Ардалион Игнатьевич Онучьев шёл на рыбалку. Это был небольшого росточка мужичёк неопределённого возраста, лет этак от 45 до 75. Он был одет весьма живописно: на нолове его был огромный украинский брыль не меньше мексиканского самбреро, широчайшие шаровары его были грязно-жёлтого цвета (он их купил по случаю в городе на распродаже театрального реквизита), рубаху свою ковбойку, он в шаровары не заправлял и носил на выпуск (внучка Катя говорила, что это "стильно"), на босых ногах были растоптанные и покоробившиеся "штиблеты". Он нёс 2 удочки и ведро.
Ардалиона Игнатьевича сопровождала собачёнка Шавка. Она была ничья, общественная, жила во всех дворах, питалась у всех хозяек и защищала своим писклявым лаем тот двор, где он только что поела. Иной раз прохожие возмущались:
- Ах ты сволочь такая - утром я тебя кормила, а ты, поганка ты этокая, в обед гавкаешь на меня!
Шавка совестливо поджимал хвост и замолкал. Да, действительно, это был кобель, который безропотно носил унизительное имя Шавка. Шавка был коротконогий, шерсть на брюхе волоклась по песку и траве, собирая весь мусор, голова его была маленикая, а уши не соизмеримо с головой большие. Они стояли торчком, и только кончики ушей загибались вниз.
Ардалион Игнатьевич шёл, понурив спину и загребая штиблетами пыль, песок и окурки. Он прошёл по мосту через неширокую речку Клячу, которая через полверсты от мостка широко разливалась и образовывала широкий и длинный плёс, который почему-то назывался Жанровым.
Всякие мысли роились в голове Ардалиона Игнатьевича:
"Эх, не посмотрел с вечера, какая луна была, вот и неизвестно будет клёв или нет. А сейчас луны не видать. Птички вроде бы щебечут, значит быть клёву - ну, поглядим, как это дело сладится."
"Надо бы кобанчика-то выложить, а то будет сало псиной вонять, да вот Анисья всё не даёт - жалко ей, видите ли кобанчика, больно, видите ли ему будет. А пора его выложить, пора."
"Он, Ельцин-то, мужик вроде бы справный, а пить-то надо бы поменьше. Это наше дело - хоть выпил, хоть напился, а с борозды не сойдёшь. А и сойдёшь, убытку в хозяйстве особого не будет. А державой править надо бы на тверёзую голову. Вон Капитоныч наш председатель колхоза (это когда колхозы ещё были), и тот с утра воздерживался."
Так, обдумывая разные жизненные варианты, Ардалион Игнатьевич подошёл к плёсу. Здесь он был немало удивлён и даже ошеломлён - на заветном его месте возле куста бузины, на перевёрнутом ведре сидел его сосед Малюта Револьвертович Кныш. Он уже успел забросить свои удочки и сидел, уставясь на лежащие на воде поплавки, сделанные из сосновой коры.
Ардалион Игнатьевич приблизился и хотел поздороваться.
- Прикормлено!! - прохрипел Кныш, не поднимая головы. При этом он махнул рукой с зажатой цыгаркой вправо: " Не подходи,мол, иди куда подальше". Ардалион Игнатьевич знал рыболовные правила: летом садиться к соседу не ближе 20 метров, а зимой лунку бурить не ближе 5. Сейчас он, обидившись, отошёл не на 20, а на 30 метров и стал готовиться к волнующему таинству общения через рыбацкую снасть с подводным миром.
По плёсу расходилисьнебольшие круги от всплесков маленьких плотвичек, над водой поднимался голубоватый парок. Шавка понимал, что на рыбалке шуметь нельзя, поэтому он на всплески не лаял, а тихонько урчал.
"Быть клёву!" - решил Ардалион Игнатьевич.
Он вынул из ведра деревянные рогульки и воткнул их в сыроватый травянистый берег, вынул торбочку с запасными снастями, перевернул ведро и основательно сел.
Удилища у Ардалиона Игнатьевича были берёзовые не ошкуренные, чтобы гибкость не была утрачена, а лески были не какие-нибудь плетёные из конского волоса, а "городские", купленные в позапрошлом году в районном центре, когда ездил туда с внучкой по "стыдному делу" - почечуй свой хотел извести. Врачи много чего тогда говорили, бумажки какие-то дали, но их Ардалион Игнатьевич потерял где-то, а почечуй через 2 месяца исчез сам по себе.
Поплавки у Ардалиона Игнатьевича были не из сосновой коры, а из "пенного пласта". Этот "пенный пласт" Ардалион Игнатьевич подобрал тогда же 2 года назад в районном центре возле мусорного бака. И крючки тогда же купил и грузила.
Сейчас, сидя на перевёрнутом ведре, закинув удочки на пареный овёс и установив их на рогульки, Ардалион Игнатьевич с удовольствием прислушивался к ругательствам, которые вполголоса произносил Малюта Револьвертович - у того не клевало. У Ардалиона Игнатьевича тоже не клевало, но ему было достаточно и того, что его соперник ничего не ловил.
Шавка заскучал и от нечего делать поплёлся к Малюте Револьвертовичу, он уже успел почти дойти до него, как Малюта Револьвертович зашипел на собачку страшным голосом:
- Кыш-ш! Брысь....! С-собака ты паршивая! Вон отсюдова! Говорят тебе - прикормлено!!
Один поплавок у Ардалиона Игнатьевича шевельнался, повернулся, "застонал", слегка притонул и снова замер.
Солнце взошло, разогнало туман с стало взбираться над деревьями, от которых на рыбаков падала тень, а теперь тени не было. Конечно, если сидеть до вечера, то солнце снова зайдёт за деревья, что на той стороне плёса. Но это будет ещё не скоро, спариться можно..... А клёва нет.
Малюта Револьвертович снова забормотал свою матерщину (без мата он не мог и двух слов связать) и сыпанул в воду ещё порцию привады.
Сидели ещё пару часов.
Жарко было невозможно.
" Хоть не поймаю ничего, пересидеть его я должон!" - подумалось Ардалиону Игнатьевичу и тут же он с радостью увидел, что Малюта Ревльвертович сматывает свои снасти.
- Иди на моё место - там прикормлено! - пробурчал он, проходя за спиной своего соперника, направляясь к мосту и домой.
Для приличия надо было посидеть ещё хотя бы полчаса. Посидел. И тут правый поплавок снова забеспокоился, "застонал", "затосковал" и вдруг торжественно пошёл вглубь. Сердце Ардальона Игнатьевича так стукнуло, что достало до пяток, но он выдержал, сколько положено и плавно, но сильно подсёк. Удилище согнулось, будто крючёк зацепился за корягу, но сильные толчки показали , что с другого конца удочки - рыба.
"Эх, подсака-то не взял! Эк беда-то какая! Ведь не вытащу!"
Ардалион Игнатьевич вскочил с ведра и, взявшись обеими руками за удилище, не тянул на себя, а только держал. Вода вздулась, взыграла, полупудовый карп показал свой жёлто-коричневый бок и звонко шлёпнул по воде красно-коричневым "рулём". Он затащил рыбака в воду, и Ардалион Игнатьевич стоял в своих штиблетах по колено в воде. Толчки рыбы ослабевали.
" Ухайдакался, милый!" бормотал Ардалион Игнатьевич. "Погоди, погоди, сейчас я тебя.... Сейчас...сейчас... ну давай сюда... Ну к берегу ...Ну к бережку, вот так, вот так. Давай. Давай. Ну ближе... вот, вот.." обессиленный карп ткнулся тупой мордой в тавянистую кромку берега и встал, шевеля плавниками и жабрами.
Ардалион Игнатьевич, по-молодому наклонившись, ухватил карпа под жабру, и тот даже не вздрогнув, смирно повис на руке ликующего победителя.
Не испытывая дальнейшую судьбу, Ардалион Игнатьевич быстро собрался и отправился домой. Карп не влезал в ведро ни головой, ни хвостом. У Ардалиона Игнатьевича на такой случай был крепкий кукан, на который он и повесил бедолагу-карпа. Шавка тоже был, видимо, доволен результатами рыбалки. Он вертелся, подпрыгивал и подгавкивал.
Проходя мимо двора Малюты Револьвертовича, Ардалион Игнатьевич победно посмотрел на покрашенные в синий цвет ворота.
Ворота неожиданно распахнулись:
- С уловом тебя, Аккордеон Бедуинович! Не умаялся? - улыбка соседа была саркастической и не предвещала добра. Но Ардалион Игнатьевич решил не сдаваться:
- Спаси Христос, Миляга Скуратович! Нет не умаялся! Идём вот втроём тихонько!
- На что ловил-то?
- Да на капусту!
- Небось на моём месте поймал, где прикормлено?
- Нет, на своём.
- Ой ли?
- А что такое?
- А если ты поймал на моём месте, где было прикормлено, то давай этого карпа сюда, т.е. мне! Это по справедливости!