспомощным отчаянием рядом находящихся, пока крысы обгладывали обильно покрытые мышцами кости, на вершине самой высокой башни стояла Фатима и нюхала лазурные тюльпаны и маки яичного расцвета и пристально глядела на такие дружественные, близкие и родные звезды, теребя пальцами грубые ворсинки каната, уползавшего от нее в пропасть, за пределы обзорной площадки, спускаясь вдоль по изогнутой стене, и болтавшегося по плесневелым плитам дряхлым атлетическим туловищем престарелого выжившего из ума барона, не способного более уже ни на что, даже дышать...
Alle warten auf das Licht
fЭrchtet euch fЭrchtet euch nicht
die Sonne scheint mir aus den Augen
sie wird heut Nacht nicht untergehen
und die Welt zДhlt laut bis zehn
Die Sonne scheint mir aus den HДnden
kann verbrennen, kann dich blenden
wenn sie aus den FДusten bricht
legt sich heiss auf dein Gesicht
legt sich schmerzend auf die Brust
das Gleichgewicht wird zum Verlust
lДsst dich hart zu Boden gehen
und die Welt zДhlt laut bis zehn
Eins
Hier kommt die Sonne
Zwei
Hier kommt die Sonne
Drei
Sie ist der hellste Stern von allen
Vier
Und wird nie vom Himmel fallen
FЭnf
Hier kommt die Sonne
Sechs
Hier kommt die Sonne
Sieben
Sie ist der hellste Stern von allen
Acht , neun
Hier kommt die Sonne
И вот, в зловонии и ужасе, гостивших внизу, рождались духи зла и разлетались, сея тревогу и панику в домашних местечках и распутных, но хороших городах старушки Европы. Тем августовским вечером Фатима обернулась тотемической принцессой, грациозным лебедем токсичного мира агрессивных бесов, возрождением которого универсум бессознательных хомо сапиенсов отныне был обязан ей, в знак чего она и получила первую розу, выгрызенную острыми зубками из чьего-то голубых кровей сердца, впоследствии ставшую постоянной прихотью и неизбывным влечением девушки, услышавшей запах этого атрибута своей власти, когда он еще только поднимался по спиралевидным лестницам в челюстях огромной черной крысы.
Ich trank dein Blut
Und wusste, die Zeit mit dir ist nun vorbei
Ich trank dein Blut
Wie tropfte, wie es floß...
Ein warmer Regen, der sich Эber mich ergoß
Und als dein Leib aufbrach
Und als die Wunden kamen
Trank-ich - dein Blut...
Sleep, usher dreams
Taint to nightmares from a sunless nether
Mistress of the dark
I now know what thou art
Screams haunt my sleep
Dragged from nightmares thou hast wed together
Lamia and Lemures
Spawned thee leche
To snare my flesh
Первый раз набрала она тогда в легкие дурмана остывающей плоти, причудливо извивающейся и манящей неестественными лепестками, а теперь ее обоняние проникалось дуновением бьющегося сгустка артерий, вен и мышц, пары немертвой материи щекотно скользили внутри нее, вызывая пестрые галлюцинации. Фатима приникла к последней своей розе, ее губы слились с бутоном, а напротив на расстоянии протянутой ноги Смерть сливала свои губы с лезвием косы, проверяя ее наточенность, и так же галлюцинируя от вкуса ржавого металла и ожидания нового знакомства, как и привлекательная отроковица с человеческим ребром в ухоженных пальцах.
Dub Me Lord Abortion, the living dead
The bonesaw on the backseat
On this bitter night of giving head
A sharp rear entry, an exit in red
Lump in the throat, on my come choke
The killing joke worn thin with breath
"Милочка! Перестань уже целовать эту гадость! Это же тот самый неумелый маг, что когда-то так тебе был люб! Ведь его ты ждала сегодня ночью, а не его сердце! И как тебе не противно?" С этими словами Смерть схватила за плечо Фатиму и увела за собой, на ходу говоря слова утешения и обещая теплый и лучезарный рай, в котором роковой розе будет отведен особый заповедный сад, вход в который будет открыт лишь для одной души - души Фатимы!
Ничего не сказала в ответ Фатима, ибо уста ее слиплись от горя и пульсирующего запаха.