Аннотация: Это - жизнь подростка. Необычного, но вполне узнаваемого. (Продолжение следует...)
Новая прозрачная кассета фирмы "Sony", наклейка "Детская и юношеская психология".
Опять шел дождь. Нет... Лучше начну с другого. Предки мои были "идеальными родителями": отец - стоматолог, получал он хорошо и поэтому, наверное, был человеком бескорыстным (лечил всю нашу школу бесплатно), мама - редактор какого-то престижного журнала (никогда не помнил, как он называется). В общем, люди образованные. Интеллигенция, так сказать. Я - единственный ребенок. Второго они рожать не стали: денег тогда было мало, и я, трехлетний, все время хотел есть. Единственный. Аж до 15-ти лет. Был. А потом пошел дождь. И у мамы стал расти живот. Весна, короче. Предки уже не переживали из-за денег (мы, как говорила бабушка, давно миновали "порог бедности") - они, вроде, насчет меня нервничали. Типа того что ревновать буду, комплексы там всякие появятся... А я вовсе не беспокоился... Но они подолгу шушукались на кухне, ругались даже. Они растили меня 15 лет, но абсолютно не врубались, что мне плохо, а что хорошо. Мне было, в общем, все равно, а может, я бы даже не прочь был иметь брата, ну или сестру.
Шел дождь, поэтому мне ужасно хотелось спать. А надо было вставать в школу - сегодня я шел туда только потому, что были мои любимые предметы: история и литература. (По правде, я всегда вставал "к первому уроку", но в школе бывал редко.) Историк меня прикалывал потому, что он был единственный "реальный" мужик в нашей округе, а литераторша никогда не грузила, как другие учителя, и нам всегда было интересно на ее уроках. Я сделал вид, что позавтракал, вытащил у мамы из кошелька сотню, и вышел на улицу без зонта, хотя из-за уже закрывшейся двери я в стотысячный раз слышал: "Сынок, возьми зонтик". На самом деле, мне в то время очень хотелось заболеть: вымокнуть до нитки и долго мучится приступами бронхита, никуда не вставать с раннего утра - и иметь на это полнейшее право, чтоб никто не занудствовал над ухом ни в школе, ни дома. Но хрен ли: дождь меня не брал, пиво холодное тоже. Так что я брел в школу в ботинках, полных воды, без зонта и только с ручкой и дневником на дне рюкзака.
Народу было немного, как обычно на первых двух уроках. Цербер, наша завуч, попыталась наехать на меня из-за отсутствия сменки, но я быстро прошмыгнул на лестницу, оставляя за собой лужи грязи и втихаря оттопыривая в ее сторону средний палец.
- Вы только не удивляйтесь, что я так подробно описываю этот день, - я ничего не придумал. Просто помню его хорошо, и все, доктор.
- Можешь называть меня Татьяна...
- Ну уж нет, фокус не пройдет: не пытайтесь заигрывать со мной, доктор, - не надо втираться в доверие, я и так все расскажу.
Так вот. Я бежал по лестнице, глядя себе под ноги, и думал: "Надо же, с утра уже все заплевали! И куда подевалась эта дура-уборщица?" На третьем этаже по дороге в класс прижал пару-тройку "отбившихся от стада" семиклашек. Они чуяли, что я старше, и не возникали. (За что я точно благодарен своим старикам, так это за мой рост - у нас в классе многие были ниже даже этих мелкашей, представляете, как им было хреново.) За парту я сел еще до звонка - такое со мной уж точно не часто случалось. Но Сан-Пан (историк) нам обещал кино - того времени, про Первую мировую, если мы будем хорошо себя вести, конечно. Я вовсе не собирался "хорошо себя вести", мне просто было интересно, да и все эти разговоры Сан-Пана про поведение были так, для прикрытия (ну то есть, если вдруг начальство заявится). А фильм бы он нам и так показал. Все сидели в ожидании звонка, даже девчонки, - и видно было, что ждать уже невмоготу. Сан-Пан опоздал на пять минут и даже не стал делать перекличку. Весь класс был на месте. Я оглянулся по сторонам: нет, кого-то не хватает. Не было Серьги. (Вообще-то его звали Семен, но эта кликуха к нему приклеилась из-за того, что он у нас единственный из всех пацанов носил серьгу в ухе. Причем, не какую-нибудь маленькую, как некоторые парни из 11-х, а обязательно с фишкой - ну там с пером или пацификом.) Я подумал: "Ну конечно, зачем нам эти убогие школьные просмотры, нам все дома уже показали просветленные предки". Вообще Серьга был еще тот офигенец, постоянно выделывался. Зато с ним всегда было интересно, и, в общем, он был моим другом. Он меня иногда подбешивал, конечно, но остальные были уж слишком скучные.
Фильм был реально прикольный, и я остался на второй урок. Там был опрос, нужно было рассказать о своем впечатлении о фильме, ну и все прочее. Все как-то глупо бекали и мекали, и мне эта бодяга надоела. Я взял у девчонок листок, написал все, что думаю, сдал его и отпросился выйти. Сан-Пан меня, как обычно, отпустил, только сказал, чтобы я не забыл взять оценку за свои каракули после урока. Я дождался звонка в туалете, пока курил отцовскую пелл-меллину. А по дороге в класс меня настигла математичка и грозно напомнила, что ее урок - следующий. Я поклялся, что "непременно буду", но, забрав свою законную четверку с красным комментарием в конце страницы, незаметно прошмыгнул мимо кабинета алгебры и смылся из школы. Решил, что пойду домой к Серьге, раз уж он забил сегодня на школу. Дождь кончился, но я не пропускал ни одной лужи, и поэтому, когда я подходил к его пятиэтажке, ноги снова были мокрые. Странное дело, в детстве, стоило мне хоть каплю замерзнуть или промокнуть, я тут же подхватывал простуду, раз десять болел ангиной, а в третьем классе пропустил целую четверть из-за какого-то фигового гриппа. Но теперь дождь меня не брал, и я почему-то (будто бы мне было снова шесть лет!) представлял себе, что мокрые ноги превращают меня в героя, совершающего трудное путешествие в далекую и неизвестную страну.
Мы столкнулись с Серьгой в подъезде. Он совсем не удивился, увидев меня, только сказал: "Я на литературу, а ты что, прогуливаешь?" Меня аж подбросило: "Нет, прогуливаешь ты, а я только что с истории". "Да ладно, - говорит, - а литру ты читал?" "А что сегодня?" "Подросток" Федора Михалыча". "Блин!" - я вспомнил, что мне вчера оставалось страниц десять, а по телеку был клевый фильм. Серьга проявил свои лучшие качества: "Хочешь, книгу дам, может, успеешь дочитать. У нас еще два урока в запасе". Ну, я и решил: "Давай". Мы сидели на качелях в его дворе и курили, вернее, это Серьга курил, а я читал и иногда брал у него затянуться. В общем, я успел.
В школьном коридоре мы встретили Сан-Пана, и Серьга с умным видом протянул ему свой отзыв. Сан не удивился и не стал читать моралей, быстренько просмотрел его работу и сказал: "Хочешь "5" - давай дневник". Дневника у Серьги, естественно, не было, но его устраивала и "4" в журнал. Литераторша, Анна Станиславовна, сидела одна в пустом классе и что-то с увлечением читала, как будто она не учительница вовсе, а просто симпатичная чувиха, которой "положить" на весь мир, потому что у нее есть интересная книга и целая куча поклонников.
- Извини, пожалуйста, что прерываю, но ты не объяснишь, почему учителя истории вы называли Сан-Пан, а учительницу литературы - по имени отчеству?
- О'Кей. Это просто: историка звали Александр Александрович Панов, то есть Сан Саныч, а еще короче Сан-Пан. По-моему, очень удачная кликуха, к тому же как бы на историческую тему. А литераторшу все называли по-разному: кто Анна, кто Станислава, кто просто "литераторша" или "русичка". Я старался по имени отчеству, потому что мне казалось, что хоть она и молодая, но очень умная, а если ты ее называешь просто по имени, то будто бы ставишь себя на уровень выше. И так другие учителя строили из себя с ней эдаких наставников, которые все на свете знают, а она делала вид, что этого не замечает. Вот если бы я был молодым учителем, ни за что бы не позволил такого ко мне отношения. Ну как, теперь вам понятно?
-Теперь да. Спасибо.
Так. Ну, короче, заходим мы в класс, а она поднимает голову от книги: "Как всегда первые, мальчики?" - как будто ожидала, что это будем именно мы. Но зазвонил звонок, и мы уже не были первыми - даже не успели занять парту у окна. Начался урок, и все загалдели, но опять-таки никто ничего дельного сказать не мог. Кроме Серьги... и меня. Во время своего ответа я вдруг понял, что действительно знаю, что говорить и как. (Когда мы проходили "Преступление и наказание", мне было не так интересно, хотя я этот роман тоже читал, наверное, потому что он был по программе, а "Подросток" нет.) С Серьгой у нас возникло что-то вроде спора, но Анна Станиславовна не вмешивалась, а когда мы закончили, одобрительно кивнула и похвалила нас обоих, но по выражению ее лица я понял, что был круче, ну то есть ближе к истине, чем Серьга. Меня охватило настоящее ликование: я и вправду лучше разобрался в повести (хоть и дочитывал ее второпях), и оказалось, что у меня здорово подвешен язык. Серьга, вроде, ничего обидного для себя не заметил и не выглядел расстроенным. А когда мы вышли из класса, он сказал: "Пойдешь со мной сдавать школу экстерном?"
Вот тут и началась моя "новая жизнь", правда тогда я еще этого не понял.
Я слышал что-то про "экстерн", но точно не знал, что это за штука. Поэтому я спросил у него: "А это что?" Серьга сказал, что это такой вид экзаменов, куда не нужен допуск, ну то есть не надо учиться каждый день и писать контрольные, а сразу приходишь - и сдаешь за весь год нужные предметы. Только, чтобы их сдать, ты должен сам всю программу выучить, а если не можешь - ходи в школу. Так вот, по его раскладу выходило, что мы как раз те, кому школа вовсе не нужна - у нас своя голова на плечах.
Признаться, я никогда сам всерьез не задумывался о таких вещах: школа была для меня обыкновенным делом, хотя к старшим классам и поднадоела порядком. Серьга сказал, что мне не нужно отвечать прямо сейчас, он подождет моего решения до завтра, и пригласил к себе. По дороге мы взяли бутылку портвейна, и я очень удивился, когда понял, что он собирается идти с ней прямо домой. Я спросил, может нам выпить ее во дворе, но Серьга ухмыльнулся, типа "не дрейфь, у меня предки все понимают". Ключей от квартиры у него не было, и нам открыла довольно-таки молодая длинноволосая женщина, одетая в льняное то ли платье, то ли балахон. "Привет, Джейн!" - бросил Серьга, стягивая ботинки. "Здравствуй, Сема! Обед уже готов. Раздевайся скорее и приглашай своего друга (она выразительно посмотрела на меня) за стол". Я прямо обалдел: "Это что, твоя сестра?" "Нет, почему же, это моя мать", - ухмыльнулся в ответ Серьга. Я почувствовал, как у меня вспотели ладони - это, наверное, от полученного шока: не каждый день тебя вот так встречает мама твоего одноклассника, которая больше похожа на известную актрису, выпрыгнувшую из фильма 70-х годов, или, в крайнем случае, девушку чьего-нибудь старшего брата-богатея. Зато готовила она не очень: я вообще не любитель супа, но у моей мамы он получается так вкусно, что я его всегда ем, а баланду Семиной мамаши я глотал с трудом - только чтоб ее не обидеть. Видимо, красивая женщина создана не для кухни. Хотя моя мама тоже вроде ничего, только постарше и у нее короткие волосы. Ну ладно, бог с ним, с супом. После обеда я испытал еще одно потрясение. Сема помог матери убрать со стола, а потом - с эдаким невозмутимым видом - ставит на стол портвейн и говорит: "Мам, ты с нами будешь?" А она так же спокойно отвечает: "Да, но только капельку". Вот теперь я по-настоящему охренел! Нам же было не по 18 и даже не по 16! Конечно, наверное, все родители подозревают, что их малолетние детишки киряют втихаря, и по какой-то причине не вмешиваются (как мои, например) или (что бывает гораздо чаще) читают морали о вреде пьянства в нашем возрасте и все такое... Но пить с 15-летними пацанами на собственной кухне без какого-нибудь конкретного повода (ладно, если б у Серьги был день рождения хотя бы), в понедельник, не спросив даже об уроках!.. Я даже не представлял себе, что у кого-то могут быть такие странные отношения с родителями. И главное: мне даже не стало завидно, ведь меня абсолютно устраивало то, что моя мама не спрашивает, на какую фигню я трачу карманные деньги, и делает вид, что ничего не заметила, когда я прихожу домой под шафе. Ни за что бы не стал с ней, а уж тем более с отцом, вместе пить.
- Вы только не думайте, доктор, что у Серьги была такая уж плохая мать. Я потом понял, почему все так у них было. Вы тоже поймете, если у вас хватит терпения дослушать.
Короче, развезло меня быстро, потому что я жутко стеснялся и потому, что не чем было закусывать. Они говорили о таких вещах, о которых я в первый раз слышал (о фильме с ужасным названием "Стена", о певице Дженис с очень смешной фамилией, о каких-то битниках, ну и все в этом духе), поэтому мне было скучно и неловко. Единственное, о чем я спросил Семину мать, и то, уже когда был довольно "хороший", это почему у нее такое нерусское имя, Джейн, она что - иностранка? Они засмеялись: нет, это прозвище, которое привязалось к ней с юности, потому что она лучше всех знала английский и отлично пела песни любой зарубежной группы, которые хоть раз услышала в записи. (Тогда, в Союзе, по радио такие вещи не крутили.) Я опять почувствовал себя идиотом: кроме "Битлз", я ничего из англоязычного не знал, хотя одну их мелодию, "Yesterday", даже играл на гитаре. Когда я уходил, уже были сумерки. С пыхтением завязывая шнурки, я пытался протрезветь. А Серьга стоял, скрестив руки, и улыбался: "Ты все еще под впечатлением от моей матери? Как она тебе, красивая?" Я с трудом разлепил язык: "Я вообще - в шоке. От всего. Потом поговорим, ладно? По трезвому". "Ладно, - говорит, открывая мне дверь, - только не забудь завтра бумагу от предков принести, что они насчет экстерна согласны". "Ага", - киваю головой, а сам лихорадочно соображаю, что он сейчас имел в виду. Пока я шел к своему дому, две автобусных остановки от дома Серьги, хмель почти прошел. Пришлось еще покурить у подъезда, чтобы голова окончательно прояснилась, и запихнуть в рот полпачки "Орбита". И только тогда, когда я, ковыряясь в темноте, пытался попасть ключом в замочную скважину, меня осенило: Серьга говорил о том, что нужно будет получить согласие родителей. До завтра. Или завтра, хотя бы. Я все равно еще туго соображал и решил, что поговорю с ними утром. Придется пораньше встать.
Мама не спала, но была уже в халате. В спальне горел нижний свет, скорее всего, она читала в постели. Отца не было. "Привет, а где папа?" - спросил я небрежным тоном. "Придет поздно, у него дежурство сегодня", - тихо ответила мама, видно было: она расстроилась, наверняка заметила, что я под парами. Чтобы хоть как-то ее порадовать, или оправдаться, я достал дневник: "У меня сегодня "четыре" и "пять"; "пять" по литературе". (Я знал, что ей должно быть это приятно, она ведь обожала книжки.) "Молодец, сынок. Ты больше ничего не хочешь рассказать?" "Нет. Я утром с вами поговорю, когда папа вернется". Хорошо, что она не спросила, к какому мне завтра вставать уроку. Я старался не шуметь в ванне, но у меня все падало из рук, и на полу образовалась лужа: хотел вот побыстрее уйти в свою комнату, а пришлось еще вытирать воду, целый час, наверное. Кровать была жутко холодная, и я закутался по уши в одеяло. За окнами сгущалась темнота, а мне все никак не удавалось заснуть. Шорох деревьев под дождем нагонял тоску. Мне почему-то стало ужасно жалко себя. Я должен был принять решение до завтрашнего утра.
Мне никогда особенно в школе не нравилось, но я в принципе и не напрягался. А тут появляется возможность забить на эту фигню и принадлежать полностью самому себе, распоряжаться своим временем, как взбредет в голову. Но я же прекрасно понимал, что это не так просто: все равно придется заниматься, если я хочу получить аттестат... А я, конечно, хотел. А еще я не был уверен, что отец отреагирует адекватно. И параллельно вспоминал странную маму-Джейн. В общем, ворочался я так хрен знает сколько времени, одеяло даже на пол сползло, и мне страшно надоело думать. Так что, в конце концов, я решил: "Блин, я ведь не дурак, прорвусь как-нибудь. К тому же, хотя мандраж и пробирает немного, я все-таки не трус. Почему бы ни рискнуть? Тогда не придется вскакивать в дикую рань и с идиотским видом изображать из себя прилежного ученика, который спешит в школу". Я принял решение - и стразу успокоился. Минуты две еще слушал, как тикают часы, а потом отрубился.
Комментарий автора
Я решил оставить все диалоги, вклинивающиеся в рассказ. Это кажется мне не менее важным, чем ход рассказываемой истории.