Аннотация: О любви. К Родине. Между мужчиной и женщиной. Открытый конец произведения...
Великой Отечественной посвящается
НЕБО ЛАНХЕН
Вокализ Op.34,No14
С.В.Рахманинов
- Господи, страшно-то как! - Света ползла по рыхлым земляным бугоркам, зажимая уши маленькими ладонями всякий раз, как била очередь или визжали снаряды.
Она всмотрелась в недалёкую пасть воронки.
- Ранили... Доползти бы до тебя... Потерпи...
Придерживая свою санитарную сумочку, Света тихонько, но решительно, напевала:
- Шёл отряд по берегу, шёл издалека,
Шёл под красным знаменем командир полка.
Голова обвязана, кровь на рукаве,
След кровавый стелется по сырой траве. Эх, по сырой траве!
Русая прядка выбилась из-под зелёной косынки и запачкалась влажной землёй, оставив на светлом лице тёмную полоску.
- Хлопцы, чьи вы будете, кто вас в бой ведёт?
Кто под красным знаменем раненый идёт?
Мы сыны батрацкие...
Совсем рядом пронзительно пискнула шальная. Света на миг закрыла уши, и опять медленно, но верно приближалась к раненому на краю воронки.
- Мы - за новый мир! Щорс идёт под знаменем - красный командир!
Эх, красный командир... Солдатик, потерпи...
Девушка с радостью и испугом одновременно выдохнула, когда, достав бинт, смогла впервые за время всей службы в госпитале помочь человеку прямо на поле боя! До этого более опытные санитарки отстраняли ее, доверяя ей только тех, кого уже привезли. Но вчера погибли Настёна и Алька. Стали нужны любые, хоть самые несмышлёные и слабые, руки...
Сантиметрик за сантиметриком Света тащила на себе перевязанного бойца. "Надо же, живая человеческая душа!" Непонятное, неуместное восхищение, смешанное с постоянным, часто бессознательным, страхом смерти, билось о грудь изнутри. "За родину ранен, милый, за родину!".
- Росова, поди посмотри, что там в третьей комнате!
Голос старшей санитарки из-за двери.
- Да как же! - развела руками девушка. - Я - на поле боя идти должна...
- Тут работы невпроворот! Делай, что говорят, умрут ведь люди!.. Там солдатика одного на операцию сейчас понесут. Иди, хоть доброе слово скажи.
Света вздохнула. На полпути обернулась - знакомая санитарка прошла мимо, бросив укоризненный взгляд.
- Аня, что-нибудь случилось? Меня зовут?
- Обозвались прямо, - процедила та. - Она фашистов спасает, а её звать должны. Не видела, что ли, на нём одёжку немецкую? Как будто своих мало по полю рассыпано...
Света встала ошеломлённая.
- Как - фашистов? Я думала...
- Всем людям свойственно думать, ми-лоч-ка!
И тут Аню прорвало:
- У ней брата, отца убили эти гадюки, у меня - всю семью сожгли, у Верки вон мужа на части разорвало - за то, что они Родину, Россию спасали! А она тащит на себе мерзкую немецкую нечисть, чтоб он жил и здравствовал, а они - они! - будут вместо него в земле зарыты!
- Но я не знала, Аня, честно... - лепетала Света.
Взбешённая Аня, не сказав больше ни слова, быстрым шагом пошла прочь, сжимая кулаки и широко размахивая ими от ярости.
Света сникла.
- Желаю здравствовать, Светлана Арсентьевна.
Подтянутый, высокий мужчина в военной шинели с улыбкой приложил руку к козырьку.
- Здравствуйте, Павел.
Света кивнула.
- Что-то невеселы? - лейтенант заглянул ей в лицо. - Разрешите вас проводить?
- И что вы всё, как перед генералом, со мной разговариваете? Ну, проводите.
Она показала ему серый свёрток.
- Вот, хлеб дали. Ванюша обрадуется. А мама, наверное, ещё с окопов не пришла...
Лейтенант тайком взглядывал на неё, словно что-то про себя решая.
- Сейчас повсюду трудно, Света.
- Я вчера спасла раненого немца. Говорят, допросят потом, как придёт в себя, и расстреляют. Я, когда его по полю тащила, думала: "Вот, живую душу человеческую спасаю!"...
- Нашли о чём грустить. Это даже подвиг: вдруг расскажет что хорошее...
Павел ободряюще улыбался.
- Вам с ним не детей растить. Отбросьте эти глупые переживания. Пожалуйста.
Она наконец просветлела.
- Надеюсь, Света, я вас развлёк, хоть немножко?
- Немножко.
Оба негромко засмеялись. Лейтенант умолк, слушая её смех, звонкий и мягкий.
- У вас незабываемый смех... - задумчиво проговорил он. - Буду весьма рад слышать его почаще.
- Снова официальности напустили, Павел... Ну, спасибо, что проводили.
Серая деревянная дверь глухо за ней закрылась. Лейтенант пошёл назад в штаб. Он подумал сейчас о том, что его надежда, наверное, так же глуха, как скрип этой старой двери.
- Так, товарищи раненые, готовимся к перевязке... Будет больно. Так что дружно настроимся...
- Светик-Светочка! Ласточка ты наша! От твоих рук боль - сладость одна.
Пробасил с койки у окна раненый с перебинтованным плечом и без одной ноги - выше колена.
В пропахшую ранами, бинтами и лекарствами больничную комнату вошла строгая, с неприступным выражением Аня.
- Иди к фрицу. Приказ старшей, - отрезала она.
Света вышла. Больные вздохнули, глядя ей вслед.
Немецкий солдат лежал неподвижно, с открытыми и уставленными в потолок глазами. Ярко-синие, с чёткой чёрной обводкой, они, может быть, вспоминали о родном очаге, а может, таили ненависть, замышляли опасное, страшное... Умные глаза.
- Сейчас я сменю на вас бинты. Лежите смирно.
Сдержанно раскрывая губы, Света села на край койки, принявшись за дело. Больной занимался тем, что рассматривал её. Девушка мельком прошлась взглядом по его лицу.
"Красивый какой!" - её руки дрогнули, но в следующий момент кропотливая и быстрая работа продолжилась. "Фашист и враг, вот ты кто!" - думала она, насупливаясь.
- Милая девушка (нем.), - произнёс раненый.
Света удивилась.
- Я вас всё равно не пойму. И слава богу...
Больной поморщился от боли.
- Сейчас, минуточку... Одну маленькую минуточку... - голос девушки стал на какое-то мгновение таким же заботливым, ласковым, как обычно со всяким больным. Однако новый бинт накладывался уже с мрачным, непроницаемым выражением.
- Как тебя зовут? (нем.) - снова раздался звучный и на редкость красивый голос немца, гармонирующий с его выразительной физиономией.
- Вы, наверное, спрашиваете, как меня зовут? - догадалась молодая санитарка. - Светлана. Я говорю вам это потому, что вы - раненый, и я часто буду приходить - вас осматривать.
- Свет...лана? - неуверенно переспросил больной.
- Да, да, Светлана. Если точнее - Светлана Арсентьевна. Ну, да ты сроду не выговоришь.
- Светлана...
Пленного держали в отдельной каморке, воняющим сыростью и к тому же холодной. Завтра придут из штаба допрашивать его.
Держа в руках свой привычный санитарский инвентарь, Света шаг за шагом приближалась к "каморке" пленного немца. Веки делали все усилия, чтобы не соединиться и не скрыть уставшие глаза от предметов, людей и тусклых стен госпитального коридора, который всё никак не кончался... И как хватило места на всех?..
Он лежал с открытыми глазами, утомлённо и зло смотря на жёлтый потолок. На скрип оглянулся.
- Это я. Перевяжу вас.
Света заметила у койки стул. Забыв удивиться, села на него, разложив свою ношу прямо на полу. Неожиданно со стороны раненого девушку встретил протест.
- Не надо меня лечить. Меня и так расстреляют (нем.)
- Что вы говорите - я не понимаю. Я перевяжу вас и уйду, слышите?
- Нет. (нем.)
Возражать, спорить и жаловаться не было сил. Поставив стул в углу, Света решила пять минут переждать каприз больного. Зелёная косынка давила голову, как мрачные мысли. Света сняла и сжала её в руках.
Света вздрогнула и часто-часто захлопала глазами. Её разбудила глухая дрожь стены. Она в испуге осмотрелась.
- Ой! Заснула! Что же это такое? Заснула!
Немец сидел на краю койки и перевязывал себе раны. Тихий ужас защекотал у сердца. Он поднял на неё глаза, усмехнулся и снова сосредоточился на своём занятии. Девушка недоумённо, исподлобья вглядывалась в него. "Ты враг. Враг моей родины. Бездушная нечисть!".
Враг ловко справлялся с белой лентой широкого бинта, одновременно раздумывая, о чём-то, наверное, чужом, тайном, вражеском... "Он мог убить меня. Отомстить за своих товарищей. Да ведь фашист и просто так убьёт!"
- Сидеть близко к нацисту опасно для жизни (нем.), - он опять смотрел на неё, спокойно и совершенно серьёзно, даже сердито.
- Вы, что, врач? - указывая на его руки, спросила Света.
- Что? (нем.)
У неё в груди перехватило. Стало очень горячо и потом вдруг очень холодно.
Стены снова задрожали. Совсем рядом была война...
Сквозь дрожащие слёзы Света надрывно выкрикнула:
- Фашист! Проклятый фашист!
Она быстро сгребла с пола окровавленный бинт и железное корытце с водой и, красная от отчаянья, горя, гнева из-за такой своей безответственности, скорым шагом бросилась прочь жёлтыми, скорбными коридорами.
Вздрагивающее дыхание спящего ребёнка раздавалось в тишине деревянных стен. Его перебивало глубокое и тяжёлое - материнское. Они спали и не чувствовали холода. Далёкая канонада утихла. В госпитале светило одинокое окно, молчаливо, как искомая надежда, как вера, которая благовосковой свечой сияет одна на всё широкое сердце...
"Никто не заметил, что меня так долго не было. Целых три часа... Когда я должна была лазать и спасать... никогда себе не прощу... Мне нужно было умереть тогда, когда я тащила его, умереть, исчезнуть! Пусть бы меня убили вместе с ним... Нет, только не вместе! О чём я думаю? Как я смею?"
Ванюша тяжело вздохнул во сне.
- Этот фриц ничего не знает. Он в самом деле был у себя врачом, как вы и предполагали, Света. Картский настаивает на расстреле. А капитан Миров просит испытать. Да разве сейчас их чёрный род пожалуют? Вот увидите, не сегодня-завтра поставят к стенке. Картский прав. На этой войне жестокость священна.
Девушка щурилась на солнце.
- Павел, всех предателей надо уничтожать, правда?
Лейтенант улыбнулся.
- Правда. А у вас есть на счёт кого-нибудь подозрения?
Света смолчала, как можно крепче сжав губы.
- Какая вы смешная бываете, Света. И зря вы так хмуритесь. Вам совсем-совсем не идёт.
Осень убывала вместе с летящими с деревьев листьями. Воротничок лёгкой плащовки потрёпывался на холодном ветру, касаясь подбородка.
- Скоро я уеду, и мы больше никогда не встретимся.
Света смотрела в сторону, на маленькую узенькую скамейку под берёзовым деревом.
- Я буду вам писать, - пообещала она и, улыбнувшись, перевела взгляд на госпиталь.
- Завтра в бой. Солдаты, в путь, в путь, в путь...
Света протянула ему руку.
- Дай бог, свидимся, Павел Андреевич.
Он закусил губу.
- Я не верю в Бога.
- Вот и зря. А я - верю.
Грусть перебежала тенью по её лицу. Лейтенант хотел крикнуть ей вслед, крикнуть что угодно, только бы она остановилась.
В штаб шёл торопливо, не оглядываясь.
Из "каморки" пленного немца доносились громкие голоса, предостерегающие и жёсткие.
Света весь день кружилась от раненого к раненому. "Пусть ярость благородная вскипает, как волна", - вихрились в голове неотвязные бодрящие слова такой знакомой военной песни. Многих солдат за эти два дня отправили в ближайший город, многих - в родную сырую землю.
Аня пронеслась мимо, не удостоив вниманием бывшую подругу. Завязывая на затылке узелок старенького серого платка - тот, зелёный, безнадёжно запропастился, - Света краем глаза охватила её настроение и покачала головой.
Девушке теперь гораздо важнее было утвердить в своём сознании мысль о ярой ненависти к фашистскому племени. Она, в самом деле, ненавидела. Сердце превращалось в твёрдый непроницаемый лёд, как только вспоминала о погибших отце и брате, измученной, увядшей раньше срока матери, о больном от голода Ванюше... О скольких ещё сжималось в груди болью! И этот вечный страх смерти, - а хотелось жить, бегать по синим от васильков деревенским полям, от души смеяться, только потому, что небо - высокое-высокое и чистое...
Полулёжа, пленный напряжённо уставился прямо перед собой, сузив синие глаза до того, что они стали казаться чёрными, с недвусмысленным, как у загнанного волка, блеском.
Света молча вошла. На него не смотрела, заставляя звучать внутри набатный ритм "Священной войны".
- Уходи! (нем.) - рыкнул немец.
Лицо его было в новых кровоподтёках, мелкие ранки зияли на щеках, лбу, бровях, шее...
- Пошла прочь! (нем.)
Молодая санитарка, не говоря ни слова, привычным движением села на край, смачивая в корытце с водой белый тряпичный клочок.
- Я вытру тебе лицо, - очень сдержанно, не обращая внимания на эти угрожающие выкрики, проговорила она.
- Я могу убить тебя, слышишь, ты? (нем.) - продолжал в том же духе пленный.
Удивительный тембр его голоса отдавался в её ушах. Света деловито попросила:
- Помолчи, ты мне мешаешь.
Он резко отвёл в сторону её руку с влажным клочком.
- Если вы думаете, что я стану работать на вас, то глубочайше заблуждаетесь! (нем.)
- Да что ты неуёмный какой! - рассердилась девушка. - Раз попал в плен, так и молчи! Всё равно мы вас победим, это я твёрдо знаю.
Немец посмотрел в её лицо.
- Я сам (нем.).
Он взял клочок из её рук.
"Что это я растерялась?"
- Отдайте, это не ваша работа.
Пленный покорился.
- Светлана.
Она сделала вид, что не хочет слушать.
- Меня зовут Ференц Арним. Я - твой враг. Ты - мой. Если бы ты понимала меня, то узнала бы, что, когда ты спала, вчера, то могла бы уже не проснуться. А я не знаю, почему удержался. Вот я и хотел спросить тебя, почему. Жаль, ты не скажешь... (нем.)
Света встала. Ныла поясница, и ноги устало гудели. Она так на него и не взглянула больше. А ночью проснулась в холодном поту, и, кажется, в одной рубашке выбежала в ночной ноябрь, где плакала навзрыд, боясь вспомнить сон, в котором грустили синие глаза.
Арним со всё возрастающей надеждой полз к свободе. Он был твёрдо убеждён, что его сегодня не убьют: во сне видел родной дом с цветущим вокруг палисадником, с улыбающейся матерью в аккуратном, чистеньком фартуке, с милыми розовыми, такими домашними руками, которые так часто в детстве обнимали его взъерошенную голову, и на макушке запечатлевался поцелуй её мягких губ...
Что бы там ни было, назад дороги нет. С бежавшим пленным разговор короток.
Маленькое, тоненькое зашевелилось невдалеке. Друг возле друга лежало несколько убитых бойцов. Это к ним приближалась перепачканная землёй фигура. Арним стиснул зубы и пополз дальше.
Вспышка канонады осветило лицо и знакомый серенький платок. На спине - сумочку с красным крестом. Беглец сжался. Шум войны забил в его ушах отчётливо, как пульс... Арним с ужасом сознавал, что это, действительно, оглушительно забилось сердце. Он широкими глазами смотрел перед собой - туда, где ждала его жизнь...
Решившись, пленный стал энергичнее карабкаться по земляным буеракам, то и дело пригибая голову, когда в воздухе свистело. На миг - прощальный миг - оглянулся. Фигурка не двигалась. Арним сузил глаза, чтоб убедиться, что она спряталась от пули. Вот сейчас поднимет голову и продолжит свой благородный путь... Ну же!
Фигурка лежала неподвижно.
- Что же ты!.. (нем.)
Арним рассерженно вздохнул. Грудь задыхалась от отчаянья.
Света открыла глаза и удивлённо ими захлопала. Над ней и вокруг неё была сплошная чёрная масса с короткими огневыми бликами.
- Ты меня слышишь? (нем.)
Девушка привстала и тут же была возвращена какой-то силой в прежнее положение.
- С ума сошла. Дурёха девчонка (нем.)
Где лежали раненые, теперь круглилась большая воронка. Света находилась как раз в ней, оглушённая, с уже перевязанной головой. Синие грустные глаза были устремлены на неё.
- Сон... - прошептала она.
- Что, испугалась? (нем.) - Арним усмехнулся.
- Я - в плену? - тихо, преодолевая внутренний звон, спросила девушка.
Пленный упёр лоб в поставленные друг на друга сжатые кулаки и молчал.
- Значит, всё (нем.), - сказал он себе. - Что же ты, Светлана?.. Ползём домой?
Ференц улыбнулся. В её закрывающихся глазах таял робкий солнечный луч. Она теряла сознание.
Света ходила мимо штаба. Вчера расстреляли троих пленных немцев. Она опускала глаза и краснела, а всё-таки ходила, уже который день.
Госпиталь пополнился новыми молоденькими санитарками, и сейчас было легче.
Наконец, благоразумие взяло долгожданный верх, и она стала чаще общаться с ранеными, подругами-санитарками, военврачами, только бы не помнить, забыть, избежать мысли...
Сердце иногда заходилось от страха и от новой, тёплой живой волны. К первому она привыкла ещё с сорок первого, а второе заставляло лить несвоевременные, жалкие, жуткие слёзы.
Света спешила в одну из больничных комнат к раненому, которого завтра утром должны были оперировать.
На том конце коридора послышались мерные, чёткие шаги. Показались две знакомые фигуры в шинелях, с автоматами через плечо. Впереди них шёл человек и упорно смотрел вниз, в убегающий из-под ног пол.
- Что бледная такая, Светка? - обратился один из солдат, не остановив, но замедлив шаги.
Он заулыбался и указал дулом автомата на опустившего голову пленного.
- Вот, немчура. Врачевать будет. Заместо Никифоренко. Слышала же, вчера от воспаления лёгких умер? Странная смерть для войны...
Девушка закивала, изо всех сил стараясь сдержать то ли слёзы, то ли сияние глаз.
- Естественно, рожу его фашистскую видеть никто не будет, это факт. Прооперирует - и в тёмный угол его. А пикнет хоть слово - расстреляем. Как цуцика.
- Сразу бы его надо, подлюгу этого! - перехватил второй солдат. - Пожалели волчару!
- А ты поспи, Светка, а то...
Голоса потонули в глухом пространстве блёклых коридоров.
Света прижала лицо к холодной стене и, качая головой, как делают, когда не могут поверить в осуществившееся чудо, тихо и навзрыд заплакала.
- Что ты сама не своя? Как в воду опущенная, ей-богу!
Старшая санитарка, вытирая полотенцем руки, смотрела через плечо на понурую девушку. - Где твоя "благородная ярость"? Где патриотический энтузиазм? Или устала уж, девочка?
- Нет.
- Если б не война, сказала бы: замуж тебе пора... Да где же твой лейтенантик?
- За родину сражается, - тускло ответила Света, с тягостью созерцая первый снег за мутными стёклами.
- Что, али любишь?
- Кого? - испугалась девушка.
- Да Павла-то Андреича своего? - ласково глядя на неё, говорила старшая.
- Нет.
Света подумала и снова сказала:
- Нет. Не люблю.
Женщина недоверчиво и так же ласково продолжала:
- Хороший он человек. Добрый, порядочный. Уступчивый. И в то же время характер есть. Настоящий русский солдат.
Света не слушала её. Вместе с Аней появились в комнате совсем юные санитарки.
- Кто фрицу прислуживал? - хладнокровно спросила она, не отрывая глаз от смущённого Светиного лица. - Ты?
- Я.
Молоденькие вытаращились на Росову. Старшая - на Аню, неодобрительно и в то же время соглашённо как-то покачав головой.
- Завтра будешь ему ассистировать, - отчеканила слова.
- С какой стати? - Света разгорячилась.
- Ты его знаешь лучше всех нас.
Света покраснела.
- По-твоему, этих малявок посылать к нему, что ли? - вскипятилась Аня. - Или Верку-вдову? Или меня? Да ни в жисть я с фашистской мордой не стану одним воздухом дышать! Это ты у нас - смиренная овечка. Вот и иди. Завтра утром. Вспоминая, как тебе похоронку прислали по брату и отцу.
- Аня, хватит! - старшая осекла её. - Светлана, я сама тебе сказать не успела...
- Но я не могу, - девушка покраснела ещё гуще. - Он - немец...
- Он - пленный немец, девочка, - поправила её старшая. - Аню переубедить всё равно невозможно, а людей спасать надо. Пусть даже таким отвратительным образом... Я с девчонками поеду раненых собирать. Слышала: рано утром-то в атаку пойдут. За пять километров отсель. Вы с Анькой - за главных остаётесь.
Аня фыркнула и вышла прочь.
- А утром операция, поточнее если, - когда?
- В пять утра, кажется. Уточни у этого. На пальцах поймёшь. И названия инструментов ему скажи, а то ему же запретили на своём-то... И не боись, при нём охрана.
Конвойный пропустил Свету внутрь "каморки", из которой мерцал скупой огонёк "керосинки".
- С тобой войти? - предупредительно спросил он.
- Не стоит, я крикну, если что. Ну, хотите, дверь оставьте нараспашку, будете всё слышать.
Так и поступили.
Арним бережно держал что-то на руке и рассматривал. Лязгливо скрипнула дверь. Он обернулся.
- Это... вы. (нем.)
Наконец, преодолевая тишину, выговорил он.
Света увидела в его руках её давнишний зелёный платок. Арним не прятал его, но и не отдавал.
- Я к вам по поводу завтрашней операции.
Сесть было некуда, поэтому девушка присела к полу и сняла с коробки, которую принесла, крышку.
- Вот это скальпель. Скаль-пель, - чётко произнесла она.
Глаза её были устремлены только на предметы из коробки.
- Это - ножницы. Нож-ни-цы. Это вата.
- Светлана...
- Твёрдо запоминайте названия, - она умоляюще смотрела на него, губы её дрожали, - скаль-пель, нож-ни-цы, вата...
Откуда-то засквозило, и Света почувствовала на щеке мокрую полоску. Испуганно оглянулась на открытую дверь. Потом - на Арнима.
Девушка отвернулась в сторону, пытаясь сдержать улыбку; это у неё плохо вышло.
Днём из штаба прилетел лейтенант Кузнецов. Просил Свету быть его женой. Немца высылали в Л.. Прооперированный его руками солдат весело, взахлёб делился с другими ранеными впечатлениями недавней атаки.
Света смотрела в синий вечер в окне и чуть покачивалась от напряжённого раздумья. Старшая санитарка звала к новому потоку раненых, из которых назавтра не станет, как всегда, и половины... Но голос у неё был такой, словно кричала она из бочки.
Посреди перевязки вдруг сорвалась с места и побежала. Изумлённые глаза сверлили вслед.
- Пропустите меня.
Конвойный видел перед собой горячее, сухое, бесцветное лицо - и даже забыл оставить открытой дверь.
Света стояла, держа руки за спиной и упулившись в то место, где смыкалась стена с полом. Скрип освобождённых от груза коечных пружин, тихих два шага, затаённое, частое, дрожащее дыхание.
- Никто вас не поблагодарил за спасение жизни русского солдата. А всё-таки спасибо. Вас высылают отсюда. Прибыл новый врач. Теперь, наверное, вас расстреляют, потому что - кому нужен пленный немец? Фашист, точнее. Расстреляют, и всё.